Россия забытая и неизвестная - История военно-окружной системы в России. 1862–1918

В условиях разобщенности полевой и крепостной (гарнизонной) артиллерии, организационно-штатных и хозяйственно-технических сторон артиллерийского дела канцелярии генерал-фельдцейхмейстера и военного министра вели бесконечную переписку, пытаясь организовать совместное планирование развития артиллерии, чего до Крымской войны так и не удалось добиться. Артиллерийскому департаменту Военного министерства, находившемуся в бесконечной переписке с артиллерийскими округами, не удалось наладить тесного взаимодействия войск с крупнейшими оружейными заводами (Сестрорецкий, Тульский, Ижевский), выявить и реализовать необходимые потребности войск в орудиях, боеприпасах, порохе.

Перед Крымской войной русская полевая артиллерия оставалась по-прежнему медной, гладкоствольной и характеризовалась чрезмерным разнообразием калибров. На вооружении крепостной артиллерии состояло много орудий устаревших конструкций. Лучше других были обеспечены Кронштадт, имевший 1061 орудие (из 1140 предусмотренных штатом 1838 г.), Брест-Литовск, обладавший 401 орудием (из 443), и Севастополь, который имел 696 орудий (из 764)[25]. Наиболее современное стрелковое оружие – нарезные штуцера различных систем – имелось только у 4–5 % войск[26]. Очень медленно рос запас пороха. Начальники окружных оружейных арсеналов, гарнизонной артиллерии и артиллерийских парков не могли решить даже мелких вопросов без санкции артиллерийского департамента.

Инженерные войска (инженерные части, команды, парки и т. д.), как и артиллерия, управлялись двумя центральными органами – управлением генерал-инспектора по инженерной части и инженерным департаментом Военного министерства. К 1853 г. было 8 инженерных округов: Петербургский, Финляндский, Лифляндский, Западный, Киевский, Дунайский, Грузинский и Оренбургский, в ведении которых находились 44 крепости в разных губерниях, прежде всего на западном и южном направлениях. При этом наблюдалась довольно пестрая картина: «лишь 3 приморские и 2 сухопутные (Кронштадт, Свеаборг, Севастополь, Киев и Варшава) имели современные оборонительные сооружения, остальные продолжали оставаться в неудовлетворительном состоянии»[27]. И вновь главной причиной этого оставались двойственный характер центрального военного управления, бюрократические сложности в отношениях местных военных органов с центральными в сочетании с предоставлявшимися незаконными возможностями удовлетворения своекорыстных интересов военных чиновников всех рангов.

Очень часто окончательной инстанцией для разрешения даже мелких вопросов был не начальник департамента, а сам военный министр. В силу этого особо важную роль стала иметь канцелярия Военного министерства как связующее звено между канцеляриями и штабами самых различных инстанций. Как отмечал в своей диссертации Н.П. Ерошкин, «формализм, огромное письмоводство, раздутые штаты и другие элементы бюрократизма разъедали центральный военный аппарат»[28].

Сложившиеся сложные и запутанные отношения канцелярий центральных и местных органов военного управления Д.А. Милютин позже оценивал так:

«Можно себе представить, какие происходили от этого неудобства, проволочки, пререкания»[29]. Так, например, войска, расположенные в Харькове, должны были обращаться по вопросам провиантского обеспечения в Кременчуг, по вопросам комиссариатского (вещевого) довольствия – в Воронеж, а артиллерийское снабжение получать из Киева. При этом каждое из местных хозяйственных учреждений (комиссий, округов), обладая незначительной самостоятельностью, были вынуждены обращаться за помощью в разрешении тех или иных вопросов к Военному министерству.

