Скромное обаяние художника Яичкина (Божий одуванчик - 2)

       1. Антикварные серьги с цветными бриллиантами (четыре желтоватых камня, два - розоватых, вторая половина XVIII века);
       2. Коллекция русских монет (от XVII до XIX века);
       3. Этюд «Бурное море», И. К. Айвазовский, масло;
       4. Икона «Троица», XVI век;
       5. Золотое кольцо с изумрудом;
       6. Майонезная банка со старой белой краской (пока мы не решили твердо - это замаскированный тайник с очередной ценностью или просто банка с засохшими белилами).
       Глава тридцать вторая, в которой бабуля делает бандитам непристойное предложение и те его принимают (окончание)
      Пока я напряженно оглядывала окрестности, подняв голову, «нормальные оборотни в погонах» пришли в неописуемое волнение.
      - За что это дадут капитана? - спросил один из мордоворотов, - я тоже лейтенант.
      - Машка! - заволновался Зямочка, - ты мне эти шутки шутить брось!
      - Ай, отстань, - поморщилась бабуля, - не до тебя сейчас. Ребята, - обвела теплым, лучащимся взглядом бабуля мордоворотов, - у нас тут намечается большое, красивое дело. Обстряпаем с шиком!
      - В смысле?
      - А в смысле, что пару дней назад в органы милиции обратился крайне взволнованный владелец сети антикварных магазинов Евгений Карлович Цимерман, - с удовольствием, смакуя каждое слово начала рассказывать бабуля. - Он был крайне взволнован и даже прервал свое свадебное путешествие. Его друг, тоже антиквар, Семен Александрович, сообщал, что стал владельцем крайне странной и опасной информации о ценностях, похищенных из бостонского музея Изабеллы Стюарт-Гарднер. Оказалось, что ниточка от похитителей ведет в Россию, и заправляют всеми этими делами уважаемый человек, депутат, имя которого он не стал раскрывать, - бабуля сделала красивую паузу, кинула сочувствующий взгляд на посеревшего Зямочку и продолжила, - хотя нет, конечно же, он раскрыл вам это имя: Василий Геннадьевич Баренцев. Оказалось, что именно Баренцев шестнадцать лет назад заправлял крупнейшим нераскрытым ограблением. Причем, одна из картин у него до сих пор на руках - это знаменитый «Автопортрет» кисти самого великого Рембрандта. И надо же, Евгений Карлович пришел именно к Перевалову. Тот, потрясенный полученной информацией, тут же взялся за расследование и провел его с прекрасными результатами: обнаружилась и одна из похищенных картин, и сам злоумышленник.
      - Машка, - проговорил Зямочка, - можешь не стараться. Моим ребятам наплевать, какими делами я когда ворочал, а уж что ты меня в бостонские грабители записала, это вообще маразм, хотя и очень лестно.
      - Да уж, - начал Перевалов, - нам-то с того что?
      - Ничего, - пожала плечами бабуля, - кроме одной малости: ФБР уже шестнадцать лет бьется над раскрытием преступления, а тут простая московская следственная группа берет и преподносит всему миру на блюдечке похитителей и похищенное. Г-м, по крайней мере, часть похищенного. Э-э-э… хотя бы одну картину. Ну, тут, как вы понимаете, поднимается шумиха, пресса и телевидение рвут вас на части, записывают в герои, тем более, что вы все-таки спасли от верной гибели целую семью, в последний момент вырвав их из лап злодеев. Вас, разумеется, награждают, вероятно, даже из рук президента, происходит церемония передачи «Автопортрета» в бостонский музей… Тут-то и приходит время становиться капитаном, причем, очень засвеченным, с ног до головы в медалях, даже на спине есть парочка штук.
      - Парни прогремят, - разволновался Зямочка, - и в том случае, если арестуют преступного авторитета Евгения Цимермана, известного прессе как «Кровавый антиквар».
      - Прогремят, но не на весь мир, - парировала бабуля. - Что прессе какой-то антиквар по сравнению с делом, которое уже хрен знает сколько лет не может раскрыть ФБР, а наши раскрыли.
      - На весь, на весь, если, - Зямочка помучался секунду, словно принимал какое-то серьезное решение, - если, - прыгнул он в омут с головой, - раскроют крупную линию поставки наркотиков в страны Восточной Европы.
