И хотя умом он прекрасно понимал, что его сослуживцы Иланаф, Онни и Канн - это люди, которым он может доверять как самому себе и что кому как не им звать его Эгином, а не Атеном, но... он не мог привыкнуть к этому, как ни старался. "Наверное, Иланафу тоже не по себе, когда я зову его Иланафом, а не Цер-вбм оке Ларвой". Эгин, снова ставший центром всеобщего внимания, встал и улыбнулся друзьям. Он прекрасно понимал, что товарищей не проведешь, ведь каждый из них читал по лицам еще лучше, но считал улыбку долгом вежливости по отношению к ним и этой дружеской пирушке.
      - Я предлагаю выпить за то, чтобы повышение, которое получил я, не обошло стороной ни тебя, любезный Иланаф, ни Онни, ни Канна, - Эгин был совершенно искренен в этом тосте, и все с удовольствием выпили.
      Крепкий гортело прочертил огненную дорожку от горла до самого желудка. Онни и Канн засияли. И в самом деле, они на славу служат Своду, и отчего бы не повысить и их? Впрочем, для этого нужно отличиться и преуспеть в каком-нибудь очень специальном деле
      60
      наподобие того, какое на днях пришлось на долю Эгина. Об этом слегка заплетающимся языком и поведал товарищам Онни.
      - Не знаю про Эгина, - махнул рукой Иланаф, тотчас же помрачнев, - а я получил повышение совсем по другой причине. Нет; мои успехи тут ни при чем.
      - Да не дури, Иланаф, - недоверчиво бросил Канн.
      Никто из присутствующих не сомневался в том, что звания в Своде Равновесия не раздают кому попало и за что попало. По крайней мере, раньше такие прецеденты не наблюдались.
      - Ни при чем, - твердо и зло повторил Иланаф. - Мой успех - всего лишь следствие чужого провала, милостивые гиазиры. Кто-то должен был занять место гиазира Неназванного, потому что должен же его кто-то занимать.
      Ему никто не отвечал. Не возражал. С ним не спорили. Обсуждать провалы Свода Равновесия на пирушках было не принято. От такого - ровно один шаг до крамолы. Если он вообще еще не сделан.
      - Ну да все равно выпьем, - истерически расхохотался Иланаф.
      Все уткнулись в тарелки, чтобы не смотреть на гримасу отвращения и злобы, какой было искажено лицо Иланафа. Таким Эгин не видел своего товарища никогда. Безусловно, Иланаф был пьян, как и все присутствующие. Но не только. Он был обижен, унижен, уязвлен. Он негодовал, и в его груди клокотал такой же странный вулкан, какой не давал покоя самому Эгину. "Странно, что я не заметил этого раньше", - подумалось ему с укоризной.
      - На посошок, и по домам! - мягко сказал Эгин, чтобы как-то разрядить обстановку.
      "На посошок... на посошок", - эхом повторили ос
      61
      тальные, ухватившись за кувшины, словно за спасительные соломинки.
      И в самом деле, когда начинают вслух говориться такие вещи, о каких только что откровенничал Ила-наф, весельчак, балагур и жизнелюб, это первый признак того, что чашка аютского на посошок будет очень и очень к месту.
      3
      - Понимаешь, Эгин, Свод Равновесия простоит долго. Но мы все покойники, - Онни, похоже, передался нервический пессимизм Иланафа. - Я тебе объясню, если хочешь...
      - Хочу, - охотно откликнулся Эгин. Не идти же в самом деле в тишине.
      - Вспомни, как наставлял нас Занно, когда учил фехтовать. Ты только вспомни! Он говорил так: чтобы победить, нужно навсегда расстаться с желанием победить. И не только с ним, а еще с желанием пощеголять перед противником техническими трюками и показать ему все, что знаешь. А еще нужно отказаться от мысли держать врага в страхе... А еще...
      - Помню-помню, - улыбнулся Эгин. Он знал эти наставления так же хорошо, как то, что он - чиновник Иноземного Дома Атен оке Гонаут. - А еще, и это самое главное, нужно избавиться от желания побороть те недостатки, которые ты только что перечислял, Онни.
      - Все верно, Эгин, - покачал головой Онни, опираясь о руку Эгина.
