— Урок номер 1: никогда не бросайте вызов Первичным Силам. — Мартино словно услышал голос Моргенстерн.

Фасад невысокого здания выглядел простоватым по сравнению с прекрасными дворцами, составлявшими славу Венеции. Формы и объемы Скуола ди Сан Джорджио делли Скьявони были выполнены сухо и без блеска. Штукатурка облупилась, а статуи исчезли из своих ниш. И все же колдунья толкнула дверцу и проникла в здание.

Она увидела низкий зал скромных размеров с двумя рядами скамей из черного дерева. Перед алтарем на коленях молилась женщина с лицом, закрытым вуалью. Стены были покрыты росписями и темными деревянными панно.

Эта часовня не имела ничего общего с просторными и представительными залами, которых было много в городе. Роберта вошла в назначенное Десятью место для молитв далматинцев. Зал Скуола был похож на рабочий кабинет, предназначенный для самопогружения.

Но колдунья пришла не молиться. Она пришла полюбоваться картинами, которые сделали церковь знаменитой. Каждая была двух метров в длину на пятьдесят сантиметров в высоту. Цикл святого Георгия слева, а святого Иеронима — справа. Венецианский художник Карпаччо написал их в середине XVI века, и с этим художником, быть может, встречался Палладио.

Роберта подошла к картине, изображающей триумф святого Георгия. Святой воитель держал дракона на веревке. На заднем плане гарцевали лошади. Подвигом восхищалась небольшая толпа. Горизонт замыкался фантастическими архитектурными строениями.

Картины Карпаччо были прекрасны и ядовиты, как цветы-искусительницы с ароматом, насыщенным ядом. Любуйтесь мною, говорили они, восхищайтесь мною. Но тот, кто забывал об осторожности, незаметно пересекал рубеж и был вынужден любоваться этим миром с противоположной стороны.

«Уверена, Карпаччо писал свои картины не извне, а изнутри, — любила повторять мать Роберты. — Прозрачность, детали, вся его живопись в целом не могут быть объяснены иным способом».

Пробили часы. У колдуньи была назначена встреча с Мартино на площади Сан-Марко. Ей надо было спешить, если она собиралась погрузиться в мечту, если хотела нырнуть в глубины иного мира, как заглядывала еще маленькой девочкой за запретную дверь.

«Что-нибудь», — вспоминала она, когда говорила отцу, который спрашивал, что она искала в мастерской.

— А вдруг отыщешь кошмар? — спрашивал он.

— Превращу его в сон, — с непоколебимой уверенностью отвечала девчушка.

— А если найдешь сон?

Ей не хватало родителей.

Молящаяся женщина незаметно ушла, оставив колдунью наедине с художником. Роберта встала перед святым Георгием и драконом.

Лошадь была до великолепия монументальна. Копье рыцаря пронизывало картину наискосок до пасти химеры, чьи вскинутые лапы и скрученный в спираль хвост говорили о муках чудовища. Под ним лежали человеческие останки, а у стенки — безногое тулово, похожее на фрагмент античной статуи.

Маги и колдуньи обладали даром, который колледж не мог объяснить. Даром погружения. Мать Роберты могла таким образом физически путешествовать внутри Брамса, фламандских примитивистов или в «Исповедях отпрыска века» Альфреда Мюссе. Она часто брала с собой мужа в картины Ван Эйка или Бродерлама. Их медовый месяц прошел в очаровательном домишке, который им предоставил Арнольфини.

При погружении все дело было во вкусе. Только личное восхищение автором позволяло погрузиться в музыкальное, художественное или литературное произведение.

Вкусы Роберты позволили ей посетить Париж, сидя верхом на пере Эмиля Золя, в безумном темпе носиться по ледяным озерам в оркестровке Прокофьева, восхищаться ночным небом Багдада благодаря Шехерезаде Римского-Корсакова, петь вместе с Ослиной Шкурой в замке из папье-маше.

И Перси Файт не был последним в этом списке.

