Странно даже - нечто нон-конформистское, проблемное и тем не менее сюжетное складывается из осколков сюжетов значительно более наивных и простых. И получается произведение, которое можно перечитывать раз за разом, каждый раз открывая для себя что-то новое. Только чрезмерная гнетущая серьезность автора слегка портит впечатление от романа. С чувством юмора у Андрея Геннадьевича давно, мягко выражаясь, не все в порядке - а, выражаясь грубо, оно, чувство это, отсутствует у уважаемого классика-современника начисто. Но роман все равно конфетка, что бы там о нем не говорили недоброжелатели.
      Позвольте мне привести еще одну цитату: "...Грустно за автора, который не нашел в себе сил преодолеть инфантилизм и увидеть мир таким, каков он есть,- во всем многообразии красок, света и тени. Я не случайно употребил здесь слово "инфантилизм": наиболее мрачные мысли о мире, как известно, возникают в подростковом возрасте. Именно здесь рушатся идеалы, сталкиваясь с жестокой действительностью. Однако переход к зрелости, если он происходит, знаменуется восстановлением идеалов, правда, не в их романтическо-книжном виде, а в реальном диалектическом противоборстве с силами зла". (А.Житинский, "Путешествие рок-дилетанта"). Увы, у многих из тех, чьи произведения заняли почетные места в списке номинантов за 1994 год переход этот до сих пор так и не состоялся, судя по всему. Прекрасный тому пример роман Андрея Столярова "Я - Мышиный король". Очень уж мрачный он и беспросветный (не Столяров, естественно, а роман). Настолько, что возникает вопрос - да неужели Вы это серьезно, Андрей Михайлович? Такое ощущение, что автор, виртуозно владеющий технической стороной процесса, в очередной раз загорелся идеей кому-то чего-то доказать - то ли друзьям-писателям, то ли господам читателям, то ли Большой Литературе (которой, как утверждает Дмитрий Богуш, в природе не существует) - что он, А.М., вполне в состоянии написать роман-фэнтези, не только отвечающий классическим канонам, но при этом еще и высокохудожественный. И, надо сказать, кое-что ему удалось например, следование законам жанра. Однако... "В них жизни нет, все куклы восковые..." А.М. с его обескровленными персонажами и нудноватым сюжетом более всего напоминает Реаниматора из одноименного рассказа Лавкрафта, с упорством и изобретательностью, достойными лучшего применения, вдыхающего жизнь в искалеченные, мертвые тела, ни на что, кроме преступлений не способные. Это, конечно, по-своему очень, бла-ародно, но... Всем, наверное, памятно, чем закончил тот Реаниматор.
      Увы, даже так получается не у всех, ибо чего-чего, а знания литературного инструментария у Столярова не отнять. А вот, скажем, у Н.Дашкова в романе "Отступник" и с этим туговато. Маловразумительное житиё-бытиё главного героя романа с "говорящим" прозвищем "Холодный Затылок" что-то не сильно интригует. Подобно поведению героев не лучших произведений западной "героической фэнтези", из которых автор, кстати сказать, позаимствовал и большую часть реалий описываемого мира, деятельность Сенора Холодный Затылок носит чисто рефлекторный характер. То есть как у всяких гидр, актиний и прочих кишечнополостных: стимул-реакция, стимул - реакция, стимул - ... Тоскливое это однообразие поведенческих реакций и полное отсутствие у героя второй сигнальной системы быстро утомляют - слишком быстро.
      В чем-то сродни "Отступнику", хотя и на другом качественном уровне и роман Александра Громова "Наработка на отказ". Если Дашков написал совершенно кондовый роман-фэнтези, не слишком заботясь о качестве текста, то Громов умудрился создать в свою очередь самую что ни на есть банальную социальную НФ в стиле "МГ" конца семидесятых, только чуть более грамотную и чуть более мрачную. Основательно "ломает кайф" тот факт, что для любого, кто прочитал более десятка фантастических произведений развязка романа очевидна с первой же страницы. Естественно, если не брать в расчет совершенно ненужную, на мой взгляд, линию с наблюдателем сверхцивилизации щитоносцев. В которую ухитрилась каким-то чудом эволюционировать эмигрировавшая с Земли старая добрая евгеническая секта. Впрочем, сверхцивилизация эта получилась тоже вполне фашистского толка: на простых смертных с их радостями и страданиями эти гиганты духа, ясное дело, смотрят как на расползшихся муравьев; собственных детей, не соответствующих госстандартам, запросто подвергают изгнанию (внедряя в среду этих самых "муравьев"); к собственным достижениям относятся с преувеличенным пиететом - словом, веселая такая история. Аж выть от нее хочется.
