Камиль Зиганшин
      Горное око
      Впадину, в которой укрылся скит, обрамляли два вытянутых с запада на восток хребта: Южный - более низкий, пологий и Северный - высокий, величественный, в бесчисленных изломах и трещинах, с чередой снежных пиков по водоразделу.
      Корней, любивший побродить по тайге, прекрасно ориентировался среди холмов, ключей, чащоб и болотин Впадины. И никто лучше его знал, где нынче уродилась малина, где гуще морошка, где пошли грибы. Да и зверье настолько привыкло к нему, что без опаски продолжало заниматься своими делами даже, когда он проходил мимо. Во время этих странствий молодой скитник научился подражать голосам большинства лесных обитателей, и разговаривал с птицами, зверями, травами, деревьями, дождем, ветром, солнцем. И они, казалось, понимали его.
      Как-то, еще в детстве, гуляя по лесу, он услышал треск повалившейся ели. Падая, она зацепила и сильно надломила ствол росшей рядом осины.
      -Больно, больно! - донеслось до Корнея с места падения.
      Он кинулся на помощь, но под деревом никого не обнаружил. Перепуганный мальчонка рассказал о странном и непонятно чьем крике деду.
      Внимательно выслушав внука, тот пояснил: -Запомни, Корнюша - мертвого на земле ничего нет, все вокруг живое. А коли ты услышал боль дерева, стало быть - дан тебе редкий дар чувствовать чужую боль. Думаю, из тебя хороший врачеватель выйдет. Это отрадно.
      К шестнадцати годам Корней настолько подробно изучил Впадину, что ему стало тесно в ней. Его манили новые неизведанные места. Он все чаще заглядывался на горные пики Северного хребта, волнующие своей красотой и неприступностью. Почти каждый погожий вечер он просиживал на крыльце, зачарованно наблюдая, как заходящее солнце румянит западные скаты отрогов.
      Бывая у деда, Корней не раз делился с ним сокровенной мечтой: подняться на самый высокий пик, но тот сердился на внука, запрещая даже помышлять об этом.
      -Деда, ну почему мне нельзя в горы? Я уже взрослый, сильный. За один день обернусь! - уговаривал Корней.
      Видя, что одними запретами не обойтись, Никодим вынужден был, взяв с внука обет молчания, рассказать ему историю про монаха, про страшный мор в пещерном скиту, располагавшемся много лет назад на склоне Северного хребта.
      -Помни, ведаем о том только я, да Маркел. Ты третий, кому сия тайна доверена. Люди, известно, зело любопытны, а последствия для нас всех могут быть ужасными: найдется непоседа-ослушник, вроде тебя, заберется туда, и тогда всем нам смерть. Потому-то и наложили мы с Маркелом строгий запрет. А ты и впрямь вырос, - Никодим с нескрываемой гордостью оглядел внука так, как будто увидел впервые - Пожалуй, дозволю тебе подняться в горы. Но тех пещер сторонись, не приближайся к ним.
      Готовясь к восхождению, Корней забирался на утес неподалеку от обители деда, и подолгу разглядывал, широкую ступень плато, крутые склоны хребта, иссеченные лабиринтами ущелий, намечая удобный и безопасный путь к господствующему над всеми четырехглавому пику.
      
      Чем выше поднимался Корней, тем шире открывались пределы, тем острее ощущал он себя песчинкой в этом многоликом и огромном мире.
      Лесистая подошва хребта отлого переходила в вытянутое плато. Его ширина колебалась от трехсот до шестисот саженей. Упиралось оно во вздыбленный горный хаос: высоченные гольцы, нехоженые отроги, скалы, зияющие чернотой трещин, ниши, стрельчатые шпили. И нигде ни одного деревца, лишь вдоль границы перехода в хребет длинная, узкая полоса ельника, а выше сплошь голые каменные склоны покрытые пятнами разноцветного лишайника, да кое-где клочками кедрового стланника. Само плато, напротив, сплошь устлано тучной, по пояс, травой, среди которой крупными листьями выделялся медвежий лук черемша.
      От безмятежной тишины и приволья Корнею даже захотелось упасть с разбегу на перекатываемые ветром изумрудные волны и неподвижно лежать на них, бездумно внимая голосу ветра и щебету птиц.
