Век Дракона - Заклинание для спецагента

      Обернувшись, Борей указал рукой:
      — Кварталах в пяти-шести отсюда — Конго-сквер, где Мари Лево устраивала свои колоссальные праздники вуду. Двумя кварталами левее от нас — Джексон-сквер и собор Святого Михаила. Там служил Папа Римский, когда в восьмидесятых годах приезжал в Штаты. Ну и Река, конечно.
      — Река?
      — Миссисипи, — улыбнулся Будро. — Самая длинная в США. Если дальше пойдем, то через два квартала в нее упремся. Днем было бы слышно Каллиопы с колесных пароходов. Вот что я вам скажу: в Новом Орлеане шагу некуда ступить от истории и призраков, но самую мощную энергию я чувствую, когда стою на Променаде Муна и смотрю, как несет свои воды река. В этой воде истории и энергии столько, сколько нам и не снилось — а уж завладеть ею и думать нечего.
      Их тихую беседу прервала компания подгулявших юнцов, которые шагали к Бурбон, раскатисто хохоча и размахивая пластмассовыми стаканчиками. Не хохотал из них лишь один — друзья держали его под мышки, а он лишь переставлял ноги с видом смертельно раненного героя.
      Провожая их взглядом, Элизабет сморщила нос.
      — Неужели вас это не раздражает? Мне кажется, что местные жители должны страшно злиться на всех этих туристов, которые приезжают только ради попоек.
      Борей покосился на пьяную компанию с таким видом, словно заметил ее только сейчас.
      — Да нет, — возразил он. — Им просто весело. Понимаете, народ сюда едет развеяться. Если они выпьют лишнее или начнут орать песни — невелика беда. Лишь бы никого не обижали. Кроме того, Квартал только на туристические доллары и живет. И вообще, видали бы вы, что здесь на карнавал творится…
      — Вам лучше знать, — произнесла Элизабет. — И все же я диву даюсь, какие здесь все терпимые.
      Ее спутник, запрокинув голову, расхохотался:
      — Елки, во Французском Квартале почти двести лет пили, гуляли и развлекались с куртизанками. Пираты, дуэли и все такое. Так что ж мы теперь будем сучки в чужих глазах подмечать?
      Не зная, что сказать, Элизабет сменила тему.
      — А куда мы, собственно, идем?
      — Что ж, зная примерное направление их движения, я хочу проверить одну догадку, — заявил Бобо. — Вон там есть ирландский паб «О’Флаэрти». Живая музыка — настоящая кельтская — и музыканты очень приветливые, всегда приглашают с собой джемовать. Спорим, что если ваши ребята решили выпить, там-то они и засели.
      И в этот же момент, словно повинуясь заклятию, издалека донеслось слабое эхо гитары, а вслед — звучный женский голос, поющий балладу.
      — Кажется, вы правы, — выдохнула Элизабет, ускоряя шаг. — Это голос Фе… Фионны. Я его узнаю где уг…
      Тут стали различимы слова песни. Элизабет резко замерла на месте.
 
Но у моих сынов есть сыновья…
 
      — Что такое? — спросил Борей, озабоченно глядя на нее.
      Элизабет не отвечала. Застыв, как истукан, с гримасой гнева на лице, она дослушала песню до конца, до последних аккордов и бурной овации.
      — С вами все в порядке? — не унимался Борей.
      — Да так, ничего, — произнесла Элизабет наконец, встряхивая головой. — Просто… песня эта… Это старинный марш ИРА. Страшно привязчивый. Называется «Четыре зеленых поля». В нем рассказывается об ирландском восстании — по сути, автор песни клянется, что оно никогда не закончится. Если учесть, сколько человек — и англичан, и ирландцев, — погибло в Ольстере, такие песни — просто верх бестактности. На публике их исполняют редко. Прямо надивиться не могу, что Фионна ее спела.
      «А точнее, что ее спела Феба», — пробурчала Элизабет про себя.
      — Думаю, у нас тут к песням относятся посвободнее, — несколько смешался Будро. — Простите, если вас это расстроило. В утешение скажу только одно — здесь о чем только не поют, включая наши собственные войны.
 