      Так что если уж писать классическую НФ, то уж лучше делать это как Евгений Филенко в "Галактическом Консуле" или, паче чаяния, Сергей Казменко в "Повелителе марионеток". И хотя Филенко, с его запутавшимся в женщинах героем так и не удалось, на мой взгляд, придумать достаточно вразумительную философско-космогоническую теорию, дабы связать воедино столько разноплановых, неровно написанных повестей, а Казменко так и не смог доказать мне, что в обозримом будущем наука достигнет таких высот, что все флюктуации в социуме - пусть даже замкнутом и небольшом - будут предсказываться заранее, а сам этот социум - управляем при помощи одного лишь информационного воздействия, и при этом довольно грубого,- но и ту, и другую вещи я буду, без сомнения, с неослабевающим удовольствием перечитывать еще много-много раз.
      Не смотря на заметно меньшую проблемность, чем у предшествующего романа тетралогии "Евангелие от Тимофея" новый роман Юрия Брайдера и Николая Чадовича, отличается похвальным динамизмом и увлекательностью сюжета. Похвальна уже сама попытка создать, говоря словами Сергея Бережного, эдакое "масштабное полотно", которым должна стать тетралогия "Тропа", первыми двумя романами которой являются "Евангелие..." и "Клинки..." Оба эти романа заслуживают всяческого внимания.
      Ну, а вот грустный роман веселого Кира Булычева, вдосталь потоптавшего грязными сапогами распространенные исторические стереотипы новейшего времени. Вот вам в "Заповеднике для академиков" и Сталин с Ежовым, и Пастернак с Вавиловым, и сталинизм с человеческим лицом, и Гитлер с Гаусгоффером, и секретные физики в обниму с энкэвэдэшниками, и политзаключенные со шпионами и хрен в ступе. Только один вопрос и вызывает роман: ну как, скажите пожалуйста, этим Хранителям Времени удается на глазок определить, какое из русел Реки Хронос основное, а какое - побочное? Судя по этой книге, тупиковые ветви отличаются от остальных тем, что здесь нарушается принцип причинно-следственной связи. Иначе трудно объяснить тот чудесный факт, что женщина, стоявшая у истоков разветвления умудрилась не только выжить в лагере, не только пережить первый в истории ядерный взрыв, не только попасть в фашистскую Германию, но и стать любовницей самого Гитлера и погибнуть вместе с ним при ядерной бомбардировке Варшавы после взятия ее немецкими войсками. Совпадения подобного рода слишком заметны и неправдоподобны, чтобы быть случайностью, а их в этом романе масса. Учитывая то, что большинство совпадений относится ко второй части романа ("Как это могло быть"), нельзя не признать, что с причинно-следственной связью не все в порядке именно в "сухом русле" Реки Хронос, не смотря на всю внешнюю привлекательность сложившегося там порядка вещей.
      Незабвенный профессор Амвросий Амбруазович Выбегалло сказал как-то по поводу созданной им модели человека полностью удовлетворенного: "Счастье данной модели будет неописуемым. Она не будет знать ни голода, ни жажды, ни зубной боли, ни личных неприятностей. Все ее потребности будут мгновенно удовлетворены по мере их возникновения". Эту самую выбегаллову утопию, судя по всему, и надумал воплотить в своем романе "Катализ" Ант Скаландис, проделав примерно то же самое, что значительно раньше сотворил в своем "Одиссее..." Василий Звягинцев, то есть наделив своих героев полным всемогуществом в материальной сфере. Только если Звягинцев наивно восхищается процессом производства и (особенно) потребления, то Скаландис поступил умнее и изобретательнее,- во-первых, посвятив весь роман анализу последствий открытия героев, а, во-вторых, наделив их и еще кое-какими суперменскими качествами - например, бессмертием. Впрочем, наступившее изобилие почему-то не приводит к мгновенному превращению человечества в сообщество исполинов духа и корифеев. Даже напротив, проблемы, по поводу которых рефлексируют в романе рядовые представители рода людского в основном относятся не к духовной сфере. В общем, по поводу каждого слова в этом романе мне хочется спорить - а это, согласитесь, уже немало.
