Кондратьев (№1) - Амулет смерти

«Откуда они взялись в глухом лесу?» — подумал Гимель и подошел ближе, перегнулся через корневище, на котором только что сидел…

— Ааааааа! — раздался его душераздирающий вопль. — Ааааааааааа!!! А-а-а-аа-а-а!

От зрелища и от собственного крика молодого человека стало рвать. Когда подбежали соотечественники, Гимель уже выблевал весь вареный ямс, всю печеную бегемотину и теперь истекал тягучей слизью, сочившейся из совершенно пустого желудка.

Ноздри его щекотал трупный запах, и остановиться не было никакой возможности.

Злобно жужжали потревоженные зеленые мухи. В немом ужасе обступив Гимеля, чернокожие смотрели вовсе не на него.

Под стволом, о который пребольно стукнулся Гимель, лежали части человеческого тела. Глаза поочередно узнавали руку, ногу, ягодицу…

Все полуразложившееся, кипящее белыми тельцами червей. Двое суток в тропическом лесу превращают труп в серобурую массу, которая еще некоторое время сохраняет форму. Еще несколько дней, и зеленые мухи потеряли бы всякий интерес к этому месту. От рук, ног и ягодиц остались бы белые-белые кости.

Отрезанную голову Зуби нашли неподалеку. Все самое вкусное — глаза, губы, ноздри — уже исчезло. Девушку опознали по кольцам в остатках ушей — такие могла носить только дочь вождя.

24

Петербург. Белые ночи. Отвратительное время. Словно специально созданное для того, чтобы зубрить, зубрить и зубрить.

После бесконечной слякоти солнце жарит так, что девчонки уже загорают на невских пляжах и на берегу Финского залива.

В конце концов просто идешь по городу и видишь на газонах распростертые тела.

Нет, это невыносимо. Куда ни глянь — всюду девчонки. Даже на крышах многоэтажных домов лежат они, подставив гладкую белую кожу балтийскому солнцу.

Хотя если честно, то одетые в невесомые маечки-юбочки они еще привлекательнее, загадочнее. У парней голова вертится, глаза разбегаются, внимание рассеивается. Господи, ну за что мука такая?

Кто и за что проклял месяц июнь? Почему не сделать сессию в марте, когда грязь, мороз и ноги девчонок спрятаны под джинсами и пальто?.. Но ничего, теперь сессия позади: теперь держитесь, девчонки!

Примерно так рассуждал Борис Кондратьев, подкатывая на такси к своему дому. Сегодня у него день рождения. Сдан последний экзамен. Почему бы по случаю двойного праздника не позволить себе приехать домой на такси?

Машина остановилась возле самого подъезда, открылась задняя дверь. Оттуда важно вылез Борис. За ним так же не спеша выбрался рослый улыбающийся негр.

— Ну, будь здоров, мастер. Трогай! — небрежно бросил Борис таксисту, и довольный мастер, газанув, умчался. — Здравствуйте, бабушки!

Улыбающийся негр, вежливо тряся головой, прошел следом. Пять бабулек подозрительно рассматривали молодых людей.

Лавочка у подъезда выполнила команду «равнение направо».

Дружное молчаливое негодование лавочки помогло друзьям вознестись на четвертый этаж. Борис позвонил. На пороге возник его отец, полковник в отставке, Василий Константинович Кондратьев.

— Ну, вот и я! — сказал Борис, вваливаясь в квартиру и наполняя ее движением и шумом. — Знакомьтесь, родители: мой друг Кофи Догме из Западной Африки.

Василия Константиновича как током шарахнуло. Не забывается такое никогда.

Как молоды мы были. Он держал черную руку в своей и не мог отпустить. Внезапно из памяти всплыло несколько французских слов:

— Повтори, мой дорогой друг, как тебя зовут?

В Питере не принято говорить по-французски. Африканец просиял:

— Я Кофи, Кофи Догме из Бенина.

— Бенин? Нет, там не бывал, — разочарованно молвил Василий Кондратьев и спохватился: — Впрочем, что мы тут, собственно… Полезайте-ка за стол, друзья мои.

