Инспектор Лосев (№4) - Идет розыск [Полный вариант]

Дом стоял в глубине двора, и летом за густой зеленью высокого кустарника и деревьев его, наверное, не было видно. Сейчас же он хорошо просматривался с улицы. Две узкие, светлые бетонные дорожки тянулись от ворот и обрывались недалеко от дома. Это, видимо, был заготовлен путь к будущему гаражу. С другой стороны дома темнел большой, покосившийся старый сарай.

Виталий толкнул калитку, но она оказалась запертой.

Рядом виднелся звонок под аккуратным козырьком, и Виталий с силой нажал на него.

На крыльце дома появилась представительная фигура Свиридова в сапогах и меховой безрукавке. Вглядевшись, он не спеша направился к калитке по бетонной, аккуратной дорожке. Походка у него была какая-то утиная, вперевалочку.

С виду визит Виталия, как и следовало ожидать, кончился ничем. Свиридов принял его холодно и недоверчиво. Правда, Виталий так горячо и в таких подробностях описал ему своего славного армейского дружка, что в конце концов старик, казалось, поверил в искренность его намерения. Настороженность в глазах Свиридова исчезла, но неприязненный холодок остался. Виталий кожей чувствовал, что чем-то был неприятен Свиридову.

Дом у Свиридова был просторный, светлый, во всем чувствовался достаток. Из передней, где Виталий снял пальто и отразился с головы до пят в необъятном зеркале, он прошел в большую комнату. Был здесь и цветной телевизор самой дорогой модели, и обширный, цветастый ковер на стене, и сверкающий хрусталь в высокой горке, на ковре висела дорогая, красивая двустволка. Светлая мебель была новая, модная, кажется, югославская. На круглом столике в углу виднелся какой-то необычный, сверкающий металлом и стеклом, большой заграничный проигрыватель. Словом, если бы не узковатые окна и не пейзаж за ними, можно было бы на миг почувствовать себя как бы в городской московской квартире. Вот только хозяин ее, скинув в передней сапоги и безрукавку, теперь оказался в мятой спальной пижаме, которой он, видимо, отводил роль домашней одежды, что сильно диссонировало с окружающей обстановкой, и Виталий еле сдерживал неуместную улыбку.

За все время разговора никто в комнате не появился, не скрипнула ни одна дверь или половица в доме. Хмурый Свиридов, еле цедивший слова, ничем не угостил гостя, даже стакан чая не предложил, а на вопрос, можно ли закурить, поморщился. Ни о себе, ни о каких побочных материях он не распространялся. Чаще всего он отделывался короткими, осторожными репликами на все вопросы Виталия, даже самые невинные, словно боясь проговориться. У Виталия возникло ощущение, что старик чем-то напуган и теперь уже всего боится, хотя испуг суровой, крутой натуре Свиридова, видимо, был не свойствен.

«Чем же это его так напугали? И кто? Не москвичи ли – постояльцы?» – подумал Виталий.

Однако тема их разговора уже иссякла, и Свиридов явно не собирался продолжать беседу. Виталию ничего не оставалось, как, извинившись, распрощаться с неприветливым хозяином, который за все время беседы сам не задал Виталию ни одного вопроса.

– Всего вам доброго, Петр Савельевич, – сказал на прощанье Виталий. – Извините за беспокойство. Поеду дальше. Должен я в вашей округе отыскать своего друга.

– Когда поедете-то? – впервые удостоил его вопросом Свиридов.

Тон при этом был такой, будто Свиридов сказал: «Проваливал бы ты побыстрее отсюда».

– Завтра и поеду, – ответил Виталий.

Свиридов сдержанно кивнул.

– Ну, ну.

Виталий покинул этот дом с неприятным чувством беспокойства и некоторого раздражения, словно побывал у скрытого недруга, который что-то тайком творит во вред всем вокруг. «Да ну его к черту, – сердито подумал Виталий, шагая по грязной улочке и то и дело обходя лужи. – Для меня он интереса не представляет. Пусть Албанян с ним возится. А вообще мужичок с двумя донышками, если не с тремя». Тут он оступился, попал ботинком в большую лужу и снова чертыхнулся уже вслух.

