Добропорядочные искусствоведы и нечистоплотные антиквары, монструозный буфет и неизвестный художник, интеллигентные бандиты и лихие братки, влюбленные мужья и коварные соблазнители, утраченные и вновь обретенные шедевры мирового искусства, убийства, похищения и тихие семейные радости. И, как обычно, в центре этого уморительного, несуразного и восхитительного урагана Галочка Перевалова и ее неукротимая бабуля - несравненная, непобедимая и легендарная.

      Наш кот Егор дожевал последнюю мишуру, елка была спроважена, игрушки упакованы, премия потрачена на всякую ерунду, и мучительно хотелось веселья. Однако календарь гласил, что ближайшим праздником, который нам предстоит, будет 14 февраля, День Всех Влюбленных.
      Признаться, его мы ждали без особой радости: в отличие от всех нормальных супружеских пар, в этот день всячески демонстрирующих друг другу свою любовь и осыпающих дражайшие половины подарками и цветами, мы с Пашкой умудрялись переругаться чуть ли не до драки. Заканчивалось все попорченным семейным имуществом, переводом ценных продуктов и нездоровыми сенсациями среди ближайшего круга родственников и друзей.
      Я бы не сказала, что мы с Пашкой - отпетые скандалисты, которые целыми днями вопят дурными голосами и гоняются друг за другом, бешено вращая глазами. Весь год мы тихие, симпатичные люди, он - программист, я - журналистка, домоседы, большие ценители уюта и тихих семейных радостей. Однако ко дню Святого Валентина в нас как бес вселяется - все эти сердечки, мишки, открытки с трогательными надписями, ленточки и прочая дребедень действуют на нас угнетающе: мы принимаемся ругаться как в итальянских фильмах и мексиканских сериалах - с заламыванием рук и беготней друг за другом, величественными рыданиями и африканскими страстями.
       Приложение № 1. Список тем, на которые мы ругались с Пашкой 14 февраля в разные годы
       2002 год. Пашка посмел заявить, что «маленькие симпатичные хомячки из мультика» - «мерзкие твари, при одном взгляде на которых, понимаешь, что человек - действительно царь природы».
       2003 год. Я постирала любимую Пашкину желтую рубашку со своими черными колготками и издевательски заметила, что «это изысканно, это батик».
       2004 год. Наш котик Егорушка ободрал всю (всю!) свежепоклеенную стену, Пашка порывался выкинуть его в окно (фиг-то он бы его поднял), а я встала на сторону милого пушистого зверька.
       2005 год. Я выказала явный и ничем не завуалированный испуг, когда увидела бегущую на нас любимую Пашкину тетю Милу (старушка пару дней назад сходила в парикмахерскую, где ее причесали и покрасили под Мерлина Мэнсона)
       2006 год. Пашка относил на помойку мусор, а заодно прихватил с собой пакет, в котором лежали мои перчатки, зонтик и капюшон от куртки.

      Именно поэтому недели за две до приближения этого знаменательного праздника, мы с Пашкой начинали искать подходы друг к другу, становились ласковыми, заботливыми и всепрощающими - уж очень жалко было семейного имущества и собственных нервов. Мы старались друг друга всячески радовать и ублажать - а вдруг на этот год пронесет?
      В основном мы тешили хобби, которое правило нашим семейством вот уже несколько лет - мы занимались коллекционированием старых вещей.
      Мы с Павлушей обладаем поистине редкостным даром - в самом ерундовом старье мы можем разглядеть шедевр, который по праву украсит нашу квартиру. Наш интерьер продуман до мелочей, и с каждым годом в нашей коллекции появляются все новые и новые экземпляры. Это может быть что угодно - старые стулья с распушившейся обивкой, колченогие кресла, этажерка с облупившейся краской, покосившийся комод, изъеденный молью ковер, полное собрание сочинений Ленина (второе издание), потемневший от времени портрет носатой тетки в чепце, треснутая ваза пугающих размеров… Всему находится место в нашем гостеприимном доме.
      Впрочем, талант всегда имеет своих завистников. Моя лучшая подруга Катерина, к примеру, не устает упражняться в доморощенном остроумии, глядя на наши новые приобретения, а бабуля и вовсе заявляет, что весь хлам, заполонивший нашу квартиру, давно пора выкинуть на помойку и вздохнуть спокойно.
      Подобные заявления мы с Пашкой переносим стоически. В конце концов - что они все понимают в нашей жизни? Тем более, что наша коллекция не далее, чем полгода назад, потерпела удручающие потери - во время очередного приключения мы с моей бабулей настолько досадили разным мерзавцам и проходимцам, что они вдрызг разнесли мою квартиру.
      Вкратце дело обстояло так: отвратительные маргиналы похитили из частной коллекции работу кисти великого Леонардо да Винчи - набросок «Головы с прическами» (картон, угль, сангина). Похитители умудрились обдурить всех, начиная с самого владельца этой ценности, и заканчивая бандитами всех мастей и возрастов, пока на их пути случайно не оказались мы с бабулей. Жизнь порой подкидывает неожиданные сюрпризы тем, кто их совсем не ждет и абсолютно в них не нуждается. В нашем случае этим сюрпризом стал картон работы мастера Леонардо. Естественно, бабуля пришла в восторг и не успокоилась, пока картон не возвратился к законному владельцу, а мы не стали обладателями весьма кругленькой суммы (до сих пор не могу понять, на что мы с Пашкой всего за полгода потратили свою долю?).
      Конечно, все это вовсе не означало, что громить стоило именно моюквартиру, но уж таков злой рок - почему-то отбросам общества в голову первым делом пришла именно такая идея. Так и вижу эти лица, искаженные злобой и отчаянием, а потом их внезапно озаряет светлая улыбка. «Давайте», - говорят они, - «разгромим квартиру Переваловых, где-то мы слышали, что эти люди недавно сделали ремонт, так не оставим же там камня на камне!». Так все и произошло - по нашей квартире словно Мамай прошелся. Пострадало множество ценнейших вещей - почти новый торшер, великолепная этажерка, удивительной красоты сервант - всего и не перечислишь. Конечно, мы с Пашкой находились в постоянном поиске вещей, которые помогли бы нам заполнить пустоту и создать надлежащий уют.
      Так что накануне зловещего праздника всех влюбленных Пашка не вошел в квартиру, а вбежал в нее, сшибая все на своем пути. Глаза его горели лихорадочным блеском, руки подрагивали, а волосы на голове торчали во все стороны так, словно он решил пройти пробы на роль репейника в небольшой школьной постановке.
      - Я нашел! - торжественно объявил Пашка, влетая на кухню в грязных ботинках и впиваясь восторженным поцелуем мне в шею. Я сосредоточенно кромсала ножом морковку, зажав в зубах сигарету, а потому была кратка:
      - Бошынкы!
      - Плевал я на ботинки, - заявил Пашка, выхватывая у меня сигарету, быстро затягиваясь и швыряя ее в раковину, - я нашел потрясающий старинный буфет! - с гордостью добавил он и наполовину скрылся в холодильнике.
      - Буфет? - я пристроилась на подлокотнике кухонного дивана и захрустела недорезанной морковкой, - где он находится?
      - Знаешь дом под снос в двух кварталах отсюда? - Пашка вынырнул из холодильника с батоном колбасы и принялся его смачно жевать.
      - Не знаю, - проявила я глубокое понимание тактики и стратегии.
      - Узнаешь, - возликовал муж, нежно обхватил меня за талию и принялся размахивать мной, как полковым знаменем, - сегодня мы с Димкой ради интереса заглянули туда и чуть с ума не сошли - этот буфет поистине поражает.
      - Чем же он так поражает? - я осторожно высвободилась, усадила Пашку на диван и устроилась у него на коленях.
      - Во-первых, - принялся перечислять мой благоверный, - это совершенно потрясающей красоты вещь, во-вторых, он как раз встанет у нас в коридоре, в-третьих - он чертовски старый и даже немного антикварный.
      - Отлично, - я горячо расцеловала Пашку, за пятнадцать минут накрутила печеночного паштета, погрела борщ, и мы уселись ужинать, строя планы, как этот роскошный буфет будет смотреться в нашей квартире. На улице начиналась отвратная февральская метель, яростная, колючая и пронизывающе-ледяная, однако буфет неясным призраком маячил над нами весь вечер. В конце концов, после недолгих дебатов решено было отправляться за ним сейчас же.
      В каком- то предрасстрельном восторге мы свистнули Пашкиного друга Димку, который доверительно сообщил мне по телефону, что буфет просто ужасный, а идет он с нами только потому, что ему очень интересно посмотреть на мое выражение лица, когда я увижу это произведение неизвестного, но больного на всю голову мебельщика. Я мужественно заявила, что верю Пашке как себе и, раз уж этот буфет показался ему великолепным, то я просто уверена, что это так и есть.
      - Потому что у нас домострой и главный в семье - мужчина, - прокричал Пашка с другого конца комнаты, на всякий случай выскакивая в коридор.
      - Потому что я - ангел, редкая женщина, подарок для каждого, делаю этот мир ярче, лучше и добрее, - заявила я в трубку Димке, - короче, мы тебя ждем.
       Глава вторая, в которой появляется буфет, и мы всю ночь таскаем его по городу
      Димка появился у нас через пятнадцать минут, когда на часах было полвосьмого, и потребовал еды. Судя по виду нашего друга, его очередная дама сердца оставила домашний очаг и отплыла в неизвестном направлении.
      Димка совершенно удивительным образом умел портить характер своих обоже. Я долгое время недоумевала, где же он берет подобных мегер - жестоких, хладнокровных, властных, эгоистичных и, к тому же, не обремененных никакими понятиями о супружеской верности. Недоумевала я ровно до того момента, пока не попыталась познакомить Димку с одной из своих подруг. Буквально за месяц милая, добрая и, в принципе, неконфликтная Ирка превратилась в исчадие ада. Немало подивившись этой метаморфозе, после их расставания, я попыталась еще раз наладить Димкину жизнь - в конце концов, пропадал отличный мужик, полуторацентнеровый брюнет, добрейший, совершенно незаменимый в хозяйстве и общении. Однако через пару месяцев я стала смотреть на Димку с уважением - посудите сами, за это время он успел напрочь испортить характер трех моих подруг. На том этапе я решила оставить его личную жизнь в покое, хотя, впрочем, он и сам отлично справлялся.
      Работал наш Димка человеком-пауком. В миру эта доблестная профессия называлась довольно скучно: инструктор по промышленному альпинизму. Это значит, что каждый день он ползал по отвесным стенам зданий, рекламным щитам и вышкам, выполняя различные высотные работы, внезапно появляясь в окнах квартиры на десятом этаже, чем пугал слабонервных девиц до безумия. Честно говоря, где-то в глубине души я считала, что подобная работа ни к чему хорошему не может привести, и заниматься ей, а к тому же искренне любить, может только совершенно безумный человек.
      Увидев паштет, Димка оттаял сердцем. Вольным движением он подхватил из хлебницы батон, в другую руку взял ложку, в три прыжка оказался у стола и энергично принялся за еду, посыпая все вокруг крошками.
      Я стояла в дверях кухни, с материнской нежностью наблюдая эту пасторальную картину. Как приятно иметь настоящих друзей. Не беда, что он завалил весь коридор своим альпинистским снаряжением и сейчас сожрет всю еду в доме - есть вещи важнее этого. Я с сомнением посмотрела на огромную сумку с какими-то крючьями, карабинами и веревками, которую Димка шваркнул у входной двери. Димка жевал.
      - Димочка, - осторожно начала я, присаживаясь рядом, - скажи мне, пожалуйста, зачем ты притащил к нам все свое снаряжение?
      - Не обращай внимания, - махнул рукой Димка. - Знаешь, почему на этот буфет пока никто не польстился?
      - Почему? - тускло спросила я.
      - Ну, - заулыбался Димка, отваливаясь из-за стола, - во-первых, он страшный. Как паровоз. А во-вторых, он находится на третьем этаже дома.
      - Ну и что? - почему-то мне совсем не нравился тон Димки.
      - Да ничего, просто лестница там сохранилась только до второго этажа.
      - И что ты предлагаешь? - побледнела я.
      - Мы с Пашкой залезаем туда с крыши и спускаем этот буфет на тросах.
      - Ты хочешь оставить меня молодой вдовой? - бесцветным голосом поинтересовалась я.
      - А ты в это время стоишь под окнами и руководишь процессом, - не обращая на меня внимания, продолжал Димка.
      - Пашку я тебе не доверю… Я ЧТО? - до меня вдруг дошел смысл Димкиных слов, - Я делаю что? Ты сошел с ума!
      - Поздно, - заявил страшным голосом Димка, - как, ты думаешь, мы попали в ту квартиру, чтобы осмотреть буфет?
      - Как? - обреченно спросила я.
      - На этих тросах и попали, - радостно заявил Пашка, впрыгивая на кухню в одном ботинке, - хватит его прикармливать, а то он приживется и будет спать на кухонном диване.
      - Вот еще, - надулся Димка, - ноги моей тут не будет, особенно, если вы буфет этот здесь поставите. Или я, или буфет!
      - Ну что ж, - грустно пожала я плечами, засовывая ногу в сапог, - принципы мы уважаем. Слава богу, одним едоком меньше - а то вечно ты как только появишься - сожрешь все вплоть до обойного клея…
      - Твоя жена - язва желудка, - поделился с Пашкой Димка.
      - И еще какая, - покивала я.
      - Уйду, - с тихим достоинством сообщил нам Димка, - и не вернусь, а буфет ваш мерзкий пусть Пушкин тащит.
      - Ну и уходи, - отмахнулась я от Димки, - и веревки свои забери. А мы с Пашкой придем, чайку поставим, доедим весь паштет, и кексик секретный из неприкосновенного запаса. С цукатами.
      - С цукатами? - грустно спросил Димка. Его душу разрывала внутренняя борьба.
      - Апельсиновыми, - покивал Пашка, натянул куртку и одним рывком застегнул молнию, - только ты позабудь о нем навсегда.
      - С чего это? - оскорбился вдруг Димка, запрыгивая в свои ботинки.
      - Буфет тебе наш не нравится, - начала перечислять я, - ты вон его даже нести не хочешь.
      - Кто сказал, что не хочу? - возмутился Димка, подхватывая свою громадную сумку, - это вы непонятно чего копаетесь…
      Так мы и отправились за этим буфетом: вывалились в сплошную пелену снега пополам с мутными огнями фонарей и почесали к дому на снос.
      Этот дом был в аварийном состоянии, сколько я себя помню. Детьми мы обожали лазить туда, замирая от сладкого ужаса, переполнявшего нас, когда мы обнаруживали там старый докторский халат, потрепанные учебники или спинку от пионерской койки. Тогда нам казалось, что все в этом доме дышало тайной, отголосками страшных событий, которые происходили там когда-то. Ну, про эти события мы почти ничего не знали, но самозабвенно выдумывали их.
      На самом же деле дом этот когда-то вмещал в своих стенах какое-то административное учреждение местного масштаба. Москва росла, поглощая подмосковные села, и к шестидесятым годам здание опустело, оказавшись на отшибе одного из новых районов. И без того ветхое, оно переходило от одной общественной организации к другой, денег на капитальный ремонт ни у кого не было, штукатурка осыпалась, многолетний слой краски тоже, канализация вела себя непредсказуемо, а потому это здание, теряясь в кронах высоких деревьев, просто ветшало. Годах в девяностых в нем попробовали возобновить какую-то деятельность, но оказалось, что находиться в этом доме стало опасно. На здание окончательно махнули рукой. Совсем недавно землю, где находилась уродливая громадина, купил какой-то концерн и ветерана определили под снос - обнесли заборчиком и снова забыли. Откуда там взялся буфет, кстати, было совершенно непонятно.
      - Кстати, откуда там буфет? - озвучила я свою мысль, отплевываясь от снега.
      - От верблюда! - ответил мне Димка, и я решила не разговаривать со средневековым мракобесом. И с подругами своими больше его не знакомить. Так вот.
      В полном молчании мы добрались до места, пролезли сквозь дыру в заборе и подошли к темному и заброшенному дому. Выглядел он по меньшей мере зловеще. По спине побежал неприятный холодок - в сочетании с метелью получилось противно.
      - Ребят, - тихо проговорила я, - может, ну его на фиг, этот буфет, а?
      - Да ты что? - возмутился Пашка, - мы, рискуя жизнями, ищем эту штуку, а ты предлагаешь нам все бросить, именно в тот момент, когда Димка установил на крыше крепления и мы готовы к подвигу?
      - Мальчики, - проныла я, - тут очень темно, холодно и скользко, я боюсь, что вы упадете.
      Димка только хмыкнул, достал из кармана диких размеров фонарь и щелкнул кнопкой. Метельный полумрак пронизал луч яркого света.
      - Стой здесь, - Димка поболтал своим лучом в метельной тьме, - буфет появится из того окна.
      - Дурой надо быть, чтобы этого не заметить, - буркнула я, но настоящие мужчины уже не слушали меня.
      Они примерились к пожарной лестнице, бросили друг на друга многозначительные взгляды, как космонавты перед полетом на Луну, мол, брат, если тебе суждено погибнуть, то знай, что я всегда буду помнить тебя, и полезли вверх. Пятно света от Димкиного фонаря металось во все стороны, вьюга завывала, а они упорно ползли.
      Я зажала рот рукой. Никогда не думала, что мой муж настолько безумен. Вы знакомы с программистом в здравом уме, который поползет зимой в девять вечера на крышу аварийного дома, чтобы потом по стене залезть в окно третьего этажа и спустить из него вниз на тросах какой-то сомнительный буфет? Нет? Тогда вам выпала редкая возможность. Познакомьтесь, это мой муж. Да, воистину я - счастливейшая из женщин. Так и представляю себя в кругу своих подруг.
       Приложение №2. Как я хвастаюсь своим мужем на людях
       Тихий вечер, круглый стол, накрытый кружевной скатертью, под желтым абажуром. Я сижу в кругу своих подруг. Мы хвастаемся своими мужьями.
       Первая подруга (в накинутой на плечи шкуре полярного волка, показывает нам фотографии эскимосов): «Мой муж покорил Северный полюс».
       Все (хором): О-о-о-о…
       Вторая подруга (держит в руках диплом нобелевского лауреата): «А мой муж победил редкий вирус».
       Все (хором): О-о-о-о…
       Третья подруга (вся в сверкающих бриллиантах, покручивает на пальце ключи от ламборджини): «А мой муж заработал десять миллионов долларов».
       Все (хором): О-о-о-о… (выжидающе смотрят на меня)
       Я (крайне волнуясь и краснея): Это… (срывающимся голосом) а мой муж… того… Ну… вытащил ночью из окна третьего этажа на тросах буфет… какой-то…
       Гром аплодисментов. Крики «Ура!». Занавес.
       Глава вторая, в которой появляется буфет, и мы всю ночь таскаем его по городу (окончание)
      - Эй! - Димкин голос прервал мои сладостные размышления, - ты что там, заснула? - Я подняла голову и увидела его восторженную физиономию в дымке метели. Он легко соскользнул с крыши и начал медленно опускаться вниз. Меня передернуло.
      - Заснешь тут с вами, - пробормотала я. Если честно, эта затея нравилась мне все меньше и меньше. Димка исчез в окне третьего этажа, и тут перед моим взором предстал Пашка. Он так же плавно прополз по стене и сгинул.
      - … - буркнула я и принялась приплясывать на месте в ожидании появления буфета. Из окна слышался грохот и сдавленное чертыханье, периодически бились стекла и хлопали рамы. Луч света от Димкиного фонаря судорожно метался по комнате, и впечатление все это производило отвратительное. Непонятно было, дрожу я от холода, или от страха. На всякий случай я принялась скакать еще ожесточенней.
      Между тем в окне наметилась какая-то возня, а затем появились ножки буфета с его, так сказать, нижней частью. Ругательства полились еще интенсивней, и вот буфет рывком вылетел из окна, повис на тросах и, под мелодичный аккомпанемент чертыханий моего мужа, медленно поехал вниз.
      Теперь у меня была великолепная возможность рассмотреть этот предмет мебели. Чистая правда: буфет был мерзким. Сказать, что он был чудовищным - ничего не сказать. Не знаю, какой неизвестный гений придумал и спроектировал эту помесь кубика-рубика с роялем, но как ему в голову пришло сделать его таких размеров - ума не приложу. И, даже если наука объяснит мне, чем были обусловлены такие формы и размеры этого чудища, никто в этом мире не сможет обосновать Пашкину к нему привязанность. Между тем буфет, мерно покачиваясь и поскрипывая, полз вниз, надвигаясь на меня с неотвратимостью божьего возмездия.
      В окне появилась сияющая Пашкина физиономия:
      - Ты это видела?! Какая вещь!
      Я рассеянно покивала - один вид этого буфета надолго лишил меня речи. Черная громадина с диким скрежетом опустилась в снег и застыла.
      Пашка с Димкой снова появились в окне, с каким-то восторженным кличем перекинули ноги через подоконник, повисли на тросах и начали медленно опускаться вниз.
      Так мы с Пашкой стали счастливыми обладателями отличного буфета.
      Конечно, с этим уродством мы провозились еще полночи - роскошная, полная всяческих удовольствий жизнь не дается людям просто так. Описывать дорогу домой с буфетом в руках я просто не берусь - сердце любого, мало-мальски склонного к состраданию, человека разорвется. Когда мы дотащились до дома и взгромоздили наш кошмарный буфет в коридоре, сил не было уже ни у кого. Сонный и дрожащий Димка, как и предсказывал Пашка, заявил, что не в состоянии идти в свою одинокую холостяцкую квартиру, и завалился спать на кухне, не дождавшись даже постельного белья.
      Я обречено укутала нашего славного альпиниста пледом, подсунула ему под голову подушку, прикрыла за собой дверь и удалилась рассматривать буфет при нормальном свете.
      Полюбоваться было на что, тут даже ничего и не скажешь. Буфет заполнил весь коридор и выглядел, как морское чудище, выкинутое на берег штормом. Я с опаской подошла к этому монстру. Тот тоже смотрел на меня недоверчиво, поблескивая стеклами, вставленными в дверцы.
      - А… - из-за моего плеча возник Пашка и приобнял меня за талию, - любуешься… Хорош, правда?
      - Э-э-э… - задумчиво протянула я, чтобы потянуть время, - можно, милый, задать тебе один вопрос?
      - Конечно, - благодушно проурчал Пашка, не чувствуя подвоха.
      - Скажи мне, дорогой супруг, - осторожно начала я, - что именно так нравится тебе в этом буфете?
      - Ну… - смутился Пашка, - его основательность, старинность, его черный цвет, пузатость… Тебе он совсем не нравится?
      - Ну… - замялась я, - я еще не решила.
      - Значит… - Пашкин голос предательски дрогнул, - значит, я жизнь кладу на то, чтобы в доме была добротная, красивая вещь, а тебе она не нравится?
      - Э-э-э… - дипломатично ответила я, прекрасно зная, что означает такой тон.
      - Значит, я из кожи вон лезу, а тебе все равно?
      - М-м-м… - меня определенно надо послать с дипломатической миссией в какую-нибудь банановую республику.
      - Поговори со мной, - трагически протянул Пашка.
      - Как сказать… - я с ужасом припомнила, что на нас медленно надвигается День Всех Влюбленных и пошла на попятную, - ты знаешь, мне он нравится с каждой минутой все больше. Пузатость, опять-таки…
      Пашка посмотрел на меня недоверчиво, и спать мы отправились в легком раздражении. Засыпая, я бросила взгляд на часы: 03:34. Праздник Святого Валентина в самом разгаре, так сказать.
       Глава третья, печальная, в которой мы с Пашкой перебили всю посуду и разнесли полквартиры
      - Между прочим, - приговаривала Катерина, собирая в пластиковый мешок остатки посуды, - все могло быть еще хуже.
      Некоторое время я смотрела на нее, как на провозвестника апокалипсиса, а потом снова погрузилась в благородные рыдания. Куда уж хуже?
      Еще утром я была солидной замужней барышней, и, между прочим, счастливой обладательницей роскошного чайного сервиза с толстенькими амурчиками, натягивающими луки. Теперь же я представляла собой печальное зрелище - зареванное нечто с неясным будущим, печальным прошлым и целым мешком осколков от сервиза.
      А начиналось все бодро.
      С утра мы с Пашкой, хоть и злились от недосыпа, но торжественно обменялись подарками, выпили кофе и уже были готовы одеваться. Тут-то я и выглянула в окно - думаю, это меня и подкосило. На улице завывала непрекращающаяся метель, по льду с обреченностью каторжан катились прохожие, термометр показывал минус 18, а рассвет за домами занимался такой тоскливый, что выть хотелось. Некоторое время я попереминалась с ноги на ногу, словно мучимая глобальной думой, а потом плюнула, рванула к телефону и принялась набирать Светкин номер. После пятнадцати гудков в трубке захрипел ее сонный голос:
      - Але…
      - Здорово, начальница, - бодро заявила я.
      - Галка, сколько времени? - потерянно бормотала Светка.
      - Во-первых, - назидательно начала я, - как главный редактор такого солидного издания, как наша «Современная женщина», ты должна знать, что надо спрашивать: «Который час?». А во-вторых, могла бы и проснуться в девять утра.
      - Я тебя уволю, - прохрипела Светка.
      - Ага, - покивала я, - а три разворота про восьмое марта пусть Николай Аполлинарьевич пишет. А что? - я закинула ногу на ногу и устроилась поудобнее. - Сама же говорила, что восьмое марта такой мерзкий и сермяжный праздник, что писать о нем надо неординарно, с подходцем, как можно современней. А что может быть неординарней, чем золотое перо Николая Аполлинарьевича?
      - Какая же ты поганая, - Светка мрачно зевнула и выдержала подобающую начальственную паузу, - ты мне звонишь в такую рань, чтобы пронести весь этот бред?
      - Ну… - я глубоко задумалась, - вообще-то все не так. У меня на душе наболело гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Если ты называешь это бредом - пожалуйста, высокому начальству виднее. Однако я призываю тебя разделить мою скорбь.
      - Напилась вчера, - припечатала Светка, - напилась и на работу не явишься. Всего-то раз в неделю я хочу тебя видеть, так ты и в этом мне готова отказать!
      - Ну, зачем же так сурово, - смутилась я, - у нас тут такое творится - не поверишь. Вчера Пашка нашел в заброшенном доме монструозный полуразвалившийся буфет, всю ночь мы его тащили домой и спать легли только под утро. Я, конечно, могу, преодолевая всяческие трудности, подняться с постели, только кому я такая несчастная нужна? Нервы мои совершенно измочалены.
      - Боже мой, - простонала Светка, - мало того, что на работу не явишься, так еще и нагло врешь. Напилась вчера и нагло врешь. Буфет какой-то придумала…
      - Ладно, - я сдалась перед бесчестной клеветой, - вру. Высокому начальству виднее.
      - То-то же, - сразу подобрела Светка, - очень голова болит?
      - Да… - я прислушалась к своему организму, - вроде бы не очень…
      - Все равно полежи. Ты мне и не нужна на этой неделе. Полежи, Пашку за алкозельцером сгоняй, а вечерком за разворот принимайся, ага?
      - Ладно, - вздохнула я.
      - Вот и славно, - пропела Светка, - отбой.
      - Пока, - пожала плечами я.
      - Стой! - вспомнила Светка, - с праздничком тебя.
      - Ну… - я с ужасом вспомнила, какой сегодня день, - соответственно.
      В трубку уже лились короткие гудки и я приготовилась примостить ее на рычаг, как подняла голову и увидела глаза своего мужа. Должна вам со всей ответственностью доложить, что таких страшных глаз я не видела ни разу в жизни - и надеюсь, больше не увижу. Сначала я всерьез озаботилась состоянием здоровья дражайшего супруга, подбежала к нему и попыталась пощупать его лоб, но тот отпрыгнул от меня, как от гадюки, плюющейся кипящим ядом.
      - Монструозный полуразвалившийся буфет? - наконец произнес Пашка с другого конца комнаты страдальческим голосом.
      Я потерянно молчала. Пашка тем временем продолжал, потихоньку разминаясь:
      - Значит, в таком свете ты выставляешь меня перед своим начальством? Мол, здравствуйте, меня зовут Галина Перевалова, а вот и мой дурень-муж, сейчас он вам принесет монструозный полуразвалившийся буфет? Значит, так ты теперь всем говоришь?
      Я продолжала молчать, но слушала эту речь с нескрываемым интересом. Пашка тем временем входил во вкус:
      - Я ломаю хребет, силясь хоть как-то украсить наш быт, приношу в дом отличную вещь, и как только все трудности позади, появляешься ты и объявляешь на весь свет: мой придурок притащил нечто полуразвалившееся и монструозное!
      На меня накатила тихая ярость.
      - Прекрати постоянно повторять эти два слова! - медленно проговорила я.
      - Какие? - издевательски захохотал Пашка.
      - Монструозный и полуразвалившийся!
      - Ах, скажите, - зашелся мой благоверный, - они же так тебе нравились!
      Короче, я думаю, что этого отрывка вполне достаточно, чтобы вполне ярко нарисовать себе картину нашего времяпрепровождения в ближайшие три часа. Потери за это время мы понесли колоссальные.
       Приложение №3. Список ценных вещей, которых мы лишились, пока ссорились
       1. Отличный, почти новый стул (Пашка пнул его ногой в сердцах и тот развалился);
       2. Задвижка в туалете (Пашка пытался закрыться от меня там, но я вырвала ее с мясом);
       3. Плакат, изображающий красивую китайскую девушку в кимоно (я сорвала его со стены, скомкала и швырнула в мужа);
       4. Кактус в горшке (Пашка выбросил его в окно и тот грустно шлепнулся на крышу козырька подъезда);
       5. Куча непонятных запчастей от Пашкиного компьютера (я вывалила их на пол, и как муж заявил, навсегда испортила);
       6. Коврик для мышки от моего компьютера (Пашка порвал его пополам, Рэмбо хренов);
       7. Вышеописанный чайный сервиз с амурчиками, натягивающими лук (с переменным успехом мы швыряли его предметы друг в друга).
       Глава третья, печальная, в которой мы с Пашкой перебили всю посуду и разнесли полквартиры (окончание)
      Пока мы надрывались и портили семейное имущество, Димка тихо-тихо сидел на кухне. За это время он успел умять паштет, остатки борща, обнаружить и полностью уничтожить кексик с цукатами, доесть колбасу, сыр, хлеб и извести всю заварку в доме. В тот момент, когда боевые действия переметнулись на кухню, Димка самозабвенно доедал прямо из банки сладкую кукурузу. Мы с Пашкой вопили и визжали, а Димка методично двигал челюстями. Через некоторое время такое наплевательское отношение к подлинной семейной трагедии стало нас злить.
      - Жевать перестань, - бросила я Димке в редкий миг передышки.
      - Чего это? - обиделся тот.
      - Сейчас и тебе достанется, вот чего! - возмутилась я, потрясая кулаками.
      - Понял, - коротко кивнул Димка, медленно поднимаясь. - Пошли отсюда, Пашка.
      Я даже замолчала, сраженная таким вероломством:
      - Да что ты несешь? - выдавила я из себя, бешено вращая глазами.
      - Я не тупой, - с непоколебимым достоинством ответил Димка. - Ты, - он обернулся ко мне, - уже час вопишь, как ты видеть не можешь своего супруга. Так?
      - Так-так, - закивал супруг. Я побагровела.
      - Вот я его и заберу у тебя на пару дней, - потер руки Димка, - поживет у меня, под присмотром, а потом вы остынете и упадете друг другу в объятия.
      - Что? - хором прокричали мы с Пашкой, и это решило исход сражения.
      В кошмарной тишине Пашка прошествовал в ванную, торжественно взял свою зубную щетку, положил ее в карман, зашнуровал ботинки, надел куртку, взял Димку под руку и они ушли. В тихой и страшной истерике, словно фигура японской психологической драмы, герои которой через 15 минут сделают себе харакири, я принялась сползать по стене, хватая ртом воздух. Через тонкие стены послышался шум разъезжающихся дверей лифта. От обиды я с глухим стуком упала на пол и принялась горько рыдать. Двери закрылись и лифт поехал вниз. Некоторое время я еще полежала на полу в слезах, соплях и дикой жалости к себе, а потом замерзла, поднялась и отправилась звонить Катерине. Та была у меня через полчаса, завернула мое бренное тело в плед, усадила на кухонный диван и принялась наводить порядок после нашего мамаева сражения.
      - Козел ваш Димка, - яростно рычала Катерина, пытаясь запылесосить землю от кактуса, которую мы в пылу схватки развезли по всей кухне, - козел, и мозгов у него с гулькин нос.
      Я счастливо кивала, шмыгая носом.
      - И муженек твой тоже хорош, гусь лапчатый, обалдуй, прости господи, - Катерина отшвырнула пылесос, вытянула из пачки две сигареты, обе прикурила и одну засунула мне в рот. Я принялась мелко трястись и давиться дымом.
      - Не реви, - похлопала меня по спине Катерина, зажимая в зубах сигарету, - самое позднее, к возвращению Марьи Степановны, помиритесь.
      Я спрятала лицо в ладонях и приняла твердое решение не поднимать его никогда. Посудите сами - в самый разгар дня Святого Валентина ваш муж сошел с ума, а родная бабушка улетела в Париж, чтобы там в русском посольстве вступить в законный брак с крупнейшим антикваром города Москвы и заодно отметить свой 71 день рождения. Мрак. Этот мир ополоумел. Я снова попыталась поддержать свои таящие силы рыданиями.
      - Просто какие-то итальянские страсти, - Катерина подскочила и с надеждой заглянула в мой холодильник, но после Димкиного нашествия там было совершенно пусто, - молодая кровь бурлит в жилах, тебе бы еще розу в зубы - и плясать, - дорогая подруга попробовала пошарить по полкам - тщетно: все, что можно было там обнаружить и съесть, Димка давно обнаружил и съел. В печали Катерина покрутила половинку от печенья «Юбилейного», аккуратно положила его на место и села напротив меня. - Что делать-то теперь будешь, Кармелита? - поинтересовалась она, подпирая голову рукой.
      - Не знаю, - честно призналась я, - не спущу обиды, а как помиримся - откажу Димке от дома. И буфет ему Пашкин подарю. На память, так сказать.
      - Кстати, - оживилась Катерина, - хочу увидеть тот предмет, из-за которого ваше семейство временно развалилось.
      - Типун тебе на язык, - буркнула я, - в коридоре стоит, не видела что ли?
      - Первое и единственное, что я увидела, войдя в квартиру, - начала Катерина, удаляясь в коридор, - это твою особу, лежащую на полу. Там уж, извини не до бу… - бодрый Катеринин монолог оборвался на полуслове - кажется, она увидела буфет. Квартиру огласил ее сдавленный крик и озадаченное бульканье. Я, закинув ногу на ногу, ждала, пока подруга налюбуется на наше новое приобретение. Через некоторое время в комнате появилась Катерина. Лицо ее несло печать глубокого раздумья и попранной веры в человечество.
      - Скажи честно, - осторожно начала она, - Пашка правда ради этого ползал на тросе по стене и оскорбился, когда ты заметила, что это не самая красивая вещь в мире?
      - Примерно так, - мрачно кивнула я.
      - Я давно подозревала - он - маньяк, - заявила Катерина и удалилась обратно в коридор. С кряхтением я поднялась и последовала за ней. Там все было по-прежнему. Буфет ничуть не похорошел - напротив, такое ощущение, что за ночь он стал еще мерзостнее. Его округлые бока блестели черным лаком, а грифоны на резных изогнутых ножках гнусно ухмылялись. Меня передернуло. Казалось, эта штука разрасталась, питаясь моими горестями. Я показала буфету язык. Он угрожающе загремел стеклами.
      - «Оставь надежу всяк сюда входящий», - мерно продекламировала Катерина, - пошли чай пить, а то у меня от этой хреновины мороз по коже. Зачем она, ты говоришь?
      - Пашка сказал, что это буфет, - пожала плечами я, наливая воды в чайник.
      - Исключено, - фыркнула Катерина, падая на кухонный диван.
      - Это еще почему?
      - Оно прожует посуду, как только ты ее туда поставишь.
      Я пожала плечами - у нас в квартире-то и посуды толком не осталось - пусть жрет на здоровье…
       Глава четвертая, поучительная, в которой я оказалась на пороге фиесты
      Я сидела в пиццерии на Краснопресненской и роняла горючие слезы прямо на крахмальную салфетку. Передо мной дымилась ополовиненная пицца, оплывал десерт под названием «Дольче вита», стремительно запотевало третье пиво, из динамиков заливалась «Феличита», огонек свечки колебался в горячем сдобном воздухе, а я ревела как балда.
      Начиналось все вполне благополучно - Катерина прописала мне терапевтический шопинг, и мы с ней отправились в центр: кутить и прожигать жизнь. После шестого магазина мне значительно полегчало. В предвкушении грядущего тепла (уж не знаю, с чего она это взяла) Катерина приобрела себе сногсшибательную юбку, эдакий головокружительный фейерверк из нежных кружев поросячьего цвета, которую также можно было носить как топ без лямок. Впрочем, мне до сих пор кажется, что это была шапка, поверьте, я настаиваю - это победа здравого смысла над домыслами и суевериями.
      Как бы там ни было, именно в тот момент, когда мы с волнением разглядывали зеленые сапоги-ботфорты, пристегивающиеся ремешками к поясу для чулок, Катеринин мобильник взорвался пиликаньем. Она выудила его из сумки и некоторое время выслушивала какие-то малопонятные вопли. Надо отдать должное ее крепким нервам - ни один мускул не дрогнул на лице моей подруги. Она невозмутимо прослушала всю тираду, помолчала минутку и грустно сказала:
      - Уж спасибо, вот, блин, порадовали, приеду, - запихнула мобильник обратно в сумку и скривилась, - анацефалы…
      - Кто это? - спросила я.
      - Такая форма уродства - когда человек рождается без мозга и черепной коробки. Правда, ученым не известно случаев, чтобы подобные уроды выживали, однако, тут мы имеем дело с научной сенсацией…
      - Да ну тебя, - обозлилась я, - кто звонил?
      - С работы, - скривилась Катерина, - отчет прошлогодний найти не могут, так что ехать придется…
      Мы бурно расцеловались, еще раз грустно окинули взглядом зеленые сапоги, я проводила Катерину до метро и она умчалась на эскалаторе, неистово махая мне рукой, пока не скрылась в брюхе подземки.
      Покурив, я продолжила наш вояж. За полтора часа я обошла все магазины в районе Краснопресненской, накупила кучу барахла, умяла два мороженых, выкурила полпачки сигарет, поучаствовала в рекламной акции отличного крема, за что мне щедро отвалили четыре пробника и полпачки прокладок с крылышками и ответила на звонок Светки, интересующейся, когда я появлюсь, потрясая тремя разворотами про восьмое марта.
      А вот потом я совершила крупную ошибку. Увешанная пакетами и пакетиками как ишак, я за каким-то хреном зарулила в эту пиццерию, где прошла решающая стадия нашего с Пашкой бурного романа, закончившегося не менее бурным замужеством. Черт меня дернул заказать нашу с ним любимую пиццу, которая просто вопит о том, как нам было хорошо с Пашкой и каждая свернувшаяся в шипящем сыре креветочка напоминает о тех волшебных днях, когда мы не ругались из-за дурацких буфетов, а Пашка ни за что бы не променял меня на Димку. Нечистый попутал меня выпить литр крепкого домашнего пива в одно (очень несчастное) лицо, что многократно усилило мою меланхолию, грусть и печаль.
      Я комкала салфетку, поедала пиццу, хлебала пиво и посылала трагические послания на Катеринин мобильник. Катерина отвечала мне односложно, а под конец страсти на ее работе накалились до такой степени, что, получив последний ответ, я всерьез подумала обидеться. Именно в момент обдумывания страшной мести, ко мне подсел этот тип.
      Сказать по правде, я таких мужиков побаиваюсь - уж очень они красивые и холеные - через край. Сразу закрадывается предательская мысль: сколько же времени он должен был потратить на поддержание такого фасада? Остались ли у него силы на что-нибудь еще? И не придется ли мне ближайшие полтора часа восторгаться его божественной красотой? Бабуля же, увидев подобного типа, легко подобрала бы определение: «Пердак редкостный».
      Мягкие оленьи глаза и идеальная стрижка (мой предательский глаз моментально выхватил следы применения как минимум трех средств для укладки волос). Бицепсы, трицепсы и что еще там, накачанные долгими зимними вечерами в спортивном зале - так и вижу его на каком-нибудь тренажере, обливающимся чистым потом истинного спортсмена. Добрая улыбка на лице, бывающем у косметолога чаще, чем мое (впрочем, обогнать меня в этом несложно). Идеально сидящие серые брюки с едва различимой искрой. Свитер, облегающий нелегко доставшийся бицепс. Мобильник последней марки висит (ну, разумеется!) на шее.
      - Здравствуйте, - пропел тип, и сразу стало понятно, что не один год тренировался он в ванной перед зеркалом.
      - Здравствуйте, - выплюнула я, - че надо?
      - Программа максимум - чтобы вы улыбнулись. Ну, на худой конец сойдет, чтобы вы хотя бы перестали рыдать.
      - А вы пересядьте и не пяльтесь на меня - а то как полегчает? - буркнула я и присосалась к своему пиву. В мое безграничное страдание совершенно не вписывались красавцы, бросающиеся меня утешать.
      - Пересесть можно, - заулыбался тип, - а ощущение, что бросил красавицу в беде, останется.
      Нет, только не подумайте, что я принадлежу к породе барышень, которые считают себя уродинами. Что и греха таить - я очень даже ничего, порой просто выше всяких похвал. Однако сейчас, несчастную, лохматую, переволновавшуюся, невыспавшуюся, ненакрашенную и с головы до ног зареванную, меня бы вряд ли записали в книгу первых красавиц королевства. Поэтому я посмотрела на приставучего типа так, словно он сморозил несусветную глупость. Он это расценил по-своему:
      - Конечно, разрешите представиться: Леонид.
      - Типа, Леня? - для порядка уточнила я.
      - Типа, - скривился Леня.
      - Привет, Леня, - мрачно сказала я, - меня зовут Галя. Галя и Леня - отличная парочка, - я скрипуче захихикала, допила свое пиво и жестом заказала еще одно.
      - Что могло случиться у такой очаровательной особы, как вы? - продолжал гнуть свое Леня.
      - А вот досуг у меня такой - брожу по пиццериям, пью пиво и рыдаю. Лень, - я проникновенно заглянула ему в глаза, - оставь меня в покое, а? Ну что ты ко мне примотался?
      - Я чувствую, - совершенно уверенно пропел Леня, - что вам необходима дружеская поддержка и сильное плечо. В ваших глазах четко читается призыв о помощи.
      - Господи, - я подперла голову рукой и тоскливо проводила взглядом официанта, который поставил мне четвертое пиво, - ну за что мне такое?
      - Хотите, я расскажу вам анекдот? - оживился Леня.
      - Не надо, - испугалась я, - сейчас сама развеселюсь, надо только чуть-чуть подождать - мне надо сосредоточиться.
      - Тогда пойдемте танцевать, - выдвинул Леня встречное предложение, вылезая из-за стола и протягивая мне руку. Некоторое время я смотрела на него, делая нелегкий выбор между анекдотом из уст Лени и сомнительной перспективой пуститься в пляс в небольшой пиццерии, а потом махнула рукой и встала (думаю, тут сделал свое дело второй литр пива).
      Далее началось что-то невообразимое. Леня нежно, но властно обхватил меня за талию, и под звуки страстного танго мы принялись скакать по всему залу ресторанчика, бешено вращая глазами и отвратительно выгибая ноги. Леня перекидывал меня с руки на руку, мы сшибали столики и официантов, стулья валились как молодой лесок под ураганом, скрипки завывали, а администрация, судя по всему, уже пять минут безуспешно пыталась дозвониться в 03. С обреченной самопогруженностью я наблюдала, как жмутся к стенам люди, разбегаются официанты, бледнеет бармен и вращаются стены.
      Тут надо сделать небольшое публичное признание. Не знаю, чтобы сказал по поводу моего случая дорогой Зигмунд Фрейд, но я страдаю сильнейшим раздвоением личности в поддатом состоянии. Во мне словно поселяются две совершенно разных особы.
      Одна из них - роковая красавица с глазами с поволокой, эдакая ундина, томная, властная фам фаталь. Она беззастенчиво врет, считает, что великолепно танцует, смеется, откинув голову назад, и соблазняет мужчин. Честно говоря, не знаю зачем. Наверное, потому что она великолепная и неотразимая фам фаталь. Зачем же, еще?
      Вторая моя субличность - это безмерно уставшая женщина, которой мучительно стыдно за все выходки первой и которой хочется только одного: в постель. Одной. Стыдно этой барышне потому, что она прекрасно знает, как отвратительно на самом деле танцует первая, каким кошмарным каркающим смехом она смеется и как нескладно она врет, а в постель ей хочется потому, что она напилась и очень устала. Мучения, которые я испытываю по утрам, припоминая, что наврала вчерашнему собеседнику, не поддаются описанию.
       Приложение № 4. Из истории болезни (пациентка: Галина Перевалова, болезнь: раздвоение личности в поддатом состоянии)
       Мизансцена. Скучнейший корпоратив на Пашкиной работе, куда было строго наказано явиться с дамами. В качестве Пашкиной дамы, разумеется, выступаю я. Громко орет музыка. На столах очень мало еды, зато сколько хочешь выпивки. Кругом куча незнакомых людей, Пашка увлеченно беседует с каким-то очкариком про «юэсби», которые «горят и горят, горят и горят». Я, уже изрядно набравшаяся от тоски, вишу на Пашкином начальнике.
       Я (очень нечленораздельно): Вообще-то я не пью.
       Пашкин начальник (сдержанно): Как это мило. Еще шампанского?
       Я (томным голосом): Пожалуй. (Пью) О, какие у вас глаза!
       Пашкин начальник: Чего?
       Я (на тон выше): Какие у вас глаза!
       Пашкин начальник (растерянно): А что мои глаза?
       Я (еще более томно): О, этот нежный васильковый цвет… Вы напоминаете мне одного смешного мальчишку… Романтичный, чистый юноша. Он вызвал на дуэль мерзавца, посмевшего высказаться в мою честь не должным образом. Бедный юноша погиб, он совсем не умел стрелять. Лучше бы, вместо него на дуэль явилась я.
       Пашкин начальник: Вы так хорошо стреляете?
       Я (таинственно усмехаясь): Со ста шагов выбиваю движущуюся мишень размером с десятикопеечную монету.
       Пашкин начальник: Невероятно!
       Я: Это умение - прощальный подарок одного из моих любовников. По трагическим обстоятельствам мы не могли быть вместе, зато он научил меня стоять за свою честь.
       Пашкин начальник: Подумать только!
       Я: Да. Стрельба и фехтование - вот две мои сильные стороны. И еще шахматы. Тут мне тоже нет равных. Гроссмейстеры курят.
       Занавес. На следующий день Пашке предстояли сложные объяснения, каким образом он провел на корпоративную вечеринку международную авантюристку.
       Глава четвертая, поучительная, в которой я оказалась на пороге фиесты (окончание)
      Короче, наш танец был из разряда запоминающихся. Моя вторая субличность пока еще это понимала, поэтому я в ужасе остановилась и с отвращением прошептала на ухо Лене:
      - Пошли отсюда, пока нас не арестовали.
      Казалось, он только этого и ждал.
      - О, - закатил он глаза в приступе неизмеримого восторга, - какое это счастье - покинуть ресторан с такой красавицей, как вы…
      Пока Леня лепетал что-то про мои неземные красоты и расплачивался, я сгрузила ему все свои пакеты, накинула пальто и нетвердой (очень нетвердой) походкой направилась к выходу. Там я достала из пачки последнюю сигарету, криво вставила ее себе в рот и прикурила.
      «Вот так все и происходит», - угрюмо думала я, пуская тонкую струйку дыма во влажный воздух подмороженной оттепели. - «Ну и что с того, что я ни разу в жизни не знакомилась в ресторанах? Другие-то знакомились - еще как - и рады были, а, может быть, и счастливы… А Пашка пусть сидит. Изменщик… Жену родную на Димку променял - и не позвонил ни разу за два дня - куда это годится? Может быть, я тут умираю? Может быть, я с ума уже давно сошла? Бандиты на меня напали? Или я руки на себя уже наложила, как в «Солярисе»? Вернется и найдет в квартире мой хладный труп, станет мучаться страшными угрызениями совести, но будет уже поздно», - тут глаза мои снова увлажнились, и я принялась трагически всхлипывать. - «А, может быть, он вовсе и не к Димке ушел?», - эта мысль подкосила меня на корню. - «Не к Димке, а к коварной соблазнительнице, и теперь с ней в пятнадцатый раз пересматривает второго «Властелина колец» в переводе Гоблина, печет пироги, шьет зимнюю одежду для кота, собирает старую мебель, поливает цветы и принимает ванну с резиновыми утятами!», - мои тихие слезы перешли в рыдания. - «А как же наш миленький маленький котик? Он и его предал? Я-то ладно, но вот котик не переживет этого удара», - память услужливо предоставила мне светлый облик нашего миленького маленького одиннадцатикилограммового котика, мирно дрыхнущего на батарее, развалив по ней свое толстое пузо (в другом состоянии я видела его крайне редко).
      Тут холодная ярость захлестнула меня. Я утерла слезы, поплотнее запахнула пальто и решительно огляделась в поисках Лени. «Ушли мы, значит?» - мстительно думала я, - «вот так взяли и покинули родную жену? Хорошо, посмотрим, кому из нас плохо будет…»
      - Галина, - Леня возник как по заказу - прямо из-за моего плеча, - вот и я, польщен, что вы дождались.
      Я выплюнула бычок, затерла его каблуком в снег, пригладила волосы и соблазнительно оскалилась:
      - Милый Леня, - не ручаюсь, что привожу свои слова дословно, но говорила я что-то вроде этого, - хочу фиесты!
      Леня, как ни странно, воспринял мою короткую, но на редкость экспрессивную речь адекватно, поймал такси, покидал туда мои пакеты, водрузил меня саму, пристроился рядом, дал отмашку водителю и тот газанул что было сил. Я достала из сумки мобильник и демонстративно отключила его. Леня ободряюще улыбнулся мне.
      Короче, фиеста начиналась.
       Глава пятая, в которой мы с Леней поем, а супружеская верность торжествует
      Праздничек удался на славу. Если когда-нибудь меня спросят: «Все ли возможности повеселиться использовали вы с Леней в тот вечер?», я гордо отвечу: «Все». И ничуть не покривлю душой.
      Мы плясали в «Китайском летчике» под какую-то растаманскую группу и устроили дебош в суши-баре (я прилепила крошечного осьминога на манер почетного ордена себе на грудь, вскарабкалась на табурет и зачитала манифест в защиту морских обитателей). В безымянной кофейне напротив моей работы мы неожиданно встретили мою доблестную начальницу, сделавшую мне в туалете строгое внушение, что если я не опомнюсь, она поставит в план следующего номера статью про целлюлит и поручит ее написание мне. Я слабо отбивалась. Потом мы с Леней продолжили плясать. Потом я устроила короткую, но зажигательную потасовку с барышней, претендовавшей на руку и сердце Лени. Насколько я помню, Леню я отбила (или он меня?), и мы каким-то образом оказались на крыше, с которой открывался потрясающий вид на заснеженную ночную Москву.
      Впрочем, говорю это я только потому как предполагаю, что с крыши в центре Москвы должен был открываться потрясающий вид - а тогда мне хоть процессию с факелами устраивай прямо под носом - даже и не почешусь. На крыше мы еще выпили и опять поплясали (к тому времени вторая, наиболее вменяемая моя субличность потеряла всякую надежду меня образумить и окончательно затихла). Бразды правления безраздельно получила фам фатале.
      Тут- то и произошло страшное. За каким-то хреном я наврала Лене, что всю жизнь мечтала петь. Срывающимся от волнения голосом я поведала ему трогательную историю (разумеется, лживую от начала и до конца) про одинокую и несчастную девочку (то есть себя), обладающую редкостным певческим талантом, которую злая и коварная судьбина заставила распроститься со своей мечтой навсегда. В особенно трогательных местах мы с Леней всплакнули, а потом он заявил, что мы с ним -родственный души.
      - Я понял это сразу, - всхлипывал он у меня на груди, - сразу, как увидел тебя! - он порыдал еще немного, а потом потупился и выдохнул. - Я живу только когда пою…
      Некоторое время мы смотрели друг на друга, а потом сделали то, что должны были сделать. Мы с Леней запели. «Ой, то не вечер, то не вечер». А потом «Как на быстрый Терек, на высокий берег». И еще: «Я искала тебя ночами-чами-чами». «Парней так много холостых, а я люблю женатого». «Лейся песня на просторе» и на закуску «Сиреневый туман над нами проплывает».
      Оценить весь ужас происходящего я не берусь, утешая себя тем, что хорошо поставленный баритон Лени начисто заглушил мои дикие вопли. По крайней мере, мне очень хочется в это верить. Пугает то искреннее наслаждение, которое мы с Леней испытали в момент пения. Мы чувствовали себя королями рок-н-ролла. Богами сцены. Хором ангелов, спустившихся на землю. Мы парили над толпой, а души наши рвались в серое клокастое небо.
      Завывал ветер, сменившийся противным снегопадом, но мы не замечали ничего. Мы увлеклись настолько, что под конец дошли до небольших театрализованных постановок - Леня изображал всю метафизическую массу холостых и женатых парней, а я демонстрировала свою горячую любовь к ним. Леня показывал воображаемому залу необыкновенный простор Терека, а я - гнала туда сорок тысяч лошадей и казаков. Леня патетически вскидывал руки к небу, обращаясь к невидимому кондуктору, умоляя его, чтобы тот не спешил, а я плотно вошла в роль любимой девушки.
      Как мы спустились с этой крыши - не спрашивайте.
      К моему дому мы подрулили в третьем часу ночи. Уж не знаю, чья это была идея - нагрянуть ко мне, но в тот момент мы с Леней достигли такого душевного единения, что расстаться казалось нам преступлением.
      Вывалившись из машины, приплясывая, мы направились к дому, в лифте я нашла ключи от нашего с Пашкой семейного гнездышка и полностью приготовилась к мстительной супружеской измене. Настало время вендетты. Леня тем временем попытался спеть песню про соловья - российского славного птаха. Лихой припев: «И с полей уносится печаль, из груди уходит прочь тревога» лился по подъезду.
      Пока я пыталась попасть ключом в замочную скважину, Леня грустно вздыхал, а потом вдруг положил мне на плечо ладонь и проникновенно сказал:
      - Галина, я никогда не забуду этот вечер.
      - Кто ж такое забудет, - отмахнулась я, силясь впихнуть ключ в замок.
      - И я надеюсь, что ты когда-нибудь сумеешь простить меня, - не унимался Леня.
      - Что? - обернулась я, всецело захваченная ликованием: дверь наконец-то поддалась.
      - Я говорю, - со слезой в голосе простонал Леня, - прости меня, Галина!
      - В смысле? - нахмурилась я.
      - В прямом, - вздохнул Леня. В тот же момент на лестничную клетку с невероятной быстротой откуда-то выскочили трое здоровых мужиков и начали медленно приближаться ко мне.
      - Эй! Полегче! - звонко выкрикнула я, сделав неуверенный шаг назад. Куда там… Мне грубо зажали рот и впихнули вместе с Леней в открытую квартиру. С леденящим душу грохотом дверь захлопнулась, и все мы погрузились в кромешную тьму.
      Началась неясная и весьма хаотичная схватка в коридоре, погруженном во мрак.
       Приложение № 5. Вещи, о которых я подумала, когда дверь квартиры захлопнулась
       Помнится, тогда я подумала о следующих вещах:
       1. (сосредоточенно) я не успела написать завещание;
       2. (со стыдом) мне совершенно нечего завещать родственникам;
       3. (с радостью) вот и правильно, не фига добро разбазаривать!
       4. (с возмущением) как? За столько лет я не нажила ни одной ценной вещи?
       5. (с грустью) теперь-то Пашка попляшет;
       6. (с угрызениями) а кто будет писать про восьмое марта?
       7. (с ужасом) неужели действительно Николай Аполлинарьевич?
       8. (с мстительным восторгом) бабуля убьет всех, кто к этому причастен;
       9. (обречено) но мне уже будет все равно;
       10. (закусив губу) а кота они не тронут?
       11. (пораженная внезапным открытием) а меня?!
       12. (на грани нервного обморока) что надо этим козлам?
       13. (с сомнением) неужели моя девичья честь?
       14. (устало) уже наконец кто-нибудь догадается включить свет?
       Глава пятая, в которой мы с Леней поем, а супружеская верность торжествует (окончание)
      Несмотря на то, что два литра пива начисто лишили меня воли к победе, я каким-то чудом сумела вывернуться из крепкого захвата злодеев. И сразу врезалась носом в чью-то непробиваемую спину. Из глаз моих брызнули слезы, я шагнула назад, наступила кому-то на ногу и с хлюпающим звуком, как в драках индийского кино, заехала рукой по чьей-то физиономии. Коридор огласился сразу несколькими воплями - судя по всему, злоумышленники тоже пали жертвами собственного боевого искусства.
      - А-а-а-а! - это я наконец-то вспомнила, что приличные барышни делают в таких случаях, и завопила что было мочи. Все затихли, оглушенные, и в тот же момент коридор озарился ярким светом - Леня все-таки догадался дотянуться до выключателя. Все молчали, переводя дух, и за эти десять секунд я успела рассмотреть нападавших.
      О… Эти лица мне были хорошо знакомы. То есть, не конкретно эти лица - вообще тип подобных физиономий. Ко мне нагрянули бандитские шестерки - шелковые рубашки, расстегнутые на груди так, чтобы были видны массивные золотые цепи, кожаные куртки (тоже расстегнутые, несмотря на метель и февраль), брюки со стрелками и барсетки, висящие на кистях руки (интересно, они хоть в туалете их снимают?). Стало очень страшно. Если честно, до сих пор жизнь моя складывалась так, что мне ни разу не приходилось общаться в одиночку с агрессивно настроенными бандитами. С бабулей все было как-то проще - из любой схватки она всегда выходила победителем - будь то банальная игра мускулами (в таком случае в ход шли все тяжелые предметы и ужасающе нечестная тактика) или поединок интеллектов.
      Однако молчание начинало затягиваться. Уж не знаю, может быть у них это - способ психологического давления на клиента, но на всякий случай я прервала тишину первой.
      - Леня, - прошептала я дрожащим голосом, - как ты мог?
      - Я извиняюсь, - потупился тот.
      - Он извиняется! - патетически воскликнула я, призывая в свидетели всех присутствующих, - вы слышали? Он извиняется… Ну, тогда это начисто меняет дело…
      - Хватит тут Санта-Барбару разводить, - строго прикрикнул на нас самый мордатый бандюган. Рыло, - обратился он к Лене, - разводи кошелку.
      - Рыло? - живо заинтересовалась я, - чудно! Более точного определения тебе подобрать невозможно.
      - Это от фамилии! - выкрикнул Леня, побагровев, - Рыльцов! Хорошая фамилия…
      - С кучей производных, - вставила я.
      - Хватит базары гнилые нам тут пороть! - разъярился мордатый, - где секретер, кочерга?
      - Какой секретер? - сглотнув, спросила я. - К-какая кочерга?
      - Такой секретер, - противно, но очень похоже передразнил меня мордатый, - тот, что ты и еще два вафела из домика под снос умыкнули. А кочерга - это ты.
      - Б-буфет? - уточнила я, дипломатично пропустив мимо ушей «кочергу».
      - Секретер! - гаркнул мордатый, оплевав меня с ног до головы, - я по два раза не повторяю.
      Несмотря на крайне неучтивое обращение с собственной персоной, я почувствовала, что с души моей свалился камень весом примерно в тонну. Все встало на свои места. Ребята пришли за своим буфетом, или как его там, сейчас они унесут это кошмар прочь из моей жизни, мы с Пашкой помиримся и больше никогда не будем ссориться.
      Широко улыбаясь, я указала себе за спину. Никто не прореагировал. Все выжидающе смотрели на меня.
      Я повторила свой жест.
      - Она чего? - тихо спросил у Лени один из бандюков.
      - Не знаю, - так же тихо ответил он.
      - Секретер гони! - начал злиться мордатый.
      Я улыбнулась еще шире и снова указала себе за спину, куда мы с Пашкой поставили буфет.
      - Ты мне ваньку не валяй, - мордатый окончательно впал в бешенство, - и под дуру не коси!
      Тут я, наконец, соблаговолила обернуться. Это было уже слишком.
      Буфета в коридоре нашей с Пашкой квартиры не было.
      Лучезарная улыбка медленно сползла с моего лица.
      - Он же был здесь утром, - часто заморгала я, чувствуя, как на глаза наворачиваются предательские слезы, - я сама видела его…
      - По-моему, - прошипел мордатый, - кто-то тут считает братву придурками.
      Если бы я не была так подавлена, то наверняка зашлась бы в диком хохоте.
      - Сейчас она нам все расскажет, - мордатый широко шагнул ко мне, и, наверное, я бы так и умерла со страху, если бы не Леня, протиснувшийся между мной и моим предполагаемым палачом.
      - Стойте, - спокойно проговорил Леня, - она девица реальная, с понятиями. Мозги крутить не будет. Сейчас она сама нам все объяснит. Правда, Галина? - обернулся он ко мне.
      Все как по команде уставились на меня. И тут меня осенило. Внезапная идея, озарившая мой гигантский мозг, чуть-чуть приободрила меня. Ну, по крайней мере, я поняла, как надо себя вести в этой ситуации.
