Когда после работы в гардеробной мы освободились от скафандров, нас поразило, насколько тяжелый воздух в жилых помещениях! Углекислый газ угрожающе заявляет о себе: в ушах появляется шум, кружится голова... Марк заметно встревожен:
      - Двое из троих немедленно в гибернаторы! Дэйв, отправьте в первую очередь своих инженеров и на малом автомате проверьте состояние каждого!
      Дэйв - талантливый малый. На корабле нет ни одного прибора, ни одного агрегата, в которых он не разбирался бы. Такой умелец в эпоху узких специализаций - находка для экспедиции. Осмотр показал более или менее удовлетворительное состояние каждого, а вот у самого Дэйва обнаружилась аритмия. Так что в числе "своих инженеров" лучше бы оказаться и ему. Марк сказал, что есть одна вакансия на место бодрствующих.
      - Думаю, надо оставить Грегора, - предложил Дэйв.
      - Железный человек с "Электры"? - на лице Марка появилась тень сомнения. Я разозлился, поскольку чувствовал себя неважно. Дышать становится все труднее, подташнивает, а тут еще напоминание об "Электре", хотя она и без того не выходит из головы. Вид ее мертвых коридоров преследует меня. Одолевают дурные предчувствия, словно дыхание смерти уже витает в воздухе.
      - По правде говоря, я рад пободрствовать. Об "Электре" сейчас лучше не вспоминать.
      - Ты прав, лучше не вспоминать. Как говорят старые люди, не рисуй черта на стене... Хотя с чертом мы справились бы легче, чем с ошибками в гравитационных картах.
      Оба инженера, отправляясь в гибернаторы, старались выглядеть бодрыми и веселыми. Должно быть, плохо старались. Мы пожелали им приятных сновидений, хотя в душе роились сомнения - настанет ли пробуждение в конце длинного сна.
      Время текло незаметно. Его плавное течение нарушилось лишь однажды, в остальном оно устало тащилось бесконечной чередой минут, как и мы, непомерно усталые, задыхающиеся во все более спертом и все менее пригодном для жизни воздухе. Мы хватали воздух широко раскрытыми ртами в напрасном старании надышаться. Одышка валила с ног. Это стало мучительной нормой нашего бытия.
      Навигаторам удалось откорректировать гравитационные таблицы - Тен нашел подходящие компоненты. Теперь оставалось ввести исправленные данные в "мозг" для расчета орбиты. Нам теперь был дорог каждый час. Каждый наш выдох увеличивал содержание углекислого газа в воздухе, нас преследовало удушье. Чтобы хоть немного оздоровить состав воздушной смеси, Марк велел использовать запасы кислорода, но при этом в отсеках увеличивалось давление. Оно уже намного превысило привычное для нас земное и достигало почти двух атмосфер. По совету Дэйва мы приоткрыли люк, соединяющий жилые и служебные отсеки с грузовым. Давление резко упало, но при этом на нас обрушился жестокий космический холод. Все металлические поверхности мгновенно покрылись инеем. Нам с трудом удалось снова прогреть жилые отсеки. Марк все более нетерпеливо торопил программистов, то есть всех нас грешных, но так как для программирования требовалось не больше трех-четырех человек, остальные могли бы отправиться в гибернаторы. Но тут выскочил наш астроном Тен Линг со своим предложением. Оно состояло в том, что Линг брал меня в подручные, и мы отправлялись в обсерваторию. Польза несомненная: в навигационной легче будет дышать программистам, а мы, то есть Линг и я, установив и настроив телескоп, откроем одну-две здешних планетки, благо их вокруг Тау Кита должно быть не меньше дюжины. При удачном возвращении на Землю в нашем активе будут и астрономические открытия.
      Признаюсь - никогда мне так сильно не хотелось выключиться из действительности, как в эту минуту, и я помянул недобрым словом проектировщиков, спроектировавших гибернаторы двухместными. В них можно было отходить ко сну только по двое. Не могу не выразить восхищения и маленьким китайцем - его готовность к жертвам казалась мне одновременно и героизмом и сумасшествием. И то, и другое достойно уважения. Мы оба посмотрели на Марка: как он распорядится. В нашем командире кажется, жизненные силы на исходе. То, что осталось, всецело принадлежало "мозгу". Но он понял китайца и согласился.