День еще не догорел, когда Виталий вернулся в дом Терентия Фомича.

Старик возился за домом, возле сарая, где в темноте верещали куры и хрюкал молодой кабанчик.

Услыхав стук калитки, старик выглянул из-за дома.

Одновременно появился и Алдан, издали внимательно посмотрел на Виталия, но гавкать не стал. А Терентий Фомич быстрой, легкой своей походкой направился навстречу гостю. Был он все в той же потертой телогрейке и кепочке, щеки густо заросли сивыми пучками волос, вперемешку седыми и рыжими, а голубые глазки в сетке морщин смотрели живо и любопытно.

Ну, что? – спросил он, подходя. – Чего узнал, аль нет?

– Ничего не узнал, Терентий Фомич, – вздохнул Виталий. – Кажется, дурака я свалял, что поехал так, без точного адреса.

– А чо тебе жалеть-то? Отпуск. Так и так гулять. А тут новые места посмотришь, с людьми, вот, знакомство заведешь. Когда б ты еще к нам сюда забрался? Э, милый, пока молод, гляди вокруг и подале. А старость придет, тады под ноги гляди, кабы не упасть. Ну, пошли, пошли в избу-то, – он, потянувшись, хлопнул Виталия по плечу.

У них уже установились самые дружеские отношения Взаимная симпатия возникла, как это иной раз бывает, даже не с первого слова, а с первого взгляда. Всем обликом своим, манерой пришлись они по вкусу друг другу.

В избе, закурив, Терентий Фомич спросил, подсаживаясь к столу:

– Ну и как тебе Петр Савельевич наш показался?

– Да не очень, по правде сказать, – покачал головой Виталий, опускаясь на скамью возле окна и тоже закуривая. – Главное, людей почему-то боится.

– Да-а, – вздохнул Терентий Фомич, задумчиво глядя в пространство. – Что верно, то верно. Людей стал хорониться. Мы ж тут все друг у дружки на глазах. Что мужики, что бабы, что детишки. Куда денешься? А я так и ночью брожу по деревне, вон с Алданом в паре.

– И что же вы ночью замечаете? – улыбнулся Виталий.

– Эге, всякое примечаю, уж будьте покойны, – хитро усмехнулся Терентий Фомич, дымя своим «Беломором». – Кто кого, к примеру, провожает по молодому делу, ну, стоят там, милуются. Кто с кем бражничает, а потом за заборы хватается, когда домой идет, песни иной раз поет. Ну, а кто как тать шастает, от добрых людей хоронясь, такие тоже имеются.

– И зачем же они хоронятся? – спросил Виталий.

– Ну, насчет того, чтобы скрасть, это одно. Хотя у нас не очень-то этим побалуешь. Алдан, к слову сказать, две благодарности от колхоза имеет. Лютый зверь на работе, ей-богу. Не узнать.

– А есть, значит, которые не крадут, но все равно от людей по ночам хоронятся, так что ли? – улыбнулся Виталий.

– То-то и оно, – подхватил Терентий Фомич. – Вот, к примеру, тот же Свиридов Петр Савельевич. Зачем, спрашивается, гостей по ночам провожать, когда люди добрые ночью спят все? Или, к примеру скажем, встречать? Для того тоже день есть.

– Да, зачем?

– А я, милок, не знаю. И ты не знаешь. И никто, почитай, не знает.

«Ну, я, положим, если и не знаю, то догадываюсь», – подумал Виталий и, махнув рукой, равнодушно сказал:

– Ну и шут с ними, Терентий Фомич. Наше дело сторона.

– Так-то оно так, – с сомнением покачал головой старик. – Да не совсем так. Я, допустим, поставлен беречь добро, а они, значит, напересек мне. Как мне действовать в таком разе? Уступить? Пущай, мол? Никак нельзя.

– Ну, и что же делать?

– Вот, «что?», спрашиваешь. А ты перво-наперво считай, что твое дело не сторона. Тут, милый, обчее дело. В таком разе у тебя и глаз совсем другой станет. Ну, возьми, к примеру…

Старик, еще долго и горячо убеждал Виталия, но видно было, что о махинациях Свиридова ничего толком не знает.

