Девушка прочитала надпись на новенькой, сияющей золотом табличке, и кивнула головой.

Крошка Цахес скептически оглядела девицу, взяла с нее слово, что в течение учебного года она не выйдет замуж, не родит детей, и дала добро. Девица строчила на компьютере со скоростью пулемета, чем покорила всех кафедральных — вечно им нужно было печатать какие-нибудь методички или упражнения.

— Таня, привет, это я. Слушай, я пропуск посеял. У тебя там лишнего не завалялось?

— Сейчас, — лаборантка положила трубку на стол, и теперь Митя мог слышать знакомые голоса: Маркуши, Миши-маленького и Рашида. “Что это там мужики с утра пораньше делают?” Перед экзаменами пропусков у Таньки было завались — она их в “приемке” у секретарши выпросила, но все слишком быстро разошлись: знакомым-приятелям раздали, “пенькам” опять-таки, чтобы могли беспрепятственно проходить.

— Есть один, — сказала лаборантка.

— Хорошо. Поройся в моем столе, там должна быть пара фоток. Наклей и штампик поставь.

— Ладно, сейчас спущусь.

— Жду, — Митя повесил трубку, отер пот со лба.

— А у меня внук в этом году на технологический поступает, — доверительно сообщила вахтерша. — Башковитый парнишка, а вот с языком у него никак. У него мать — литераторша. И билась, и билась — как о стенку горох.

“Ну, так я и думал! — Митя слегка раздраженно кивнул головой, давая вахтерше понять, что попробует помочь. И как это все удивительно получалось! Еще полмесяца назад он спокойно ходил по улицам, ездил в транспорте, гулял с Дашкой по парку, и никто его не замечал — пустое место. А теперь, стоило только устроиться в приемку, как тут же в библиотеках, в метро, в собственном дворе, наконец, его стали останавливать малознакомые люди и после нескольких дежурных фраз по поводу здоровья жены и ребенка “подбивать клинья” насчет экзаменов. У одного дядя поступает, у другого сестра сводная, у третьего — родственник знакомых седьмая вода на киселе. У вахтерши вон внук выискался, хотя ей самой, наверное, и пятидесяти нет. Одному сочинение проверить, другому — на устном по математике подстраховать. Да он эту математику с двенадцати лет забыл — все контрольные у друзей списывал! Ну, у тебя же там знакомые, вы же там все вась-вась! Ага, вась-вась! Он ни математиков, ни физиков этих до сих пор в глаза не видел. У него все больше китайцы… — Ладно, пишу. Фамилия, имя, отчество, номер группы, факультет, — Митя достал блокнот и открыл его на страничке, где уже значилось с десяток фамилий. — Но, сами понимаете, никаких гарантий.

— Ты уж постарайся, а мы в долгу не останемся, — вахтерша подмигнула ему озорно.

Эти слова “в долгу не останемся” всегда значили одно — останутся, еще как останутся! Как только внучек поступит, вся любовь прочь. Дай бог, если коробку конфет шоколадных подарит, а то и вовсе здороваться перестают. Ему бы брякнуть сейчас: “Тыща баксов”, — вот тогда она репу начнет чесать, кряхтеть, ворочаться: “Ой, да вы что! Да у нас таких денег нету!”, — но, глядишь, и наскребут по сусекам, вручат потом с гнусной улыбочкой, а так — дохлый номер. Но нет-нет, с ней в такие игры нельзя… — вахтерша, она ректора каждый день видит, она со всяким начальством на короткой ноге. Если вдруг внук пролетит “как фанера над Парижем”, стуканет ради справедливости.

Он увидел Татьяну. На ней было открытое летнее платье, туфли на каблуке.

— Привет, — она протянула ему пропуск, и Митя, помахав им перед носом охранника, проник за кордон.

— Два дня сочинений нет. Игонина на дачу уехала, а Маркуша в запое, — доверительно сообщила лаборантка.

— Я уже догадался, — вздохнул Митя. Он подумал, что теперь надо искать аудиторию для занятий с Машей.