      - Ух, как мы заговорили, - обрадовалась бабуля, закидывая ногу на ногу, - уже и партнеров своих сдавать приготовился? А сначала малой кровью думал отделаться… А скажи-ка мне, милый друг, как ты тут собрался развести пыточный застенок? Кто пытал членов преступной группировки «Кровавого антиквара», которых ты так жаждешь сдать властям?
      - Откуда я знаю, - пожал плечами Зямочка, - кто их, этих преступников разберет, может, не поделили что-нибудь и бросились друг друга кромсать… - бабуля начала медленно звереть, это было хорошим признаком, кажется перевес снова на нашей стороне. Я слушала их, затаив дыхание. Разговор Зямочки с бабулей походил на дружескую партию чемпионов мира по пинг-понгу - только и успеваешь глазами шнырять: налево-направо, налево-направо.
      И все бы ничего, но тут Димка снова прыгнул на Женю. Насколько я теперь понимаю, он пришел в себя довольно давно и все выжидал удобного момента, наблюдая, как изрядно помятый Женя отползает к батарее. На этот раз Димка схватил бедняжку за шею и принялся душить. Я обреченно закатила глаза, поражаясь сообразительности нашего друга. Ведь если бы еще в первый раз он прыгнул на Зямочку…
      Пока картина складывалась такая. Димка катался по полу с Женей, который понял, что или ему сейчас придет конец, или надо сопротивляться, и стал неумело, но отчаянно отбрыкиваться. Мордовороты во главе с Переваловым, судя по всему, больше не считали себя обязанными их разнимать, а молча ждали, когда этот бардак закончится.
      - Научу тебя, - отдувался Димка, - как надо обращаться с женщинами!
      - Пятнадцать тысяч! - выкрикивал Женя, - на кону стояло пятнадцать тысяч!
      - Десять, - проворно вставлял Зямочка.
      - Но, - пускался было выяснять, куда подевались еще пять тысяч Женя, и падал, сраженный мощным Димкиным хуком. Но тут же ловчился, вцеплялся Димке в ноги и тот летел на пол, как стреноженный конь.
      В конце концов, оба бойца повисли друг на друге и, тесно прижавшись, провальсировали через всю комнату, подтанцевали к елке, запутались в ней и улетели в наш прославленный буфет. А ведь, надо сказать, что за последние несколько дней этот бедный буфет и так многое перенес. Сначала его заволакивали в полуразрушенный дом (кстати, надо поинтересоваться у Александра Александровича, каким образом), потом его вытаскивали из развалин дома и тащили домой к нам, потом выносили и оттуда, волокли к Димке, а там подвергали всяческим издевательствам и унижениям. Отвратный монстр дышал на ладан. Последнее испытание оказалось ему не по силам.
      Загремели доски, посыпались стекла и буфет приказал долго жить. Так было уничтожено великолепное произведение рук мастера Рукавишникова.
      Пока Димка с Женей слабо шевелились в обломках буфета, бразды правления взял в свои руки Перевалов.
      - Хватит, - скривился он, - с чего вы оба вообще решили, что мне и ребятам нужна общенародная известность? На хрена она нам? Когда мы нанимались к Василию Геннадьевичу, речь шла только о деньгах!
      - А их я парням плачу достаточно, - обрадовался Зямочка.
      - Дъю вдвъе, - выпалил Александр Александрович и вскочил с пола.
      - Не понял, - повернулся к нему Перевалов.
      - Он говорит, что дает двойную ставку, - объяснила ему бабуля, - и работать, дружок, будешь на нормального человека, а не на это пугало.
      - В натуре, - заверил Перевалова Александр Александрович.
      Парни погрузились в глубокие раздумья, но было понятно, что теперь всем лежать на полу без надобности. Евгений Карлович, Пашка, я и Аполлон приняли вертикальное положение, и стало видно, как в комнате много народу.
      Зямочка рванулся было к выходу, но с одной стороны на его плечо легла пудовая рука Аполлона, а с другой - Димки.
      - Ну что? - просияла бабуля, - оформляем арест и изъятие ценного произведения искусства?
       Глава тридцать третья, она же эпилог
      - Церемония передачи шедевра прошла в теплой, дружественной обстановке. Евгений Карлович Цимерман выразил надежду, что подобного больше никогда не повторится, - тут диктора на экране сменил подтянутый Евгений Карлович в элегантном смокинге, держащий под руку блистательную бабулю в шикарном вечернем платье цвета спелой вишни.