Витторе Карпаччо был единственным художником, на котором сошлись вкусы матери и дочери. Несколько его картин были их тайным садом. Но ни одна из них не смогла прогуляться по самым крупным его циклам, хранящимся в Венеции.

Роберта прищурилась, уставилась в одну точку на картине и позволила ощущениям подхватить себя. Ее периферическое зрение постепенно сузилось. Нарисованные фигуры зашевелились. Послышался далекий звон лат. В ноздри проникла вонь разложения. Роберта услышала прерывистое дыхание мужчины, занятого тяжелой работой, рев дракона.

Она находилась внутри картины, позади стенки с туловищем мертвого человека. Роберта осторожно приподнялась и застыла, пораженная точными деталями сцены насилия.

Святой Георгий выглядел необычайно четким. Его латы бросали темные блики вокруг. Дракон был словно вырезан из единого куска мрамора. Копье насквозь проткнуло ему глотку. Он присел на задние лапы, издавая рев, от которого сотрясались камни. Святой Георгий отступил, выдернул сломанное копье из глотки и ощупал бока едва хрипевшего чудовища. Роберта почти жалела химеру, презирая этого ангела в латах, чье повернутое в ее сторону лицо искажала гримаса ненависти и решимости.

Как Роберте хотелось, чтобы мать очутилась рядом! Сколько раз они мечтали об этом путешествии, восхищаясь старыми репродукциями произведений, хранившихся в Скуоло Сан Джорджио? Тогда Венеция была в забвении, нечто вроде безлюдной страны, где свирепствовали пираты лагуны, а потому не могло быть и речи о посещении города.

Раздался женский вопль. Принцесса Трапезунда заметила Роберту. Святой Георгий в ярости вскинул глаза и увидел колдунью. Он пробормотал нечто невразумительное, отбросил копье, обнажил меч и пришпорил коня, который с ржанием пустился в галоп.

Колдунья быстро отступила, когда жеребец бросился на нее.

Роберта вновь стояла перед картиной. Копье святого Георгия образовывало диагональ между его рукой и пастью дракона. Принцесса Трапезунда уже не кричала. Она, стоя в стороне, недвижно присутствовала при сражении с какой-то фатальной отрешенностью.

Но колдунья до сих пор ощущала вонь от химеры. И слышала шум крыльев, которые молотили по воздуху, пока герой протыкал ему брюхо.

— Именем гомункула, — пробормотала она в шоке от только что пережитого.

Часы пробили пять часов. Пора было встречаться с Мартино.

— В конце этого коридора мы должны найти дверь, выходящую на площадку второго этажа.

— В конце этого коридора мы, быть может, найдем смерть, — мрачно выговорила Моргестерн.

Мартино держал развернутый архитектурный чертеж перед собой. Он бросил отчаянный взгляд на колдунью.

— Что-то не ладится? Уже час вы выглядите словно на похоронах. Я могу помочь?

— Не думаю, Мартино.

Настроение у Роберты было на нуле, но она не знала почему. Оно внезапно испортилось по выходе из Скуола. А Мартино радовался жизни. Но его веселье не заражало. К тому же Моргенстерн не хотелось общаться. Даже ворчать.

— Пошли, — сказала она.

И двинулась по техническому коридору небольшой крутизны. По потолку в пяти метрах над их головами бежали разноцветные трубы.

— Ага, вот она, наша дверь.

Металлическое полотно было оборудовано пневматической ручкой. Мартино нажал на нее, и они вышли на площадку второго этажа библиотеки. Дверь захлопнулась за ними. Ее цвет был таким же, как у гобеленов Ренессанса, — он полыхнул и застыл, сделав дверь невидимой. Следователь наклонился над поручнями лестницы.

— Первый этаж нашпигован датчиками, но насколько известно, «Цемент Мартино» на этом этаже не устанавливал никакой системы безопасности. Ну и отлично, этот этаж нас и интересует.

На двери в читальный зал была изображена Голгофа. Сцена привлекла внимание колдуньи: небольшая толпа следовала за осужденным, понося его. Художник даже вылепил слезы, стекавшие по щекам мученика.

