Седьмой авианосец (№3) - Поиск седьмого авианосца

— Почему этот сброд так не любит мыться?

— Это мешает чистоте классового самосознания, — мрачно сострил Мацухара.

Они сделали всего несколько шагов, когда от толпы японцев, словно вожак от стаи бродячих псов, отделился единственный белый — рослый оборванный длинноволосый человек с перебитым носом и дыркой на месте передних зубов. В руках он держал плакат «Смерть американским империалистам!» Это с ним подрался Брент, когда они с Мацухарой собирались в гости к Кимио: губы у него до сих пор еще были разбиты и распухли, а нос и часть щеки заклеены пластырем. Тем не менее он снова заступил дорогу лейтенанту и издал несколько гнусаво-утробных звуков, в которых с трудом можно было распознать пресловутое «Янки, убирайтесь домой!» Остальные пикетчики остановились и молча принялись наблюдать за тем, что последует.

— Дай пройти, сволочь террористская! — не замедляя шагов, крикнул ему Брент.

Бусинки круглых птичьих глаз сверкнули безумием, и пикетчик ответил залпом грязной брани.

— Ты что ж это один выперся? — сжимая кулаки, спросил Брент. — Иди, спрячься за женские спины, прикройся сопляками-подростками: это ж ваше красноармейское правило. Ну? Уберешься отсюда или опять полечить тебе зубы без наркоза?

Пикетчик шагнул в сторону, но когда Брент проходил мимо — плюнул ему в лицо. Американец ответил так стремительно, что длинноволосый не успел ни отшатнуться, ни прикрыться, ни уклониться от тяжелой оплеухи, пришедшейся на этот раз по уху. Завопив от боли, он обеими руками схватился за него, выронив плакат. В толпе послышались гневные голоса, но она раздалась в стороны, очистив проход.

— Я убью тебя! — крикнул пикетчик. — Попомнишь меня, лейтенант! Меня зовут Юджин Ниб, и я тебя убью, лейтенант Брент Росс!

— Он знает, как тебя зовут. Ты прославился, — сказал Мацухара.

— Угу. И затмил самого Боба Хоупа.

208 акров парка Уэно, окруженных монорельсовой железной дорогой, находятся в северной части японской столицы в районе Юракуто-Гинза. В этом самом крупном токийском парке есть зверинец, картинная галерея, музей науки и естествознания, храмы, пагоды и молельни. Сияющие Маюми и Кимио, обе в легких и ярких летних платьях, с какими-то таинственными свертками под мышкой, шли впереди, то и дело заливаясь счастливым и беззаботным смехом.

Был будний день — вторник, и навстречу лишь изредка попадались посетители. Брент сжал локоть Йоси, показав ему глазами на очень древнего старика с палкой, за которым, отставая ровно на пять футов, шла сгорбленная старушка.

— Видишь? — сказал Брент. — Традиции живы. Оба-сан не смеет идти рядом с одзи-сан.

— Значит, не все еще потеряно, — добродушно ответил тот, проводив взглядом удаляющуюся чету, неукоснительно выдерживавшую дистанцию.

— Идите сюда! — обернувшись, помахала им Кимио.

— Храм Тосогу! — крикнул в ответ летчик, показывая на старинную деревянную пятиярусную пагоду.

— Успеется с храмом! Догоняйте! — обе женщины расхохотались и ускорили шаги.

— Интересно, что это у них за свертки такие? — сказал Брент.

— Кто знает; что придет в голову женщинам, — ответил Йоси.

Они миновали современный комплекс зданий Токийского аквариума, расположившегося по берегу пруда Синобадзу, гладь которого была почти сплошь покрыта цветущим лотосом и водяными лилиями. Изящный каменный мостик был переброшен на островок, где высился старинный синтоистский храм. Вход в него охраняли два чугунных журавля с вытянутыми в небо шеями.

— Это храм Бентен — она покровительствует искусствам и красноречию, — объяснил Йоси.

— А сама-то она разговаривает? — поинтересовался Брент.

— О да, она очень болтлива.

