XL

Он вбежал в опочивальню Друзиллы. Рабыни почтительно расступились перед императором. Гай выгнал их прочь, делая страшное лицо. Ему хотелось остаться наедине с милой Друзиллой. Возлюбленной сестры не оказалось дома. Голубое покрывало, брошенное на ложе, пахло её волосами. Калигула прижал холодный шёлк к распалённому лицу. Заслышав мягкие кошачьи шаги за спиной, он вздрогнул и обернулся.

— Славься, цезарь! — томным, вкрадчивым голосом его приветствовала Цезония.

— Ты кто такая? — высокомерно спросил Калигула. Покрывало Друзиллы выпало из его руки и тихо опустилось на мозаичный пол.

— Цезония, подруга Друзиллы, — ответила матрона.

Император пренебрежительно осмотрел узкое длинное лицо. Не уродина, но и не красавица! Мимо такой сотню раз пройдёшь мимо и не заметишь. Но если в память врежутся странные черты узкого лица, то уже не забудешь.

— Где Друзилла? — нетерпеливо спросил Гай. Боль становилась раздражительной.

— Отправилась в гости к сестре, Юлии Ливилле, — пояснила Цезония.

Калигула со стоном повалился на ложе. Он почувствовал себя опустошённым и разочарованным.

— Что с тобой, цезарь?! — испуганно засуетилась около него Цезония. — Тебе плохо? Позвать лекаря?

Она рванулась к выходу, намереваясь кликнуть преторианца. Калигула схватил Цезонию за край туники. Остановившись на полпути, она удивлённо обернулась к императору.

— Не уходи… Друзилла!.. — слабо попросил он.

«Гай Цезарь принимает меня за Друзиллу!» — растерянно подумала Цезония.

Не открывая глаз, Калигула притянул к себе податливую женщину. Она не противилась. Прилегла на ложе рядом с императором, положила ему на лоб узкие, пахнущие розами ладони. Точно так сделала бы Друзилла. Гай, утомлённый ноющей болью, не заметил подмены.

Цезония положила голову на плечо императору. Из-под опущенных ресниц всмотрелась в лицо, знакомое ей по серебрянным и золотым монетам. Калигула вызывал у неё раздвоенное чувство. Принцепс и император! Могущественнейший человек в Риме! Он лежит рядом с нею, слабый и беззащитный! Но даже такой он сильнее всех! Судьбы мира в его руках, худых и мускулистых, опутанных серо-голубыми жилками. Восемь веков, прошедших со дня основания Рима, заключены в Калигуле. Он — символ народа, призванного управлять другими землями. Слабость, болезненная бледность, пот на пористой коже умиляли Цезонию. Морща узкий лоб, она мучительно размышляла.

Решившись, Цезония попыталась подняться. Гай Цезарь, уловив её движение, вцепился в округлости женского тела.

— Не уходи, Друзилла!

Цезония дотронулась полуоткрытыми губами его рта. Прикосновение походило на поцелуй, но было слишком мимолётным, чтобы считаться таковым.

— Я сейчас вернусь, — пообещала она. — Принесу лекарство от боли.

Матрона метнулась в кубикулу, прилегавшую к покоям Друзиллы. Склонилась в углу над пыльным сундуком. Под старыми туниками, изъеденными молью, хранился ларец орехового дерева. Цезония открыла его ключом, спрятанным в потайном отделении сундука. Пахнуло сухими травами и пыльной горечью толчёных порошков. Цезония отыскала склянку, наполненную зеленовато-коричневым снадобьем. Год назад она купила приворотное зелье в таинственной лавке косоглазой Локусты. «Разбавь малую долю сего в кубке вина и дай выпить мужчине, — шёпотом объяснила ей гречанка-травница. — Внезапная любовь к тебе сведёт его с ума!»