      Похоже, его ноги работали гораздо хуже, чем язык.
      - И что с того?
      - Да вот что: если ты не выполняешь этих требований, когда фехтуешь, то тебя убивают. Рано или поздно. Мы все - и ты, и я, и Иланаф - вроде бы научились оставаться целыми в поединках. Это хорошо.
      62
      Плохо другое. То, чему учил нас Занно, верно не только по отношению к искусству владения мечом. Оно верно всегда. Плохо то, что в жизни мы совсем не такие. Когда мы возвращаем мечи ножнам, начинаем совсем другую жизнь. Мы снова наполняемся желанием победить и прочими пороками, от каких Занно отвадить нас так и не сумел...
      - Может, ты и прав, Онни, - примиряюще откликнулся Эгин. - Но это вовсе не значит, что все мы покойники. По крайней мере, покойники раньше отведенного срока.
      - Значит, значит, - сказал Онни с недоброй усмешкой. - То, что мы четверо собираемся вот так у Иланафа уже четвертый год, - это, в общем-то, чудо. Я чувствую - будет что-то неладное. Уж больно все идет гладко... Кто знает, соберемся ли мы еще хоть раз? Разве ты не чувствуешь чего-то похожего?
      Эгин отрицательно замотал головой. Конечно, последние дни выдались тяжелыми, муторными, суматошными, но он ничего такого не чувствует! Нет! "Наверное, во мне говорит сейчас детское желание противоречить и спорить с тем, с чем уже давно согласился". Но он прогнал эту мысль прочь. Прогнал взашей.
      Эгин никогда не замечал за Онни тяги к сентиментальности и рассуждениям о бренности мира. Тем страннее было идти вот так по Серому Кольцу Пинна-рина и вести беседы, которые офицерам Свода Равновесия вести не пристало.
      "Философия не к лицу вам, мальчики", - говаривал, по другому, правда, поводу, Норо оке Шин. И даже нарушая этот шутейно-серьезный завет, Эгин и Онни чувствовали некую неловкость, неуместность того, что происходит.
      Быть может, поэтому оставшуюся часть пути Онни и Эгин проделали в тягостном молчании, пока наконец-то не показался спасительный перекресток. Эги
      63
      ну, который жил на Желтом Кольце, - направо. Онни, который жил у Южных ворот, - налево.
      - Увидимся! - сказал на прощание Онни.
      - Увидимся, - повторил Эгин. - Я очень надеюсь, что ты ошибаешься, дружок. Очень надеюсь.
      Но Онни уже не слышал его последних слов. Решительным, но очень нетвердым шагом молодого подвыпившего офицера он удалялся в ночь, до отказа набитую трелями цикад и смрадом преющих лошадиных куч.
      Глава пятая
      ВНУТРЕННЯЯ СЕКИРА
      "Нужно было проводить Онни до дома, не то, споткнувшись, упадет в какую-нибудь лужу и проспит там до утра в собственной блевотине", подумал Эгин, глядя на то, как тот, зацепившись за крыльцо какого-то строения, едва удержал равновесие. Но тут же устыдился этой мысли. С каких это пор офицеры Свода Равновесия, к числу которых относились и он, и Онни, стали сомневаться в способностях друг друга добраться домой после двух кувшинов белого вина? С каких это пор Онни стал нуждаться в провожатых?
      Нет, провожать Онни не стоило. Но и идти домой Эгину тоже не хотелось. В самом деле, что он там забыл? Спать он все равно не станет, читать - от одной мысли об этом ему становилось противно. Не выпивать же в одиночку, в самом деле. Для начала он решил пройтись по Желтому Кольцу, а потом, быть может, до моря в надежде, что занятие сыщется само собой или на ум придет какая-нибудь успокоительная идея.
      Он ускорил шаг и пошел в направлении, противоположном собственному дому, носившему нелепое название Дом Голой Обезьяны. Впрочем, некоторые шутники любили называть его Домом Четырех Повешенных, чему тоже было правдивое историческое обоснование. Рано или поздно, даже идя от него, он все равно придет к тому же знакомому портику, к полуголому уроду, названному невежами обезьяной. Ибо Желтое Кольцо - на то и Кольцо, чтобы обессмысливать направление движения.