— Проблема? — спросил молодой человек. — Вам нужно специальное заклинание для открывания дверей?

— Что? — очнулась Роберта, отрываясь от лепнины. — Нет. Я любовалась произведением. Красотища. XIV век. Флоренция.

Она нажала на ручку, и дверь распахнулась.

— Глядите! — восхищенно воскликнула она.

Читальный зал тянулся в глубь здания. Уходящий день посылал золотистый свет через окна, выходящие на площадь Сан-Марко. Шум толпы, собравшейся на площади, был приглушен двойными витражами библиотеки.

В зале по всей длине стояли ряды двухэтажных полок. Винтовая лестница из кованого железа вела к галерее, обегавшей второй уровень. Внизу теснились шкафы, бюсты и витрины с самыми ценными образцами. Столы с ножками в виде резных львиных лап стояли без видимого порядка. На них были расстелены гигантские географические карты. Четыре стола.

— Пойду посмотрю, что в витринах, — решил Мартино и бросился вперед.

Роберта остановила его, схватив за ворот и резко дернув назад, пока он не успел ступить на пол. Он обернулся к ней, возмущенно потирая горло.

— Гх-х… Что не так? — разъярился он. — Хр-р… Что на вас накатило?

Роберта указала ему на точку на паркете, на которую он должен был наступить, а потом на вторую справа в двух метрах от первой. В центре паркетных звезд лежали крохотные разложившиеся трупики грызунов. Их кости были раздроблены на тысячи осколков. Рисунок, выложенный паркетинами, бесконечно повторялся по всему полу от входа до видимой границы.

— Звезды Давида, — объяснила колдунья. — Я попала в одну из них в Версале. Изобретение графа, которое я вам советую не изучать.

— Ну и ну. Какой эффект?

— Вы попадаете в плен, и ваши кости тут же становятся хрустальными. И малейший удар становится роковым.

— И как же мы поступим?

Роберта всмотрелась в паркет. Никакой возможности обогнуть ловушку. Лестница, ведущая на галерею, была слишком далека от двери. Не представлялось никакой возможности продолжить путь без того, чтобы не попасть той или иной частью тела в одну из фигур на паркете.

В другом конце библиотеки мелькнула серая тень, издававшая писк.

— Что это? — спросил Мартино.

Новый писк заставил колдунью обернуться. Она увидела мышь, которая пересекла площадку, скользнула меж ее ног и побежала по паркету навстречу своему компаньону на противоположной стороне зала. Крохотный грызун прекрасно знал путь. Он перепрыгнул по прямой через две звезды, повернул налево, потом направо, потом опять припустил по прямой. Внезапно прозревшая Роберта бросилась вслед за зверьком, приказав Мартино:

— Вперед!

Мышь останавливалась у края каждой фигуры, принюхивалась к воздуху и пускалась в путь в верном направлении. Дорога была сложной, полной поворотов на безопасные звезды Давида, которые граф нарисовал на паркете.

Они выбрались в центр читального зала. Роберта уже перестала считать трупики грызунов, которые их окружали. Она внимательно следила за бегом мыши, которая, как ракета, рванула по прямой. Оба зверька, с писком исчезли за плинтусом.

— Моргенстерн! — позвал Мартино.

Голос его был слишком слабым, чтобы раздаваться у нее за спиной. Молодой человек прошел всего лишь половину пути и застрял между шкафом и вторым столом с картами. Он стоял на одной ноге, сохраняя равновесие и не решаясь сделать следующий шаг.

— Клянусь Ураном, Мартино, что вы там делаете?

— Я потерял путеводную нить, — прошептал он. — Куда мне идти теперь?

Помещение не было широким. Но ни один трупик зверька не мог указать ему правильное направление. Любая из восьми звезд Давида вокруг него могла быть ловушкой. И Роберта не помнила, как она двигалась по этой части лабиринта.

— Что мне делать? — с тоской вопрошал Мартино.

