Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Библиотека современной фантастики - Антология фантастических рассказов

ModernLib.Net / Андерсон Пол Уильям / Антология фантастических рассказов - Чтение (стр. 9)
Автор: Андерсон Пол Уильям
Жанр:
Серия: Библиотека современной фантастики

 

 


      Энн залилась слезами.
      Строят тот еще мир, думал Скотт, подходя к зданию «Консолидейтед Комыоникейшенз». Программа. Молодые люди вытеснили старикашек и принялись за всеобщую реорганизацию в свете собственных представлений. Безжалостные, неумолимые, неутомимые молодые люди, чей взор устремлен к звездам.
      В необъятном холле Скотту улыбнулась красивая молоденькая блондинка, дежурная по приему:
      — Чем могу служить? Скотт радостно сказал:
      — Здравствуйте. Я записан на прием к помощнику директора по кадрам, мистеру Пэйнтеру.
      С точеным лицом девушки произошло что-то странное: оно окаменело. Миндалевидные голубые глаза стали холодными и неприветливыми. Девушка ответила:
      — Очень жаль, но мистер Пэйнтер здесь больше не работает.
      — Нет! — воскликнул Скотт. — Не может быть!
      Она отвернулась.
      Скотт быстро проговорил:
      — Я записан на девять тридцать. Мне кажется, новый помощник директора примет меня.
      — Подождите, пожалуйста. — Она вышла с безучастным видом и почти мгновенно вернулась. — Можете подняться. Лифтом на шестьдесят восьмой этаж, по коридору направо. — Девушка отошла, словно ее раздражало присутствие Скотта.
      В приемной помощника по штатам уже было человек пять-шесть. Скотт не мог заставить себя взглянуть на них. Блондинка, восседающая в отгороженном углу, томно произнесла:
      — Да?
      — Мне назначен прием на девять тридцать.
      — Разрешите ваше свидетельство о годности Программе.
      Скотт вручил ей маленький пластмассовый прямоугольник.
      Она бросила беглый взгляд и сказала:
      — Присядьте, пожалуйста.
      Он сел спиной к остальным. И так он уже знал о них слишком многое. Все они — его двойники, люди лет под сорок; наверное, все они пришли к Пэйнтеру, полные надежд, и всем им теперь одинаково страшно.
      Регистраторша в клинике — прелесть, подумала Роз, тоненькая фигурка, белокурые жесткие волосы, огромные голубые глаза. Одно у нее плохо, она, как видно, разучилась улыбаться. Отчего это современные девушки такие серьезные? Что с ними стряслось?
      Роз весело сказала:
      — Добрый день, сестра.
      — Добрый день.
      — Знаете, мне назначен прием у того симпатичного молодого доктора.
      — Разрешите ваше брачное свидетельство, — ответила сестра. —
      Роз протянула ей документ.
      — Доктор сейчас освободится, миссис Дьюар, — сказала сестра. — Присядьте, пожалуйста.
      Роз быстро проговорила:
      — Скажите, сестра, вы не знаете…
      — Очень жаль, но у нас не принято отвечать на вопросы, касающиеся обследования.
      Роз со вздохом села.
      Новый помощник по штатам был типичным чиновником Программы — смуглый, с фигурой футболиста, с маленькой красивой головкой на неимоверно мощной шее. Его огромный письменный стол был совершенно пуст, если не считать свидетельства о годности Скотта — оно лежало как раз в центре белоснежного листа промокашки. Кабинет был просторен, гигиеничен, удобен: механизм, созданный для того, чтобы в нем работали.
      Новый помощник вежливо спросил:
      — Есть у вас копии для сводки, сэр?
      — Я выслал мистеру Пэйнтеру восемнадцать копий, как полагается.
      — Мистер Пэйнтер здесь больше не работает.
      Какого черта, что там случилось с Пэйнтером? — мысленно рассвирепел Скотт. На лбу у него проступила испарина.
      Молодой человек вышел из кабинета и вернулся с розовой папкой в руках. Он сел и углубился в чтение бумаг, подшитых в папку; при этом лицо его оставалось непроницаемым. Наконец он бесстрастно произнес:
      — Понятно. Так чем я могу быть вам полезен, сэр?