      Я храбро смахнула с носа слезу, постаралась унять дрожь в коленях, набрала в легкие побольше воздуха и слабым голосом спросила:
      - Мальчики, а может, водочки? - и кожей ощутила, как коэффициент бандитской ненависти ко мне резко понизился.
      - Водочки? - задумчиво спросил мордатый.
      - И борщечку, - добавила я чуть посмелей, - со сметанкой, зеленюшкой… А? Продрогли небось в подъезде-то торчать?
      - Борщечку? - атмосфера нашего дружеского вечера теплела с каждой минутой.
      - Да вы не бойтесь, не отравлю, - пропела я медовым голоском, - я и сама с вами сяду, а? Не побрезгуете?
      - А давай свой борщечок, - хлопнул в ладоши мордатый, - со сметанкой…
      Мысленно возблагодарив всех богов, что днем, перед походом по магазинам нам с Катериной пришла в голову великолепная идея - наварить гигантскую кастрюлю борща, я мухой полетела на кухню. Шваркнула кастрюлю на плиту, порубала зелень, извлекла из своих пакетов мягчайший французский батон и развесную сметану. Метнула на стол глубокие гостевые тарелки, в которые можно было уместить небольшое море, достала из морозилки неприкосновенный запас малосольной семги, покромсала лимон, вывалила в масленку пачку масла и вытащила из холодильника литр водки, почивавший там еще с нашей с Пашкой второй годовщины свадьбы. На все это у меня ушло секунд двадцать. Адреналин предал мне такое ускорение, что я летала по кухне, как агент Смит из «Матрицы».
      Может быть, я преувеличиваю, но бандиты наблюдали за мной с плохоскрываемой нежностью. А когда закипел борщ, и аромат начал разливаться по всей квартире, нежность плавно перетекла в обожание.
      Я принялась разливать его по тарелкам.
      - Голодные небось с обеда, - с материнской лаской окинула я взглядом честную компанию, с трудом поместившуюся на нашей с Пашкой кухне, - хоть поедите нормально… Кому погуще?
      Оказалось, что погуще всем.
      - У меня настоящий борщ, без туфты всякой, я свининки туда не жалею, парная, не дерьмо всякое, и перчик болгарский - чувствуете аромат? - ворковала я, расставляю по столу тарелки, - И семушкой закусывайте. Закусывайте, и лимончик в рот сразу - красота.
      Пока мордатый дрожащей рукой разливал по рюмкам запотевшую водку, все просто захлебывались слюной. Уж что-что, а борщ и сопутствующие ему закуски я готовить умею. Ложку проглотишь. Вероятно, запах борща подействовал на неокрепшие бандитские мозги разлагающе, потому что первый тост они провозгласили крайне неуместный:
      - За хозяйку! - торжественно объявил мордатый, опрокинул рюмку в свою необъятную пасть и набросился на борщ. Все восприняли это как руководство к действию, молниеносно выпили и набросились на еду. Ел даже неоднократно пожравший за сегодняшний вечер Леня-Рыло. Хруст за ушами раздавался такой, что страшно делалось. Ложки стучали по тарелкам, хлебница очень быстро опустела, парни дрались за нож для масла и обильно сыпали себе в тарелки зелень.
      - По второй? - для проформы поинтересовался мордатый, близкий к нирване. Никто не был против. Мы снова выпили и принялись за еду. На этот раз процесс пошел чуть медленней, но зато более прочувствованно.
      Еще через пять минут мордатый протянул вылизанную начисто тарелку и проникновенно заглянул мне в глаза:
      - Мне б добавочки, а? - мордатый состроил какое-то подобие улыбки, - организуешь, хозяйка?
      - Организую, - заулыбалась я ему как родному сыну, - хорошему человеку всегда приятно угодить. Кстати, - я задумчиво поболтала половником в ополовиненной кастрюле (никогда бы не подумала, что ее можно так молниеносно ополовинить), - ребят, давайте знакомиться.
      - Тогда и нам добавки, - высказался за всех Леня и протянул мне девственно чистые тарелки, - этих двоих, - он кивнул на двух бандюганов, не проронивших за этот вечер ни слова, - зовут Витек и Фикса.
      - Очень приятно, - склонила голову я, наливая Витьку и Фиксе борща, - Галина, - и, немного подумав, добавила, - Львовна, - типа, пусть знают, что со мной шутки плохи. У меня, между прочим, педагогический стаж три года, да не где-нибудь, а в средней общеобразовательной школе, русский и литература плюс классное руководство у одиннадцатого физмата. Так что еще посмотрим, кто кого, я, когда своих ученичков увидела, тоже чуть в обморок не полетела, а теперь они у меня на всех ремонтах главная рабочая сила.
      - Тебя-то как зовут? - спросила я, слегка осмелев, мордатого.
      - Аполлон, - густо покраснел тот.
      - Как? - не поняла я.
      - Аполлон, - грустно вздохнул мордатый, - родители порезвились.
      - Ну, - хохотнула я, нарезая остатки батона, - это еще ничего, это не страшно. Хорошо, что ты не лох какой-нибудь, а нормальный, реальный парень.
      Аполлон глянул на меня с обожанием, а в глазах его блестели слезы. Я коротко кивнула ему (мол, реальные пацаны всегда поймут друг друга, а лохи позорные пусть сидят ровно), поставила на стол хлебницу и она снова моментально опустела. Кухню наполняло сосредоточенное чавканье, прихлебывание и звяканье ложек. Еще через пять минут напряженного уничтожения пищи я решилась нарушить затянувшуюся паузу.
      - Мальчики, - робко проговорила я, - учтите, я ни хрена не знаю, где сейчас этот ваш буфет.
      - Буфет? - поднял ко мне совершенно счастливую физиономию Аполлон, с трудом оторвавшись от бутерброда с семгой, - какой бу… а… ты про секретер?
      - Ну да.
      - А на фига вы его с вафелами теми притырили? - спросил то ли Фикса, то ли Витек.
      - Ну, как вам сказать… - замялась я, - мы с мужем обожаем старую мебель… Коллекционируем ее, так сказать… Ну, он приглядел этот буфет, он ему очень понравился, вот они с другом и решили его домой принести… А что?
      - С мужем, говоришь? - изумился Леня.
      - С мужем, - сварливо ответила я.
      - Вот дела, - пригорюнился Аполлон, - а я уж предложение тебе делать собрался… Думал, сейчас попрошу добавочки и сразу сделаю… А где муж твой? В шкафу прячется?
      - А что, и такие бывают? - я поднялась с места, взяла тарелку Аполлона и со вздохом направилась к кастрюле.
      - Всякие бывают, - веско ответил тот, - мы когда приходим, вся душа у людей наружу. Такие дохляки попадаются - сам удивляюсь. Да половина мужиков за бабами своими и детьми прячутся. А мы что - звери, что ли? Это только в фильмах мы всех мочим. А так придешь иногда к такому, он в туалете запрется, а перед тобой баба рыдающая с детьми ползает… Ну не в морду же ей сразу накатывать… Ты от темы не уводи, - оживился Аполлон, как только я поставила перед ним заново наполненную тарелку и подкинула туда сметаны, - куда мужа-то своего дела?
      - Э-э-э… - я крепко призадумалась. Куда же я дела своего мужа? Может, он и вправду ушел к какой-нибудь блондинке, сидит сейчас с ней на кухне и она делает ему его любимые бутерброды с огурцами, бужениной и перчиками из лечо? По спине побежали мурашки, а в груди вдруг разлилась нестерпимая боль. Все выжидающе смотрели на меня. - Я, - начала я, - это… Не знаю… ну мы, короче, из-за всей этой байды… тут слегка… - договорить мне не удалось. Рот мой предательски скривился, слезы бурным потоком потекли по щекам и закапали прямо в недоеденный борщ.
      - Ну ты что? - встревожился Аполлон, гладя меня по голове своей необъятной лапищей, - как малая совсем прямо… Ну-ка, делов-то, поругались чуток - на фиг развела тут болото какое-то…
      - Галина, я всю жизнь мечтал о такой супруге, как вы, то есть, ты, - наклонился ко мне Леня с другой стороны, - ты замечательно танцуешь, поешь, готовишь, ты - редкостная красавица, только не надо плакать…
      - Правда? - всхлипывала я, - вы думаете, он вернется?
      - Куда он денется? - подал голос то ли Витек, то ли Фикса, - ты водки, Галя, выпей, тебе сразу полегчает… - он подхватил бутылку и щедро разлил ее содержимое по рюмкам. Аполлон поднес рюмку к моим губам и принялся уговаривать меня, как маленькую:
      - Ну, давай, как лекарство…
      - Пей до дна, пей до дна! - развеселился Леня.
      - Пей до дна, пей до дна, - подхватили Витек с Фиксой.
      Я взяла рюмку, и только водка оказалась у меня во рту, теплую и уютную атмосферу вечера разорвал возмущенный рык:
      - Значит, так?!
      Я поперхнулась, забулькала и подняла глаза.
      Передо мной в воинственной позе разъяренного буйвола стоял мой обожаемый супруг. Вот тут я чуть не сдохла.
       Глава шестая, в которой мне пришлось на время распрощаться с репутацией честной женщины
      Ужас происходящего доходил до меня медленно, частями. Потом Катерина уверяла всех, что это сработали защитные функции психики - если бы я сразу поняла, что произошло, то гарантированно попала бы в дурдом. Между тем, Пашка пикантно багровел и жуткими вращающимися глазами обозревал нашу честную компанию.
      Уверяю, посмотреть было на что.
       Приложение №6. Семь поводов усомниться в моей супружеской верности
       1. Время. Полчетвертого ночи.
       2. Расположение моего тела в пространстве. Я радостно сижу за празднично накрытым столом с четырьмя здоровыми мужиками и пью водку.
       3. Звуковое сопровождение. Бодрые крики: «Пей до дна!».
       4. Мизансцена справа. Меня обнимает нежным братским объятием (на котором отнюдь не было написано, что оно - братское) Аполлон.
       5. Мизансцена слева. На мне висит Леня, нежно поглаживая меня по спине.
       6. Куда уходят семейные богатства. Семга, предназначенная для особых отмечаний, исчезает в пасти Фиксы. Любимый Пашкин борщ радостно доедает Витек.
       7. В дополнение. Вся кухня завалена пакетами с названиями моих любимых магазинов, как говорится, «На прощанье шаль с каймою // за ночи страсти роковые // и еще чего-то там».
       Глава шестая, в которой мне пришлось на время распрощаться с репутацией честной женщины (окончание)
      Я уронила повинную голову на руки и тихо всхлипнула.
      Пашка начал как-то странно крениться на сторону.
      - Это… ты, парень, не подумай чего, - неуверенно начал Аполлон. Зря, надо сказать.
      - Ма-лчать! - гаркнул в ответ Пашка так, что стекла в рамах задрожали, - вижу я все, что тут происходит!
      - Пашечка, - задала один из самых умных вопросов этого вечера я, - а ты как сюда попал?
      - Как я сюда попал? - страшным голосом завыл Пашка, - как я сюда попал? Через дверь! У меня пока еще есть ключи от моего дома! Хотя, знаешь что, я оставляю их на полке и ухожу!
      Толкнув такую умную и прочувствованную до глубины души речь, мой любимый муж козлом выскочил в коридор. Аполлон поднялся и, опрокинув стул, побежал за ним.
      - Да ты не понял ничего, - добродушно проурчал он, - мы тут как раз о тебе говорили…
      - Ах, так? - обрадовался мой супруг, - вы еще обо мне и говорили? Ну-ну, продолжайте!
      - Да постой ты… - рокотал Аполлон.
      - Пусти, кретин! - заорал Пашка, и дальше послышались звуки экспрессивных ударов по морде. Я побледнела от ужаса, представляя, что с моим Пашечкой мог сделать стотонный Аполлон, подскочила и уже была готова пулей вылететь в коридор, как хлопнула входная дверь, и на кухне появился Аполлон, прикрывая огромной ладонью правую половину лица. Под его пальцами меланхолично расплывался огромный синяк. Он молча сел за стол и мрачно хлопнул водки.
      - Ну, он у тебя и здоров мужик, - бормотал Аполлон, ощупывая свой выдающийся фингал, - а бешеный какой… мы таких обычно к торговцам посылаем, чтобы платили исправно…
      - А он что? - дрожащим голосом спросила я.
      - Что-что… Ушел. Выскочил за дверь, как гнались за ним.
      - Так что же ты, - проговорила я на тон выше, - не догнал его?
      - Куда я с такой физией догоню? - буркнул Аполлон, - я ж не видел ничего - одни птички в голове летали.
      - Птички у него летали, - визгливо, по-бабьи завыла я, - жизнь вы мою поломали… птички… ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы…
      Все молча отвели взгляд - крыть было нечем.
      - Ты не в обиде на нас, ведь, правда? - робко спросил Леня.
      Я отрицательно покачала головой, икая и трясясь.
      - Тогда мы не знаем, что нам делать, - потерянно проговорил Леня.
      - Выпить, - бодро сказал Витек, разливая водку по рюмкам. Все закивали, пораженные его дипломатическим талантом, и тут же выпили.
      - Почему вы не знаете, что вам делать? - бесцветным голосом спросила я через некоторое время, слегка успокоившись, засовывая себе в рот лимон, совершенно не ощущая его вкуса.
      - А потому что у нас задание - спустить с тебя, Галя, шкуру.
      - Вот как? - сдержанно прореагировала я на это заявление.
      - Вот так, - с досадой рубанул своей лапищей воздух Аполлон, - потому что вы на чужое позарились. Причем по-дикому как-то. Этот секретер вообще из развалюхи вытащить невозможно было. А вы притырили его и не почесались. Так что гони секретер. Где наш секретер?
      - Не знаю, - грустно проговорила я. По моему носу бежала слеза размером с кулак.
      - А с другой стороны, - продолжал Аполлон, отводя взгляд, - мы не можем спустить с тебя шкуру.
      - Это почему? - удивилась я, чувствуя себя смерти мрачной на краю.
      - Потому что ты нам нравишься, - высказал Витек.
      - Ага, - покивал Леня-Рыло, - готовишь ты отлично, женщина ты хорошая и вообще.
      Беседа явно зашла в тупик. Воцарилось неприятное молчание, когда никто из собеседников не знает что сказать. Витек развлекал себя тем, что щелкал пальцами по полупустой бутылке. Фикса сосредоточенно ковырялся в носу. Леня смотрел в стену. Аполлон тыкал ложкой в поплывшее масло. Я никак не могла оторваться от своих рук, хотя - даю честное слово, - ничего примечательного в них не было.
      «Мама, мама», - тоскливо думала я, - «что мне делать со всей этой честной компанией, чертовым буфетом и своей порушенной личной жизнью?». Ужасно захотелось к бабуле. Она бы все в два счета разрулила. Прикинув, сколько остается до ее приезда (пустяки - всего-то около двух недель - за это время бандиты как раз успеют меня выпотрошить и повесить на стену), я ощутила острую потребность снова освежить себя рыданиями. Процесс уже набирал силу, как Аполлон решительным движением воткнул ложку в масло и снова подсел поближе ко мне.
      - Ну, ты это, - пробормотал он потерянно, - только не реви. Сейчас мы что-нибудь порешаем.
      - Что? - живо поинтересовалась я, мигом перестав рыдать.
      - Ну… - Аполлон задумчиво поскреб свою физиономию, - секретер ты нам все равно вернешь - по любому. Потому что больше нам деваться некуда. Либо с секретером мы появляемся у Александра Александровича, либо мы - лохи позорные и руки нам больше никто не подаст. Мы - люди подневольные - нам приказали - мы делаем. Понимаешь?
      - Понимаю, - рассеянно покивала я, - а теперь поймите меня: я понятия не имею, куда делся этот чертов секретер, а вы ко мне нагрянули вообще без приглашения и совсем недружелюбно. К тому же еще Леню ко мне подослали.
      - Он - наше секретное оружие, - гордо поделился со мной Аполлон. - Если кошелку какую-нибудь развести надо, - задушевно продолжал он, - то мы Рыло выпускаем… Ой, Галя, я не про тебя совсем.
      - Да чего уж там, - с выражением непоборимой горечи проговорила я, - все я понимаю… Вы лучше про буфет расскажите. На фига вам эта рухлядь?
      - Ну, это… как его там, - с чувством начал Аполлон.
      Оказалось, что Аполлон и сам толком этого не знал, поскольку его к истории подключили на этапе пропажи, и в объяснения особо не вдавались. Буфет - это же такая вещь - он всем нужен, у кого-то буфет есть, тогда он сидит и радуется, у кого-то буфета нет, тогда он в печали его ищет, и, найдя, не расстанется с дорогой сердцу пропажей ни на минуту. Пройдя по вышеописанной схеме, боссы Аполлона пребывали на вершине блаженства и пристроили этот славный предмет мебели в полуразвалившемся доме, который, кстати, тоже принадлежал бандитам. Расчет был, насколько я понимаю, прост: никто не мог пробраться на третий этаж этой развалюхи по несуществующей лестнице.
      Бедные бандиты просто не знали, что неподалеку проживает ненормальный программист, который на досуге обожает лазить по стенам и тырить чужие буфеты. Естественно, нас сразу отыскали - во-первых, ничего не подозревая, мы особенно и не прятались, а потом - ну как можно скрыть то, что ты идешь по улице с огромным буфетом в руках? Потом начался сплошной шпионский детектив - за мной установили слежку. Следили, следили и выпустили на меня Леню. В этом месте истории я слегка скривилась, и Аполлон счел возможным не продолжать описание событий, которые и так известны всем присутствующим.
      - Ой, - тихо проговорила я.
      Все снова замолчали, а потом Витек разлил еще водки и мы снова выпили. Без тостов. Может, мне, как даме, это было слегка обидно, но какие тосты мы могли предложить в этой ситуации? «За буфет, который пока никто не может отыскать, и, если он не отыщется, всем будет кирдык полный!». Или: «За нашу семейную жизнь с Пашкой!». Хотя еще больше сюда подойдет: «За приятное знакомство!». Короче, все эти потрясающие тосты мы решили не озвучивать, и пили молча.
      - Галь, - Аполлон отправил в свою пасть остатки батона, - а ты что, даже предположить не можешь, кто у тебя секретер изъял?
      - У меня даже мыслей на эту тему никаких не возникает, - потерянно прошептала я. - Кому он нужен?
      - Не скажи, - очень к месту заржал Леня, - этот секретер нужен всем.
      Бандюки нестройно подхватили его ржание, но под моим тяжелым взглядом веселье быстро сошло на нет.
      - Ну, позвони кому-нибудь, - жалобно проговорил Леня, - неужели ты даже не представляешь, куда он мог деться?
      - У меня вот когда собачка потерялась, я в магический салон пошел, - ляпнул Витек, - так они ее в два счета сыскали. Так и сказали: бродит где-то рядом с домом. Побродила и вернулась… А?
      - А то нам тебя придется уговаривать, - закончил Аполлон, - а мы очень этого не хотим, честно.
      Я подняла глаза на своих незваных гостей, выдохнула, помолчала пару секунд и сказала:
      - Попробую я найти ваш буфет.
      - А не найдешь - спустим шкуру, - грустно подвел итог нашему празднику Аполлон.
       Глава седьмая, в которой бабуля угрожает выломать мою дверь, а Катерина всем поддакивает
      Ночь, вернее, те три-четыре часа, которые от нее остались, прошла без снов.
      Подскочила я от звона, не понимая, что издает такие противные звуки - будильник, телефон, дверной звонок или что еще. Потом я сделала утешительный вывод, что на работу еще рано, Пашка, наверное, позавтракал сам, а потому можно еще немного подремать. Звон не прекращался. Я откинула одеяло с целью выяснить, что же так настойчиво не дает мне спать, и до меня дошло - домофон. Я вдруг поняла, что сегодня выходной, а потому о работе не может быть и речи, Пашка уже третий день живет у Димки, и после вчерашних событий непонятно, вернется ли (тут я страдальчески застонала и обхватила руками голову), а ко мне снова кто-то пришел.
      - Мама, мама, - с трудом разомкнула я ссохшиеся со сна губы, спотыкаясь, протопала в коридор и сорвала трубку домофона.
      - Че надо? - прохрипела я.
      - Детка, - послышался бесподобный бас моей бабули, - если ты не откроешь дверь - я высажу ее и дело с концом. Поняла?
      - Да, - пролепетала я.
      - Тогда лучше открой.
      И я открыла.
      В квартиру по славной, заведенной недавно традиции ввалилась целая толпа: Катерина, Евгений Карлович, и конечно же, во главе колонны, бабуля. Она, как всегда, была великолепна - стройная, с идеально прямой спиной, точеным профилем и короткой стильной стрижкой. Ее брючный костюм летел и струился, в пальцах была зажата вечная папиросина, а в глазах скакали черти.
      На пороге бабуля оглянулась, словно проверяла, нет ли за ними слежки, (тут прочитывалась характерная для опытной авантюристки привычка), плотно захлопнула дверь, а потом бросилась ко мне.
      - Да, детка, - заявила она, положив руки мне на плечи и внимательно оглядев меня с ног до головы, - тебе нужен горячий душ, чай с молоком, стакан кефира и одиннадцать часов сна.
      - И мозгов немного, - очень к месту добавила Катерина.
      - Спасибо, - сдержанно поблагодарила я подругу.
      - Очень рад тебя видеть, - Евгений Карлович посмотрел на меня участливо, мол, держись, и мы с ним нежно расцеловались. Бабуля тем временем исчезла на кухне.
      - Иди сюда, я буду кормить тебя всякой полезной гадостью и поить энергетическими напитками! - прокричала она оттуда.
      Я вяло поплелась на этот зов. На кухне бабуля уже сгребла все остатки вчерашнего пиршества в пластиковый мешок и стоически пыталась запихнуть его под раковину. Сделать это было практически невозможно, вчера мы с Катериной уже поместили туда некоторое количество таких же мешков.
       Приложение № 7. Фирменный способ уборки кухни от моей бабули
       Если, детка, к тебе нагрянули гости, а ты напилась, или провела бессонную ночь, или занималась какими-нибудь важными делами, в общем, если на кухне у тебя творится такой бардак, как всегда, выход есть. Доставай пластиковые мешки и сгребай в них все, что стоит на столах: посуду вместе с объедками, чашки с недопитым чаем, пустые бутылки, грязные сковородки, старые газеты, грязную скатерть и банки из-под кофе. Быстро протри столы, плотно завяжи мешки и засунь под раковину. Трамбуй поплотнее. Выгода очевидна: наверняка у тебя сыщется праздничный сервиз, из которого ты сможешь напоить гостей чаем. Попили чаю - и пусть выметаются, незваный гость хуже сама знаешь кого. Как только гости ушли - можешь доставать мешки, вытряхивать их в раковину, мыть посуду, а объедки, осколки и пустые бутылки - нести на помойку. Следуй этому мудрому совету и прослывешь крепкой, аккуратной хозяйкой, чья кухня всегда блистает чистотой.
       Глава седьмая, в которой бабуля угрожает выломать мою дверь, а Катерина всем поддакивает (окончание)
      - А, это ты, - пропыхтела бабуля, отдуваясь, - кто научил тебя, дорогая, - она яростно утрамбовывала мусор и грязную посуду, - кто научил тебя такому варварскому способу уборки?
      - Ты, - вздохнула я и присела на диван рядом с Катериной.
      - Тогда какого хрена, - в неравной борьбе - бабуля против законов физики - с огромным перевесом победила бабуля, и дверца под раковиной все-таки закрылась, - я не объяснила тебе, что подобный трюк можно исполнять только один раз? - бабуля распрямилась и сняла с плиты закипевший чайник.
      - Так я и исполнила это только один раз, - грустно проговорила я.
      - Правда? - бабуля на секунду остановилась и призадумалась, - действительно, - пробормотала она себе под нос, - ну что ж, тогда прими мои извинения, почему ты не напомнила мне, что это можно исполнять только один раз? Впрочем, неважно… Евгюша! - гаркнула она вглубь квартиры, - иди сюда и объясни моей внучке, почему мы прервали наш медовый месяц и примчались в Москву.
      На кухне появился Евгений Карлович - высокий, представительный, необыкновенно габаритный и пышущий здоровьем старикан. Он, как всегда, был элегантен, маниакально аккуратен, подтянут и свеж. Я с тоской оглядела свою жатую со сна физиономию с криво сидящими на носу очками, отражающуюся в зеркальной дверце кухонного гарнитура.
      Вообще- то Евгений Карлович и бабуля были знакомы задолго до моего рождения, и связывали их чисто деловые отношения, впоследствии плавно перешедшие в чисто дружеские. Цементировал эту дружбу их непоборимый, необъятный, как просторы казахстанских степей, авантюризм. Чем только ни занимались они вдвоем на протяжении своей долгой бурной жизни -подделками редких предметов искусства, борьбой с коварными проходимцами, поиском старинных рукописей и культурных ценностей, йогой, дайвингом, пьянством, флиртом и всяческой авантюрной ерундой, вплоть до похищения оружия у китайских коммунистов. Семейные легенды на этот счет полны такими душераздирающими подробностями, что внуки и правнуки слушают их, открыв от удивления и восторга рты. Но главным направлением их совместной деятельности была и остается подпольная торговля антиквариатом. Это значит, что основным их бизнесом является переправка в Россию предметов искусства, украденных за пределами нашей необъятной.
      Кстати, на этот счет у бабули с Евгением Карловичем имелась целая теория. Мол, закон они, конечно, нарушают, однако без них шаткое равновесие в мире антикваров рухнуло бы в тартарары: ну куда это годится - из нашей бедной страны только ленивый не вывозит все, что душе его угодно, и никто ничего, кроме жалкого ширпотреба, не ввозит. Поэтому бабуля на пару с Евгением Карловичем - не просто обыкновенные мошенники, а еще и герои, патриоты и борцы за правду.
      Не оспаривая их слов, хочу добавить от себя, что еще много лет назад они плотно заняли нишу, которую до них мало кто занимал - согласитесь, куда проще отобрать у полуграмотной деревенской старухи где-нибудь под Вологдой бесценную икону и продать ее какому-нибудь жуку за границу, чем свистнуть ее у того же самого жука и продать обратно в Россию. Бабуля и Евгений Карлович одними из первых поняли, что ввозить теперь стало куда выгоднее, чем вывозить, так что подогрелись они на своих патриотических порывах необычайно. Говорят, что сеть антикварных салонов, до сих пор принадлежащая Евгению Карловичу (хоть и управляет ею один из его внуков), берет свое начало именно в их с бабулей авантюрном прошлом. Впрочем, это очевидно.
      Когда- то давно, еще в период зарождения их странного бизнеса, Евгений Карлович был женат на одной из бабулиных подруг. Бабуля же за время их дружбы замужем успела побывать трижды (два раза официально -и один раз - нет). Время шло, и, как это ни прискорбно, и бабуля, и Евгений Карлович стали почтенными вдовцами. Дружба их запылала с новой силой. Эпоха авантюрных приключений, достойных пера Александра Дюма, пошла на спад, они все больше проводили времени в беседах за рюмочкой коньяка, плюс бабулины папиросы и мятные пастилки Евгения Карловича, и в один прекрасный момент Евгений Карлович сделал бабуле предложение руки и сердца (или, как выражалась бабуля, «руки и ноги»).
      Целых три года бабуля отказывала Евгению Карловичу в этом счастье, однако полгода назад, когда их (и нас с Катериной заодно) накрыл новый виток авантюризма, и в наших руках оказался картон работы Леонардо да Винчи, бабуля сделала Евгения Карловича, как он выразился, «счастливейшим из смертных». Все это увенчалось скромной свадьбой в русском посольстве в Париже и ополовиненным медовым месяцем. Кстати, когда я попыталась узнать у бабули, каким образом они умудрились обстряпать такую свадьбу, она заявила: «Мы старые, нам надо», - и отказалась в дальнейшем поддерживать эту тему.
      - Твоя почтенная прародительница не находила себе места, - начал Евгений Карлович, бурно прокашлявшись, - она все время повторяла, что ты, Галочка, попала в какую-то весьма неприятную историю.
      - Жопой чуяла, - вставила бабуля, колдуя над чашками и чайными коробками.
      - Примерно так, - покивал Евгений Карлович. - Внутреннее чувство подсказало моей молодой супруге, что пришло время прервать бездельный отдых и появиться в месте, где, так сказать, рвутся гранаты и раздается стрельба.
      - А тут Катенька звонит мне на мобильник, - бабуля залила чай кипятком и расставила чашки перед нами, - и повествует такую невообразимую историю, что мне тошно сделалось.
      - Катерина? - обиженно воскликнула я.
      - А что мне было делать, если ты, Галка, мобильник отключила, к телефону не подходишь, а дома тебя ни хрена нет? - возмутилась Катерина, - я, между прочим, три раза к тебе заходила - и последний раз был уже в первом часу.
      Я тяжело вздохнула - «в первом часу». Нашла когда заходить. В первом часу мне было не до Катерины. В это время мы с Леней как раз заливались соловьями на крыше. Я мученически скривилась и перевела глаза на потрескавшийся портрет носатой тетки, висевший у нас с Пашкой на кухне. Пашка уверял, что созерцание ее физиономии помогает ему обуздывать аппетит.
      Бабуля села рядом со мной, подпихнула ко мне чашку и потрепала меня по голове.
      - И что же мы узнаем? - патетически вопросила она собравшихся. - Что моя внучка разругалась с мужем, а потом бесследно исчезла!
      - Через несколько часов мы были в Москве, - Евгений Карлович отхлебнул чаю и блаженно прикрыл глаза.
      - Бардак, следы бурной пьянки на пять человек и внучка, живая, здоровая, хоть и сильно помятая, - заключила бабуля. - Ну а теперь рассказывай, я думаю, мы имеем право знать, что происходит.
      Евгений Карлович взмахнул рукой (жест опытного дипломата, означающий «ты уже можешь начать изливать нам свою исстрадавшуюся душу, мы внимательно тебя слушаем»). Я молчала, собираясь с мыслями. Катерина посмотрела на меня с сочувствием и отправилась открывать форточку. Застоявшийся табачный дым и чад вчерашней пьянки разбавился прохладным и влажным воздухом с улицы. Где-то далеко ревели и сигналили машины, вопили гуляющие дети, звуки мешались с ледяным февральским ветром и эхом метались по двору. С ужасающим грохотом заработал холодильник и все подпрыгнули на месте.
      - Детка, если ты будешь молчать, мы ничего не узнаем, - проворковала бабуля. - Мы не зря приехали?
      До этих слов я воспринимала все происходящее как досадную помеху моему безмятежному сну. Только сейчас до меня дошло, что сон этот был не таким уж и безмятежным - скорее наоборот. Тут-то я поняла, как рада, что моя бабуля без слов догадалась, что пора бросать к чертям этот дурацкий Париж и мчаться ко мне на выручку. Бабуля все уладит, у нее уже готово решение любых проблем. Достаточно ей только закурить свою папиросу и провещать что-нибудь, как злодеи задрожат и ретируются, солнце будет светить ярче, а невзгоды отступят.
      Впрочем, в тот же самый момент моя память услужливо предоставила мне несколько фактов, подтверждающих, что обычно бабуля все решает, однако перед этим устраивает такой балаган, что чертям в аду тошно становится.
      Авантюристы бывают разные. Кто-то бьется за идею. Кто-то за деньги. Чем я становлюсь старше, тем больше подозреваю, что бабуля моя охотится за приключениями - а это худший вид авантюризма.
      «Спокойно», - сказала я сама себе, - «все уладится. Уж с бабулей-то безопаснее, это точно». По крайней мере, я на это надеялась… Хотя… В глубине души я уже чувствовала, что мы впутаемся в это дело по уши, как всегда.
      Благодать, внезапно снизошедшая на мою душу, чуть-чуть поблекла.
      - Она издевается над нами, Марья Степановна, - доверительно сообщила бабуле Катерина.
      - Открой рот и скажи хотя бы пару слов! - медленно, практически по слогам произнесла бабуля.
      - Ребят, - начала я прочувствованно, - вы не знаете, где можно найти буфет?
      - Какой буфет? - удивленно вскинула бровь бабуля.
      - Какой-нибудь, - пробормотала я грустно.
      - А тот, в коридоре? - живо поинтересовалась Катерина.
      - Нет, - я развела руками, - свистнули.
      - Вот и ладушки, - обрадовалась Катерина.
      - Так бандиты его хотят! - страдальчески заломила руки я.
      - О, черт! - воскликнула Катерина, - а им-то зачем?
      - Так он их и есть! - всхлипнула я.
      - А кто свистнул?
      - Без понятия!
      - Девочки! - возмутилась бабуля, - уймитесь и изложите все по порядку! Я ничего не понимаю!
      И тут я рассказала бабуле все. Про то, как мы с Пашкой и Димкой тягали буфет из заброшенного дома, как мы разругались, почему я страдала в пиццерии, как ко мне подвалил Леня, а потом и его друзья, что случилось с буфетом, почему Пашка оставил свои ключи на полке, и как в скором времени с меня спустят шкуру, если я не найду этот буфет.
      - Детка, - кротко произнесла бабуля после недолгого молчания, - ты единственная из нашей семьи умудрилась потерять буфет.
      - Я знаю, - я мученически закусила губу, боясь поднять на нее глаза. - Не уверена, что это повод для гордости.
       Глава восьмая, в которой Евгений Карлович разводит тайную дипломатию и чуть не сводит с ума Димку
      Тут случилось странное. Некоторое время бабуля молчала, строго сдвигала брови, делала рукой какие-то неприятные движения, словно что-то завинчивала, а потом вдруг вздохнула, тряхнула головой и захохотала. Она смеялась так, что не могла вымолвить ни слова, слезы лились по ее щекам, порой бабуля пыталась все-таки сказать что-то, но речи ее тонули в новых взрывах хохота.
      - Мария, - Евгений Карлович с опаской воззрился на свою молодую супругу, - тебя что-то веселит, но мы ровным счетом не понимаем, что именно. То есть, мы верим тебе на слово, что все очень радостно, но хотелось бы услышать от тебя что-нибудь более конкретное. А?
      - Ха-ха-ха! - всхлипывала бабуля, - ну и дела! Я сейчас с ума сойду!
      Я неуютно поерзала. Что, скажите, бабуле показалось таким смешным в моей подлинной трагедии, которая вызвала бы сострадание даже у живодера? Я тут вторые сутки места себе не нахожу, а бабуля смеется, словно я только что исполняла перед ней комические куплеты - этот мир окончательно рехнулся.
      - Да, детка, - бабуля вытирала слезы, улыбаясь от уха до уха, - умеешь ты повеселить старуху.
      Я хмыкнула, оставив при себе все соображения на тему «старухи».
      - И ты хочешь сказать, что даже предположить не можешь, кто умыкнул ваш так называемый буфет-секретер? - не унималась она.
      - Бабуля, - сварливо проговорила я, - кончай душу тянуть, если чего-то знаешь!
      Мои слова вызвали у бабули новый приступ веселья.
      - Скажи, Катенька, - обратилась она к Катерине, - этот буфет действительно так отвратен, как только что описывала Галочка?
      - Еще хуже, - мрачно подтвердила та, - похож одновременно на саркофаг, свалку и церетелевского Петра Первого. Гадость какая-то.
      - Ну тогда, детка, единственный человек, который мог так оперативно вывезти такую шедевральную вещицу, - пропела бабуля, - это твой муж.
      - Пашка? - пискнула я.
      - У тебя есть еще пара мужей? - походя поинтересовалась бабуля, - сомневаюсь. Хотя, - снова заулыбалась она, - вероятно, ты просто потеряла этот буфет в том бардаке, который вы с твоим мужиком развели за последние полгода.
      - Мы уют создавали, - буркнула я.
      - Ага, - бабулин сарказм не знал границ, - так может этот буфет где-нибудь по комнатам поискать? Стоит себе в уголочке, заваленный всяким хламом…
      - И что же мы будем теперь делать? - сдержанно поинтересовалась я, не обращая внимания на ее слова.
      - Галина, это очевидно, - Евгений Карлович торжественно поднял свою чашку, так, словно это был, по меньшей мере, золоченый кубок, - мы сейчас звоним вашему большому другу Дмитрию…
      - И настоятельно просим его не совать свой длинный нос в чужие дела, - закончила за него бабуля, зловеще сверкая глазами.
      - Так его, дружок называется! - воскликнула Катерина.
      В едином порыве все подскочили со своих мест.
      - Ни за что! - звонко воскликнула я, - ни за какие ковриги!
      - Это еще почему? - удивилась бабуля.
      - Потому что, - веско ответила я. - Пусть этот гад сам поймет, что жена ему дороже всяких Димок.
      - Под этим гадом, я так понимаю, мы подразумеваем Павла? - уточнил Евгений Карлович.
      - Именно, - заявила я, - если он окончательно рехнулся, то туда ему и дорога, пусть с Димочкой своим живет.
      - Совершенно не понимаю, - фыркнула бабуля, - как моя внучка вообще умудрилась выйти замуж, с такими воззрениями.
      - Ну, я думаю, этот момент мы легко уладим, - примирительно проговорил Евгений Карлович, подтягивая брюки с идеальной, как лезвие опасной бритвы, стрелкой и берясь за трубку телефона, - звонить мы будем не объекту, ранее обозначенному как «гад», а некоему Дмитрию.
      - Вы рушите мои честь и достоинство, - трагически прошептала я.
      - Пятнадцать минут позора, детка, - утешила меня бабуля, - долгая и счастливая жизнь впереди. Диктуй номер.
      Замогильным голосом я продиктовала Димкин номер телефона. Евгений Карлович набрал его и, сдвинув на нос очки в тонкой золоченой оправе, принялся внимательно прислушиваться к длинным гудкам в трубке. Это продолжалось довольно долго. Бабуля, Катерина и я уже начали маяться, мы переглядывались, нервно озирались, неловко брались за разные очень срочные дела (в частности, я попыталась протереть стол), бросали их (к примеру, я поняла, что это совершенно невозможно по причине крайней его загаженности) и не находили себе места. В тот момент, когда я уже собиралась подскочить, вытащить из-под раковины посуду и всю ее совершенно молниеносно перемыть (дикая мысль, но можно сделать скидку на нервы), Евгений Карлович оживился.
      - Доброе утро, - хорошо поставленным голосом Левитана провещал он, - не мог бы я попросить к телефону Дмитрия? О, я так рад, что застал вас дома… К несчастью, мы не знакомы, что, я думаю, будет устранено в самое ближайшее время, но, все же, разрешите представиться, меня зовут Евгений Карлович.
      Бабуля откинулась на спинку дивана и мученически закатила глаза.
      - Евгюша развел эти танцы часа на полтора, - пробормотала она себе под нос и включила у телефона громкую связь. Кухня наполнилась шипением, помехами на телефонной линии, и мы физически ощутили Димкино замешательство.
      - Э-э-э… что-то случилось? - спросил Верная Рука - Большой Друг Нашей Семьи.
      - Ха-ха-ха, - сдержанно и очень светски посмеялся Евгений Карлович, - понимаю, что звонить в такую рань молодому одинокому мужчине, эдакому светскому льву, непростительная оплошность. Как вы понимаете, если бы не крайние обстоятельства, я ни за что не позволил бы себе подобную бестактность.
      - Чего? - потерянно спросил Димка. Стало ясно, что из речи Евгения Карловича он понял слов пять - семь, но для единой смысловой картины этого явно маловато.
      - Впрочем, - как ни в чем ни бывало, продолжал Евгений Карлович, - мне доподлинно известно, что сейчас вы пребываете не в гордом одиночестве. С вами, плечо к плечу, проживает ваш верный друг, эдакая надежда и опора, который никогда не предаст, не оставит товарища…
      - К-какого товарища? - нервно сглотнул Димка.
      - А парень не промах, - порадовалась за него бабуля, - на лету все ловит.
      - Под товарищем я подразумевал вас, а друга, который делит с вами кров, зовут Павел. Я прав? - продолжал наседать Евгений Карлович. - Только не говорите мне, что я ошибся номером и беседую с другим, не менее приятным, но совершенно бесполезным для моего дела Дмитрием - я этого не переживу.
      - Я… - начал было Димка.
      - Вот и славно, - обрадовался Евгений Карлович, - польщен знакомством с истинным ценителем простых, человеческих бесед. Я и сам, знаете ли, люблю поболтать, так, запросто, без экивоков, ведь в наш век всеобщей урбанизации и цинизма мы совершенно разучились общаться… Вы согласны со мной, Дмитрий?
      - И-и-и… да, - судя по голосу, Дмитрий уже слабо понимал, где находится.
      - Впрочем, как ни приятно с вами беседовать, - продолжал Евгений Карлович, - пора переходить к делу. Я прихожусь дедом законной супруге вашего большого, и, а я в этом уверен, лучшего друга. Понимаете ли, это накладывает определенные обязательства… Ну, мы понимаем друг друга, - Евгений Карлович сделал многозначительную паузу.
      Димка тоже молчал - похоже он начинал паниковать. Я мстительно улыбалась. Будет знать, как уводить чужих мужей.
      - Дмитрий, вы еще тут? - непринужденно поинтересовался Евгений Карлович.
      - Да, - сдавлено прохрипел тот, - только я ничего не понимаю.
      - Я рад, что вы указали мне на некоторую пространность моего рассказа, - Евгений Карлович закинул ногу на ногу. Он был свеж и приветлив - беседа могла длиться вечно - судя по всему, он получал от нее истинное удовольствие. Бабуля глухо зарычала.
      - Евгюша, - грозно прошептала она, - ты сведешь парня с ума, и ничего не добьешься. Милый, - проговорила она в полный голос. - Знаешь ли ты, что на Галку уже бандиты наезжают из-за вашего буфета?
      - На какую Галку? - спросил откуда-то издалека Димка.
      - На жену твоего ненаглядного Пашки! - взорвалась бабуля, - прекрати нам тут комедию ломать.
      - Мария, - примирительно проговорил Евгений Карлович, весьма раздосадованный, что его так беспардонно прервали, - молодой человек немного запутался, такое бывает в его возрасте - зачем же судить его так строго?
      - Вы вывезли буфет? - отмахнулась от него бабуля, - или не вы?
      - Ее похитили? - спросил вдруг Димка вполне вменяемым голосом.
      - Димка, - подала голос я, понимая, что ситуация зашла далеко, - со мной все хорошо, мне никто ничего не сделал…
      - Они… - голос Димки дрогнул, - они били тебя?
      - Нет, - озадачено проговорила я, - а что, должны были?
      - Галочка, держись! Мы сейчас будем! - завопил Димка и шваркнул трубку.
      Все растерянно переглянулись.
      - Как у него с головой? - сдержанно поинтересовалась бабуля, - по-моему, у него не все дома.
      - Да не, - призадумалась я, - вроде бы раньше вполне вменяем был…
      - Где он живет? - бабуля поднялась с места и приняла бойцовскую стойку.
      - Через два дома от нас, - вздохнула я, - неужели они и правда буфет вынесли?
      До меня вдруг дошло, что если Пашка начал с буфета, то возможно… возможно… он вывозит свои вещи? Эта страшная мысль пронзила меня с той же силой, с какой копье поразило Гектора, павшего под стенами Трои. Я уронила голову и тихонько завыла.
      - Не принимай близко к сердцу, - бросила мне бабуля, - ты же слышала - они сейчас будут…
      Я отмахнулась от нее, подобрала под себя ноги, закрыла лицо руками и принялась оплакивать свое семейное счастье.
      - Милая, - бабуля неуверенно зависла надо мной, - я, конечно, понимаю, что тебе нестерпимо хочется трагизма и великих, подлинных страданий, но позволь поинтересоваться: над чем ты так убиваешься? Твой муж прибежит через пару минут, через час они с этим странным парнем приволокут обратно буфет, ты дома, в кругу близких родственников и друзей, весь вчерашний день ты посвятила развратным удовольствиям - так в чем же беда?
      - С головой у нее не все в порядке, - заявила Катерина, отхлебывая чаю.
      - Большое спасибо, - горячо поблагодарила я любимую подругу, под шумок сварганившую себе бутерброд и быстро поедавшую его. Надо отметить, что кошмары последних дней никак не отразились на ее аппетите.
      Некоторое время я еще пошмыгала носом, повздыхала, но не смогла выжать из себя ни одной, самой завалящей слезы.
      - Ну и пожалуйста, - я стащила у бабули папиросу и смело закурила ее. Горло мое продрало напильником, но я храбро затянулась и, почти не морщась, выпустила дым в потолок. - Учтите, что вы - черствые люди, понятия не имеющие о милосердии и человеколюбии.
      - Слыхали, - отмахнулась от меня Катерина, - ты лучше придумай, как ты будешь рассказывать Пашке, откуда на твоей кухне бандюки взялись.
      - Детка, тут уместна правда, - порекомендовала бабуля.
      - Да вы что? - ужаснулась я, вскочила и принялась бегать по кухне, - он же с ума сойдет!
      - Мужик должен быть немного сумасшедшим, - сообщила Катерина, - иначе с ним с тоски подохнешь.
      - Ну, этого Павлу не занимать, - вздохнул Евгений Карлович. - Никто не подходит, - он грустно положил трубку после нескольких неудачных попыток дозвониться до Димки.
      - А что ты хотел, милый, - бабуля отловила меня, приобняла за плечи и обвела всех собравшихся победоносным взглядом, - ты же устроил тут настоящий молодежный театр - парни уже не знают, что думать, и мчатся к Галочке на выручку в полной уверенности, что ее захватил маньяк, выражающийся так витиевато, что никто ровным счетом его не понимает.
      - То есть, Мария, ты думаешь, что пока я не заболтал Галину до полусмерти, - грустно вздохнул Евгений Карлович, - они просто обязаны ее спасти?
      - Так и есть, - усмехнулась бабуля, - а буфет они изъяли, больше некому. Мне вот интересно только одно.
      - Что? - наконец-то бабулина папироса докурилась, с наслаждением я затушила ее и принялась хлебать чай.
      - Что в этом буфете такого примечательного?
      - Он наверняка жутко антикварный, - уверенно сказала Катерина, - такую дрянь могли делать только в древности. Причем, в глубокой.
      - Свой буфет найди, а потом ругай его сколько влезет, -встала я на защиту семейного имущества. Несмотря на то, что нам этот буфет никогда не принадлежал, я считала его по праву нашим с Пашкой. «В конце концов, - думала я, - и в коридоре бы он отлично встал бы…»
      - Ну, - пожала плечами бабуля, - Евгюша нам в два счета определит, что это за буфет.
      Евгений Карлович молча поклонился благородному собранию.
      В этом плане бабуля была совершенно права - искусствовед по профессии, Евгений Карлович был специалистом высочайшего класса. До сих пор одним из любимейших занятий моего новоявленного деда является скитание по барахолкам в поисках очередного шедевра, закопанного в куче хлама. На досуге же Евгений Карлович развлекал себя живописью - из под его пера выходили на редкость дрянные пейзажи и натюрморты, он добродушно ругал их и раздаривал своим знакомым. Еще до замужества бабуля притаскивала картины несравненного пера Евгения Карловича ко мне домой, сразу направлялась к стенному шкафу, запихивала их туда и заявляла, что среди того хлама, которым забита моя квартира, этот кошмар будет практически незаметен. Надо сказать, что одним из условий свершившегося бабулиного замужества было четкое условие - никакой живописи в доме. Ну, по крайней мере, наискорейшее избавление от этих картин - нарисовал и подарил.
       Приложение № 8. Список названий картин Евгения Карловича, хранящихся у меня дома
       1. Девушка с голубыми цветами (белокурая девушка с букетиком незабудок в руках; не хочу сказать ничего плохого про жизненный путь модели этой картины, но в глазах ее плещется настоящий порок, не надо быть искусствоведом, чтобы догадаться- душу этой девушки отягощают, по крайней мере, два тяжких преступления);
       2. Переделкинский закат (желтеющая закатная нива, в траве лежат трое и любуются небом; то есть, это Евгений Карлович сказал мне, что они любуются небом, мне-то поначалу показалось, что они умерли и их пока никто не нашел, как бы там ни было, картина внушает подлинный ужас);
       3. Натюрморт с гранатами (три надрезанных граната на белой скатерти, заляпанной красными пятнами, больше похожей на место массового убийства, и кружка с неприятной бордовой жидкостью);
       4. Руслан (вообще-то Руслан - это любимый песик Евгения Карловича, мирно скончавшийся на восемнадцатом году жизни, но я отказываюсь верить, что эта собака Баскервилей и есть наш любимый Русланчик);
       5. Лыжники (двое стоят в пасмурном зимнем лесу; сразу видно, что это - кровожадные маньяки, поджидающие свою жертву, тем более что лыжи у обоих надеты задом наперед);
       6. Натюрморт с ромашками (простой букет ромашек стоит в простой прозрачной вазе; все было бы хорошо, если бы не траурная скатерть, сразу навевающая мысли о тщете всего сущего, о том, что прахом мы были, в прах и возвратимся);
       7. Леночка (признаться, я до дрожи в коленях боюсь эту страшную карлицу, подделывающуюся под маленькую девочку; впечатление усугубляет тот факт, что весь ее передник уделан чем-то красным);
       8. Зимнее утро (в картине по большому счету нет ничего криминального, если бы она не навевала такую тоску: жиденькие ветви деревьев, тянущиеся в небо, беспросветная хмарь, синие трупные пятна на льду и околевающие от холода птички с глазами, покрытыми изморозью).
       Глава восьмая, в которой Евгений Карлович разводит тайную дипломатию и чуть не сводит с ума Димку (окончание)
      Честно говоря, никогда не могла понять, почему мирные козочки, пасторальные закаты и непритязательные тюльпанчики в голубых вазочках в исполнении Евгения Карловича производили на зрителя такой ужас. Вероятно, дело тут заключалось в том, что при здоровой, деревенской направленности, любви к натурализму и широкой, оптимистической натуре, Евгений Карлович некоторое время вращался в кругах богемных авангардистов и даже слыл среди них выдающимся художником. Измученный проклятой богемой, Евгений Карлович был вынужден наступать на горло своей песне, писать всякую сюрреалистическую муть и медленно погружаться в пучину дремучего алкоголизма (как непременного атрибута любой богемы).
      Поздние просыпания, похмельные утра и горы пустых бутылок приводили Евгения Карловича в отчаяние. И жизнь его так и не изменилась бы, не познакомься он с одной из бабулиных подруг, которая по-быстрому женила его на себе и вмиг отвадила богему. Именно она (по бабулиному совету) уговорила его бросить профессиональную живопись и ступить на искусствоведческую стезю.
      С тех пор жизнь Евгения Карловича круто изменилась. Живопись плавно перешла в разряд хобби, а будущее поманило великими перспективами. Однако богемное прошлое не переставало о себе напоминать - оно оставило на его картинах свой неизгладимый отпечаток. Отныне милые деревенские девушки на полотнах известного искусствоведа смотрелись провозвестниками апокалипсиса, в глазах детей плескалась убийственная тоска, а животные больше походили на экспонаты кунсткамеры.
      «Вот пусть Евгений Карлович Димку нарисует, - мрачно думала я, - на фоне буфета. В кругу чад и домочадцев. С букетом. На коне. В историческом колорите - всякие там драпировки, кувшины, кринолины, шпаги и древнегреческие статуи. Чтобы неповадно было».
      Уж не знаю, почему в этой истории мне меньше всего нравился именно Димка, однако ненавидела я его всей своей оскорбленной душой. Ничего, так Пашке и надо. Пусть поживет в Димочкиной берлоге - сразу научится любить тихие семейные радости. Иногда мне кажется, что Димкины пассии зверели именно от его бесконечного бардака - носков в кастрюлях, яичной скорлупы, сковородок с застывшим жиром, бесконечных банок, коробок, тряпок, старых газет, битой посуды, свернувшихся обоев и прочей дребедени, обильно пересыпанных альпинистским снаряжением. Можно сказать, что я уже отомщена: оказаться в Димкином гадюшнике аж на трое суток - такое переживет не каждый. Может, это и слишком суровое наказание, однако пусть помнит, что бывает за уход от родной жены.
      - Детка, - ткнула меня в бок бабуля, - у меня такое ощущение, что ты меня совсем не слушаешь.
      - Что? - я очнулась, блаженно улыбаясь, представляя, как Пашка пытается отыскать в Димкиной ванной полотенце, а находит двухместную палатку, обгоревшую с одного бока. - Бабуль, а как ты думаешь, Пашка уже раскаялся, что ушел к Димке?
      - Я думаю, надо еще подумать, - бабуля достала из своей пачки папиросу и принялась задумчиво разминать ее, - стоит ли отдавать бандитам их буфет?
      - Не отдавать? - ужаснулась я. - А есть варианты?
      - Варианты всегда есть, - примирительно заулыбалась бабуля.
      - Знаешь, - я набрала в легкие побольше воздуха, собираясь напомнить своей бабушке, что она, как моя старшая родственница, обязана оберегать и предостерегать меня от всяческих глупостей, а не втягивать меня с завидным постоянством в сумасшедшие истории, но тут раздался звонок в дверь. Я побагровела, подскочила с дивана и понеслась в коридор.
      - Моя внучка, - провещала мне вслед бабуля, - необыкновенно страстная натура. Порой ее просто невозможно обуздать.
       Глава девятая, в которой мы присутствуем на сеансе оценки антиквариата
      Если восторг переполняет вашу душу, хочется петь, плясать и веселиться, изливая свою радость на окружающих, но вас по-прежнему заботит разная ерунда - плохо завернутый кран, неудобный стул или пение соседа снизу - это не настоящее счастье.
      Полный и безраздельный восторг - это когда ваш муж сидит на вашей ноге, кормит вас тушенкой с вилки, осыпает вас ласковыми именами, которые и вслух-то произнести неудобно, - все это на глазах у крайне скептически настроенных четырех человек, сдержанно комментирующих происходящее и дающих дельные советы, а вам на все это решительно наплевать. Я находилась именно на этой стадии.
      Мы с Пашкой сидели на кухне, туго сплетясь в нерасплетаемый узел, клялись друг другу в вечной любви, преданности и обещали никогда не расставаться. Пашка периодически впадал в самобичевание, объявлял себя стопроцентным ослом, каялся, сжимал меня в объятиях и снова, снова кормил тушенкой. Я жевала (в такой момент Пашка мог скормить мне железный винт) и улыбалась. Бабуля скучала и смотрела в окно, Катерина вдумчиво читала книгу с кулинарными рецептами, Евгений Карлович жарил яичницу, а Димка косился на Катерину, вздыхал, маялся и периодически пытался заговорить со мной и Пашкой.
      Тщетно. Сцена нашего супружеского примирения затянулась, мы с Пашкой нежно улыбались друг другу, обнимались, целовались, и даже тушенка в тот момент казались мне пищей богов.
      Уж не знаю, что доконало Пашку больше - отсутствие дорогой, любимой, обожаемой жены, пребывание в Димкиной квартире, угроза необходимости платить за меня выкуп или наличие на нашей кухне четверых бандюков, однако после того, как я открыла дверь, Пашка налетел на меня как благодарный народ на румяного царя батюшку. Недоразумение с похищением быстро разрешилось, бабуля разоружила Димку, а Пашка поволок меня на кухню, чтобы, как он выразился, «поговорить без свидетелей». Уж не знаю, что он имел в виду, но если Катерина, бабуля, Димка и Евгений Карлович не считаются свидетелями, какой же смысл мой муж вкладывает в это понятие?
      Не успела я состряпать приличную историю, дабы объяснить все происходящее, как выяснилось, что это совершенно лишнее - Пашка порхал вокруг меня как необыкновенно раскормленный мотылек, клял свою глупость и засыпал меня обещаниями, которые сначала приводили в эйфорическое состояние, далее стали настораживать, а потом и вовсе повергли меня в смятение.
      К примеру, в порыве какого-то безумного восторга Пашка пообещал разобрать завал строительного мусора, мешков с цементом, битой плитки и еще черт знает чего, уже года полтора как прописавшегося на нашем балконе, помыть окна и законопатить дыру, через которую наш миленький котик навещает соседей и пожирает их скромные запасы на зиму. Не далее, как на прошлой неделе мне пришлось оплатить содержимое ведра, в котором хранились шесть десятков яиц, на которые польстился наш домашний любимец. Что не раздавил, то сожрал, причем вместе со скорлупой. К тому моменту, когда злодеяние было раскрыто, четырех десятков как не бывало. Если бы это был не мой котик, я решила бы, что соседи пытаются поставить нас на деньги, выдав полтора десятка яиц за шесть. Однако у всех на памяти леденящая кровь история, про то, как Егорка в один присест слопал два килограмма мяса, заготовленного к шашлыку. А потому я поверила соседям безоговорочно, и с деньгами рассталась, не пикнув.
      В легком замешательстве я пыталась разглядеть в обещаниях своего мужа следы грядущих неприятностей (обычно слово «балкон» у нас является кодовым, обозначающем, что Пашке пора прикинуться смертельно больным, навестить родителей, грохнуть мой компьютер, устроить пожар, героически его потушить, записаться в матросы, сходить за картошкой - только отвлечь меня от мысли, что балкон пора разобрать и помыть), а он дополнил эту зловещую картину обещанием вытащить с антресолей коробки с моими книгами и записями и собственноручно сколотить для них стеллаж. Тут проняло даже бабулю.
      - Мальчики, - проворковала она, любовно наблюдая за Евгением Карловичем, посыпающим яичницу зеленью, - мне кажется, что пришло время отправиться на место, где вы временно обосновали буфет и пронаблюдать этот предмет в динамике.
      - Что ты имеешь в виду? - поинтересовалась я, с ужасом представляя себе, как мы вываливаемся из теплой квартиры в февральскую метель.
      - Ничего, - невинно пожала плечами бабуля, - кроме того, что я места себе не найду, пока не увижу эту хреновину. Из-за которой разгорелся весь этот сыр-бор.
      Еще через пять минут вялого сопротивления меня отлепили от Пашки и закрыли в ванной.
      Я постояла под контрастным душем, попудрила физиономию, накрасила губы и натянула штаны - короче, пришла в полную боевую готовность. Из ванной я выходила королевским победным шагом. Впрочем, никто из собравшихся, кроме, естественно, Пашки, не впечатлился моей способностью приводить себя в порядок под суровым прессингом в минимальные сроки.
      - Итак, - торжественно провещала бабуля, когда все мы собрались в коридоре, - отправляемся! Ура, але, но пасаран, шерше ля фам, тетрум нон датур и все такое.
      - Это, как его, - сморщилась Катерина, ныряя в свое пальто, - пераспера ад аструм, кажется.
      - Ин вено веритас, - добавила я тихо.
      - Не сомневаюсь, - коротко кивнула бабуля, зашнуровывая ботинок.
      Через минуту мы были на улице. Там все было по-прежнему. Завывал ледяной ветер, мела метель, серенький свет жиденько лился сквозь пасмурную пелену, окутавшую небо, народ вокруг кутался, ежился и прибавлял шагу. Некоторое время мы вышагивали молча, а потом Димка робко спросил:
      - Мы ведь не будем тащить эту хреновину обратно?
      - Будете, будете, - мстительно проговорила я, повисая на Пашке, как лемур на баобабе.
      - Нет, - простонал Димка, - всю жизнь мне этот ваш буфет испортил… Сил моих больше на него никаких нет.
      - Зато, - порадовала его Катерина, - какой ты незаменимый человек…
      - Это точно, - покивала я, стараясь укутаться в шарф так, чтобы снег не летел за шиворот, - просто жизни никакой без тебя, Димочка, нет. Даже не знаю, что делать, если с тобой что-нибудь случится.
      - Всякое может быть, - зловеще посверкала глазами бабуля.
      - Яркие люди всегда попадали под удар первыми, - грустно вздохнул Евгений Карлович и трагически возвел очи доле.
      - Пашка, - Димка рванул к нам огромными прыжками, силясь оторваться от бабули с ее почтенным супругом, - они мне угрожают!
      - Подъезд свой не пропусти, - буркнула я, - Иван Сусанин.
      Димка воспользовался подсказкой и мухой нырнул в подъезд. Мы последовали за ним.
      Димкино жилище - это явное свидетельство того, как может быть обманчив фасад. Его квартира располагается в кирпичной новостройке, свеженькой, с иголочки, с глянцевыми объявлениями у суперсовременных лифтов, цветами в горшках и суровой консьержкой в подъезде. Консьержка эта была дамой с четкими принципами (никого не пущать) и странными понятиями о красоте. Раз в два месяца к ней приезжала сестра, большая модница и любительница принарядиться. Сестра эта красила Димкиной консьержке волосы в самые невообразимые цвета, дарила ей голубую губную помаду и фиолетовый лак для ногтей.
       Приложение № 9. О том, как Димка перепутал свою консьержку с Брежневым
       Мизансцена. Димка возвращается домой полшестого утра, совершенно осоловевший после ночной смены. Консьержка сидит в своей будке, разговор происходит без визуального контакта, поскольку подъездную дверь она ему не открывает.
       Димка (скребется в дверь): Пожалуйста, откройте!
       Консьержка (сурово): Кто такой?
       Димка: Ну, вы же меня знаете… Я же здесь живу… Я из 34 квартиры!
       Консьержка (еще более сурово): В этом подъезде нет 34 квартиры!
       Димка (жалобно): Ну, как же, конечно есть, вы посмотрите в своей тетрадочке.
       Консьержка (озадаченно): Действительно есть… А вы знаете который час?
       Димка: Знаю.
       Консьержка: В это время все нормальные люди еще спят, а вы только домой возвращаетесь.
       Димка (обреченно): Извините, пожалуйста, но мне больше некуда податься, я очень хочу спать.
       Консьержка (после тягостной минутной паузы): Хорошо, заходите.
       Консьержка строго выглядывает из своего окошка. Ее сестра уехала вечером, успев покрасить своей старшенькой брови в цвет вороного крыла.