А вскоре он пригласил Виталия отобедать. Виталий, было, заикнулся насчет чайной, но Терентий Фомич воспротивился этому с такой обидой, что настаивать дальше было невозможно.

Старик собрал на стол сноровисто и быстро.

– Имеем мы с тобой право по чарочке за дружбу и успех, а? – с хитринкой спросил он. – А то и по второй, пока хозяйки моей нет.

– Запрет наложила? – улыбнулся Виталий.

– Сильно не одобряет. И то я тебе скажу, шибко мы этим зельем увлекаться стали. И дитю отсюда хворые выходют, и дитю дитев. Видал? А это что есть, ежели в размерах взять? То-то. Выходит, материя сурьезная и мировая.

Терентий Фомич настроился за обедом на философский лад.

Уже начало темнеть, когда прибежала Галя. Она быстро переоделась, и они с Виталием отправились в гости.

Идти пришлось далеко, чуть не через всю деревню.

– Все же неудобно получается, – сказал Виталий. – Незнакомый дом, как-никак. И никто не приглашал.

– Что вы! – весело возразила Галя. – Считайте, что уже пригласили. И вообще о вас уже полдеревни знает.

– Как же так меня пригласили? – засмеялся Виталий.

– Очень просто. К нам на ферму Гриша заезжал. Я и передала. Он тоже будет.

«Что и требуется», – подумал Виталий.

Они уже миновали улицу, где стоял дом Свиридова, когда за их спиной раздался свист. Виталий оглянулся, но в сгустившейся, тьме рассмотреть ничего не удалось.

– Это наши мальчишки, – рассмеялась Галя. – Думают, куда это я иду с чужим человеком. Сейчас увидят.

Вскоре они пришли. На улице, возле Лилиного дома, стоял мотоцикл с коляской.

– Это Гришин, – сказала Галя. – У него и служебный, и свой.

Они толкнули калитку, прошли по скользкой от жидкой грязи дорожке и поднялись на крыльцо. Дверь дома оказалась незапертой.

Лиля встретила их в передней. Это и в самом деле была красивая девушка, высокая, стройная, черноволосая, с тонкими чертами лица и большими карими глазами. Словом, Родька нисколько не преувеличивал.

А в комнате, куда прошли Галя и Виталий, собралось уже человек десять парней и девушек. Среди них был ладный парень в милицейской форме с погонами младшего лейтенанта. Строгие темные глаза его и сейчас по привычке оставались строгими на круглом, чуть курносом лице, навсегда, казалось, загорелом, прямо-таки задубленном ветром и солнцем, с выгоревшими, почти белыми волосами. Запоминающаяся внешность была у этого серьезного парня.

– Григорий, – представился он, крепко пожав руку Виталию.

Слушали музыку, танцевали, пили чай. Виталий обратил внимание, что никто из парней не принес водку. Видно, удерживало присутствие инспектора. А тот вел себя солидно и сдержанно, и также солидно ухаживал за хозяйкой. И тут всезнающий Родька тоже, кажется, был прав.

В конце концов Виталий решил, что с Пенкиным можно иметь дело, доверия он, вроде бы, заслуживает. И вообще, кажется, славный парень. Правда, совсем еще молодой и в милиции, видимо, недавно, отсюда и эта чрезмерная солидность, и эта строгость во всем. Да, молод был Пенкин и кто знает, как поведет себя в сложных обстоятельствах. Но другого случая до завтрашнего дня, возможно, вообще не представится. А уже завтра приедут «постояльцы» и останутся всего на одну ночь.

Поэтому Виталий, уловив момент, когда они с Пенкиным оказались рядом и чуть в стороне от всех, тихо сказал ему:

– Устройте так, чтобы мы могли поговорить наедине и чтобы на это никто не обратил внимания. Сможете?

Пенкин, конечно, удивился, это Виталий уловил по его глазам, но больше он ничем своего удивления не выдал.

– Сейчас, – коротко сказал он и отошел.