      Было тихо. Собак в домах для знатных особ и чиновников, а только такие и окружали Желтое Кольцо, держать запрещалось специальным указом. Кое-какие матроны, как обычно, плевать хотели на эти указы и пестовали-таки своих патлатых любимцев. К счастью, гавкать им было заказано, ибо те же матроны лишали их голоса, перерезая голосовые связки. Эгин не любил собак.
      Город спал, дома пялились на одинокого путника своими пустыми глазницами. Пока они выпивали, прошел небольшой дождик, и было весьма свежо. Эгин шел вперед, не глядя под ноги.
      - Сыть Хуммерова, - неожиданно громко выругался он, когда его правая сандалия погрузилась в лужу, притаившуюся возле крыльца обшарпанного дома, на котором крупными буквами было выведено: "Сдается". На варанском, харренском и грютском языках.
      - Что вы сказали? - спросила девушка, осторожно высунувшаяся из-за двери, приоткрывшейся чуть-чуть, но заскрипевшей на всю улицу.
      Ситуация была из числа идиотских. Или полуидиотских. Эгин спешно нацепил на лицо маску чиновника Иноземного Дома Атена оке Гонаута. Любезника, женского угодника, вежливого и обходительного в обращении, начинающего дипломата и самозабвенного писаки. Он обернулся к девушке, чья перепуганная мордашка была еще бледнее, чем бледный огрызок луны на небе, и, поклонившись, отвечал:
      - Прошу меня простить, госпожа.
      - Но вы же ничего еще не сделали, за что же мне прощать? - понизив голос, спросила та, выглянув на улицу.
      - И в самом деле ничего, - усмехнулся Эгин. Не станет же он ей объяснять, что только что выругался, вступив в лужу, и тем увеличивать всеобщий конфуз.
      Повисла странная пауза - Эгин не совсем понимал, чего девушка хочет от него. На уличную девку она была вовсе не похожа. С другой стороны, приличные девушки - жены и дочери тех, кто селится на Желтом Кольце, - не заговаривают вот так с мужчинами. Служанка? Может, в доме что-то стряслось?
      - Вы не могли бы зайти сюда, милостивый гиа-зир? - попросила Эгина девушка, смущенно улыбаясь. - Мне нужно кое-что спросить, а на улицу мне неловко выходить. Пожалуйста, дело срочное!
      Эгин пожал плечами и, поглядев в обе стороны, неспешно взошел на крыльцо.
      - Да вы не думайте, я совсем не та, что вы думаете, - уже почти шепотом сказала девушка, давая ему проход.
      "Она бы еще "не бойтесь, пожалуйста!" сказала", - мысленно усмехнулся Эгин.
      Дверь со скрипом затворилась. Эгин и его новая знакомая оказались в кромешной темноте затхлого коридора. Вопреки едва оформившимся опасениям Эгина, дом был совершенно пуст. Ни сутенера, ни молодцов, сподобившихся на грабеж. Даже как-то скучно.
      3
      - Снизойдите, милостивый гиазир, я попала в ужасную историю! Я совсем не знаю города, а мне нужно добраться хотя бы до Северных ворот, чтобы там нанять кого-нибудь себе в спутники. Но я совершенно не знаю, как туда идти, - начала свои сбивчивые объяснения девушка с коротко остриженными черными волосами.
      - Я с удовольствием провожу вас, - развел руками Эгин, - если вы не будете возражать.
      - Пожалуйста, тише, - взмолилась девушка, оттаскивая Эгина от двери.
      - Это ваш дом? - перейдя на глухой заговорщический шепот, поинтересовался Эгин, оглядывая своды и лестницы, имевшие очень неухоженный вид.
      - Конечно, нет! - возмутилась его собеседница. - То есть, к счастью, нет. Но поймите меня верно, я не воровка...
      - Мне трудно понимать вас верно, - заговорил в Эгине рах-саванн Свода Равновесия. - Потому, что вы еще не сказали мне, что вы тут делаете и почему мы говорим шепотом. А ведь это очень интересно, - добавил он, смягчаясь.