       Димка рассеянно заходит в подъезд, натыкается на консьержку и замирает в холодном поту.
       Димка (после продолжительной немой сцены): З-здравствуйте, Леонид Ильич…
       Глава девятая, в которой мы присутствуем на сеансе оценки антиквариата (окончание)
      Однако истинную свободу никогда не задушишь и не убьешь. Никакая консьержка не могла помешать Димке разводить у себя в квартире то, что он там разводил. Все великолепие его подъезда являлось преддверием к пристанищу неандертальца.
      Еще до переезда, в период Димкиного совместного проживания с родителями, даже они уже не боролись с хламишничеством сына. Несчастные пожилые люди ограничились лишь тем, что взяли с сыночка честное слово не распространять этот кошмар за пределы его комнаты. Когда же Димка получил, как он выражался «долгожданную свободу» (ума не приложу, зачем она ему понадобилась - ведь, живя с родителями, он хоть изредка питался горячей пищей), наш друг смог оторваться по полной.
      Теперь в Димкином коридоре стоит мотоцикл и четыре канистры с бензином, кругом валяются веревки, карабины, ледорубы, тросы - толстые и тонкие, журналы, автомобильные диски, а на кухонной стене висит неработающий холодильник, коробку из-под которого Димка до сих пор использует как платяной шкаф.
      Да что там описывать - через минуту бабуля, Евгений Карлович и Катерина застыли на пороге Димкиной квартиры, не в силах произнести ни слова. Первой опомнилась бабуля.
      - А парень-то у нас, оказывается, большой оригинал… - торжественно проговорила она, оглядываясь по сторонам. - Ну, и как мы тут найдем буфет?
      - Проходите! - гордо взмахнул рукой Димка. Лично мне всегда казалось, что он втайне гордится своим кавардаком. - Хоум, - довольно проурчал он, - свит хоум.
      - Полиглот хренов, - буркнула я и смело шагнула в шевелящуюся полутьму Димкиной квартиры. Первым, обо что я споткнулась, была гора каких-то коробок. Бешено замахав руками, я наступила на что-то мягкое, задела рукой штабель досок, отшатнулась и пропустила вперед бабулю. Та ловко обогнула коробки, сделала два шага, напрочь увязла в километре альпинистских тросов, спрутом раскинувшихся в коридоре, остановилась и задумчиво проговорила:
      - Враг не пройдет… Слышишь, милый, - бабуля серьезно посмотрела на Димку, - ты у нас, часом, не подпольный миллионер?
      - В смысле? - опешил Димка.
      - Обстановка твоей квартиры стоит бешеных денег.
      - П-почему? - выдавил из себя Димка.
      - Потому что никому в голову не придет что-нибудь здесь искать - да у тебя дома янтарную комнату спрятать можно - никто даже не почешется.
      - Просто мы с Марией, - положил свою пудовую ладонь на плечо Димке Евгений Карлович, - не верим в случайности и совпадения. Каждый человек творит свою жизнь такой, какой хочет ее видеть. Мария отказывается поверить в то, что молодой и полный сил мужчина видит ее именно так.
      - Как? - прошептал Димка, неуютно косясь на календарь за 1998 год, закрывающий дырку на обоях и изображающий сногсшибательную, пусть, слегка повыцветшую красотку на фоне морского пейзажа.
      - Забудь, - вольно взмахнула рукой бабуля, - забудь, пусть это будет последним, что тебя заботит. Мы что-то говорили про буфет, если ты, конечно, вообще не утратил способности понимать человеческую речь, после Евгюшиных излияний.
      - Ага, - неопределенно покивал головой Димка.
      - Мария, ты как всегда излишне строга к ближним, - покачал головой Евгений Карлович.
      - Думаешь? - задумчиво вскинула бровь бабуля, - а, по-моему, парень полный идиот, - доверительно сообщила она, наклонившись к супругу, но так, чтобы Димка слышал то, что она сказала.
      - Пашка, - неуверенно начал тот, - я все слышал.
      - Буфет покажи, гад! - взорвалась Катерина, наконец решившаяся вплыть в Димкину квартиру, и проделавшая это с непоколебимым достоинством.
      - В глаза бы вас всех никогда не видел, - устало пробормотал Димка и скрылся в комнате. Через секунду там загорелся свет, и великолепие Димкиного бардака торжественно предстало перед нами во всей своей неприкрытой интимности. Я покосилась на Пашку. Дражайший супруг болезненно поморщился и отвернулся. «Насмотрелся, голубчик, - мстительно подумала я, - не скоро потянет у дружка пожить».
      Тем временем Евгений Карлович бодро проскакал за Димкой и вдвоем они загрохотали мебелью. Стук стоял такой, что нам показалось, что в порыве безумия они на пару крушат остатки Димкиной обстановки. Пашка некоторое время прислушивался, а потом рванул на помощь другу. Надо сказать, что у Пашки действительно было куда больше опыта общения с моим почтенным семейством.
      - Отныне Евгюша получает имя Евгения Неистового, - невозмутимо прокомментировала грохот бабуля, - надеюсь, что порыв вандализма захватил его не целиком. Пошли, девочки, присоединимся к общему веселью, - бабуля коротко подмигнула нам и смело шагнула в комнату.
      Веселье там было в разгаре. Пашка с Димкой в молчаливом недоумении смотрели на Евгения Карловича. А он задумчиво, отрешившись от мира, в странном танце кружил у буфета, обстукивал его, открывал и закрывал его ящики, пытливо заглядывал в них, ковырял лак, черпал пыль с его крышки и придирчиво обнюхивал ее - короче, трудился на славу.
      Надо отдать должное обстановке Димкиной квартиры - буфет вписался в нее идеально - словно всю жизнь простоял здесь. Проклятый предмет мебели ничуть не похорошел, напротив, Пашка с Димкой умудрились зверски ободрать одну его створку - мало того, что теперь она висела на хлипкой петле, так еще и частично лишилась лака. Буфет это, мягко говоря, не украсило, но, поскольку его уже ничего не могло испортить, то и не изуродовало.
      Некоторое время мы тактично дали Евгению Карловичу остаться наедине с буфетом - то есть, не тревожили его глупыми разговорами, молчали и маялись, подпрыгивая, когда наш бравый искусствовед принимался бормотать себе под нос что-то вроде:
      - Так… интересно… а если? Даже так? Неужели? Не верю своим глазам… так просто не бывает… а зачем же тогда? Невероятно…
      В полной тишине, прерываемой лишь вскриками и сопением Евгения Карловича, бабуля разглядывала буфет с плохо скрываемым отвращением. Порой она косилась на Пашку, силясь разглядеть в моем супруге все признаки душевного нездоровья, презрительно отворачивалась, не найдя их, и снова начинала сверлить буфет взглядом.
      - Ну, - сурово вопросила бабуля, выражая общий настрой: через пять минут терпение наше было на исходе, - ты долго будешь издеваться?
      - А? - Евгений Карлович посмотрел на нас так, словно до сих пор и не подозревал, что мы находимся в этой комнате.
      - Если ты сейчас скажешь, что этот буфет бесценен, - пророкотала бабуля, - то я лично съем твой диплом искусствоведа, наше брачное свидетельство и твой загранпаспорт.
      - А паспорт-то тут при чем? - поинтересовалась Катерина, уже пристроившаяся на каких-то коробках и, судя по всему, получавшая от происходящего удовольствие.
      - В назидание, - прорычала бабуля, - так что там с буфетом?
       Глава десятая, в которой Катерина открывает новый способ провоза героина через таджикскую границу
      - Ты знаешь, Мария, - растерянно проговорил Евгений Карлович, - самое странное, что ни диплом, ни паспорт, ни, тем более, наше брачное свидетельство, есть тебе не придется. Этот предмет мебели абсолютно бесполезен, не нужен и является первым претендентом на выброс в этой комнате.
      Я присвистнула:
      - Даже в этой комнате? Может сначала стоит выкинуть коробку из-под холодильника?
      - Дело вкуса, - пожал плечами Евгений Карлович, - хотя…
      - Это вы бросьте! - возмутился Димка, не дав ему договорить, - свою коробку заведите, а потом выбрасывайте. Нечего по гостям шляться и чужое добро выкидывать!
      - Видишь, Галочка, - заулыбался Евгений Карлович еще шире, - коробку выкидывать нельзя - она дорога хозяину сих хором как память. К тому же, в ней гораздо удобнее хранить вещи, чем в этом рассохшемся комоде.
      - Евгюша, поясни, - подала голос бабуля, приблизившаяся к буфету и внимательно его разглядывавшая, - он дерьмовый, или совсем дерьмовый?
      - Абсолютно, - заверил нас Евгений Карлович, - я бы даже сказал, что есть одна категория, в которой эта вещь безупречна - дерьмовость. Вероятно, надо сто раз подумать, прежде чем платить за ее доставку на этаж - неоправданная трата.
      - Отлично, - почему-то обрадовалась бабуля, - Галка, ты уверена, что за ним действительно охотятся?
      - С вами ни в чем не будешь уверенной, - мне снова стало обидно за буфет. Получается, мы надрывались, тащили его домой, а тут Евгений Карлович говорит, что это было набором совершенно бесполезных телодвижений. - Но братки ко мне приходили весьма убедительные.
      - Очень интересно, - протянула бабуля, - Евгюша, будь добр, освети нам в подробностях, что это за хреновина.
      - Легко, - обрадовался Евгений Карлович, принял театральную позу и хорошо поставленным голосом экскурсовода в Эрмитаже принялся вещать, - буфет является продуктом творения неизвестного мебельщика, родилось это произведение где-то в конце семидесятых годов. Материалом для него послужили следующие части от уже готовой, но пришедшей в негодность мебели: нижняя тумба от комода производства двадцатых годов двадцатого же века, неоднократно перекрашиваемого и укрепляемого. Дверцы и ящички, а также внутренние стенки от платяного шкафа производства шестидесятых годов двадцатого века, плюс доски, стекла и задняя стенка, трудно поддающиеся датировке и идентификации. Особого внимания заслуживают ручки этого, с вашего позволения, буфета - они принадлежат столу-конторке, изготовленному где-то в конце девятнадцатого века. Все произведение неоднократно покрыто черным лаком, и в течение долгого времени использовалось не по назначению - в нем хранили какие-то горючие вещества в банках и канистрах.
      - То есть, что? - подала голос бабуля, до этого внимательно слушавшая Евгения Карловича, не перебивая, что с ней приключается крайне редко, - кто-то держал эту хрень у себя в гараже?
      - Одно из самых жизнеспособных предположений, - покивал Евгений Карлович.
      - Тогда вопрос, - высказалась я, - раз вы у нас такие Шерлоки Холмсы. Зачем бандюкам буфет, который кто-то держал в гараже, и, судя по всему, для этого же и сляпал?
      - Идиотская ситуация, - потерла рукой лоб бабуля, - ума не приложу, что им так понравилось в этом буфете.
      - Я знаю, - подала голос Катерина со своих коробок.
      - Ну, - все обернулись к ней.
      - Это очевидно, - заявила моя дражайшая подруга, - бандиты перевозят в нем наркотики. Ага. Огромные пакеты наркотиков, засунутые в буфет, ни у кого не возникает никаких подозрений, милиция пребывает в прекрасном неведении, рынок наводнен героином, а все почему? Потому что стратегия у них верная.
      - Господи, - я прикрыла лицо рукой и бессильно повисла на дверном косяке.
      Пашка с Димкой демонстративно изучали пейзаж, раскинувшийся за окном. Изучать, кстати, было совершенно нечего - вечерело, метель стихла, снег сыпал редкими хлопьями, рамы трещали от мороза, и больше всего на свете хотелось забраться под одеяло, вооружиться каким-нибудь журнальчиком и проваляться так до глубокой ночи.
      - А что? - вскинула бровь Катерина, - мне тоже поначалу это предположение показалось фантастическим. Если честно, оно мне и сейчас таким кажется, однако - если кто-то придумает что-нибудь поумнее - вперед и с песней. Евгений Карлович, - Катерина обернулась к моему новоявленному деду, - вы поищите, поищите там героин - кто знает, куда они его запрятали.
      - Кстати, - задумчиво проговорила бабуля, пристраиваясь рядом с Катериной, - напрасно вы смеетесь - Катенька отчасти права.
      - Что? - в один голос воскликнули мы с Катериной. Катерина, насколько было видно, изумилась больше всех.
      - Бабуль, - продолжала я, - ну это же полный бред. Представь себе бандюков, которые везут из Таджикистана героин в буфете! Да еще в этом буфете!
      - Детка, - отмахнулась от меня бабуля, - не стоит понимать все так буквально. Не обязательно героин, но в этой хреновине что-то запрятано.
      - Почему вы так решили? - Пашка наконец оторвался от внимательного разглядывания окна.
      - Все просто, зятек, - хохотнула бабуля, - буфет на фиг никому не нужен - Евгюша только что предметно нам это доказал. Однако факты кричат об обратном - оказывается, буфет не только нужен, но нам еще и шкуру спустят, если мы его не вернем. Отсюда вывод - в буфете лежит нечто, представляющее большую ценность. Понимаете?
      - Я думал об этом, Мария, - Евгения Карлович снова набросился на буфет и принялся его обстукивать и обнюхивать, - но то ли я туповат, то ли тайник упрятан так хитро, что с налету его не отыскать.
      - А вы его молоточком, - посоветовал добрый Димка, - вон там, на столике у меня лежит, - он махнул рукой куда-то в сторону, и некоторое время все собравшиеся завороженно созерцали молоток таких гигантских размеров, что им впору шпалы укладывать.
      - Вот вы еще разломайте наш буфет, - возмутилась я, оправившись от изумления, - с бандюками-то все равно дело иметь мне, так что не стесняйтесь. Давайте, в труху его.
      - Главное, - примирительно вскинул руки Евгений Карлович, - это подходить к делу со здоровым энтузиазмом, но без ненужного фанатизма. Дмитрий, уберите свой молот, он подстать разве что Гефесту. Или Тору-громовержцу.
      Некоторое время Евгений Карлович внимательно обследовал буфет, а я наблюдала за Пашкой, с буддистским спокойствием отыскавшим единственную в комнате табуретку, пристроившимся на нее, нашедшим драненькую газетку и погрузившимся в расслабленное чтение. А ведь были времена, и еще совсем недавние, когда на подобные разговоры он реагировал куда более нервно.
      На заре нашего с Пашкой супружества (тогда еще неофициального) я больше всего боялась знакомить его со своим семейством. Благо, несерьезное звание бойфренда ни к чему меня не обязывало. Время шло, я уже три месяца как перешла на ты с Пашкиной мамой, но про моих родственников Пашка так ничего и не слышал.
      Ценой нечеловеческих усилий балансировала я между будущим супругом и бабулей, стараясь не рассекречивать их друг для друга. Я поставила себе четкий срок: пусть из бабулиной квартиры выедут латиноамериканские контрабандисты, которые живут у нее уже месяц, скрываясь от Интерпола. Тем более, бабуля уверяла, что они с Евгением Карловичем уже пристроили статуэтку какого-то индейского бога, которую эти контрабандисты приволокли, так что ждать осталось недолго. Я думаю, меня можно понять, почему мне не хотелось пускаться в долгие объяснения, что за веселые загорелые парни, ни слова не понимающие по-русски, живут дома у 0змоей бабушки и ежедневно выкуривают грамм по двадцать гашиша. Конечно, с другой стороны, я понимаю, что сама не познакомила Пашку с бабулей, упустив тот краткий миг, пока не въехали контрабандисты, а четырнадцать ящиков с ассирийским барельефом уже вывезли… В свою защиту хочу сказать, что миг этот был крайне недолгим, порой мне кажется, что латиносы со своей страшенной статуэткой загрузились к бабуле сразу вслед за ящиками, едва дождавшись, пока любители древней Ассирии отъедут за угол.
      Как бы там ни было, я испытывала довольно сильную неловкость, если мне приходилось признаваться в том, что моя бабушка, вместо того, чтобы сидеть дома и вязать какой-нибудь носок, ходит с рогатиной на медведя, дружит с контрабандистами и вечно превращает мое мирное существование в сущий вертеп. Кому захочется о таком говорить? Кому угодно, только не мне. По моему четкому убеждению, приключения - это радости для Индианы Джонса, форта Боярд, передачи «Клуб кинопутешественников» и героев романов Александра Дюма. Я же хочу, чтобы в банках с кофе не обнаруживались подвески Анны Австрийской, картины Веласкеса висели в Лувре, а не в бабулиной прихожей, а бандиты разбирались друг с другом, никак не затрагивая при этом меня. Вероятно, потому я доигралась до того, что Пашка начал считать меня круглой сиротой. Все кончилось в тот день, когда бабуля все-таки заподозрила у меня наличие личной жизни и нагрянула проверить все на месте.
       Приложение № 10. О начале большой и проникновенной дружбы
       Долгие звонки в дверь, я открываю.
       Бабуля врывается и принимается бегать по квартире, размахивая бумажными пакетами, полными гамбургеров, прихваченных в ближайшем Макдональдсе, врубает музыкальный центр, тискает меня, кота, и уже было собирается шагать на кухню, как из спальни на шум выплывает Пашка.
       Он прекрасен. Семейные трусы, в которые он облачен (и, заметьте, это его единственный предмет одежды) разрисованы веселыми желтыми слониками, физиономия его небрита, а голова всклокочена, что придает Пашке вид лихой и разбойничий. Бабулина реакция молниеносна - в одно мгновение у нее в руках оказывается табурет. Я повисаю на ее руке, у Пашки ровно две секунды, чтобы отскочить обратно в спальню. Бабуля тем временем отшвыривает табурет в сторону и одним прыжком настигает несчастного, перепугав до такой степени, что тот забывает надеть штаны. Так, без штанов, Пашка и поддерживает непринужденную светскую беседу с бабулей. Но бабуля блестяще укладывается в узкие рамки этикета.
       Краткий тезис, который она старается донести до Пашки: Галочка - девушка ранимая, легковерная, и черт знает, какие проходимцы могут этим воспользоваться. Слава богу, что у нее есть бабуля - не даст загубить молодую и неопытную душу. Именно поэтому грязного извращенца, который посмел вселиться в ее квартиру, сейчас быстренько выведут на чистую воду, расколют, как орех и выпытают из него все тайны, которые он только сможет припомнить. На этих-то словах я понимаю, что за свою любовь надо бороться. К слову, раньше понимание этого выражения не открывалось мне настолько в буквальном значении. Коршуном я налетаю на бабулю, нечеловеческим усилием выволакиваю ее в прихожую и там заявляю, что она пытается лишить меня личной жизни, счастья и, в конце концов, какое ее дело, что за проходимец расхаживает здесь в трусах, пусть бабуля лучше за своими контрабандистами приглядывает.
       Бабуля отбывает в крайне оскорбленных чувствах. Насчет Пашки она остается при своем мнении.
       Глава десятая, в которой Катерина открывает новый способ провоза героина через таджикскую границу (окончание)
      Впрочем, долго находиться в поруганном состоянии мы с бабулей не могли: прооравшись час в каком-то Макдоналдсе, мы упали друг другу в объятия и начисто все позабыли. А вот с Пашкой бабуля держится довольно прохладно до сих пор. Что примечательно, предложение Пашка сделал мне через два дня после посещения бабули - вот и пойми мужиков после этого…
      Короче, дальнейший вечер прошел тихо и по-семейному. Евгений Карлович так и не раскрыл тайну буфета, зато неожиданно спелся с Димкой на предмет его полуразобранного мотоцикла, а Пашка повел женскую часть нашей компании на кухню играть в кинга. Счет был как всегда: всех обставила бабуля, за ней шел дражайший супруг, потом Катерина, и на почетном первом с конца месте - ваша покорная слуга.
      Вернуть буфет бандитам мы решили единогласно и с легким сердцем.
       Глава одиннадцатая, в которой я совершаю трудовой подвиг, а Машка рождает гениальный заголовок
      - Как бы там ни было, - закончила Светка, - последний срок сдачи послезавтра, а у нас еще конь не валялся. - Светку послушать - так у нас все пропало, и журнал «Современная женщина» никогда не окажется в руках жадных до информации читателей. Я спряталась за своим монитором и душераздирающе зевнула.
      Конечно, вставать в такую рань для живого человека противоестественно, но уж очень мне не хотелось сталкиваться с дорогим сердцу Аполлоном. Судя по всему, Пашка тоже не горел желанием повстречать своего недавнего спарринг-партнера (кто знает, что у того на уме, вдруг он решит продолжить), а потому мы в едином порыве отбыли на работу с первыми лучами солнца, с очаровательной непосредственностью возложив обязанности по передаче буфета бандитам на бабулю с Евгением Карловичем. Бабуля с утра напевала и пребывала в подозрительно хорошем настроении. Я постаралась задавить на корню черные подозрения, родившиеся в моей душе.
      Светка чуть в обморок не грохнулась, когда, придя в десять утра на работу, обнаружила меня в полутемной редакции, вдохновенно ваяющую про восьмое марта.
      - Вот это я понимаю, - обрадовалась она, - с утра уж на ногах и я у ваших ног.
      - Я у ваших ног, - уточнила я, давя в чьей-то чайной чашке очередной бычок.
      - О чем я и говорю. Труд - благородное дело, - похлопала меня по плечу Светка и упорхнула к себе в кабинет.
      Я же осталась вдохновенно ваять. Утренняя редакция производила пугающее впечатление. Огромное помещение с высоченными потолками, поделенное на сотню маленьких отсеков невысокими пластиковыми перегородками, к середине дня больше будет походить на муравейник, но сейчас по углам прятались таинственные тени, загадочно гудел сервер и протяжно завывал ветер, хлопая рамой плохо закрытой фрамуги. До фрамуги я все равно бы не дотянулась, а потому просто закуталась поплотнее в шарф и заткнула уши наушниками плеера.
      К часу дня я была готова плакать от осознания собственной гениальности: гигантский материал о восьмом марта, сопровожденный могучим новостным блоком, статьей о праздничном ужине и сводом практических советов по подбору подарков чадам и домочадцам был готов. Я закинула его Машке, с которой мы по обыкновению ловили блох в текстах друг друга (она не менее вдохновенно лабала про культурные события столицы) и блаженно потянулась. От Машкиного компьютера послышался печальный вздох.
      - Дави в себе Льва Толстого! - по-доброму посоветовала она.
      - Стараюсь, - буркнула я.
      - Плохо стараешься, - припечатала суровая Машка и погрузилась в чтение моей необъятной серенады в честь международного женского дня.
      Машка исполняла роль редакционного Будды. Эта невозмутимая, огненно-рыжая барышня издревле славилась непоколебимой нервной системой. На ее глазах могли рушиться империи, мчаться безумные гунны, реветь Годзиллы, волноваться народные массы, безумствовать шарлатаны - Машка преспокойно поправляла очки на носу и продолжала заниматься своими делами. По всем окрестным городам и весям славилась она удивительной способностью давить любую истерику в зародыше, а потому Светка поручала ей самые нервные и опасные дела. Машке было по барабану. Железной рукой правила она разворотом под кокетливым названием «Что новенького» (нечто бодрое про жизнь звезд и культурные события), толпой внештатных авторов, а также мужем, двумя любовниками и необъятным семейством, в котором в причудливой пропорции перемешались армянские, цыганские и еврейские крови. Поколебать Машкино фантастическое спокойствие не могло ни что.
       Приложение № 11. Список происшествий, никак не смутивших Машку
       1. Ответственный секретарь и один из верстальщиков полдня обменивались колкими репликами, потом решили выяснить отношения на кулаках. Все, кроме Машки, с визгом сбежали из кабинета, драчуны повалились на ее стол. («Подвиньтесь, мне не видно распечатку», - немного раздраженно пробормотала она, сдвигая на нос очки);
       2. Один из учредителей журнала где-то перебрал и ходил по редакции от стола к столу, приставая ко всем с нудными разговорами, никто не решался ему перечить. («Мужчина, мне не интересно!», - грохнула Машка, когда бедняга добрался до ее стола, история осталась без последствий);
       3. Недалеко от нашей редакции взорвался автомобиль, все, кроме Машки, залегли на пол и затихли. («Галка, у тебя есть сахар?», - наклонилась ко мне Машка, помешивая чай);
       4. За тоненькой невысокой перегородкой арт-директор жаловался генеральному директору на Машку и просил ее уволить («Вопросы?», - мрачно перегнулась Машка через перегородку, «Нет», - тоненько ответил арт-директор и через неделю уволился сам);
       5. Из воздуховода к нам прибежала крыса. Все с воем повскакивали на столы. («Это еще чье?», - поинтересовалась Машка, пинком отшвыривая животное в стену, ни на секунду не оторвавшись от своего монитора).
       Глава одиннадцатая, в которой я совершаю трудовой подвиг, а Машка рождает гениальный заголовок (окончание)
      Мне никто не верит, но я своими глазами видела, как Машка, бахнув кулаком по столу, тихим и ужасным голосом попросила Николая Аполлинарьевича заткнуться. Причем, тот не стал кочевряжиться, а немедленно заткнулся. Вы не знаете Николая Аполлинарьевича? Вы не знаете жизни. Этот безумный тип является пикантной изюминкой нашей редакции. Эдакой изюмищей.
      У Николая Аполлинарьевича явно не все дома, но это его совершенно не заботит. То есть, я имею в виду, что если нормальный человек проснется с утра от того, что к нему прилетели инопланетяне с настоятельной просьбой запечатлеть на бумаге их тысячелетнюю мудрость, а потом издать эти записки на страницах «Современной женщины», он тут же обратится к психиатру. Но не таков наш скромный герой! Николай Аполлинарьевич надевает кошмарные порыжевшие сапоги, заправляет в них брюки от лоснящегося костюма, накидывает поверх бирюзовую кофту с перламутровыми пуговицами, взъерошивает жидкую бороденку и отправляется штурмовать Светкин кабинет (не спрашивайте, как он узнал, где тот находится). С момента явления нашему герою инопланетян минуло полтора года, и Николай Аполлинарьевич крепко прижился в редакции. Он бродит по коридорам, размахивая пухлыми тетрадками, страницы которых исписаны мелким убористым почерком, пугает внештатников, доводит до нервных истерик редакторов и требует справедливости.
      Как известно, справедливости в этом мире нет, опусы его, разумеется, никто не печатает, однако, в последние полгода наблюдается отчетливая тенденция: в «Современной женщине» к Николаю Аполлинарьевичу привыкли. Привыкли настолько, что включили его в список обедающих сотрудников. В обмен на горячую пищу, Николай Аполлинарьевич выполняет мелкие курьерские поручения и шляется по редакции всю вторую половину дня, давая всем неоценимые советы. В данный момент Николай Аполлинарьевич крепко прописался в отсеке фоторедакторов, обучая их грамотно вести переговоры с агентствами. Фоторедакторы (на редкость веселый и неконфликтный народ) давились от смеха и угощали советчика соленым печеньем, которое они по утру (замечу, на месте преступления я присутствовала лично) украли из отсека верстальщиков.
      - Я тебя поцелую! - заявила Машка, оторвавшись от монитора.
      - Спасибо, дорогая, - скромно поклонилась я, - всегда знала, что во мне дремлет скрытая гениальность.
      - Я тебя поцелую, - продолжала Машка, пропуская мимо ушей мои слова, - если ты объяснишь, почему подзаголовок у всей этой байды звучит как: «Придумать надо подзаголовок», а вторая новость из блока состоит из одного абзаца, цитирую: «В Ливане ничего не знают о восьмом марта, зато в Америке этот праздник отмечают особо. Американские феминистки не дремлют, и этот день стал днем их борьбы с воинствующими (подумать только, в эпоху политкорректности такие еще остались) шовинистами, бла бла, бла-бла-бла, бла-бла-бла, придумаю после вреза». Звучит экспрессивно, боюсь, даже слишком.
      - Я забыла про новости! - слабо отбивалась я, покраснев до корней волос.
      - И про врез, - тактично напомнила мне Машка, - а еще ты с упорством маньяка слово «человек» пишешь как «челвоек».
      - Не правда! - тоненько выкрикнула я.
      - Правильно, - легко согласилась Машка, - иногда «человек» у тебя пишется как «челвеок».
      - Правильно-правильно, Машенька, - прокричала из своего отсека Надежда Юрьевна, наш бессменный корректор, - а еще «потому» она всегда пишет как «потмоу».
      - Это с английским акцентом, - буркнула я, - это изыскано, по-европейски.
      - Вот-вот, - вздохнула Машка, - окончание новости я тебе забацала. Будешь ты у нас истинным антифеминистом. Теперь это модно, мол, все мы охренели от этих феминисток, так хочется просто быть женщиной.
      - Вот бредятина-то, - хмыкнула я.
      - Ага, - покивала Машка, - зато жизненно и в струю.
      - Очень правильно, - высунула голову из своего кабинета Светка, - мы обязаны быть в струе! Пошли ко мне заголовки придумывать!
      - Им бы только заголовки придумывать, - подал из своего угла голос Сережка, администратор сайта «Современной женщины».
      - Ты объявление про конкурс разместил? - медовым голосом осведомилась Светка.
      - Нет, - присел Сережка.
      - Вот и займись. А вы обе ко мне за заголовками.
      Заголовки в «Современно женщине» - тема отдельная. Это Светкин конек - напридумывать суперзабубенных заголовков, чтобы у дорогих читателей мозги набекрень встали. Для выполнения этой непосильной задачи раз в неделю мы засаживались у Светки в кабинете и час бредили, причудливо тасуя слова. Мероприятие это было довольно веселое, услышав Светкин призыв, мы с Машкой подхватили сигареты и пошли к ней в кабинет. Крохотная, но грозная Светка восседала за своим главредовским столом, закинув ноги на его крышку.
      - Поздравляю всех собравшихся с днем всех влюбленных.
      - Прошедшим днем всех влюбленных, - уточнила Машка, подволакивая к Светкиному монитору стул.
      - Да будет так, - кивнула Светка, подвигаясь, и освобождая мне мою любимую батарею. - Как отметили?
      - Ровно, - хмыкнула Машка, ковыряясь в Светкином столе в поисках какого-нибудь сухарика, - мои четко поделили время отмечания, с риском для жизни. Пули летали над головой.
      - А мы как всегда, - тоскливо вздохнула я.
      - Любовь-морковь? - скучно протянула Светка.
      - Скандал, битье посуды и временный разъезд по друзьям.
      - Кто остался дома? - поинтересовалась Машка, отыскав у Светки в столе шоколадку.
      - Я.
      - В корне неверная тактика, - заявила Машка, вгрызаясь в половину плитки, - отбывать из дома всегда надо первой.
      - Тут уж кто успел, - пожала плечами наш многоопытный главный редактор, - тут очень сложно поймать момент.
      - Тогда надо отбывать, как только жареным запахнет, - проговорила Машка с набитым шоколадом ртом.
      - Задолбаешься по друзьям шляться, - отмахнулась я от них, усаживаясь на своей батарее, - к тому же, кто-то должен кормить кота.
      - О! - вскинула палец к потолку Машка, - «К тому же, кто-то должен кормить кота» - отличный заголовок в «психологию для всех» про разделение домашних обязанностей.
      - Маловато что-то, - усомнилась я, - давай уж строчки на четыре, что стесняться!
      - «А кота кто будет кормить?», - предложила Светка.
      - «Кормить ли кота?», - задумчиво протянула я.
      - Стоп, - замахала руками Машка, - что вы вцепились в этого кота? Там вообще, насколько я помню, про котов нет ничего. Ведь нет?
      - Нет, - легко согласилась я.
      Мы замолчали, с ненавистью уставившись в макет номера.
      - «Любви все возрасты покорны». Это к рекламному материалу про виагру, - Светка что-то быстро застрочила в макете, - до сих пор не понимаю, на фиг они дают его в «Современную женщину». Как вам, про любовь, ничего?
      - Отвратительно, - поморщилась Машка.
      - Значит, утвердили, - покивала Светка. - Дальше у нас что?
      - Дальше у нас молодежная рубрика, - порадовала я всех, - предлагаю к материалу про ранние связи «Что твой кекс знает про секс?».
      - Не, - замахала руками Машка, - это лучше к виагре!
      - А молодежь порадуем неразменной убоиной «Любви все возрасты покорны»?
      - Великолепно. - Светка что-то долго чиркала в макете, и строчила по новой, - теперь наша тяжелая артиллерия. Материал про «Плейбой» и «Хастлер».
      - А что там? - сморщилась Машка.
      - Да, - скромно потупилась Светка, - так, ерунда всякая.
      - Это Светкин материал, - пхнула я Машку ногой, - между прочим, отличный.
      - Дайте-ка мне сюда ваш отличный материал, - отрезала черствая Машка, подхватила распечатку из принтера и погрузилась в чтение. Светка сидела, надувшись, и подавлено молчала. Я делала ей знаки бровями поверх Машкиной головы, мол, да ты что, ну а то ты не знаешь нашу язву желудка, ну ты же матерый редакторище, не просто редакторище, а главный редакторище…
      - Хм… - с сомнением протянула Машка, вынырнув из Светкиного материала, - ерунда какая.
      - Что - ерунда? - взорвалась Светка.
      - Ну, во-первых, - начала Машка, - «Хастлер» пишется через «э».
      - А вот и нет! - прорычала Светка.
      - А вот и да, - невозмутимо ответила Машка.
      Короче, дальше эти неистовые барышни побежали за Надеждой Юрьевной, битый час терзали несчастную пожилую женщину, ни разу не слыхавшую про оплот американской журнальной порнографии, отпустили ее на место уже на грани истерики, продолжили ругаться, полезли и Интернет, который выкинул им 2867 ссылок по запросу «Хастлер» и 2345 ссылок по запросу «Хэстлер». В общем, в итоге, Светка, с незначительным преимуществом победила, Машка надулась, тут я не выдержала и принялась вопить, что они достали ругаться, потому что у нас впереди еще 21 непридуманный заголовок, а они тут сцепляются из-за одной буквы… Наоравшись, мы старались не смотреть друг на друга и с яростью пялились в макет номера.
      Некоторое время мы вздыхали и скрипели стульями (вернее - Машка со Светкой скрипели стульями, а я - своей батареей).
      - Скандалистки, - буркнула я через пять минут напряженного молчания.
      - Грубиянка, - прошипела Светка.
      - Начальствующий деспот, - тут же не осталась в долгу Машка. Светка собиралась ответить еще что-нибудь, но тут Машка посветлела лицом и уставилась на Светку так, словно видит ее впервые, - Свет, - засияла она, - скажи мне, «Плейбой» у нас - эротика?
      - Ну, - выплюнула та.
      - А «Хастлер» у нас что?
      - Порнуха? - робко вставила я.
      - Ну, - пропела Машка, - а заголовок у нас будет «Эра эроса или пора порно?». А, ничего?
      Светка посмотрела на Машку таким взглядом, каким мать смотрит на своего любимого сына - золотого медалиста:
      - Машенька, - проговорила она, - Машенька, у тебя уникальная голова!
      - Машка, - восхитилась я, увидев придуманный ею заголовок на бумаге, - это супербомба!
      - Машка, я тебе премию выпишу, - неистовствовала Светка.
      - Да ладно, оставьте, - засмущалась Машка, - что я без вас-то придумаю…
      Ближайшие десять минут мы осыпали друг друга лестными эпитетами. Выяснилось, что Светка у нас - чуткий и удивительно демократичный руководитель, а мы с Машкой - уникальные авторы, без которых «Современная женщина» просто не существовала бы в природе.
      Дверь Светкиного кабинета открылась и в проеме появилась плешивая голова Николая Аполлинарьевича.
      - Светлана Гавриловна, - начал он.
      - Николай Аполлинарьевич! - благодушно проворковала Светка, готовая в этот чудный момент открыть объятия гадюке, плюющейся кипящим ядом. Вообще-то в обычной, не осененной гениальным Машкиным заголовком, жизни Светка просто на дух не переносила нашего редакционного домового, поначалу силилась выставлять его из редакции и даже грозила ему физической расправой.
      - Светлана Гавриловна, - сказать по правде, Николаю Аполлинарьевичу всегда по барабану, радуются ему или готовы придушить на месте, - от имени редакции прошу Перевалову пройти на свое рабочее место и подойти к своему мобильному телефону. Мы все больше не можем.
      - Мы можем! - крикнул из глубины комнаты Сережка, - но Аполлинарьевич уже достал.
      - Пять минут, - обернулась я к благостным Светке с Машкой и зайцем прыгнула к своему столу, на котором разрывался мобильник.
      - Да! - гаркнула я в него, откинув крышку.
      - Детка, - проговорила бабуля тихим и страшным голосом. - Кажется, у нас большие неприятности.
      Это был один из немногих случаев, когда бабуля мне соврала. Неприятности у нас были огромные.
       Глава двенадцатая, в которой Евгений Карлович подает нам знаки и загадывает загадки
      - Детка, - в сотый раз за этот вечер спросила меня бабуля, - ты уверена, что тебе не почудилось?
      - Абсолютно, - отрезала я, дивясь своей стойкости и твердости. А уж вы мне поверьте, тут было от чего терять голову и впадать в панику.
      Обстановочка дома царила подавленная. Катерина через каждые пять минут хваталась за сердце, бабуля сидела, мрачно подперев голову рукой и занималась самоедством. Еще бы, пару часов назад она собственноручно передала в заложники своего мужа (надо заметить, весьма немолодого), а так же куда более молодого зятя (от этого его не менее жаль, в наше время такие соколики не густо по канавам валяются) и его придурковатого друга (этого типа жалко меньше первых двух, но тоже ведь человек!).
      Однако по порядку. Со слов бабули (перебиваемой изредка Катериниными охами) все выглядело так.
      Мероприятие по передаче буфета бандитам проходило в обстановке всеобщей любви и взаимопонимания. Посокрушавшись, что меня нет дома (а также: нет борща, семги, водки и сметаны), бандиты уже были готовы ударить по рукам, забрать свой буфет и убраться восвояси, как из их стройных рядов сделал шаг вперед неприятный коротышка, который заявил, что для окончательного разрешения инцидента требуется установить пару деталей.
      После этого коротышка битый час скакал вокруг буфета, скрипел зубами при виде оторванной дверцы, выдвигал и задвигал обратно ящики, простукивал дверцы, короче, делал все, что до него делал Евгений Карлович. С той лишь разницей, что после манипуляций Евгения Карловича мы узнали, что наш буфет - рухлядь, а после манипуляций коротышки из бока рухляди с громким щелчком вылетел пустой ящик.
      Появление ящичка привело бандитов в смешанные чувства. С одной стороны, они очень обрадовались, что он вообще существует, а с другой - на них снизошла тоска по его содержимому. Они принялись бегать по комнате (к слову, наследили они чудовищно), заламывать руки и названивать каким-то Михал Василичам и пугать нас Александрами Александрычами. Михал Василичи и Александры Александрычи не стушевались: прислали к нам домой маленькую, но очень внушительную армию. Армия создала временный штаб на Димкиной кухне, внимательно изучила обстановку и издала положение: обязать нас вернуть содержимое буфета. Для ускорения наших мыслительных процессов было решено изъять от нас в заложники Евгения Карловича, Пашку и (судя по всему, до кучи) Димку.
      Как раз тут-то и прибыла я, чудом сумев долететь с работы до Димкиного дома за двадцать восемь минут. Далее последовала неприятная сцена объяснений: бандиты силились донести до моего сознания мысль, что Пашку забирают в заложники. Я устроила отвратительный скандал с воплями, вцепилась в Пашку, отказывалась его отпускать, висела на нем, расцарапала лицо какому-то братку и попыталась отнять у бедняги пистолет. Аполлон умолял меня не переживать. Леня уверял, что все это мероприятие - чистая формальность, разлука будет длиться от силы пару дней, но ведь они тоже «не лохи позорные». Аполлон убеждал, что Пашка вполне может за себя постоять (доказательством тому был шикарный синяк, расплывшийся за ночь по его физиономии).
      Я была непреклонна и терзала безымянного братка. Бедняга был спасен бабулей, которая отодрала меня от него и за шиворот выволокла в коридор. Там она вцепилась в мои плечи, пару раз хорошенько тряхнула и сказала, что своими руками придушит прямо здесь, если я сей же момент не приду в себя и продолжу нервировать уважаемых гостей. Внушение подействовало, мы вернулись на кухню и вяло поинтересовались, что хранилось в тайнике буфета.
      Ответ никаких вселенских откровений нам не пообещал. По крайней мере, может, кто и знает отличного, но не в меру таинственного художника по фамилии Яичкин, но лично я о нем понятия не имею. Бабуле эта славная фамилия также ничего не сказала. Катерине - и подавно. Самое странное, что про этого Яичкина ничего не знал даже Евгений Карлович.
      Так что определить, какой художественной ценностью обладает картина «Автопортрет» пера этого самого Яичкина, Петра Николаевича, почти нашего современника, нам не удалось. Сведения об Яичкине привожу со слов коротышки, который окатил презрением Евгения Карловича, как только тот признался, что об этом самом Яичкине ничего не знает, накарябал на бумажке имя, фамилию, отчество, название пропавшей картины и церемонно вручил бумажку бабуле. Все это походило на фарс.
      Прощались мы скомканно. Куда увозят мужчин всей нашей жизни (от страха я лобызала и обнимала не только Евгения Карловича с Пашкой, но и Димку) нам не сообщили. Растерянный Евгений Карлович вручил нам пару телефонов, по которым мы могли узнать все про художника Яичкина, и посланцы Михал Василичей с Александрами Александрычами увели наших героев. Бабуля стояла с идеально прямой спиной, прижав мою голову к своей груди, как в фильмах про войну и партизан. Я ныла и всхлипывала.
      Напоследок Евгений Карлович отмочил штуку.
       Приложение № 12. Штука, которую отмочил Евгений Карлович
       Наш дорогой искусствовед:
       1. Встал на одну ногу;
       2. Широко раскинул руки;
       3. Три раза очертил круг правой рукой;
       4. Подпрыгнул;
       5. Посмотрел вверх.
       Кажется, никто, кроме меня этого не заметил, а зря, потому что Евгений Карлович смотрел со значением, мол, запоминай, запоминай, девочка, меня ведь сейчас уведут, а я хочу сказать вам что-то важное.
       Глава двенадцатая, в которой Евгений Карлович подает нам знаки и загадывает загадки (окончание)
      Потом Евгений Карлович хотел галантно пропустить вперед оцарапанного мною мордоворота, тот оказался к хорошим манерам устойчив и пихнул Евгения Карловича в спину. Наш бравый искусствовед сокрушенно вздохнул, ободряюще взглянул на бабулю и вышел из квартиры. Стало тихо.
      Потом мы поругались с бабулей. Неприлично орали друг на друга, так что стены Димкиной квартиры дрожали, Катерина бегала вокруг нас и тоже орала, потом я рыдала, бабуля мрачно молчала, а Катерина сидела в коридоре на измятой газетке и проклинала нашу семейную склонность влипать во всякие истории. А потом я вспомнила про штуку, которую отмочил Евгений Карлович.
      - Ни фига я не помню, детка, - не поверила мне по началу бабуля, но, как известно, нет пророков в своем отечестве, потому что восприняла меня всерьез она лишь после того, как Катерина заявила, что «тоже что-то подобное припоминает».
      - Я помню, что он показал жестами, что обязательно позвонит, - недоверчиво покачивала головой бабуля, - потом в своей обычной манере возвел очи долу, мол, что за человеческий хлам его окружает, и отбыл.
      - А я тебе говорю, что он встал на одну ногу, - упрямилась я, - раскинул руки, потом одной рукой три раза очертил круг, подпрыгнул и многозначительно посмотрел наверх. Ну ба, ну не будет Евгений Карлович просто так в такой момент прыгать на одной ноге. Он хотел передать нам что-то важное, что-то помимо телефонов искусствоведов, у которых можно узнать про художника Яичкина.
      - Это кошмар, - картинно заломила руки бабуля, - детка, в мое время люди подвергали себя опасности за что-то действительно стоящее: золотые украшения, бесценные произведения искусства мастеров с мировыми именами, редчайшие рукописи. А эта история меня удручает: сначала монструозный буфет, цена которому - шиш. Теперь еще автопортрет этого Яичкина, о котором даже Евгюша не знает. Куда катится мир? Смешно сказать, эти ненормальные добровольно взяли в заложники Евгения Карловича, и все ради чего - ради какого-то Яичкина…
      - Что плохого в Евгении Карловиче? - почему-то возмутилась Катерина.
      - Ничего плохого, он - бездна всяческих достоинств, - заулыбалась по-людоедски бабуля, - но через пару дней мы вполне можем назначать сумму, за которую, может быть, согласимся забрать Евгюшу домой.
      Тут бабуля была права как никогда. Пересчитать по пальцам все случаи, когда Евгения Карловича брали в заложники, невозможно. «Профессия у нас нервная», - говорит на это обычно бабуля. Как бы там ни было, Евгений Карлович умудрялся обобаять своих похитителей еще по дороге на место заключения, через несколько часов он добивался от них обещания не использовать в своей речи слова-паразиты, через пару дней меню Евгения Карловича значительно менялось в лучшую сторону, а еще через неделю мой новоявленный дедушка прививал этим грубым людям элементарные моральные нормы, достойные хорошо воспитанного человека. Десяти дней Евгению Карловичу хватало на то, чтобы завязать новые деловые и культурные связи, стать для своих похитителей лучшим другом, советчиком и доверенным лицом, встречу с которым они навсегда запомнят как поворотный момент в своей жизни.
      - Заболтает там всех до полусмерти, - припечатала бабуля, - не рады будут, что на свет появились.
      - Ты что, - замахала рукой я, лихорадочно ища, на что бы присесть на удивительно аскетичной Димкиной кухне, - единственное, почему я не впадаю в панику - это сознание, что рядом с Пашкой Евгений Карлович.
      - Так им и надо, - фыркнула Катерина, - а то подумайте - Яичкина им подавай…
      - Однако Евгений Карлович оставил нам послание, - не унималась я, - надо просто вдуматься в его смысл.
      - Нечего и вдумываться, - отмахнулась от меня бабуля, - он показывал: «Я позвоню».
      - Бабуль, - вспылила я, - Евгений Карлович часто прыгает на одной ноге?
      - Не очень, - кивнула она, подумав некоторое время.
      - Вот и я о том же. А он прыгал!
      - Допустим, - кивнула бабуля еще раз.
      - Это явно указывает на то, что он подавал нам знаки. И рукой он поводил пошире, чем люди обычно показывают, что они позвонят. Да и вообще, кто в наше время так показывает, что он позвонит?!
      - Все, детка, - спорить с бабулей может лишь закаленный в боях человек.
      - Я вот - всегда, никак не могу переучиться, - встряла Катерина, - если надо показать кому-то что я позвоню…
      - Братцы! - завопила я, - кнопочные телефоны прочно вошли в нашу жизнь уже лет 15 как минимум! Мы живем в эру мобильников! Все нормальные люди давно изображают, что позвонят, приложив воображаемую трубку к уху! Почему вы показываете жестами, что хотите позвонить, изображая дисковый телефон?
      - Мы не знаем, - отрезала бабуля, - так делают все. И, в случае, если не все, скажу тебе, дорогая, старая развалина Евгюша - уж точно.
      - А я вам скажу, - от возмущения я не стала тянуть, а в один миг выложила все свои козыри, - что Евгений Карлович хотел нам показать. Меня только возмущает, что до этого додумалась я одна. Сейчас я скажу…
      - Скажи-скажи, - издевательски скривилась Катерина.
      - И скажу! - бушевала я. - Евгений Карлович явно изображал двенадцатый аркан Таро - «Повешенный»!
      На кухне наступило неприятное молчание. Катерина усиленно соображала, что такое «аркан Таро», кто его куда повесил, и почему он 12-й, поскольку к мистике была равнодушна, и уж точно не увлекалась гаданиями на картах, к тому же, на таких странных, как Таро. Бабуля смотрела на меня с тревогой, поскольку вполне отчетливо представляла себе, что такое карты Таро, но считала их темой, недостойной упоминания в приличном обществе, к тому же, в связке с именем своего дражайшего супруга.
      - Изображал - что? - осторожно спросила Катерина, когда они с бабулей намолчались и насмотрелись на меня, в ожидании, что я махну рукой и скажу, что пошутила.
      - Моя дорогая внучка переутомилась, - фыркнула жестокая бабуля, обмахиваясь осеннее-летним каталогом палаток за 2002 год, заменяющим Димке кухонную скатерть. - Не вынесла свалившихся на нее несчастий. Да и то! Сначала ее заставили встать в 7 утра, а потом - разлучили с ейным мужиком аж на два дня.
      - Вот-вот, - покивала Катерина, - теперь она впала в темный мистицизм и морочит нам голову.
      - Да напрягите мозги, - взвилась я, - на что они вам иначе? Неужели вы не помните позу Евгения Карловича?
      - Помним лишь приблизительно, - нахмурилась бабуля, - с чего ты вообще взяла, что Евгюша бросился подавать нам тайные знаки?
      - Да это же очевидно! - взвилась я. Ненавижу, когда мне не верят.
      - Судя по всему, очевидно, но не всем, - надулась Катерина.
      - Поймите же, что нет в мире такого художника, которого бы не знал Евгений Карлович, - принялась я втолковывать им, как маленьким, - значит, он знает Яичкина, но предпочел скрыть этот факт.
      - Предположим, Галочка, об этом подумала не ты одна, - хмыкнула бабуля.
      - Но, по идее, ему незачем скрывать информацию про Яичкина, потому что нам надо отыскать его бесценный «Автопортрет», а он, не сомневаюсь, бесценный, раз бандиты по поводу него так разволновались. Евгений Карлович прекрасно понимал, что нам сейчас пригодится любая наводка, - продолжала я.
      - Так, - кивнула бабуля.
      - Значит, - обрадовалась, что меня хотя бы случают, я, - по идее, он должен был выложить нам все наводки на этого художника, вместе со всеми его «Автопортретами» и прочими шедеврами. Но он ничего не говорит. Что же взамен? Чем он может нам помочь? Он оставляет нам послание, что-то, указывающее нам направление, где искать Яичкина и содержимое буфета. Кто же виноват, что мы такие тупые?
      - Между тем, - проговорила бабуля очень ровно, так, словно через пять минут меня заберут санитары, - кроме неясных посланий, смысл которых уловила только ты, Евгюша оставил нам два телефона, по которым мы сможем узнать о нашем дорогом Яичкине. Тащи телефон, а я поставлю чай.
      Я сдалась перед грубой силой и понуро поплелась за телефоном. Хотя - легко сказать: «Тащи телефон». Это можно сделать, если ты а) знаешь, где он находится, б) хоть немного уверена, что он вообще есть в этой квартире. Насчет Димкиной квартиры ни в чем нельзя быть уверенными. Пока бабуля гремела чайником и пыталась выяснить, почему не включается Димкина плита (а не включалась она потому, что четыре дня назад Димка непонятно зачем варил на ней клейстер, тот убежал и еще не высох), я с опаской зашла в комнату и огляделась в поисках телефона.
      Через десять минут азарт поиска захватил меня целиком. Я выпотрошила коробку из-под холодильника, заглянула под матрас, служащий Димке скромной холостяцкой постелью, поковырялась в горе тарелок, сваленных в углу. Телефон нашелся в горшке с чахлым фикусом, агонизирующим на подоконнике уже полгода (подарок очередной Димкиной пассии, того периода, когда она еще была милой и хорошей).
      Бабуля, так и не победившая плиту, быстро натыкала на телефоне номер первого предполагаемого обожателя художника Яичкина.
      - Добрый день, - проворковала она в трубку, - Семен Александрыч, я так понимаю? Разрешите представиться, Марья Степановна… Да, та самая… Ох, ну что вы… Наслышана, наслышана о вас… Только, только положительные отзывы… Евгений Карлович уверял, что вы сможете нам помочь… Хотелось бы чуть подробней узнать о некоем художнике по фамилии Яичкин… Я подожду, благодарю вас, дорогой.
      - Свет в конце тоннеля, - громким шепотом сообщила бабуля, зажав трубку рукой, - щелкает клавиатурой и приговаривает, что фамилия ему знакома…
      - Я почти его люблю, - сообщила Катерина.
      - Не стоит, милая, - замахала руками бабуля, - голос у него, как у старого червивого гриба… И-и-и-и-и, да, Семен, дорогой, - снова заворковала бабуля, - как же так? Как же так? Нет, вы совершенно точно расслышали фамилию. Нет, не Яичин. И не Яицкий… В любом случае, я вам безмерно благодарна… Это было бы спасением… Буду ждать, всего вам доброго, хи-хи-хи, ха-ха-ха… До свидания. - Бабуля щелкнула кнопку «отбой» и задумчиво покрутила трубкой в руке. - Вот хреновина, - пробормотала она, - этот Семен предложил мне всех художников, в чьих фамилиях хоть с какой-нибудь стороны есть сочетание букв «я-и», так вот среди них не было ни одного Яичкина. Это, учитывая, что в расширенных каталогах русских художников можно встретить все существующие фамилии… Но, вполне вероятно, что у нашего Семена не все дома, зато, э-э-э-э… - она посмотрела в бумажку, оставленную Евгением Карловичем, - Василий окажется ценным парнем. Тем более что я его, кажется, зна-а-аю…
      Мечтательно напевая неприятный варварский мотивчик, бабуля натыкала второй номер и мучительно долго ждала, пока на другом конце поднимут трубку. Мы с Катериной извелись до невозможности, и обе чуть не схлопотали по инфаркту, когда трубку все-таки взяли.
      - Зямочка! - гаркнула в трубку бабуля, - родной! - ее собеседник взорвался нечленораздельными криками, - Зямочка, дорогой! - продолжала орать бабуля.
      Далее последовали несвязные совместные воспоминания бабули и неизвестного Зямочки. Нить разговора потерялась, упоминались какие-то цистерны (даже думать не хочу с чем), танцы (тоже не хочу иметь с ними ничего общего), высокая литература (сам черт ногу сломит, при чем тут она) и совсем уж невероятные общие знакомые, о которых я не хочу ничего ни знать, ни писать.
      Короче, Зямочка невероятно обрадовался бабулиному звонку. Он был готов тут же встретиться, отвезти ее куда угодно, дать взаймы сколько угодно денег, предоставить ей стол и дом, посодействовать в перепродаже кому угодно и чего угодно. Не мог он помочь нам только в одном: подсказать что-нибудь про художника Яичкина, про которого, казалось, не знал никто в целом мире.
      - Просто невероятно, - бушевала бабуля, зашвырнув телефон куда-то в угол кухни. - Эти бандиты совсем ненормальные! Поручить нам искать пропавшее полотно художника, про которого не знает даже Зямочка… Девочки, это совершенно нереально! Тут есть загвоздка, но я не представляю, в чем она.
      - Вот я и говорю, - я обвела кухню торжествующим взглядом, - единственная зацепка, которая у нас есть - тайное послание Евгения Карловича. Если даже я поняла, что он пытался нам что-то показать, ты, ба, непременно догадаешься, в чем тут дело! Просто не надо быть такими твердолобыми!
      Некоторое время бабуля с Катериной молчали, обдумывая мою пламенную речь. За окном вечерело, началась мокрая метель. Комья снега шмякались в стекло, и чем дольше я смотрела на улицу, тем навязчивей становилась мысль о том, как достала эта зима. Вот просто слов нет, как достала. Ноги вечно мокрые, с неба сыпется какая-то дрянь, на голове - черти что, потому что там то шапка, то капюшон, то в снегопад попадешь, сквозняки повсюду, небо серое, зимняя куртка уже настолько надоела, что выкинуть ее в окно хочется. Или хотя бы сдать в чистку. Перчатки к середине февраля уже частично потеряны, частично порваны, шарф свалялся, в шкафу есть четыре пары теплых зимних колготок: с небольшой дырочкой на пятке (парадно-выходные, считай - почти не надеванные), с большой дыркой на пятке (так сказать, повседневные), целые, но слишком холодные, и те, которые мне малы (тоже целые, пытаюсь натянуть их каждое утро, как альтернативу дырявым). Новые купить забываю, с другой стороны - ну к чему мне пять пар теплых колготок? Мрак. Скорей бы лето.
      - Хорошо, детка, - прервала бабуля мои размышления о течении времени и глубинной сути вещей, - с чего ты взяла, что Евгюша пустился изображать карты Таро?
      - Потому что это очевидно, - устало сказала я, - пошли к нам домой, я вам все докажу.
      - Я, кстати, давно хотела заметить, - подала голос Катерина, поднимаясь со своей газетки, - что-то мы засиделись. Не самое уютное место.
      Тут до меня дошло, что мы сидим в Димкиной квартире уже часа два. Кому-то это покажется невинным мероприятием, но я-то знала, что долгое пребывание под гостеприимным кровом нашего дорогого друга ведет к необратимым изменениям в психике. Катерина с ужасом заозиралась, словно только что поняла, куда ее закинула судьба. Бабуля с отвращением поморщилась.
      Через полторы минуты мы уже ехали в лифте вниз. Дверь мы просто захлопнули, а я на всякий случай прихватила Димкины ключи, чтобы не терять доступ к буфету. Для себя я уже твердо решила, что если мы выберемся из этой истории целыми и невредимыми, буфет стоит презентовать Димке. Уж очень вписывается в интерьер.
       Глава тринадцатая, в которой мы постигаем нелегкую науку сведения дебета с кредитом
      - Накопил дерьма, - подытожила бабуля полуторачасовой разбор архивов Евгения Карловича.
      Я хмуро глядела в третью по счету чашку кофе, Катерина валялась на кабинетной кушетке Евгения Карловича. Бабуля устроилась в могучем кресле у письменного стола, в сотый раз тасуя записные книжки своего новоиспеченного супруга.
      Как мне удалось убедить их в своей правоте - понятия не имею.
      Когда мы добрались от Димки ко мне, бабуля потребовала доказательств. Я принялась изображать позу, которую принял Евгений Карлович перед отбытием в заложники, а потом отыскала в интернете изображение двенадцатой карты Таро. Один в один. На бабулю с Катериной это произвело весьма посредственное впечатление. Никто не упал, сраженный моим актерским и сыщицким талантом, это уж точно.
      - Кто сказал, что Евгений Карлович до такой степени увлечен Таро? - упорствовала Катерина, когда на нашей с Пашкой кухне открылся совет в Филях. Я обложилась словарями символов и томами энциклопедий так, что пришлось подсунуть под задницу подушку, чтобы бабуле с Катериной был виден хотя бы мой нос.
      - Не скажи, дорогая, - задумчиво бормотала бабуля, - не далее как полтора месяца назад Евгюша пристраивал колоду карт Таро. Народ любит начало века, главное ему спеть про декаданс, оргии кокаинистов и спиритические кружки.
      - У него были карты Таро начала века? - ахнула я.
      - Ни фига, - хохотнула бабуля.
      - А что он тогда пристраивал?
      - Ну, какие-то карты у него, конечно, были, - заулыбалась бабуля, - но полная ерунда. Карты эти были произведены во Франции годах в 50-х. Потом один наш общий приятель заполучил их в числе хлама, который ему отослала его французская жена бандеролью на родину. Бандероль стояла у него лет десять, и тут он решил в ней поковыряться. Нашел эти карты и притащил к нам. Колода, и правда, выглядела внушительно - латинские буквы, пухлые красавицы в кудрях, а больше, детка, народу ничего и не нужно. Евгюша крутил, вертел эти карты, и через пару дней заявил приятелю, что ничего не обещает, но, кажется, они - идеальный товар для его нового магазина.
      Об этом магазине стоит рассказать подробней. Вообще-то его открытие было идеей внука Евгения Карловича, Левушки, того самого, за которого меня пытались выдать замуж, и с которым у нас впоследствии получилась неприятная история. Как бы там ни было, дела это прошлые, сейчас внук крепко взял в руки правление антикварными делами деда, предоставив ему возможность вплотную заняться живописью (об этом сомнительном увлечении Евгения Карловича я уже говорила).
      Около года назад Левушку осенила идея. Что люди ценят в антиквариате? Некоторых влечет цена, для них - массивная мебель с баснословно дорогой отделкой, драгоценности и, конечно, живопись. Кто-то ностальгирует, для них - игрушки, открытки, журналы, милые безделушки и, разумеется, живопись. Кто-то считает антиквариат стильным - для них шляпки, посуда, всевозможная рухлядь, которую можно повесить на стену, ну, и на закуску, живопись (порой - ничем не ценнее той самой рухляди). Но есть отдельная группа ценителей антиквариата - эти люди видят в старых (скажем прямо, термин «старые» они не жалуют, куда более им нравится «древние») вещах таинственные артефакты из темного прошлого. Так вот они - совершенно не охвачены московскими антикварами. Во многом, потому что московские антиквары - люди серьезные, да еще и снобы, вбобавок. Поскольку Левушка - человек совершенно несерьезный, к искусству относится не трепетно (подозреваю, насмотрелся в детстве на дедушкины картины), он твердо решил окучить любителей антикварной мистики.
      Под страдальческие стоны Евгения Карловича Левушка принялся собирать всякий мистический хлам. Афиши выступлений великих гипнотизеров начала ХХ века, отвратительного вида кольца с «мертвыми головами», стеклянные шары, на которых шарлатанки середины века гадали всяким лохам, таинственного вида склянки, полуграмотные трактаты, в которых сам черт ногу сломит (но в очень солидных переплетах), отвратительного вида статуэтки - Левушка не гнушался ни чем.
      Набрав достаточное количество хлама (простите, товара), Левушка снял крохотный магазинчик, затерянный где-то в переулках центра, задекорировал его драматическими портьерами, организовал таинственное освещение, понавешал по стенам гравюр с изображением анатомического театра, обозвал это предприятие «Эхо» и заключил трудовое соглашение с великолепного вида типом.