«Мы сидели у камина… с дочкою О’Рейли…»
 
      Музыка зазвучала вновь, но на сей раз это была задорная застольная песня.
      — Да ладно, ерунда это все, — вымученно улыбнулась Элизабет. — Пойдемте к ним присоединимся.
      Однако, когда они устроились в задних рядах у стойки, исподтишка приглядывая за своими разошедшимися подопечными, Элизабет обнаружила, что выходка Фебы Кендал — тоже мне, вздумала насилие пропагандировать! — не выходит у нее из головы. «Как только можно, — вновь и вновь спрашивала себя Элизабет, — зацикливаться на старых обидах и злости? В провинции, к радости и облегчению обеих сторон, ведутся мирные переговоры. Зачем все время науськивать людей друг на друга, когда ту же самую энергию можно было бы направить на достижение мира и исцеление ран?»
      Теплая сила Матери-Земли, которую Элизабет ощутила при прогулке по Кварталу, куда-то делась. Теперь Элизабет стало холодно и одиноко, хотя ее и окружали люди — в том числе Будро. Она попыталась порадоваться за Фебу — по крайней мере та в безопасности. И поет, сказать по чести, отлично. Странно даже, как разошлись — и вновь сошлись — их жизненные пути. Феба, как все знаменитости, живет точно под увеличительным стеклом, а Элизабет — боец невидимого фронта, но магия свела их вновь. Элизабет нахмурилась.
      — С ней здесь ничего не станется, — сказал Бобо, почти (но только «почти») угадав ее мысли. — Не стоит волноваться, тут на нее никто не нападет.
      — Знаю, — рассеянно протянула Элизабет. И, постаравшись забыть обиду, сосредоточилась на своих профессиональных обязанностях. Действительно, безопасное место. Кто знает, как Феба его выбрала, но в баре витала добрая магия. Музыка здесь звучала замечательная, и пиво тоже подавали отменное. Единственный очаг дисгармонии таился в душе самой Элизабет.
      Когда поздняя ночь незаметно перешла в раннее утро, музыканты нетвердым шагом вышли из «О’Флаэрти» и, следуя за тоненькой путеводной нитью музыки, побрели по Тулуз в сторону неугомонной Бурбон-стрит. Элизабет несколько раз пыталась прочесть Фионне-Фебе мораль, но певица практически не отлучалась со сцены. На обратном пути в отель Элизабет сделала еще одну попытку:
      — Выслушайте меня, Фи. В промежутках между репетициями вы должны сидеть в отеле и носу наружу не высовывать. Ради вашей же безопасности.
      Но Фионна ее не слушала. Она не шла, а плыла по воздуху. Ее выступление стало триумфом. Еще одно знамение — в Новом Орлеане все пройдет хорошо. Как здорово, что она сюда попала!
      — Фи!
      — Для вас, Мата Хари, она — «мисс Кенмар», — процедил Ллойд.
      — Она… она мне разрешила называть ее по имени, — парировала Элизабет, не забывая о своем обещании Фебе. Возможно, Ллойд все равно подслушал их разговор в аэропорту, но это еще не резон, чтобы раззвонить тайну Фебы по всему городу. На улицах полно народу. — Фи, ну разве можно вот так сорваться и отправиться шататься по городу, которого не знаешь. А если бы что-нибудь произошло?
      — И еще как произошло, — заявила Фионна-Феба, хватая Ллойда за руку и раскачивая ее, как ребенок. — Я показала класс! Мы все здорово рубились! Я такой кайф словила! И вы все, правда, ребята? — вскричала она, оглянувшись через плечо. Вопрос остался без ответа. Во морщился, точно от головной боли, Эдди скорчил кислую гримасу, а Майкл вообще был выше этой суеты. Гитархангел шествовал по улице, окидывая каждый попадающийся ему бар хозяйским взглядом — точно раздумывал, не купить ли его.
      Элизабет решила, что Феба так легко не отделается.
      — На будущее давайте, пожалуйста, договоримся: если выходите в город, предупреждайте меня, — произнесла она. Фи немедленно повисла на шее у Ллойда, и они, подсвеченные неоновыми сполохами, замерли в полумраке, под аркой запертых ворот. Ну а Элизабет была вынуждена отскочить в сторону, ибо чуть не оказалась под колесами контрабаса (точнее, тачки, на которой какой-то субъект вез свой контрабас по тротуару). И продолжала:
      — Я должна вас сопровождать. Я не смогу вас охранять, если вы все время будете удирать из помещений, которые я проверила. В баре дело могло бы кончиться очень плохо.
      Фионна и Ллойд слиплись в единое целое, как две пластилиновые фигурки, и начали целоваться. Элизабет было неловко им мешать. Фи все равно не слушает. Вздохнув, Элизабет отстала от них на несколько шагов.
      — Ничего, — обратился к ней Будро. — Не можете же вы ее запереть в стеклянной витрине, верно? Просто с ней надо глядеть в оба, вот и все. А для этого у вас есть я.