Через некоторое время Галя, улыбаясь, сказала Виталию:

– Что-то Григорий Данилович вами заинтересовался. Ребята даже смеются. Вы уж не обижайтесь, если он о чем спрашивать вас будет. Служба такая.

– Конечно, – согласился Виталий. – Я понимаю.

А потом к нему подошел один из парней и негромко сказал:

– Слышь, Виталий. Выйди на крыльцо, покури.

– Это почему?

– Поговорить с тобой хотят, – парень усмехнулся. – Да ты не боись. Это он так, бдительность выказывает.

Так они с Пенкиным оказались одни на крыльце. И Виталий отметил про себя, что младший лейтенант проявил неплохую находчивость.

– Для начала, Григорий, посмотри мое удостоверение, – сказал Виталий.

Тот молча взял удостоверение и наклонился к освещенному окну рядом с крыльцом, потом вернул его и серьезно сказал:

– Слушаю вас, товарищ старший лейтенант.

Виталий коротко ввел его в курс дела. И в заключение сказал:

– …Значит, завтра с утра дежурите у заправочной. Обычная проверка документов. У них, конечно, будет все в порядке. Хорошо бы проверить документы у обоих. Запомните все данные там. Вот вам на всякий случай фотороботы, помогут узнать этих деятелей. Об их приезде сразу известите меня. Я буду у Терентия Фомича. Больным скажусь.

– Слушаюсь.

– Это не все. Главное – организовать их задержание. Они, как всегда, ночевать останутся. Доложите начальнику райотдела, он знает о моем приезде. Операция по задержанию поручается ему. Предупредите: водитель – особо опасный преступник. За ним убийство.

– Слушаюсь.

– Погоди, еще не все. Задержанных немедленно доставить в Москву. На Петровку. К полковнику Цветкову.

Он в курсе дела. Вот теперь все.

– Слушаюсь. – все так же напряженно в третий раз повторил очень серьезный Пенкин и даже для чего-то козырнул.

Он впервые участвовал в такой сложной и ответственной операции, поэтому сейчас очень волновался и боялся выдать свое волнение. От этого еще Пенкин был так краток. Ему казалось, что слово «слушаюсь» он произносит, как надо, спокойно и твердо, а за то, как он произнесет другие слова, Пенкин сейчас поручиться не мог.

Они вернулись в комнату, где играла музыка. Лишь в первый момент их появление привлекло чье-то внимание.

А потом Лиля поставила, наконец, на проигрыватель новую пластинку Высоцкого, которую она берегла и не хотела ставить с самого начала. И Высоцкий запел. Его сиплый, надорванный, отчаянный голос сразу заворожил и наэлектризовал всех, слова песни били по нервам, по слуху, и присутствующие мгновенно забыли обо всем, жадно ловя каждое слово.

А Высоцкий все пел и пел, одна песня сменяла другую, он пел о неловкой, трудной, неуютной жизни, о надорванном сердце, о суровой, проклятой судьбе, о любви далекой, желанной и святой. И все вокруг затихли. А Виталий вдруг подумал о великой силе певца, о великом его таланте, который не оставляет равнодушным никого, кто бы его ни слушал, вот и этих, совсем, казалось бы, простых, ни в чем еще не искушенных парней и девчат в далекой, затерянной среди полей и лесов деревушке. Да, пел подлинно народный артист, и в любом уголке необъятной страны его слушали так же восторженно и жадно, как сейчас здесь, эти ребята, совсем простые ребятишки. «Впрочем, сейчас нет «совсем простых» людей, – подумал Виталий, – все начинают видеть и понимать многое вокруг. И Высоцкий будит в их душе еще пока смутные, но тревожные и сильные чувства, которые надолго останутся с ними, сделают их самих потом сильнее и чище».

Вновь и вновь слушали эту новую пластинку, напряженно и задумчиво, то вздыхая, то сглатывая подступивший к горлу комок.

А вскоре затем стали прощаться.

Галя и Виталий пошли вместе со всеми. По темной, скользкой от грязи, неровной улочке двинулись целой гурьбой. У двоих из ребят оказались с собой фонари, поэтому удавалось обходить самые большие лужи. Девчата, оступаясь, визжали, парни хохотали. На каждом углу кто-то из компании прощался и исчезал в темноте.

