а) в номинации "Крупная форма" - Андрей Лазарчук (Красноярск) за роман "Опоздавшие к лету";
      б) в номинации "Средняя форма" - Александр Рубан (Томск) за повесть "Сон войны";
      в) в номинации "Малая форма" - Виктор Клименко (Новосибирск) за рассказ "Урод".
      Ряд авторов получил поощрительные премии.
      А еще были беседы, беседы, беседы... И не было скандалов.
      Конечно, все вышесказанное не означает, что обстановка вокруг фестиваля была безоблачной - иначе не посетовал бы Женя Носов в информационной передаче местного телевидения на почти полное отсутствие у "Белого пятна" спонсоров,- однако о трудностях можно было догадаться лишь по осунувшимся лицам ребят. В общем, они в очередной раз подтвердили наше советское "Можем, если захотим". И пусть бросит в них камень тот, кто никогда не жил от аванса до получки и не считал последние медяки в кармане.
      Одним словом, недовольными были только горничные на этажах. Впрочем, как известно, для горничной лучший постоялец - тот, кто оплатит номер, а жить будет где-нибудь в другом месте...
      Что же явило миру "Белое пятно"? На мой взгляд, из обстановки, царившей на фестивале, можно сделать следующие выводы:
      - во-первых, позиции турбореализма в настоящее время настолько прочны, что всякое произведение, не относящееся к данному направлению современной русской фантастики, не имеет практических шансов быть удостоенным престижных и претендующих на престижность премий;
      - во-вторых, исходя из диалектики, поскольку турбореализм достиг высшей точки своего развития, близится время взлета какого-то иного направления (какого, покажет будущее), так что алчущим славы самое время дерзать и работать. И помнить, что та же диалектика заставит турбореализм драться с течениями - претендентами на передовые позиции в русской фантастике.
      А на закуску пара замечаний, ставших главными лично для автора этих строк:
      1) тот факт, что "Додола" расположилась следом за романом турбореалиста Андрея Лазарчука, окончательно убедил меня, что направление в фантастике, которое привлекает меня в последние два года (назовем его, к примеру, sin's fiction или фантастикой первородного греха), не только имеет право на существование, но и интересно другим;
      2) этот кон был первым, на котором я не чувствовал себя бездомным бродягой, попавшим в богатый и гостеприимный дом, презренным и накормленным. Однако, если разобраться, и не допущенным в этот дом далее передней.
      И потому спасибо тебе, "Белое пятно". Верю, что ты переживешь родовые муки и займешь собственное место в ряду отечественных конов.
      Борис ЗАВГОРОДНИЙ
      "БЕЛОЕ" - ЗНАЧИТ ХОРОШЕЕ!
      Черт, так и подмывает дать сиим заметкам название - "У вас все пятно белое" - но, увы, увы, так уже удачно пошутила местная молодежная газета. Впрочем, ничего особенно "белого", то есть неизвестного, на этой встрече и не было. Хотя, как сказать, как сказать: в Новосибирск большинство из нас приехали впервые - город интересный, хоть и не без странностей. Река там течет, говорят метро есть, но в массе своей мы все больше пешком ходили - все действо происходило в десяти-пятнадцати минутах от гостиницы.
      Но начнем, как говорили первые фэны, ab ovo: Об этом коне, или, как его обозвали устроители, фестивале фантастики, я узнал случайно. Зашел как-то к Феликсу Дымову, а там и узнал. Тут же набрал номер, договорился с Миркесом, что приеду - набрал кучу рекламок для раздачи и стал ждать. Фестиваль обещал быть интересным. Во-первых, в отличие от других конвенций, здесь проводился конкурс рукописей - кои сразу же прочтут, обсудят, наградят и даже издадут (дал бы Бог). А во-вторых, в наше-то время - и устраивать новую конвенцию? Без обиняков реку - смело! Впрочем, забегая вперед скажу прямо: устроители "Белого Пятна", среди коих в рекламе значились Женя Носов и Миша Миркес, с этой задачей справились - и неплохо. Другое дело - это была одна из самых дорогих конвенций, что я помню. Туда-сюда, считай-прикидывай, а каждый из участников по лимону на это действо затратил! Однако! - как сказал бы мой знакомый чукча!