Чернокожих видеть в своей квартире Елене Владимировне Кондратьевой еще не доводилось. Но первый шок миновал.

— Как экзамен, ребята? — спросила она. — Кофи тоже сегодня сдавал? Какойто жуткий предмет, название я и выговорить не могу.

— Нога в ногу, — неопределенно ответил Борис, ему не хотелось вдаваться в подробности. — Восемь баллов на двоих. Мы в одной группе оказались. С прошлого семестра.

— Мы сдавали физическую химию, — скромно пояснил Кофи.

Отец разливал игристое вино из запотевшей бутылки с надписью «Советское шампанское». Успеваемость он одобрил:

— Стипендию вытянули — и молодцы.

Все равно потом переучиваться. Силы нужно экономить, расходовать по минимуму.

Вон с шахматиста Карпова пример берите.

Он всегда играет примерно так, как играет противник. Только чуточку лучше. Противник слабый, и Карпов играет плохо.

Правда, не забывает при этом выиграть…

Ну, давай, сын. С днем рождения!

— Да это скорее ваш праздник, чем мой, — ответил Борис, поднимая фужер. — Вы же с мамой позаботились, чтоб я появился. Поэтому с днем рождения вас!

— С двадцатилетием! — почти без ошибок произнес длинное русское слово житель далекого Бенина.

Борис выпил сладкую, едва приправленную алкоголем газировку и потянулся к салату оливье, чтобы поухаживать за гостем. Тут только он сообразил, что за столом очень даже кого-то не хватает. Этот «кто-то» лучше его мог бы заведовать наполнением тарелок.

— Мама, а где сестра? Где эта Катька, паразитка?

— Боренька, я забыла тебе сказать: она уже звонила, что едет. Просила без нее начинать.

Борис с набитым ртом произнес:

— Ну вот мы и начали… Кофи, давай я тебе шпроты положу. В Западной Африке водятся такие шпроты?

Хозяйка дома ощутила вдруг беспокойство. Господи, как тяжело, когда взрослая дочь не замужем!

Кондратьев-старший снова стал наливать.

— Кофи, Кофи, — сказал он. — Это имя на слуху. Я все пытаюсь вспомнить, почему оно мне знакомо. Что-то из политических новостей…

— Кофи Анан, — пояснил молодой бенинец, — генеральный секретарь ООН. Он тоже из Западной Африки. У нас Кофи, как у вас Иван.

— Как у американцев Джон! — подхватил Борис.

— Как у французов Жак, — пробормотал Кондратьев-старший, задумчиво глядя в лопающиеся на поверхности вина пузырьки.

25

Катя выбежала из больницы и заспешила на остановку. Раскачивались в такт шагам бедра. Взлетали рыжие волосы. Далеко назад, как у манекенщицы, отмахивала рука.

— Ой, — вскрикнула она и остановилась посреди дороги. — Я же не купила Борьке подарок!

Резко развернувшись, она бросилась в другую сторону. Забежала в магазин и стала обследовать витрину. Часы, которые она присмотрела два месяца назад, лежали на том же месте. То ли поступила большая партия, то ли часы данной марки не пользевались спросом. Это не имело значения.

Катя отсчитала деньги, протянула продавцу с угристым лицом и, впихнув часы в сумочку, понеслась на остановку. Угристый труженик прилавка даже не успел рассмотреть ее ноги, в чем редко себе отказывал.

К остановке как раз подходил автобус.

Девушка ускорила бег и в самый последний момент успела в закрывающуюся дверь.

Ее немедленно стиснули со всех сторон потные июньские ленинградцы, которых язык не поворачивается называть петербуржцами.

«Как жалко, что в нашей стране не делают резиновых автобусов», — только и подумала Катя.

Она отчаянно пыталась уберечь правую руку от перелома, а позвоночник от смещения.

К счастью, она преуспела в этом нелегком занятии и выбралась из аттракциона целой и невредимой. В родной подъезд Катя ворвалась почти бегом.