      "Бикфордов мир" Андрея Куркова, как и "Солдаты Вавилона" - роман весьма сложный и весьма философский, несмотря на гораздо более демократическую форму. Это умная и по-своему довольно красивая книга с яркими, сочными, хотя и лишенными развития образами и простым до схематизма сюжетом. Персонажи романа настолько погружены в свои собственные переживания, что задевают друг друга только случайно, по касательной. Похоже, что именно такое ощущение и было запланировано автором - в любом случае, получилось это у него здорово. Статичность, замороженность открывающихся картин, отсутствие развития сюжетных линий сами по себе уже завораживают взгляд. По-моему, подобная статичность присуща скорее произведению изобразительного искусства, ибо она более всего предрасполагает к размышлениям. Ну да и роману Куркова, хоть его и не повесишь на стенку рядом с "Медведями на отдыхе" она очень к лицу.
      Если "Бикфордов мир" со значительной долей уверенности можно отнести к вещам постмодернистским и не совсем приходящимся по ведомству фантастики, то произведения Владислава Крапивина "Сказки о рыбаках и рыбках" и особенно "Помоги мне в пути..." относятся к тому обширному слою литературы, который на протяжении многих лет служил питательной средой для подобных вещей. По-моему, в двух этих произведениях своеобразный "крапивинский стиль" проявился настолько ярко, как никогда раньше. Во всяком случае, прежде в произведениях В.П.К. "окровавленные младенцы" не появлялись в таких количествах и уж во всяком случае не описывались с такой тщательностью и никогда еще все богатство и разнообразие детского и взрослого мира не было до такой степени сведено к нескольким повторяющимся из эпизода в эпизод стереотипным реакциям. И у взрослых, и у детей помыслы только друг о друге и больше ни о чем, как будто они без этого жить не могут. Сплошь какие-то ненормальные и с той, и с другой стороны. Ну очень трогательная картина...
      Роман Алексея Слаповского "Я - не я" с первых же страниц чем-то сильно напомнил мне произведения Александра Житинского. Лиричностью своей, что ли, спокойной усмешкой?.. Не знаю. Сюжет романа удивительно прост - некий обычный и ничем не примечательный человек вдруг приобретает удивительную способность меняться телами с другими людьми. С этого-то и начинаются его мытарства... Главное внимание автор, как и следовало ожидать, обратил на психологию своих героев, на психологию их окружения - окружения тех, чьи места на время занимает его главный герой. Впрочем, никакой вразумительной морали из всего этого, слава богу, не следует - этим Слаповский тоже напоминает Житинского. И не смотря на то, что полет авторской фантазии не ограничен рамками общепринятых представлений о жизни престарелого генсека или рок-музыканта недавнего прошлого, легкая необязательность выводов автора не дает создастся атмосфере нон-конформизма. Просто хорошо написанная книга размышлений о жизни, размышлений, хотя и не слишком глубоких, но и не претендующих на априорную правоту.
      Роман Михаила Успенского "Там, где нас нет" - это не просто лучшее, что я читал у Михаила Успенского, не только лучший роман номинационного списка, но и вообще одно из лучших произведений фэнтези, какое я когда-либо читал - за исключением, может быть, Толкина и некоторых вещей "заживо похороненного" Желязны, которого так любит Успенский. Дело в том, что в этом романе юмор Успенского впервые играет подчиненную, служебную роль. Предыдущие его повести и рассказы гораздо больше походят на политическую сатиру, нежели на самодостаточные художественные произведения, но это совершенно непохоже на все, что он делал раньше. Написать такое блестящее, такое ироничное и в то же время глубоко проблемное произведение удалось Успенскому не сразу - я имею в виду начало романа, где довольно занудливо описывается процесс эволюции грязи в князи. Однако как только автор переключается на описание злоключений конкретного и вполне положительного, не смотря на все свои недостатки, героя, скука испаряется и начинается сплошной кайф. Увы, в один далеко не прекрасный момент Успенский круто обламывает читателя и тот внезапно, ни с того ни сего, видит красивую надпись внизу страницы: "Конец первой книги". Представляете: третий час ночи, вы только-только разогнались как следует, и тут вдруг такая подлянка! Если бы не это ничем неспровоцированное прерывание романа на середине эпизода, Успенский, несомненно, был бы достоин всех самых престижных литературных премий нашего - и не только нашего - жанра. Впрочем, вероятно в этом году он и так получит по крайней мере "Бронзовую Улитку" и "Интерпресскон", хотя лично я предпочел бы подождать и посмотреть, чем таким закончится его роман. Хотелось бы надеяться, что этого окончания мы дождемся до конца тысячелетия.
