Святой - Мент

Сергей ЗВЕРЕВ

МЕНТ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

ГЛУХАРИНЫЙ РАЙ

Пулей выскочив на крыльцо, старлей Бабкин на секунду застыл в негодовании.

— Стой, мать твою! Стрелять буду! — во все горло заорал он, бросившись вслед отъезжающей машине.

«Уазик» затормозил настолько неожиданно, что Бабкин не успел среагировать.

Проскользив по льду метра три, он чуть не протаранил головой заднюю дверцу и, не удержавшись на ногах, словно мячик, отскочил назад, на разъезженную колею.

Тишину двора разорвал его протяжный стон, а потом посыпались ругательства.

— Ты че, совсем сдурел?! — прохрипел высунувшийся из окошка «уазика» майор Дорофеев и покрутил указательным пальцем у виска. — Машина только из ремонта…

Получилось смешно, хотя майор на такой эффект вовсе не рассчитывал.

— Да ладно тебе, Вань, — смущенно пробормотал Бабкин, поднимаясь и стряхивая с брюк ледяную крошку. — Черт! Мокрый, как скотина. Представляю, какие, будут глаза у Таньки…

— Ну, ты даешь! У меня труп, а он о бабах… — Дорофеев повернулся к водителю и хотел было поторопить его, но Бабкин уже вскочил в машину.

— Нам по пути, — невозмутимо проговорил он, потеснив на заднем сиденье эксперта и следователя.

Ловя на себе неодобрительные взгляды коллег, он нервно заерзал.

— Чего вылупились? — не выдержал он. — Конец света, что ли?..

Не найдя слов, чтобы Выразить свое возмущение, Дорофеев сплюнул под ноги и сердито ткнул локтем водителя.

— Гони, Славик. А то, не дай бог, ребятки из прокуратуры опередят нас.

Потом хлопот не оберешься.

Колеса «уазика», раз-другой провернувшись вхолостую, нащупали земную твердь, и машина рывком взяла с места. Минут пять ехали молча. Бабкин попытался замять неловкую ситуацию.

— Может, хватит дуться? Все равно за пару минут с вашим трупом ничего не случится.

Майор промолчал, показывая, что им не о чем говорить. Человек незлопамятный и отходчивый, минут через пять он сдался.

— По-моему, в прошлый раз тебя в Химки подбрасывали? — полюбопытствовал он.

— Так это ж в прошлый, — оживился Бабкин. — Не-ет, со Светкой у меня все.

— Значит, новая пассия?

— Йес, — подтвердил старлей и, уткнувшись носом в стекло, негромко спросил:

— А чего там, на Пырьева, стряслось?

— Да мужика в упор расстреляли. На лице Бабкина появилось сочувственное выражение.

— Снова глухарь?

— Похоже на то.

— А какой дом?

— Тебе-то что?

— Нет, я серьезно, — обиделся старлей.

— Девятый. Второй подъезд.

— Улица Пырьева, девять… — Бабкин на мгновение задумался. — Знакомый адрес… Кажется, в этом доме наш подполковник Сомов живет. Точно, живет.

— И как раз во втором подъезде, — встрял в разговор водитель. — Я часто за ним заезжал.

— И что? — Дорофеев непонимающе посмотрел на водилу, потом на Бабкина. — Что из этого следует?

— Ничего, — вынужден был признать Бабкин.

Подумав о возможной встрече с начальником утро, который наверняка станет совать свой нос и путаться под ногами, Дорофеев занервничал.

— Умеешь ты, Сашка, все испоганить… — зло бросил он Бабкину, выглянув в окошко. — Где тебя высадить? Мы приехали.

— Я с вами, — неожиданно решил старлей.

— А как же твоя Танька?

— Подождет.

У второго подъезда собралась небольшая группка людей: пара бабок и несколько подростков. Метрах в пяти от них на снегу, головой к лавочке, лежал грузный мужчина. Выскочив из машины и направляясь к зевакам, майор громко объявил:

— Всем разойтись. Остаются только свидетели.

Подростки и бабки отступили немного, но никто не ушел.

— Кто видел, как все было? — спросил Дорофеев, приблизившись к убитому, и вдруг, взглянув на него, обмер: на снегу лежал подполковник Сомов.

Две пули продырявили пальто в области груди, одна угодила в шею и еще одна, судя по всему, роковая, в висок.

— Мама мия… Это же Сомов! — Раздавшийся у самого уха голос Бабкина вывел майора из оцепенения.

— Вижу… — сквозь зубы процедил он.

— Они говорят, что все видели, — невесть откуда появившийся участковый подтолкнул к Дорофееву пацана и девчонку лет тринадцати-четырнадцати.

— Мы шли из школы… — подхватил пацан.

— Это что, свидетели? — перебил его Бабкин и недовольно покосился на участкового. — Ты бы еще из песочницы кого-нибудь вытащил.

— Других пока нету…

— Кажется, ты куда-то собирался? — напомнил Бабкину майор.

— А какой смысл? — пожал плечами старлей. — Все равно через час всех по тревоге поднимут и построят. Зачем лишний раз туда-сюда мотаться?

— Тогда не мешай. — Дорофеев повернулся к мальчугану. — Как тебя зовут?

— Макс.

— Кличка, что ли?

— Нет.

— Ладно, рассказывай дальше.

— Ну, идем мы, идем, — продолжил Макс. — Потом треск какой-то. Я повернул голову, смотрю, этот мужик упал. — Он указал пальцем на Сомова. — А потом машина как заревет и туда, за угол.

— Гм. — Дорофеев был озадачен столь эмоциональным изложением происшедшего.

— Очень хорошо. Макс, — пришел ему на выручку Бабкин. — А какого цвета была машина?

— Синяя такая тачка, — ответила за приятеля девочка.

— Да, точно, темно-синяя «Мазда», — подтвердил парень. — «Шестьсот двадцать шестая». Дизель.

Бабкин недоверчиво посмотрел на Макса.

— А может, это «шестисотый» был?

— Я что, слепой? — обиделся мальчишка. — Говорю, «Мазда», значит, «Мазда».

— Молодец. — Бабкин одобрительно похлопал его по плечу. — В тачках сечешь.

Может, и номер запомнил? Хотя бы пару цифр…

— Два, пять, четыре, Матвей, Тимофей, — гордо отчеканил Макс.

— Ну и поколение растет! — не сдержал восторга милиционер. — А сколько человек было в машине?

— Не знаю, стекла затемненные… Пока Бабкин уточнял детали, майор вел переговоры по рации.

— Убит подполковник Сомов. Да, чистой воды заказник. Стреляли из синей «Мазды». Номер два, пять, четыре, Матвей, Тимофей.

Спрятав рацию и поймав на себе вопросительный взгляд старлея, Дорофеев мрачно сообщил:

— Объявили перехват. Да что толку. Машину и оружие наверняка бросили где-нибудь в соседнем квартале. По почерку видно, что спецы поработали…

Бабкин еще раз посмотрел на лежавшего на снегу Сомова и медленно перевел взгляд на подошедшего эксперта.

— Есть особые соображения?

— Все и так ясно. После вскрытия получим пули. Вряд ли они прояснят ситуацию.

— Понятно, — многозначительно протянул Бабкин и, отведя Дорофеева в сторону, полюбопытствовал:

— Что думаешь?

Тот неопределенно пожал плечами.

— Не знаю. Уж слишком круто его карьера пошла вверх. Пять лет бумаги марал, а тут вдруг из грязи да в князи. Не за красивый же почерк его собирались усадить в кресло зама округа. Тут дела покруче.

— То есть не нашего ума дело, — заключил Бабкин, но, поймав на себе хмурый взгляд майора, тут же поправился:

— Я хотел сказать, не нашего масштаба. Хотя отдуваться, как всегда, придется нам.

— Это точно, — вздохнул Дорофеев. — Еще неизвестно, кого пришлют вместо него. Может, такое дерьмо попадется, что Сомова вспоминать будем как праздник.

Бабкин, с недоверием отнесясь к словам майора, на всякий случай уточнил:

— Сам высчитал или так, с потолка?

— Насчет чего?

— Думаешь, новый обязательно будет дерьмом?

— Ну уж наверняка не ангелом…

Глава 2

«АНГЕЛ»

Он приехал в Москву налегке, из оружия прихватил лишь пистолет, с которым вот уже год почти не расставался. Это была двадцать третья модель внешне неказистого девятимиллиметрового австрийского «глока». Удобная рукоятка и вполне приличный, на чертову дюжину патронов, магазин. Однако не только этим был хорош «глок». Как показала жизнь, в ближнем бою, когда дело доходило чуть ли не до рукопашной, ему не было равных. Иногда доводилось переходить реку вброд, иногда часами валяться в грязи — «глок» ни разу не подвел. Ни одной осечки на протяжении года! Пистолет, снискавший расположение австрийского спецназа, обладал еще одним только ему присущим качеством. На военном аэродроме в Армении неожиданно попросили сдать личное оружие и пройти досмотр. Разве можно было вот так, запросто, расстаться с верным другом? Пришлось тайком в туалете разобрать «глок». Вся процедура, выполненная с помощью подобранной с полу шпильки, заняла не более минуты.

Технические характеристики — аргумент убедительный, однако не они заставили отдать предпочтение «глоку». Все решил случай.

Во время очередного привала он решил прогуляться вверх по склону, чтобы как следует осмотреться, и напоролся на засаду. Завязалась перестрелка. Судя по тому, что в ход не пошли гранаты, противник знал, с кем имеет дело, и хотел взять его живым. По закону подлости пресловутую «беретту» на второй обойме заклинило. Пришлось обратиться к холодному оружию. Это был жест отчаяния. Вряд ли нож защитил бы от десятка вооруженных турок. Сзади навалились двое. Один из нападавших сразу же выбыл из игры, утащив с собой нож, застрявший между ребер.

Второй оказался более удачливым и повалил его на землю. В горло вцепились толстые пальцы. Неподалеку из кустов вынырнули еще человек пять. И когда показалось, что битва проиграна, взгляд уперся в «глок», лежавший рядом с убитым. С трудом дотянувшись до него, выстрелил. Столкнув с себя истекающего кровью турка, откатился в сторону, а затем несколькими выстрелами заставил вспомнить об осторожности остальных. Он прекрасно понимал, что лишь на считанные мгновения продлил себе жизнь. Кольцо сжималось, а патроны были на исходе. Дело близилось к развязке. И тогда он приставил дуло к виску и нажал на спусковой крючок. Но выстрела не последовало, только гулкий щелчок курка. Обойма оказалась пустой. В следующее мгновение рядом застрекотали автоматы. Подоспели его ребята.

Кого же стоило благодарить за спасение? Трофейный «глок» дважды не дал ему умереть. Ну как после этого расстаться с таким оружием?

«Глок» стал его талисманом. Прежде он не был столь сентиментален, и это могло означать только одно: он уже не тот, что раньше. Он продолжал убивать, однако игры со смертью потеряли прежний смысл, пропал азарт. А без этого участие в этой чужой, гнусной и по-восточному жестокой войне казалось нелепым.

Что же привело его в залитые солнцем, а теперь и кровью горы? Жажда подвигов? Деньги? Карьера?.. Все это ему обещали. Но тогда, три года назад, пересекая на военном самолете границу Турции, ему хотелось другого — он искал смерти.

А еще чуть раньше, в девяносто пятом, он поймал себя на том, что наконец-то готов покончить с неспокойной военной жизнью. Надеялся, вернувшись в родную Москву, забыть о бесконечных ночных марш-бросках, стонах раненых товарищей и застревающем в горле сухом пайке. А главное, хоть немного времени уделить своей маленькой семье, жене и дочери.

Он был офицером морской пехоты. Несколько лет блуждал по «теплым» морям.

Где-то у берегов Саудовской Аравии получил телеграмму: у него родилась дочь.

Потом незаметно ступил на сушу, воевал в Анголе. И вот долгожданная Москва!

Однако радость возвращения оказалась недолгой. Две недели сладостного покоя, а потом звонок из милиции и страшное известие: жена и дочь погибли в автокатастрофе. Бессмысленная и жуткая смерть. Он даже не успел сказать им, как сильно их любит…

Только-только забрезжившая для него надежда на обретение счастья обернулась абсурдом. Прежде, когда смерть была рядом, жизнь казалась наивысшей ценностью.

Теперь же все то, о чем он мечтал, сидя в окопах под чужим небом, стало для него самым жестоким наказанием. Он вдруг понял, что не сможет жить в шумном, многолюдном городе среди всех этих салонов и брокерских контор, ночных баров и казино…

Тогда, в девяносто пятом, отправляясь в Курдистан, он уже знал, что интернациональный Долг, о котором твердили генералы, всего лишь красивая выдумка, рассчитанная на безусых юнцов. Деньги ему тоже были ни к чему. Еще бессмысленнее выглядела бы очередная звездочка на погонах…

Да, он жаждал смерти, хотя не всякую смерть считал приемлемой для себя. Он хотел погибнуть в бою, уступив место под солнцем более сильному, ловкому и везучему…

Задача, поставленная перед ним и такими, как он, формулировалась предельно просто: дестабилизация обстановки на западной границе Турции, то есть диверсионная работа. Глубинный же смысл ее заключался в устранении конкурентов в нефтедобывающей отрасли. Нестабильность в Курдистане должна была убедить западных инвесторов в преимуществе закупок нефти у России. Впрочем, официально это именовалось «оказанием братской помощи дружественному курдскому народу в его борьбе за независимость». Красиво и благородно!