      В обсерватории Линг, не откладывая дела, нажал на кнопку в стене и шторки, прикрывающие смотровой люк, раздвинулись. Яркий свет Тау затопил обсерваторию, резанул по глазам. Когда наше зрение приспособилось к естественному освещению за толстыми стеклами смотрового люка мы увидели мириады ярких, четко прорисованных звезд и звездочек.
      - Теории происхождения планетных систем сходятся на том, что планеты вращаются в экваториальной плоскости. У нас нет оснований полагать, что у этой Тау будет по-другому, - пояснял Линг, настраивая телескоп, вмонтированный в корпус обсерватории. - Сначала мы прогуляемся по нашим окрестностям, а потом и дальше пройдемся.
      Мой спутник был непривычно оживлен. Он щелкал рычажками и кнопками, зажигая разноцветные огоньки на приборной доске. Я смотрел на звезды через обзорное окошко. Дэйв, когда мы уходили, дал нам таблетки стимуляторов. Я воспользовался одной и сразу почувствовал, как проясняется в голове. Линг счел своим профессиональным долгом просветить меня:
      - В строении Вселенной нет чудес. Вселенной управляют законы эволюции, общие для всех галактических систем. Случайных совпадений не бывает, поскольку условия идентичные, характеризуемые средними статистическими величинами. Скажи-ка, когда нас ослепил свет, что ты подумал? Ты подумал, что взошло солнце. И если мы проведем спектральный экспресс-анализ, мы обнаружим, что различий между нашим Солнцем и этой Тау практически нет. Ты бы мог подумать, что мы сейчас болтаемся не черт знает где, а рядышком с нашим Солнышком, где-нибудь между Землей и Венерой...
      В потоке лучей обсерватория прогрелась. Теплынь действовала расслабляюще. У Линга на лбу проступили капельки пота.
      - А взгляни сюда... Что ты видишь? Все те же созвездия - Большая Медведица, Стрелец, Орион... Правда, выглядят отсюда они совсем по-другому. Их узнает только специалист. Звезды - это тысячелетняя игра человеческого духа с небом... Удобная, красивая романтическая традиция, которая не имеет ничего общего с сутью вещей... Отсюда ты увидишь все тот же звездный мир, который открывается взгляду с орбиты, скажем, Венеры...
      - Ну и что из этого следует?
      - Только то, что... - Линг как бы запнулся в поисках нужной формулировки. - Нет, я не хочу умалять огромности нашего пути. С точки зрения рядового обывателя, он невообразимо огромен. Мы взорвали привычный порядок величин, оказались там, где человек мог побывать только в мыслях. Тысячелетиями он созерцал небо, особенно ночное, и всякий раз думал о недостижимости дальних миров. И вот мы здесь. И мы еще не в состоянии осмыслить это, как небывалое достижение. Это ведь потрясает воображение! А мы говорим: ну и что?.. Конечно, с точки зрения галактических масштабов мы в своем путешествии никуда, по сути, не пришли...
      - Удивительная будничность... Как же ее понимать?
      - Так и понимать. Можно подобрать сравнение: ты стоишь на морском пляже. О берег бьются волны. Над головой плывут облака. Позади гнутся под ветром деревья. А теперь...
      Сравнение, подобранное Лингом, к сожалению, слишком красиво. Только тот, кто целую вечность заперт в космическом корабле со слабой надеждой на возвращение, может понять, как бывает мучительна тоска по Земле. Потом Линг признался, что нарисованная его словами картина помешала ему увидеть единство сути и образа. Астроном молчал, а над нами витали рожденные памятью картины: море, облака, ветер, деревья... Было грустно. Молчание затянулось. Линг оторвался от телескопа, потер пальцами виски и вздохнул:
      - Вернемся к сравнению... Итак, ты стоишь на берегу. Потом делаешь один шаг в сторону. Что произошло? Насколько изменился пейзаж? Да ни на сколько. Ты видишь то же, что и видел. Тот же песок под ногами. И солнце так же нещадно поджаривает... - он нажал кнопку - шторы сдвинулись. В кабине воцарился приятный полумрак, - и планеты есть у этого солнца. И эти планеты с галактической точки зрения ничем не отличаются от солнечных планет. Их создали те же силы, из тех же элементов, их массы не отличаются от средних масс планет в других системах, так как это зависит от закона распределения масс.