      Разве это не ясно любому дураку? — злобно подумал Скотт. Вслух он сказал:
      — Я ищу работы. Как видите, я специалист по микротранзисторам…
      — У нас уже укомплектована научно-исследовательская группа по микротранзисторам, — прервал его помощник по штатам. — Там нет вакансий.
      — По сигмоклистронам… — начал было Скотт.
      — Сигмоклистроны сняты с производства.
      Помощник по кадрам в упор посмотрел на Скотта. Несколько мгновений оба молчали.
      — У меня хороший послужной список, — заговорил Скотт. — Не может быть, чтобы я нигде не пригодился.
      Голос молодого чиновника зазвучал сухо и официально:
      — Скажите, вам приходилось иметь дело со спектром Голсмена?
      — Нет, — ответил Скотт. Он даже не знал, что такое спектр Голсмена. Программа не очень-то поощряла публикацию научных работ в печати.
      — Есть у вас допуск к П-электронике?
      — Нет, — ответил Скотт. — Я был на год-другой старше, чем нужно, чтобы принять участие в создании П-электроники…
      Молодой человек не дослушал.
      — Судя по вашему свидетельству, вам сорок один год.
      — Да, — подтвердил Скотт и осекся. — Да.
      — Очень жаль, но мы связаны возрастным лимитом. — Взгляд помощника по штатам помрачнел, стал враждебным, будто помощник отстаивал жизненно важное дело. Новый мир, мир Программы, мир, где старикашки не нужны. Но сюда примешивалось кое-что еще: гнев, озлобленность, охватывающие всех чиновников Программы, когда они видят людей старшего поколения. «Старикашки едва не погубили весь мир, — поучала Программа. — На них лежит ответственность за все войны в истории человечества, они преграждали путь прогрессу. Мы никогда не допустим, чтобы старикашки вновь пришли к власти».
      Скотт сказал:
      — Я думал, мой послужной список…
      — У вас прекрасный послужной список, сэр. Просто в настоящее время у нас нет вакансий для специалистов вашего профиля.
      — Вот что, — гневно сказал Скотт. Он отвернул лацкан пиджака и показал маленький золотой значок с изображением поднятой руки. — Сто первый ракетный полк. Слыхали о Сто первом ракетном?
      Это был последний козырь. Во время третьей мировой войны Сто первый ракетный полк спас Нью-Йорк. В его честь в Центральном Парке воздвигли обелиск высотою в сто один фут.
      — Конечно, мистер Дьюар, — подхватил молодой человек. — Сто первому ракетному полку мы обязаны решительно всем.
      — В таком случае…
      Молодой человек улыбнулся.
      — Страна не забыла вас, сэр. Вам совершенно не о чем тревожиться, право же. Не сомневайтесь, о вас позаботится Программа.
      В виски Скотту ударила кровь. Он взял с незапятнанной белой промокашки свидетельство о годности и поспешно вышел.
      Какой красивый доктор! — думала Роз. До чего обаятелен, и внешность у него романтическая. Они с сестрой были бы чудесной парочкой… если бы только хоть изредка улыбались. Улыбались и смеялись.
      — А, это вы, миссис Дьюар. Обследование закончено. — Он порылся в стопке бумажек.
      — Вот как? — прошептала Роз.
      Он подал ей красную карточку.
      — Смотрите не потеряйте.
      На карточке стоял типографский штамп: Программа, обследование способности к материнству. Пониже были выведены имя и фамилия Роз, дата, а в самом низу — размашистым почерком одно слово: Отрицательная.
      — Нет, — простонала Роз. — Нет, умоляю вас…
      — Обследование окончательное, — непреклонно ответил доктор.
      — Но ведь у меня уже есть двое детей, доктор. Они на Юноне, изумительные, умные, на редкость удачные дети. Прошу вас, выслушайте меня. Я уже родила двоих, я еще молода…
      — Тридцать семь лет, — напомнил ей доктор. Он делал над собой усилие, чтобы оставаться в рамках вежливости. — Вы исполнили свой долг, миссис Дьюар. Страна благодарна вам. И ни о чем не надо беспокоиться: о вас позаботится Программа.