Цезония намеревалась подсыпать зелье мужу, охладевшему к ней после того, как узнал об изменах. Не успела. Муж дал ей развод, вернув часть приданного. Приворотного зелья он не отведал. Обезумел не от любви, а от ненависти к жене. Для этого ему не понадобились толчёные травы Локусты. Неумело растратив деньги, полученные при разводе, Цезония ютилась в холодной, снятой задёшево кубикуле. Что ждало бы матрону, не повстречайся она с императорской сестрой?

Вспомнив о Друзилле, Цезония презрительно скривилась. Слабая, безвольная Друзилла казалась ей дурочкой, не умеющей пользоваться положением. О, если бы Цезония очутилась на её месте! Рим дрожал бы под властью могущественной женщины!

Цезония удовлетворённо улыбнулась. В мечтах она видела себя рядом с императором. Её губы касаются уха Калигулы и вшептывают советы о том, кого приблизить, а кого наказать, отняв имущество… Даже не в мечтах это мерещилось Цезонии, а в склянке, которую она держала перед глазами. Растолчённые до мелкого порошка, там смешались маковые зёрна, стебли конопли, засушенный мозг телёнка и прочая мерзость, название которой Локуста выговорила на непонятном, ведьминском языке.

Вздрагивая от волнения, Цезония бросила в кубок щепотку снадобья. Тщательно перемешала указательным пальцем. Не было времени искать ложку. Император жалобно стонал в опочивальне, Друзилла могла вернуться в любое время.

Она вернулась в опочивальню, неся кубок на серебрянном подносе.

— Выпей, Гай Цезарь! — попросила томным голосом.

Калигула приподнялся на ложе и открыл глаза. Лишь сейчас он он узнал женщину, которую принял за Друзиллу.

— Цезония? — удивился он.

Она присела рядом с императором. Калигула ощутил сквозь благовония запах её тела. Чужой, неприятный запах непривлекательной женщины. «Как можно спутать её с Друзиллой?» — удивился Гай.

Цезония с настойчивой мягкостью поднесла императору кубок с вином. Пряно пахнущий напиток плескался, обещая спасение от невыносимой боли. «Может, вино отравлено? — мелькнула подозрительная мысль. — Что знаю я об этой странной Цезонии?»

Гай резко отстранил кубок.

— Сначала пей ты! — хмуро велел он.

Матрона улыбнулась. Озорная насмешка мелькнула в серых выпуклых глазах. Она поднесла к губам вино и медленно отпила. Затаив дыхание, Гай следил за длинной женской шей. По неуловимому движению он понял: Цезония проглотила вино. Отравы можно не опасаться.

Императору стало стыдно: «Испугаться женщины! Глупого вздорного создания, созданного для удовольствия и продолжения рода!» Другая половина мозга напоминала Гаю, что женщины тоже бывают умны и хитры, и вполне могут подлить отраву в вино. Он отмахнулся от второй мысли. Калигула привык следовать первому, необдуманному порыву.

Он почти вырвал кубок из рук Цезонии. Выпил до дна горький, смешанный с травами напиток. На дне кубка остался густой тёмный слой осадка. Увидев его, Цезония испугалась: «Вдруг снадобье не подействует?!»

Спокойно улыбаясь, она засунула тонкий палец в кубок императора. Подцепила осадок и поднесла его к губам Калигулы.

— Лекарство не растворилось и осело на дне, — объяснила она, придавая низкому голосу убедительность.

Пьянея, Калигула послушно облизал палец Цезонии. В вине таилось что-то дурманящее. Никогда прежде Гай не пил такого вина. Боль исчезла, её сменило приятное головокружение. Калигула ощутил прилив сил, но не сумел подняться с ложа. Голова его болталась, тонкие губы растянула глупая улыбка. Невзрачная Цезония чудилась прекрасной богиней. Калигула решительно потянулся к ней, но на самом деле его руки пошевелились почти незаметно.