Воинская часть, находившаяся, к примеру, в Минской губернии, должна была по вопросам вооружения обращаться в Киев, так как Минская губерния входила в Киевский артиллерийский округ, по вещевому обеспечению – в Динабург, потому что центр комиссариатского округа был там, а по снабжению провиантом войска, расположенные в Минской губернии, и вовсе выпадали из ведения Военного министерства, так как в этом отношении они обслуживались провиантским управлением 1-й армии, находившимся в Варшаве. Войска в Крыму (Таврической губернии) за продовольствием обращались в Симферопольскую провиантскую комиссию, за вещевым и денежным довольствием – в Кременчугскую комиссариатскую комиссию, по артиллерийским делам – в Херсон. В то же время местные комиссии, в свою очередь, беспрестанно одолевали докладами и прошениями соответствующие департаменты Военного министерства, штабы генерал-фельдцейхмейстера и генерала-инспектора по инженерной части. При этом содействие и помощь центральных военных органов местным учреждениям часто имели «характер формальной письменной отчетности. Это давало простор для крупных хищений и прочих злоупотреблений со стороны чиновников местных военно-хозяйственных органов»[30].

Недостатки чрезмерной и одновременно «разнобокой» централизации военного управления, как и злоупотребления в ведении военного хозяйства, все же мало тревожили военного министра генерала от кавалерии и генерал-адъютанта А.И. Чернышева, занимавшего этот пост более двух десятилетий. Он лишь отчасти понимал серьезность положения, но по большей части смирился с пороками самодержавно-крепостнической отсталости России при Николае I. «Остается налицо тот факт, что с 1837 по 1852 г. князь Чернышев в своих всеподданнейших отчетах ежегодно докладывал императору Николаю, что устройство военного управления находится на желательной степени совершенства, не требуя никаких существенных изменений»[31]. Не в воле стареющего военного министра было изменить многовековые самодержавно-крепостнические порядки России, на страже которых стоял суровый Николай I. Это отрицательно сказывалось не только на системе военного управления, но и на других важных вопросах жизнедеятельности русской армии – качестве личного состава – тех же крепостных крестьян, одетых в военную форму, на постепенном военно-техническом отставании полуфеодальной России от стран Запада (в вооружении и военной технике, развитии средств транспорта, связи и т. д.).

Преемником 67-летнего Чернышева стал генерал от кавалерии В.А. Долгоруков (руководил Военным министерством с 1852 по 1856 г.), но и он, поглощенный неотложными заботами по приготовлению армии к назревавшей воине с крупнейшими европейскими державами, а затем текущей неразберихой в строевом и хозяйственном управлении военного времени, в своих докладах императору обходил наиболее острые вопросы молчанием. Велась лишь текущая работа, имевшая целью наладить снабжение действующих войск.

С началом Крымской войны 1853–1856 гг. выявилось недостаточное соответствие требованиям войны как полевого устройства войск, так и их управлений. В соответствии с «Уставом для управления армиями и корпусами в мирное и военное время» (1846) управленческий аппарат 1-й армии и всех корпусов уже в мирное время приобрел довольно разветвленную структуру, способную, как предполагалось, без особых изменений вступить в войну. Однако механизм взаимодействия этого аппарата со строевыми и хозяйственными органами Военного министерства, как и до этого, оставлял желать много лучшего. Главнокомандующим сухопутными и морскими силами в Крыму Николай I назначил военно-морского деятеля – начальника Главного морского штаба адмирала А.С. Меншикова, а главнокомандующим войсками на юго-западных границах – генерал-фельдмаршала И.Ф. Паскевича, что резко ослабило возможности Военного министерства влиять на управление войсками и усугубило проблемы обеспечения и довольствия войск.

1-ю, или Действующую, армию И.Ф. Паскевича сразу же пришлось дробить: для действий генерала от артиллерии МД. Горчакова против турок на Дунае и для формирования войск адмирала А.С. Меншикова в Крыму. При этом Паскевич весьма неохотно направлял свои силы на помощь Крыму и Севастополю даже после того, как летом 1854 г. русское наступление на Дунае было остановлено из-за угрозы вступления в войну против России Австрии. В период, когда англо-франко-турецкие войска с осени 1854 г. повели наступление в Крыму, продолжались дискуссии и переписка между Николаем I, А.С. Меншиковым, И.Ф. Паскевичем, М.Д. Горчаковым, В.А. Долгоруковым о формировании и переформировании армий, корпусов и отрядов. Бывали ситуации, когда «корпусные командиры оставались с одними только своими адъютантами и жандармами, самые же войска корпуса разделялись на отдельные отряды и оставались иногда в таком виде до окончания кампании»[32]. Например, войска V пехотного корпуса были распределены следующим образом: 13-я дивизия – в Закавказье, 14-я – в Крыму, 15-я – в окрестностях Одессы, 5-я легкая кавалерийская дивизия – в Бессарабии, 16-я и 17-я дивизии VI пехотного корпуса находились в Крыму, 18-я – в Закавказье, 6-я легкая кавалерийская дивизия – одна бригада в Херсонской губернии, другая – в Крыму. Гренадерский корпус также был разъединен: одна дивизия – в Финляндии и две – в Крыму, 7-я легкая кавалерийская дивизия – в Бессарабии[33].

