Стальная эскадрилья

      ...Над Доном пролетели на высоте 2500 метров. Внизу - затаившийся враг: в прифронтовой полосе не видно ни скоплений войск, ни движения колонн по дорогам. А как в глубине? В районе Калача обнаружили позиции зенитных батарей, но огня они не вели - не хотели себя демаскировать. Летим дальше. Под крылом река Чир. За ней обстановка иная: пылят по большакам отдельные танки и автомашины, оборудуются опорные пункты, ведутся земляные работы. Еще 12-15 минут полета... Здесь уже просматриваются небольшие группы танков, артиллерийские установки, крытые брезентом грузовики. Вся техника движется на восток. Фотографируем замеченные объекты.
      Наконец заданный район разведан, необходимые данные собраны. Можно возвращаться на аэродром. Посматриваю на ведущего: какое он примет решение? Ушаков легким покачиванием самолета подает команду "Следуй за мной!" и ныряет вниз. Снижаемся до бреющего, проносимся над землей. Отчетливо видны кресты на танках, ядовито-болотная одежда немецких солдат, словно бы сдуваемых ветром с дороги при виде краснозвездных бомбардировщиков. Тут уж им было не до стрельбы, не то что раньше, когда появлялись наши тихоходные СБ. Но и нам с такой малой высоты нельзя бомбить.
      Снова круто взмываем в небо. Стрелка высотомера приближается к цифре 2000. Истребители прикрытия следуют за нами как привязанные. Чувствуется, что сопровождать скоростные машины они умеют.
      Летим севернее Морозовска. Неподалеку от города видна большая группа танков. Ведущий дает сигнал приготовиться к атаке, чуть доворачивает свой самолет и выходит на боевой курс. Еще немного - и вслед за Ушаковым энергично ввожу самолет в пикирование. С нарастающей скоростью несемся к земле, прямо в гущу танков, орудий, автомашин. Бомбы сброшены. А к нам ужо потянулись трассы зенитных снарядов, вспухли вокруг бурые комки разрывов. Это бьют орудия среднего калибра - мы как раз на высоте их эффективного огня. Но поскольку задание уже выполнено, прижимаемся к земле до предела. Теперь враг может зачехлять свои зенитки.
      Наши истребители идут в стороне и немного выше. Вижу, как Избинский поднимает вверх большой палец. Полностью согласен с ним, но ответить ему тем же не могу: в руках штурвал и земля очень близко, только согласно киваю головой.
      ...Фронт есть фронт. Даже когда нет активных боев, здесь идет напряженная работа: перегруппировка войск, подтягивание резервов, строительство оборонительных сооружений, укрытий для боевой техники. Затишье всегда бывает относительным. Так получилось и у нас. Главные силы фронта еще не развернули боевых действий, а экипажам полка пришлось выполнять по 5-7 боевых вылетов в день. В условиях невыносимой жары и при острой нехватке воды, когда не только искупаться, но и попить вволю не всегда удавалось, это было делом нелегким. Те, кто послабее физически, доходили до полного изнеможения. К счастью, члены моего экипажа чувствовали себя довольно сносно - сказались, видимо, хорошая физическая закалка, умение преодолевать лишения и трудности.
      Фронтовая обстановка постепенно становилась вес сложнее. Участились налеты вражеской авиации на Сталинград. Трасса полетов фашистских бомбардировщиков проходила через наш аэродром, и нередко по ночам часть их бомбового груза "перепадала" нам. Наша тяжелая зенитная артиллерия почти непрерывно вела огонь. Осколки снарядов градом сыпались на самолетные стоянки. По утрам личный состав полка вытягивался в цепочку и собирал куски рваной, обожженной стали. Такое "прочесывание" мы вынуждены были производить, чтобы избежать проколов самолетных колес при взлетах и посадках.
