Святой - Мент

Андрей бросился к нему, холодея от дурных предчувствий: неужели выстрел оказался смертельным? Осмотрев парня, пощупав пульс, успокоился, пуля попала в бедро и, не задев кости, прошла навылет. А неподвижность объяснялась просто — от боли и страха киллер был в обмороке.

Несколько секунд Андрей всматривался в его бледное лицо. Затем, вспомнив служебную инструкцию, тщательно обыскал парня. И тут его ожидал еще один, пожалуй, самый неприятный сюрприз — у бандита не оказалось никакого оружия…

Глава 7

СТРЕКОЗА

— Чует мое сердце, этот фрукт долго у нас не задержится! — не отрываясь от протокола, с глубокомысленным видом изрек Бабкин. И хотя он не удосужился уточнить, кого имеет в виду, коллеги сразу догадались, что речь идет об их новом начальнике, Андрее Корнилове, который за неделю работы в отделении успел здорово «отличиться». Одно дело о задержании целой банды киллеров чего стоило: взрыв, погоня, стрельба на поражение и море крови. Не хуже, чем в детективных романах Данила Корецкого.

Кстати, на того парнишку, который, по утверждению Корнилова, был чуть ли не главным исполнителем, так и не завели уголовного дела. Оружия при нем не оказалось, да и свидетелей того, что он участвовал в «заказнике», тоже не было.

Один из раненных Корниловым бандитов еще не вышел из шока, а второй упорно открещивался: знать не знает никакого юнца в бейсболке. Сам же киллер с пеной у рта доказывал, что на месте преступления оказался совершенно случайно. А убегал потому, что испугался, увидев, как прямо на него прет мужик с пистолетом.

Подозреваемого пришлось отпустить. А тот еще грозился подать на Корнилова в суд за превышение служебных полномочий и необоснованное применение огнестрельного оружия…

Возможно, инцидент удалось бы замять, если бы задержание преступников Корнилов исполнил более профессионально. А так он чудом не задел прохожих, которых угораздило оказаться на его пути.

Киллера отпустили, несмотря на бурные протесты Корнилова. После этого случая Главк неделю на ушах стоял. Посыпались бесконечные проверки, и теперь начальник отделения Бухвостов начинал рабочий день с корвалола. А всеведущие журналисты, разузнав о стрельбе на улице Столетова, окрестили Корнилова «крутым Уокером». Не далее как вчера в одной из газет даже появилась ироническая статья по поводу происшедшего, где Андрей Корнилов был представлен этаким тупоголовым солдафоном, которому дай только повод пострелять.

Правда, Корнилов оказался парнем необидчивым. И, несмотря на очевидность фактов, твердо держался своей позиции. Ни в какую не хотел признаваться в том, что ошибся, приняв честного гражданина за бандита. Твердил, что своими глазами видел, как тот стрелял в жертву… Короче, упрямо стоял на своем, чем и заслужил «расположение» со стороны Бухвостова в виде выговора.

Поэтому предположение, высказанное Бабкиным, никого не удивило. Только Миша Гурвич, успевший проникнуться к Корнилову симпатией, сухо уточнил:

— Это почему же не задержится?

— А потому, дурья башка, что он среди нас, как белая ворона. А белых ворон, как известно, не любят. Где это видано, чтобы простой , пусть даже начальник оперативно-сыскной бригады, — отстаивал свою точку зрения. Ему же Бухало русским языком сказал: «Андрей, ты не прав! Задержал не того, кого надо. За находчивость и мужество объявляем тебе благодарность, но того парня надо отпустить!» И после такого явного намека он еще пытается доказать, что белое это белое, когда начальство твердит, что оно черное.

После этого страстного монолога Гурвич задумался, а затем спросил:

— Значит, ты допускаешь, что тот малый, которого отпустили, участвовал в деле?