Они поднялись выше, и Брент увидел бетонно-стальные небоскребы Токио, словно специально поставленные служить фоном для поросшего кленами холма за храмом и прудом. Перед Брентом предстали два лика Японии: храм, воплощавший незыблемость древних верований, был как бы вписан в панораму суперсовременных башен, над которыми полыхали неоновые огни реклам и торчали телевизионные антенны. Подумать только — мирно уживаются рядом.

— Смотри, — раздался рядом голос Мацухары. — Это дерево посадил ваш президент Улисс Симпсон Грант, — летчик показывал на старую, согнутую годами сосну.

— Вы подумайте!

Женщины повели их вниз по тропинке, извивавшейся между деревьев и кустов, и справа появился маленький храм.

— Семнадцатый век, — сказал Йоси. — Храм Киюмидзу.

Из-за крыши храма поднимался дымок. Они увидели во дворе группу женщин и девушек, толпившихся вокруг железной жаровни, на которой священник и двое служек что-то сжигали. Маюми и Кимио устремились туда, на ходу разворачивая свои свертки, а Йоси, взяв Брента за локоть, остановил его.

— Тебе туда нельзя, — сказал он, улыбаясь.

— Это почему еще?

— В церемонии принимают участие только женщины. Они сжигают своих кукол.

Женщины с поклонами протянули кукол священнослужителю, а тот после короткой молитвы бросил их в огонь. Потом, смеясь и переводя дыхание, они вернулись к своим спутникам.

Маюми разрумянилась, сияла глазами, совсем по-детски хохотала и была еще привлекательней, чем всегда. Брент едва одолевал желание обнять ее и, наконец не выдержав, в нарушение всех японских традиций, взял ее за руки, притянул к себе, заглядывая в самую глубину черных бархатных глаз, видевших, казалось, только его. Показавшуюся бесконечной минуту они стояли, прижавшись друг к другу, испытывая чувство той близости, которое изредка обретают мужчина и женщина, невредимыми вышедшие из губительного огня животной страсти.

— Что за куклы? — спросил Брент для того лишь, чтобы хоть что-нибудь сказать.

Маюми медленно высвободилась, не отрывая от него глаз:

— Этот храм посвящен Бодисатва Каннон, богине милосердия. Она покровительствует женщинам. Эта небожительница отказалась от нирваны, чтобы даровать другим благодать и просветление.

— Но куклы-то при чем?

— Бесплодная женщина жертвует свою куклу и молится о том, чтобы зачать и выносить ребенка, а девушка — о том, чтобы встретить суженого.

— Готов сузиться, — заявил под общий смех Брент. — Ну, а вы-то обе зачем бросили своих кукол в огонь?

— Понимаете, Брент-сан, — стала объяснять Кимио, — кукла для японки не просто игрушка, которую забывают, когда вырастают. Мы привязаны к нашим куклам на протяжении всей жизни, мы относимся к ним с нежностью и уважением и даже верим, что у них есть душа. Вы никогда не увидите куклу на помойке. Ее жизнь оканчивается обрядом очищения.

— То есть в огне?

— Да, Брент-сан, мы их сжигаем.

— Ну, теперь пойдем посмотрим на храм Тосогу, — сказал Мацухара. — Это великолепное сооружение, оно тебе понравится.

— А потом — музеи! — воскликнула Маюми.

Все четверо двинулись обратно, и когда почти добрались до невысокой вершины, порыв ветра зашевелил листья на деревьях и кустах, росших по обе стороны тропинки, и Брент вдруг ощутил знакомый ненавистный запах немытого человеческого тела. На секунду почудилось, что щека его стала влажной и комочек желтой слизи скатывается по ней к подбородку. Он оглянулся, не заметил ничего подозрительного и выбранил себя мысленно за излишнюю мнительность.

На самом верху холма, среди валунов, Маюми вдруг споткнулась о камень и, вскрикнув от боли, упала во весь рост. Брент и Йоси подскочили к ней.

— Маюми! — вскрикнула и Кимио. — Ты…

Но слова ее заглушил частый отрывистый треск — словно, рвали парусину, — и Брент безошибочно узнал «голос» автомата АК—47.