      Итак - отъезд. Я в своем репертуаре - прихожу, сажусь в поезд в полной уверенности, что проснусь уже не в Питере, а в Москве. А там у Каширина билет на самолет и... Но выясняется: мой поезд ушел сутки назад. Ничего не понимаю - как так: вот билет, вот я. Разволновался страшно! Денег нет ни копейки, платить за новый билет нечем, в Москве пропадает билет на самолет... Да еду я! И именно этим поездом! Ряд сложных телодвижений - поезд трогается. Долгий разбор - раздача слонов (то есть книг), что я вез в Новосибирск - в результате лишился четырехтомника Говарда и части книг, что сам издавал. Но получаю ну очень жесткое место (вместо своего: купейного, мягкого, уехавшего сутки назад) - кое как добираюсь до Москвы. Там проще - там встречают, там с шиком везут на метро, там Стас Дорошин, с которым мы не так давно в Волгограде выдавали себя за ветеранов I и II Пунических войн... Короче, время до самолета пролетело быстро. Ну а потом, Новосибирск - и лучшая "Интуристовская" гостиница. И постепенно вижу: Лазарчука и Успенского с супругой, Лукьяненко и Буркина, Рубана, Кудрявцева и Ефанова, Колупаева, Байкалова и Васильева, и многих, многих других. А с Василием Головачевым, вот даже в одном самолете летел. Подходит Пищенко, который уже давно здесь, покинув свой родной Бастующий Тирасполь ради свадьбы дочери, подходит Гена Прашкевич - тут же приобретается "Столовое вино #21" и распечатывается. Кстати, о "Столовом вино #21", а в простонародье иначе как "Смирновкой" необзываемой. Пить старались только его. Поэтому и на завтрак все ходили. К тому же "Интурист" все же - шведский стол был. Правда, это в ресторане погорячились - к концу кона разобрались, отменили. А то ведь мели все со стола со страшной силой.
      Соседом в моем двухместном люксе был Володя Борисов. Но увы, поговорить особо не удалось. Фэн из его клуба, учась здесь, в Новосибирске, упал с крыши... и какая конвенция? Все к чертям нужно вызывать машину из Абакана, нужно... да, печальная история. Впрочем, место Борисова тут же занял Сергей Жарковский. Кто его помнит - да узнает, жив Курилка! Из двенадцатилетнего мальчика, которым он пришел в Волгоградский клуб "Ветер Времени", из юного дарования, окрыленного похвалой Аркадия Натановича Стругацкого, он превратился в студента Литинститута, человека семейного, отца двойняшек, журналиста. Но нашим человеком остался - что радует. А приезд на "Белое пятно" - это его премьера после долгого затворничества от фэндома. Тем более, было что привезти - десятилистовую "Сказку".
      Программа фестиваля. Сначала нас сводили на конкурс эмблемы и плаката "Белого Пятна". Это мне понравилось, это необычно - вначале всем раздали именные значки (а, ребята, сила! Молодец Миша!) Долго ходили вокруг эмблем и плакатов - были, были хорошие работы. Сама задумка, конечно, на грани - попробуй-ка изобрази то, чего нет - то есть "Белое Пятно". Но справились - работ поболе ста было! Хозяева привлекли к конкурсу местные художественные школы, художественное отделение Новосибирского педуниверситета. Долго ходил, смотрел, думал - есть что выбрать. Вокруг была масса интересных девушек, как я узнал - авторов сих рисунков. Предложил: пусть каждая встанет возле своего рисунка, а мы выберем лучший! Или лучшую? Всегда путаюсь с падежами! Предложение не прошло - конкурс анонимный. Не понимаю - почему? Я ведь и не собирался спрашивать фамилий. Да, конкурс открывал, и речь держал Прашкевич. А итоги, это когда все уже были разъехавши, таковы: Игорь Ельченко - лучшая эмблема, Влад Курилов - за лучший дизайн плаката.
