Как всегда, более юркие черепахи выходили победителями. Урвав кусок, они плыли в укромное местечко. Чтобы всем досталось понемногу, Мокимото бросил сразу весь корм, не разламывая его на куски; теперь лепешки объедали с концов и черепахи и карпы.

Стряхнув крошки с рук, доктор Мокимото пошел по дорожке, окаймляющей пруд. Водоем построили по всем канонам древней японской парковой архитектуры. Он имел причудливую форму, сразу не охватываемую взглядом; тропинка вела к неожиданным поворотам, раскрывая чудесные, не повторяющиеся пейзажи. Каждый раз взгляд восхищали новые виды деревьев, сгруппированные так, что и в голову не могло прийти, что их здесь посадили в строго продуманном порядке, рассчитывая на определенное впечатление.

Открылся островок с бамбуковой рощицей; на противоположной стороне густой темно-зеленой стеной стояли криптомерии, и бамбук на их мрачноватом фоне казался изысканным букетом в голубой чаше. Прошло не больше получаса с тех пор, как взошло солнце, еще длинные тени лежали на воде и на почве, ярко-зеленый мох у стволов деревьев был весь в капельках от обильной утренней росы, с океана веяло прохладой.

Полюбовавшись бамбуковой рощицей, послушав шелест ее листьев, что-то сулящий, успокаивающий, доктор Мокимото свернул на еще более узкую тропинку, ведущую через мангровые заросли. В воздухе стоял неистовый звон цикад, им вторили древесные лягушки; сквозь этот веселый гам, то стихая, то усиливаясь, доносился низкий гул прибоя.

Доктор Мокимото вышел в аллею платанов. Гигантские пепельно-зеленые стволы уходили в небо до восьмидесяти метров. Каждый нес на себе целую воздушную рощу сучьев, одетых широкими лапчатыми листьями, закрывая небо. В аллее стоял полумрак. Доктор Мокимото особенно любил эти деревья, созданные его умом и руками. Платаны Мокимото, созданные для тропиков, обладали удивительной особенностью: в жаркую пору дня у деревьев листья сворачивались в трубочку, а ночью, утром и в пасмурную погоду расправлялись. В платановой аллее воздух всегда был напоен запахами целебных смол, здесь необыкновенно легко дышалось, снималась усталость. Здесь легко думалось, стоило лишь войти в неторопливый ритм природы, а доктор Мокимото чувствовал себя всегда ее неотъемлемой частицей и, как он любил говорить, «иногда обращался к ее всеобъемлющей мудрости».

На утренней прогулке он только наслаждался общением с природой, ее формами и сочетанием цветовых тонов; усилием воли он прогонял все заботы. Только ступив на похрустывающий песок платановой аллеи, он начинал свой трудовой день. Вот уже несколько недель, как он самые продуктивные утренние часы уделял сине-зеленой водоросли, ставшей проблемой для многих тысяч ученых всех континентов. Трудность решения задачи состояла в том, что нельзя было просто уничтожить это крохотное растеньице, не отравив весь Мировой океан, реки, озера и прочие водоемы; надо было лишь ограничить ее бурное размножение, сохранив как вид, необходимый в необыкновенно сложном круговороте жизни.

Вдали показалась тощая фигура генетика Нури Хумрата, совершавшего утреннюю пробежку. Нури Хумрат работал над созданием сверхурожайного сорта маиса — высокоурожайные сорта уже не удовлетворяли возросшее население планеты. Генетик промчался мимо, подняв в знак приветствия руку. Доктор Мокимото успел только поклониться ему вслед, задержав взгляд на неимоверно длинных и тонких ногах ученого; они при беге как-то странно заходили одна за другую, и казалось, что они вот-вот заплетутся и генетик растянется вдоль аллеи, но тот все бежал и бежал, преодолевая ежедневную десятикилометровку.