      Особенного облегчения Элизабет не ощутила. Мистер Рингволл рассчитывает, что его подчиненная должна самолично предотвращать все угрозы. И теперь Элизабет опасалась, что не очень-то справляется. Хотя, конечно, Борей — отличный помощник.
      Наконец-то уложив подопечную спать и наложив на дверь все возможные заклятия, Элизабет позволила Будро увести себя в ресторан отеля ради долгожданного ужина.
      — Пойдемте-пойдемте, — твердил Будро. — Ночной повар — мой знакомый. Мы вас сейчас на ноги поставим.
      В практически пустом зале, за фантастически вкусной джамбалайей и великолепным кофе они разговорились об амулетах и материальных компонентах заклятий — словом, обо всем, что Элизабет могла обсуждать, не нарушая ни обещаний бабушке, ни служебной подписки о неразглашении.
      Как и подозревала Элизабет, бесчисленные карманы Будро были набиты всякой всячиной. Совсем как бюро о сотне крохотных ящичков, стоявшее в гостиной ее бабушки. С каждой фразой он выуживал наружу что-нибудь новое: моточек ниток, перо, ручку, камень или даже сушеную ящерицу. По большей части за ординарной внешностью этих вещей не скрывалось ничего неординарного, но кое-какие полуистлевшие конверты и грязные узелочки испускали интригующий — конечно, видимый лишь посвященным — свет. В духе миролюбивого «рукопожатия над водами Атлантики» Элизабет тоже дала ему посмотреть кое-что из своей сумочки, но служебный арсенал придержала при себе. Вероятно, Будро поступал так же.
      — А знаете что: раз уж нам предстоит работать в паре, зовите меня лучше Бобо, а? — произнес американец, неловко засовывая в карман пару амулетов от неуклюжести (медная проволока, оплетенная белой ниточкой).
      Элизабет жадно глотала кофе, чувствуя, что потихоньку оживает.
      — Ну, если вам так нравится, Бобо.
      — А я вас буду звать «Лиз», — продолжал он. И, как бы споткнувшись о ее суровый взгляд, заулыбался. — «Элизабет» слишком длинно произносить. Тем более если придется срочно звать на помощь.
      — Мне это представляется не совсем уместным, — возразила Элизабет. Чуть не проболталась, что это первое серьезное задание в ее жизни, но успела прикусить язык. В конце концов руководство операцией возложено на нее. Признавшись в своей неопытности, она упадет в глазах коллеги. — Для меня это очень важная миссия. Я не могу так просто… расслабиться.
      — Вы сейчас в Новом Орлеане. Расслабиться вы просто обязаны, — сразил ее Бобо неопровержимым аргументом. — Не переживайте из-за всякой ерунды. Дышите ровнее. Все пройдет легче, чем вам кажется.
      — Ну, хорошо, — с сомнением протянула Элизабет. Произнесла на пробу: — Лиз. — Впрочем, имя ей скорее понравилось. Так кратко ее не называли со времен университета. — Ладно, так и быть.
      — Правильной дорогой идете, — заявил Бобо, откинувшись на спинку кресла. — Думаю, мы с вами закорешимся просто класс.
      Элизабет решила, что пришло время поговорить всерьез.
      — При том условии, если вы сознаете, что за проведение операции отвечаю я. Дело Фионны Кенмар было поручено мне.
      Синие глаза Бобо полыхнули ей в лицо своим фирменным лазерным огнем, но его голос оставался кротким:
      — Невежливо поправлять дам, но здесь, мэм, вы вне своей юрисдикции и без моего позволения ничего не можете.
      — Что-о? Мое правительство попросило вас помочь — а не перехватывать руль! — Услышав, как ее слова эхом отразились от стен пустого зала, Лиз продолжала на пониженных тонах: — Это мое задание.
      — Ну, знаете ли, нельзя же забывать о суверенитете Соединенных Штатов, — возразил Бобо. — Ладно бы все происходило в британском посольстве — тогда бы я и слова не сказал. Но мы находимся в моем городе. Если вы хотите вернуться домой ближайшим самолетом, рейс завтра после обеда. Конечно, тогда вы на концерт не попадете, а это большая жалость. — Его синие глаза так и пылали. Лиз осознала, что это не пустые угрозы. Если ее вышлют в Англию, мистера Рингволла удар хватит. Она тяжело вздохнула.
      — Простите меня, пожалуйста, мистер Будро.
      — Бобо, — поправил он. Морщины на его узком лице разгладились. — Не стоит нам ссориться, Лиз. Мы оба хотим одного и того же.
      «Во-во, — подумала Лиз. — Мы оба хотим власти».
      — Да, верно, — произнесла она вслух, срываясь на зевок. — Ой! Извините! — И обнаружила, что раззевалась всерьез.
      — Нет, это вы меня извините. Вы, наверно, вконец замучились. Ну как — мир? — спросил Бобо, предупредительно отодвигая ее кресло, чтобы Элизабет могла выбраться из-за стола.
      — Определенно мир, — отозвалась Элизабет с улыбкой. Нет, он вообще-то милый. А битву за господство она возобновит утром, когда у нее снова голова заработает.