      А пока я призываю голосовать за роман Генри Лайона Олди "Сумерки мира", вещи в высшей степени небанальной и заслуживающей всестороннего внимания почтенного фэнства. Не смотря на обманчивое первое впечатление, скрывшиеся под а ля дальнезарубежным псевдонимом Дмитрий Громов и Олег Ладыженский далеко не так просты, как кажется. Возможно, этот роман не столь красив и закончен, как "Бикфордов мир", и его философичность не столь очевидна, как в "Солдатах Вавилона", - но для того, чтобы заметить, насколько он непрост, мало однократного прочтения. Стремление к нон-конформизму у авторов "Сумерек мира" не столь очевидно, но это вовсе не значит, что такого стремления у них нет - просто они ловчее других сумели замаскировать экспериментальность своей прозы, благодаря чему их произведения оказались одновременно демократичны по форме и вполне элитарны по содержанию. По крайней мере, "Сумерки мира" именно таковы. В этом романе, пожалуй, сильнее, чем во всех остальных романе списка - за исключением ополовиненного шедевра Успенского - чувствуется элемент литературной игры, скрытой авторской иронии - в том числе и самоиронии,- а как же без этого? Авторы прекрасно понимают, что пишут произведение, которое вполне может быть и наверняка будет названо "масскультурным", но это их не смущает. Понимание этого чувствуется в каждой строчке - так же как и то, что авторы все же подходят к своей задаче с должной долей иронии и изобретательности. Авторы неплохо чувствуют язык и, будучи прекрасно знакомы с литературной традицией, не задумываясь пользуются этим свои преимуществом. Конечно, "Сумерки мира" не являются всеобщей панацеей от сенсорного голодания (хотя я убежден, что и профессор филологии, и простой ролевик сумеют найти тут что-то для себя), но в качестве первого приближения к идеалу испытание на прочность выдерживают вполне. С чем я Громова с Ладыженским и поздравляю.
      Кстати, интересно знать, почему в номинации на "Интерпресскон" ни в этом, ни в прошлом году так и не появился роман Андрея Дворника "Отруби по локоть"? Ведь роман-то этого заслуживает вполне - может быть, даже больше, чем некоторые другие, в номинацию вошедшие. Даже на тираж в 999 экземпляров здесь не погрешишь - с тех пор, как почетное место среди лауреатов заняло бессмертное творение Р.С.Каца, изданное тиражом на один экземпляр больше, о таких мелочах говорить как-то неудобно. Странная, загадочная история...
      Что же касается повестей, то тут дела обстоят еще интереснее. Во-первых, значительная часть произведений включены в эту номинацию, на мой взгляд, то ли из-за недобора, то ли в качестве компенсации за прежние заслуги. Например, "Поселок кентавров" Анатолия Кима. Нет, спору нет, "Отец-Лес" - штука, наверное, чем-то интересная, коли столько незаинтересованного народа ее хвалит. Но ведь "Поселок кентавров" с этой притчей и рядом не лежал.
      Или премированный "Сон войны" Александра Рубана, "штатская утопия", смысл которой, насколько я сумел разобрать, сводится к тому, что советский - да и не только советский - человек может лишь запойным пьянством преодолеть собственную агрессивность и стремление к насилию. Ей-богу, рядом с его же "Феакийскими кораблями" этот с позволения сказать изыск, несмотря на правильность формы, как-то не смотрится.
      Вот и повесть Александра Громова "Такой же, как вы" построена в точном соответствии с классическим клише социальной фантастики: постановка проблемы, иллюстрация либо исторический экскурс, разрешение загадки, финал. Автор уверяет нас, что ежели заселить целую планету клонами одного человека, то со временем эти клоны от тоски и однообразия возьмут, да и установят на планете тоталитарную диктатуру. Причем делает он это так, что с первых же строчек становится ясно - других альтернатив у бедных клонов нет и не будет, хоть из кожи лезь. Мораль: заселять целую планету клонами одного-двух человек непорядочно. Вот и вся сказочка. Увы, отсутствие альтернатив превращает социальную фантастику в черно-белый геометрический план. Взаимодействия между персонажами получаются исключительно линейными, схематизм прет из каждого эпизода, и в конце-концов оказывается, что благородная антиутопия деградировала до уровня банального нравоучения.