— Не двигаться.

Решать только по одной проблеме. Пока он оставался на месте, ему ничто не грозило.

Колдунья направилась к витрине, стоящей у края ловушки. В ней лежали некоторые произведения, названия которых нельзя было прочесть. Корешки обложек были украшены химерами или сложными геометрическими фигурами.

Роберта приподняла крышку витрины и наугад взяла какую-то книгу.

«Liber de metallis transformandis et de natura eorundem», узнала она книгу по печати. Быстро пролистала ее. Роджер Бэкон и его удивительные прозрения… Положила на место и взяла другую: «Химический трактат» Джованни Чинелли с иллюстрациями автора. Он был сброшюрован с «Книгой трансмутации металлов» Герметиса и его «Этюдом истинной науки».

— Моргенстерн, — простонал Мартино.

Бедняга по-прежнему оставался пленником звезды. Роберта вздохнула и поспешно перебрала книги. Отложила в сторону полное собрание сочинений Кристофа Парижского, книгу мэтра Альберта, трактат Архелаи…

Между двух томов «Liber de chemica» Гратиани виднелась папка из черной кожи. Выцветшая этикетка указывала MS. Italian IV. 66 5548. Номер, указанный Роземондом. Роберта схватила папку и открыла ее.

Четыре пергамента, разделенных прокладками из рисовой китайской бумаги. Четыре почерка. Четыре языка. Четыре даты. Четыре подписи. Они были парафированы одной и той же пометкой — пометкой, которую колдунья хорошо знала, поскольку изучала ее в Колледже колдуний.

— Моргенстерн! — позвал Мартино.

Роберта зажала папку под локтем, закрыла витрину и вернулась на поле лабиринта.

— Сколько еще можете терпеть? — спросила она неуверенным голосом.

— Что? Вы не можете вытащить меня отсюда? Бога ради, Моргенстерн, сделайте что-нибудь.

Роберта глянула на трупики мышей, попавших в ловушку, чьи кости разбились, как разбились кости ее астрального близнеца, когда Палладио ткнул ее тростью в галерее зеркал. Мартино не сможет и шагу сделать, чтобы не разбиться на осколки. Если бы она захватила Густавсона. Тот смог бы спросить дорогу у мышей. Но она предпочла дать ему отдохнуть. Идиотка, да и только!

— А если наудачу? — предложил отчаявшийся следователь. — Интуитивно.

— Не советую.

А что ему посоветовать? Ждать судороги? Моргенстерн чувствовала себя бессильной. И принялась проклинать Палладио, проклинать себя, что вовлекла напарника в эту безумную авантюру.

— Та, что слева… Я ощущаю это! — убеждал себя Мартино.

Он сделал глубокий вдох, зажмурился и перепрыгнул на левую фигуру. Моргенстерн едва не закричала, но сумела сдержать себя. Чудо произошло. Он, похоже, не угодил в ловушку.

Мартино двинулся прямо вперед по двум звездам, потом повернул направо, не открывая глаз. Он поколебался, едва не продолжил путь вправо, потом решительно ступил влево. Прямо через две клеточки, налево. Прямо и снова налево. Когда он открыл глаза, то западня осталась позади. Все это время колдунья не двигалась с места. И смотрела на него, обратившись в статую.

— Как… как вы это сделали? — спросила она.

Он пожал плечами. Руки его дрожали.

— Быть может, я в предыдущей жизни был грызуном? — предположил он. — Наверное, по этой причине я и не люблю ежей. Слишком много дурных воспоминаний.

Роберта похлопала ладонью по папке.

— Ладно. Я нашла то, за чем мы пришли. Не стоит задерживаться в этом проклятом месте…

И сообразила, что ляпнула глупость.

— Что? — переспросил ее напарник.

Моргенстерн подошла к стене, замыкавшей зал.

Двери не было видно. До окон не добраться. Мартино тоже понял.

— Только не говорите, что мы в тупике.