* * *

      Перед дверью ее номера, на прощание, Бобо извлек из своего кармана еще один сюрприз.
      — Берите, пригодится, — сказал он, положив ей на ладонь сотовый телефон размером с пачку жевательной резинки. — Подарок от Дяди Сэма. Ваши тут наверняка не работают. Можете даже домой по нему звонить, но прежде всего он нужен для связи со мной. — Он включил телефон, показал, как пользоваться клавиатурой. — Мой номер на автонаборе. Просто нажмете вот это и «единичку». Доброй ночи, мэм.

* * *

      Лиз покосилась на часы и произвела в уме кое-какие вычисления. Звонить в Лондон и отчитываться пока рановато — рабочий день еще не начался. Она надела ночную рубашку, выключила лампу и блаженно разлеглась на мягких, чистых, прохладных простынях. Сон, по идее, должен был сморить ее внезапно, но она поймала себя на том, что просто лежит и смотрит на темный потолок. У Элизабет вырвался стон. Ох, не надо было пить кофе. Или лучше было выпить еще галлон и вообще сегодня не ложиться.
      Конечно, Фи Кенмар — избалованная стерва, но это еще не повод убивать ее или калечить. За что на нее так взъелся таинственный враг? Этот вопрос крутился в голове у Лиз всю ночь, не давал ей спать, будоражил еще сильнее, чем кофе. Может быть, Фи не ошибается, и магия тут очень даже ПРИ ЧЕМ? Отчаявшись избавиться от навязчивых размышлений, Элизабет включила телевизор. Но это не помогло. Прыгая с канала на канал, она остановилась на ток-шоу, где ведущий и зрители с большим азартом оскорбляли участников — группу геев, а слушать их доводы не желали. Когда ведущий ничтоже сумняшеся вскочил с места и закатил одному из участников такую пощечину, что тот растянулся на полу, Элизабет с отвращением щелкнула кнопкой пульта.
      И, обняв подушку, провалилась в неспокойный сон. Перед ней мелькали искаженные воплем лица с ненавидящими глазами.