— Я не то что допускаю, — рассмеялся Бабкин, оторвавшись от бумаг, — я уверен в этом на все сто… нет, на сто десять процентов. Просто его работодатели, честь им и слава, сработали оперативно, наняли толкового адвоката, дали на лапу кому следует, подняли свои связи. Наш Бухало и не заметил, как попался на крючок. В результате убийца на свободе, а Корнилов по уши в дерьме. А меньше бы ерепенился, никакого выговора бы не было.

— Мне кажется, ему наплевать, что о нем думают и говорят, — высказался Калина. Бабкин энергично закивал.

— Вот-вот, я же говорю, белая ворона. Думает, что ему под силу переделать мир. Для этого нужно не только кулаками махать да из пушки постреливать, но и головой думать. Окажись я в его положении, пристрелил бы мерзавца на месте.

Теперь ходил бы героем, а не шутом гороховым. А так этого козла малолетнего рано или поздно все равно пришьют. Свои же. Чтобы не болтал лишнего. Зато репутации Корнилова конец! Уже ничем не отмоешь!

— Ну какая же ты сволочь. Бабкин, — не выдержал Дорофеев, до сих пор хранивший молчание. — Лично мне Корнилов нравится. Нормальный, свойский мужик.

Выпить может, да и по матушке загнуть. Не корчит из себя интеллигента. И к нам, между прочим, относится нормально. Советуется, не то что долбаный Сомов. Так что, Леха, Корнилова не трожь!

— Опять я оказался крайним! — возмутился Бабкин, замечание Дорофеева задело его за живое. — Да я ничего не имею против этого героя образца Великой Отечественной. И все же попомните мое слово: он у нас долго не продержится. Не гибкий он, не умеет подлаживаться под ситуацию. И опыта в оперативной работе у него маловато.

— Ну, опыт — дело наживное, — многозначительно заметил Дорофеев. — Вспомни, какой ты был зеленый, когда пришел. Если бы не я, век бы тебе, Леха, не осилить даже азов оперативной премудрости. А что до всего остального, то тебя просто-напросто заело. До этого в нашем отделе самым крутым парнем считался ты.

А после того, как пришел Андрюха Корнилов, твой номер стал вторым… А ведь лихо, мужики, он один троих киллеров уделал? Не всякий спецназовец управился бы!

Бабкин пожал плечами и уткнулся в бумаги, демонстрируя свое несогласие с майором, хотя его поза, выражение лица красноречиво свидетельствовали о том, что в словах Дорофеева имеется зерно истины. В глубине души Леха и впрямь испытывал белую зависть к новому начальнику. Однако в этом он не хотел признаваться даже самому себе…

* * *

Девушка, сидевшая напротив Корнилова, была хорошенькой и совсем юной. На вид лет шестнадцать, не больше. Этакая длинноногая стрекоза с большущими глазами и чувственными алыми губками. Даже огромный кровоподтек на правой щеке и глубокие царапины, умело замаскированные тональным кремом, ничуть не портили ее ангелоподобную внешность. Казалось, все, что девушка рассказывает охрипшим от слез голосочком, она только что выдумала, чтобы вызвать к себе жалость и сочувствие. А может, была и какая-нибудь другая Причина.

Андрей поверил ей не сразу, уж слишком не правдоподобной выглядела ее история, просто фантастической! Впрочем, синяки на руках и разукрашенная физиономия были достаточно убедительны.

Девушку звали Леной Стрельцовой. Год назад она окончила школу, в институт не поступила, не повезло. Устроиться на приличную работу не смогла, а убирать подъезды и мести улицы наотрез отказалась. Все это время перебивалась одноразовыми заработками на рынке, разносила напитки и сигареты. Неделю назад наткнулась на объявление в газете. Довольно заманчивое объявление…

— Там было сказано, — дрожащим от слез голосом рассказывала девушка, — что некой коммерческой фирме требуются девушки до двадцати пяти лет с хорошими внешними данными. Работа серьезная, без интима. Высшее образование необязательно. Ну я и решила позвонить… Ответил мне вполне интеллигентный мужчина. Представился Павлом Андреевичем. Мы с ним побеседовали минуты три, он выяснил мои паспортные данные, расспросил о родителях, о предыдущих местах работы. И сразу пригласил на собеседование, пообещав, что, если я им подойду, мне станут платить в месяц двести пятьдесят долларов…

Лена, конечно же, согласилась и в тот же вечер поехала по указанному адресу. Открыл ей толстый хромой мужчина лет пятидесяти. Он был мало похож на солидного работодателя. Во-первых, одет небрежно. Во-вторых, не стрижен. Да и квартира, куда Лена после недолгих колебаний вошла, ничем не напоминала офис.