Лестничная клетка наполнилась грохотом ее каблуков. Дружных бабушек на лавочке окутало облако утренних духов и автобусного пота.

— Во, шалопутка, — сказала одна из пенсионерок, обращаясь к другой. — Зазналась, даже не здоровается. А Борька, брат ее, видали, сегодня какой важный? На такси, да еще с каким-то негром!

— Небось негр — Катькин хахаль, вот что я думаю! Ох, не доведет такое знакомство до добра…

Эти бабушки сидели на этой лавочке всегда. Когда первые люди въезжали в новый дом — было это лет тридцать назад, — пенсионерки уже сидели и хорошо знали, какой новосел сколько и каким способом зарабатывает. Знали количество любовниц или любовников, кто и в чем успел провиниться за прошедший день.

Жильцы постарше утверждали, что за тридцать лет ни одна из бабушек видимым образом не изменилась. Скамеечницы не старели и не молодели. Просто тихонечко сжигали воздух и нервы жильцов.

Сами бабушки давно уже забыли свой возраст и настоящие имена, остались только Пуня, Ганя, Фоня или что-то в этом роде. Умирать они категорически не собирались.

За долгие годы Божьи одуванчики стали скамеечным умом, честью и совестью всего дома. Да и что за дом без скамеечного ума, скамеечной чести и скамеечной совести?

Катя отперла дверь, переступила порог и сразу попала в объятия брата. Чмокнув Бориса в щеку, она достала из сумки коробочку и протянула:

— Борька, с днем рождения тебя я поздравляю. Счастья в личной жизни тебе желаю. Да женись поскорей, нарожай мне детей. Хочу, чтоб у меня было много-много племянников!

Кондратьев-младший сделал взгляд утомленным. Ну сколько можно об одном и том же. Промямлил:

— Э, опять ты за свое. Прям озабоченная. Не дождешься.

Он раскрыл коробочку. Часы! Борис повесил подарок на руку, поцеловал сестру и втолкнул в гостиную.

— Познакомься, Катя. Вот это мой друг Кофи, о котором я тебе рассказывал.

Гражданин Бенина смотрел на Катю.

Ни-че-го се-бе! Здоровенная белая девка.

Во Борька дает. Вот это друг. Вот это бедра. Ресницы словно пальмовые листья…

Кофи вспомнил узкобедрых голых красавиц Западной Африки. Никакого сравнения. Он вскочил и поклонился:

— Здравствуйте.

Кондратьев-старший вздрогнул. В подвалах памяти будто рванула мина замедленного действия. Он тоже кое-что вспомнил.

Центральный проспект Порто-Ново.

Медленно ползущий французский джип.

Замершие в поклонах черные на тротуарах.

И счастливые победители. Сверхсекретные бойцы спецназа, о существовании которых четверть века назад в СССР никто не подозревал.

— Если хотите, можем на «ты», — сказала Катя и уселась рядом с Кофи.

— Конечно, на «ты», — согласился тот и добавил: — Хотя на одной из стадий изучения русского мне стало приятно использовать обе формы… В большинстве африканских языков только «ты», как в английском.

Борис пояснил, обращаясь к сестре:

— Иностранцы находят особый шарм в обращении на «вы». Оно не только кажется им изысканным, но и свидетельствует о высоком уровне знания нашего родного языка.

Из кухни вышла мать с большим тортом в полных руках. На торте красовалась надпись из крема: «20 лет». Торчали разноцветные свечки. Кофи был в восторге от этого обычая и немедленно пересчитал свечки.

— Двадцать?

Его подвижное черное лицо приняло такой вид, будто он ожидал другого результата.

— Ой! — Катя бросилась закрывать балкон. — Сейчас погаснут!

Василий Кондратьев встряхнул сединами. Ну ее к чертовой матери, эту Африку. И так уже в голове крутится: «Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя!» И не только первый тайм отыграли, а, пожалуй, и второй идет к концу.

— Ну, сынок, давай, покажи свою силу, — пророкотал хозяин.