* * *

      Угрюмый диктор взглянул прямо в объектив.
      — САТН-ТВ, «Глас разума, вопиющего в пустыне» завершает вещание на сегодня. Спасибо за внимание. А теперь послушаем национальный гимн.
      Под известный назубок рев тромбонов старший инженер аппаратной Эд Челински начал заранее рассовывать по машинам пленки для утреннего эфира. Ночное ток-шоу ничем не отличалось от трехсот шестидесяти пяти таких же передач, сделанных другими телекомпаниями. Ничем, кроме одной, но важной детали. С такими привычными, усыпляющими бдительность участников и аудитории вещами, как мягкие кресла, столик ведущего и трибуны для зрителей, соседствовал размещенный прямо на сцене алтарь в форме свиньи. Ее кроваво-красная спина украшалась перевернутым пентаклем, расколотыми крестами, разбитыми звездами и щербатым полумесяцем. На алтаре горели черные свечи. Задачей ток-шоу было разжигание кровожадной розни. Почти каждый эфир кончался дракой.
      Полиция наконец-то выволокла из студии сегодняшних борцов. У некоторых еще не пропал азарт. Одного из участников — заранее намеченную жертву, сказал бы Эд — грузили на носилках в «скорую» с переломанной шеей. Ведущий живого эфира, Ник Трентон, со своим обычным самодовольным видом встал, утер с подбородка кровь, поправил галстук и величаво вышел из комнаты. «Много же он успел за одну смену», — подумалось инженеру. Трентон ушел, даже не оглянувшись на спровоцированное им побоище. «Зато рейтинг передачи все растет и растет», — мрачно подумал Эд.
      Дождавшись ухода операторов и осветителей, Эд выключил софиты. Вот медленно потух последний из них, освещавший задник с огромной фотографией (рок-группа на концерте, предводительствуемая девицей с зелеными волосами). «Следующая на очереди жертва», — подумал Эд не без сочувствия. Щелкнул тумблером аудиомонитора. Тут в аппаратную вошел главный человек в телекомпании — Аугустус Кингстон, владелец и гендиректор в одном лице.
      — Ну что, все работает? — поинтересовался он у Челински.
      — Да, сэр, — ответил инженер. — Картинка с частоты не сбивалась. Все прошло без помех.
      — А как с приемом на особом канале вещания?
      — Пока никак. Новый Орлеан пока вестей не подавал.
      — Да и не подаст еще день-два, — пробурчал седовласый Кингстон, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. — Пусть обоснуются на новом месте. Пусть постепенно нарастает.
      Кингстон достал сигару. Инженер скривился, опасаясь за здоровье аппаратуры. Босс выпустил в потолок струю едкого густого дыма.
      — Да, ваша милость, это все равно как отпустить хлеб свой по водам, — от всей души расхохотался он. — Понимаешь, Эд? Тому, кто отпустил хлеб свой по водам, воздастся сторицей. Вот начнем отпускать этот самый хлеб жизни, — он ткнул сигарой в сторону аппаратуры, — и соберем богатую жатву. Этим безбожным язычникам против нас не устоять, а?
      — Не устоять, сэр, — подтвердил инженер, сглатывая подступивший к горлу комок.
      Старик помедлил, как следует затянулся, с довольным видом уставился на горящий красным огнем кончик своей сигары.
      — Да. Им не устоять. Небо справедливо: они сами затянут себе петлю на шее.
 