Результаты такого военного управления наряду с другими негативными обстоятельствами губительно сказывались на всех полевых сражениях войск А.С. Меншикова. Например, в сражении на реке Альме [8 (20) сентября 1854 г.] войска, по словам участника Крымской войны П.К. Менысова, «стали на местности предварительно не осмотренной, стали, как умели, дрались славно… но не знали и что защищать, и куда идти вперед, и по какому пути следовать назад!»[34].

Не уверенный в своих военачальниках Николай I лично вмешивался в назначение бригадных и полковых командиров, в комплектование и перекомплектование частей, в вопросы их передвижения, размещения и снабжения, то есть во все то, что лежало на обязанности полевого управления армий или местных учреждений тыла. В.А. Долгорукову же часто отводилась роль секретаря при императоре, доводившего решения и рекомендации последнего до Меншикова, Паскевича и Горчакова, для которых военный министр не являлся авторитетом. Два любимца царя светлейшие князья А.С. Меншиков и И.Ф. Паскевич, казалось, лишь изображали роль полководцев, но фактически, считает А.А. Керсновский, «полководцев у императора Николая Павловича не было»[35].

Недовольный военным министром Долгоруковым известный острослов А.С. Меншиков так отзывался о нем: «Он имеет тройное отношение к пороху: он пороху не нюхал, пороха не выдумал и пороху не посылает в Севастополь»[36]. С присущим ему сарказмом главнокомандующий русскими войсками в Крыму острил, что для победы над неприятелями «было бы достаточным заменить их интендантское управление нашим»[37]. Военно-морской деятель, казалось бы призванный умело использовать морские силы в Крыму, Меншиков после того, как Черноморский флот оказался заперт в Севастополе, насмешливо порекомендовал вице-адмиралу В.А. Корнилову: «Положите его себе в карман»[38] (флот, за исключением пароходофрегатов, пришлось затопить на севастопольском рейде).

Вплоть до своего отъезда из армии (февраль 1855 г.) А.С. Меншиков так полностью и не сформировал полевого штаба армии (а в сражении на р. Альме последний вообще отсутствовал), больше полагаясь на самого себя. Сменивший его в Крыму генерал от артиллерии М.Д. Горчаков (ранее бессменный и безропотный начальник штаба у И.Ф. Паскевича) по прибытии в Севастополь издал приказ, в котором заверил войска: «Самое трудное время для нас миновало: пути восстановлены, подвозы запасов идут безостановочно… Принимая начальство над вами, я в полном уповании, что вскоре с Божьей помощью конечный успех увенчает наши усилия»[39].

Однако новому главнокомандующему скоро пришлось убедиться в огромных трудностях, окруживших его со всех сторон: организация и вооружение армии уступали противнику, солдаты из неграмотных крепостных крестьян было слабо обучены и мало верили своим «барам»-командирам, нового оружия не поступало, запасы боеприпасов иссякли, тыл работал все хуже. Привезя с собой свой собственный и весьма многочисленный штаб, Горчаков постоянно менял его состав и задачи, по привычке штабного работника перегружал подчиненных педантичным составлением отчетов, диспозиций, карт и т. д. Одновременно он испытывал сильное давление со стороны лиц из императорской свиты, по настоянию которых он решился на сражение у Черной речки [4 (16) августа 1854 г.]. Проиграв его, М.Д. Горчаков фактически утратил веру в спасение Севастополя, хотя затем-таки сумел организовать эвакуацию оставшихся русских войск через Севастопольскую бухту.