      Дальше свободное время - кто куда, а я в небольшой компании поехал к Прашкевичу, оценивать его кулинарные способности. Манты, коими он так гордится, действительно хороши. А уж под "Столовое вино #21" - и ваще лучше вроде бы ничего не едал. Но, конечно, не одним чревоугодием и пьянствованием водки занимались. Немало интереснейших случаев "из жизни" рассказано было. И новостей. Сергей Казанцев (да, он тоже был) - сообщил, что следующая "Аэлита" будет посвящена памяти Виталия Ивановича Бугрова. Что после его смерти, хозяин "Уральского Следопыта" решил закрыть отдел фантастики (безумец!), но Казанцев сумел убедить его, что погубит журнал, и, уйдя с "хлебной" работы, снова перешел в "УС", возглавлять отдел фантастики за какую-то ну очень смешную зарплату. Что ж, меня это еще раз убеждает - в жизни всегда есть место подвигу! В общем, славно посидели.
      Было еще открытие самого фестиваля. Я почему-то оказался в президиуме, и почему-то в тапочках, кои долго и нудно снимали две телекамеры. Из президиума усмотрел в зале престарелую актрису с бывшим когда-то красивым, но уже трагическим лицом. Познакомился, познакомил друзей. Дальнейшее - театр. К фантастике отношения не имеет. Хотя, когда на третий или четвертый день ее трагический образ и голос с надрывной слезой исчез в тумане - все вздохнули с облегчением. Было два спектакля - один чрезвычайно короткий (вначале на секунду закрыл глаза, открыл - он уже кончился), другой по Стругацким под названием что-то вроде "Любовь и ненависть Рэдрика Шухарта" - не смотрел и не знаю человека из всей толпы конвенционеров в количестве человек пятидесяти, который бы его видел, поэтому и сказать ничего не могу. Меня же лично очень испугало название.
      Был КВН под руководством Александра Бачило, ушедшего, вероятно, из фантастики в этот шоу-бизнес. Интересно, не спорю. Но после был банкет - тоже интересно. Особенно окончание - Буркин с Ореховым (Шишкиным) разогревшись лабали на местном пианино в четыре руки песни как свои, так и Beatles.
      Ну а что, спросите, сам конкурс? А в это время, уделяя внимание и всему, и работе, рукописи читали: Виктор Колупаев, Михаил Успенский, Геннадий Прашкевич. Должны были приехать Кир Булычев и Владислав Крапивин - увы, увы, нам сирым, не смогли. А вывод жюри таков:
      Лучшая крупная вещь, представленная на конкурс, сериал Андрея Лазарчука "Опоздавшие к лету". Лучшая повесть - "Сон войны" Александра Рубана. Лучший рассказ - "Урод" Владимира Клименко.
      Лауреатам были выданы необычной формы изделия, из полудрагоценных камней, что-то подобное "Аэлите", но более компактное, более черное, на фоне которого красуются два светлых предмета, более всего напоминающие хрустальные яйца. Наверное, это символизация "Белого Пятна" по задумке мастера. В общем, приятная такая вещица. Одна беда - все трогали, все смотрели, пальцами тыкали и "белые пятна" стали вываливаться из черного контекста. Впрочем, что ж мы не умельцы, что ли? Там подклеили, там подправили...
      Специальный приз в пол-лимона деревянных получил рассказ всеми нами любимого Лени Кудрявцева. Называется рассказ "Карусель Пушкина" - красиво, а!
      Поощрительные призы получили: Повесть Ю.Буркина и С.Лукьяненко "Сегодня, мама", цикл рассказов петербуржца Э.Дворкина, повесть Евгения Лукина "Амеба", рассказ новосибирца Д.Дубинина "Дорога мертвых". Как говорится, уловы неплохие! Дал бы Бог (и спонсоры) организаторам издать книги по итогам конкурса. Вот было бы здорово!
      Так вот незаметно-тихо неделя праздника подошла к концу. Думал в самолете - о-о! Неделя, не слишком ли много? Уезжая думал всего-то неделя, как мало, как неохота расставаться! Ну впрочем, и мне пора закругляться - за бортом данного повествования осталось много несказанного - например о фантастике в Сингапуре: оказалось, нет ее там, как и Шестого отделения некоего учреждения; о рулетке Black Jack; и уж о совсем удивительном - о "Сказание о Голубом Песце", но чу, молчу! А напоследок хочу просто сказать новосибирцам: ребята, спасибо - оторвались здорово! И дай Бог вам удачи с "Белым Пятном-2".