      - Ты считаешь, что здесь планеты такие же, как и в Солнечной системе? Что же нам остается открывать?
      - Именно это и откроем. Впрочем, в каких-то частностях они, возможно, и другие. Но в принципиальном плане различий нет, даже если есть на них жизнь, или нет жизни. Различия могут быть только в частностях.
      Какое-то время мы находились в молчании. В щель, не прикрытую шторкой, заглядывали звезды. Появилось знакомое, весьма неприятное ощущение открытого космоса, в котором я абсолютно беззащитен. Напрасно мой взгляд перебегал от одной звезды к другой в поисках предела. Меня подавлял этот жуткий беспредел, и я в душе посмеялся над теми, кто пытается увидеть в человеке хозяина Вселенной. Смешно! Крохотный комок белка, в котором тлеет искорка жизни. Что это по сравнению с космосом? Человек может забираться в его глубины и наверняка заберется дальше нас на своих более совершенных машинах. Но он всегда будет оставаться разведчиком, исследователем, но не покорителем. Космосом правят законы, которые человеку невозможно нарушить. Он многое может осмыслить, но подчинить - черта с два! Я закрыл глаза - и мне почудился голос его величества Космоса:
      - Мой закон - единственный закон, по которому живет и развивается материя. А ты, человек, в этой системе - отклонение от нормы, странное исключение, каприз теории вероятностей, чье возникновение обусловлено узенькими границами температур, давления, излучений, гравитации, набора веществ... Ты можешь быть только соглядатаем, который сумел проникнуть сюда, таща за собой закрытую раковину условий, в которых ты родился и в которых только и возможна органическая жизнь. Ты безропотный раб этих условий. Рабом и останешься. Ты появился в этом уголке Вселенной благодаря тому, что вечное твое беспокойство и неистощимое любопытство не терпят неизвестности, ищут в нем подобное себе, или отличное от себя, собирают факты и фактики, чтобы выстраивать из них привычный облик мира. Ты думаешь, что разорвал завесу неизвестности, а на самом деле совершил крошечный шаг, да и то - с таким напряжением и риском! Что это за покорители, если их жизнь зависит от невзрачной космической пылинки - метеорита! Вы здорово влипли, приятели, и еще не известно, как выпутаетесь из этого положения...
      Кабину обсерватории заполнило тихое попискивание. Астроном вскочил. Планетоскоп, работающий в автоматическом режиме, "поймал" космическое тело. Линг лихорадочно щелкал клавишами компьютера... Включив канал связи, он заорал:
      - Марк! Марк! Есть первая планета!
      - (Пауза)... Хорошо, Линг. Координаты. Температура. Масса. Скорость вращения. Атмосфера. У нас очень мало времени. Пусть трудится компьютер. А Грегор пусть идет сюда. Он срочно нужен. Возникли проблемы с кислородом.
      Линг посмотрел на меня в замешательстве. Но я все слышал сам. В голосе Марка - смертельная усталость. Он говорит, что Феликс и Роберт на пределе...
      Бреду, пошатываясь, по коридору до конца. Меня охватывает спертый воздух, и это единственное, что указывает на наше неблагополучие. Яркие светильники равномерно освещают путь по коридору. Подступает удушье. Кислород! Хотя бы глоточек! Я словно чувствую, как сжимается обожженное, вернее, высушенное живительным газом горло, зато отступает удушье... Я забыл сказать, что мы с Лингом находились в обсерватории "Викинга", и теперь я шел по проходу, соединяющему оба корабля. Внезапно пол вздрогнул, "Викинг" притянул меня к полу, но невесомость тотчас восстановилась.
