Художник К. Баранов

      Бешено мчится горная речка Аксу по камням, покрывая их белой пеной. С боков теснятся высокие отвесные скалы. Река проходит в глубоком каменном коридоре — каньоне по северным склонам Таласского Ала-Тау. На полкилометра поднимаются вверх его отвесные каменные стены. Но ширина каньона местами меньше его высоты. Там, где стены немного отступают от воды, на берегах пышно разрослась богатая южная растительность. Только здесь можно найти древовидную арчу до двенадцати метров высотой и почти в метр толщиной, вместо обычных кустарниковых арчовников в горах Тянь-Шаня; заросли миндаля, покрытые розовыми цветами, персидскую рябину, дикий виноград, железное дерево, которое тонет в воде и обладает исключительно твердой древесиной. Масса других южных растений с яркими цветами или причудливых форм встречается на каждом шагу. Даже обычные для Казахстана желтые и красные тюльпаны достигают здесь огромных размеров.
      Растительность в каньоне бурно развивается, как в огромной природной оранжерее: влага реки и накаленные солнцем каменные стены создают особо благоприятные условия для произрастания южных деревьев, кустарников и трав.
 
      Синие птицы, выходцы из Индии и Южного Китая, звонкими, как флейты, голосами перекрывают шум реки. Райские мухоловки, гималайские синицы и другие южане оставляют неизгладимое впечатление, когда находишься в этом замечательном уголке Казахстана.
      Крупные каменистые россыпи в горах почти непроходимы. Только по едва заметным тропинкам архаров можно безопасно перебраться на ту сторону неподвижной реки из камней. Облака то и дело накрывают путников на этих огромных заоблачных высотах. Здерь почти нет животных. Только где-то в тумане разносится свист горной индейки — улара.
      Среди моросящего тумана не хочется слезать с «теплого» седла. Но, оказывается, мы уже у цели путешествия, в самых верховьях реки Каскабулак, среди ледниковых морен. Именно здесь на камнях, много веков и даже тысячелетий тому назад люди оставили свои записи и рисунки.
      Внезапно солнце озарило мокрые скалы.
      Защелкал фотоаппарат, а карандаш художника быстро забегал по альбому. Здесь есть что зарисовать и сфотографировать: на каменных склонах всюду высечены фигуры домашних животных и какие-то надписи. Это было много столетий тому назад. Однако художники древности уже тогда обладали настолько высокими способностями, что нетрудно узнать в этом своеобразном каменном альбоме, на высоте трех тысяч метров, лошадей, собак, коров и других спутников человека, видеть быт и обычаи людей того времени. Одна из зарисовок, например, показывает, как женщины доят коров, другая — выпас скота, праздничную пляску и многое другое.
      Здесь нет дорог и троп. Сюда нужно специально поднимать топливо, продовольствие и воду, чтобы жить неделями и сантиметр за сантиметром высекать на камнях линии контурных рисунков и буквы, слагая из последних слова и фразы.
      Этот каменный архив прошлого имеет большой научный интерес.
      В горах заповедника можно встретить сурков. Вот побежал один, а там целая семья расселась столбиками. Тут и старые, и молодые. Здешние сурки поражают своими необычными заунывными криками и окраской: они темно-серые, с светлым брюшком.
      Во всем мире нет больше таких сурков. Это особый вид, сохранившийся со времен глубокой древности только в этой крошечной точке земного шара и еще в нескольских местах южнее. Они носят в науке название — сурки Мензбира, в честь ученого, впервые обнаружившего их. В заповеднике искусственно стараются переселить этого редчайшего сурка поближе к кордонам, чтобы легче было охранять его.
      Ущелье Бурулдай — «гвоздь» заповедника, если можно так выразиться. На первый взгляд оно мало чем отличается от десятков ущелий, которые мы проехали от главной усадьбы заповедника до его южной границы. Небольшой ручеек сверкает и журчит по дну ущелья. Выжженные солнцем склоны покрыты сухой травой. Кругом голые скалы. Словом, ничего примечательного.
 
      Невзрачные сероватые каменные склоны слоятся пластами. Тонкие пласты чередуются с толстыми, серовато-зеленоватого цвета и даже розового. Пласты легко снимаются, и вдруг под одним из них — четкий и ясный отпечаток жука, а рядом — ветвь дерева. На камне, как на скульптурной глине, отпечатались мельчайшие детали коры, листьев и даже жилок на них, как будто жук и ветка погибли и отпечатались здесь совсем недавно.
      Но на самом деле прошло около ста тридцати миллионов лет с юрского периода мезозойской эры, когда эти насекомые ползали по ветвям и листьям деревьев и кустарников. Здесь найдены прекрасно сохранившиеся окаменелые кости гигантских ящеров и пресноводной черепахи, самой древней, с крошечным панцырем.
      Это ущелье заповедника представляет огромную научную ценность мирового значения. Здесь ученые нашли много интересного из прежней жизни на земле. Сохранность остатков и отпечатков поразительна. Так, например, найден остаток ствола и ветвь хвойного дерева, окаменевшие в грунте со всеми мельчайшими деталями строения коры и древесины. Отпечатки насекомых, рыб, мальков и даже икры изумительно четки.
      На этом месте раньше было огромное мелководное озеро с вязким илистым дном. На него опускались трупы животных и растений, покрывались илом и затвердевали. Отпечатки их сохранились до наших дней.
      По остаткам и отпечаткам растений и животных люди узнали, что раньше здесь был тропический климат.
      В горах на каждом шагу встречаются ключи и водопады. Есть отверстия в скалах на больших высотах, из которых бьет вода, падая вниз по ярко отполированному мрамору розового цвета.
      В районе реки Ирсу расположен небольшой поселок Раевка. Много веков тому назад, после походов Чингисхана, здесь был построен большой город с прямыми улицами и водопроводом из гончарных труб, следы которого можно найти и теперь. Остатки арыков, мельниц и многое другое говорят о земледелии и культуре, которая была в то время.
      Но прошли века, и теперь только раскопки археологов могут восстановить картины далекого прошлого в этой самой обычной теперь долине реки Ирсу, с маленькой деревенькой на ее берегах.
      Клубы пыли бегут за машиной и медленно оседают на старинные курганы. Здесь каждый шаг говорит о далеком прошлом нашей земли.

      Загремела цепь, и якорь бухнул в воду. Пароход вздрогнул и остановился.
      С левого борта, километрах в двух, виднелся остров.
      — Спускать шлюпку! — раздалась команда.
      Началось оживление перед высадкой.
      На борту парохода был не совсем обычный груз — пять больших ящиков стояли в ряд, прикрытые от солнца брезентом. В каждом ящике находилось по одному сайгаку. Этих редких, вымирающих антилоп решили выпустить на пустынный остров Аральского моря Барса-Кельмес.
      Остров был необитаем. Раньше на нем водились тысячи сайгаков, но потом они были выбиты охотниками кзыл-ординских купцов. На острове остались только три самки.
      Советский пароход в тысяча девятьсот двадцать седьмом году привез сюда пополнение.
      Выгрузка на берег тяжелых ящиков прошла благополучно. Экипаж парохода столпился у борта, чтобы посмотреть, как будут выпускать антилоп.
      Скрипнул последний гвоздь. Михаил Иванович, сотрудник Госторга, забрался на ящик и поднял входную дверку, но сайга не выходила. Она стояла в ящике задом к открытой двери и не хотела пятиться, а повернуться в узком ящике было невозможно. Через щели матросы толкали ее прутиками и стучали по ящику. Сайга вздрагивала, однако продолжала стоять на месте. Никакие «уговоры» на нее не действовали. Время шло и люди потеряли терпение.
      Ящик подняли на руках и просто вытряхнули из него упрямое животное.
      Сайга упала на песок, вскочила и бросилась прямо к морю. Увидев шлюпку, она круто повернула и побежала вдоль берега. Вот она остановилась, оглянулась и ровной рысью, опустив к земле голову, побежала в глубь острова.
      Люди махали ей фуражками и руками.
      Из каждого ящика антилоп пришлось вытряхивать силой. Но рогатый самец спокойно вышел сам, едва открыли дверь, и тут же начал пастись. Он вырос в зоопарке и не боялся людей.
 
      Михаил Иванович принес из шлюпки свой чемодан и поставил его на землю. Он решил остаться на острове, чтобы посмотреть, как будут вести себя сайгаки.
      Шлюпка ушла. Михаил Иванович уселся около ящика, открыл чемодан и начал закусывать, поглядывая в бинокль на пароход. Скоро подняли шлюпку. Из трубы повалил густой дым, загремела якорная цепь, и пароход тронулся, набирая скорость. Он направился к острову Возрождения для выгрузки рыбаков, соли и бочек. На обратном пути, через четыре дня, пароход должен был забрать Михаила Ивановича.
      Вдруг рядом раздался топот. Михаил Иванович обернулся и тотчас испуганно вскочил на ноги. Опустив рогатую голову, прямо на него бежал сайгак Мурзик, с явным намерением вступить в драку.
      Животное было уже в нескольких шагах. Михаил Иванович растерянно оглянулся и поспешно спрятался за ящик.
      Сайгак остановился и, тряся головой, пошел вслед за ним вокруг ящика. Михаил Иванович перебежал на другую сторону. Сайгак — тоже.
      Человек и антилопа начали кружиться вокруг ящика, но преимущество было на стороне сайгака. Он быстро нагнал Михаила Ивановича и боднул его в ногу.
      Задыхаясь и плохо сознавая, что он делает, Михаил Иванович как-то неожиданно для самого себя юркнул в ящик и упал на вонючую, сырую подстилку.
      Разъяренный сайгак остановился как вкопанный, но броситься внутрь ящика не решался.
      Человек был вне опасности.
      Сайгак заметил чемодан. Подошел, обнюхал его и с силой боднул. Чемодан отлетел в сторону, раскрылся и по песку рассыпались продукты, вещи, а нужные деловые бумаги подхватило ветром и понесло в море.
      Человек выскочил из ящика, закричал и бросил фуражкой в сайгака. В один миг зверь был уже рядом. Какие-то доли секунды спасли Михаила Ивановича от удара острых рогов. Он упал лицом прямо в сырой навоз на дне ящика.
      Осада продолжалась до вечера. В сумерки сайгак улегся недалеко от ящика, и, казалось, перестал обращать внимание на человека. Только теперь Михаил Иванович мог, наконец, выбраться из своей вонючей тюрьмы. Он собрал раскиданные вещи и поел. Бидона с водой Мурзик, к счастью, не заметил, и он остался цел.
      Ночь прошла спокойно. Михаил Иванович тщательно вычистил ящик, но пахло в нем по-прежнему. Едва настало утро, как сайгак встал, потянулся и крупным шагом направился прямо к ящику, мотая рогатой головой.
      Михаил Иванович поспешно забился внутрь, вместе с чемоданом и бидоном.
      Потекли томительные часы ожидания. Сайгак пасся рядом. Чем выше поднималось солнце, тем тяжелее было сидеть в глухом ящике. Мухи, привлеченные запахом навоза, летали и ползали всюду. От жары и духоты кружилась голова. Едва Михаил Иванович высовывался из своей тюрьмы, чтобы глотнуть свежего воздуха, как его мучитель бросался к нему и снова загонял в ящик. В сильном возбуждении сайгак бегал вокруг, злобно хрюкая и роя землю передними ногами. Михаил Иванович опасался, как бы антилопа не бросилась к нему внутрь ящика.
      Мучительно долго тянулся день. Наконец, наступила ночь. Михаил Иванович нашел камень, выбил доску в потолке ящика и две по бокам, чтобы продувало днем.
      Утро следующего дня не изменило его положения.
      Конечно, сайгака можно было бы ударить тяжелым камнем, схватить за рога, попытаться свернуть ему шею — не так-то уж он был велик. Но столько трудов стоило привезти сюда этого злого демона, что калечить теперь животное было бы безрассудно.
      Михаил Иванович терпеливо ждал, изнывая от жары и безделья. Он знал, что этого сайгака отдали из зоопарка за его бодливость. Никто из рабочих не соглашался больше за ним ухаживать.
      «Ведь должен же он пойти поискать водопой? — утешал себя Михаил Иванович. — До пресного озера отсюда, говорили, несколько километров. Там он встретит других сайгаков и забудет обо мне…»
      День сменялся ночью, а сайгак не уходил, становясь, наоборот, все злее. Он не давал своей жертве даже высовывать голову, чтобы подышать чистым воздухом. Михаил Иванович выбил вверху еще одну доску и только таким путем мог высовывать голову наружу и осматриваться. Кругом расстилалась ровная, выжженная солнцем равнина, без единого кустика или деревца.
      Четвертые сутки прошли так же, как и предыдущие. Сайгак был по-прежнему беспощаден к Михаилу Ивановичу, и, видимо, ничуть не страдал от жажды.
      На пятые сутки узник проснулся, когда солнце уже начинало пригревать и в ящике сделалось душно.
      Михаил Иванович не рискнул выглянуть в дверь, и высунулся в отверстие вверху.
      Сайгака не было.
      Осада снята! Очевидно, сайгак ушел искать водопой.
      Взглянув на море, он невольно улыбнулся: на горизонте, там, где вода сливалась с небом, виднелась полоска дыма. Это за ним шел пароход.
      Когда Михаил Иванович, сидя в шлюпке, рассказывал лоцману о своем приключении, кто-то из гребцов показал ему на остров. На берегу мелькала желтая точка. В бинокль было хорошо видно, что это не кто иной, как его мучитель Мурзик.
      Михаил Иванович добродушно погрозил ему пальцем.
      В этом же году на остров были выпущены восемь джейранов, тридцать зайцев-русаков, пятьдесят фазанов, две тысячи четыреста сусликов-песчаников, серые куропатки, и Барса-Кельмес был объявлен государственным заповедником. На нем построили кордоны для охранников, усадьбу с подсобными постройками, лабораторию. Научные работники занялись изучением образа жизни выпущенных животных.