Когда шли, где-то в стороне снова раздался уже знакомый Виталию свист. Однако никто не обратил на него внимания. «Привычно это им, наверное», – отметил про себя Виталий. И когда свист раздался вновь, уже ближе, тоже не обратил на него внимания.

Наконец они с Галей простились с остальными и свернули за какой-то угол. Виталий признался себе, что в темноте он тут совсем не ориентируется, и целиком положился на Галю, которая, напротив, чувствовала себя вполне уверенно. Ей, казалось, было даже приятно слегка командовать этим долговязым и добродушным московским парнем.

Новая улочка, по которой они теперь шли, была освещена редкими фонарями. Они, как светлячки, мерцали в кромешной тьме, обозначая все же направление, по которому следовало идти, и кое-как высвечивая желтый кружок вокруг столба, на котором висели.

Галя и Виталий пробирались от одного кружка света к другому, мимо темных, уснувших изб, временами держась за чей-то забор или за руку друг друга и весело переговариваясь.

Неожиданно за их спиной послышались торопливые шаги и чьи-то возбужденные голоса. Кто-то крикнул:

– Эй, Галка, подожди!.. Стой, говорят!..

Виталий насторожился. Но Галя, остановившись под очередным фонарем, уверенно и спокойно откликнулась, вглядываясь в темноту:

– Ты, что ли, Леня?

Догонявшие приблизились. Их было человек шесть или семь, лица различить было невозможно. Один из подошедших грубо спросил, указав на Виталия:

– Этот?

– Этот, – подтвердил другой голос.

И тогда первый из парней внезапно и пружинисто кинулся на Виталия, и тот не успел до конца увернуться.

Тяжелый, плотный удар пришелся в плечо, и боль прошила грудь. И сразу вперед кинулись остальные парни.

– Ребята, что вы делаете!.. – отчаянно закричала Галя, хватая кого-то из дерущихся и пытаясь оттащить в сторону. – Отпустите его!.. Слышите?

Виталий упал вовремя. Двое из нападавших, оступившись, тоже упали, и на них навалились остальные, в темноте не сразу разобравшись, где кто. А Виталий, чуть откатившись в сторону, отбросил от себя одного из парней, затем другого. Двое валялись в грязи, а Виталий выбрался, наконец, из кучи. Его душила ярость, на секунду даже охватило ощущение подлинного боя, к которому его готовили все три года в армии, а последние годы в МУРе.

Но даже в этот миг он не потянулся к пистолету под мышкой, подсознательно ощутив разницу между хулиганским, жестоким, но неопытным наскоком этих выпивших парней и по-настоящему опасной, бандитской засадой.

В этот миг кто-то снова ударил его, уже в лицо. Виталий ощутил на губах соленый вкус крови. И тут, как ни странно, к нему вернулось хладнокровие. Следующий удар его был тоже жесток, но уже и расчетлив; парень, вскрикнув, опрокинулся навзничь и пополз куда-то в темноту.

– Ребята, ребята!.. – плача, кричала Галя, пытаясь растащить дерущихся. – Что вы делаете!.. Перестаньте!.. Как не стыдно!..

И тут кто-то неожиданно ударил ее, зло крикнув:

– Пошла отсюда, стерва!..

– А-а! – Галя схватилась за лицо.

Неожиданно раздался близкий выстрел.

И сразу же вслед за ним из темноты вынырнула длинная, черная тень и с клокочущим, злобным рычаньем кинулась на одного из нападавших, сбила с ног и вцепилась в ворот куртки. И новый вопль огласил улицу.

– Алдан, не смей! – испуганно крикнула Галя, все еще прижимая руку к лицу.

А Виталий мертвой хваткой уже зажал другого парня, чувствуя в нем какую-то знакомую, враждебную силу, знакомое сопротивление сильного тела, и от этого все безжалостнее сжимая его и подавляя последнее сопротивление.

Тут-то и появился в слабом свете ближайшего фонаря запыхавшийся Терентий Фомич с ружьем в руке.