      Пару слов об "Улете в теплую сторону" Александра Чуманова - это эдакая сильно метафоризированная притча. Ну очень сильно. Правда, метафоры по большей части настолько прозрачные, что не совсем понятно, зачем они вовсе понадобились. Раз понадобились, значит - так надо автору. Но больно уж суетно, единовременно это все, слабовато тут по части вечных вопросов. Бегают какие-то психи по городу, за власть борются, генофонд портют... А жаль, именно философские категории и вечные вопросы даются Чуманову лучше всего.
      Значительно приятнее выглядит повесть Юрия Буйды "Калигари". Судя по количеству публикаций Буйды в журналах типа "Октября", "Волги", "Знамени" и тому подобных, автор достаточно талантливый и разносторонний, чтобы позволить себе эксперимент на грани фантастики, детектива и философской притчи. Ведь очередное воскрешение доктора Калигари, Шерлока Холмса да еще и патера Брауна на страницах одной повести иначе, как рискованным экспериментом не назовешь. Тем приятнее сообщить, что эксперимент, несмотря на некоторую излишнюю для повествований подобного рода сухость и отстраненность автора вполне можно признать успешным. Благодаря странному смешению стереотипов, атмосфера в повести создается вполне оригинальная. Атмосфера исподволь наползающего ужаса, медленно сгущающихся теней, холодного дыхания на затылке - короче, хоррорная атмосфера. Смотри "Молодой Шерлок Холмс". При этом идущая от эпизодического патера Брауна как-бы-честертоновская философичность придает глубину и объем вполне банальному сюжету. Единственное, чего автору на мой взгляд недостает - это чуть большей эмоциональности. Слишком уж сильно поморожены его герои, слишком ненатурален их страх, их отвращение даже для детектива. А ведь, казалось бы, какой прекрасный повод для рефлексии! Люди, управляемые по радио при помощи вживленных в мозг радиоприемников, преступники и жертвы одновременно - проблемка для Достоевского, а?
      Еще одно близкое по духу к "хоррору" произведение - повесть Александра Щеголева "Ночь навсегда". То есть, это, конечно, никакой не хоррор, не детектив и уж тем более - не фантастика. Это и хоррор, и фантастика, и детектив - но смешанные в разных пропорциях, измельченные и тщательно пропущенные через фильтр авторского восприятия - то есть, своеобразный пример синтеза жанров. Оговорюсь сразу: эта повесть Александра Щеголева, как и большинство его повестей и рассказов, мне не нравится. То есть я с ней категорически не согласен. Но умные люди мне доказали на пальцах, что если некое литературное произведение вызывает активное неприятие, то следует прежде всего внимательно это произведение изучить - и я вынужден был согласиться. Так вот, внимательно читая эту повесть, нельзя не убедиться в таланте Александра Щеголева. Потому что гадости тоже надо уметь талантливо, а он это умеет. Фантастичны мотивации героев "Ночи...", фантастичны их поступки - но Щеголев и не скрывает этого. У него несколько иная цель: изучить и смоделировать поведение единственного "живого" героя повести, мечущегося и разрывающегося между страхом и любовью отца мальчика-наемного убийцы. Для этого вовсе не обязательно соблюдать правдоподобие отдельных эпизодов, важно не исказить главное - и это Александру Щеголеву блестяще удалось. И не все ли равно, какой ценой?..
      В отличие от почти не фантастической повести Щеголева, "Сказание о Четвертой Луне" покойного Владимира Фирсова это классическая и очень качественная социальная фантастика. Написанная много лет назад, эта книга достойна войти в золотой фонд советской фантастики на ряду с произведениями Стругацких, Булычева, Мирера, Савченко, Ларионовой и других фантастов этого поколения. Размышления Фирсова о путях и природе власти отличаются глубиной и оригинальностью - особенно, если вспомнить в какие годы это писалось. Остается только сожалеть, что это интереснейшее произведение увидело свет с таким чудовищным опозданием.