Глава 7

      Утром Элизабет, еле сдерживая нетерпение, дожидалась, пока Найджел Питерс и Лора Мэннинг поднимут Фионну с постели. Ее давняя подруга завалилась спать, не смывая макияжа, и теперь легко затерялась бы среди массовки монстров в финальной сцене самого жуткого фильма ужасов. В дверь номера заглянул Бобо. На фоне Фионны даже он, в своей нетленной охотничьей куртке, казался прилизанным щеголем.
      — Она сможет встать? — обеспокоено спросил агент ФБР.
      — Ну разве что ее краном за шиворот подцепить, — прошептала Элизабет, посторонившись, чтобы коллега все увидел собственными глазами.
      — Ножками, ножками двигай, голубка моя, — нежно уговаривал Найджел, помогая гримерше тащить сонную певицу из ванной назад в спальню. Они усадили ее на кровать и принялись беседовать между собой, игнорируя Фионну, точно несмышленого ребенка. Звезда, полуприкрыв глаза, тупо сидела между ними.
      — Может, то, зеленое, из акульей кожи? Как по-твоему, Лора?
      — Да что ты, она же в нем изжарится, — отвечала Лора, рассматривая висящие в шкафу вещи. — Ты еще нос на улицу не высовывал сегодня?
      — Пока нет. Предвкушаю с ужасом, — проворчал директор. — Ну ладно, черное газовое. Отлично оттенит твои волосы, Онна, детка моя. А теперь украшения — и побольше. — Он ткнул в шкатулку, стоящую на столе.
      — Я подам, — произнесла Элизабет, радуясь возможности под невинным предлогом прощупать личные вещи Фионны. Вынула из шкатулки несколько ожерелий и браслетов, проверяя каждое на защитные характеристики. Оказалось, все это амулеты-обереги — что ничуть не удивило Элизабет. Значит, Фионна тоже поработала со специальной литературой — молодец. И вполне в ее стиле — ибо, пока ее звали Фебой, она была отличницей. С научной работой знакома не понаслышке — и результат налицо. Содержимое шкатулки подтверждало: Фионна и впрямь считает, что ей угрожает серьезная опасность. Конечно, эту интуитивную догадку не вставишь в рапорт для мистера Рингволла — и все же хорошо, что Фионна не ломает комедию. Лиз передавала Лоре по одной серебряные цепочки с символами безопасности и покоя, а та надевала их Фионне на шею. Все это следовало оживить каким-то цветным пятном. Лучше всего к платью Фионны подошло бы массивное сердоликовое ожерелье — но сердолик притягивает огонь. Не лучшее предзнаменование. Правда, этот камень работает не только на прием, но и на передачу астрального сигнала… Лиз наполнила энергией добра оранжевую деревянную подвеску, прикрепленную к ожерелью, и тут же Лора Мэннинг забрала украшение у нее из рук.
      — Ты у нас сегодня как картинка, голубка моя, — произнес Найджел, когда ожерелье застегнули у Фионны на шее. Оно ярко выделялось на фоне серебряных цепочек и черного с матовым отливом платья. Положив безвольную руку Фионны себе на плечи, Найджел поднялся, заставляя певицу встать. Она встала — и тут же начала оседать на кровать. Ноги у нее подгибались. — Ну, хорошо, Онна, встали. И пошли. Через двадцать минут у нас встреча с публикой.
      Только волшебное слово «публика» вдохнуло в Фионну жизнь. Элизабет, усмехаясь про себя, наблюдала, как за десять минут пути от отеля до радиостудии эта жалкая тряпичная кукла превратилась в стремительную суперзвезду. В лимузине к ним присоединились Ллойд Престон и Патрик Джонс. Исполин-телохранитель, одетый во все черное — вылитое чудовище Франкенштейна, — косо посмотрел на Элизабет, усевшись рядом с Фионной в заднем салоне лимузина, но в течение поездки не проронил ни слова. Фионной занимались Патрик и Лора: первый репетировал с ней сегодняшнее интервью, а Лора, устроившись с другой стороны, доводила до кондиции дикарскую раскраску на лице певицы. Бобо и Элизабет теснились на мягкой откидной скамейке напротив директора. Сиденье рядом с ним было завалено аппаратурой и кассетами.