Борис привстал, поднатужился, надул щеки и выдал все, что мог, из своих легких.

Огоньки дернулись и поумирали.

— Здоров, здоров! — захлопала в ладоши Катя. — Давай режь, ужасно попробовать хочется! Торт твой, ты должен резать и всех угощать.

Хозяин откупорил очередную бутылку «Советского шампанского». Полусладкого, наиболее любимого всем советским народом…

— О, склероз! — закричал вдруг Кофи и подпрыгнул на стуле. — О, идиот!

В подтверждение собственного идиотства он похлопал себя по лбу, выскочил из-за стола и кинулся к оставленному в прихожей яркому пластиковому пакету.

— Ты на своем французском небось и близко не знаешь, как будет «склероз», а? — спросил Борис у отца. — Честно говоря, и я по-английски не знаю.

— Да что этот вузовский английский, — махнула рукой мать. — Чтобы изучить язык, нужно жить в стране этого языка.

— Как Кофи, — вставила Катя.

"Или как я, — усмехнулся про себя Кондратьев-старший. — А еще лучше, как мои желудки. Их словарь состоял из фраз «Положить оружие» и «Руки за голову».

— Вот! — Кофи вернулся, вертя чем-то в руке. — Вот он! Я же совсем забыл. Борька, дружище, извини. Я совсем забыл о подарке. Как это по-русски?.. А! Разрешите вручить вам, уважаемый Борис, это скромное изделие одной азиатской страны!

Борис встал и двумя руками принял желтую коробочку. Фотоаппарат «Кодак»!

— Ничего себе! — прошептал он. — Ну, ты даешь… Огромное спасибо. Но эта штука стоит, должно быть, кучу денег?

— «Кодак» — английская фирма, — заявила Катя. — А Англия находится в Европе, а не в Азии. Я это точно знаю.

Кофи был очень доволен, что вручил подарок в присутствии рыжей красавицы.

Он хвалил себя за забывчивость. За четыре года в России среди его знакомых не было таких потрясающих девушек.

Если хозяин дома от такого дара слегка смутился, то хозяйка и вовсе онемела.

В ее представлении товары известных марок должны были стоить баснословных денег.

Кондратьев-младший тем временем с напряженным вниманием изучал желтую коробочку.

— Нашел! — завопил он наконец. — Нашел: «Made in China»! Это Китай. А Китай в Азии. Поняла, Катька?

Сразу все стало просто. Ах, Китай… Это почти Россия. Катя выбралась из-за стола и потребовала, чтобы ей позволили произвести первый снимок. Она выхватила аппарат из рук именинника:

— Ой, а куда нажимать?

— Я и сам толком не знаю, — сказал молодой житель Бенина.

Склонив головы к китайскому «Кодаку», они обнаружили единственную кнопку. Больше нажимать было попросту не на что.

— Ну давай, мне все понятно.

Кофи с сожалением отстранился от благоухающей белой девушки с пальмовыми листьями вместо ресниц и с такими бедрами, какие появляются у его одноплеменниц после третьих родов.

— Только в объектив не смотрите, а то глаза выйдут розовыми от вспышки, — посоветовал Василий Константинович. — Видел я уже снимки, сделанные этими мыльницами.

— Мыльницами? — непонимающе уточнил Кофи, устраиваясь перед крохотным объективом.

Борис положил руку ему на плечо:

— Вот видишь, это новое значение слова «мыльница». Я о нем тоже не подозревал.

— А! — догадался Кофи. — Этот аппарат размером с мыльницу и открывается похоже, да?

— Точно, — кивнул старший Кондратьев, радуясь сообразительности молодых людей. — Профессиональные фотографы называют мыльницами маленькие бытовые камеры.

— Все это ерунда, — решительно заявила вдруг Катя и прекратила целиться в объектив. — Я знаю, что надо делать. Я вспомнила. Меня как-то раз так фотографировали. Аппарат надо перевернуть вспышкой вниз. Тогда можно смотреть в объектив сколько угодно. Никаких красных глаз!