      Он перехватил ее взгляд — взгляд загнанного зверя — и отвернулся с профессиональной безапелляционностью:
      — Сестра! Дайте миссис Дьюар успокоительного.
      — Нет, — твердила Роз. — Нет. Нет.
      Не отступлюсь, — думал Скотт. — Моя возьмет, я еще покажу этим молокососам, что меня не так легко одолеть.
      Только нельзя терять время, — думал он. — Они-то времени не теряют.
      Выйдя из «Консолидейтед Комьюникейшенз», он подозвал тримобиль. Сказал водителю: «Вспомогательная Служба Программы. Да поживее». Тот ответил: «Есть, сэр», странно улыбнулся и странно вздохнул. Они покатили солнечными улицами, миновали несколько кварталов, и лишь тогда водитель спросил:
      — Работу ищете?
      Скотт подавил ярость.
      — Ну да.
      — Мне и самому через неделю на покой, — сказал шеф. — На днях срезали потолок для шоферов. Тридцать четыре. А мне тридцать шесть.
      — Скверно, — отозвался Скотт.
      — Говорят, власти позаботятся, — продолжал водитель. — Не дадут помереть с голоду, как бывало в старое время.
      — Ну конечно, конечно, — буркнул Скотт.
      Доехав до Вспомогательной Службы, он проворно вбежал в отдел найма государственных служащих — и тотчас же пал духом. Огромную комнату перегораживал барьер из нержавеющей стали, и в каждом конце его дежурили молодые охранники. За барьером стояли письменные столы дежурных по приему. Перед барьером — четыре ряда скамей, сплошь занятых людьми. В очереди было человек семьдесят-восемьдесят, не меньше.
      Один из охранников вразвалочку подошел к Скотту, записал его фамилию и адрес.
      — Ладно, — сказал охранник. — Присаживайтесь… Вас вызовут.
      Скотт примостился на краешке последней скамьи. Немного погодя он успокоился и стал смиренно разглядывать дежурных и посетителей — молодых людей и своих ровесников. Он заметил, что деятели Программы необычайно вежливы. Они внимательно выслушивают, задают учтивые вопросы, заглядывают в личные дела и в справочники, часто хватаются за видеофон. Но никогда не улыбаются. Холодное выражение их красивых лиц неизменно. Словно гарнизон крепости: вооруженные, обученные, самоуверенные.
      Не уйду в отставку, — подумал Скотт. — Богом клянусь, не уйду.
      Вдруг он узнал одного из тех, кто уже побывал на приеме, — высокого, плотного человека, начинающего лысеть. Он встал и окликнул знакомого:
      — Клем!
      — Эй, там, — буркнул охранник. — Потише!
      Скотт продолжал стоять. Знакомый улыбнулся ему, закивал и ткнул рукой в сторону выхода. Скотт пожертвовал местом на скамье и направился к двери. В коридоре Клем сказал:
      — И ты тут, Скотт. Здравствуй.
      — Здравствуй, Клем.
      — Зря теряешь время, дружище.
      — Да, — согласился Скотт. — Я и сам так думаю.
      — Я-то хотел еще попытать счастья в Общественном Водопроводе, — сказал Клем, — но теперь придумал кое-что получше. Пойдем выпьем.
      — Отчего бы и нет? — ответил Скотт. Ждать здесь было бессмысленно.
      Они вышли на солнечный свет, и тримобиль подвез их к какому-то дому в районе Семидесятой стрит. На третьем этаже, в уютно обставленной комнате, человек десять тихо сидели над рюмками.
      — Мое прибежище, — пояснил Клем. — Здесь я забываю о Программе.
      Из- за стойки маленького бара однорукий бармен улыбнулся сначала Клему, потом Скотту. Клем сказал:
      — Джо, познакомься со Скоттом Дьюаром.
      — Здравствуй, Скотт. — Джо с улыбкой стиснул его руку.