Обыкновенная хрущевка с низкими потолками и давно не мытыми полами. Толстяк тут же захлопнул за нею дверь, проводил в гостиную и предложил кофе. Пока Лена судорожно раздумывала, как ей поскорее ретироваться, стал рассказывать небылицы про свою фирму. Они, мол, занимаются рекламой, и им нужны симпатичные молоденькие девушки с длинными ногами. Распинался около получаса, а затем началось самое страшное: Павел Андреевич, несколько минут назад сама любезность, вдруг повалил Лену на диван и стал стаскивать с нее колготки. Она пыталась закричать, однако, увидев в руках у толстяка пистолет, растерялась.

— Молчи, сука, а то пристрелю, — пригрозил тот, расстегивая на себе брюки.

Лена была в таком шоке, что даже не сопротивлялась. Павел Андреевич ее не только изнасиловал, но и основательно избил. А потом заставил голышом позировать перед видеокамерой. После всего этого предложил ей стать девушкой по вызову и работать под его «крышей». Аргументировал тем, что в ее положении зарабатывать деньги проституцией наилучший вариант. А ситуация у Лены в самом деле было хуже некуда: мать-алкоголичка, младший брат-инвалид, никакого образования, кроме десяти классов… И еще эта проклятая кассета, которой Павел Андреевич собирался ее шантажировать. Тем не менее она наотрез отказалась. Насильник не удивился.

Лишь сказал, как бы, мол, ей не пришлось пожалеть. Короче, из проклятой квартиры Лена выбралась только в шесть утра. Вместо прощания толстяк пригрозил, что если она кому-нибудь расскажет о своем «маленьком приключении», ее убьют.

Через несколько дней насильник позвонил и напомнил о своем предложении.

Лена, с трудом оправившаяся от произошедшего, едва не свихнулась от ужаса. Было ясно, что новый знакомый так просто не отступится от своей идеи сделать ее проституткой. Девушка решила, что единственный выход пойти в милицию.

Андрей отправил ее в соседний кабинет писать заявление, а сам вызвал к себе Бабкина и Калину. Коротко изложил суть происшедшего, подкрепляя известные ему факты эмоциональными восклицаниями. Он был уверен, что коллеги разделят его энтузиазм и бросятся на поиски хромого сутенера. Однако Андрей ошибался.

Бабкин, скептически выслушав начальника, усмехнулся и пробормотал непристойность, а Калина вообще уткнулся носом в газету недельной давности.

Андрей удивился, он ожидал хотя бы сочувствия к судьбе Леночки Стрельцовой.

— Я что-то не понял, мужики, — озадаченно проговорил он. — Чего вы такие кислые? Девчонке-то надо помочь. Или я опять не туда поехал?

Бабкин, криво усмехнувшись, поправил узел яркого галстука и с видом умудренного старца произнес:

— Андрей, девчонке помочь невозможно.

— Почему?

— Для возбуждения уголовного дела улик маловато. Ты у нас без году неделя, многих нюансов не просекаешь. Вот ты отправил девчонку писать заявление…

— А что, не надо было?

— Нет, по закону все верно, но… — Последовала глубокомысленная пауза, после которой Бабкин с нажимом продолжил:

— Ну, напишет девчонка заявление, и что? Нам все равно не удастся доказать сам факт изнасилования.

Андрей, обалдевший от такого поворота, тупо спросил:

— Почему?

— Во-первых, свидетелей не было. Во-вторых, все это случилось неделю назад.