      - В наше время тотальной урбанизации мы совершенно разучились общаться, - задушевно вещал с экрана Евгений Карлович, - двум людям, разделенным океаном, иногда трудно понять друг друга. Но существует нечто, что находится над государственными границами и вероисповедании - это волшебство истинного искусства. Мне отрадно, что для нас существует и всегда будет существовать этот универсальный язык. Для человека, который…
      - Всех, - бабуля поморщилась и вырубила у телевизора звук, - всех заболтал так, что народ сутки потом в себя прийти не мог.
      После того, как мы обнаружили «Автопортрет» Яичкина в разбитом буфете, прошла неделя. Этого несерьезного отрезка времени хватило на то, чтобы танцы вокруг «Автопортрета» Рембрандта закрутились нешуточные. Бабуля с Евгением Карловичем целыми днями пропадали в каких-то фондах, прожигали жизнь на презентациях и давали пространные интервью. Эксклюзив, разумеется, был у меня. На правах родственницы я проинтервьюировала Евгения Карловича, бабулю, Перевалова и даже Александра Александровича (хоть с двумя последними, к счастью, нас не связывало никакое родство, от интервью ни тот, ни другой не отказался) - все эти тексты отрывали с руками.
      - Люди должны воодушевляться, - бодро проговорил Евгений Карлович, - люди должны знать, что о них кто-то думает. Даже такой отвратный и занудный старикашка, как я. Отсалютуем же, - Евгений Карлович пошарил глазами по столу, но там царил первозданный хаос, - э-э-э… вареной морковкой, - он аккуратно откусил от вареной морковки кусочек и почти не скривился, - за окончание нашего многотрудного дела.
      Вообще- то мы с Катериной честно собирались накрыть огромную поляну, чтобы отметить наше избавление от буфета, Яичкина, Рембрандта и Зямочки должным образом. Мы даже вчера составили огромный список продуктов, которые надо закупить для праздника. Но Катерине пришлось срочно бежать на работу и вести какие-то переговоры, а мне позвонила Светка. Начальница была сурова. Сначала она с отвратительным сарказмом поинтересовалась, не хочу ли я узнать, какая тема у следующего номера «Современной женщины» (название своего журнала Светка всегда произносила со священным трепетом), а когда я призналась что да, очень хочу, разразилась длинной тирадой. Мол, у нее горит план, писать некому, я непонятно куда запропастилась, Николай Аполинарьевич сидит у нее на голове третьи сутки и проел там плешь, Машка заболела, корректоры правят «Дао Любви» на «да, о любви», фоторедакторы сожрали весь бюджет номера на крошечную картинку, потому что заказали ее парагвайскому агентству…
      - Так и знай, если ты к завтрашнему утру не пришлешь мне что-нибудь сногсшибательное, я распну тебя на городской стене, - отрезала мне все пути к отступлению Светка и дала отбой.
      Пришлось в срочном порядке забить на праздничный стол и всю ночь ваять статью про правила соблазнительницы. Получилось не так шикарно, как у бабули, но тоже вполне сносно. Сегодня утром Светка вытащила меня из постели, сдержанно поблагодарила и на ближайшую неделю отпустила мне все редакционные грехи.
      Короче, в магазин мы с Катериной выбрались только под вечер, а когда подвалили бабуля с Евгением Карловичем и Димка, приготовления были в самом разгаре. Мы усадили Евгения Карловича резать огурцы, отправили Димку с Пашкой за персиками для пирога, выдали бабуле большую пепельницу и включили телевизор. Там как раз начались новости. После сообщений о плановых поездках президентов и урожаях огурцов, наконец-то начался сюжет про нас. Евгений Карлович, и правда, был в ударе: не знаю, как телевизионщики сумели порезать его полуторачасовой монолог в краткое трехминутное выступление, но бабуля уверяет, что их редактор лично обещал ей повеситься на ближайшем дереве.
      - Расселись, - Пашка влетел на кухню (разумеется, в ботинках, по-другому входить на кухню он не умел), грохнул персики в раковину и уселся на стол, рассеянно поедать сыр, который пугающими ломтями кромсала Катерина. Димка скромно топтался у входа и поглядывал на Катерину так, словно готовился запеть: «Полюбил девчонку я курносую, // Только зря ее, наверно, полюбил, // Закурю-ка, что ли, папиросу, // Никогда я, братцы, не курил…».
      - Ты нашел свой галстук? - грозно спросила я Пашку, подсовывая ему вместо сыра вареную морковку.
      - Ну, - смутился Пашка, так, что не заметил подмены, - ну… я найду. Скоро.
