Российский детектив. XX век - Последний 'бизнес'

      Баракин презрительно усмехнулся.
      - Что верно, то верно: ты меня еще не знаешь. Или хлебалу бы свою заткнул. Тебе, зануде, деньги с неба падают.
      - А на кой мне золотой поднос, если я в него кровью харкать буду? - заикаясь от волнения, ответил Уксус.
      - Поговори еще! - грозно прикрикнул на него Баракин. Ты у меня и без подноса захаркаешь! Запоминай адрес!
      Уксус в замешательстве поскреб грязными ногтями затылок, вся его долговязая фигура в мятой, засаленной ковбойке выражала отчаяние.
      - Но ведь не дадут машину!..
      - Ты мне от фонаря не лепи! Я ваши шоферские номера знаю. На сторожа или там дежурного сотню накину, и все!
      Примирившись, наконец, с неизбежным, Уксус покорно спросил:
      - Ну и куда ее подавать?
      - Вот это уже деловой разговор, - удовлетворенно кивнул головой Баракин. - Гляди сюда.
      Он достал клочок бумаги.
      Первое, что сделал Уксус, когда остался один, это заказал себе еще пива, круто посыпал его солью и, вытащив из кармана наполовину пустую четвертинку, незаметно влил ее содержимое в кружку. Затем, откинув голову, стал крупными глотками, не отрываясь, поглощать жгучую, соленую жидкость. На длинной жилистой шее судорожно задергался огромный кадык.
      Крякнув, Уксус вытер рукавом мокрые губы. Почувствовав прилив новых сил, он принялся, наконец, соображать, что же ему делать в сложившихся обстоятельствах.
      Обстоятельства эти были не из приятных. Уксусу, попросту говоря, было страшно. Страшно снова встречаться один на один с Резаным, страшно выпрашивать на всю ночь машину, страшно одному ждать где-то в переулке Резаного и потом гнать машину с награбленным добром по пустынным ночным улицам.
      И это еще не все. От Резаного так просто не отделаешься. По всему видать, ему нужен подручный.
      А значит, он не так-то скоро отцепится от Уксуса и чем дальше, тем больше будет прибирать его к рукам. А тогда рано или поздно, но гореть Уксусу свечой. Это уже верняк!
      Что же делать?
      Резаному надо кого-то подкинуть вместо себя. Но кого? Это должен быть человек верный, лихой блатняга, чтобы вдруг не сдрейфил, не стукнул в уголовку, чтобы любил "деньгу", не боялся крови и знал бы воровской закон.
      И как-то само собой в памяти всплыл Петух.
      Правда, насчет воровского закона он, кажется, не очень в курсе, но зато свой до гроба и ничего не боится ни на этом, ни на том свете.
      Уксус был человеком дела. Раз задумано - все!
      Да и времени оставалось в обрез, часа три, потом надо спешить в гараж. Там еще предстоит морока.
      Он расплатился и с усилием поднялся из-за столика. Ого, выпил он немало! Голова еще ничего, а вот ноги...
      В трамвае, пока добирался до центра, Уксус умудрился даже вздремнуть. Это придало ему бодрости.
      Когда пришлось делать пересадку, он довольно резво соскочил с подножки, перебежал улицу и ухватился за поручни переполненного вагона, шедшего на другой конец города.
      В просторном и знакомом дворе на улице Славы Уксус привык появляться лишь в сумерки. Поэтому сейчас, в ярком солнечном свете, этот двор показался ему чужим, неуютным и даже опасным. Людей до черта, все заняты, все спешат и подозрительно посматривают на праздного, пошатывающегося парня в мятой ковбойке. И, как нарочно, ни одного знакомого!
      Больше часа слонялся Уксус по двору, сторонясь людей, пока в воротах, наконец, не появилась рыжая шевелюра Петуха.
      - Фью! - присвистнул тот, увидев приятеля. - Каким ветром задуло в такую рань?
      - Дело есть, - коротко отозвался Уксус.
      Они отошли и уселись на скамейке в глубине двора. Закурили. Уксус не спешил начинать разговор, ожидая расспросов. Петух выглядел озабоченным, хмурил пшеничные, уже выгоревшие брови и нетерпеливо поглядывал по сторонам, но тоже молчал.