Официальная отчетность Военного министерства не показывала картины истинного состояния хозяйственных дел в армии. Снабжение ее оружием, боеприпасами, обмундированием, провиантом и фуражом, деньгами, медикаментами было распределено между центральными, местными и полевыми военно-хозяйственными учреждениями. Местные учреждения комиссариатского, провиантского, артиллерийского и инженерного департаментов Военного министерства были размещены в России неравномерно. Они находились в местах производства оружия, обмундирования, продовольствия и т. д. Их деятельность была весьма ограничена и стеснена различной регламентацией сверху, длительными согласованиями сумм закупок и др., а по преимуществу коллегиальный характер работы и ответственности замедлял исполнение дел и затруднял даже формальный контроль.

Полевое интендантство, согласно уставу «Для управления армиями и корпусами в мирное и военное время», возглавлялось генерал-интендантом армии, который в военное время ведал снабжением армии не только провиантом и фуражом (как это было в 1-й армии), но и предметами комиссариатского довольствия – вещами, деньгами, медикаментами и т. д. Полевое интендантство состояло из канцелярии генерал-интенданта, главной полевой провиантской комиссии (имевшей несколько отделений), комиссионерства при главных силах армии, корпусных провиантских комиссионерств и дивизионных провиантмейстеров. Все они в годы войны погрязли в переписке с департаментами Военного министерства и конфликтах с администрацией мест движения и дислокации.

Снабжение оружием и боеприпасами производилось органами артиллерийского департамента Военного министерства.

Почти все немногие предприятия по их производству были расположены далеко от театра военных действий. Артиллерийские орудия и снаряды изготовлялись на казенных заводах горного ведомства, преимущественно на Урале, а частично на Петербургском, Брянском, Казанском и Киевском арсеналах. Стрелковое, а также холодное оружие производили Сестрорецкий, Тульский и Ижевский заводы (Златоустовский завод – только холодное оружие). Производство пороха было сосредоточено на Охтенском, Шостенском (Черниговская обл.) и Казанском заводах. То есть большинство военных заводов было расположено на севере и даже востоке европейской части России. К проблемам их технического несовершенства прибавлялись трудности доставки гужевым транспортом изготовляемого и ремонтируемого вооружения в действующие войска.

Особенно часто участники войны жаловались на недостаточное снабжение порохом и снарядами, что порой, частично или полностью, парализовало ведение артиллерийского огня. Так, в приказе по Севастопольскому гарнизону от 1 февраля 1855 г. говорилось: «Стрелять реже, по затруднительности доставки пороха»[40]. Командир 10-й пехотной дивизии в своем дневнике от 2 апреля 1855 г. писал: «Мало пороху и снарядов, орудия наши должны молчать»[41]. Запас пороха накануне Крымской войны в 370 тыс. пудов и увеличение его производства на Охтенском, Шостенском и Казанском заводах в 1854 г. до 158 тыс. пудов, а в 1855 г. до 312 тыс. пудов не смогли удовлетворить потребности войск. Одна только оборона Севастополя поглотила 250 тыс. пудов пороха[42].

Промышленные центры по производству предметов вещевого довольствия находились в центральных губерниях России, главным образом в междуречье Оки и Волги, откуда до Крыма было более 1000 км. При этом комиссариатский департамент Военного министерства проявлял недостаточную активность в снабжении войск обмундированием, обувью, полевым снаряжением, госпитальным имуществом. Даже помощь близлежащих к Крыму Херсонской и Кременчугской комиссариатских комиссий была весьма слабой. И министерство, и полевое командование вынуждены были без конца повторять им требования по высылке вещей и госпитальных средств, но «комиссии с большим трудом выполняли подобные требования, так что и до конца войны не было выслано всего, что следовало», – отмечал дежурный генерал штаба Крымской армии Н.И. Ушаков[43].