— Дмитрий Алексеевич, можно вас на минуточку? — услышал он за спиной знакомый голос и обернулся. Перед ним стоял зам. председателя предметной комиссии Найденов. На прошлой неделе, сославшись на Крошку, Митя попросил у него за двух девчонок, так он одной поставил четверку, а другой вообще вкатал трояк — помог называется! Да еще рассказывает на каждом шагу — вот, мол, молодежь наглая какая. И ведь к Игониной не пойдешь жаловаться на ее заместителя! А еще у Найденова есть присказка: “Мы взяток не берем, а вот выпить в хорошей компании — пожалуйста”. Ну да, коньяк армянский, литров пять.

— Добрый день, Алексей Михайлович, — он вяло пожал протянутую руку.

— Шкурный вопрос, молодой человек. Вы, наверное, знаете, у нас каждый год после окончания экзаменов полагается банкет для членов комиссии. Мужчины — спиртное, дамы — закуску всякую. Какие-то деньги, конечно, выделяются ректоратом, но…

— Лепту, короче, вносить?

— Ну да, вносите, — и Найденов выставил два пальца, показывая, какая должна быть лепта.

— Ладно, разбогатею, внесу, — пообещал Митя и обернулся. Татьяны уже не было.

— Ой, кто пришел! — заулыбался Маркуша. Он сидел, развалившись в кресле, и дымил сигаретой. На кафедре дым стоял коромыслом. У Маркуши блестели глаза, Миша-маленький уже дремал на стуле, только Рашид был трезв и спокоен.

— А где Маша? — спросил Митя, оглядев кафедру.

— Это такая пушистенькая? — Маркуша кокетливо провел по воображаемым волосам. — Нафиг она тебе сдалась? Она же малолетка. Пойдем лучше к Батону, вмажем по стаканчику.

— Нет, я серьезно, у меня урок сейчас, — начинал злиться Митя. Маркуша уже пропустил с утра несколько рюмок, будет теперь весь день куролесить, лезть во все дыры — ни дела, ни работы.

— Да отпустил он ее, — кивнул на Маркушу Рашид, щурясь от табачного дыма. — Ты опоздал немного, вот он ее и вытурил.

— Ага, завтра в это же время придет твоя пушистенькая, — Маркуша достал из кармана рубахи купюры и помахал ими в воздухе. — Твоя зарплата, Борменталь.

— Но ведь так не делается! Завтра придется четыре часа заниматься! — кипятился Митя. — У меня через два часа еще одна девочка.

— Видишь, девчонок как перчатки меняет, — рассмеялся Маркуша. — Ладно, не бзди — я тебя угощаю, — Маркуша поднялся, сунул Мите в карман деньги. — Пропустим по одной, зажуешь “Орбитом” и поработаешь на славу.

Митя не мог долго сердиться на Маркушу.

— Ну ладно, только по одной, — согласился он.

В забегаловке у Батона было пусто. Завсегдатаи еще не проснулись. Хозяин заведения — высокий носатый грузин приветливо кивнул им.

— Будем кушать? Шашлык свежий, вино вкусный.

— Как обычно сделай нам, — попросил Маркуша.

— Ты что, очумел, как обычно? Мне потом работать!

— Работа не волк, — Маркуша кивнул хозяину, мол, делай.

Обычно у Батона они начинали с двухсот грамм, но где двести, там и четыреста, а где четыреста — не работа, а только гульба по гостям, разбрасывание денег, растаскивание драчунов и всякая дрянь, от которой, кроме пустых карманов и пудовой головы, никаких воспоминаний.

— Анька тебя что-то хотела, — сказал Маркуша, закуривая.

— Да, знаю. Что там с нашим списком? Крошке отдал?

— Угу, — Маркуша кивнул. — Представляешь, вчера приходит на кафедру баба — тебя уже не было — вызывает меня в коридор и просит с ее сынком консультацию провести. Типа там сочинение на техфак. Ну, я разве против “капусты” подмолотить? Дорого, говорю, женщина, перед самым-то экзаменом консультировать. Она — не волнуйтесь, не волнуйтесь — и три сотни зелеными сует. Тут я понял, что баба — не баба вовсе, а сука драная — хочет за копейку свою сопливку протащить. Я глаза страшные сделал, спрячьте немедленно, шепчу, а то сейчас в ментовку сдам. Помнишь, как в июне Алихамедова круто подставили?