* * *

      Бодливому сайгаку Мурзику недолго пришлось жить на острове. Осень подходила к концу. Оба самца ходили со своим табунком самок. Однако Мурзик был более взрослый и сильный. Он вскоре прогнал далеко в степь своего молодого соперника и один ходил со всем стадом.
      Но вот как-то рано утром прогнанный самец подошел слишком близко к стаду. Опустив рогатую голову, Мурзик бросился в атаку. Противник, что есть сил помчался в сторону и быстро скрылся за песчаными барханами. Мурзик остановился и в пылу сильного возбуждения рыл ногами почву.
      Вдруг он яростно вонзил в землю желтоватые рога. Еще и еще раз сайгак поражал мнимого врага. Пыль и песок летели в разные стороны. Внезапно ноги Мурзика подкосились, и он рухнул на землю. Дернув несколько раз ногами, Мурзик затих с широко открытыми, как бы удивленными, черными глазами.
      От чрезмерно сильного удара рогами один из позвонков его шеи сместился в сторону. Смерть наступила мгновенно.
      Второй самец сделался после этого единственным родоначальником сайгаков на острове. Но тем не менее через десять лет их стало уже триста штук.

* * *

      Живых сайгаков почти нет в зоопарках Европы. Не во всех зоопарках имеются они и в Советском Союзе. Это и понятно. Достать сайгу можно только в Казахстане.
      Вот почему в обмен на сайгаков можно получить для наших зоопарков из-за границы слонов, обезьян, попугаев и других тропических животных.
      Впервые в неволе сайгаки размножились в Алма-Атинском зоопарке. Но в зоопарке они долго не живут. Их организм приспособлен к питанию только пустынными растениями, как организм северных оленей к мху-ягелю.

* * *

      Две тысячи четыреста сусликов-песчаников, выпущенных на остров вместе с сайгаками, прекрасно себя чувствовали на новом месте. Они так быстро размножились, что пришлось ежегодно делать отлов. Через десять лет промысел их уже стал давать большой доход заповеднику. Каждую весну на острове добывается несколько десятков тысяч шкурок сусликов.
      Всю весну кружатся большие серебристые чайки над морем. Как белыми хлопьями снега покрывают они вечером берег. Но однажды они вдруг закружились над островом. Это они ловили маленьких сусликов, впервые появившихся из нор.
      Солнце село в море. Вечерние сумерки начали быстро сгущаться. В воздухе повеяло прохладой и крепче запахло полынью и тамариском.
      Из норки быстро вылезла самка суслика-песчаника и задними лапками торопливо забросала землей выход из норы. Повернувшись, она утрамбовала землю мордочкой и помчалась в сторону. Отбежав метров пятьдесят, зверек юркнул в другую норку. Там она будет ночевать отдельно от суслят. Только утром она вернется, разроет вход и накормит молоком беспокойных подрастающих суслят.
      Но едва вечерние сумерки спустились над островом, как во всех направлениях по степи забегали ушастые ежи, мирно спавшие весь день в норках. Один из них подбежал к норке, где спали суслята с плотно закрытой «входной дверью». Сопя и шипя, ежик быстро разрыл вход и исчез в норке. Утром матери некого будет кормить молоком. У нее нет больше детенышей. Жадный еж съест одного, а остальных задавит.
      Орлы и сарычи-курганники весной весь день кружат над островом. То один, то другой складывают крылья и бросаются вниз на сусликов-песчаников. Но почти всегда дело кончается только тем, что в «лицо» врагу летит кучка земли от задних лапок, а сам зверек в последний момент успевает юркнуть в норку.
      Тогда орлы меняют тактику нападения: с озадаченным видом орел садится на землю перед норкой, в которую скрылся суслик, а потом ковыляющей походкой подходит ближе к норке, и вдруг ложится, распластавшись по земле. Так орел может лежать довольно долго, без малейшего движения. В конце концов он дождется шороха лапок, и из норы высунется голова суслика. Зверек, вылезая из норки, смотрит вперед и вверх, но не оглядывается назад.
      Вот суслик вылез, но едва он сделал два-три шага, как орел вскакивает и на этот раз успевает схватить когтистой лапой за зад зверька.
      Ежи, хищные птицы и промысел не дают возможности сусликам чрезмерно размножаться. Иначе они быстро заняли бы весь остров и сделали бы существование на нем сайгаков невозможным, несмотря на то, что суслики девять месяцев в году, с мая до конца февраля, находятся в спячке.

* * *

      Полдень. Солнце жжет нещадно. Все живое в степи попряталось. Табунки сайгаков лежат или стоят, опустив головы, и пережидают жару. Самцы лежат в другом месте, отдельно от самок. Так они будут ходить все лето до осени, пока не начнется гон.
      Но вот какой-то шорох… и совсем близко. Ближайшая сайга шевельнула своим круглым ухом и вдруг испуганно вскочила. Среди сайгаков ползла змея. Она хрустела высохшей травой, как бы предупреждая о своем приближении.
      Это щитомордник — одна из самых ядовитых змей в Казахстане. От его укуса летом ежегодно гибнет много лошадей.
      На острове тысячи щитомордников. Сюда летом из Ташкента приезжала экспедиция и ловила их. Грамм сухого яда щитомордника стоит дороже, чем грамм золота. Из него готовят прививочную сыворотку от укусов змей.
      С богатой добычей уехала экспедиция с острова. В последние годы щитомордников на острове стало мало. Их истребили ежи.
      Однажды зимой наблюдатель заповедника Кульбаев ехал верхом с дальнего кордона на главную усадьбу. Сильные морозы сковали море около острова и льды протянулись до самого берега материка.
      Кульбаев ехал, как обычно, внимательно посматривая кругом. Такие холодные зимы на острове редки. Вдруг всадник натянул поводья и остановил коня. Среди песчаных барханов он заметил труп какого-то растерзанного животного.
      Это были остатки джейрана, а кругом на песке виднелись следы зверя. Сомнений быть не могло — следы принадлежали крупному волку. Но ведь ни одного волка и ни одной собаки на острове не было уже много лет!
      Спустя час на взмыленной лошади Кульбаев влетел на главную усадьбу заповедника и бросился к директору:
      — Волк на острове!
      Для работников заповедника это было равносильно крику: «Пожар в доме!».
      Все мужчины заповедника во главе с директором вскоре подъезжали к месту преступления, совершенного волком.
      Ветер разносил по песку клочки шкуры джейрана, а цепочка предательских следов тянулась среди барханов. Но вскоре следы исчезли на твердом грунте. В течение дня было найдено еще шесть зарезанных волком джейранов.
      До самых сумерек люди ездили по острову, но не встретили больше ни следов, ни самого зверя.
      Утром у самого берега моря опять была найдена очередная жертва волка — молодой джейран. Поиски зверя в течение целого дня не дали никакого результата, как будто он накрылся шапкой-невидимкой.
      Под вечер всадники начали стрельбу в разных местах острова. Всю ночь громыхали выстрелы, а под утро снова начались поиски. Но волка так никто и не видел. Зато зверь видел всадников и слышал выстрелы: очевидно, испугавшись, он ушел с острова по льду, по тому же пути, по которому попал сюда.
      Снова мир и спокойствие воцарились на заповедном острове.
      Через неделю Кульбаев поехал опять на главную усадьбу заповедника доложить, что волка в его объезде больше нет. По дороге ему встречались табунки сайгаков, которые мирно паслись в разных местах острова. Снега почти не было в этом году и только в понижениях он лежал тонким слоем.
      Сайгаки поднимали головы и смотрели на всадника без всякого страха. Если он проезжал очень близко, они отбегали немного в сторону и опять начинали пастись. Антилопы привыкли к людям и не боялись их.
      Кульбаев выехал из-за песчаного бархана и опять увидел в нескольких стах метрах табунок сайгаков. Животные настороженно подняли было головы, но тотчас снова продолжали мирно пастись.
      Вдруг большое стадо сайгаков, которое паслось значительно дальше первого, испуганно рванулось с места и умчалось в сторону, скрывшись за барханами. Сайгаки явно испугались человека.
      Вечером Кульбаев доложил об этом в конторе заповедника, и объяснение необычной пугливости стада было установлено.
      Это стадо зашло на остров по льду, как и волк, из соседней пустыни, с берега материка. Нужно было во что бы то ни стало не дать стаду уйти с острова. Возможно, что и волк забегал на остров, следуя за этим стадом.
      Утром пугливые сайгаки были загнаны в самый отдаленный конец заповедника. Лед в одном только месте примыкал к острову полосой в несколько километров и тянулся сплошным мостом до горизонта, видимо, соединяясь с материком. Здесь были поставлены конные посты, а ночью жгли костры. Сайгакам был отрезан обратный путь с острова.
      Впрочем, не долго пришлось охранять берег. Теплый ураганный ветер с дождем вскоре оторвал лед от берега, разбил его и унес в море.
      Пришельцы остались навсегда в заповеднике.

* * *

      Когда стаял снег и на острове уже ждали первый пароход, — был обнаружен труп самки.
      Научные работники острова были в тревоге: уж не началась ли какая эпидемия среди сайгаков?
      Труп тщательно исследовали и облегченно вздохнули: сайга пала от глубокой старости; у нее не было ни одного зуба и она, по-видимому, ослепла на оба глаза.
      Вскоре на острове нашли еще несколько слепых сайгаков, беззубых и еле двигающих ногами. Их без труда поймали, пробовали кормить отрубями и хлебом, но все они пропали.
      Удивительно, как они могли прожить зиму в таком состоянии?
      Так погибли родоначальники стада. Но несколько сот сайгаков на острове — таково их потомство, у которого не было никаких врагов.
      Несколько лет не уезжала с острова зоолог Васенко. В палящий зной и в морозы терпеливо наблюдала она за поведением сайгаков в природных условиях. Биология их до самого последнего времени оставалась не изученной. В трудах заповедника были опубликованы результаты ее наблюдений над сайгаками.
      Недавно на остров привезены и выпущены дикие ослы-куланы и стоит на очереди выпуск диких лошадей Пржевальского.

      Поезд мчится по степи прямо на юг. Впереди что-то зачернело. Скоро становятся хорошо видны холмы, покрытые сосновым лесом.
      Вот и станция Курорт Боровое, расположенная у подножья огромного гористого острова, но только не в море, а среди бескрайних равнинных степей. Около станции расположен город Щучинск, а за городом — огромное озеро Щучье, восемнадцати километров длиной. Озеро с его прозрачной водой очень красиво. По берегам — гранитные скалы, а вдали, за озером, высится гора Синюха. Зеленоватая вода настолько холодна, что купаться можно только около берега, где мелко и вода хорошо прогревается солнцем.
      Живописная дорога от Щучинска идет до другого большого озера Боровое, где расположен курорт. А еще дальше тянется цепь озер, из которых часть находится в степи.
      Однажды в конце зимы, рано утром, жители деревни на берегу озера Большое Чебачье были разбужены сильным шумом. Люди выскочили из домов и, к своему ужасу, увидели, что лед с озера с шумом и треском ползет на деревню, толкая перед собой прибрежный песок и камни.
      Ученые долго не могли понять эту загадку природы, пока не установили, что во время малоснежных зим в морозы лед покрывается трещинами от сжатия, а во время оттепелей начинает расширяться. Каменные берега озера не дают возможности льду расширяться с одной стороны, и он начинает ползти на отлогий берег в другую сторону, толкая перед собой песок и камни. У берега на стволах деревьев можно встретить такие повреждения на высоте до двух метров.
      Все здесь необычайно: причудливой формы горы, скалы, похожие на башни, всадников и сфинксов. Горы и лес спускаются прямо в степь, как крутой берег в море. Сосна здесь встречается с ковылем. Резкий контраст с лесом и горами представляет выжженная солнцем степь, на которой ослепительно сверкают солончаки.
      По гранитным утесам, заросшим кое-где мхом, всюду видны буйные лесные травы, пестреют цветы, поднимаются перистые листья папоротников. На лесных полянах спеет земляника и малина. Под осень появляется масса грибов.
      В горах есть глубокие, узкие скалистые ущелья с пышными травами. Пробираясь по ним, трудно поверить, что находишься на крошечном острове среди бескрайних степей, а не где-то в большой горной стране. О происхождении этих гор у казахов есть легенда, по которой бог, когда делал землю, швырнул в степь последние остатки гор. Они так и остались там.
      Кто бывал на сибирском озере Байкал, тот будет удивлен сходством с ним некоторых мест Борового. Такие же темно-зеленые волны прибоя с шумом бьются о скалистый берег Большого Чебачьего озера. С криками носятся в воздухе белоснежные чайки. Так же по берегу над самой водой вьется дорога под нависшими скалами. Эта дорога называется Кругобайкальской. Все в этом месте напоминает в миниатюре Байкал. Даже северная чернозобая гагара гнездится на озерах в Боровом и покачивается на волнах Чебачьего, как бы в подтверждение сходства с его великим «братом».
      Вдруг среди камней у ручья, бешено прыгающего вниз с камня на камень, знакомый крик горной трясогузки. И это не обман слуха и не иллюзия: вот она сидит на камне, как ни в чем ни бывало! До ближайших гор, где они живут, не менее тысячи километров; только там гнездятся эти птички по берегам горных ручьев и речек. Видимо, когда-то во время весеннего перелета сюда случайно залетело несколько трясогузок; они вывели птенцов, и те стали ежегодно прилетать сюда, на свою родину, хотя их родители, несомненно, в следующую весну гнездились там, где вывелись сами.
      На опушке бора и на полянах среди березняков и осинников мелькают ярко-желтыми пятнами красивые иволги. Это наиболее ярко окрашенные птицы из всех, здесь живущих. Свои гнезда они подвешивают в развилках сучков, как гамаки, и маскируют их снизу берестой так ловко, что найти их очень трудно.
      Разные виды дроздов наполняют лес звонкими голосами. Здесь встречаются даже клесты, жители тайги. Эти птички замечательны тем, что выводят иногда птенцов зимой.
      Все эти лесные птицы создают впечатление, что находишься где-то среди вековых лесов севера.
      Между гор, в понижениях, есть несколько моховых болот с самой обыкновенной северной ягодой — клюквой. Болота имеют огромную давность. Ученые нашли здесь, в самых нижних слоях торфа, хорошо сохранившуюся пыльцу древнейших хвойных деревьев, которые росли миллионы лет тому назад. Выше, в более поздних наслоениях, оказались остатки ольхи, вяза, дуба и других деревьев из той эпохи, когда в Сибири был теплый климат и всюду шумели широколиственные леса. Дятлы, синицы и другие лесные птицы и звери, растения, даже сосна — все это осталось с того времени, когда леса вплотную подходили к Кокчетавской возвышенности и ее высшей точке Боровому.
 