      В полку определилась своеобразная тактика боевых действий, вызванная хроническим недостатком данных о противнике. Каждая группа и экипаж помимо бомбометания по заданным целям обязательно вели визуальную разведку и фотографирование выявленных объектов врага. Основными в этой быстро меняющейся обстановке стали вылеты мелких групп и одиночных самолетов на "свободную охоту". Их эффективности в немалой стене ни способствовало надежное прикрытие истребителей полка майора Клещева.
      В середине июля 1942 года нашему полку была поставлена задача сосредоточить основные усилия на участке железной дороги Белая Калитва Морозовск - Суровикино. Гитлеровцы принимали все меры к восстановлению этой магистрали и переброске по ней резервов. Несколько дней подряд мы группами различного состава и одиночными экипажами наносили удары по эшелонам на станциях и перегонах, разгоняли ремонтные бригады, разрушали и выводили из строя стрелочное хозяйство. Внезапность появления над целью, умелое использование противозенитного маневра, скоротечность ударов позволили избежать потерь от зенитного огня противника, иногда довольно плотного. А атаки вражеских истребителей уверенно отражали сопровождающие нас летчики "братского", как мы его сразу окрестили, полка Клещева. Это были великолепные воздушные бойцы, настоящие асы.
      14 или 15 июля из-за отсутствия бомб нам пришлось заняться подготовкой материальной части. Летчики-истребители получили возможность выполнять другие боевые задания. И вот они, прикрывая с воздуха мост у Калача, уничтожили тогда 32 вражеских самолета. Группы водили в бой майор И. И. Клещев и капитан В. П, Бабков. Отличился и мой земляк - командир звена старший лейтенант Андрей Баклан, записавший на свой счет сразу пять стервятников. Впоследствии ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
      Эти события предшествовали начавшемуся 17 июня наступлению на Сталинград 6-й немецкой армии. Мужество и стойкость наших воинов, проявленные на земле и в воздухе, обескровливали врага. Но и противник наращивал свои силы на сталинградском направлении. Бросив в бой дополнительные резервы, он вынудил наши войска отойти на главную полосу обороны.
      Характерная деталь: теперь уже не приходилось слышать недоуменных вопросов, почему Красная Армия отступает. Со временем, с опытом пришло понимание законов войны. Личные наблюдения с воздуха, анализ данных оперативной обстановки и сводок Совинформбюро давали довольно ясное представление о соотношении сил, особенно на нашем направлении. Было видно, что враг еще силен, что у нас еще маловато и танков и самолетов, что многие части пока недоукомплектованы. Но уже даже в такой напряженный момент, в период отступления наших войск, росла уверенность, что война подходит к какой-то невидимой пока грани, за которой последует крутой поворот.
      Для такого убеждения вовсе не нужно было особого анализа. Стоило только внимательно приглядеться к тому, что делается вокруг. Теперь мы летали на великолепных боевых машинах. Истребители из полка майора Клещева буквально громили отборных вражеских асов. Сколько раз, возвращаясь с задания, встречались мы в воздухе с грозными штурмовиками Ил-2, наводящими на фашистов ужас, видели, как сосредоточиваются и вступают в бой с фашистами наши великолепные тридцатьчетверки. Пусть пока маловато, но все это уже было. А всемирно известное мужество русского солдата, помноженное на первоклассную технику и мудрость военачальников, на испытанное руководство партии, было залогом грядущих побед.
      Неся огромные потери, враг рвался к Сталинграду, медленно сжимая полукольцо нашей обороны, упиравшейся флангами в Волгу. На Правобережье великой русской реки все меньше оставалось территории, занятой нашими войсками. Теперь перед боевыми вылетами Полбин требовал от экипажей особенно внимательно следить за перебазированием вражеской авиации на новые прифронтовые аэродромы, чтобы незамедлительно наносить по ним бомбовые удары. Было и еще одно неизменное задание. Где-то в районе Морозовска располагался крупный склад горючего. Поиск бензохранилищ вменялся в обязанность каждому экипажу. Однако долгое время не удавалось обнаружить даже признаков их нахождения - замаскированы они были весьма тщательно.