      - Прошу прощения! - Марк извинился во всеуслышание. - Мы случайно включили одну из направляющих ракет. Проводим ориентацию. О последующих маневрах будем предупреждать.
      Потом я узнал, что виновником включения ракеты, нежелательного включения, был Феликс. Такие сюрпризы могут иметь тяжелые последствия. Очевидно, аварийная обстановка на корабле начинает вмешиваться в действия членов экипажа. А что будет в более серьезных ситуациях?
      По транслятору слышу голос Тилла:
      - Внимание! Внимание! Включаются двигатели ориентации! Десять. Девять... Восемь...
      Мелкая дрожь побежала по кораблю, захватывая все новые и новые участки. Химические двигатели ориентации включались по программе, заданной компьютером. Я почувствовал, как огромная масса корабля разворачивается в нужное положение. Меня начало швырять то на потолок, то на стенку. Удалось схватиться за поручень. Слегка подташнивало. Мощная сила еще дважды подтолкнула меня, и потом все успокоилось. Воцарилось такое привычное то ли падение, то ли парение.
      - Пауза 10 минут! - услышал я голос Тилла, перед тем как войти в навигаторскую. Там я увидел удручающую картину. Некоторые полулежали в креслах, пристегнувшись ремнями. Феликс лежал, бессильно запрокинув голову и закрыв глаза. Дэйв делал ему инъекцию в мышцу руки.
      - Это должно немного помочь, - сказал Дэйв, вкладывая шприц в мусоросборник. Тилл с сомнением покачал головой:
      - Оставь его в покое, Дэйв. Ему сейчас полезен покой. Можно отнести в гибернатор.
      Феликс открыл глаза и протестующе взмахнул рукой. Дэйв посмотрел на Марка, который и сам чувствовал себя не лучше Феликса. Он приложил ко рту кислородную маску и сделал несколько вдохов. После этого сказал:
      - Грегор, отнеси баллон с кислородом к Лингу и возвращайся. Я внесу последние коррективы в расчет. Потом будешь мне помогать. Феликса отправим в гибернаторскую попозже, верно, Феликс?
      Феликс пытался что-то сказать, но зашелся в таком свистящем кашле, какого я еще не слышал.
      - Феликс, извини, - торопливо сказал Марк. - Я виноват, тебе нельзя разговаривать. Дыши спокойнее и экономь силы. В твоей слабости нет ничего зазорного. Чудо в том, что мы еще держимся.
      Дэйв тем временем взял небольшой эластичный сосуд и подключил к баллону с кислородом. Сосуд приобрел форму шара. Дэйв отключил его и вышел со мной из навигаторской, прикрыв за собой дверь. В коридоре он выключил сначала мой, а потом и свой аптатор. Теперь нас никто не мог услышать.
      - Поторапливайся, Грегор. Предупредишь Линга, что он скоро мне понадобится. Дела складываются не лучшим образом, но я не хочу добавлять Марку лишней тревоги.
      Дэйв подтолкнул меня в спину, и я поплыл по коридору...
      Линг, когда я вошел в обсерваторию, орудовал с телескопом. Не отрываясь от окуляра, информировал: нашел вторую и третью планеты. Потом с недовольством добавил:
      - Не понимаю, почему Дэйва не обрадовал такой результат! Мы же делаем огромное открытие!.. Ты не был там, когда я сообщил это? Что-нибудь случилось?
      Меня всю дорогу подмывало искушение надышаться вдоволь кислородом, хотелось ощутить горлом прохладу, а этот астрономишка жалуется на невнимание Дэйва. Вместо ответа я направил кислородную струйку из сосуда Лингу в нос, потом повернул ее себе в рот, дышал ею, пока не исчезло чувство сдавленности в груди. После этого, предварительно выключив наши аптаторы, передал распоряжение Дэйва. Но мысли Линга, очевидно, были слишком прикованы к планетам, чтобы нормально отреагировать на мое сообщение.
      - Скажите, пожалуйста... У меня порядок.