      Типа звали Натаном Андреичем, он, в прошлом второплановый актер, так и не покрывший свое имя славой, некоторое время перебивался на посту великого мага, чародея и целителя, но загремел под следствие и совершенно пал духом. Левушке он был как золота кусок. Живописный Натан Андреич, как только понял четкий рисунок роли и размер вознаграждения, тут же вышел из запоя, распушил свои седые вихры и нарядился в узкие черные вельветовые штаны, черную водолазку и длинный вязаный жилет со множеством карманов. На шею себе Натан Андреич повесил квадратные массивные очки на потемневшей серебряной цепочке (для солидности, поскольку Левушка утверждает, что зрение у Натана Андреича отменное), а на пальцы надел вычурные серебряные перстни с огромными камнями и драконами, что должно было подчеркивать его загадочность и таинственность.
      Натан Андреич в образе убивал наповал. Как только его выпустили в магазинчик, все признали, что в нем есть что-то мефистофелевское. С Натаном Андреичем было страшно заговорить - казалось еще немного, и он предложит купить у тебя бессмертную душу. Причем, разведет - как пить дать. В полумраке «Эха» глаза Натана Андреича таинственно сияли, Левушка плакал от умиления, слушая, как тот впаривает покупателям всякий хлам (извините, товар), сопровождая его чудовищных масштабов враньем. Правда, сказывался недостаток образовательной базы.
      Слушая, как Натан Андреич заливает очередному посетителю про арийцев, в античные времена жившие в таинственной Атлантиде и хранивших секрет Грааля, Левушка понял, что его священной корове нужна хотя бы нить повествования, на которую он сможет опираться. Поиски человека, который смог бы составлять красивые эзотерические описания для кофемолок и чайников столетней давности, длились долго и закончились большим сюрпризом. Составлять эти описания вызвался Евгений Карлович, и, как ни странно, увлекся. Отныне по пятницам Евгений Карлович запирался с Левушкой в своем кабинете и принимался генерировать историю.
       Приложение № 13. Список предметов и их историй, которые к ним придумал Евгений Карлович
       1. Медная сковорода на длинной ручке (продана, как любимый алхимический прибор Якова Брюса, в которой он и пытался сотворить эликсир вечной молодости в Сухаревской башне);
       2. Золотое обручальное колечко, начало XIX века (продано, как обручальное кольцо Дарьи Салтыковой (страшной Салтычихи), когда она тайно обвенчалась с Николаем Тютчевым, дедом великого поэта);
       3. Николаевская копейка с дырочкой (продана, как амулет Григория Распутина, который он по случайности забыл у одной из любовниц перед роковой ночью его убийства);
       4. Черный шелковый чулок, начало XX века (продан, как принадлежавший знаменитой француженке Жу-Жу, погибшей на Кузнецком мосту по неосторожности мальчишки-газетчика, который был найден задушенным этим чулком спустя двое суток после смерти красавицы);
       5. Совершенно нечитаемый лист пергамента, возраст которого Левушка даже не стал определять (продан, как один из немногих сохранившихся листов из библиотеки Ивана Грозного, которую хранили в подвалах НКВД, где ее благополучно и затопило).
       Глава тринадцатая, в которой мы постигаем нелегкую науку сведения дебета с кредитом (окончание)
      Именно Евгений Карлович подал идею впарить обычную серебряную ложку, как один из любимых приборов великого алхимика Иосифа Ковальски, потрясшего мир своими удивительными открытиями в середине XIX века. При том сей артефакт был сопровожден такой леденящей кровь историей, что когда ее рассказывал Натан Андреич, слабонервных рекомендовалось выводить из «Эха» на улицу.
      Так вот, о картах Таро, которые Евгений Карлович заполучил из французской бандероли.
      - Евгюша думал не долго, - подмигнула Катерине бабуля, - состарил эту колоду карт на 30 лет и посоветовал Андреичу рассказывать, что именно на этой колоде Мариенгоф нагадал Есенину гибель.
      - Мариенгоф гадал на картах? На картах Таро? - всполошилась я.
      - На картах Таро гадала девица Ленорман, - отрезала бабуля. - Ты же образованная девочка, как не стыдно. К моменту гибели Есенина Мариенгоф уже был женат, имел детей, с ужасом вспоминал безумства юности, а мистикой никогда не увлекался из-за практичности натуры. Но не отказывать же из-за этого приятелю, - бабуля хохотнула. - В результате колода ушла на ура.
      После этой фантастической, высшей мошеннической пробы истории мы с Катериной призадумались. Надо заметить, что моя бабуля всегда обожала подобные мероприятия, но та бездна, в которую она толкнула Евгения Карловича, став его законной супругой, меня потрясла. Представить себе нашего почтенного антиквара, заслуженного искусствоведа, впаривающего колоду потрепанных карт, сопровождая ее подобной глупейшей историей, было трудно. Правда, терзалась подобным образом я одна. Катерина, судя по всему, прониклась к нашей старой гвардии простым человеческим уважением и уже проводила мысленную ревизию своего старья, в надежде пихнуть его в левушкином «Эхе». Бабуля наслаждалась произведенным эффектом.
      - То есть, Евгений Карлович недавно работал с картами Таро? - сдержанно уточнила я после некоторого молчания.
      - В опасной близости, - засвидетельствовала бабуля.
      - Тем более, это подтверждает мою идею, - вздохнула я из-за своих энциклопедий, - Евгений Карлович оставил нам зашифрованное послание. Использование в этом случае 12 аркана Таро - очевидный ход. 12 аркан, так называемый «Повешенный», означает неизбежную жертву, временные затруднения, наименьшее зло и вынужденную рокировку, когда игрок, стремясь спасти серьезную фигуру, подставляет под удар пешку.
      - Детка, ты хочешь сказать, что Евгюша назвал себя пешкой, а в более существенные фигуры вывел нас? - бабуля пошарила на столе, отыскала свой ядреный Казбек и с наслаждением закурила.
      - А, по-моему, перегрелась ты, - фыркнула Катерина, - попроще чего-нибудь придумать не могла?
      - Ты просто не понимаешь! - разволновалась я, - ты представь, что всю жизнь имеешь дело с символами, иносказанием в искусстве, мифологией, сложными цепочками ассоциаций, шарадами от великих мастеров, и прочей эквилибристикой, которая и составляет смысл работы искусствоведа. А теперь, представь, что тебе надо срочно оставить сообщение, причем, на ходу зашифровать его таким образом, чтобы о его сути догадались только мы. Он дает нам по крайней мере три наводки. Первая - 12 аркан Таро - тут и цифра, и смысл его действий, ведь в заложники он отправляется добровольно.
      - Скажу, - заметила бабуля, - что мне показалось, будто Евгюша прямо-таки набивался в заложники.
      - Тем более! - обрадовалась я, - второе послание - это круг, который он очертил рукой - эту загадку тоже следует разгадать, вероятно, она напрямую связана с первой, заключенной в Таро. А третья подсказка - это число кругов - три.
      - Хм, - задумчиво проговорила бабуля, - детка, может быть, я старая дура, но в твоих словах есть что-то похожее на смысл.
      - Благодарю, - сдержанно кивнула я.
      - Отстань, - отмахнулась от меня бабуля, - ты же сама знаешь, как Евгюша ведет свои записи - на каждый месяц у него отдельная тетрадь, в которую он с маниакальным упорством записывает все, что происходит с его делом.
      - А компьютер? - поинтересовалась Катерина.
      - Ха, - бабуля выпустила в потолок одно за одним три великолепных колечка дыма. - Ха-ха, - добавила она, подумав немного.
      - Понятно, - пожала плечами Катерина, - почему-то я так и подумала.
      - Итого двенадцать тетрадей, - пробормотала я, - тогда три круга, которые очертил Евгений Карлович, могут означать третий месяц, то есть третью тетрадь!
      - Рада, - раздавила бычок в пепельнице бабуля, - рада, что моя дорогая внучка так хорошо соображает.
      На сим мы решили перебраться домой к Евгению Карловичу и прояснить мои догадки на деле. Почему-то нам представлялось, что, как только в наших руках окажется мартовская тетрадь с его записями, смысл его таинственного послания раскроется как на ладони. На деле же мы по уши увязли в скучнейших описаниях и инвентарных номерах. Близилась ночь, невероятно хотелось спать, кофе уже ни на кого не действовал, а Евгений Карлович открывался мне с новой, демонической стороны.
      - «6 марта. Инвентарный номер 234546, ручка дверная. Латунь, перламутровая инкрустация, конец XIX века, штучная работа, интересная гравировка», - с чувством продекламировала бабуля, - как меня угораздило выскочить замуж за такого невероятного педанта?
      - Он сделал тебе предложение, и ты согласилась, - посчитала своим долгом напомнить я.
      - Благодарю, детка, - бабуля водрузила на свой благородный профиль очки в тонкой оправе и снова погрузилась в изучение мартовской тетради. - Это невыносимо, - через некоторое время бабуля подняла голову и измождено потерла переносицу, - я проштудировала 70 страниц убористым евгюшиным почерком, а впереди еще 180.
      - Я вот думаю, - проговорила я медленно, - может быть нам нужна не мартовская тетрадь…
      - Нам нужна не мартовская тетрадь? - вяло поинтересовалась Катерина с кушетки.
      - Нам нужна не мартовская тетрадь?! - вскричала бабуля, срывая с носа очки, - я прочитала эту муть почти наполовину! Подожди, детка, а, может, ты и права…
      - Я вот и думаю… - начала я.
      - Черт, с чего мы взяли, что, размахивая руками, Евгюша пытался показать нам месяцы? - перебила меня бабуля, - он эти записи от царя Гороха ведет, на каждый год по 12 тетрадей!
      - Я вот сразу подумала, что когда Евгений Карлович руками круги описывал, это все очень похоже на годы было, - с достоинством вставила Катерина.
      - А что же ты об этом раньше не сказала? - взвилась я.
      - Забыла, - Катерина внимательно прислушалась к своим внутренним ощущениям, - а потом вы меня авторитетом задавили.
      - Да ты! - начала я.
      - Спокойно, девочки, - примирительно вскинула руки бабуля, - не хватало нам только подраться, и до утра кататься по ковру, выясняя на кулаках, кто что забыл и почему. Двигаемся по двум направлениям - вы с Катенькой отрабатываете версию, что нужная нам информация в декабрьской, двенадцатой тетради трехлетней давности. Я - продолжаю долбить мартовскую тетрадь этого года.
      И мы продолжили. Совершенно безрезультатно. Больше нечего добавить, кроме того, что Евгений Карлович невыразимый, безграничный, просто нечеловеческий зануда.
       Глава четырнадцатая, в которой Катерина готовит, а я делаю большое открытие
      На следующий день настроение у всех было подавленное.
      Спать мы отправились около пяти утра. Никто не выразил желания провести ночь в гостиной, сплошь увешанной картинами Евгения Карловича, а потому мы с Катериной устроились в его кабинете. Бабуля, заговорщицки мне подмигнув, отправилась в спальню.
      - Буду, девочки, осваивать супружеское ложе, - заявила она, - на новом месте, как говорится, приснись километровая книга приходов-расходов с подробными описаниями и инвентарными номерами невесте, - и хлопнула дверью.
      Мы с Катериной свили себе гнездо под огромным письменным столом Евгения Карловича и только собрались отходить ко сну, как от Пашки пришла смска, разумеется, латиницей, как он любит. «Razmestilis v kakom-to pansionate, 4uvstvuju sebja kak v otpuske, kormajt ot puza, vstal poranshe. O4en tebja lublu I sku4aju, ohranniky - prikolnie rebjata, no mobilnik sej4as otberut».
      Птицей я полетела к бабуле, долго переводила ей невразумительную Пашкину латиницу и рыдала. Потом пришла сонная Катерина и сказала, что если мы не заткнемся, она вызовет милицию.
      Бабуля заговорщицким тоном сообщила, что обнаружила у кровати Евгения Карловича коробку шоколадных конфет, Катерина в момент подобрела и слопала половину. Все это время мы пытались дозвониться до Пашки, чтобы он рассказал, как ему живется, как спалось, не обижают ли его охранники, хорошо ли он покушал, ну и еще тысячу важных вещей. Потом мы пытались дозвониться до Евгения Карловича, чтобы он объяснил смысл своего странного послания, но его и мобильник был уже отключен. Димке мы звонить не стали, во-первых, потому что Димка устроится с комфортом в любой пещере и ест он абсолютно все что угодно, а во-вторых, никакой ценной информацией про Яичкина он не обладает.
      По своим комнатам расходились мы обожравшиеся шоколадных конфет, слегка успокоенные, но озадаченные. Эти, значит, сидят в каком-то пансионате, а мы тут головы кладем на алтарь служения великому искусству. Противно. Окинув ненавидящим взглядом стопку учетных тетрадей Евгения Карловича, мы с Катериной залезли под стол и моментально заснули.
      Встали мы полвторого и выползли на кухню. Там восседала бабуля, замотанная в бордовый атласный халат Евгения Карловича, и с ненавистью читала мартовскую тетрадь. Рядом с ней валялась декабрьская тетрадь трехлетней давности. Судя по страдальческому бабулиному виду, и по тому, как тут было накурено, припадала к живительному источнику бухгалтерии Евгения Карловича она довольно долго.
      - Бабуль, - робко начала я.
      - Стой, - вскинула руку бабуля, - сейчас я дочитаю эту нудятину, выкину окурки, помою пепельницу и убью себя.
      - Я вот думаю, - снова начала я, но бабуля остановила меня тем же жестом.
      - Поначалу мне показалось, что забрезжил неясный проблеск надежды, - начала она задумчиво, - я наткнулась на упоминание о некоем Яикином. Я долго убеждала себя, что это не Яикин, а Яичкин в интерпретации евгюшиной каллиграфии, но ни фига.
      - Марья Степановна, - робко начала Катерина, - не надо убивать себя.
      - Ты думаешь? - вскинула бровь бабуля. - Вероятно ты права… Давайте, готовьте завтрак. Но для начала оцените, чем питается ваш дорогой Евгений Карлович.
      Катерина распахнула гигантский холодильник, занимавший половину стерильной кухни моего дорогого нового дедушки, и драматически огласила весь список:
      - Морковка, салат из морской капусты, обезжиренный йогурт, овощной сок, перепелиные яйца, оливковое масло, консервированные помидоры, нарезанные кусочками, базилик в вакуумной упаковке.
      - Ну просто неприличный разгул здорового образа жизни, - выплюнула бабуля, - не хватает только сельдерея, они его обычно обожают.
      - Кто? - поинтересовалась я.
      - Бегуны, - с отвращением буркнула бабуля и снова погрузилась в чтение.
       Приложение № 14. Краткое описание бегунов в исполнении моей бабули
       «Бегуны», детка, или, если выражаться точнее, презренные клистирники - это страшные люди. Всю жизнь они пили, курили, черти чем занимались, никогда не соблюдали режим и килограммами пожирали сало. Когда эти люди стали старыми, они зверски полюбили ходить по врачам, и врачи наврали им, что, видите ли, это старичье начнет себя лучше чувствовать, если станет придерживаться здорового образа жизни. Придешь к такому, соберешься по-человечески посидеть, а он вскакивает из-за стола каждые пятнадцать минут, чтобы померить давление, а за столом пьет только компот. И вот ты сидишь перед ним и слушаешь, как он сегодня совершил пробежку, какую он ест полезную пищу, всякие там зерновые злаки, и насколько он при этом себя замечательно чувствует. Прерывается бегун, только если ему надо зайтись в приступе кашля, который у него почему-то не прошел, хоть тот и бросил курить. Самые отвратительные экземпляры пытаются обратить тебя в свою веру, начинают хватать тебя за физиономию, говорить, что этот серый цвет лица от поздних просыпаний, и что тебе надо обязательно очистить свою печень.
       Глава четырнадцатая, в которой Катерина готовит, а я делаю большое открытие (окончание)
      По сравнению с прочими бегунами, Евгения Карловича извиняло лишь то, что здоровый образ жизни был у него в крови. Особенно тяжело было смотреть, как наш бравый старикан переносит похмелье. В тот момент, когда все со стонами пьют аспирин и безвольно валяются на диване, Евгений Карлович умудряется уже с утра сделать зарядку, принять контрастный душ, съесть апельсин, и пугает всех страдальцев отжиманиями в коридоре.
      - Кстати, - проговорила Катерина, вывалив весь набор продуктов Евгения Карловича на разделочный стол, - сельдерей там тоже есть. Но, можно, я не буду его доставать? На редкость противно пахнет.
      Никто не возражал. Мы с Катериной принялись варганить завтрак, а бабуля рассуждала вслух, задумчиво хрустя сухим зерновым хлебцем, обнаруженным нами с Катериной в кухонном шкафчике. Также там нашлись: коричневый рис, мюсли всех мастей и видов, овсянка, каша из четырех злаков, шесть видов зеленого чая, кофе в зернах («Я знала, что он не безнадежен!», - вскричала бабуля, и сникла, когда мы поставили перед ней фруктозу).
      - Я думаю, не ошиблись ли мы с пониманием евгюшиного послания, - бормотала бабуля, - не мог он умышленно обречь нас на чтение этой мути. О Евгюше можно сказать все, что угодно, но в нем нет ни капли жестокости.
      - Давайте рассуждать по новой, - пожала плечами я, потерянно ковыряясь в припасах Евгения Карловича, - 12-й аркан, три круга. Как это можно понять еще?
      - Да отстань ты со своими картами Таро! - вспылила бабуля, - я всегда учила тебя мыслить шире! Вот и давай. Евгюша скачет на одной ноге, закатывает глаза и беспорядочно машет руками. Что это может значить?
      - Ему в ботинок попал камешек, - бодро выпалила Катерина, шарившая по шкафам в поисках сковороды.
      - Ты гений, Катенька, - развеселилась бабуля, - почему бы и нет?
      Катерина грохнула на плиту чудом найденную сковороду и они с бабулей принялись смеяться как ненормальные. Я возмущенно кромсала морковку. На меня не обращали никакого внимания и продолжали хохотать. Я подождала, пока смех сошел на нет, и вежливо проговорила:
      - Я рада, что меня окружают такие веселые люди…
      Это развеселило их еще больше. Катерина села на пол и принялась трястись от хохота, бабуля откинулась на спинку стула и смеялась так, что страшно за нее делалось. Я успела раскалить сковороду, залить ее оливковым маслом, пока бабуля с Катериной хоть чуть-чуть успокоились.
      - Призовите на помощь логику, - начала я, - ну что еще может быть зашифровано в абсолютно ясном послании?
      - Честно говоря, не знаю, - проговорила бабуля и снова припала к мартовской тетради.
      Катерина взглянула на мою стряпню:
      - Выглядит удивительно мерзко.
      - Спасибо, - поклонилась я, - если ты сможешь сварганить что-то более аппетитное из морковки, консервированных помидоров и перепелиных яиц - вперед, покажи нам свое мастерство. Хочу также напомнить, что дураку полработы не показывают.
      - Ирония тут не уместна, - заявила Катерина, - в холодильнике еще прорва всяких продуктов.
      - Морская капуста? - ухмыльнулась я.
      - Ну, хотя бы, - Катерина отодвинула меня от плиты, - сиди, и смотри, как работает настоящий профессионал.
      Я потихоньку пристроилась рядом с бабулей и углубилась в декабрьскую тетрадь трехлетней давности. Катеринины кулинарные таланты - это предмет отдельного разговора. Вообще-то она терпеть не может готовить. Ненавидит и не умеет. Эта женщина может часами гладить белье, стирать или мыть полы, но готовка вызывает у нее жесточайшую мигрень. Питается Катерина в основном полуфабрикатами и салатами из ближайшей кулинарии. Получается вполне недурно. А, учитывая, что на свете еще существует колбаса, сыр и сосиски, Катерине можно только позавидовать. Но иногда на нее снисходит гастрономическое вдохновение, и тогда Катерина превращается в настоящего кухонного маньяка. Она плотно встает у плиты и много часов варганит что-нибудь восхитительное. Шинкует, взбивает, бланширует (понятия не имею, что это такое) и под завязку пассирует (вот об этом я имею смутное представление). Потом все это она энергично смешивает, основательно тушит, запекает, томит, режет на фигурные ломтики и смазывает начинкой. В результате получается полтарелки кое-чего, очень странного вида, крайне невразумительного запаха и совершенно непонятного назначения. Неделю Катерина носится с этим «кое-чем» как с писаной торбой (пытается угостить им гостей, съедает пару ложек сама, перекладывает из тарелки в тарелку). Затем остатки «кое-чего» выбрасываются в унитаз, а кухне объявляется бойкот еще на полгода.
      Судя по всему, на Катерину накатил очередной кулинарный приступ. Одним глазом я скользила по бисерным, убористым строчкам («23 декабря. Инвентарный номер 2340573. Плакат «Ударницы заводов и совхозов вступайте в ряды ВКП(б)», 1932 год, Кулагина Валентина, отличное состояние, хранился в папке»), а другим наблюдала за Катериной. В одной кастрюльке у нее выкипал рис, в другой - пригорали остатки помидоров, на сковороде жарилась морская капуста, а сама Катерина уже две минуты силилась разбить последнее яйцо. Еще через пару минут сила и опыт победили перепелов, яйца (почти без скорлупы) оказались на капусте, туда же полетели помидоры… Я смущенно отвела глаза. Наблюдать за развитием событий было просто неловко.
      - Как она напоминает мне меня в молодости, - растроганно прошептала бабуля, - не бледней так, не графья, завтракать поедем в кафе.
      - Валькирия, - потрясенно бормотала я, наблюдая, как Катерина отскребает остатки риса от плиты фарфоровым блюдечком.
      - Почти готово, - приговаривала она, скрываясь в лиловом чаду, - еще немного… Потерпите.
      - Да кто уж тут утерпит, - с опаской пробормотала бабуля. Катерина отдирала от сковороды странную буро-зеленую жижу и раскладывала по тарелкам. - Невероятно хочется кофе! - громким, насквозь фальшивым голосом воскликнула бабуля и подскочила к кофеварке.
      Через секунду я поняла ее тонкий расчет: Катерина шваркнула передо мной тарелку со своей невообразимой стряпней и умильно уставилась на меня, подперев голову рукой. Судя по всему, она ожидала, что я моментально наброшусь на это странное блюдо и начну жадно пожирать его, давясь, и посыпая все вокруг крошками. Коварная бабуля колдовала над кофеваркой.
      Я отвела глаза. Путей к отступлению не было. Вернее, почти не было. Оставалась еще декабрьская тетрадь Евгения Карловича, восхитительная занудень, потрясающая канцелярская тягомотина. Я тут же нырнула в антикварную бухгалтерию трехлетней давности и сделала вид, что невероятно увлечена.
      - Не хочешь есть, так и скажи, - принялась возмущаться Катерина.
      - Подожди, - отмахнулась я, - Катька, кажется, я кое-что нашла.
      - Да ну тебя совсем, - Катерина приготовилась всерьез обидеться, - между прочим, я попробовала, получилось очень даже вкусно. И только ты изображаешь черти что, как будто я собираюсь тебя отравить. Это, между прочим, японская кухня, это изысканно!
      - Катька, - я схватила ее тарелку и зашвырнула в раковину. - Катька, дорогая, я нашла кое-что! Понимаешь?
      - Что ты нашла? - изумилась Катерина, потрясенная моим вероломством.
      Я ткнула ее носом в свою тетрадь. На первой, пустой странице, на которую и в голову никому не пришло взглянуть, в правом верхнем углу было написано безумной, прыгающей рукой:
      «Автопортрет». Семен Александрович Безбородько. 8-900-908-0000.
      Дробной рысью бабуля подбежала к нам, оценила мою находку и победно исполнила страстный, зажигательный танец.
       Глава пятнадцатая, в которой я вывожу типологию бород, а потом все бегут с препятствиями
      - Это большой соблазн, - Семен Александрович замолчал, мялся некоторое время, а потом попросил сигарету. Мучительно долго терзал зажигалку, нервно закурил, поперхнулся и тут же замахал рукой, разгоняя дым - видимо, курильщик он еще тот. - Поверьте, я боролся с этим как мог, единственным человеком, к которому я обратился по этому делу, был Евгений Карлович. Он отговорил меня заниматься подобными вещами, а теперь… А теперь появились вы, - слабым голосом продолжал «тот еще курильщик», - и я не знаю, что мне делать.
      Ну и золотая же голова, должна я сказать, у нашего Евгения Карловича!
      До того, как поставить уважаемого и, не сомневаюсь, безупречного во всех отношениях Семена Александровича в такое безвыходное положение, мы долго обнимались. После моей находки все встало на свои места. Очевидно, что, описывая руками круги, Евгений Карлович имел в виду годы (а именно - 12 тетрадей трехлетней давности). Несомненно, что 12-й аркан Таро «Повешенный» указывал на 12-ую тетрадь в этой стопке, где я, собственно, и нашла запись про «Автопортрет» и нашего нового знакомца Семена Александровича.
      Но какой компьютер надо иметь вместо головы, чтобы вспомнить, что три года назад, в декабре, ты получил информацию о художнике Яичкине и его «Автопортрете», в момент зашифровать все это в единое послание и умудриться выдать его жестами, да так, что мы поняли! Сколько информации наш бодрый искусствовед держит в голове, чтобы в момент вспомнить телефон Семена Александровича, и дать его нам!
      - Твой муж - гений! - торжественно объявила я бабуле.
      - Ха, - отмахнулась от меня бабуля, - оставь свою оперетту. Мы почти сутки просидели на заднице! Я невероятно хочу чем-нибудь заняться.
      Но заниматься пришлось снова телефонными звонками. Семен Александрович был крайне подозрителен и краток. Когда мы сообщили ему, что хотим узнать судьбу «Автопортрета», он замолчал на полминуты. Мы с Катериной томились и маялись, а из динамиков громкой связи слышалось только шипение и вздохи.
      - Семен, дорогой, я вас слушаю, - светски напевала бабуля, но тот лишь пыхтел и молчал.
      - Семен, вы пугаете меня, - насколько я знала бабулю, после этих слов она обычно переходила к угрозам. Но, к счастью для господина Безбородько, угроз он дожидаться не стал.
      - Это очень щекотливое дело, - осторожно начал Семен Александрович. - Вы точно уверены, что вам нужен «Автопортрет»?
      - Безусловно, - пророкотала бабуля.
      - Евгений Карлович отказался участвовать в этом деле.
      - Дорогой, - озверела бабуля, - в данный момент вы имеете дело не с ним, а со мной. Искренне советую вам перейти от вводной части к основной. Мы всецело зависим от вас, - добавила она помягче.
      - Нам надо встретиться, - выговорил Семен после новой паузы, - разговор будет долгим, и, поверьте, он совсем не телефонный.
      Продолжить наш нетелефонный разговор дорогой Безбородько предложил у него в конторе. Через час мы были на Большой Бронной в крохотном кабинетике на первом этаже небольшого жилого особняка. Семен Александрович встретил нас лично, и сообщил, что час назад отпустил помощника.
      Первое впечатление от таинственного хранителя информации об «Автопортрете» было ошеломляющим. Понять причины, по которым человек по имени Семен Александрович Безбородько обзавелся такой буйной волосатостью на своем лице было непросто. Судя по всему, этот тип тяготился своей фамилией, а потому отрастил такой впечатляющий веник, что дурно становилось. При том его борода жила совершенно отдельно от своего хозяина. Она находилась в постоянном движении, шевелилась, переливалась, ее хозяин запускал в нее руки, поглаживал, теребил, а пару раз даже яростно дернул. Больше во внешности Семена Александровича ничего примечательного не было, хотя, должна сказать, что и его огромной бородищи вполне достаточно. Одевался он довольно скромно, золотыми перстнями не увлекался, не курил трубку, склонностью к пышным галстукам не отличался (впрочем, кто его знает, под такую бороду он мог бы намотать этих самых галстуков штук двадцать).
      Так что сказать что-нибудь путное о личности Семена Александровича было сложно. Поверьте, я не стремлюсь показаться большим знатоком человеческих душ (а, тем более, бород), но обычная борода может рассказать о своем владельце многое. Эспаньолку заводит романтический тип, желающий выглядеть мужественно и лихо, шкиперскую бородку отращивает противник официоза и ценитель тихих семейных ценностей, буйную бороду лопатой предпочитает человек, уставший от условностей и стремящийся к самопознанию. Вся эта информация, прочитанная мною в «Современной женщине» пару месяцев назад (статью, кажется, писала Машка, надо поинтересоваться, на чем она основывалась), ничего не открывала о загадочной и темной личности мужчины, решившегося завести на своем лице такое. Короче, Семен Александрович остался для меня загадкой. Утешить себя я могу лишь тем, что это далеко не первый человек, оставшийся для меня загадкой, и уж точно не последний.
      Кабинет загадочного мужчины с бородой был темным и дорогим. Эта дороговизна буквально кричала о себе. Не вульгарный новодел, а старая, проверенная дороговизна, не теряющая своей ценности десятилетиями. Картины, массивные шкафы, антикварный письменный стол и сотни кожаных корешков книг. Все это утопало в благородном полумраке, окна, лишенные банальных жалюзи, оплыли аристократической золотистой драпировкой. Под потолком, пристроившись между массивными элементами внушительной лепнины, позвякивала совсем неуместная в таком маленьком помещении хрустальная люстра.
      Семен Александрович вместе со своей невероятной бородой восседал за своим столом, бабуля вольготно раскинулась в кресле напротив него. Мы с Катериной пристроились на странном мебельном монстре с тяжелыми, коваными ногами, погребенные под нашей зимней одеждой: мой пуховик, Катеринина шуба, бабулино манто из стриженой норки, а также бесчисленные шарфы, варежки и шапки. Пока мы барахтались под всей этой кучей, стараясь удержать нашу одежду и не свалиться самим, бабуля с Безбородько вели светскую беседу. Вяло прошлись по погоде (в городе опять приключилась метель, когда же это наконец кончится, комья снега шмякали в окно, а ветер завывал как в фильмах ужасов), галопом пронеслись по политической обстановке, помянули цены на рубины (взрослые же люди, ну сколько можно) и бабуля вежливо замолчала. Тогда-то Семен Александрович и принялся исполнять свой трюк с сигаретой.
      - Это очень, очень опасное дело.
      - Мой дорогой, - осторожно начала бабуля, - мы в этом опасном деле уже по жопу, так что давайте ближе к теме. Хотя, - она театрально вскинула глаза к потолку, - хотя… нам надо подумать. Нам ведь надо подумать, девочки? - обернулась она к нам.
      - И-и-и-и, - сказала я, придерживая упавший в шестой раз шарф. Яростно, вполголоса, я ругала его «пиндосом» и «дьявольским отродьем». И падал-то он по-гадскому - легко касался кончиком пола и начинал предательски змеиться под кушетку, а наклонишься поднимать - сразу упадет что-нибудь другое.
      - Да, - сказала Катерина, пхнув меня в бок. Я тут же уронила варежку.
      - Где у вас можно посовещаться? - поинтересовалась бабуля.
      - Только там, - мотнул своим веником в сторону выхода Семен Александрович, - если все действительно так серьезно.
      - Вы очень убедительны в желании отговорить нас иметь с вами дело, - сурово отрезала бабуля, встала с кресла и направилась к выходу. Мы побрели за ней.
      За дверью кабинета дорогого Безбородько было зябко, повсюду гуляли сквозняки. Высокие своды, длинные лестницы, витые перила и огромные окна.
      - На фиг мы сюда притащились? - прошипела я, силясь удержать все наши шубы, когда мы поднялись на пролет выше.
      - Детка, - наставительно сказала бабуля, закуривая, и стряхивая пепел в очень удачно подвернувшийся фикус, - у нас хитрая стратегия. Парню невероятно хочется все нам выложить, он почти три года уговаривает себя не лезть в это дело, - ее слова гулко метались между высокими сводами подъезда. - Но его очень просто спугнуть. Наседать на него, мне кажется, бесполезно, потому что он сам безумно хочет во все это влезть. Через пару минут клиент будет совершенно готов, и мы возьмем его тепленьким.
      - То есть, ждать осталось две минуты, - для проформы поинтересовалась я.
      - Да, - коротко кивнула бабуля, растирая свой бычок в фикусе.
      Я вздохнула, села на ступеньку, тяжело привалила рядом наши шубы и пригорюнилась.
      - Вечно нас куда-то несет, в такую погоду дома надо сидеть, - бормотала я, - бедный мой Пашечка, бедный Евгений Карлович, Димке тоже не за что досталось, бед…
      Список пострадавших от этой истории у меня был длинный, но кто еще у нас бедный, мне озвучить не удалось, потому что в тот миг на мою физиономию хлопнулась цепкая рука бабули - с размаху она зажала мне рот и зашипела прямо в ухо:
      - Заткнись и смотри вниз!
      Забулькав что-то невразумительное, я уставилась туда, куда указывал бабулин палец. А указывал он на дверь конторы Семена Александровича. Дверь эта была приоткрыта, и в нее преспокойно входил странный тип весьма непримечательной наружности. Такой серый и незаметный, что поставь его рядом со стеной - сольется.
      - Ты сдурела? - яростно прошипела я, высвободившись из бабулиного захвата, - совсем с ума сошла? - приложила она меня мощно, все-таки рука у бабули тяжелая, это не только мое мнение.
      - Молчи, детка, - проговорила бабуля, - Катенька, не бледней так, все образуется.
      Белая, как полотно, Катерина стояла, вжавшись в стену.
      - Да что с вами обеими? - зашептала я.
      - Ненавижу, когда Марья Степановна делает такое лицо, - выдохнула Катерина, хватаясь за сердце, - все очень плохо?
      - Посмотрим, - бормотала бабуля, отступая мелкими шажками за выступ стены, и увлекая нас за собой. - Стоим и не шевелимся.
      - Не нравится мне все это… - начала я, и вдруг, один за одним, раздались отвратительные чмокающие звуки - всего три. Катерина застыла, прижав руку к сердцу, вытаращив глаза и кусая губы. Бабуля вытянулась, как струна. Я зажмурилась, силясь удержать на весу нашу зимнюю одежду. Спустя пару секунд на пороге появился тот самый непримечательный тип - джинсы, серая куртка, короткая стрижка, не высокий, не низкий, не урод, не раскрасавец, не старый, не молодой - вообще никакой. Вышел, застегнул куртку и пошел себе, насвистывая, вниз по лестнице к выходу из подъезда.
      - Такого просто не может быть, - прорычала бабуля, как только за типом захлопнулась входная дверь, и большими прыжками понеслась к конторе Семена Александровича.
      - Я туда не пойду, - дрожащим голосом проговорила я, умоляюще уставившись на Катерину, - каждый раз, когда мы заходим в такие места, там оказывается что-нибудь ужасное.
      - У меня сейчас сердце разорвется, - простонала Катерина, - вот так - р-р-раз, и разорвется…
      Тем временем бабуля бодро скрылась в конторе Безбородько.
      - Или я сейчас просто сдохну, - бесцветным голосом сказала Катерина.
      - Заткнись, - прошипела я.
      - Дура, - дрожащим голосом проговорила Катерина.
      - Тоже мне, умная, - подвывала я. Судя по всему, от переживаний у нас началось неконтролируемое сквернословие, потому что еще секунд двадцать мы в усиленном режиме крыли друг друга на чем свет стоит.
      Тут дверь конторы Семена Александровича распахнулась. Мы замерли за своим выступом. На пороге появилась бабуля. Судя по ее лицу, ничего хорошего, радостного или красивого она не увидела. Скорее напротив.
      - Девочки, - проговорила бабуля, - не поверите, этот мерзкий тип взял, и убил нашего Семена Александровича.
      - С-совсем? - выдавила я из себя.
      - Совсем, - отрезала бабуля, - я не понимаю, на фиг он это сделал. Но он сейчас уйдет, я видела его в окно. И, знаете, девочки, думаю… - это она нам уже кинула через плечо, резво скача по лестнице вниз, - его надо догнать!
      Бабуля соскочила с последней ступеньки, рванула на себя дверь. Некоторое время мы с Катериной смотрели друг на друга, а потом коротко пробежались до входной двери, вывалились в пронизывающую февральскую метель и побежали за бабулей.
      Ну, прямо скажем, бегать по московским зимним тротуарам - не самое привлекательное занятие. Если при этом вы не одеты должным образом, мероприятие становится еще более сомнительным. Но если ко всему прочему, у вас в руках еще и ворох зимней одежды, а бегаете вы за убийцей, только что хладнокровно расправившимся с довольно симпатичным, хоть и не в меру бородатым человеком, история начинает приобретать какие-то гротескные формы. Но мы старательно бежали. Поскальзывались, спотыкались, налетали на прохожих, но честно старались не потерять из вида бабулю. Какое там! Развивая спринтерскую скорость, бабуля выскочила на Спиридоновку и понеслась, юрко лавируя в толпе. Мы почти потеряли ее. Но бежали. Изо всех сил.
      - Т-ты… видишь… его? - прохрипела задыхающаяся Катерина, чудом уворачиваясь от тихого старичка с авоськой.
      - Кажется… нет, - отвечала я ей, жонглируя нашей зимней одеждой, на секунду падая в крепкие объятия благообразной тети в зеленом пальто, - но… это ничего… бабулю я тоже… не вижу…
      Катерина зацепила краем глаза меня, оценила нечеловеческие мучения, которые я испытываю, и рывком выдернула из моей кучи свою шубу.
      - Спасибо… дорогая, - выдохнула я, - я чуть не грохнулась…
      Катерина хотела ответить что-нибудь, но решила не тратить на меня свои драгоценные силы.
      Скажем прямо, рассказывать о той пробежке было куда проще, чем в ней участвовать. По правде, мы с Катериной никогда не пытались позиционировать себя, как бегунов, достойных хоть какого-нибудь упоминания где бы то ни было. Поэтому, не сомневаюсь, «бегущие мы» являли собой зрелище, по своей силе превосходящее «Фауста» Гете на несколько порядков. Это была картина истинного мужества и самоотверженности, вступивших в неравный бой с телесной распущенностью и маргинальными замашками. Если бы при этом мы несли в руках какой-нибудь плакат, наша пробежка вошла бы в историю, как самая странная общественная акция в мире.
       Приложение № 15. Варианты надписей для нашего плаката
       1. «Если ли жизнь на Марсе?»
       2. «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!»
       3. «Артель шьет из шерсти заказчика»
       4. «Покупайте наших слонов»
       5. «Рок-н-ролл жив!»
       6. «Даешь культуру в массы!»
       7. «Мы за бесперебойные мероприятия по профилактике травматизма на рабочих местах»
       Глава пятнадцатая, в которой я вывожу типологию бород, а потом все бегут с препятствиями (окончание)
      Но плаката у нас не было, поэтому мы просто бежали. К слову, потери при этом мы несли значительные: я потеряла правую варежку, а Катерина со всего размаху снесла урну, и хоть урне тоже нелегко пришлось, моя подруга ни разу не вспомнила с нежностью это столкновение.
      Зажигательная погоня привела нас в глухой темный переулок. В его углу, между обшарпанной стеной и высоким зеленым забором метались стремительные тени. Судя по всему, бабуля нашего злодея догнала. И этим было сказано все.
      Нам с Катериной оставалось лишь пронаблюдать, как фортуна (простите, Фортуна) отвернулась от незадачливого убийцы господина Безбородько. Поймите правильно, мне совсем не доставляет удовольствия наблюдать, как бабуля делает из кого-нибудь форшмак, но это парень действительно был плохим, а потому заслуживал самого сурового наказания. Не знаю, чем ему не угодил Семен Александрович, но что бы тот ни совершил, это не повод стрелять в дяденьку из пистолета.
      По переулку разносился рык бабули и глухие стоны ее жертвы. Задыхаясь, мы подбежали к месту битвы. Бабуля сидела на коленях у бездыханного мужчины, вид у него был довольно помятый.
      - Я его оглушила, - торжественно сообщила нам она.
      - Он жив? - слабым голосом спросила Катерина.
      - Живее не бывает, - кивнула бабуля, отмахнулась от моих попыток накинуть ей на плечи ее норку и рывком вскочила. - Вы остаетесь его сторожить, - кинула она нам, - я подгоняю машину, мы грузим его и увозим домой.
      - К тебе домой? - уточнила я.
      - К тебе, - отрезала бабуля.
      - Понятно, - кивнула я. - Я отказываюсь сторожить убийцу, если ты его не свяжешь. Причем, свяжешь хорошо. И учти, если он там мне все опять разнесет, ты даришь мне свое плетеное кресло-качалку. И помогаешь клеить обои.
      - Договорились, - хмыкнула бабуля, выхватила у меня мой шарф и в момент скрутила злодея в египетскую мумию (тот лежал неподвижно, снег не таял в его волосах, если честно, в тот момент стало страшно за его здоровье). - Сидите здесь, - зачем-то уточнила бабуля, и резво почесала из переулка. Мы остались сторожить негодяя. Можно подумать, у нас была возможность куда-нибудь отсюда деться.
      Бабулины шаги затихли, и стало тихо. Только теперь я поняла, как на улице холодно, и принялась кутаться в свой пуховик. Метель прекратилась, с неба крупными хлопьями падал снег, кружась в свете единственного фонаря, скупо освещавшего переулок.
      - Г-м-м-м, - прокашлялась Катерина, - а если нас тут застукает милиция?
      - Не знаю, - покачала головой я, - сделаем вид, что хотели его сдать властям. Мол, стали свидетелями жестокого и коварного убийства и обезвредили преступника. Нам еще, может, медаль дадут. Нас еще, может, в новостях покажут.
      Смотанный моим шарфом злодей тем временем со стоном приходил в себя, тряс головой и пытался сфокусировать на нас взгляд. Мощно его бабуля приложила, ничего не скажешь…
      - В новостях? - с сомнением протянула Катерина, разглядывая его физиономию, - и по какому каналу?
      - По Первому, - прыснула я. На редкость бессмысленная ситуация. Ну кто еще в этом мире догадается побежать за вооруженным убийцей, опасаясь лишь одного - что не сумеет его догнать? Только моя дорогая бабуля.
       Глава шестнадцатая, в которой бабуля разговаривает по паштету, а я занимаюсь ночным кормлением
      - Все просто, - объясняла бабуля, - я звоню его хозяевам, а по моей команде вы будете кричать. Поняли?
      - Поняли, - кивнули мы с Катериной.
      - Что вы поняли?
      - Что нам надо кричать.
      - А зачем вам надо кричать? - бабуля начинала терять терпение.
      Мы с Катериной тупо переглянулись.
      - Затем, что пытать мы этого типа не будем, а когда человек орет, его невозможно опознать по голосу без специальной техники. Будем надеяться, что техники у них нет, в любом случае, стоит попробовать. Ясно?
      - Ясно, - кивнули мы с Катериной.
      - Репетиция, - похлопала в ладоши бабуля, - Приготовились, начали. Это, - бабуля показала нам коробку паштета, - к примеру, телефон. Сейчас я буду в него говорить… Итак: здравствуйте, ваш человек у нас, - бабуля серьезно покивала кому-то в «трубку», - если вы не расскажете нам все про чертового Яичкина с его невероятно доставшим нас «Автопортретом», мы оторвем ему голову. Ах, не боитесь? - вспылила бабуля, - тогда мы сейчас будем его пытать, - бабуля дала нам отмашку. Мы с Катериной снова тупо посмотрели друг на друга. - Орите, - возмущенно прошипела бабуля, закрывая «трубку» рукой.
      И мы заорали. Ух, как красиво заорали. Вот что мы с Катериной умеем делать хорошо - это орать. В комнатах что-то с грохотом обрушилось - как позже выяснилось, это рухнул с кровати наш таинственный убивец.
      Шишку на голове набила ему бабуля в подворотне здоровенную. Просто не нарадоваться на нее - такую ладную. Но в целом убивец оказался крайне стоек к серьезным внушениям. Его ничего не брало. Этот удивительно неприметный мужичок средних лет даже не мычал - только вращал глазами и сопел. Лишь один единственный раз он издал весьма странный сдавленный сип, когда бабуля наклонилась над ним и зловеще проговорила: «В герои, стало быть, набиваемся?». Но злодей быстро взял себя в руки, и дальше не проронил ни звука.
      Пока бабуля вела пыточно-дознавательные мероприятия, я робко повесила в коридоре куртку нашего пленника, предварительно тщательно ее обыскав. Документов при нем не оказалось. Тогда я аккуратно поставила у входной двери его ботинки и вздохнула - какими гадостями приходится заниматься. Бабуля что-то угрожающе рокотала в комнате.
      Единственное, что было при нашем душегубе, кроме пистолета, это мобильник. Когда мы поняли, что никакими угрозами из него ни слова не вытянешь, мы полезли в его телефон. Телефонная книжка аппарата пустовала («А парень-то молодца», - одобрительно покивала бабуля), но вот набранных владельцем телефона номеров в памяти осталось аж три штуки. Бабуля издала победоносный клич, и отправилась на кухню.
      Я немного постояла над негодяем, лежащим неподвижно на нашей с Пашкой гостевой кушетке. Еще бы неподвижно, бабуля извела два рулона скотча, чтобы его к этой кушетке прикрутить. Мерно тикали часы, из форточки веяло влажной прохладой (к ночи на Москву неожиданно упала недолгая февральская оттепель).
      - Ну вы там как, ничего? - осторожно спросила я. Убивец молчал. - Вам, может, покрывалко какое дать? - продолжала я. Молчание. - А в туалет не хотите? - пленник отвернулся к стене и остался лежать молчаливый, гордый и непокоренный.
      Я заботливо зажгла узнику совести ночник, укутала его одеялком и вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. А то мало ли, притащится наш дорогой котик, и начнет издеваться над связанным человеком. А связанный человек не выдержит, и возьмет дорогого Егорушку в заложники, а только этого нам еще не хватало. Егорушка, приятное во всех отношениях животное, должно получать еду раз в каждые четыре часа, и ему совершенно нельзя нервничать.
      На кухне восседали Катерина с бабулей и держали большой совет: Катерина валялась на диване и приходила в себя после пробежки, а бабуля деловито осматривала пистолет нашего гостя. Пожонглировав немного орудием убийства, бабуля долго смотрела в дуло, покачала головой и спрятала его под мою плиту. Сказать по правде, под плитой у меня хранится такая нечеловеческая куча всякого хлама, что пистолет там совершенно затерялся. Пистолет! Да там бомбу ядерную можно спрятать, и никто вовек не отыщет!
      - Итак, начали, - бабуля окинула нас воодушевленным взглядом, - я звоню, вы кричите.
      - Бабуль, - сварливо начала я, - скажи мне одну вещь.
      - Да, дорогая? - вскинула бровь бабуля.
      - Почему с завидным упорством, раз в квартал ты берешь кого-нибудь в заложники?
      - Не знаю, детка, - вздохнула бабуля, небрежно поигрывая мобильником, - но они всегда все плохие. Мы же не изверги.
      Я громко хмыкнула. Бабуля набрала первый из сохранившихся в памяти номеров.
      - Приготовились… - зашептала она нам, зажимая динамик рукой, - Здравствуйте… - бодро начала она, но вдруг стушевалась, а потом и вовсе сбросила звонок.
      - В чем дело? - завопили мы с Катериной.
      - Что за черт, - пробормотала растерянная бабуля, - круглосуточная химчистка…
      - За две минуты до убийства Безбородько этот мужик звонил в круглосуточную химчистку? - изумилась я.
      - Может он брюки туда свои любимые отдал, - захихикала Катерина и закинула ноги на обеденный стол, - а потом места себе не находил - а ну как испортят?
      - Вот выдержка у мужика, - ухмыльнулась бабуля, - он мне даже нравится.
      - Бабуля, - сварливо напомнила я, - час назад этот очаровательный мужик с офигенной выдержкой убил человека. И нас бы убил, если бы ты ему не наваляла.
      - Детка, ты всегда была редкостной занудой, - отмахнулась от меня бабуля, - набираю второй номер, приготовились!
      - Теперь будет столовая, - зашептала мне на ухо Катерина, - или доставка продуктов на дом - надо же этому типу чем-то питаться? Он у нас совсем не худенький…
      - Цыц, - сделала страшные глаза бабуля и вдруг заговорила неприятным стальным голосом, короткими, рублеными фразами, - слушайте внимательно. Два раза повторять не буду. Меня зовут Марья Степановна. Ваш человек у нас. Пока он в относительной безопасности. Нам нужен «Автопортрет». Иначе вашему человеку будет плохо. Я ясно выражаюсь? - в трубке зашелестел чей-то голос. Бабуля внимательно слушала. - Верно, это надо обсудить. Меня не интересует происхождение «Автопортрета». Меня не интересуют все ваши истории. Нет, платить я не собираюсь. Я собираюсь прийти и взять «Автопортрет». Иначе ему будет плохо, - бабуля махнула нам с Катериной и зажала уши.
      Мы дико заорали. Я вот всегда дивлюсь, как отвратительно мы это делаем. Становится очень тревожно и неприятно. Такое ощущение, что кто-то обдирает твой позвоночник напильником.
      Бабуля вскинула руку и мы стихли.
      - Ему будет еще хуже, - проговорила она в трубку, морщась после нашего крика. - Вы даже представить не можете. Встречаемся на нашей территории. - Бабуля назвала какой-то невразумительный адрес.
      - Где это? - прошептала мне на ухо Катерина.
      - А хрен его знает… - пожала плечами я.
      - В два, - подвела бабуля черту. - Но сначала я позвоню. В двенадцать. Если вы не возьмете трубку, ваш человек умрет через пятнадцать минут. Это будут тяжелые пятнадцать минут.
      - Вот ужас-то, - просвистела Катерина, - звучит очень убедительно.
      Бабуля дала отбой, аккуратно переписала номер, по которому только что звонила, некоторое время задумчиво рассматривала аппарат, потом выковыряла из него сим-карту и не менее задумчиво запалила ее на зажигалке.
      - Маньячка, - вздохнула я.
      - А все-таки, - ухмыльнулась бабуля, - так спокойнее.
      - Что за адрес ты им назвала? - поинтересовалась я.
      - Один мой знакомый держит под Химками гараж. Там и будем встречаться, - неопределенно пожала плечами бабуля.
      - Какой знакомый? - не отставала я.
      - Один, ты его не знаешь. Если начнут пробивать адрес гаража, будут слегка удивлены, но не посмеют сунуться к такому человеку без подготовки.
      - А кто это? - повторила я погромче.
      - Детка, не все ли равно, - отмахнулась от меня бабуля, - это же такая ерунда, просто в Химках есть гараж, который принадлежит одному большому человеку, и у меня по случаю есть ключи от него.
      - Удивительно, да? - повернулась я к Катерине.
      - Обалдеть, - прижала руки к груди в притворном изумлении Катерина.
      - И откуда у нее эти ключи, откуда? Думаю, упали с неба…
      - Отставить, - добродушно пророкотала бабуля, - давайте ужинать и спать. Галочка, у тебя еда есть?
      - У меня всегда есть еда, - с достоинством ответила я и заглянула в холодильник, - правда, иногда - какая-то странная, - добавила я с сомнением оглядывая полки.
      Картошки все-таки у меня немного нашлось, а в морозилке я недавно заныкала великолепные сосиски.
       Приложение № 16. Бурный жизненный путь великолепных сосисок
       1. Димка купил килограмм сосисок и понес их к нам, но по дороге встретил приятеля, они посидели на лавочке перед своим подъездом. Димка ушел, а сосиски остались.
       2. Димка притащился к нам, обнаружил пропажу сосисок, долго сокрушался по этому поводу, часа в три ночи он так изнылся, что мы пошли эти сосиски искать. Ничего не нашли.
       3. Возвращаясь с работы, Димка увидел объявление в подъезде: «Кто вчера забыл на скамейке сосиски, обращаться к консьержке». Сосиски лежали в ее морозилке.
       4. Димка явился за сосисками, забрал их и отнес к нам домой. Я сунула их в морозилку.
       5. Пашка забрал сосиски на работу.
       6. Пашка принес их обратно, потому что на работе его начали кормить.
       7. Егорушка стащил пакет с сосисками и унес их на балкон.
       8. Я догнала Егорушку, отобрала у него пакет, выдала ему в качестве военного трофея одну сосиску, остатки сунула в морозилку.
       Глава шестнадцатая, в которой бабуля разговаривает по паштету, а я занимаюсь ночным кормлением (окончание)
      Также у нас имелась банка салата из необъятных запасов Пашкиной мамы. Пока Катерина чистила картошку, я немного всплакнула, потому что жизнь без дражайшего супруга была не мила. Бабуля попыталась меня утешить, но по части сантиментов она никогда не отличалась впечатляющими успехами. Так что я трубно высморкалась и пошла варить сосиски.
      - Что в итоге мы имеем с гуся? - начала бабуля, наблюдая, как я вяло выковыриваю из банки салат в плошку.
      - Какого-то мужика в бороде, которого убил другой мужик, без бороды, которого мы зачем-то поймали, с друзьями которого мы завтра встретимся в гараже какого-то третьего мужика, - бодро отрапортовала Катерина, посыпая солью закипевшую картошку.
      - Нить верная, но акценты расставлены не точно, - одобрительно покивала бабуля, - главное для нас - «Автопортрет».
      - На фига убили Безбородько? - подала голос я.
      - Не хотят, чтобы он кому попало болтал про «Автопортрет», - разволновалась Катерина.
      - Я вот одного не могу понять, - бабуля устало потерла лоб рукой, - чем им так ценен этот самый Яичкин? Я не понимаю, что за художник такой?
      Я пожала плечами, кто ж его знает, этого Яичкина - вот дадут нам его «Автопортрет» и посмотрим. Если дадут.
      - Ты думаешь, в обмен на этого дядю нам завтра дадут «Автопортрет»? - озвучила я свою светлую мысль.
      - Конечно нет, - ответила бабуля, голос ее лучился оптимизмом, - но мы прощупаем почву.
      Некоторое время мы молчали. Почему-то мне не понравилось бабулино намерение «прощупать почву», было в этом что-то неприятное. Почему-то щупать почву она предпочитает боем, и чем мероприятие опасней, тем больше оно приносит ей удовольствия. Богатое воображение услужливо предоставило мне радостную картину: десяток вооруженных головорезов гоняется за нами по гаражу «одного большого человека» и палит в воздух. С другой стороны - какой у нас был выбор? Наши доблестные мужчины вторые сутки томились под замком, и все из-за какого-то «Автопортрета».
      Катерина тем временем бодро разложила по тарелкам картошку с сосисками и уселась их уплетать за обе щеки. Бабуля тоже кушала с аппетитом, словно завтра нам не надо было тащиться в Химки навстречу довольно сомнительным приключениям. Я вяло поковыряла свою порцию и тоскливо уставилась в окно.
      На ночлег мы распределились следующим образом: бабуля отправилась почивать на наше с Пашкой супружеское ложе (я заявила, что отказываюсь спать там без своей дражайшей половины), а мы с Катериной устроились на кухонном диване, благо раскладывался он в небольшое летное поле. В гостевой комнате (где у нас был склад коробок и крайне необходимых вещей) почивал негодяйский убивец.
      Бабуля сгоняла его в туалет (издевательства он сносил молча), но на мои предложения покормить человека дьявольски расхохоталась, и заявила, что пара дней голодовки ему пойдут на пользу.
      Мы улеглись, выключили свет и уставились в потолок.
      - Не представляю, как тут можно уснуть… Столько всего… Невероятно… - примерно в таком духе Катерина минуты две клялась, что не сможет сомкнуть глаз, и тут же уснула.
      У меня же, как назло, сна не было ни в одном глазу. Я попыталась растолкать Катерину чтобы поболтать, но тут же получила в глаз и на всякий случай откатилась подальше. Попыталась почитать при свете мобильника, но единственное, что можно было найти на кухне - это нуднейший Пашкин компьютерный журнал. Пару минут я попыталась продраться сквозь столбики непонятных определений, которые и произнести-то вслух конфузно, сдалась, закрыла журнал и вытянулась под одеялом.
      Дальше я лежала в темноте и мучительно вглядывалась в потолок. В голову лезли всякие страшные мысли. Бандиты, дражайший супруг, таинственный художник Яичкин, бедный господин Безбородько - все смешалось в одну кучу и не давало заснуть. Приглушенно шумел холодильник, бродил по коридору Егорушка, сопела под боком Катерина, а я ворочалась и вздыхала.
      В конце концов, я не выдержала и рывком села на кровати. Потом поднялась, считая все углы, дошла до холодильника, вытащила из него свою недоеденную картошку с сосисками. Щедрой рукой положила туда салату, заварила чаю и бросила в чашку два куска сахара. Подумала, и бросила еще один. И понесла все это нашему убивцу.
      В его комнате стояла мерная тишина - лишь часы тикали. Занавеска колыхалась над окном, а негодяйский негодяй кулем лежал на кушетке. Я вошла и поставила на тумбочку еду и чай.
      - Кушать хотите? - тихо спросила я. Убивец молчал, настороженно глядя на меня. - Небось, хотите, - ответила я сама себе. - Давайте, я вас покормлю? Развязывать я вас, конечно, не буду, так что придется поесть с вилочки из моих рук. Давайте?
      Негодяй молчал, тогда я присела к нему на кровать, подцепила на вилку кусок сосиски и поднесла к его рту. Некоторое время он боролся с собой, а потом жадно вцепился в сосиску, и дальше дело у нас пошло как по маслу.
      - Вы не думайте, - приговаривала я, - мы вообще не хотели в эту историю лезть, при случае скажите вашим. Мы думали, что сейчас нам Семен Александрович даст наводку на картину художника Яичкина, мы ее найдем, и наших мужиков отпустят бандиты, а тут вы появились, стрелять начали…
      Убивец молча жевал и смотрел на меня.
      - Вы чай сладкий любите? - спросила я, выскребая тарелку, - понравился вам салат? Это моя свекровь делает, вкусно, правда?
      Убивец кивнул. Я ждала, не скажет ли он чего еще, но он молчал и смотрел. Я принялась поить его чаем, он жадно пил.
      - Как вы думаете, - бормотала я, - ваши отдадут за вас «Автопортрет», или в рукопашную пойдут? Мы очень мирные люди, мы не любим драться.
      Убивец поперхнулся чаем и испуганно посмотрел на меня. Может, он - немой?
       Глава семнадцатая, в которой появляется один большой человек из Химок
      - Что бы ни случилось, - удовлетворенно окинула бабуля результат своей работы, - этот дружок уже вряд ли отвяжется без посторонней помощи.
      Я посмотрела на нашего любителя стрелять по бородатым мужчинам и в который раз за это утро вздохнула. Если честно, я не очень уверена, что он сможет отвязаться и с посторонней помощью - прикрутила его к заднему сидению своей «Волги» бабуля так, что динамитом не отковырнешь. Учитывая, сколько мы отвязывали его от гостевой кушетки, отныне придется бабуле ездить с этим товарищем вечно. С другой стороны - не скучно, всегда есть с кем поговорить. Правда, наш пленник до сих пор хранил благородное молчание. Вообще не говорил ни слова, но, судя по всему бабулю это мало заботило.
      - Доезжаем до Химок, машину мы бросаем во дворах, - терпеливо рассказывала бабуля, - а сами идем на дело. Но сначала надо кое с кем встретиться.
      - Раз пошли на дело я и Рабинович, Рабинович выпить захоте-е-е-е-ел… - с чувством пропела я, отодвигаясь подальше от нашего пленника. Естественно, сидеть на заднем сидении с кровожадным убийцей выпало мне - кто бы мог предположить что-то другое. Я вижу в этом подвох: еще с утра Катерина заявила, что ни под каким соусом не собирается сидеть рядом с человеком, который чуть что - принимается стрелять в людей из пистолета, и бабуля тут же доверила эту почетную обязанность мне. Просто для проформы я решила повозмущаться - можно подумать, меня кто-то слушал.
      - Отчего не выпить бедному еврею, - с удовольствием подтянула Катерина, - если у него нет больше де-е-е-е-ел?
      По лицу нашего отважного, загадочного и молчаливого пленника пробежала рябь глубокого отвращения, судя по всему, он не пополнил ряды почитателей наших с Катериной певческих талантов. Не Паваротти мы, прямо скажем, не Паваротти. Бабуля подмигнула убивцу, щелчком отправила очередной бычок в ближайшую урну (прямое и безоговорочное попадание, учитывая, что от машины до урны шагов пятнадцать), вскочила за руль и дала по газам.
      Проснулась я от резкого торможения: в бабулиной машине я предпочитаю впадать в анабиоз, как только она поворачивает ключ зажигания. Водит она чудовищно. Вернее, водит бабуля вполне прилично, но такой наглейшей, беспардоннейшей, сверхнаплевательской манеры езды надо еще поискать. Если на сложном повороте вас подрезала серая «Волга», обогнула рядом идущий джип (справа разумеется), срезала угол по тротуару и исчезла в точку на горизонте, а за рулем вы мельком разглядели точеный профиль коротко стриженной женщины с дымящейся папиросиной в зубах - знайте, вы повстречались на дороге с моей бабулей. Молитесь, чтобы эта встреча не повторилась, потому что бабуля - водитель неистовый, яростный и несдержанный. Причем, пытаться призвать бабулю к порядку - гнилое дело, лучше не нарываться.
       Приложение № 17. Возмущенный мужчина пытается призвать мою бабулю к порядку
       Мизансцена. Бабулина «Волга», в окно которой по пояс влез здоровенный бритый амбал. Он орет и размахивает руками. Примерный смысл его речей в том, что водить так, как моя бабуля нельзя, и сейчас он ей покажет кузькину мать. Предварительно амбал перекрыл нам дорогу своей серебристой «Ауди А 6», так что деться нам от него некуда. Бабуля невозмутима. Я пытаюсь залезть под сидение.