      Однажды наш экипаж, прикрываемый парой истребителей, вылетел на "охоту" и разведку в полосе железнодорожной магистрали. На этот раз нам довольно долго не удавалось подыскать подходящую цель для бомбометания: уж очень хорошо "обработали" накануне железную дорогу другие экипажи полка. А по проселкам шли лишь одиночные автомашины.
      Решил вторично "прочесать" заданный район. Опять выхожу на Морозовск. Вокруг появляются редкие разрывы снарядов среднекалиберных зениток. Можно было бы ударить по ним, но они тоже рассредоточены и укрыты в капонирах. Нет, пожалуй, лучше отбомбиться по четырехосному вагону, загнанному в тупик на станции Морозовск. Не случайно около него снуют солдаты.
      Предупреждаю Аргунова о решении и выполняю крутой разворот для выхода на боевой курс. Пока машина скользит по дуге, внимательно осматриваю воздушное пространство.
      Прикрывающие истребители следуют примерно в километре от нас - все в порядке. Теперь основное внимание земле. Вдруг замечаю три самолета противника. Возле них несколько автомашин, скорее всего бензозаправщиков. Так и есть - идет заправка Ме-109 горючим. А если здесь приземлились истребители, то могут сесть и любые другие самолеты. Сомнений нет, под нами - полевой аэродром, действующий или резервный!
      Новая цель, новый маневр. Даю команду штурману точно нанести на карту посадочную площадку, а сам выполняю над ней полный вираж. Больше самолетов пока не видно, зато эти стоят плотной группой, а рядом с ними бензозаправщики.
      Медлить нельзя. Быстро выполняем предварительные расчеты, и машина - на боевом курсе. Пикирую под углом 70 градусов, ловлю центральный самолет в перекрестие прицела, нажимаю на кнопку сброса бомб. Машина вздрагивает, вспухает. Фотоаппарат включен. Вывожу самолет из пикирования и создаю левый крен, чтобы своими глазами убедиться в результатах бомбометания. Сквозь клубы дыма хорошо просматривается лишь один горящий самолет, а остальные словно затушеваны черным карандашом.
      Заложил крутой вираж и тут через остекление пола кабины увидел тот самый злополучный бензосклад. Секунда, другая и... все исчезло. Может быть, все это показалось - ведь не в первый же раз "утюжу" здесь воздух, а никаких признаков бензохранилища не замечал. Нет! Иллюзии у летчика, конечно, бывают в воздухе, но совсем иного рода. А тут совершенно явственно запечатлелся в сознании глубокий овраг, а в нем десяток больших цистерн, вкопанных в землю и прикрытых сверху маскировочными сетками. И мне вдруг до боли стало жалко тех бомб, что истрачены на звено истребителей. Ведь бензосклад был целью номер один.
      Но делать нечего - не стрелять же по цистернам из пулеметов. К тому же враг, догадавшись, в чем дело, может незамедлительно эвакуировать горючее в более надежное место. Наносим со штурманом на карту обнаруженную цель. Сюда еще вернемся, а сейчас скорее домой. Аэродром и склад - неплохая находка в одном вылете. Постепенно становится понятным и смысл такого сочетания. Сколько раз встречали мы в воздухе фашистских истребителей, но те или уклонялись от воздушного боя с нашим прикрытием, или атаковали как-то неуверенно и сразу со снижением уходили на запад. Ясно, что, базируясь на отдаленных аэродромах, они тратили основную часть горючего на полет до линии фронта и возвращение на базу. А на бой, на длительное маневрирование бензина уже не хватало. Оборудование аэродромов в непосредственной близости от наступающих войск, перебазирование на них средств обеспечения и авиации требовали времени. Еще немного - и вражеские истребители могут основательно повысить свою активность, действуя с передовых аэродромов.