      - Ты ничего не понял? Речь идет о нашей жизни. Ты можешь хоть это понять? Феликс еле дышит. Марк еле передвигается. А мы все еще не закончили ориентацию корабля. Это, по-твоему, порядок?
      Линг вытаращил на меня глаза. Дошло! Но он не сдавался:
      - Мне очень жаль! Но не будет пользы науке, если мы доставим на Землю, пусть даже в памяти "мозга", сообщение о том, как мы агонизировали, - для этого не обязательно было лететь на Тау Кита. Науке нужны не вопли, науке нужны открытия! - Линг ткнул пальцем в телескоп, который в это время опять огласил кабину радостными сигналами - открыл четвертую планету. - Вот что нужно науке, а не истерика. Истерика не поможет!
      От того, что Линг в общем-то прав, я рассвирепел еще больше. Я не противопоставлял то, что с нами происходит. Наука - это наука, а судьба товарищей - это судьба товарищей, как и наша собственная. Я в сердцах швырнул сосуд с шипящим кислородом астроному в лицо. Он резко отстранился и подчеркнуто спокойно - вот оно, китайское воспитание! сказал:
      - Успокойся, Грегор. Хорошо умереть - это тоже сложное дело, если нет другого выхода. Что же тут такого - умереть? Возвращайся в навигаторскую. Как только понадоблюсь, позовете. А пока...
      Обсерватория снова наполнилась писком, и Линг бросился к телескопу. Я вышел в коридор, чувствуя, как грудная клетка с новой силой сжимается в густом воздухе. Благотворное воздействие кислорода чувствуется, пока дышишь кислородом. Надышаться впрок невозможно. И я несу свою грудную клетку с хрипами и болями по длинному-длинному переходу.
      В навигаторской меня встретили без слов. Дэйв пристегивал Феликса ремнями к креслу. Марк и Тилл колдовали у "мозга". Им было тяжелее, чем нам, всем остальным. Они мобилизовали остатки сил, весь свой опыт, все свои знания, чтобы выполнить самую ответственную задачу: с максимально возможной точностью сориентировать "Титан" и с точностью до сотых долей секунды обеспечить его старт. "Мозг" молниеносно перерабатывал данные, вводимые в него Тиллом. Этот компьютер работал на грани, точнее на уровне самого совершенного интеллекта с умопомрачительной скоростью. Казалось, он одержим человеческими чувствами и всю работу делает с опасениями за конечный результат. Он, казалось, тоже понимал, что у него существует неумолимый враг - время. И потому сигнальные огоньки на пультах управления мелькали лихорадочно быстро. Вот когда мы почувствовали, что значит бег времени! Если раньше секунды тянулись, ползли как улитки, то теперь они проносились стремительно, будто хотели как можно больше навредить, напакостить нам; будто понимали, что с ними уходит наша жизнь.
      - Внимание! Внимание! - голос Тилла звучал в тишине корабля с каким-то безнадежным спокойствием. - ...восемь... девять...
      Я смотрю на Дэйва. Он замер, придерживая Феликса и не успев пристегнуть его в кресле. В ответ на мой удивленный взгляд, он сдвинул плечи, словно хотел сказать, что не понимает, почему я не понимаю. Сейчас самое ответственное дело в руках Тилла - провести предстартовую коррекцию ориентации корабля. Все остальные члены экипажа обязаны буквально замереть в креслах. Вот почему Дэйв одной рукой придерживал Феликса, а другой схватил меня за рукав, прижимая к креслу. Пристегиваться - на это уже не оставалось времени.
      - ...три... два... пуск!
      Неимоверная тяжесть повалила нас, кого на пол, кого прижала в кресле. Легкие, и без того измученные высоким давлением и высокой концентрацией углекислого газа, прямо-таки выключились: ни выдохнуть, ни вдохнуть. Координатная сетка на экране, с кружочком посредине, завибрировала, задергалась; точка на ней скользнула наискосок...