      Мне понравилось - хочу ишо!
      ----------------------------------------------------------------Курьер SF
      НОВОСТИ ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВ
      Нижегородское издательство "ФЛОКС" резко сократило выпуск книг зарубежной фантастики и намерено основное внимание уделить изданию фантастики отечественной. В ближайших планах "Флокса", по словам редактора издательства Л.М.Мартьяновой, выпуск в серии "Золотая полка фантастики" двух томов Святослава ЛОГИНОВА (роман "Многорукий бог далайна" и большой сборник рассказов), второго тома "Избранного" Юрия БРАЙДЕРА и Николая ЧАДОВИЧА, двухтомника Андрея ЛАЗАРЧУКА (романы "Опоздавшие к лету" и "Иное небо"), сборника Вячеслава РЫБАКОВА (романы "Гравилет "Цесаревич", "Очаг на башне" и рассказы), тома Геннадия ПРАШКЕВИЧА и Виктора КОЛУПАЕВА. Будет продолжен выпуск очередных томов собрания сочинений Владимира САВЧЕНКО. Ведутся переговоры об издании книг Эдуарда ГЕВОРКЯНА и Бориса ШТЕРНА.
      По информации из других источников, среди книг, готовящихся к выпуску во "Флоксе", сборник произведений Андрея СТОЛЯРОВА и новые тома собраний сочинений Василия ГОЛОВАЧЕВА и Владимира МИХАЙЛОВА.
      Издательство "ТЕКСТ" (Москва) приобрело права на издание романа С.ВИТИЦКОГО "Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики". Роман предполагается выпустить в следующем году в оформлении известного "текстовского" собрания сочинений братьев Стругацких. Будет ли эта книга подана как еще один дополнительный (тринадцатый) том собрания сочинений, пока неизвестно.
      "Текст" продолжает издание серии "Альфа-фантастика". Следующие тома серии - сборники Александра КАБАКОВА "Городские сумерки" ("Невозвращенец", "Сочинитель" и новые повести и рассказы), Павла АМНУЭЛЯ "Каббалист" (повести "Каббалист" и "День последний день первый"), Александра ЖИТИНСКОГО "Сказки времен абсурда" (повести "Хеопс и Нефертити", "Арсик", "Снюсь", "Лестница") и Кира БУЛЫЧЕВА "Час полночный" (повесть "Смерть этажом ниже" и 14 рассказов).
      Новая серия издательства называется "Фантастическая проза". Первая книга серии - роман Кира БУЛЫЧЕВА "Заповедник для академиков" из цикла "Река Хронос" - уже вышла. Следующими книгами серии станут сборник Дмитрия Биленкина "Здесь водятся проволоки" (повести "Сила сильных", "Пустыня жизни" и рассказы) и роман Павла КОГОУТА "Палачка" (перевод с чешского).
      Продолжается выпуск альманаха "ЗАВТРА" - в шестом выпуске повести Павла Амнуэля "День последний - день первый" и Альберта Егазарова "Чайка", рассказы Эдуарда Дворкина "Волглая иволга" и "Проблески", произведения Бориса Штерна, Анатолия Гланца, Александра Карабичевского, переводы рассказов китайской писательницы Цань Сюэ.
      Информация взята из буклета издательства "Текст", подготовленного для Франкфуртской книжной ярмарки 1994 года, любезно предоставленного руководством издательства.
      Нижегородская фирма "НИЖКНИГА" совместно с издательством "ПАРАЛЛЕЛЬ" предполагают в первой половине 1995 года закончить выпуск 16-томного собрания сочинений Владислава КРАПИВИНА. По сообщению редактора издательства М.А.Редошкина, в 1994 году выпущено 10 томов, еще два тома должны выйти в январе. Продолжается выпуск двадцатитомной серии "МИР ФАНТАСТИКИ", в которой выходят произведения зарубежных фантастов, и серии "НА ЗАРЕ ВРЕМЕН", куда вошли произведения в жанре "доисторической" повести. Разрабатывается также серия отечественной фантастики, название и конкретный состав которой сейчас определяются. Одним из первых предполагается издать сборник Александра МИРЕРА (романы "Дом скитальцев", "У меня девять жизней", повести и рассказы).