Она и впрямь повернула фотоаппарат так, что вспышка и кнопка очутились внизу.

— Ну давай уже. Не томи, — жалобно попросил брат.

Комнату еще заливал с улицы вечерний солнечный свет, но вспышка все равно показалась ослепительной.

— Еще разок, — подсказал отец. — Может, кто моргнул. Или начало пленки засвечено… От теперь порядок. Теперь джентльмены выпивают и закусывают.

— А дамы что теперь делают? — спросила Катя, усаживаясь на свое место.

Ей ответила мать:

— А дамы, Катенька, наливают и жрать готовят.

Хохоча вместе со всеми, гость поднялся. В голове шумело «Советское шампанское». «Достаточно. Все-таки первый визит, — уговаривал сам себя Кофи, хотя уходить очень не хотелось. — Мое присутствие сковывает старших, пусть побудут одни. День рождения — семейный праздник».

— Спасибо большое… Как это по-русски? А, вот: извините, но я вынужден вас покинуть. Спасибо за приятное время.

Все, кроме Кати, поднялись следом и стали наперебой уговаривать гостя остаться. Кофи был непреклонен. Он вежливо улыбался и мотал головой. Он знал, что принципиальные мужчины нравятся женщинам. Как это по-русски? «Уходя — уходи!»

На выручку другу пришел Борис:

— Мама, папа, ну в самом деле! Ему же еще до общаги добираться.

— Белой ночью и не заметим, как время пролетит, — вставила Катя. — В городе разведут мосты, и придется нашему бедному другу ночевать на берегу.

В ответ гражданин Бенина набрался духу и попросил:

— Катя, раз ты так заботишься обо мне, не будешь ли ты столь любезна показать, где можно вымыть руки?

Катя с готовностью выскочила из-за стола и увлекала гостя из столовой. За их спиной Борис включил магнитофон. Воздух наполнился завываниями новой российской поп-звезды.

— Тебе сразу показать, где руки моют, или сперва посетишь соседнее помещение?

— Ну конечно, сперва соседнее! Подожди, — Кофи прикоснулся к ее руке, словно та была из хрусталя. — Я хотел бы пригласить тебя кое-куда. Завтра. Если ты вечером свободна.

— И куда ты меня пригласишь? — голосом прожженной распутницы уточнила Катя. — Может, в кино? Или в кафе-мороженое?

— Нет, — твердо сказал Кофи. — Давай пойдем в цирк.

26

Кофи не ожидал, что она придет вовремя. Ровно в шесть. От неожиданности с организмом симпатичного черного парня случился катаклизм: сердце екнуло, ступни заледенели, уши заложило, в висках ударили тамтамы, и что-то сладко заныло в районе селезенки. Он даже пошатнулся.

Она стояла в сквере перед детской площадкой: правая нога в сторону, левая рука на бедре. Стройная, как пальма. Элегантная, как скульптура из Эрмитажа.

— Катя, — только и сказал Кофи, нагибаясь к ее руке. — Катя!

— Привет! Легко меня нашел? Я во-он там работаю, видишь?

Она легонько провела пальцем по его голове. По ковру из мелких, словно приклеенных кудряшек. В первом прикосновении к любому иностранцу есть что-то особенное; что уж говорить о человеке другой расы! Катю словно обожгло, и главное теперь было вида не показать.

— Наверное, умение отыскать друг друга в пятимиллионном городе и есть главное достижение белой цивилизации, — сказал Кофи и выхватил из джинсов два билетика. — Видишь?

— Цирк, — не вполне уверенно сказала Катя. — Я там один раз была. В пять лет.

Мама рассказывала, что мне стало скучно и я рвалась домой.

Солнце еще было довольно горячим, и они зашагали по тенистой аллее сквера. Не под ручку, но рядом. Прохожие стали поглядывать с осуждением. С проспекта доносился рев автомобильных стад.

— Что ты во-он там делаешь? — Кофи кивнул в сторону Катиной работы.