Не успел доктор Мокимото пройти и десяти шагов после встречи с генетиком, как его мысли отвлекла новая встреча. На этот раз его внимание привлекло небольшое, странного вида растеньице, переходившее аллею. Это был знаменитый заврик. Едва заметно переставляя свои воздушные корни, заврик двигался к светлому солнечному пятну у корней платана. Доктор Мокимото присел на корточки, рассматривая своего питомца, взгляд его потеплел. Заврик напоминал спрута: от крохотного стволика, увенчанного пучочком листьев, опускались коричневые корни. Пройдет не менее тридцати минут, пока заврик преодолеет дорогу, очутится на солнце и так же деловито начнет вгонять свои корни в почву, если, конечно, солнечное пятно не исчезнет, — тогда он поплетется дальше. Несмотря на кажущуюся хрупкость, заврик очень жизнестоек, у него много сил; всю ночь он усиленно питался на тучной почве, а при восходе солнца пустился в путь.

Встреча с завриком окончательно нарушила стройный ход мыслей доктора, он стал думать о будущем своего создания. Пока это только биологический фокус, как расценивают многие его коллеги, хотя все отдают дань гениальности решения. Доктору Мокимото не раз приходила мысль: не нарушает ли его заврик размеренный ход эволюции? Что, если и он в далеком будущем явится совсем в новом качестве, как теперь синезеленая водоросль? Уже писатели-фантасты использовали его в своих произведениях. Он у них превращается то в хищника, брызжущего ядом, то в коварное разумное существо, вытесняющее с Земли весь род человеческий; иные предсказывают, что ходячее растение, имея неоспоримые преимущества перед своими собратьями, вытеснит их, и на месте зеленых лесов будут разгуливать корявые уроды. Только его любимая ученица Вера полна оптимизма и прочит заврикам великое будущее. Недавно на очередной сессии Общества охраны природы ставился вопрос о запрещении вывоза завриков за пределы территории института, хотя об этом уже поздно говорить: почти у каждого любителя-садовода, не говоря уж о ботанических садах и зоопарках, есть эти удивительные создания.

За спиной скрипнул песок.

— Доброе утро, учитель!

— О! Вера! И тебе хорошего начала дня! — Он улыбнулся ей и дотронулся до ее прохладной после купания руки.

— Вы беседуете с моим Вольдемаром?

— Разве это он?

— Ну конечно, учитель. Посмотрите, у него восемь с половиной ножек и носик, как у Буратино. Я его ищу, ищу по всем закоулкам, а он, оказывается, беседует с вами.

— Да, он замечательный собеседник — умеет слушать.

Вера подняла заврика и, держа за кисточку листьев, сказала:

— Сейчас я встретила философа Хикару, он только что вернулся из длительного путешествия и ждет вас в бассейне.

— Благодарю, Вера. Мне так его недоставало все эти дни! Извини, я пойду, чтобы не заставлять его ждать. Действительно, он философ.

— Счастливо, учитель. Я буду в лаборатории водорослей, мне надо посоветоваться с вами.

— Я приду туда. Вера, сразу после встречи с Хикару. — Он хотел было уже идти, но остановился, заинтересованный последней фразой. — Есть интересные мысли?

— Кажется, учитель.

— Ну хорошо. Жди меня, Вера. — Он пошел, оставив ее посреди аллеи созерцающей заврика.

В бассейне размерами в гектар шла азартная игра в ватерполо, обе команды наполовину состояли из дельфинов, природных спортсменов. Вратари-дельфины выказывали чудеса ловкости, отбивая «верные» мячи.

Доктор Мокимото взглянул на ватерполистов, улыбнулся и подумал: «Как расширились возможности человека и его представления о природе после установления контактов с этими высокоинтеллектуальными существами!»

Доктор Мокимото шел вдоль стенки бассейна, вглядываясь в гладкую поверхность воды. На противоположной стороне на трибунах пестрели купальные шапочки и купальники зрителей, в воде, расположившись полукругом, следили за игрой дельфины. Оттуда, издавая тонкий свист приветствия, метнулся к нему один из дельфинов.