      Московская фирма "ЛОКИД" предполагает начать с 1995 года выпуск серии книг отечественной фантастики. Первой книгой серии станет, по всей видимости, роман Эдуарда ГЕВОРКЯНА "Времена негодяев". Далее в серии предполагается выпустить тома Сергея ДРУГАЛЯ, Сергея ИВАНОВА, Андрея ЛАЗАРЧУКА, Святослава ЛОГИНОВА, Евгения и Любови ЛУКИНЫХ, Геннадия ПРАШКЕВИЧА, Вячеслава РЫБАКОВА, Андрея СТОЛЯРОВА, Михаила УСПЕНСКОГО, Бориса ШТЕРНА и других авторов. Информация предоставлена сотрудником издательства.
      Серия "ИНОЗЕМЬЕ" издательства "КРОК-ЦЕНТР" (Екатеринбург), в которой прежде выходили, в основном, переводные произведения (тома Роберта Силверберга, Кэролайн Черри, Тэнит Ли) и о прекращении которой ходили упорные слухи, возрождена к новой жизни издательством "ТЕЗИС" (Екатеринбург). Серия претерпела изменения: во-первых, несколько поменялся товарный знак, а во-вторых, в серии выходят теперь книги отечественных авторов. Серию по-прежнему составляет Игорь Кузовлев. Первой ласточкой стал сборник Геннадия ПРАШКЕВИЧА "Шпион против алхимиков", где были собраны восемь повестей цикла "Записки промышленного шпиона", а также повесть "Школа гениев", написанная Геннадием Прашкевичем в соавторстве с Владимиром СВИНЬИНЫМ.
      Следующей книгой серии стал сборник Андрея ЩУПОВА "Холод Малиогонта", куда вошли, помимо заглавной, повести "Доноры", "Косяк" и "Вертолет".
      Далее в серии анонсированы два тома Семена СЛЕПЫНИНА (в том 1 войдут "Фарсаны", "Второе пришествие" и "Мальчик из саванны"; в том 2 - "Звездные берега" и "Сфера Разума"), и несколько томов Джона БРАННЕРА, куда войдут "Времена без числа" ["Times without Number", 1962], "Путешественник в черном" ["The Traveler in Black", 1971], "Земля видит сны" ["The Dreaming Earth", 1963], "Мстители Каррига", "Тайный агент Земли" [по моим сведениям, последние два названия относятся к одному и тому же роману, который сначала был издан в 1962 под названием "Secret Agent of Terra", а потом был переработан и c 1969 выходил под названием "The Avengers of Carrig" - С.Б.], "Планета сумасшедших" ["Bedlam Planet", 1968], "Слушатели звезд" ["Listen! The Stars!", 1963], "Стоять на Занзибаре!" ["Stand on Zanzibar", 1968] и другие.
      Анонс составлен по рекламному объявлению.
      NB: За достоверность информации ответственность несет ее источник.
      Подготовил
      Сергей БЕРЕЖНОЙ
      ----------------------------------------------------------------
      Посвящение в альбом
      Сергей БЕРЕЖНОЙ
      ПОПЫТКА ИСПОВЕДИ
      Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев; не любящий брата пребывает в смерти.
      Первое послание Иоанна
      В конце семидесятых или начале восьмидесятых,- теперь уж и не вспомнишь,- в его жизни случилось нечто, определившее его будущее: он выделил для себя фантастику, как особый вид чтения. Впрочем, тогда это событие вовсе не выглядело столь значительным. Ну, появилась тяга к НФ - с кем не бывало? Что в этом такого? Пройдет... а пока он заново перечитывал всю фантастику из домашней библиотеки и искал новых впечатлений, как говорится, "на стороне"...
      Как вскоре выяснилось, особенно далеко искать эти впечатления было не нужно. В кладовке обнаружились неразобранные неполные комплекты журналов "Вокруг света", "Химия и жизнь", "Техника молодежи" и "Знание - сила", которые он до того лишь листал от случая к случаю. Теперь же он сложил их, разобрав по номерам, в огромную стопку у дивана и, удобно улегшись, принялся читать всю фантастику, что в них была.