      - Вот что, - словно нехотя сказал, наконец, Уксус. Фартовое дело наклевывается. Можно зашибить немалую деньгу. Сегодня ночью. К утру будем дома. Заметано?
      - Не, - покачал головой Петух.
      - Трухаешь, слизь?
      Уксус ожидал обычной в таких случаях вспышки, но Петух, попрежнему озабоченно хмурясь, только небрежно бросил:
      - Не в цвет это мне.
      - Да ты не бойся, на мокрое дело не потяну.
      - Это я и без того понимаю, - насмешливо ответил Петух и деловито добавил: - Не светит мне никакое дело. С этим лучше не подъезжай. Не столкуемся. Да и потом... Мать чего-то захворала.
      - Тю, мать! Что ей будет?
      - Ладно. Это моя забота, понял? Мать у меня пока что одна.
      - Эх, держал я тебя за делового мужика, - Уксус начал сам заводиться, - а ты слизь, каблуком тебя растереть - и нету!
      Петух зло блеснул глазами, губы у него задрожали, и он с угрозой ответил:
      - Еще не стачали такой каблук... Запомни! И вообще я тебе присяги на верность не давал. Это тоже запомни.
      Обстановка явно накалялась, и Уксус, застигнутый врасплох, решил отступить. Окончательно ссориться с Петухом в его планы не входило. Ишь, чувствительный какой, оказывается! Из-за матери переживает. А может, и в самом деле остерегается на дела ходить? Это бы все еще ничего. Но вот если Петух вообще зашатался, если вообще отходить задумал, то погано. А ждать от него можно всякого, псих он и скрытный, пока от злости не слепнет. Ну да от Уксуса тоже не так-то просто в сторонку уйти, это он понимает.
      - Ладно. Для ясности замнем, - решил Уксус. - Я тебе ничего не говорил, ты ничего не слышал. Увязываешь?
      Петух небрежно повел плечом и сплюнул.
      - Ага. Замнем. Так-то лучше будет.
      На том они и расстались.
      Но уходил Уксус с неясным чувством какой-то новой, неожиданной угрозы, хотя Петух, казалось, и не дал к тому никакого повода.
      Вечер наступил сырой и душный. Еще днем отгремела гроза, но не принесла облегчения. С моря ползли и ползли тучи, в их толщах полыхали зарницы.
      Баракин пришел в закусочную часов в десять. Поставил в ногах чемоданчик, заказал пива и обильную закуску: впереди была трудная ночь. Ел он жадно и много, торопясь кончить к приходу Седого: угощать его он не собирался.
      Кругом было шумно, накурено, кто-то громко и бесцеремонно хохотал, кто-то затягивал песню, в углу, недалеко от Баракнна, назревала ссора. Это последнее обстоятельство Баракину пришлось не по вкусу: где пахнет дракой, там пахнет и милицией. Сейчас это было особенно опасно.
      Он взглянул на часы. Одиннадцать! Опаздывает Седой. А самое бы время сейчас уйти отсюда.
      Баракин ждал, наливаясь злобой и нетерпением.
      Но время шло, а Седой не появлялся.
      Что с ним случилось? Замести его не могли, у него все в ажуре. Может, он сам решил стукнуть в уголовку? И сейчас здесь появится Огнев? Нет, этого Седой не сделает. Тогда что же случилось?
      Баракин начинал терять терпение. Часы уже показывали двенадцать. Все! Больше ждать нельзя. Ну, держись теперь, Седой... Он небрежно расплатился, подхватил чемоданчик и, запахнув плащ, вышел на улицу.
      До места Баракин добирался полутемными, глухими переулками.
      Не доходя до одной из людных, ярко освещенных улиц, он внимательно огляделся и юркнул в ворота двухэтажного дома.
      Баракин уверенно пересек пустынный и темный двор, вошел в подъезд другого дома и, пройдя его насквозь, очутился в следующем дворе. Как и в первом, там было темно и пусто. Справа небольшой двухэтажный дом выходил фасадом на шумную улицу.