      Пока звучала эта тирада, девушка слушала, стоически сжав губы и вздрагивая при каждом шорохе одежд Эгина. Но когда Эгин закончил, она не нашла ничего лучшего, как закрыть лицо подолом платья, надо сказать, довольно богатого, и разреветься, всхлипывая, вздрагивая и не утирая слез. Эгин непроизвольно стиснул рукоять меча. Для самоуспокоения?
      Нет, он не стал ее утешать, ибо знал по опыту, что обыкновенно это приводит к противоположным результатам. И не только у женщин. У мужчин тоже. Прислонившись спиной к стене, он тихо сполз вниз с безучастным видом. Ждать, пока она закончит реветь, придется долго. А ждать на корточках гораздо легче. Особенно после двух кувшинов белого вина.
      4
      - Извините! - спустя довольно короткое время сказала девушка, хлюпнув носом напоследок. - Мне трудно держать себя в руках.
      Эгин буркнул что-то наподобие "ничего страшного", отмечая про себя, что его ночной собеседнице наверняка не больше семнадцати-восемнадцати. Он заключил это по той старательности, с которой та разыгрывала умудренную опытом даму. Эгин испытующе воззрился на нее снизу вверх, требуя обещанных объяснений.
      - Все довольно просто. Я сбежала от людей, с которыми бы не хотела больше встречаться. Разумеется, мое отсутствие уже замечено. И меня наверняка уже начали преследовать. Я думаю, очень скоро найдут, если вы мне не поможете покинуть город. В этом доме я спряталась, потому что не знаю толком, куда идти. Он пуст, потому что сдается. Где-то там на верхних этажах должен быть сторож, поэтому мы и говорим шепотом.
      - Это, разумеется, очень плохие и злые люди? - с беззлобной иронией спросил Эгин, никогда не баловавший своим вниманием авантюрные романы и презиравший их всей душой.
      - Это неважно, - ответила та с серьезностью укротительницы алустральских каракатиц. - Я не воровка, не гулящая, я, как вы, наверное, заметили, далеко не служанка и не рабыня. Я не сделала ничего плохого и не имею мужа, который мог бы настаивать на своих правах. Я думаю, этого достаточно для того, чтобы вы помогли мне, если у вас есть на то желание.
      - Разумеется, есть, - отвечал Эгин, переваривая услышанное.
      Да, она не первое, не второе и не третье. Главное это то, что она скорее всего не клиентка Свода Равновесия. Хотя бы уж потому, что даже самые бездарные парни из тех, что подчиняются Уложениям Свода, никогда бы не дали сбежать восемнадцатилетней девчушке у себя из-под носа, сколь бы малый проступок та ни совершила. А если она, предположим, неверная жена, так его, Эгина, это не касается. Пусть с этим разбирается Внутренняя Служба.
      - Тогда пойдемте, - взмолилась девушка, опасливо озираясь.
      - Пойдемте, - откликнулся Эгин, вскакивая на ноги.
      В голове его уже вырисовывалась кратчайшая дорога к Северным воротам, куда так страстно стремится его спутница. Теперь оставалось ее пройти. И вдруг чиновник Иноземного Дома Атен оке Гонаут возопил внутри Эгина укоризненно:
      - Простите, госпожа, я забыл представиться. Атен оке Гонаут, чиновник Иноземного Дома.
      - Очень приятно, - смутилась и, наверное, покраснела черноволосая девчушка. - Я - Овель исс Тамай.
      Вот этого Эгин не ожидал. Овель исс Тамай. Стало быть, родственница Сиятельного князя, а точнее, его жены. Иногда на ночных улицах Пиннарина можно встретить простоволосыми и заплаканными таких женщин, аудиенции у которых в иное время в ином месте ты мог бы безуспешно добиваться месяцами.
      Хм... оке Тамай. Эгин был порядком удивлен. И даже- немного оробел. Так значит. Хорт оке Тамай, владелец "Дикой Утки", тоже, должно быть, ее родственник?
      - Простите, госпожа, невольный вопрос.
      Да-да? - испуганно откликнулась девушка, прильнув ухом к двери.
      - Вам, должно быть, приходится родственником Хорт оке Тамай?