      — Джо служил на «Наутилусе-12», — продолжал Клем. — Помнишь, старый добрый «Наутилус-12», Скотт?
      — Еще бы, — ответил Скотт. — Заслуженная посудина. Вся изрешеченная осколками.
      Джо гордо посмеивался.
      Клем отвернул лацкан на пиджаке Скотта, и блеснул золотой значок с изображением поднятой руки — символ мощи и вызова на бой.
      — Сто первый! — оживился Джо.
      — Этот малый командовал нашим отделением, — сказал ему Клем. — Двадцать лет назад. Джо покачал головой в восхищении.
      — Ну и дела! Мы вам обязаны решительно всем. — Так по традиции приветствовали оставшихся в живых воинов Сто первого ракетного — спасителей Нью-Йорка.
      — Расскажи это своей Программе, — мрачно пошутил Клем. — Но прежде всего, Джо, приготовь два мартини. Они нам необходимы как никогда.
      В ожидании коктейля Клем спросил:
      — У тебя есть что-нибудь новое, Скотт?
      — Нет.
      — У меня тоже ничего хорошего. Ты, кажется, собирался на прием в «Консолидейтед Комьюникейшенз»?
      — Точно, — ответил Скотт. — Сегодня утром меня должен был принять Пэйнтер, но он там уже не работает. Я говорил с его преемником. Ничего не вышло.
      — До меня дошли слухи о Пэйнтере, — мягко сказал Клем. — Это очень любопытно.
      — Что именно?
      — Пэйнтер был хороший человек. Помогал людям. Для нашей возрастной группы делал все, что мог. Ему самому было тридцать пять.
      — И что же?
      — Отправили его на отдых, — докончил Клем. — Сейчас тридцатипятилетних уже не считают надежными. Судя по всем признакам, надо ждать нового возрастного лимита.
      — Боже правый! — вскричал Скотт. — Чем же это кончится? Не могут же младенцы править миром. У них нет опыта.
      — Потребность в рабочей силе все уменьшается, — пояснил Клем. — Автоматов и вычислительных машин становится все больше, а людей все меньше.
      — Значит, будет все больше и больше крушений на монорельсовых дорогах, — загремел Скотт, — все больше и больше ракет будет взрываться при старте, все больше и больше жизней…
      — Спокойно, — предостерег его Клем.
      Джо осторожно пододвинул им мартини через стойку.
      — По крайней мере, — улыбнулся Клем, — о нас-то Программа позаботится. Заслуженные ветераны, и так далее, и тому подобное. Нам совершенно не о чем тревожиться. — Он поднял бокал. — Предлагаю тост, командир, за Пурпурные Поля.
      Дрожащим голосом Скотт повторил:
      — За Пурпурные Поля.
      — Вот ключи, милочка, — сказала Роз своей приятельнице Энн Питере. — Большое тебе спасибо за гиромобиль.
      — Как… как сошло?
      — Как сошло что, Энн?
      — Ну, в… в клинике.
      — Ах, там все было очаровательно, милочка, совершенно очаровательно. Такая приятная молодежь. Милее не бывает. Право же, они так внима…
      Она была не в силах продолжать, хотя ей очень не хотелось пугать приятельницу. С годами Энн не становится моложе, и в свое время с нею случится то же самое; но пока незачем ей об этом знать, как незачем сообщать кое-какие факты ребенку. Роа повернулась и нетвердой походкой перешла улицу, направляясь к своему дому.
      Энн все смотрела ей вслед — смотрела даже после того, как Роз захлопнула за собой дверь.
      Скотт успел на обратный моновагон в 5.30, но на этот раз он был пьян и не стал застегивать предохранительный пояс. Какой-то юнец — деятель Программы — вежливо подсказал ему: «Ваш пояс, сэр», а Скотт повторил: «Мой пояс», и юнец отпрянул, словно ужаленный скорпионом.