— Ложись! Ложись! — крикнул он, одной рукой выхватывая из кобуры свой «Оцу», а другой оттаскивая Маюми за прикрытие валунов. Над головой раздалось шипение, как будто они разворошили целое змеиное гнездо, а потом характерные шлепки разрывающих человеческую плоть пуль сменились долгим пронзительным воплем Кимио — этот вопль боли и ужаса наотмашь бил по нервам, парализовывал волю и обращал мышцы в студенистую массу. Вопль перешел в захлебывающееся бульканье, и Брент почувствовал на лице теплые брызги крови. Кимио, у которой изо рта и шести пулевых отверстий на груди толчками выхлестывались кровавые струи, широко открыв остекленевшие глаза, медленно оседала наземь, съеживаясь как проколотая автомобильная шина.

— Нет! Нет! — закричал Йоси, тоже выхватив пистолет.

Маюми попыталась подняться, но Брент грубо пригнул ей голову к земле — и вовремя: снизу и с противоположной стороны тропинки хлопнули несколько выстрелов. Пули с визгом отскочили от камней, рассыпая искры и мельчайшую каменную пыль.

— Лежать! — прохрипел Брент. — Лежать, не шевелиться! Поняла?

Всхлипывая, девушка кивнула и плотнее приникла к камням. Брент повернулся к летчику. Тот склонился над бездыханным телом Кимио, гладя ее по волосам, заглядывая в открытые неподвижные глаза. Брент окликнул его по имени. Тот не отзывался.

— Йоси! — громче повторил он и дернул его за руку. — Йоси, очнись! Без тебя мы пропали.

Подполковник медленно повернул голову. Слезы текли у него по щекам, но голос был тверд:

— Сейчас я их перестреляю.

— Только попробуй привстать, я сломаю тебе челюсть. Обойдемся на сегодня без камикадзе. Им же только того и надо. Понимаешь? — Он показал на Кимио. — Сам погибнешь, а ее не вернешь. — Удерживая Йоси взглядом, он вспомнил священное для самурая понятие. — Надо отомстить за нее. Отомстить.

— Да-да, отомстить, как мстили врагу сорок семь самураев. — Мацухара потряс головой. — Я готов, Брент-сан…

Брент осознал, что ему придется взять командование на себя. Ему много раз бывало страшно: он испытывал ужас, когда слышал — а однажды и видел — залп главного калибра и восьмидюймовые снаряды неслись к нему роем синих пчел, когда серия авиабомб падала, казалось, прямо ему на голову, когда торпеды, оставляя меловой след в волнах, готовы были ввинтиться в борт «Йонаги». Но тогда все это было безлично — смертью ему и не только ему грозили не люди, а машины. Теперь убийцы были всего в нескольких шагах от него, и охота шла именно за ним, за Брентом Россом. Ощущая знакомое посасывание в желудке и холодок под ложечкой, словно там свернулась отвратительная змея, он несколько раз сглотнул, стиснул челюсти и заговорил со спокойствием биржевого маклера, знакомящего клиента с котировками ценных бумаг:

— У них три-четыре автоматических пистолета и АК—47.

— Откуда ты знаешь, что это «Калашников»?

— Нас учили различать все стволы на слух. АК ни с чем не спутаешь. — Брент показал налево и направо. — Нас окружили. Ни вперед, ни назад. Держи левую сторону и тыл, а я возьму правый фланг и фронт. Займем круговую оборону. Они не могут к нам подобраться, не обнаружив себя. — Оба офицера, двумя руками сжимая пистолеты, распластались на земле. — Маюми, лежи, не поднимай головы. Мы их сейчас выманим.

Маюми испуганно и покорно кивнула.

В зарослях кустарника ярдах в сорока внизу стукнуло несколько коротких очередей, и раздался знакомый голос, шепеляво — из-за выбитых зубов — крикнувший:

— Ты, свинья американская, я Юджин Ниб! Получай!