То есть медицинская экспертиза пролетает… Дело заглохнет, не успев раскрутиться. Если насильник не дурак, он давно избавился от улик, а кассету спрятал. А насчет изнасилования он может запросто заявить, что половой акт с потерпевшей был совершен с ее согласия. Сама к нему приехала, сама прыгнула в койку, сама изъявила желание сняться на видео. А что ее потом избили, к этому он отношения не имеет. По крайней мере, из его квартиры она выходила целой и невредимой… А уж предложение стать девушкой по вызову и секс под пистолетом полнейшая чушь… Хуже всего то, что хромой может и в самом деле ее проучить, узнав о заявлении в милицию. А коль он держит бордель, значит, при деньгах.

Стало быть, может подмазать следователя, и тот сочтет, что в действиях подозреваемого нет состава преступления…

— Подмазать следователя?

— А ты думаешь у нас работают одни ангелы с крылышками? Зарплату, между прочим, периодически задерживают, а следователи тоже люди. Питаться воздухом пока не научились… К тому же лично я не уверен, что твоя Леночка Стрельцова не водит нас за нос. А вдруг у нее свои счеты с этим хромым?

Бабкин был столь убедителен, что Андрей засомневался, а не поторопился ли он, пообещав Стрекозе поддержку и помощь. Кто его знает, может, поддавшись сентиментальным чувствам, он упустил что-то важное. Вдруг Леночка Стрельцова в самом деле нагло врет? Все-таки Бабкин и Калина в таких делах фальшь за версту чуют. И тут же мысленно возразил себе: «Да нет, не могла она мне соврать. У нее были такие глаза…»

В этот момент в кабинет, робко постучавшись, заглянула сама потерпевшая:

— Можно?

— Входи, — кивнул Андрей.

Лена переступила порог, кокетливо сощурилась, но, увидев в кабинете Бабкина и Калину, попятилась.

— Проходи, не стесняйся, — приободрил Андрей. — Это мои коллеги, старший лейтенант Бабкин и капитан Калина. Они скорее всего и будут заниматься твоим делом.

Старлей недовольно поморщился, но на сей раз обошелся без своих шуточек-подколочек.

— Если не трудно, Леночка, повторите еще раз то, что вы мне только что рассказывали, — вежливо, но твердо попросил Андрей.

Пока Лена, сбиваясь и краснея, повторяла свою историю, оперативники многозначительно переглядывались. Андрей не понимал, что означает этот странный обмен взглядами. Лишь интуитивно чувствовал: парни задумали что-то нехорошее. И как бы в подтверждение его мыслям Бабкин, перебив девушку на полуслове, вдруг спросил:

— Лена, а почему вы не обратились к нам сразу? Зачем было ждать целую неделю?

— Вы мне не верите? — вспыхнула та. — Думаете, засадить хочу этого козла?

Да на кой он мне сдался?

— Вы не ответили на мой вопрос! — В голосе старлея послышались суровые нотки.

— Почему не пришла сразу?.. — Лена посмотрела на Бабкина. — Испугалась. Да, мне было страшно. Страшно и стыдно. Я ведь считала себя неглупой девчонкой, а тут так вляпаться. Даже матери не сказала, что со мной произошло! Соврала, что избили какие-то малолетки.

— И она поверила?

— Да.

— Странно, — подал голос Калина, — что она не потащила вас в милицию…

Если бы моя дочь явилась домой в синяках, то… Впрочем, я могу ее понять. Если мне не изменяет память, года два назад вы уже обращались к нам с подобным заявлением?

Лена резко повернулась в его сторону.

— На что вы намекаете?

— А намекает он на то, уважаемая Елена Петровна, — невозмутимо подхватил Бабкин, — что тогда ваше заявление было липовым. Никто вас не насиловал, а обратились вы в милицию для того, чтобы сорвать побольше бабок с родителей вашего одноклассника, которого вы бездумно обвинили в столь тяжком преступлении.

Лена порывисто встала. Несколько секунд глядя в сторону, молча покусывала губы, затем обратилась к Андрею:

— Я лучше пойду. Извините, что оторвала вас от работы. Я знала, что после того заявления мне никто не поверит… — Горько усмехнулась и с каким-то надрывом добавила:

— Самое обидное то, что на этот раз я ничего не придумала!