      - Готов спорить на десять баксов, - заложил друга Димка, - что он сам этот галстук и припрятал. Под линолеумом. Изрезал в капусту и припрятал.
      - Павел, - Евгений Карлович укоризненно взглянул на моего дорогого супруга, - галстук - это лицо настоящего мужчины.
      После телевизионных выступлений и интервью в прессе Евгений Карлович был на коне. Сеть его магазинов получила такую мощную рекламу, что теперь стало модным украшать свое жилище антиквариатом «От Цимермана». Левушка уже стал подумывать, как бы переименовать всю сеть в «У Цимермана», но Евгений Карлович сопротивлялся этому как тигр, заявляя, что никогда его любимое детище не будет называться, как какая-нибудь приморская забегаловка.
      - Вам-то легко, а видели бы вы то лицо, которое мы с Галкой прикупили… - вздохнул Пашка, с тоской оглядывая Евгения Карловича. Тот выглядел так, словно собрался на прием к английской королеве: костюм сидит как влитой: рубашка, галстук, запонки, - все идеально гармонирует и навевает мысли о высшем обществе и о том, что тебе лично туда никогда не попасть.
      Томление дорогого супруга можно было понять. Отродясь бедняга не носил галстуков и прочей дряни, а тут, надо же, пришлось. Дело в том, что за последнюю неделю Пашка как-то незаметно стал большим начальником и покрыл себя славой. Сначала Пашку хотели уволить за трехдневный прогул, но потом прикрыли его неотгулянным отпуском. А все почему? Потому что Александр Александрович направил в контору дорогого супруга заказ на поставку крупной партии компьютеров для его колбасного производства. Пашкины боссы возликовали (биться за такой заказ можно годами), а потому совсем не возражали, когда Александр Александрович заявил, что в качестве ответственного за все работы он хочет видеть только Пашку. Так что моя лучшая половина внезапно вырос по карьерной лестнице. Тут-то и пришла пора галстуков, мы даже купили ему один. Только вот незадача, тут же потеряли.
      На волне всеобщей искусствоведческой истерии Светка заточила следующий номер «Современной женщины» под высокое искусство и его тайны. Макет получился шикарный, с блондинистой красоткой на обложке, в одной руке держащей палитру, а в другой - четыре кисти. После долгих мучений и трех бессонных ночей Светка оформила Николая Аполлинарьевича к нам в штат, определив его курьером. Теперь наш контактер с неизведанными мирами по утрам разносит пакеты, днем два раза обедает, а с просьбами напечатать его опусы пристает к Светке только вечером.
      Перевалов, а так же вся его команда (кроме, разумеется Жени), стали настоящими героями. Я плакала от умиления, читая в газетах их пламенные речи про «служение Родине, вечные ценности и людей, в которых еще остались элементарные понятия о честности и порядочности». Как и предсказывала бабуля, наградами их увешали как рождественские елки игрушками, так, что новые ордена и нацепить-то некуда. Перевалов со своими парнями несколько ошалел от свалившейся на них славы, а потому вот уже неделю они отказываются принимать участие даже в мелком мошенничестве, повиснув на Александре Александровиче бесполезным, но очень честным и идейным грузом.
      От потери буфета мы с Пашкой оправились, с трудом, конечно, но оправились. Тем более что неделю назад они с Димкой приволокли домой с помойки здоровенный комод. На описываемый момент никто не спешил предъявлять на него свои права, так что я протерла эту громадину мебельной полиролью и свалила туда все свои студенческие записи.
      Александр Александрович стал говорить заметно медленней, так что понимаю я его стала значительно лучше. Еще бы, бедняге пришлось поработать с артикуляцией, ведь он у нас теперь медиа-персона номер один. Он выступил в качестве куратора мероприятий по передаче «Автопортрета» Рембрандта музею Изабеллы Стюарт-Гарднер. Газеты именовали его не иначе как «известный меценат», у Александра Александровича даже грамота появилась - «такому-то такому-то, от благодарной общественности» (что это за общественность, я выяснять не стала). Кстати, на одном из приемов я увидела родителей Александра Александровича и порадовалась своей проницательности. Они и правда преподавали в одном ВУЗе, были тихими, полными чувства собственного достоинства докторами наук. Как их сына занесло на такой странный пост - до сих пор остается загадкой.
      Насколько мне известно, безымянный заказчик, пожелавший достать «Автопортрет» Яичкина, так и не смог расшифровать послание дзен-буддистского авторитета. Первоначально он большие надежды возлагал на помощь Евгения Карловича, но тот благоразумно отказался от участия в этом деле, сославшись на то, что «он свой лимит пребывания под стражей на ближайший год выработал».