— Алихамедова? — Митя наморщил лоб, вспоминая.

— Ну, проректор по АХЧ. Баба перепугалась, позеленела вся — от стенки не отличишь.

Батон принес два стакана с водкой, томатный сок, пару шашлыков с соусом.

— Кушайте на здоровье!

— Спасибо, дарагой! — передразнивая, с грузинским акцентом произнес Маркуша. Пододвинул к Мите стакан с соком. — Покровавь немного Мери, Борменталь. Ну вот, сиганула она от меня, как от чумного. Ты смотри, на такую туфту не колись. Возьмешь на копейку, сядешь на срок.

Последняя фраза была найденовская. Это он, подвыпив армянского коньяку, любил повторять по поводу зоны и нищей жизни преподавателей. В том году купил сыну “двушку” в Чертаново.

— Ну, вздрогнули, Борменталь, — Маркуша двумя большими глотками выпил почти всю водку. Митя только пригубил. — Э-э, так не пойдет. Давай ровненько.

— Блин, ну работать же! — устало повторил Митя и стал есть шашлык.

— Ты про Таньку расскажи. У вас что, романчик?

— С чего ты взял? — Митя слегка посолил сок, отпил.

— Крошка болтает. Сам слышал, как она Таньку за шкафчиком наставляла: с женой живет, киреевскую дочку склеил, осторожней, мол.

— Черт, вот баба, язык, как помело! — Митю неприятно поразило, что о них с Настей уже болтают на кафедре. — Какого черта она свой нос в мои дела сует?

— Глупый ты, Борменталь. Женщине скучно без этого. А Танька-то на тебя с любовью глядит, положила свой карий глаз! — Маркуша подмигнул и расплылся в улыбке. — Вздрогнули!

На этот раз Митя отпил побольше и почти сразу же почувствовал, как зажглось все внутри, разлилось приятной теплотой.

— Сволочь ты, Маркуша, спаиваешь меня. Это и Вика говорит.

— Милый мой, да я же добрый. Лучше уж ее, огненную, чем то говно, которым студенты пробавляются. — Ты-то сам как — нет?

— Нет, — соврал Митя.

— Правильно. Не колись, Борменталь, погибнешь! — последнюю фразу Маркуша произнес намеренно громко, чтобы Батон услышал.

Митя обернулся. Грузин стоял за деревянной стойкой и смотрел телевизор, подвешенный на кронштейне к потолку забегаловки.

— Это как массовый психоз, и не лечится, — продолжал Маркуша. — Хотя я, может, и долбанул бы косяк по старой памяти. У тебя никаких на этот счет наметок? Достал бы чуток.

— Нет, — помотал головой Митя. Еще не хватало посвящать Маркушу в свой бизнес! Он в этом плане еще хуже Крошки — завтра же пол университета будет знать. Говоря про “старую память”, Маркуша имел в виду свой индийский опыт. Вместе с женой они проработали в одном из тамошних университетов четыре года — зарабатывали на квартиру. По словам Маркуши, в Индии трава росла под ногами, хоть закурись. По жаре много не выпьешь, вот они и баловались на досуге.

— А я думал — есть. Жалко, — вздохнул Маркуша и допил остатки водки.

“Одни стукачи кругом! — подумал Митя, глядя на друга. — Будто в большом микрофоне живем.”

Он вспомнил, как однажды во время занятий на военной кафедре видел рацию, на которой была лампочка с надписью “Противник подслушивает”. Все противники, и все подслушивают. Подслушивают, стучат, болтают, трекают, нашептывают, кричат. Ведь ни одной живой душе ни слова! Все было законспирировано, как у большевиков-ленинцев. Даже товар нельзя было из рук в руки получить. Университет почему-то казался ему большим средневековым городом. С рыночной площадью, с ратушей, с тесно прижатыми друг к другу домами, в которых ютился студенческий люд, со сточными канавами, с воровскими притонами и публичными домами. Теперь он обитал где-то посредине между центральной частью, где роскошествовала городская знать, и помойкой, около которой всегда клубился опустившийся, спившийся и сколовшийся народ. Он был посредником, проводником, и всякий раз, отправляясь на окраину, боялся оступиться на скользком склоне сточной канавы. Плавать в дерьме он не умел… Митя подумал, что надо быть осторожней и немедленно убрать с кафедры все тайники.

