11

Нет.

Я повис на балке, раскачался и отпустил ее. И почти изящно приземлился в центре холла посередине между двух дверей. Правда, первая дверь исчезла вместе с куском стены, через которую обеспечивала вход — или выход, смотря, с какой стороны вам случалось находиться, — не говоря уже о моем любимом кресле и застекленной коробке, в которой я держал набранные на побережьях мира морские раковины. Жаль.

Я протер глаза и пошел прочь, потому что сейчас даже вид моего разрушенного жилища отходил на второй план. Черт, у меня и раньше разрушали комнаты. Обычно тридцатого апреля…

Я медленно повернулся…

Нет.

Да.

На другой стороне холла, напротив моих комнат, там, где до этого передо мной была пустая стена, теперь оказался коридор, уходящий на север. Спрыгивая с балки, я мельком увидел его искрящуюся протяженность. Изумительно. Боги только что еще раз ускорили мое музыкальное сопровождение. Я и раньше бывал в одном из самых обыкновенных отрезков этого коридора, на четвертом этаже, тот шел с востока на запад между кладовками. Коридор Зеркал — одна из загадочных аномалий Эмберского замка. Мало того, что в одну сторону он кажется длиннее, чем в другую, он еще полон зеркал, которым нет числа. Нет числа в буквальном смысле. Попробуй сосчитать — и никогда не получишь дважды одинакового результата. Укрепленные высоко над головой, тонкие свечи мигают, отбрасывая бессчетное число теней на зеркала большие и маленькие, узкие и приземистые, подцвеченные, искажающие, зеркала в искусно вылепленных или вырезанных из дерева рамах, ровные зеркала в простых рамах и зеркала вообще без рам, на множество зеркал остроугольных геометрических форм, бесформенных и изогнутых зеркал.

Несколько раз мне случалось проходить Коридором Зеркал, где чувствовался запах ароматических свечей, и иногда подсознательно, присутствие среди отражений чего-то такого, что при быстром взгляде на него немедленно исчезало. Я ощущал сложное очарование этого места, но будить его спящего гения ни разу не приходилось. Может, оно и к лучшему. Как знать, чего ожидать в подобном месте — по крайней мере, так мне когда-то говорил Блейз. Откуда ему было знать точно, выталкивают ли эти зеркала в темные королевства Отражения, или очаровывают, навевая странное состояние дремы; переносят ли в край одних только образов, который украшен содержанием души; ведут ли полную злобы или безвредную игру умов с наблюдателем; или же не делают ничего из вышеперечисленного, или все, или только кое-что? В любом случае, Коридор был не так уж безвреден — там время от времени находили воров, слуг или визитеров — которые были мертвы или с весьма необычным выражением лица блуждали, что-то бормоча, по этому сверкающему пути. Как правило, перед равноденствиями и солнцестояниями — впрочем, это могло произойти и в любое время года, — Коридор перемещался в иное место, иногда просто отбывал куда-то на время. К нему обычно относились с подозрением, остерегались, избегали, хотя он мог и причинить вред, и вознаградить, мог выдать полезное знамение или помочь проникнуть в суть вещей с такой же готовностью, как и расстроить или лишить присутствия духа. Неуверенность вызывала трепет.

А иногда, говорили мне, он как будто появлялся в поисках определенного человека, принося свои сомнительные дары. В таких случаях, по слухам, отвергнуть их было куда опаснее, чем принять приглашение.

— Эй, ладно, — сказал я. — Сейчас?

Вдоль коридора плясали тени, я уловил опьяняющий аромат тонких свечек. И пошел вперед. Сунув левую руку за угол, я похлопал по стене. Фракир не шелохнулся.

— Это Мерлин, — сказал я. — Сейчас я вроде как занят. Ты уверен, что желаешь отражать именно меня?

Ближайший огонек на миг показался огненной рукой, которая манила к себе.

— Черт, — прошептал я и широким шагом направился вперед.

Когда я вошел, то не ощутил никакой перемены. Пол покрывала длинная дорожка с красным узором. Вокруг огоньков, мимо которых я проходил, мельтешила моль. Я был наедине с самим собой, отраженным под разными углами, мигающий свет превращал мою одежду в костюм Арлекина, пляшущие тени меняли лицо.

МЕРЦАНИЕ.

На миг показалось, что с высоты, из маленького овала в металлической раме, на меня смотрит суровое лицо Оберона — но, конечно, тень его последнего Величества с тем же успехом могла оказаться игрой света.

МЕРЦАНИЕ.

Готов поклясться, что из висящего не столь высоко ртутного прямоугольника в керамической раме из цветов на меня искоса глянуло собственное лицо — но искаженное, больше похожее на звериное, с болтающимся языком. Я живо обернулся, и, дразня, оно тут же обрело человеческие черты.

Я все шел. Шаги были приглушенными. Дыхание несвободным. Я задумался, не вызвать ли логрусово или даже лабиринтово зрение. Правда, ни того, ни другого очень не хотелось — еще слишком свежи были воспоминания о самых гнусных чертах обеих Сил, чтобы я чувствовал себя комфортно. Уверенность, что со мной вот-вот что-то случится, не покидала меня.

Остановившись, я принялся изучать зеркало в раме черного металла, инкрустированной серебряными символами разнообразных магических искусств, которое счел подходящим себе по размеру. Стекло было темным, словно в его глубине, не заметные глазу, плавали духи. Мое лицо в нем выглядело более худым, черты стали резче, а над головой то появлялись, то исчезали еле видные пурпурные нимбы. В отражении было что-то холодное и смутно зловещее, но, хотя я долго разглядывал его, ничего не случилось, не было ни вестей, ни озарений, ни изменений. Чем дольше я на него смотрел, тем больше все эти драматические штрихи казались игрой света.

Я пошел дальше, мимо быстро мелькавших перед глазами неземных пейзажей, экзотических существ, намеков на воспоминания, мимо явившихся из подсознания умерших друзей и родственников. Из одного омута кто-то даже помахал мне кочергой. Я помахал в ответ. В любое другое время эти странные, а может, и угрожающие явления напугали бы меня куда сильнее, но я только что пришел в себя после травмы, нанесенной моими странствиями между отражений. По-моему, я заметил повешенного — он раскачивался на ветру со связанными за спиной руками, а над ним расстилалось небо кисти Эль Греко.

— Я пережил пару тяжелых дней, — сказал я вслух, — и передышка не предвидится. Понимаешь, я, в общем, спешу…

Что-то стукнуло меня по правой почке и я мигом обернулся, но там никого не было. Потом я ощутил на своем плече руку, она разворачивала меня. Я живо присоединился и опять никого.

— Прошу прощения, — сказал я, — если того требует истина.

Невидимые руки продолжали толкать и тянуть меня, двигая мимо множества красивых зеркал. Меня довели до дешевого с виду зеркала в деревянной раме, покрашенной темной краской. Его вполне могли бы притащить из лавки, где торгуют уцененными вещами. В стекле около моего левого глаза был небольшой изъян. Возникла мысль, что, может быть, здешние Силы и впрямь пытаются по моей просьбе ускорить события, а не просто торопят меня из вредности, поэтому я сказал:

— Спасибо, — просто, чтобы обезопасить себя, и продолжал смотреть. Я помотал головой туда-сюда, из стороны в сторону, и по отражению пошла рябь. Повторяя движения, я ожидал, что же произойдет.

Отражение не менялось, но с третьего или четвертого раза другим стала панорама за его спиной. Там больше не было увешанной мутными зеркалами стены. Она уплыла прочь и не возвращалась. На ее месте под вечерним небом стеной встал темный кустарник. Я еще тихонько подвигал головой, но рябь исчезла. Кусты казались очень реальными, хотя краем глаза я видел — коридор ни справа, ни слева от меня не изменился, стена напротив зеркала по-прежнему тянулась в обе стороны.

Я продолжал обшаривать взглядом отражающийся кустарник, выискивая предзнаменования, знамения, какие-нибудь знаки или хотя бы малейшее движение. Ничего не объявилось, хотя присутствовало очень реальное ощущение глубины. Я готов был поклясться, что в шею дует прохладный ветерок. Я потратил не одну минуту, всматриваясь в зеркало и ожидая чего-нибудь нового. Но все оставалось по-прежнему. Я решил: если это — лучшее, что оно может предложить, то настало время идти дальше.

Тогда за спиной моего отражения в кустах как будто что-то шевельнулось, и рефлекс победил. Я быстро обернулся, выставив перед собой поднятые руки.

И увидел, что это только ветер. А потом понял, что сам нахожусь не в коридоре, и обернулся еще раз. Зеркало исчезло вместе со стеной, на которой висело. Теперь передо мной оказался длинный холм, с разрушенной стеной на вершине. За развалинами мерцал свет. Во мне взыграло любопытство и, преисполнившись целеустремленности, я принялся медленно взбираться на холм, но осмотрительности не терял.

Я карабкался, а небо темнело, на нем не было ни облачка и в изобилии мигали звезды, они складывались в незнакомые созвездия. Я украдкой пробирался среди камней, травы, кустов, обломков каменной кладки. Теперь из-за увитой виноградом стены были слышны голоса. Несмотря на то, что слова не удавалось разобрать, услышанное не походило на разговор — это, скорее, была какая-то какофония, как будто там одновременно произносили монологи несколько человек разного пола и возраста.

Добравшись до вершины холма, я тянул руку, пока она не коснулась неровной поверхности. Чтобы взглянуть, что же творится по ту сторону стены, я решил не обходить ее. Кто знает, кому или чему я выдам себя? Что может быть проще, чем уцепиться за край, подтянуться? Так я и сделал. Когда моя голова поравнялась с краем стены, я нащупал ногами удобные выступы, так что смог перенести туда часть веса и ослабить напряжение рук.

Последние несколько дюймов я подтягивался осторожно, и потом выглянул из-за разбитых камней вниз, внутрь разрушенного строения. Это был, кажется, храм. Крыша провалилась, но дальняя стена еще сохранилась, почти в том же состоянии, как та, к которой я прижимался. Справа от меня на возвышении находился сильно нуждающийся в починке алтарь. Что бы тут ни случилось, должно быть, это произошло давным-давно, потому что внутри, как и снаружи, росли кусты и дикий виноград, смягчая очертания обрушенных скамей, рухнувших колонн и кусков крыши.

На расчищенном подо мной пятачке была начертана большая пентаграмма. В вершине каждого луча звезды, лицом наружу, стояло по фигуре. Внутри, в тех пяти точках, где линии пересекались, горели воткнутые в землю факелы. Это напоминало странный вариант знакомых мне ритуалов, и я задумался, что тут вызывают и почему каждый гнет свое, не обращая внимание на остальных, вместо того, чтобы действовать всем заодно. Трое были видны отчетливо, но со спины. Двое стояли ко мне лицом, но были едва различимы, находясь у границы зрения. Их черты окутывала тень. Судя по голосам, тут были и мужчины, и женщины. Кто-то напевал, еще двое, похоже, просто говорили, двое пели псалмы — все это театральными, деланными голосами.

Я подтянулся повыше, пытаясь хоть мельком увидеть лица тех двоих, что были ближе всего ко мне. Почему? Потому, что в этом сборище было что-то знакомое, и меня не покидало чувство, что, узнай я одного — и станет совершенно ясно, кто остальные.

Следующим из вопросов, которые были на первом месте, был такой: что они вызывают? Если появится нечто необычное, окажусь ли я в безопасности, оставаясь на этой стене, так близко от происходящего? Не похоже, чтобы внизу имелись необходимые сдерживающие средства. Я еще подтянулся. И как раз, когда снова стало хорошо видно происходящее, я почувствовал, что мой центр тяжести смещается. Еще немного, и стало ясно, что, не прилагая никаких усилий, я двигаюсь вперед. Миг — и я понял, что это стена, обрушиваясь, уносит меня вперед и вниз, в самое сердце этого странного ритуала. Я попытался оттолкнуться от нее, надеясь удариться об землю откатиться и пуститься бегом так, что только пятки замелькают. Но было уже слишком поздно. Коротко оттолкнувшись, я поднялся в воздух, но движение вперед не прекратилось.

Ни один из стоявших внизу не шелохнулся, хотя обломки сыпались на них дождем, и я, наконец, поймал несколько слов, которые можно было разобрать:

— …призываю тебя, Мерлин, теперь же оказаться в моей власти! — монотонно напевала одна из женщин.

Приземляясь в середину пентаграммы на спину, вытянув ноги, с болтающимися и хлопающими меня по бокам руками, я пришел к выводу, что ритуал, в итоге, довольно действенный. Защищая голову, я сумел укрыть подбородок, а болтающиеся руки, кажется, замедлили падение, так что при ударе я не слишком пострадал. Пять высоких столбов пламени несколько секунд бешено плясали вокруг меня, а потом снова успокоились, давая более ровный свет. Пять фигур по-прежнему стояли лицами наружу. Словно меня пригвоздили к месту.

Фракир предостерег меня слишком поздно, когда падение уже началось, и теперь я точно не знал, как его использовать. Можно было отправить его проползти к любой из фигур, приказать взобраться к горлу и начать душить. Но я еще не знал, которая из них заслуживает такого обхождения, если его вообще заслуживает хоть одна.

— Терпеть не могу вваливаться без предупреждения, — сказал я, — а тут, как я понимаю, вечеринка только для своих. Если кто-нибудь окажется так добр, что освободит меня, я пойду своей дорогой…

Стоявшая подле моей левой ноги фигура повернулась и сверху вниз пристально посмотрела на меня. На ней был синий балахон, но маски на раскрасневшемся от огня лице не было. Только непроницаемая улыбка, которая исчезла, когда женщина облизала губы. Это была Джулия, а в правой руке она держала нож.

— Ты всегда был хитрецом, — сказала она. — Что бы ни случилось, всегда наготове дерзкий ответ. Это лишь прикрытие твоему нежеланию предаться чему-то или кому-то. Даже тому, кто любит тебя.

— Может статься, дело просто в чувстве юмора, — сказал я, — которого, как я начинаю понимать, тебе всегда недоставало.

Она медленно покачала головой.

— Ты всех держишь на расстоянии вытянутой руки, никому не доверяешь.

— Это семейное, — сказал я. — Но благоразумие теплым чувствам не помеха.

Она уже занесла было лезвие, но на секунду остановилась.

— Ты хочешь сказать, что я тебе до сих пор небезразлична? — спросила Джулия.

— И никогда не была безразлична, — сказал я. — Просто ты стала слишком сильна, и так неожиданно. Ты хотела взять от меня больше, чем мне тогда хотелось отдать.

— Лжешь, — сказала она, — потому что твоя жизнь — в моих руках.

— Для лжи можно придумать кучу причин похуже этой, — сообщил я. — К несчастью, я говорю правду.

Тогда справа от меня раздался еще один знакомый голос.

— Нам с тобой было рано говорить о таких вещах, но я завидую, что ты к ней так привязан.

Повернув голову, я увидел, что и эта фигура повернулась лицом внутрь. Это была Корал, правый глаз закрывала черная повязка, а в правой руке тоже был нож. Потом я разглядел, что у нее в левой руке, и быстро посмотрел на Джулию. Да у обеих были еще и вилки.

— И ты, — сказал я.

— Я говорила тебе, что не знаю английского, — ответила Корал.

— Кто сказал, что у меня нет чувства юмора? — произнесла Джулия, поднимая свой столовый прибор.

Тут дамы плюнули друг в друга и, перелетая через меня, не все плевки достигали цели.

Мне в голову пришло, что Люк, наверное, попытался бы решить эту проблему, сделав предложение обеим, но чувствуя, что у меня этот номер не пройдет, я даже не стал пробовать.

— Воплощение невроза женитьбы, — сказал я. — выдуманное переживание. Это — яркий сон. Это…

Рука Джулии, опустившейся на одно колено, мелькнула, как молния. Я почувствовал, что нож вонзается мне в левое бедро.

Мой крик прервался, когда Корал воткнула мне в правое плечо вилку.

— Это же смешно! — закричал я, ощутив новые приступы боли, когда в руках этих леди засверкали прочие предметы сервировки.

Потом медленно, грациозно повернулась фигура в вершине луча рядом с моей правой ступней. Ее окутывал темно-коричневый плащ с желтой каймой, который она придерживала у глаз скрещенными руками.

— Довольно, суки! — произнесла она, широко распахивая одеяние. Больше всего она напоминала бабочкутраурницу. Конечно, это была Дара, моя мать.

Джулия и Корал уже жевали, поднеся вилки ко рту. У Джулии на губе была крошечная капелька крови. Плащ все струился с кончиков пальцев моей матери, как будто был живым, был частью Дары. Упав на Джулию и Корал, крылья плаща скрыли их от меня, а Дара все простирала руки, закрывая женщин, отгоняя их назад, пока те не превратились в человекоподобные стоящие на земле глыбы, которые все уменьшались и уменьшались, пока одеяние не обвисло естественным образом, а они не исчезли из своих вершин звезды.

Потом раздался слабый хлопок, а за ним, слева от меня, хриплый смех.

— Великолепно исполнено, — раздался до боли знакомый голос, — но ведь он всегда был твоим любимчиком.

— Одним из, — поправила она.

— Что, бедный Деспил совсем не имеет шансов? — сказал Юрт.

— Ты не вежлив, — отозвалась мать.

— Этого ненормального эмберского принца ты всегда любила больше, чем нашего отца, достойного человека. Потому-то ты и не чаяла души в Мерлине, правда?

— Это не так, Юрт, и ты это знаешь, — сказала она.

Он снова засмеялся.

— Все мы вызывали его по разным причинам, но нужен он был всем, — сказал Юрт. — Но итог у этих желаний один, вот он, да?

Раздалось рычание, я повернул голову и успел увидеть, как черты Юрта становятся волчьими. Он упал на четвереньки, и, опустив морду, полоснул меня сверкнувшими клыками по левому плечу, вкусив моей крови.

— Прекрати! — крикнула Дара. — Ах, ты, звереныш!

Он отдернул морду и завыл, вышло похоже на безумный хохот койота.

Черный сапог пинком в плечо отбросил его назад так, что Юрт стукнулся об уцелевший кусок стены и тот, конечно же, рухнул на него. Юрт коротко хмыкнул, а потом его завалило обломками.

— Так, так, так, — донесся голос Дары и, посмотрев туда, я увидел, что она тоже держит нож и вилку. — Что это ты, ублюдок, делаешь в таком приличном месте?

— Похоже, загнал в угол последних хищников, да там их и держу, — ответил голос, поведавший мне однажды очень длинную историю, в которой было полно разнообразнейших автомобильных катастроф и ошибок в генеалогии.

Дара прыгнула на меня, но он нагнулся, подхватил меня подмышки, и рывком убрал с ее дороги. Потом его большой черный плащ завихрился, как плащ матадора, и накрыл ее. Кажется, под плащом с Дарой случилось то же, что она сделала с Корал и Джулией: она растаяла и впиталась в землю. Он поднял меня на ноги, потом нагнулся, подобрал плащ и отряхнул его. Когда он вновь застегнул его застежкой в виде серебряной розы, я внимательно осмотрел его, отыскивая клыки или хотя бы нож.

— Четверо из пятерых, — сказал я, отряхиваясь. — Неважно, насколько реально это выглядит — уверен, это истинно только в иносказательном смысле… Как тебе удалось обойтись в таком месте без тяги к людоедству?

— С другой стороны, — сказал он, натягивая серебряную рукавицу, — настоящим отцом я тебе никогда не был. Когда не знаешь даже, что есть ребенок, это довольно трудно. Потому-то и от тебя мне ничего не нужно, честно.

— С тобой меч, похожий на Грейсвандир, как две капли воды, — сказал я.

Он кивнул.

— Тебе он тоже послужил, а?

— Полагаю, мне следует поблагодарить тебя за это. А еще, ты — не тот… человек, кого можно спросить: это ты перенес меня из пещеры в край, лежащий между отражениями?

— Конечно, я.

— Еще бы, другого ты не скажешь.

— Не понимаю, зачем бы мне говорить это, если бы это сделал не я. Берегись! Стена!

Один быстрый взгляд — и стало ясно, что на нас падает еще один здоровенный кусок стены. Потом он оттолкнул меня, и я вновь распростерся в пентаграмме. Позади с треском валились камни. Я приподнялся и рывком отодвинулся еще дальше.

Что-то ударило меня в висок.

Очнулся я в Коридоре Зеркал. Я лежал лицом вниз, голова покоилась на правой руке, в которой был зажат прямоугольный кусок камня. Вокруг плавал аромат свечей. Начав подниматься, я почувствовал, как болят плечи и левое бедро. Быстрый осмотр показал, что во всех трех местах были порезы. Хотя больше мне было нечем подтвердить подлинность своего недавнего приключения, отмахиваться от этого тоже не стоило.

Я встал на ноги и захромал обратно в тот коридор, где были мои покои.

— Ты куда? — крикнул мне сверху Рэндом.

— А? Вы о чем? — ответил я.

— Ты возвращался в холл, но там ничего нет.

— Долго меня не было?

— Ну, может, полминуты, — ответил он.

Я помахал камнем, который еще держал в руке.

— Увидел на полу вот это. Не понимаю, что это такое, — сказал я.

— Может, его выдуло из какой-то стены и занесло туда, когда Силы столкнулись, — сказал он. — Когда-то здесь было несколько арок, выложенных вот такими камнями. На твоем этаже они почти все теперь оштукатурены.

— А, — сказал я. — Забегу попозже, когда буду уходить.

— Давай, — ответил он, я развернулся и через одну из разрушенных днем стен пробрался наружу, держа путь к себе в комнату.

Я заметил, что дальняя стена тоже пострадала от взрыва, в заросшие пылью покои Бранда открывался большой пролом. Я задержался, чтобы осмотреть его. Совпадение, решил я. Похоже, раньше на этом месте была арка, соединявшая комнаты. Я прошел вперед и исследовал левую сторону обнаруженного изгиба. Да, она была сложена из камней, подобных тому, что был у меня в руке. То есть…

Я смахнул штукатурку и всунул в пролом свой камень. Он отлично подошел. На самом деле, когда я потянул его, он отказался выходить из стены. Что же, я действительно прихватил его из зловещего сна о зазеркальном ритуале с участием папы-мамы-брата и любовниц? Или, не вполне сознавая, что делаю, я подобрал его на обратном пути там, куда камень выбросило взрывом во время недавнего архитектурного бедствия?

Я пошел прочь, скинул плащ и стянул рубашку. Да. На правом плече были проколы, похожие на след вилки, на левом — что-то вроде звериного укуса. Кроме того, левая штанина была порвана, бедро под прорехой болело, а вокруг засохла кровь. Я умылся, почистил зубы, причесался и перевязал ногу и левое плечо. Спасибо доставшемуся мне по наследству обмену веществ, через день все заживет, но не хотелось, чтобы раны раскрылись и запачкали кровью новую одежду, если мне вдруг случится напрячься…

Кстати об одежде…

Шкаф уцелел и мне пришло в голову переменить цвета, чтоб у Люка сохранилась парочка счастливых воспоминаний о коронации. Я отыскал золотую рубашку и ярко-синие штаны, не многим отличавшиеся от цветов Беркли; жилет из крашеной кожи в тон штанам; плащ с золотой каймой; черную перевязь, под которую сунул черные перчатки, и тут вспомнил, что нужен новый меч. Раз так, пришлось прихватить и кинжал. Я погрузился в раздумья по поводу шляпы, но тут мое внимание привлекли какие-то звуки. Я обернулся.

Сквозь только что поднятую завесу пыли открывался вид в комнаты Бранда, симметричные моим. Вместо зубчатого, неровного пролома в стене там, невредимая, безупречная, обнаружилась арка, а по обе стороны и над ней стена была нетронутой. Кажется, стена справа от меня оказалась поврежденной меньше, чем раньше.

Двинувшись вперед, я обвел рукой каменный изгиб. В поисках трещин я исследовал штукатурку по соседству. Трещин не оказалось. Ладно. Стена была зачарована. Сильно ли?

Широкими шагами я прошел под аркой и огляделся. В комнате было темно, и я машинально вызвал логрусово зрение. Оно, как обычно, явилось и сослужило свою службу. Может быть, Логрус решил не держать на меня зла.

Отсюда были видны остатки множества магических опытов и несколько сохранившихся заклятий. Большинство колдунов беспорядочно нагромождают обычно невидимые магические предметы, но Бранд, похоже, был настоящим неряхой. Но, конечно, пытаясь захватить власть над вселенной, он мог поторопиться и чуть не отдать концы. В ином случае аккуратность бывает очень важна, а в таком деле нет. Я продолжил свой инспекторский обход. Там были тайны, незаконченные дела, кое-что указывало на то, что Бранд кой-какими магическими дорогами забрался куда дальше, чем мне когда-нибудь хотелось. И все-таки ничего такого, чтобы мне стало ясно: с этим я не справлюсь. Ничего, что тут же оказалось бы смертельным. Теперь, когда мне, наконец, представился случай обследовать апартаменты Бранда, не исключено, что мне могло взбрести в голову не трогать арку и присоединить его комнаты к своим собственным.

Выходя оттуда, я решил заглянуть к Бранду в шкаф, вдруг у него найдется шляпа, которая подойдет к моему наряду. Открыв его, я обнаружил темную треуголку с золотым пером; лучше нечего было и желать. Цвет был немножко необычным, но я неожиданно припомнил одно заклятие, и изменил его. Я уже совсем было собрался уходить, но логрусово зрение уловило, как в глубине верхней, заваленной шляпами, полки что-то коротко сверкнуло. Потянувшись, я вытащил его.

Оказалось, что это темно-зеленые ножны с очень красивой золотой гравировкой, рукоять меча, который выглядывал оттуда, явно была из накладного золота, а эфес украшал огромный изумруд. Я взялся за него и потащил клинок из ножен, наполовину ожидая, что раздастся вопль, подобный воплю демона, на которого уронили целый баллон святой воды. Вместо того он просто зашипел, поднялся легкий дымок. На металле клинка был блестящий узор, который вполне можно было узнать. Да, часть Лабиринта. Такой же рисунок украшал и Грейсвандир — только там была часть Лабиринта, что находилась подле входа, а здесь — та, что была ближе к выходу.

Спрятав меч в ножны я, повинуясь внезапному порыву, подвесил его к перевязи. Я решил, что неплохо будет подарить Люку по случаю коронации меч его папаши. Значит, берем его с собой для Люка. Потом я вышел в боковой коридор, перебрался через небольшой кусок рухнувшей стены покоев Жерара и мимо дверей Фионы вернулся в покои отца. Хотелось проверить еще кое-что, и меч напомнил мне об этом. Порывшись в кармане, я выудил ключ, который переложил туда из своих окровавленных штанов. Потом решил, что лучше постучаться. А вдруг…

Я постучался и подождал, еще раз постучался и еще подождал. В наступившей следом тишине я отпер дверь и вошел. Дальше прихожей я не забирался — мне надо было только проверить вешалку.

Грейсвандир исчез со своего колышка.

Я попятился, закрыл и запер дверь. Несколько вешалок опустело, это факт, и можно сразу понять, в чем тут дело. Вот только что это доказывает? Но ведь это я и хотел узнать? Появилось чувство, что узнать все до конца будет куда проще, чем раньше.

Через дверь, которую я оставил незакрытой, я вернулся в покои Бранда, и рыскал по ним, пока в пепельнице неподалеку не увидел ключ. Заперев дверь, я сунул ключ в карман, это было довольно глупо, потому что теперь через мою комнату где не доставало стены, мог войти кто угодно. И все же…

Прежде, чем перейти обратно в свою гостиную, где находился перепачканный слюной ти'га и отчасти заваленный обломками Тебриз, я помедлил. В комнатах Бранда что-то расслабляло, здесь было спокойно, чего я прежде не замечал. Я немного побродил по ним, открывая ящики, заглядывая в волшебные коробочки, рассматривая папки с его рисунками. Логрусовым зрением я заметил, что в столбике кровати спрятано что-то волшебное, маленькое и мощное, силовые линии так и били от него во все стороны. Отвинтив шишечку, я нашел внутри маленький тайник. В тайнике была бархатная коробочка, в коробочке — кольцо. Ободок был широким, возможно, платиновым. К нему было приделано что-то вроде колесика красноватого металла с бесчисленными крошечными спицами, многие были не толще волоса. От каждой тянулась силовая линия, которая вела — куда? — вполне возможно, в Отражение, к какому-то тайному источнику могущества или заклятий. Вдруг Люку больше придется по душе кольцо, а не меч. Я надел его, и оно как будто пустило корни в самую середку моего естества. Я мог чувствовать, как двигаюсь по линиям к кольцу и дальше, вдоль этих соединений наружу. Кольцу были доступны разнообразнейшие воплощения энергии, которыми оно управляло, от простейших хтонических сил до утонченных построений Высшей Магии, от простейших духов до существ, подобных безмозглым богам, и это произвело на меня впечатление. Непонятно, почему в день битвы и падения Лабиринта Бранд не имел его при себе. Я чувствовал, что надень он его, он стал бы непобедим. Тогда мы все могли бы жить в Брандкастле, в Бранденберге. Еще было непонятно, почему Фиона в комнате по соседству не ощутила присутствия кольца и не пришла поискать его. С другой стороны, я-то не почувствовал? Каково бы ни было это кольцо, несколько футов — и становилось трудно обнаружить его. Сокровища, хранившиеся здесь, изумляли. Отнести это на счет эффекта «личной вселенной», который, поговаривают, проявляется в некоторых из здешних покоев? Сцепленное со столькими источниками кольцо было великолепной альтернативой силам Лабиринта и Логруса. Чтобы эта штука набрала такую силу, требовалось не одно столетие. Во всяком случае, как бы оно ни было нужно Бранду, нужно оно было не сейчас. Я решил, что не могу уступить его Люку — вообще никому, кто хоть немного знаком с Искусствами. Я даже счел, что его нельзя доверить и не-волшебнику. И уж конечно я не собирался прятать кольцо обратно в столбик кровати. Что это дергается у меня на запястье? Ах, да, Фракир. Дергался он уже некоторое время, правда, недолго, но я заметил это с трудом.