      Он не делил тогда фантастику на отечественную и зарубежную. Он вообще не обращал внимания на фамилии авторов. Впрочем, скоро это прошло. Стругацких он выделил для себя уже давно - после "Понедельника..." (в домашней библиотеке было первое издание - "детлитовское", шестьдесят пятого года); вскоре стал отличать Кларка (тот часто попадался), Хайнлайна (потрясли "Пасынки Вселенной" хотя не было номера "Вокруг света" с началом романа), Саймак... Печатавшиеся на тех же страницах отечественные авторы производили впечатление более скромное, но и здесь вскоре начали выделяться какие-то имена (что было не совсем легким делом - в его бедную голову валились одним потоком Щербаков и Булычев, Михановский и Лем, Де-Спиллер и Брэдбери). Запомнились, прежде всего, серийные рассказы: "гуслярский" цикл Булычева и детективно-фантастический цикл Максимовича из "ТМ". Несколько вещей запомнились сразу - тем, что произвели совершенно ошеломляющее впечатление: ни на что не похожий "Экзотический вариант" Бориса Руденко, "Сумасшедший король" Бориса Штерна, "Подсадная утка" Ларионовой, "Узник" Эрнста Маринина (кто он? где он?), "Великая сушь" Вячеслава Рыбакова...
      Последний рассказ был написан просто и страшно. Пятнадцатилетний пацан понял в нем самое главное: зло может произойти от того, что люди хотят добра. Для него это было чудовищным открытием. До тех пор добро и зло в его представлении существовали отдельно друг от друга, борясь и противоборствуя, причем добро, естественно, было просто-таки изначально обречено на победу... И понимание того, что великое Добро может порождать не менее великое Зло, выводило его мироосознание в совершенно новое для него измерение...
      Такое не просто забыть.
      Конечно, рано или поздно он так или иначе - не через эту дверь, так через другую,- вышел бы в это новое пространство этики. Но случилось так, на этой двери было написано имя.
      И имя было - Вячеслав Рыбаков.
      * * *
      Прошло шесть или семь лет. Безумно много времени. Годы перемен, которые он наблюдал в себе - или же сознательно их начинал и пытался довести до конца. Он научился ломать себя и, кажется, стал большим докой в этом спорте. Он перестал быть трусом (насколько можно перестать им быть), заслужил дружбу, которой будет гордиться, возможно, до конца жизни. Жизнь потихонечку (а иногда и не слишком церемонясь) лепила из него нечто человекообразное.
      И были книги. Были три толстых тетради, куда он переписывал все стихи Высоцкого, до которых сумел добраться. Были Феликс Кривин (тоже переписанный от руки в толстую тетрадь) и "Путешествие дилетантов" Окуджавы. После - "Мастер и Маргарита" (которую он выменял в букинистическом на толстый том Пикуля - "Из тупика", кажется), "До третьих петухов" и все остальное Шукшина. Маркес...
      Конечно, фантастика. Стругацкие - все, что сумел добыть. Житинский, покоривший сразу и навеки. Наново открытый в "Перевале" Булычев. "Сторож брату моему" и сборники Михайлова. Умный и тонкий "Здарг" Гуревича. "Чюрленисовский цикл" Ларионовой. Особняком - чистый интеллектуализм Лема.
      В начале восемьдесят седьмого он впервые в жизни принял самостоятельно стратегическое решение - ушел из института. Внутреннее противодействие было мощнейшее, натура, привыкшая к конформизму, сросшаяся с ним, сопротивлялась изо всех сил. Но он победил.
      Именно тогда он прочитал "Свое оружие".
      Это был шок. Он читал, как Солт разваливался на куски, борясь сам с собой, боролся и побеждал - сам себя, себя прошлого... Это было о нем.
      Потом были "Письма мертвого человека" (смотрел фильм в московском кинотеатре "Керчь", ехал через весь город - больше нигде в Москве картина тогда не шла).
      Потом была "Зима". "Домоседы"...