      Девушка словно бы окаменела. На секунду, не больше. Но пока эта секунда длилась, ее лицо было лицом каменной женщины с траурного барельефа в тлетворной глубине какого-то фамильного склепа. Склепа рода Тамаев, к примеру.
      - Приходится дядей, - отвечала она, взяв себя в руки.
      - Жаль, что ваш дядя не может позаботиться сейчас о вашей безопасности, - с искренним сожалением проговорил Эгин.
      - В самом деле жаль, - ледяным шепотом отвечала Овель исс Тамай.
      Тактичность не была самой сильной чертой характера Эгина, но даже ее было достаточно для того, чтобы прекратить расспросы. Тем более что на улице, по-видимому, назревало нечто более интересное, чем болтовня с хорошенькой девушкой.
      Эгин не ослышался. То был собачий лай. Но откуда, милостивые гаазиры? Откуда? А как же указы? Как же городские уложения? Причем собак было, по меньшей мере, две, и, судя по лаю, это мощные, здоровые псы, наподобие тех, что были в фаворе у Вербелины. Да только что они делают на Желтом Кольце?
      - Это за мной! - вздрогнула Овель. - Они шли по следу, они сейчас будут здесь.
      Как ни странно, на этот раз с самообладанием у нее было все в порядке. Никаких слез и истерик. Впрочем, многовато будет истерик для одного раза.
      Эгин понял, что самое время взять ситуацию в свои руки. Он отстранил Овель, рванувшуюся к двери, закрыл предательски заскрипевшую дверь на внутренний засов и, стиснув запястье девушки мертвой хваткой, вовсе не напоминающей слюнявое прикосновение чиновников из Иноземного Дома, решительно потащил ее в глубь дома.
      Все дома в Желтом Кольце были устроены на один и тот же манер. И этот пустующий дом был похож на Дом Голой Обезьяны если не как брат-близнец, то, по крайней мере, как кузен. Жилые помещения - на втором, третьем этажах. На первом - людская, кухня, конюшни и отхожие места. Коль скоро дом сдается, а значит, пока пустует, должен быть пуст и первый этаж.
      Сторож, конечно, не дурак и предпочитает дрыхнуть в самом роскошном из господских покоев. Вдобавок он наверняка мертвецки пьян - надо же, даже запамятовал запереть двери на ночь (днем двери домов, отведенных под съем, никогда не запирались, чтобы всяк желающий мог зайти внутрь и примериться к роли нового хозяина апартаментов). Это означало, что существовала вероятность того, что черный ход, который выводит во внутреннее Желтое Кольцо, где вьется сточная канавка, в которую впадают речки, начинающиеся в отхожих местах, остался, как и парадный, открытым. На него-то и рассчитывал Эгин.
      Внезапно у самого черного хода Овель встала как вкопанная и, воззрившись на Эгина своими бездонными карими глазами, сказала:
      - Я боюсь, что у вас будут неприятности, милостивый гиазир Атен оке... оке... Неважно. Лучше бы вам, наверное, уйти.
      - Так вы передумали идти к Северным воротам? - переводя дух, поинтересовался Эгин не без некоторой издевки.
      - Можно сказать, что да, - сказала Овель, и ее глаза налились слезами.
      Эгин зло сплюнул на пол. От этого белого аютского во рту всегда горько. Мерзавцы добавляют что-то к винограду, чтобы он быстрее бродил. Цепкие пальцы Эгина несколько ослабили хватку. Затем он окинул Овель исс Тамай недоуменным взглядом. Растрепанные волосы, даже не причесалась, дурочка. Очень богатые серьги. Ценой в целую конюшню из пяти голов. Наспех зашнурованное на груди платье с какими-то благородными вензелями. Оке Тамаев, надо полагать. Белая нижняя юбка выглядывает снизу трогательно и очень по-детски. Она порвана и чем-то испачкана. И босые ноги тоже, разумеется, грязные.
      Ресницы Овель дрожали. Уголки губ поползли вниз. Эгин стиснул зубы. Он сызмальства терпеть не мог плачущих женщин. К числу несомненных добродетелей Вербелины исс Аран можно отнести то, что она ни разу не плакала при Эгине. Ни с корыстными целями, ни с бескорыстными. Впрочем, о Вербелине исс Аран Эгин в тот момент даже не вспоминал.