Цезония радостно склонилась над императором. Приворотное зелье действовало. Измельчённые мак и конопля одурманили Калигулу. Цезония решила, что успехом она обязана мозгам телёнка и приворотным словам, которые Локуста утробным голосом нашептала в склянку.

Гай видел Цезонию странным образом. Её узкое лицо двоилось и, одновременно, казалось неправдоподобно чётким. Он различал мелкие поры под белилами и мягкие светлые волоски над верхней губой матроны. Запах Цезонии смешался с горячим дыханием Гая, заполонил опочивальню, вытесняя слабый аромат Друзиллы. Он быстро привык к навязчивому, поначалу не понравившемуся ему запаху Цезонии. Гай чувствовал прикосновение её полуткрытых губ, длинного прохладного тела и рассыпавшихся волос. Не было сил ни противиться Цезонии, ни обнять её. Мысли и слова уплыли из головы под влиянием снадобья.

Женщина оседлала его, словно всадник — покорную лошадь. Гай чувствовал узкие руки на своём животе, который оказался обнажённым. Калигула даже не заметил, что Цезония успела снять с него, безвольного, тунику. Тонкие серебрянные браслеты, касаясь кожи живота, щекотали и будоражили его. Плоть подалась навстречу Цезонии, отвечая томным, медлительным покачиваниям женщины. Он кричал, чувствуя, как острое наслаждение охватывает его. Цезония торжествовала, откинув голову. Не Калигула овладел ею — Цезония сама овладела Калигулой!

XLI

Друзилла возвращалась во дворец в сумерках. Сердце билось учащённо, когда она предвкушала близкую встречу с Гаем и ночь, наполненную запретными, болезненно-сладкими ласками.

Улица походила на узкий длинный колодец. Справа возвышалась четырехэтажная инсула, выложенная из серых камней разного размера. Слева — другая, удивительно похожая на первую. Заходящее солнце ещё золотило черепичные крыши, а из подвалов домов уже выползала темнота. Носилки Друзиллы загораживали всю улицу. Случайным прохожим приходилось прижиматься спиною к стене, чтобы освободить проход.

В полуоткрытых окнах поочерёдно вспыхивали светильники. Хозяйки, отложив в сторону пряжу, выгоняли наружу мошкару и захлопывали деревянные ставни. Квириты возвращались домой. Друзилла сквозь прозрачные занавеси лениво наблюдала за тёмными угловатыми фигурами, проплывающими мимо неё. Грубые туники плебеев, сшитые из бурой мешковины, смешили девушку. В Палатинском дворце даже рабы одеваются роскошнее.

Юноша лет двадцати, обгоняя медлительные носилки Друзиллы, дерзко заглянул внутрь. Восхищённо присвистнул, оценив по достоинству рыжеволосую красавицу. Но почти сразу презрительно скривился: он узнал сестру Гая Цезаря.

— Проклятая! Соблазнила нашего императора! — процедил он сквозь зубы. — К родному брату забралась в постель!

Юноша бросил медный асс торговке яйцами, которая возвращалась домой с непроданным товаром. Выхватил из корзины яйцо и метко швырнул его в носилки Друзиллы. Злорадно засмеялись случайные прохожие, поощряя юношу.

Яйцо разбилось о витой столбик и растеклось противными соплями. Капли желтка запачкали щеку девушки. Горько скривившись, Друзилла отёрла лицо покрывалом.

— Прикажи догнать негодяя, госпожа! — озабоченно крикнул один из носильщиков.

Друзилла испугалась, подумав: «Если рабы опустят носилки на землю — плебеи сбегутся со всех сторон. Забросают меня, беззащитную, яйцами или гнилыми яблоками. Почему я не взяла с собой охрану? Никогда больше не появлюсь на улицах Рима без вооружённых солдат!»

— Не останавливаться! — отчаянно крикнула она. — Скорее во дворец!

Носильщики ускорили шаг. Они почти бежали, выкрикивая:

— Дорогу носилкам благородной госпожи Юлии Друзиллы!