Опять прозвучала очередь, и пули 7,62 мм вспороли воздух над головой Брента, ударив в валуны и осыпав его каменной крошкой. Плотнее вжимаясь в землю, он успел все же заметить синий дымок, струившийся из кустов. Слева, спереди и сзади раздались пистолетные выстрелы, и снова на него посыпались грязь и мельчайшие осколки камней. Брент трижды выстрелил по кустам.

— Промазал, сука, — донеслось оттуда. — Сейчас я тебе, Брент Росс, хозяйство-то отстрелю, и на кой ты тогда японочке своей нужен будешь?! — Грянул смех, и простучала еще очередь.

Ярость смыла остатки страха, и Брент с трудом поборол искушение вскочить и заткнуть грязную пасть террориста пулями. Однако он осадил себя:

— Им только того и надо, — и в полный голос крикнул: — Эй, Ниб, чего залег? Высуни-ка то, что у тебя осталось от носа! Боишься?

В это время затопали тяжелые башмаки, и Брент увидел не дальше шестидесяти ярдов от себя бегущего по дорожке вверх полицейского.

— Назад! Назад! — крикнул он ему, но тот либо не слышал, либо не понял, и вскоре пожилой полицейский с редкими седеющими усами, тяжело отдуваясь, стал виден как на ладони. Он был безоружен.

«Калашников» выпустил примерно половину рожка, и одновременно Брент увидел метнувшуюся из-за сосны фигуру с пистолетом. Полицейский наткнулся на автоматную очередь, как на стену, вскрикнул от боли и неожиданности и рухнул навзничь, как подкошенный, несколько раз дернулся и замер. Брент уже держал фигуру на мушке и, не снимая пальца со спускового крючка, всадил в нее шесть пуль.

Террорист, ужаленный остроконечными стальными пчелами калибра 6,5 мм, сбившими его ребра, легкие и сердце в один кровавый ком, вскрикнул, подскочил на месте, захлебываясь кровью, и умер еще до того, как его тело тяжело грянулось на землю.

Послышались вопли ярости, и следом в валуны ударили новые пули.

— Осталось трое, — сказал Мацухара.

Брент, перезаряжая пистолет, слышал, как завывают внизу сирены полицейских машин.

— Время работает на нас, Йоси, — сказал он. — Им надо или прикончить нас немедленно, или сматываться.

— Это же люди из Красной Армии, Брент, они не сдаются. — Летчик привстал, опираясь на локти. — Вон они.

Впереди мелькнули два силуэта. Летчик выпустил в них всю обойму. Послышался вскрик, затрещали ветки, подмятые тяжелым телом, покатившимся по склону. Пока он вставлял новую обойму, дико вопящая женщина в разорванном кимоно выскочила из зарослей и кинулась к нему, стреляя без перерыва из большого автоматического пистолета.

— Брент! — крикнул летчик, еще не успевший вогнать в рукоятку «Оцу» магазин.

Брент, крутанувшись на месте, увидел саму смерть в смерче свистящих над головой пуль. Не колеблясь, он поймал на мушку грудь, прыгавшую в лохмотьях кимоно, и выстрелил шесть раз подряд. Все пули попали в цель. Женщина, словно споткнувшись о невидимую преграду, полетела головой вперед, перекатилась на спину, завывая, закатив глаза, скребя пальцами землю и исходя кровавой рвотой.

Ниб, короткими очередями поливая валуны, скатился вниз.

— Ты убил мою женщину, Росс! — крикнул он. — А я вобью твоей японке ствол между ног — посмотрим, как ей понравится товарищ «Калашников»!

Хлестнувшая над головой очередь заставила Брента пригнуться.

— Йоси, — шепнул он. — Обойди валун. Спрячься за этой бабой и прикрой меня огнем.

Летчик кивнул и пополз в обход каменной гряды, миновав все еще конвульсивно подергивавшееся тело. Когда он открыл огонь, Брент привстал на локтях, выставив пистолет. Ниб дал еще очередь, но теперь уже по Мацухаре. Брент выстрелил трижды, пока звонко не щелкнул вхолостую боек. Правой рукой он торопливо открыл защелку и вытянул из рукоятки пустую обойму, а левой шарил по карманам в поисках снаряженной. Но «Калашников» смолк, а справа из-за кустов раздались стоны.