      Другая повесть, так же впервые увидевшая свет в этом году на страницах "Уральского следопыта", антиутопия Валентина Моисеева "Спасатель" довольно традиционна для нашей фантастики. Все обстоит как обычно: страна окончательно распалась, русское население центральных областей России ведет жестокую и безнадежную войну за выживание против бывших нацменьшинств, в стране перманентное военное положение, жизнь гражданина ни в грош не ставится государством - словом, до слез знакомая картина. Единственный выход вновь пригласить варягов: "Придите и правьте нами!" Интересно другое угол, под которым рассматривает сложившуюся ситуацию автор. Дело в том, что в условиях войны на многих фронтах использование современных судов русскими, за исключением атомоходов, стало практически невозможно, и флоту пришлось вернуться ко временам парусов и снастей. Моисеев описывает один из рейсов лесовозного барка Северного морского пароходства "Волгалес", ставший для него последним. Стоит добавить наверное, что эта повесть написана в 1990 году, когда никакой гражданской войной на истребление еще и не пахло. И написана, надо сказать, здорово.
      В повести Юрия Брайдера и Николая Чадовича "Стрелы Перуна с разделяющимися боеголовками" есть всего помаленьку. Немного фарса, немного высокой трагедии, немного от философской притчи и от шпионского боевика. Такое смешение жанров становится, видимо, все более популярным в кругах отечественных фантастов, в том числе тех, кого уже не устраивает старый добрый фантастический реализм. Впрочем, Брайдера с Чадовичем он, напротив, устраивает вполне. Не даром сюжет их повести восходит к классическому "1984" Оруэлла: любовь делает нас свободными, но за эту свободу в конце-концов приходится платить. Кое-где повесть перекликается с ранними произведениями Солженицина - чего стоит например первая фраза повести: "В то утро Пряжкин проснулся необычайно рано - дозорный на Троицкой башне едва успел восемь раз пробить в рельс". Впрочем, авторы используют возникшие ассоциации совершенно сознательно, создавая вполне соответствующую содержанию повести атмосферу полуказармы-полубардака. Нельзя не упомянуть и своеобычную авторскую иронию, то и дело появляющуюся на страницах повести, подчас совершенно неожиданно. Не будь этой удивительной иронии, повесть, при всех ее достоинствах, читалась бы совершенно иначе. Впрочем, разве это возможно - на полном серьезе обсуждать принятые очередной "Тпруней" решения, хотя бы эта "Тпруня" и была полувоенного образца?..
      Коли уж речь зашла об иронии, то с этим делом в первую очередь надо обращаться к Михаилу Успенскому, представленному в данной номинации сильно порезанным романом "Дорогой товарищ король". Хотя по сравнению с его удивительным романом повесть выглядит куда как скромно, автор виртуозно владеет словом, и, кажется, умеет шутить на любую тему и по любому поводу. Увы, если в романе этот головокружительный юмор играет подчиненную роль, то тут он выходит на первый план, подчиняя себе логику повествования и превращаясь местами в тяжеловесное самодостаточное ёрничество, почти сатиру - политическую или вовсе бессмысленную. Возможно, в этом виноваты редакторы "Меги", где опубликован этот роман, но с увеличением плотности стёба на единицу текста в полном соответствии с законом перехода количества в качество, смеяться мне хотелось все меньше и меньше. Правда, как я уже сказал, сам Михаил Успенский, судя по всему, виноват в этой аберрации восприятия менее всего.
      А вот Александру Борянскому в его повести "Еще раз потерянный Рай" напротив, на мой взгляд, чувства юмора слегка не хватило, хотя его книга и стала одним из ярчайших дебютов последних двух-трех лет наравне с авторами вроде Громова и Ладыженского. Но эта сумрачность, эта убийственная "сурьёзность"!.. Герой, выросший в полном одиночестве в подземном бункере, вылезши впервые на поверхность даже не очень интересуется тем, что же за глобальная катастрофа произошла на планете и как развивались события после нее - вместо этого он самоуглубленно размышляет о смысле жизни. Когда герой подобного произведения вместо того, чтобы решать чисто конкретные вопросы рефлексирует напропалую, это выглядит по меньшей мере несколько надуманно. Другое дело, если бы это происходило в чистых светлых коридорах какого-нибудь НИИЧАВО, в компании друзей-энтузиастов, таких же любителей порассуждать о проблемах бытия, как и главный герой. Но когда подобное происходит на фоне разоренной, обезлюдевшей Земли - это страшно. От этого уже попахивает паранойей - особенно, когда рассуждающий столь сосредоточен на своих проблемах и умопомрачительно серьезен. Право слово, начинаешь даже за него волноваться.