Курдская рабочая партия, в интересах которой пришлось воевать, оказалась довольно-таки мощной, многочисленной и четко структурированной организацией.

Правда, с несколько восточным уклоном. Жесткая дисциплина и фанатичная вера в свои идеалы — вот что отличало курдских бойцов от тех, с кем прежде ему приходилось иметь дело. Впрочем, среди курдов было немало и таких, кто позарился на большие деньги, рекой текшие из России. Все бы ничего, но, увы, полуграмотные курдские командиры не имели не малейшего представления о том, что такое военная стратегия и тактика!

Он учил их убивать, а сам искал смерти. Шли дни, а более сильного, смелого и умного, того, кто мог бы стать его ангелом смерти, не встречалось. Все приехавшие с ним из России или погибли, или возвратились на родину. Оставшись в полном одиночестве, он готов был воевать и дальше. Но курды… Едва закончились «российские» доллары, патриотизм «освободителей» морально куда-то улетучился. К тому же пошли слухи, что турки платят больше. Освободительная армия стала разваливаться на глазах: часть его отряда переметнулась на сторону турецкой полиции и стала воевать против своих же собратьев, часть подалась в эмиграцию. А потом пошли сбои в снабжении. Боеприпасов стало поступать все меньше и меньше. А еще через полгода он получил приказ возвращаться: денег на эту войну у России больше не было…

И вновь Москва! Ступив на взлетную полосу подмосковного аэродрома, он даже слегка растерялся, не зная, радоваться возвращению или горевать. Здесь, в столице, он был таким же чужим, как и там, в Курдистане. Ни друзей, ни близких и вполне реальная перспектива оказаться не у дел.

* * *

— Фамилия, имя, отчество?

— Корнилов Андрей Петрович.

— Воинское звание?

— Майор.

— Прежнее место службы?

— Курдистан.

— Курдистан? И что же вы там делали?..

Так, слово в слово, начиналась каждая беседа с должностными лицами и в федеральной разведке, и в Министерстве обороны. Казалось, в столице уже никого не интересовала эта война. Более того, многие с трудом вспоминали, что таковая велась вообще. Ну а те, с кем приходилось общаться подолгу, как правило, с усердием клерков фиксировали его данные, а затем, упаковав исписанные листы в папку и пометив в верхнем правом углу «Архив», старались как можно скорее избавиться от свалившегося на их голову «курда».

Заключительным этапом «хождения по мукам» должна была стать встреча с неким полковником Петренко.

Вполуха выслушав доклад Корнилова, Петренко поинтересовался его материальным положением, наличием жилья, дальнейшими планами, а потом намекнул:

— Слышал, наверное, про семнадцатое августа?.. С тех пор вот так, в дерьме, и живем. По этому, сам понимаешь, многое из того, что тебе обещали, просто невыполнимо. Небось уже в курсе что генерал Ракитин, курировавший Курдистан, несколько месяцев назад отправлен в отставку? Он и его пост попали под сокращение. Вот так… А какой генерал был! Что уж говорить про нас грешных…

Я, например, вообще не вижу смысла в подобных операциях. Пустая трата денег.

Подобная тирада могла означать только одно:

Ракитин тебя посылал, вот к нему и обращайся, а я тут ни при чем.

Корнилова такой поворот дела не устраивал. Впрочем, это понимал и Петренко, однако делать шаг навстречу не спешил. Выдержав паузу и убедившись в том, что гость психологически подавлен и готов идти на любые уступки, он смягчил интонацию:

— Ты не паникуй, майор. Компенсацию получишь, хотя, сам понимаешь, более скромную, чем та, о которой шла речь в контракте. И не сразу. Извини, время сейчас такое. Беспощадное. Так что отдыхай, наслаждайся столичной жизнью.

— И как долго мне отдыхать? — растерялся Андрей. — Я ведь кадровый военный.

— Кадровый, говоришь… — недовольно хмыкнул полковник. — Между прочим, я тоже. Но даже я не знаю, что будет со мной завтра. — Он демонстративно покосился на настенные часы, потом перевел взгляд на Корнилова. — Не хотел говорить об этом сегодня, да коль ты такой настырный, придется. Так вот. В Москве и ближайших окрестностях вакансий нет. В округах идут сокращения. Ситуация критическая. Остается одно: взять бессрочный отпуск за свой счет и ждать…

— Месяц, год, два?

— Может, и год. Тем не менее падать духом не стоит.

— Не проще ли подать в отставку? Вопрос не застал полковника врасплох.

— Возможно, это наилучший вариант, — спокойно ответил он.

— Что же мне делать дальше?

— Искать работу.

— С моей-то специализацией? Полковник пожал плечами, мол, мне бы твои проблемы.

— Хорошие специалисты и на гражданке нужны.

— Может, в киллеры податься? Говорят, большой спрос.

На этот раз Петренко промолчал. Поняв, что наткнулся на каменную стену, Андрей резко встал:

— Разрешите идти?

— Иди. — Полковник потянулся к папке с документами, показывая, что разговор окончен.

Почувствовав, что перегнул палку, он оторвал взгляд от бумаг и уже более доверительно произнес:

— Повторяю, отчаиваться не стоит. Не исключено, что скоро что-нибудь подвернется. Ну там Югославия или Северный Кавказ…

* * *

Как жить дальше, Андрей не знал. Внимательно следя за телевизионными выпусками новостей и думая о Югославии и назревающих событиях на юге, он поймал себя на том, что ему совсем не хочется отправляться на Балканы и уж тем более под чеченские пули.

Он упрямо искал оправдания готовящейся бойне и своему участию в ней, но не находил. Все аргументы «за» сводились к одному и скорее напоминали средневековый клич «Наших бьют!», нежели здравые рассуждения людей конца двадцатого века. Как обычно, громче всех кричали политики и генералы, те, кто привык рассуждать о «своих» победах и поражениях, сладко потягивая коньячок на подмосковных дачах.

Андрей знал о войне не понаслышке и потому фальшивый патриотизм воспринимал с брезгливостью. Знал он и то, что многим из тех, кто поверил генералам, суждено вернуться в цинковых гробах или калеками. А уцелевших просто-напросто кинут.

Точно так же, как кинули его. И все они останутся без денег, без работы, с комплексом неполноценности …

В отличие от многих других ему еще повезло. Он вернулся живым, получил хоть какие-то деньги. Полгода худо-бедно на эту сумму можно было протянуть. А что потом? Убивать он устал. Неужели протирать штаны в конторе или сидеть полуголодным в тайге и сторожить ржавую технику? Ничего другого в министерстве предложить не могли. И все же, как это ни обидно, не предложили даже этого…

Глава 3

В ТИХОМ ОМУТЕ

Трагически погибшего подполковника Сомова в отделе не любили. Впрочем, выражение «не любили» не совсем соответствовало истинным чувствам оперативников 136-го отделения милиции. Своего бывшего начальника они терпеть не могли.

Считали, что тот слишком задирает нос, «дружит» только с теми, кто ему заведомо полезен, а остальных использует в личных интересах, как дармовую рабочую силу.

Тем не менее на девятый день после печального события помянуть Сомова собрались все. Почему? Да хрен его знает! Может, опохмелиться хотелось после вчерашнего, а может, в душах оперативников пробудилось сострадание.

Поминки было решено справлять прямо на рабочем месте, в бывшем кабинете того же Сомова. Теперь его занимал майор Дорофеев, временно исполняющий обязанности погибшего подполковника. Скинулись, кто сколько смог, и послали непьющего Гурвича в магазин за водкой. Ваня Дорофеев занялся нарезкой огурцов, капитан Саша Калина взял на себя стаканы и тарелки. Только Леха Бабкин остался не у дел. Впрочем, совесть его была чиста: он первым предложил выпить за упокой души бывшего начальника.

Воспользовавшись всеобщей занятостью и отсутствием интереса к его персоне, Леха незаметно переместился за компьютер и запустил свой любимый компакт-диск с «Вольфом». В компьютере что-то затрещало, захлопало, завыло. Калина и Дорофеев отнеслись к этому спокойно. Они готовы были вытерпеть все, лишь бы Бабкин не путался под ногами и не доставал всех дурацкими советами. Леха же разошелся не на шутку.

— Что, гестапо хреново?! — орал он. — Не нравится, когда мозги по трубе!..

Ну, кто еще? Ты? Ну, давай, фашистяра! Выкусил? Теперь будешь знать наших!

Подожди, подожди, сейчас и с псиной твоей разберемся… Ах ты сука! Да ты что себе позволяешь? — Бабкин схватил «мышь» и что было сил застучал ею по столу.

Бьющийся в истерике Бабкин, собачий лай, треск выстрелов и грохот принтера — это уже походило на конец света.

— Все, военно-полевые учения окончены! — не выдержал Дорофеев, подскочил к компьютеру и выключил его. В кабинете стало тихо. Только принтер продолжал грохотать. Недоумевающе переглянувшись, Дорофеев и Бабкин уставились на выползающий из него лист.

— Возможно, что-то интересное, — предположил Бабкин. — Только не по-нашему.

— Дождавшись, когда принтер закончит стучать, он взял лист и, пробежав глазами по строчкам, объявил:

— Это Сомову. Дальше непонятно, потом циферки, потом опять не по-нашему, потом «Берн» и дата… сегодняшняя.

— Спасибо, Леха, за перевод. — Дорофеев вырвал лист у Бабкина и сунул его под стекло на столе. — Пусть лежит.

— А может, выкинуть на фиг? — предложил Бабкин. — Сомову информация уже вряд ли понадобится, а мне тем более.

— Ребята, у нас вроде как поминки, — напомнил Калина и кивнул на входящего Гурвича. — Во, и Миша уже подоспел.

Обменявшись уничтожающими взглядами, Бабкин и Дорофеев молча сели за стол.

На правах старшего Ваня принялся разливать. Потом поднял свой стакан и оглядел коллег — вдруг кто-нибудь захочет высказаться. И тут же понял, что дальше мрачных физиономий дело не пойдет.

— Ну что, мужики, вздрогнем? — предложил он и опрокинул в рот свою порцию.

Капитан Саша Калина и старлей Леша Бабкин без промедления последовали его примеру. Миша Гурвич едва пригубил из своего стакана и тут же закашлялся под неодобрительными взглядами. Дружно захрустели солеными огурцами, принесенными, как водилось, Дорофеевым из дому, затем выпили еще по одной. Говорить о Сомове не хотелось, хотя все прекрасно понимали, что на поминках без воспоминаний о покойном не обойтись.

— Как ни крути, мужики, а Сомова жаль, мрачно произнес Дорофеев и вновь взялся за бутылку. — Получить пулю в башку в самом расцвете лет… Сколько ему было? Сорок два, кажется?

— Получить пулю в башку обидно в любом возрасте, — усмехнулся Бабкин, с интересом наблюдая за тем, как майор, не глядя, отмеряет всем поровну.

— Я вот только одного не пойму, — продолжил майор. — Какого хрена его застрелили? Занимался все больше писаниной, в крутые разборки не совался. Кому он дорогу перешел?

— Если никаких следов, ясно кому, — не задумываясь, выпалил Бабкин.

— На Лубянку намекаешь? — поддержал разговор Калина.

— А что? Запросто, — оживился Леха. — Во время военных маневров три процента убитых в плане прописаны. У фээсбэшников тоже такая нормочка имеется.

Один-два мертвых а на одну операцию в пределах допустимого. Вот они и палят без разбору, прикрываясь этим пунктиком.

— Совсем оборзели! — пробормотал Дорофеев и, прожевав огурец, уже серьезно добавил:

— Вряд ли это их работа. Нет серьезного мотива.

— А я о чем говорю! — рассердился Бабкин. — Одного-двух можно без мотива.

Дорофеев на мгновение задумался, потом покачал головой:

— Не верю.

— Если честно, я тоже, — подыграл ему Бабкин. — Сомик только и умел, что начальству задницу лизать. Не удивлюсь, если окажется, что его убили из спортивного интереса. Какой-нибудь молокосос в киллеры решил поиграть и очки себе набивает. А подстрелить начальника УГРО это же круто! Пару раз нажал на курок, вот тебе и готовая репутация… Жаль, что дело у нас Петровка забрала.

— Если кого-нибудь интересует мое мнение, — встрял в разговор Миша Гурвич, — Сомик никогда не казался мне безобидным. Он просто притворялся пофигистом. А на самом деле ему было не все равно, что делается в нашем районе. Он раскопал что-то, вот его и убили.

В глазах у майора промелькнула насмешка. Он недолюбливал Гурвича, как, впрочем, и все в отделе, и не считал нужным это скрывать.

— Самый умный, да? Сколько ты в уголовке работаешь? Без году неделя! А уже корчишь из себя этакого интеллектуала! Комиссар Мегрэ, мать твою!

Побледнев, Миша собирался достойно ответить «старшему товарищу», но тут зазвонил телефон. Вмиг позабыв о назревающей ссоре, оперативники настороженно переглянулись. У каждого в глазах читался вопрос: неужели срочный вызов?

Телефон трезвонил, не переставая, и Дорофеев, выругавшись, рывком снял трубку:

— Майор Дорофеев!