Брент и Йоси осторожно приподнялись, Маюми встала на колени.

— Побудь с ней, — сказал американец тихо.

Медленно он стал продвигаться туда, откуда доносились стоны, и вскоре увидел Ниба. Тот полусидел, привалясь спиной к валуну, поддерживая левой рукой перебитое предплечье правой. Из задетой плечевой артерии фонтаном била кровь. В крови был и левый бок. От боли он раскачивался из стороны в сторону и стонал. Брент посмотрел на неподвижное тело Кимио, перевел взгляд на террориста. Он не испытывал никаких чувств, кроме ярости.

— Разрывными, сука, бьешь, — простонал Ниб. Тонкая струйка крови стекала с угла его губ. — Это подло…

Брент чуть не расхохотался в ответ на этот упрек и поднял пистолет.

— Ты что?.. — с побелевшим, искаженным от ужаса лицом спросил Ниб. — Ты что задумал?..

— Бешеную собаку хочу пристрелить.

— Нет! — Ниб вскинул руку, словно загораживаясь от пуль. — Я не собака, я человек!..

— Ничего общего с человеком, — Брент навел пистолет точно на середину его лба. — Ни малейшего сходства.

— Не убивай! Пощади! — Ниб отполз от валуна и опрокинулся на спину, дергаясь и извиваясь на земле.

Но в душе Брента не было ни капли жалости и не осталось никаких человеческих чувств. Одно лишь желание уничтожить этого зверя, этого выродка.

— А ее ты пощадил? — он кивнул туда, где лежала Кимио.

Он нажал на спуск. Маленькая синяя дырочка появилась между расширенных ужасом глаз. Расплющенная пуля вышла у него из затылка, развалив черепную коробку и выпустив наружу желтоватый студень мозга. Руки и ноги Ниба еще несколько раз дернулись, а потом он затих навсегда.

Брент плюнул в мертвое лицо, повернулся и зашагал вверх по склону — туда, где истерически рыдала Маюми. Йоси сидел у камня, положив голову Кимио себе на колени, чуть покачивая ее и напевая, словно убаюкивал захворавшего ребенка.

9

На похороны, состоявшиеся в четверг в одном из токийских храмов приехали сын Кимио Садамори и ее дочь Симикико с мужем. Брент и Йоси были в «белом парадном», как и все участники погребальной церемонии. Адмирал Аллен и полковник Бернштейн, сменивший свой камуфляжный комбинезон на одолженные у Нобомицу Ацуми белые тужурку и брюки, тоже были здесь, хоть лично и не знали покойную. Маюми сидела рядом с Брентом, сжимая ледяными дрожащими пальцами его руку.

Маленький иссохший буддийский священник в деревянных лакированных сандалиях, мешковатых синих штанах и коричневом балахоне вел церемонию. Ему помогали двое служек: они, рассыпая искры, окуривали ореховый гроб благовониями, покуда священнослужитель на негнущихся ревматических ногах обходил его, вознося молитвы. Брент смутно разбирал слова, но одна фраза, повторявшаяся под каменными сводами маленького храма вновь и вновь, врезалась ему в память: «Тело и дух ее соединились со вселенной». Мацухара, казалось, ничего не слышал и не видел. Незадолго до окончания службы Маюми разрыдалась.

Брент обрадовался, когда тяжкий и горестный обряд подошел к концу. Офицеры вернулись на «Йонагу», а он на такси повез Маюми домой.

— …Какая бессмыслица, — проговорила Маюми, сделав глоток сакэ.

— Жизнь не бывает бессмысленной.

— Я — о смерти. Из-за чего она погибла?

Брент залпом выпил свою порцию.

— Они хотели убить тебя, — продолжала Маюми.

— Да.

— Этот маньяк знал тебя.

— Знал, — Брент налил себе из фарфорового кувшина еще и с увлажненными глазами повернулся к Маюми: — Я любил ее. Видит Бог, мне легче было бы умереть самому.