      В этом доме помещался один из крупнейших комиссионных магазинов. Со стороны двора к нему примыкала одноэтажная пристройка.
      Баракин вплотную притиснулся, к стене и зорко оглядел двор. Ничего подозрительного не заметив, он осторожно, почти на ощупь, двинулся вдоль стены высокого дома, из которого только что вышел, потом перебежал к сараю. Около него по-прежнему, как и в те дни, когда Баракин только изучал обстановку, лежала деревянная грубо сколоченная лестница.
      Она была совсем нетяжелой, и Баракин легко донес ее до пристройки, установил и быстро вскарабкался на крышу. Затем он осторожно втянул туда же и лестницу, уложил ее вдоль желоба, а сам протиснулся через узкое слуховое окно на чердак и в который уже раз чутко прислушался. Все в порядке!
      Нельзя сказать, чтобы Баракин все это время не волновался. Но главным, конечно, была решимость любой ценой и как можно скорее добраться до цели. А цель была уже вот здесь, под ногами. В подсобном помещении магазина хранились принятые на комиссию вещи, и среди них то, что обещано было Жорке: заграничное барахло - костюмы, отрезы, кофточки, трикотаж, косынки, часы. Да мало ли чего там еще найдется! И при мысли об этом Баракина охватывал нетерпеливый, жадный азарт.
      Но где-то в глубине все время дремал страх, липкий, холодный. Только замешкайся, и он уже расползается по телу, перехватывает дыхание, заставляет дрожать руки, они становятся непослушными, предательски вялыми.
      Поэтому Баракин действовал как в лихорадке.
      Прислушавшись, он раскрыл чемоданчик, вытащил и зажег фонарь, прикрыл его пиджаком. Потом из того же чемоданчика достал старые брюки, рубаху, тапочки и торопливо переоделся. В дальнем конце чердака он вытащил из-под балки мешок с инструментами. От неосторожного движения они гулко звякнули, и Баракин замер прислушиваясь.
      Наконец, определив место, он принялся за работу.
      Надо было спешить. Весь расчет сил и времени строился на двоих. А ему приходится теперь потеть одному.
      Тонко взвизгнула дрель, заскрежетала, впиваясь в доски, и Баракин, похолодев, смахнул со лба внезапно выступившие бисеринки пота. Во рту появился неприятный горький вкус. Это был страх.
      Дрель предательски повизгивала в чуть дрожащих руках.
      В тот вечер Федор Седых напился.
      Конечно же, ни на какой день рождения он не пошел, хотя еще утром мечтал об этом. Еще бы!
      Такой девушки, как Вера, он не встречал никогда до сих пор. Вера была другой, она была из того мира, в который он только что пришел.
      Как же он может явиться к ней после того, что случилось, после того, как он так струсил, встретив Резаного? Как ненавидел сейчас Федор этого человека! На "дело" с ним он не пойдет. Нет! Пусть Резаный убьет его, если хочет. Впрочем, убивать себя теперь он, пожалуй, не даст. Было время... но сейчас - нет! Сейчас Федор хочет жить. Но он ничего не сказал Резаному. Побоялся. И тот ждет его сегодня... Что же делать?
      И Федор напился. В одиночку. Сидя в первой попавшейся пивной.
      Он не стал орать и драться, нет. Когда Федор понял, что уже пьян, он тихо поднялся и, как ему казалось, печти не шатаясь, направился к выходу.
      Но тут кто-то позволил себе пошутить над ним.
      Пошутить, когда у Федора такое на душе! И он не стерпел. А потом...
      Патруль народной дружины, в составе которого были Илья Куклев и Коля Маленький, оказался вблизи совсем не случайно. Закусочная - это объект номер один в их работе. Тут только и жди скандала.
      Но на этот раз ждать даже и не пришлось.
      Белобрысого невысокого парня в сером костюме и синей тенниске Илья сгреб в охапку и с помощью Коли Маленького вытащил на улицу. Парень свирепо отбивался.
      - Куда его? - отдуваясь, спросил Илья.
      Коля Маленький огляделся и махнул рукой в сторону соседнего сквера.