Несколько секунд он молча слушал .невидимого собеседника. Затем насмешливо фыркнул и, сдерживая раздражение, переспросил:

— Граната, говоришь? Ну и что?.. Ах, заложники!.. Да пошли ты этого Бородаенкова на хрен. Он что, первый раз такие фортели выкидывает? Пора бы привыкнуть… Как? Ты месяц назад участок принял? Извини, брат, не знал…

Короче, мой тебе совет: иди домой и отдыхай… Да, считай, что это приказ.

В случае чего беру ответственность на себя. Бывай! — Опустив трубку на рычаг, Дорофеев тяжело вздохнул:

— Забодало!

— Случилось чего? — живо поинтересовался Бабкин. — Кто звонил?

— Участковый с Мосфильмовской. Опять этот алкаш Бородаенков дом взорвать грозится. Взял жену в заложники, стоит в оконном проеме, гранатой размахивает.

Требует смены правительства… И без того меняют каждые два месяца!.. О чем это я? Ах да, о Бородаенкове! Короче, новенький у них участковый. Испугался, просит прислать спецназ… Я что, Бородаенкова не знаю? Поорет, поорет и успокоится.

Главное, не обращать внимания на его заскоки. Когда нет публики, этому психу становится скучно, он и перестает выпендриваться… Ладно, проехали!

Быстренько откупорив очередную бутылку, он прошелся почти без задержки над стаканами. Поднял свой, задумчиво посмотрел сквозь него на свет и вдруг предложил:

— Давайте, мужики, выпьем за нашего будущего начальника. Чтобы нормальный мужик попался. А то мне уже осточертело быть Ионычем.

Тост поддержали с энтузиазмом. Вторая бутылка разошлась быстрее, чем первая, хотя Миша Гурвич в ее реализации не участвовал. Третью (последнюю!) решили потянуть.

Разговор, как обычно, плавно перетек в русло производственных проблем.

Потом в ход пошли забавные случаи, старожил Дорофеев принялся вспоминать старых начальников. В конце концов вернулись к тому, с чего начали, к убийству Сомова.

— Неужели Сомик все-таки копал под кого-то? — не мог успокоиться Дорофеев.

— Только вот под кого?.. — Он пристально посмотрел на Гурвича. — Миша, ты у него на подхвате был. Должен знать.

— Ну, давай, Миша, колись. — Бабкин локтем ткнул младшего лейтенанта под ребро. — Не заставляй старших товарищей ждать. Видишь, тост застопорился.

Окинув коллег взглядом приговоренного к вышке, Миша тяжело вздохнул и негромко произнес:

— Да ничего особенного. Единственное, что не совсем укладывается… За неделю до смерти он просил навести справки о Полежаеве. Кто под ним ходит, с кем общается…

— Молодец Сомик! — восторженно проговорил Бабкин. — Круто взял!

— Где-то я слышал эту фамилию, — задумавшись, пробормотал Дорофеев. — Больно знакомая… В кино, что ли?

Покосившись на пребывающего в глубоком раздумье майора, Бабкин едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Потом, сжалившись, подсказал:

— Полежаев Сергей Федорович. Ну? Так и не вспомнив, Дорофеев с досадой потер лоб и бросил на старлея сердитый взгляд.

— Что у нас есть на Полежаева? Леха ответил смехом, а Гурвич почтительно произнес:

— Это второй зам нашего мэра.

— Все, ребята, я пас. — Калина поднял руки, показывая, что не намерен обсуждать возникшую версию. — Мне квартира от мэрии светит.

— Короче, мимо цели, — подвел итог Бабкин и поднял стакан. — А поскольку все вопросы снимаются, предлагаю тост.

Внезапно оживший телефон заставил его замолчать. Дорофееву опять пришлось снять трубку.

— Ионыч утро майор Дорофеев, — скороговоркой проговорил он и вдруг недовольно поморщился. — А-а-а, это опять ты, лейтенант. Ну, какие еще проблемы?

— Около минуты Ваня молча слушал, потом спросил:

— Тебя где так хохмить научили?

В школе милиции? Нет?.. Хочешь сказать, он в самом деле выбросился? Взял да и бултых вниз?.. И что?.. Не знаешь, что делать дальше? А дальше звонишь, но не мне, а в морг. Пусть вышлют машину. Потом берешь бумагу, двоих своих парней, то есть свидетелей происшествия, и оформляешь несчастный случай. Все понял или повторить? Ну а если понял, действуй. Все. — Дорофеев сердито швырнул трубку на рычаг и, поймав на себе вопросительные взгляды оперов, пояснил:

— Бородаенков выбросился-таки из окна.

— Ну и черт с ним, — равнодушно отозвался Бабкин. — Ты-то чего переживаешь?

Представляешь, сколько людей вздохнуло с облегчением. А у родни и вовсе праздник, такой насос отвалил.

Дорофеев сверкнул на Бабкина глазами, потом отчаянно махнул рукой и примирительно произнес:

— Ладно, пацаны, продолжаем…

Глава 4

ШАМПАНСКОЕ ОТ УПРАВДОМА

На телефонный звонок Андрей среагировал не сразу. Он настолько отвык от нормальной гражданской жизни, что в первое мгновение даже растерялся, не понимая, что произошло. Да и звонить вроде некому. Из прежних знакомых вряд ли кто мог знать, что он в Москве, а новых пока не завелось. Разве что чинуши из Министерства обороны о нем вспомнили…

«Наверняка подыскали место», — почему-то решил он и, сняв трубку, по-армейски отчеканил:

— Майор Корнилов у телефона.

— Еще одного нашего у синагоги тормознешь, считай, ты труп, — донеслось из трубки. — Понял, сионист хренов?

Андрей хотел было ответить в том же духе, но его опередили короткие гудки.

Едва трубка легла на рычаг, как телефон зазвонил вновь.

— Слушай, ты, недоносок… — в сердцах начал Корнилов и вдруг услышал раздраженный басок полковника Петренко.

— В чем дело, майор? Что вы себе позволяете?

— Извините, товарищ полковник. — Андрей почувствовал, что краснеет. — Я был уверен, что разговариваю с другим человеком.

— Что, не успел в Москве оглядеться, как обзавелся врагами?.. — хохотнул Петренко, и Андрей с облегчением понял, что тот не сердится. — Короче, так, майор, — продолжил полковник. —Даю на сборы ровно пятнадцать минут. В одиннадцать чтобы стоял на моем красном ковре при полном параде. Со всякими там характеристиками и наградными листами… Пропуск на тебя выписан. Подробности при встрече. Все понял?

— Так точно.

— Жду!

Андрей, осторожно опустив трубку, улыбнулся.

«Ну, слава богу, — подумал он. — Кажется, полоса невезения кончилась, и не позднее, чем через час, мне предложат настоящую мужскую работу…»

Однако через час в министерстве его никто не ждал. К большому разочарованию Андрея, секретарша объявила, что полковник Петренко на плановом совещании, но скоро будет. Полчаса, а то и больше пришлось листать старые газеты. Его терпение было вознаграждено. Из пяти офицеров, ожидавших полковника в приемной, появившийся Петренко подошел именно к нему.

— У меня для тебя хорошие новости, — объявил он и, дружелюбно похлопав Корнилова по плечу, кивком предложил пройти в кабинет.

Усадив Андрея в кресло и заняв место за своим рабочим столом, полковник на мгновение задумался, а потом торжественно произнес:

— Твое дело сдвинулось с мертвой точки.

— Значит, не нужно писать прошение об отставке? — обрадовался Андрей.

— Все не так просто, — стушевался Петренко — Но не так и плохо. По крайней мере могу с уверенностью сказать, что прятать погоны в тумбочку не придется. — Он сделал паузу, подчеркивая особый смысл сказанного. — Знакомых, сам понимаешь, у меня много. Вот я и попросил их подыскать место поприличнее, что-нибудь достойное боевого офицера. Героям метла в руках ни к чему. Я верно говорю?

— Верно, — согласился Андрей. Он был заинтригован, не понимая, куда гнет полковник.

— Работа в МВД тебя устроит? Вопрос застал Андрея врасплох.

— : В МВД? — машинально повторил он.

— А почему бы и нет? На днях появилась вакансия начальника уголовного розыска в одном из отделений Западного округа.

Андрей не знал, радоваться такому повороту событий или наотрез отказаться.

Ситуация была сродни той, как если бы на Новый год он получил от управдома шампанское вместо горячей воды.

— Я же боевой командир, — попробовал возразить он, — профессиональный взрывник… А там, насколько я знаю, все больше бумаги…

— Ерунда, — возразил Петренко. — Кстати, место освободилось потому, что парня застрелили. Ну, чем не боевая обстановка? Советую соглашаться. Сам понимаешь, свято место пусто не бывает.

— Я должен подумать, — уклонился от прямого ответа Андрей.

— А я должен дать ответ через… — полковник посмотрел на стенные часы, — через десять минут.

Андрей понимал, что обязан ответить немедленно, и все же колебался. Ему предлагали навсегда покинуть братию профессиональных террористов и встать на защиту законности. «А разве не об этом ты мечтал?» — спросил он себя.

Его молчание Петренко истолковал по-своему.

— Хорошо, давай начистоту, — голос полковника сделался жестким. — Твой бывший тесть Полежаев Сергей Федорович… не знаю, кем он. тебе сейчас приходится, помог нам выбить землю под застройку. Сам знаешь, как в Москве с этим туго. Впрочем, речь сейчас о другом. Он, как только узнал, что ты вернулся, попросил меня помочь тебе с работой… Мне кажется, мое предложение — неплохой вариант для старта. Если тебя не устраивает должность начальника уголовного розыска 136-го отделения милиции, можешь отказаться и поискать себе другую работу. Сейчас много таких, как ты, на должностях дворников, грузчиков. Может, повезет… — Краем глаза взглянув на часы, Петренко подвинул к себе телефон, снял трубку и принялся набирать номер. — Соедините меня с генерал-майором Протасовым, — командирским тоном проговорил он. — Петренко беспокоит. Из Министерства обороны. — С минуту полковник ждал. Вдруг на его губах заиграла улыбка, голос стал благодушным и приветливым:

— Привет, Семеныч.

Подумал вот, а не пора ли нам обновить твой финский спиннинг? Как насчет субботы?.. Отлично. Принято… Естественно. Все, как и положено, по полной программе… Да, еще. Тут у меня паренек сидит. Помнишь, я вчера говорил? Да-да, родственник Полежаева… Согласен ли он? — Петренко, посмотрев Андрею в глаза, с невозмутимым видом произнес:

— А кто же от такого предложения откажется?

Естественно, согласен. Да, и еще. Представляешь, вчера чуть столб не поцеловал.

Покрышки совсем облысели. Поможешь? За мной не заржавеет. Что? Подкину ребят, конечно, подкину…

Андрей уже не слушал полковника. Он пытался осмыслить свое положение. Самое неприятное во всей истории было то, что за него решали другие. А он сам нужен был лишь для того, чтобы сказать «да» и поставить свою подпись под документом. Так бывало и раньше, однако на сей раз такое отношение оскорбило Андрея. Ему ясно дали понять, кто он есть и чего стоит. Более того, Петренко намеренно поставил его в такое положение. И сделал это потому, что был уверен, он, Андрей, не решится плюнуть в лицо бывшему тестю и не станет подставлять своего благодетеля, то есть полковника Петренко.

Репутация полковника беспокоила Андрея меньше всего, а вот отеческая забота тестя несколько озадачила.

В последний раз они виделись три года назад, на похоронах. Сергей Федорович даже не заговорил с ним, виня Андрея в произошедшем. Впрочем, они и раньше не очень-то жаловали друг друга. Полежаев считал, что Корнилов не достоин его дочери, а Андрей искренне ненавидел «зажравшуюся номенклатуру», к которой причислял и отца своей жены. Тем не менее жил он со Светой, а потом какое-то время и с дочерью в квартире, которую помог получить тесть. Одна мысль об этом всякий раз выводила Андрея из себя. Отчасти поэтому он подолгу пропадал в далеких странах и брался за выполнение самых рискованных операций. А как еще он мог самоутвердиться и заработать на свою независимость?.. Теперь же, когда роднившие их люди уже несколько лет были мертвы, шаг к примирению, сделанный Полежаевым, казался полной нелепицей…

— Короче, так, — громкий голос полковника заставил Корнилова вздрогнуть, — идешь к секретарю и пишешь рапорт о переводе. Я распоряжусь, чтобы подготовили все документы. Завтра после обеда отнесешь их в ГУВД. Далее тебя отправят на курсы усовершенствования. Поучишься всего месяц. Затем приступишь к выполнению своих новых обязанностей. Вопросы есть?..

Если у Андрея и были вопросы, то не к Петренко, а к бывшему тестю, к Полежаеву, потому затягивать разговор он не стал. Поблагодарив полковника за участие и по-военному сухо распрощавшись, покинул кабинет. По дороге домой заглянул в магазин. Как-никак, новое назначение. Чем не повод?

Выпив граммов сто и вспомнив, как весело проходили в их доме дни рождения и новогодние торжества, когда жена и дочь были живы, отодвинул бутылку в сторону.

«Нет, так нельзя, — с горечью подумал он. —Разве это праздник, когда за меня даже некому порадоваться?..»

Включил телевизор, проскочил по каналам, однако на душе не стало легче.

Проснувшийся телефон отвлек его от мрачных мыслей. Андрей снял трубку и коротко, по-армейски, отозвался:

— Корнилов у телефона.

— Привет, Андрюша, — послышался как будто знакомый мужской голос. — Извини, если оторвал от застолья. Празднуешь, наверное?