Пока заготовленные вещи медленно и с большим трудом перевозились по плохим дорогам, армия терпела большие лишения. «Шинели пришли в совершенную ветхость, сапоги тоже очень износились…» – писал в начале 1855 г. офицер Васильчиков[44]. К тому же в войска часто привозились не готовые вещи, а ткань, кожа и другие «полуфабрикаты», из которых военные мастерские, а то и сами солдаты наспех шили и кроили обмундирование. Это была давняя традиция русской армии, отражавшая низкий уровень развития промышленности по изготовлению одежды и обуви.

Не лучшим образом обстояли дела и с провиантским довольствием. Например, провиантское управление 1-й армии не справилось с продовольственным обеспечением корпусов, направленных в начале войны на Дунай. Когда Дунайская армия МД. Горчакова в мае – июне 1853 г. вошла в Бессарабию и Валахию, она не имела почти никаких запасов продовольствия. Срочно пришлось создавать новое управление генерал-интенданта, потому что штаб 1 – й армии остался при И.Ф. Паскевиче в Варшаве. Лишь к концу июня была доставлена из Проскурова, Каменец-Подольска и Фрамполя первая партия продовольствия, перевозка которого стоила дороже, чем сам провиант.

Парадоксальная ситуация сложилась к середине 1854 г. в Одессе, где были созданы большие запасы пшеницы (355 тыс. четвертей). Перед лицом опасности высадки англо-французских войск в Одессе провиантские органы долго решали, что делать с пшеницей: то ли приготовить из нее сухари и отправить в Крым, для чего потребовалось бы до 30 тыс. подвод; то ли отравить зерно стрихнином, чтобы пшеница не досталась врагу; или же раздать хлеб в ссуду местным помещикам, но среди них желающих оказалось мало. В обсуждении проблемы пришлось участвовать и Военному совету Военного министерства, и даже Комитету министров. Тем временем хлеб постепенно «разошелся» через распродажу его жителям по заниженным ценам, через спекулянтов края и лишь частью был отправлен для продовольствия войск[45].

Постоянный недостаток в продовольствии испытывала Крымская армия А.С. Меншикова, о чем он неоднократно сообщал в Петербург. С целью исправить положение Военное министерство распорядилось, чтобы близлежащие к Крыму провиантские комиссии подрядили для армии большую партию провианта в Ростове-на-Дону. Но из-за плохой работы местных хозяйственных учреждений поставка затянулась и даже по контрактам должна была быть выполнена только во второй половине 1856 г. «И армия должна была бы пропасть, если бы не местные вспоможения», – писал все тот же Н.И. Ушаков[46]. Приходилось прибегать и к реквизициям продовольствия у местных жителей, что было разорительным для многих районов. «Едва ли какая кампания представляет пример такой безурядицы в продовольствовании армии, какою отличалась Крымская кампания», – вспоминал один из очевидцев[47]. «Если бы все, что отпускало армии государство и что жертвовалось ей народом, доходило по назначению, – отмечал Н.Н. Обручев, – наверное, тысячи из умерших больных были бы сбережены отечеству»[48].

Бедствия армии сочетались со злоупотреблениями в военном хозяйствовании. «Начиная от Симферополя, – писал один из севастопольцев, – далеко внутрь России, за Харьков и за Киев, города наши представляли одну больницу, в которой домирало то, что не было перебито на севастопольских укреплениях. Все запасы хлеба, сена, овса, рабочего скота, лошадей, телег – все было направлено к услугам армии. Но армия терпела постоянный недостаток в продовольствии; кавалерия, парки не могли двигаться. Зато командиры эскадронов, батарей и парков потирали руки… А в Николаеве, Херсоне, Кременчуге и других городах в тылу армии день и ночь кипела азартная игра, шел непрерывный кутеж, и груды золотых переходили из рук в руки по зеленому полю. Кипы бумажек, как материал удобоносимый, прятались подальше»[49]. Волна общественного недовольства, охватившая Россию после окончания Крымской войны, была столь сильна, что заставила царское правительство и Военное министерство провести расследование злоупотреблений и хищений в интендантстве. Главным подследственным стал барон Ф.Ф. Затлер, с 1853 г. генерал-интендант Дунайской армии, затем Южной, а с февраля 1856 г. – Крымской армии. Хотя в течение войны он получил немало наград и благодарностей, выяснилось, что при его косвенном, а нередко и прямом участии интендантскими чиновниками были совершены огромные хищения. Военным судом Ф.Ф. Затлер в 1858 г. был разжалован в рядовые, лишен орденов, дворянства, на него было наложено денежное взыскание в размере исчисленного судом ущерба – 1 700 000 руб. Достаточно сурово были наказаны и другие виновные. Но когда общественное мнение поутихло, у осужденных нашлись многочисленные покровители в армии и при дворе. В 1869 г. Ф.Ф. Затлер был оправдан, ему возвратили все права и «списали» все огромное денежное взыскание.