Но Маюми продолжала, словно не слыша:

— Ты застрелил их — и ту женщину тоже…

— Маюми, что мне, целоваться было с ними?

— Не знаю, не знаю, — и она опять расплакалась.

Брент обхватил ее сотрясающиеся плечи, пытаясь успокоить.

Но вот она постепенно взяла себя в руки и сказала:

— Я знаю, у тебя не было выбора: они убили бы нас всех… Но в том, что в мире так много ненависти и злобы, повинны и мы. Мир устроен неправильно.

Брент, нежно гладя ее волосы, прошептал ей на ухо:

— Мир таков от своего сотворения и пребудет таким до скончания веков. — Он поглядел в широкое окно, откуда открывалась панорама Токио. — И мы, несовершенные, испорченные, обреченные уничтожать себе подобных люди, движемся, быть может, к какому-то вселенскому харакири, — Брент сам удивился, как вырвалось у него это неожиданное откровение.

— И в этом мире всегда были Каддафи…

— Да, только в разные века они назывались по-разному — Калигула, Чингисхан, Аттила, Наполеон, Гитлер, Сталин…

— Но с ними боролись…

— …здравомыслящие люди.

— Но те, кто приходил на смену этим монстрам, тоже считали себя людьми разумными и здравомыслящими.

Брент выпрямился на диване.

— Да.

— И люди, которых ты застрелил во вторник, ни за что бы не согласились считать себя исчадиями ада.

— Разумеется, нет.

— У них были убеждения… Были причины поступать так, как они поступали?

— Наверно.

— Люди всегда находят себе оправдание… — голос ее истерически зазвенел.

Брент попытался привлечь ее к себе.

— Маюми, послушай меня…

— Нет. Уходи, Брент.

— Маюми! — ошеломленно воскликнул он.

— Уходи, — голос ее вдруг стал низким, и его небывалая суровость поразила Брента. Она порывисто отстранилась от него.

Он допил сакэ и ушел.

Когда такси остановилось у проходной, и Брент увидел полетную палубу и надстройку авианосца, возвышавшиеся над доком, подобно гигантской стальной скале, пустота в его душе, образовавшаяся после того, как он покинул дом Маюми, уступила место странному непривычному ощущению, которого он, пожалуй, не испытывал после смерти матери ни разу: Брент почувствовал себя в безопасности и под надежной защитой. Он сознавал, что чувство это — не просто ласковая привязанность каждого моряка к своему кораблю, а нечто другое и большее… Это адмирал Фудзита — это могучая аура его личности, проникающая везде и всюду, всасывающаяся в кровь, лепящая людей по его образу и подобию, заставляющая их действовать только по его воле и разумению. Может быть, он один из богов-ками, пришедший на землю во всеоружии своей нематериальной силы и подчиняющий себе людей? Как иначе объяснить то, как фанатично предана ему команда «Йонаги»? Брент знал, что власть адмирала распространяется и на него тоже.

— Я вернулся домой, — сказал он, вылезая из такси, и в первый раз за эти двое суток улыбнулся.

В ту минуту, когда он поднялся по трапу и ступил на шканцы «Йонаги», ему стало ясно: что-то произошло.

— Господин лейтенант, вас просят немедленно явиться во флагманскую рубку, — отдавая честь, сообщил ему помощник вахтенного начальника.

Брент торопливо вошел в кабину лифта, поднявшего его на две палубы в островную надстройку. Две минуты спустя он уже занимал свое место за столом, где кроме сердито насупленного адмирала Фудзиты сидели только Аллен, Бернштейн и Йоси Мацухара. При появлении лейтенанта в рубке установилась внезапная тишина.

— Лейтенант, — сказал Фудзита. — Подполковник Мацухара подробно доложил мне о перестрелке в парке Уэно, а полковник Бернштейн сейчас ознакомит нас с только что полученными от «Моссад» сведениями, — он кивнул израильтянину.

Тот поднялся и заглянул в распечатку.