      - Мария, зря ты выключила, - нежно накрыл бабулину руку своей Евгений Карлович, - там сейчас интересно будет.
      Я отыскала среди диванных подушек пульт и включила звук.
      - По-прежнему ведется активный розыск депутата Государственной Думы Василия Геннадьевича Баренцева. После того, как его преступная деятельность стала известна властям, гражданин Баренцев бежал в неизвестном направлении, успев перевести все свои активы за границу, - бодро докладывал симпатичный диктор. - Следствие полагает, что Баренцеву удалось переправиться за границу вслед за своими миллионами. В случае поимки Баренцева, несмотря на депутатскую неприкосновенность, ему придется ответить на несколько болезненных вопросов, однако до сих пор о его месте пребывания ничего не известно.
      - Зря мы его отпустили, - аккуратно заметил Евгений Карлович.
      - Иногда, Евгюша, людей связывает слишком много воспоминаний. Связь эта получается неразрывной. Ни один из людей, связанных подобным образом, не может просто так взять и отдать второго под суд, - назидательно заметила бабуля.
      - Вот еще, - фыркнула я, заправляя салат, - он, насколько я поняла, и глазом не моргнул бы, перевалив на нас все свои дела и сдав нас ментам.
      - Ну, вот пусть он с этим теперь и живет в какой-нибудь банановой республике, без шанса вернуться на родину, - злорадно потерла руки бабуля, - а это у нас что за маленькие зелененькие штучки? - указала она в угол стола, где стояло блюдо с чем-то в высшей степени неаппетитным.
      - Марья Степановна, - обрадовалась Катерина, - это приготовила я. Сутки на них угрохала, это называется квас-борш, это румынская кухня!
      - Н-дя, Катенька, - потухла бабуля, - очень, очень аппетитно выглядит, но давайте лучше выпьем! Жратвы, насколько я понимаю, от вас все равно не дождешься.
      Все горячо поддержали бабулино предложение.
      - Предлагаю тост, - объявил Димка, - за то, что Катерина разрешила мне за ней ухаживать!
      Про Катерину с Димкой надо особо. Димка твердо решил взяться за мою дорогую подругу всерьез. Никакие аргументы или уговоры не действовали. Катерина объявила, что если уж Димке «так хочется за ней приударить, пусть делает это красиво». Я втянула голову в плечи, ожидая, как бросятся другу к другу в жаркие объятия, а потом навсегда разругаются наши лучшие друзья, но Катерина с Димкой не спешили.
      Вот уже две недели Димка старался «ухаживать красиво». Начал он с того, что заявился к ней в пол-восьмого утра на своих тросах с букетом красных роз. Катерина сдержанно поприветствовала его (с трудом удерживая себя в руках, чтобы с недосыпу не треснуть его этими самыми розами по голове), напоила его чаем и выставила. Потом они сходили в кино, судя по всему, не на самый удачный фильм, потому что после этого похода Катерина принялась с мстительной жестокостью таскать Димку по всем своим тетушкам-дядюшкам и даже познакомила его с родителями, чего за ней никогда не водилось. Димка очаровал всех тетушек и дядюшек, выпил с Катерининым отцом литр водки, продегустировал все заготовки Катерининой мамы и продолжил свои ухаживания. Он уже водил Катерину в театр (по ее собственным заявлениям, она решила крошить Димку искусством, но сама во время оперы чуть не повесилась от тоски прямо на огромной хрустальной люстре), в зоопарк (Катерина вернулась в восторге) и даже в ресторан - для смягчения романтического эффекта, на обед. Короче, Димка развернул нешуточную атаку.
      - За бурю и натиск! - провозгласили мы и немедленно выпили ядреной анисовой настойки, которую с заговорщицким видом притащила бабуля еще пару дней назад. Я задохнулась и закашлялась. Такое ощущение, что глотаешь жидкий огонь, причем, внутри тебя пламя продолжает бушевать с утроенной силой.
      Димка выпил, не моргнув глазом, как воды глотнул, а потом насупился и замолчал.
      - Дмитрий, - обратился к нему Евгений Карлович, - ну давайте же, только тот зовется храбрым, кто не знает слова «страх».
      Димка молчал и тупо пялился в блюдо с зелеными Катериниными деликатесами.