Андрей хотел спросить, кто звонит, и тут вспомнил, кому принадлежит этот некогда раздражавший его баритон. Звонил Полежаев, отец Светланы. Его бывший тесть.

Впрочем, «бывший» не совсем соответствовало ситуации. В конце концов, у Андрея никогда не было другого тестя, и вполне возможно, что Сергей Федорович Полежаев так и останется его единственным, пусть и формальным, родственником.

— Ага, праздную, — насмешливо ответил он. — Гостей полон дом. Не протолкнуться.

Полежаев, не уловив в его словах иронии или просто не пожелав накалять ситуацию, бодро продолжил:

— Я оторву тебя буквально на минутку. Хотел поздравить с благополучным возвращением и пожелать успехов на новом поприще. Вот, в общем-то, и все.

— Неужели? — не поверил Андрей. — Ведь это вам я обязан своим новым назначением?

— Пустяки, — хмыкнул Полежаев. — Меня попросили порекомендовать надежного человека. Я сразу подумал о тебе.

— Какой-то опер… Это же не ваш масштаб.

— Зато мой подшефный район, и я заинтересован, чтобы в нем был порядок.

Думаю, ты хочешь того же. Ведь так?

— Так, — машинально подтвердил Андрей;

Происходящее не укладывалось у него в голове. Он знал Полежаева как человека жесткого, даже деспотичного, который всегда презирал зятя и делал все, чтобы разрушить его семью. И вот этот матерый волчище вдруг является в образе ангела-хранителя и поборника законности. Неужели смерть дочери и внучки, годы одиночества так изменили его?..

— Ну вот и отлично! — перебил его мысли тесть. — Уверен, в будущем мы будем полезны друг другу. А сейчас еще раз извини за беспокойство.

Судя по коротким гудкам, одной своей привычке Полежаев все-таки не смог изменить: с кем бы он ни вел разговор, последнее слово всегда оставалось за ним.

Глава 5

ПРАКТИЧЕСКАЯ КРИМИНАЛИСТИКА

Дверь в кабинет .начальника 136-го отделения милиции полковника Бухвостова была приоткрыта, и Бабкин, проходивший мимо, не преминул воспользоваться ситуацией. Притормозил, воровато осмотрелся и, убедившись, что в коридоре никого нет, «слился со стенкой».

Бухвостов, видимо, разговаривал по телефону, иначе как было объяснить беспрерывный монолог, состоящий из одних «слушаюсь… вас понял… будет сделано». Затем послышался громкий стук брошенной трубки и трехэтажный мат.

Минуту спустя полковник вновь схватился за телефон. Волновался, и потому набрать нужный номер ему удалось лишь с третьей попытки. Как только на другом конце откликнулись, он заорал:

— Зиновий, ты? Бухвостов беспокоит… Слыхал?.. Да, хреновые новости разносятся быстро. В Главке что, совсем сбрендили?.. Да любой зеленый опер опытнее его!.. Он же ничего, кроме как стрелять на поражение, не умеет! Ты ничего сделать не можешь? — В этот момент голос начальника стал откровенно заискивающим. — Нет?.. Я понимаю, но ты меня тоже пойми. У нас в отделении самый низкий процент раскрываемости тяжких преступлений. Мне нужен волкодав! Да, матерый волкодав, а тут присылают какого-то…

— Леха, дай закурить! А то мои кончились! От неожиданности Бабкин вздрогнул и уронил на пол папку с делом. Дорофеев, неизвестно каким образом выросший на его пути, невинно захлопал бесцветными ресницами.

— Прости, брат, не хотел напугать…. Так у тебя есть сигареты?

Бабкин не успел ответить, он судорожно собирал рассыпавшиеся по всему коридору бумаги, когда дверь кабинета резко распахнулась и на пороге возник полковник Бухвостов, красный, как рак.

— А вы что тут делаете, други мои? — зло спросил он. — Кто сегодня принимает заявления от потерпевших?.. Разве не ты, Бабкин?

— Калина, — в один голос ответили опера, Делая вправо, в расчете покинуть опасную зону как можно скорее. Ни тот, ни другой не хотели попасть под горячую руку Бухвостову, который был неплохим мужиком, но в определенных ситуациях становился настоящим зверем. Однако далеко уйти они не успели.

— Стоять! — приказал Бухвостов и пальцем поманил их к себе. — Значит так, голуби мои, — уже спокойнее продолжил он, когда милиционеры, подталкивая друг друга, подошли ближе. — Через час к нам прибудет новый начальник уголовного розыска. Ваша задача принять его как полагается. Ясно?

— Ясно, — кивнул Бабкин и, не удержавшись, спросил:

— А откуда он?

— Откуда, откуда… Оттуда! — Бухвостов побагровел и рубанул сплеча:

— У вас что, работы мало?! Шагом марш по кабинетам. И чтобы без всяких там фокусов!

* * *

В кабинете, кроме добротного полированного стола, колченогой вешалки, нескольких стульев, стоящих в ряд у стенки, никакой мебели не было. Интерьер оживляли лишь одинокий кактус на подоконнике, стандартный сейф в углу, да персональный компьютер со всеми полагающимися ему «примочками» — монитором и принтером.

— Ну вот, это твои апартаменты. — Полковник Бухвостов протянул Андрею связку ключей. — Один от кабинета, два от сейфа. Давай осваивайся.

Открыв сейф, Корнилов обнаружил в нем стопу пухлых папок, при виде которых ему стало совсем тоскливо.

— Это что, дела? — упавшим голосом спросил он.

— Дела. Теперь уже твои, — с каким-то садистским удовлетворением подтвердил Бухвостов и снисходительно улыбнулся. — Да ты не волнуйся. Если что, ребята подстрахуют. И запомни, что главное в нашем деле — грамотные отчеты и своевременная их сдача. А то, что у тебя нет никакого опыта, не беда. Твоя задача умело организовать работу подчиненных. Ты же руководитель, вот и будешь руководить.

— Понятно… — отозвался Андрей из вежливости.

По большому счету он так ничего и не понял. До этого момента он все-таки представлял себе работу оперативников несколько иначе: стрельба, погони, хитроумные операции, ну и отчасти возня с документами. А тут, оказывается, писанины больше, чем в любой конторе!

— Ну что, ты тут осваивайся, — Бухвостов выразительно посмотрел на часы, — а мне пора. Через часок-другой пришлю тебе старшего лейтенанта Бабкина для консультаций. Он парень толковый, поможет разобраться, Когда дверь за Бухвостовым закрылась, Андрей вытащил из сейфа несколько папок и, сев за стол, принялся их изучать. Он был полон решимости разобраться со всем этим «наследством» максимум за час, но вскоре понял, что не уложится и в неделю. Его энтузиазм заметно поугас, а затем сменился полной апатией.

Голова шла кругом от справок о проведенных оперативно-розыскных мероприятиях, от отдельных поручений следователей, от шестизначных цифр, которыми было пронумеровано каждое дело. Чтобы отвлечься, он, сдвинув папки на край стола, стал рассматривать листок, вставленный под стекло. Машинально пробежался глазами по строчкам, но, увы, кроме фамилии Сомов, ничего прочитать не смог — немецким Андрей не владел. Только и понял, что это факс, присланный из Швейцарии на имя его предшественника.

«Странно, что эту бумажку не приобщили к делу, — подумал Андрей. — Как странно и то, что я, боевой офицер, сижу здесь и, как идиот, пытаюсь понять, что значит „отказные материалы“ или „регистрационная дисциплина“. Ну ничего, сейчас придет этот самый Бабкин, глядишь, дело сдвинется с мертвой точки…»

— Разрешите? — Вопрос прозвучал одновременно с деликатным стуком в дверь, так что Андрею не пришлось ничего «разрешать». Он встал, полный решимости произвести на Бабкина самое лучшее впечатление: от первой встречи многое зависит.

Парень, переступивший порог кабинета, в один миг опроверг его представления о современном блюстителе порядка: косая сажень в плечах, спортивная фигура, мужественные черты лица… Какое там! Бабкин скорее напоминал стоящую у двери вешалку с небрежно наброшенным на нее плащом. Пижонский пиджак в крупную клетку, узкие брюки, красный галстук, маленькие бегающие глазки… Встреть его Андрей где-нибудь в другом месте, к примеру, в ресторане, наверняка принял бы за карточного шулера или, того хуже, за мелкого карманного воришку.

Вдобавок ко всему Бабкин не считал нужным скрывать скептическое отношение к новому начальнику.

— Просто Леша, — по-актерски склонив голову, представился он, небрежно сел на стул и, забросив ногу за ногу, с издевкой посмотрел Андрею в глаза. — Наверное, непривычно после армии, когда младший по званию вот так…

Манеры старлея Бабкина вызвали у Андрея глухое раздражение. Однако он сдержал эмоции и в тон ответил:

— Перетерплю.

— Ну, тогда, может, и сигарета найдется? окончательно расслабился Бабкин.

— Я забыл свои в кабинете. Не бежать же.

Закурив корниловский «ЛМ», старший лейтенант кольцом выпустил изо рта дым и снисходительно произнес:

— Ну так какие у нас проблемы, майор? — Он покосился на лежащую на столе папку и сочувственно причмокнул:

— А бумаг-то выше макушки…

— Это точно, — согласился Андрей и, закрыв .папку, отложил ее в сторону. — Давай-ка лучше о деле.

— Нет, почему же? — растерялся Бабкин. — ОПД вещь нужная и даже полезная. Я этого не отрицаю. Например, подполковник Сомов на таких делах не только собаку съел, но и карьеру сделал. Еще немного — и в министерстве сидел бы… — Заметив на лице у Корнилова недоумение, он пояснил:

— Сомов это твой предшественник.

Впрочем, не о нем сейчас речь… Черт! —Бабкин озадаченно нахмурился и почесал висок, да.. О чем это мы?.. Ах да, о бумагах.

— Да в них, кроме описания места происшествия и заключения экспертов, никакой полезной информации, — решился высказать свое мнение Андрей. — Это же отписки для идиотов.

— Вообще-то Сомов называл это искусством; возразил Бабкин. —И был по-своему прав. Это как минимум пятьдесят процентов нашей работы.

Корнилов недоверчиво посмотрел на старлея.

— Еще сигарету, — потребовал тот, не докурив предыдущую даже до половины.

— Бери, — кивнул Корнилов.

— А это, чтобы потом не просить, — без тени смущения пояснил Бабкин, спрятал сигарету в нагрудный карман и сделал глубокую затяжку.

Андрей мужественно выдержал и эту паузу.

— Ну хорошо, давай о деле, — нарушил тишину Бабкин. — Короче, всучили тебе «глухаря». Что будешь делать?

— Глухаря?..

Бабкин по-старушечьи всплеснул руками.

— Кажется, приехали…

«Ну, о чем нам говорить, если ты даже не знаешь, что такое „глухарь“?» — прочел Андрей на лице старлея и начал закипать всерьез.

В кабинете воцарилась напряженная тишина.

Ситуацию спас заглянувший в дверь невысокий черноволосый парень в джинсах, черной кожаной куртке и заляпанных грязью кроссовках. На вид ему было лет двадцать пять.

— О, Миша! — радостно воскликнул Бабкин, вскакивая со стула. — Отец родной!

Ты как всегда вовремя. Знакомься, — указал он на сидящего за столом Корнилова. — Твой новый начальник майор Андрей… Э-э-э… Черт! Отчество забыл…

— Не надо усложнять, — перебил его Андрей протянув вошедшему руку. — Майор Корнилов.

Миша ответил неожиданно крепким рукопожатием:

— Лейтенант Гурвич.

— Все, кажется, я больше не нужен, — торопливо проговорил Бабкин, перемещаясь поближе к выходу. — Главное я майору уже объяснил. Ну, а дальше справитесь без меня. Ты, Миша, человек знающий. Я тебе во всем доверяю.

— Да подожди ты! — обиделся Гурвич.

— Извини, срочные дела, — бросил Бабкин и захлопнул за собой дверь.

Недовольно покачав головой, Миша Гурвич вздохнул и опустился на стул.

— Вымотался, как черт, — устало признался он. — Мамаша одна нажаловалась заму нашего шефа. Они хорошие знакомые. Нашла у сына в кармане целлофановый пакетик с белым порошком. Отнесли на экспертизу — героин. Оказалось, пацанва во дворе уже вовсю балуется этой дрянью. Пришлось вести разъяснительную работу.

Молчат. Концов так и не нашел. Ну не заводить же дело на четырнадцатилетних…

Все их будущее наперекосяк…

— Согласен, — понимающе кивнул Корнилов. Доверительный тон Гурвича немного успокоил его. — И как ты думаешь выходить из ситуации?

— Пока не знаю. Ребят припугнул. Ну а тех, кто им подбрасывает эту дрянь, будем искать… Пара мыслей есть на этот счет, пока только наметки. — Гурвич перевел взгляд на стопку папки документов. — Наверное, диковато в этой макулатуре копаться?

— Если честно, да, — искренне признался Корнилов.

— Пока освоитесь, я могу взять на себя всю бумажную работу, — предложил Миша. Андрей благодарно кивнул.

— Спасибо. Однако кое-что ты мне все-таки объяснишь. Идет?

— В меру моей компетенции…

* * *

Они засиделись до одиннадцати вечера. Миша Гурвич в отличие от Бабкина вел себя как настоящий интеллигент: ни разу не выказал раздражения, когда Корнилов чего-то не понимал, старался объяснять все просто и доходчиво, с примерами из практики.