      - Давай туда. На скамейке посидим.
      Внезапно парень перестал сопротивляться, обмяк и покорно поплелся за ребятами.
      В сквере было пусто и сыро. Над головой под порывами ветра шумели листья деревьев. Желтые головы фонарей на чугунных столбах безуспешно боролись с темнотой, она обступала плотно, со всех сторон.
      Ребята усадили парня на еще влажную скамью и отдышались. Парень угрюмо молчал.
      - Тебя как зовут-то? - спросил Коля Маленький.
      - Федор.
      - Так, Федя, рабочий человек. Выходит, развлекаешься, душеньку свою веселишь?
      - Было бы от чего... веселиться.
      Федор постепенно приходил в себя. И снова обрушилось на него все, от чего он пытался убежать в этот вечер: тоска, ненависть, любовь, а главное - презрение, глубочайшее презрение к самому себе, от которого хотелось выть и биться головой вот об эту скамью. Но сил не было. А тут еще эти... чего им надо от него?
      И такая боль, такое отчаяние исказили его лицо, что Коля Маленький невольно присвистнул и многозначительно поглядел на Илью.
      - Дела... Что с тобой, Федя, а? Видать, ты не от веселья набрался?
      Федор молчал, безвольно откинувшись на спинку скамьи и опустив голову. Ему вдруг стало жалко себя, так жалко, что он даже застонал.
      Коля Маленький встревожился.
      - Что-то с парнем неладное, - озабоченно сказал он Илье. - Видал? Стонет.
      - Может, болит чего?
      Коля Маленький с досадой взглянул на приятеля.
      - Душа у него болит, ясно тебе?
      Он подсел к Федору и осторожно потряс его за плечо.
      - Слышь, друг! Может, у тебя что случилось? На заводе какая авария или там по личной линии? Ты не таись. Мы же свои, поможем. Тоже ведь работяги.
      Федор закрыл лицо руками и глухо ответил:
      - Точно... авария... всей жизни моей авария...
      Рукав его пиджака чуть съехал, и ребята неожиданно увидели на руке темные разводы татуировки.
      Сюжет рисунка не вызвал сомнений в прошлом этого парня. Но только ли в прошлом?
      Коля Маленький значительно поглядел на Илью, давая ему понять, что тут случай особый.
      Потом он критически оглядел Федора. Нет, этот парень сейчас работает у станка, больше того - у токарного станка. Все это Коле Маленькому сказали руки Федора, заскорузлые, с мозолями и неотмываемыми следами масла. И ссадины на них одна совсем свежая - были как раз на тех местах, которые сбиваешь на старом токарном станке, особенно на первом году работы. Вот и рваные порезы от стружки, много порезов. Да, этот парень недавно стал к станку. Это ясно. А что было до этого?
      Коля Маленький был человек наблюдательный и умел делать выводы.
      - Федя, - мягко спросил он, - ты, может, кого из прежних друзей встретил? Потянуло на старое, а?
      Это так неожиданно совпало с тем, что мучило сейчас Федора, что в его еще затуманенном водкой мозгу даже не вызвало удивления или страха. Наоборот, в голосе незнакомого парня было столько дружеского сочувствия, такое понимание беды, в которой оказался Федор, что исстрадавшаяся, одинокая душа его невольно открылась навстречу.
      - А я не пошел, - упрямо мотнул он головой. - Вот напился и не пошел... Теперь один он там шурует...
      При этих словах ребята настороженно переглянулись. Речь шла о каком-то преступлении - тут сомнений не было.
      И Коля Маленький впервые, может быть, растерялся.
      Баракин осторожно выломал последний кусок надпиленной доски. Глухо сыпалась штукатурка. Но это не пугало его: сторож находился далеко, у дверей магазина.
      Наконец открылся темный, душный проем.
      Баракин разогнул затекшую спину и взглянул на часы. Половина второго! Нормально.
      Он раскрыл чемоданчик, вытащил оттуда свернутую жгутом толстую веревку и, прикрепив один конец ее к балке, другой спустил в выпиленное отверстие. Затем, подумав, он снова нагнулся к чемоданчику и достал оттуда пистолет. Щелкнув затвором, сунул его в карман.