       Амбал : Совсем охренела, дура старая? Куда прешь? Я чуть в кювет из-за тебя не улетел! Я столбик из-за тебя снес! Ты мне денег должна!
       Бабуля (достает папиросу и закуривает): Водить научись, крикун.
       Амбал (в истерике): Это я крикун? Это я крикун? Сука ты, вот ты кто! Гони бабки! Никуда не поедешь иначе! Да тебя мои люди на такое бабло разведут!
       Бабуля расслабленно затягивается.
       Амбал : Выйди из машины! Ключи сюда! Я сказал: «Выйди из машины»! Гони ключи, тогда и поговорим! Что расселась? Ты, оглохла, что ли!
       Бабуля ждет, пока истерика амбала прекратится.
       Амбал : Ты у меня всего лишишься! Ты по миру пойдешь! Что молчишь? Тупая что ли? Тупая, да? (запал иссякает, амбал пыхтит и плюется).
       Бабуля ухмыляется и манит амбала пальцем. Тот наклоняется к ней. Бабуля что-то тихо говорит ему на ухо, потом с улыбкой откидывается на водительском сидении, затягивается и выпускает дым ему в лицо. Амбал цепенеет, багровеет, пыкает, мыкает, вылезает из окна и бодро бежит к своей машине. Раздается визг шин по мокрому асфальту, «Ауди» исчезает в точку на горизонте.
       Аплодисменты. Под мои крики «Никогда больше с тобой в машину не сяду!», бабуля везет меня в Макдональдс.
       Глава семнадцатая, в которой появляется один большой человек из Химок (окончание)
      Кстати, до сих пор понятия не имею, что она тогда тому мужику сказала. Поверьте, я пыталась открыть тайну этой загадочной фразы. Мне бы она тоже очень пригодилась в жизни. Вот стоим мы с Машкой в очереди в нашу редакционную столовую. Остался последний горшочек рыбы, запеченной с овощами в сметане. Тут прибегает Николай Аполлинарьевич, хватает этот горшочек, и на всех парах убегает за дальний столик пожирать его. Догонять Николая Аполлинарьевича бросится только маньяк, но, вооруженная специальной бабулиной фразой, я могла бы отстоять свою поруганную честь.
      - Детка, очнись, мы выходим, - пнула меня в плечо бабуля и накинула на нашего убивца клетчатый плед, укрыв его с головой. Маскировка удалась блестяще. Если раньше на заднем сидении бабулиной «Волги» был хорошо виден спеленутый скотчем человек, то теперь там явно угадывался куль, подозрительно похожий на труп.
      - Н-да, - с сомнением протянула я, - главное для нас - не вызывать подозрений.
      - Выматывайся, - рявкнула бабуля, - время не терпит!
      Зевая, я вылезла из машины и огляделась вокруг, силясь понять, куда бабуля нас завезла. Мы стояли во дворах бесконечных кирпичных девятиэтажек - огромные, вымахавшие за последние сорок лет в небо деревья, покосившиеся карусели на детских площадках, кусты, на которых заливаются воробьи, недоеденная ими еще с прошлого года рябина, кривой снеговик с пластмассовым ведром на голове у качелей…
      Бабуля закрыла машину и деловито почесала к гаражам, смутно угадывавшимся за углом. Мы с Катериной подобрались и не менее резво поковыляли за ней, оскальзываясь на каждом шагу.
      - Девочки, - коротко инструктировала нас через плечо бабуля, - нам надо иметь крайне представительный вид, а потому старайтесь помалкивать, и все запоминайте.
      - Мне страшно, - бухнула я.
      - Не бойся, - хохотнула бабуля, - нас подстрахуют.
      - Кто? - живо поинтересовалась Катерина, - Гарри Поттер?
      - Ха-ха, - фыркнула бабуля, - гораздо лучше. На случай непредвиденных обстоятельств нас будет страховать владелец гаража, в котором я назначила встречу.
      - Бабуль, - аккуратно начала я, - а кто он?
      - Он хороший человек, - мягко ответила бабуля, - ты даже видела его пару раз. Он искусствовед, как и Евгюша, только теперь его бизнес ведет дочь, а он занимает депутатское кресло. Прошу тебя быть с ним поласковей.
      - Бабуля, - проговорила я, - у тебя очень странный голос.
      - У меня? - насквозь фальшиво изумилась бабуля, - не пори чепухи, с голосом у меня все в полном порядке.
      - Где я видела этого типа? - продолжала допытываться я.
      - Ну, пару раз, - неопределенно пожала плечами бабуля, - в детстве.
      - Когда? - если меня что-то интересует, я не отстану, у меня журфак за плечами.
      - Не важно, - сурово отрезала бабуля, оборачиваясь ко мне, - не важно. Это очень хороший человек.
      - Да что ты все заладила: «хороший человек, хороший человек», - взорвалась я, - кто он такой?
      - Это не он случайно бежит нам на встречу, раскинув руки для объятий? - светски поинтересовалась Катерина, до сих пор хранившая молчание.
      Тут и я заметила: странно загребая ногами, к нам быстро приближалась высокая долговязая фигура. Когда она поравнялась с нами (а произошло все довольно быстро), стало понятно, что это длиннющий и худющий лысый старик в невероятно дорогом долгополом пальто. Он светился, как начищенный пятак.
      - Зямочка! - вскричала бабуля и припустила ему навстречу. Дальше последовала невероятная сцена. Они подбежали друг к другу, как в кино: на бабулиных щеках играл румянец, ее манто развевалось, а старикан, казалось, был готов лопнуть от счастья. Зямочка подхватил бабулю на руки и принялся кружить ее. Затем бабуля тоже попыталась приподнять его, но он выкрутился, снова подхватил бабулю и принялся кружить с новой силой. Мы с Катериной наблюдали за этой сценой, разинув рты. Сказать, что мы были потрясены - ничего не сказать. Но, самое страшное, что где-то в глубине души я и ожидала чего-нибудь подобного.
      - Машка, - подвывал Зямочка (хоть бы узнать как его зовут, а то дедушке уже далеко за 65, и звать его «Зямочкой» как-то неудобно). Ни разу в жизни не слышала, чтобы мою бабулю кто-нибудь звал Машкой. Ничего себе, нашел Машку, тьфу.
      - Когда они поженились с Евгением Карловичем официально? - просвистела мне на ухо Катерина.
      - Две с половиной недели назад, - ответила я потерянно.
      - Мне кажется, - захихикала Катерина, - это будет самый короткий брак в практике Марьи Степановны.
      - Ты ее не знаешь, - покачала головой я.
      В плане семейных ценностей бабуля всегда была кремень. Она водила миллион каких-то невообразимых знакомств, причем некоторые эти знакомства были очень, очень накоротке. С детства я привыкла: если звонит в дверь какой-нибудь кошмарный тип, то не стоит отправлять его к чертовой матери (как меня, в принципе, всегда и учила бабуля), вполне возможно, что через пять минут выяснится, что типа этого зовут Олежка (Модестушка, Карлушка, Диегушка, Ральфочка, Чинь-Юньгушка и так далее), и он окажется самым близким, самым дорогим бабулиным товарищем. Они примутся обниматься и вспоминать Беларусь (Владивосток, Пекин, Париж, монгольские степи, тайгу) и сыпать такими леденящими кровь подробностями, что слабонервным лучше удалиться. Но семья - святое. Дедули всегда сияли как солнце над толпами Вавочек и Гиечек.
      Бабуля тем временем исполнила с Зямочкой (кстати, вспомнила, типа звали Василий, как он умудрился заработать себе такое нелепое прозвище - непонятно) какое-то подобие акробатического рок-н-рола и блаженно замерла у него на груди.
      - Г-м, - это я попыталась напомнить им, что мы с Катериной еще здесь и, надо сказать, уже замерзли.
      - А, детка, - бабуля посмотрела на меня так, словно только что увидела, - знакомься, это Зямочка… То есть, Василий… - она с мукой посмотрела на своего дорогого Зямочку.
      - Геннадьевич, - разрешил бабулины затруднения тот.
      - Да-да, - покивала бабуля, - а это моя внучка Галочка, - и зачем-то добавила громким шепотом, - та, которая мелкая, - и ее подруга Катенька, - Катерину она не стала никак комментировать, вместо этого обласкала взглядом Зямочку.
      Я достала мобильник и проверила время.
      - Без пятнадцати два, - огласила я бесцветным голосом, - что мы собираемся делать?
      - Машка, - засиял великолепной вставной челюстью Зямочка, - тебе растет достойная смена.
      - А то, - ухмыльнулась бабуля, - не нарадуюсь порой на нее, - впрочем, принимать всерьез эту похвалу не следовало - по бабулиному лицу нельзя было сказать, что она «не может на меня нарадоваться», скорее, наоборот.
      - Ваши друзья торчат тут с часа, - подобрался Зямочка, - сначала бродили вокруг гаража, пока не увязли в сугробах, - потом оцепили всю территорию и замерли. Сидят так уже полчаса: двое дежурят у входа в гаражный кооператив, двое - у дыры в заборе, неподалеку от моего гаража торчат еще трое - укомплектовались неплохо.
      - И? - вскинула бровь бабуля.
      - Ну, я решил, что перестраховаться не помешает, - смущенно улыбнулся Зямочка (все-таки зубы у него отменные), - и натыкал там наших ребят, - если те начнут рыпаться, то недолго и нестрашно. Эти какие-то дикие, торчат там как пеньки. Мои все замаскированы.
      Мы с Катериной помалкивали и переминались с ноги на ногу - ветер был самый что ни на есть февральский, со всеми прелестями: пронизывающий, колючий и отвратный. К тому же, мы на редкость удачно встали - на самом продуваемом месте. Как объяснила бабуля, чтобы хорошо видеть вход в гаражи, но нас оттуда никто не видел. Слов нет, стратегический пункт был выше всяких похвал, но как же холодно!
      - Главное, Машка, не бойся, - сжал бабулины руки в своих Зямочка, - все устроим в лучшем виде.
      - Обижаешь, - пробасила бабуля, - обижаешь дорогой, только тот зовется храбрым, кто не знает слова страх. Заботит одно, что если…
      - Что если они запсихуют и начнут палить? - закончил за бабулю Зямочка, - Тогда прикроем, мои ребята и на крыше сидят. Перестраховался, так сказать. Первый, кто вызовет хоть какие-то подозрения, получит пулю.
      - В ногу, - проговорила бабуля, вглядываясь вглубь гаражей.
      - Разумеется, мы же не беспредельщики, - и тут бабуля с Зямочкой отвратительно захохотали. Из этого хохота любой мог заключить, что именно беспредельщики они и есть. И это их очень радует.
      Больше всего во всем этом меня бесили две вещи.
      Во- первых, как эти двое понимали друг друга -с полуслова, с полужеста. Договаривали друг за друга фразы, перекидывались нежными взглядами и вели себя так, словно Евгений Карлович - это так, минутное увлечение. Я, конечно, понимаю, что вряд ли внучка имеет право голоса, когда речь заходит о бабушкиной личной жизни, но на этот счет у меня было свое мнение, и я обязательно постараюсь его до нее донести, как только представится возможность.
      Во- вторых, меня злила до изумления та ковбойская лихость, с которой бабуля с Зямочкой (глупейшая кличка, впрочем, так ему и надо, соблазнителю чужих жен) строили планы по превращению города Химки в филиал Дикого Запада. Пальба по ногам, малоизвестные «ребята» (представляю себе тех ребят), оцепления и прочее. Евгений Карлович такого бы никогда не допустил.
      Катерина скучала, от холода приплясывала на месте и тоскливо щурилась в клокастое небо. Ей явно хотелось домой. Если Катерину что и злило, она явно предпочитала держать это при себе.
       Глава восемнадцатая, в которой бабуля выбивает лучшие условия, а из бабули выбивают пыль
      Очнулась я в полной темноте и тишине. Зверски болела голова и нечеловечески хотелось пить. Я попробовала пошевелиться - вроде бы получилось. Шорох от моих движений гулко отдавался во мраке, я шарила вслепую: надо найти воды и немедленно попить, вроде бы, Пашка должен был принести водички на ночь, но, наверняка сам ее и выпил… Я наткнулась на что-то теплое и мягкое и заныла:
      - Паш… Сходи за водичкой… Сходи за водичкой, а? - что же я вчера так невероятно нажралась?
      - Заткнись и хватит меня теребить, - раздался возмущенный шепот. Бабуля?! Она тут откуда? - и прекрати делать вид, что ты повредилась головой.
      Я повредилась головой? Что происходит? Я попыталась озвучить свою мысль, но из горла моего вырвался сиплый хрип.
      - Чего? - раздался голос Катерины, - Галка, ты где?
      И вот тут-то события прошедшего дня начали медленно выплывать из тумана, который клубился в моей голове.
      - …, - закричала я, вскакивая на ноги, -…!
      - …! - меня за шиворот поймала цепкая бабулина рука, -…! - добавила она, немного подумав и присовокупила к вышесказанному, -…, - перед бабулиным искусством изящно выражаться бледнеет все. После ее прочувствованной речи в моей голове окончательно прояснилось, и я потерянно села прямо на пол.
      - Вот дерьмо, - добавить к моим словам было нечего, поэтому Катерина с бабулей благоразумно промолчали.
      Встреча с владельцами «Автопортрета» начиналась в обстановке бодрой и приподнятой. Перевес явно был на нашей стороне, так что мы были расслаблены и веселы. Зямочка (как бишь там его, Василий Геннадьевич) с бабулей были полны энтузиазма, ко входу в гаражный кооператив мы допилили в считанные секунды.
      Там нас ждали трое мрачных типов.
      - Перевалов, - пожал руку бабуле тот, который был за главного - крепко сбитый, пузатый парнище в защитной «Аляске» с багровой физиономией. Давненько, видимо, дожидался, ветрище тут был все-таки - будь здоров.
      - Однофамилец! - открыла ему объятия бабуля. Но тип обниматься сдержанно отказался и жестом пригласил нас вглубь гаражей. Бабуля шла первой, за ней - Зямочка, за ним - мы с Катериной, а следом трусили оставшиеся двое - в одинаковых синих пуховиках, с торчащими из-под капюшонов сизыми носами.
      Мы немного попетляли среди гаражей, и я с интересом примечала вражеских бойцов и Зямочкиных ребят. Вот и достославная дырка в заборе, у которой мерзнут два молодца. Действительно, вид у них крайне подозрительный и глупый - с чего это два здоровенных бугая второй час торчат на территории какого-то гаражного кооператива. Зато нашей группе поддержки можно было только позавидовать. Вражеские бойцы приплясывали у забора, что не могло не вызвать подозрений, а около них два неприметных мужичка ковыряются в разобранном до винтика «Москвиче», периодически прикладываясь к термосу. Шикарная маскировка, снимаю шляпу перед выучкой Зямочкиных ребят.
      Сам Зямочка остановился у одного из гаражей (в самом дальнем ряду, прямо у забора) и театрально открыл его гигантским ключом. Покряхтел, зажег свет и жестом пригласил всех войти. Мы не стали кочевряжиться и ввалились внутрь. Неприятная деталь: двое в синих пуховиках встали у входа как почетный караул. Вся надежда была на Зямочкиных «ребят».
      Зямочкин гараж был неприличен и вызывающе не приспособлен для хранения автомобиля. Сомневаюсь, что тут вообще когда-нибудь кто-то ставил машину, менял у нее лампочки в фарах, вытряхивал коврики, или затирал царапины мастикой. Ничего подобного. Автомобиля тут не было никогда. Вообще. Даже самого завалящего. «Еще бы», - возмущенно подумала я, - «На фига такому большому человеку гараж в Химках? Для обделывания каких-то темных дел». Каких дел - я толком не поняла, но приметила ряд шкафчиков, похожих на банковские ячейки, тянущиеся вдоль стен. Мрачно оглядела конторский столик, пристроившийся в углу, несколько кресел, и решила не пытаться узнать, к чему Зямочке все это. Меньше знаешь - гораздо лучше себя чувствуешь.
      Пока я потерянно крутила головой и пялилась на странную обстановку (к примеру, над конторским столом висела подсвеченная карта России, что придавало Зямочкиному гаражу сходство с генеральным штабом союзных войск), бабуля уютно пристроилась в одном из кресел и преспокойно закурила. Остальная диспозиция разместилась следующим образом: Зямочка встал за спиной бабули как главный визирь у трона султана. Мы с Катериной пристроились в углу, крепко взялись за руки и постарались унять дрожь в коленках. Напротив бабули сел Перевалов, помялся, подождал, пока все устаканятся, вздохнул и начал:
      - Я очень переживаю за нашего человека.
      - Не переживайте, он почти здоров, и точно жив, - отрезала суровая бабуля, - нас интересует «Автопортрет».
      - Вы понимаете, - спокойно проговорил наш с бабулей однофамилец, складывая руки на груди, - что в это дело замешаны слишком многие люди, мы не можем так просто взять и отдать вам картину.
      - Понимаем, - кивнула бабуля, - но и вы поймите нас. Мы - лишь передаточное звено в длинной цепи, и на нас оказывается нешуточное давление. Так что мы действуем подобным образом не из жажды наживы, или из природного гадства.
      - Хочется верить, - снова вздохнул Перевалов, - как вы вышли на «Автопортрет»? Семен Александрович отказался иметь с нами дело еще три года назад.
      - Но три года назад он предлагал этот «Автопортрет» направо и налево, - фыркнула бабуля, - а такая информация не устаревает.
      От этих слов я поежилась: терпеть не могу, когда бабуля начинает блефовать. Держу пари, что она умирает от любопытства, чем же этот «Автопортрет» так ценен, но усиленно делает вид, что собаку съела на всяческих автопортретах, а уж конкретно «Автопортрет» художника Яичкина - ее профиль. Я вжалась в Катерину и прикинулась предметом интерьера.
      - Как вы собираетесь использовать автопортрет? - мягко поинтересовался товарищ Перевалов, - такую ценность нелегко будет пристроить.
      - Ошибаетесь, - отмахнулась от него бабуля, - пристроить его проще простого. Был бы «Автопортрет», а желающие на него всегда найдутся.
      - Ваши условия, - тепло заулыбался Перевалов.
      - Вы отдаете нам «Автопортрет» в обмен на жизнь вашего убивца. Мы не раскручиваем его грязные дела, и не сдаем всю вашу кухню кому надо. Поверьте, мы о вас очень много знаем, - бабуля красноречиво посмотрела на Зямочку. Зямочка красноречиво посмотрел на Перевалова. Перевалов красноречиво посмотрел на своих амбалов, замерших у входа. Амбалы красноречиво посмотрели на нас с Катериной. Мы с Катериной тупо переглянулись и не стали ни на кого красноречиво смотреть. Обойдутся.
      - Предлагаю сместиться, - заговорил Перевалов, когда все в конце концов друг на друга насмотрелись.
      - В сторону чего? - презрительно скривилась бабуля.
      - В сторону компромисса, - засиял Перевалов, - вот мой план действий: вы прямо сейчас передаете нам нашего человека и никому ничего про нас не сливаете, просто потому что вы ничего про нас не знаете, - бабуля поиграла желваками, но не стала никак комментировать его слова. - Но вы выводите нас на своих покупателей и имеете с этой сделки свой процент.
      Я мученически закатила глаза. Великолепно. Вместо шанса спасти наших мужиков, мы получаем бабки. Что бы в этом мире не происходило, все равно в конечном итоге все сведется к бабкам. А как же простые человеческие отношение? Тепло дружеской компании? Вечные семейные ценности? И потом - где мы им найдем покупателей на их Яичкина? Младенцу понятно, что если целая группа людей не может найти для чего бы то ни было покупателя в течение трех лет, дело это довольно тухлое. Судя по выражению бабулиного лица, она думала о том же самом.
      - Вряд ли мы пойдем на ваши условия, - ухмыльнулась бабуля, - но, позвольте поинтересоваться, какую вы определили нам долю?
      - Шесть процентов от общей суммы сделки.
      - Знать бы еще, сколько это в деньгах, - просвистела мне на ухо Катерина, всецело захваченная открывшимися перед нами перспективами.
      - Ха, - пробасила бабуля, - ха-ха-ха. Шесть процентов, - она повернулась к нам, - девочки, вы слышали, шесть процентов!
      Я сделала страшные глаза, мол, дорогая бабуля, сейчас же перестань заниматься тем, чем ты занимаешься. Но какое там. Бабуля, оскорбленная выделенными нам шестью процентами, самозабвенно выбивала для нас лучшие условия по всем правилам нелегкой науки выбивания лучших условий. Стоит ли напоминать, что по большому счету мы понятия не имели почем нынче на рынке художества Яичкина и зачем вообще нам все это нужно.
      - Девочки, мы уходим, - объявила бабуля, - мне от них смешно. - Она принялась подниматься, но Перевалов мягко остановил ее.
      - Назовите ваши условия.
      - Тридцать пять, - с видом римского патриция бабуля закинула на плечо край своего манто, - и ни процентом меньше.
      - Семь, - невозмутимо продолжил Перевалов.
      - Тридцать четыре, - не моргнула глазом бабуля.
      - Это надолго, - шепнула я Катерине, - на пятнадцати сговорятся.
      - Здорово… - с сомнением протянула Катерина. Она тоже не совсем понимала, в какой момент из спасателей наших мужиков мы превратились в посредников по продаже «Автопортрета».
      Бабуля с Переваловым продолжали выкрикивать свои цифры, Зямочка явно скучал. Сонным взглядом шарил он по своему гаражу, рассматривал карту и с трудом сдерживал зевоту. По его виду можно было понять, что подобные сцены он видел не раз.
      - Пятнадцать, - объявил Перевалов.
      - Девятнадцать, - упорствовала бабуля.
      - Пятнадцать, - стоял на своем Перевалов.
      - Семнадцать и ни одним процентом меньше, - бабуля была спокойна, как летчица.
      - Слушай, - прошептала Катерина, - может, у нее и правда есть покупатель?
      - Вряд ли, - сокрушенно ответила я, - скорее всего она собирается толкнуть бандитам их же Яичкина.
      - Супер, - выдохнула Катерина.
      - Договорились, - сокрушенно покачал головой Перевалов, - предлагаю следующий план действий. Мы режем вас в капусту и забираем своего человека, а после вы выдаете нам вашего покупателя.
      - Попробуйте, - кивнула бабуля, оглядываясь на своего Зямочку. Катерина душераздирающе зевнула. Даже она знала, чем заканчиваются подобные вещи.
      Однако, дальше все пошло странно. Вернее, сначала все было как обычно.
      - Девочки, на старт! - вскричала бабуля, а затем мягко и страшно прыгнула на Перевалова, начавшего было доставать пистолет. В одну секунду грохнул выстрел в потолок гаража, обрушились какие-то шкафы, а Перевалов и его пистолет угодили в мощный бабулин захват.
      - Никому не двигаться, - предупредила она, - всем молчать и слушать мои команды.
      Перевалов извивался всем телом, но пистолет, который бабуля тыкала в его голову начисто лишил его воли.
      - Зямочка, - зычным голосом вскричала бабуля, - пусть твои ребята обезвредят парней на входе.
      - Конечно, Машка, - кивнул Зямочка. Вражеские амбалы замерли в растерянности, не зная, что им делать. Они огорошено пялились на своего шефа, посекундно порываясь достать оружие в ожидании ребят, которые придут их обезвреживать. Зямочкины орлы почему-то не появлялись.
      - Стоять! - завопила бабуля, и все замерли, словно играли в «Море волнуется раз…», - Зямочка, - начала нервничать бабуля, - не копайся там.
      - Я сейчас, - кивнул Василий Геннадьевич, нырнул вглубь своего гаража, в одно мгновение подхватил увесистую дверцу одного из обрушившихся шкафчиков и, не торопясь, направился к бабуле.
      - Зямочка? - опешила бабуля, терзая несчастного Перевалова, уже прощавшегося с жизнью.
      - Да, Машка, - по-змеиному улыбнулся большой человек из Химок и обрушил дверцу на голову бабуле. Я взвыла от отчаяния, не в силах двинуться с места. Бабуля некоторое время стояла, покачиваясь, словно силилась уловить какую-то сложную мелодию, а потом мешком осела на пол, придавив обалдевшего Перевалова.
      - А-а-а-а-а-а-а! - завопили мы с Катериной, заметались по гаражу и ринулись к выходу.
      В принципе, если не считать того факта, что от страха мы бросили бабулю в Зямочкином гараже на произвол судьбы, мы с Катериной держались молодцами. Пока амбалы соображали, что произошло, мы даже успели выбежать на улицу. Мы даже успели проскакать пару десятков метров. Мы даже успели увидеть, что мужички, копавшиеся в «Москвиче» были просто мужичками, копавшимися в «Москвиче», а не шикарно замаскированными Зямочкиными ребятами.
      Потом Катерина споткнулась об очень удачно оказавшуюся под ногами глыбу льда и полетела прямиком в сугроб. Краем глаза я еще успела увидеть, как на нее накинулись двое крепких парней, а после кто-то негодяйский прижал к моему лицу что-то влажное, я задохнулась чем-то душным, подрыгала слабеющими ногами и рывком провалилась в спасительную черноту.
      На этом для меня и закончились наши великолепные переговоры. Дебет с кредитом мы сводили уже на следующий день.
       Приложение № 18. О чем я подумала перед тем, как упасть без чувств

       Глава девятнадцатая, в которой мы устраиваем чемпионат по спортивному ориентированию и проваливаем очередные переговоры
      - То есть, свет они нам включать не собираются, - зачем-то уточнила Катерина.
      - У Зямочки на этот счет есть своя теория, - сокрушенно вздохнула бабуля, - если пленника оставить в темноте на некоторое время, он теряет чувство пространства и времени. А это - самое страшное для того, кто стремится к цели. Потеря чувства времени и пространства ведет к апатии. Апатия ведет к тому, что тебе становится наплевать на результат, и с тобой гораздо проще договориться. Ты выбалтываешь все свои секреты, тебе уже не важно, победишь - или нет. Темнота лишает тебя воли.
      - Ужас, - голос Катерины дрожал, - отродясь не было у меня никакой воли.
      - Держи это при себе, - по бабулиному голосу сложно было сказать, пала она духом или нет, - главное - не раскрывать врагам свои сильные места.
      Дальше мы погрузились в звенящую тишину. В темноте тишина была душной и тесной, хотелось выть и вырываться, бежать, орать - делать все, что угодно, но не слушать эту тишину. Это было невыносимо.
      - Где мы? - спросила я, нашаривая бабулину руку, - у тебя сильно болит голова?
      - Голова у меня болит не сильнее, чем у любой старой дуры, доверившейся бывшему товарищу по партии, схлопотавшей за это по кумполу, - раздался из темноты недовольный бабулин голос. - А вот где мы находимся - понятия не имею.
      Мы еще немного помолчали, а вот потом началось что-то невообразимое: коварный Зямочкин план по лишению нас воли и мужества начал действовать. Сначала мы просто сидели и пытались понять, как же так причудливо сложились звезды, что мы угодили в такую темнотищу. Будущее представлялось нам неясным. И тут я очень кстати подумала, что вполне прилично держусь, и почти совсем не страшно, а моя хваленая клаустрофобия не дает о себе знать. И началось. Пухлая тишина и темнота начали давить на меня стопудовой тяжестью, звон в ушах медленно нарастал, а воздуха становилось все меньше. Пораженная внезапным открытием, что у меня такие маленькие легкие, я забарахталась, в слепую полезла к бабуле, подвывая:
      - Они откачивают отсюда воздух, бабуля, я поняла, они откачивают весь воздух, я совершенно не могу дышать!
      - Детка! - гаркнула бабуля, пытаясь ухватить меня покрепче.
      - Марья Степановна! - подвывала из своего угла Катерина и хватала меня за голову.
      Наши вопли метались в вязкой, гулкой темноте, мы барахтались, начисто позабыв, где верх, где низ, извивались и вопили.
      - Я задыхаюсь! - визжала я.
      - Ты задыхаешься? - пугалась до полусмерти Катерина, в жизни не слыхавшая о клаустрофобии, скрутившей меня по рукам и ногам, - а я, я задыхаюсь?
      - Не знаю! - билась я, силясь ухватиться за кого-нибудь, - наверное, задыхаешься!
      - Девочки, прекратить истерику! - рявкнула бабуля и влепила мне звенящую пощечину. Вторая, судя по звуку и подругиным восклицаниям, досталась Катерине.
      - Заткнуться, - скомандовала бабуля, - дышать носом, глубоко, одной рукой держаться за меня, второй - за стену. Я сказала - за стену, а не за мой нос, Галка, приди в себя!
      - Ба-бабуля, - проныла я, - я зады…
      - Я сказала заткнуться, - отрезала бабуля, - слушать меня, сейчас я буде петь.
      - Ехал по-езд но-о-омер во-о-осемь
      Ленинград-Москва-а-а-а-а, - запела бабуля отвратительным дребезжащим голосом. Меня передернуло, - спокойно, девочки, скоро мы выберемся отсюда, - приговаривала бабуля, - скоро выберемся отсюда, темнота, это ерунда, дышим, держимся за стену, все будет хорошо, - и продолжила петь:
      - Я ле-жал на ве-е-е-ерхней по-о-о-олке
      И как будто спа-а-а-ал…
      В те- е-е-емноте я замеча-а-а-аю
      Чей- то чемода-а-а-а-ан, -скажем прямо, мою бабушку зовут не Монсеррат Кабалье. Словами не описать, как противно она поет. И репертуарчик у нее тот еще. Понятия не имею, где она откопала эту замечательную песенку, но нас с Катериной начало потихоньку отпускать. Одной рукой я держалась за бабулю, другой - за прохладную стенку, старательно дышала носом, а шарики в моей голове в это время медленно выезжали из-за роликов.
      - Вот и хорошо, - ворковала бабуля, - человек чемодан в темноте заметил, и ничуть не испугался.
      - От-кры-ваю, за-кры-ва-а-а-аю,
      Что я ви- и-и-ижу там? -продолжала петь бабуля, - что я вижу там? - спросила она себя, немного подумав, и сама ответила, - да ни фига я там не вижу, но это не страшно. Темнота у нас что? - ерунда, и ничего кроме. Сплошная видимость, вернее - невидимость. А так - все то же самое: пол, стены, потолок, все хорошо, мои дорогие, все хорошо.
      - Бабуля, - прошептала я, - мы не выберемся? Нас замуровали?
      - Вот еще, - фыркнула бабуля, - кому вы нужны - муровать вас. Муровальщиков на таких, как вы, не хватит. Мы обязательно выберемся, и камня на камне не оставим.
      После этих слов мне полегчало настолько, что я смогла сесть, подползти к стене, за которую держалась и облокотиться на нее спиной.
      - Ну, как? - поинтересовалась бабуля.
      - П-порядок, - выдохнула я.
      - Катенька?
      - Как огурчик, - сипло отрапортовала Катерина.
      - Будем дурить? - подозрительно протянула бабуля.
      - Будем, - кивнула я, - но позже. Постой, - зашептала вдруг я, сраженная внезапным озарением, - кажется, припоминаю, когда именно я видела твоего Василия Геннадьевича в детстве.
      - Ну и ладушки, рада, что у тебя такая хорошая память, - погладила меня по голове бабуля и зашарила по карманам, - хоть бы папиросы оставили, сволочи.
      - Это, судя по всему, - зловеще протянула Катерина, - вторая часть их страшного плана по лишению пленников воли.
      - Пусть утрутся, - выплюнула бабуля, - мы с ними еще не закончили, - не знаю, как пойдет дальше, но пока бабуля не демонстрировала сломленную волю и порушенное стремление к победе.
      - Да стойте же, - выкрикнула я, волнуясь, - Василий Геннадьевич - это тот самоубийца, который пел под вашими с дедушкой окнами серенаду и пытался увезти тебя из-под венца?
      - Ну, - выплюнула бабуля, - он почему-то слегка запамятовал, что я уже сидела под венцом, причем весьма неплохим.
      - Как же, как же, - обрадовалась я, - помню отлично, дедуля еще спустил бедняжку с лестницы, а потом гнал его до Парка Победы…
      - У твоего деда всегда был очень тонкий музыкальный слух, а та серенада не выдерживала никакой критики, - зашлась в смехе бабуля.
       Приложение № 19. Как Зямочка пришел мою бабулю от дедушки забирать
       Мизансцена. Распахнутая входная дверь. Чуть помоложе, чем сейчас, Зямочка в картинной позе стоит в дверях. Бабуля с интересом выглядывает из-за мрачного дедушки. Я, семи лет от роду, верчусь в коридоре у всех под ногами. Из глубины комнаты доносится песня «Спят усталые игрушки».
       Зямочка (напевает): «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как месяц мая…»
       Дедушка (кривится, как от сильной зубной боли, зажимает уши): Вася, это невыносимо!
       Зямочка: Леша, я забираю ее, можно даже без вещей, мы купим ей все новое.
       Дедушка (косится на бабулю): Муся, что это за явление?
       Бабуля: Алеша, гони его в шею, не видишь что ли, что парень с глузда съехал?
       Зямочка (прижимает руки к груди): Мария, не бойся его, если будет надо, я его убью.
       Дедушка (не обращая на Зямочку внимания): Муся, ты уверена? Может быть, ты хочешь прогуляться с галантным кавалером?
       Бабуля (раздраженно): Не пори чепухи, Алеша, пусть убирается.
       Дедушка (разводит руками): Вася, извини.
       Я (теребя рукав дедушкиной генеральской шинели): Дедуля, когда ты мне купишь военное пальто?
       Дедушка (рассеянно): Скоро, детка, скоро.
       Бабуля: Цыц!
       Зямочка (патетически простирает руки к бабуле): Мария, пойдем, я знаю, ты тоже мечтаешь обо мне!
       Бабуля (сквозь зубы): Сказала, проваливай.
       Дедушка (достает из ящика стола револьвер, неторопливо откидывает барабан, проверяет, есть ли там пули): Вася, извини, но тебе придется пойти домой.
       Зямочка(истерично): Никуда я не пойду, ты не понимаешь!
       Дедушка стреляет в потолок. В воздухе кружится побелка. Зямочка дает стрекоча. Дедуля устремляется за ним.
       Я (с восторгом глядя на шинель): Бабуля, дедуля купит мне военное пальто?
       Бабуля (задумчиво): Не-пре-мен-но…
       Глава девятнадцатая, в которой мы устраиваем чемпионат по спортивному ориентированию и проваливаем очередные переговоры (окончание)
      - А он был тогда настроен серьезно, - всхлипывала я, давясь от смеха, - при полном параде, настоящий красавец!
      - Да уж, - погрустнела бабуля, - в свое время он был очень даже ничего.
      Мы помолчали. Ситуация, в которую мы угодили, представлялась нам довольно мрачной. От невеселых мыслей меня отвлекли энергичные хлопки в ладоши.
      - Девочки, не киснем, - бодро объявила бабуля, - предлагаю обследовать помещение, в котором мы оказались. Было бы неплохо хоть как-то ориентироваться на местности. Галка идет по стеночке направо, Катенька - по той же стеночке налево.
      - А куда пойдешь ты? - поинтересовалась я.
      - Я буду делать самое сложное, - заявила бабуля, - пойду вперед. Поехали.
      Мы с Катериной, кряхтя, поднялись и принялись ощупывать стену. Она была шершавая, вероятно бетонная. Сбоку лились Катеринины проклятия - судя по всему, ее стенка не поддавалась всепобеждающему разуму. Мой участок был скучным - стена тянулась куда-то далеко, потом наметился угол, и снова началась стена - прохладная и шершавая.
      - У меня тут трубы, - радостно сообщила Катерина. Голос ее слышался издалека, видимо помещение было довольно большим.
      - Какие трубы? - деловито спросила бабуля.
      - Горячие, идут из стены и пока не заканчиваются.
      - Жаль, - расстроилась бабуля, - если бы эти трубы просто лежали на полу, мы бы огуляли ими наших охранников.
      - Действительно жаль, - пробормотала я, втайне завидуя Катерининым трубам - хоть какое-то разнообразие. Моя стена тянулась без единого выступа, хоть ощупывала я ее со всей тщательностью: от пола (тоже, судя по всему, бетонного) и вверх, насколько хватало роста.
      - Ничего, - проговорила бабуля, - голыми руками удавлю.
      Я не стала спорить. Бабуля сказала, что удавит голыми руками - значит, так и будет.
      - Дошла до двери! - провозгласила Катерина, - тут большая дверь! - раздался глухой стук, - судя по всему, железная.
      - Я к тебе! - обрадовалась я и побежала на Катеринин голос.
      - Тебе сказали: идти по стенке! - гаркнула бабуля, но было поздно. Запутавшись ногами в чем-то мягком, я растянулась на полу, отбив колени.
      - Гм, пардон, - пробормотала я, ощупывая кучу, о которую споткнулась, - прошу прощения, тут какие-то тюфяки.
      - Так, - проговорила бабуля, - трубы - раз. Дверь - два, тюфяки - три. Хорошо.
      - Тут еще два угла было! - добавила я, подумав.
      - Великолепно, - похвалила меня бабуля, - Катенька, сколько у тебя было углов?
      - Ни одного, - расстроилась Катерина, - а что, должны быть?
      - Совсем не обязательно, - успокоила ее бабуля, - Галка, возвращайся к своей стенке.
      - Я уже там, - обиделась я, - что мне, до ночи на этих тюфяках валяться? Я иду вперед. Кстати, раньше я от вас удалялась, а теперь возвращаюсь обратно, только по противоположной стороне.
      - Молодцы, - объявила бабуля, - Катенька, что там с дверью?
      - Закрыто, - энергично чем-то погремела Катерина и загрустила, - наглухо.
      - Попробуй повернуть ручку, - посоветовала бабуля.
      - Обижаете, Марья Степановна.
      - Понятно, - обрадовалась бабуля, - я нашла лампочку, но она ни фига не горит. Дотянуться до нее можно легко - то ли потолки тут низкие, то ли лампочка так висит… Судя по всему, свет зажигается снаружи. Очень похоже на Зямочку - заходит он сюда, ослепляет нас своей паршивой лампочкой, мы припадаем к его ногам и рыдаем.
      - Довольно дешево, - проговорила я, - как в кино.
      - Ну, - вздохнула бабуля, - думаю, он и не претендует на особую оригинальность. Просто запомните, что свет, когда они его включат, будет очень ярким, и не пугайтесь попусту. Будет еще чему попугаться, - зачем-то добавила она зловеще. Я тут же принялась бояться.
      - Вот еще, - фыркнула Катерина от своей двери, - нам еще только света осталось пугаться.
      - У меня еще один угол, - восторженно объявила я, - Катька, кажется, я иду к тебе.
      - Велком, - обрадовалась Катерина, - у нас тут весело.
      - Там и оставайтесь, - пророкотала бабуля, - я иду к вам, только подхвачу Галкины тюфяки - пол холодный. Расположимся у выхода. По крайней мере, нас не будет видно каждому, кто надумает войти.
      - Ага, - обрадовалась я, - очень удобное место - кто-нибудь входит, и сразу нам дверью по башке.
      - Я рада, детка, - судя по бабулиному голосу, она была не так уж и рада, - что в твоей светлой голове остались еще хоть какие-то мозги.
      - Дык, - ухмыльнулась я, - всегда этим славилась. Хоть каких-то мозгов у меня до хрена.
      - Ну что ж, идиотских выходок с нас на сегодня хватит, - продолжала бабуля, не замечая моих слов, - расположимся на стороне, противоположной от той, куда открывается дверь.
      - Кстати, - уточнила Катерина, - мы не знаем, внутрь дверь открывается, или наружу.
      - Лучше перестраховаться, - сказала бабуля где-то рядом со мной, - чем недостраховаться.
      На пол полетели тюфяки, Катерина расчихалась от пыли, а я всех растолкала, энергично свила себе гнездо и повалилась на пол. После той дряни, которой меня накачали, ноги были как ватные.
      - Я, пожалуй, присяду, - сказала Катерина, и тут же села мне на ноги. Бабуля ощупью опустилась с другой стороны и перевела дух.
      - Итак, - проговорила она, - мы сидим в вытянутой прямоугольной комнате с дверью и трубами. Судя по всему, это - подвал.
      - Ну и чего они хотят этим добиться? - подала я голос.
      - Блестящий вопрос, детка. Я тоже об этом думаю, - пробасила бабуля, - почему-то мне слабо верится, что Зямочка добивается моих руки и сердца. Надеюсь, в его планы не входит держать нас тут до скончания веков. Странно, - добавила она задумчиво, - мне всегда казалось, что та старая история давно забыта.
      - Никто не забыт, - вздохнула Катерина, - и ничто не забыто.
      - Бабуль, - позвала я, - как ты думаешь, он нас подслушивает?
      - Наверняка, детка, - заверила меня бабуля, - должна сказать тебе, милая, в жизни у меня еще не было такого паршивого мужичонки, как Зямочка. Удивительно не за что уцепиться глазу, если ты понимаешь, о чем я. - Впрочем, - зачем-то прибавила бабуля громким, свистящим шепотом, - он обалденный мужик, вытворяет что-то неописуемое, у него редкий талант.
      - Какого хре… - начала я, но бабуля зажала мне рот и продолжала в полный голос:
      - Катенька, ведь ты меня понимаешь?
      - Я вас понимаю, Марья Степановна, - вскричала Катерина, которая, кажется, действительно понимала в происходящем куда больше меня, - так понимаю, что вы себе и представить не можете.
      - Могу, Катенька, - пробасила бабуля, - вполне могу. Видела бы ты Зямочку в приватной обстановке, не была бы столь категорична - анекдотическая картина. Он красив, - добавила бабуля шепотом, - невероятно красив. Всегда любила стройных мужчин. Нет ничего отвратительнее жирных старикашек.
      - Ну вас обеих к черту, - разозлилась я, - не желаю обсуждать вашего Зямочку, да еще и в приватной обстановке!
      - Вот уж кому следовало бы полюбоваться на эту душераздирающую картину, так это тебе, - фыркнула бабуля, - с целью устранения иллюзий. Ты бы поняла, - просвистела она шепотом, - что пожилой мужчина может быть очень привлекателен.
      Бабуля с Катериной залились смехом, словно у них наготове была парочка Зямочек, готовых сию же секунду продемонстрировать мне все свои неоспоримые достоинства.
      - Пожалуй, воздержусь, - замахала руками я, - у меня слабые нервы.
      Не знаю, чего добивалась бабуля, но после моих слов кто-то заковырялся в замке двери нашего подвала, пощелкал, погремел, и дверь со скрежетом распахнулась. В ту же секунду вспыхнул свет. Бабуля предупреждала, что он будет ярким, но никто не сказал нам, что ярким настолько. Я вскрикнула и зажмурилась, спрятав голову в ладонях.
      - Значит, Машенька, - раздался голос Зямочки, - у меня не за что зацепиться глазу?
      - Да уж похвастаться нечем, - процедила бабуля.
      - А у твоего Карлыча, стало быть, глазу есть за что зацепиться? - продолжал Зямочка дрожащим голосом.
      - Зямочка, - сказала бабуля тихо и страшно, - тут дети. Если ты немедленно не прекратишь этот неприятный скандал, я сделаю все, чтобы он прекратился - и немедленно.
      Наконец- то я смогла разлепить глаза, и сквозь слезы, навернувшиеся от невероятно, неописуемо острого света разглядела Зямочку. Тот был бледен, по его аскетической (как на картинах Босха) физиономии разлилась болезненная прозелень. Облачен был наш похититель в стеганный атласный халат, из ворота которого торчала тощая кадыкастая шея, обмотанная цветастым платком (видимо, Зямочке казалось, что платок придает ему изысканный и утонченный вид). На ногах у Зямочки обнаружились мягкие войлочные туфли, весьма неуместные для импровизированного пыточного застенка, который они тут организовали. Позади Зямочки маячили две массивные фигуры. Одна из этих фигур принадлежала нашему однофамильцу, разыгрывавшему большого босса в Зямочкином гараже.
      «Негодяи. Кругом негодяи», - подумала я, с достоинством отвернулась и принялась разглядывать место нашего заключения. Выяснилось, что мы - молодцы, и в ориентировании на ночной местности нам нет равных. Лично я выписала бы нам пару почетных грамот, а, может быть, и вручила бы по ордену. Да что там ордена - наши таланты достойны ценного приза! Мы действительно угодили в серый бетонный подвал с трубами, лампой под потолком (черт, почему же она такая яркая?), горой каких-то тюфяков и валялись на полу у двери. Как говорится, отличное начало чудесного дня.
      - Встань, когда я с тобой разговариваю, - гаркнул Зямочка так, что я подпрыгнула.
      - И не подумаю, - пробасила бабуля с пола, устраиваясь поудобнее.
      - Хорошо, - скривился тот, словно разом заглотил целый лимон, - будем беседовать так.
      - Рада, - кивнула бабуля, закидывая ногу на ногу, - что мы понимаем друг друга.
      - Вы целиком в моей власти, - начал Зямочка, беря себя в руки, - надеюсь, вы отдаете себе в этом отчет.
      - Предположим, - усмехнулась бабуля.
      - Машка, прекрати разыгрывать из себя оскорбленную невинность, - закатил глаза Зямочка, - я сдержанно перенес, когда ты вышла замуж за это ничтожество, за это травоядное, за этого никчемного, пресного, невыносимо…
      - Довольно, - взмахнула рукой бабуля, - я в восторге от твоего красноречия, можешь продолжать по делу. Когда ты выпустишь нас отсюда?
      - Не выпущу, пока не узнаю имена всех, кого ты впутала в это дело. Номера счетов, названия организаций - мне нужна вся информация, - с достоинством сложил руки на груди Зямочка.
      - Вот мы и приехали, - просвистела я в Катеринино ухо, - ему нужны счета и названия организаций. Парень явно обратился по адресу, - Катерина обреченно покачала головой и прикрыла глаза.
      - К тому же я никак не пойму, чего ты добиваешься, - продолжал Зямочка.
      - Мне нужен «Автопортрет», - заявила бабуля, - не делай такие глаза, Зямочка, я сразу тебе об этом сказала.
      - Да как ты не понимаешь, - задохнулся Зямочка, - как ты не понимаешь, что влезла в дело о миллионах! Влезла, и с невероятной наглостью требуешь себе «Автопортрет»! Откуда ты о нем вообще узнала? С чего ты взяла, что за эти три года он еще не утек в частную коллекцию?
      - Тряс бы ты тут сейчас так гузкой, дорогуша, - фыркнула бабуля, - если бы этот «Автопортрет» куда-нибудь утек.
      Зямочкины бугаи побагровели и мелко задрожали. На всякий случай я вжалась поглубже в наши тюфяки и притворилась мебелью. Поймите меня правильно, я ничуть не сомневаюсь в бабулиных бойцовских качествах, но кто знает, сколько бугаев притаилось за дверью, и скольких из них бабуля успеет вырубить до того, как сюда подтянутся силы ОМОНа и конной милиции.
      - Хорошо, - по-людоедски осклабился Зямочка, демонстрируя свою шикарную вставную челюсть, - будем по делу. Я хочу узнать лишь одну вещь: чьи интересы ты тут представляешь?
      - Не твоего ума дело, - отрубила бабуля, - мне нужен «Автопортрет» и баста.
      - Машка, это невероятная, ни с чем не сравнимая наглость, - взвился Зямочка, - вмешиваться в мои дела, захватывать в плен моего племянника…
      - Так это был наш хваленый Гена? Продолжатель дела и наследник империи? - изумилась бабуля.
      - Да, - гаркнул Зямочка.
      - Как он вырос, - покачала головой бабуля, - как быстро растут дети, Зямочка, а? Вот и моя внучка, Галочка, еще вчера играла в куклы, а сегодня - такая красавица… Да вот же она, лежит рядом со мной в подвале, куда ты нас посадил. Не бойся, моя прелесть, - бабуля зажала мою шею в железный захват и принялась гладить по голове, - дядя Вася не очень страшный, у него кишка тонка…
      - Машка, - прорычал Зямочка.
      - Да, Зямочка, да, - продолжала бабуля умиленно. Я чудом извернулась из ее крепких объятий и без сил упала на Катерину.
      - Машка, - бедный Зямочка пошел багровыми пятнами и заиграл кадыком, - эти парни могут пристрелить тебя в два счета, так что не перебивай меня! Ты вмешиваешься в мои дела, заметь, в очень большие дела, провоцируешь нас на убийство, захватываешь Гену в заложники и требуешь «Автопортрет»! Неслыханная наглость!
      - Ты слышишь, детка, - доверительно склонилась ко мне бабуля, - мы спровоцировали их на убийство.
      - Блин, - поежилась я, отодвигаясь на случай, если бабуле снова придет в голову заключить меня в объятия.
      - Нет нам прощения, - продолжала бабуля сокрушенно. - Слушай, - прорычала вдруг она, - ты долго будешь мне тут мозги канифолить? Что это за театр с заключением нас в подвале? Что за драма с каким-то мейерхольдовским оттенком? Что за Яичкин такой?
      - К-какой Яичкин? - спросил Зямочка, пожевав губами.
      - Ну, этот чертов художник, налабавший эту дурацкую картину? - неистовствовала бабуля, - ты тоже, хорош, гусь, ввязался в какую-то ерунду! Это же уму неподвластно, чем теперь вынуждены заниматься приличные люди! Я не столько в обиде на тебя, что ты приложил меня по кумполу, сколько не понимаю, ради чего ты это сделал! Ради шедевра какого-то Яичкина? Ну ладно, меня в это дело ввязаться заставили обстоятельства, но тебе-то зачем лезть в это все? Марать руки убийством? Как тебе не стыдно, Зямочка? Ты всегда был редкостным жучарой, но - убийство?
      - Знаешь что, - всплеснул руками Зямочка, - ты… ты… Ты! - тут Зямочка до корней волос залился багровым, рванул свой дурацкий шейный платок и принялся ловить ртом воздух. Потом Зямочка кинул на бабулю взгляд, полный невысказанной муки, махнул своим бравым ребятам и пулей вылетел из подвала.
      Загрохотала дверь и снова погас свет.
      - …, - сказала я, - восхитительно поговорили.
      Короче, вторые переговоры за последние два дня были провалены.
       Глава двадцатая, в которой мы с Катериной узнаем три правила настоящей соблазнительницы
      - Итак, дорогая, - шептала бабуля Катерине, - учитывая, как на тебя пялился тот здоровячок, который не является нашим обднофамильцем, ты - наша тяжелая артиллерия.
      - По-моему, Марья Степановна, - шептала Катерина в ответ, - ваш Зямочка пялился на вас гораздо больше.
      - Катенька, мы уже обсуждали этот вопрос, - свистела бабуля, - Зямочка вряд ли поведется, если я вдруг начну разыгрывать страстную любовь к нему, и будет начеку. Дорогая, поверь, это не так сложно, как тебе кажется. Ты взрослая, красивая, опытная женщина…
      - Марья Степановна, - шептала взрослая, красивая, опытная женщина, - мне страшно, и ничего не получится. Да и зачем его соблазнять? Мне совершенно не улыбается разводить нежности с каким-то незнакомым мужиком.
      - Дорогая моя, - терпеливо говорила бабуля, - наша цель - не организовать тут порнографический кружок, а действительно соблазнить, запасть парню в душу, чтобы он почувствовал не животное влечение, а истинную ответственность и почти любовь.
      - Вот-вот, - вздыхала Катерина, - может, на порнографический кружок я еще как-то и сгожусь, но вот дальше - увольте, пользы от меня не будет. Да и какой смысл?
      - А смысл, милая, в том, что, проникнувшись любовью и уважением, наш Цербер собственноручно выпустит нас отсюда, а, в идеале, и «Автопортрет» нам принесет.
      И так до бесконечности. Бабуля уламывала Катерину пустить в ход свои неоспоримые чары уже битый час. За это время я успела подремать (благо, тюфяков Зямочка навалил нам предостаточно), посчитать слонов и накидать в уме план статьи про весенний авитаминоз и методы борьбы с ним (насколько я знаю Светку, на апрель у нас всегда стоит весенний авитаминоз, и пишу всегда про него я).
      Спустя полчаса после Зямочкиного беспорядочного отступления, свет в нашей темнице вновь зажегся, и к нам вошли Перевалов с напарником. Вооружены парни были до зубов, а потому бабуля, попримерявшись некоторое время то к одному, то к другому, оставила мысль о нападении с применением насилия на другой раз. Однофамилец втащил к нам биотуалет, а напарник пристроил его в дальнем углу за трубами. Потом парнище (здоров он был как боров) принялся подробно объяснять, как этим самым туалетом пользоваться («Ну ты еще штаны спусти, стюардесса хренова», - пророкотала бабуля). Глаз при этом он с Катерины не сводил. Моя скромная особа им не приглянулась (уж не знаю, радоваться или огорчаться), зато нам пообещали скорый ужин. На вопросы, где наши вещи и мобильники, отвечать не стали. Обиделись, наверное.
      Когда охранники изволили отбыть, Катерина долго оплакивала свою «Нокию», а я ругалась на бабулю. Мол, она могла быть и поласковей с дорогим нашему сердцу Зямочкой, тем более что тот, кажется, был расположен к конструктивному диалогу.
      - Ты плохо знаешь Зямочку, - фыркнула бабуля и вдруг перешла на свистящий шепот, - никогда он не был готов ни к какому конструктивному диалогу, зато всегда поджимает хвост, стоит на него чуть-чуть надавить. К тому же, теперь мы располагаем ценнейшей информацией.
      - Какой? - простонала я.
      - Говори шепотом! - залепила мне вслепую подзатыльник бабуля, - говори шепотом.
      - Почему? - прошептала я, потирая ушибленное место. Точность у бабули была снайперская, вне зависимости от того, в темноте она била, или на свету.
      - Потому что Зямочка только что наглядно продемонстрировал нам, что он редкостный жмот.
      - Каким образом? - поинтересовалась Катерина.
      - Во-первых (и не в самых главных), - начала бабуля, - если в этом подвале и есть видеонаблюдение, то оно не снабжено прибором ночного видения.
      - С чего ты взяла? - обиженно спросила я.
      - Потому что этот старый дурак долго шарил глазами по подвалу и искал нас. Если бы он видел наши перемещения на пульте видеонаблюдения, то прекрасно бы знал, в каком углу мы сидим.
      - Хорошо, - зачем-то похвалила бабулю я.
      - Спасибо, детка, - поблагодарила меня она. Я ждала нового подзатыльника, но бабуля сменила гнев на милость и продолжала. - Во-вторых, он прекрасно расслышал, как я ругала в полный голос его сомнительные достоинства, но не услышал, как я шепотом его нахваливала. Значит, микрофоны здесь стоят совершенно несерьезные. Не знаю, за какие деньги он оборудовал свой подвал, но мог бы и побольше раскошелиться: его техника не улавливает шепот. Тоже мне, Малюта Скуратов, ну смешно, девочки…
      - А это значит, - начала я.
      - А это значит, - закончила бабуля, - что все секретные переговоры мы будем вести шепотом, - судя по ее голосу, она была необыкновенно довольна. - В-третьих, Зямочка повел себя как распоследний кретин, когда устроил подвал для заключения несогласных с его политикой ведения дел в своем доме.
      - Мы в Зямочкином доме? - всполошилась я.
      - Разумеется, - зашипела бабуля, - ты видела его халат? А я его видела не один, и даже не два раза. Это его главный домашний наряд, старикашке кажется, что в нем он выглядит как истинный аристократ, - бабуля не выдержала и фыркнула.
      - И? - прошептала я, когда она отвеселилась по поводу Зямочкиных парадных нарядов.
      - Что - и? - возмутилась бабуля, - если здесь Зямочкин дом, то здесь и наш «Автопортрет». Если здесь наш «Автопортрет», то у нас есть возможность его позаимствовать.
      - Отлично, - порадовалась я, - осталась самая малость: выбраться из подвала и найти, где он его прячет.
      - Теперь перейдем к главному, - заговорила бабуля так, словно прорыв на свободу был делом решенным. - Катенька, ты слушаешь?
      - Вся внимание, Марья Степановна, - прошептала Катерина, - вся внимание.
      - Отлично, потому что тебе придется соблазнить охранника. Того, который покрупнее.
      - Соблазнить охранника? - выдохнула Катерина.
      - Ну, примерно так, - смутилась бабуля.
      - Марья Степановна, - зашептала скороговоркой Катерина, - ни за что, даже не говорите мне ничего, ничего не выйдет, Марья Степановна, я никому не нравлюсь, это вообще не по моей части, все, что угодно, хотите, Марья Степановна, я грохну кого-нибудь?…
      - Он тебе не приглянулся? - с дьявольской кротостью спросила бабуля.
      - Марья Степановна, - булькала Катерина, - не в этом дело. Я его даже не разглядела.
      - Ну а в чем тогда дело? - продолжала змеиться бабуля, - женщине полезно мужское внимание, у нее от этого начинают по-особому гореть глаза…
      - Да не надо мне никакого горения в глазах! - вспылила Катерина, с трудом удерживаясь, чтобы продолжать шептать, - и охранник ваш не уперся ни с какого конца.
       Приложение № 20. Про Катеринину больную мозоль
       Тут надо пояснить отдельно, на какую больную мозоль с очаровательной непосредственностью приземлилась бабуля. Моя Катерина - человек фантастически невезучий в личной жизни. Ни разу еще не встречала человека, который бы так мечтал о супружестве, и у которого с этим супружеством так бы все плохо складывалось.
       Тихий ангел Катерина, которая покупала тонны кружевных подушечек, уютных покрывалец и занавесочек на кухню, готовая целыми днями разогревать своему дорогому супругу полуфабрикаты в микроволновке, домоседка и редкая красавица, пребывала в вечном попадосе. Вполне пристойные на вид претенденты на руку и сердце Катерины оказывались на поверку кончеными маньяками, тихими алкоголиками и любителями оттачивать удар левой на своей лучшей половине, или в самый неподходящий момент извлекали из загашников жену и троих детей, или спешно отбывали за границу на постоянное место жительства. Дома у Катерины не удерживался ни один. Некоторых приходилось изгонять насильно (как-то раз для этого даже пришлось вызывать бабулю), некоторые сами испарялись, как эфир, едва речь заходила о женитьбе.
       А замуж Катерине хотелось очень, и ее можно понять. Все эти белые наряды, рыдающие тети и бабушки (которые уже плешь проели бедняжке на тему внуков и племянников), праздничные банкеты, последующие пляски, кидание букета, свадебное путешествие, кольца и тонны фотографий… Все эти картины с издевательской настойчивостью лезли Катерине в голову, и чем дальше от нее была перспектива их осуществления, тем больше хотелось. Это когда ты замужем, тебе на все это наплевать, а если нет - то ты беззащитна перед этой напастью. Я Катерину понимаю прекрасно.
       Сначала она делала вид, что ей, по большому счету, на все это наплевать, тем более что с работой у моей дорогой подруги складывалось все куда как удачно. У себя в конторе она давно занимала руководящий пост (и не уговаривайте меня произнести вслух название Катерининой должности, с детства мои мозги отказывались работать, как только сталкивались с чем-то финансово-экономическим), а потому о неладах на личном фронте удавалось забывать. Но куда же тут денешься, каждому хочется любви и тому подобных вещей, и около года назад Катерина с маниакальной настойчивостью отправилась налаживать личную жизнь. Получилось у нее это чудовищно.
       По аналогии с бессмертной формулой «украл - выпил - в тюрьму», Катерина двигалась по маршруту «познакомились - съехались - разъехались», и на каждом последующем этапе «разъехались» она становилась все мрачнее.
       После отъезда очередного раскрасавца, Катерина пришла ко мне, гаркнула на Пашку, чтобы тот посмотрел телевизор, извлекла из своей сумки бутылку коньяка, мрачно ополовинила ее, прикуривая одну сигарету от другой, а потом разрыдалась. Я тоже разрыдалась, потому что это все было очень несправедливо, и потому что вторая половина Катерининой бутылки пришлась на меня. Потом Катерина злобно вытерла слезы, и заявила, что завязала с личной жизнью и со всеми попытками ее наладить. Мол, ей и так хорошо живется. Мол, достало ее все это хуже горькой редьки, и она решительно не понимает, почему мужики от нее бегают, то ли она вся с головы до ног покрылась чешуей, то ли у нее растут рога, но ей все равно, потому что отныне Катерина ничего общего со всем этим иметь не будет.
       С того момента прошло уже полгода. Я старалась не затрагивать болезненную тему, втайне надеясь, что все благополучно разрешится само собой. Катерина же упорно сторонилась мужчин и, по ее собственным уверениям, чувствовала себя прекрасно. Так что, вполне можно себе представить, как ее порадовало бабулино предложение соблазнить охранника. Я думаю, Катерина с большим воодушевлением отправилась бы на бой за чемпионский титул с боксером супертяжеловесом.
       Глава двадцатая, в которой мы с Катериной узнаем три правила настоящей соблазнительницы (окончание)
      Впрочем, бабулю на всю эту пораженческую муть не возьмешь. Бабуля сказала, что Катерина должна соблазнить охранника - считайте, что охранник уже соблазнен и дело в шляпе.
      - Дорогая моя, - сладко пела бабуля, благо в темноте не было видно выражения ее лица, - если бы ты знала, как я тебя понимаю. Ты думаешь, эти козлы не возили меня мордой по батарее?
      - Не знаю, - буркнула Катерина.
      - Так знай, - отрезала бабуля, - и мотай на ус. К тому же, один из них, в чьих глазах я считала себя неотразимой, несколько часов назад съездил мне чем-то тяжелым по черепу. Кстати, детка, чем это он меня так?
      - Дверцей от шкафчика, - вздохнула я, - как там твоя голова?
      - Вот и я говорю, - подхватила бабуля, - как там моя голова? Вернее, где была моя голова? А все почему? Потому что я забыла первое правило соблазнительницы: никогда не переоценивай свою привлекательность в глазах соблазняемого объекта.