– Это что ж такое, а? – сипло и грозно воскликнул он. – Это что еще за разбойники-бандиты?!. Алдан, держать! – крикнул он собаке.

– Папа! – в слезах кинулась к нему Галя. – Смотри, чего они делают!..

– Ага, вижу, – уже спокойнее отозвался Терентий Фомич. – Энтот валяется, и тот на карачки никак встать не может. Крепко ты их, сынок, – уважительно обратился он к Виталию и добавил, кивнув на скрюченную фигуру парня, которого тот продолжал удерживать. – Да брось ты его! Он свое получил, пусть теперь ползет до мамки, там тоже свое получит, чтоб ему пропасть! Вона, как те, видал? – он указал рукой на убегавших парней и крикнул им в догонку. – Эй! Своих чего бросили! Тащи по домам!.. А вас я опознаю!.. Усе равно опознаю и на правлении доложу! У-у, анафемы!.. – он погрозил кулаком вслед убегавшим и снова посоветовал Виталию, брезгливо взглянув на парня, которого тот держал. – Да брось ты его!

– Не-ет, – тяжело отдуваясь, помотал головой Виталий. – Этот первый полез. Я хочу ему два слова сказать.

В это время в соседних избах уже стали зажигаться огни. Кто-то высунулся из окошка, кто-то крикнул:

– Эй, дядя Терентий, чего там пуляешь?

А с другой стороны улицы донеслось:

– Терентий, подсобить аль нет?

– Все, граждане, все! – крикнул в ответ Терентий Фомич. – Разговор окончен, дело тоже! Спать ступайте! Алдан, ко мне!

Собака спрыгнула с поваленного ею парня, который, видимо, боялся не только шелохнуться под ней, но даже вскрикнуть, и неохотно подошла к хозяину, по дороге ткнувшись мордой в колени Гале, словно проверяя, цела та или нет. И девушка ласково провела рукой по ее морде.

А Виталий подтащил схваченного им парня ближе к фонарю и, прислонив к забору, попытался его рассмотреть. Что-то в нем показалось знакомым, хотя видно было плохо и физиономия парня была вся в грязи.

– Как звать? – строго спросил Виталий.

Парень пошевелился, вскрикнул, осторожно потер затекшую шею и угрюмо буркнул, отводя глаза:

– Тебе не все равно?

– Говори, говори. Все равно опознаем.

– Ну, Прохор…

– А-а, – зло произнес Виталий. – Старый знакомый. Ты, значит, и трезвый на людей кидаешься?

– А ты девок наших не трожь…

– Вот что. Ты, оказывается, рыцарь, да? – насмешливо произнес Виталий. – Знаю, какой ты рыцарь. Видал в Доме приезжих еще утром. Правду говорить будешь или под замок тебя сажать?

– На работу мне с утра… А ты лучше уматывай отсюда.

Прошка постепенно приходил в себя, и с приливом сил явно прибывала и наглость. Теперь он уже не отводил глаз.

– Так, так… – Виталий внимательно сверху вниз посмотрел на парня, все еще сидящего возле забора, потом спокойно, даже как-то покладисто, спросил: – И когда же мне уматывать, Проша?

Тот бросил на него подозрительный взгляд исподлобья, как бы не веря его новому тону, и хмуро сказал:

– Утром валяй.

– До одиннадцати? Как велено-то?

Прошка, уже не скрывая удивления, посмотрел на Виталия и, видимо, машинально сказал:

– Велено поране.

– Эх, Проша. Негостеприимный ты человек, – с сожалением произнес Виталий. – Сам до дома доберешься или помочь?

В этот момент к ним приблизился Терентий Фомич и сердито сказал, оглядев сидевшего на земле Прошку:

– Доберется, доберется. Я ему не доберусь. И этих чтоб забрал немедля, понял? – он указал на двух оставшихся парней.

Впрочем, один уже поднялся на дрожащих ногах и даже попытался двинуться с места, нелепо взмахнув руками. Второй еще стоял на четвереньках и, то подвывая, то матерясь от неутихающей боли, никак не решался оторвать руки от земли. К нему важно подошел Алдан, понюхал и, казалось, с явным отвращением отошел к Гале.