«Плевать на эти взгляды! — пронеслось в ее голове. — Вот вам, расисты проклятые». Она взяла рослого плечистого парня под руку. Кофи от неожиданности едва сохранил равновесие. Сегодня день крепких ощущений. Тамтамы выстукивали нервический ритм по всему телу.

— Я там ординатор, — сказала Катя.

Взгляды прохожих из осуждающих сделались возмущенными.

— Я такого слова не проходил, — признался Кофи.

В отличие от своей спутницы он прохожих не замечал, потому что давно привык быть одним из малочисленных черных среди многочисленных белых.

— Ну, как тебе объяснить? Клинический ординатор — это врач, проходящий курс специализации.

— После института?

— Обычно после окончания института.

— И на чем ты специализируешься?

— Здорово! — восхитилась Катя.

— Что здорово? — не понял Кофи.

— Здорово ты выговорил это жуткое слово: «специализируешься»! Его не всякий русский правильно произнесет…

А специализируюсь я на венерических болезнях.

— Что?!

— Где что? Тебе их перечислить?.. Что с тобой, Кофи? Тебе нехорошо?

— Нет-нет, все в порядке. Все о'кей.

Немного закружилась голова…

Катя засмеялась и потерлась о его плечо. От прилива нежности внутри у гражданина Бенина даже тамтамы смолкли.

До начала представления оставалось минут сорок. Кофи достал последнюю сигарету, смял пустую пачку и швырнул в урну. Описав дугу, пачка стукнулась о край и отскочила на асфальт.

Три паренька лет семнадцати преградили путь любителям циркового искусства.

Все они были почти одного роста с Кофи.

Бритые головы. Туманные взоры. Они уже изрядно одурели от водки. А может, клея нанюхались.

— Ты что, чернозадый, мусоришь? Белые люди вылизывают углы, а ты гадить будешь? Езжай к себе, вонючая скотина, там и гадь, — произнес один из пареньков.

Для устрашения он растягивал слова и загибал пальцы рук.

— Фули молчишь? Язык в черную задницу провалился? — сказал другой. — Наших баб тоже молча снимаешь? За баксы все можно купить, да?

Третий паренек ухватил черного студента за воротник.

Кофи рванулся. Верхняя пуговица отлетела. Женщина все простит, кроме трусости. Слава Богу, пьяные попались. Вечером светло как днем. Все кругом видят, что не он начал.

— Ой, мальчики, не надо! — закричала Катя. — Сейчас мы подберем эту несчастную пачку… А-а-а-а!.. Аааааааааааа!

Кофи завел ногу за кроссовку ближайшего соперника и резко толкнул паренька в грудь. Левой рукой. А согнутым локтем правой тут же врезал тому, кто держал его за воротник.

После этих действий ситуация упростилась. Один паренек с трудом поднимался с асфальта. Другой стоял согнувшись и пытался дышать, но выходило плохо, так как удар пришелся в солнечное сплетение.

Кофи оставалось мотнуть головой назад. Кулак третьего противника просвистел мимо. После этого Кофи мотнул головой вперед.

Его черный гладкий лоб врезался в белый прыщеватый нос. Катя прекратила визжать. Еще скажут, что ее парень затеял драку. От этих расистов всего можно ждать.

Тяжело дыша, на Кофи уже шли две первые жертвы. Третья жертва пыталась пальцами унять хлынувшую из носа кровь.

Да что пальцы! Тут платок не всегда поможет.

От несущегося по улице потока машин отделился микроавтобус. Из тех, что на Западе называют словом van — ван, фургон.

Весь в надписях, мигалках, антеннах. Он встал как вкопанный напротив циркового крыльца. Отъехала боковая дверь. Продолжал стрекотать дизельный мотор.

За спинами бритоголовых выросли люди в форме муниципального ОМОНа города Петербурга. Автоматы, дубинки, наручники, радиостанции, дезодоранты для разгона несанкционированных шествий.

Людям в форме ОМОНа все стало ясно с первого взгляда. Белая девушка, черный парень, на них надвигаются, пошатываясь, бритоголовые. А по рации передали, что возле цирка негры избивают русских детей.