      Мы перестали экономить кислород. Тилл распорядился уложить Феликса в гибернатор. В эту минуту Марк издал странный звук - не поймешь хрип или смешок. Мы все разом посмотрели на него - что это с ним? Глаза расширены, сплошные зрачки. Лицо превратилось в безвольную маску. Похоже - обморок. На Земле, потеряв сознание, человек падает, а здесь, в невесомости, это выглядит ужасно: взор неподижен, руки безвольно парят на весу. Мы растерялись. Дэйв засуетился, сунул обморочного Феликса мне в руки, а сам бросился к Марку:
      - Эй, Марк! Марк! Ты меня слышишь? - Дэйв схватил Марка за руку, нащупал пульс.
      - Живой! - наконец-то произнес Дэйв. - Мне показалось, что все, конец...
      - Друзья, время у нас на исходе, - сказал Тилл. - Надо Марка и Феликса уложить в гибернатор. Раздумывать некогда.
      Эту операцию мы с Дэйвом осуществили довольно быстро. Дэйв проверил датчики, показатели кардиограмм, наличие сомнифера в пробирках, словом - все, что положено в таких случаях, что обязаны делать врачи. Но врачи продолжают пребывать в гибернации. Так было решено, когда, оценив техническое состояние "Титана" после метеоритного "нападения", мы пришли к выводу: биогенераторы повреждены основательно, ремонт собственными силами невозможен. Надо было ограничить количество потребителей аварийного кислорода. Посчитали - на этом этапе полета, в сложившейся ситуации, можно обойтись без врачебного обслуживания, если учесть, что элементарному медицинскому обслуживанию обучены все члены экипажа и экспедиции...
      - Все готово! - сказал Дэйв.
      - Воздух здесь тяжеловат, - заметил я.
      - Регенерация воздуха в гибернаторах автоматическая, - пояснил Дэйв. - Как только загерметизируем двери, воздух оздоровится в течение тридцати секунд. Одновременно включается сомнифер.
      Толстенные двери гибернатора закрылись бесшумно. Дэйв по прибору проверил герметизацию. Я посмотрел в смотровое окошко: два бледных лица неподвижно белели в призрачном голубоватом свете. Дэйв включил экран биологических показателей усыпляемых. К счастью, все было в норме.
      - Я подежурю, ты возвращайся к Тиллу, - сказал Дэйв. Я знал, что после герметизации гибернатора, проверки приборов, вынесенных в коридор, надо было четверть часа держать гибернатор под наблюдением. На всякий случай.
      Возвращаясь в навигаторскую по длинному переходу, я думал о том, какой умница Дэйв - все умеет, все знает. А что умею я, кроме шатания по кораблю? Конечно, я, как никто из пассажиров корабля, разбираюсь в "камешках", умею с первого взгляда определить геологическую структуру местности, безошибочно "прочитывать" спектральный анализ веществ, короче - я неплохой геолог, говорю об этом без ложной скромности... Но какой в этом прок сейчас?.. И зачем надо было вытаскивать меня из гибернатора? Спал бы себе до сих пор, как спит, например, Мишель... Впрочем, есть две причины, по которым меня вывели из гибернации: первая - понадобился бодрствующий Тен Линг. На орбите вокруг Тау астроному есть чем заниматься. Вторая - если уж "разбудили" Линга, то попутно подняли и меня. В этом неудобство двухместных гибернационных кабин...
      Ох, как хочется волшебства - вдруг оказаться на Земле и считать, что реальность - кошмарный сон!.. Терзаюсь. А что толку в терзаньях? Терпи, а там будь что будет. Всему свой конец...
      Конец был.
      Гораздо ближе, чем я мог ожидать. Войдя в дверь навигационной, увидел, что Роберт Тилл без сознания. Вызываю по аптатору Дэйва и Линга. Отвечает один Дэйв.
      - Ступай за Лингом, - встревоженно крикнул Дэйв, - а я бегу в навигационную.