      Выслушав мой доклад, Полбин немедленно передал разведданные командиру авиагруппы, а мне приказал готовиться к удару по бензоскладу.
      - Сам открыл, сам и закрывай, - пошутил командир. - Ну а если говорить серьезно, - добавил он, - эта задача сейчас главная. Так сказали в штабе воздушной армии. Да и сами мы понимаем, в чем тут дело.
      После обеда Полбина вызвали в вышестоящий штаб, а несколько позже пригласили туда и меня. Кроме командира группы и нас здесь присутствовал майор Клещев. В отличие от задумчивого, сосредоточенного Ивана Семеновича он был весел, расхаживал по комнате, шутил. Впрочем, почему бы не быть хорошему настроению у командира такого прославленного полка? Его орлы надежно прикроют бомбардировщиков, какую бы сложную задачу им ни пришлось выполнять. Об этом, собственно, в штабе сейчас и шла речь; рассматривались варианты атаки и уничтожения склада горючего. Вышестоящее командование предложило нанести массированный бомбовый удар, чтобы уничтожить цель наверняка. При этом наш 150-й полк предполагалось использовать как основную силу, добавив к нему подразделения других авиачастей.
      Идея массированного использования бомбардировщиков была, безусловно, правильной. По предварительным расчетам, для уничтожения малоразмерной цели (примерно 80 х 100 м) требовался большой наряд самолетов. Однако Полбин не поддержал этот замысел. В своем выступлении он указал на сложность подготовки к вылету большого числа самолетов, а главное, на ее продолжительность. Ведь нужно было спланировать и организовать совместные боевые действия трех различных частей, базирующихся на значительном удалении друг от друга и не имеющих между собой связи.
      Командир группы, который перед этим склонен был одобрить идею массированного удара, встретил аргументированные доводы Полбина с некоторым раздражением.
      - Что же вы предлагаете? - резковато спросил он.- Уж не рассчитываете ли выполнить задачу силами одного только своего полка?
      Полбин спокойно выслушал возражения, а потом изложил свой план. Он предложил выполнить боевую задачу двумя экипажами - своим и моим. Этот вариант был предельно прост и динамичен с точки зрения организации и времени на подготовку, хотя и находился в некотором противоречии с принятыми методами расчета наряда самолетов для поражения подобной цели. После серьезного обсуждения план Полбина, по-моему, несколько неожиданно даже для его автора, был принят.
      Майор Клещев получил указание обеспечить "железное" прикрытие пары бомбардировщиков от атак истребителей противника и решил сам вести группу сопровождения. Тут же было оговорено, что удар нанесем с пикирования под углом 70 градусов; боекомплект - по две ФАБ-250 и две ФАБ-100 на самолет. На этом совещание закончилось. Дальнейшее уточнение деталей предстоящего вылета мы провели с Иваном Семеновичем вдвоем. Пришлось вносить и коррективы. Оказалось вдруг, что бомб ФАБ-250 в данное время на складе нет, и ничего не оставалось, как согласиться на подвеску четырех стокилограммовых бомб, естественно, менее эффективных при поражении таких объектов. Нельзя были увеличить и количество бомб, так как у Пе-2 было всего по четыре наружных бомбодержателя.
      В окончательном виде порядок выполнения задания выглядел так: выруливаем и взлетаем парой в правом пеленге, к цели подходим под прямым углом. Во время энергичного разворота на боевой курс с креном 60 градусов я отстаю на 500-800 метров. Прицеливание и сброс выполняем самостоятельно с двух заходов, по две бомбы в каждом. При повторной атаке - действовать по обстановке. После выполнения задания возвращаемся парой.
      Полбин, давая эти указания, старался говорить ровно и убедительно, но все же волнения скрыть не смог. Я понимал, что даже такому, всегда готовому к бою командиру нелегко нести груз ответственности за исход боевого вылета. Мне было намного легче: я верил в своего командира, в его способность блестяще решать сложнейшие тактические задачи, готов был идти за ним, как говорят, в огонь и воду. Да ведь и продумали, кажется, все до мелочей вместе. Должно получиться! А если...