К концу беседы Андрей знал, что преступление, которое практически невозможно раскрыть, опера называют «глухарем», освоился с оформлением оперативно-поискового дела и кое-что почерпнул о стиле работы своих подчиненных.

По ходу дела Гурвич чаще всего обращался к практике трех оперов, которые считались лучшими в отделении. К немалому удивлению Андрея, одним из них оказался Алексей, он же Леха Бабкин. Старлей брал своим напором и нестандартным, творческим подходом к делу. Будучи натурой артистичной, часто превращал процесс изобличения преступника в настоящий спектакль. Из-за излишней импульсивности иногда прокалывался, но куда чаще добивался своего.

Майор Ваня Дорофеев считался в отделении ветераном, хотя ему было не так уж и много, тридцать шесть. В отличие от многих сослуживцев он был женат и растил двух дочерей. Как и большинство крупногабаритных мужчин, опер Ваня слыл простодушным добряком, хотя все знали, что, если как следует его разозлить, запросто уложит троих, а то и пятерых. Поэтому всякий раз, когда ситуация требовала силового решения, вспоминали именно о Дорофееве. Его могли поднять с постели посреди ночи, даже если он был не вполне трезв. А выпить Ваня любил, как всякий нормальный русский мужик. Особенно почитал водку и пиво. Мог выпить много, тем не менее кулак его всегда оставался увесистым.

Капитан Саша Калина, два года назад приехавший из Минска, слыл мастером раскрутки на чистосердечное признание. Никто из его коллег не мог припомнить случая, когда попавшему в руки Калине преступнику удавалось бы отмазаться.

Иногда Калина раскручивал подозреваемого в один присест, иногда процесс затягивался на месяц. Частенько на лицах допрашиваемых отмечались синяки, но кто из оперов не грешил этим? Однако стопроцентного результата добивался только Саша. Как ему это удавалось, никто не знал. Сам же Калина не раскрывал секретов, отшучивался, утверждая, что все дело в «белорусской школе ведения допроса…».

Распрощавшись с Мишей ровно в одиннадцать, Корнилов задержался в кабинете еще на несколько минут. Ему не хотелось, чтобы лейтенант видел, как он будет засовывать в карман «Уголовный кодекс», до сего времени остававшийся для него книгой за семью печатями.

Глава 6

НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ…

Правильно говорят: если уж не везет, не везет во всем. А если подфартило, то фартит даже в мелочах. Второй рабочий день Андрея Корнилова начался, увы, не лучшим образом, его машина заглохла в квартале от отделения. Слава богу еще, что он, сокращая путь, свернул с оживленной улицы в тихий дворик.

Чертыхаясь и проклиная все на свете, Андрей снова и снова пытался завести мотор. Старенький «жигуленок» и раньше отмачивал номера, но обычно в последний момент сменял гнев на милость. Однако из всех правил бывают исключения.

«Рано или поздно это должно было случиться», — подумал Андрей, выбираясь из тачки. Посмотрел на часы и недовольно поморщился: до начала рабочего дня оставались считанные минуты. В одном ему повезло — до отделения было рукой подать. Если поторопится, запросто успеет. А старая развалина, чтобы ей пусто было, никуда с этого двора не денется. Если кто и польстится на эту рухлядь, потом пожалеет. Не успел Андрей включить сигнализацию, как услышал полоснувший по нервам треск, словно кто-то водил палкой по металлической ограде.

«Автоматная очередь», — сообразил Андрей и непроизвольно пригнулся. Затем осторожно огляделся: кому это с утра пораньше взбрело в голову практиковаться в стрельбе? Оказалось, палили из вишневого «БМВ», который медленно двигался вдоль домов навстречу Андрею. А мишенью, по всей видимости, был рыхлый, лысоватый блондин, который, помахивая кейсом, только что вышел из подъезда. Еще до того, как очередь оборвалась, мужчина грузно рухнул на асфальт лицом вниз, так и не выпустив из рук кейса. Вокруг его головы расплылась лужица крови. «БМВ» же, поравнявшись с лежащим, чуть притормозил. Дверца распахнулась, из салона выпрыгнул парень в бейсбольной кепке. Метнулся к скребущему пальцами асфальт блондину, приставил к его голове пистолет с навинченным на ствол глушителем.

Звука Андрей не услышал, но по тому, как дернулось тело жертвы, понял, что проведен контрольный выстрел.

Все это произошло так быстро, что Андрей на какое-то время опешил. Вначале ему даже показалось, что он стал невольным свидетелем киносъемки и вот-вот в его поле зрения появится оператор с камерой. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять: у него на глазах совершено заказное убийство.

Едва эта мысль пришла в голову, на смену замешательству пришел трезвый расчет. Как ни крути, а теперь он, Андрей Корнилов, представитель закона. И негоже ему прятаться за корпусом собственной тачки. Надо действовать. А вот как?

Вытаскивать из кармана новенькие, пахнущие типографской краской корочки и размахивать ими под носом у бандитов со словами:

«Стоять, мать вашу! Милиция!» Красиво, но глупо. С этими ребятами надо разговаривать на их языке.

Решение пришло само собой и было продиктовано скорее интуицией. Выхватив из кобуры «глок», Андрей щелкнул предохранителем и прицелился. Как только «БМВ» поравнялся с его «жигуленком», нажал на спусковой крючок.

Первая же пуля попала в цель, вторая тоже, оба передних колеса на глазах сплющились. Машина, крутнувшись на месте, врезалась в дерево. Андрей тут же пригнулся: две-три пули пропели у него прямо над головой.

«Среагировали мгновенно», — с досадой констатировал он и сделал еще пару выстрелов, целясь на этот раз в окна «БМВ». Звонко лопнуло стекло, на асфальт посыпались осколки. Воспользовавшись замешательством в рядах противника, Андрей сменил укрытие, рывком преодолев расстояние до стоявшего недалеко бронированного «Мерседеса». Вставил новую обойму и занял оборонительную позицию, с которой покореженный «БМВ» был виден как на ладони.

— Выходите по одному с поднятыми руками! — прокричал он. — Оружие на землю!

Сидевшие в машине никак не отреагировали на этот приказ. Точнее, они ответили автоматной очередью. Андрей сделал несколько одиночных выстрелов, один из которых, как ему показалось, попал в цель. Он был уверен, что с минуты на минуту к нему прибудет подкрепление, отделение-то рядом, да и жильцы близлежащих домов, надо полагать, не такие олухи, чтобы беспристрастно наблюдать за происходящим. А до приезда группы задача Андрея сводилась к одному не дать бандитам уйти. Это не требовало особых усилий: просто держи ушки на макушке, постреливай и себя в обиду не давай. А там, глядишь, и ребята подвалят…

Минуты текли, а долгожданного подкрепления все не было. За годы партизанской войны в горах Андрей приобщился к иной тактике ведения боя. Там все было просто: молниеносная внезапная атака и такой же внезапный отход. Благодаря слаженным действиям бойцов бой обычно заканчивался в их пользу. Только здесь не горы, здесь все иначе.

С трудом сдерживая раздражение, Андрей выстрелом помешал бандиту выбраться из «БМВ». Пуля прошила металлическую дверцу, не причинив вреда смельчаку. В этот миг послышался вой милицейской сирены, и Андрей вздохнул с облегчением! Однако произошло непредвиденное: как только милицейский «уазик» въехал во двор, автоматная очередь из «БМВ» вдребезги раскрошила его ветровое стекло. Водитель и сержант, сидевший рядом, получили приличную порцию свинца. Остальные же милиционеры, которые, судя по всему, особенно не пострадали, поспешно выскочили из автомобиля. Такая предусмотрительность была вполне оправдана, спустя несколько секунд бензобак «уазика», в который тоже попала пуля, жарко полыхнул.

От взрыва весь первый этаж дома лишился стекол, а бандиты, воспользовавшись ситуацией, бросились врассыпную.

Слуги закона были изрядно деморализованы. Пожалуй, только Андрей Корнилов сумел сохранить хладнокровие. Однако что он мог сделать один? Да, он стрелял, но делал это почти вслепую, густой дым заслонил от него убегавших преступников.

Снисходительно посмеиваясь над беспомощностью своих коллег, Андрей выскочил из укрытия и, на ходу перезаряжая пистолет, бросился в погоню. Несколько раз спустил курок, с удовлетворением отметив, что один из бандитов, споткнувшись, распластался на асфальте. Второго он свалил следующим метким выстрелом. Только парень в бейсбольной кепке оказался на удивление живуч. Словно был заколдован от пуль. Бежал он быстро, как заяц, расстояние между ними упрямо не хотело сокращаться.

«Я тебя все равно достану», — мысленно твердил Андрей, мчась вслед за бандитом. В азарте погони он и не заметил, как оказался на многолюдной улице.

Только крики прохожих немного отрезвили его. Теперь стрелять было опасно, шальная пуля могла зацепить случайных людей. Андрей в растерянности притормозил.

Киллер же, мгновенно сориентировавшись в ситуации, рванул к стоянке такси.

Подбежал к первой попавшейся машине, нагнулся к окошку водителя. — Стой, подонок! — крикнул Андрей. — Буду стрелять!

Тот обернулся, на миг их глаза встретились, и Андрей вдруг увидел во взгляде противника презрение. Гаденыш был уверен, что "поганый " не посмеет выстрелить, когда рядом столько людей. И тут Андрея охватила бешеная ярость. Не сознавая, что делает, не думая о случайных жертвах, он вскинул «глок» и, почти не целясь, нажал на спусковой крючок. Сделав по инерции несколько шагов, бандит рухнул на тротуар, прямо под колеса такси.

Андрей бросился к нему, холодея от дурных предчувствий: неужели выстрел оказался смертельным? Осмотрев парня, пощупав пульс, успокоился, пуля попала в бедро и, не задев кости, прошла навылет. А неподвижность объяснялась просто — от боли и страха киллер был в обмороке.

Несколько секунд Андрей всматривался в его бледное лицо. Затем, вспомнив служебную инструкцию, тщательно обыскал парня. И тут его ожидал еще один, пожалуй, самый неприятный сюрприз — у бандита не оказалось никакого оружия…

Глава 7

СТРЕКОЗА

— Чует мое сердце, этот фрукт долго у нас не задержится! — не отрываясь от протокола, с глубокомысленным видом изрек Бабкин. И хотя он не удосужился уточнить, кого имеет в виду, коллеги сразу догадались, что речь идет об их новом начальнике, Андрее Корнилове, который за неделю работы в отделении успел здорово «отличиться». Одно дело о задержании целой банды киллеров чего стоило: взрыв, погоня, стрельба на поражение и море крови. Не хуже, чем в детективных романах Данила Корецкого.

Кстати, на того парнишку, который, по утверждению Корнилова, был чуть ли не главным исполнителем, так и не завели уголовного дела. Оружия при нем не оказалось, да и свидетелей того, что он участвовал в «заказнике», тоже не было.

Один из раненных Корниловым бандитов еще не вышел из шока, а второй упорно открещивался: знать не знает никакого юнца в бейсболке. Сам же киллер с пеной у рта доказывал, что на месте преступления оказался совершенно случайно. А убегал потому, что испугался, увидев, как прямо на него прет мужик с пистолетом.

Подозреваемого пришлось отпустить. А тот еще грозился подать на Корнилова в суд за превышение служебных полномочий и необоснованное применение огнестрельного оружия…

Возможно, инцидент удалось бы замять, если бы задержание преступников Корнилов исполнил более профессионально. А так он чудом не задел прохожих, которых угораздило оказаться на его пути.

Киллера отпустили, несмотря на бурные протесты Корнилова. После этого случая Главк неделю на ушах стоял. Посыпались бесконечные проверки, и теперь начальник отделения Бухвостов начинал рабочий день с корвалола. А всеведущие журналисты, разузнав о стрельбе на улице Столетова, окрестили Корнилова «крутым Уокером». Не далее как вчера в одной из газет даже появилась ироническая статья по поводу происшедшего, где Андрей Корнилов был представлен этаким тупоголовым солдафоном, которому дай только повод пострелять.

Правда, Корнилов оказался парнем необидчивым. И, несмотря на очевидность фактов, твердо держался своей позиции. Ни в какую не хотел признаваться в том, что ошибся, приняв честного гражданина за бандита. Твердил, что своими глазами видел, как тот стрелял в жертву… Короче, упрямо стоял на своем, чем и заслужил «расположение» со стороны Бухвостова в виде выговора.

Поэтому предположение, высказанное Бабкиным, никого не удивило. Только Миша Гурвич, успевший проникнуться к Корнилову симпатией, сухо уточнил:

— Это почему же не задержится?

— А потому, дурья башка, что он среди нас, как белая ворона. А белых ворон, как известно, не любят. Где это видано, чтобы простой , пусть даже начальник оперативно-сыскной бригады, — отстаивал свою точку зрения. Ему же Бухало русским языком сказал: «Андрей, ты не прав! Задержал не того, кого надо. За находчивость и мужество объявляем тебе благодарность, но того парня надо отпустить!» И после такого явного намека он еще пытается доказать, что белое это белое, когда начальство твердит, что оно черное.

После этого страстного монолога Гурвич задумался, а затем спросил:

— Значит, ты допускаешь, что тот малый, которого отпустили, участвовал в деле?