      - Я вроде бы где-то читала, - подала голос Катерина, не замечая, что уже встала на пусть соблазнения охранника, - что соблазняя, наоборот надо считать себя неотразимой.
      - Эх, - расстроилась бабуля, - если мы будем путаться в основах, у нас ничего не выйдет. Соблазнительница обязана считать себя неотразимой, потому что, детки, мы неотразимы, но вот переоценивать, насколько наша неотразимость подействовала на тот или иной объект, не стоит. Вполне возможно, что объект неверно расставит приоритеты, и переориентируется на что-нибудь другое. Вот Зямочка, к примеру, предпочел вашей покорной слуге «Автопортрет» художника Яичкина, и это печально.
      - А какое второе правило соблазнительницы?
      - Их сразу два, - отрезала бабуля.
      - Как это? - удивилась я, по всем окрестным городам и весям известная соблазнительница, просто нарадоваться на меня все не могут, такая великолепная. Но ведь интересно же!
      - Существует второе правило соблазнительницы, пункт первый, гласящее, что мужика, который ищет барышню-дочку, слабую и беззащитную, следует брать на жалость, - наставительно прошептала бабуля, - и существует второе правило соблазнительницы, пункт второй, гласящее, что мужика, жаждущего угодить под каблук, мечтающего о мамочке, следует брать грубой силой и ором.
      - А третье правило соблазнительницы? - прошептала Катерина.
      - Третье правило соблазнительницы заключается в том, что необыкновенно важно правильно отделить первых мужиков от вторых, потому что они обожают маскироваться. Итак, соблюдаешь все три правила, со всеми подпунктами - попираешь властителей мира ногами. Не соблюдаешь - сидишь в заднице.
      - Второе вероятнее, - погрустнела Катерина.
      - Дорогая, - прошептала бабуля, - наука шагнула далеко вперед, при помощи простых, проверенных методик мы сможем преодолеть сопротивление материала и скакать на коне.
      Тут бабуля замолчала на несколько секунд, выдерживая драматическую паузу.
      - И?… - я нетерпеливо нащупала бабулину руку, - к какому типу у нас принадлежит наш клиент?
      - Надо подумать, - протянула необыкновенно довольная бабуля, - надо подумать. Не заблуждайтесь, девочки, что это так легко определить. Наш дружок выбрал себе профессию охранника - это можно истолковать и в пользу первого типа, и в пользу второго. С одной стороны, вероятно, ему и правда нравится заботиться и охранять (а это значит, что мы имеем дело с мужиком-папочкой), с другой, он может ловить кайф от своего устрашающего вида и серьезности должности (тогда мы столкнулись с мужиком-сыночком). Далее, он явно запал на нашу Катеньку. Она - шикарная высокая брюнетка с умопомрачительными формами. Это - скорее, в пользу мужика-сыночка. Третье - он долго не знал, куда пристроить биотуалет, а это выдает заботливость и аккуратность, присущую мужику-папочке. И четвертое. Я уже давно провела небольшой тест на всхожесть, и оказалось, что наш клиент - мужик-сыночек.
      - Какой тест? - спросила потрясенная я, в конец измотанная бабулиной любовью к театральным эффектам.
      - Я нахамила ему, - возликовала бабуля, - к тому же, предложила ему при всех снять штаны. Мужик-папочка постарался бы меня подавить и нагрубил бы в ответ. Мужик-сыночек стушевался и замолчал. Сомнений нет - перед нами будущий подкаблучник, упорно подделывающийся под мужика-папочку. Полдела сделано.
      - Ты слышала, Катерина? - приободрила я Катерину, - полдела сделано.
      - Отлично, - хмуро порадовалась Катерина, - мне намного лучше. И что я теперь должна предпринять, Марья Степановна?
      - Продолжать в том же духе, Катенька. Все мужики обожают, когда женщина чередует пощечины с пряниками, но в нашем деле надо начать с пощечин. Он приносит нам ужин. Ты едко высмеиваешь его манеру одеваться, ходить и говорить. Он слабо отбрыкивается. Ты гнешь свою линию. Дальше - импровизируй. Твоя цель - чтобы он выпустил нас из подвала и указал, где лежит «Автопортрет».
      - А если он не знает? - полюбопытствовала я.
      - Пусть как-нибудь выкручивается, - хмыкнула бабуля.
      - Ну и все, - скисла Катерина, - ничего не выйдет.
      - Еще как выйдет, - прошептала бабуля, - держи нос морковкой. Ты у нас редкостная красавица. Помни, научный подход - наша сила.
      - Красавица, или научный подход? - склочно спросила Катерина.
      - И то, и другое. Сразу, - отрезала бабуля, пошарила руками и что-то с треском разорвала.
      - Ой! - вскрикнула Катерина, - кофта новая была!
      - Забудь, - шепнула бабуля.
      И тут, как по команде, снова загремела наша дверь.
       Глава двадцать первая, в которой Катерина ругает всех мужиков мира, а я ни на секунду не забываю о работе
      - Ты уверена, что все идет хорошо? - в который раз спросила я, - ее нет уже час.
      - Спокойно, детка, - прошептала бабуля, - все идет как нельзя лучше. Я и не надеялась, что Катерина его так легко подцепит.
      Что правда - то правда. Развела нашего едоноса Катерина на ура.
      Пока я жмурилась и пыталась понять, где Зямочка достал такую яркую лампу, Перевалов завис в дверях (он нас мало интересовал, потому что Катеринины прелести оставили его равнодушными), а его доблестный здоровяк-напарник приволок нам поднос с едой (это и был наш клиент). Парень, и правда, пялился на Катерину как баран на новые ворота. Пока он кряхтел, пристраивая поднос на полу, наша будущая соблазнительница, гроза всех здоровяков-охранников, Великая и Могучая Разбивательница Сердец, мялась и бледнела. Бабуля ощутимо пнула ее ногой. Катерина глубоко вздохнула, как перед прыжком в ледяную воду, и бухнула:
      - У вашего Зямочки в охранниках все такие придурки, или ты один тут такой выискался?
      - Не понял, - помотал головой объект, не подозревая, что к нему применяется научный подход. Мы с бабулей благоразумно молчали.
      - Я говорю, что не буду есть пищу, которую принес такой придурок, - продолжала Катерина, входя во вкус.
      - Чем это я тебе придурок? - потерянно спросил объект.
      - Ты в зеркало давно на себя смотрел, чучело? - мерзким голосом продолжала Катерина, - удивительно придурковатая рожа. Сидеть в одном подвале с тобой противно!
      - Ты это, - неуверенно проговорил парень, - прекрати.
      - Жень, пошли, - позвал от двери товарища Перевалов. Он тоже никогда ничего не слыхал о хитрой науке соблазнения, а потому маялся и хотел на воздух. В этом мы, кстати, с ним были солидарны.
      - Подожди, - оскалился наш будущий спаситель, - чего это она ко мне так?
      - Ненавижу недоумков, - скривилась Катерина как от сильной вони, - ты хоть пару классов-то закончил?
      - Закончил! - взвился объект, - зачем так говорить? Я даже в техникуме учился!
      - Не в техникуме, а в ПТУ, - откорректировал курс Перевалов, поддержал, так сказать, товарища.
      - …, - ответил с позором заложенный Катеринин ухажер, - ей-то с этого чего?
      - А мне с этого ничего! - отрезала Катерина, - поднос поставил - и вали отсюда! Все вы на одно лицо - и все уроды!
      - Не пойду я никуда! - взвизгнул учившийся в ПТУ (подозреваю, ему пришлось нелегко) охранник, - ничего мы не на одно лицо, я, между прочим, на Брюса Уиллиса похож!
      - Которого подкачали велосипедным насосом, - прошептала мне на ухо бабуля. Я уткнулась ей в плечо и начала смеяться.
      - Поговорите у меня еще! - прорычала Катерина, вскакивая на ноги. И тут нас ожидало явление. Простите, Явление. Художественно разорванная бабулей кофта распалась на Катеринином королевском плече и нас озарило сияние шикарных Катерининых форм.
      - Богиня победы, - просвистела мне в ухо бабуля, - она прекрасна.
      - Валькирия, - покивала я, утирая слезы.
      От такой картины объект соблазнения на секунду зажмурился, снова открыл глаза и был вторично сражен Катериниными красотами. Та не замечала убийственной силы своей наготы, а яростно продолжала:
      - Дома будешь характер показывать, дебил, - проорала она, - распустились! Совсем с ума посходили! Устроили тут! Жизнь на все это кладешь, мучаешься, страдаешь, а ради чего? Ради таких вот кретинов, слова доброго вы все не стоите!
      Охранник стоял, как громом пораженный, подозреваю, что он и вовсе не слышал, что ему орет Катерина, а стоял на предательски слабеющих ногах и с восторгом пялился на мою разрумянившуюся от возмущения и отчаяния подругу.
      - Э-э-э-э, - сумел из себя выдавить охранник.
      - Что? - взвопила Катерина, - что ты молчишь? Вот урод! Тут всю душу ему выворачиваешь, а он молчит! Ты слова хоть какие-то знаешь?!
      - З-знаю, - просипел тот.
      - Борзая какая, - выдохнул восхищенный Перевалов.
      - Ага, - потерянно покивал его товарищ.
      - Надо это… - неуверенно выговорил Перевалов, - надо Василию Геннадьевичу сказать, что она тут буянит…
      - Да, - простонал наш клиент, силясь отвести глаза от Катерины, - давай ее к нему отведем?
      - Зачем? - не понял Перевалов.
      - Нам сказано что? - быстро заговорил соблазненный охранник, обласкивая Катерину взглядом, - если что - сразу к Василию Геннадьевичу. А это - не просто «что», это «ЧТО»…
      - Толстая морда! Дебил! Обезьянья задница! - выкрикивала Катерина, размахивая кулаками.
      - Тебе, то есть, - в который раз покраснел наш охранник, - вам не холодно? Тут дует очень по углам, - наш новый друг попытался прикрыть Катеринины плечи своей курткой и мелко задрожал. Бабуля закатила глаза и фыркнула, но на нас с ней давно никто не обращал внимания. Я тем временем приглядывалась к ужину - какая-то куча пластиковых коробочек. Есть хотелось невероятно, но не полезешь же их открывать, когда на твоих глазах разыгрывается такое!
      - Не трогай меня своими грязными лапами! - завывала тем временем Катерина, швыряя куртку сраженного охранника на пол.
      - Меня Женя зовут, - застенчиво бормотал тот.
      - Кретинское имя! - бушевала Катерина. - Ненавижу!
      - Ну что - повели ее, что ль? - поскреб в затылке Перевалов.
      - Да-да, - покивал Женя, и уже Катерине, - осторожно, тут ступеньки начинаются. Вы извините… - он снова попытался прикрыть Катерину курткой, но она снова отшвырнула ее на пол.
      - Пшел вон! - вопила она, - болван!
      Женя мягко, но крепко обхватил Катерину и повел к выходу.
      - Эй, - разволновалась я, - куда?
      - Молчи, - дернула меня за рукав бабуля, - можно подумать, он ее к Зямочке повел…
      - Бабуля, но он же с ней черти что сделает! - зашептала я, подрываясь отбить Катерину.
      - Да он пальцем до нее дотронуться побоится, - засвистела мне в ухо бабуля, - наука! Наука, детка!
      - Сукин сын! Урод! Мурло! - слышались крики Катерины с лестницы.
      - Аккуратненько, приступочка, - кротко мямлил Женя, робко поддерживая Катерину, и дверь в наш подвал захлопнулась. Погас свет, и снова наступила темнота.
      Я вскочила и принялась бегать, заламывая руки.
      - Вот мы дуры, - причитала я, - вот дуры мы с тобой, бабуля, дорогая…
      - Детка, если тебе хочется побегать, - спокойно пробасила бабуля, - бегай с умом, помни, что тут бетонный пол и трубы, не грохнись и не треснись обо что-нибудь головой.
      - К черту! - бормотала я, - куда увели Катерину? А если их там десять человек?
      - Дорогая, - проговорила бабуля, - успокойся и сядь. Их там наверняка больше, чем десять человек, но Женя ни за что не поведет нашу Катерину туда, где они сидят. Мальчик сейчас в ее руках как масло. Доверься ей, у нее определенно талант.
      - Какой талант, бабуля, какой талант?! - шептала я, - Она столько всего ему наговорила, что этот Женя сейчас ее где-нибудь грохнет. Неужели этого нет в твоей науке?
      - Нет, - хмыкнула бабуля, - и в помине.
      - А что есть? - напирала я.
      - На самом деле, детка, - продолжала веселиться бабуля, - правил соблазнения существует только одно.
      - Какое? - потерянно спросила я.
      - Красавица должна заговорить, - сказала бабуля, - все остальное неважно.
      - А как же все, что ты тут только что развела? - опешила я.
      - Фигня на постном масле. Просто Катенька была так не уверена в успехе, ее надо было подбодрить. И потом, у девочки накопилось, что сказать мужчинам. А такое нельзя держать в себе.
      - А как же все то, что ты тут нам продекларировала? - я даже не удивилась. Моя бабушка - страшный человек, - ты все придумала?
      - Почему же придумала, - обиделась бабуля, - я про это где-то читала.
      - Где? - подозрительно скривилась я.
      - Где-то, - вздохнула бабуля. - Главное тут, что парень с самого начала был в таком восторге от Катерины, что она могла сразу ему в морду плевать, а он бы стоял и улыбался. А тут она с ним заговорила - он, небось, от счастья чуть не скончался.
      После бабулиных слов я надолго замолчала. Все-таки это удивительно. По части что-нибудь кому-нибудь наврать я и сама не промах (профессия обязывает), но до бабули мне далеко. Каким восхитительным, отборнейшим враньем она может вас попотчевать! Причем, заметьте, все это из самых добрых побуждений. Надо же, три правила соблазнения… А я уже повелась, приготовилась мотать на ус, думала, превращусь в роковую женщину, у ног которой трепетно замерли толпы восхищенных мужчин… Надо будет об этом матерьяльчик Светке предложить. Ну, не о толпах восхищенных мужчин, а о бабулиной науке. «Три правила соблазнения». Нет, три мало. «Десять правил соблазнения или походный набор стервы». Вот как раз обдумыванием этого походного набора я и занималась, пока не сообразила, что Катерина сидит где-то наверху в обществе потрясенного Жени уже почти час, и от них ни слуху, ни духу.
      - Откуда ты знаешь, что все идет нормально? - доканывала я бабулю, которая от меня уже на стену лезла.
      - Просто знаю и все, - огрызалась она.
      - А вдруг? - замирала я.
      - Иди к черту, - шипела бабуля.
      - А если…
      - Отстань, - изнемогала она.
      - Но как же…
      - Детка, - взвилась бабуля, - просто верь мне, наберись терпения и жди!
      Я набралась терпения и села ждать. Через пятнадцать минут стало понятно, что тут никакого терпения не хватит, зато у нас есть целый поднос еды. Не знаю, насколько еда заменяет терпение, но я нашарила одну пластиковую коробку, извлекла из нее вполне пристойную котлету и вмиг умяла. Попыталась запить ее соевым соусом, проплевалась, нашарила пакет сока, разом выпила половину и съела вторую котлету. Что приятно - к вопросу ужина Зямочкины ребята подошли с душой, и это радовало. Бабуля от еды рассеянно отказалась, заявила, что будет думать, и замолчала.
      Я вытерла руки о наши тюфяки, легла, почистила себе банан и продолжила придумывать правила соблазнения для будущей статьи. Матерьяльчик и в самом деле получится отменный, Светка будет довольна. Главное правильно все закрутить и расставить нужные акценты.
       Приложение №21. Фрагмент моей будущей статьи «Десять правил соблазнительницы или походный набор стервы»
       Главное в нашем деле - не бояться. Страх - совершенно лишняя деталь нашего туалета. Орите на объект во весь голос, не стесняйтесь в выражениях - в конце концов, это даст вам возможность почувствовать себя хозяйкой положения. Никогда не сдавайтесь без боя. Причем, пора понять, что бой - он бой и есть, это не фигуральное выражение, не красивая метафора, вуалирующая тонкие интриги и словесные перепалки. Бой - это открытые военные действия в условиях, приближенных к полевым. Деритесь, ругайтесь и держитесь молодцом. И будьте уверены, вам непременно повезет. Должно повезти. Короче - вперед, никаких глупых страхов и тревожных рассуждений из серии «могу ли я, получится ли». Конечно, получится. Право дело, ну сколько же можно, пора и честь знать. Как пить дать получится.
       Глава двадцать первая, в которой Катерина ругает всех мужиков мира, а я ни на секунду не забываю о работе (окончание)
      Видела бы меня сейчас Светка. Я имею в виду, если бы у моей начальницы были прибор ночного видения и машинка для чтения мыслей, она бы порадовалась, глядя, как я не теряю оптимизма и думаю только о работе. С бабулей бы этот трюк не прокатил, о чем она думала в тот момент - сказать невозможно, потому что ее мысли неподвластны никому.
      Когда от умных дум меня начало клонить в сон (поели - теперь можно и поспать), кто-то заковырялся ключом в нашем замке. Ковырялся там этот кто-то долго. Сначала мы разволновались, потом - заскучали, потом все это уже начало раздражать, как дверь распахнулась, вспыхнул свет, и на пороге появилась Катерина.
      Дорогая подруга была необыкновенно довольна. Взамен разорванной бабулей кофты на ней красовалась Женина рубашка. По всему было видно, что не опозорила перед державами нас Катерина, и мы можем ею гордиться.
       Глава двадцать вторая, в которой мы крадемся огородами, а бабуля скачет со сверхзвуковой скоростью
      - Детка, дорогая, - шипела бабуля, - не топай так.
      - Марья Степановна, - успокаивал бабулю Женя, - тут чисто. Я вас огородами поведу.
      «Огородами - так огородами», - радостно подумала я, но на всякий случай постаралась потише топать. Бабуля снисходительно похлопала Женю по щеке на правах престарелой родственницы Катерины, у которой и стоит просить руки и сердца нашей красавицы. Женя всячески лебезил, обещал провести нас в кабинет Зямочки кратчайшим путем, скакал вокруг бабули на цырлах и яростно выражал ей свое почтение. Бабуля была благосклонна, но сдержана. Наша красавица, судя по всему, до сих пор не отошла от сногсшибательной эффективности бабулиных методик соблазнения. Я решила пока не разочаровывать ее, и не рассказывать жертвами какого чудовищного вранья мы пали.
      Да и вообще, в данный момент мне было решительно на все наплевать. Свобода! Лишь отсидев полдня в темном подвале можно оценить всю прелесть этого слова. Вполне могу предположить, что чувствовал граф Монте-Кристо, выбравшись из замка Ив. Хотелось плакать, нацеловывать всех, кто попадал в поле зрения и обниматься. Я и не предполагала, что вокруг столько удивительных деталей. Все, на что не натыкался мой взгляд, казалось красивым. Яркие цвета, воздух и свежесть - как выяснилось, лучшее лекарство от хандры - принудительное заточение в Зямочкином подвале, он еще деньги может так зашибать. Даст объявление в газету и поставит четкую таксу. Полдня, к примеру, сто долларов.
      Короче, настроение было приподнятое. Хотя, сложно было сказать, что хоть одна из составляющих этой ночи располагала к оптимизму. Мы шли красть у негодяев «Автопортрет» художника Яичкина, за это можно было огрести люлей. Мы крались по странному, запутанному дому, напичканному вооруженной охраной, тут к гадалке не ходи, того и гляди словишь дыню. Из-за любого угла мог выскочить разъяренный Зямочка, это нас пугало мало, однако, тоже неприятно. Вел нас по уши влюбленный идиот, которому сейчас фантик от ириски страшно было доверить, не то, что собственные жизни, тоже фактор, добавлявший опасности.
      К тому же, было совершенно непонятно, как мы будем из этого дома выбираться. Женя заявил, что никакого отношения к внешней охране Зямочкиного жилища не имеет, а входит в личную свиту. Мол, его ребята, «которые выпускают собак», даже слушать не будут, когда он их попросит пропустить за ворота трех странных дамочек с «Автопортретом» Яичкина наперевес (кстати, любопытно, какого он размера?). Должна заметить, что лично у меня накопилось несколько вопросов относительно пород и родословных тех собак, которых имеют обыкновения выпускать неизвестные ребята.
      - Соблазним, - обрадовалась бабуля, но тут же поняла, что лимит соблазнительниц исчерпан: Катерина ворковала с Женей, взяв его под руку, мне вряд ли можно было доверить такое серьезное дело, а бабуля находилась в предательском возрастном разрыве с объектами соблазнения.
      - Просто пристукнем, - успокоила себя бабуля, когда стало ясно, что соблазнять парней, «которые выпускают собак», некому. Что об этом подумают собаки, осталось невыясненным.
      Зямочкин дом заслуживал отдельного упоминания. Он был похож одновременно на центральную консерваторию, столовую пионерского лагеря, склад торгового центра и логово террористов (какими их представляют в американских фильмах). Представить себе, что тут живут люди, было сложно. Вообразить, что кто-то добровольно выбрал себе подобное жилище, да еще и оплатил всю эту ерунду, было невозможно. Такое ощущение, что сначала этот дом был в разы меньше, но потом к нему пристраивали флигеля, новые этажи, делили большие комнаты на много маленьких, начинали один ремонт, и не заканчивали, забывали про него и тут же начинали новые.
      Из подвала вела длинная лестница, потом мы сразу попали в коридор со множеством дверей, потом оказались на складе, забитом тюками, рулонами, коробками и свертками (в нос тут же шибануло могучей кухонной вонью), потом с места в карьер мы попали в помещение, очень похожее на приемный покой больницы, потом пошли коридоры поприличнее, с галогеновыми лампочками и оштукатуренными стенами, огромными зеркалами и красными креслами. Если туда воткнуть парочку чахлых пальм, получится чудесное фойе дома отдыха для младшего офицерского состава.
      До сих пор не представляю себе логики деления этого дома на сектора, но дальше мы словно попали в величественную дворянскую усадьбу. Прошмыгнув по роскошному каминному залу, я чуть не скончалась, потрясенная огромным портретом пышной тетеньки в парадной мантии, на коне. Закралось предательское ощущение, что картина принадлежала перу Евгения Карловича. Кругом ни души. Бабуля подозрительно оглядывалась и была начеку, так что вздумай кто-нибудь излишне бдительный прогуляться здесь посреди ночи, ему можно было бы только посочувствовать. Катерина с Женей были всецело увлечены друг другом.
      - План такой, - прошептала бабуля, - мы пробираемся в Зямочкин кабинет и шустро его обследуем. Наша цель - тайник и «Автопортрет». Нас ведь не ожидают там неприятные встречи?
      - Марья Степановна, - отрапортовал Женя, - Василий Геннадьевич сутки землю грыз. Он до утра продрыхнет, отвечаю. А вся охрана сейчас внизу.
      - Почему? - живо поинтересовалась бабуля.
      - Так футбол же, - развел руками Женя, - я бы тоже там был, если бы не… - тут часовой любви запнулся, залился краской и кинул обожающий взгляд на Катерину. Та загадочно сверкнула глазами и парадно оскалилась. Я преисполнилась гордости, что накоротке знакома с такой женщиной.
      Тем временем мы поднялись по широкой мраморной лестнице, вырулили в еще один коридор, попетляли по нему, и оказались перед очередной дверью. Наш проводник немного помедлил и извлек из кармана электронный ключ.
      - А, к черту, - выдохнул Женя и приложил его к двери. Замок пикнул, мигнул зеленой лампочкой, и через секунду мы оказались в Зямочкином кабинете. - У меня второй код доступа, - зачем-то гордо заметил Женя и включил свет.
      Зямочкин кабинет порадовал. Никакого авангарда или антиквариата - сплошной конструктивный минимализм. Светлые стены, книжные шкафы темного дерева, высокие окна, море свободного пространства и главная фишка - огромный золотистый глобус, как в Кунсткамере. Впечатляло. Даже ругать не за что. Впрочем, бабуля была совсем другого мнения.
      - Выпендрежник хренов, - буркнула она, смерив презрительным взглядом глобус, - а вот и наш тайник, - объявила она, постучав по его крышке и обернувшись к нам. - Женечка, дорогой, как бы нам эту штуку вскрыть?
      - Вскрыть? - всполошился тот, - как это - вскрыть?
      - Держу пари, что тайник там, - усмехнулась бабуля.
      - Марья Степановна, - залепетал Женя, - за шарик бабки плачены. Немеряные. Я не буду. Василий Геннадьевич глаз на жопу натянет. Мы его везли два месяца. Он за него пацанов на части рвал. Я жить хочу, Марья Степановна.
      - Ты нам помогаешь, или кудахчешь, как курица? - взвилась бабуля.
      - Помогаю, - простонал Женя, - но это абсолютно невозможно…
      - Ах, невозможно? - бабуля была сама кротость. - Катенька, мы уходим, - она взяла Катерину за руку.
      - Куда? - опешила упирающаяся Катерина.
      - Куда? - взвизгнул Женя, хватая Катерину за вторую руку.
      - В свой подвал, - отрезала бабуля. - Нам и там неплохо было, зачем ты вообще приперся? Будем сидеть и ждать, пока судьба не подкинет нам настоящего мужика.
      - Стойте, - Женя был на грани отчаяния. Его любовное помутнение было настолько сильно, что он и впрямь поверил, что мы сейчас развернемся, отбудем в свой подвал и закроем за собой дверь. Изнутри. И Женю к себе никогда не пустим. - Стойте, я попробую.
      - Уж попробуй, - передразнила его бабуля, продолжая тянуть Катерину на себя.
      - Я сейчас, - Женя неуверенно подошел к глобусу и начал примеряться к нему. Обошел кругом, сокрушенно покачивая головой, засучил рукава, взялся за основание глобуса и слегка потянул на себя. Глобус задрожал, но не поддался. Вещь и, правда, стало жалко - было видно, что это не штамповка, а добротная, согретая теплом Зямочкиного сердца штуковина. Каждый человек может позволить себе маленькую радость. И никого не касается, если эта маленькая радость два с половиной метра в диаметре.
      Женя тем временем терзал несчастный глобус. Мы, затаив дыхание, наблюдали за ним. И вот в тот самый момент, когда, казалось, шар начал поддаваться, случилось страшное. В коридоре послышались шаги.
      - Зараза, - процедила бабуля, шаря глазами по Зямочкиному кабинету в поисках укрытия. Укрытия не было. Зямочкин кабинет был аскетичен и гол - ни тебе бархатных портьер, за которыми можно пристроиться, ни массивных шкафов, куда влезает бегемот, ни прочих, сладостных сердцу настоящего шпиона мест.
      Бабуля вмиг вырубила свет (после непроницаемого мрака подвала мы этого даже и не заметили, все-таки от окон было хоть какое-то освещение) и принялась скакать по кабинету, шепотом ругаясь, на чем свет стоит. Скорость при этом она развивала нечеловеческую. Спрятаться было решительно негде. Она заглянула пол стол, покрыла его проклятиями, кинула взгляд на стеллажи с книгами, изрыгнула новую порцию отборнейшей брани, подхватила с Зямочкиного стола тяжелое пресс-папье и встала в первую боевую позицию у двери.
      Постояла мгновение, обругала Зямочку такими словами, что страшно стало, засунула пресс-папье в карман, попыталась отодвинуть стеллаж (зачем - ума не приложу), перевела дух, обреченно облокотилась рукой о стену, и тут Зямочкин кабинет ожил. Один из стеллажей с тихим щелчком отъехал в сторону, и нам открылся тайник, который мы так долго искали. Бабуля исполнила короткий ликующий танец, пинками загнала в тайник нас с Катериной, потом схватила за шиворот замешкавшегося Женю, втянула к нам, и стеллаж тут же встал на место.
      Все вышеописанное уложилось в несколько секунд. За это время я успела множество полезнейших вещей: закрыла и открыла рот, четыре раза хлопнула ресницами, с сомнением потрогала ковер (нельзя ли спрятаться под него), решительно отвергла эту идею и схватилась за голову. Так что пользы от меня не было никакой, как, впрочем, и от Катерины с Женей. Они просто взялись за руки, впились друг в друга влюбленными взглядами, и, судя по всему, приготовились принять мученическую смерть во имя любви.
      - Не тупи, - пнула меня локтем бабуля, - заткнись и смотри в оба.
      Я кротко кивнула (хоть на это меня хватило) и принялась смотреть в оба. В тайнике было тесно и душно, зато открывался отличный обзор.
      Не успела я переступить с ноги на ногу, как дверь Зямочкиного кабинета пикнула, распахнулась, зажегся свет и к нам пожаловал Зямочка собственной персоной.
       Глава двадцать третья, в которой Зямочка качается на стуле, а бабуля разводит отвратительную бюрократическую канитель
      Скажем прямо, вид у Зямочки был нездоровый. Одет он был все в тот же халат, в руке держал небольшую книгу в цветном блестящем переплете, которую тут же небрежно бросил на стол.
      Мы затаили дыхание и боялись двинуться. Сам по себе Зямочка был, конечно, не опасен, но вот его ребята, которые легко могли оторваться от футбола и отправиться крошить нас в капусту, меня пугали.
      Зямочка постоял некоторое время, засунув руки в карманы, подозрительно нахмурился, прошелся к окну и выглянул наружу. Потом он обласкал влюбленным взглядом свой глобус, не подозревая, от какой опасности только что убереглось его сокровище, и печально вздохнул. Бабуля презрительно ухмыльнулась.
      Потом Зямочка прошелся до своего стола, уселся так, чтобы ему было удобнее видеть свой глобус, сложил руки на груди и надулся как индюк. Просидел он в такой позе минут пять, у меня уже затекли ноги, и, к тому же, начало предательски клонить в сон. Бабуля наблюдала за Зямочкой с непроницаемым, как у индейца лицом.
      Тот развалился, уронив голову на грудь и, казалось, задремал. Вдруг оглушительно запиликал мобильник, Зямочка подскочил, принялся шарить по карманам халата, наконец, извлек на свет божий разрывающийся телефон, принял вызов и гаркнул что было сил:
      - Слушаю? - на том конце провода кто-то что-то быстро затараторил, - мы уже обсуждали. Какая она тебе старуха? Как приложит тебя эта старуха, попляшешь тогда. Мне плевать, что тут мы никогда никого не кончали. Этих кончаем. Утром. Попробуем еще поговорить и кончаем.
      Меня прошиб холодный пот. То есть как это «этих кончаем»? Что это за безобразие? Как можно нас - кончать? Не понимаю. Бабуля стояла с непроницаемым лицом, казалось, она и не слышала Зямочкиных слов, а находилась в глубокой медитации.
      - Слушай, ну еще завтрак их давай со мной обсудим. Дай им там что-нибудь, какая разница. А можешь, - тут Зямочка зашелся в свистящем смехе, - можешь вообще ничего не давать - чтобы добро не переводить, - он согнулся пополам и принялся трястись за своим столом, причмокивая вставными зубами.
      Тут меня начала бить мелкая дрожь. Это как мы удачно из подвала выбрались. Через пару секунд меня осенила еще одна гениальная мысль. Это как бы мы неудачно остались бы там сидеть! Тут у меня застучали зубы. Зямочка демонстрировал какие-то демонические стороны своей натуры. Видимо, со дня, когда мой дедуля гнал Зямочку с оркестром по ночным улицам, изредка постреливая в воздух, тот покатился по наклонной. Был - романтичный юноша, стал - кровожадный маньяк. А все почему? Связался с моей бабулей.
      - А собаки нам на что? - как ни в чем не бывало, продолжала жертва бабулиной бессердечности, - собаки на что? Все подчистую, комар носа не подточит!
      Тут мне совсем поплохело. Картина перед глазами встала такая ужасная, что в глазах стало темно. Вот никогда мне особенно не нравились собаки, особенно большие. Я покосилась на бабулю. Она стояла, не шевелясь, глаза ее сузились до едва различимых щелочек.
      - Утром, - сказал Зямочка, послушав немного, - все, бывай, - он дал отбой и снова обмяк за столом.
      Вообще, должна сказать, наблюдать из укрытия за человеком, который уверен, что полностью предоставлен сам себе - ужасно.
       Приложение № 23. Чем занимался в глубокой ночи в своем кабинете большой человек из Химок
       1. Зямочка творил очень противные вещи:
       2. Распевал песню про бродягу, который «к Байкалу подходит, на встречу родимая ма-а-а-а-ать»;
       3. Высыпал на стол скрепки и начал делать из них цепочку, причем конец этой цепочки он наворачивал себе на шею;
       4. Задумчиво жонглировал двумя фломастерами, пристраивал их себе за уши, а под конец вставил их себе в нос;
       5. Вытащил один из этих фломастеров и начал делать вид, что это - дорогая сигара (Катерина содрогнулась от отвращения);
       6. Прилепил желтый бумажный стикер себе на лоб и качался в таком виде на кресле;
       7. Колол себе палец кнопкой и вскрикивал: «Ай!»;
       8. Стрелял скрепками из степлера в стену.
       Глава двадцать третья, в которой Зямочка качается на стуле, а бабуля разводит отвратительную бюрократическую канитель (окончание)
      Невооруженным глазом было видно, что в своем кабинете человек привык много и напряженно работать. Проделав все эти полезные вещи, Зямочка ни с того, ни с сего сел ровно и принялся беспокойно шарить по столу. Меня осенило: он искал пресс-папье, которое лежало в кармане у бабули. Зямочка перевернул все бумажки, перетряс все папки, заглянул под стол, но, судя по всему, пропажу не обнаружил. Тогда Зямочка принялся беспокойно озираться, словно увидел обстановку своего кабинета впервые. Подскочил, коротко пробежался в противоположный угол, остановился и глубоко задумался над загнутым уголком ковра. Стало видно, что Зямочке сильно не по себе. Он обхватил себя за плечи, протопал к столу, пошарил в ящиках и извлек оттуда пистолет.
      Я закатила глаза. Великолепно. Пресс-папье против пистолета. Конечно, мы не знаем, какой из Зямочки стрелок, но стало очень неуютно. Сейчас он нас обнаружит, и…
      Но, судя по всему, Зямочка не спешил нас обнаруживать. Он крался по кабинету, как заправский спецназовец, хотя даже мне было понятно, что спрятаться там негде. Зямочка тоже быстро это смекнул и в задумчивости встал у окна. Вот тут-то ему и пришла в голову эта идея: Зямочка засунул за пояс халата свой пистолет и рванул к тайнику. Бабуля едва уловимо пошевельнулась. Женя попытался закрыть Катерину своей грудью. Зямочка с треском стукнул по стене, стеллаж отъехал в сторону, и вся наша честная компания предстала перед ним.
      - Здрасте, - сказала я.
      - Глаз за глаз, - торжественно провозгласила бабуля, широко размахнулась и опустила пресс-папье на голову совершенно потрясенного Зямочки. Тот ахнул и осел на пол. Бедняга и не подозревал до сих пор, что в его тайник можно набить столько народу.
      - Ну? - рявкнула бабуля, пикируя на Зямочку, как коршун на зяблика, - говори, скотина, где тут у тебя «Автопортрет», и не думай, что после всего услышанного я буду с тобой нежна!
      Пока бабуля терзала оглоушенного Зямочку, а Катерина с Женей приходили в себя, у меня появилось время разглядеть получше место, где мы прятались. Вся стена тайника была утыкана ячейками с дверцами. Я открыла одну из них. Там кучкой лежали пластиковые карточки и какие-то бумаги. Я заглянула в следующую - белые слитки. Дальше обнаружились: пергаментный свиток, глиняная крынка, полная копеек екатерининских времен и маленький черный мешочек. С каким-то пугающим безразличием я заглянула туда, увидела бриллианты, и некоторое время тупо разглядывала лучших друзей девушек. Они совсем не впечатляли.
      - Где «Автопортрет»? - трясла Зямочку бабуля.
      - Выше, - простонал тот. Я взглянула выше - какие-то свертки, свертки…
      - За синим пакетом, - хрипел Зямочка, которого для ускорения мыслительного процесса бабуля принялась душить.
      Я взглянула еще выше. В очередной ячейке и, правда, лежал синий пакет. Не церемонясь, я отшвырнула его на середину комнаты (в нем что-то мелодично зазвенело), запустила руку поглубже и извлекла на свет свернутый в рулон холст, замотанный в целлофан.
      - Есть? - напряженно спросила бабуля, не отпуская Зямочкину шею.
      - Посмотрим, - бормотала я, распаковывая холст, - сейчас посмотрим… - Признаться, целлофан я раздирала с сильнейшим душевным трепетом. Уже двое суток мечтаю насладиться созерцанием волшебного лика художника Яичкина. С холста на меня смотрел кривой страшный мужик. Мне он показался прекраснее всех принцев на свете. Я издала победный клич и мельком показала холст бабуле.
      - Отлично, - кивнула та, - запаковывай обратно. - Зямочка, сейчас я тебя свяжу.
      Зямочка молчал и вращал глазами.
      - Женька, не стой столбом, - гаркнула бабуля, - помоги мне перенести его на кресло!
      Женя вышел из ступора, в котором он пребывал с момента появления в кабинете Зямочки, метнулся к бабуле, бодро подхватил босса (теперь, судя по всему, уже бывшего) под коленки и поволок его к столу. Если он и раздумывал над материями вроде «быть или не быть», то недолго, а когда Катерина положила ему на спину руку, то и вовсе бросил рефлексировать. Обожаю таких людей. Приняв один раз решение, они больше не возвращаются к нему, а действуют по намеченному плану. Жизнь у таких людей легка и понятна, они не крутятся в постели до четырех утра и не раздумывают, правильно ли они сделали, что съели на ночь килограмм оливье, два банана, четыре котлеты, сковородку макарон и брикет мороженого. Такие люди после всех этих подвигов ложатся и мгновенно засыпают как младенцы, потому что изначально доверяют своему выбору.
      Бабуля и прекрасный, не рефлексирующий Женя тем временем прикручивали Зямочку к его собственному креслу.
      - Женя, - прохрипел страдалец.
      - Да, Василий Геннадьевич, - сосредоточенно кивнул Женя, обматывая его руку скотчем.
      - Женя, - страшно закатил глаза Зямочка, - закопаю.
      - Закопаете, - вздохнул Женя.
      - Ну, ты тут мне еще нашего парня попугай, - возмутилась бабуля, приматывая к креслу вторую Зямочкину руку.
      - Еще два часа назад, - вздохнул Зямочка, - он был моим парнем.
      - Ну, - наклонилась к нему бабуля, отгрызая скотч зубами, - мы к тебе в гости не напрашивались, сам позвал - сам и расхлебывай.
      - Машка, - выдохнул Зямочка, - и тебя закопаю, и девок твоих, - он нехорошо покосился на нас с Катериной.
      - Утрешься, - хмыкнула бабуля и одним движением залепила Зямочке рот остатками скотча.
      Дальше Зямочка еще что-то мычал, но мы уже не обращали на него никакого внимания. Аккуратно вернули на место стеллаж, скрыв тайник (мало ли что придет в голову его ребятам, когда они увидят так удачно по случаю связанного босса, сидящего посреди россыпи всяких богатств), и плотно захлопнули за собой дверь.
       Глава двадцать четвертая, в которой любители йоги обретают тренеров, а собаки лишаются обеда
      Свобода! Вот теперь уже почти настоящая, если, конечно, забыть о собаках.
      А забывать о них не следовало, потому что надо было еще как-то выбраться отсюда. Пока мы галопом скакали через невероятный Зямочкин дом, Женя сообщил нам, что собак четыре штуки, и жрут они все, от фарфора до гвоздей. Так что мы решили проявить благоразумие и не рваться совершить подвиг.
      - Не стану разыгрывать из себя дедушку Дурова, - сказала бабуля, когда мы пристроились в каком-то закутке и устроили короткое совещание, - с животными у меня нет никакого взаимопонимания.
      - Да эту свору никто особо не понимает, Марья Степановна, - успокоил бабулю Женя, - дурные они какие-то.
      - Прекрасно, - вздохнула бабуля и глубоко задумалась.
      Ситуация складывалась, и правда, не особо радужная. По словам Жени четырех питбулей выпускали пасторально пастись в окрестностях Зямочкиного дома в одиннадцать вечера, а около восьми их отлавливал некий Колька. Колька был для питбулей единственным авторитетом в доме, а потому кроме него никто не рисковал завести с ними дружбу.
      - А Зямочка? - задумчиво проговорила бабуля.
      - Василий Геннадьевич собак не любит, - заверил нас Женя. Мы вздохнули и помолчали.
      - Жаль, - загрустила она, - я рассчитывала выкатить Зямочку в самую гущу его любимцев и отступать с прикрытием.
      Я на секунду представила себе Зямочку, катящегося по двору в офисном кресле на колесиках, обмотанного скотчем и мычащего что-то нечленораздельное, а вокруг него с восторгом скачут собачки.
      - Кормит собак Колька? - подала голос Катерина, которая уже удобно расположилась на каких-то мешках и бросала оттуда на Женю страстные взгляды.
      - В смысле? - не понял Женя, всецело увлеченный Катериниными формами.
      - Ну, - начала объяснять Катерина, - может быть, устроить им внеплановое кормление?
      - И потихоньку слиться… - закончила бабуля, воодушевляясь, - а наш доблестный Женя пока отвлечет парней беседой. Хотя… - бабуля снова задумалась и замолчала.
      - Что? - дрожащим голосом спросил Женя, который, судя по всему, не особо надеялся на свою светскость.
      - Парней буду отвлекать я, - постановила бабуля, - а ты, Женечка, займешься собаками.
      Осененная внезапной мыслью, она пошарила взглядом по складу, разворошила ближайшую коробку, отыскала в ней пачку бумаги, отсчитала себе четыре листа и свернула их в трубочку.
      - Вперед, мои дорогие, - объявила бабуля.
      На том и порешили. Женя отправился на кухню за едой, а мы поплелись за бабулей в каморку, где сидели любители животных.
      - Братцы, - с места в карьер начала бабуля, распахивая ногой дверь к парням, - нелегко же вас тут было отыскать.
      Братцы (в количестве трех человек) оторвались от экрана крохотного телевизора, где футболисты в брутальных трусах по колено валились в кучу малу, и разом полезли за оружием. За их спинами мерцали экраны наружного наблюдения.
      - Полегче, парни, - замахала руками бабуля, - Василий Геннадьевич говорил, что вы обрадуетесь, когда меня увидите.
      - Это еще почему? - спросил невысокий белобрысый тип в майке с изображением рыбьего скелета.
      - Ну, Василий Геннадьевич поведал мне, - задушевно начала бабуля, - что в данный момент решается систематизировать ваши беспорядочные походы в сауны и качалки и выписать вам абонемент в фитнесс-центр. Так?
      - Че? - нахмурились парни, но оружие отложили.
      - Са-у-на, - по слогам проговорила бабуля, - ка-ча-лка - бесплатно, но в одном месте и по часам. Совершенно безвозмездно. Понятно?
      Парни расцвели улыбками.
      - Теперь разрешите представиться, - разулыбалась в ответ бабуля, - меня зовут Марья Степановна, начальник отдела по работе с клиентами финтесс-центра «Зе футур». Это, - бабуля кивнула на нас с Катериной, - наши старшие тренеры, Галина и Екатерина.
      Не знаю, в каком помешательстве можно предположить, что я являюсь старшим тренером хоть по одному из известных человечеству видов спорта, но парни сожрали и это вранье. Я постаралась выпрямить спину и втянуть живот.
      - Я бы на йогу хотел ходить, - заговорил пухлый плечистый парень с роскошными кудрями, - йога туда входит?
      - Разумеется - теперь вся братва йогой занимается, - серьезно покивала бабуля, - у Папы все ребята давно на йогу ходят - два раза в неделю, по средам и субботам.
      - А можно по воскресеньям? - зарделся краской пухлый тип.
      - Думаю, мы пойдем вам навстречу, - подключилась к бабуле Катерина. - Но заниматься придется в более сильной группе. Какой у вас уровень подготовки? - строго спросила она пухлого.
      - Я пока только по книжке занимался, - покраснел тот.
      - Плохо, - посуровела Катерина, - очень плохо. Девяносто процентов, занимавшихся по книжке, неверно принимают позу «летящая собака», а это азы.
      - Я совсем недолго занимался, - разволновался будущий йог, - всего две недели.
      - Думаю, - Катерина строго оглядела беднягу с головы до ног, - мы займемся вашим случаем.
      Краем глаза я взглянула на экраны внешнего наблюдения и обмерла. В кадр вбежал Женя, размахивая большим куском мяса, и исчез из поля зрения. Через секунду появились собаки, промелькнули их поджарые зады, и снова наступило спокойствие. Я осторожно перевела дух. Кажется, кроме меня никто этого не заметил.
      - Вот, - бабуля тем временем раздавала парням прихваченные со склада листы бумаги, - сейчас каждый из вас заполнит короткую анкету. Ручки у вас есть?
      Парни начали лихорадочно шарить по своей каморке, переворачивая все вверх дном. В конце концов, ручки отыскались.
      - А можно карандашом? - спросил белобрысый. Бабуля выдержала шекспировскую паузу. На одном из экранов Женя, беззвучно открывая рот, пытался залезть на дерево. Один из песиков подпрыгнул и кровожадно повис у него на заду.
      - Можно, - кивнула бабуля после недолгих раздумий, - пока вашу анкету мы рассмотрим и в таком виде, но для архива вам надо будет переписать ее ручкой. Итак, все готовы?
      - Все, - покивали парни.
      - Начнем, - сложила руки на груди бабуля, - пункт первый. Имя, отчество, фамилия. Написали? Далее, пункт второй - год и месяц рождения. Пункт третий - адрес прописки и адрес фактического проживания. Телефон - непременно действующий.
      Парни сосредоточенно писали. Холодея, я покосилась на один из экранов. Жени не было видно. Только я хотела вздохнуть с облегчением, как наш кинолог выскочил на лужайку и принялся бегать по ней, выделывая замысловатые па. За ним по пятам скакали собаки. Все это походило на сцену из немой комедии, не хватало только забористой музыки.
      - Какие болезни перенесли в детстве, - монотонно вещала бабуля, - перечислить все прививки. Перечислить простудные заболевания, перенесенные за последние полгода.
      - Полгода - это сколько? - тихо спросил белобрысый. Казалось, он находился в глубоком трансе.
      - Шесть месяцев, - терпеливо просветила его бабуля, - перечислите виды спорта, которыми занимались. Перечислите виды спорта, которыми вы собираетесь заниматься в нашем центре.
      Женя изловчился и зашвырнул мясо куда-то далеко за пределы видения экрана. Собаки рванули туда. Женя замер, переводя дух.
      - Дата и подпись, - подвела черту бабуля, искоса наблюдая за Жениным героизмом. - Где у вас тут выход?
      - Не положено! - сразу встал в стойку пухлый.
      - Очень надо, - фыркнула бабуля, - у меня еще долгий разговор с Василием Геннадьевичем, контракт пока не подписан, анкеты не проанализированы. Вторую часть анкет будете писать сейчас, или после первого занятия? - снова принялась вводить в гипноз парней бабуля.
      - Нет, - замахали они руками, - после первого занятия.
      - Тогда сдавайте анкеты, - проговорила бабуля голосом моей учительницы младших классов, - и всего вам доброго.
      - До встречи, - вставила Катерина, - а вы, - обернулась она к пухлому любителю йоги, - бросьте самостоятельные упражнения, до добра это не доведет. И ждем вас на первом занятии в следующую среду.
      - Хорошо, - кивнул тот, - можно вместо коврика взять туристическую пенку?
      - Можно, - великодушно разрешила Катерина, и мы поспешили откланяться.
       Приложение № 24. Анкета пухлого любителя йоги
       1. Имя и отчество. Колян Колотыркин
       2. Год и месяц рождения. 1984, октябрь
       3. Адрес прописки. У мамки
       4. Адрес фактического проживания. У мамки
       5. Телефон - непременно действующий. 222-34-56
       6. Какие болезни перенесли в детстве. Отчим по голове двинул лопатой, потому что мы с пацанами всю клубнику потоптали и морковь повыдергали, долго потом лежал и болел, шрам на голове два (2) см
       7. Перечислить все привилки. (длинный мучительный прочерк, судя по всему парень плохо расслышал слово «прививки», а переспросить суровую бабулю о таинственных «привилках» не решился)
       8. Перечислить простудные заболевания, перенесенные за последние полгода. Сопли
       9. Дата и подпись. (отсутствуют - тоже, по-видимому, не успел)
       Глава двадцать четвертая, в которой любители йоги обретают тренеров, а собаки лишаются обеда (окончание)
      До первого поворота мы шли степенным шагом, но как только оказались в другом коридоре, припустили великолепным аллюром. Там нас и перехватил Женя. После встречи с собаками выглядел он неважнецки: весь грязный, помятый, на щеке у него красовалась здоровая ссадина, а джинсы на заду - порваны. Впрочем, Женя ни капли не расстраивался, а, напротив, лучился оптимизмом.
      - Марья Степановна, - отрапортовал он, - собак я запер, все чисто. Я валю с вами, потому что утром парни отвяжут Василия Геннадьевича, а меня закатают в бетон.
      Мы не были против. Хорошего человека - в бетон, где же это видано!
       Глава двадцать пятая, в которой я хвастаюсь дружбой с Шурочкой и нежусь в постели
      Когда я проснулась, на улице было уже светло. За ночь ударил крепкий морозец, и утро выдалось солнечное и ясное. Я сладко потянулась (приятно захрустели крахмальные простыни) и полежала немного с закрытыми глазами, припоминая события прошедшей ночи.
      После того, как мы потолковали с любителями спорта, а Женя запер собак, все пошло как по маслу. Бабуля рванула в Зямочкин гараж и обнаружила там свою «Волгу». Наследника империи Гену все-таки от заднего сидения отвязали, но, судя по ошметкам скотча, получилось это у них с трудом. Мы загрузились, бабуля дала по газам, и на всех парах мы вырвались из лап коварного Зямочки, причем, с солидным прибытком (если так можно назвать «Автопортрет» художника Яичкина). Оказалось, что Зямочкина резиденция находилась неподалеку от Химок, в небольшом коттеджном поселке по Ленинградке.
      Так что до Колобовского переулка по ночным дорогам бабуля домчала за полчаса. Там бабуля лихо припарковалась у небольшого особнячка, взбежала по лестнице и долго звонила в дверь. Когда ей открыли, маленькая стройная блондинка в выглаженной форме и белоснежной наколке (тут царил культ чистоты) чуть в обморок не грохнулась.
      - Лариска, не стой столбом, - пробасила бабуля, кличь Шурочку и готовь ванну. Лариска всплеснула руками и убежала. Так мы были спасены.
      Решение не появляться дома, а найти какое-нибудь безопасное место было принято быстро. По нашим примерным подсчетам, Зямочку развяжут к утру, а еще через полчаса тот вгрызется в нас, как бойцовый пес, так что Шурочкино заведение подходило нам идеально.
      Тут надо подробнее рассказать о Шурочке. Это была лучшая бабулина подруга, великолепная Мадам, редкостных душевных качеств женщина. В миру дневном, солнечном и ясном она звалась Александрой Николаевной, заведовала кафедрой психиатрии в одном из медицинских институтов, и в научных кругах считалась медицинским светилом. В ночную же пору Шурочка превращалась во идейную вдохновительницу и владелицу уникального заведения. На службе у Шурочки состояло несколько девушек, ярких, лучистых красавиц, в обязанности которых входило любить, понимать и всячески оберегать Шурочкиных клиентов. Всякие недобрые завистники называли Шурочку держательницей публичного дома, но это нехорошие люди, которых к Шурочке и на порог не пускали. Правильные же люди знали, что у Шурочки они получат все, чего желает их исстрадавшаяся душа, и Шурочкины девочки тут были приятной, но не главной составляющей.
       Приложение № 25. Краткий список услуг, которые может получить благодарный клиент в Шурочкином заведении
       1. Уютный номер любого уровня на любой срок
       2. Серию оздоровительных процедур (включая тренажеры, сауну и бассейн)
       3. Банковские ячейки
       4. Общение с красавицами
       5. Ресторанную пищу
       6. Зал для переговоров
       7. Охрану
       8. Информационные услуги
       Глава двадцать пятая, в которой я хвастаюсь дружбой с Шурочкой и нежусь в постели (окончание)
      Хозяйственной стороной Шурочкиных дел правила Лариса. Маленькая, с внимательными голубыми глазами, с фунтиком блондинистых волос на затылке, она железной рукой заправляла штатом прачек, уборщиц, поваров, горничных, официанток и бухгалтеров. К бабуле Лариска относилась с любовью и священным ужасом, и постоянно пыталась ее подкормить.
      С бабушкой Шурочка познакомилась еще в студенческие годы. Когда-то в далекой молодости бабуля выручила Шурочку из затруднительного положения: парой коротких ударов усмирила не в меру разбушевавшегося Шурочкиного возлюбленного, и с тех пор барышни спаялись намертво. Теперь обеим было уже слегка за 70, но что Шурочка, что бабуля словно знали секрет вечной молодости - глядя на них, любой мог только позавидовать. При этом задушевные подруги каким-то чудом умудрялись не афишировать свою дружбу, так, что даже Евгений Карлович, узнав об этом факте, был поражен в самое сердце.
      Ну и про меня. Лично я знакома с Шурочкой с детства, и мы с ней нежно дружим. Кажется, я торчала у нее с пеленок. Лариска пыталась привить мне элементарные хозяйственные навыки (с переменным успехом, но готовить я все-таки научилась), а Шурочка часами возилась со мной, читала мне книжки, учила меня рисовать и клеить рождественских ангелов на елку. Так что у Шурочки мы всегда были желанными гостями.
      Выслушав основные вехи наших похождений, Шурочка чуть с ума не сошла. Размахивала руками, звонко гремя множеством браслетов, в изобилии нанизанных на тонкие запястья, топала маленькими ногами на фантастических шпильках и сдержанно ругалась. Нас тут же распределили по крохотным комнаткам под самой крышей, предназначавшимся для морально и физически измотанных клиентов (просыпаешься, глядишь в высокие мансардные окна и покой воцаряется в твоей душе). Предварительно Шурочка в обязательном порядке прогнала нас через массажный кабинет, где пышная рыжеволосая девица завернула нас в крендель, а развернула обратно уже совсем другими людьми, на полчаса закрыла нас в сауне и заявила, что ничего не желает слушать, пока мы не выспимся и не придем в себя.
      Мы ни капли не возражали. Единственное, на что в тот момент хватило меня - это коротко припасть к Шурочкиной груди и невнятно пробормотать, что «я, кажется, немножечко устала». Если, конечно, этой сдержанной фразой может хоть как-то выразить свое состояние человек, которого истязали нечеловеческой работой, потом на время лишили мужа, после заставили читать тетради Евгения Карловича, затем погнали на стрелку, на которой траванули хлороформом, полдня продержали в темном подвале и до полусмерти напугали пистолетом и собаками.
      Женя, кстати, долго рвался занять одну с Катериной комнату, но был деликатно отправлен в отдельный номер, сник и закрылся изнутри на ключ (побоялся, что за ночь к нему вероломно ворвется кто-нибудь другой?).
      Я еще некоторое время понаблюдала, как солнечный зайчик дрожит на оранжевой стене, потом подскочила, протанцевала по светлому пушистому ковру до ванной и залегла там на сорок минут. Вытерлась, завернулась в халат и пробежала по коридору с соседний номер к Катерине. Ее комната была выдержана в голубых тонах и тоже залита солнцем.
      Катерина величественно дрыхла, завернувшись с головой в одеяло. Я легонько подергала ее за ногу.
      - Отвали, - прогундосила она.
      - Вставай.
      - Отвали, - повторила подруга, - я и так из-за вас уже третий день на работу не хожу, так что считай, я на грани увольнения.
      - Ты никогда на работу не ходишь, - ответила я и снова потянула Катерину на ногу, - вылезай.
      - Не вылезу, я страдаю, - ответила Катерина. - Как там мои девочки без меня вкалывают?
      - Вернешься через пару дней и жди повышения, - я рывком сдернула с Катерины одеяло, смяла его и отшвырнула в угол, - и за что только они тебя там так ценят? Ты же на работу почти не ходишь!
      - Ну, милая моя, - пожала плечами Катерина, садясь на постели, - стары мы с тобой уже, чтобы вкалывать! Это в двадцать лет, - она оглушительно зевнула и спустила ноги на пол, покрытый пушистым голубым ковром, - можно совершать трудовые подвиги и сидеть на копеечных зарплатах, а на пороге тридцатника давно пора на начальственный покой.
      - Поздравляю, - порадовалась я за подругу, - а я как была автором - так им всю жизнь и просижу.
      - Мало стараешься, - отрезала Катерина и скрылась в ванной.
      - Подожди! - я побежала за ней, - объясни, как ты уговорила Женю нам помогать?
      - Ты знаешь, - раздался задумчивый Катеринин голос из-за душевой занавески, - а я его совсем и не уговаривала.
      - В смысле? - опешила я, пристраиваясь на плетеном кресле, стоявшим рядом с вешалкой для полотенец, - как это - «не уговаривала»?
      - А так - не уговаривала - и все, - развеселилась Катерина, - он отвел меня в какой-то закуток, смотрит так и молчит, ну, а я смотрю на него презрительно и тоже молчу. А потом он вдруг и говорит: «А что это ваши девушки в подвале сидят? Давай, - говорит, - я их сейчас оттуда выпущу».
      - Дела, - протянула я, - мне казалось, ты там все по науке сделала.
      - А я по науке и сделала, - выглянула Катерина за зубной щеткой. - «Иди, говорю, в задницу, козел волосатый, ненавижу, - говорю, - всю вашу подлую породу». И после этого он мне сразу ключи дал. Я побежала за вами - смотрю, а он побежал за мной и смотрит…
      - Как смотрит? - спросила я, захваченная Катерининым рассказом.
      - А вот так, - снова выглянула из-за своей занавески Катерина и страшно выпучила глаза.
      - Может, у него болело что-нибудь? - предложила я.
      - Да, - провозгласила Катерина, - его исстрадавшееся сердце! - и запела: - «И даже пень, в весенний день березкой сно-ва стать меч-та-ет».
      - Певица, - махнула я рукой на Катерину, вышла в комнату и обнаружила там бабулю. Она была свежа, подтянута, облачена в Шурочкины цветастые разлетающиеся наряды (благо, фигуры у них почти одинаковые, разве что бабуля чуть повыше) и готова к свершениям.
      - Детка, - объявила бабуля, - дай я тебя обниму.
      Я сделала шаг вперед и оказалась в железных бабулиных объятиях. Сверху, через высокие окна на нас лился свет сумасшедшего зимнего солнца, где-то сквозь ажурные рамы просвечивал кусочек ослепительно-голубого неба, хотелось плакать от радости и облегчения.
      - Катенька, - гаркнула поверх меня бабуля.
      - Да, Марья Степановна, - отозвалась Катерина и выключила воду.
      - Ты умница! И ты, детка, умница, - обратилась она ко мне, - золотая голова! Мы с Шурочкой уже связались с нашими бандитами и заверили их, что днем «Автопортрет» окажется у них.
      - Бабуля, - заголосила я, - узников-то наших наконец выпустят?
      - Выпустят, - кивнула бабуля, - в кратчайшие сроки. Евгений Карлович, кажется, продолбал им всю голову, и они теперь его любят. А мужик твой приумножил семейный бюджет.
      - В смысле? - опешила я, представляя, как Пашка тырит у злодеев что-то ценное и складывает в своей комнате в аккуратную кучку - мой муж очень, очень аккуратный человек.
      - В смысле, что он поднял им там компьютерную сеть, которую никто не мог поднять полтора года, и они счастливы, как дети.
      - Кто у вас там что поднял? - поинтересовалась Катерина, выходя из ванной, замотавшись в огромное полотенце.
      - Пашка отремонтировал бандитам компы, - пропела я, - а через несколько часов мы увидим их!
      - Ура, - сдержанно порадовалась Катерина, - как говорится, у них с собой было. То есть, я имею в виду, где мой Женя?
      - Сидит у себя в комнате, Лариска выманивает его оттуда завтраком, - пробасила бабуля, - одевайтесь и тоже марш есть, а то Лариска меня загрызет.
      Дверь Катерининой комнаты отворилась, и в нее вошла Шурочка. Она была одета в темно-синее кимоно с белыми журавлями, в котором обычно разгуливала до обеда, проверяя бухгалтерию своего заведения. Шурочка прошлась по комнате, легко присела на кровать и принялась долго, тягостно молчать. Мы тоже замолчали. Невооруженным глазом было видно, что Шурочка пришла без добрых вестей.
      - Ну что, Шурка, - бодро начала бабуля, - хочешь полюбоваться на нашего Яичкина, ради которого мы чуть не лишились молодых жизней?
      - Девочки, - осторожно проговорила Шурочка, - а когда вы осматривали этот холст, вам не показалось, что он несколько… э-э-э… странный?
      - Шурка, кончай воду мутить, - возмутилась бабуля, - староват наш Яичкин, но до чего ж хорош!
      - Мусенька, - вздохнула Шурочка, - я, конечно, не знаток подобных вещей, но, боюсь, это совсем не Яичкин.
      - А кто? - часто заморгала Катерина. Бабуля хотела что-то сказать, но передумала и хмуро замолчала, прекрасно зная, что Шурочка зря слов на ветер не бросает.
      - Жду вас в своем кабинете, а пока я поместила этот холст в сейф, - сообщила Шурочка, дрогнувшим голосом.
      - Все так серьезно? - бесстрастно спросила бабуля.
      - Кажется, да, - кивнула Шурочка, и ее огромные серьги закачались в такт, - хотя, будем надеяться, что я зря подняла панику и все будет в порядке.