      Но, как ни странно, будущее рисовалось Скотту в розовом свете. Завтра, думал он, завтра возьмусь за дело по-настоящему. Он стал прикидывать, надо зайти: в Общественный Водопровод, Электро-Вычислители, Ай-Эм-Эк, Грейторекс, быть может, даже в Монорелс. И есть десяток других вариантов. Конечно, думал он. Что-нибудь да найду. При такой биографии, как моя, что-нибудь непременно отыщется. Найду! В нем бил ключом новый источник мужества и оптимизма.
      Когда он пришел домой, Роз смотрела телераму; она приветствовала мужа веселым голосом, как обычно:
      — Милый! Здравствуй, милый! Здравствуй, мой родной!
      Он склонился над нею, поцеловал, а она втянула носом воздух и сказала:
      — Гм-м… Где ты был, дружок?
      — Я встретил Клема.
      — Клем славный. Что же ты не пригласил его к обеду, глупыш? — Она заглянула ему в глаза. — Как провел день, Скотт?
      — Хвастать нечем, — ответил он. — Но завтра… ты знаешь, у меня предчувствие, что завтра все переменится. — Он сел рядом с нею и обнял ее за плечи. Хмель еще не прошел, и Скотт все больше воодушевлялся. — У меня сотня идей. Завтра расскажу…
      Она потерлась щекой о его ладонь.
      — Я в этом уверена, милый. Просто убеждена.
      Он хотел было поцеловать ее еще раз, но тут экраны телерамы погасли, и трижды громко прозвучал гудок — сигнал местного вещания.
      — Выключи, — грубовато сказал Скотт.
      — Нет! — испугалась Роз. — Скотт! Ты ведь знаешь, за это штрафуют! — Она удержала его за руку.
      Экраны снова осветились, и появился деятель Программы. Он был очень красив и разговаривал мягким, бархатистым голосом.
      — Добрый вечер, — произнес он. — На мою долю выпала честь передать особое сообщение Пятого отделения Программы на имя мистера и миссис Скотт Дьюар. Вы меня слышите?
      — Да, — прошептала Роз.
      — За особые заслуги, — без запинки продолжал молодой человек, — вы сегодня были избраны на Пурпурные Поля…
      — Вот как… — прошептала Роз. — Вот как.
      Скотт стиснул ее пальцы.
      Голос продолжал, тепло, ласково:
      — Прекрасная местность… вечное лето… все удобства. Крайне желательно, чтобы ваша жизнь вступила в эту завидную новую фазу без промедления. Транспорт будет вам подан сегодня в двадцать три тридцать, и каждый из вас должен взять с собой смену белья. Власти позаботятся о вашем имуществе, и, разумеется, мы распорядимся им со всей возможной заботой. Будете ли вы готовы в указанный срок, мистер и миссис Дьюар?
      — Да, — ответил Скотт.
      — Прекрасно. Разрешите вас поздравить. Счастливого, счастливого пути!
      Скотт выключил телераму.
      — Что ж, пора обедать, — сказала Роз. — Поможешь мне накрыть на стол, милый?
      Скотт пошел на кухню вместе с Роз, и она сказала:
      — Знаешь, милый, у нас еще осталась бутылка старого бургундского из Калифорнии. Сейчас откупорим или возьмем с собой?
      — Давай сейчас, — ответил Скотт.
      Роз радостно защебетала:
      — Как интересно! Разве это не увлекательно? Избраны на Пурпурные Поля!… А где они, Пурпурные Поля, милый?
      Он тяжело посмотрел на нее, она заколебалась, а потом подбежала к мужу и обняла его крепко-крепко.

УИЛЬЯМ ТЕНН
НУЛЕВОЙ ПОТЕНЦИАЛ

      Спустя несколько месяцев после Второй атомной войны, когда треть планеты все еще оставалась радиоактивной пустыней, доктор Дэниел Глэрт из Филлмора, штат Висконсин, наткнулся на открытие, которому суждено было вызвать последний рывок в социальном развитии человечества.