— Хикару, друг мой! — Доктор Мокимото приветствовал его, подняв руку. — Как я рад!

Дельфин ответил медленно, с трудом выговаривая слова:

— Кокиси! Здравствуй и ты, мой друг.

Доктор Мокимото пошел к стеклянной будке, в которой находился гидрофон для разговоров с жителями моря, Хикару медленно плыл рядом.

— Давно, давно мы с тобой не виделись, — говорил доктор Мокимото. — Я получал о тебе только редкие известия и радовался, что ты жив и здоров.

На это Хикару сказал что-то очень неразборчивое для постороннего уха, но доктор Мокимото понял.

— Да, Хикару, я верен своей привычке совершать утреннюю прогулку, однако, с тех пор как ты уехал, я редко погружаюсь в воду. Тебе трудно понять, что мне доставляет огромное наслаждение ходить по твердой земле и любоваться сочетаниями растений, неба и воды. Особенно люблю я утро. Сколько надежд оно вселяет! Кажется, что впереди бесконечный день, столько мыслей родится в утренние часы…

Доктор Мокимото вошел в будку и взял оттуда переносный гидрофон. Он сел с ним на самую нижнюю ступеньку широкой лестницы, так что мог касаться рукой головы своего друга.

— Ну вот, дорогой мой, теперь это хитрое приспособление ускорит мою речь и замедлит твою. Из аппарата раздался внятный голос:

— Кокиси, мой друг! Все, что ты произносишь, полно глубокого смысла, как голоса океана. Я всегда восхищался тобой — лучшим из всех ходящих на задних ластах…

— Ну, ну, Хикару! Ты стал льстецом за время путешествия.

— Льстец — это человек, расхваливающий другого с целью ему угодить. Я, ты знаешь, делаю это для того, чтобы воздать тебе должное. Ты всегда стремишься проникнуть в непонятное, ты очень добрый и хороший.

— Но, но, Хикару! Ты лучше расскажи, где побывал, что видел интересного в океане.

— Я видел, как поднимались из мрака ядовитые звезды, все дно было покрыто ими. Они съедали все на своем пути, оставались лишь мертвые кораллы да камни. Я вместе со своими братьями показывал людям-рыбам, где еще остались ядовитые звезды.

— Так ты называешь подводных пловцов?

— Да, потому что они могут не выходить на поверхность, чтобы сделать вдох перед новым погружением. И здесь вы, ходящие на задних ластах, добились многого, как и во всем, за что беретесь. Но об этом мы поговорим немного погодя, а сейчас, я вижу, ты хочешь знать подробности о ядовитых звездах.

— Ты отгадал мою мысль.

— Несколько моих братьев и сестер ушли навсегда на «черное дно», убитые ядовитыми звездами. Все же люди с нашим участием очистили от них все дно Большой Лагуны и отмели у Длинного острова, где появлялись эти отвратительные существа. Я не знаю, что вы станете с ними делать. Загружены десятки судов, специальные прозрачные баржи. Они не отравят все ваши острова?

— Нет, Хикару. Их переработают в полезные продукты, даже их яд уже нашел применение: из него делают лекарство от некоторых болезней, например от лишаев, что появляются иногда у вас на коже.

— Вы из всего стремитесь извлекать пользу.

— Да, Хикару. Только подчас наши стремления из всего извлекать пользу приносят страшные бедствия и для земли и для океана.

— Я знаю, о чем ты говоришь. Все это было прежде, когда вы перевозили в своих необыкновенно больших сооружениях из металла неприятное вещество, называемое нефтью; оно было так же ядовито, как и выделения гигантских звезд. Я слышал также, что вы отравляли воду и другими веществами, полагая, что океан непомерно велик и так могуч, что он сможет обезвредить все, что губительно действует на жизнь. Да, ничто не может сравниться в силе с океаном! Даже огонь, что прорывает его ложе, смиряется перед ним!