Старый, хромой козел в самом деле взял меня силой! И в самом деле предлагал мне стать одной из его девочек…

Не договорив, Лена порвала заявление и, зажав в кулаке обрывки, бросилась к выходу. Опешивший Андрей пытался остановить ее, но было уже поздно, Стрекоза хлопнула дверью, даже не попрощавшись. Из коридора донесся цокот ее каблучков.

Когда он затих, в кабинете воцарилась гнетущая тишина, которую нарушил Бабкин:

— Огонь, а не девка! Ей бы не в комке торговать, а в театралку поступать.

Такой талантище пропадает! Сама Раневская позавидовала бы!

— А не пошел бы ты… сам знаешь куда! — в сердцах выругался Андрей. Что бы там ни говорили Бабкин с Калиной, Лене он верил. Может, два года назад ее и впрямь черт попутал, но нельзя же судить о человеке по однажды сложившемуся стереотипу.

Чтобы успокоиться, он принялся перекладывать на столе папки с документацией.

Ему вдруг страшно захотелось написать заявление об уходе и сегодня же сунуть его под нос Бухвостову. Работа в уголовном розыске не приносила ему ни малейшего удовлетворения. Здесь царили свои нравы, и он чувствовал себя лишним в этом муравейнике.

— Ты, начальник, не обижайся, — подал голос Калина, — эта девчонка не простая штучка. Мозги у нее в самом деле работают на пятерку с плюсом. Знаешь, что она учудила два года назад?

— Не знаю и знать не хочу! — отрезал Андрей. — Идите работать.

— Нет, ты послушай, — стоял на своем Калина. — Мать у нее алкоголичка, денег вечно не хватало, а девчонке хотелось выглядеть не хуже других. Вот она и придумала аферу с вымогательством. Дала своему однокласснику, а потом разорвала на себе платье, наделала ссадин и синяков и к нам. Орет: «Меня изнасиловали!», в глазах слезы, губки трясутся… ну прямо как сейчас. Я был молодой, необстрелянный, попался на удочку. Как говорится, проникся ее бедой. Завел дело, послал Стрельцову на медэкспертизу.

А через пару дней Леночка пришла и забрала свое заявление. Как оказалось, родители пацана заплатили ей кругленькую сумму, чтобы все замять. Под парня-то Леночка легла по собственной инициативе, но против заключения экспертизы ведь не попрешь. Вот родители и испугались. Я только потом просек, что меня за нос водят, а тогда, дурак, полдня уговаривал ее не забирать заявление… Так что, товарищ начальник, нет никакой гарантии, что она опять все это не сочинила!

Поразмыслив немного, Андрей возразил упрямо:

— Гарантий, конечно, никаких. Однако я привык доверять своей интуиции. И до сегодняшнего дня она меня ни разу не подводила.

— Все когда-то случается в первый раз, — изрек Бабкин, затягиваясь сигаретой. — Первый поцелуй, первая любовь, первая неудача, первая затрещина, первый выстрел на поражение…

Прекрасно понимая, на что намекает старлей, Андрей тем не менее промолчал.

Ему не хотелось ссориться с подчиненными. Он чувствовал, что они по-своему неплохие ребята, а уж по части оперативно-сыскной работы он пацан зеленый против них. Между тем парни медленно, но верно выживали его из отдела, открытым текстом давая понять, что он здесь чужак. Это был плохой признак. Что он мог противопоставить их многолетнему опыту, оперативной смекалке и устоявшимся милицейским традициям? Бесстрашие? Желание работать с полной отдачей? Так никто в отделе не бил баклуши, все работали на износ… Вот только за дело Лены Стрельцовой никто почему-то не хотел браться…

Глава 8

ВНЕПЛАНОВЫЙ СУИЦИД

Жизнь Лены Стрельцовой оборвалась на рассвете. Перед тем как встать на узкий подоконник своей кухни и шагнуть вниз, она выпила чашку кофе, выкурила три сигареты и написала предсмертную записку, которую впоследствии нашли на кухонном столе. Записка была самой обыкновенной: "В моей смерти прошу никого не винить.