Друзилла прикрыла лицо покрывалом и заплакала. Она — соблазнительница! Знает ли этот недобрый юноша, как тяжело одинокой пятнадцатилетней девушке жить без ласковой поддержки и любви? Мать и отец мертвы. Строгая бабка постоянно суёт в руки веретено и отчитывает за каждый промах. Только Гай пообещал ей нежность, понимание и любовь. Как измучила Друзиллу недозволенная страсть! Теперь на хрупкие плечи двадцатичетырехлетней девушки легла ответственность за то, что содеяли оба. Гая Цезаря никто не обвиняет в слабости к сестре. Плебс по-прежнему любит молодого императора. Гнилые яйца предназначаются одной Друзилле.

Носилки остановились около широкой мраморной лестницы. Не дожидаясь помощи рабов, Друзилла выбралась из носилок. Легко перепрыгивая через ступени, вбежала во дворец. Она миновала просторный атриум, под сводом которого расстаяло эхо её шагов. Спустилась по ступеням в сад и в изнеможении остановилась около статуи Ливии, любимой супруги императора Августа. Мраморная прабабка с мудрой иронией смотрела на запутавшуюся в жизни правнучку.

Калигула у фонтана о чем-то спорил с сенаторами. Хмурился, вызывающе гримасничал и пренебрежительно махал руками. Заметив Друзиллу, он прервал спор на полуслове и поспешил к ней.

— О, Гай! — простонала она, падая в его объятия.

Калигула приподнял её лицо. Вытер ладонями слезы, помутневшие от белил.

— Кто посмел обидеть мою возлюбленную?! — кулаки Гая Цезаря сжались в приливе бессильной злости. — Если кто-то тронет тебя хоть пальцем — я перережу глотку всему Риму!

Он прижал к себе Друзиллу с необузданной силой. Кольцо с орлом, повёрнутое внутрь, оставило отпечаток на плече девушки. Словно знак или клеймо, говорящее: Юлия Друзилла принадлежит императору и никуда от него не денется!

— Жители Рима оскорбили меня, — пожаловалась девушка. — Наша любовь им кажется мерзостью.

— Гадкий, дрянной город! — пробормотал Калигула. — Я отомщу римлянам, когда сочту нужным!

Он накинул на плечи Друзилле край лиловой мантии и увёл её во дворец. Сенаторы издали наблюдали, как Гай Цезарь склоняется к сестре и полураскрытыми губами целует её рыжие волосы. Вызывающе прикрыв сестру императорской мантией, Калигула показал сенаторам, что делит с нею и жизнь, и власть.

— Я согласна выйти замуж за Марка Лепида, — вздохнула Друзилла, положив голову на плечо Калигуле. — При условии, что он никогда не коснётся меня.

— Коснуться тебя? Пусть только осмелится — и я отрежу ему мужское достоинство! — пригрозил Гай.

XLII

Невеста была молчалива и презрительно холодна. Жених с равнодушным видом рассматривал узор, вышитый по подолу его туники. Они обещали друг другу верность, не веря собственным клятвам.

Марк Эмилий Лепид приходился двоюродным братом Гаю Цезарю и Друзилле. Его мать, Юлия Младшая, была старшей сестрой покойной Агриппины. Бедный, бедный Марк Эмилий! Растратив наследство, он жил подачками Калигулы. Из рук императора брал деньги. Из его же рук принял ненужную жену и позорные слухи, окружающие её.

Отвернувшись в разные стороны, жених и невеста произнесли положенную брачную формулу и превратились в мужа и жену. Отстранённым взглядом Друзилла наблюдала, как десять свидетелей ставят подписи под брачным контрактом. Гай Цезарь первым подписал его и раздражённо отбросил в сторону гусиное перо. Скрывая истинные чувства, он ободряюще улыбнулся бледной невесте.