      - А я не передумал, девочка. А мне самый раз прогуляться к Северным воротам, - медленно и внятно процедил Эгин и стал возиться с засовами на двери черного хода.
      "Зачем? Что я делаю? Что происходит?" - Ни тогда, ни после Эгин так и не смог дать полного и исчерпывающего ответа на эти простые вопросы. В тот момент он понимал только одно: эту странную девицу, родственницу Сиятельного князя, ни в коем случае нельзя оставить на поживу людей, без всякого страха разгуливавших по Желтому Кольцу со своими четвероногими волкодавами.
      - Это еще что такое? - раздался хриплый голос откуда-то сверху.
      Сторож. Ясное дело, это он. Странно, как еще раньше не проснулся. Овель схватилась за локоть Эги-на. "Ага, все-таки не хочешь оставаться!" хмыкнул Эгин, не отрываясь от своей возни.
      - Я спрашиваю, что вы, двое блудников, тут делаете, парша вас возьми! - сторож спускался вниз. В руках у него был допотопный масляный светильник. - Вы что же тут, спаривались не по правилам? В честном доме господина Малла? Пользуетесь тем, что старый человек прилег на часок отдохнуть? И откуда такие только берутся! С виду благородные, а по чужим домам шастают...
      Каждый новый риторический всплеск сторожа сопровождался отчаянным скрипом ступеней лестницы. Старый человек прилег отдохнуть! Надо же! Эгин бросил оценивающий взгляд на сторожа, благо лампа отлично освещала его заросшее щетиной, обрюзгшее лицо. Да ему наверняка не больше сорока! Как, собственно, и Норо оке Шину. А как представляется возможность побрюзжать, так такие тут же примазываются к убеленным сединами старикам!
      Наконец-то дверь поддалась и распахнулась в сырую бесприютность Внутреннего Кольца. Эгин обернулся - сторож был уже совсем рядом. Этот пьяный хрыч, разумеется, не опасен. Он безоружен. А если бы даже и был он вооружен, что такое сторож против офицера Свода Равновесия? Самое подлое и с какой-то точки зрения правильное, что он может сделать, это начать бить в пожарный колокол. Дескать, "Грабят! Горим! Прелюбодеи!". Колокол. Шум... Эти люди с собаками, пожалуй, будут обрадованы и пожалуют сторожу, упростившему их маневры, пару медных авров. А что пожалует ему сам Эгин?
      - Эй вы! - нарочито развязно начал сторож, стоя на почтительном отдалении. - Я знаю, что вы тут делали, и сейчас же об этом узнает вся округа. Но я знаю способ. Мне он нравится.
      - Сколько? - спросил Эгин, заслоняя своей спиной Овель, совершенно ошалевшую от неожиданности и стыда.
      "Бедняжку небось не учили, что оскорбления нужно глотать с тем же равнодушием, с каким больной глотает микстуры. Вдобавок она небось ожидает, что за прозвучавшее обвинение мне как чиновнику Иноземного Дома придется ни много ни мало, а вызвать этого пьяного мудака на поединок. На поединок!" - Эгином овладела какая-то беспричинная веселость.
      Сторож, почесав пятерней затьшок, тупо шевелил губами и загибал пальцы на правой руке. Масляную лампу, чтоб не мешала, он поставил на пол. Что-то складывал, вымерял или просто бормотал под нос что-нибудь вроде: "Только б не продешевить, только б не продешевить!"
      - Быстрее, а то не получишь ничего! - с нажимом сказал Эгин.
      Он не то чтобы нервничал: Но он знал, что люди с собаками отыщут их укрытие очень быстро. То есть в запасе не более пяти-десяти минут. Потом они станут стучать в дверь. Потом выломают ее. Потом... Но нет, потом они с Овель будут уже мчаться к Северным воротам. Эгин - на Луз. А Овель - на гнедом грютском Вакире. А может, даже не так - он оставит Овель у себя до утра. А утром, когда народу на улицах будет не протолкнуться, тогда они и поедут. Или еще лучше. Он оставит Овель у себя и они вообще никуда, никуда не поедут... Если бы у Эгина было время дивиться собственному ходу мыслей, он, пожалуй, удивился бы.