Он оглянулся. Незаметно забегаловка Батона наполнилась людьми. Появились привычные взору алкаши, побирушки, заезжие туристы в шортах. В углу грузинские ребята, друзья Батона, играли в нарды. В воздухе плавал сигаретный дым. В зале появилась официантка Надя. Шурша накрахмаленным передником, она таскала подносы с шашлыками, лобио и сациви.

Маркуша был совершенно пьян. Он спорил с каким-то кудрявым молдаванином с соседнего стола.

— Ну, давай замажем, что я бутылку винтом, не отрываясь! — горячился Маркуша. — Ну, что ты бздишь, как девка на зачете?

— Не отрываясь? — недоверчиво спрашивал молдаванин, шевеля большими усами.

— Базаров нет. Тогда ты нам проставляешь две поллитры. Идет? Батона, дарагой! Бутылку водки принеси, пожалуйста, холодную только, — закричал Маркуша.

Надя принесла запотевшую бутылку “Столичной”. В забегаловке смолкли разговоры. Все уставились на безумного Маркушу, а Маркуша, опершись руками на стол, долго смотрел на бутылку, будто пытаясь превратить ее содержимое в воду, потом вдруг схватил, несколько раз вертанул в руке и опрокинул в широко открытый рот. Водка потекла в него как по маслу.

Митя взглянул на часы и обомлел: через несколько минут у него занятия со второй девочкой, Может, конечно, не такая умная, как Маша, может, даже полная дура, но деньги ее родители платили регулярно. С ней Митя отдыхал, с ней он чувствовал себя в своей тарелке: не надо было готовиться к занятиям, не надо было подбирать слова, чтобы высказаться. Она все старательно записывала в толстую тетрадь, а потом вызубривала и в следующий раз лепетала полный бред. Все задания и упражнения всегда были выполнены — большей частью неверно, все сочинения написаны с чудовищным количество разных ошибок. В общем, все, как в школе… Два часа, проведенные с Маркушей, промелькнули быстрее молнии, превратились за водкой и пустыми разговорами в вакуум, в ничто, и теперь ему придется расплачиваться другими двумя часами, которые будут плотными, как налитая молоком Викина грудь, будут длиться вечно только лишь потому, что день не задался с самого утра.

Митя поднялся и пошел к выходу. Маркуша все еще глотал водку. Он скосил глаз на уходящего Митю и тут же поперхнулся. Водочные брызги полетели в разные стороны. Недопитой осталась еще четверть бутылки.

— Э-эх, проиграл парень! — раздалось в разных концах забегаловки.

Маркуша со стуком поставил бутылку на стол, бешено выкатил глаза, жадно глотая ртом воздух. Вскочил, бросился за Митей. Он поймал его в дверях, схватил за шиворот.

— Ты, сука, помешал мне! Я отвлекся! Деньги давай проставляться.

Митя вынул сторублевую купюру.

— Хватит?

— Не-а, — Маркуша сам залез в его карман, выгреб все деньги. — Завтра отдам. Ей богу, отдам. Ты же меня знаешь.

— Знаю, — кивнул Митя. Скорей всего, завтра Маркуша с больной головой будет весь день валяться у какой-нибудь общежитской подружки. — Я пошел! — Митя открыл дверь.

— Да иди ты, говнюк! — весело произнес ему в спину Маркуша.

На кафедру он зашел с полным ртом “Орбита”. Валентина ждала, скучала, разглядывала портреты известных лингвистов по стенам. Ни Рашида, ни Миши-маленького уже не было. Весь бардак убран, комната проветрена. Татьяна сидела за лаборантским столом, читала Маринину.

— Ну, как тут? Начальства не мелькало?

— Фу! — Татьяна сморщилась и укоризненно покачала головой. — Тебя Аня искала, а девчонка, между прочим, уже полчаса дожидается. Ты в ее сторону лучше не дыши.