      После этого Баракин выпрямился, разминаясь, осторожно прошелся по чердаку, покрутил руками, затем опять прислушался. Все было спокойно. Тогда он потушил фонарь, пристегнул его к поясу и в кромешной тьме начал спускаться по веревке.
      Подсобное помещение он как следует еще не успел осмотреть: дверь, ведущая оттуда в магазин, оказалась наполовину застекленной и была прикрыта лишь тонкой белой занавеской. Значит, сторож мог заметить свет фонаря.
      Очутившись в подсобном помещении, Баракин в полной темноте снова прислушался, затем осторожно подкрался к двери и слегка отодвинул занавеску.
      Большое торговое помещение магазина тонуло во мраке. Только в окна струился свет от уличных фонарей. Сторож спокойно дремал в тамбуре выходных дверей.
      Баракин опустил занавеску и стал вслепую шарить вокруг себя. Через несколько минут у него в руках оказался тяжелый отрез какой-то материн. Он развернул его и, встав на стул, укрепил на двух крюках, которые нащупал над дверью.
      После этого он зажег фонарь и огляделся. Вещей было много, самых разных. В дальнем углу Баракин отыскал пустые чемоданы и принялся отбирать вещи, придирчиво рассматривая их под узким лучом фонаря и время от времени настороженно прислушиваясь.
      Наконец один чемодан был наполнен. Баракин запер его, оттащил в сторону и принялся за второй.
      ...В это время к тому самому дому в тихом, полутемном переулке, в ворота которого два часа назад юркнул Баракин, подъехала грузовая машина.
      Долговязый кадыкастый Уксус опасливо огляделся по сторонам, потом взглянул на часы. Нет, он не опоздал. Только бы пронесло все благополучно. Он забился в угол кабины и принялся ждать. Его трясло как в лихорадке. Какие там пять сотен! Только страх, панический страх, еще больший, чем перед милицией, перед судом, перед самим чертом или господом богом, пригнал его сюда.
      Еще задолго до того, как появился Уксус в этом переулке, в тихий и пустынный сквер на одной из центральных улиц приехал Огнев. Его вызвал по телефону Куклев.
      Ребята, все трое, сидели на скамье. Коля Маленький что-то рассказывал о заводских делах. Федор вяло слушал, уронив голову на грудь. Не обратил он особого внимания и на человека, который дружески поздоровался с ним и его новыми знакомыми.
      В голове у Федора еще шумело. Не хотелось ни о чем думать, не хотелось никуда идти. Но мысли, горькие, безнадежные, не давали покоя, буравили, жгли мозг. И Федор вздыхал, морщась, как от боли.
      Ну что ему теперь делать? Как дальше жить? Резаный не забудет и не простит. С ним еще придется встретиться, придется сводить счеты. Что ж, Федор не трус. Не трус? А почему же тогда...
      Но тут вдруг до него донеслись слова, которые заставили его прислушаться. Говорил тот, новый, что подошел недавно, говорил спокойно, задумчиво и убежденно, как будто самому себе. Но это были его, Федора, муки и сомнения, его мысли.
      - Предать друга - нет, конечно, страшней дела. И этого, я вам скажу, прощать нельзя. Но бывает в жизни по-другому. Бывает, считаешь человека другом, а он оказывается врагом. Понял ты его наконец. А почему он враг? Потому, что зло в себе несет, отравляет им все вокруг. Что тогда делать?..
      И тут Федор, не удержавшись, медленно, с ненавистью проговорил:
      - Душить... Ногами топтать, гада...
      - Душить, говоришь? - все так же задумчиво переспросил Огнев. - Это, брат, иногда страшно. Легче в сторонку отойти, чтобы он тебя больше не задевал, и помалкивать. А он тем временем...
      Федор резко поднял голову и, подавшись вперед, на Огнева, возбужденно крикнул, потому что не было у него больше сил сдерживать кипевших и мучивших его слов:
      - А он тем временем магазин берет!
      Не давая ему опомниться, Огнев резко спросил:
      - Где?