      - Ладно, шесть, нет, семь золотых... И никто ничего не узнает.
      - Четыре, и ни одним больше, - отвечал Эгин. - Если не нравится, придется мне вышибить мозги из твоей пьяной башки.
      Тактика общения Эгина со смердами никогда не отходила от золотого правила "кнута и пряника".
      - Твоя правда, четырех хватит. Давай сюда!
      Эгин подошел поближе к свету. Извлек из сарнода четыре монеты золотые не золотые, ему без разницы - и, приблизившись на два шага, подал их сторожу на открытой ладони. Словно корм ручному зверю.
      Сторож, алчность которого тут же затмила все прочие чувства, взял лампу и сделал два шага навстречу Эгину.
      - С-сука, - вот что успел прохрипеть сторож, когда нога Эгина, обутая в сандалию Арда оке Лайна, достала его пах в беззастенчивом ударе, а ребро ладони Атена оке Гонаута опустилось на его затылок. Преклонив колени перед Эгином, сторож медленно осел на пол. Эгин обернулся к Овель - к счастью, она не в обмороке. А значит, еще один удар носком будет кстати.
      - Все, - заключил Эгин, направляясь к черному ходу.
      "Хотя нет, не все". Он остановился и бросил на пол перед сторожем четыре монеты. Быть может, среди них отыщется и одна золотая.
      Прошедший дождик казался Эгину пустяковым, когда он шел по внешней стороне Желтого Кольца, вымощенной желтым песчаником. Лужи бьши мелкими, ручейков не было и в помине. Внутренняя часть Желтого Кольца выглядела конюшней после потопа. Канализационные канавки вышли из берегов, и нечистоты разлились по всей ширине улочки.
      Овель подняла юбку и зажала ноздри. Эгин, не страдающий брезгливостью, пожалел о том, что не надел сапоги. Каждый их шаг сопровождался хлюпаньем нечистот и частым дыханием Овель. Эгин с надеждой смотрел вперед. Он очень редко удостаивал посещением эти места, оставляя эту привилегию слугам, рабам и иностранцам, а потому ориентировался здесь довольно посредственно. Впрочем, его чувство пространства и расстояния подсказывало ему, что до дома Голой Обезьяны оставалось не менее двадцати минут хода. С такой-то скоростью. Он сам мог идти, по меньшей мере, втрое быстрей, но вот Овель! Пока Эгин предавался этим мыслям, Овель, трогательно ойкнув, умудрилась поскользнуться и упасть на колени и упереться загодя выставленными ладонями прямо в скользкое дно канавы. Вот так. Руки благородной госпожи по локоть в вонючей маслянистой жиже, источающей запах перестоявшей мочи и крысиного - почему-то крысиного кала.
      - Послушайте, госпожа, будет лучше, если я понесу вас. Разве нет?
      - Нет, - с подростковым упрямством буркнула Овель, поднимаясь и отирая руки о подол.
      "Зажимать нос рукой теперь довольно глупо", - отметил про себя Эгин. На периферии его сознания отпечатался обрывок собачьего лая. Или показалось?
      - Может, и нет, а я все-таки понесу, - твердо сказал Эгин.
      Не давая Овель опомниться, он подхватил ее худенькое тело на руки и двинулся вперед. К счастью, Овель была легка, словно барашек.
      Тем временем становилось все мельче и мельче, а значит, нести Овель становилось все легче и легче. Да и к запаху Эгин уже успел притерпеться. Овель, безропотно обхватив Эгина за шею своей тонкой ручкой, была безмолвна. Ее грустные глаза блуждали по глухим, без окон стенам домов. Что она пыталась там увидеть?
      Эгин остановился. Дом Голой Обезьяны должен быть теперь в пяти, ну максимум десяти минутах ходьбы. Только бы слуги не спали. А то придется барабанить в дверь битых полчаса. Только бы Амма не спал. Тэн, тот, конечно, услышит первым, но так как он глухонемой, ему придется делать вид, что не слышит. Да и плевать ему на стук в дверь черного хода! Хозяин-то ведь не имеет дурной привычки являться домой через черный ход, а остальные его вообще не интересуют, как и всякого нормального соглядатая Свода Равновесия. Если кто-то из чужих слуг услышит его, Эгина, стук - еще хуже. И сплетни, и кривотолки, а там кто-то донос сподобится написать в Свод Равновесия! Ха-ха.