— А вот и наши два неутомимых сыщика! — воскликнул голос с другого конца зала. — Быть может, мы можем что-нибудь сделать для них?

На пороге читального зала стоял Симмонс в одеянии могильщика. Он держал руки за спиной и зловеще усмехался. Роберта сунула папку за пояс.

— Симмонс! — с облегчением крикнул Мартино. — Мы в затруднении! Сходите за помощью!

— Вам нужна помощь? — удивился слуга Палладио. — А почему вам нужна помощь?

Он поставил ногу на первую звезду Давида.

— Осторожно! — крикнул молодой человек. Симмонс остановился перед фигурой впереди, повернул налево, потом направо. Он шел, не глядя под ноги. Добравшись до первого стола, он извлек из-за спины карабин с оптическим прицелом. Судя по размеру ствола, калибр его зарядов был способен уложить мастодонта на приличном расстоянии.

— Теперь сообразили? — проскрипела Роберта, обращаясь к Мартино. — Ваш дружок не собирается нам помогать.

Симмонс стоял в центре зала. Он вскинул карабин и прицелился в какую-то точку между двух следователей, бросившихся на пол в момент, когда оглушительный выстрел сотряс пол. На них посыпались обломки деревянной панели. Симмонс вновь двинулся вперед, держа оружие на согнутой руке, словно участвовал в сафари.

— Нам надо выбраться из этого дерьма, — решила Моргенстерн.

— Согласен. Но не знаю, как это сделать, если только не обратиться в грызунов.

Мартино подумал, что Роберта восприняла его слова буквально, ибо встала на четвереньки. Он сделал то же. Казалось, она ищет норку, через которую скрылись мыши.

— Мышиная норка, ее можно увеличить.

— Эй! Вы еще там? — позвал Симмонс, потерявший их из виду.

Судя по голосу, он подошел совсем близко. Моргенстерн, стоявшая у норки, бормотала непонятные слова и скребла ногтем по полу.

— Что вы делаете? — с беспокойством спросил Мартино.

Она вдруг вскочила на ноги и крикнула Симмонсу:

— Давайте, старина. Охота на колдуний открыта.

Симмонс не заставил долго ждать. Мартино, который приподнял голову, чтобы посмотреть на результат самоубийственного поступка Моргенстерн, бросился на пол, услышав грохот двойного выстрела. Роберта не шелохнулась.

Молодой человек различил свист пули у себя над головой. Фрагмент плинтуса, перед которым колдовала Роберта, взорвался метрах в трех от мишени и слишком низко, чтобы Симмонс мог попасть в эту скрытую барьером точку. В стене образовалось отверстие диаметром в полметра. Колдунья встала на колени позади Мартино.

— Все дело в особенностях материи, — объяснила она. — Дерево притягивает металл, если отдать ему приказ.

— Дерево притягивает металл?

— А мы притягиваем Симмонса. Лезьте в дыру, а себя представьте большим быстрым грызуном, за которым гонится огромная и более быстрая кошка.

Мартино пролез в дыру и оказался в комнате без окон. На стенах висели две большие картины. Здесь была дверь, к которой он бросился в сопровождении Роберты. Но та была закрыта на ключ. Мартино отчаянно пытался высадить ее плечом.

— Мы выбрались из одной ловушки, чтобы попасть в другую, — подвела итог колдунья.

Дверь, запертая заклинанием, не уступала. Роберта отказалась от бесполезных попыток и подошла к одной из картин, пытаясь в полумраке рассмотреть композицию.

— Вы думаете, что пришло время знакомиться с культурным наследием? — взорвался Мартино.

Она не ответила. Если эта картина не была подделкой или копией, они могли спастись.

— Попросите господина Симмонса расширить мышиную нору, чтобы было чуть светлее, — предложила она.

Она выглядела совершенно серьезной. Мартино подчинился и подошел к отверстию, использовав ногу как приманку.

— Эй! Симмонс! Здесь можно заснуть! Чего вы ждете? Присоединяйтесь к нам!