      Вдруг над головой в сосновых ветвях прозвучало знакомое цоканье, и пушистый хвост белки мелькнул на соседнем дереве.
      Но как могла оказаться здесь белка? Невероятно, чтобы она могла попасть сюда с севера через бескрайние степи.
      Но что не мог сделать зверек, то сделал человек: белок завезли сюда и выпустили. Они прекрасно освоились на новом месте.
      В сосновом лесу и в болоте не один раз находили рога лосей. Это говорит о том, что раньше здесь водились эти крупнейшие из оленей. Последние маралы исчезли в Боровом в тысяча девятьсот тринадцатом году. В этот год крупного рогача загнали в огороды села Щучьего. Но марал избежал гибели и прорвался в лес. С тех пор маралов больше не видели.
      С каждым годом в лесу становится все больше косуль и часть их переходит на колхозные земли. На озерах гнездится масса птиц. Белоснежные чайки красиво выделяются на фоне зеленого леса и зеленоватой воды. До тысяча девятьсот двадцать шестого года на озерах гнездились лебеди.
      Климат Борового выгодно отличается большой влажностью, разряженностью воздуха и малоснежными зимами, по сравнению с рядом расположенными степями.
      Еще в семидесятых годах прошлого века стало известно о целебных свойствах горного острова в степи — Борового. Начиная с тысяча девятьсот десятого года, здесь появились первые дачи.
      Пятого апреля тысяча девятьсот двадцатого года был организован курорт «Боровое». До Борового прошла железная дорога. Село Щучинское разрослось и стало районным городом Щучинск. Сейчас в Боровом расположено девять курортов и санаториев, в том числе один для детей. На больных благотворно влияют умеренно разреженный влажный воздух, насыщенный густым ароматом хвои и трав, вода, целебные грязи и замечательный кумыс.
      Курорт пропускает легочных больных летом и зимой. Боровое — одна из лучших здравниц нашей страны.

      От границ Китая через степи и горы мчится река Или. Щебнистая полупустыня и пески подходят местами к самой воде. А там, где долина раздалась в стороны и река разбежалась протоками среди островов, над водой нависли ветви густых тугайных зарослей. Весной в них поют соловьи. Эти замечательные певцы здесь так же обычны, как где-нибудь на островах Волги.
      Но летом пение птиц смолкает. Только изредка пискнет куличек, крикнет чайка — и снова мутные волны плещут в пустынных берегах.
      Там, где берега отлоги, на них кое-где видны узкие тропы: они идут прямо в степь и теряются вдали. Это тропы газелей-джейранов или, как их зовут казахи, кара-куйрюков.
      Вот далеко в степи показались желтые точки. Это друг за другом идут джейраны. Чем ближе к воде, тем они чаще останавливаются и пристально смотрят вперед. Уже несколько шагов отделяет их от воды. Последний раз они озираются кругом и, наконец, с жадностью пьют. То один, то другой поминутно поднимают головы, испуганно оглядываются.
      Далеко на реке из-за поворота показалась лодка. Миг — и джейранов нет. Только легкое облачко пыли медленно оседает вдали.
      Снова пустынно на берегу, монотонно шумят волны быстрой реки.
      Стайка чернобрюхих рябков-бульдуруков с мелодичным криком опускается на песок. Птицы хорошо сливаются с прибрежным песком и почти незаметны, когда неподвижны. Всегда одни и те же отмели выбирают они для водопоя, хотя на берегах, казалось бы, тысячи таких же удобных мест. Пьют рябки много и напиваются надолго. Если убить рябка вскоре после водопоя, то из его зоба можно вылить почти стакан воды. За десятки километров прилетают рябки на водопой. А там в сухой, нагретой солнцем почве остались их гнезда — ямки в песке. Самки надолго покидают их, но горячее солнце за них «высиживает» яйца. На водопой рябки летают утром, всегда в одни и те же часы, когда температура почвы, примерно, равна теплоте их тела. Раньше им нельзя покидать гнезда, потому что яйца остынут, а позднее — перегреются.
      Голые берега Или привлекают мало животных. Гораздо больше жизни там, где от реки отделяются протоки и старые высохшие русла, заросшие тростником и кустарниками. С треском и сопением ломятся по ним кабаны, шлепая по воде и грязи. Всю ночь они хозяйничают в тростниках, а на день устраивают себе лежки где-нибудь в глухом месте, заросшем тростником или кустами. Они весь день отдыхают спокойно: треск под ногами вовремя выдаст всякого, кто вздумает приблизиться к ним.
      Едва солнце скроется за тростниками, как караульщики проса и бахчей садятся в засаду. Если допустить кабанов похозяйничать на посевах одну ночь, то убирать осенью будет нечего.
      Сумерки быстро переходят в темноту. Едва уловимые шорохи говорят о начале таинственной ночной жизни в тростниках. Бесшумно пробираются в зарослях дикие коты. В тугаях заревели самцы диких козлов. Свистя крыльями, проносятся в темноте стайки уток, раздается уханье выпи и неприятное карканье серых и белых цапель.
      Но вот показалась луна и сразу сделалось светлее…
      Далеко в тростниковых зарослях послышалось бульканье и шлепанье.
      Кабаны!
      Шаги по грязи все ближе. Слышно сопенье и чавканье. Из тростников показалось целое стадо кабанов.
      Шорох и чавканье уже среди проса.
      Внезапно темноту ночи пронзает сноп огня, и гремит выстрел…
      Треск и шум замирают вдали: на сегодня посев сохранен, но… только на сегодня.
      Невдалеке от берегов Или растут саксаульные леса. В них нет тени и прохлады, как в обычных лесах. Солнечные лучи жгут здесь не менее, чем на открытом месте. А в жару в них особенно душно. У саксаула нет хвои и листьев. Фантастической формы стволы и сучья напоминают заколдованные сказочные леса. Мрачными грудами лежат мертвые стволы, а живые деревья стоят, простирая во все стороны голые ветви, как бы скрюченные судорогами.
      Примерно в ста семидесяти километрах от Алма-Аты, вверх по правому берегу реки Или, есть интересное место. Старое русло реки подмыло берег правильным полукругом километра на два. Высокий яр обрывается в этом месте совершенно отвесно. И вот если перебраться на противоположный отлогий берег, повернуться лицом к обрывистому берегу и сказать громко какое-нибудь слово, то раздастся удивительно сильное эхо. Оно звучит даже громче, чем источник звука. Это усиленное эхо вызывается правильной формой точного полукруга высокого обрывистого берега, от которого звук отражается с большой силой.
      Километрах в восьми от этого места в Чулакских горах Джунгарского Ала-Тау есть глубокие ущелья Кызылауз, Тайгак и другие. Они выходят в долину узкими коридорами. Все ущелья являются своеобразными альбомами наскальных рисунков древних художников, которые жили здесь до нас за многие сотни и даже тысячи лет.
      На десятки километров по долине реки Или видны две черные горы Большой и Малый Калканы. Между этими отрогами Джунгарского Ала-Тау есть «поющая» гора из сыпучего песка, спрессованного ветрами. Осыпающийся песок издает громкий звук, вернее, рев необычайной силы.
      Река Или впадает в Балхаш множеством протоков, берега которых покрыты тростником. Заросли его в устье реки — это джунгли Казахстана. Они вдвое, втрое выше человеческого роста — почти как бамбук в тропической Индии. Даже страшные хищники джунглей — тигры совсем недавно водились здесь. Не прошло и двух десятков лет с тех пор, как раскатистый рев владыки тростниковых зарослей заставлял испуганно озираться одиноких путников и пастухов. Их лошади тряслись, мгновенно покрывались потом и беспомощно топтались на месте. Но проходят год за годом и скоро о тиграх Балхаша забудут, как забыли о тиграх в горах около Талгара и Алма-Аты, хотя последний из них был убит всего в тысяча девятьсот шестнадцатом году.
      Устье реки Или — одно из самых укромных мест Казахстана. Река десятками протоков пробивается по тростниковым зарослям. Когда плывешь в лодке по этим бесконечным коридорам, то не видишь ничего кругом, кроме тростников, во много раз превышающих человеческий рост. Но с самолета вся величественная картина дельты Или видна, как на ладони. С каждым столетием протоки перемещаются с юга на север, доходят до определенного пункта и снова начинают перемещаться обратно — с севера на юг. Тысячелетиями измеряется этот замечательный ритм.
      Каких только птиц нет на прибрежных песках и заливах в устье реки Или!
      Серые и белые цапли понуро стоят на одной ноге у берега. Тут же бродит белая колпица с носом в виде лопаты.
      Впереди, как белые глыбы льда, белеют огромные пеликаны. Они сидят тесной кучкой и ловят рыбу в узком проливчике, где вода переливается из одного протока в другой.
      Целые стада утят плавают вдоль берегов. Два, три и больше выводков плавают одним общим табунком. Некоторые нырковые утки иногда даже выводят птенцов коллективно. Одна утка начинает нести яйца где-нибудь в заломе камыша, а рядом с гнездом начинает нестись вторая, третья, и в результате несколько уток сидят рядышком.
      С громкими криками летают над плесами чайки и крачки.
      А вот и лебеди! Далеко видны крупные белоснежные птицы на фоне воды и зелени. Они плывут вдоль кромки камыша, а за ними движутся пять пушистых серых комочков. Это — лебедята. Вдруг лебеди исчезли: они свернули в узкий проливчик. Туда не пройдет лодка, а до дна не достанут и несколько весел, поставленных друг на друга. Лебеди в тростниковых дебрях спокойно выводят своих птенцов.
      Устье Или — это царство фазанов. Рано утром яркие петухи громко кричат в тростниках. Крикнет один, ему ответит другой, и по всем зарослям фазаны заявляют, что они здесь, рядом с вами.
      Неопытный охотник сейчас же начинает подкрадываться на ближайший крик. Но фазан не взлетает. Он только что кричал здесь, совсем рядом, даже еще ближе, но его уже нет. Низко пригнувшись, фазан убежал в заросли при первом шуме шагов охотника. Так можно проходить все утро. Кругом будет кричать множество фазанов, но ни один не взлетит, предпочитая бегство полету. Только в самом крайнем случае можно заставить взлететь эту одну из самых ярко окрашенных диких куриных птиц. Тростники хорошо скрывают фазанов, треском и шорохом предупреждая их о приближении врага.
      Но когда из низких зимних туч посыплется пухлый снег, для фазанов наступает «узкое» место в жизни. Куда бы фазан ни побежал, за ним всюду тянется по снегу предательская ниточка следов. Они выдают его с головой. В рыхлом, пухлом снегу фазан беспомощен. Килограммовый вес топит его на каждом шагу, фазан быстро выбивается из сил. По свежему снегу его легко загнать и поймать руками. Взлетев несколько раз, фазан так утомляется, что уже не в силах подняться в воздух. Однако морозы фазаны переносят хорошо и никто еще не видел этих птиц с отмороженными ногами, несмотря на то, что они круглый год ходят «босиком»: их голые лапы не имеют никакого оперения.
      Богат и разнообразен животный мир долины реки Или и в особенности там, где река Или впадает в Балхаш. Но почему бы ему не быть еще богаче?
      И вот, в тот год, когда на Балхаше был убит последний тигр, в тростниках появились люди, которые привезли с собой ящики-клетки. Они выпустили в озера огромных водяных крыс — ондатр. Зверьки нырнули в воду и для них началась жизнь на новой родине.
      С тех пор прошло немного лет, но ондатры так быстро размножились, что теперь их насчитывают миллионами. Половину доходов от всех заготовок пушнины в Казахстане дает ондатра из Балхашского ондатрового хозяйства в низовьях реки Или.
      Аральский осетр, лещ и некоторые другие ценные рыбы сделались илийскими, балхашскими. Все это — примеры переделки фауны Казахстана и обогащения ее новыми ценными животными.
      Населенные пункты расположены по краям Илийской долины, далеко от воды. Только поселок Илийск пока самое оживленное место на реке. Он стоит на берегу, там, где долина наиболее сужена. Пристань, железнодорожный и автомобильный мосты, станция, лесопильный и рыбный заводы создают в Илийске постоянное оживление. Но Илийск не имеет будущего. Ему нельзя расти, как другим населенным пунктам в Советском Союзе. Ниже его, в Капчагайском ущелье, где стремительно несется зажатая в скалах река Или, уже ведутся буровые работы по изучению дна и берегов реки. Здесь воздвигнут мощную плотину с гидростанцией на левом берегу. Образуется Илийское водохранилище, и там, где сейчас Илийск, будет дно «моря». Объем его будет около двадцати девяти миллиардов кубических метров, а разольется оно вверх по Или на сто семьдесят пять километров. Ширина в некоторых местах достигнет двадцати трех километров. Такое емкое водохранилище в два раза превысит средний годовой сток реки в створе плотины и позволит задерживать воду паводков, которую можно будет расходовать в маловодные периоды.
      Четыре мощных гидроагрегата Капчагайской ГЭС снабдят энергией промышленность Алма-Аты, железную дорогу и сельское хозяйство. Значительно улучшится судоходство в верхнем участке Или, где на трехстах шестидесяти километрах трассы сейчас семьдесят перекатов. После постройки плотины глубина на судовой трассе будет достигать сорока метров. Создание водохранилища позволит оросить около одного миллиона двухсот пятидесяти тысяч гектаров земель, пригодных для земледелия. Кроме того, в заболоченной дельте Или можно будет использовать до трехсот тысяч гектаров плодородных земель.
      А пока вокруг Илийска грохочут тракторы и до горизонта уходит целина, поднятая даже на… солончаках! Кажется полной бессмыслицей пахать землю, на которой даже выносливая пустынная растительность держится только пятнами. Зачем же это делается?
      Но агроном МТС объясняет нам, показывая на какие-то чудовищные плуги:
      — Вот эти машины роют у нас арыки в рост человека со скоростью пять километров в час. Мощные тракторы тащат их по целине и за ними остаются готовые арыки, сделанные сразу по всем правилам, с откосами и насыпями. По ним мы пустим воду, вымоем соль из почвы, и будем получать прекрасные урожаи!
      И в самом деле — тут же рядом видны густые, как заросли тростника, поля кукурузы на бывших засоленных землях. Невольно улыбаешься — как мало, оказывается, мы знаем, думая, что целину поднимают только на севере Казахстана.
      Огромные целинные просторы левобережья Или известны были с незапамятных времен только как сезонные выпасы — урочище «Карой». Когда летнее солнце выжигает на них растительность, то эти земли мало отличаются от пустыни. А теперь здесь до горизонта протянулась вспаханная земля двух новых зерносовхозов — Илийского и Каскеленского, организованных на вековой целине. На берегах же речки Куртинки заканчивается строительство мощной плотины. Это — Куртстрой. Здесь будет большое водохранилище, гидроэлектростанция, а кругом на поливных землях скоро зазеленеют посевы и зацветут вишневые сады.
      Построена плотина на речке Талгарке, ниже Балтабая; скоро и другие речки, впадающие в Или, перегородят крепкие плотины.
      Стремительно несутся волны Или, качая лодки рыболовецких артелей. День и ночь буксирные пароходы тащат баржи с товарами в Китай и обратно. Легко, словно играя, их обгоняют быстроходные катера. А по ночам на речных перекатах ярко горят огни бакенов. Река день и ночь живет кипучей жизнью, хотя и протекает пока в пустынных берегах.
      Путешествие вниз по Или на лодке дает много интересного и полезного в сочетании со здоровым отдыхом — купаньем на песчаных пляжах, рыбалкой и охотой.