      Там, где плато упиралось во вздыбленные склоны хребта, стояла почерневшая от времени, часовня, а рядом, из груды камней, торчал такой же черный лиственный крест высотой сажени в три, а может и более. Подойдя ближе, Корней сумел разглядеть, что поперечины креста, защищенные шатрами, покрыты резьбой со скорбными словами из Евангелия.
      На камнях, подле креста, Корней увидел свежий букетик альпийских цветов.
      -Господи, помилуй! Не уж-то из пещерного скита еще кто жив? - со страхом и благоговением подумал он, крестясь.
      Помолившись на потемневшую, и кое-где уже облупившуюся икону, висящую над входом, Корней с тайной надеждой вошел в древнее святилище, но там было пусто. Еще раз, сотворив молитву, скитник заторопился к круто поднимающемуся склону хребта. Но, не пройдя и сорока шагов, оказался на краю провала, в глубине которого притаилось озерцо, очень похожее на глаз. Его безмятежность и красота так очаровали и расслабили парнишку, что он скинул одежду и, хотя в глубине души шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие, он не обратил на него внимание и нырнул с высокого берега между отражений белых облаков.
      Ледяная вода обожгла, вызвав ощущение приятной свежести и бодрости. От ее плеска между берегов заметалось гулкое эхо. Проплыв озеро туда и обратно, Корней стал высматривать место, где сподручнее было бы выбраться. Но безобидные сверху берега снизу выглядели совершенно по-иному: куда ни глянь, гладкие базальтовые стены в три человеческих роста, покрытые осклизлым, охристым налетом. Пловец попытался вскарабкаться по ним, но пальцы лишь скользили по влажным камням.
      Другой бы, в его положении, пожалуй, закрыл бы глаза, выдохнул воздух и погрузился в многометровую толщу, дабы без долгих мучений обрести вечный покой на дне. Но, не таков Корней, чтобы сдаваться без борьбы.
      Проклиная свою неуместную прихоть, из-за которой оказался в каменном мешке, он лег на спину и, чуть шевеля ногами, тихонько дрейфовал, покачиваясь на воде. Глядя в голубой овал неба он просил у Господа милости и помощи, но по небу, словно унося надежду, уплывало последнее перо-облачко.
      Вода была столь холодна, что даже закаленный парнишка вскоре стал ощущать неприятный озноб, проникающий все глубже и глубже. Вдруг спину что-то царапнуло. Перевернувшись Корней увидел в воде, прямо под собой, гряду камней. Она тянулась несколько саженей и, резко обрываясь, терялась в глубине. Приободрившийся пловец перекатал легкие в воде камни в одну кучу, и сложил из них островок, на котором можно было лежать и греться на солнце. Но прежде он преклонил колени, творя молитву:
      -Благодарю тебя, Всемогущий! Не отведи милость свою от раба твоего неразумного. Отче наш, вразуми меня грешного, спаси и сохрани, молю Тебя. Во всем полагаюсь на волю и милость Твою. Аминь!
      Солнце скрылось. Сразу похолодало. Настала тягостная мучительная ночь. Пронизывающий холод и сырость добирались до самых костей. Что же делать? Где искать спасение? Почему я не внял предостережению свыше и поступил так опрометчиво?
      Стремясь поддержать в себе равновесие духа и спокойствие, молодой скитник страстно молился, веря, что Господь не даст погибнуть. Ведь он уже дал надежду - островок.
      На следующий день солнце в каменный мешок заглянуло только к полудню. И сразу, будто чья-то теплая, трепетная улыбка оживила съежившегося на островке человека. Уняв дрожь, Корней еще раз с надеждой осмотрел цепким взглядом отвесные стены провала и, убедившись, что самостоятельно отсюда никак не выбраться, сосредоточил свое внимание на поросших травой краях каменного колодца.
      Перед его мысленным взором как-то сразу возник скромный букетик, виденный им у креста. Ведь кто-то же положил его! Корней вновь принялся еще истовей просить Бога ниспослать ему помощь ангела или человека, принесшего цветы, но вокруг все было неподвижно и безмолвно. И лишь по небу плыли безучастные редкие облака. Им вслед непрерывно неслась молитва:
      Все требовательней давал о себе знать голод. Темноспинные рыбины то и дело подплывали к островку, и Корнею несколько раз удавалось, метко бросив камень, глушить их, но от холода такая еда не спасала.