      Встреча в правлении городского общества книголюбов с какой-то московской критикессой (фамилию он не запомнил), знакомой с кухней "Молодой гвардии": "Ах, Володя Щербаков и рад бы издавать хорошие вещи, но ему же не дают... На него так давят... Да и кого у нас издавать?" - "Рыбакова!..."
      Потом Андрей Чертков задумал "Оверсан", и он написал для первого номера рецензию на "Свое оружие". (Сейчас перечитал ее, поулыбался... Неужели прошло всего шесть лет?)
      Следующий год принес новые публикации. Это была уже совсем другая эпоха: прочитан был Гроссман (уже этого хватило бы для пересмотра всего прежнего опыта). Открыт Платонов. Увенчал все это потрясший до глубины души Оруэлл... Рыбаков напечатал "Люди встретились", "Ветер и пустоту", "Первый день спасения", но ни одна из этих вещей не вызвала какого-то особого духовного резонанса.... просто он был немного в другой плоскости мышления.
      А потом было "Доверие".
      Рыбаков отомстил ему за то, что он отвлекся. Месть была утонченна и абсолютна. Пока он с неистовостью неофита искал в утопиях и дистопиях некие благие идеи, блуждал в растоптанных иллюзиях Замятина, пугался мрачной иронии Хаксли, находил что-то, терял - и все это в наивной убежденности, что есть, должен быть истинный путь... А "Доверие" ставило на этом пути строгий эксперимент - и прекрасный, желанный и заманчивый мир рассыпался в дым лишь соприкоснувшись с реальностью.
      Именно реальность разрушала безвозвратно все - все! - благие идеи. Умом он понял это, прочитав "Отягощенных Злом". Сердцем прочитав "Доверие". И именно тогда он познал безнадежность: благие намерения неизменно мостили путь к вратам ада. Нужно было искать выход из порочного круга. Не для всех сразу. Сначала только для себя.
      "Град обреченный" - новый апокалипсис человека, медленно, но верно теряющего совесть... Понять мысль Стругацких было легко. "Носитель культуры" и "Давние потери" Рыбакова утверждали в той же мысли: центром всего нужно было сделать совесть. Но дальше, дальше-то что? Он искал, в чем может укорить себя, и без труда находил - человек несовершенен и изъянов в нем - прорва... Допустим, он доведет себя до такого состояния, когда совести не в чем будет его упрекнуть (чего проще - спятить или сдохнуть), но мир?.. Но люди?.. Как обратить свою совесть вовне себя?
      Жизнь продолжалась. В конце восемьдесят девятого года он женился. Мир вокруг оставался несовершенным, более того - уродливым, но отблеск их любви скрадывал глубокие изъяны действительности, в мире появилось нечто прекрасное, без чего он уже не мог бы дышать...
      И вдруг - как ломом по ребрам - "Очаг на башне"... Роман об убийстве любви.
      Он был не просто потрясен. То, что он испытал, нельзя было назвать просто потрясением. Он был Симагиным, и Вербицкий убивал его любовь. Это был уже не просто внутренний резонанс, это было полное отождествление...
      До сих пор не могу заставить себя раскрыть этот роман - настолько это больно...
      "...ее улыбка лопнула, словно взорванная изнутри, руки вскинулись изломчато и страшно..."
      Какое мучение сравнится с этим?
      "- Она не умерла! - закричал он и с удвоенной силой принялся растирать жесткое, как настывший камень, тело - кожа лохмотьями поползла с его ладоней..."
      Это "Зима" - рассказ о смерти всей любви на Земле.
      Что человек без любви?..
      Что он без совести?..
      * * *
      Случайно это вышло, нет ли,- но именно рассказы, повести и романы Вячеслава Рыбакова вставали поворотными вехами на его - моем - пути. Может быть, это случайность. Может, нет. Не знаю. Просто так было. И, может, так будет.
      Надеюсь...
      Я не ищу в его произведениях подсказок, тем более - ответов. Но как-то так получилось, что боль его героев - моя боль. И любовь их - моя любовь.