      Повесть Алексея Слаповского "Война балбесов" к фантастике отношения не имеет никакого, даже косвенного, хотя лично у меня совокупный объем публикаций Слаповского вызывает всяческое уважение. Это самая обычная современная проза с единственным незначительным допущением: все события, описывающиеся в повести, так или иначе предшествуют и приближают заранее намеченную местными полководцами войну между заштатным городком и его еще более заштатным пригородом. Честно говоря, мне гораздо больше понравилась не вошедшая в списки номинантов повесть того же автора "Вещий сон", опубликованная некоторое время назад в "Знамени", хотя она относится к фантастике не больше, чем и "Война балбесов". По крайней мере, финал там не такой мрачный - ну что это такое в самом деле: главный герой вдруг, ни с того ни с сего остается на пепелище, с малыми детьми на руках, обманутый, брошенный... Нет уж, если хочешь устроить герою и читателю эмоциональную встряску, то обоснуй все психологически, продумай логику событий, приготовь вразумительное объяснение своим действиям - тогда пожалуйста.
      Повести Сергея Лукьяненко и Юлия Буркина "Сегодня, мама!", к сожалению, едва ли предстоит обрести популярность в широких кругах читающей публики, хотя ее уже и опубликовали два таких разных и непохожих во всем журнала, как днепропетровский "МиФ" и красноярский "День и ночь"<$FУважаемый рецензент ошибся: на момент написания обзора журнал "День и ночь" только анонсировал повесть на следующий номер.- Ред.>: слишком уж она специфична, слишком уж узкому кругу лиц доступны все прелести ее. Ну кто, спрашивается, из "нормальных" читателей поймет, что (а точнее - кто) подразумевается под осетином Кубатаем, кулинаром Витманцом, слугой фараона Гопой? Увы, без этого знания значительная часть очарования повести теряется - например, полностью выпадает великолепный, но совершенно лишний с точки зрения композиции "кулинарный" эпизод. А жаль, повесть действительно замечательная. В отечественной фантастике уже давно не появлялось произведений подобного рода. Она не только мастерски написана, но и оставляет у читателя давно уже, казалось бы, забытое ощущение легкости и беззаботности, ощущение, что, в конечном счете, все будет хорошо. Не смотря на то, что Лукьяненко и Буркин не боятся описывать и вещи достаточно ужасные и отвратительные, вроде сваривания фараона в кипящем масле, делают они все это так легко, словно играючи, что страшно или противно читателю не становится. Что-то похожее присутствовало в ранних вещах Стругацких и в первых повестях Булычева про Алису - что-то ужасно наивное и в то же время согревающее и раскрепощающее читателя. Удивительно даже, что авторам удалось что-то подобное с банальным сюжетом о петле времени, благодаря которой двое ребятишек попали сперва в будущее, а оттуда - в Древний Египет, где им удалось спасти девочку, ставшую впоследствии их матерью. Впрочем, написано все это настолько динамично, что задуматься об этом просто нет времени - вещь читается на вылет.
      Из многочисленных произведений самого плодовитого и талантливого дебютанта года минувшего "Г.Л.Олди" в данную номинацию вошли повести "Страх" и "Войти в образ". Если вас интересует, как на данном этапе исторического развития следует писать фэнтези, то очень рекомендую эти повести - потому что, на мой взгляд, именно так писать и стоит. Удивительно, как сознание человека индустриальной эпохи умудряется пропустить через себя сюжеты классической фэнтези, трансформируя при этом их в нечто вполне оригинальное и соответствующее эпохе.
      Повесть Павла Амнуэля "День последний - день первый" - первая за несколько лет весточка, дошедшая до нас от автора из земли обетованной. Повесть построена в форме философской притчи с библейской начинкой: Мессия вновь является на Землю, чтобы предоставить ничего не подозревающему воплощению всемогущего Господа очередную возможность выбора: существовать ли этому миру дальше или же он этого не заслуживает? Сперва события разворачиваются в постперестроечной Москве, судя по реалиям - года два-три назад. Господь воплощенный в простом смертном, принимает решение что так жить нельзя. Вселенная начинает в спешном порядке сворачиваться, грешники - один за другим исчезать "по грехам своим", впадая напоследок в панику и безумие, герой же, запустивший процесс, жутко мучается от раздвоенности, ибо вместе с недостатками мира исчезают из реальности и все его достоинства, и, значит, ему придется вновь начинать с первозданного хаоса, с отделения Света от Тьмы.