Марк Лепид смотрел на контракт нежнее, чем на Друзиллу. Он знал, что согласно завещанию Гая Цезаря она — наследница его власти и состояния. А он, законный супруг, вправе распоряжаться её имуществом. «Гай Цезарь может изменить завещание, — лихорадочно раздумывал Марк Лепид, машинально исполняя положенные обряды. — О! Если бы он умер завтра или послезавтра!» Лепид прижмурился. Лицо Калигулы превратилось в мутное светлое пятно. Марк с лёгкостью представил собственную голову на месте императорской — в ореоле золотого венца.

— Этой ночью непременно займитесь продолжением рода Эмилиев! — с озорным весельем пожелал молодожёнам патриций Марк Лициний.

Друзилла деланно улыбнулась, отыскивая взглядом любителя традиционных свадебных пожеланий. Новое обручальное кольцо сдавило ей палец. Разглядывая его, Друзилла вспоминала свадьбу с Луцием Кассием Лонгином. Железное кольцо Кассия она хранила на дне ларца с драгоценностями. Порою Друзилла доставала его, вертела в тонких медовых пальцах и думала о Кассии. Как он живёт в далёком Эфесе? Одинокий, замкнутый, он полностью отдаётся государственным делам, стараясь забыть о Друзилле! Вызывая в памяти смуглое красивое лицо Кассия, она беззвучно плакала. Опомнившись, вытирала слезы, чтобы Гай не заметил их.

Свадебный обряд близился к концу. Друзилла послушно произносила нужные слова, делала нужные жесты. Но её душа отсутствовала.

Невеста опомнилась, лишь когда сваха взяла её за руки и повела на брачное ложе. Пьяная возбуждённая толпа валила следом. Жениха, чьё узкое длинноносое лицо было наполовину прикрыто растрёпанным венком, вёл император. Друзилла хотела иронично усмехнуться, но не смогла. «Гай лично укладывает другого мужчину в мою постель», — эта мысль вызывала не горькую иронию, а боль в сердце.

Друзилла и Лепид улеглись в широкую постель. Жених неловко примостился на краю ложа. Невеста застыла на другом, натянув до подбородка жёлтое покрывало. Пространство между ними оказалось достаточным, чтобы поместилось два человека. Розовые лепестки, усеявшие ложе, посыпались на пол.

Гости, под шумок последних вольных пожеланий, покидали жениха и невесту. Иные оборачивались на пороге, окидывая молодых супругов откровенно похотливым взглядом. Последнего задержавшегося нетерпеливо вытолкнул Гай.

— Убирайтесь поскорее! — грубо крикнул он, остановившись на пороге опочивальни и упёршись расставленными руками в дверные косяки. — Не мешайте таинству любви!

Калигула с шумом захлопнул дверные створки. Гости опешили, сообразив, что император остался в свадебной опочивальне. Передёрнули удивлённо плечами и ушли, втихомолку обсуждая подробности свадьбы.

Гай Цезарь, вздёрнув левую бровь, тяжело посмотрел на Лепида. Подошёл к свадебному ложу и замер, нависая над испуганным женихом. Винный запах вырывался изо рта Калигулы с каждым вздохом.

— Все видели, как ты лежал в одной постели с Друзиллой! — проговорил он с хриплостью, выдающей волнение. — Этого достаточно, чтобы никто не сомневался в законности брака.

Лепид согласно кивнул. В тёмном взгляде появилась насторожённость.

Калигула подавил нахлынувшее желание придушить Лепида. «Двоюродный брат, близкая родня! Рос одиноким, как и я! Его мать была сослана за разврат, моя — из-за вражды с Тиберием. Мы могли бы стать друзьями. Но я открыто презираю Лепида. Угадываю в нем скрытую ненависть, смешанную с завистью!»

Гай схватил Лепида за тощую волосатую ногу и грубо стащил с постели.