— Ну-с, на чем мы в прошлый раз остановились, барышня? — Митя придал голосу излишнюю веселость, и Валентина посмотрела на него как-то испуганно. — Типы текстов. Правописание “не” и “ни”. По Гоголю надо было сочинение дописать. “Лирическое отступление в поэме “Мертвые души”, — скороговоркой произнесла девушка.

— Ага, — Митя отвернулся и вынул изо рта ком жвачки. Заниматься не хотелось. Никудышный он был репетитор. Но надо, надо. Деньги, контролеры, долги, дочка Даша, которую он любит до беспамятства, Настя. Сыт, пьян, нос в табаке… — Вот что, красавица, домашнее задание мы потом проверим, а пока делай вот эти упражнения. Он открыл учебник, ткнул в первые попавшиеся, и пока Валентина тупо смотрела в книгу, не решаясь задать вопрос, быстро вышел.

По коридорам болтались абитуриенты. “Сейчас бы вас всех в концлагерь, в Треблинку!” — почему-то подумал Митя, глядя на смеющихся девиц. Все-таки он был неприлично пьян. Зашел в туалет, затем в деканат, заглянул в лингафонный кабинет по соседству с кафедрой. Анечка сидела за столом сразу с двумя парнями-абитуриентами. Увидев Митю, она кивнула, задала им какое-то задание и вышла.

— Ну, где ты болтаешься? Пойдем-пойдем, — Анечка взяла его под руку и повлекла по коридору. — Зачем же ты Маркуше уподобляешься, Залесов? У него уже и звание и доценство. А у тебя? — она оглянулась на шляющихся абитуриентов, прошептала: — Нас Роман Евгеньевич ждет.

— Кто это? — удивился Митя.

Аня только покачала головой в ответ.

С Аней вот уже вторую неделю они “делали дела”. В этом году ей не удалось устроиться в приемку, поэтому своих “пеньков” приходилось протаскивать через других. Митя был одним из ее “локомотивов”. За помощь Анечка отдавала ему половину денег. Кроме двух мужей и почти готовой диссертации у Анечки еще была железная боксерская хватка. Она умела делать деньги на пустом месте, из ничего. На пятиминутных консультациях, на экспертизе сочинений, на исправлении ошибок… В ее мире все имело твердую таксу.

Они вышли из университета, Аня повела его вдоль ряда припаркованных у тротуара машин. Остановилась около новенького синего “Мерседеса”.

— Ты побольше щеки надувай. Я ему тебя как зампреда отрекомендовала. Понял?

— Молод я для зампреда, — заметил Митя.

— Давай-давай, работай! Не все с Марковым водку жрать. И не забудь поздравить человека.

Они сели в “Мерседес”. Роман Евгеньевич, мужчина с солидным брюшком, заулыбался, протянул Мите руку.

— Очень рад! Очень рад!

— Ну, поздравляю, — сказал Митя, стараясь дышать пореже.

— Это вам, — Роман Евгеньевич протянул конверт. Митя взял его и быстро сунул в карман. — И это тоже, — на колени Мите лег пакет. Он в него заглянул. Там была хрустальная бутылка армянского коньяка, выполненная в виде медведя, и коробка дорогих шоколадных конфет.

— Спасибо, спасибо. Сам-то рад? — спросил Митя, чувствуя, как где-то в животе зарождается радостное волнение.

— Кто? Ах, да, конечно. Раз уж решила на экономику, значит железно! Я в свое время, кстати, тоже ваше заведение заканчивал. Физика твердого тела.

— Надо же! Преемственность, — Митю так и подмывало залезть в конверт, посмотреть, сколько там.

— Ладно, Роман Евгеньевич, мы пойдем. И так вас задержали, — встряла в разговор Анечка.

— Конечно-конечно, Анна Владиславовна. Всего доброго. Спасибо вам!

Когда они отошли от машины, Аня покрутила у виска пальцем.

— Ты что, очумел? Унего же дочь!

— Да? — удивился Митя. — Я почему-то думал — сын. Блин, запутался я с вами! Скоро придется новый блокнот покупать, — Митя полез в карман, вытащил блокнот. — Как фамилия?