      И тут он снова услышал лай. Не издалека, как ему показалось в первый раз. А изнутри. Из дома, что ли? Овель вскрикнула. Кажется, она что-то заметила. Всадник всегда замечает точку на горизонте быстрее лошади.
      8
      - Эй ты, парень, поставь девочку на крыльцо, а сам вали отсюда!
      Да, это был непростительный промах. Коллеги из Свода подняли бы его на смех. Из-за хлюпанья воды не расслышать, как к тебе подкрался противник? Да такое даже салаги себе не позволяют. И то, что он, Эгин, все-таки слегка пьян, и то, что в голове у него - костюмированный бал еще со вчерашнего вечера, все это, в общем-то, не оправдания.
      Овель дрожала всем телом. Эгин аккуратно поставил ее на ноги. На крыльцо - не дождетесь, а вот на ноги - пожалуйста. Меч выпорхнул из ножен Атена оке Гонаута. Овель закусила нижнюю губу и, кажется, приготовилась реветь опять. Но Эгину было не до этого.
      Два пса. При псах - трое: Это явно те, которые шли за Овель по внешнему, мощенному камнем Желтому Кольцу. Собачки привели их куда следует. Они наверняка ворвались в дом, обнаружили валяющегося скрюченного пьяницу сторожа и распахнутую настежь дверь черного хода. А может, он уже оклемался и успел сообщить им, что беглянка не одна. Разумеется, они решили, что догнать Овель будет легче, если идти по мостовой, а не плыть сквозь нечистоты. Они узнали направление движения, обогнали их, а теперь не важно уж как - прошли сквозь дом. Может, слуг перебили, а может, он тоже, Хуммер его раздери, "сдается".
      - Я не стану разговаривать с вами иначе как на языке стали, пока вы не представитесь, милостивые гиазиры, - бесстрастно отвечал Эгин, приглядывая пути возможного отступления.
      - Милостивые гиазиры! Видал, как загибает! - заржал один из трех, самый представительный и рослый. - А не пошел бы ты в пень, такой благородный!
      Эгин молчал. Когда против тебя трое, лезть на рожон не рекомендуется. Пусть сначала кто-то из троих допустит промах.
      - Я же вам говорила, Атен оке... Атен оке... Я же вас просила, Аген, то есть предупреждала, - зашептала Овель, складывая руки замком. - Они выиграли. И я им буду как бы приз. А вы - уходите.
      Точеный носик Овель покраснел, и это было заметно даже в темноте. А глаза - о да, милостивые гиази-ры, то были глаза жертвенного ягненка. Эгин заложил черную прядь Овель за ее изящное ушко. Улыбнулся ей и, к собственному глубочайшему, хотя и неосознанному в тот момент удивлению, ответил:
      - Еще не ясно, кто выиграл, Овель. Может быть, приз достанется мне?
      Сказал и подивился собственной наглости. Сыпать двусмысленностями с незамужней родней Сиятельного князя? Норо оке Шин, пожалуй, лишь пожал бы плечами, узнай он об этом.
      - Ну чо, нашептались? - рослый детина в высоких сапогах решительно шагнул в грязь, обнажая меч.
      Что ж, первый шаг был сделан. Эгин мягко оттолкнул Овель к стене, ограждавшей кольцо сзади, и вдохнул полной грудью. Трое и две собаки. Это плохо. Но не безнадежно.
      - А вы чего стали, сюда! - скомандовал рослый, обернувшись к своим товарищам.
      Те последовали за ним. Похоже, о честном поединке речь вообще не идет. Впрочем, странно, если бы было иначе. Псы безропотно последовали за хозяевами. "Воспитанные", - в сердцах выругался Эгин.
      - Ты чего, благородный? Давно не получал, что ли? - голос зачинщика был низким, с легкой хрипотцой. - Захотелось прадедушку проведать на том свете? - продолжал он, пока его ребята подтягивались к Эгину с боков.
      Было видно, что решимость Эгина защищать Овель кажется всем троим странной.