— Пошёл прочь! Ты свою роль сыграл. Остальное сделаю я! — отрывисто заявил он.

Марк Лепид поднялся, потирая ушибленную спину.

— Как тебе угодно, Гай Цезарь! — улыбнулся он, старательно изображая добродушие.

Калигула нетерпеливо махнул рукой, прогоняя Лепида. Марк стянул с головы мешающий венок и небрежно бросил его в угол. Подойдя к двери, он мимоходом оглянулся. Гай Цезарь, скинув сандалии с позолоченными ремешками, забирался на брачное ложе Марка Лепида.

Марк Лепид вышел из опочивальни и осторожно прикрыл за собой дверь. С циничным одобрением прислушался к возне, доносившейся изнутри. Друзилла, злая и молчаливая во время обряда, смеялась. «Ну и пусть! — решил он. — Она мне не нужна! Благодаря свадьбе я вплотную приблизился к императору. Я, как и он, тоже правнук Августа!»

XLIII

Марк Лепид поселился в Палатинском дворце. Его кубикула соседствовала с покоями Друзиллы. Часть дня он проводил у жены, чтобы убедить всех в законности брака.

Лепид, скучая, рассматривал картинки на мозаичном полу. Он сидел на ложе для чтения, свесив правую ногу и поджав под себя левую. Друзилла, надменно молчаливая, смотрелась в зеркало. Гета сосредоточенно расчёсывала рыжие волосы госпожи, словно совершала священнодействие.

«Зачем мне враждовать с Друзиллой, если можно вкрасться к ней в доверие? — наблюдая за плавными жестами рабыни, размышлял Лепид. — С её помощью я могу узнать о мыслях Гая Цезаря».

Лепид остановился за спиной Друзиллы. С небрежной лёгкостью оттолкнул рабыню-германку и выхватил черепаховый гребень из её рук. Друзилла с удивлением наблюдала в зеркале странное поведение Лепида.

— Прекрасные волосы, — склонившись к тонкой шее девушки, произнел он. — К сожалению, твоя рабыня не умеет обращаться с ними.

Друзилла скривила губы в гримасе недоверия. Марк Лепид, равнодушный или льстивый, не нравился ей. Но все же, он сумел зацепить в ней струнку женского кокетства.

— А как надо? — приглаживая ладонью светло-рыжую прядь, спросила она.

Лепид удовлетворённо улыбнулся. С видом знатока перебрал склянки с притираниями, расставленные перед зеркалом на ореховом столике. Открыл одну, понюхал и небрежно отставил в сторону. Взял другую, подцепил кончиком пальца содержимое и осторожно лизнул.

— Миндальное масло, — заявил он. — Женщины втирают его в кожу, чтобы придать ей особую мягкость и сияние. Вели рабыне умащать им волосы. Вот так, — Лепид растёр масло кончиками пальцев и погрузил руки в мягкие кудри Друзиллы.

Волосы ярким золотом переливались сквозь пальцы Лепида. Он мягко массировал корни волос и кожу головы. Друзилла расслабилась, отдаваясь нежным прикосновениям. Лепид пристально наблюдал за ней сквозь полуопущенные веки. Уловив мгновение, когда на губах Друзиллы появилась дрожащая улыбка, Лепид заговорил обворожительным тоном:

— Делай это ежедневно, и к исходу месяца твои волосы обретут ослепительный блеск. Как ты прекрасна! — восхищённо вздохнул он, встретив в зеркале взгляд Друзиллы. — Достойна быть императрицей, как никакая другая римская матрона!

Друзилла напряжённо вздрогнула. Лепид продолжал мягко втирать масло в корни волос. Ему хотелось обезволить её, подчинить своим завораживающим прикосновениям.

— Я страдаю оттого, что мне не позволено прикоснуться к тебе! — мелодично шептал Марк Лепид. — Будь я императором — ты стала бы моей императрицей!