Ухожу из жизни добровольно. Прощайте". Четкий, совсем еще детский почерк. Почти каллиграфический. Буквы ровные, ни малейшего намека на то, что человек, писавший эти страшные слова, хоть капельку волновался…

О самоубийстве в 136-е отделение милиции сообщила дворничиха. Она расчищала от снега детскую площадку перед соседним домом, как вдруг услышала странный шлепок. Словно с верхнего этажа сбросили тяжеленный мешок с картошкой. Район был не из благополучных, поэтому дворничиха ничуть не удивилась и, возмутившись чьей-то наглостью, продолжила свою монотонную работу. В какой-то момент у нее возникло дурное предчувствие, и, бросив лопату, дворничиха помчалась к месту падения злополучного мешка.

Увидев окровавленный труп, она, как ни странно, не стала плакать и кричать, а осторожно подошла к лежащей на снегу девушке. Узнав Лену, оцепенела и, по ее словам, долго простояла над трупом. Затем, оправившись от шока, медленно вошла в подъезд, позвонила в первую попавшуюся квартиру и попросила вызвать «Скорую» и милицию. «Скорая», к сожалению, не понадобилась. Усталый после бессонной ночи врач констатировал мгновенную смерть…

Пытаясь представить себе, о чем думала длинноногая Стрекоза в последние минуты, Андрей Корнилов не мог избавиться от ощущения, что именно он виноват в том, что произошло. О, если б он мог повернуть время вспять! Если бы мог, сделал бы все возможное, чтобы помочь несчастной девчонке, утратившей веру в доброту и бескорыстие людей…

Пока эксперты занимались своим делом, следователь заполнял бланк, а Дорофеев и Гурвич опрашивали свидетелей, Андрей стоял рядом со Славиком Семаго, водителем милицейской машины, куря одну сигарету за другой. В голове вертелась одна мысль: он во что бы то ни стало должен найти главного виновника самоубийства Лены Стрельцовой. Он не сомневался, что тот существует.

Это хромой насильник, представившийся девушке Павлом Андреевичем…

— Ну что, командир, кажись, сто пятой статьей УК тут и не пахнет. — Излишне бодрый голос майора Дорофеева заставил Андрея вздрогнуть и резко повернуться в его сторону.

Подойдя вплотную, майор деловито достал из кармана пачку «Дирола», забросил в рот сразу несколько подушечек и принялся перемалывать их с глубокомысленным видом. Андрей невольно поморщился, здоровяк Дорофеев вызывал у него тягостные ассоциации. Опухший после вчерашней попойки, он мало походил на бывалого сотрудника уголовного розыска. Скорее на работягу, получившего накануне долгожданную зарплату…

Если Дорофеев и заметил недовольство начальника, то никак не отреагировал на это. Дохнув на Андрея густым перегаром, он продолжал как ни в чем не бывало:

— Слава богу, не криминал. Самоубийство. Девчонка сама влезла на подоконник, сама открыла окно, сама прыгнула. И записка в наличии имеется…

Осталось отработать версию по сто десятой. Сомневаюсь, чтобы ее довели до самоубийства. Нынешний молодняк чего только не вытворяет из-за несчастной любви…

— Погоди, Ваня, — Андрей вновь поморщился, — не тараторь. Ты в курсе, что вчера эта девочка приходила к нам в отделение?

На лице Дорофеева отразилась сложная гамма чувств.

— Не понял…

— Стрельцова хотела оставить заявление. Ее изнасиловал один подонок-сутенер. Хотел, чтобы она работала у него.

— Да ну?.. Чего ж заяву-то не приняли? Кто дежурил?

— Два года назад у девчонки были неприятности с законом, и теперь ей никто не поверил, —. терпеливо пояснил Андрей. — В том числе и я. Заявление она порвала, а сегодня… вот… — Он многозначительно посмотрел туда, где еще полчаса назад лежал труп Лены.