АЛЬПИЙСКИЕ ЛУГА

      Снеговые вершины Заилийското хребта нависли над самой столицей Казахстана. В летний полдень очертания гор заволакивает туманная дымка и над ней белеют вечные снега, смешиваясь с облаками. Иногда даже трудно отличить, где облако, а где горная вершина. На высоте двух тысяч метров сверкают синие высокогорные озера. Веет прохладой от шумных речек, в пене и брызгах сбегающих в долины среди сизо-зеленых тяньшанских елей, диких яблонь и абрикосов. Высоко в горах природа исключительно богата и разнообразна. Низкие кусты высокогорной арчи поднимаются под самые облака и зеленеют там рядом со снегом. Зелеными потоками они спускаются вниз и глубоко вклиниваются в ельники. В арчовниках гнездится много интересных птиц. Например, крупный арчовый дубонос с желтой грудью и черным брюхом. Зимой он спускается ниже и кормится семенами шиповника по южным склонам.
      Здесь же, высоко в горах, живет красногорлый красавец-соловей.
 
      Но что может быть замечательнее крошечной расписной синицы? Она совершенно необычного цвета — с фиолетовой окраской оперения. Так не окрашена ни одна из птичек. Но на фоне арчовых зарослей окраска хорошо скрывает птичку. Зимой эти птички спускаются на нижние склоны гор и даже встречаются в садах Алма-Аты. Расписная синица всегда дает о себе знать, когда пробираешься по кустарникам или арче. Тонкий синичий писк сейчас же раздается совсем рядом, и маленькая птичка выныривает из арчовой чащи на сухую веточку или вершинку. Она осматривает вас всего несколько мгновений и снова ныряет в заросли. Вот и все. Больше вы ее не увидите. Но она достаточно насмотрелась на вас. Расписная синица ведь не может знать, что натуралисты почти ничего не знают об ее образе жизни. Известно только ее название — и это почти все.
      Но что случилось вдруг с расписной синицей? Она опять появилась на вершинах арчи и с тревожным писком перепархивает по ним. Несомненно, она кого-то преследует в зарослях. Неужели лисица или барсук забрались сюда, на такую огромную высоту — около двух тысяч пятисот метров над уровнем моря?
      На всякий случай надо присесть за кустом и последить.
      И тотчас же вы невольно пригибаетесь совсем низко, стараясь сделаться незаметным, — недалеко из зарослей арчовника вышел барс. Его-то и преследовала расписная синица.
      Вот зверь мягко вспрыгнул на плоский камень и потянулся, зевая и жмурясь. Он выпустил когти, совсем как огромная серая кошка с черными пятнами на шкуре и длинным хвостом в поперечных черных полосах.
      В бинокль хорошо видно, что это самка: на животе барса соски. Значит, где-то в зарослях арчовника у нее логово с барсятами.
      Расписные синицы уже давно затихли и нырнули в заросли, а зверь все еще сидит на камне, облизываясь и приглаживаясь. Наконец, мягкий прыжок и он пошел вверх по склону. Длинный хвост при этом почти волочится сзади, только черный кончик его взмахивает из стороны в сторону при каждом шаге.
      У самого перевала барс остановился и сразу сделался незаметным: настолько хорошо цвет его шкуры сливался с окраской камней.
      Вскоре зверь перевалил через хребет и скрылся.
      Выждав минут десять-пятнадцать, можно попытаться поискать барсят.
      Найти их логово в арчовнике оказалось совсем нетрудно среди целого «кладбища» из костей взрослых и молодых горных козлов тау-теке. Однако найти самих барсят в густых зарослях было невозможно. Они спрятались в арче не хуже расписных синиц. Треск сухих ветвей под ногами вовремя предупредил барсят об опасности, и они разбежались из логова. Только хорошая собака могла бы их отыскать.
      А в это время их мать уже далеко по ту сторону горы то исчезает среди камней, то снова появляется уже дальше.
      Интересно следить издалека за барсом в бинокль, когда он идет к своей засаде по другой стороне ущелья. Ведь ему нужно притаиться в таком месте, где горные козлы будут проходить совсем рядом, в двух-трех прыжках, не более. И барс безошибочно определяет это место. Возвращаясь с выпасов на отдых, горные козлы пройдут именно там, где барс распластался на камне, совсем не прячась за него, как мы с вами. Едва зверь лег, как найти его сделалось невозможно даже в самый лучший бинокль. Хорошо, что удалось увидеть прыжок барса на камень и заметить это место.
      Теперь надо вооружиться терпением. Ждать придется, возможно, и долго, но стоит подождать, чтобы посмотреть охоту барса. Такой случай бывает раз в жизни даже у опытных натуралистов.
      Медленно тянется время. Солнце поднимается все выше. Уже позднее утро, но козлов все нет и нет.
      Альпийские красноносые галки кружатся над вершинами гор. Где-то в ущелье пересвистываются горные индейки-улары. Далеко внизу шумит речка.
      Ожидание становится все, томительнее, а мысль о том, что козлы могут совсем не придти, не придает бодрости. Облака, как туман, то вдруг окутывают вершины гор и скрывают все, что находится дальше десяти шагов, то внезапно уползают куда-то, и вершины снова сверкают снегами. Чудесная панорама горных вершин и глубоких ущелий незабываемо красива. Кажется, что здесь нет и не может быть никаких животных — одни камни и снег.
      И вдруг — далекий стук покатившегося камешка. Напротив, через ущелье, совсем не там, где предполагалось, идет самка горного козла, а за ней весело бежит козленок. В бинокль хорошо видно, как настороженно торчат уши у козы. Иногда она останавливается и нюхает воздух, но шаг за шагом, все приближается к затаившемуся зверю. Вот уже совсем близко. Но коза не обращает внимания на неподвижный выступ на плоском камне. Запах, видимо, относит ветерком в сторону. Еще несколько шагов, и коза поравнялась с предательским камнем. Это были ее последние шаги в жизни.
      Барс прыгнул так быстро, что невозможно было проследить за его движением: миг — и на камне уже нет уступа, а коза катится по склону, с-битая с ног зверем. Вот она задержалась среди камней, и видно только, как слабо дергаются ее задние ноги. Барс уже вырывает целые куски мяса…
      А где же козленок? Его как ветром сдуло. Конечно, он уже мчится где-нибудь по ту сторону горы.
      Долго пировала хищница; казалось, она совсем забыла о своих барсятах. Но вдруг она распласталась среди камней, около туши растерзанной козы — и сразу исчезла из поля зрения бинокля. В чем же дело? Может быть, около трупа уже нет никого и барс тащит теперь мясо своим барсятам где-то среди камней?
      Но разгадка оказалась несложной: с камня на камень вниз спускался козленок. Со скрипучим писком он возвращался туда, где оставил мать.
      Через несколько минут его трупик уже волочился по камням. Именно его-то хищница потащила своим барсятам. Хорошо, что мы ушли от ее логова. Встреча была бы мало интересной.
      Снова кругом только скалы и каменистые россыпи, среди которых лежат окровавленные остатки козы.
      Но вот опять где-то далеко покатился камешек. Еще один и еще… Это снова идет горный козел, а может быть и целое стадо. Уже ближе покатился камешек. И вдруг из-за скалы на противоположном склоне вышли пять бородатых рогачей и остановились на перевале. Взрослые козлы все лето живут отдельными стадами.
      Они долго стоят неподвижно и настороженно смотрят вниз. Малейшая опасность, замеченная одним из козлов, — и его резкий, почти птичий свист, обратит всех в бегство.
      Но кругом тишина. За горой, откуда пришли козлы, всюду по солнцепеку растет жесткий горный злак типец. Козлы паслись там все утро. Когда же солнце поднялось уже высоко, они двинулись вверх, к самым вершинам, пуская вниз звонкие камешки. А там вверху, где-нибудь под навесом утеса, в тени, они расчистят передними ногами от мелких камней небольшие кружочки и улягутся на весь день. Цвет камней и козлиных шкур одинаков и делает их незаметными. Козлы лежат неподвижно, и только челюсти непрерывно работают, пережевывая жвачку.

* * *

      Солнце еще только начинает обогревать снежную вершину. Пройдет не менее получаса, пока его теплые лучи доберутся до холодного камня, мокрого от росы, на котором так долго пришлось сидеть в эти самые прохладные часы суток. Но терпение — залог успеха во многих делах, и в особенности при наблюдении за дикими животными. Как раз сюда, к этому камню, прилетели вчера горные индейки-улары во время восхода солнца. Значит, они могут и сегодня с минуты на минуту прилететь сюда. Ради этого можно и померзнуть.
      Улары прилетят обязательно всем выводком. У этих птиц самец тоже принимает участие в выращивании птенцов и так же, как самка, имеет «наседное пятно» без перьев на животе, чтобы лучше высиживать яйца.
      Время идет. Наконец, теплые солнечные лучи начали приятно ласкать лицо и руки. Сразу стало тепло. Ждать теперь не так трудно.
      Крошечная птичка с полным клювом мух появилась на кусте арчи и, несколько раз пискнув, слетела в траву к основанию куста. Тонкий нестройный писк нескольких голосов сразу же возвестило о том, что там происходит утренний завтрак ее птенчиков. Это — пеночка-зорничка, с чуть заметными поперечными светлыми полосками на крылышках, самая маленькая из наших птичек. Она живет высоко в горах. Даже горная бабочка «Апполон» в полете кажется крупнее пеночки.
      Вдруг мелодичный свист проносится по ущелью — это летят улары. Наконец-то!
 
      Семь крупных серых птиц куриного склада планирующим полетом несутся вниз с большой каменистой россыпи, где они провели ночь. Белые полосы на крыльях хорошо заметны издали. Однако сразу видно, что утренний завтрак уларов будет сегодня не здесь… Да это теперь и понятно: с той россыпи, откуда они слетели, оказывается, прекрасно был виден камень с торчащей на нем фигурой человека.
      Перелетев через ущелье, улары сели у самых верхних елок. До них не менее полкилометра, но хорошо видно, как они бродят по невысокой альпийской травке. В бинокль легко можно разобрать, как они поспешно ловят кого-то то справа от себя, то слева, или сделав два-три поспешных шага вперед.
      Около часа кормились улары и постепенно ушли за елки, скрывшись с глаз. Чем же они там кормились? Это надо обязательно узнать!
      Через полчаса, вытирая с лица пот, мы вскарабкались на крутой склон, где были улары. Вот и лужайка!
      Оказывается, здесь, на утреннем солнцепеке, скопилось множество кобылок. Вот кого хватали улары! Об этом можно было догадаться и не залезая на такую кручу. Но где же сами птицы?
      Они скрылись внизу за елками.
      Однако под первыми елями никого нет. Посмотрим ниже.
      Вдруг резкий крик, хлопанье крыльев, и из-под крайней ели в десяти шагах поднимаются улары. Эффектный взлет — и птицы, опустив свои полукруглые крылья, несутся, планируя, к россыпи, где они провели ночь. После них в воздухе осталось облако пыли: улары купались в сухой земле под елкой.
      Но что это? Вслед за ними, полусложив крылья, откуда-то сверху стремительно понесся крупный сокол. Он был выше уларов и, «пикируя», развил значительно большую скорость.
      Улары с разлету сунулись в камни россыпи и спрятались в них. Но одна птица отстала на несколько взмахов крыльев, и это оказалось для нее роковым.
      Сокол ударил ее, пустив по ветерку облачко перьев своей жертвы. Улар перевернулся и начал падать на дно ущелья. Сокол развернулся, ударил вторично, схватил улара лапами и стал опускаться с ним вниз, скрывшись за поворотом горы.
      Все это произошло за каких-нибудь два десятка секунд, но запомнилось на всю жизнь.