      Впрочем, я напрасно ищу объяснения той невероятной связи, что возникла между моей жизнью и прозой Рыбакова. Он сам уже давно все объяснил:
      "В сущности, все, что я пишу, это объяснения - даже не в любви, а просто любви. Только любовь не отвергает, а впитывает. Только она дает возможность принимать проблемы иного человека так же остро, как свои, а значит - обогощать себя. И только она дает надежду, что все это - не зря".
      Я верю Вам, Вячеслав Михайлович.
      1991, 1994
      ----------------------------------------------------------------
      Беседы при свечах
      АНДРЕЙ ЧЕРТКОВ - ВЯЧЕСЛАВ РЫБАКОВ
      А.Чертков: Вячеслав, твой последний роман "Гравилет "Цесаревич" вновь привлек к тебе внимание читающей публики и был удостоен двух престижных премий. Доволен ли ты таким поворотом событий?
      В.Рыбаков: Признаюсь, твой вопрос кажется мне... ну... ну ладно, скажем, просто заданным для того, чтобы как-то начать разговор. И, возможно,- чтобы напомнить читателям, чего этот самый Рыбаков, собственно, набабахал. Поверь, довольство или недовольство я испытываю главным образом по поводу каких-то внутренних процессов, а отнюдь не внешних событий. Довольство, и даже счастье, я испытывал, когда "Гравилет" придумал - это было в сентябре девяносто второго в Коктебеле, и когда писал - это было в декабре того же года в Комарово. Знаешь, бывает - вроде придумал сюжет или идею, вроде можно было бы что-то из них сделать - но дрожи нет. Значит, и пробовать не стоит, все равно ничего не получится. А вот когда в голову мне впрыгнула сцена в больнице - с нее все началось, а потом, опять-таки безо всяких нарочитых раздумий, я просто шел по степи к дальнему пляжу, впрыгнул Беня Цын, меня зазнобило. Пошел, если воспользоваться прекрасным термином Андрея Столярова, "прокол сути". И то же самое - когда писал. В это время я был "доволен поворотом событий". Все во мне кричало: вот ведь какими могут быть люди, могут, правда могут, ведь нельзя эмоционально убедительно написать то, чего не может быть... стоит только захотеть!.. вы посмотрите, насколько всем нам станет лучше, если мы постараемся в любой ситуации, на любом уровне, от политики до интимностей, беззлобно и бережно отыскивать взаимоприемлемые компромиссы!.. А потом я оказался недоволен поворотом событий. Потому что, в сущности, я описал мир, в котором только и хотел бы, только и мог бы полноценно существовать. Описал так тщательно и заманчиво, как только мог, лучше не могу. Но реальный мир не сдвинулся в сторону мира, мною описанного, ни на волос. Конечно, ожидать этого наивно, глупо - но даже ближайшие друзья, которым я давал читать рукопись, подчас понимали роман, мягко говоря, весьма своеобразно. А уж некоторые отзывы со стороны представительниц лучшей половины рода людского... "Ах, ему гарем подавай? Каз-зел!" Месяца четыре я жил с адом в душе, не мог оклематься. Борис Стругацкий, прочитав "Гравилет", заметил: "Рыбаков продолжает описывать очень хороших и совершенно невозможных людей. Вы, Славочка, хоть и написали "Прощание славянки с мечтой", сами, видимо, ефремовец до мозга костей. Вы верите в возможность некоей чрезвычайно мощной этики. И, по идее, я должен был бы в вас эту веру поддерживать. Но очень уж врать не хочется". Андрей Столяров постоянно уверяет меня, что "Гравилет" - вещь очень слабая, это, дескать, общее мнение питерских писателей; в глаза мне этого никто не говорит, но в разговорах друг с другом оценивают роман весьма низко. Один знакомый журналист - имя его ничего не скажет любителям фантастики, поэтому я его и не называю - сформулировал свои ощущения так: "Ранних Стругацких или Булычева читаешь - и понятно, что сказка, такого мира и таких людей быть просто не может. А у тебя люди вроде совсем как мы, только чуть-чуть добрее - ан это "чуть-чуть" оказывается, если подумать, настолько непреодолимым, что тоска берет, хоть вой". А некий читатель из Перми прислал мне письмо, где укорил вот как: "По-вашему, не надо ничего делать, чтобы изменить к лучшему то, что происходит вокруг.