— Я не то что допускаю, — рассмеялся Бабкин, оторвавшись от бумаг, — я уверен в этом на все сто… нет, на сто десять процентов. Просто его работодатели, честь им и слава, сработали оперативно, наняли толкового адвоката, дали на лапу кому следует, подняли свои связи. Наш Бухало и не заметил, как попался на крючок. В результате убийца на свободе, а Корнилов по уши в дерьме. А меньше бы ерепенился, никакого выговора бы не было.

— Мне кажется, ему наплевать, что о нем думают и говорят, — высказался Калина. Бабкин энергично закивал.

— Вот-вот, я же говорю, белая ворона. Думает, что ему под силу переделать мир. Для этого нужно не только кулаками махать да из пушки постреливать, но и головой думать. Окажись я в его положении, пристрелил бы мерзавца на месте.

Теперь ходил бы героем, а не шутом гороховым. А так этого козла малолетнего рано или поздно все равно пришьют. Свои же. Чтобы не болтал лишнего. Зато репутации Корнилова конец! Уже ничем не отмоешь!

— Ну какая же ты сволочь. Бабкин, — не выдержал Дорофеев, до сих пор хранивший молчание. — Лично мне Корнилов нравится. Нормальный, свойский мужик.

Выпить может, да и по матушке загнуть. Не корчит из себя интеллигента. И к нам, между прочим, относится нормально. Советуется, не то что долбаный Сомов. Так что, Леха, Корнилова не трожь!

— Опять я оказался крайним! — возмутился Бабкин, замечание Дорофеева задело его за живое. — Да я ничего не имею против этого героя образца Великой Отечественной. И все же попомните мое слово: он у нас долго не продержится. Не гибкий он, не умеет подлаживаться под ситуацию. И опыта в оперативной работе у него маловато.

— Ну, опыт — дело наживное, — многозначительно заметил Дорофеев. — Вспомни, какой ты был зеленый, когда пришел. Если бы не я, век бы тебе, Леха, не осилить даже азов оперативной премудрости. А что до всего остального, то тебя просто-напросто заело. До этого в нашем отделе самым крутым парнем считался ты.

А после того, как пришел Андрюха Корнилов, твой номер стал вторым… А ведь лихо, мужики, он один троих киллеров уделал? Не всякий спецназовец управился бы!

Бабкин пожал плечами и уткнулся в бумаги, демонстрируя свое несогласие с майором, хотя его поза, выражение лица красноречиво свидетельствовали о том, что в словах Дорофеева имеется зерно истины. В глубине души Леха и впрямь испытывал белую зависть к новому начальнику. Однако в этом он не хотел признаваться даже самому себе…

* * *

Девушка, сидевшая напротив Корнилова, была хорошенькой и совсем юной. На вид лет шестнадцать, не больше. Этакая длинноногая стрекоза с большущими глазами и чувственными алыми губками. Даже огромный кровоподтек на правой щеке и глубокие царапины, умело замаскированные тональным кремом, ничуть не портили ее ангелоподобную внешность. Казалось, все, что девушка рассказывает охрипшим от слез голосочком, она только что выдумала, чтобы вызвать к себе жалость и сочувствие. А может, была и какая-нибудь другая Причина.

Андрей поверил ей не сразу, уж слишком не правдоподобной выглядела ее история, просто фантастической! Впрочем, синяки на руках и разукрашенная физиономия были достаточно убедительны.

Девушку звали Леной Стрельцовой. Год назад она окончила школу, в институт не поступила, не повезло. Устроиться на приличную работу не смогла, а убирать подъезды и мести улицы наотрез отказалась. Все это время перебивалась одноразовыми заработками на рынке, разносила напитки и сигареты. Неделю назад наткнулась на объявление в газете. Довольно заманчивое объявление…

— Там было сказано, — дрожащим от слез голосом рассказывала девушка, — что некой коммерческой фирме требуются девушки до двадцати пяти лет с хорошими внешними данными. Работа серьезная, без интима. Высшее образование необязательно. Ну я и решила позвонить… Ответил мне вполне интеллигентный мужчина. Представился Павлом Андреевичем. Мы с ним побеседовали минуты три, он выяснил мои паспортные данные, расспросил о родителях, о предыдущих местах работы. И сразу пригласил на собеседование, пообещав, что, если я им подойду, мне станут платить в месяц двести пятьдесят долларов…

Лена, конечно же, согласилась и в тот же вечер поехала по указанному адресу. Открыл ей толстый хромой мужчина лет пятидесяти. Он был мало похож на солидного работодателя. Во-первых, одет небрежно. Во-вторых, не стрижен. Да и квартира, куда Лена после недолгих колебаний вошла, ничем не напоминала офис.

Обыкновенная хрущевка с низкими потолками и давно не мытыми полами. Толстяк тут же захлопнул за нею дверь, проводил в гостиную и предложил кофе. Пока Лена судорожно раздумывала, как ей поскорее ретироваться, стал рассказывать небылицы про свою фирму. Они, мол, занимаются рекламой, и им нужны симпатичные молоденькие девушки с длинными ногами. Распинался около получаса, а затем началось самое страшное: Павел Андреевич, несколько минут назад сама любезность, вдруг повалил Лену на диван и стал стаскивать с нее колготки. Она пыталась закричать, однако, увидев в руках у толстяка пистолет, растерялась.

— Молчи, сука, а то пристрелю, — пригрозил тот, расстегивая на себе брюки.

Лена была в таком шоке, что даже не сопротивлялась. Павел Андреевич ее не только изнасиловал, но и основательно избил. А потом заставил голышом позировать перед видеокамерой. После всего этого предложил ей стать девушкой по вызову и работать под его «крышей». Аргументировал тем, что в ее положении зарабатывать деньги проституцией наилучший вариант. А ситуация у Лены в самом деле было хуже некуда: мать-алкоголичка, младший брат-инвалид, никакого образования, кроме десяти классов… И еще эта проклятая кассета, которой Павел Андреевич собирался ее шантажировать. Тем не менее она наотрез отказалась. Насильник не удивился.

Лишь сказал, как бы, мол, ей не пришлось пожалеть. Короче, из проклятой квартиры Лена выбралась только в шесть утра. Вместо прощания толстяк пригрозил, что если она кому-нибудь расскажет о своем «маленьком приключении», ее убьют.

Через несколько дней насильник позвонил и напомнил о своем предложении.

Лена, с трудом оправившаяся от произошедшего, едва не свихнулась от ужаса. Было ясно, что новый знакомый так просто не отступится от своей идеи сделать ее проституткой. Девушка решила, что единственный выход пойти в милицию.

Андрей отправил ее в соседний кабинет писать заявление, а сам вызвал к себе Бабкина и Калину. Коротко изложил суть происшедшего, подкрепляя известные ему факты эмоциональными восклицаниями. Он был уверен, что коллеги разделят его энтузиазм и бросятся на поиски хромого сутенера. Однако Андрей ошибался.

Бабкин, скептически выслушав начальника, усмехнулся и пробормотал непристойность, а Калина вообще уткнулся носом в газету недельной давности.

Андрей удивился, он ожидал хотя бы сочувствия к судьбе Леночки Стрельцовой.

— Я что-то не понял, мужики, — озадаченно проговорил он. — Чего вы такие кислые? Девчонке-то надо помочь. Или я опять не туда поехал?

Бабкин, криво усмехнувшись, поправил узел яркого галстука и с видом умудренного старца произнес:

— Андрей, девчонке помочь невозможно.

— Почему?

— Для возбуждения уголовного дела улик маловато. Ты у нас без году неделя, многих нюансов не просекаешь. Вот ты отправил девчонку писать заявление…

— А что, не надо было?

— Нет, по закону все верно, но… — Последовала глубокомысленная пауза, после которой Бабкин с нажимом продолжил:

— Ну, напишет девчонка заявление, и что? Нам все равно не удастся доказать сам факт изнасилования.

Андрей, обалдевший от такого поворота, тупо спросил:

— Почему?

— Во-первых, свидетелей не было. Во-вторых, все это случилось неделю назад.

То есть медицинская экспертиза пролетает… Дело заглохнет, не успев раскрутиться. Если насильник не дурак, он давно избавился от улик, а кассету спрятал. А насчет изнасилования он может запросто заявить, что половой акт с потерпевшей был совершен с ее согласия. Сама к нему приехала, сама прыгнула в койку, сама изъявила желание сняться на видео. А что ее потом избили, к этому он отношения не имеет. По крайней мере, из его квартиры она выходила целой и невредимой… А уж предложение стать девушкой по вызову и секс под пистолетом полнейшая чушь… Хуже всего то, что хромой может и в самом деле ее проучить, узнав о заявлении в милицию. А коль он держит бордель, значит, при деньгах.

Стало быть, может подмазать следователя, и тот сочтет, что в действиях подозреваемого нет состава преступления…

— Подмазать следователя?

— А ты думаешь у нас работают одни ангелы с крылышками? Зарплату, между прочим, периодически задерживают, а следователи тоже люди. Питаться воздухом пока не научились… К тому же лично я не уверен, что твоя Леночка Стрельцова не водит нас за нос. А вдруг у нее свои счеты с этим хромым?

Бабкин был столь убедителен, что Андрей засомневался, а не поторопился ли он, пообещав Стрекозе поддержку и помощь. Кто его знает, может, поддавшись сентиментальным чувствам, он упустил что-то важное. Вдруг Леночка Стрельцова в самом деле нагло врет? Все-таки Бабкин и Калина в таких делах фальшь за версту чуют. И тут же мысленно возразил себе: «Да нет, не могла она мне соврать. У нее были такие глаза…»

В этот момент в кабинет, робко постучавшись, заглянула сама потерпевшая:

— Можно?

— Входи, — кивнул Андрей.

Лена переступила порог, кокетливо сощурилась, но, увидев в кабинете Бабкина и Калину, попятилась.

— Проходи, не стесняйся, — приободрил Андрей. — Это мои коллеги, старший лейтенант Бабкин и капитан Калина. Они скорее всего и будут заниматься твоим делом.

Старлей недовольно поморщился, но на сей раз обошелся без своих шуточек-подколочек.

— Если не трудно, Леночка, повторите еще раз то, что вы мне только что рассказывали, — вежливо, но твердо попросил Андрей.

Пока Лена, сбиваясь и краснея, повторяла свою историю, оперативники многозначительно переглядывались. Андрей не понимал, что означает этот странный обмен взглядами. Лишь интуитивно чувствовал: парни задумали что-то нехорошее. И как бы в подтверждение его мыслям Бабкин, перебив девушку на полуслове, вдруг спросил:

— Лена, а почему вы не обратились к нам сразу? Зачем было ждать целую неделю?

— Вы мне не верите? — вспыхнула та. — Думаете, засадить хочу этого козла?

Да на кой он мне сдался?

— Вы не ответили на мой вопрос! — В голосе старлея послышались суровые нотки.

— Почему не пришла сразу?.. — Лена посмотрела на Бабкина. — Испугалась. Да, мне было страшно. Страшно и стыдно. Я ведь считала себя неглупой девчонкой, а тут так вляпаться. Даже матери не сказала, что со мной произошло! Соврала, что избили какие-то малолетки.

— И она поверила?

— Да.

— Странно, — подал голос Калина, — что она не потащила вас в милицию…

Если бы моя дочь явилась домой в синяках, то… Впрочем, я могу ее понять. Если мне не изменяет память, года два назад вы уже обращались к нам с подобным заявлением?

Лена резко повернулась в его сторону.

— На что вы намекаете?

— А намекает он на то, уважаемая Елена Петровна, — невозмутимо подхватил Бабкин, — что тогда ваше заявление было липовым. Никто вас не насиловал, а обратились вы в милицию для того, чтобы сорвать побольше бабок с родителей вашего одноклассника, которого вы бездумно обвинили в столь тяжком преступлении.

Лена порывисто встала. Несколько секунд глядя в сторону, молча покусывала губы, затем обратилась к Андрею:

— Я лучше пойду. Извините, что оторвала вас от работы. Я знала, что после того заявления мне никто не поверит… — Горько усмехнулась и с каким-то надрывом добавила:

— Самое обидное то, что на этот раз я ничего не придумала!

Старый, хромой козел в самом деле взял меня силой! И в самом деле предлагал мне стать одной из его девочек…

Не договорив, Лена порвала заявление и, зажав в кулаке обрывки, бросилась к выходу. Опешивший Андрей пытался остановить ее, но было уже поздно, Стрекоза хлопнула дверью, даже не попрощавшись. Из коридора донесся цокот ее каблучков.

Когда он затих, в кабинете воцарилась гнетущая тишина, которую нарушил Бабкин:

— Огонь, а не девка! Ей бы не в комке торговать, а в театралку поступать.

Такой талантище пропадает! Сама Раневская позавидовала бы!

— А не пошел бы ты… сам знаешь куда! — в сердцах выругался Андрей. Что бы там ни говорили Бабкин с Калиной, Лене он верил. Может, два года назад ее и впрямь черт попутал, но нельзя же судить о человеке по однажды сложившемуся стереотипу.

Чтобы успокоиться, он принялся перекладывать на столе папки с документацией.

Ему вдруг страшно захотелось написать заявление об уходе и сегодня же сунуть его под нос Бухвостову. Работа в уголовном розыске не приносила ему ни малейшего удовлетворения. Здесь царили свои нравы, и он чувствовал себя лишним в этом муравейнике.

— Ты, начальник, не обижайся, — подал голос Калина, — эта девчонка не простая штучка. Мозги у нее в самом деле работают на пятерку с плюсом. Знаешь, что она учудила два года назад?