* * *

      В стороне, по склону горы, чернеет среди альпийского луга полоска вспаханной земли. Кому же пришло в голову пахать на такой огромной высоте?
      Это стадо диких кабанов выходило из ельников и в поисках корней разрыхлило почву среди зарослей герани.
      Зиму кабаны проводят внизу, в ельниках, на склонах и солнцепеках. Летом заходят на альпийские луга, выше границ леса. Рытвища кабанов нередки летом и в арчовниках. Полосатые поросята появляются на свет среди скал и осыпей. Долго собирает самка сухую траву на солнцепеках и устраивает где-нибудь в расщелинах логово для своего потомства. Странно видеть этих жителей болотных и тростниковых зарослей среди скал, высоко в горах.
      В альпийской зоне, на высоте двух тысяч метров сверкают синие высокогорные озера. Сюда редко залетают водяные птицы — тут нет рыбы.
      На прибрежных камнях озера мелькнула мышка. С разбегу она вдруг сама бросилась в воду и, как камень, пошла ко дну… Не подумайте, что она покончила жизнь самоубийством! И это совсем не мышка — это водяная землеройка, или кутора.
      Она прекрасно ныряет и плавает, ест водяных насекомых, лягушек, мелкую рыбешку, икру. На ее лапках жесткая шерстка образует длинные плавательные плоскости, которыми она гребет, как веслами.
      Кугоры истребляют множество лягушек. Стремительно кидается кутора на свою жертву и впивается ей в затылок. В воде крупная, сильная лягушка тащит на себе «всадника», пока он ее не загрызет. На земле лягушка бежит от куторы с жалобным писком и стоном. Но едва кутора настигнет лягушку и только прикоснется к ней — с лягушкой делается столбняк: она мгновенно вытягивается, как мертвая, закрывает голову передними лапами и позволяет терзать себя, как угодно. Но если в этот миг что-либо отвлечет кутору и она на минуту оставит лягушку, та мигом вскакивает и удирает со всех ног.
      Прожорливость маленькой куторы удивительна: за ночь она может съесть до семи лягушек.
      Украшением высокогорных озер являются красные утки или атайки.
      С первыми лучами солнца их крики несутся со скалистых уступов над тихой гладью воды. Это одна из красивейших уток. Медленное движение крыльев при полете и одинаковая окраска самца и самки приближают красных уток к гусям.
      Но самое замечательное у этих уток — способность гнездиться высоко на скалах, далеко от воды. Раньше думали, что родители в клюве или в лапках перетаскивают отсюда на воду вылупившихся утят. Но, оказывается, утята сами отправляются в длинный и опасный путь. Прямо из гнезда пуховый птенец бросается вниз со скалы. Растопырив перепончатые лапы и отчаянно махая будущими крыльями, пуховым шариком птенец падает на камни. Он подпрыгивает подобно мячику и как ни в чем не бывало бежит дальше. Так он падает с уступа на уступ, бежит, снова падает и, наконец, добирается до воды. Ему ничего не делается от ударов о камни: так упруг его густой пух и легко тельце.
      Интересно, что красные утки легче других уток привыкают к неволе и человеку.

* * *

      На альпийских лугах и ниже, в ельниках, можно встретить самых крупных из наших оленей — маралов.
      Старые самцы все лето проводят у самых снегов, спасаясь там от докучливых насекомых. Самки с телятами ходят тоже поодиночке и только изредка собираются по нескольку голов. Слабые, еще беспомощные телята весь день лежат где-нибудь в укрытии. Пятнистая шкурка хорошо скрывает их среди альпийских цветов и солнечных бликов. Здесь, высоко в горах, у маралов почти нет врагов.
      За лето у самцов отрастают и костенеют ветвистые рога — их грозное оружие, впрочем, друг против друга. Громкий стук рогов далеко разносится по горам, когда два рогача яростно дерутся из-за скромных маралух.
      Когда глубокие снега осенью, как белой шапкой, накроют вершины гор, маралы собираются табунами и пасутся по южным склонам гор, где нет снега. Ветви кустарников и сухая трава среди камней служат им кормом.
 
      Ранним июльским утром, когда солнечные лучи еще только начали освещать вершины гор, тревожно закричали сурки. Они вскакивали на камни, вставали колышком и тревожно кричали, взмахивая хвостами. Из зарослей арчовника вышел медведь. Он шел вверх, в гору, мимо сурков, казалось, не замечая их.
      Неистово крича, толстые зверьки с удивительным проворством ныряли в норы под камни. Но вот один сурок побежал по зеленой траве и скрылся в нору на середине лужайки. Поблизости не было ни одного камня.
      Медведя как будто кто-то хлестнул бичом: он с места в карьер рванулся к этой норе, забавно подбрасывая куцый зад. Исподлобья, оказывается, он внимательно следил за сурками.
      Воткнув по уши голову в нору, медведь долго нюхал и вдруг начал разрывать землю. Но делал он это не так, как собака, а по-своему, по-медвежьи. Зверь засунул переднюю лапу по самое плечо в нору и рванул вверх, выворотив сразу всю землю над норой и обнажив ее ход на целый метр. Понюхав, медведь снова засунул лапу и рванул вверх. Нора была не глубокая, но длинная (как потом оказалось, около двенадцати метров). Сурок нигде, видимо, не мог углубить свою нору, натыкаясь внизу на сплошные камни, — и это привело его к гибели. Метр за метром медведь разрывал нору, «вспахав» уже больше половины лужайки. Видно было, что нетерпение хищника нарастает. С каждым новым рывком он начинал глухо реветь. Рванет, понюхает — и ухнет басом. Опять рванет — и опять ухнет. Сурок теперь, конечно, уже где-то близко. Наконец, после очередного рывка правой лапой, медведь поспешно сунул в нору левую. Раздался захлебывающийся крик сурка — и все стихло. Медведь тут же на месте съел его и пошел к речке пить.
      Небольшая горная речка с шумом стремительно неслась вниз по камням. На другом берегу ее росли елки. Что там заинтересовало медведя, сказать трудно: но он долго нюхал воздух, вытягивая шею и поводя круглыми ушами. Наконец, окончательно чем-то заинтересовавшись, медведь побрел на ту сторону, но опять по-своему, по-медвежьи, а не так, как это сделал бы любой другой зверь на его месте. Он встал на задние лапы и побрел через речку стоя, совсем как человек. Вода заклубилась белой пеной почти на уровне его «пояса», но стремительное течение оказалось бессильным сшибить зверя даже из очень неустойчивого положения. Он перебрел речку, опустился на четвереньки, встряхнулся и скрылся в ельнике.
      Долго еще после этого тишина не нарушалась ни одним звуком. Наконец, на камне показался снова большой, толстый сурок. За ним еще и еще. Вскоре сурки высыпали из нор и начали пастись на лужайках, то и дело вставая «столбиками» на задние лапки и озираясь.
      Откуда-то из россыпей прибежали горные куропатки-кеклики с ярко-красными клювами и черными полосами на боках. Они долго ловили кобылок.
      На обломок скалы уселась черная альпийская галка с длинным красным клювом. Где-то невдалеке засвистели улары.
      Жизнь высокогорных животных потекла по своему обычному руслу, мало изученная, интересная, во многом еще загадочная, вдалеке от людей. Только в середине лета на альпийские луга колхозные чабаны пригоняют скот.

СКАЛЫ И ВЕЧНЫЕ СНЕГА

      Выше альпийских лугов кругом только скалы и каменистые осыпи. По северным склонам лежит снег. Лошадей приходится оставлять внизу. Дальше подъем возможен только пешком.
      Здесь, на этих высотах, водятся горные козлы — таутеке. Они настоящие жители высот. Старые бородатые самцы с огромными рогами держатся на самых вершинах. Самки с козлятами живут ниже.
      С удивительной легкостью и быстротой мчатся эти животные по каменистым россыпям и скалам. Там, где с трудом ползешь на четвереньках, рискуя каждый миг сорваться в пропасть, теки мчатся во весь дух, прыгая с камня на камень с изумительной точностью на то самое место, где только что ступило копытце переднего.
      Малейшая опасность — и резкий свист сторожа поднимает все стадо. Напуганные теки исчезают с поразительной быстротой.
      Теков очень много. Наравне с косулями и джейранами это наиболее многочисленные животные.
      В конце апреля самки ищут уединения и ходят поодиночке, изредка парами или тройками. Они выбирают среди камней небольшой клочок земли, заросшей жесткими злаками. И здесь появляется на свет один или пара течат. Они тихо пищат. Но беспомощны они не больше часа, пока не обсохнут.
      Попробуйте поймать этих новорожденных через несколько часов после появления их на свет! Для человека это непосильная задача. Кое-как проковыляв по полянке, запинаясь и даже падая, течата добираются до первых камней осыпи. И вдруг у этих крошечных козлят как будто вырастают крылья с камня на камень уверенно и быстро переносят их совсем еще слабые на земле ножки. Их копытца как будто прилипают к камням. С каждой минутой они все дальше от вас и, наконец, исчезают за поворотом скалы, там, где скрылась их мать.
      Утренние лучи солнца осветили камни и осыпи на склоне горы.
      Бинокль быстро обшаривает каждую полоску склона, освещенного солнцем.
      Что-то пошевелилось в камнях. Самка тека кормит молоком двух козлят. Им не больше недели. С двух сторон течата жадно сосут мать, размахивая хвостиками. Наконец, завтрак окончен. Самка медленно двинулась в гору. Козлята весело побежали за ней.
      Вдруг она бросилась в сторону огромными скачками, испуганно фыркая и стуча копытами по камням. Как птица, вспорхнула по склону и исчезла за перевалом.
      Что могло так напугать ее? Почему она бросила детей? Ведь кругом все спокойно и тихо.
      Маленькие течата тоже бросились было за матерью, но отстали при первых же прыжках и потеряли ее из виду.
      Скрипуче пища, они вскочили оба на один камень, испуганно озираясь и вдруг исчезли.
      Вот тут, на этом камне, они стояли несколько секунд назад. И как будто растаяли в воздухе.
      В бинокль можно сколько угодно времени осматривать весь склон горы, но увидеть течат так и не удастся.
      Вы можете разгадать эту загадку, но для этого вам придется спуститься в ущелье и, обливаясь потом, подняться на противоположный склон. Однако, удастся ли отыскать камень, на котором стояли течата? Дело это нелегкое.
      Вот они — течата лежат рядом с камнем!
      Их серые шкурки до того сливаются с цветом камня, что заметить течат почти невозможно, когда они не шевелятся. Весь день, до вечера, течата будут лежать совершенно неподвижно. В этом можно быть уверенным.
      Старая самка никого не испугалась, когда бросилась бежать.
      Наоборот, она хотела напугать своих малышей, чтобы заставить их лежать весь день без движения. Днем слишком много опасностей, чтобы таким крошкам бродить по скалам.
      Каждое утро мать оставляет своих течат, пока они не подрастут настолько, чтобы поспевать за ней.
      Если подождать до вечера, то можно увидеть, как она вернется к детям. Впрочем, иногда под вечер, когда солнце спускается за горы, течата встают, не дождавшись матери, начинают бродить по склону и объедать листочки на кустах. Они могут при этом забрести довольно далеко от того места, где их оставила мать, но она быстро находит их чутьем, по следам, не хуже хорошей охотничьей собаки.
      Все лето самки с течатами и прошлогодними самочками и самцами ходят вместе, общими табунами. Они не поднимаются на вершины, а пасутся посередине гор. На вершинах живут одинокие старые теки. Они прогоняют от себя молодняк и самок на летнее время.
      Днем теки лежат где-нибудь среди камней под нависшей скалой или уступом. Если место это хорошо защищает от ветра и солнца, то они приходят сюда все лето, и на этом месте образуется толстый слой помета.
      Утром и вечером теки пасутся, спускаясь далеко вниз, в ущелья. Но не все теки пасутся одновременно: некоторые из них стоят на камнях и зорко сторожат стадо, пока оно пасется.
      Даже молодые течата, находясь в неволе, удивляют своей цепкостью. Так, например, были случаи, когда взобравшись по забору на крышу дома, они легко перепрыгивали на вершину телеграфного столба и долго стояли там, поворачиваясь во все стороны. По отвесной кирпичной стене они взбираются совсем свободно. Мелкой рысцой тек отбегает в сторону и с разбегу наискось прыгает на едва заметный уступ кирпича. Задержавшись на нем не больше времени, чем проходит между двумя ударами вашего сердца, он перескакивает дальше, на другую неровность в стене, едва уловимую глазом. В три прыжка он взлетает на трехметровую стену. Со стороны кажется, что он бежит по отвесной стене.
      Для поимки теков живыми в зоологические парки применяется мало кому известный, но интересный способ отлова.
      Вверх на гору по скалистой щели поднимаются быки. Они тяжело навьючены длинными шестами и веревочными сетями. Подъем очень крут. Навстречу мчится бурный ручей. Кругом скалы, россыпи.
      Иногда вылетают кеклики, оживляя своим криком глухое ущелье.
      Подъем становится все круче. Тропа кончилась далеко внизу. Быки то и дело останавливаются, спотыкаются и покачиваются. Вот один из них не удержался и тяжело рухнул на бок.
      Только подняли и перевьючили этого быка — второй перевернулся на спину и застрял в камнях, придавив вьюки.
      Все чаще спотыкаются и падают быки. Наконец, педъем становится невозможным. Осталось уже недалеко до седловины между двумя вершинами, куда нужно поднять сети и шесты.
      На себе, по частям затаскивают охотники веревочные сети и шесты на седловину. Пот льется градом, и становится тяжело дышать после первого подъема. А нужно опускаться и подниматься с тяжелой ношей не меньше пяти раз каждому.
      Но вот весь груз поднят на седловину. Торные тропы и свежий помет теков говорят о том, что здесь ежедневно животные переходят с одной вершины на другую.
      Под палящими лучами солнца люди ползают по склонам, ставят и обкладывают кучками камней шесты, чтобы они не падали. На концы шестов навешиваются сети. Работа длится до вечера.
      Когда сети протянулись далеко вниз по обе стороны перевала, поперек седловины, можно отдохнуть.
      Скоро пойдут теки. Загонщики уже давно ушли в обход горы. Далеко внизу, в ущельях, бегут речки. Они кажутся отсюда серебряными ниточками.
      Томительное ожидание длится больше часа.
      Где-то далеко покатились камешки. Вот опять. Это бегут теки. Но их еще не видно.
      Ожидание становится все напряженнее.
      Наконец, кто-то, кажется, показался среди камней на самой вершине. Два тека неподвижно стоят на утесе перед спуском в седловину. Насторожив уши, они смотрят вниз.
      Неужели заметили сети? Тогда все пропало: вожаки бросятся в сторону и уведут за собой все стадо.
      Но загонщики знают свое дело. Сбоку и сзади одновременно гремят два выстрела. Пули неожиданно ударяют то камням позади теков. Это действует, как удар кнута. Огромными скачками козлы бросаются вниз с камня на камень, не разбирая дороги, прямо к сетям.
      Вот теки уже мчатся по седловине. Еще одна пуля щелкает у их задних ног. Это приводит их в панику. Миг — и оба тека уже в сетях. С шумом падают шесты, и теки катятся вниз по склонам, напутывая на себя веревочные петли.
      Ловцы подбегают и быстро завязывают глаза пленников черными повязками. Теки сразу перестают биться и затихают. Теперь их можно осторожно выпутать из сетей. Полотенцами крепко связывают им ноги, потом привязывают на волокуши — это жерди, в передние концы которых запрягают коня или быка. Задними концами жерди волочатся по земле; на них сделан настил, на который и привязывают тека.
      Только внизу, в долине, когда теки уже посажены в деревянные ящики-клетки, им развязывают глаза и ноги.
      Всю ночь мчится автомашина с ящиками-клетками и к утру теки оказываются в Алма-Атинском зоопарке.
      …Темный силуэт птицы плывет под облаками. Это самая крупная из наших горных птиц — бородач-ягнятник.
      Размах его крыльев — до двух метров. Ягнятник один съедает молодого тека. Но, конечно, вздор, что он уносит в когтях детей. Мощный крючковатый клюв позволяет ягнятнику одним ударом вспороть живот у трупа косули или другой падали, которую он находит в горах. Но у него нет крючковатых когтей, как у орла. Поэтому он не может хватать и уносить живую добычу, а должен питаться падалью.
      Правда, эту падаль ягнятник готовит иногда сам. С огромной высоты он выслеживает тека или косулю, спокойно идущую по узкому карнизу над пропастью. Сложив крылья, бородач падает вниз. Ветер шумит в его перьях на все ущелье. Вот он уже над жертвой. Косуля, увидев огромную птицу, испуганно бросается вперед. Но ягнятник, чуть не касаясь ее спины, взмывает вверх, страшно хлопает крыльями и обдает животное ветром и шумом. Косуля на всем скаку невольно шарахается в сторону. Миг — и, споткнувшись, она летит в пропасть. Почти рядом с жертвой, сложив крылья, несется вниз ягнятник. Косуля падает на скалы и разбивается насмерть, а птица в нескольких метрах от земли распускает крылья и плавно садится прямо на горячий труп.
      …Там, где живут теки, водится и их заклятый враг — снежный барс. Часами он лежит среди камней, поджидая добычу. Пятнистая шкура страшного хищника почти не отличима от серых камней, покрытых лишайниками. Тенью мелькает барс среди камней. Одним могучим прыжком настигает и сбивает с ног тека…
      Если зверь сыт, он рванет в нескольких местах мясо своей жертвы и оставит лежать труп. Отойдя недалеко, свернется клубком и задремлет, мурлыча себе под нос.
      Еще выше, там, где у самых вершин гор клубятся облака, сверкает вечный снег. На этой огромной высоте уже нет никаких зверей и птиц. Только свистит ветер, да ледяная изморозь оседает на камни.
      …Под самыми облаками, и даже выше их, сверкают вечные снега горных вершин Заилийского Ала-Тау. Они протянулись на двести километров и видны за сто километров с берегов реки Или. В узких щелях снега превращаются в огромные пласты льда. Это ледники. Они бывают до восьми километров длины. Из этих «замороженных рек» берут свое начало путные холодные ручьи. С грохотом падая вниз с камня на камень, они сливаются вместе и образуют реки, сбегающие в равнину с северных склонов Заилийского Ала-Тау.
      Сверкающие вершины гор — залог роскошных урожаев внизу: сады, огороды и посевы все лето поливаются водой из горных речек. Их урожай не зависит от случайных дождей.
      Чем жарче лето, тем сильнее тают снега на Горных вершинах и тем полноводнее делаются реки в дневные часы, спадая ночью. Их течение становится все стремительней, достигая двенадцати километров в час. Огромные камни с глухим грохотом катятся по дну. Холодным ветерком веет от воды, в брызгах и пене яростно прыгающей по камням.
      Жизнь горных рек совсем другая, по сравнению со спокойными равнинными реками, которые бывают полноводными только весной.
      Замечательная природа Заилийского Ала-Тау привлекает сюда множество туристов. Со всех концов Советского Союза едут сюда любители природы и альпинисты.
      Зимой здесь загорают на горном солнце лыжники, катаясь по снегу в летних костюмах при температуре воздуха двадцать градусов тепла. Но при такой температуре снег не тает: зимнее горное солнце как будто нарочно греет только лыжников. А внизу в долинах в это время беснуются снежные метели или трещат январские морозы.