      Подобно Колумбу, хваставшемуся тем, что добрался до Индии, подобно Нобелю, гордившемуся изобретением динамита, который, по его словам, сделает войны невозможными, — подобно им, доктор Глэрт не сумел правильно оценить свое открытие. Несколько лет спустя он говорил заезжему историку:
      — Не думал, что из этого такое выйдет, никак не думал. Помните, война только что кончилась; мы были здорово потрясены тем, как испарились практически оба побережья Соединенных Штатов. Так вот, из Топики — новой столицы в Канзасе — нам, докторам, пришло распоряжение подвергнуть пациентов полному обследованию. В общем, смотреть в оба, чтобы не проглядеть радиоактивных ожогов и этих самых новых болезней, которыми швырялись друг в друга воюющие армии. Понимаете, сэр, я больше ничего и не предполагал делать. А Джорджа Абнего я знал тридцать лет — я его вылечил от ветрянки, от воспаления легких и от отравления. Никогда бы не подумал!…
      В соответствии с распоряжением, которое прокричал на всех углах секретарь окружного совета, Джордж Абнего сразу после работы явился к доктору Глэрту. Терпеливо прождав полтора часа в очереди, он, наконец, вошел в маленький кабинет. Здесь его тщательно выстукали, просветили рентгеном, взяли анализ крови и мочи, внимательно исследовали его кожу, а потом ему пришлось ответить на пятьсот вопросов анкеты, разосланной департаментом здравоохранения в отчаянной попытке охватить симптомы новых заболеваний.
      Потом Джордж Абнего оделся и пошел домой, где его ждал скудный ужин, ограниченный жесткими нормами. Доктор Глэрт положил его папку в ящик и вызвал следующего. Он пока еще ничего не заметил; но хотел он или не хотел — начало абнегистской революции уже было положено.
      Четыре дня спустя, когда обзор состояния здоровья жителей Филлмора, штат Висконсин, был готов, доктор переслал материалы в Топику. Прежде чем подписать карточку Джорджа Абнего, он пробежал ее глазами, поднял брови и записал на ней следующее: «Если не считать склонности к кариесу зубов и плоскостопию, я считаю, что состояние здоровья этого человека среднее. В физическом отношении он соответствует норме для города Филлмора».
      Именно эта последняя фраза заставила правительственного инспектора здравоохранения усмехнуться и еще раз взглянуть на карточку. Потом к усмешке прибавилось изумление; оно стало еще сильнее, когда инспектор сравнил цифры и данные на карточке с медицинскими справочниками.
      Надписав что-то красными чернилами в правом верхнем углу карточки, инспектор послал ее в Исследовательский отдел.
      В Исследовательском отделе удивились, зачем им переслали карточку Джорджа Абнего — у него не было отмечено никаких необычных симптомов, предвещавших экзотические новинки вроде мозговой кори или артериального трилхиноза. Потом они обратили внимание на надпись, сделанную красными чернилами, и на пометку доктора Глэрта. Пожав плечами, исследователи поручили группе статистиков заняться этим вплотную.
      Спустя неделю, когда статистическое изучение вопроса было завершено, в Филлмор прибыло девять специалистов-медиков. Они тщательнейшим образом обследовали Джорджа Абнего, а потом ненадолго заглянули к доктору Глэрту, которому по его просьбе оставили копию протокола своего обследования.
      Обстоятельства сложились так, что первый экземпляр этого протокола был уничтожен в Топике месяц спустя, во время мятежа Твердокаменных Баптистов — того самого мятежа, который побудил доктора Глэрта начать абнегистскую революцию. После того как население в результате атомной и бактериологической войны сильно сократилось в числе, эта баптистская секта оказалась самой крупной религиозной организацией страны. Возглавлявшая ее группировка стремилась установить в остатках Соединенных Штатов теократию Твердокаменных Баптистов. После кровопролитных боев и больших разрушений мятежники были усмирены. Их вождь, преподобный Хемингуэй Т.Гонт, поклявшийся, что не выпустит из левой руки револьвера, а из правой Библии, пока не воцарится власть Господня и не будет возведен Третий Храм, был приговорен к смертной казни судом своих же суровых единоверцев.