      Но, как я уже говорила, Шурочка была не из тех, кто просто так сотрясает воздух. Все было не в порядке. Совсем не в порядке.
       Глава двадцать шестая, в которой бабуля ругает мои литературные пристрастия, а Зямочку подозревают в бостонском акценте
      - Рембрандт? Детка, как, каким идиотическим способом ты умудрилась вывести нас на Рембрандта? Ты хоть понимаешь, кто это такой?!
      Я вжала голову в плечи. Все и так прекрасно помнили, каким образом я смогла вывести их на Рембрандта, чей «Автопортрет» в данный момент покоился у Шурочки в сейфе.
      - Ну, т-такой Рембрандт, - сглотнув, подала голос я, - художник… Голландский…
      Шурочка, Катерина и Женя смотрели на меня с сочувствием. Запуталось все невероятно.
      Пока мы с Катериной одевались, бабуля с Шурочкой сбежали в кабинет. В миг одевшись, мы спустились по широкой лестнице и ввалились в святая святых. Там все сияло и лучилось. Из огромного окна Шурочкиного кабинета лились потоки яростного зимнего солнца, и большая комната утопала в желтом свете. Все было ярко, прозрачно и извилисто: гнутые ножки столиков, замысловатой формы рамы картин, висящих на теплых оранжевых стенах, восточные подушки на диване, монитор компьютера на длинной ноге, перьевые ручки в дорогущем письменном приборе и батики с индийскими храмовыми танцовщицами.
      Бабуля с Шурочкой пребывали в мрачных раздумьях. Они растянули наш холст на подрамнике и внимательно разглядывали его. Оттуда на нас выплывал из темноты пожилой дядька с круглой потерянной физиономией, в белой шапочке, весь кривой, чахлый и очень грустный.
      - Т-вою мать, - процедила бабуля, - это невозможно. Потом, дорогая, ты же не искусствовед.
      - Я не искусствовед, - согласилась Шурочка, - а жаль. Но мы обе видим эту подпись.
      - Но это - нереально, - потерянно бормотала бабуля.
      - Как видишь, все очень похоже на правду, - говорила Шурочка, - к тому же, я показала тебе альбом - один к одному.
      - Черт, вот негодяи, - ругалась бабуля, разглядывая холст внимательней, - вырезали прямо из рамы.
      - Варварство, но это еще один плюс в пользу моей догадки, - вздыхала Шурочка.
      - Дорогая, - шептала бабуля, - как это, - она махнула в сторону подрамника, - могло попасть в Россию, да еще к Зямочке?
      - В чем, в конце концов, дело? - завопила я.
      - Дело в том, детка, - медленно и страшно повернулась ко мне бабуля, - что мне очень интересно, какие книги ты прочитала за последний месяц.
      - К-какие книги? - испуганно прошептала я и попятилась.
      - Перечисляй, - зарычала бабуля, и я быстро затараторила:
      - «Гиппопотам» Фрая, перечитывала «Москву и москвичей» Гиляровского, м-м-м… э-э-э-э… ну и этот, как его там… А! «Код Да Винчи» - посмотрела кино и к-кни… жку, - бабулина улыбка начала медленно превращаться в оскал, - п-рочитала, - неуверенно закончила я.
      - Шурка, гони пять рублей, я так и знала, - демонически захохотала бабуля.
      - У меня с собой нет, Муся, - сдержанно проговорила Шурочка. - Отстань от девочки, ты же и сама на это повелась.
      - Да! - продолжала хохотать бабуля, и краем глаза я увидела, как Катерина начала медленно отходить от меня в сторону, - и я, старая дура, повелась, но слышала бы ты, дорогая, как моя внучка была убедительна! Двенадцатый аркан Таро! «Повешенный»! Двенадцать тетрадей! Три года!
      - Бабуль, - смущенно сказала я, - я помню, как все было. В чем дело-то?
      - А в чем дело, я тебе сейчас расскажу, - бабуля была вне себя от ярости. - Сначала ты, детка, прочитала книжку «Код Да Винчи» и впала в литероведческий маразм. Потом пропал «Автопортрет» Яичкина, и краем глаза ты увидела, как Евгюша прыгает на одной ноге, потому что в ботинок ему попал камешек. Затем вокруг всего этого ты накрутила сорок бочек арестантов, приписала Евгюше супер-аналитический ум и даже расшифровала его телодвижения. Потом каким-то чудом мы находим в тетради, которую ты нам указала, надпись «Автопортрет» и телефон несчастного Семена Александровича, выходим на Зямочку и похищаем у него холст. Вот я сейчас почешу задницу! - бабуля и правда это сделала. - Как ты думаешь, мой дорогой Дэн Браун, что я этим сейчас хотела сказать?
      - Бабуля, - покачала головой я.
      - Муся, - схватилась за голову Шурочка.
      - Нет, Шурочка, подожди, вот я сейчас почесала задницу, - бушевала бабуля, - и хочу сразу предупредить Галку, что ничего такого в виду не имела, потому что она непременно истолкует вам мои действия, подведет под это очередную литературную базу и найдет нам очередного Рембрандта!
      - Кого? - хором выдохнули мы с Катериной.
      - Рембрандта, - выплюнула бабуля. - Десять часов назад мы с вами, девочки, развели Зямочку на «Автопортрет» Рембрандта.
      - Причем, на какой «Автопортрет», - заметила Шурочка, - очень, очень занятный «Автопортрет».
      - Насколько я помню, - подала голос я, - у него автопортретов этих было до фига.
      - Правильно, детка, - кивнула бабуля, отвозмущавшись и слегка подобрев, - у Рембрандта автопортретов было как у дурака фантиков. Но почему-то именно наш «Автопортрет» похитили из музея Изабеллы Стюарт-Гарднер в 1990 году, и именно этот «Автопортрет» находится в международном розыске. И, что интересно, сейчас этот «Автопортрет» у нас. А самое интересное то, что «Автопортрета» выдающегося художника Яичкина, который мы так бодро пообещали бандитам, у нас нет.
      Мы постояли, молча, осознавая этот неприятный факт. В самом деле, Рембрандт, тем более, ворованный - это чудесно, но где мы возьмем Яичкина?
      - Стойте, - быстро заговорила Катерина, волнуясь, - где находится музей этой Гарднер?
      - В Бостоне, - вздохнула Шурочка.
      - Как же он попал в Россию? - умно спросила я.
      - Я вот тебе сейчас дам телефон, - снова разозлилась бабуля, - ты позвонишь Зямочке и задашь этот вопрос ему. Его как раз пару часов, как отвязали от кресла.
      - Спасибо, я все поняла, - поспешила вставить я.
      - На самом деле эта история известна на весь мир, - снова вздохнула Шурочка. - Музей Изабеллы Стюарт-Гарднер - одно из самых знаменитых частных собраний картин и предметов искусства. Формировалась коллекция в конце XIX - начале XX века, специально для этого собрания наследница миллионного состояния выстроила потрясающее здание. В его постройке использовались фрагменты подлинных флорентийских и венецианских домов.
      - Шурочка, уволь от архитектурных подробностей, - замахала руками бабуля, - только этого нам сейчас не хватало.
      - Хорошо, - кивнула Шурочка, - дело было так: в 1990 году Бостон отмечал День Святого Патрика. Этот праздник там один из самых любимых, гуляют в этот день всерьез и надолго. Ночью в здание музея постучались двое неизвестных, сторож почему-то открыл им дверь, потом он никак не смог объяснить причину своего поступка. Злоумышленники связали охрану специальной лентой, которую используют для герметизации труб…
      - Какой-какой лентой? - оживилась бабуля. Насколько я знаю бабулю, она уже готовилась гнать в магазин, закупиться этой лентой по полной и связать ею всех негодяев.
      - Не знаю, - отмахнулась Шурочка, - но штука оказалась очень эффективной. Так вот, охрану посадили в подвал, а сами пошли воровать картины. Наворовали аж десять штук, причем, все вырезали из рам, как ты, Мусенька, правильно заметила. Прихватили какого-то бронзового орла, китайскую вазу - всего ребята порезвились на 300 миллионов долларов.
      - На сколько-на сколько? - выдохнула я.
      - На триста миллионов, детка, ты слышала, - возмущенно зыркнула на меня бабуля, - Шурка, продолжай.
      - Ну вот, до сих пор преступление не раскрыто. Трясли каких-то похитителей картин и контрабандистов, один из них сидел в тюрьме, другой прятался где-то в Европе. Какой-то умник даже показал федералам подделку нашего «Автопортрета» и пообещал вернуть все похищенное за нереальный выкуп. В качестве жеста доброй воли парню предложили вернуть «Автопортрет» бесплатно, тот отказался, тогда от его услуг вежливо отказались и продолжили искать настоящих похитителей. На сайте ФБР, я только что полюбопытствовала, оба похитителя описаны как белые, черноволосые и черноглазые, тридцати - тридцати пяти лет от роду, комплекции средней, один ростом метр восемьдесят, круглолицый, другой пониже, с лицом продолговатым и в очках в золотой квадратной оправе, с бостонским акцентом. За помощь в расследовании назначено вознаграждение - сначала оно составляло миллион долларов, но потом сумму увеличили до пяти миллионов.
      - Сдадим им Зямочку, - заявила я, потрясенная услышанным, - и получим миллион долларов.
      - Пять миллионов долларов, - поправила меня Катерина.
      - Девочки, - поглядела на нас через плечо бабуля, которая во время Шурочкиного рассказа переместилась в середину комнаты и принялась внимательно разглядывать наш холст, - вы всерьез думаете, что Зямочка - и есть тот тридцати - тридцатипятилетний белый мужчина с бостонским акцентом?
       Приложение № 26. Краткое описание Зямочки, на случай, если кто-то решит, что он - бостонский грабитель
       Тощий лысеющий старикан с черным пухом, клубящимся на голове, с вытянутой высокомерной физиономией, морщинистой, как сморчок, ростом под два метра, лет шестидесяти пяти.
       Глава двадцать шестая, в которой бабуля ругает мои литературные пристрастия, а Зямочку подозревают в бостонском акценте (окончание)
      - По крайней мере, - ответила я, - мы точно знаем, что он страдает нездоровой склонностью к запихиванию ближних в подвалы, на этом его можно поймать.
      - Ай, - поморщилась бабуля, - прекрати болтать глупости, судя по всему, все похищенное хранят где-нибудь в тайном месте и выдерживают, пока не сойдет на нет шумиха. А пока, чтобы окупить расходы, одну из картин слили глупому русскому, и он уже много лет не знает, что с ней делать. Продать - не продашь, на стену не повесишь, можно лишь держать в тайнике, доставать по праздникам, любоваться в одиночестве и убирать на место.
      - Я так понимаю, - заулыбалась Шурочка, - три года назад Василий Геннадьевич пытался пристроить «Автопортрет» через посредников, и одним из них был покойный Семен Александрович.
      - А потом Зямочке за все это вставили дыню, - злорадно потерла руки бабуля.
      - Верно, - согласилась Шурочка, - потом Василия Геннадьевича напугали, да так, что он спешно разорвал все контакты с посредниками и решил картину попридержать до лучших времен.
      - И тут появляемся мы, - мрачно объявила бабуля. - Теперь хоть понятно, что имел в виду Зямочка, когда возмущался по поводу нашей наглости. Действительно, получилось немного… э-э-э… самонадеянно, когда мы появились и стали требовать «Автопортрет» безвозмездно. А я еще удивилась, в какую беззастенчивую скотину Зямочка превратился за те годы, что мы с ним не виделись. Подумать только! Тырит у незнакомых людей из буфетов картины, а потом возмущается, что люди пытаются их получить обратно.
      - То есть, - аккуратно вставила я, - то есть, мы в этой истории выступили как бандюки?
      - Неудобно вышло, - кивнула бабуля.
      - Он убил Семена Александровича и пытался грохнуть нас, - напомнила всем Катерина.
      - Он пытался вас грохнуть? - побледнела Шурочка.
      - Был момент, - пробасила бабуля задумчиво, - был такой момент.
      Дверь Шурочкиного кабинета тихо отворилась и вошла Лариска. Она с обиженным видом толкала перед собой столик на колесиках, уставленный всякой снедью.
      - Час дня, - тихо проговорила Лариска, в голосе ее зазвенело возмущение, - а никто из вас не завтракал. Я жду вас в кафе уже полтора часа. Все остыло, повара разогрели кашу, но яичница была безвозвратно испорчена. Марья Степановна, - Лариска умильно посмотрела на бабулю, - вам надо правильно питаться, вы доведете себя до язвы желудка.
      - Лариска, - поморщилась бабуля, - прекрати заниматься ерундой. Если я до сих пор не довела себя до язвы, то думаю, мне и в будущем это не грозит.
      Лариска покачала головой и подкатила свою тележку к стеклянному кофейному столику, пристроенному у пухлого белого дивана. Расставила тонкие чашки и принялась разливать кофе.
      - Лариса, - строго сказала Шурочка, - у нас дела. Зачем ты притащила все это в мой кабинет? Нам предстоит важная работа. У нас серьезные проблемы, а ты вламываешься ко мне со своим завтраком как дикий степной гунн!
      - Дикий степной гунн не будет тихо ждать вас столько времени, а возьмет за руку и сразу отведет поесть, не разогревая по сто раз кашу, - не менее строго ответила Лариска. - Знаю я ваши дела, засядете здесь до ночи, будете курить и забудете про обед. Завтрак готов, - объявила она голосом, не терпящим возражений, разложила салфетки и выставила на пластиковую подставку скворчащую сковороду.
      - Невероятно, - закатила глаза Шурочка.
      - Ладно, Шурка, - сменила гнев на милость бабуля, - война - войной - обед по расписанию.
      - Вот именно, война! - продолжала слабо сопротивляться Шурочка.
      - Вот именно, обед! - отрезала Лариска и грохнула на кофейный столик миску с салатом.
       Глава двадцать седьмая, в которой мы узнаем одну старую историю и я громко клацаю зубами
      - А теперь про Яичкина, - начала бабуля, с аппетитом уминая яичницу. Лариска с иезуитской кротостью подкладывала ей салата. - Где нам искать этого великого мастера?
      - Надо узнать, кто мог залезть в тот дом, где мы присмотрели буфет, - подала я идею, размазывая джем по мягчайшей булочке.
      - Где вы уперлибуфет, - поправила меня бабуля.
      - Не важно, - отмахнулась от нее я.
      - Верно, - покивала бабуля, - но Яичкина могли упереть еще до того, как буфет оказался в том доме.
      - Тогда причем тут мы? - надулась я.
      - А ты пойди это кому-нибудь объясни, - фыркнула бабуля, - они тут же бросятся тебя выслушивать.
      - Мне надо отправить несколько электронных писем, - проговорила Шурочка, принялась было вставать, но наткнулась на тяжелый Ларискин взгляд. - Видишь? - Шурочка обреченно показала ей свою тарелку, - все доела. Что за напасть на мою голову?
      Лариска с достоинством промолчала, всем своим видом изображая кротость и смирение высшего порядка, когда в тебя плюют, а ты молишься за плюющего. Шурочка в сердцах швырнула на стол белоснежную салфетку и отправилась к своему компьютеру.
      - Понимаете, - начала она, - мне кажется, я знаю, какого Яичкина вы ищете.
      - С каких пор, Шурка, - добродушно пророкотала бабуля, - ты у нас заделалась знатоком искусства? То Рембрандта нашего вычислила, то Яичкина…
      - С никаких, - выглянула из-за монитора Шурочка, - но дело в том, что наша история не про искусство.
      - Не поняла, - ляпнула Катерина, до сих пор тихо уничтожавшая сырные пирожные.
      - Я говорю, что к искусству эта история не имеет никакого отношения, и все объясню. Но позже, - покачала головой Шурочка, - надо написать несколько писем, и все станет понятно.
      - Ты моя Мосгорсправка, - нежно проворковала бабуля, - при чем тут у нас тогда картина, этот «Автопортрет»?
      - Картина есть, - рассеянно пробормотала Шурочка, что-то быстро набивая на клавиатуре, - «Автопортрет» тоже, но это не совсем картина… вернее не только картина - она откинулась на спинке своего кресла, позвенела браслетами, доставая тонкую сигариллу из серебряного портсигара, закурила и закинула ноги на стол, - но не хочу впустую сотрясать воздух.
      - Ты же не будешь вот так мариновать нас здесь до вечера непонятными предисловиями? - нахмурилась бабуля.
      - До вечера не буду, - рассеянно покивала Шурочка, - надо дождаться ответа, это - минут пятнадцать.
      Бабуля мученически закатила глаза и замолчала. Если Шурочка начала добывать ценную информацию - ее лучше не сбивать. За много лет она превратила этот процесс в высокое искусство.
      - Просто для проформы, не принимай близко к сердцу, - проговорила бабуля, - мы тебя не очень стеснили?
      - Я тебя умоляю, - оторвалась от монитора Шурочка, - наконец-то в этом чертовом месяце произошло что-то интересное! Не представляешь, как мне скучно. Хуже не придумаешь месяца, чем февраль!
      - Вот тут я согласна, - обрадовалась я, что хоть кто-то меня понимает, и подобрала под себя ноги. - Скукотища, новый год кончился…
      - Все мои студенты бродят, как сонные мухи, - подхватила Шурочка, - девочки, и те в хандре.
      - А все почему? - подняла палец к потолку Лариска, до этого момента прикидывавшаяся молчаливой галлюцинацией, - авитаминоз, я давно вам говорила. Салат мы где покупаем? В Подмосковье, парниковый, а сейчас в нем сплошные пестициды и ни одного полезного витамина. Стоит чуть-чуть разориться, закупать израильский, и все преодолеют витаминное голодание.
      - Это невыносимо, - спрятала голову в ладонях Шурочка, - опомнись, - голос ее звучал глухо, как из бочки, - твой израильский салат на вес золота! Я из принципа не буду платить столько денег за какие-то зеленые листики! - судя по всему, разговор намечался долгий, но тут раздался сигнал о новом почтовом сообщении, и мы, сшибая мебель, бросились к компьютеру.
      Бабуля раздвинула бумаги и присела прямо на письменный стол, мы с Катериной почтительно замерли у Шурочки за спиной. На мониторе плясали солнечные блики, Шурочка звенела своими браслетами, покачивала серьгами и быстро щелкала мышкой.
      Окно с ответом развернулось на экране. Загадочный Шурочкин собеседник NIGHTWISHER был краток. Вместо подробного изложения истории таинственного Яичкина письмо содержало шесть коротких фраз: « Да. Именно. Вполне возможно. Скорее всего. Конечно. Вечно признателен». В общем, какая-то абракадабра.
      - Это он о чем? - тупо спросила я.
      - Это он об одной занимательнейшей истории, - заулыбалась Шурочка. Если уж ты попал в ее руки, и тебе не терпится узнать что-нибудь важное - запасись терпением. Шурочка будет говорить долго, размерено, с длинными предисловиями и лирическими отступлениями. Мы с бабулей к этому давно привыкли и терпеливо ждали, когда она насладится паузой и заговорит.
      - Все это случилось еще до бурных девяностых, - начала Шурочка голосом Сверчка из «Буратино», - в самый разгар передела собственностей и сфер влияния. Молодежь, не знавшая, что такое коммунистический испуг, - тут бабуля громко фыркнула, но Шурочка продолжала, не обращая на нее внимания, - лезла наверх, а старые авторитеты сдавали свои позиции. Говорю я, разумеется, о наших крестных отцах и их преступных синдикатах. Какое время - такие и злодеи. В советскую эпоху злодеи крепко уважали власть и боялись ее, а потому сидели ровно, тихо и не претендовали на многое. Это были по-своему идейные люди, потому что их поколение вообще из идейных. С приходом перестройки, в конце восьмидесятых, на сцену полезли господа беспредельщики и борцы с ними, сами беспредельщики, должна вам сказать, ничуть не меньшие. Эти злодеи были страшными, их мало кто понимал и все боялись.
      - А какие сейчас злодеи? - восхищенно выдохнула я и получила тычок под ребра от бабули, мол, не сбивай человека.
      - Сейчас злодеи респектабельные, - терпеливо объяснила мне она, - детка, не перебивай, а то Шурка будет крутиться вокруг да около до вечера. Мы слушаем, - кивнула она Шурочке.
      - Еще бы, - усмехнулась та, - ну так вот, как полезли беспредельщики, старые авторитеты, простите за тавтологию, стали не в авторитете. Завертелась мясорубка с переделом власти, и настоящих ветхозаветных зубров в законе остались единицы. Зато, те, кто выстоял - были настоящими, проверенными флибустьерами, пиратами, каменными сваями. Ну, «гвозди бы делать из этих людей…» и так далее. Так вот Железный был из таких. Мужчина был нас с тобой, Мусенька, постарше лет на пятнадцать, но до последнего оставался в трезвом уме и твердой памяти. Железный был…
      - Можно подумать, мы с тобой сейчас вдруг ухнули в маразм, - скривилась бабуля, - да знаю я все про Железного.
      - Девочки не знают, - Шурочка была непреклонна, - Железный был редким человеком. До определенного момента он воровал, сидел, потом снова воровал, и так бы продолжалось до бесконечности, если бы не случилось человеку прозрение. Во время облавы подстрелили нашего Железного, который тогда был никакой не Железный, а просто сявка, хоть и лет ему тогда уже было за сорок. Мужчину еле спасли, а в больнице явилось ему понимание (уж не знаю, девочки, кто по доброй душе вколол ему столько морфия). Понял он, что страха нет, есть лишь ожидание покоя. И только от тебя зависит, каким этот самый покой будет - тягостным и сумеречным, или ясным и звенящим. В этот момент он и стал Железным.
       Приложение № 27. Что привиделось Петру Николаевичу Яичкину в больнице
       Огромный склад. На длинных, уходящий в темноту стеллажах стоят батареи тушенки, лежат шматы сала, завернутые в марлю, банки с кабачковой икрой, тонны макарон, маринованных огурцов, консервированные ананасы, болгарский кетчуп с красной крышечкой, гречка, сахар, масло, детское питание, ватники, бумага, спички, теплые штаны, кальсоны, алюминиевые чайники… Все богатства не принадлежат Петру Николаевичу, только это совсем не важно. Потому что он тут - кладовщик. И что захочет, то гражданам и выдаст.
       Глава двадцать седьмая, в которой мы узнаем одну старую историю и я громко клацаю зубами (окончание)
      - Развела беллетристику, - проворчала бабуля, но вполголоса, потому что всем было интересно.
      - С тех пор, - продолжала Шурочка, - Железного словно подменили. Казалось, ему дали негласный кодекс, по которому надо действовать. Его, так сказать, карьера, пошла вверх, и уже через некоторое время он стал разводящим. Очень крупным разводящим, славящимся своей честностью и справедливостью. Ему были безразличны деньги и власть, казалось, он просто занимает свое время в ожидании покоя. Железный производил впечатление человека, который ничего не боится и владеет высшим знанием. Сидит Железный на какой-нибудь стрелке, все уже за оружие похватались, а в глазах его полный штиль, как на море, когда нет ветра. Ну, такой, настоящий покой, когда вокруг тишина, где-то далеко чирикает птичка, шумят деревья, в озере плещет рыбка, если вы понимаете, о чем я говорю. И все Железного за это уважали и боялись.
      - Короче, - прервала Шурочку бабуля, которая просто на стенку от нетерпения лезла во время Шурочкиных рассказов, - чтобы он там себе не придумал, и кто бы на это сдуру не повелся, но к концу восьмидесятых Железный стоял столбом, и все к нему на поклон ходили. Пока не случилась та история.
      - Пока не случилась та история, - покивала Шурочка. - Девочки, в конце восьмидесятых, когда вы ходили пешком под стол, ели первые «Сникерсы» и смотрели «Ну, погоди!», народ друг друга кидал так по-крупному, причем, совершенно официально, что большие деньги никого уже не удивляли. Но наша история про деньги невероятные. Речь идет про общак зубров. Самых старых, и самых уважаемых людей. Хранился этот общак по-пещерному. Это сейчас злодей перевел денежки на швейцарский счет, предварительно отмыв их в парочке оффшорных зон, и дело с концом. А тогда этот общак держал самый уважаемый (а самым уважаемым был Железный), да не в деньгах (деньги - пыль и мусор), а в бриллиантах. Много, много бриллиантов. Нечеловеческое количество.
      - Извините, что перебиваю, не хочу показаться невоспитанной, - вставила я, волнуясь, - но у Зямочки я видела много бриллиантов.
      - Много? Это сколько? - живо заинтересовалась бабуля.
      - Почти горсть, - гордо объявила я. Бабуля с Шурочкой переглянулись, покачали головами (мол, девочка у нас немного того), а потом начали улыбаться. Получилось довольно обидно. Я приношу им ценную информацию, а меня никто всерьез не принимает.
      - Что смешного? - надулась я.
      - Ничего, Галочка, - взяла себя в руки Шурочка. - Ничего смешного. Но общак, про который говорим мы, это примерно в тысячу раз больше. Ну, милая, что-то вроде мешка из-под картошки, полного бриллиантов.
      - Насколько я помню, - сообщила бабуля, - потом этот мешок у них пропал.
      - Темная история, - покивала Шурочка, - Из-за этого общака начался новый передел сфер влияния, грозящий вылиться в очередную бандитскую войну, по масштабу сопоставимую с небольшой революцией.
      - Да ладно, - выдохнула я.
      - Не ладно. Мы говорим тебе, детка, о бандитской революции, - возмутилась темноте своей внучки бабуля. - При том, насколько слабо отличимы наши бандиты от наших властителей, и в каком симбиозе они существуют, волнения ожидались бы нешуточные. Мы, простые обыватели, увидели бы всю эту колбасню в виде народных выступлений, свержения власти и тому подобных вещей. Чудных вещей.
      - И все из-за какого-то мешка бриллиантов? - нахмурилась Катерина, - вы меня извините, но не надо пудрить мозги экономисту. В конце восьмидесятых, а, тем более, в начале девяностых, у нас проворачивали такие дела, по сравнению с которыми ваш мешок - плюнуть и растереть, сущая безделица.
      - Ну и молодежь пошла, а, Шурка? - не выдержала бабуля, - мешок бриллиантов им - сущая безделица!
      - Не говори, Мусенька, - покивала Шурочка, - слов нет. Во-первых, к мешку бриллиантов прилагалось еще чуть-чуть ценностей, а во-вторых, мешок этот был своеобразным символом власти.
      - Зачем стигматы святой Терезе? - весело проговорила бабуля, - они ей не нужны, но они ей приятны!
      - Что-то вроде того, - повела плечом Шурочка, - короче, назревала буря, и тут наш мешок, вернее, их общак, просто пропал.
      - Как это - пропал? - изумилась я, - они там революцию из-за него собирались мутить, а теперь - что, даже не искали?
      - Почему же, - улыбнулась Шурочка, - почему же не искали? Землю носом рыли, так сказать, но подробности никому не известны. Известен странный факт: напрямую Железного никто не обвинял, но все знали, что общак увел он. Народ прекрасно понимал, что Железному ни деньги, ни власть не нужны. К тому моменту он уже превратился в бандитского Далай Ламу, слово которого - закон. Одевался он просто, дворцов себе не строил, управлять человеками не стремился, никого не пугал, не убивал - святее Папы Римского. Но почему-то, (в глаза ему этого, конечно, никто не говорил), подозревал Железного каждый, посвященный в эту историю. После того, как народ уверился в пропаже, сотворилось что-то невероятное. Когда же муть осела, оказалось, что все только и ждали, когда этот общак сгинет. Бандитской войны, как вы понимаете, не случилось, но небольшую волну к нам все же принесло.
      - В девяносто третьем, когда по парламенту стреляли, - подала голос бабуля.
      - В девяносто третьем, - согласилась Шурочка, - но это уже была малюсенькая волна, взамен того цунами, который грозил всех накрыть.
      - Неприятно, - скривилась Катерина.
      - Да уж, - согласилась Шурочка. - Впрочем, согласитесь, к лучшему. Так вот, как я уже говорила, все вокруг знали, что общак увел Железный, но никто не мог этого доказать. Увел - значит, надо было, вот в каком авторитете был мужчина.
      - Я тебя умоляю, Шурка, - ухмыльнулась бабуля, - его трясли как грушу, но ничего не добились.
      - После этой истории Железный удалился на покой, - вздохнула Шурочка, - и со временем страну (и братву в частности) перетрясло сами знаете как, а вся колода перетасовалась до такой степени, что непонятно стало, где туз - а где шестерки. Несмотря на то, что история, по большому счету, недавняя, все стали воспринимать ее как легенду. Эдакое преданье старины суровой: где-то там, на заре разгульных девяностых, большой авторитет Железный припрятал большой клад (сами понимаете, что за это время общак превратился в простой клад, ничего ни для кого не значащий). А Железный тем временем сидел где-то на Волге, ловил рыбку, смотрел закаты, слушал тишину и потихоньку упражнялся в рисовании.
      - Рисовании? - выдохнула бабуля. Кажется, этой части истории Железного она не знала.
      - Рисовании, - сложила руки на груди невероятно довольная произведенным эффектом Шурочка, - причем, упражнялся весьма неумело. Художник он был, должна я тебе сказать, похуже нашего Евгюши. Рисовал, рисовал, а потом взял, да и умер. Все чин по чину, даже медицинское заключение имеется: классический сердечный приступ, питался всю жизнь Железный неважно, сало любил, тушенку…
      - Вот и я говорю, - вставила Лариска с воодушевлением, - а вы как сделаете себе бутерброды с этим карбонадом, так я не знаю куда себя деть. Что у нас карбонад? Гольная соль!
      - Лариса, - прошипела сквозь зубы Шурочка.
      - Вот вы всегда так говорите, - смиренно опустила глаза Лариса, - а когда поймете, что я права, поздно будет.
      - Лариса, - страшный Шурочкин шепот медленно перешел в свист.
      - Молчу-молчу, - заверила хозяйку Лариса, но по одному ее виду было понятно, что ей есть, что сказать.
      Я отвела глаза, чтобы не заржать. Судя по всему, Лариска взялась за Шурочку всерьез. Бабуля покраснела, зашарила глазами по кабинету, чтобы удержаться от смеха, но не подала виду, что еще чуть-чуть и она повалится на пол в истерике. Шурочка сделала вид, что ничего не заметила, некоторое время помолчала, настраиваясь, потом откашлялась и продолжила:
      - Картины свои, которых к тому времени накопилось около пятнадцати штук, - проговорила она ровным голосом, - Железный завещал местному краеведческому музею. Тот с благодарностью принял этот дар от своего земляка, благо, что в их коллекции и не такое встречалось. А полгода назад в этом музее случился пожар.
      - И? - холодея спросила я, когда Шурочка замолчала, погрузившись в письмо неизвестного NIGHTWISHERа.
      - Ну и я задала одному осведомленному человеку несколько вопросов, - Шурочка извлекла откуда-то очки-половинки и массивной черной оправе и нацепила их на нос. - На один из них: «Правда ли, что началась охота за картинами Железного?» он ответил «Да». На вопрос: «Вдохновляются ли охотники за картинами историей про захоронку общака?» он ответил «Именно». На вопрос: «Неужели они поверили, что Железный зашифровал в одной из своих картин место расположения тайника?» он ответил: «Вполне возможно». Когда я поинтересовалась: «Причастны ли эти люди к пожару в краеведческом музее, где хранились картины Железного?», мне ответили: «Скорее всего». Последний мой вопрос звучал так: «Настоящее имя Железного - Петр Николаевич Яичкин?», и мне ответили: «Конечно». Слова «Вечно признателен» к делу отношения не имеют, это старая история, думаю, вам она будет совершенно не интересна.
      Наступила жуткая тишина. Потом раздалось громкое клацанье - это я со всего размаху захлопнула отвисшую челюсть.
       Глава двадцать восьмая, в которой бабуля ломает голову над тем, как заставить бандитов пойти на неравноценный обмен
      - Кстати, - невозмутимо проговорила Шурочка, закидывая ногу на ногу, - про ваш буфет я тоже кое-что нарыла.
      - Говори, Шурка, - махнула рукой бабуля, пребывавшая последние сорок минут в глубокой задумчивости.
      Огорошив нас историей про дзен-буддистскую природу художника Яичкина, Шурочка заявила, что пора переместиться в зимний сад, иначе оно сойдет с ума. Поскольку до встречи с бандитами оставалось еще полтора часа, бабуля, странно притихшая в последние двадцать минут, первой встала и побрела из Шурочкиного кабинета. Катерининого Женю решили с собой не брать, чтобы не нагружать его нежные уши ненужными подробностями, хотя он рвался к Катерине как лев и кричал что-то из-за закрытой двери.
      - Должна сказать тебе, Галка, - покачала головой Шурочка, - что, тиснув тот буфет, вы с твоим супругом поступили неосмотрительно.
      Я надулась и промолчала. Суля по последним событиям, за последние три дня мы вообще ни разу не поступили осмотрительно.
      - Ку-ку, - добавила Ксюша. Тут надо поподробнее про Ксюшу.
      Зимний сад Шурочки - это отдельная песня. В особнячке, в котором располагается ее заведение, есть стеклянная галерея, расположенная рядом с мансардными номерами. В ней Лариска, вернее, садовница под управлением Лариски, развела настоящую оранжерею. Там цветут карликовые апельсиновые деревья, источают невообразимый аромат орхидеи и плодоносят лимоны. Там торчат во все стороны пальмы, и по углам стелется разноцветный, безумно дорогой и прихотливый в обращении мох. А хозяйничает среди всего этого импровизированного Эдема попугай одной из Шурочкиных девочек, Маринки.
      Это здоровенный серый жако по имени Ксюша. Ксюша - красавица с розовым хохолком, могучим клювом, морщинистыми лапами и отвратительным характером. Водворена в оранжерею она была за предательскую склонность вмешиваться в чужие разговоры и вставлять после каждой фразы собеседников «Ку-ку». Больше Ксюша не говорит ни слова, но этого Маринке, а также ее гостям, оказалось вполне достаточно. На самом деле, Маринка, а как и ее клиенты - святые, потому что до изгнания в оранжерею Ксюша прожила у Маринки два года. Представить себе жизнь, делящуюся на равные отрезки монотонным Ксюшиным «ку-ку» невозможно, а если подобное и удастся представить, становится страшно.
      Маринка же обожает Ксюшу. Бегает к ней трижды в день, кормит всякими вредными для немолодой уже попугаихи вкусностями и ведет с ней долгие разговоры. Ксюша прекрасно себя чувствует, от отсутствия внимания не страдает и обожает доводить новых посетителей оранжереи до умопомрачения, внезапно появляясь из раскидистой пальмы с взъерошенным хохолком и боевым кличем, доставшимся ей по наследству от далеких предков из лесов Амазонки (или откуда она там родом).
      Я Ксюшу люблю. Это дьявольское создание душу из тебя вытрясет, откупиться от нее можно только ванильными сухарями, но когда Ксюша садится тебе на плечо и принимается ворковать на ушко какие-то свои попугайские нежности, сердце любого мизантропа тает.
       Приложение № 28. Список Ксюшиных негодяйств
       1. В течение двух часов морочила голову заблудившемуся клиенту и вела с ним переговоры через закрытую дверь (бедняга чуть с ума не сошел, представляя себе игривую девицу, окопавшуюся в Маринкиной комнате и воркующую: «Ку-ку»);
       2. Убежала из Маринкиной комнаты и дала поймать себя лишь спустя сутки (все это время сумасшедшая птица с воем носилась по всему заведению, пришлось закрываться якобы на профилактику);
       3. Довела до сердечного приступа уважаемого банкира, накинувшись на него из Маринкиного шкафа (тот даже пикнуть не успел, когда на него выскочило всклокоченное клекочущее чудище);
       4. Ответила на важный Шурочкин звонок, стащив ее мобильник (деловые партнеры решили, что с Шурочкой совсем беда);
       5. Сгрызла своим мощным клювом брючный ремень одного из клиентов (домой мужчина отправился в штанах, подвязанных красной ленточкой) и Маринкину банковскую карточку;
       Глава двадцать восьмая, в которой бабуля ломает голову над тем, как заставить бандитов пойти на неравноценный обмен (окончание)
      Как только мы расположились в плетеных креслах на небольшом пятачке, не занятом зеленью и попугайскими игрушками, Ксюша, попикировав на нас положенное количество времени из зарослей каких-то метелок, присоединилась к беседе.
      - Ку-ку, - научить это животное каким-нибудь другим выражениям до сих пор не смог никто.
      - Так вот, про ваш буфет, - продолжила Шурочка, сверкая на Ксюшу глазом. Только Шурочкины сверкания могли на время обуздать Ксюшину потребность участвовать в любом разговоре. - Это очень дорогая вещь, вам попались на редкость терпеливые бандиты, другие бы давно уже разволновались и начали бы требовать его силой.
      - Знаешь, Шурочка, - хмыкнула я, припомнив попойку с Аполлоном и Леней, - они сначала и пытались требовать его силой. Но, увидев меня, стали кротки, как ягнята.
      - Вот я и говорю, что наступает эра гуманизма и человеколюбия, - покивала Шурочка.
      - Евгюша сказал, что этот буфет - рухлядь, - пробормотала себе под нос бабуля, - но, насколько я понимаю, тут дело не в художественной ценности.
      - Верно понимаешь, - улыбнулась Шурочка.
      - Ку-ку, - сказала Ксюша.
      - Хранение ценностей, к которым не хочется привлекать особого внимания, в забытых гаражах и на квартирах знакомых бабок? - поинтересовалась бабуля, не отрываясь от раздумий.
      - Золотые слова, - обрадовалась бабулиной сообразительности Шурочка. - Такой тайник очень дорого стоит, и существует лишь несколько мастеров, которые стряпают подобные вещи. Наш буфет произвел некий Рукавишников, он специализируется на предметах мебели. Есть еще Солнцев, который делает мелкие тайники в безобразных статуэтках и сломанных игрушках, и Силаев, производящий банки со старой краской и двойным дном. Галочка, объясни, зачем вы украли этот буфет?
      Я тяжело вздохнула, помолчала немного и сделала публичное признание:
      - Пашке этот буфет показался красивым.
      - Ку-ку, - сказала Ксюша.
      - Да я тебе говорила, Шурка, - доверительно наклонилась к подруге бабуля, - ее мужик - маньяк.
      - Вообще-то дизайн мебели Рукавишникова, психолога по образованию и краснодеревщика по призванию, продуман таким образом, чтобы вызывать отвращение у людей с нормальной психикой.
      - Я и говорю, - вставила бабуля, - с нормальной психикой.
      - Да ну вас, - отвернулась к какому-то кусту я, - Катерина, могла бы и заступиться за Пашку.
      - Вы меня в ваши семейные дела не втаскивайте, - замахала руками Катерина, - кто у вас там ненормальный, а кто здоровый - мне даже не интересно. Я вот отродясь совершенно ненормальная, и прекрасно себя чувствую.
      - Ку-ку, - добавила к ее словам Ксюша. Катерина цыкнула на нее, и та, тяжело вспорхнув, угнездилась на соседней пальме.
      - А у кого же, Шурка, моя гениальная внучка буфет свистнула? - походя поинтересовалась бабуля.
      - У довольно милых ребят, - улыбнулась Шурочка, - по крайней мере, мне они очень симпатичны. Без средневекового мракобесия, и, что примечательно, во главе у них человек, которого кличут не по погонял, а по имени-отчеству, Александром Александровичем. Правда, без фамилии, но тенденция меня, Мусенька, радует. Просвещение, милая, достигло самых дремучих слоев.
      - А кто у нас Александр Александрович?
      - Не поверишь, милая, мясной король. Сосиски всякие там, колбаски.
      - Карбонады, - прыснула бабуля, но тут же взяла себя в руки.
      - И карбонады, - ровным голосом, явно сигнализирующим, что разговор на тему Ларискиного деспотизма закончен, проговорила Шурочка.
      - Вот я и думаю, - потерла лоб в мучительном раздумье бабуля, - что не согласится наш мясной король на неравноценный обмен: паленый «Автопортрет» Рембрандта, который разыскивает ФБР, а потому загнать его некому, вместо «Автопортрета» их хваленого Яичкина, который, как они думают, приведет их к мешку бриллиантов.
      - Ку-ку, - сказала Ксюша.
      - Верно, - согласилась Шурочка.
      - Тогда думаем дальше, у нас еще целых сорок минут, - повела плечом бабуля и снова замолчала.
      - На самом деле, - помялась Шурочка, - совершенно не факт, что Железный что-то зашифровал в своих картинах. Я не видела ни одной, но знающие люди говорят, что это производит впечатление. Когда престарелый зэк…
      - Да еще с легкой придурью, - вставила бабуля.
      - Ку-ку, - пояснила Ксюша.
      - Да еще с легкой придурью, - невозмутимо продолжила Шурочка, - берется за кисть, ничего путного обычно не выходит. А ваш Рембрандт чего-то да стоит, пусть его и надо выдержать…
      - Еще пару сотен лет, - грустно закончила за Шурочку бабуля. Обе призадумались и впали в уныние.
      - Ну, подождите, - подала голос я, - а, может быть, нам объединить свои усилия?
      - В смысле? - встрепенулась бабуля.
      - Шурочка же говорит, что парни - не средневековые мракобесы, - неуверенно начала я, - да я и сама в этом убедилась - симпатичные такие ребята, мягкие и вполне вменяемые. К тому же, отдав им в заложники самое сокровенное…
      - От которого они уже лезут на стенку, это факт, - пробасила бабуля.
      - Ты преувеличиваешь, - поправила я бабулю, - Евгений Карлович уже их всех обобаял. Так, может быть, надавить на все добрые чувства, которые только есть в их душах, и предложить им заняться поисками Яичкина вместе?
      - Ку-ку, - сказала Ксюша.
      - Вот-вот, - покивала бабуля, - полное ку-ку.
      - Ку-ку, - обрадовалась Ксюша, - ку-ку.
      - Заткнись! - гаркнула бабуля, - без тебя, проклятая птица, тошно!
      Ксюша обижено заклекотала и скрылась в зарослях каких-то мелких синеньких цветов. Шурочка проводила ее рассеянным взглядом.
      - Зря ты так с животным, - покачала она головой.
      - Ку-ку, - возликовала Ксюша, высунув клюв из своих зарослей.
      - Брысь, - выплюнула бабуля, и Ксюша поспешила скрыться. - Знаешь, детка, - добавила она, немного подумав, - в твоих словах есть рациональное зерно, по крайней мере, ничего более умного на данный момент я придумать не могу. Будем давить на жалость и настаивать на заключении временного военного союза. Девочки, примите жалостливый вид!
      Мы с Катериной попытались изобразить что-то подобное.
      - Отвратительно, - скривилась бабуля. - Спасти нас сможет только чудо.
      - Ку-ку, - с опаской вставила Ксюша.
      На этом собрание было закончено. Бабуля даже не представляла, насколько наша задача упростится.
       Глава двадцать девятая, в которой я вишу на Пашке, а мясной король интересуется Рембрандтом
      - Все, что требуется от вас, - в сотый раз проинструктировала нас с Катериной бабуля, - это молчать и делать несчастные глаза. Только не вздумайте мне это снова демонстрировать. У меня прямо мороз по коже.
      - Не уверена, - вставила я, - что смогу держать себя в руках, когда увижу Пашку.
      - Ну, - вздохнула бабуля, поняв, что я совсем не шучу, - тогда будем действовать по обстановке.
      За те сорок минут, которые оставались до рандеву с бригадой мясного короля Александра Александровича, мы опасливо заглянули к Жене. Тот захлопнул мобильник, испуганно воззрился на нас с Катериной, но тут же просиял и продемонстрировал готовность к подвигу. Обещания опасностей, пуль, которые непременно будут летать над головой и ветров враждебных, которые станут задувать нам в уши, Женю не испугали. Он оторвал свой сияющий взгляд от Катерининого выреза и заявил, что готов разделить нашу судьбу, какой бы она ни была. Бабуля шепотом предложила посадить Женю в машину, отвезти в лес и бросить там, но Катерина возмущенно отвергла эту светлую идею и заявила, что без Жени никуда не поедет. Так мы и отправились толпой - бабуля, я и Катерина с Женей наперевес.
      Лариска провожала нас как на войну и порывалась завернуть нам с собой поесть. Мы неискренне отбрыкивались, но Лариска продолжала упорно запихивать свертки с едой в наши карманы.
      - Лариса, - прошипела Шурочка, - перестань меня позорить.
      - Как скажете, - смиренно согласилась Лариска, улучив момент, и засунув пакет с бутербродами в карман моей куртки. Я Лариску люблю, бутерброды у нее вкуснейшие, так что удобнее всего было сделать вид, что я ничего не заметила.
      - Не храни это у себя, - напутствовала бабуля Шурочку, - будь мне другом, пристрой картинку, - тут бабуля наклонилась к Шурочкиному уху и принялась скороговоркой шептать что-то.
      - Я поняла тебя, Машенька, - покивала Шурочка и на всякий случай кинула быстрый взгляд на Лариску. Та стояла, заложив руки за спину, усиленно делая вид, что увлечена разглядыванием потолка. - Г-м, - прокашлялась Шурочка. Лариска не повела бровью.
      - Ключи я тебе дам, - заверила бабуля Шурочку. Та рассеянно покивала, - заодно полюбуешься на эту дикую штуку.
      Короче - ничего я не поняла, а времени спросить не было, потому что нас ждали великие дела - надо было еще умягчить сердца бандитов, найти Яичкина и освободить Пашку, Евгения Карловича и Димку из неволи. Уже почти бегом мы загрузились к бабуле в машину и она вдавила педаль газа в пол до упора. Быстро удаляющиеся, пропадающие из виду Шурочка с Лариской, позолоченные зимним солнцем, катящимся к закату, неистово махали нам в след. Шурочка достала из рукава маленький платочек и украдкой промокнула глаза. Мне стало пронзительно жаль наших молодых жизней, я тоже чуть не всплакнула. Но тут бабуля резко свернула за угол, я шарахнулась головой об дверь и плотно приклеилась рукой к скотчу, оставшемуся от наследника Зямочкиной империи Гены.
      Ехать оказалось недалеко - встречу нам назначили в офисе на Чистых Прудах. Всю дорогу Женя с Катериной, взявшись за руки на заднем сиденье бабулиной «Волги», ворковали о чем-то в высшей степени утонченном и недоступном простым смертным. Некоторое время я пыталась отодраться от скотча, а потом плюнула, прикрыла глаза и попыталась думать о хорошем. Минуты за три в моей голове сложился гениальный план. Вкратце выглядел он так.
       Приложение №29. План, который сложился в моей голове по дороге к бандитам
       Мизансцена. Страшный бандитский притон. Ободранные стены, развратные женщины вповалку спят на заднем плане, в углу в кучку свалены наворованные вещи. Где-то неподалеку прогуливается павлин. Бандиты сидят в кружок, в центре сидит Александр Александрович - жирный мужик, голый по пояс. На его теле нет живого места, он весь покрыт татуировками: колокола, купола церквей, на груди огромная надпись «не забуду мать родную», на шее у него золотая цепь толщиной в палец. Все прочие товарищи ему подстать. Громко играет «Владимирский централ». Рывком открывается дверь, на пороге появляюсь я. Глаза мои горят неистовым огнем мщения.
       Бандиты: Это кого к нам занесло такого красивого?
       Я: Молитесь, ибо пришла ваша погибель. (Замявшись) Да. Погибель ваша… э-э-э… пришла… (в сторону зрительного зала) Мама-мама, зачем же я суда приперлась?
       Бандиты: А принесла ли ты нам «Автопортрет» художника Яичкина?
       Я (подумав немного): Э-э-э… Нет.
       Бандиты (кровожадно хохоча): тогда прощайся со своим супругом! (с тихим щелчком открывается какая-то дверца, показывается каморка, в которой сидят связанные Пашка, Евгений Карлович и Димка).
       Я: Стойте! Я добуду вам ваш «Автопортрет»!
       Бандиты: Когда?
       Я: Через двадцать минут, но вы должны срочно отпустить наших людей (наши люди мычат что-то нечленораздельное и пытаются развязаться, бандиты страшно хохочут).
       Бандиты: Хорошая попытка, но… м-м-м… нет.
       Я: Тогда защищайтесь! Я с детских лет изучаю ушу! (несколькими отточенными приемами я валю на пол самых раскормленных бандитов, потом пинком сгоняю со стола павлина, прыгаю туда и метким ударом ноги вырубаю Александра Александровича).
       Бандиты (трепещут и падают ниц): не надо, пощади нас, о прекрасная!
       Я (вырубаю еще пару бандитов)
       Бандиты: Нет! О, нет! Забери все!
       Одним движением я разрезаю путы, которыми связаны наши мужчины и вместе мы драпаем куда-нибудь поближе к Канадской границе. Бандиты слабо трепыхаются на полу.
       Глава двадцать девятая, в которой я вишу на Пашке, а мясной король интересуется Рембрандтом (окончание)
      Бабуле с Катериной свой план я озвучивать не стала. Решила, что он слишком великолепен, чтобы кто-то пускался его критиковать.
      - Фига себе, - присвистнула Катерина, на секунду позабыв о дорогом сердцу Жене, когда бабуля подрулила к офису Александра Александровича, и мы толпой завалили в фойе дома, где нам назначили встречу. И, скажу прямо, было чему удивиться.
      Это вам не странное смешение стилей в Зямочкином муравейнике, и не Шурочкин свет, радость и стекло с извилистыми ножками, тут всего было очень много и очень дорого. Казалось, тучные коровы с полей Александра Александровича, минуя колбасную стадию, в то же мгновение перерабатывались во все это великолепие: позолоту, мрамор, хрусталь, дерево ценных пород и бархат. Так обычно выглядят залы, где президенты дружественных держав подписывают какие-нибудь соглашения, а потом сидят в неудобных красных креслах с золочеными ножками и на камеру изображают оживленную беседу.
      В фойе нас встретил тихий раскачанный дядечка в темном костюме и жестом предложил следовать за ним. Мы не стали возражать и быстро почесали туда, куда нам указывали, пока дядечке не пришло в голову ловким приемом джиу-джицу повалить нас на пол или начать выкручивать нам руки.
      В царстве Александра Александровича ничего не петляло и не змеилось. Как в ЗАГСе, мы поднялись по широкой лестнице и с места в карьер оказались в огромном зале. Причем, когда я говорю, что зал был огромным, то имею ввиду, что он и правда поражал своими размерами. Со всеми прилагающимися прелестями: красными коврами, золотой лепниной, торжественным освещением, зеркалами, начинающимися от пола и уходящими в далекий потолок… Правда, в отличие от ЗАГСа, тут нам никто не предложил узаконить свои отношения (а, судя по жарким взглядам Катерины и Жени такая необходимость уже присутствовала). Встречали нас Леня и Аполлон.
      - Галя, - выдохнул второй, - мы тебя помним, - их голоса гулко заметались под сводами зала.
      - Еще бы, - фыркнула бабуля, - такую умницу не помнить.
      Я обрадовалась Лене с Аполлоном, как родным, потому что на все это уже нервов никаких не хватало. Конечно, открывшееся нам помещение слабо смахивало на пристанище страшных бандитов, но все равно было очень неуютно. Старые знакомцы, судя по всему, тоже мне обрадовались.
      Пока мы топтались у входа в зал, Аполлон схватил меня за руку, мол, ну что, нашли «Автопортрет»? Я покачала головой и чиркнула себя ногтем большого пальца по горлу, мол, все плохо. Аполлон помрачнел, но ободряюще оскалился и похлопал меня по плечу, мол, не робей, прорвемся, дорогая.
      - Алексан Алексаныч, - обратился куда-то вглубь Леня, наблюдая за нашим содержательным диалогом, - они здесь.
      Я вжала голову в плечи: эхо тут все-таки было чудовищным. Потом меня поочередно побросало то в жар, то в холод, я дернулась и уставилась в ту сторону, в которую смотрел Леня.
      Никакого Александра Александровича я там не увидела. Вместо него за навороченным компьютерным столом, пристроенным между мраморным камином и несколькими рядами красных бархатных диванов, сидел худой парень лет тридцати пяти в яркой майке с зеленым слоном, весело поднявшим хобот, застиранных джинсах и шерстяной кофре на молнии. Из-под стола торчали его ноги в зеленых полосатых носках. Парень что-то напевал себе под нос и шевелил пальцами на ногах. Рядом с его клавиатурой стоял бумажный пакет из Макдональдса, из которого он извлекал жареную картошку и с аппетитом жевал ее. Любопытно, как его сюда занесло. Таких ребят полным-полно в каких-нибудь рекламных агентствах и предательски не хватает среди бандитов. Наверное, чей-нибудь сынок.
      - Прсживайтесь, - приветливо покивал нам парень, проглотив все возможные гласные, и снова скрылся за монитором.
      Робея, мы пристроились рядком на жестком позолоченном бархатном диване, а парень взлохматил свои, и без того торчащие во все стороны вихры, и быстро застучал по клавишам. Где шлялся их хваленый Александр Александрович - неизвестно.
      Вообще, по правде сказать, бандиты - чудовищно невоспитанные люди. Это все сказки, что, подняв чуток денег, они устремляются нанимать себе учителей хорошего тона и старательно выписывают в книжечку умные слова. На самом же деле они бегут набивать свои офисы вот такой вот тошнотворной лепниной, обматывают все, до чего смогут дотянуться, пурпурным бархатом, ставят при входе чучело медведя (здесь его, на удивление, не было) и с маниакальным упорством продолжают произносить слово «звонит» с ударением на первом слоге. Никакие деньги не отучат их ковыряться на людях в ушах, менять носки раз в неделю и появляться на людях в тренировочных штанах.
      С точки зрения обыкновенного сноба - это просто ужасно. Но в принципе, тут чувствуется недетская цельность натуры и верность традициям. По-своему все они - симпатичные и открытые люди, а естественность только добавляет им шарма. Не знаю, с чего вдруг в мою голову полезли подобные мысли, но, согласитесь, обстановка располагала, к тому же я сидела как на иголках, и все, что мне оставалось - пялиться на вопиюще дорогую и неприлично новорусскую, словно пришедшую к нам из какого-нибудь девяносто третьего года обстановку.
      - Г-м, - прокашлялась бабуля, - дорогой Александр Александрович, вы уже изрядно помариновали нас, думаю, вы можете обратить на нас внимание без ущерба для собственной репутации.
      Я закрутила головой в поисках Александра Александровича, к которому обращалась бабуля, но видела перед собой только парня, что-то быстро строчащего на клавиатуре. Он-то и выглянул на бабулин зов, шустро засунул ноги в стоптанные кеды и выкатил на свом кресле из-за стола.
      Я лишилась дара речи (что, в принципе, было мне только на пользу, раз уж бабуля запретила нам с Катериной выступать сольно). Это и есть Александр Александрович? Мясной король? Страшный бандит, начальник Аполлона и Лени Рыла, перед которым они трепещут? Да запусти этого парня к нам в редакцию, его и не отыщешь в отделе верстки среди наших дизайнеров! В жизни не встречала человека, менее похожего на бандита. Мою подругу тоже, судя по всему, потрясло, что этот симпатичный парнишка оказался кровожадным Крестным отцом.
      - Мы это… - зачем-то сказала Катерина и тут же осеклась, припомнив бабулин наказ. Александр Александрович некоторое время вежливо ждал, пока она продолжит, но, поскольку источник Катерининого красноречия иссяк, он быстро-быстро заговорил сам, чудовищно глотая гласные:
      - Пршу прщений, очнь мнго дел. Нскоко я вжу, вы пршли бз «Автпртрт». Знчт, у вс его нет. Я дмаю, вы н чт-т рссчтвъете. Чт вы хтите прдлжить взмен?
      Все это он выпалил, уложившись секунды в полторы. Пока мы часто моргали, потихоньку соображая, что парень каким-то невероятным образом догадался, что у нас никакого «Автопортрета» с собой нет, и знает, что мы на что-то рассчитываем, он извлек из ящика своего стола пакет засахаренных вишен и принялся с аппетитом их поедать.
      - Вишнк? - спросил нас Александр Александрович, - очнь вксно.
      - Пожалуй, - со вздохом покивала бабуля, зачерпнула из его пакета горсть липких ягод и принялась сосредоточенно жевать. Такое ощущение, что внешний вид Александра Александровича ее ни капли не удивил. - Почему вы нам сразу не объяснили, кто такой Яичкин? - бабулины слова повергли Александра Александровича в шок. От удивления он даже стал медленней говорить:
      - Вы изъяли из буфета «Автопортрет», не представляя, какую ценность она представляет?
      - Мы не изымали «Автопортрет», - отрезала бабуля, - мы понятия не имеем, где он находится. Эти три дня мы ломали голову над тем, кто такой Яичкин и чем так ценны его картины.
      - Дгадались? - полюбопытствовал Александр Александрович.
      - В общих чертах, - нахмурилась бабуля. - Вы всерьез полагаете, что «Автопортрет» приведет вас к бриллиантам?
      - Тк дмает нш зкзчик, - улыбнулся Александр Александрович, облизывая пальцы.
      - Вы связались с большим фантазером, - ухмыльнулась бабуля. - А у вас тут уютненько, - похвалила она мясного короля, оглядывая здоровенную люстру где-то далеко под сводами высокого потолка.
      - Тльк въехли, - с ненавистью оглядел зал Александр Александрович, - не успли обжтся. Пред лдми стдно.
      Тут разрешилось резкое несоответствие облика хозяина помещения с самим помещениям. Бедняга! Представляю, как ему тут не по себе. Ни друзей не приведешь, ни маме не похвастаешься, в каком приятном месте приходится работать. Я почему-то сразу представила себе родителей Александра Александровича - преподавателей какого-нибудь крупного ВУЗа, тихих, интеллигентных людей, по вечерам чинно режущихся в шахматы. Любопытно, как парня занесло на такую странную работенку?
      Хотя - в этом есть определенное панковство - к тому моменту, когда все знакомые стали крупными топ-менеджерами, рок-звездами или отвалили впахивать в Силиконовую долину, угнездиться на троне мясного короля, бандита по совместительству. Бабуля с мясным королем тем временем продолжали неторопливо беседовать:
      - Мы хотели бы все-таки увидеться со своими мужчинами, - говорила бабуля.
      - Но «Автпртрта» у вс нет, - уточнил Александр Александрович.
      - Нет, - аккуратно проговорила бабуля, готовясь к бою. Но, судя по всему, необходимости открывать прямо здесь и прямо сейчас боевые действия не было. Александр Александрович не побагровел, не рванул на груди свою майку, не достал из ящика своего стола фамильную шашку и не отправился рубить нас в капусту. Вместо этого он рассеянно поскреб свою трехдневную щетину (не из тех, что усердно культивируют при помощи нескольких хитрых стригущих машинок, а из тех, что сама отросла, потому что хозяин забил на бритье) и застрочил короткими очередями обрывков слов:
      - Удвтельн… Вы прходите ко мн, гврите, чт у вс нет «Автпртрет», и ндеетесь увдеть свъих… Я вдь сейч мгу вс прстрелять, мы ж бндиты, нас все бойатс. А вы прет в нглую…
      Я втянула голову в плечи. Вот так всегда. Засмотришься на невинного, милого ягненка, а он раз - оскалит пасть, в которой помещаются в четыре ряда острейшие зубы, и ка-а-а-ак щелкнет ими. Перспектива оказаться в одночасье перестрелянными не радовала. Мы так молоды! Мы еще не видели «Автопортрет» Яичкина! На работе грядет апрельский номер, а я так давно там не появлялась, что даже не знаю его темы!
      - Полегче, - фыркнула бабуля, которую обещание открыть пальбу прямо в помещении, не щадя роскошную лепнину и золоченые диваны, ничуть не испугала, - насколько я знаю, за вами не числится ни одного убийства, так что давайте говорить, как цивилизованные люди. Мы же понимаем, что вам неудобства вышли, и готовы всячески загладить и искупить.
      - Есл б Аплн так не зстпался за вас, - надулся Александр Александрович, - я б личн открл б счет. Но Рыло и Аплн прям в вс влюблсь.
      «Еще бы не влюбились», - подумала я, как только разобрала, что он там выпалил, но благоразумно не стала это озвучивать. В жизни не видела, чтобы люди с такой скоростью поглощали борщ, голодом он их тут, что ли, морит… Аполлон и Леня умильно улыбнулись мне, мол, не тушуйся, начальник у нас - огонь. Я кисло улыбнулась им в ответ.
      - У нас есть кое-что на обмен, - тепло отвечала бабуля. Судя по всему, Александр Александрович ей очень нравился. - Знакома ли вам история с ограблением бостонского музея Изабеллы Стюарт-Гарднер?
      - Нет, - склонил вихрастую голову Александр Александрович.
      - А вы полюбопытствуйте, - закинула на ногу бабуля. - В 1990 году музей обчистили, картины до сих пор в розыске, в том числе и «Автопортрет» кисти Рембрандта. Так вот, из-за вашего Яичкина он оказался у нас.
      - Любпытн, - кивнул Александр Александрович, - думйу, ндо эт обсдить всем вмсте, - пока я вникала в туманный смысл его очередной фразы, он подал знак Аполлону, тот вышел за дверь, а через десять секунд появился в сопровождении Димки, Евгения Карловича и Пашки. Они совсем не тянули на жертв бандитского произвола, а выглядели прекрасно, словно всей толпой побывали в полноценном отпуске.
      Дальше произошло что-то странное, в голове у меня случилось легкое помутнение, а когда я опомнилась, то поняла, что вишу на Пашке, как гамадрил на своей любимой пальме. Дорогой супруг был прекраснее всех на свете, вообще не представляю, что может быть красивее его чудной физиономии, но сжал он меня в объятиях так, что ребра захрустели. Пока я пыталась набрать в легкие хоть немного воздуха, Пашка быстро забормотал мне в ухо скороговоркой:
      - Так скучал, чуть не скончался, так скучал, чуть не скончался, так скучал, чуть не скончался, так скучал…
      Поверх головы своей лучшей половины, все-таки ослабившего хватку, я увидела, как бабуля легко вспорхнула на руки к Евгению Карловичу, тот подбросил ее и аккуратно поставил на место.