      Как он может бежать? Точно так же, как и я. Я плыл по проходу, отталкиваясь руками, ногами от пола, от стен и потолка, стараясь уберечься от столкновения с твердыми предметами... Вот так. Из строя выходим поодиночке. Впадаем в обморочное состояние, становимся бесполезными на корабле, и нас надо срочно спасать. А корабль живет своей собственной жизнью. "Викинг" встретил меня негромким разноголосым хором генераторов, щелчками автоматов, периодическими посвистываниями клапанов, попискиваниями сигналов... В другое время эта "песня" внушала бы спокойствие, уверенность. Сейчас меня тревожили дурные предчувствия. Деловитыми голосами своих многочисленных механизмов "Викинг" меня предупреждал: ты погибнешь. Задохнешься. С последними киловаттами ядерных батарей наступит и мой конец. Нас поглотит вечная тишина. Нас скупает бесконечный, не нарушаемый покой межзвездного пространства. Вы, люди, с такой любовью создававшие нас, превратитесь в молекулы, разложитесь на атомы, а ваше создание станет вашей могилой в просторах Вселенной...
      Вот такие веселые мысли обуревали меня, когда я вошел в обсерваторию и увидел маленькое, худое тело Линга, парящее в воздухе. Компьютер телескопа мигал огоньками, попискивал, лихорадочно сообщал тому, кто не мог его слышать, какие-то данные... Я подхватил Линга Тена и почувствовал, что он вздрогнул. Посмотрел на меня замутненным взглядом:
      - Пятая... - прошептал он, - очень большая масса...
      - Ты молодец, Тен! - с этими словами я начал осторожно извлекать астронома из обсерватории, заставленной множеством приборов и небольших контейнеров. Автоматика телескопа продолжала напористо выдавать данные, которые никого не могут обрадовать. Тен закрыл глаза и обмяк. Пятясь, я вышел, придерживая Тена, в коридор и долго еще слышал постепенно затихающий рапорт телескопа...
      Здесь, в этом месте, мои воспоминания начинают мешаться. Мы с Дэйвом, единственные, остающиеся в строю, пребывали в растерянности: что делать в первую очередь - нести Линга и Тилла в гибернатор? Тогда пострадает программа коррекции "Титана". До следующего вмешательства навигатора, как видно по сигнализатору, остается четыре минуты. За это время мы не успеем управиться с гибернатором. Могут ли Тилл и Линг подождать минут двадцать, пока навигационная автоматика выдаст нам очередную паузу? Дэйв смотрит на таблограмму: такая пауза наступит через семнадцать минут и продлится двадцать девять минут... Мы привязали Линга и Тилла к креслам, вдохнули в них кислорода, сами подышали. Дэйв сидел у центрального пульта, напряженно вглядывался в показания многочисленных приборов, больших и маленьких экранов. Иногда он поручал мне включить ту или иную кнопку, передвинуть рычажок на соседних, вспомогательных пультах. Помнится, я даже помогал Дэйву делать какие-то расчеты на компьютере... Дэйв сорвал с себя комбинезон - его прикосновение к телу раздражало. Посоветовал мне сделать то же. Мы работали в изматывающем темпе, понимая, что нам больше не на что и не на кого надеяться.
      Помню, как мы несли Тилла и Линга в гибернацию, как боялись что-либо упустить... Возвращаясь обратно, остановились у пустующей кабины, и Дэйв вопросительно посмотрел на меня, мол, может, останешься, пока я, Дэйв, доведу до конца программу коррекции? Я отрицательно мотнул головой. Нас - только двое, мы должны помогать друг другу, то есть, я - Дэйву...
      Ощущения притупились. Одолевало равнодушие, и я понимал эту опасность. Дэйв сделал мне и себе очередные инъекции. Они действовали как-то странно, притом - избирательно. Эмоции притуплялись, способность мыслить просветлялась. На наших лицах появлялись бессмысленные блуждающие улыбки, мы подбадривали друг друга, приникали к экранам, на которых мелькали цифры и знаки главных корабельных систем. Мы обращали все свое внимание на навигационные. Для других нас уже не хватало.
      Время от времени Дэйв с автоматической скоростью прохаживался длинными, точными пальцами по клавишам компьютера, и это, помню, всегда меня поражало: как можно в таких условиях сохранять быстроту и четкость движений!