«Соглашайся, глупая! Выдай мне секреты братца-любовника! А уж я найду, как правильно использовать их!» — скрывая раздражение под улыбкой, думал он. И сильнее надавливал пальцами на голову Друзиллы. Хотел, чтобы его воля пробежала по нервным окончаниям и влилась в мозг девушки.

Друзилла лениво качнула головой. Массаж, поначалу приятный, надоел и начал раздражать.

— Достаточно, Лепид! — мягко, без привычного высокомерия, попросила она. — Теперь уходи. Позволь мне побыть одной.

Лепид послушно отступил к двери. Друзилла, повернув голову, смотрела на него широко раскрытыми глазами. «Самое время уйти! — влюблённо улыбаясь жене, думал он. — Пусть в одиночестве внимательно обдумает мои слова».

Обернувшись напоследок, он взглядом тёмных, близко посаженных глаз велел Друзилле: «Предай брата, и мы с тобой займём его место!»

Друзилла отвернулась в смятении. Марк Лепид пугал её. Закрыв глаза, она бессильно уткнулась лицом в сложенные крест-накрест руки. Кто-то с ласковой настойчивостью потянул её за край столы. Друзилла приоткрыла один глаз. У её ног на коленях стояла Цезония.

— Не доверяй Марку Лепиду! — разведённая матрона просительно сложила узкие ладони.

— Ты слышала? — тихо спросила Друзилла.

Цезония утвердительно затрясла острым подбородком:

— Лепид хочет стать императором вместо Гая Цезаря! Кровь Августа заговорила его честолюбию.

Друзилла простонала сквозь зубы:

— Я никогда не допущу этого!

Цезония поднялась с колен. Теперь она возвышалась над сидящей Друзиллой. Слабая, растерянная императорская сестра потянулась к сильной подруге в поисках поддержки. Цезония, снисходительно обняла Друзиллу и прижала к груди. Друзилла нервно всхлипнула, пряча лицо в складках зеленой столы подруги.

«Слишком слаба! — думала Цезония, глядя в серебрянное зеркало, поверх головы Друзиллы. — Слабые должны уходить, чтобы осводить место сильным!»

— Успокойся! — ласково произнесла она, гладя растрёпанные волосы Друзиллы. — Мы победим Марка Лепида, действуя хитро и осторожно.

Друзилла послушно кивнула. Всхлипывание потрясало её хрупкие плечи.

— Ты должна выпить успокоительный настой, — заметила Цезония.

Оставив Друзиллу около зеркала, матрона вернулась в свою кубикулу. Задвинув дверь маленьким столиком, вытащила из угла сундук с травами.

«Гай Цезарь не заговаривает со мной, — размышляла она. — Ничего, я подожду. Прийдет время, когда ласки Друзиллы уже не смогут излечить его от головной боли. Тогда он вспомнит о моем снадобье из телячьего мозга и придёт ко мне, покорный и послушный!»

Друзилле Цезония приготовила другое питьё. Помимо маковых зёрен и толчёной конопли, матрона добавила в воду порошок, который Локуста продавала дороже других.

— Выпей это! — вернувшись к девушке, Цезония поднесла ей наполненный кубок. — Тебе станет легче.

Друзилла послушно сделала два глотка. Цезония материнским жестом поддерживала её за плечи. Серые глаза матроны пристально следили за движениями влажных губ Друзиллы. Мелкие капли питья повисли на верхней губе. Друзилла кончиком языка слизнула их.

Цезония почувствовала, как стук сердца отдаётся в висках с непередаваемой силой. «Пей свою смерть!» — чуть не крикнула она.

XLIV

Вечерами к Палатинскому дворцу съезжались носилки. Пресыщенная римская знать собиралась на званые обеды Калигулы. Мужчины, кутаясь в тоги, важно беседовали о достоинствах выдержанных вин и роскошных кушаний с императорского стола. Женщин, похожих на бабочек в невесомых цветных одеждах, манило сияние, исходящее от титула «цезарь».