      - А если склад не загорится после двух атак? - спросил вдруг Иван Семенович, словно угадав мои мысли. И сам же ответил: - На месте будет виднее. Кончатся патроны - тогда... В общем, задание должно быть выполнено во что бы то ни стало.
      ...Подготовка к вылету закончена. Мы с Аргуновым тщательно проверили подвеску каждой бомбы. Хотелось прижаться к прогретому металлу, чтобы он почувствовал биение сердца и летел в цель, как стрела от туго натянутой тетивы. Но к чему такие сантименты. Оружие должны направлять твердые руки и зоркие глаза человека, бойца.
      ...Истребители взлетели вслед за нами и парами заняли свои места на флангах. К Морозовску подошли на высоте трех тысяч метров. Ничего необычного. Вдали промелькнули два Me-109, по сторонам стали появляться разрывы ЗА среднего калибра. Пока я иду в плотном строю справа и вижу сосредоточенное лицо командира, жду его команд. Наконец Полбин подает условный сигнал. Уменьшаю обороты двигателей, отстаю. "Яки" проскакивают вперед, делают змейку, гася скорость и осматривая воздушное пространство. Командир энергично разворачивает машину вправо; я повторяю его маневр с двухсекундной задержкой. Теперь мы действуем самостоятельно. Выпускаю тормозные решетки. Впереди самолета Полбина проносится Ме-109, но ему не до нас - на хвосте у пего висит "як" из нашего прикрытия. "Мессершмитт" задымил, но наблюдать за ним некогда, тем более что вражеские зенитки усилили огонь.
      Боевая черта, нанесенная на остекление нижней части кабины, наползает на глубокий овраг. Там, в его глубине, и расположен бензосклад. Штурман смотрит в прицел, отсчитывая угол начала ввода в пикирование. Но отрываясь от слежения за целью, бросаю взгляд вперед. Командира не видно, значит, он уже пикирует.
      - Ввод! - слышу голос Аргунова.
      Подбираю сектора управления оборотами моторов - машина сама опускает нос. Дожимаю самолет штурвалом до нужного угла. Теперь вижу в прицеле маленький силуэт самолета командира. Хорошо: иду след в след. Вот Полбин выводит машину из пикирования. Как лягут бомбы? Взрыв... еще один... Перелет метров пятьдесят! Скорее внести поправку... Почти инстинктивно отдаю штурвал от себя, увеличиваю угол пикирования.
      Пора!
      Нажимаю кнопку сброса. На выходе из пикирования резко накреняю самолет, жду взрывов бомб. И... о ужас! Они падают с недолетом метров на сорок. Лихорадочно ищу причину ошибки. Ну, конечно, зря брал поправку неизвестно на что. Надо было бросать, как всегда, без расчета на интуицию.
      У Полбина и у меня осталось всего по две бомбы. Только на один заход... Вслед за командиром боевым разворотом набираю высоту. Теперь кругом пестро от разрывов. Перед самолетами встает стена заградительного огня, кажется, что сквозь нее не проскочит и муха. Ругаю себя в душе за ошибку в первой атаке, когда никто и ничто не мешало бить хладнокровно, не торопясь, наверняка. Теперь все сложнее.
      Со всех сторон, особенно впереди по курсу, вспухают грязно-бурыми комками разрывы зенитных снарядов. Самолет Полбина то и дело ныряет в пелену разрывов, и я временами теряю его из виду. В такие секунды сердце невольно сжимается: проскочит или нет? Ведь это непрерывная игра со смертью.
      Снова вижу впереди силуэт Пе-2. Облегченно вздыхаю - на этот раз обошлось! Но командиру сейчас особенно трудно - зенитчики целятся по ведущему, ему первому надо прорываться сквозь завесу заградительного огня. Маневрировать же в таком огненном мешке почти бесполезно.