      Сообщая о мятеже, филлморская газета «Бьюгл геральд» проводила печальную параллель между уличными боями в Топике и мировой катастрофой, вызванной атомным конфликтом. Передовая статья уныло констатировала: «Теперь, когда международная связь и транспорт разрушены, мы почти ничего не знаем о превращенном в руины мире. Мы знаем, что физический облик нашей планеты за последние десять лет изменился настолько же, насколько рождающиеся повсюду в результате радиоактивности дети-уроды отличаются от своих родителей. Воистину в эти дни катастроф и перемен наш изнемогающий дух обращается к небу с мольбой о символе, о знамении, гласящем, что все снова будет хорошо, что прошлое еще вернется к нам, что потоп несчастий пойдет на убыль и мы снова почувствуем под ногами твердую почвы нормы».
      Именно это последнее слово привлекло внимание доктора Глэрта. В тот же вечер он опустил протокол обследования, проведенного правительственными специалистами, в редакционный почтовый ящик. На полях первой страницы он написал карандашом короткую фразу: «Вижу, что Вы интересуетесь этим вопросом».
      Во всю первую страницу следующего номера филлморской «Бьюгл геральд», вышедшего неделю спустя, красовались заголовки:
 
      ГРАЖДАНИН ФИЛЛМОРА — ЗНАМЕНИЕ? НОРМАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК ИЗ ФИЛЛМОРА МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ ОТВЕТОМ СВЫШЕ! МЕСТНЫЙ ВРАЧ РАСКРЫВАЕТ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ МЕДИЦИНСКИЙ СЕКРЕТ
 
      Дальнейший текст был густо уснащен цитатами из протокола, а также из Псалмов Давида. Потрясенные жители Филлмора узнали, что некий Джордж Абнего, который почти сорок лет прожил среди них незамеченным, представляет собой живую абстракцию. Благодаря стечению обстоятельств, ничуть не более замечательному, чем появление у вас на руках четырех тузов в покере, физическое развитие, душа и прочие разнообразные атрибуты Абнего, вместе взятые, образовали мифическое существо — статистическое среднее.
      Судя по последней предвоенной переписи, рост и вес Джорджа Абнего совпадали со средней цифрой для взрослого американца мужского пола. Он женился именно в таком возрасте (с точностью до года, месяца и дня), когда, по расчетам статистиков, в среднем женились все мужчины; его жена была моложе его именно на столько лет, чтобы разница в их возрасте соответствовала средней; его заработок, по данным последней налоговой анкеты, равнялся среднему заработку за этот год. Даже количество и состояние зубов у него во рту соответствовало предсказаниям Американской ассоциации зубных врачей. Его обмен веществ и кровяное давление, пропорции тела и неврозы — все в Абнего представляло собой обобщение последних статистических данных. Когда его подвергли всем возможным психологическим проверкам, окончательный результат показал, что это средний нормальный человек.
      Наконец, миссис Абнего недавно разрешилась от бремени третьим ребенком — мальчиком. Это не только произошло точно в момент, соответствующий статистическим данным о движении населения, но и привело к появлению на свет абсолютно нормального представителя человечества в отличие от большинства детей, рождавшихся по всей стране.
      Рядом со славословиями в честь новой знаменитости в газете была напечатана плохая любительская фотография, с которой на читателя застывшим взглядом смотрело семейство Абнего в полном составе. Выглядело оно при этом, как отмечали многие, «средне — чертовски средне!».
      Газетам других штатов было предложено перепечатать материал. Так они и сделали — сначала не спеша, а потом со все распространявшимся, заразительным энтузиазмом. Когда живой интерес публики к этому символу стабильности, счастливо избежавшему всех крайностей, стал очевиден, на страницах газет забили фонтаны громких слов, посвященных «Нормальному Человеку из Филлмора».
      Профессор Родрик Клингмейстер из университета штата Небраска заметил, что многие его студенты-биологи носят огромные пуговицы, украшенные портретами Джорджа Абнего. «Прежде чем начать лекцию, — усмехнулся он, — я бы хотел сказать, что этот ваш «нормальный человек» не мессия. Боюсь, что он всего-навсего наделенная честолюбием вероятностная кривая, всего лишь воплощенная посредственность…»
      Договорить он не успел. Ему раскроили череп его собственным микроскопом.