Томная греческая музыка, ослепительный блеск драгоценностей в вырезах женских туник. Запах благовоний, заглушающий винные испарения и телесный пот. Полуобнажённые рабы и рабыни, которые, пританцовывая, разносят вкусные блюда. Неистощимая фантазия Гая Цезаря: то он велит покрыть мальчиков-виночерпиев золотой краской; то впустит в триклиний павлинов с рубиновыми браслетами на радужных шеях; то въедет к собравшимся гостям на спине приручённого льва. Все это делает неповторимыми и манящими праздники на Палатине.

Гай Цезарь принимал гостей, лёжа между Друзиллой и Марком Лепидом. Порою император целовал узкую ладонь сестры и говорил ей слова — неслышные, но безошибочно понятые всеми. В такие моменты гости, не переставая жевать, расглядывали длинноносого Лепида. Замечая всеобщее внимание, Лепид смеялся с нарочитой громкостью. Крупные жёлтые зубы, обнажившись в смехе, напоминали лошадиные.

Гай Пассиен Крисп, кушая фазанов, перемигивался с Агриппиной. Вдова Агенобарба ещё не сняла тёмных одежд. Но, появляясь в обществе, веселилась так, словно муж её умер года три назад. Крисп недавно отверг Домицию и вернул ей принесённое приданое. Брошенная матрона ежедневно ездит к гробнице брата на Аппиевой дороге. Рассыпается в жалобах, обнимая серебрянную урну. Проклинает неверного супруга и забывшую о скорби Агриппину. Но до сих пор Домиция не догадалась о тайне, связавшей этих двоих.

Крисп, набравшись смелости, подошёл к императору. Почтительно склонился около его ложа.

— Гай Цезарь! Позволь мне попросить тебя о милости.

— Говори! — кивнул Калигула.

— Недавно ты выдал замуж одну сестру. Выдай и вторую, утомлённую вдовством.

Калигула рассмеялся, отыскивая взглядом Агриппину. Она вела ничего не значащий разговор с Эмилией Лепидой, сестрой Марка. Но, насторожившись, прислушивалась к разговору брата и любовника.

— За тебя? — озорно прищурился император. И, не ожидая ответа, велел Криспу: — Подай мне блюдо с устрицами.

Изысканный патриций послушно принёс со стола указанное блюдо.

— Открывай их и ложи мне в рот.

Прислуживать Калигуле стоя было неудобно. Крисп присел на подушку, лежащую у закрученной ножки обеденного ложа. Вскрыл ножиком раковину, понюхал склизкую устрицу, проверяя свежесть, и поднёс императору.

— Никогда ещё мне не прислуживал такой богатый раб! — удовлетворённо заявил Калигула, скользнув глазами по драгоценным камням в перстнях Криспа.

Патриций покраснел, мучительно давясь стыдом. Около императорского ложа лежала холёная пантера, прикованная к столбику позолоченной цепью. С ошейника свисала усыпанная изумрудами табличка с именем владельца животного: «Гай Юлий Цезарь Август Германик, принцепс и император». Довольно урча, пантера обгладывала кабанью ногу. «Даже в рабстве можно найти преимущества, если подольститься к хозяину», — подумал Крисп.

— Мы все твои добровольные рабы, Гай Цезарь! — заявил он, обводя рукой гостей.

Патриции, только что насмехавшиеся над Криспом, согласно закивали. Крисп торжествовал: «Я рабски прислуживаю императору, но остаюсь при этом умен. А вы — рабы и дураки!»

— Я отдам тебе Агриппину, — пообещал Калигула, доев последнюю устрицу. Вытерев губы о тогу Криспа, он заявил. — Мои сестры — самые желанные женщины Рима. Все стремятся лечь с ними постель, словно других сестёр на свете и не существует. У тебя есть сестра, Крисп?