      - Не знаю. Велел к одиннадцати в закусочную прийти. Теперь, конечно, один пошел. Уж он, гад, что наметил, то сделает. - В Федоре клокотала ярость.
      От прежней апатии не осталось и следа. Он готов был сейчас задушить Резаного своими руками. Федор пришел в такое возбуждение, что Огнев положил ему руку на плечо и сказал:
      - Спокойно, дружище, спокойно. Лучше скажи, чем интересовался этот твой бывший друг?
      - О заграничном барахле толковал...
      - Та-ак... - Огнев привычным жестом потер подбородок и, подумав, сказал: - Понятно. - Он пристально поглядел на взволнованное лицо Федора и с ударением добавил: - А тебе домой пора. Спать! И помни: спать можешь спокойно. И людям в глаза смотреть тоже можешь спокойно. Чист ты перед ними и перед самим собой.
      - Говорить легко, - сразу погаснув, сумрачно ответил Федор.
      Огнев тепло обнял его за плечи.
      - А это, брат, смотря кому. Мне - нелегко. И далеко не каждому я такие слова говорю. А фамилия моя Огнев. Так что будем знакомы.
      - Огнев?! - в изумлении произнес Федор, невольно отстраняясь и рассматривая своего нечаянного знакомого. - Так вот вы какой!
      Спустя полчаса дежурные оперативные машины уже мчались по пустынным ночным улицам. Вся постовая служба города была оповещена.
      Сигнал был короткий и досадно неконкретный: кража в каком-то магазине, где есть заграничные товары. А таких - десятки, даже сотни в большом городе.
      И оперативные работники милиции метались от одного промтоварного или комиссионного магазина к другому, проверяли охрану, осматривали помещения.
      Шел третий час ночи. В магазине по-прежнему было тихо. Баракин кончил набивать второй чемодан и с трудом защелкнул замки. Так. Порядком вошло. Но еще больше осталось. Баракин с сожалением осмотрел груды вещей кругом.
      Он подтащил один из чемоданов к свисавшей веревке, привязал конец и, взобравшись по ней на чердак, стал подтягивать чемодан. В тусклом свете фонарика чемодан, словно нехотя, тяжело всплыл к потолку. Потом Баракин снова спустился и привязал второй чемодан. Вскоре он так же, как и первый, пополз вверх.
      Но на полпути случилось неожиданное: чемодан отвязался и с грохотом рухнул вниз.
      Баракин замер на чердаке, потом нащупал в кармане пистолет. Каждую минуту в подсобке мог появиться сторож.
      Но время шло, а в магазине по-прежнему царила тишина. "Здорово дрыхнет старикан", - переведя дух, с облегчением подумал Баракин.
      Что же делать, спуститься за вторым чемоданом или уходить с одним? Баракин минуту колебался, но победила жадность. Делать "дело", так до конца!
      Он соскользнул по веревке вниз и прислушался.
      Потом осторожно подкрался к двери и, погасив фонарь, отодвинул тяжелую ткань.
      В ту же минуту в лицо ему брызнул яркий сноп света. Баракин увидел совсем близко перед собой бородатое, морщинистое лицо с испуганными глазами, большие, со вздутыми венами руки, державшие старенькое ружье.
      Не раздумывая, он выхватил из кармана пистолет и, почти не целясь, дважды выстрелил. И сразу после двух сухих и громовых ударов наступила тишина.
      За дверью - ни криков, ни стонов.
      Баракин лихорадочно прикрутил чемодан и дрожащими руками ухватился за веревку. С трудом поднялся он на чердак, втащил туда чемодан.
      Ох, как оттягивали ему руки эти проклятые чемоданы, когда выбирался он с ними на крышу!
      Задыхаясь, чувствуя, как сердце колотится уже под самым горлом, он спустился во двор и поволок чемоданы к подъезду дома. Едкий пот заливал глаза, но остановиться Баракин не мог: страх гнал его вперед.
      Но вот, наконец, и второй двор, уже видны ворота.
      За ними, в переулке, должен ждать Уксус.
      Баракин дышал громко, прерывисто и хрипло: воздуха не хватало. Онемели руки.