      А самолет уже на самом коротком и самом опасном отрезке боевого пути. Пройти этот участок не дрогнув, не свернув ни на градус, значит, наполовину победить, потому что затем следует атака, ты сам наносишь по врагу удар всей мощью своего оружия. Принимаю решение сбрасывать бомбы только при полной уверенности в точности прицеливания. При малейшей неудаче-повторить заход.
      Мельком вижу, как в отдалении проносятся какие-то истребители: не то из нашего прикрытия, не то вражеские. Но ни тем, ни другим рядом с нами сейчас делать нечего - здесь зона сильного зенитного огня. Тревожит другое: сквозь полосы дыма с трудом просматривается цель. Только бы ее не потерять, не прозевать момент ввода в пикирование!
      Сигнал штурмана на атаку последовал как раз тогда, когда наш "петляков" буквально утонул в густом дыме. Не видно даже земли, не то что цели. В ту же секунду рядом оглушительно грохнуло, в глаза ударила ослепительная вспышка, раздался противный скрежет раздираемого осколками металла обшивки. Взрывной волной самолет бросило в сторону и вверх. Определять степень повреждения машины нет времени.
      Привычно нарастает за фонарем гул воздушного потока. Побежала по циферблату стрелка высотомера, "съедая" десятки метров. Несколько секунд... и пикировщик выскакивает из дымной гущи. Панорама местности уже настолько знакома, что искать на ней ничего не надо, глаз сразу же "зацепился" за характерный излом оврага.
      Уточняю угол пикирования, вношу небольшую поправку и намертво фиксирую штурвал. Теперь Пе-2 несется к земле, как снаряд. Впереди, на этой же прямой, вижу самолет Полбина. Но вот командир выводит машину из пикирования, и она исчезает за верхним обрезом моего фонаря кабины. И в ту секунду, когда я нажимаю кнопку сброса бомб, в овраге заметались яркие всполохи, я отчетливо увидел, как одна из цистерн раскололась, лопнула радужным пузырем. Там, куда послал свои бомбы командир, заклубился густой черный дым.
      Выполняю разворот, а сам с нарастающей тревогой жду разрыва своих бомб. Почему так долго они падают? Ага! Две яркие вспышки освещают еще один ряд цистерн. Но вместо бушующего пламени чуть теплится вялый голубоватый огонек, нехотя лижет светлые бока огромных емкостей. Неужели сейчас погаснет эта блуждающая искорка?
      И тут рвануло! В небо поднялся огненный факел. Пламя побежало по оврагу, захлестывая, заливая его нестерпимым сиянием. В глазах рябит, прыгают какие-то разноцветные точки, но я с трудом отрываю взгляд от этого феерического зрелища, догоняю машину командира и пристраиваюсь в пеленг. Иван Семенович улыбается, подняв вверх большой палец.
      За линией фронта снизились до бреющего, на малой высоте пришли на свой аэродром, дружно вместе с истребителями сопровождения выполнили крутую горку и парами выполнили посадку. Бывший бензосклад горел долго. Вылетая на выполнение заданий в район Морозовска, мы больше недели наблюдали отблески пожара и даже на большой высоте ощущали запах гари.
      ...Одиночные экипажи и мелкие группы бомбардировщиков продолжали наносить врагу большие потери. Но во второй половине июля выполнять такие вылеты стало все труднее - немецкое командование продолжало подтягивать к Дону свою авиацию. Теперь все чаще и чаще мы встречали яростное противодействие истребительной авиации противника. Численное превосходство почти всегда оставалось на его стороне. И каждый вылет нашей авиационной группы особого назначения сопровождался ожесточенными боями в воздухе.
      Необходимо было что-то предпринять, чтобы изменить, улучшить условия для боевой работы нашей авиации.