      - Евгюша, - церемонно склонила голову разрумянившаяся бабуля.
      - Мария, - приветствовал счастье всей своей жизни наш бодрый антиквар.
      Александр Александрович благосклонно взирал на сцены воссоединения семей. И был лишь один чужой на этом празднике жизни - Димка. Не знаю уж, что он там себе навыдумывал, но Верная Рука - Друг Нашей Семьи возмущенно навис над Женей, приготовившись к схватке не на жизнь, а на смерть. Женя не заметил, как тучи сгустились непосредственно над его головой, а продолжил восхищенно пялиться в Катеринин вырез, улыбаясь, как идиот. Димка прокашлялся и медленно прислонился к стене. Женя смерил взглядом внушительную Димкину фигуру (скажем прямо, Женя был не из лилипутов, но до Димки ему было далеко), тихо ойкнул и потупился.
      - Евгнй Крлвич, - кивнул Евгению Карловичу мясной король, - тт гврят Рмбрндт…
      - Рембрандт? - ужаснулся Евгений Карлович, тоже, судя по всему, настрополившийся разбирать речи Александра Александровича.
      - В натуре, - заверила супруга бабуля, - горячие гамбургеры закончились, осталось только бизонье дерьмо, но его много. Яичкина мы не нашли, зато нашли Рембрандта, причем, заметь, «Автопортрет».
      - Какой «Автопортрет»? - побелел Евгений Карлович.
      - Правильно мыслишь, - подбоченилась бабуля, - тот самый.
      - Но, - Евгений Карлович принялся беспомощно разводить руками, - Мария, объясни, как?
      - А вот так, - пожала плечами бабуля, - все, старый пень, ради тебя, очень мы уж нервничали, и слишком мало думали. Почему они не дали нам с тобой связаться?
      - Я уже обйснл Евгнй Крлвичу, - застрочил было Александр Александрович, но бабуля замахала руками:
      - Милый мой, сердцем чувствую, что дело говорите, но ни пса не понимаю, - бабуля умильно посмотрела на мясного короля, - давайте говорить помедленней, а?
      - Но вдь тк ж бстрее, - расстроился тот.
      - А так понятнее, - посуровела бабуля.
      - Хорошо, - кивнул Александр Александрович и заговорил вполне вменяемо, - я объяснял Евгению Карловичу, что в каждой культурной среде есть свои устои и правила. Ну невозможно действовать в отрыве от среды. Поймите, бандиты по началу пугают, а потом объясняют, это многовековая традиция.
      - Мы с Александром много беседовали на эту тему, - приосанился Евгений Карлович, - с одной стороны он, конечно, прав, не комильфо истинному бандиту рассусоливать с теми, кто увел у него из-под носа нужную вещь, да, к тому же, обещанную уважаемым заказчикам. Но, с другой стороны - я говорил, что, процесс пошел бы гораздо быстрее, если бы вы объяснили моей супруге, что она ищет. Такую бурную энергию надо направлять в нужное русло. Мария, - обернулся Евгений Карлович к бабуле, - я правильно понимаю, что Василий так до сих пор и сидит при своем Рембрандте?
      - Уже нет, - мрачно ответила бабуля, - теперь при нем сидим мы.
      - Я бы хотел посмотреть на этого Рембрандта, - попросил Александр Александрович, - очень интересно, о чем идет речь.
      - Поехали, - великодушно предложила бабуля, - посмотрим.
      И мы поехали.
       Глава тридцатая, в которой я хочу все записывать, а мне не дают
      - Первой я обычно пропускаю даму, - разглагольствовал Димка.
      - Вижу, три дня общения с Евгением Карловичем в замкнутом пространстве пошли тебе на пользу, - фыркнула я, - забудь, в твою берлогу первым зайдешь ты!
      И как мы только набились в этот лифт - ума не приложу. Посудите сами: я с Пашкой, бабуля с Евгением Карловичем, Катерина с Женей, Александр Александрович с Аполлоном и Димка (сам по себе, просто Димка). Грузовой лифт скрипел, отчаянно мигал кнопками, однако привез нас на нужный этаж. Бодрой толпой мы вывалились на лестничную клетку.
      Бабуля с кряхтением наклонилась к батарее у лифта, ужасающе чем-то поскрипела, поковырялась там и распрямилась, сжимая в руке Димкины ключи.
      - Владей, - метнула она их Димке, - ты уж извини, но Шурочка оборудовала тебе тут небольшой тайник.
      Я нервно вздрогнула. За эти дни вообще тайников развелось невероятное количество. Шурочкины рассказы о мастерах, их изготовлявших, потрясли основы моего мировоззрения. Я стала с опаской относиться к страшной мебели, статуэткам и банкам со старой краской. Снесешь что-нибудь подобное на помойку - и привет, лишилась фамильных бриллиантов, ценной иконы и кругленькой суммы денег. Тайники чудились мне повсюду, а теперь еще и у Димки на лестнице. Причем, зазевался - тут же прибежит какой-нибудь негодяй и что-нибудь там припрячет. Потом прибежит следующий негодяй, это самое припрятанное сопрет, а ты останешься кругом виноватым и крайним.
      - Задвинь эту батарею чем-нибудь тяжелым, - серьезно посоветовала я Димке.
      - Чего? - оторвался он от замочной скважины.
      - Пустое, - махнула рукой я, и тут же Димка распахнул свою дверь. Внутри квартиры было очень темно.
      - Приглашаю, - торжественно объявил Димка и скрылся во мраке, - да заходите же… Я сейчас свет зажгу… сейчас зажгу… - мы толпой повалили вслед за ним, набились в темном коридоре, как сельди в бочке и захлопнули дверь. - Блин, - ругался Димка, - выключатель… где же он, - Димка раздраженно вслепую хлопал по стене, - лампочка перегорела, - торжественно объявил Димка, - я на кухне свет за…
      Но договорить он не успел, потому что одним махом свет вспыхнул во всей квартире. Я зажмурилась и услышала прямо над ухом неприятный щелчок. Не хочу отвлекаться на длинные лирические отступления, но когда-то давно бабуля возила меня на стрельбище в Динамо. Снайпера из меня, конечно не получилось, инструктор Степан был готов меня на стенку как Буратино повесить от злости, но при всем при этом я отлично запомнила, с каким звуком передергивается затвор и досылается патрон в патронник, к тому же, я смотрела много американских фильмов, в которых герои всегда…
      Стоять зажмурившись больше не было сил, я с опаской открыла один глаз и увидела Перевалова, тычущего мне в нос пистолет. Вернее, я увидела пистолет, который тыкал мне в нос Перевалов. Я ахнула и попыталась сбежать. Перевалов мрачно покачал головой и внушительно помахал пистолетом. Страшное, слепое дуло действовало на меня как удав на кролика, начисто лишая воли. С трудом оторвавшись от него, я коротко кивнула и попыталась оглядеться. Сканирование местности не принесло утешения: бабулю держали на мушке сразу два мордоворота, Евгений Карлович тоже был под прицелом, стволы наставили и на Пашку с Димкой.
      Самое ужасное, что в Катерину тыкал пистолетом Женя. Катерина, уже осознавшая этот факт, стояла печальная и призадумавшаяся. Я застонала и прикрыла глаза ладонью. Только этого еще не хватало. Бедная Катерина. Я попыталась поймать ее взгляд, но она усиленно отводила глаза. Губы ее предательски дрожали.
      Зато буфет был на месте - загораживал своей пузатой громадиной полкомнаты и был похож на какое-то доисторическое чудовище, вынесенное волнами на берег. Ничто так не радует, как постоянство. Хоть в чем-то. Хоть в том, что в Димкиной квартире навечно прописался страшенный буфет. И никуда-то теперь Димка от него не денется.
      - Ну-с, начнем? - раздался издалека голос Зямочки. Обладатель этого голоса терялся где-то в бардаке Димкиной комнаты, наполовину скрывшийся за коробкой из-под холодильника и буфетом, с видом отставного короля пристроившись на подоконнике.
      - Вот идиот, - закатила глаза бабуля и переступила с ноги на ногу. - Перед людьми неудобно, честное слово.
      Мордовороты занервничали.
      - Евгений, - по-змеиному протянул Зямочка, обратив свой взор на нашего Евгения Карловича, - как поживаешь, друг?
      - Превосходно, Вася, - с достоинством ответил Евгений Карлович, - говорят, ты так и не сбыл своего Рембрандта?
      - А ты, говорят, поменял свой семейный статус, - театрально покачал головой Зямочка, - молодожен…
      - Счастливый молодожен, - поправил его Евгений Карлович, - не поверишь, насколько счастливый!
      - Ма-а-а-алчать! - гаркнул Зямочка, - все на пол, шваль!
      - Зямочка, - поморщилась бабуля, - ну что за сериал «Бандитский Петербург»?
      - Отнюдь! - обрадовался бабулиному вопросу Зямочка, с нежностью наблюдая, как мы укладываемся рядком на чудовищно грязном Димкином полу, - я тут в качестве представителя официальной власти, восстанавливаю законность, - он сложил руки за спиной и с видом провинциального профессора прогулялся от кучи, которую Димка называл кроватью, до вороха каких-то страшных палок, обвитых новогодней мишурой (подозреваю, это позапрошлогодняя елка). - Товарищам, - Зямочка кивнул на своих мордоворотов, - поступил тревожный сигнал. Не спокойно в нашем дорогом отечестве, ой как не спокойно! Убит уважаемый антиквар, прямо в своем кабинете, убийство громкое, имеет большой общественный резонанс! Все ниточки ведут к группировке так называемого «Мясного короля», думаю, так, уважаемый Саша, вас назовут с утра газетчики.
      «Черт», - с досадой подумала я, - «Между прочим, мысль про кличку «мясной король» первой пришла в мою голову!». Ненавижу эту тему про идеи, которые носятся в воздухе. Только придумаешь что-нибудь стоящее - бац, а это уже кто-то у тебя заграбастал, причем, намного раньше, чем ты это придумал. Лет эдак на двадцать. Я с ненавистью посмотрела с пола на Зямочку. Он расценил это по-своему.
      - И не надо, - назидательно заявил он, - не надо мне тут глазами сверкать, - все чин по чину, заявляю это совершенно официально в присутствии представителей властных структур. Сейчас мы проведем арест и обыск…
      Тут Зямочка подскочил к несчастному Александру Александровичу и со всего размаху засветил ему ногой. Потом еще раз, и еще. Александр Александрович вскрикнул, попытался вскочить, был уложен пистолетчиками обратно и затих, сжавшись в комок. Рычащего Аполлона, ринувшегося защищать хозяина, вжали в пол и тоже навешали люлей.
      - Лицом вниз, голову не поднимать! - ткнул мне в голову пистолет Перевалов, я до полусмерти перепугалась (если возможно испугаться еще больше, чем я сейчас), послушно распласталась физиономией по полу и больше ничего не видела - только слышала какую-то возню и Зямочкины завывания. Ощущение было такое же, как когда тебе ставят банки и уже зажгли огонь у тебя над спиной: волосы на загривке встают дыбом и хочется просочиться через перекрытие на нижний этаж. К тому же, пол Димка мыл, судя по всему, года два назад, линолеум, на который нас уложили, был липкий, пыльный, а песка на нем было как на морском побережье. Пылесос моющий Димке, что ли, подарить? Когда мы выберемся отсюда. Ну, если мы выберемся отсюда.
      Александр Александрович тихо лежал на полу головой в куче старых спальников. «Н-да, - мрачно подумала я, - нелегка бандитская жизнь».
      Слышно было, как яростно сопит Аполлон, как кто-то шелестит газетами, и как горько всхлипывает Катерина. Судя по всему, ей было глубоко наплевать на Рембрандтов, Яичкиных и в особенности на Зямочку, который старательно разводил перед нами театр мимики и жеста. Катерина оплакивала свою несчастную личную жизнь, три правила настоящей соблазнительницы, парня, похожего на подкаченного велосипедным насосом Брюса Уиллиса, попранное женское достоинство и порушенные планы свадебных мероприятий.
      - Катька, - прошептала я, - ты как, милая?
      - Н-нормально, - всхлипнула Катерина, - знаешь, Галка, я ведь ни на что и не надеялась…
      - Ну не надо, дорогая, - начала я, отплевываясь от хлопьев пыли, в изобилии набившихся в рот, - не обращай внимания на уродов.
      - Я не урод, - тихо сказал Женя, но пистолета не опустил.
      - Молчи, гнида, - пробасила из своего угла бабуля, которой, судя по всему, тоже было очень жаль Катерину.
      - Екатерина, - патетически проговорил Женя, - пойми… поймите, двадцать тысяч и полное прощение!
      - Двадцать тысяч, - всхлипнула с пола Катерина, - я понимаю, двадцать тысяч…
      - Прекратить! - возмутился Зямочка, - вероятно, вы не понимаете, в каком серьезном положении оказались! Мы здесь присутствуем при раскрытии серьезного преступления!
       Приложение № 30. Статья, которую уже подготовил для завтрашних газет Зямочка
       Трагедия, разразившаяся недавно на Большой Бронной, продолжает будоражить умы простых граждан.
       Напомним, что 16 февраля в своем офисе был застрелен известный московский антиквар Семен Александрович Безбородько. Практически без средств к существованию и пропитанию осталась несчастная вдова (32 года) и двое детей (24 и 29 лет). Случившееся всколыхнуло всю общественность, людей, для которых слова «законность» и «правосудие» - не пустой звук. Возглавил это движение человек, получивший в народе хлесткое прозвище «Борец С Несправедливостью» - депутат Государственной Думы Василий Геннадьевич Баренцев.
       Под его четким и неусыпным руководством следственная группа во главе с лейтенантом Переваловым приступила к делу. Первые же розыскные мероприятия показали, что ниточка от этого бесчеловечного убийства тянется к так называемому «Кровавому Антиквару», зловещей фигуре московского преступного мира. Это - Евгений Карлович Цимерман, беспринципный, безжалостный человек, на совести которого немало преступлений. Устранение конкурентов для него - привычное дело. Евгений Карлович давно понял, что нечестная конкурентная борьба выгоднее конкурентной борьбы честной. Семену Александровичу Безбородько не посчастливилось перейти Цимерману дорогу. Заплатил за эту роковую ошибку Безбородько слишком дорого - венки на Ваганьковское кладбище люди, потрясенные этим злодеянием, везут до сих пор.
       Но одному справиться с таким делом Кровавому Антиквару было не под силу - слишком хорошая была у Безбородько охрана. Для успешной реализации своего бесчеловечного плана Цимерман связался с одним из своих подельников - бандитским авторитетом по кличке Мясной король. Думаю, его так называемая погоняла говорит сама за себя. Мясной Король обеспечил нейтрализацию охраны Безбородько и оружие. Цимерман нашел исполнителей этого зловещего преступления.
       Ирония судьбы - женщины, которые самой природой призваны дарить жизнь, в данном случае отняли ее. Исполнителями убийства были три очаровательные дамы. Это известная в определенных кругах группа киллерш под названием «Ночные ведьмы». Три женщины, три судьбы. Никогда не понять обычному человеку, что толкнуло Марью Степановну Перевалову, Галину Львовну Перевалову и Екатерину Юрьевну Антонову избрать себе подобную профессию, но факт остается фактом. 16 февраля, около 16.45 эти женщины порвались в офис Семена Александровича. Какое счастье, что хозяин офиса успел отпустить домой своего помощника всего за час до трагедии, иначе мы оплакивали бы сразу двоих.
       Что было дальше - вы вполне можете себе представить. Мольбы и просьбы не растопили ледяных сердец убийц. Они хладнокровно сделали свое дело, не подумав ни о несчастной вдове, ни о бедных сиротах. Безбородько сопротивлялся до последнего, но пал, сраженный двумя пулями в сердце и одной - в голову.
       Недолгое следствие, раскрывшее нам эту ужасную историю во всей ее неприглядности, напало на след и других злодеяний Кровавого Антиквара. Оказалось, что он руководил мощной преступной сетью, целью которой являлось похищение и сбыт предметов искусства. Кровавый Антиквар был спокоен за свой страшный бизнес - ведь его прикрывали чеченские террористы, для которых человеческая жизнь - ничто, а деньгам их нет счета.
       Где террористы - там и наркотики. В тесном сотрудничестве с Мясным Королем, Кровавый Антиквар наладил бесперебойный наркотический трафик, снабжая наших детей смертельным кайфом. Сколько еще наших несчастных детей падет, сраженных этой пагубной привычкой? Подобные мысли не мучают преступников. Сотни цистерн с ворованной нефтью идут через их руки к людям, которые потом будут убивать мирных женщин и детей на улицах наших городов, и ни капли жалости не нашлось в их сердцах. Ради чего все это? Ради наживы? Ради холодных, бездушных денег?
       Но на подобные вопросы нет ответа в черных сердцах негодяев. Остается лишь радоваться тому, что не далее, как вчера было произведено задержание с поличным всех участников этого громкого преступления. Рискуя своей жизнью, Василий Геннадьевич Баренцев возглавил операцию по задержанию банды Кровавого Антиквара, и с честью справился со своей задачей.
       Негодяев ждет суд и скорое наказание. Обратимся же к судьям с просьбой, чтобы оно было максимально суровым.
       Глава тридцатая, в которой я хочу все записывать, а мне не дают (окончание)
      - Так ты еще и наркотиками промышляешь? - ахнула бабуля, - насколько я понимаю, ты собрался валить на нас все свои дела…
      - Можно я буду записывать? - спросила я, - как эксклюзив?
      - Можно, - царственно кивнул Зямочка, но тут же опомнился и посмотрел на меня с крайней неприязнью, - не стоит иронизировать по поводу серьезных вещей. Мне очень жаль, что такой уважаемый антиквар, как Евгений Карлович, не побоялся поставить под удар свою репутацию и так беспечно распорядился тем, чем в юности так щедро одарила его природа. В прошлом известный художник, свой талант он употребил на служение иной, страшной музе…
      - Зямочка, - возмутилась бабуля, - мы все поняли, хватит ломать комедию! Выкладывай, что тебе надо, и мы договоримся.
      Слова «договориться» в принципе не существовало в бабулином лексиконе. Если она припомнила это выражение, значит дело - табак. Я совершенно упала духом и даже попыталась отползти в коридор. В ответ на мои слабые попытки спастись, Перевалов красноречиво потыкал в меня пистолетом.
      - Во-первых, - начал Зямочка, - мне нужна моя собственность, то, что вы у меня нагло украли.
      - Принимается, - быстро согласилась бабуля. И тут мне стало по-настоящему страшно. На моей памяти бабуля никогда добровольно не отказывалась от того, что попадало к ней в руки, - что еще?
      - И во-вторых, ты, Машка, быстро начинаешь некий бракоразводный процесс.
      - Вася, извини, - подал голос Евгений Карлович, - я не ослышался, ты сказал о каком-то бракоразводном процессе?
      - А ты, - с отвращением выплюнул Зямочка, - вообще молчи, злодей и убийца, по крайней мере, так тебя теперь будут называть все знакомые. Молчи и слушай. Больше никогда ты не будешь видеться с этой женщиной. Я еще мог вытерпеть, что она замужем за Алексеем. Но тот факт, что, овдовев, она опять выходит замуж, да еще за такое ничтожество, за такую мелкую, ничем не примечательную сошку, как ты, не смог бы вынести и ангел.
      - Ангелы бесполы, - зачем-то поправила Зямочку я. Ну вот, спрашивается, куда я вечно лезу?
      - Мне наплевать, - взвился Зямочка, - полы или бесполы чертовы ангелы! Перевалов, - кивнул он нашему однофамильцу, - малахольную внученьку беру на прицел я, а ты садись составлять протокол задержания, или что вы там составляете при аресте.
      - В лучшем виде все организуем, Василий Геннадьевич - серьезно кивнул Перевалов.
      - Эй, вы, - начала я, - моя милиция, прекратите заниматься ерундой, вы же не верите во все, о чем этот гражданин тут распинался?
      - Нет, - пожал плечами Перевалов, - но, извините, мы на окладе.
      - Так этот самый оклад вам платят из моих налогов! - продолжала буйствовать я.
      Перевалов громко фыркнул.
      - Ты слышал, Юрик, - обратился он к одному из мордоворотов, - из ее налогов нам платят зарплату.
      - Детка, не позорься, - тихо сказала бабуля, - они на окладе у Зямочки.
      - А как же сериал «Менты»? - возмутилась я, - как же все, о чем пишут в газетах?
      - Ты, милая, - подала голос бабуля, поскольку больше никто со мной разговаривать не желал, - сколько тебя помню, сроду не читала никаких газет.
      - Но, бабуль, - возмутилась я, в ужасе не слыша в любимом голосе бабули боевых ноток, - они, они же должны эти самые газеты читать?
      - И они никаких газет не читали, - загрустила бабуля и замолчала. Это означало полный швах. «Надо что-нибудь придумать», - коротко промелькнуло у меня в голове, но кроме этой мысли больше ничего не появилось. Я попыталась судорожно посоображать, бубня себе под нос:
      - Надо что-нибудь придумать, надо что-нибудь придумать…
      В голове было пусто, как в Димкиной морозилке. Если, конечно, вынуть оттуда пустую картонку из-под блинчиков.
      Катерина в очередной раз очень жалобно всхлипнула, и тут Димка показал себя во всей красе. Он прыгнул. Прыгнул, должна я вам доложить, очень красиво. Только не туда, куда следовало. Совсем не туда.
       Глава тридцать первая, в которой Димка прыгает, а все упражняются в красноречии
      Оттолкнув офигевшего мордоворота, Димка завис в воздухе (Катерина до сих пор отрицает этот факт, но я уверяю всех, что так и было). Таким образом, он пролетел через всю комнату и всеми своими полутора центнерами обрушился на Женю.
      - Променять… такую… женщину… - на каждую паузу в Димкиной речи приходился энергичный удар Жениной головой по полу, - на двадцать… тысяч… надо… быть… идиотом…
      Бедный Женя, судя по всему, уже прощался с жизнью, расплющенный под Димкой, так что он просто лежал, выронив пистолет и издавал какие-то жалобные звуки. Никому из присутствующих его жалко не было.
      Мордовороты в смятении наблюдали за Димкой - с одной стороны, их восхитила его фантастическая наглость, а с другой - было очень интересно, чем закончится потасовка.
      - Как… ты… мог… - крошил Женю в мелкую крупу побелевший от ярости Димка, - тебе… оказали… такое… доверие… а… ты… - дальше следовал набор такой отборной брани, что даже бабуля с интересом подняла голову, вслушиваясь в изощренные Димкины загибы. Катерина порозовела и смотрела на Димку. Этот взгляд, я думаю, наградил Димку за все лишения и мучения последних трех дней. Моя дорогая подруга умела посмотреть на мужчину так, что он в ту же секунду был готов скакать на край света добывать ей молодильные яблоки. Если до сих пор Катерина вообще не замечала нашего дорогого друга (ну, тут сказался мощный поток антирекламы, которым я попотчевала подругу), то теперь, кажется, Димкины шансы значительно возросли.
      Димкин бенефис был великолепен. Он держался выше всяких похвал, это было просто прекрасно, слов нет. От этого мне еще больше жаль, что Димка выступал сольно так недолго. После двадцать пятого удара Жениной головой по полу, к Димке подошел Перевалов и очень деловито отоварил беднягу рукояткой пистолета по голове. Димка дернулся и обвалился на Женю. Стало тихо.
      Потом Женя начал попискивать, силясь вылезти из-под нашего защитника девичьей чести. Зямочка некоторое время смотрел на обоих с отвращением, а потом брезгливо выплюнул:
      - Пятнадцать тысяч.
      - Но, Василий Геннадьевич, - начал было возражать Женя.
      - Усохни, - отвернулся от него Зямочка и ликующим взглядом обвел нашу компанию, компактно разложенную по полу.
      - Ну что, - провозгласил он торжественно, - будем вас резать!
      - Будем нас что? - бесцветным голосом переспросила Катерина.
      - Машка, - заулыбался Зямочка бабуле, - готовься, первой пойдет твоя дорогая внученька.
      Как только смысл этих неприятных слов уложился в голове, мои зубы начали выбивать дробь.
      - Только через мой труп, - взвился Пашка, до этого момента лежавший тихо.
      - И ее дорогой муженек, - закончил мысль Зямочка, - а наш счастливый молодожен, - Зямочка кокетливо посмотрел на Евгения Карловича, - будет смотреть на все это и любоваться…
      - Василий Геннадьевич, - тихо заметил Перевалов, - мы на мокруху не подвязывались. Мокруха дороже выйдет. Сильно дороже.
      - Я не буду мелочиться, - заверил Перевалова Зямочка, - а потом, кто говорит о мокрухе? Мы просто отрежем им уши, и заставим съесть. «Ты приде-е-е-ешь на у-у-у-ужин, я те-е-е-ебе не ну-у-у-у-ужен», - противно запел он. Вполне понятно, на чем Зямочка сошелся с моей бабулей много лет назад - на любви к отвратительным вокальным экспериментам. Но что же делают с человеком годы, это надо!
      Впрочем, мне сейчас было сильно не до оценки вокальных достоинств Зямочки. Я тряслась и икала от страха. Сказать, что перспективы, открывшиеся передо мной, меня напугали - это не сказать ничего. Я помертвела. Хуже, чем в кресле у стоматолога. Хуже, чем перед удалением аппендицита. Бабуля лежала тихо, и это еще больше пугало. Мы с Пашкой переглянулись и дали друг другу молчаливое обещание не отдавать врагам свои уши задешево. Сначала мы отправим на тот свет парочку мордоворотов.
      - Машка, - пропел Зямочка, - где моя картина?
      - Ты поищи, поищи, дорогой, - ответила бабуля странным ровным голосом, - ее где-то тут Шурочка спрятала. - Самым страшным для меня в бабулиных речах было то, что она не соврала. Вероятно кого-то и не напугает, что его бабушка вдруг перестанет врать, но я оцепенела от ужаса. Моя бабуля честных переговоров не вела отродясь, в ее крови бурлило то странное вещество, вынуждающее отравленных им надувать ближних со всей возможной тщательностью. Если она вдруг перестала врать - пиши пропало.
      - Я уже все обыскал, - начал яриться Зямочка, - но, единственное, что я тут нашел - эту презренную насмешку над искусством!
      Зямочка наклонился, пошарил за Димкиной батареей и извлек на свет свернутый в рулон холст. Долго ковырялся с резинкой, которой он был перемотан, развернул и драматическим жестом показал нам. На холсте в веселеньких желтых тонах был нарисован довольный бородатый мужик с толстым котом на руках. Перед мужиком на столе располагалась крайне условная банка с огурцами и кружка с молоком (судя по смелому набору продуктов, мужик этот был самоотверженный). Картина дышала негой и оптимизмом, она умиротворяла и воцаряла в душе покой. Хорошая, я бы сказала, картина.
      Александр Александрович посмотрел на «хорошую картину», с трудом подняв голову с пола, лег обратно и закрыл глаза. Полежал так немного, а потом коротко хихикнул. Вслед за боссом засмеялся Аполлон. Они смеялись до слез, радостно и бодро, словно сидели в теплой кампании у камелька, а не валялись на Димкином полу под прицелами милиционеров.
      - Я не понимаю! - взвизгнул Зямочка, - не понимаю! Тут написано: «Автопортрет». Вы что, думаете, я не отличу эту мазню от Рембрандта? Где моя картина?
      Тут меня наконец-то осенило. Вот же он - светлый лик художника Яичкина! Вот он - наш вожделенный мастер! Не беда, что правая сторона лица у него больше левой, нос сполз на сторону, а рубашка закрашена однотонным заборным зеленым цветом. В конце концов художника может обидеть каждый. Это, конечно, не Рембрандт, но тоже очень красиво. Железного, между прочим, в отличие от того же самого Рембрандта, рисовать никто не учил, а вот же - тянулся человек к прекрасному, старался изо всех сил, даже кота любимого увековечил. Однако откуда светлое творение Железного взял Зямочка?
       Приложение № 31. Сколько тайников соорудил господин Рукавишников в своем знаменитом буфете
       1. Большой тайник под правым ящиком (30х15х23 см)
       2. Маленький тайник в основании нижней дверцы (3,7х4,2х5,7 см)
       3. Маленький тайник в ножке (3,7х4,2х5,7 см)
       4. Средний продолговатый тайник в основании нижней части (6х6х16 см)
       5. Средний прямоугольный тайник в основании верхней части (3х10х10)
       6. Примечание: хитрая конструкция буфета предполагает дополнительную защиту тайников: если открыт один из них, другой вы ни за что не отыщете.
       Глава тридцать первая, в которой Димка прыгает, а все упражняются в красноречии (окончание)
      - Милый, откуда ты это взял? - озвучила мой вопрос бабуля.
      - В этом странном буфете, - кивнул на буфет Зямочка, - что это за хреновина?
      - Забудь, Зямочка, - хмыкнула бабуля, - это совершенно тебя не касается.
      - Ты, наверное, не понимаешь, - окончательно взбесился Зямочка и начал брызгать слюной, - меня сейчас касается все, что тут находится. Ты даже представить себе не можешь, сколько всяких вещей меня касается! Машка, ты и так оправишься на зону, но если будешь кочевряжиться, пойдешь туда с очень неприятными воспоминаниями и без внучки, которая от всего пережитого загремит в тюремную психушку!
      Бабуля промолчала, а вот я этого вытерпеть уже никак не могла. У любого человека есть свой предел. Мой предел обозначился, когда Зямочка заговорил про психушку. Я пришла в состояние легкого умопомрачения и принялась сдавать пароли и явки.
      - Это картина, в которой Железный зашифровал место нахождения бандитских бриллиантов! Это его «Автопортрет»! - выкрикнула я, содрогаясь от одной мысли о тюремной психушке. И что за извращенец этот их Зямочка, что ему за радость так над людьми издеваться?
      - Что? - Зямочка вытянул тощую шею, снова развернул холст и посмотрел на него новыми глазами. - Железный, говорите?
      - Какой Железный? - поинтересовался Перевалов.
      - Никакой, - Зямочка воровато свернул холст и спрятал его обратно за батарею, - совершенно никакой.
      Судя по Зямочкиному виду, он был в курсе про Железного и его художественные упражнения. Александр Александрович, было поднявший голову, снова уронил ее и затих. Я кинула взгляд на Пашку. Тот не очень хорошо понимал, что происходит, но зачем-то ободряюще подмигнул мне. Я же погрузилась в пучину самобичевания. Только что я своими руками подарила Зямочке мешок бриллиантов. Если, конечно, история про шифровальный талант Железного - не народный фольклор.
      - Зямочка, зубы обломаешь, - пробасила бабуля в пол, даже не поднимая на Зямочку глаз, - бери ношу по себе, смешно же, куда тебе за потерянным общаком гоняться!
      - А ты помолчи, - цыкнул на бабулю Зямочка. - Кстати, - оживился вдруг он, - давно мечтал прижать всю вашу кампанию целиком, так что прямо сейчас следствие выявило еще одного члена преступной группировки Кровавого Антиквара. Это - держательница грязного притона Александра Николаевна Солнышкина, развращенная, страшная женщина.
      Я поперхнулась и громко закашляла, силясь отогнать от своего лица хлопья Димкиной пыли. Шурочка - держательница грязного притона? Похоже, успех вскружил Зямочке голову.
      - Ха, - мрачно проговорила бабуля, - сковырни ее попробуй, дружок, тебе голову враз отвинтят.
      - Приходит, новое время, Машка, - назидательно объявил Зямочка, - и я шагаю в ногу с ним. Это ты со своим прыщем безнадежно устарела, осталась в прошлом веке и вышла в тираж. Время авантюристов-одиночек ушло, теперь вас всех перемелет государственная машина, на вполне законных основаниях. Вы - вымирающий вид, и ваши жалкие попытки оставаться на коне смешны. Все эти старые приемчики, пионерская принципиальность, вера в бескровных мошенников - все это пережитки. Ты знаешь, - самодовольно подбоченился Зямочка, - я даже рад, что ты не пошла за меня в ту роковую ночь. Ты падаешь на дно, а, заодно утянула бы туда и меня. Тебе место на зоне, и твоему молодожену там же. Смешно, не правда ли, получилось? Вы сами отдали мне в руки ценность гораздо большую, чем мой Рембрандт. Мне даже не интересно, куда твоя подружонка его запрятала, зачем мне теперь этот мерзкий Рембрандт? Как только я наслажусь незабываемым зрелищем суда над вами, я обязательно вытребую с тобой свидание, посмотрю, как тебе хорошо живется - и отправлюсь на поиски клада Железного. А тебе, моя любовь, достанется доля, которой ты вполне заслуживаешь.
      - Александр Александрович, - подняла голову бабуля так, словно Зямочка только что не стращал ее всеми возможными страхами, - вы видели холст?
      - Да, - ответил ей мясной король, на которого эта прочувствованная речь, судя по всему, тоже не произвела особого впечатления.
      - У вас есть мысли, как он туда попал?
      - Тм нескльк тйников, - выдохнул Александр Александрович и зачастил, - сдя по всму, мй орлы не змтли нужнго. Они у мня исплнтльн, но тупвты.
      - Мы - в расчете? - продолжала бабуля, опустив оправдания про исполнительных, но туповатых бойцов.
      - Да, - ответил Александр Александрович и снова бессильно уронил голову.
      - Хорошо, - обрадовалась бабуля, - тогда пора кончать этот фарс, братцы, - заявила она и вдруг начала подниматься с пола, не обращая внимания на мордоворотов и их пистолеты, - развели тут Чикаго, право слово, стыдно за вас. Стыдно.
       Глава тридцать вторая, в которой бабуля делает бандитам непристойное предложение и те его принимают
      - Раскудахтался, - проворчала бабуля, тщательно отряхиваясь, - под суд, да уши отрежу. Зямочка, не смеши меня. А то перед людьми неудобно - тоже мне, Дон Корлеоне, в зеркало-то на себя когда в последний раз смотрел?
      - Глаз с нее не спускать! - дернулся Зямочка, и на бабулю в тут же секунду оказались наставлены все пистолеты, которые только были в этой комнате, а было их тут много.
      - Спокойно, - примирительно вскинула руку бабуля, - спокойно, никто никого не будет стрелять и резать, я просто хочу поговорить.
      - Говори, - великодушно позволил Зямочка, - а потом мы украсим личико твоей внучке.
      «Милости просим», - разозлилась вдруг я, - «живыми не уйдете!». Судя по Пашкиному лицу, он думал о чем-то похожем, и эти люди еще не знали, на что способен тихий пузатый программист в ближнем бою.
      - Что же вы, - укоризненно начала бабуля, величественно пристраиваясь на какой-то картонной коробке так, словно это был королевский трон, - я обращаюсь к вам, ребята, - она обласкала взглядом Перевалова так, словно это был ее родной сын. - Что же вы, дорогие мои, сидите в этом дерьме? Приличные, я хочу сказать, оборотни в погонах, нормальные ребята, все молодые, талантливые, вам давно пора такими делами ворочать, что дух захватывает, а вы, как пеньки, сидите на копеечных должностях…
      - Ну, не таких уж и копеечных, - неуверенно начал Перевалов.
      - Ты у нас по званию - кто? - с жалостью спросила бабуля.
      - Лейтенант, - буркнул Перевалов.
      - Интересно, - ухмыльнулась бабуля, - капитана тебе когда дадут?
      - Лет через пять, - ответил Перевалов.
      - А могут дать завтра, - проронила бабуля и отвернулась разглядывать стену, мол, какие у вас тут миленькие цветочки на стенах нарисованы. Хочу сказать сразу, ничего миленького в Димкиных цветочках на обоях не было, они навевали опасную меланхолию и походили на пришельцев из другой галактики. Хозяин миленьких цветочков валялся без движения, а Женя все-таки сумел из-под него вылезти.
       Приложение № 32. Список вещей, обнаруженных нами в обломках буфета через сорок минут, когда мы немного пришли в себя
       1. Антикварные серьги с цветными бриллиантами (четыре желтоватых камня, два - розоватых, вторая половина XVIII века);
       2. Коллекция русских монет (от XVII до XIX века);
       3. Этюд «Бурное море», И. К. Айвазовский, масло;
       4. Икона «Троица», XVI век;
       5. Золотое кольцо с изумрудом;
       6. Майонезная банка со старой белой краской (пока мы не решили твердо - это замаскированный тайник с очередной ценностью или просто банка с засохшими белилами).
       Глава тридцать вторая, в которой бабуля делает бандитам непристойное предложение и те его принимают (окончание)
      Пока я напряженно оглядывала окрестности, подняв голову, «нормальные оборотни в погонах» пришли в неописуемое волнение.
      - За что это дадут капитана? - спросил один из мордоворотов, - я тоже лейтенант.
      - Машка! - заволновался Зямочка, - ты мне эти шутки шутить брось!
      - Ай, отстань, - поморщилась бабуля, - не до тебя сейчас. Ребята, - обвела теплым, лучащимся взглядом бабуля мордоворотов, - у нас тут намечается большое, красивое дело. Обстряпаем с шиком!
      - В смысле?
      - А в смысле, что пару дней назад в органы милиции обратился крайне взволнованный владелец сети антикварных магазинов Евгений Карлович Цимерман, - с удовольствием, смакуя каждое слово начала рассказывать бабуля. - Он был крайне взволнован и даже прервал свое свадебное путешествие. Его друг, тоже антиквар, Семен Александрович, сообщал, что стал владельцем крайне странной и опасной информации о ценностях, похищенных из бостонского музея Изабеллы Стюарт-Гарднер. Оказалось, что ниточка от похитителей ведет в Россию, и заправляют всеми этими делами уважаемый человек, депутат, имя которого он не стал раскрывать, - бабуля сделала красивую паузу, кинула сочувствующий взгляд на посеревшего Зямочку и продолжила, - хотя нет, конечно же, он раскрыл вам это имя: Василий Геннадьевич Баренцев. Оказалось, что именно Баренцев шестнадцать лет назад заправлял крупнейшим нераскрытым ограблением. Причем, одна из картин у него до сих пор на руках - это знаменитый «Автопортрет» кисти самого великого Рембрандта. И надо же, Евгений Карлович пришел именно к Перевалову. Тот, потрясенный полученной информацией, тут же взялся за расследование и провел его с прекрасными результатами: обнаружилась и одна из похищенных картин, и сам злоумышленник.
      - Машка, - проговорил Зямочка, - можешь не стараться. Моим ребятам наплевать, какими делами я когда ворочал, а уж что ты меня в бостонские грабители записала, это вообще маразм, хотя и очень лестно.
      - Да уж, - начал Перевалов, - нам-то с того что?
      - Ничего, - пожала плечами бабуля, - кроме одной малости: ФБР уже шестнадцать лет бьется над раскрытием преступления, а тут простая московская следственная группа берет и преподносит всему миру на блюдечке похитителей и похищенное. Г-м, по крайней мере, часть похищенного. Э-э-э… хотя бы одну картину. Ну, тут, как вы понимаете, поднимается шумиха, пресса и телевидение рвут вас на части, записывают в герои, тем более, что вы все-таки спасли от верной гибели целую семью, в последний момент вырвав их из лап злодеев. Вас, разумеется, награждают, вероятно, даже из рук президента, происходит церемония передачи «Автопортрета» в бостонский музей… Тут-то и приходит время становиться капитаном, причем, очень засвеченным, с ног до головы в медалях, даже на спине есть парочка штук.
      - Парни прогремят, - разволновался Зямочка, - и в том случае, если арестуют преступного авторитета Евгения Цимермана, известного прессе как «Кровавый антиквар».
      - Прогремят, но не на весь мир, - парировала бабуля. - Что прессе какой-то антиквар по сравнению с делом, которое уже хрен знает сколько лет не может раскрыть ФБР, а наши раскрыли.
      - На весь, на весь, если, - Зямочка помучался секунду, словно принимал какое-то серьезное решение, - если, - прыгнул он в омут с головой, - раскроют крупную линию поставки наркотиков в страны Восточной Европы.
      - Ух, как мы заговорили, - обрадовалась бабуля, закидывая ногу на ногу, - уже и партнеров своих сдавать приготовился? А сначала малой кровью думал отделаться… А скажи-ка мне, милый друг, как ты тут собрался развести пыточный застенок? Кто пытал членов преступной группировки «Кровавого антиквара», которых ты так жаждешь сдать властям?
      - Откуда я знаю, - пожал плечами Зямочка, - кто их, этих преступников разберет, может, не поделили что-нибудь и бросились друг друга кромсать… - бабуля начала медленно звереть, это было хорошим признаком, кажется перевес снова на нашей стороне. Я слушала их, затаив дыхание. Разговор Зямочки с бабулей походил на дружескую партию чемпионов мира по пинг-понгу - только и успеваешь глазами шнырять: налево-направо, налево-направо.
      И все бы ничего, но тут Димка снова прыгнул на Женю. Насколько я теперь понимаю, он пришел в себя довольно давно и все выжидал удобного момента, наблюдая, как изрядно помятый Женя отползает к батарее. На этот раз Димка схватил бедняжку за шею и принялся душить. Я обреченно закатила глаза, поражаясь сообразительности нашего друга. Ведь если бы еще в первый раз он прыгнул на Зямочку…
      Пока картина складывалась такая. Димка катался по полу с Женей, который понял, что или ему сейчас придет конец, или надо сопротивляться, и стал неумело, но отчаянно отбрыкиваться. Мордовороты во главе с Переваловым, судя по всему, больше не считали себя обязанными их разнимать, а молча ждали, когда этот бардак закончится.
      - Научу тебя, - отдувался Димка, - как надо обращаться с женщинами!
      - Пятнадцать тысяч! - выкрикивал Женя, - на кону стояло пятнадцать тысяч!
      - Десять, - проворно вставлял Зямочка.
      - Но, - пускался было выяснять, куда подевались еще пять тысяч Женя, и падал, сраженный мощным Димкиным хуком. Но тут же ловчился, вцеплялся Димке в ноги и тот летел на пол, как стреноженный конь.
      В конце концов, оба бойца повисли друг на друге и, тесно прижавшись, провальсировали через всю комнату, подтанцевали к елке, запутались в ней и улетели в наш прославленный буфет. А ведь, надо сказать, что за последние несколько дней этот бедный буфет и так многое перенес. Сначала его заволакивали в полуразрушенный дом (кстати, надо поинтересоваться у Александра Александровича, каким образом), потом его вытаскивали из развалин дома и тащили домой к нам, потом выносили и оттуда, волокли к Димке, а там подвергали всяческим издевательствам и унижениям. Отвратный монстр дышал на ладан. Последнее испытание оказалось ему не по силам.
      Загремели доски, посыпались стекла и буфет приказал долго жить. Так было уничтожено великолепное произведение рук мастера Рукавишникова.
      Пока Димка с Женей слабо шевелились в обломках буфета, бразды правления взял в свои руки Перевалов.
      - Хватит, - скривился он, - с чего вы оба вообще решили, что мне и ребятам нужна общенародная известность? На хрена она нам? Когда мы нанимались к Василию Геннадьевичу, речь шла только о деньгах!
      - А их я парням плачу достаточно, - обрадовался Зямочка.
      - Дъю вдвъе, - выпалил Александр Александрович и вскочил с пола.
      - Не понял, - повернулся к нему Перевалов.
      - Он говорит, что дает двойную ставку, - объяснила ему бабуля, - и работать, дружок, будешь на нормального человека, а не на это пугало.
      - В натуре, - заверил Перевалова Александр Александрович.
      Парни погрузились в глубокие раздумья, но было понятно, что теперь всем лежать на полу без надобности. Евгений Карлович, Пашка, я и Аполлон приняли вертикальное положение, и стало видно, как в комнате много народу.
      Зямочка рванулся было к выходу, но с одной стороны на его плечо легла пудовая рука Аполлона, а с другой - Димки.
      - Ну что? - просияла бабуля, - оформляем арест и изъятие ценного произведения искусства?
       Глава тридцать третья, она же эпилог
      - Церемония передачи шедевра прошла в теплой, дружественной обстановке. Евгений Карлович Цимерман выразил надежду, что подобного больше никогда не повторится, - тут диктора на экране сменил подтянутый Евгений Карлович в элегантном смокинге, держащий под руку блистательную бабулю в шикарном вечернем платье цвета спелой вишни.
      - В наше время тотальной урбанизации мы совершенно разучились общаться, - задушевно вещал с экрана Евгений Карлович, - двум людям, разделенным океаном, иногда трудно понять друг друга. Но существует нечто, что находится над государственными границами и вероисповедании - это волшебство истинного искусства. Мне отрадно, что для нас существует и всегда будет существовать этот универсальный язык. Для человека, который…
      - Всех, - бабуля поморщилась и вырубила у телевизора звук, - всех заболтал так, что народ сутки потом в себя прийти не мог.
      После того, как мы обнаружили «Автопортрет» Яичкина в разбитом буфете, прошла неделя. Этого несерьезного отрезка времени хватило на то, чтобы танцы вокруг «Автопортрета» Рембрандта закрутились нешуточные. Бабуля с Евгением Карловичем целыми днями пропадали в каких-то фондах, прожигали жизнь на презентациях и давали пространные интервью. Эксклюзив, разумеется, был у меня. На правах родственницы я проинтервьюировала Евгения Карловича, бабулю, Перевалова и даже Александра Александровича (хоть с двумя последними, к счастью, нас не связывало никакое родство, от интервью ни тот, ни другой не отказался) - все эти тексты отрывали с руками.
      - Люди должны воодушевляться, - бодро проговорил Евгений Карлович, - люди должны знать, что о них кто-то думает. Даже такой отвратный и занудный старикашка, как я. Отсалютуем же, - Евгений Карлович пошарил глазами по столу, но там царил первозданный хаос, - э-э-э… вареной морковкой, - он аккуратно откусил от вареной морковки кусочек и почти не скривился, - за окончание нашего многотрудного дела.
      Вообще- то мы с Катериной честно собирались накрыть огромную поляну, чтобы отметить наше избавление от буфета, Яичкина, Рембрандта и Зямочки должным образом. Мы даже вчера составили огромный список продуктов, которые надо закупить для праздника. Но Катерине пришлось срочно бежать на работу и вести какие-то переговоры, а мне позвонила Светка. Начальница была сурова. Сначала она с отвратительным сарказмом поинтересовалась, не хочу ли я узнать, какая тема у следующего номера «Современной женщины» (название своего журнала Светка всегда произносила со священным трепетом), а когда я призналась что да, очень хочу, разразилась длинной тирадой. Мол, у нее горит план, писать некому, я непонятно куда запропастилась, Николай Аполинарьевич сидит у нее на голове третьи сутки и проел там плешь, Машка заболела, корректоры правят «Дао Любви» на «да, о любви», фоторедакторы сожрали весь бюджет номера на крошечную картинку, потому что заказали ее парагвайскому агентству…
      - Так и знай, если ты к завтрашнему утру не пришлешь мне что-нибудь сногсшибательное, я распну тебя на городской стене, - отрезала мне все пути к отступлению Светка и дала отбой.
      Пришлось в срочном порядке забить на праздничный стол и всю ночь ваять статью про правила соблазнительницы. Получилось не так шикарно, как у бабули, но тоже вполне сносно. Сегодня утром Светка вытащила меня из постели, сдержанно поблагодарила и на ближайшую неделю отпустила мне все редакционные грехи.
      Короче, в магазин мы с Катериной выбрались только под вечер, а когда подвалили бабуля с Евгением Карловичем и Димка, приготовления были в самом разгаре. Мы усадили Евгения Карловича резать огурцы, отправили Димку с Пашкой за персиками для пирога, выдали бабуле большую пепельницу и включили телевизор. Там как раз начались новости. После сообщений о плановых поездках президентов и урожаях огурцов, наконец-то начался сюжет про нас. Евгений Карлович, и правда, был в ударе: не знаю, как телевизионщики сумели порезать его полуторачасовой монолог в краткое трехминутное выступление, но бабуля уверяет, что их редактор лично обещал ей повеситься на ближайшем дереве.
      - Расселись, - Пашка влетел на кухню (разумеется, в ботинках, по-другому входить на кухню он не умел), грохнул персики в раковину и уселся на стол, рассеянно поедать сыр, который пугающими ломтями кромсала Катерина. Димка скромно топтался у входа и поглядывал на Катерину так, словно готовился запеть: «Полюбил девчонку я курносую, // Только зря ее, наверно, полюбил, // Закурю-ка, что ли, папиросу, // Никогда я, братцы, не курил…».
      - Ты нашел свой галстук? - грозно спросила я Пашку, подсовывая ему вместо сыра вареную морковку.
      - Ну, - смутился Пашка, так, что не заметил подмены, - ну… я найду. Скоро.
      - Готов спорить на десять баксов, - заложил друга Димка, - что он сам этот галстук и припрятал. Под линолеумом. Изрезал в капусту и припрятал.
      - Павел, - Евгений Карлович укоризненно взглянул на моего дорогого супруга, - галстук - это лицо настоящего мужчины.
      После телевизионных выступлений и интервью в прессе Евгений Карлович был на коне. Сеть его магазинов получила такую мощную рекламу, что теперь стало модным украшать свое жилище антиквариатом «От Цимермана». Левушка уже стал подумывать, как бы переименовать всю сеть в «У Цимермана», но Евгений Карлович сопротивлялся этому как тигр, заявляя, что никогда его любимое детище не будет называться, как какая-нибудь приморская забегаловка.
      - Вам-то легко, а видели бы вы то лицо, которое мы с Галкой прикупили… - вздохнул Пашка, с тоской оглядывая Евгения Карловича. Тот выглядел так, словно собрался на прием к английской королеве: костюм сидит как влитой: рубашка, галстук, запонки, - все идеально гармонирует и навевает мысли о высшем обществе и о том, что тебе лично туда никогда не попасть.
      Томление дорогого супруга можно было понять. Отродясь бедняга не носил галстуков и прочей дряни, а тут, надо же, пришлось. Дело в том, что за последнюю неделю Пашка как-то незаметно стал большим начальником и покрыл себя славой. Сначала Пашку хотели уволить за трехдневный прогул, но потом прикрыли его неотгулянным отпуском. А все почему? Потому что Александр Александрович направил в контору дорогого супруга заказ на поставку крупной партии компьютеров для его колбасного производства. Пашкины боссы возликовали (биться за такой заказ можно годами), а потому совсем не возражали, когда Александр Александрович заявил, что в качестве ответственного за все работы он хочет видеть только Пашку. Так что моя лучшая половина внезапно вырос по карьерной лестнице. Тут-то и пришла пора галстуков, мы даже купили ему один. Только вот незадача, тут же потеряли.
      На волне всеобщей искусствоведческой истерии Светка заточила следующий номер «Современной женщины» под высокое искусство и его тайны. Макет получился шикарный, с блондинистой красоткой на обложке, в одной руке держащей палитру, а в другой - четыре кисти. После долгих мучений и трех бессонных ночей Светка оформила Николая Аполлинарьевича к нам в штат, определив его курьером. Теперь наш контактер с неизведанными мирами по утрам разносит пакеты, днем два раза обедает, а с просьбами напечатать его опусы пристает к Светке только вечером.
      Перевалов, а так же вся его команда (кроме, разумеется Жени), стали настоящими героями. Я плакала от умиления, читая в газетах их пламенные речи про «служение Родине, вечные ценности и людей, в которых еще остались элементарные понятия о честности и порядочности». Как и предсказывала бабуля, наградами их увешали как рождественские елки игрушками, так, что новые ордена и нацепить-то некуда. Перевалов со своими парнями несколько ошалел от свалившейся на них славы, а потому вот уже неделю они отказываются принимать участие даже в мелком мошенничестве, повиснув на Александре Александровиче бесполезным, но очень честным и идейным грузом.
      От потери буфета мы с Пашкой оправились, с трудом, конечно, но оправились. Тем более что неделю назад они с Димкой приволокли домой с помойки здоровенный комод. На описываемый момент никто не спешил предъявлять на него свои права, так что я протерла эту громадину мебельной полиролью и свалила туда все свои студенческие записи.
      Александр Александрович стал говорить заметно медленней, так что понимаю я его стала значительно лучше. Еще бы, бедняге пришлось поработать с артикуляцией, ведь он у нас теперь медиа-персона номер один. Он выступил в качестве куратора мероприятий по передаче «Автопортрета» Рембрандта музею Изабеллы Стюарт-Гарднер. Газеты именовали его не иначе как «известный меценат», у Александра Александровича даже грамота появилась - «такому-то такому-то, от благодарной общественности» (что это за общественность, я выяснять не стала). Кстати, на одном из приемов я увидела родителей Александра Александровича и порадовалась своей проницательности. Они и правда преподавали в одном ВУЗе, были тихими, полными чувства собственного достоинства докторами наук. Как их сына занесло на такой странный пост - до сих пор остается загадкой.
      Насколько мне известно, безымянный заказчик, пожелавший достать «Автопортрет» Яичкина, так и не смог расшифровать послание дзен-буддистского авторитета. Первоначально он большие надежды возлагал на помощь Евгения Карловича, но тот благоразумно отказался от участия в этом деле, сославшись на то, что «он свой лимит пребывания под стражей на ближайший год выработал».
      - Мария, зря ты выключила, - нежно накрыл бабулину руку своей Евгений Карлович, - там сейчас интересно будет.
      Я отыскала среди диванных подушек пульт и включила звук.
      - По-прежнему ведется активный розыск депутата Государственной Думы Василия Геннадьевича Баренцева. После того, как его преступная деятельность стала известна властям, гражданин Баренцев бежал в неизвестном направлении, успев перевести все свои активы за границу, - бодро докладывал симпатичный диктор. - Следствие полагает, что Баренцеву удалось переправиться за границу вслед за своими миллионами. В случае поимки Баренцева, несмотря на депутатскую неприкосновенность, ему придется ответить на несколько болезненных вопросов, однако до сих пор о его месте пребывания ничего не известно.
      - Зря мы его отпустили, - аккуратно заметил Евгений Карлович.
      - Иногда, Евгюша, людей связывает слишком много воспоминаний. Связь эта получается неразрывной. Ни один из людей, связанных подобным образом, не может просто так взять и отдать второго под суд, - назидательно заметила бабуля.
      - Вот еще, - фыркнула я, заправляя салат, - он, насколько я поняла, и глазом не моргнул бы, перевалив на нас все свои дела и сдав нас ментам.
      - Ну, вот пусть он с этим теперь и живет в какой-нибудь банановой республике, без шанса вернуться на родину, - злорадно потерла руки бабуля, - а это у нас что за маленькие зелененькие штучки? - указала она в угол стола, где стояло блюдо с чем-то в высшей степени неаппетитным.
      - Марья Степановна, - обрадовалась Катерина, - это приготовила я. Сутки на них угрохала, это называется квас-борш, это румынская кухня!
      - Н-дя, Катенька, - потухла бабуля, - очень, очень аппетитно выглядит, но давайте лучше выпьем! Жратвы, насколько я понимаю, от вас все равно не дождешься.
      Все горячо поддержали бабулино предложение.
      - Предлагаю тост, - объявил Димка, - за то, что Катерина разрешила мне за ней ухаживать!
      Про Катерину с Димкой надо особо. Димка твердо решил взяться за мою дорогую подругу всерьез. Никакие аргументы или уговоры не действовали. Катерина объявила, что если уж Димке «так хочется за ней приударить, пусть делает это красиво». Я втянула голову в плечи, ожидая, как бросятся другу к другу в жаркие объятия, а потом навсегда разругаются наши лучшие друзья, но Катерина с Димкой не спешили.
      Вот уже две недели Димка старался «ухаживать красиво». Начал он с того, что заявился к ней в пол-восьмого утра на своих тросах с букетом красных роз. Катерина сдержанно поприветствовала его (с трудом удерживая себя в руках, чтобы с недосыпу не треснуть его этими самыми розами по голове), напоила его чаем и выставила. Потом они сходили в кино, судя по всему, не на самый удачный фильм, потому что после этого похода Катерина принялась с мстительной жестокостью таскать Димку по всем своим тетушкам-дядюшкам и даже познакомила его с родителями, чего за ней никогда не водилось. Димка очаровал всех тетушек и дядюшек, выпил с Катерининым отцом литр водки, продегустировал все заготовки Катерининой мамы и продолжил свои ухаживания. Он уже водил Катерину в театр (по ее собственным заявлениям, она решила крошить Димку искусством, но сама во время оперы чуть не повесилась от тоски прямо на огромной хрустальной люстре), в зоопарк (Катерина вернулась в восторге) и даже в ресторан - для смягчения романтического эффекта, на обед. Короче, Димка развернул нешуточную атаку.
      - За бурю и натиск! - провозгласили мы и немедленно выпили ядреной анисовой настойки, которую с заговорщицким видом притащила бабуля еще пару дней назад. Я задохнулась и закашлялась. Такое ощущение, что глотаешь жидкий огонь, причем, внутри тебя пламя продолжает бушевать с утроенной силой.
      Димка выпил, не моргнув глазом, как воды глотнул, а потом насупился и замолчал.
      - Дмитрий, - обратился к нему Евгений Карлович, - ну давайте же, только тот зовется храбрым, кто не знает слова «страх».
      Димка молчал и тупо пялился в блюдо с зелеными Катериниными деликатесами.
      - Дмитрий, - мягко продолжал Евгений Карлович, - мы же все с вами обсудили, если вы твердо решили, что эта встреча идеальна, из тех, что происходят раз в вечность, то храбро шагайте и ничего не бойтесь.
      Димка прогундосил что-то нечленораздельное.
      - Что творится с парнем? - тихо поинтересовалась у супруга бабуля.
      - Это естественная тревога воина перед битвой, - так же тихо ответил Евгений Карлович. Я, кажется, что-то начала понимать. Димка мялся и краснел. Потом он выдохнул, как перед прыжком в ледяную воду, отщипнул кусок от Катерининого блюда, мучительно проглотил его и сдавленно прохрипел:
      - Кать, вкусно, - Катерина рассеянно покивала, для нее ценность приготовленного яства исчислялась часами, которые она провела на кухне, а над этой вкуснятинкой, судя по всему, она колдовала никак не меньше суток.
       Приложение № 32. Квас-борш для чорб (рецепт из Мунтении и Олтении)
      Пшеничные отруби - 500 г, кукурузная крупа - 300 г, 1 стакан закваски или 20 г пивных дрожжей, 1 лимон, 2-3 ломтика черного хлеба, вода - 5л. Квас-борш приготовляется в глиняных горшках на 5- 6 литров. На дно горшка высыпать пшеничные отруби и кукурузную крупу, влить стакан закваски из отрубей (оставшейся от ранее приготовленного кваса) или 20 г пивных дрожжей и кипяток и поставить в теплое место. Когда борш остынет, добавить нарезанный ломтиками лимон и 2-3 ломтика черного хлеба. Во время брожения квас мешать длинной деревянной ложкой 2 раза в день (утром и вечером). Когда квас приобретет кисловатый вкус, горшок перенести в холодное место и дать квасу отстояться. Отстоявшийся, прозрачный квас разлить в бутылки и хранить в холодном месте. Оставшуюся массу из отрубей хранить также в холодном месте, в той же посуде. После того, как квас в бутылках израсходован, оставшуюся массу залить кипятком на 24 часа и опять разлить по бутылкам отстоявшийся квас. Процедуру можно повторить 3 раза. Готовый квас-борш нельзя оставлять в посуде с отрубями, иначе прогоркнет.
       Глава тридцать третья, она же эпилог (окончание)
      Димка справился с бурей вкуса, прокашлялся и вдруг рухнул перед Катериной на одно колено. Та ойкнула и захлопала глазами. Димка тем временем бесконечно долго шарил в карманах джинсов, чертыхался, и, наконец, под всеобщий вздох восторга и облегчения извлек из кармана маленькую бархатную коробочку. Волнуясь, я нащупала Пашкину руку и вцепилась в нее покрепче. Бабуля очень во время уронила папиросы и вдумчиво ковырялась под столом. Евгений Карлович с нежностью наблюдал за Димкиными мучениями. Катерина сурово разглядывала Димку, мол, если это шутка, врежу так, что лететь будешь очень далеко.
      - Цвет души моей Катя Антонова, - неуверенно начал Димка. Катерина ахнула и схватилась за сердце, вернее, за свои пышные формы, - прислушайся к моему зову, - продолжал Димка, - я хочу, чтобы ты сделала меня, - он опасливо покосился на Евгения Карловича, тот одобрительно кивнул, - счастливейшим из людей.
      - Ч-чего? - хрипло спросила Катерина.
      - Замуж, говорю, за меня выходи, - буркнул Димка.
      - К-куда? - судя по Катерининому виду, ей оставалось совсем немного до нервного обморока.
      - Замуж, - совсем сник Димка, - Кать, у меня колено болит так стоять, - добавил он сварливо, - я тебе еще цветы купил, но они в коридоре лежат.
      - Да, - выдохнула Катерина чуть слышно.
      - Чего? - подбоченился Димка.
      - Да! - взвизгнула Катерина и повалилась в Димкины объятия. Тот облегченно вздохнул и неловко сжал будущую супругу.
      - Прощай, счастливое девичество, - пророкотала бабуля, выныривая из-под стола с папиросами, - типа, совет вам, братцы, да любовь.
      Катерина с Димкой вряд ли слышали нас. Они витали в облаках: над нами, над разломанным буфетом, над «Автопортретом» Яичкина, над прессой, телевидением, квас-боршом из румынской кухни, над забытым в коридоре букетом и длинными свадебными речами, которые уже готовил Евгений Карлович.
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

01.03.2008