      Около самых ворот он споткнулся и упал, больно стукнувшись лицом об замок чемодана. Из носа потекла кровь.
      Вот такой, перепачканный в грязи и крови, всклокоченный, с синяком под глазом, он и появился около машины, упрямо волоча по земле два громадных чемодана. Уксус сам торопливо закинул их в кузов, спрятал между ящиками с каким-то грузом, потом помог залезть туда и Баракину.
      Машина рванулась вперед и, набирая скорость, вынеслась на широкую улицу.
      Но на первой же площади дорогу ей преградил неизвестно откуда взявшийся в такое время регулировщик. Уксус предъявил права и путевой лист.
      Молодой светлоусый старшина спокойно проверил документы. Уксус, холодея от страха, наблюдал за выражением его лица, но оно оставалось невозмутимым.
      - Следуйте дальше, - коротко приказал регулировщик, возвращая документы, и мельком взглянул на Уксуса.
      Машина судорожно дернулась. От волнения Уксус едва удержал в руках баранку руля.
      В глухом темном переулке на другом конце города Баракин, прощаясь, сунул Уксусу вместе с сотенными бумажками завернутый в тряпку пистолет.
      - Храни. Потом заберу.
      Он занес чемоданы во двор и, вспомнив о чем-то, бегом вернулся к машине. Уксус приоткрыл дверцу.
      - Денька два-три домой носа не суй, - хрипло приказал Баракан и с усмешкой добавил: - Хотя ты и чистый в этом деле.
      У Уксуса от страха перехватило дыхание, он хотел было что-то сказать, но Баракин уже исчез.
      Только подъезжая к гаражу, Уксус неожиданно вспомнил об одном-единственном месте, где он, пожалуй, будет теперь в безопасности, и облегченно вздохнул.
      К комиссионному магазину на улице Гоголя оперативная ?лашина подлетела, когда уже начало светать. Это был четырнадцатый по счету магазин, в котором за эту ночь побывал лейтенант Коваленко.
      Петр устало вышел из машины. Острота первых впечатлений уже прошла, волнения улеглись, начало даже закрадываться сомнение: а точен ли вообще этот сигнал о краже?
      Коваленко подавил зевок и, кивнув старшине Свиридову, направился к дверям магазина. А Свиридов, уютно устроившись на заднем сиденье, закрыл глаза: последние объекты они решили осматривать по очереди.
      Первое, на что обратил внимание Коваленко, это на отсутствие сторожа. "Пошел, наверно, чайку выпить в подсобку", - решил он и громко постучал. Сторож не появлялся. Коваленко постучал еще громче и требовательнее. "Заснул он там, что ли?"
      Когда Коваленко нетерпеливо забарабанил в дверь уже в третий раз, из машины высунулся встревоженный Свиридов. Коваленко прильнул лицом к стеклу двери. То, что он увидел, заставило его отпрянуть назад: в торговом зале, у дверей подсобки, лежал, раскинув руки, старик сторож, рядом валялось его ружье. "Убийство!" - пронеслось в голове у Коваленко.
      ...Через несколько минут в магазине уже собралась вся опергруппа во главе с Огневым: еще два сотрудника, эксперт, врач, фотограф, проводник со служебной собакой. Приехал и следователь из прокуратуры.
      Давно в городе не происходило таких тяжких и квалифицированных преступлений.
      Люди работали сосредоточенно, обмениваясь короткими замечаниями. Постепенно во всех деталях восстанавливалась картина и время происшествия.
      С момента смерти старика сторожа прошло уже около двух часов.
      Пожилой толстый эксперт в выпуклых очках тщательно обследовал найденную на полу гильзу от патрона, инструменты, которыми пользовался преступник, и брошенную им на чердаке одежду. Затем, тяжело сопя, он подошел к Огневу. Тот только что спустился с чердака и отряхивал костюм.
      - Ну-с, каковы первые впечатления, Алексей Иванович?спросил эксперт.
      - Неважные, - Огнев покачал головой. - Пока можно сказать только, что действовал не новичок, был он здесь один, под конец сильно нервничал. Ну да это понятно. Стрелять пришлось.
      - Много взял?
      - Надо полагать. Вызвали сотрудников магазина, они точно подсчитают.
      К ним подошел запыхавшийся Коваленко.
      - Собака через два двора вывела в переулок, доложил он. - Там его ждала грузовая машина. Следы протекторов остались.
      - Хорошие? - быстро спросил эксперт.
      Коваленко досадливо махнул рукой.
      - Откуда хорошие? Еле разглядели.
      Коваленко ушел, а старик эксперт по праву давней дружбы тихо спросил:
      - Ну, а кто бы это мог быть, как полагаешь?
      - Есть у меня одна мысль, - задумчиво ответил Огнев. Может статься, крестник мой один тут руку приложил. Уж больно почерк схожий. И если так, - с угрозой закончил он, - то это последнее его дело в жизни.
      Глава X СТРЕЛЯТЬ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО
      Незаметная, но крепкая дружба постепенно связала таких, казалось, разных людей, как Павел Григорьевич Артамонов и Огнев. Каждый из них открыл в другом качества, которых ему недоставало. Огнев, например, был всегда весел и жизнерадостен, легко и быстро сходился с людьми, располагал к себе, заражал своим неиссякаемым оптимизмом. И это привлекало сдержанного, суховатого Артамонова. А Огнев, в свою очередь, восхищался способностью Павла Григорьевича хладнокровно, неторопливо и до дна, до последней мелочи разобраться в любой обстановке, в любом человеческом характере.
      - Ты просто как эта самая... электронная машина, - смеялся Огнев, легко и как-то незаметно переходя на "ты". Вложишь в тебя данные и получаешь абсолютно правильный ответ. К примеру, с этими парнишками ты в самую точку попал. Помяни мое слово.
      - Вот если Витька Блохин придет, то да.
      - Придет! Они теперь молиться на тебя будут.
      - Нашел икону.
      - А как ты думал? Я сам на тебя молиться готов. От них, знаешь, какая ниточка тянется?
      - Тут, Алексей Иванович, дело не в ниточке. Дело в них самих.
      Огнев кивнул головой.
      - Верно. Об этих ребятах у меня с тобой еще будет разговор. Но и ниточка - это тоже не шутка, не забава. Она к преступлению ведет. И к какому еще!
      В ответ Артамонов досадливо усмехнулся:
      - И раскрывай его. Разве я против? Я только за. Но не смотри на работу нашу, работу дружин, лишь как на подспорье тебе. Не для того все это задумано.
      - Инструкцию читал, знаю.
      - Инструкцию... Пора, брат, и без нее кое-чего кумекать. Слава богу, не молодой. Дедом скоро станешь.
      - Еще вопрос, кто раньше, - лукаво подмигнул Огнев. Дочки-то скорей замуж выходят.
      - Ну, моя на парней даже не смотрит. Был, правда, один... кажется, был, но... - Павел Григорьевич нахмурился и, оборвав себя на полуслове, закончил: - Впрочем, пусть сама разбирается.
      Разговор этот происходил на следующий день после того, как Павел Григорьевич побывал у Семена Блохина по кличке "Король бубен", а Огнев провел остаток ночи в комиссионном магазине на улице Гоголя, где такие страшные следы оставил его старый знакомец Иван Баракин.
      Поэтому оба в тот день не очень были расположены к веселью, и внезапно вспыхнувшая шутка тут же угасла.'
      Зазвонил телефон, и Артамонов снял трубку. После первых же его слов Огнев заметил, что лицо Павла Григорьевича стало вдруг упрямым и еще больше нахмурилось. А через минуту Огнев догадался, что звонит секретарь райкома Сомов. Но разговор оказался странным и тревожным.
      - Не могу к тебе сейчас приехать, - с расстановкой проговорил Артамонов. - Человека одного жду.
      При этих словах Огнев не мог сдержать улыбки.
      - И вообще, на мой взгляд, не дело это, - продолжал Артамонов. - Ты все-таки начальник районного штаба, и не грех было бы почаще появляться здесь. Вчера, например, тебя ждали. Отчет инструментального был... А я вот понял, что порядка там мало...