– Пошли до дому. Провожу вас, так и быть, – прохрипел осипшим от волнения голосом Терентий Фомич, обращаясь к Виталию. – А то еще не ровен час… Да нет! – перебил он сам себя. – Не бывало у нас такого. Ну, разве что, по пьяному делу, между собой чего затеят. А так, понимаешь, бандой целой на одного, да еще приезжего… Ох, Прошка, – сердито добавил он, погрозив кулаком. – Ох, достукается он у меня, сукин сын!..

Втроем они отправились домой.

– А вы, оказывается, смелая, – улыбаясь, сказал Виталий девушке, когда они шли домой. – Зачем вы кинулись в эту кучу?

– Ой, я совсем не смелая, что вы! – махнула рукой Галя. – Просто мне за вас страшно стало. И потом это нечестно.

– А вы этих ребят знаете?

– Конечно. Знаешь, там и Леня был, – обратилась она к отцу. – Его Алдан повалил. Теперь он его в дом не пустит.

– Ну, и молодец будет, – проворчал Терентий Фомич, легко шагая рядом с ними и повесив ружье на плечо по-охотничьи, стволом вниз.

Бежавшая впереди собака, услыхав свое имя, обернулась и посмотрела на хозяйку. Эти преданные и умные собачьи глаза Виталий хорошо рассмотрел: собака как раз поравнялась с фонарем. И он с тоской подумал: «Все-таки надо завести собаку. Как только уговорить Светку?»

– Но так же нельзя, в дом не пускать, – неуверенно возразила отцу Галя.

– Поделом. Раз разбойник.

– Он не разбойник, – снова тихо возразила Галя. Уговорили его.

И Виталий почувствовал, что ей неловко говорить об этом.

– «Уговорили»… – передразнил Терентий Фомич. – Скажи лучше, возревновал. И все равно разбойник.

Однако тон его стал помягче.

– А кто его уговорил, Прошка что ли? – спросил Виталий.

– Небось, – подтвердил Терентий Фомич. – Это ты его, выходит, прижал на станции-то аль нет?

– Его, – неохотно подтвердил Виталий. – В Доме приезжих. Утром еще. Уже пьяный был. Каких-то женщин обижал. Так я Родьке и другим парням помог.

– Ты поможешь, – одобрительно кивнул Терентий Фомич. – Учился где на это?

– В армии.

– А-а. Там теперь чему хошь научат. И специальность дадут. А Прошка этот форменный разбойник. И на руку нечист, тоже замечаю.

– На машине, небось, левачит? – предположил Виталий, хотя именно этого старик никак заметить не мог при своей ночной должности.

– Левачит? – с усмешкой переспросил Терентий Фомич и многозначительно погрозил кому-то пальцем. – Нет. Тут, брат, вокруг цеха нашего кое-чего, видать, химичат. Вот и Прошка там крутится.

«Надо будет Эдику про старика сказать, – подумал Виталий. – Верным помощником может стать».

– …Но чтобы на людей нападать, такого у нас отродясь не было, – продолжал сердито рассуждать Терентий Фомич. – Уж, кто-кто, а я-то знаю. Слава бога, кажинную ночь с ружьем хожу, да вон с ним еще, – он кивнул на бежавшую впереди собаку и усмехнулся. – Не даст соврать.

Алдан тотчас на секунду приостановился и повернул голову, уловив, что разговор опять коснулся его.

А Виталий вдруг почувствовал, как ноет плечо, задетое в драке. Он слегка пошевелил им под пальто, и это слабое движение отозвалось болью.

«Вот черт, некстати как», – досадливо подумал Виталий. Однако боль эта навела его на новую мысль.

«Зато и притворяться теперь не надо, что болен. Вот, пожалуйста», – невольно обрадовался он и с досадой сказал:

– Болит, однако, плечо. И… голова малость, – поколебавшись, добавил он.

– Завтра надо полежать, – вмешалась Галя. – Все равно товарища своего вы пока не нашли. С такой фамилией, знаете, сколько людей? Вот и Петр Савельевич…

– Да, оказался Федот, да не тот, – усмехнулся Виталий. – Вообще, напрасно я эту историю затеял. Домой надо возвращаться.