      Если бы в это время кто-нибудь мог наблюдать за "Титаном" со стороны, он бы видел такую картину: на фоне черного звездного небосвода, затопляемый ярким светом Тау, висит огромный дискообразный корабль. Он абсолютно неподвижен и лишь иногда плавно разворачивается на какой-то градус, на доли градуса в одном из пространственных измерений...
      Внутри корабля все выглядело менее масштабно: просторная навигаторская и в ней - два маленьких, по корабельным масштабам, человечка, которые, выбиваясь из сил, пичкая себя уколами, суетятся у пультов управления. В моей памяти это, видимо, не очень продолжительное время, отложилось круговоротом тяжелого самочувствия, сменяемого всплесками бодрости (после инъекций), мельканием экранов, напряженными расчетами, провалами в полуобморок. Думаю, что сознание Дэйва было более ясным, иначе он не смог бы в один из моментов моего прояснения огорошить меня радостным:
      - Получилось! Ур-ра! Грегор, получилось!
      Это значило, что станция вышла в расчетную точку и сориентирована для старта в обратном направлении, что все последующие навигационные операции пройдут в автоматическом режиме, а у нас есть время залечь в нашу гибернационную берлогу, в которой мы будем спать целую вечность. Кабина, в которую ложатся "замыкающие", оборудована с таким расчетом, чтобы двое, оставив все системы корабля в автоматическом режиме, смогли без посторонней помощи приготовить себя к длительному сну.
      - Удалось, Грегор... - и поскольку он повторял это не знаю сколько раз, я понял, как мало сам он верил в удачный исход. Я слышал его будто во сне, мною овладел расслабляющий покой. И точно во сне, мы двигались по переходу в гибернаторский отсек, я - впереди, Дэйв - за мной.
      - Теперь спать, Дэйв... - говорил я через силу, - спать.
      И последнее, что запомнилось: я с чувством громадного облегчения ложусь в удобное кресло, аккуратно, не торопясь, пристегиваюсь, помогаю Дэйву укладывать датчики... Потом наблюдаю, как он сам устраивается. Вздыхает с чувством человека, выполнившего непосильную работу. У его правой руки, на невысокой подставочке, смонтирован небольшой пульт с двумя или тремя кнопками. С их помощью он включит постоянное освещение, сомнифер и блок температурного режима.
      - Грегор, проснись! - сквозь сон я ощущаю шлепки по щеке. Тормошение за плечи. - Просыпайся, Грегор!
      Просыпаюсь и попутно отмечаю, что, в отличие от предыдущего пробуждения, нынешнее далось легко.
      - Как ты себя чувствуешь? Дыши глубже! Включаю вибромассаж!
      Узнаю голос Дэйва. По ногам, по спине и плечам расходятся массажные пассы вибратора. В мышцах с ощущением наплывающего тепла исчезает свинцовая неподвижность. Открываю глаза. Дэйв. Он решительно срывает с меня датчики, отключает какие-то приборы.
      - Ремни сам отстегнешь? Вот и хорошо... Угадай, где мы находимся? Ладно, скажу: дома! На Земле! Мы приводнились, только не знаем еще, где именно. К нам, наверное, уже спешат спасатели. Скоро будут стучать в люки...
      Невозмутимый Дэйв был непривычно возбужден. Приподнято возбужден. Замечаю, что нас покачивает, притом покачивает хорошо, если иметь в виду, что покачивать такую махину, как наш "Викинг", - дело не простое.
      - Чувствуешь, каков зефир? Океаном пахнет! Рыбой и водорослями!
      Пока ничего, кроме тяжести притяжения, я не чувствую.
      - Дыши, дыши глубже! Это наш родной, целебный воздух. Не из баллонов, не из генератора, а самый что ни на есть натуральный!
      Дэйв распахнул дверь кабины пошире, и я встал на неустойчивые ноги.
      Земля-матушка! Надо достаточно долго поболтаться в дальнем Космосе, чтобы по-настоящему глубоко осознать, что это такое - матушка Земля.