Чрезвычайно много нареканий в годы войны вызвала организация медицинского обслуживания армии. Неслаженно и вяло действовали чиновники медицинского департамента Военного министерства, не находили должной помощи и поддержки у центральных и местных военных властей многие военно-лечебные учреждения, большую нерасторопность в обеспечении госпиталей и лазаретов медицинским имуществом проявляли чиновники комиссариатского департамента. Как отмечал П.К. Менысов, в отчетности по медицинскому обслуживанию, представляемой для вышестоящего начальства, все было относительно благополучно, и в то же время «больные голодали и умирали, смотрители госпиталей толстели и богатели»[50]. «Даже солома, назначенная для подстилки под раненых и больных воинов, послужила источником для утолщения многих карманов…»[51] Только в Кишиневе осенью 1854 г. за 15 дней сентября умерло 188 солдат и офицеров[52]. В госпиталях Дунайской армии на каждого врача или фельдшера приходилось по 500–700 больных, не хватало лекарств, простейших медицинских инструментов, перевязочных средств, некоторые госпитали не имели даже прачечных. В результате средняя смертность больных достигала более 10 %[53].

В Крыму, несмотря на ожидавшуюся высадку англо-французских войск, до сентября 1854 г. не было предпринято никаких мер для увеличения госпитальных средств (имелись лишь два слабо оборудованных госпиталя в Севастополе на 2000 мест и Симферополе на 600). И лишь после первых поражений русской Крымской армии началась обширная и спешная переписка с Военным министерством и местными комиссариатскими комиссиями об учреждении в Крыму новых госпиталей, присылке врачей, аптекарей, медикаментов и др. Из-за бюрократических проволочек и суматохи военной обстановки удалось сделать очень мало, и до конца войны многие раненые и больные оставались почти без всякой помощи. «В Симферополе, – писал в декабре 1854 г. хирург Н.И. Пирогов, – лежат еще больные в конюшне. Соломы для тюфяков нет, и старая полусгнившая солома с мочой и гноем высушивается и снова употребляется для тюфяков»[54]. Приехав в Крым для налаживания госпитального дела, Пирогов столкнулся с бюрократическим равнодушием командования, медицинских и комиссариатских чиновников.

Лишь к осени 1855 г. были усилены старые и созданы новые госпитали, но их было очень мало. По возможности больные размещались у местных жителей; несмотря на осенние и зимние условия, приходилось создавать полевые лазареты из солдатских палаток и шинелей. Огромную проблему составляла перевозка (транспортировка) раненых и больных, организация которой, по оценке Н.И. Пирогова, находилась «в первобытном состоянии». До конца 1855 г. система этапов фактически отсутствовала, и на станциях скапливалось огромное число раненых и больных, которых не могли обеспечить даже водой. В тех пунктах, где не было военного губернатора, коменданта или хотя бы воинского начальника в младшем офицерском чине, положение всех этих людей было хуже некуда.

С ноября 1854 г. по ноябрь 1855 г. в госпиталях Крыма умерло 48 268 человек – более 9 % от общего числа лечившихся[55]. Сменивший А.С. Меншикова на посту главнокомандующего в Крыму М.Д Горчаков, обеспокоившись санитарным состоянием войск, помог Пирогову в его деятельности, в том числе в широком привлечении к госпитальной работе сестер милосердия, он даже распорядился увеличить госпитальную прислугу за счет… музыкантов из полков. Видя, что одного директора госпиталей, находившегося, как правило, вблизи главнокомандующего, явно недостаточно, Горчаков пришел к выводу о необходимости разделить сеть госпиталей Крымской и Южной армий на три округа с тем, чтобы в каждом из них был свой директор, но не встретил поддержки в Военном министерстве «вследствие экономических соображений».