      Даже на той ранней стадии событий некоторые наблюдательные политики заметили, что за это поспешное действие никто не понес наказания.
      Этот инцидент можно связать с многими другими, последовавшими за ним. Например, один злополучный житель Далата, оставшийся неизвестным, в разгар происходившей в этом городе манифестации под лозунгом «Добро пожаловать, приятель — средний Абнего», добродушно удивившись, вслух заметил: «Смотрите, он же просто обыкновенный парень, вроде нас с вами». Он был немедленно разорван разъяренной толпой на клочки не крупнее праздничного конфетти.
      За подобными случаями внимательно следили люди, находившиеся у кормила правления (постольку, поскольку те, кем правили, против этого не возражали). Эти люди решили, что Джордж Абнего представляет собой воплощение великого национального мифа, в течение столетия скрыто лежавшего в основе культуры и с таким шумом распространившегося благодаря массовым средствам общения.
      Начало этому мифу положило когда-то детское движение, призывавшее «Стать Нормальным Полнокровным Американским Парнем»; свое высшее проявление он нашел в политических кругах, где претенденты на официальные посты, красуясь без пиджаков и в подтяжках, хвастали: «Бросьте, все знают, кто я такой. Я простой человек, не больше, всего-навсего простой человек».
      Этот миф послужил источником таких внешне несопоставимых обычаев, как ритуал политического целования младенцев, культ жизни «не хуже других» или недолговечные, пустые и глупые массовые увлечения, охватывавшие население с монотонной регулярностью, подобно взмахам механического дворника по стеклу автомобиля. Этот миф диктовал законы моды и определял дух студенческих землячеств. Это был миф о «правильном парне».
      Год открытия Абнего был годом президентских выборов. Так как от Соединенных Штатов остался только Средний Запад, демократическая партия исчезла. Ее остатки поглотила группа, называвшая себя Старой Республиканской Гвардией, — самая левая в Америке. Правящая партия Консервативные Республиканцы, настолько правые, что они стояли на грани монархизма, — была спокойна за исход выборов: достаточное для этого количество голосов было обещано ей духовенством.
      Старая Республиканская Гвардия лихорадочно искала подходящего кандидата. С сожалением отказавшись от подростка-эпилептика, недавно избранного вопреки конституции штата губернатором Южной Дакоты, и высказавшись против распевавшей псалмы бабки из Оклахомы, которая сопровождала свои выступления в сенате религиозной музыкой на банджо, стратеги партии в один из летних дней прибыли в Филлмор, штат Висконсин.
      С того момента, как Абнего убедили дать согласие баллотироваться, как было преодолено его последнее, искреннее, но не признанное серьезным возражение (состоявшее в том, что он был членом соперничающей партии), стало очевидно, что в предвыборной борьбе произошел перелом и что сыр-бор загорелся.
      Абнего стал кандидатом в президенты под лозунгом: «Назад, к Норме, с Нормальным Человеком!»
      К тому времени, когда собралась конференция Консервативных Республиканцев, угроза поражения была для них уже очевидной. Они изменили свою тактику, пытаясь встретить удар лицом к лицу.
      Республиканцы выдвинули своим кандидатом горбуна. Кроме физического уродства он отличался и другими ненормальными особенностями: например, был профессором права в ведущем университете. Он был женат и с большим шумом развелся; наконец, однажды он признался комиссии по расследованию, что когда-то писал и публиковал сюрреалистические стихи. Плакаты, изображавшие его с жутковатой ухмылкой и горбом вдвое больше натуральной величины, были расклеены по всей стране с лозунгом: «Ненормальный Человек для ненормального Мира!»
      Несмотря на этот блестящий политический ход, результат камлании не вызывал сомнений. В день голосования три четверти избирателей поддержали кандидата, зовущего к прошлому. Четыре гола спустя, когда на выборах снова выступили те же соперники, соотношение увеличилось до пяти с половиной против одного. А когда Абнего выставил свою кандидатуру на третий срок, он не встретил организованного сопротивления.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32