      - Дмитрий, - мягко продолжал Евгений Карлович, - мы же все с вами обсудили, если вы твердо решили, что эта встреча идеальна, из тех, что происходят раз в вечность, то храбро шагайте и ничего не бойтесь.
      Димка прогундосил что-то нечленораздельное.
      - Что творится с парнем? - тихо поинтересовалась у супруга бабуля.
      - Это естественная тревога воина перед битвой, - так же тихо ответил Евгений Карлович. Я, кажется, что-то начала понимать. Димка мялся и краснел. Потом он выдохнул, как перед прыжком в ледяную воду, отщипнул кусок от Катерининого блюда, мучительно проглотил его и сдавленно прохрипел:
      - Кать, вкусно, - Катерина рассеянно покивала, для нее ценность приготовленного яства исчислялась часами, которые она провела на кухне, а над этой вкуснятинкой, судя по всему, она колдовала никак не меньше суток.
       Приложение № 32. Квас-борш для чорб (рецепт из Мунтении и Олтении)
      Пшеничные отруби - 500 г, кукурузная крупа - 300 г, 1 стакан закваски или 20 г пивных дрожжей, 1 лимон, 2-3 ломтика черного хлеба, вода - 5л. Квас-борш приготовляется в глиняных горшках на 5- 6 литров. На дно горшка высыпать пшеничные отруби и кукурузную крупу, влить стакан закваски из отрубей (оставшейся от ранее приготовленного кваса) или 20 г пивных дрожжей и кипяток и поставить в теплое место. Когда борш остынет, добавить нарезанный ломтиками лимон и 2-3 ломтика черного хлеба. Во время брожения квас мешать длинной деревянной ложкой 2 раза в день (утром и вечером). Когда квас приобретет кисловатый вкус, горшок перенести в холодное место и дать квасу отстояться. Отстоявшийся, прозрачный квас разлить в бутылки и хранить в холодном месте. Оставшуюся массу из отрубей хранить также в холодном месте, в той же посуде. После того, как квас в бутылках израсходован, оставшуюся массу залить кипятком на 24 часа и опять разлить по бутылкам отстоявшийся квас. Процедуру можно повторить 3 раза. Готовый квас-борш нельзя оставлять в посуде с отрубями, иначе прогоркнет.
       Глава тридцать третья, она же эпилог (окончание)
      Димка справился с бурей вкуса, прокашлялся и вдруг рухнул перед Катериной на одно колено. Та ойкнула и захлопала глазами. Димка тем временем бесконечно долго шарил в карманах джинсов, чертыхался, и, наконец, под всеобщий вздох восторга и облегчения извлек из кармана маленькую бархатную коробочку. Волнуясь, я нащупала Пашкину руку и вцепилась в нее покрепче. Бабуля очень во время уронила папиросы и вдумчиво ковырялась под столом. Евгений Карлович с нежностью наблюдал за Димкиными мучениями. Катерина сурово разглядывала Димку, мол, если это шутка, врежу так, что лететь будешь очень далеко.
      - Цвет души моей Катя Антонова, - неуверенно начал Димка. Катерина ахнула и схватилась за сердце, вернее, за свои пышные формы, - прислушайся к моему зову, - продолжал Димка, - я хочу, чтобы ты сделала меня, - он опасливо покосился на Евгения Карловича, тот одобрительно кивнул, - счастливейшим из людей.
      - Ч-чего? - хрипло спросила Катерина.
      - Замуж, говорю, за меня выходи, - буркнул Димка.
      - К-куда? - судя по Катерининому виду, ей оставалось совсем немного до нервного обморока.
      - Замуж, - совсем сник Димка, - Кать, у меня колено болит так стоять, - добавил он сварливо, - я тебе еще цветы купил, но они в коридоре лежат.
      - Да, - выдохнула Катерина чуть слышно.
      - Чего? - подбоченился Димка.
      - Да! - взвизгнула Катерина и повалилась в Димкины объятия. Тот облегченно вздохнул и неловко сжал будущую супругу.
      - Прощай, счастливое девичество, - пророкотала бабуля, выныривая из-под стола с папиросами, - типа, совет вам, братцы, да любовь.
      Катерина с Димкой вряд ли слышали нас. Они витали в облаках: над нами, над разломанным буфетом, над «Автопортретом» Яичкина, над прессой, телевидением, квас-боршом из румынской кухни, над забытым в коридоре букетом и длинными свадебными речами, которые уже готовил Евгений Карлович.
 

This file was created

with BookDesigner program

[e-mail]

01.03.2008