      — С тобой будет беседовать ди-джей Верона Ламберт, — зачитывал Патрик Джонс, раскрыв свою потрепанную папку. — На этой станции она работает уже десять лет. Она твоя горячая поклонница. Тут у меня пачка фотографий для нее и ее команды, которые надо подписать. Сделай милость, не пропусти ни одной, хорошо? — Он протянул Фионне пухлый конверт.
      — Ладно, — произнесла Фионна. Выжидающе протянула руку. Патрик вложил в ее пальцы несмываемый фломастер. Фионна достала из конверта несколько черно-белых фотографий, изображавших ее самое в обнимку с микрофоном. Выглядела она там драматично — глаза, губы, скулы, подчеркнутые умелым макияжем. Лиз одобрительно кивнула: отличный подарок поклонникам. Фионна ставила росчерки в правом верхнем углу, так, чтобы заглавная «Ф» приходилась на «кладдахский» перстень (руки, сжимающие увенчанное короной сердце), который украшал ее указательный палец. — Верона Ламберт. А других как зовут, у тебя записано?
      Патрик принялся зачитывать свой список. Фионна подписывала фотографии каждому отдельно. Лиз, читая ее надписи вверх ногами, обнаружила, что каждое посвящение Фионна формулирует чуть-чуть по-другому. «Вот это профессионализм», — подивилась она про себя. Нет, в случае Фионны внешность определенно обманчива. «Изумруд в огне» — это хорошо отлаженная машина, а Фионна — ее главный, безотказный агрегат.
      Но и другие тоже молодцы. Искренне переживают за Фионну, но дело ставят на первое место и работают слаженно. Фионна попросила у Найджела сигарету — тот достал пачку, но держал ее на отлете, пока певица не согласилась выпить омерзительный на вид, густой и розовый, коктейль.
      — Подкорми мозги, дорогая, прежде чем легкие коптить, — уговаривал он, поднося стакан к самому носу звезды. — Ну ради меня. Как ты выдержишь час в эфире на пустой желудок? Повар из «Сонесты» это специально для тебя приготовил.
      — Фу, ну и гадость, — прошипела Фионна, покончив с коктейлем за три глотка. Жадно схватила сигарету, прикурила у Найджела — тот уже предупредительно достал зажигалку, — глубоко затянулась. Лиз ощутила запах свежей клубники, который вскоре заглушила табачная вонь. — Батюшки, вы меня такой дрянью поите, что даже никотин вкуснее кажется. Одно счастье, курить в этом городе пока разрешено. Я уж боялась, что тут — как в Сан-Франциско. — Фионна выдула из уголка рта струйку дыма. — Ну, Пэт, что еще мне надо знать?
      — Про станцию я уже все сказал, — ответил Патрик Джонс, сложив руки, точно алтарный служка. — Концерт Верона сама объявит. А твое дело — говорить о себе самой. И помни, Фи, — ни слова о нападениях. Их не было и нет, ясно?
      Набрав в грудь воздуха, Фионна одной рукой схватилась за свое сердоликовое ожерелье, а другой нащупала пальцы Ллойда. Тот с хозяйским видом стиснул руку певицы, злорадно уставившись на Лиз. Агент Мэйфильд осталась бесстрастна. Пусть Ллойд защищает Фионну на своем плане бытия. Дело Лиз — разбираться с Незримым, а не со Зримым.
      — Ну, ладно, пошлепали, — распорядилась Фионна.