Рослые пареньки дернулись, обернулись и сникли.

— Пустите, дяденька, — сказал один.

— Я ничего не делал, — сказал второй. — За что вы меня?

Вместе со словами вылетали струи крепкого алкогольного перегара.

Третий паренек по-прежнему занимался своим носом и ничего вокруг не видел и не слышал. С его стороны это было крайне благоразумно.

Дяденьки принюхались. Несовершеннолетние, пьяные… Оснований для задержания и без хулиганства достаточно. На то и служба, чтоб кого-то задерживать. Не с бандитами ж воевать. К тому же от родителей этих балбесов всегда что-нибудь существенное перепадет. За то, чтоб из милиции не сообщили по месту учебы.

— У вас есть к ним претензии?

До Кати не сразу дошло, что вопрос обращен к ней.

— В смысле? — тупо переспросила она.

Омоновец ухмыльнулся:

— Ну, заявление писать на них будете?

Девушка подняла ошарашенное лицо.

Хлопнула пальмовыми листьями-ресницами, как бы спрашивая: «Будем мы писать заявление на них или нет?» Кофи пыхтел после короткой схватки, как паровоз.

— У нас никаких претензий, — гражданин Бенина мучительно пытался овладеть дыханием, чтобы голос не дрожал. — Мы не собираемся ничего писать.

— Вот и ладно, — кивнул омоновец. — Поехали.

Ласково придерживая за шеи, пареньков увели. Погрузили. Микроавтобус, который за рубежом называют ваном, отчалил от тротуара вместе со всеми своими надписями, мигалками и антеннами.

Питерский ОМОН в достаточной степени экипирован для борьбы с пьяными подростками.

27

Мощные вентиляторы отсасывали воздух с такой быстротой, что в полуметре от курильщика совершенно не пахло дымом.

Звукоизолирующее стекло аэропорта Пулково едва впускало в здание рев турбин.

Серебристые лайнеры взлетали и садились бесшумно, словно миражи. Сразу у трех стоек аккуратные таможенники копались в багаже пассажиров рейса 3744 Санкт-Петербург — Нью-Йорк. Толпа в несколько сот человек гудела на разных языках.

Да только что там сейчас выкопаешь?

На таможне кризис жанра. То ли было годков этак восемь или даже пять назад. Все что-то пытались вывезти, а таможня старалась ничего не пропустить.

Утюги, соковыжималки, столовое серебро, насосы для автошин, льняные полотенца, старые книги, не говоря уже об иконах, наркотиках и валюте, — ловкий таможенник мог заработать на чем угодно.

А сейчас? Ну какой идиот повезет в Нью-Йорк утюг? Какой идиот повезет туда наличные доллары? Все стали умные. Доллары порхают между банками по электронным каналам. Плевать банкам на границы и таможенников.

Приезжаешь в Нью-Йорк, идешь в «Банк оф Америка» и снимаешь со счета свои кровно заработанные, отмытые, укрытые от налогообложения. Потом идешь в соседний магазин и покупаешь утюг. Дешевле и лучшего качества, чем в Питере.

Потому что делали этот утюг не питерские алкаши под громкой вывеской совместного предприятия, а старательные чернокожие бандиты из Бронкса.

Невидимые динамики прибавили свои струи к потокам искусственного воздуха аэропорта:

— Уважаемые пассажиры, дамы и господа! Регистрация билетов и досмотр багажа на рейс номер сорок один двадцать Санкт-Петербург — Неаполь — Абиджан начинается у седьмой и восьмой стоек.

Из удобных кресел зала ожидания поднялись двое. Рослый темнокожий парень со спортивной сумкой на плече. И отлично сложенная рыжая девушка. В обнимку они направились к стойке номер семь.

Динамики вновь ожили, чтобы произнести то же объявление по-английски. Мулат поставил полупустую сумку на транспортер и протянул таможеннику декларацию.