      ...В ночь на 16 июля поспать почти не удалось: эшелон за эшелоном над нашими головами шли к Сталинграду вражеские бомбардировщики, непрестанно гремели залпы зенитной артиллерии. Утром пришлось более часа собирать на аэродроме осколки зенитных снарядов. Расстроенные скверно проведенной ночью, мы как-то вяло реагировали на ясное и тихое утро.
      В столовой нас бурно приветствовали истребители, которые в связи с постоянным дежурством в кабинах самолетов были освобождены от уборки аэродрома. По этому поводу они всегда отпускали в наш адрес множество безобидных шуток. Спрашивали, например, не забросали ли мы осколками пару или тройку истребителей. Мы в свою очередь требовали от "мироедов " вознаграждения за сверхурочные работы.
      Встречи с истребителями братского полка на земле и в воздухе доставляли всем большую радость. Мы искренне любили наших боевых друзей, знали их не только в лицо или по имени, но и по "почерку" в небе. Понятно, вволю пошутить удавалось редко. Чаще нас сводили вместе обстоятельства куда более серьезные, чем завтрак, обод или ужин. Ежедневно мы вместе поднимались в воз дух и решали общие боевые задачи. И если даже в тех тяжелейших условиях нам сопутствовал успех, то этому в немалой степени способствовала испытанная, закаленная в огне фронтовая дружба.
      Завтрак прошел весело. С хорошим настроением легче идти в бой, лучше воюется. Из столовой выходили плотной шумной гурьбой, а потом веером растекались по самолетным стоянкам. Наш экипаж тоже занялся подготовкой машины к очередному вылету. Знакомое дело, привычный ритм. Так, с небольшими вариациями, было каждый день. Затем - сигнал сбора на постановку боевой задачи.
      Быстро собрались в большую штабную палатку. Иван Семенович был чем-то явно расстроен, хотя и пытался это скрыть. И боевую задачу он ставил непривычно медленно, словно бы с трудом подбирая слова.
      А задание заключалось в следующем: нанести всеми силами полка бомбовый удар по аэродрому противника в районе Миллерово, где, по данным разведки, было сосредоточено около двухсот вражеских самолетов. Бомбить предстояло с горизонтального полета, как принято для площадных целей. Боевой порядок определялся количеством исправных машин. Всего их насчитывалось пятнадцать, значит, три пятерки. Особенность полета, на которую командир обратил внимание, состояла в том, что истребители не могли нас сопровождать, так как цель находилась почти в трехстах километрах от линии фронта. Им просто бы не хватило бензина для возвращения на свой аэродром. Единственное, чем могли помочь нам истребители, - это встретить на обратном пути, километров за сто до подхода к линии фронта, и оттуда организовать сопровождение бомбардировщиков. Место и время встречи было согласовано с майором Клещевым.
      Командир также обратил наше внимание на необходимость строгого соблюдения боевого порядка, четкого огневого взаимодействия между самолетами и пятерками. Сам Полбин вел первую группу бомбардировщиков. В его экипаже были штурман полка Герой Советского Союза Федор Фак и воздушный стрелок-радист Масюк - опытнейший воздушный снайпер, удостоенный многих правительственных наград.
      Ведущим второй пятерки был капитан Ушаков. Я следовал у него правым ведомым. Справа от меня - самолет старшего лейтенанта Браушкина. И, наконец, замыкающую группу возглавлял командир второй эскадрильи старший лейтенант Белышев.
      ...Высота три тысячи метров. При перелете линии фронта нас обстреляла не очень точно вражеская зенитная артиллерия. И дальше бы так! Но не успели растаять в воздухе дымки разрывов, как на наш боевой порядок навалилась четверка Ме-109. Стрелки и штурманы были начеку. Навстречу истребителям противника брызнули смертоносные трассы. Два "мессера" тут же задымились и круто пошли к земле. Другая пара не решилась повторить атаку и вскоре исчезла из виду. А пятерки бомбардировщиков еще более подтянулись и продолжали полет уступом по высоте, с небольшим превышением каждой последующей группы над предыдущей. Это обеспечивало надежное прикрытие задней полусферы боевого порядка огнем тридцати крупнокалиберных пулеметов, направляемых твердыми руками опытных и бесстрашных бойцов. Пара "мессеров" уже проверила на себе точность их огня. Может быть, другие не рискнут испытывать свою судьбу?