Таким образом, на протяжении всей Крымской войны во взаимодействии фронта и тыла, в организации всего военного хозяйствования имелись крупные недостатки. В этом отношении П.А. Зайончковский в лучшую сторону выделял лишь Отдельный Кавказский корпус. За много лет его фактически автономного существования сложилась хотя и весьма громоздкая, но вполне справлявшаяся со своими задачами система органов строевого и хозяйственного управления с налаженными связями, определенной иерархией отношений, структурой тылового обеспечения. Лишь для решения особо сложных вопросов, связанных, например, с перевооружением войск, их усилением за счет частей из внутренних губерний, со строительством городов-крепостей и т. п., командир Отдельного Кавказского корпуса входил в непосредственные сношения с Военным министерством. Кавказ фактически был прообразом будущего военного округа, способного самостоятельно решать самые различные и насущные проблемы своей жизнедеятельности.

Кроме того, в отличие от «школы плац-муштры» («школы Николая I и Паскевича»), которая глубоко внедрилась в войсках Европейской России (включая Царство Польское), в Кавказском корпусе были еще живы боевые традиции А.В. Суворова, М.И. Кутузова и А.П. Ермолова. Не случайным был тот факт, что именно на Кавказском театре русские войска добились впечатляющих успехов в борьбе с турецкой армией, что помогло России с относительным достоинством выйти из Крымской войны и заключить 18 (30) марта 1856 г. не самый тяжелый Парижский мирный договор.

2

В преддверии коренных преобразований

Военный министр В.А. Долгоруков, отягощенный повседневными заботами о снабжении действовавших в Крымской войне войск и выслушивавший немало обидных слов и отзывов в свой адрес со стороны их полевого командования, избегал заострять перед Николаем I злободневные вопросы. «И, таким образом, – говорится в труде «Столетие Военного министерства», – до самой кончины императора Николая I ни единого слова критики не было произнесено относительно военного управления»[56]. Бремя забот по завершению Крымской войны и обновлению российского гражданского и военного устройства выпало на долю наследника умершего 18 февраля (2 марта) 1855 г. Николая I – Александра II.

Война выяснила с очевидностью, что внутреннее устройство государства (самодержавно-крепостнический строй, полуфеодальные экономические отношения) имело много недостатков, вследствие которых Россия, располагавшая абсолютным численным превосходством в населении и огромными материальными средствами для борьбы, не смогла ими воспользоваться в должной мере. При этом было бы не совсем оправданным приписывать все неудачи в Крыму причинам, лежавшим вне армии. «Наоборот, необходимо сознаться, что вся система военного управления, созданная и окрепнувшая в предшествующее царствование, оказалась не соответствовавшею вновь народившимся условиям ведения войны и боя»[57].

В начале 1855 г. Военное министерство включало в себя: Главный штаб е. и. в.[58], Военный совет (во главе с военным министром), генерал-аудиториат, канцелярию Военного министерства, девять департаментов: Генерального штаба, инспекторский, артиллерийский, инженерный, комиссариатский, провиантский, медицинский, аудиториатский и военных поселений, а также два главных управления (Главное управление иррегулярных войск и Главное управление военно-учебных заведений)[59]. К составу министерства были причислены также инспектор стрелковых и инспектор саперных батальонов. По-прежнему особое положение по отношению к Военному министерству занимали Военно-походная канцелярия е. и. в., генерал-фельдцейхмейстер (великий князь Михаил Николаевич) со своим штабом, генерал-инспектор по инженерной части (великий князь Николай Николаевич) и его штаб, главный начальник военно-учебных заведений (великий князь – наследник Александр Николаевич) с так называемым главным штабом и, кроме того, несколько комитетов [военно-ученый, военно-медицинский ученый, военно-цензурный, Комитет о раненых (существовал с 1814 г.[60])]. «Особое главное начальство составляли генералы-инспекторы всей пехоты и всей кавалерии»[61]; в начале 1855 г.