И едва успел отдернуть ногу, когда от стены отлетел огромный кусок дерева. Проход теперь доходил до пояса следователю. Было слышно, как Симмонс перезаряжает карабин.

— Иду, — напевал Симмонс, — иду.

— Мы спасены, — объявила колдунья.

Она потянула Мартино за рукав и заставила смотреть на картину, которая теперь была достаточно хорошо освещена.

— Что вы о ней думаете? — спросила она.

— Как что думаю?

— Вам нравится картина? Нравится?

Мартино попытался прочесть то, что было написано на табличке. «Сон святой Урсулы» Витторе Карпаччо. На картине была изображена женщина, спящая в гигантской постели, к которой на цыпочках подходил ангел.

— Карпаччо… Неплохо.

— Вам нравится или не нравится?

— Нравится, — признался Мартино.

— Тогда уставьтесь в одну точку картины и расслабьтесь.

— Расслабиться, ну и шуточки у вас.

Симмонс перезарядил оружие. И мог присесть на корточки и целиться в них. Колдунья схватила молодого человека за затылок и нажала определенную точку. Клеман ощутил, что тело его обмякло, в голове помутилось, а в глазах заплясали бабочки.

— Вот мы и расслабились.

Она взяла его руку в свою и повела к стене, словно та не существовала. Мартино сжался, ощущая, как сужается его периферийное зрение. Нарисованные формы выстроились в своеобразную прихожую. В соседней комнате через приоткрытую дверь виднелся угол кровати.

— Где мы? — спросил молодой человек. Голос его звучал приглушенно.

— В «Святой Урсуле». Не стоит задерживаться. Следуйте за мной и постарайтесь на этот раз не заблудиться.

Они проскользнули в спальню. Мартино узнал сцену, хотя видел ее под другим углом. Женщина во сне что-то бормотала и постанывала. Ангел приближался к кровати со скоростью несущейся галопом улитки.

— Мы в картине! — вдруг сообразил он.

Он ощутил, что кто-то яростно дергает его за низ брюк. Его пытался удержать рыжий песик, упирающийся когтями в пол.

— Моргенстерн, — позвал Мартино жалобным голосом.

— Что еще? — обозлилась колдунья.

Но не улыбнулась, увидев, что происходит.

— Главное, не двигайтесь, Мартино, пока я не вспомню заклинание, которое обратит в камень это чудовище.

Он попытался подтянуть ногу к себе. Пес не отпускал. Урсула с ворчанием повернулась на бок. Моргенстерн, стоя на коленях, нежно разговаривала с собачкой.

— Милый песик. Отпусти господина и получишь к-кусочек сахара.

Собака разжала зубы и, опустив морду, подошла к колдунье, подметая хвостом пол. Моргенстерн дала песику кусок сахара, который достала из кармана. Следователь облегченно вздохнул.

— Что теперь?

— Выбираемся из этой картины в другую из цикла святой Урсулы, переходим в цикл святого Георгия и возвращаемся в реальный мир.

— Не знай я вас, Моргенстерн, я решил бы, что вы сошли с ума.

— Называйте меня Робертой, мой милый Мартино. И перестаньте ныть. Многие хотели бы увидеть эту картину так, как мы ее видим сейчас.

Молодой человек огляделся. Но зрелище нарисованной спальни его не тронуло.

— А Симмонс? Что сделаем с ним?

— Он является частью иной реальности. Мы как бы оставили его на обочине дороги…

— А если он решит вдруг пальнуть в упор в картину?

— Министерство внесет нас в списки пропавших без вести.

Собачка вдруг повернулась в сторону прихожей и с яростным лаем бросилась туда. Урсула села в кровати в момент, когда в спальню ворвался Симмонс. Он вскинул карабин, целясь в колдунью. Единственной мыслью, пришедшей в голову Роберте, оказалась мысль, что Симмонсу тоже нравится Карпаччо. Очко в его пользу.