      Но через десять - двенадцать минут вокруг нас вился уже целый рой вражеских истребителей. Сначала они держались на почтительном удалении, словно высматривая слабые места для нанесения ударов, потом стали подходить все ближе и ближе. А такое слабое место у нас действительно было: мы не могли отражать атаки спереди сверху. Дело в том, что огневые точки штурманов и радистов обеспечивали обстрел только задней полусферы. У летчика же было отличное оружие для стрельбы вперед - крупнокалиберный пулемет Березина - БС и ШКАС. Но вести из них огонь можно было, лишь направляя на цель свой самолет, то есть при выполнении маневра одиночным самолетом. Однако вражеские летчики, лучше зная, по-видимому, мощь нашего бортового вооружения, чем возможности его использования, атаковали недостаточно решительно, огонь открывали с дальних дистанций и рано отваливали. Только этим можно объяснить, что нам удалось отразить еще до выхода на боевой курс более тридцати вражеских атак и не понести потерь.
      Отбомбились мы отлично - бомбы точно накрыли цель. На самолетных стоянках заполыхали очаги пожаров. Уточнять потери врага в такой неблагоприятной воздушной обстановке было некогда, да и не следовало этого делать. Ведь результаты удара отчетливо зафиксировали наши фотоаппараты. Поэтому сразу же разворачиваемся на обратный курс.
      Известно, что задача противовоздушной обороны - не допустить самолеты противника к охраняемым объектам, любой ценой сорвать его удары с воздуха. Нам удалось благополучно пробиться к цели, и это вселяло надежду на то, что обратный путь будет более легким, тем более что "пешки", освободившись от бомб и доброй половины горючего, сразу прибавили в скорости, стали более маневренными.
      Но не тут-то было. При отходе от цели атаки вражеских истребителей стали более настойчивыми. Количество "мессершмиттов" росло. Если прежде они нападали парами и четверками, и главным образом с задней полусферы, то теперь около двух десятков вражеских истребителей одновременно наносили удары сверху и с флангов. В это время произошло самое страшное, что может случиться в бою, - у штурманов и воздушных стрелков кончились боеприпасы, задняя полусфера осталась практически неприкрытой. Мы вели почти непрерывный двухчасовой бой! А самолет имеет ограниченный боекомплект. И вот вместо потока огненных стрел к вражеским истребителям потянулись короткие редкие трассы. По мере ослабления нашего оборонительного огня наглели вражеские истребители, которые уже поняли, что происходит. Еще немного, и...
      Самолеты ведущего третьей пятерки и левого ведомого из группы Полбина загорелись почти одновременно. Тут же я увидел, как в тридцати - сорока метрах над нами пронесся "мессершмитт" и устремился на ведущую группу.
      - Бейте фашиста! - закричал я по СПУ, забыв, что и мои помощники уже безоружны.
      В ответ Копейкин доложил, что ставит на бортовой шкворень ШКАС и сразу же откроет огонь. Но это был пулемет обычного калибра, не то оружие, чтобы отразить возрастающий натиск врага.
      Мы еще продолжали лететь - три По-2 из пяти, - а замыкающей пятерки уже не было совсем. В ведущей пятерке остались только самолеты Полбина и двух его ведомых. Теперь истребители не маневрировали, не выбирали удобной позиции, а просто пристраивались к нам как попало и с дистанции 50-70 метров расстреливали безоружных бомбардировщиков. Полбин покачал самолет с крыла на крыло, привлекая этим наше внимание, а затем подал сигнал "Действовать самостоятельно!