— Болтнева Наталья Романовна.

Митя пролистал блокнот.

— Точно! — он вычеркнул фамилию из списка. Теперь он вспомнил ее: толстая, наряженная, как кукла, девица, все шмыгала носом и брызгала в рот из баллончика с каким-то лекарством. Он представил ее председателю как свою племянницу, поэтому страховка никаких денег не стоила. Халява, плиз! Анька с ней целый год занималась.

— Тебе конфеты нужны? — спросила Аня, заглядывая в глаза.

— Забирай.

— А то мне нужно одного человека “подмазать”.

— Ладно, не оправдывайся. Где делить будем?

— У меня поделим.

Они зашли в лингафонный кабинет. Парни усердно трудились над заданием. Аня провела его на “камчатку”. Они сели в одной из лингафонных кабинок. Митя вынул из кармана конверт.

Доллары были новенькие, хрустящие, будто Роман Евгеньевич их только что отпечатал на домашнем станке. Митя посмотрел одну из купюр на свет.

— Митюша, у меня к тебе еще одна просьба будет, — сказала Аня, пряча деньги в крохотную сумочку.

— Если такая же, как Болтнева, хоть сто! — и Митя раскрыл потрепанный блокнот.

С Валентиной он отзанимался честно положенное время, даже на пятнадцать минут дольше, чтобы не было потом разговоров, будто он где-то гуляет во время занятий, назадавал ей кучу упражнений на дом и отпустил испуганную девицу с миром. Они с Татьяной остались на кафедре одни.

Щелкнул закипевший чайник. Татьяна зашуршала целлофаном, извлекая из него бутерброды с сыром. Митя уселся на Маркушино место — в удобное кресло с подлокотниками. Взял одну из чашек, понюхал ее. Чашка все еще пахла водкой.

— Слушай, а он назад не припрется? — спросила Татьяна, споласкивая чашки кипятком. Бросила пакетики с заваркой.

— Вряд ли.

— А то в прошлый раз привел каких-то двух девок. Я не знала, как их выставить. И главное — Крошке не пожалуешься, съест с потрохами.

— Это точно, — сказал Митя, отхлебывая густой чай. — Крошке жаловаться — все равно что против ветра плевать. Она с тебя же спросит, зачем ты их сюда, пьяных, пустила.

— Если честно, я Маркушу боюсь, — вздохнула Татьяна. — Черный у него глаз. нехороший. То ли дело — Миша — маленький, как ребенок.

— На то и маленький. Ты Маркушу не бойся. Он безобидный. Болтает только много и не любит никого, — Митя вспомнил, что должен позвонить Насте. Он набрал номер. Ответила тетя Надя. Митя, ничего не сказав, положил трубку. Навечно она у нее, что ли, поселилась? Никакой личной жизни.

На кафедру заглянула кудрявая голова с пушком над верхней губой и пробасила:

— Анны Владиславовны нет?

— Здороваться надо, молодой человек, — сделал Митя замечание. — Анна Владиславовна в лингафоне. Вторая дверь налево.

Голова исчезла так и не поздоровавшись.