— Не знаю и знать не хочу! — отрезал Андрей. — Идите работать.

— Нет, ты послушай, — стоял на своем Калина. — Мать у нее алкоголичка, денег вечно не хватало, а девчонке хотелось выглядеть не хуже других. Вот она и придумала аферу с вымогательством. Дала своему однокласснику, а потом разорвала на себе платье, наделала ссадин и синяков и к нам. Орет: «Меня изнасиловали!», в глазах слезы, губки трясутся… ну прямо как сейчас. Я был молодой, необстрелянный, попался на удочку. Как говорится, проникся ее бедой. Завел дело, послал Стрельцову на медэкспертизу.

А через пару дней Леночка пришла и забрала свое заявление. Как оказалось, родители пацана заплатили ей кругленькую сумму, чтобы все замять. Под парня-то Леночка легла по собственной инициативе, но против заключения экспертизы ведь не попрешь. Вот родители и испугались. Я только потом просек, что меня за нос водят, а тогда, дурак, полдня уговаривал ее не забирать заявление… Так что, товарищ начальник, нет никакой гарантии, что она опять все это не сочинила!

Поразмыслив немного, Андрей возразил упрямо:

— Гарантий, конечно, никаких. Однако я привык доверять своей интуиции. И до сегодняшнего дня она меня ни разу не подводила.

— Все когда-то случается в первый раз, — изрек Бабкин, затягиваясь сигаретой. — Первый поцелуй, первая любовь, первая неудача, первая затрещина, первый выстрел на поражение…

Прекрасно понимая, на что намекает старлей, Андрей тем не менее промолчал.

Ему не хотелось ссориться с подчиненными. Он чувствовал, что они по-своему неплохие ребята, а уж по части оперативно-сыскной работы он пацан зеленый против них. Между тем парни медленно, но верно выживали его из отдела, открытым текстом давая понять, что он здесь чужак. Это был плохой признак. Что он мог противопоставить их многолетнему опыту, оперативной смекалке и устоявшимся милицейским традициям? Бесстрашие? Желание работать с полной отдачей? Так никто в отделе не бил баклуши, все работали на износ… Вот только за дело Лены Стрельцовой никто почему-то не хотел браться…

Глава 8

ВНЕПЛАНОВЫЙ СУИЦИД

Жизнь Лены Стрельцовой оборвалась на рассвете. Перед тем как встать на узкий подоконник своей кухни и шагнуть вниз, она выпила чашку кофе, выкурила три сигареты и написала предсмертную записку, которую впоследствии нашли на кухонном столе. Записка была самой обыкновенной: "В моей смерти прошу никого не винить.

Ухожу из жизни добровольно. Прощайте". Четкий, совсем еще детский почерк. Почти каллиграфический. Буквы ровные, ни малейшего намека на то, что человек, писавший эти страшные слова, хоть капельку волновался…

О самоубийстве в 136-е отделение милиции сообщила дворничиха. Она расчищала от снега детскую площадку перед соседним домом, как вдруг услышала странный шлепок. Словно с верхнего этажа сбросили тяжеленный мешок с картошкой. Район был не из благополучных, поэтому дворничиха ничуть не удивилась и, возмутившись чьей-то наглостью, продолжила свою монотонную работу. В какой-то момент у нее возникло дурное предчувствие, и, бросив лопату, дворничиха помчалась к месту падения злополучного мешка.

Увидев окровавленный труп, она, как ни странно, не стала плакать и кричать, а осторожно подошла к лежащей на снегу девушке. Узнав Лену, оцепенела и, по ее словам, долго простояла над трупом. Затем, оправившись от шока, медленно вошла в подъезд, позвонила в первую попавшуюся квартиру и попросила вызвать «Скорую» и милицию. «Скорая», к сожалению, не понадобилась. Усталый после бессонной ночи врач констатировал мгновенную смерть…

Пытаясь представить себе, о чем думала длинноногая Стрекоза в последние минуты, Андрей Корнилов не мог избавиться от ощущения, что именно он виноват в том, что произошло. О, если б он мог повернуть время вспять! Если бы мог, сделал бы все возможное, чтобы помочь несчастной девчонке, утратившей веру в доброту и бескорыстие людей…

Пока эксперты занимались своим делом, следователь заполнял бланк, а Дорофеев и Гурвич опрашивали свидетелей, Андрей стоял рядом со Славиком Семаго, водителем милицейской машины, куря одну сигарету за другой. В голове вертелась одна мысль: он во что бы то ни стало должен найти главного виновника самоубийства Лены Стрельцовой. Он не сомневался, что тот существует.

Это хромой насильник, представившийся девушке Павлом Андреевичем…

— Ну что, командир, кажись, сто пятой статьей УК тут и не пахнет. — Излишне бодрый голос майора Дорофеева заставил Андрея вздрогнуть и резко повернуться в его сторону.

Подойдя вплотную, майор деловито достал из кармана пачку «Дирола», забросил в рот сразу несколько подушечек и принялся перемалывать их с глубокомысленным видом. Андрей невольно поморщился, здоровяк Дорофеев вызывал у него тягостные ассоциации. Опухший после вчерашней попойки, он мало походил на бывалого сотрудника уголовного розыска. Скорее на работягу, получившего накануне долгожданную зарплату…

Если Дорофеев и заметил недовольство начальника, то никак не отреагировал на это. Дохнув на Андрея густым перегаром, он продолжал как ни в чем не бывало:

— Слава богу, не криминал. Самоубийство. Девчонка сама влезла на подоконник, сама открыла окно, сама прыгнула. И записка в наличии имеется…

Осталось отработать версию по сто десятой. Сомневаюсь, чтобы ее довели до самоубийства. Нынешний молодняк чего только не вытворяет из-за несчастной любви…

— Погоди, Ваня, — Андрей вновь поморщился, — не тараторь. Ты в курсе, что вчера эта девочка приходила к нам в отделение?

На лице Дорофеева отразилась сложная гамма чувств.

— Не понял…

— Стрельцова хотела оставить заявление. Ее изнасиловал один подонок-сутенер. Хотел, чтобы она работала у него.

— Да ну?.. Чего ж заяву-то не приняли? Кто дежурил?

— Два года назад у девчонки были неприятности с законом, и теперь ей никто не поверил, —. терпеливо пояснил Андрей. — В том числе и я. Заявление она порвала, а сегодня… вот… — Он многозначительно посмотрел туда, где еще полчаса назад лежал труп Лены.

Некоторое время Дорофеев молча переваривал услышанное. Затем, нахмурившись, посмотрел Андрею в глаза.

— Сутенер, говоришь?.. Это меняет дело. Выяснили, кто такой?

— Мне известно только его имя: Павел Андреевич. Инвалид. На вид лет сорок — сорок пять. Стрельцова утверждала, что во время полового акта и после он снимал ее на видеокамеру, чтобы впоследствии шантажировать этой пленкой…

Черт, надо было никого не слушать и принять у Стрельцовой заявление.

Глядишь, девчонка была бы жива.

В этот момент к ним подошел Миша Гурвич. Услышав конец фразы, вопросительно уставился на Андрея. Тому пришлось повторить все, на этот раз со всеми подробностями.

Внимательно выслушав Андрея, Миша высказал свое мнение:

— Бабкин виноват. Он тебе мозги запудрил.

— Старлей ни при чем. Он хотел, как лучше…

— Вообще-то я знаю одного инвалида, которого зовут Павлом Андреевичем, — заявил вдруг Миша.

— Шутишь? — не поверил Андрей.

— По-моему, не до шуток, когда речь идет о таком гнусном преступлении. Он живет как раз на моей территории, на Мосфильмовской, в сорок третьем доме.

Ветеран афганской войны, между прочим.

— «Афганец»?.. Что-то не вяжется, как «афганец» может опуститься до такого?

Миша с горечью усмехнулся:

— Думаешь, воевал, так и не может быть сутенером?.. Да нет, похоже, все верно: по данным моей агентуры, у него приличный бордель. Приличный по штату, девчонок двадцать. Работает он не один, а под «крышей» у «папановцев».

Подступиться будет ой как непросто.

Андрей, охваченный жаждой мщения, пропустил слова о «крыше» мимо ушей. Уж очень ему хотелось двинуть на Мосфильмовскую и разобраться с ветераном по-афгански.

— Короче так, ребята, — деловито заключил он, окидывая подчиненных оценивающим взглядом, — едем к нему. Надо расставить все точки над "и". Надеюсь, никто не забыл табельное оружие? Гурвич с Дорофеевым переглянулись.

— Андрей, боюсь, ты меня не понял, — с нажимом повторил Миша. — У Павла Андреевича слишком крутая «крыша». «Папановцы» — хорошо организованная бандитская группировка из бывших спортсменов и военных. Ты хоть представляешь, какая это сила? Чтобы вывести их клиента на чистую воду, нужны неопровержимые доказательства.

— Я не допрашивать его собираюсь, — спокойно возразил Андрей. — Начистить мерзавцу рожу и заставить добровольно признаться в совершенных гнусностях. Пусть это будет явка с повинной, хотя не он, а мы сами к нему явимся.

— Это я уже понял, — усмехнулся Миша. — Но мы, если ты еще помнишь, не бандиты, а блюстители закона. И действовать должны в соответствии с ним.

— Закон, закон… О каком законе может идти речь, если девчонка мертва, а человек, толкнувший ее на самоубийство, на свободе!

— Рано или поздно мы его возьмем, — пообещал Миша. — Можно поиграть в его же игры: под видом безработной подослать к нему нашу сотрудницу. Как следует прижмем, он и расколется.

Андрей головой.

— Нет времени. Если он узнает о самоубийстве Стрельцовой, заляжет на дно.

Надо действовать немедленно.

— А если он нам не откроет? — усомнился Дорофеев.

Почуяв в майоре союзника, Андрей повернулся к нему:

— Взломаем дверь.

— На каком основании? — продолжал гнуть свое Гурвич. — У тебя есть что-нибудь на него? То-то и оно, что нет. Вот если бы Стрельцова оставила заявление…

— Теперь это не имеет никакого значения, — зло отчеканил Андрей. — Так вы едете со мной или как?

Гурвич посмотрел на него, как на тяжело больного.

— Ты хоть понимаешь, во что собираешься ввязаться? Мало тебе одного выговора? Хочешь вообще остаться без работы? Или, того хуже, сесть на скамью подсудимых за превышение служебных полномочий?

— Знаешь, мне глубоко наплевать, выгонят не выгонят. Если я начищу рожу этому негодяю буду вполне удовлетворен. А если получу еще один выговор или меня выкинут из органов. Что ж, значит, так тому и быть.

— Нет, тут ты, Миша, перегнул, — встрял разговор Дорофеев. — Из органов Андрюху могут выкинуть только за одну провинность: если он застрелит Бухало. И так людей не хватает. А за то, что он собирается вытворить, впаяют неполное служебное. На фига это надо?.. Давай, если уж душа горит, поймаем сутенера в темном переулке и вломим ему по пятое число, а?

Андрей криво усмехнулся.

— А это разве законно?

— Зато безопасно.

— Не хочу исподтишка, тут нужна гласность. А то эти сволочи совсем распоясались. Грабят, убивают, насилуют, и все им сходит с рук. Или я не прав? — Он обвел подчиненных изучающим взглядом.

И хотя Гурвич своим видом выражал несогласие, что-то подсказывало Андрею: он на его стороне. Что касается Дорофеева, тут все было просто: по приказу начальства он готов пересчитать зубы хоть дьяволу. Только вот имеет ли Андрей право отдать подобный приказ?..

— Понимаю, не хотите зря рисковать, — медленно, взвешивая каждое слово, начал он. — Это нормально. На Мосфильмовскую я поеду один. Если Бухвостов будет меня спрашивать, придумайте что-нибудь.

— Э-э нет, командир! — вдруг запротестовал Дорофеев. — Один ты с этим козлом умаешься. Так что, Миша, перед Бухалой отдуваться тебе.

— Вы что, сдурели? — растерялся Гурвич. — Хотите на меня одного все свалить?.. Знаете же, что врать не люблю, да и не умею. Он меня в два счета расколет!

— Тогда давай с нами! — предложил майор. — Здесь-то уже все вроде бы закончено… Осталось протокол подписать, это подождет…

— Ладно, уговорили… — тяжело вздохнул Миша. — Только что мы скажем Бухвостову?

— Вернемся и будем думать.

Глава 9

ПОГРОМ НА МОСФИЛЬМОВСКОЙ

В дверь трезвонили не переставая, и Павел Андреевич, решивший было не открывать, в конце концов сдался. А вставать совсем не хотелось. После вчерашнего сабантуя раскалывалась голова, тело ломило так, словно ночь напролет он разгружал вагоны с цементом. Постанывая, он встал с постели и, припадая на правую ногу, побрел в прихожую. В свое время он потратил кучу бабок на то, чтобы сделать свою квартиру неприступной крепостью. Железная дверь, ригельные замки, видеокамеры, способные заглянуть в самые темные уголки лестничной площадки, — эти меры предосторожности были приняты не случайно. То, чем занимался Павел Андреевич Хотулев, в прошлом бравый майор спецназа, а ныне ветеран афганской войны и инвалид, подпадало под статью Уголовного кодекса. Впрочем, ради тех бабок, что прошли через него за последние годы, стоило рисковать…

На экране монитора, установленного в прихожей, Павел Андреевич увидел молоденькую Эффектную блондиночку в короткой курточке из кожзаменителя и в узких джинсах, туго обтягивающих ее стройные ножки. Выглядела вполне невинно, тем не менее Павел Андреевич проверил, не прячется ли у нее за спиной парочка вооруженных головорезов. Убедившись, что девушка пришла одна, спросил:

— Вы к кому?