— Только что расшифровал, — пояснил он, помахивая листком. — Тут выдержки из досье на вашего, с позволения сказать, «друга», безвременно усопшего Юджина Ниба, — он взглянул на Брента, а потом на Мацухару. — Итак: родился в Аркадии, штат Калифорния, в 52-м году. Отец — удалившийся от дел промышленник, бывший владелец «Нибко Валв Компани» и коннозаводчик Томас Ниб. Фирма процветала, у Ниба-младшего были отличные перспективы. По окончании частной школы поступил в Калифорнийский университет, где сблизился с леваками. Принимал участие в демонстрациях протеста против войны во Вьетнаме, подозревался в том, что забросал гранатами полицейский участок. В 72-м убил профессора Кристофера Олтона, читавшего ему один из курсов по экономике. Ниб неоднократно называл его фашистом и капиталистической свиньей. После убийства исчез и выплыл спустя некоторое время в Париже, где его взял под свое покровительство Карлос-Шакал… Это прозвище человека по имени Ильич Рамирес Санчес.

— О-о, — сказал адмирал Аллен, — любимое дитя международного терроризма?

— Оно самое — единственное и неповторимое, — подтвердил Бернштейн. — После того как он прикончил своего ближайшего приспешника Мишеля Мукарбаля, его место занял Ниб, к тому времени вступивший во Французскую компартию и уверовавший в Карла Маркса, как в бога. Карлос и Ниб вместе учились в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы… Чему учились? Стрельбе из всех видов оружия, подрывному делу, нелегальному переходу границы, вербовке, рукопашному бою, тайнописи, устройству засад, похищению людей и прочим премудростям терроризма. Особых успехов Ниб достиг в стрельбе из АК—47, отдавая предпочтение десантному варианту. — Он на мгновение поднял глаза, а потом вновь углубился в текст. — Прошел подготовку в тренировочных лагерях в Адене и Ливии, стал членом НФОП… — простите, Народного Фронта Освобождения Палестины и близким другом Ясира Арафата. В 75-м приступил наконец к политическим убийствам — в Лондоне из 9-миллиметрового «Вальтера» с глушителем застрелил сотрудника голландского посольства. В 76-м вместе с Карлосом забросал редакции трех парижских газет американскими гранатами, причем одиннадцать человек погибло. Потом он перешел в прямое подчинение Каддафи и переехал в Испанию, где гранатами из все той же похищенной партии помог баскам уничтожить возможного преемника каудильо — адмирала Каррера Бланко. Потом в Цюрихе взорвал представительство «Джапан Эрлайнз». На некоторое время мы потеряли его из виду, покуда он не всплыл в качестве инструктора в тренировочном центре, расположенном неподалеку от ливийского города Бенгази. Там у него начался бурный роман с одной из самых даровитых его учениц, входивших в так называемую Японскую Красную Армию. Звали ее Кэтрин Судзуки.

Брент, широко раскрыв глаза, резко выпрямился:

— Так вот, значит, что…

— Это вы ее убили?

Прежде чем Брент успел открыть рот, адмирал Аллен произнес:

— Он. И в той же манере, что и Ниба: пулю меж глаз.

— Оба тысячу раз заслужили это. Я могу упрекнуть лейтенанта лишь в том, что он дал им возможность умереть слишком быстрой и легкой смертью. Лучше бы — помедленней и поизысканней, — сказал Фудзита и добавил: — В будущем, лейтенант Росс, прошу иметь это в виду.

Аллен, покраснев, хотел было что-то возразить, но Бернштейн уже продолжал читать свою справку:

— В 81-м Ниб был направлен в Японию, где организовывал студенческие беспорядки. Подозревается также в причастности к налетам на токийское представительство израильской авиакомпании и на пять полицейских участков. Тот же почерк — гранаты.

— Неужели пять? — удивился Брент.

— Тщеславный был человек. Затем опять как в воду канул и обнаружился лишь во вторник…

— Нет, мы еще за неделю до этого видели его среди пикетчиков у проходной, — сказал Брент. — Подполковник Мацухара может подтвердить. Йоси! — окликнул он летчика. — Ты помнишь?