— Ты хорошо сказал, Хикару.

— Я все делаю хорошо. И если мне не удается сделать хорошо, то мной овладевает горе, и я стремлюсь уплыть далеко-далеко от того места, где нельзя нужное дело завершить хорошо.

— Не поэтому ли ты отправился путешествовать?

— Поэтому, Кокиси. Ты просил меня найти причину, почему вторая беда обрушилась на океан? Почему его поверхность стала зеленой? Почему гибнет жизнь там, где появляется крохотная водоросль?

— Ты не совсем правильно меня понял. Ищут причину, почему появилась синезеленая водоросль, тысячи людей, и они вот-вот найдут ее, и тогда появятся и средства борьбы с водорослью.

— Я видел твои средства! Это туман, что разъедает глаза. Водоросли опускаются на дно, и там, как от звезд, все гибнет, и на море появляется еще больше водорослей. — Хикару, пристально посмотрев в глаза другу, спросил: — Ты не считаешь, что мы разгневали Великого Кальмара и он наслал на нас и губительные водоросли, и ядовитых звезд, и своих детей, что вы называете пришельцами? Между тем они не пришельцы, а вечные обитатели «черного дна», они дети Великого Кальмара.

Дельфины необыкновенно суеверны. Доктор Мокимо-то знал, что разубедить Хикару очень трудно. Пока это сделать не удавалось, но все же он сказал:

— Природа слепа и равнодушна к своим детям. Это мы, не умея объяснить окружающий нас мир, наделили ее всеобъемлющим разумом и всепокоряющей волей. По всей вероятности, ядовитые звезды и пришельцы — просто мутанты морских звезд и кальмаров. Они могли образоваться под воздействием радиоактивных веществ, много лет назад захороненных на дне океана.

— Все это ты уже говорил мне. Я много размышлял над твоими словами и думаю, ты ошибаешься, отвергая великие силы океана. Ты ведь сам говорил, что много еще непознанного и среди непознанного — Великий Кальмар. Мы очень сильно разгневали его. Никогда еще он не посылал к берегам столько ядовитых звезд и своих детей. Все наши мудрецы предсказывают появление еще более страшных жителей «черного дна». Совсем недавно вновь появлялся на поверхности сам Великий Кальмар. Надо ждать беды. И если необходимо уничтожать ядовитых звезд, то детей Великого Кальмара нельзя убивать. Скажи всем: нельзя убивать детей Великого Кальмара! — повторил он.

— Не беспокойся, Хикару. Люди не нападали первыми на пришельцев, или, как ты называешь их, детей Великого Кальмара. Пришельцы напали первыми на Город Осьминогов и убили несколько человек. Люди только защищались.

— До меня доходит смысл твоих слов. Все, что ты произносишь и делаешь, полно глубокого значения. Я всегда восхищался тобой… — начал Хикару, и доктор Мокимото улыбнулся, угадав, что сейчас его собеседник постарается перевести разговор в другое русло, и действительно, Хикару продолжал: — Я всегда восхищался всеми ходящими на задних ластах по суше и плавающими, как рыбы. Они всегда стремятся проникнуть в непонятное, все объяснить, все узнать, хотя последнее свойство присуще всему в меру их разума…

Доктор Мокимото кивал, улыбаясь: Хикару не был льстецом, этот порок неизвестен дельфинам; он обладал способностью быстро переключаться на совершенно противоположные темы, и если даже в них заключались противоречия, то его это нисколько не смущало, он так же горячо и искренне защищал противоположное.

— Как хорошо, что вы не верите в высшие силы! Это развязывает вам, как ты однажды сказал, руки, и вы сами создаете необыкновенные существа, вроде летающих рыб огромного размера, или плавающие жилища, светящиеся ночью, как глубоководные рыбы или кальмары, и еще бесконечное множество вещей, даже таких, без которых вы могли бы вполне обойтись. Я знаю, ты спросишь, что я имею в виду. Хорошо. Отвечу, друг мой Кокиси. Ты слышишь, как слегка вздрагивает вода и земля? Это идет машина, нагруженная ненужными вещами, как-то ты сказал — отбросами; их везут на корабль, чтобы отправить куда-то.