— Наглый какой абитуриент пошел! — возмущенно сказал Митя. И тут же вспомнил, как сам поступал в МГУ, трясся перед дверями экзаменационных аудиторий. Сейчас бы ему ни за что не поступить. Пока учился и работал на четверть ставки у Виктора Андреевича, много воды утекло. Сейчас все по спискам, и только очень наивные или очень наглые люди могут полагать, что может быть иначе. Существует ректорский список, который получает председатель предметной комиссии. Против него не попрешь. Если уж некоторые господа имеют доступ к самому Калерию Самсоновичу, то что же это тогда за господа? Наверняка одного поля с ректором ягода. Существует преподавательский список. Ну что поделаешь, если у преподавателей тоже есть детки, которые не хотят ни в армию, ни в секретарши? Их вообще надо брать вне конкурса. Существует список председателя комиссии, в котором тоже замечательные дети — они, кто целый год, кто полгода, готовились к поступлению, старательно выполняя все задания, их родители платили хорошие доллары преподавателям университета, таких грех их не принять! Ну а потом еще есть очень богатые люди, которым проще дать сразу и много, чем пачкаться по мелочи целый год. И вот сидит Крошка Цахес, обложившись разными списками, и шифрует сочинения. В одну стопочку блатные — пятерочные, в другую — те, у авторов которых ума хватило только на подготовительные курсы записаться. И никто не ошибется, проверяя блатное сочинение, потому что оно в отдельной стопке лежит. У них в приемке по блатным специализировался Маркуша. Бывало придет на кафедру и давай вопить: “Я сегодня двадцать семь пятерок поставил! Кто больше? Вот меня абитуриенты на руках должны носить, холить и лелеять. А они даже не знают своего героя”— а у самого из кармана с десяток разных оттенков ручек торчит, чтобы в блатных сочинениях ошибки исправлять! Один раз Маркуше пришлось исправить двадцать семь ошибок, даже те, которые исправить было практически нельзя — стилистические. Ничего, исхитрился — мальчик пятерку получил. Ну а что бы вы ему поставили, если он в ректорском списке не втором месте стоял? Митя как-то прикинул, сколько на группу из двадцати пяти человек приходится неблатных мест — получилось три-четыре, не больше. Значит те, кто на эти места попадают, должны действительно быть семи пядей во лбу. Ведь реальный конкурс получается уже не пять и не семь человек на место, а все пятьдесят — семьдесят. Конечно, некоторые факультеты были более блатными, другие — менее. Все зависело от конкурса, от конъюнктуры, от престижа. Но если ты поступил на какое-нибудь непрестижное машиноведение, то к тебе и отношение в высшем студенческом обществе как к плебею. Для нищих преподавателей такая ситуация выгодна: летний день целый год кормит; если уж есть в стране богатые люди, почему бы им не раскошелится на поддержку высшей школы. Но что потом из этого выйдет, когда действительно умные и талантливые остались за бортом, потому что не имели знакомых, родственников и денег?

Митя допил чай и снова позвонил Насте. На этот раз ему повезло.

— Привет, ты чего сегодня делаешь?

— Загорала. Сгорела, вся спина болит, — Настя даже стала постанывать, показывая, как ей больно. — Может, приедешь, помажешь кремом?

— А тетя Надя?

— Она только что к своим на пару дней укатила. Беспокоится за огород.

— Бегу! — Митя почувствовал, как учащенно забилось сердце, кровь прилила к голове. — Все, Танюха, пока! — уже в дверях он обернулся и сказал: — А Крошку ты насчет меня не слушай — я очень хороший.

— Я знаю и не слушаю, — улыбнулась Татьяна.

Каждый раз, прежде чем сесть за свой компьютер, Лина внимательно осматривала рабочее место: стол, кресло, системный блок. Уходя, она всегда приклеивала метки — почти невидимые белесые волоски — на дисковод, на кнопку “Enter” к клавиатуре, к ящикам стола, кроме того, в самой программе с результатами обсчетов тоже была своеобразная “метка”, о которой несведущий человек никогда бы не догадался — при выходе из программы нужно было набрать определенный пароль, иначе в ней оставались “следы” несанкционированного входа — компьютер выдавал табличку: “Программа закрыта с ошибкой. Повторите ввод”. Он также фиксировал время закрытия программы. Даже если уборщица протрет тряпкой клавиатуру и системный блок, нечаянно убирая метки, то уж в компьютер-то она никак не полезет. На этот раз все метки исчезли — кто-то основательно порылся в программе.

Лина сделала громкий выдох, пытаясь сосредоточиться. Круг подозреваемых был очерчен в доли секунды: начальник цеха, который постоянно проявлял к ней пристальное внимание — то за талию приобнимет, то на ушко какую-нибудь сальность шепнет — свое внимание он прикрывал заботой о племяннице проректора; и сам проректор — Александр Антонович. Других претендентов не было. Ну что же, свои подозрения она проверит в ближайшие дни. Лина перестала нервничать и принялась за работу.

Рабочий день был окончен. Лина выложила на проходной перед вахтершой пропуск. На турникете зажегся зеленый свет.

На улице стоял несносная жара. Бугай курил, сидя на капоте машине, поджидал ее.