      Горячий степной ветер бьет в лицо и не освежает его даже на быстром ходу автомашины. То и дело взлетают жаворонки. Они немного оживляют картину бесконечных просторов среднеазиатских сухих степей, по которым едет экспедиция Михаила Сергеевича Серебренникова.
      …Что это движется в степи? Кажется, что шевелится сама трава. Это молодая саранча — еще бескрылые личинки-саранчуки. Их сотни тысяч, миллионы! Они ползут по степи, а позади остается голая почва растительность съедается под самый корень.
      Неподалеку прохладный арык дает жизнь богатому хлебному полю. Как остров, зеленеет пшеница среди безбрежной степи. Горячие лучи южного солнца и влага дают сказочный урожай зерна. Но урожай под угрозой опустошительного нашествия саранчи…
      Далеко на горизонте заклубилась пыль. По ровной укатанной дороге мчатся грузовые автомашины. В них сидят колхозники. Они с тревогой смотрят вперед.
      В передней полуторатонке рядом с шофером сидит председатель колхоза. Он нетерпеливо смотрит на спидометр.
      — Газуй, Гриша, газуй! — кричит председатель шоферу.
      Но тот и так до предела нажал педаль. Машина содрогается от бешеной скорости. Она несется как на пожар.
      А пожар без огня уже близко к посевам. Саранча в один день может оставить колхоз без урожая…
      И вот люди, обливаясь потом, лихорадочно работают уже в степи, разбрасывая отравленную приманку. Нужно во что бы то ни стало успеть преградить саранче путь к посевам.
      — Скорей, скорей, товарищи! — кричит председатель, бегая без шапки вдоль цепи колхозников и с ненавистью оглядываясь назад, туда, где трава шевелится и раздается шорох миллионов прожорливых саранчуков.
      На горизонте показалось подвижное темное облачко. Одно, за ним другое, а сзади плывет целая тучка.
      — Летят, летят! — радостно кричат колхозники.
      Это летят многотысячные стаи розовых скворцов. Они высматривают с воздуха саранчу. Вдруг, как по команде, скворцы с щебетом стали опускаться в траву огромными массами. Тысячи розовых хохлатых птичек бегут, кивая головками, и хватают саранчуков. Отстающие перелетают через передних, садятся и снова бегут. После такой чехарды, там, где трава только что шевелилась от множества саранчуков, степь совершенно очищается от вредителей.
 
      Зоолог Серебреников поставил свою палатку на склоне горного хребта, где он резко обрывался в степь, и стал с нетерпением ждать массового прилета розовых скворцов. Они зимуют в Индии и через Афганистан летят весной на родину, в Среднюю Азию.
      Небольшие стайки появились в начале апреля. Мы поймали несколько скворцов и знакомились с ними, посадив их в клетки. Аппетиту розового скворца можно позавидовать: пятьдесят-шестьдесят саранчуков за утро — это только завтрак! До двухсот вредителей в день — вот норма скворца в неволе, в клетке, при сидячем образе жизни, а в природе, где птица непрерывно находится в движении, она съедает еще больше. Пищеварение должно работать у скворцов со сказочной быстротой, чтобы за день пропускать столько пищи. И в самом деле: через два часа пища, проглоченная скворцом, полностью переваривается и усваивается.
 