Пес подпрыгнул и вцепился ему в пояс. Симмонс ударил его прикладом, а потом отбросил ногой в угол спальни, прицелился и выстрелил. Собачка превратилась в кровавую лужу, а по нарисованной спальне прокатился раскат грома.

Урсула потеряла сознание. Ангел ничего не заметил. Симмонс снова целился в двух беглецов.

— Бежим! — крикнула колдунья.

Они бросились в боковую дверь и оказались на берегу Большого канала. Вечерело. На набережной толпились люди. Великолепный понтонный мост позволял перебраться через рукав лагуны.

«Что мы делаем в „Чуде креста“? — спросила себя Моргенстерн. — Эта картина никогда не входила в цикл святой Урсулы…»

— Мы все еще в Венеции? — спросил Мартино.

— В Венеции. Не стоит ждать, пока Симмонс нас догонит.

Они пробились через толпу нотаблей, которые смотрели на них, не понимая, что Моргенстерн и Мартино делают среди них. Через пару минут они уже пересекли древний мост Риальто и углубились в лабиринт узких улочек полуреальной-полувымышленной Венеции.

— Этот цикл святого Георгия… Как вы рассчитываете в него попасть?

— Вернувшись в цикл святой Урсулы и добравшись до некоей сцены, — объяснила Роберта.

Симмонс не подавал признаков жизни. Но они все же часто озирались в поисках преследователя.

— Какая сцена?

— Брак. Дело происходит на берегу моря. Стилистические элементы объединяют эту картину с битвой святого Георгия и дракона. Построение ландшафта. Наклонная мачта корабля, которая воссоздается в копье святого.

— Вы изучали историю искусств или колдовства?

— И то, и другое. Подождите.

Она что-то услышала. Они находились в дворике, который художник не успел дорисовать. В пустоте висел колодец. Роберта прислушалась, но шум, который раздался несколько мгновений назад, стих. Молодой человек показал на папку за ее поясом.

— Договоры?

— Мы успеем их изучить, когда выберемся отсюда. Снова началось.

— Что?

Земля в дворике задрожала, целые пласты краски начали осыпаться вокруг них. Ряд труб растрескался и унесся в желтое небо в виде вихря пыли. Две огромных плиты приподнялись, как створки ворот в мостовой, отбросив неоконченный колодец в сторону. Лошадь, нарисованная одним росчерком пера, выбралась по наклонной плоскости на поверхность и остановилась перед ними. На ней восседал Симмонс.

— Как вам нравится этот маленький эскиз? — воскликнул он. — Я отыскал его под первым слоем краски.

Набросок лошади источал скрытую угрозу. Будучи неоконченным, он стал прекрасным продолжением того, кто восседал на коне. Стоило Симмонсу подумать «Вперед!», как он двинулся бы вперед. Прикажи он «Растопчи!», жеребец бросился бы на беглецов, чтобы растоптать. Молодой человек и колдунья отступили в противоположный угол дворика.

— Вы знаете, как функционирует эта вселенная? Неужели придуманные вещи становятся реальными? — спросил Мартино у Моргенстерн.

— Несомненно, — ответила она, не сводя глаз с Симмонса.

Мартино наморщил лоб, пытаясь сосредоточиться. Симмонс зарядил карабин и направил его на Моргенстерн, считая ее более опасной.

— «Морские линии Палладио» надеются, что вы совершили приятное путешествие, — произнес он, забыв улыбнуться.

— Садитесь! — приказал молодой человек, вдруг дернув колдунью за рукав.

Он сидел на неизвестно откуда возникшем мотоцикле. Моргенстерн не стала искать разгадку и прыгнула в седло позади Мартино. Мотоцикл с ревом рванул с места. Симмонс выстрелил. Пуля вонзилась в мостовую в месте, где только что стояла двухколесная машина. Пока он вновь целился, беглецы неслись по извилистым улочкам древней Венеции. Грохот двигателя постепенно стихал и вскоре исчез.

Симмонс опустил оружие, погладил по несуществующей холке коня. Этот Клеман Мартино оказался хитрецом. И обладал воображением. Но и Симмонс не был лишен воображения…

— Быть может, притормозите? — крикнула Роберта через плечо следователя.