Некоторое время Дорофеев молча переваривал услышанное. Затем, нахмурившись, посмотрел Андрею в глаза.

— Сутенер, говоришь?.. Это меняет дело. Выяснили, кто такой?

— Мне известно только его имя: Павел Андреевич. Инвалид. На вид лет сорок — сорок пять. Стрельцова утверждала, что во время полового акта и после он снимал ее на видеокамеру, чтобы впоследствии шантажировать этой пленкой…

Черт, надо было никого не слушать и принять у Стрельцовой заявление.

Глядишь, девчонка была бы жива.

В этот момент к ним подошел Миша Гурвич. Услышав конец фразы, вопросительно уставился на Андрея. Тому пришлось повторить все, на этот раз со всеми подробностями.

Внимательно выслушав Андрея, Миша высказал свое мнение:

— Бабкин виноват. Он тебе мозги запудрил.

— Старлей ни при чем. Он хотел, как лучше…

— Вообще-то я знаю одного инвалида, которого зовут Павлом Андреевичем, — заявил вдруг Миша.

— Шутишь? — не поверил Андрей.

— По-моему, не до шуток, когда речь идет о таком гнусном преступлении. Он живет как раз на моей территории, на Мосфильмовской, в сорок третьем доме.

Ветеран афганской войны, между прочим.

— «Афганец»?.. Что-то не вяжется, как «афганец» может опуститься до такого?

Миша с горечью усмехнулся:

— Думаешь, воевал, так и не может быть сутенером?.. Да нет, похоже, все верно: по данным моей агентуры, у него приличный бордель. Приличный по штату, девчонок двадцать. Работает он не один, а под «крышей» у «папановцев».

Подступиться будет ой как непросто.

Андрей, охваченный жаждой мщения, пропустил слова о «крыше» мимо ушей. Уж очень ему хотелось двинуть на Мосфильмовскую и разобраться с ветераном по-афгански.

— Короче так, ребята, — деловито заключил он, окидывая подчиненных оценивающим взглядом, — едем к нему. Надо расставить все точки над "и". Надеюсь, никто не забыл табельное оружие? Гурвич с Дорофеевым переглянулись.

— Андрей, боюсь, ты меня не понял, — с нажимом повторил Миша. — У Павла Андреевича слишком крутая «крыша». «Папановцы» — хорошо организованная бандитская группировка из бывших спортсменов и военных. Ты хоть представляешь, какая это сила? Чтобы вывести их клиента на чистую воду, нужны неопровержимые доказательства.

— Я не допрашивать его собираюсь, — спокойно возразил Андрей. — Начистить мерзавцу рожу и заставить добровольно признаться в совершенных гнусностях. Пусть это будет явка с повинной, хотя не он, а мы сами к нему явимся.

— Это я уже понял, — усмехнулся Миша. — Но мы, если ты еще помнишь, не бандиты, а блюстители закона. И действовать должны в соответствии с ним.

— Закон, закон… О каком законе может идти речь, если девчонка мертва, а человек, толкнувший ее на самоубийство, на свободе!

— Рано или поздно мы его возьмем, — пообещал Миша. — Можно поиграть в его же игры: под видом безработной подослать к нему нашу сотрудницу. Как следует прижмем, он и расколется.

Андрей головой.

— Нет времени. Если он узнает о самоубийстве Стрельцовой, заляжет на дно.

Надо действовать немедленно.

— А если он нам не откроет? — усомнился Дорофеев.

Почуяв в майоре союзника, Андрей повернулся к нему:

— Взломаем дверь.

— На каком основании? — продолжал гнуть свое Гурвич. — У тебя есть что-нибудь на него? То-то и оно, что нет. Вот если бы Стрельцова оставила заявление…

— Теперь это не имеет никакого значения, — зло отчеканил Андрей. — Так вы едете со мной или как?

Гурвич посмотрел на него, как на тяжело больного.

— Ты хоть понимаешь, во что собираешься ввязаться? Мало тебе одного выговора? Хочешь вообще остаться без работы? Или, того хуже, сесть на скамью подсудимых за превышение служебных полномочий?