      Прошел еще один день, потом вторая ночь, и третий день, и четвертый. Солнце, ненадолго заглядывая в провал, не успевало как следует отогреть голого пленника, который уже был не в состоянии сделать меткий бросок и добыть рыбу. Сердце из последних сил поддерживало жизнь в скрюченном на камнях теле.
      
      Громадный золотистый беркут, широко распластав крылья, парил в восходящих с прогретых склонов хребта воздушных потоках, наслаждаясь своей способностью подниматься в поднебесье выше гор, не прилагая к тому никаких усилий. Белогрудый обожал эти полеты в последние, теплые дни скоротечного лета.
      В зеркале озерца рядом со своим отражением беркут увидел островок, которого прежде не было, и лежащего на камнях голого человека. Острое зрение позволило даже с такой высоты признать в нем своего кормильца и друга Корнея.
      Рыжик радостно заклекотал и, круто спикировав, сел рядом. Клювом подергал за волосы. Человек ненадолго приоткрыл глаза, но и это усилие оказалось для него чрезмерным: тяжелые веки тут же сомкнулись. Посидев немного, беркут попробовал еще раз разбудить друга, но в ответ донесся едва слышный стон.
      Орел решительно расправил крылья и одним великолепным взмахом поднялся в воздух. До скита он долетел за несколько минут.
      Шумно опустившись перед Елисеем, птица ухватила его за штанину и стала тянуть за собой.
      -Чего тебе? Проголодался? - Елисей вынес с ледника мяса, но беркут, нетерпеливо щелкая клювом, еще требовательней потянул за штаны. Несколько раз отлетая в сторону и возвращаясь обратно, он как бы звал за собой. Такое необычное упорство насторожило человека.
      -Неужто с сыном что стряслось? - подумал он.
      Кликнув соседа, они, спешно побросав в котомки еду, связки веревок, сунув за кушаки топоры, побежали вслед за тревожно клекотавшей птицей.
      Когда мужики поняли, что беркут летит по направлению к запретному пещерному скиту, несколько оробели, и замедлили шаг. Но птица криками требовала продолжить путь.
      С опаской поднявшись на плато правее пещер, они увидели, что беркут сидит у самого подножья вздыбленного хребта на шпиле невесть откуда взявшейся часовни. Ничего не понимающие скитники, не сговариваясь, бухнулись на колени и принялись истово креститься и класть поклоны.
      Когда они вновь двинулись было к часовне, Белогрудый слетел с нее и скрылся в траве у подножья хребта.
      Мужики переглянулись, но, пересиливая страх и боязливо крестясь, двинулись следом. Через сотню шагов они увидели лежащие на траве вещи Корнея. Елисей ринулся к ним и его взору открылось овальное озеро, посреди которого на камнях лежал сын. Он, казалось, спал, положив ладошки под щеку. Рядом сидел Рыжик.
      Елисей немедля достал моток веревки, обвязался ею и, передав второй конец Проклу, спустился к воде. Доплыв до сына, он теперь обвязал этой веревкой его и, поплыл вместе с ним к стене. Стоявший наготове сосед вытянул наверх сначала парнишку, а следом и самого Елисея.
      Влив в рот горе-путешественника живительный настой золотого корня, мужики долго растирали окоченевшее тело. Наконец, на лбу Корнея выступила испарина. Он задышал глубже и слегка приоткрыл глаза:
      -Слава Богу! Ожил!
      -Отец, ты!? Откуда?
      - Помолчи, родимый! - произнес Елисей, и, в приливе нежности, крепко прижал к груди пытающегося улыбнуться сына. Скупые слезы покатились по загорелым щекам в густую бороду, - Доброе сердце у тебя, вот и послал Господь за нами твоего спасителя - Рыжика. Кабы не он, не свиделись бы боле на этом свете.
      Елисей горячо любил сына, но внешне чувств никогда не проявлял. Но тут прорвало...
      Покормив Корнея и беркута, счастливые скитники долго возносили Вседержителю молитвы, не стесняясь изливать переполнявшие их сердца чувства благодарности и признательности.
      -Корнюша, а что это за чело* в береговой стене? - вспомнил Елисей когда они уже спускались во Впадину.
      -Какое чело? Я не видел.
      -И-то правда, его с воды, пожалуй, и не приметишь. Мне показалось, что там даже лестница лежит. А, может, и привиделось: Похоже, озеро-то не простое, - задумчиво обронил отец.
      *Чело - отверстие, лаз.