      После жирной саранчовой пищи скворцы летят к арыкам. Они пьют, выстроившись на десятки метров по обоим берегам арыка. Хохлатые головки поднимаются вверх и снова спускаются к воде. Кажется, будто по рядам птиц пробегают волны.
      Тут же начинается отчаянное купанье. Скворцы делаются какими-то мокрыми, взлохмаченными созданиями, не похожими на птиц.
      Отряхиваясь и прихорашиваясь, скворцы сушатся на солнце и непрерывно галдят.
      Постоянный «волчий» аппетит влечет их снова и снова в степь на истребление саранчи.
      Вторая половина апреля прошла в разъездах по степи, но массового прилета розовых скворцов все еще не было.
      Настал май.
      Однажды мы готовили обед на костре у палатки.
      Далеко над степью появилось несколько подвижных облачков. Они походили на пыльные смерчи, но в бинокль было видно, что летят несметные стаи птиц.
      Это, наконец, возвращались с зимовок розовые скворцы. Наступил их массовый прилет.
      Едва пронеслась одна стая птиц, как на горизонте показалась новая.
      Наблюдения за розовыми скворцами начались.
      Через несколько дней после начала массового прилета розовых скворцов мы заметили их там, где горные отроги хребта длинным мысом вдаются далеко в степь. Это навело нас на мысль, что там скворцы устраиваются на гнездование.
      Бросив недопитый чай, мы оседлали коней и через полчаса подняли из расщелин скал первых скворцов. Когда мы перевалили в следующее ущелье, то были совершенно ошеломлены невероятным шумом, щебетом и гамом, который наполнял воздух. Тысячи розовых скворцов покрывали оба склона ущелья и носились в воздухе. Кусты жимолости тоже были усыпаны скворцами. На каждом камне осыпи сидело по нескольку птиц. Ущелье напоминало знаменитый «птичий базар» далекого севера. Скворцы совсем не боялись людей. Едва уступив нам дорогу, они тут же садились на камни и продолжали заниматься своим делом охорашивались, щебетали, иногда дрались. Самцы ухаживали за самками, задорно приподнимая черные хохолки.
      Мы объехали целый ряд ущелий, и всюду картина была одна и та же.
      Каждая щель, в которую только мог пролезть скворец, оказалась занятой гнездом. Тут же под большими камнями и плитами находилось по нескольку прошлогодних гнезд. Даже под небольшими камешками, которые можно легко поднять рукой, было по одному, а иногда и по два гнезда.
      Скворцы выбрали удачные места для гнездования: горный хребет длинным мысом врезался в степь, а в ней сколько угодно саранчи.
      Часть скворцов не смогла разместиться в щелях горного мыса и улетела дальше к северу.
      К вечеру мы перекочевали со своей палаткой к подножью хребта и расположились рядом с колонией розовых скворцов.
      Однажды утром все были удивлены тем, что недалеко от нашей палатки в степи дымится костер и стоят две грузовые машины. Это ночью прибыл отряд по борьбе с саранчой и расположился у небольшого ключа.
      К работе он не успел приступить. Многотысячная стая скворцов с шумом и гамом опустилась на саранчовые полчища и начала кормиться. На смену этой стае прилетело еще две, а когда к полудню прилетела новая огромная стая, то ей пришлось поедать только остатки.
      Мы пришли в гости к нашим соседям. Они собирались ехать дальше, так как травить было некого.
      Двое рабочих обратились к нам с просьбой разъяснить, почему столько трупов саранчи валяется в степи, где только что кормилась стая.
      Оказалось, что этот вопрос давно интересует всех работников отряда, и около нас вырос кружок. Посыпались вопросы.
      Пришлось прочесть краткую лекцию:
      — Дело в том, товарищи, что скворцы — стадные птицы. Они не живут поодиночке или отдельными парами. Посмотрите внимательнее, как они кормятся. Опустившись в степи на саранчу, скворцы бегут в каком-нибудь одном направлении и клюют саранчуков. Обыкновенно передние ряды стайки спешат и бегут быстрее, чем задние. Последние взлетают и опускаются впереди, продолжая бежать, подгоняемые общим настроением охоты на саранчу. Так, взлетая и перекатываясь, как волны, стая двигается по степи в погоне за кормом. С утра, пока птицы голодны, они все заняты кормежкой. Вскоре впереди стаи оказываются птицы, которые уже не кормятся. Они насытились. На ходу, не отставая от других, они начинают чиститься и не прочь затеять ссору с соседями. Но драчливое настроение быстро проходит, и они бегут дальше вместе со всеми. В силу инстинкта стадности сытые птицы не покидают стаю, а бегут, хватая под общее настроение саранчуков. Не в силах проглатывать их, они тут же бросают убитую добычу и хватают новых. Вот почему, чем дольше кормится стая, тем больше оказывается брошенных убитых саранчуков.
      В середине мая поведение скворцов изменилось. Не стало больше беззаботного щебета, бесцельных перепрыгиваний по кустам и камням скворчихи занялись устройством гнезд. С огромными пучками травы, листьев и веточек в клюве они со всех сторон летели к занятым ими щелям и отверстиям под камнями. Серые скромные скворчихи теперь все время имели озабоченный вид. Их хохолки были приподняты, как и у нарядных розовых кавалеров.
      Самцы тоже сделались неузнаваемыми. У них стали возникать ссоры между собой, казалось, без всякой видимой причины. То здесь, то там ссоры переходили в драки. Наступило время, когда в любую минуту дня можно было видеть яростно дерущихся самцов. Такая внезапная драчливость была не без причины. У скворцов наступил брачный период, и они всячески старались снискать расположение своих скромных серых подруг. Скворцы вертелись перед ними, щебетали, задорно приподнимали хохолки и даже бросались собирать материал для гнезда. Самочки широко открывали клюв и гнали их. Тогда самцы пускали в ход еще одно средство: трепеща крыльями и приседая, они открывали клюв, пища при этом, как птенцы. Тогда самочки начинали волноваться, бегать кругом самцов, и вся эта сцена заканчивалась спариванием.
      Через три дня началась кладка яиц и насиживание. Самцов теперь всюду гнали. Наконец, самцы собрались огромными стаями и покинули гнездовье. Они зажили жизнью холостяков, кочуя по степи. Даже ночевать не стали прилетать в ущелье. В течение дня скворчихи по нескольку часов кормились в степи, а камни, раскаленные солнцем, не давали остывать яйцам.
      Часто приходилось наблюдать, как в полуденные часы то тут, то там выскакивали самки из своих гнезд с распущенными крыльями и раскрытым клювом. Они спешили улететь в степь. Самочки на гнезде были очень доверчивы, они подпускали к себе буквально на расстояние вытянутой руки, позволяя фотографировать их и зарисовывать сколько угодно. Но все же было видно, что они настороже. Стоило слишком близко приблизиться или сделать резкое движение, как доверие к вам кончалось, и скворчиха с тревожным щебетом взлетала с гнезда.
      Самое большое препятствие перед человеком, когда он хочет вступить в добрые отношения с животными, состоит в недостатке терпения. Секрет людей, которым удается приручить диких животных, прост. Он заключается в том, что они обладают этим терпением.
      Мы выбрали себе каждый по одному гнезду и занялись приручением скворчих. На второй день к вечеру скворчихи, сидя на гнезде, стали спокойно брать из наших рук саранчу и тут же расправлялись с ней. Через несколько дней птицы так привыкли к нам, что было хорошо заметно, как они при виде подходившего к гнезду человека с радостным оживлением смотрели ему на руки, ожидая очередного угощения.
      Наблюдая за скворчихами, мы узнавали день за днем многое из их жизни. Так, например, мы были поражены остротой их зрения. Казалось бы, чем крупнее животное, тем оно дальше должно видеть. Если степная газель джейран видит двигающегося врага на несколько километров, то маленькая мышь, конечно, не может этого сделать. Однако к розовым скворцам это положение не применимо: не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь из нас первый заметил в небе сарыча или летящую ворону. Всегда сначала скворчиха прижималась ниже в гнезде и косилась одним глазом из-под своего камня куда-то в сторону. Только тогда мы замечали в этом направлении летящую хищную птицу.
      Скворчихи при виде птиц держали себя по-разному. Когда в небе парил орел, они только следили за ним; если пролетала ворона, скворчихи замирали без движения, распластавшись в гнезде и втянув шею. На журавлей скворчихи не обращали ни малейшего внимания. С интересом следили они за пролетающими ласточками, «развлекаясь», подобно детям, которые любят подолгу смотреть в окно на прохожих.
      Так незаметно прошел май. Как-то утром в первых числах июня всюду под камнями тоненько запищали птенцы. Их писк очень походил на цыканье летучих мышей. Мы несколько раз замечали, как самки выбегали из гнезда со скорлупой. Отбежав несколько метров, они бросали ее и расклевывали на мелкие кусочки.
      На следующее утро на горизонте появилась несметная продолговатая туча птиц, километра два длиной. В бинокль было видно, что летят огромные стаи скворцов. Эта туча иногда прерывалась, но скоро снова соединялась. Местами скворцы сбивались в плотную массу, затем распределялись равномерно, то опускаясь, то поднимаясь. Все они садились в ущелье, где были гнезда.
      Мы бегом бросились к своим наблюдательным постам. И что же? Прилетевшие оказались розовыми самцами. Они вернулись на гнездовье все сразу, как будто кто-то им сказал, что начался вывод птенцов.
      Самцы были сильно возбуждены. Они с писком бегали вокруг самок, подняв хохолки и пытаясь ухаживать. Затем они полетели в степь и начали носить корм птенцам. Но розовые скворцы оказались плохими отцами. Число их с каждым днем таяло. И через несколько дней самцы едва составляли одну треть от общего количества самок. Большинство розовых скворцов опять зажило беспечной жизнью холостяков.
      Занятный вид имеет самка, прилетевшая с кормом: саранчовые зажаты в ее клюве в виде букета. Шесть-семь саранчовых с оборванными ногами и надкрыльями — такова разовая порция скворчатам почти через каждые двадцать-тридцать минут в течение всего длинного летнего дня. Иными словами, это около двухсот саранчовых в день, а за пятнадцать дней скармливается свыше трех тысяч саранчовых! Но кроме птенцов, и взрослые птицы съедают столько же.
      Мамаши в течение дня заняты не только кормлением. Они попутно строго следят за чистотой в гнездах. Накормив птенцов, скворчихи захватывают с собой в клюв помет скворчат и, отлетев от гнезда, бросают его.
      Вечером мы были свидетелями настоящего воровства на гнездовье. «Воровкой» была одна из скворчих. Она долго лазила по чужим гнездам и подбирала там оброненных саранчовых. У скворчихи не было времени набирать в клюв целый пучок насекомых. По одному она таскала их своим птенцам.
      Не долго «воровке» пришлось оставаться безнаказанной: ее застигла на месте преступления разъяренная хозяйка гнезда.
      Надо было видеть, какая произошла драка!
      Это была даже не драка, а избиение «преступницы». Только перья летели во все стороны, и она долго потом сидела на камне, приводя себя в порядок. После этого «воровка» тоже полетела в степь «честным образом» добывать корм.
      Самый юный из нас уверял, что скворчиха даже тяжело «вздохнула», перед тем, как полететь в степь.
      Случаи воровства мы наблюдали во всех щелях, и все они кончались неизбежной взбучкой.
      Время шло, птенцам требовалось все больше корма.
      На гнездовье стали наблюдаться уже не случаи «воровства», а настоящие «разбои».
      Трудно сказать, кто разбойничал — те же скворчихи, которые пытались «воровать», или другие.
      Во всяком случае, то там, то здесь раздавался щебет и летели перья: это «грабительница» бросалась на прилетевшую с кормом в клюве скворчиху и вырывала у нее добрую половину саранчовых. Затем разбойница скрывалась в своей щели и кормила там чужим добром голодных птенцов.
      Едва вывелись скворчата у розовых скворцов, как кругом гнездовья, на скалах, в гнездах коршунов и сарычей тоже запищали птенцы. Особых хлопот с добычей пищи у хищников не было. Она была рядом.
      Над гнездовьями часто парили коршуны. Они бесцеремонно вытаскивали скворчат из-под камней и щелей. До двадцати остатков трупов скворчат нашли мы однажды около гнезда этого хищника.
      Взрослых скворцов коршун ловит с трудом. Как мешок, неловко падает он в куст жимолости, ломая ветви.
      Скворцы успевают почти всегда юркнуть за куст и благополучно улететь. Бросаясь на скворцов, коршуны так шарахались о россыпи, что мелкие камешки с шумом летели вниз по склонам.
      Иногда высоко в небе над гнездовьем появлялся крупный сокол. Его молниеносные удары с высоты были всегда безошибочны. Громко шлепнув летящего скворца грудью, он хватал его лапами и, пустив облачко перьев, спокойно летел с добычей в когтях за гребень хребта к своему гнезду. Он ловил скворцов только в воздухе.
      Пара сарычей свила свое гнездо на таком неприступном утесе, что забраться туда было невозможно. Чтобы узнать, сколько скворцов в сутки носят сарычи птенцам, мы сделали шалаш под утесом и дежурили в нем.
      Однако, к нашему удивлению, сарычи до полудня ни разу не подлетали даже близко к гнезду, все время кружась в вышине. Птенцы были явно голодны и пищали на все ущелье.
      Около трех часов дня от сарыча в воздухе отделился какой-то комочек и стремительно полетел вниз. Он упал прямо в гнездо. В бинокль было прекрасно видно, что сарычата с жадностью рвут на части труп скворца.
      Сарычи видели в шалаше наблюдателя и боялись подлететь к гнезду. Чтобы накормить птенцов, они стали «бомбить» их пищей с воздуха. Сарычи бросали добычу несколько раз, и ни разу не промахнулись. Только раз «бомба» оказалась еще живой и, немного пролетев по воздуху, распластала крылья и понеслась к своему гнезду.
      Нападение хищников на гнездовья розовых скворцов все учащалось. Придя рано утром на наблюдательные пункты, мы не раз заставали в ущелье лисиц, хорьков-перевязок и даже волка. Всех их привлекала легкая добыча.
      Однажды на гнездовье спустился стервятник. Прыгая как-то боком, он ловко вытаскивал из щелей скворчат и тут же проглатывал их. В одном месте стервятник засунул голову в щель, и она завязла в ней. Испуганный стервятник долго бил крыльями по камням с такой силой, что кругом летели перья. Наконец, видимо удачно повернув голову, он вырвал ее из плена и тотчас, подпрыгнув, тяжело поднялся в воздух. Больше мы его на колонии не видели…
      Птенцы подросли и стали выглядывать из-под камней, норок и щелей. С каждым днем они крепли и вскоре начали выбегать из гнезд, перепутываясь с соседними. Жизнь отдельных скворчиных семей кончилась и началось общественное выкармливание птенцов. Скворчихи давали корм первым попавшимся птенцам. «Воровство» и «грабеж» прекратились.
      После десятого июня начался массовый вылет птенцов и старых птиц в степь. Обратно они уже не возвращались. На гнездовье прилетали редкие одиночные скворцы. Вскоре и их не стало.
      Наступила полная тишина. Как-то странно было и даже неприятно находиться теперь в ущелье, где за несколько дней до этого бурно кипела жизнь. Только стервятник по-прежнему появлялся над ущельем и жадно пожирал трупы разбившихся птенцов.
      Мы стали свертывать нашу палатку и уехали с таким чувством, будто покинули гостеприимный дом, который вдруг опустел и сделался необитаемым.
      Но в тот же вечер в первом колхозе мы встретились опять со своими старыми знакомыми: тысячи скворцов расположились на ночлег в садах колхоза. Все ветви деревьев были так густо усыпаны птицами, что вновь подлетающим не было места. Они садились на спины сидящих, срываясь с них и сшибая других. Скворцы сплошь покрывали все заборы и крыши, а из степи все летели и летели новые стаи. Засыпали мы под щебет скворцов, совсем, как около «своего» ущелья. Скворцы шумели всю ночь, но едва стало светать, наступила полная тишина: птицы улетели в степь искать саранчу.
      Пожелав скворцам приятного аппетита, мы в тот же день поехали домой.

      Богата и разнообразна природа Казахстана. В северной части его на тысячи километров простираются сосновые леса и бескрайние степи, с серебристыми волнами ковылей. На юге — горячие пески пустынь и вечные снега Тянь-Шаня, бирюзовый Арал и седой Каспий, тростниковые джунгли Балхаша.
      Но богатства фауны Казахстана распределены неравномерно. Многих тысячелетий и даже миллионов лет оказалось мало для того, чтобы ценные животные сами могли переселиться в места, где они могли бы жить. Непроходимые пустыни, степи и горы помешали им сделать это. Советские ученые смело вмешались в жизнь природы: за два десятка лет они переселили много ценных диких животных на новые места, и для большинства этих переселенцев новая родина оказалась не хуже их обычных мест обитаний. Они размножились, расселились и стали давать огромный доход государству.