Таможенник мельком взглянул на парочку, затем в бланк декларации. Перевел глаза на монитор. Там высвечивались внутренности полупустой сумки. Тоска. Человек в голубой униформе вяло махнул рукой:

— Проходите.

Рослый темнокожий обернулся. Рыжая девушка на мгновение прильнула к нему:

— Удачи тебе, Кофи. Дай Бог, чтобы твой дед выздоровел!

— Спасибо. Я люблю тебя, Катя.

С этими словами парень поцеловал руку девушки, потом ее глаза и губы. Подхватив сумку, отправился в загадочные дали.

Туда, где в специальных будочках поджидали его пограничники, чтобы шлепнуть в паспорт штампик об убытии.

— Сообщи, когда полетишь обратно, — крикнула Катя вдогонку. — Я тебя встречу!

Он обернулся и благодарно послал ей в ответ воздушный поцелуй.

Перед пограничниками его перехватила сидящая в особой кабинке женщина в синей униформе работника гражданской авиации. Стоп. Привал. Проверка билетов.

Женщина постучала по клавиатуре компьютера и подняла глаза на Кофи. Что-то было не так. Она постучала еще. Недовольно посмотрела на экран.

— Вы покупали билет в экономкласс? — спросила она.

— Ну конечно, — ответил Кофи.

— Компьютер сообщает, что у вас место в бизнес-классе. Прошу меня извинить, но не могли бы вы полететь бизнес-классом?

— Но билет в бизнес-класс на сто долларов дороже!

— О, это пусть вас не беспокоит. Что-то с компьютером, а мы обязаны ему подчиняться. Это же не ваша инициатива.

— О'кей, — Кофи пожал плечами, — от добра добра не ищут.

Услыхав родную поговорку из уст черного парня, женщина просияла. Помолодела сразу лет на десять. И пропустила Кофи Догме к государственной границе Российской Федерации.

Здесь солдатик срочной службы, шевеля губами, долго читал паспорт на французском языке. Затем принялся сличать оригинал с фотографией.

Кофи готов был побиться об заклад, что можно привести сюда любого темнокожего парня, и солдатик обнаружит полное портретное сходство. Для мальчишки в зеленой форме все черные на одно лицо.

Наконец, помахивая сумкой, студент попал на нейтральную территорию. В залнакопитель. Оставаясь географически в аэропорту Пулково, он уже находился за границей.

В салоне «боинга» его место оказалось в центральном ряду. Как только после взлета погасло табло «Не курить. Пристегнуть ремни», слева и справа от Кофи по обоим проходам покатились тележки.

Их толкали ослепительные блондинки, и приходилось жмуриться, чтобы не ослепнуть. На тележках было все. Сыр в ассортименте. Мясо в ассортименте. Рыба в ассортименте. Десять сложных гарниров.

Двадцать салатов. Фрукты со всего мира.

Больше всего было напитков. Соки — от томатного до гуаво. Пиво — от баночного светлого до бутылочного темного. Вина-от рислингов до портвейнов.

За четыре года жизни в России Кофи привык к крепенькому. Если не «Советское шампанское» в доме Кондратьевых, то водка.

Ну-ка, что мы имеем… Бренди, коньяк, виньяк, ром, джин, виски. На одной из тележек стояли в рядок мексиканская текила, болгарская ракия и японская сакэ.

Именно водки отчего-то не было.

«Должно быть, из-за антироссийской политики стран Запада, — подумал Кофи Догме, словно настоящий питерский патриот. — Стремятся задеть русского человека отсутствием национального напитка среди сказочного изобилия».

— Коньяк, пожалуйста, — попросил он.

Протягивая пластиковый фужерчик, стюардесса так широко улыбнулась яркокрасными губами, что Кофи стало не по себе при виде двух рядов крепких клыков и резцов.

Он залпом осушил фужер. Треволнения последних дней измотали его. Дома ждали новые треволнения, нисколько не меньшие. Отдыхать оставалось только в дороге.

В воздухе.

Зубастую девушку он перехватил на обратном пути с опустошенной тележкой.