— Ты прав, Хикару. Многое из того, что мы считаем негодным, могло бы еще служить нам, а многое можно и не создавать.

— Ты справедлив, Кокиси! Но что меня восхищает всегда, так это вторая кожа, которую вы носите, защищая себя днем от лучей горячей медузы, а ночью

— от холода. — Хикару положил голову на брус из пористого пластика у ног своего друга и смотрел на него умным, чуть насмешливым взглядом, прислушиваясь к переводу своих слов. — Находясь от тебя вдали, я уяснил причину, вызывающую в тебе жажду познания, и теперь я сам ощущаю в себе то, что ты называешь способностью творить. Я умею, мысленно пока, создавать тоже новые вещи. Какие, ты спросишь. Очень многие. Жилища для ночлега и на время бурь. Вы уже построили нам подобные жилища, но я придумал другие, более удобные. Я также придумал ласты-руки, их можно снимать, когда они не нужны и мешают плавать, и надевать для работы. И вот сейчас, ожидая твоего прихода и наблюдая за игрой в мяч, я придумал новую игру, более сложную, требующую не только напряжения тела, но и ума. Я объясню ее тебе в следующий раз. Сейчас, я чувствую, тебе необходимо оставить меня, но, прежде чем ты уйдешь, я хочу сообщить тебе мои наблюдения над водорослью, что заполнила весь океан и о которой ты все время думаешь.

— Я буду тебе очень благодарен, Хикару, и не я один.

— Ты еще хочешь меня спросить, почему я тебе не сказал об этом немного раньше. Отвечу: только сейчас родился ответ. Ты и сам не мог не видеть, что водоросль не везде покрывает море одинаково. В одном месте ее много, в другом меньше, в третьем нет совсем. Вначале ты говорил о причинах и взаимосвязи причин, влияющих на размножение этой зеленой гнили. Так вот, Кокиси, я нашел места в Большой Лагуне, где совсем нет этой водоросли, а на дне растет другая водоросль, дающая то, что ты называешь плодами.

— Морской виноград? Отличное растение, мы долго создавали его, и, говоришь, оно появилось даже в Большой Лагуне?

— Во многих местах на глубине от трех до десяти метров. Твою коричневую водоросль с плодами стали есть Люди Моря, но я сейчас не об этом. Ты говорил мне сто дней назад, вот здесь же, как достигается равновесие в природе, почему не могут одни занять все место в океане, так я подумал, что водоросль с плодами ограничивает рост синезеленой.

Доктор Мокимото от волнения вскочил, едва не выронив из рук гидрофон.

— Мне думается, что ты нашел то, что мы безуспешно искали все! — воскликнул он и снова опустился на прохладную ступеньку. — Твоя мысль облетит всю Землю, правильность ее проверят, и я, Хикару, сегодня же, сейчас приступлю к работе. Но ты не думай, что я стремлюсь оставить тебя. Говори все, что хочешь сказать мне, и я с удовольствием буду слушать тебя.

— Очень немного времени я отниму у тебя, Кокиси. Я хочу сказать тебе, вернее, спросить: почему все сложное оказывается простым? Вчера я смотрел фильм и слушал тебе подобного о том, как устроено наше тело. Я удивился простоте устройства нашего глаза, уха и других органов тела, но лектор не мог объяснить, как родится мысль. И я не в состоянии понять то, что мы называем разумом. Кто думает в моей голове, кто принимает решения, наслаждается быстрым, как полет птицы, передвижением в воде, созерцает красоту форм и красок, каким образом возникают во мне решения, кто говорит во мне с тобой, друг мой Кокиси? Я чувствую, что излагаю свои мысли не с полной ясностью. Не так ли?