— Как ты можешь смолить в такую жару? — спросила Лина, утирая платком пот с лица. — Попить что-нибудь есть?

— Там, в машине, — кивнул бугай. Лина открыла заднюю дверцу, нашла на сидении пластиковую бутылку минералки. Минералка оказалась горячей.

— Твою мать! — выругалась Лина. — Ты не мог ее купить минут за пять до моего выхода? — она скрутила с бутылки крышку и вылила воду на себя. Легкая блузка прилипла к груди, через нее проступили темные соски. Бугай смотрел на нее с восхищением.

— Ты, Линка, вообще телка! — вздохнул он.

— Я — не телка, я — барышня! — резко оборвала его Лина.

— Тебя Бадаев спрашивал — когда?

— Мне, кстати, он нужен, — сказала Лина.

— На, — бугай протянул девушке сотовый телефон.

— Нет, — покачала головой Лина. Она порылась в сумочке, нашла телефонную карту. Поискала глазами телефон — автомат. — Подожди, я сейчас.

Лина пересекла дорогу и влезла в телефонную будку.

— Алло, привет. Здесь мною заинтересовались, — сказала она в трубку. — Боюсь, что это человек, к которому мы обращались за помощью.

— Ну и зря он так, — ответила трубка густым баритоном. — Все равно ничего не поймет, только лишнюю головную боль наживет. А ты не дергайся, пусть себе копается. Долго тебе еще?

— До конца сентября все должны закончить. Но ты ведь знаешь у нас как: два пишем, три в уме, — вздохнула Лина. — Ну ладно, целую и люблю. Пока.

Она вернулась к машине.

— Слушай, а может махнем за город, искупнемся? — предложила она бугаю.

— Как скажешь, — пожал он плечами, садясь за руль.

Машина отчалила от тротуара. Александр Антонович, обливаясь потом, сидел за рулем за рулем своей черной “Волги”, наблюдал за “БМВ”. Он было тронулся следом за машиной, но потом решил не рисковать, снова подрулил к тротуару. Достал из кармана блокнот и записал в него номер иномарки.

Приемные экзамены подходили к концу. Митя до сих пор до конца не мог поверить в свое мгновенное и счастливое превращение из заштатного лаборанта, поливающего цветы на подоконнике, в преподавателя, в ассистента и полноправного члена кафедры, к которому следует обращаться на “вы” и по имени — отчеству. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. За каких-нибудь три недели он сумел заработать не только чтоб рассчитаться с Маратом, но и на Викину поездку к морю. Пожалуй, он ее с Дашкой мог бы отправить даже за границу, куда-нибудь в Испанию, например. И это его первый опыт работы в приемке! А что будет дальше? Сейчас, когда поступили не только долгышевские девицы, но еще пять-шесть “подстрахованных” им мальчиков и девочек, у него появился определенный статус. Счастливые родители разболтают друзьям и знакомым, как они правильно сделали, заранее обратившись к преподавателям с кафедры русского языка для иностранцев, а именно — к ассистенту Залесову Дмитрию Алексеевичу — очень милый молодой человек. “Погодите-погодите! — закричат друзья и знакомые, доставая записные книжки. — Сколько это стоит? У нас в следующем году та же проблема — поступать. Дайте-ка телефончик. Как, вы говорите, его зовут?” Слухами земля полнится, а “пеньки” размножаются в арифметической прогрессии — это Митя сразу понял: сегодня один, завтра два, послезавтра — четыре… Правильно тогда сказала Крошка Цахес: “Подкормить семью”. Деловая все-таки баба, не то что Зоя со своей “наукой для науки” и принципами состарившихся “шестидесятников” — царствие ей небесное! Дай бог Настьке его мнения не знать! Хотя он был уверен, что она мамашу тоже часто недопонимала. Крошка прежде всего заботится о благополучии кафедральных, чтобы глядели сыто, потом уж наука, а что стерва, так кто не без греха?

Сегодня она поймала Митю в коридоре, спросила с любопытством:

— Ну, как вы, довольны? Как ваши? Не болеют? Отправитесь с семьей отдыхать?

— Одних отправлю. Буду готовиться к аспирантуре.