Йоси вздрогнул, словно очнулся, и, не отвечая ему, негромко и деловито произнес, обращаясь к Фудзите:

— Господин адмирал, прошу разрешения на харакири.

Рубка погрузилась в вязкую и плотную тишину: слышалось лишь приглушенное гудение вентиляции, и Бренту почудился в нем шелест крыльев ангела смерти.

Фудзита долго смотрел на летчика и наконец спросил:

— Вы себя вините в гибели вашей невесты?

— Так точно, господин адмирал. Мне накануне было послано знамение — ярчайшая молния. Я ему не внял.

— Да нет же! — с мукой произнес Брент. — Мы же с тобой говорили об этом… Кимио погибла из-за меня, и я, а не ты должен сделать харакири.

— Брент! — закричал Аллен, схватив его за руку. — Ты в своем уме?! Что за околесицу ты несешь?!

— Для меня вопрос предельно ясен. Моя небрежность и беспечность стали причиной гибели беззащитной женщины.

— Нет. Это я… — сказал Мацухара, но адмирал Аллен перебил его криком:

— Не могу поверить, что вы всерьез!..

— Довольно, — сказал Фудзита, и все смолкло в рубке. — Если искупить вашу вину вы можете только смертью, то в самое ближайшее время вам предоставится возможность погибнуть. А пока в вас нуждается император, нирвана может подождать. — Черные глаза взглянули на Мацухару. — Неужели вы забыли, подполковник, как сорок семь самураев целый год ждали случая отомстить за своего сюзерена?

— Забыть это человек не может, господин адмирал. Но мы уже отомстили — все четыре террориста погибли в ими же устроенной засаде.

— И вы полагаете, Йоси-сан, что этого достаточно? Вы удовлетворены? Вы считаете возможным оставить своего императора, свой корабль, своих не имеющих боевого опыта летчиков в час, когда Японии грозят величайшие испытания? — Адмирал положил ладонь на переплет «Хага-куре». — В этой книге сказано, что самурай, не обагривший свой меч кровью отмщения, будет отринут богами и Буддой.

Мацухара, до хруста стиснув переплетенные пальцы, спросил, не поднимая глаз:

— А когда мы уничтожим врагов микадо, вы позволите мне исполнить мой долг по отношению к самому себе?

— Да черт тебя возьми! — взорвался Брент. — Это же моя…

Адмирал Аллен привстал с кресла:

— Брент, ты на самом деле рехнулся?!

Снова голос Фудзиты, как ледяной клинок, пресек спор:

— Прекратить! Вы обещаете мне — вы оба?! Поклянитесь на «Хага-куре»!

Мацухара положил ладонь на книгу, и Брент после секундного колебания сделал то же.

— Нет… Нет… — почти простонал Аллен.

— Клянусь! — в один голос сказали Брент и Мацухара.

Адмирал улыбнулся и, опершись ладонями о стол, поднялся. Следом вскочили и вытянулись все остальные.

— Все свободны, — бросил он.

Брент неожиданно для себя низко поклонился ему на японский манер. Лицо Аллена было искажено гневом и удивлением.

— Нет, я прошу объяснить, что с тобой творится!

Брент знал, что адмирал вне себя и всячески пытался уклониться от разговора. Однако Аллен схватил его за руку и почти силой потащил к себе в каюту, усадил в кресло, а сам заметался в узком пространстве между столом и койкой.

— Я очень встревожен, Брент!..

— Знаю, сэр… Мы уже говорили об этом раньше.

Адмирал перестал метаться, остановился и очень жестким тоном произнес:

— Раньше ты не собирался вспороть себе живот!

— Я несу ответственность…

— Ты несешь чушь! Американцы отвечают за свои ошибки, не выпуская себе потроха.

— Мы в Японии.

— Но ты-то не японец!

— Я служу вместе с людьми, ежеминутно готовыми сделать себе харакири.

— Это из серии «с волками жить — по-волчьи выть», да?

— Здесь это правильно.

— Это нигде не правильно.

— Адмирал, вы не понимаете… — с тоской произнес Брент.