— По объявлению, — прощебетала блондинка и, видимо, от волнения потерла свой хорошенький носик рукавом куртки.

Этот детский целомудренный жест заставил Павла Андреевича похотливо улыбнуться. Он почувствовал, как в нем нарастает дикое, животное желание, и принялся открывать многочисленные замки.

— Проходите, проходите, — елейным голосом говорил он, отступая назад. — Это с вами мы договаривалась на одиннадцать утра?.. Катя Семенова, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — кивнула девушка, настороженно оглядываясь.

— Да вы не стесняйтесь. Будьте как дома, — продолжал ворковать хозяин. — Кофе? Чай? А может, что-нибудь покрепче?

— Спасибо. Только кофе. — Она нагнулась, чтобы расстегнуть сапоги, и Павел Андреевич едва сдержался, чтобы не наброситься на нее прямо в прихожей.

«Спокойно, спокойно, — мысленно приказал он себе. — Еще не время».

Пока девушка, сидя в гостиной, просматривала «Плейбой», Павел Андреевич успел переодеться и сварить кофе. Перед тем как войти в гостиную, он включил видеокамеру и сунул в карман спортивных брюк пистолет. Естественно, незаряженный, для того, чтобы напугать малышку до смерти, достаточно, по его мнению, одного вида оружия.

— Ну, красавица, вижу, вы понемногу освоились, — весело начал он, появляясь на пороге с подносом, на котором стояли две чашечки с горячим кофе.

Девушка робко пожала плечами.

— Как вам сказать? Не совсем.

— А вы расслабьтесь. Сядьте поудобнее… вот так. Выпейте горячего кофейку… Знаете, я сам еще не завтракал, поэтому с удовольствием присоединюсь к вам. — Стараясь придать голосу мягкие, отеческие интонации, Павел Андреевич исподтишка рассматривал очередную кандидатку на вакантное место в его «фирме».

Он видел, что девчонка держится несколько скованно, и настороженно быстрые, угловатые движения и легкий румянец на щеках выдавали ее неподдельное волнение.

От этого девушка показалась ему еще более соблазнительной.

— Катя, если вы нам подойдете, будете получать в месяц двести — двести пятьдесят долларов, — интимно понизив голос, повел атаку Павел Андреевич. — Разумеется, это не предел. Если зарекомендуете себя с хорошей стороны, вознаграждение возрастет раза в два.

При упоминании о деньгах глаза у девчонки заблестели, и Павел Андреевич понял, что работать с нею будет одно удовольствие. Возможно, ее и ломать не придется, уж очень она оживилась, услышав о поистине королевской зарплате.

Однако отступать от сценария не стоило, и Павел Андреевич поспешил приступить к делу. Нащупав в кармане рукоятку пистолета, он пересел на диван и заглянул Кате в глаза. Почувствовав, как та напряглась, тихо спросил:

— Ты что, боишься меня, крошка?

— Нет… — чуть помедлив, ответила девушка. — А какую работу вы хотите мне предложить? По телефону вы что-то говорили о рекламном агентстве…

— Ну, это не совсем рекламное агентство… — Павел Андреевич как бы случайно положил ладонь ей на коленку. — Хотя кое-что тебе придется рекламировать…

Девушка осторожно отодвинулась. В ее огромных глазах плескался испуг.

— Что вы имеете в виду?.. — Прошептала она, облизнув пересохшие губы.

— Ничего, крошка. — Хозяин достал пистолет. Поиграл им перед носом опешившей гости, буднично предложил:

— Раздевайся.

— Вы что, хотите со мной… — дрожащим голосом начала та.

— Да, крошка, очень хочу. Только не надо песен, что ты еще невинна, как первый снег. Все равно не поверю. А будешь орать, пристрелю.

Он столько раз проигрывал подобные сцены не в мыслях, а наяву, что произносил свои реплики автоматически. Знал, что ответит ему девушка. Все они, в сущности, говорили одно и то же. Ему сделалось противно и скучно. Возбуждение стало медленно спадать, в какой-то момент .Павел Андреевич вдруг испугался, что не сможет осуществить задуманное. Схватив девушку за волосы, он рывком опрокинул ее на диван. От боли та вскрикнула и забилась, как подстреленная птица. Хозяин удовлетворенно улыбнулся, сопротивление жертвы всегда было для него хорошим стимулом.

— Раздевайся, сука! — прикрикнул он, поиграв для устрашения пистолетом.

Девушка механически стала расстегивать «молнию» джинсов. Отрепетированным движением Павел Андреевич стащил с себя спортивные брюки и, явив напоказ свое мужское достоинство, властно произнес:

— Вообрази, что я Клинтон, а ты Моника Левински, и за работу! И чтобы без фокусов!

Размазывая по лицу слезы, Катя опустилась на колени. В этот момент в дверь позвонили…

* * *

Дверь Павла Андреевича Хотулева заметно отличалась от остальных дверей на лестничной площадке. Во-первых, она была железной. Во-вторых, явно защищалась (о чем говорил жгут разноцветных проводов) суперсовременной сигнализацией.

В-третьих, вместо одного ригельного замка запиралась на четыре. И если минуту назад Андрей еще сомневался, не поспешил ли он, столь красноречивое зрелище рассеяло всякие сомнения.

Станет ли честный человек, который из дому-то почти не выходит, превращать свою квартиру в неприступную крепость? Какого хрена он тратит бешеные бабки на весьма сомнительную безопасность? Боится воров? Да если толком прикинуть, воры в первую очередь лезут туда, где видят массивную металлическую дверь. Зачем, спрашивается, подвергать себя лишнему риску?

К тому же, если судить по доходам Павла Андреевича (официальным, разумеется), красть в его квартире было нечего.

Андрей видел, что и коллеги его сражены наповал. Особенно Дорофеев. Добрую минуту он оторопело рассматривал темный глазок камеры, выступающий над верхним косяком, а затем выдал с присущей ему откровенностью:

— Твою мать, инвалид недоделанный! Интересно, откуда у него такие бабки?

Миша Гурвич пожал плечами и, малость поколебавшись, нажал на кнопку звонка.

С той стороны ни мелодичного звука. Вывод напрашивался сам собой: дверь, кроме прочих прибамбасов, была еще и звуконепроницаемой.

У Андрея возникло предчувствие, что сегодня им вряд ли суждено познакомиться с Павлом Андреевичем Хотулевым. Если «афганец» не полный идиот, он им не откроет. А на то, чтобы ломать замки, у них нет оснований.

Миша утопил кнопку еще дважды и выразительно развел руками.

— Облом.

— Облом, — согласился Андрей, с досадой подумав, что его подчиненный был прав, без серьезной подготовки соваться в эту хату не следовало. Выходит, своими непродуманными действиями они спугнули сутенера. И теперь он наверняка затаится.

На всякий пожарный Андрей позвонил еще раз. Приложил ухо к двери, прислушался. Ему показалось, что из глубины квартиры доносится сдавленный женский плач. Все еще сомневаясь, Андрей жестом предложил послушать подчиненным.

По изменившемуся лицу Гурвича он понял, что плач не был плодом его воображения. Для того чтобы прикинуть, как действовать дальше, Андрею понадобилось всего несколько секунд.

— Звони соседям! — велел он Дорофееву. Тот без лишних вопросов бросился выполнять приказание.

Соседка Хотулева, крашеная блондинка лет сорока, оказалась весьма недоверчивой особой. Дверь она, конечно, отперла, но перед тем, как впустить оперативников за порог, тщательно изучила их удостоверения. Затем, поджав и без того тонкие губы, сухо заявила:

— Подождите, пожалуйста. Я позвоню в отделение, уточню, знают ли вас там.

Сейчас каждый второй покажет нужные корочки…

В другой ситуации Андрей только приветствовал бы такую предусмотрительность. Однако сейчас всякая задержка бесила его. Через пару минут блондинка наконец-то нарисовалась на пороге. Тревоги в ее взгляде стало поменьше. Сняв цепочку, она широко распахнула дверь и отступила на шаг.

— У вас с Хотулевым смежные лоджии? — деловито поинтересовался Андрей, входя в прихожую.

— Да. А что?

— Ничего. Мне нужно попасть к нему в квартиру.

Женщина испуганно всплеснула руками.

— А что случилось?

— Пока ничего… Миша, позвони участковому. И найди еще одного понятого…

Дорофеев, за мной!

Пока Гурвич улаживал формальности и успокаивал трясущуюся блондинку, Андрей решительным шагом направился в гостиную. Рванул на себя дверь, ведущую в лоджию, выскочил на морозный воздух. Огляделся и озадаченно вздохнул.

Перебраться к Хотулеву было проблематично: предусмотрительный Павел Андреевич отгородился от соседей фигурной решеткой. Протиснуться сквозь нее мог разве что пятилетний малыш, да и то очень худенький. Осмотрев крепления решетки, Андрей обернулся к плечистому Дорофееву:

— Справишься?..

— Только со сварочным аппаратом, — виновато ответил тот и, чуть поколебавшись, добавил:

— Могу попробовать, но ничего не гарантирую…

Майор Дорофеев явно недооценил свои силы.

Когда он, вооружившись металлическим совком (который подобрал тут же, на балконе), просунул его между прутьями, уперся корпусом в бетонную стенку и налег на «орудие взлома», прутья на глазах прогнулись, образовав вполне приличную щель. Прикинув, что при подстраховке он сможет протиснуться в нее, Андрей быстро снял куртку. Опираясь на руку Дорофеева, ступил на скользкие перила, просунул ногу между прутьями и, держась за обжигающий холодом металл, стал сползать вниз.

Дорофеев помогал ему, громко сопя и чертыхаясь. Наконец Андрею удалось приземлиться на чужой территории. Отдышавшись, он быстро осмотрел запоры и с сожалением подумал, что попасть в квартиру цивилизованным способом ему не удастся. Придется выдавливать стекло…

* * *

Павел Андреевич был настолько поглощен манипуляциями вошедшей во вкус цыпочки, что упорно не обращал внимания на звуки, доносившиеся извне. В своей квартире он чувствовал себя в полной безопасности. Подумаешь, какой-то кретин трезвонит! Если ему нечего делать, пусть жмет на кнопку до посинения. Все равно никто ему не откроет.

Однако, услышав звон разбитого стекла, Павел Андреевич насторожился.

Желание, только что обуревавшее его, как рукой сняло. Грубо отшвырнув недоумевающую цыпочку, он торопливо влез в спортивные брюки и, прихрамывая, двинулся в спальню. Похоже, стекло посыпалось именно там.

Стоило Павлу Андреевичу переступить порог спальни, как мысли о разбитом стекле отступили на второй план. Посреди комнаты стоял высокий небритый мужчина.

В руке он держал пистолет. И хотя незнакомец был в сером свитере и потертых джинсах, Хотулев задницей почуял, что перед ним военный. Бывший или настоящий — не столь важно. Главное, человек умел обращаться с оружием.

«Киллер… Ей-богу, киллер! „Папановцы“ заслали, твою мать!.. Узнали, что я им отстегиваю меньше положенного, и заслали…» — пронеслось в голове. От этой догадки Хотулев похолодел, но вовремя вспомнил, что он тоже бывший военный. И решил умирать с гордо поднятой головой.

Одно дело принять решение и совсем другое неукоснительно ему следовать.

Хотулев не мог примириться с мыслью, что через минуту-другую его не станет.

Небритый незнакомец останется, соплюшка, что ждет его в соседней комнате, тоже, «папановцы» по-прежнему будут трахать его девок, а он… Руки сделались ледяными, сердце застучало в бешеном темпе. Облизнув пересохшие губы, с трудом ворочая языком, он пролепетал:

— Нет… Не надо, прошу вас… Сколько вам заплатили?.. Я дам в два раза больше…

Незнакомец покачал головой, затем медленно опустил правую руку в карман джинсов. От страха Хотулев зажмурился. Он был уверен, что это конец. Однако ожидаемого выстрела не последовало, и он открыл глаза. Экспозиция почти не изменилась: незнакомец по-прежнему стоял у окна, а в руках у него вместо пистолета было удостоверение работника МВД.

— Майор Корнилов, — холодно представился он. — Начальник уголовного розыска сто тридцать шестого отделения милиции.

«Слава богу, всего лишь …» — приободрился Павел Андреевич.

— Какого черта?! Вы что, совсем сбрендили, врываетесь через балкон? — с угрозой в голосе начал он, намереваясь отыграться на майоре за свое унижение. И все из-за этого небритого фараона. С неба он, что ли, свалился?

Тем временем майор спрятал удостоверение в карман и сухо уточнил:

— Павел Андреевич Хотулев?

— Он самый. У вас есть ордер на обыск?

— Нет. Ордера у меня нет.

В этот момент дверь, ведущая в спальню, распахнулась и на пороге возникла зареванная девчонка. Павел Андреевич мысленно чертыхнулся, он совсем забыл про малолетнюю шлюшку. А она, тварь неблагодарная, всхлипывая и размазывая по лицу тушь, со всех ног бросилась к нему. Облапила его обеими руками, словно родного брата, и давай плести какую-то чушь про изнасилование. Павел Андреевич возмутился:

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.