— Нет, почему же. В свое время и я задавал себе подобные вопросы и искал на них ответ в книгах мудрецов. И должен сказать, что узнал мало, чтобы ответить тебе, как рождается мысль. Все же я познакомлю тебя со всем, что известно мне о познании разума.

— Приходи, когда Золотая Медуза опустится в океан.

— Приду. До вечера, Хикару.

— Ты сейчас пойдешь проверять верность моих наблюдений?

— Да, Хикару.

— Так знай, что и в этом бассейне тоже растут коричневые водоросли с плодами.

— И здесь, я смотрю, совсем нет синезеленой водоросли?

— Очень мало.

Доктор Мокимото крепко пожал ласт своего друга. Хикару тоненько, проникновенно свистнул, выражая тем свою радость от встречи.

Лаборатория водорослей находилась за ботаническим садом института, на берегу океана, и занимала площадь около десяти гектаров; здесь в небольших бассейнах-аквариумах различной формы проводились опыты по выведению водорослей для пищевой промышленности и технических нужд.

Оставив учителя, Вера еще минуту стояла, держа в руке заврика. Она забыла о нем, опять вспомнив минуты прощания с Антоном. Стоило ей только остаться одной, как сразу выплывали все подробности их расставания. Антон шутил, и она тоже, как ей казалось, была на высоте, по крайней мере улыбалась его шуткам. Скоро он улетит на Марс…

Вера тряхнула головой так, что выжженные солнцем волосы полыхнули пламенем, печально улыбнулась и пошла к морю, не выпуская заврика из рук. Она подошла к террариуму — большому кубу из стальной сетки, где содержались заврики. Она увидела, как несколько растений карабкаются по стенке, а одно повисло на потолке, и ей на миг показалось, что там притаился гигантский спрут.

«Я все еще под влиянием встречи с пришельцами, — подумала Вера. — Что может быть общего между ними и безобидными завриками? Хотя они могут попасть в очень благоприятные условия, возможны мутации. В Калифорнии у рядового биолога Томаса Смита появился уже метровый заврик! И это за какой-нибудь год. Там его усиленно подкармливали, причем оказалось, что он падок на органические вещества…» Она не стала дальше развивать мысль о будущем своих завриков, они были пока совершенно безобидны, бесполезны и загадочны. Она открыла дверь, опустила своего питомца на землю, поросшую короткой серебристой травкой, и пошла к бассейнам, думая теперь о Хикару. Возвращаясь из дальних странствий, Хикару всегда привозил уникальную информацию. В прошлый раз он отсутствовал два месяца и, вернувшись, первый поведал о появлении тигровых звезд и неизвестных ракообразных, обитающих в лабиринтах Большого Барьерного рифа. Он знал все легенды Людей Моря, и Вера подозревала, что и сам он не прочь был выдать свое сочинение за легенду. «Хикару» — значит «блестящий». И действительно, он вполне отвечал своему имени и элегантной внешностью и особенно удивительно разносторонним умом. И Хикару и доктор Мокимото во многом были схожи.

Вера подошла к небольшому бассейну с бетонными стенками, заросшими мшанками. Дно его покрывали типичная флора и фауна Лагуны, бросались в глаза ярко-красные водоросли, ассимилирующие в своих клетках ртуть.

По углам бассейна, как плесень, скопились колонии синезеленых водорослей, но здесь их было немного, не то что в соседнем большом бассейне,

— там воду сплошь покрывала мутно-зеленая плотная масса. На дне погибали кораллы и посевы нового вида белковой водоросли, с таким трудом созданные учеными института. Один из ее создателей стоял в дальнем конце бассейна с сачком на длинной рукоятке и задумчиво глядел в воду. Вера пошла к нему по белой, ослепительно сверкавшей дорожке, обсаженной по краям низкой живой изгородью.

— Привет, Дик!

— Привет, Вера, — печально ответил Дик. — Смотри, что творит эта проклятая зелень! Белковая ламинария, правда, еще жива, но боюсь, долго не протянет. Я отсадил в лабораторный аквариум несколько растений, там при искусственном освещении «зеленая чума» погибает… Да, мне понятна твоя улыбка, Вера: океан не накроешь крышей и не создашь под ней искусственное освещение. Ну, а как у тебя дела?

— Плохо, Дик. Моя экскурсия на «Сириус» мало чего дала. Им и без меня стало известно, что радиоактивные отходы, захороненные нашими предками на дне океана, послужили причиной возникновения нового вида синезеленой где-то в наших водах, остальное дополнили течения, птицы, корабли, разнесшие ее повсюду. Она появилась даже на Аляске, в Канаде, в Сибири.

— Да, глобальное наступление, — сказал Дик, хмуря кустистые брови. — Что-то похожее было с водяным гиацинтом в прошлом веке, но не в таких масштабах и не с такими последствиями. Боюсь, что нам не удастся в скором времени решить эту проблему, а медлить нельзя. Пищевые запасы тают. Представляешь, у нас голод в век наивысшего процветания человечества из-за какой-то жалкой… нет, не жалкой, это определение не подходит, — пожалуй, слепой, необузданной силы, вышедшей из-под контроля. Уйдем отсюда, Вера, у меня нет сил смотреть на этот кошмар!

Вера взяла его под руку:

— Раз найдены средства борьбы, то скоро придет и победа. И уже много хороших известий. Учитель считает, что надо искать и использовать защитные силы природы. Помочь ей установить нарушенную гармонию.

— Все это так, Вера, — он пожал ей руку, — но я не сказал тебе главного. Погибла культура морского картофеля, на которую мы возлагали столько надежд. В десятом аквариуме погибла уникальная коллекция рифовых рыб…

Вера придержала Дика за руку:

— Смотри, а здесь совершенно чистая поверхность.

— Я обратил внимание. Да, оказалось, что наш Павличек здесь ухитряется выращивать устриц и для этой цели увеличил скорость течения. За сутки здесь два раза сменяется вода, вот и уносит течением, а может быть, этой чуме не нравится быстрая смена среды обитания. Как видишь, Вера, ко всему, мы еще так мало изучили своего врага. А времени у нас нет!

Они шли от бассейна к бассейну, и почти везде перед ними открывалась неутешительная картина.

Дик взглянул на Веру, и впервые его полное, простодушное лицо расплылось в улыбке:

— По дороге я встретил твоего заврика. Сидит на солнцепеке, я чуть на него не наступил. Я все не могу себе представить, как вам с учителем удалось заставить его ходить.

— Учитель почему-то дал мне эту тему. Вот, говорит, странная лиана. Ее «детки», видишь эти кустики, они могут ползать по дереву, выискивая подгнившую кору, как найдут — останавливаются и пускают корни, становятся типичными паразитами. Наша с тобой задача — спустить их на землю и заставить по ней ходить. Они светолюбивы. Используй и эту особенность.

— И ты использовала?

— Три года продолжались мои страдания. Вначале я находилась в полном отчаянии. Учитель улыбался, давал массу советов и любил повторять: «Все рождается с некоторыми муками». Помогли стимуляторы роста, прививки и особенно один случай… — Вера замолчала, увидев белую фигуру учителя. Он шел быстрой семенящей походкой, как всегда, когда торопился. — Извини, Дик. В другой раз я тебе доскажу эту необыкновенную историю. Учитель чем-то встревожен.

И она побежала к нему навстречу.

— Что случилось, учитель? — спросила она, подбегая к нему.

— Пока еще ничего. Хотя, пожалуй, да. — Он был так взволнован, что мешал русские и японские слова. — Где у нас здесь посевы морского винограда?

— Двенадцатый бассейн. Вон там, где стоит бедный Дик.

— Идем туда. — И он почти побежал, увлекая за собой Веру.