– Вы к нам летом приезжайте, – сказала Галя. – Ой, как у нас хорошо летом, вы не представляете даже.

– Со всех городов приезжают, – подтвердил Терентий Фомич. – И с Москвы тоже. Даже избы норовят купить, которые пустые. Только вот начальство на это разрешение не дает.

– Почему?

– Ну, как же. Люди-то в отпуск приедут. А у наших самая работа. Вот и сомнение начальство берет, как наши в таком разе работать будут.

Незаметно подошли к дому.

Галя быстро собрала скромный ужин. Подсел к столу и Терентий Фомич, положив на колени свое ружье. И снова Виталий с наслаждением пил удивительное для горожанина парное молоко. А разговор сам собой все вертелся вокруг недавней потасовки.

– Завтра вся деревня загудет, – сказал Терентий Фомич, вздыхая. – Небось, и дело поднимут. Увидишь.

– А зачем дело-то? – испуганно спросила Галя.

– Не поднимут, – покачал головой Виталий. – Мое заявление надо или, вот, Галино, допустим. А мы не подадим, верно?

Он весело посмотрел на девушку. Та смущенно улыбнулась и кивнула.

– Ага. Дело еще какое-то…

– А надо бы проучить, – не сдавался Терентий Фомич. – В Москве-то, небось, с этим строго? Эх, давно не наезжал…

Разговор постепенно и как-то умиротворенно ушел в сторону.

Затем Виталию постелили на тахте в маленькой горенке. Терентий Фомич, кряхтя, снова отправился в обход своих «объектов», как он выражался. Галя еще повозилась по хозяйству и тоже затихла.

Виталий лежал в темноте и думал.

Почему все-таки на него напали? Ведь Прошку кто-то подговорил. Он сам сказал: «Велено». Это вырвалось у него нечаянно, конечно. Так вот, кто же ему мог такое велеть? Прошка знаком с теми москвичами. Но их сейчас нет в деревне. Да и вообще они отпадают, они не знают Виталия. Кто же остается? Свиридов? Больше, вроде бы, и некому. Если не считать какого-то там Леньку, который мог «велеть» из ревности. Нет, это скорее всего не такой парень, иначе Галя… Да и не скажет про него Прошка – «велено». Остается Свиридов. Он, Виталий, ему, конечно, не понравился, это было видно. Но чем он вдруг так помешал этому Свиридову, что тот даже «велел» напасть на него? Он хочет, чтобы Виталий немедленно убрался из деревни, «велит» убраться. Почему? Он не поверил Виталию? Нет, был какой-то момент… он поверил. Тут что-то другое. Скорее всего он просто испуган. И испугал его не Виталий. Москвичи? А может быть, они сами испуганы?

Это, ведь, вполне возможно. Вполне. Ведь за ними убийство. Даже два. Они, ведь, не знают, что девушка осталась жива. Значит, им надо срочно скрываться, заметать следы. Они очень нервничают. Во всяком случае тот водитель, Семен. Вот в таком состоянии они приехали к Свиридову. И, конечно, могли напугать и его. А как же? У них, ведь, какие-то общие дела. Но как сильно Свиридов испугался. И не реальной опасности, а лишь тени, намека на нее, собственного своего предположения. Да, Свиридов – слабое звено в этой преступной цепочке, очень слабое. Надо будет подсказать и это Албаняну.

Дальше. Прошка сказал кому-то из ребят, кажется, тому самому Леньке, а тот уже Гале, что москвичи завтра приедут. Об этом, конечно, знает и Свиридов. И он не хочет, чтобы Виталий, подозрительный человек из Москвы, видел этих людей. Тут все логично.

Что ж, завтра ночью москвичи эти будут взяты. Если они, конечно, те самые москвичи, те убийцы, Семен и весельчак Дима. Если это они… Только бы это оказались они. Нет, пожалуй, не надо ждать ночи, их надо брать вечером, как только начнет темнеть. К тому времени они уже крепко выпьют и дом не будет заперт на ночь. Значит, вечером. Так Виталий и передаст через Пенкина.