— Знаешь, мне глубоко наплевать, выгонят не выгонят. Если я начищу рожу этому негодяю буду вполне удовлетворен. А если получу еще один выговор или меня выкинут из органов. Что ж, значит, так тому и быть.

— Нет, тут ты, Миша, перегнул, — встрял разговор Дорофеев. — Из органов Андрюху могут выкинуть только за одну провинность: если он застрелит Бухало. И так людей не хватает. А за то, что он собирается вытворить, впаяют неполное служебное. На фига это надо?.. Давай, если уж душа горит, поймаем сутенера в темном переулке и вломим ему по пятое число, а?

Андрей криво усмехнулся.

— А это разве законно?

— Зато безопасно.

— Не хочу исподтишка, тут нужна гласность. А то эти сволочи совсем распоясались. Грабят, убивают, насилуют, и все им сходит с рук. Или я не прав? — Он обвел подчиненных изучающим взглядом.

И хотя Гурвич своим видом выражал несогласие, что-то подсказывало Андрею: он на его стороне. Что касается Дорофеева, тут все было просто: по приказу начальства он готов пересчитать зубы хоть дьяволу. Только вот имеет ли Андрей право отдать подобный приказ?..

— Понимаю, не хотите зря рисковать, — медленно, взвешивая каждое слово, начал он. — Это нормально. На Мосфильмовскую я поеду один. Если Бухвостов будет меня спрашивать, придумайте что-нибудь.

— Э-э нет, командир! — вдруг запротестовал Дорофеев. — Один ты с этим козлом умаешься. Так что, Миша, перед Бухалой отдуваться тебе.

— Вы что, сдурели? — растерялся Гурвич. — Хотите на меня одного все свалить?.. Знаете же, что врать не люблю, да и не умею. Он меня в два счета расколет!

— Тогда давай с нами! — предложил майор. — Здесь-то уже все вроде бы закончено… Осталось протокол подписать, это подождет…

— Ладно, уговорили… — тяжело вздохнул Миша. — Только что мы скажем Бухвостову?

— Вернемся и будем думать.

Глава 9

ПОГРОМ НА МОСФИЛЬМОВСКОЙ

В дверь трезвонили не переставая, и Павел Андреевич, решивший было не открывать, в конце концов сдался. А вставать совсем не хотелось. После вчерашнего сабантуя раскалывалась голова, тело ломило так, словно ночь напролет он разгружал вагоны с цементом. Постанывая, он встал с постели и, припадая на правую ногу, побрел в прихожую. В свое время он потратил кучу бабок на то, чтобы сделать свою квартиру неприступной крепостью. Железная дверь, ригельные замки, видеокамеры, способные заглянуть в самые темные уголки лестничной площадки, — эти меры предосторожности были приняты не случайно. То, чем занимался Павел Андреевич Хотулев, в прошлом бравый майор спецназа, а ныне ветеран афганской войны и инвалид, подпадало под статью Уголовного кодекса. Впрочем, ради тех бабок, что прошли через него за последние годы, стоило рисковать…

На экране монитора, установленного в прихожей, Павел Андреевич увидел молоденькую Эффектную блондиночку в короткой курточке из кожзаменителя и в узких джинсах, туго обтягивающих ее стройные ножки. Выглядела вполне невинно, тем не менее Павел Андреевич проверил, не прячется ли у нее за спиной парочка вооруженных головорезов. Убедившись, что девушка пришла одна, спросил:

— Вы к кому?

— По объявлению, — прощебетала блондинка и, видимо, от волнения потерла свой хорошенький носик рукавом куртки.

Этот детский целомудренный жест заставил Павла Андреевича похотливо улыбнуться. Он почувствовал, как в нем нарастает дикое, животное желание, и принялся открывать многочисленные замки.

— Проходите, проходите, — елейным голосом говорил он, отступая назад. — Это с вами мы договаривалась на одиннадцать утра?.. Катя Семенова, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — кивнула девушка, настороженно оглядываясь.