* * *

      Скорый поезд несется на восток. В конце состава прицеплен специальный «живорыбный» вагон. В нем, в двух огромных чанах с волжской водой, перевозится живая рыба. Триста стерлядок плавают на дне чанов. Вода в них во время хода поезда непрерывно плещется и частые мелкие волны бегают по поверхности чанов. Этого достаточно для обогащения воды кислородом и ее не нужно менять. Для того, чтобы вода охлаждалась, чаны обложили льдом. Стерлядки чувствуют себя, как во время зимней дремоты.
      На станции Арысь вагон отцепили. Поезд ушел на Ташкент. В сторону Алма-Аты поезд пойдет только через несколько часов. Началось томительное ожидание.
      Через два часа ихтиолог Мартехов заметил, что одна стерлядка высунула нос из воды и глотнула воздух. Вскоре появилось сразу несколько носов. Потом все больше и больше: рыба начала задыхаться…
      Создалось безвыходное положение — солоноватая степная вода не годилась для смены волжской воды, уже лишенной кислорода, а поезд придет не скоро.
      Но выход все-таки был найден! «Живорыбный» вагон прицепили к маневровому паровозу. Несколько часов он таскал вагон, тряся его и толкая. Вода плескалась в чанах, ходила по ним кругами и обогащалась кислородом. Носы стерлядок исчезли с поверхности. Наконец, пришел пассажирский поезд. Вагон прицепили и он снова помчался на восток.
      Река Тентек в своем устье разбивается на протоки и медленно пробирается по ним в огромное озеро Сасык-Куль.
      На берегу реки Тентек показалась грузовая машина. Она быстро мчится по степи, оставляя позади облако пыли. В ее кузове большой брезентовый чан, наполненный водой, а в нем живая стерлядь. Огромный путь проделали эти переселенцы.
      Мягкими марлевыми сачками стерлядь выловили из чана и она исчезла в реке. Это была первая стерлядь в южном Казахстане.
      Аральским лещам посчастливилось на путешествия больше, чем другим рыбам-переселенцам. Гидробиолог Тютеньков вез их с Аральского моря в «живорыбном» вагоне до станции Лепсы. Здесь часть лещей пересадили в брезентовые чаны и отвезли на автомашине в устье реки Лепсы, где и выпустили. Остальных отправили транспортным самолетом на озеро Зайсан. Лещи летели все время выше облаков, но прекрасно выдержали эту высоту и благополучно нырнули в озеро. Из трехсот переселенцев только семь не долетели до Зайсана. Новые водоемы Казахстана обогатились ценной породой рыб.
      От границ Китая через горы и степи мчит свои воды река Или. В ней никогда не водилось осетров. Но почему бы им не плавать здесь? И вот ихтиолог Кичагов привез триста осетров из Аральского моря на станцию Илийск. Осетров-переселенцев бережно выпустили в реку. В ней оказалось все для того, чтобы осетры почувствовали себя хорошо на новой родине. Прошло пятнадцать лет и аральские осетры стали илийскими. Скоро они сделаются промысловой рыбой.
      Сазан — самая обычная рыба в реке Или. Но мало кто знает, что раньше сазанов здесь не было. Это тоже переселенцы, но попали они в Или совсем не по воле человека, а самовольно! В восьмидесятых годах прошлого века алма-атинский мельник Богданов привез из озера Иссык-Куль живых сазанов и выпустил их в свой пруд около города Верного. Рыба начала быстро размножаться. Но мельник думал только о своем личном благополучии и никому не давал рыбачить в пруду.
      Прошло несколько лет. Сазаны размножились в маленьком пруду в огромном количестве. Вероятно, они все погибли бы от перенасыщения водоема, но однажды разразилась гроза. Ливень продолжался несколько часов. Горные речки вздулись и бешено ворочали камни по дну. Плотина на мельнице Богданова не выдержала напора и прорвалась. Тысячи сазанов устремились вниз по течению и достигли реки Или.
      Теперь сазанов развезли по всем крупным водоемам Казахстана и сазан сделался основой рыбного промысла Прибалхашья. Его улов составляет семьдесят процентов общего улова рыбы. За последние двадцать лет добыто в Казахстане два миллиона центнеров сазана.
      Зеркальный карп, сибирский елец, черноморская кефаль, севрюга и другие рыбы-переселенцы появились и появляются в новых озерах, реках и морях Казахстана. В Бухтарминское водохранилище предполагают выпустить из лососевых сига и рипуса, а в Балхаш и Ала-Куль — судака. С Амура в Или ценную рыбу толстолобика и белого амура, который три раза в лето мечет икру. Но этого мало, повышаются и кормовые качества наших водоемов: из Аральского моря на Балхаш предполагают привезти бокоплавов-гамарусов, а из Каспийского моря — моллюсков.

* * *

      Долго защищал молодой охотовед Аркадий Слудский свой план заселения водоемов Казахстана американским зверьком — ондатрой. Но большинство было не на его стороне. Авторитет старых ученых был слишком велик, а они боялись, что иноземный зверек нанесет ущерб водному хозяйству, прорывая плотины и уничтожая рыбу. Но Слудский все же выпустил ондатр в озера около Кзыл-Орды, а охотоведы Назаров и Рябов — в устье реки Или.
      Шли годы, жалоб на прорытие плотин не поступало. Тревожные голоса об ондатре стали постепенно стихать. Иноземные зверьки быстро размножились.
      Прошло пятнадцать лет.
      Едва сгустятся сумерки над тростниковыми зарослями в устье Или, как всюду слышатся всплески и шорохи. Это огромные водяные крысы — ондатры начинают свою ночную жизнь. Спокойная гладь потемневшей воды разрезается быстро плывущим зверьком, а там еще и еще — во всех направлениях плывут ондатры, вылезают на берег и поедают принесенный в зубах тростник.
      Плавает ондатра по-лягушачьи, прижимая передние лапки к брюшку и работая одними задними. Если укрыться где-нибудь в тростниках на берегу озера и терпеливо ждать, принося себя в жертву комарам, то можно увидеть вечером замечательное свойство этого зверька.
      Кругом тихо. Ондатра бесшумно появляется из воды и быстро плывет к берегу. Сначала она высовывает из воды один нос, затем часть головы, а когда осмелеет, то и часть спинки. Но вот зверек подплывает к берегу и вылезает совершенно сухим, словно это не он только что вынырнул из воды.
      В чем же дело?
      Оказывается, мех у ондатр настолько жирный и густой, что совершенно не намокает.
      Зверек уселся на задние лапки, сладко зевнул, топорща усы и закрывая пуговки глаз. С ожесточением он начинает чесать передней лапкой брюшко, при этом так комично морщится и гримасничает, что смех неудержимо овладевает вами. Малейший шорох и в ответ слабый всплеск воды — ондатры уже нет на берегу, и только медленно расходятся круги на воде.
 
      Неузнаваемо изменился вид озер, в которых живут ондатры. Из воды поднимаются кучи мелко нагрызенного тростника. Это ондатровые хатки — их жилища зимой и летом.
      Когда морозный ветер несет по степи снежную поземку, все живое спешит укрыться куда-нибудь в затишье. Но ондатра в своей хатке не боится ни мороза, ни ветра. Все семейство живет в теплом гнезде над льдом. Из хатки в воду сделана прорубь и зверьки все время поддерживают ее, не давая ей замерзнуть.
      Всю зиму ондатры достают со дна корневища тростника и другие водяные растения. Нырнув на дно, они отгрызают там корневище или молодой стебель, но при этом не захлебываются. Их губы плотно сжаты, а передние зубы резцы настолько выдвинуты наружу, что они могут ими грызть, не открывая рта.
      Прошло десять лет. Однажды ранним летним утром жители небольшого поселка рыбаков в устье реки Или — Джельтуранги услышали шум двухмоторного транспортного самолета. Зеленоватая машина послушно села на дорожку, расчищенную среди тростников. Она прилетела сюда за необычным грузом.
      К самолету стали подвозить десятки ящиков-клеток с живыми ондатрами и нагружать самолет. Моторы взревели, пригибая к земле тростники волной воздуха. Самолет вздрогнул и побежал.
      Охотовед Слудский смотрел вслед и с тревогой думал:
      «Успеет оторваться от земли до тростников или нет?»
      Все дальше и быстрее бежала машина. Уже совсем близко конец расчищенной площадки, а впереди стена густых тростников…
      И в самый последний момент самолет оторвался от земли и взмыл вверх, слегка задев хвостом за вершинки тростников. Тяжелая машина сделала круг над Джельтурангой и взяла курс на озеро Зайсан. Через несколько часов двести пятьдесят ондатр-переселенцев нырнули в голубые воды Зайсана. В его тростниковых зарослях они почувствовали себя так же хорошо, как и на Балхаше. Балхашское охотничье хозяйство явилось центром, откуда ондатр на самолетах, автомашинах и поездах развозили по большим озерам Казахстана. Зверьки начали размножаться тысячами, миллионами. Начался промысел шкурок. И вот теперь только одно Балхашское ондатровое хозяйство дает шкурок ондатр больше, чем все хозяйства других республик страны. Никому ненужные, бросовые земли — пески, вода и тростники — сделались ценнейшими охотничьими угодьями. От заготовок шкурок ондатры получают теперь до семи миллионов рублей дохода в год.
      Организатору и энтузиасту заселения Казахстана ондатрой, кандидату биологических наук Аркадию Александровичу Слудскому присуждена премия.
      Ондатра — это один из ярких примеров изменения фауны Казахстана, а таких примеров много.

* * *

      Тысячелетиями степи Казахстана были непроходимы для белок. Поэтому в южных лесах их не было. Пришлось помочь белкам преодолеть степные просторы Казахстана. Зверьков везли сюда с севера на пароходе по Иртышу, в поезде по Турксибу, на самолете и, наконец, на автомашинах.
      Труд охотоведов не пропал даром. Белки стали хорошо размножаться в островных борах, в Кетменской лесной даче Кунгей Ала-Тау и в Джунгарском Ала-Тау. Леса обогатились новым видом ценного пушного зверька.
      Пятнадцать лет я не был в родном Северном Казахстане и когда приехал, наконец, туда, меня сразу же потянуло в степь, где среди березово-осиновых колков всегда так волнует внезапный взлет крикливых белых куропаток. Там все знакомо с детства: каждый кустик и болотце. Но степь изменилась за это время. До самого горизонта тянутся теперь вспаханные поля поднятой целины. Узкие колесные дороги заменили широкие, накатанные автомашинами. На поля пришли тракторы, комбайны, самоходные сенокосилки…
      А вот и знакомый березово-осиновый колок. Здесь все по-старому. В середине, я знаю, есть болотце, откуда не один раз приходилось вспугивать белых куропаток в былые годы. Даже тропинка по колку все та же. Осторожно иду по ней с приятным чувством чего-то близкого, родного. За поворотом должно начаться болотце. Вот оно! Вдруг треск ветвей, топот, и пара косуль вскакивает с лежек. Миг — и они исчезают за деревьями, мелькнув белыми задками. Я долго не могу опомниться от удивления: ведь здесь никогда не было раньше косуль!
      Когда колхозники увидели первых косуль на своих полях, они сразу поняли, что это какие-то новые, невиданные звери. Косулям никто не помешал спокойно уйти в колок. Вечером в колхозе только и разговоров было о новых животных. Как только их не называли — польскими барашками, оленяками, козлами…
      Председатель колхоза в тот же день позвонил по телефону в город. Оттуда ответили, что это косули, их нужно охранять и следить — не появятся ли еще. А через неделю колхозники заметили табунок косуль сразу в пять штук. Они переходили из одного колка в другой.
      С каждым годом стало увеличиваться число косуль на самом севере Казахстана и в Барабинской степи Западной Сибири. Они сами пришли сюда с Урала и с юга без помощи людей. Им широко открыли двери все лесостепные области Зауралья. И косули пошли по «зеленой улице», заселяя лесостепную часть Западно-Сибирской низменности.
      Лет пятнадцать-двадцать тому назад лесной великан лось был редким зверем в Западной Сибири. Для спасения этого ценного животного пришел на помощь советский закон — охота на лосей была запрещена.
      Теперь лосей снова стало много и они начали сами переходить из Западной Сибири в Северный Казахстан. Мы не только обогатили наши леса самым крупным из оленей, которые сейчас живут на земле, но и изменили образ жизни этого лесного великана. Он почти перестал бояться людей. В лесу ему оказалось тесно, и совершилось невероятное: лоси стали появляться в лесостепи. Нигде в мире эти лоси не покидают леса, а у нас в Северном Казахстане они пасутся на совершенно открытых местах среди небольших березово-осиновых колков.
      Казахстан широко «распахнул двери» и для зайца-русака. Ведь он втрое больше нашего песчаного зайца. И крупный пришелец стал вытеснять мелкого старожила. Русак уже дошел до Приуральских Кара-кумов, а на севере — до линии Караганда — Омск. Ученые высчитали, что зайцы-русаки расселяются на восток по шестьдесят километров в год.
      Чем скорее, тем лучше!
      Еще один переселенец-«доброволец» появился недавно в Казахстане. В Уссурийском крае на Дальнем Востоке живет дикая енотовидная собака или, как ее обычно называют, енот. У него ценная шкурка. Енота много раз пытались расселить с Дальнего Востока в другие места Советского Союза, но он обычно погибал от зубов волков и лисиц. Новая родина встречала негостеприимно неповоротливого переселенца. То же произошло с енотами, выпущенными в ущелье Бахтияр около Алма-Аты в тысяча девятьсот тридцатом году. Все они постепенно погибли. Последнего видели около Талгара в тысяча девятьсот сорок седьмом году и с тех пор их никто больше не встречал.
      Но в устье Волги еноты прижились и сами начали переселяться к востоку, на территорию Казахстана. В Гурьевской области с каждым годом их становится все больше.
      На остров Аральского моря Барса-Кельмес было недавно выпущено семь куланов. Эти дикие полуослы и полукони остались сейчас на земле только небольшими табунками в Монголии и на юге Средней Азии. Теперь они пасутся у нас в Казахстане на острове Барса-Кельмес вместе с сайгой, как это было сотни лет назад.
 
      Много ценных млекопитающих переселено на новые места. Не повезло только птицам. Лишь в тростниках Сыр-Дарьи несколько лет шел отлов фазанов. Ярких петухов и скромно окрашенных фазанок подвозили к железной дороге в ящиках, обтянутых сверху холстиной. Пернатые переселенцы из Казахстана отправлялись в далекий путь к Киеву. Там их выпускали в заросли на берегах рек. Фазаны размножились, и на Украине появилась новая ценная промысловая птица.
      Пушные зверьки: норки, американские еноты-полоскуны, бобры и другие звери, рыбы и птицы с каждым годом все в большем количестве отправляются в невольные переселения. Охотоведов не страшат ни расстояния, ни величина животных. Так недавно из-под Алма-Аты в Таласский Ала-Тау, в заповедник Аксу-Джабаглы, перевезли даже таких крупных оленей, как маралы.
      Наш народ не только бережно охраняет природу, но и активно вмешивается в ее жизнь, реконструируя и улучшая фауну и флору. Мы стали выпускать и разводить таких диких животных, которые у нас раньше никогда не водились. Наши ученые не боятся нарушить пресловутое «равновесие в природе» и переделывают фауну так, как это нужно сегодняшнему социалистическому хозяйству и завтрашнему коммунистическому.