* * *

      — И что привело вас к нам в Новорлеан, мисс Кенмар? — спросила Верона Ламберт сладким и тягучим, как тающая от жары карамель (напоминающая, в свою очередь, воздух в этой душной студии), голосом. То была полнотелая женщина с кожей шоколадного цвета, круглолицая, круглоглазая, с шапкой искусственно распрямленных темно-каштановых волос, примятых на макушке наушниками. Вся компания теснилась в маленьком, полутемном помещении, где все, кроме пола, было обито дырчатыми звукоизолирующими плитками. Сидячих мест оказалось только три: одно для Вероны, другое для Фионны, а третье для щуплого, нездорово-бледного звукорежиссера, который сидел за пультом напротив звезды и ведущей. Ллойд Престон затиснул свое крупное тело меж двух металлических кожухов с каким-то оборудованием, чтобы не отдаляться от Фионны. Время от времени она брала его за руку. Остальные жались к стенам. Спину Элизабет больно кололи пластмассовые коробки с пленками, сложенные на этажерке. Она всерьез опасалась лишиться чувств из-за духоты и тесноты. Ее белый шелковый жакет уже вымок от пота.
      — Зовите меня Фионной, голубка. Я вам честно скажу: это один из самых замечательных городов, куда меня жизнь забрасывала, — произнесла Фионна с безупречным ирландским акцентом. Беседуя с Вероной, она смотрела ей прямо в глаза. Если она только прикидывается… что ж, тогда Фионна еще и великолепная актриса. — Музыка, голубка, это же моя жизнь. Разве мне не могло понравиться место, где музыка каждый вечер на каждом углу, где всякий, кого ни возьми, каждый день играет, поет или что-нибудь слушает. Музыка расширяет душу человека. Тут я — как рыба в воде, словно здесь и родилась.
      — Вы нашли здесь много общего с вашей музыкой? — спросила Верона, удивленно вскинув брови. — Новорлеан — это все-таки смесь французского креольского стиля с афрокарибскими ритмами. Наш джаз не имеет аналогов в мире, милочка. У меня есть все записи «Изумруда в огне», Фионна, и, простите уж, мне кажется, что это совсем другая музыка.
      — Вся она берет свое начало из одного места, — возразила Фионна, ударив себя кулаком в грудь. — Из сердца. Я встретила здесь людей, у которых ничегошеньки нет, ни кола ни двора — только музыка. И это здорово. Это и история моего детства тоже. У меня больше ничего не было — и я вложила всю душу в красоту, которую могла слышать.
      «Ну и наглость», — подумалось Элизабет. Для девицы, у которой за плечами английская школа-интернат, швейцарский пансион, Оксфорд и как минимум пятьдесят тысяч фунтов выброшенных на ветер папочкиных денег, Фионна-Феба очень убедительно играла роль бедной замарашки из Северного Дублина. С дрожью в голосе она поведала о своем вымышленном детстве, о нищете, о руководящем ею астральном духе, который, по убеждению Фионны, не позволит ей оставить сцену, пока она не подарит свои песни всему миру.
      Однако Верона выслушала все это спокойно, без провокационных вопросов, и отлично провела интервью, расспрашивая Фионну о действительно занятных подробностях ее творческого пути и истории «Изумруда в огне». Чувствовалось, что журналистка владеет темой. За пять минут до конца программы Верона проницательно взглянула на Фионну:
      — И не удержусь от финального вопроса: милая, почему в ваших песнях так много поется о магии? Вы ею вправду интересуетесь — или это так, для близира, чтобы поклонникам угодить? Должна вас предупредить: Новорлеан — очень магический город. С духами лучше не шутить — а то они тебя проучат.
      — Я верю искренне, — произнесла Фионна; в ее огромных глазах зажглась тревога. Кажется, у нее даже руки задрожали. «А она и впрямь стала очень суеверная», — подумала Элизабет. — Я глубоко почитаю вышние силы.
      — Мудро сказано, — произнесла Верона, покосившись на пульт. — У нас в гостях была Фионна Кенмар. Ну, друзья мои, не забывайте: в субботу в девятнадцать тридцать в «Супердоуме» выступает «Изумруд в огне». Между прочим, в то же самое время на набережной наша радиостанция дарит вам фейерверк. Сложный перед вами стоит выбор, ребята, — добавила она, лукаво подмигнув Фионне. — Я лично пойду на концерт. А теперь — рекламная пауза.
      Сделав знак Вероне, звукорежиссер нажал на кнопку. Ведущая сняла наушники.
      — Все прошло отлично, мисс Кенмар. Огромное спасибо, что пришли. Теперь жду не дождусь концерта. Можно кому-нибудь из нас просочиться за сцену и поздравить вас после?
      Фионна оглянулась на Найджела.
      — Возможно, дорогуша, — пробурчал директор нейтральным тоном, пожал руку Вероне, обернулся к звукорежиссеру. — Мы проследим, чтобы вас включили в список на частную вечеринку после концерта. Спасибо, вы отлично работаете.
      Фионна, поднявшись, величаво протянула Вероне руку.
      — Благодарю, голубка моя. Вы меня так радушно встретили. Надеюсь, у вас в городе все люди такие теплые.
      — Да и мы ужасно рады вас видеть, — произнесла Верона, швырнув наушники на стол. — И тебя тоже, — обернулась она к Бобо. — Сколько лет, сколько зим, красавчик ты мой! Где тебя носило? — И Верона стиснула его в объятиях.
      — Где только меня не носило, — смутился Бобо.
      — Вы что, в своем городе всех знаете? — подмигнула ему Элизабет, когда они вышли из студии.
      — Выходит, что так, — сознался Бобо.
      Фионна, держась за руку Ллойда, вырвалась вперед, точно вихрь в многослойной юбке из черного газа. Умоляюще оглянулась через плечо на Найджела: