Инспектор Лосев (№6) - Круги по воде

— Задушил бы, будь моя воля…

Ревенко, наконец, пришёл в себя и, криво усмехнувшись, сказал, обращаясь к Игорю:

— Поскольку я все равно не буду подписывать ваш протокол, то можете не стараться записывать.

— Нет, я буду стараться, — возразил Игорь. — А там будет видно. Я только сейчас сделаю в нем по метку о вашем выдающемся поступке.

— Как вам угодно, — с наглой церемонностью поклонился Ревенко, но было заметно, что шея у него плохо двигается.

В этот момент в дверь постучали, и вошёл человек с чемоданчиком в руке.

— Товарищ Долин, — сказал Игорь, — жаль, что вы опоздали. Этот гражданин сейчас так неудачно пытался проглотить бумагу.

— Ничего. Мне приходилось уже подобное видеть, — спокойно ответил тот. — Вот акт. Все так и было, как вы предположили. Ну, а я…

— Спасибо большое. Разговор теперь пойдёт у нас ещё веселее, — ответил Игорь.

Они простились, и человек ушёл.

Игорь спокойно, как будто ничего не произошло, спросил Ревенко:

— Инженеры Черкасов и Филатова работали вместе с Лучининым над проектом для комбината?

— Если это можно назвать работой!

— То есть?

— Читайте акт комиссии, — насмешливо ответил Ревенко, все ещё машинально потирая горло.

— Читал. Так вот, они утверждают, что на чертежах не было штампа завода, но были их подписи. Между тем к моменту ревизии оказалось, что штампы есть, а подписей нет. Странно, не правда ли?

— Меня это не касается.

— Да? Но именно вы предъявили эти чертежи комиссии. Вот Кобец об этом пишет.

— Меня попросили, я и предъявил.

— А почему не попросили самого Лучинина?

— Он в это время болел.

— Где же вы взяли эти чертежи?

— У него в кабинете.

— А где именно в кабинете?

— Этого уж я не помню. И вообще…

— Минуточку. Не надо нервничать. Лучинин утверждал, что они были заперты у него в столе.

— Стол был отперт!

— Вот как? — Игорь секунду помедлил и вдруг резко спросил: — Где ключи от вашего стола?

Ревенко схватился было за карман, но тут же медленно отнял руку и пристально посмотрел на Игоря.

— Я оставил их секретарю, — раздельно произнёс он. — Что-то случилось с замком, и он стал плохо отпираться. Я попросил исправить.

— Не с замком что-то случилось, а с ключом, — холодно возразил Игорь. — Потому что этим ключом вы отперли ящик в столе Лучинина, и ключ прогнулся, кроме того, у него отломился один уступ в бородке. Замок не сразу открылся, вы повредили и его, и свой ключ. Вот акт трассологической экспертизы, — Игорь указал на бумагу, которую только что принёс Долин. — Зачем вы это сделали? Зачем вы брали у секретаря заводской штамп? Вот её показания, — он достал из папки ещё одну бумагу и протянул её Ревенко. — Можете ознакомиться.

— Я уже сказал, — медленно ответил тот, отстраняя бумагу. — Я не буду подписывать ваш протокол. И ни буду больше отвечать на вопросы.

— Все это уже не обязательно, — ответил Игорь. — Картина и так ясна: Я вам даже скажу, за что вы ненавидели Лучинина. Он был ярче и талантливее вас. Вы ему завидовали. Он стал директором завода. А ведь до него директором завода были вы. Наконец, его, а не вас полюбила Филатова…

— Я требую!.. — повелительно крикнул вдруг Ревенко. — Требую не вмешиваться в это!.. Это личное!.. Это… это подлость, наконец!

— И вы говорите о подлости? — удивлённо переспросил Игорь. — Вы?.. Зачем вы преследовали Филатову? Зачем вы приходили к жене Лучинина? Зачем звонили ей, подбрасывали письма? Как это все называется, я вас спрашиваю?

Кровь снова прилила к толстому лицу Ревенко, он уже не мог справиться с охватившей его яростью. С треском стукнув по столу кулаком и при этом снова уронив портфель, он закричал:

— А я говорю, не вмешивайтесь!.. Это вас не касается, понятно вам?! Вы — чинуша, бездушная машина! Вы знаете, что такое любовь?! Вы можете всем для неё пожертвовать?! Всем, что есть в жизни?! А я могу! Могу! И я её люблю! Можете меня убить! Пожалуйста! А я её буду любить и там, там!..

Такая ярость, такая страсть звучала в его срывающемся голосе, что Игорь даже содрогнулся при одной только мысли, что этот человек может натворить ради своей любви.

— Но вы же ей, кроме горя, ничего не принесли, — тихо сказал он.

— Это и моё горе! Это наше с ней горе! — Ревенко навалился животом на стол и продолжал судорожно стучать кулаком. — И не вмешивайтесь в него! Это наше горе! Это наша любовь!

— Ну, хватит, — строго проговорил Игорь и покачал головой, словно прогоняя охватившее его на миг оцепенение, — Хватит. Во имя любви нельзя совершать преступления.

— Можно! Все можно!..

— Ну так надо за них расплачиваться. Вы опутали Лучинина ложью и клеветой. Вы довели его до самоубийства, если хотите знать! Вот постановление прокурора. Вы арестованы, Ревенко.

— Провокация!.. — вскочив, закричал тот. — Провокация! Нарушение законности! Вы ответите!..

Невысокая, толстая фигура его со сжатыми кулаками заметалась по кабинету. Глядя на его пылающее, налитое кровью лицо, на растрёпанные светлые волосы, прилипшие ко лбу, на побелевшие от ярости глаза, Игорь на секунду подумал, что Ревенко помешался.

— Провокация! — уже хрипло продолжал кричать Ревенко и вдруг кинулся к двери.

Но тут на его пути встал Раскатов.

— Назад! — угрожающе проговорил он.

Когда Ревенко, наконец, увели, Игорь откинулся на спинку кресла.

Зазвонил телефон. Игорь вяло снял трубку, но тут же мгновенно забыл о своей усталости: он узнал голос Томилина.

— Завтра утром приедем. Лосев в порядке, — сказал Томилин. — Как у тебя?

Игорь коротко сообщил ему о закончившемся допросе.

Томилин молчал.

— Ты меня слышишь? — закричал Игорь.

— Слышу, — не сразу ответил Томилин. — Все так и не так, Булавкин заговорил…

ГЛАВА IX

БУЛАВКИН ЗАГОВОРИЛ

Утром к горотделу подъехал запылённый «газик».

Первым из него выскочил Виталий Лосев в надвинутой чуть не на самые глаза серой кепке, пиджак он закинул за спину и придерживал рукой. Вслед за Лосевым показался Томилин. Он не спеша выбрался из машины и подозвал стоявшего у дверей милиционера. Затем он тоже направился в горотдел.

Дежурный, вскочив, радостно пожимал руки приехавшим. А по лестнице уже скакал им навстречу Игорь. Он обнял Виталия.

— Ну, в огне не горим, в воде не тонем?

— Точно, — ответил Виталий. — Пошли скорей, вагон новостей.

В это время из «газика» милиционер вывел озирающегося Антона Анашина.

Зайдя в кабинет, Виталий плотно прикрыл дверь и, обернувшись к Игорю, взволнованно сказал:

— Так вот, Булавкин вспомнил последние слова Лучинина, в тот самый день, перед гибелью. «Я, Серёга, ещё подерусь. Я им не христосик. Меня так просто не закопаешь». Вот это Сергей и хотел нам сообщить.

Когда Игорь волновался, он, в противоположность Виталию, становился немногословным и резким. И сейчас он отрывисто и резко бросил, усаживаясь за стол:

— Говори по порядку. Что случилось с Булавкиным? И садись, не скачи, ради бога.

Такой тон всегда задевал Виталия, и он начинал говорить подчёркнуто холодно и официально.

— Пожалуйста, товарищ капитан, могу и сесть. Могу и по порядку,

Он опустился на диван, возле Томилина и, взяв у него из рук тоненькую канцелярскую папку, развязал тесёмки.

— Вот показания Булавкина, — сдержанно сказал он. — События, по его словам, развивались следующим образом. Булавкин собирался прийти к нам вечером двадцать второго числа. А наутро должен был ехать в командировку на Чеховский завод и пригнать оттуда грузовую машину со строительными панелями. Их водитель заболел. Но в тот вечер, как раз когда он уже собирался идти к нам, его на улице, у самого дома, встретил Носов и передал приказ Ревенко ехать на завод немедленно. Носов передал ему и командировку и деньги, сказал, что дело очень спешное, поэтому ехать надо на машине вместе с рабочим Анашиным. Машина уже ждёт около дома Анашина, на Речной улице. Булав-кин — человек дисциплинированный. Он, правда, удивился, что Носов без него взял машину, но ехать не отказался. И они отправились на Речную. Там Булавкин обратил внимание, что машина почему-то стояла не на улице, а во дворе, но не придал этому значения. А потом, когда они проехали Пожарово, Анашин неожиданно на него напал. Дальше мы все уже знаем сами. Вот показания. Можете ознакомиться, товарищ капитан.

Виталий встал и положил бумаги на стол перед Игорем. Он был демонстративно официален.

Игорь усмехнулся.

— Ладно, перестань дурака валять. Булавкин не сказал, почему Анашин на него напал? Может, они поссорились в дороге?

— Он сам не понимает. Никакой ссоры не было. И вообще, они почти не знали друг друга.

— Та-ак. Интересное кино получается…

— Но пока, — начал было Виталий, все ещё не остыв от обиды, — надо немедленно…

Его прервал телефонный звонок. Дежурный доложил:

— К вам девушка, товарищ капитан.

Через несколько минут в дверь постучали.

На пороге появилась худенькая девушка с копной золотистых волос, схваченных голубой ленточкой, в коротенькой пёстрой юбке и стоптанных белых босоножках на загорелых ногах. Игорь сразу её узнал.

— Заходите, Лара, заходите, — сказал он, вставая. — Здравствуйте. Ну, заходите же, чего вы там встали?

Девушка упрямо вздёрнула острый подбородок и, метнув взгляд на сидевших в стороне Виталия и Томилина, с вызовом спросила:

— Вы Серёжу ищете или нет? Сколько можно? Уже вот… — голос её слегка задрожал, — девять дней его нет. Это называется, ищете?

Ей было нелегко побороть смущение, и от этого она казалась ещё более дерзкой и сердитой.

— Мы его нашли, — серьёзно сказал Игорь.

— Ну так чего же вы?! — чуть не плача, сказала

девушка, продолжая стоять у двери. — Мы… Анфиса Гордеевна все слезы уже выплакала… Разве можно так… людей мучить?

— С ним несчастье случилось…

— Ну да?! — она вся подалась вперёд. — Жив? Вы только скажите?..

— Жив. Он в больнице. В Чудиловке.

— Ой! — она всплеснула руками. — Я сейчас поеду! Туда автобус ходит! Я только на работу…

— А папка? — улыбнулся Игорь.

— А что, папка? Буду я спрашивать… — она уже схватилась рукой за дверь, но тут же снова обернулась к Игорю. — Так, значит, жив, да? Вы верно говорите?

— Ну, конечно.

— Ой, я побежала! Вы уж простите!..

Дверь захлопнулась за ней так стремительно, что Игорь ничего больше не успел сказать. Он поглядел на Томилина и, вздохнув, произнёс:

— А ты говоришь, Шекспир. Ромео и Джульетта.

— Ну, девчонка… — с восхищением протянул Виталий.

— Ты что хотел сказать, когда она вошла? — обратился к нему Игорь.

— Я?.. Ах да. — Виталий снова нахмурился. — Надо немедленно арестовать Егора Анашина. Немедленно! Я сам поеду.

— С тебя уже хватит одного братца, — ответил Игорь. — Давай их поделим. Сейчас позвоню Савельеву.

— А! Познакомился?

— Конечно. Дело-то возобновлено по всей форме. И поручено ему.

— Батюшки! А как же мой друг Роговицын? — с комичным отчаянием спросил Виталий, хватаясь за голову.

— Отставлен. В связи с крайней перегрузкой, усмехнулся Игорь.

— Ай-ай. Это кто же посмел?

— Кучанский. Отличный парень. Тебе понравится. — Игорь набрал номер телефона прокуратуры. — Юрий Сергеевич? Привет. Откаленко беспокоит. Дело вот какое…

Пока он говорил, Виталий что-то шепнул Томилину, и тот, тяжело поднявшись с дивана, направился к двери. Через минуту он вернулся с большим газетным свёртком в руке.

Когда Игорь положил трубку, Виталий сказал:

— Есть ещё одно дело. Покажи, Николай Игнатьевич.

Томилин развернул на коленях свёрток. Там оказался кусок потемневшей, с одной стороны ещё сырой доски, по бокам её были заметны свежие следы пилки. Томилин положил газету с обрезком доски на стол перед Игорем.

— Это ещё что такое? — удивился тот.

— Из лодки Анашина, — пояснил Виталий, — Вче ра, пока я отлёживался, Николай Игнатьевич произвёл официальное изъятие. Ты гляди, сколько там крови. Вернее, — он усмехнулся, — следов, похожих на кровь. Требуется биологическая экспертиза.

— Интересно…

Игорь внимательно осмотрел кусок доски, лежавшей перед ним, потом осторожно его перевернул.

— А-а… Вижу, вижу… Ничего себе, следы…

Он не спеша закурил и, щурясь от дымка сигареты, посмотрел на Виталия.

— И какие по этому поводу соображения?

— Всякие, — уклончиво ответил Виталий. — Полезно, например, результаты экспертизы сопоставить с показаниями Булавкина.

— Так, так. И не только Булавкина, — Игорь минуту подумал и добавил: — А ещё и Анны Николаевны.

— Это кто такая?

— Очень симпатичная женщина. Работает в бухгалтерии завода, — ответил Игорь. — Она видела в тот, последний вечер Лучинина. И шёл он не один.

— Ас кем?

— Она не знает. Но если…

— Точно! — воскликнул Виталий. — Так и надо будет сделать.

Он уже забыл о своей обиде, уже не было в его голосе ни официальности, ни иронии.

— Ах черт! Здорово! — он даже потёр руки от удовольствия. — Я сейчас вспомнил. Её фамилия Бурашникова, да?

— Совершенно верно. А теперь насчёт биологической экспертизы, — снова нахмурился Игорь и посмотрел на Томилина. — Займись, Николай. В область придётся послать.

— Надо очень срочно, — добавил Виталий.

Они говорили о разных, действительно важных и неотложных делах, но при этом все трое думали об одном и том же: значит, Лучинин не покончил с собой? Значит, ЭТО… убийство? Но тогда кто? По каким мотивам? Как? Главное, конечно, кто? Неужели угрожающее пись-ыо Носова не было пустой угрозой?

Когда Томилин ушёл, унося с собой свёрток с доской, Виталий не выдержал первый.

— Ты только подумай! — воскликнул он. — Нет, ты только подумай! Значит, все-таки убийство? А я-то уже начинал верить…

— Когда ты прочтёшь все материалы и особенно допрос Ревенко, ты ещё больше поверишь, — мрачно сказал Игорь. — Это, я тебе доложу, такой негодяй…

— Да, да! Надо прочесть! — загорелся Виталий. — Где они?

— Сейчас дам… — Игорь помедлил. — Все-таки надо ещё десять раз все проверить. Человек есть человек. Сейчас он думает так, через минуту — совсем по-другому. Особенно в том состоянии, в каком находился Лучинин.

— Это, конечно, верно, — согласился Виталий. — Состояние у него было страшное. Все летело, все горело кругом…

— Вот именно. И нервы были уже ни к черту.

— Но Булавкин говорит…

— Главное не это, — покачал головой Игорь. — Главное то, что с ним случилось. Узнаем, что произошло с Булавкиным — узнаем и что произошло с Лучининым. Я уверен.

— Пожалуй, тут ты прав…

— Да! — вдруг вспомнил Игорь. — Забыл тебе сказать. Вчера вечером я говорил с Коршуновым.

— Ну, ну и что? — нетерпеливо спросил Виталий.

— Интересовался, как идут дела. Он, между прочим, здорово нам помог там, в Москве. К нему заходил Мацулевич. И он сам беседовал с этим Кобецом.

— Здорово! — воскликнул Виталий. — Представляю результат.

— Даже не представляешь. Тот сам все написал. Все как есть. Вот тут прочтёшь, — Игорь похлопал рукой по папке. — Целая исповедь.

— А что ещё Коршунов говорил?

— Ещё? Ну, я ему все доложил. По спецсвязи разговор был.

— Это понятно, — нетерпеливо заметил Виталий. — А дальше?

Игорь усмехнулся.

— Дальше, одобрил. Даже, представь себе, похвалил. И ещё сказал, что Светлов не приедет. Считает, что мы справимся сами, А он собирается в другое место.

— Интересно, куда?

— Куда-то в Среднюю Азию. Не то во Фрунзе, не то в Ташкент. Не знаю.

— Ого! Значит, что-то стряслось?

— Помнишь дело по Борску? С паспортами и снотворными?

— Ещё бы!

— Ну так вот. Ниточка идёт оттуда.

— Ишересно… — завистливо протянул Виталий.

— Словом, ты пока читай все материалы, — Игорь уже настроился на деловой лад. — А я поехал…

Снова зазвонил телефон. Игорь узнал голос Симакова.

— Товарищ Откаленко?

— Я. Здравствуйте, Иван Спиридонович.

— Уж извините, что вчера не позвонил, — сказал Симаков. — Узнавал, так-эдак, о чем просили.

— И узнали?

— А как же. На заявлении стоит личная резолюция Владимира Яковлевича: «Оформить в дозировочный цех». Все честь по чести.

— Выходит, к Носову?

— Именно. И ещё ребята говорят, сам Носов его и привёл. Говорят, дружки они, так-эдак. Но мы этих дружков…

— Нет, Иван Спиридонович, — возразил Игорь твёрдо. — Этими дружками теперь займёмся мы. Анашин на работе?

— Именно. С кем-то уже полаялся, говорят.

— Присмотрите, чтобы никуда не ушёл. Мы сейчас приедем. Только осторожно, Иван Спиридонович. Очень осторожно. Вы меня понимаете?

— А как же! Насчёт этого все понятно. Тут другое дело, так-эдак, появилось.

— Какое ещё?

— Говорят, Ревенко арестован, так-эдак? Надо народу объяснить, Игорь Сергеевич. А то всякие слухи, разговоры. Ни к чему это. Конечно, мы его как облупленного знаем…

— Как облупленного знаем его пока только мы, — засмеялся Игорь. — И все объясним, все расскажем, Иван Спиридонович. На этот счёт можете не сомневаться.

— Ну что ж, — удовлетворённо сказал Симаков. — А за что его, так-эдак, интересно знать?

— За многое. Но пока говорить рано, Иван Спиридонович. Следствие ещё не закончено.

— Ну, ясно. Всего вам наилучшего.

Игорь повесил трубку.

— Золотой мужик, — сказал он. — Говоришь с таким, и душа радуется, честное слово. Вот дела. Знакомься. А я поехал. Будем брать Анашина.

Виталий, сразу посерьёзнев, взглянул на друга.

— Смотри, — строго сказал он. — Это не шутки. Это бандит серьёзный. И что у него в кармане теперь — тоже неизвестно. Так что с умом берите. Может, все-таки мне тоже поехать?

Он поднялся с дивана и поправил свою кепку. Под ней мелькнула белая полоска бинта.

— Нет уж, — возразил Игорь. — Ты пока отъездился. И черепок твой ещё подлечить требуется.

— А, что ему будет! — махнул рукой Виталий. — Но Анашин, понимаешь…

— С Анашиным будет порядок. Не волнуйся.

Игорь надел пиджак и поправил в кармане пистолет.

— А я вот, представь себе, волнуюсь, — с вызовом ответил Виталий.

Прежде всего пришлось заехать в прокуратуру к Ку-чанскому, получить ордер на арест Анашина и на обыск в его комнате. Нападение на Булавкина и тяжкое его ранение было вполне достаточным основанием для такой меры.

Пока Игорь был у Кучанского, Томилин, Волов и ещё один сотрудник дожидались его в машине. Все нетерпеливо курили, поглядывая на часы. Разговор не клеился. Каждый понимал, что задержание предстоит сложное. Анашин был не такой человек, чтобы покорно примириться со случившимся.

Наконец появился Игорь. Он торопливо сел в машину, с силой захлопнув дверцу, и обернулся к товарищам.

— Есть мысль, — сказал он, когда машина уже тронулась. — Что мы с тобой, Николай, не возьмём сами этого типа? А вы, — обратился он к Волову, — выйдете с товарищем на Речной. Задача: обыск и на всякий случай засада. Мало ли что… Вот ордер на обыск. Туда сейчас подъедет и Савельев. Нет возражений?

Возражений не было. Во всяком случае, никто их вслух не высказывал.

Игорь вынул фотографию Анашина, где тот был снят вместе с Носовым. В который уже раз все внимательно вгляделись в худощавое, нервное лицо с тонкими, плотно сжатыми губами, носом с горбинкой, с тёмной чёлкой, падавшей на дерзкие, прищуренные глаза.

— Отчаянный, видно, парень, — заметил Томилин.

— Опасный, — задумчиво поправил его Волов.

Машина остановилась в самом начале Речной улицы, вдали от дома Анашина. Сотрудники вышли. Игорь и Томилин пожали им на прощание руки. Игорь ещё раз предупредил:

— Сразу, хлопцы, не заходите. И обыск по всей форме.

Машина двинулась дальше.

Игорь вытер пот со лба. Было душно и жарко. Врывавшийся в машину горячий ветер не приносил облегчения. Солнце стояло высоко над головой в бледно-синем, как будто выгоревшем, небе и палило немилосердно. На улицах почти не было видно прохожих. Дома казались сонными, равнодушными, словно жара действовала и на них.

Уже подъезжая к заводу, Игорь неизвестно почему вдруг забеспокоился.

— Дозировочный цех у них не помнишь где? — спросил он Томилина.

— Последний корпус. Самый старый.

— Вот туда и подъедешь, — сказал Игорь шофёру. — Минут через пять после нас, — и снова вытер лоб.

Около заводских ворот Игорь неожиданно увидел длинную фигуру Симакова в голубой, без рукавов рубашке и сдвинутой на затылке кепке. Возле него стоял вихрастый парень в замасленной спецовке. Они озирались по сторонам, и Симаков что-то сердито выговаривал парню.

Машина ещё не успела остановиться, когда Игорь выскочил из неё.

— Что случилось, Иван Спиридонович?

— Вон, пусть скажет, так-эдак, — рассерженно ответил тот, указывая на вихрастого парня. — Дурья голова. Не знаешь, чего она брякнет через минуту, чего наговорит, так-эдак.

— А я знал? Чистый же псих! — оправдывался парень, смущённый присутствием посторонних и очевидной ему теперь значимостью своего промаха. — Я же ему ничего такого и не сказал, — он теперь обращался уже к Игорю, и тот догадался, что речь идёт об Анашине. — А он, понимаешь, шум поднял. «Не буду, — говорит, — таскать, не моё дело. У меня своё начальство есть. Когда выздоровеет, тогда и прикажет». Это он про Ваську Носова, — парень презрительно усмехнулся. — А я ему только и сказал: «Как же, — говорю, — болен твой Васька, Сегодня по Гоголевскому иду, а он из окна волком смотрит. Оброс, как черт. Ну я ему и крикнул, чего на работу не выходит. А он башкой крутит и рукой махнул: проходи, мол. Ну я и пошёл». Вот и все. А Егор, как это услышит, весь в лице изменился. Схватил меня за грудки…

— Где он сейчас? — нетерпеливо перебил парня Игорь.

— Да убег! — воскликнул тот. — Вот сей момент как раз и убег! Мы с Иваном Спиридоновичем выскочили, а его уж нет! Ну, мы, значит…

— Ясно! — снова перебил его Игорь и торопливо спросил: — Короче всего на Гоголевскую от вас как?

— Знаю! — крикнул из машины водитель, включая мотор. — Садись. Едем.

Игорь едва успел вскочить в машину, и она, взревев, бешено сорвалась с места.

— Ты потише, — сказал Игорь водителю. — С оглядкой давай.

Через минуту они свернули на другую улицу, прямую и тоже пустынную. Вдоль тротуаров росли чахлые молодые деревца.

Внезапно далеко впереди, за деревьями, мелькнула фигура бегущего человека.

— Давай! — крикнул Игорь, весь подавшись вперёд.

Он приоткрыл дверцу, готовясь к прыжку. То же самое сделал сзади и Томилин. Ветер свистел у них в ушах.

Когда машина уже почти поравнялась с бегущим человеком, Игорь узнал Анашина. Тот скосил глаза в сторону машины, судорожно хватая ртом воздух, и не успел ещё Игорь выпрыгнуть на тротуар, как Анашин вдруг метнулся к высокому, глухому забору и одним махом перелетел через него.

Игорь почти вслед за ним проделал то же самое.

Теперь они бежали через двор к стоявшему в глубине дому.

— Стой! — крикнул Игорь. — Стой, говорю!..

Но Анашин и не думал останавливаться. Он бежал, как заяц, зигзагами, кидаясь из стороны в сторону, от дерева к дереву, опасаясь, очевидно, что Игорь будет стрелять.

И тут вдруг из-за дома на них кинулась белая, в коричневых пятнах собака. Но бросилась она почему-то не на Анашина, а на Игоря и вцепилась сбоку в развевающуюся полу его пиджака. Игорь чуть не упал от её рывка и, не задумываясь, выскользнул из пиджака, продолжая бежать.

Анашин в это время уже огибал дом.

А собака, с рычаньем отбросив пиджак, кинулась куда-то назад, к забору,

В этот момент из дома неожиданно прогремел выстрел, как видно, над самым ухом Анашина. Тот шарахнулся в сторону, упал, зацепившись за что-то ногой и тут на него навалился Игорь.

Анашин отчаянно отбивался. В какую-то минуту Игорь оказался под ним, потом, сделав мост и мгновенно перехватив руку, он был уже сверху, но тут же снова опрокинулся на землю. Игорю никак не удавалось взять Анашина «на приём», а тот, в свою очередь, никак не мог вырваться из его цепких рук.

Они катались по траве, тяжело дыша, почти ослеплённые от ярости.

Из дома выскочил какой-то человек. От забора бежал преследуемый бешено лающей собакой Томилин.

Человек закричал срывающимся голосом:

— Лорд!.. Назад!..

И остановился в растерянности над дерущимися, не зная, чью принять сторону.

В этот момент и подбежал Томилин.

Через минуту все было кончено.

Томилин железной хваткой рванул Анашина к себе так, что тот, задохнувшись, мгновенно обмяк в его объятиях.

Игорь, тяжело дыша, поднялся с земли. Из-под разорванной рубашки сочилась кровь.

Возбуждённо рыча, между ними вилась собака, не решаясь, однако, ни на кого кинуться.

— Вы понимаете, — взволнованно объяснял её хозяин. — Як охоте готовился. Как раз с ружьём возился. Вижу, бегут. Этот, а за ним вот он. Ну, я понял, что задержать надо. И как-то, не задумываясь, вывалил. А потом… Вы знаете, потом я их совершенно перепутал…

— В общем, спасибо вам, — хрипло сказал Игорь, заправляя рваную рубашку за пояс. — Вот только где мой пиджак?

— Лорд! — повелительно крикнул собаке её хозяин. — Ищи! — и он указал на Игоря.

Собака, словно обрадовавшись, что на неё, наконец, обратили внимание и хоть что-то стало ясно в этой человеческой сумятице, уткнула морду в траву и, вытянув прутом тонкий хвост, кинулась к забору.

Через минуту она приволокла мятый, истерзанный пиджак и положила его у ног хозяина.

— Великолепный, знаете, пёс, — гордо сказал тот, подавая пиджак Игорю. — Натаскан, правда, на птицу. Но вот видите…

Анашина повели к машине.

Через полчаса он уже сидел в кабинете Томилина. Допрос по поручению следователя вёл Виталий.

Игорь уехал в гостиницу. Надо было переодеться, промыть и перевязать руку и хоть немного успокоиться. Да и вообще этот допрос вести ему не полагалось, ведь он только что участвовал в схватке с Анашиным, и тот сейчас не ответил бы ни на один его вопрос.

Пока не ввели Анашина, Виталий внимательно оглядел перепачканную в крови руку друга и покачал головой.

— М-да. Метки на всю жизнь. Вот гад… хоть прививки от бешенства делай.

Тем не менее встретил он Анашина с самым невозмутимым видом.

— Ну что, Егор, будешь сам рассказывать? — спросил он.

— Нечего мне рассказывать, — зло огрызнулся тот, сверкнув глазами из-под спутанных волос, падавших ему на лоб. — А хватать будете, так прокурору жалобу подам.

— Ишь ты, какой учёный, — усмехнулся Виталий. — Как же тебя не хватать? Сам бы небось к нам не пришёл. Вон какого деру дал. А рассказывать тебе про свои дела большой радости нет. Это я понимаю. Но и ты пойми. Прежде чем до тебя добраться, мы длинный путь прошли. И много чего узнали. Со мной, например, в большой дружбе твой Антон был. Некоторое время, правда. Потом поссорились. Много чего он мне успел рассказать.

Анашин снова метнул на него враждебный и теперь уже насторожённый взгляд.

— Ладно. Я уж ваши песни знаю.

— Плохо знаешь. Врать мне незачем. Мне не только Антон про тебя рассказывал. И Пелагея Федоровна тоже. Ну и, конечно, Носов. «Два друга — метель да вьюга». Так, что ли?

— Не знаю.

— Нет, знаешь, — покачал головой.Виталий и, вытащив из кармана трубку, принялся не спеша набивать её. — Ты лучше облегчи душу. Легче жить с чистой душой-то. Тебе ведь ещё не поздно. Ты какого года-то?

— Сорок четвёртого… — буркнул Анашин.

— Ну, вот.

Анашин вдруг поднял голову и усмехнулся.

— Уговариваешь, начальник? А я уже битый, знаю. Раз уговариваешь, значит, ни хрена на меня нет, — и вдруг, вскочив, крикнул: — Давай прокурора!..

— Садись, — строго сказал Виталий. — Будет и прокурор.

Он с трудом сдержался, чтобы не сорваться, чтобы тоже не крикнуть, не ударить по этой наглой роже.

Но это был лишь один миг ослепляющей, поднявшейся откуда-то из глубины ярости. Нет, ни крикнуть, ни тем более ударить нельзя. Это можно было там, во дворе того дома, когда шла схватка. Но сейчас Анашин у него в руках. И эта вызывающая ухмылка, этот крик — все это от бессильной злости, от наглости, от привычки к рисовке. А внутри — только страх, мятущийся, зверем воющий страх. Ведь он-то, Анашин, знает все, что совершил, знает, что за это следует.

— Ладно, — сказал Виталий, овладевая собой. — Ладно. Ты потом все расскажешь, Егор. А пока кое-что расскажу я. Вот тогда и суди, знаю я тебя или нет.

Анашин развалился на стуле и насмешливо проговорил:

— Послушаю. Вот только закурить не найдётся?

Видно, он неправильно понял терпеливость Виталия, миролюбивый его тон, видно, решил, что и в самом деле «начальник» ничего не знает и сейчас начнёт упрашивать, умасливать, уговаривать.

— Сядь, как положено, — резко сказал Виталий. — Не в гости пришёл. А закурить дам. Держи.

Он рывком выдвинул ящик и кинул через стол Анашину начатую пачку сигарет. Потом, снова успокаиваясь, медленно и сосредоточенно раскурил свою трубку.

Анашин нарочито лениво подобрался на стуле, как бы делая снисхождение, и тоже закурил. При этом вид у него был слегка озадаченный и насторожённый. Все его худое, жилистое тело словно свернулось в жгут, как пружина, и каждый мускул в нем, каждый нерв напрягся в ожидании. Курил он жадно, короткими затяжками, будто стараясь побыстрее одурманить, успокоить себя.

— Ну так вот, — начал Виталий. — Слушай. Детдомовские вы с Антоном. Мать не знаете, отца тоже. Хотя Антон мать все-таки помнит. Красивая была, говорит. Весёлая.

— Довеселилась… — мрачно бросил Анашин.

— Это верно. До того довеселилась, что детей своих в детдом свела. Дурак ты, Егор. В сорок шестом не веселились. От голода кое-где пухли. Разорил фашист страну. Вот что. Мать в детдом вас и свела. Фамилию вашу назвала. Ходила к вам. А потом, говорят, заболела. И все. Не стало матери. Так и росли вы бок о бок. Кормила вас страна из последних сил. Антон, тот слабый, привязчивей, пугливый. А ты нет, ты — ветер, перекати-поле. Антон прижился в детдоме, притерпелся. Худо там было, это верно. А ты убежал. И пошёл гулять. По вокзалам, поездам, барахолкам, пивным, по детприемникам, колониям, пересыльным тюрьмам. Вот такая жизнь была по тебе… Цыган.