Вот уже пять минут молодой человек гнал на полной скорости, едва справляясь с поворотами, мостиками, крытыми переходами и улочками, созданными Карпаччо, который с точностью воссоздавал оригинал. Мартино взлетел на мостик, в последний раз нажав на газ. Они взлетели и приземлились в нескольких метрах среди снопа искр.

Мотоцикл остановился в центре гигантской площади, окруженной зданиями, похожими на античные усыпальницы. Издали за ними наблюдали нарисованные люди. «Если я решусь слезть с этой дьявольской машины, — подумала Моргенстерн, — они с воплями разбегутся». Она слезла с мотоцикла, немного одурев от скорости. Люди действительно с воплями бросились прочь.

Мартино улыбался во весь рот. Он выглядел восхищенным, хватившим «дури», обалдевшим. Колдунья хотела ему посоветовать порезвиться на площади, не жалея шин. И он бы выполнил ее просьбу, хохоча, словно сумасшедший.

— Потрясающе, — проворчала она.

Она ощущала, что на нее вот-вот обрушится мигрень. Да здравствует общественный транспорт!

— Где вас обучали такой езде? — крикнула она. — Вы хотите убить нас или что? Дурачок, вам надоела эта жизнь?

Мартино ожидал комплиментов за свой талант водителя, который он только что продемонстрировал.

— Но… я… мы оторвались от Симмонса! — защищался он.

— Ну да. Видите вон то круглое здание?

Она указывала на главную усыпальницу, фасад которой нарисовал мастер перспективы. Молодой человек утвердительно кивнул.

— Врежьтесь на своей жуткой машине в него. И испытаете способность поглощения силы удара в венецианской живописи. Давайте. А я буду наблюдать.

Мартино пожал плечами и остановил двигатель, вращавшийся на малых оборотах.

— Глупо, — прохрипел он.

Трое нотаблей, не столь трусливых, как остальные, решительно направлялись в их сторону. Три одеяния — желтое, красное и синее, которые резко выделялись на незапятнанной брусчатке площади.

— Где мы? — осведомился Мартино.

— Вернулись в цикл святой Урсулы. Тот самый «Брак».

Цветная делегация уже прошла половину пути. Люди что-то кричали. Вероятно, на старом итальянском.

— Думаете, это свидетели? — спросил молодой человек.

Намерения дипломатов были яснее от мгновения к мгновению. Теперь было видно, чем они потрясали над головами: кинжалами и стилетами.

— Предлагаю вам пропустить главу «Изучение оружия в венецианской живописи», — предложила Роберта, вновь садясь позади Мартино. — Везите нас в следующую сцену.

Молодой человек повернул ключ зажигания и всем своим весом рухнул на седло. Двигатель заурчал, но не завелся. Он несколько раз повторил свои попытки, крутя рукоятки газа, но напрасно. Троица уже была метрах в пятидесяти. Да и весь свадебный кортеж осмелел и последовал примеру самых решительных. Вокруг них неумолимо сжималось угрожающее кольцо.

— Хотите, чтобы я слезла и подтолкнула? — предложила Моргенстерн.

— Ха! — ответил следователь. Машина завелась, но тут же заглохла.

— Проклятие Божье! — выругался он, наклонившись к двигателю. — Где эта… подача бензина?

Еще двадцать метров, и толпа сомкнётся. Истребление грохочущего демона — прекрасный подвиг во славу святой. Колдунья знала заклинание, позволяющее остановить некоторое количество сумасшедших. Но справиться с бунтующей толпой ей было не под силу. Их разорвут в клочья.

Небо вдруг заволокло, и тут же в воздухе разлилось невероятное зловоние. Карпаччики остановились.

Над ними летела собака с хвостом змеи и крыльями летучей мыши, Настоящая хищная птица. Она направила раздвоенный язык в сторону толпы и разверзла пасть. Из нее вылетел десятиметровый язык пламени.