Детективный конкурс Литвиновых - Смерть в белом халате

* * *

      Очнулся Матвеев уже в больнице. Выложенные голубым кафелем стены, одинокая, засиженная мухами лампа в шарообразном абажуре, свежевыбеленный потолок. Больше Иван Борисович ничего рассмотреть не смог, потому что голова его была тяжелой и не поворачивалась. Он шумно вдохнул и попытался поднять руку. Острая боль пронзила все его тело, он закричал, но из горла вырвался лишь сиплый выдох.
      – Все хорошо, Ваня, – сказали ему негромко. – Не волнуйся!
      В поле зрения укротителя появилось родное и любимое лицо жены.
      – Галенька! – прошептал он и потолок поплыл. – Галенька!
      Светловолосая женщина в белом медицинском халате вытерла влажной салфеткой лоб Матвеева.
      – Скоро ты поправишься, – неуверенно сказала она. – Переломы заживут, снимут гипс, и все будет хорошо.
      Лицо Ивана Борисовича исказилось, рот растянулся в глупой ухмылке и он, невзирая на жуткую боль, взмахнул руками.
      – Тебе нельзя двигаться! – женщина всхлипнула. – Как же ты так, Ваня! А удава твоего водой из шланга еле отогнали.
      Матвеев снова махнул рукой.
      – Я вам всем покажу! Будете по струнке ходить, – попытался крикнуть он, и сквозь сипы стали слышаться отдельные резкие визгливые нотки.
      – Успокойся, – Галина отшатнулась, чтобы загипсованные руки мужа не задели ее, и встала с табуретки. – Тебе же больно! Тебе рано укол делать! Ваня!
      Матвеев не слушал. Вместо того чтобы успокоиться, сделал резкое движение, в попытке подняться с кровати, но обессилил от невыносимой боли и застонал. На крики женщины прибежала медсестра, которая ввела пациенту обезболивающее. Иван Борисович некоторое время хмуро смотрел на Галю, а потом уснул.

* * *

      Черная беспросветная ночь закончилась, и он открыл глаза. Рядом все так же сидела супруга.
      – Сколько я уже здесь? – спросил Матвеев.
      – Четвертый день. Тебе повезло. Врачи сказали, мог бы вообще не выжить, а ты…
      – Ну-ну, милая, успокойся. Что у меня сломано?
      – Шесть ребер и обе ключицы. – Галина вытерла глаза платком. – Ты, Иван, поправляйся! А я ухожу.
      Матвеев непонимающе смотрел на супругу.
      – Я устала бороться с тобой, бороться с собой, я больше не могу убеждать себя, что все будет хорошо, что ты перестанешь пить, и мы заживем, как нормальные люди, что у нас родится ребеночек! Я устала.
      – Ты…, – Иван Борисович сглотнул, – ты меня бросаешь?!
      Галина кивнула.
      – Ты совершенно себя не контролируешь. Начал пить даже перед выступлением, вот и допился! – уголки губ женщины скорбно опустились вниз. – Вот удав тебя и раздавил. Квартира у тебя есть, за своей половиной я приду после развода.
      Матвеев попытался поймать руку супруги, но в гипсе сделать это было не так-то просто, укротитель чувствовал, как сломанные ключицы впиваются в плоть. Женщина вырвалась и отошла к двери.
      – Прощай, Иван.
      – Галя! Я не пил! – крикнул укротитель. – Честное слово!
      Но женщина уже закрыла за собой дверь.
      Иван Борисович набрал в грудь как можно больше воздуха и закричал.

* * *

      Вечером к укротителю пришла большеглаза девушка с длинными темными вьющимися волосами. Она села на краешек табуретки и закрыла руками заплаканное лицо.
      – Иван Борисович! – тихо произнесла она, – я так перед вами виновата! Так виновата! Сможете ли вы когда-нибудь меня простить?! Я сама себя никогда не прощу! Это из-за меня с вами произошло такое!
      Матвеев молча смотрел на Вареньку, лицо его не выражало никаких эмоций.
      – Это я, понимаете, я! – девушка не выдержала напряжения и заплакала. – Он мне деньги предложил, а ведь вы знаете, как они мне нужны! У меня свадьба через месяц!
      Мужчина в гипсе не отреагировал.
      – Лучше бы вы меня ударили! – всхлипнула Варя. – Он пришел, грустный такой, несчастный! … умолял, на колени встал, а я… Честное слово, я не хотела! Но он потом деньги предложил и сказал, что ничего страшного не случится. Я ведь ни в чем не виновата! Потом угрожать стал, потом расплакался.… В общем, я взяла эти деньги и отвернулась. А он вам в кофе что-то добавил и ложкой размешал!
      Девушка зарыдала в голос, вздрагивая всем телом, и опустилась перед кроватью на колени.
      – Иван Борисович! Я не хотела! Честное слово! А деньги я бы ему вернула, если бы не свадьба! Иван Борисович! Простите меня!
      Матвеев молча смотрел на «цыганочку», а потом неожиданно рассмеялся.
      – Зачем, Варенька, ты в волосы лилию вплела? Жених любить не будет! И с коленочек вставай! Незачем! Пол грязный. Уборщицу лучше позови, пусть здесь приберется, а то нехорошо! Перед гостями стыдно.
      Укротитель поднял загипсованную руку, перевернулся на бок и свесил ноги с кровати.
      – Иван Борисович! Вам нельзя вставать! Кости еще не срослись! – девушка снова заплакала. – Если б не я…
      Матвеев, кряхтя, поднялся и подошел к двери. Привалившись к ней плечом, он вдруг закричал:
      – Где у них тут лифт? Все разнесу, к чертовой матери! Лифт давай!
      Сбежались врачи и медсестры. Общими усилиями они вернули мужчину в кровать, вкололи успокоительное и выпроводили плачущую девушку.
      Иван Борисович заснул. Снились ему разноцветные овцы, прыгающие в пасть огромного удава.
 
       17 мая, четверг
      Когда Маша закончила рассказ, молодые люди почти дошли до дома девушки.
      – Грустная история. Мне очень жаль Ивана Борисовича. Я видела его выступления: мороз по коже!
      Плеханов помолчал, а потом, переводя разговор на другую тему, отметил:
      – Думаю, этой ночью Антон уже будет дома.
      – Хорошо бы.
      Расставаться не хотелось. Виктор смотрел на девушку и понимал, что не допустит, ее исчезновения.
      – Запиши мой телефон. Если что-нибудь случится, звони.
      – Ты же его на дежурство не берешь.
      – Теперь буду.
      – Ты назови. Я запомню.
      Виктор продиктовал телефон.
      – Простой номер. Ну, до свидания.
      – Обещаешь?
      Девушка улыбнулась.
      – Я позвоню.
 
       Ночь с 17 на 18 мая
      Как только Виктор оказывался в стенах психиатрической клиники, дневные проблемы забывались, накатывало отчаяние: убийцу Семенова так и не нашли, хотя разгадка где-то очень близко, Плеханов чувствовал это почти физически.
      Милиция, кажется, совершенно не занимается преступлением в «Кащенке»; по словам Антона, после убийства во втором отделении не появился ни один следователь. Может, конечно, правоохранительные органы общались с заведующим по телефону, но по представлениям Плеханова, кто-то обязательно должен был придти пусть даже для проформы.
      С каждым днем Виктор запутывался все больше и больше. Казалось, ничего сложного нет: на месте преступления было найдено орудие убийства (вилка с заточенной ручкой), имеется подозреваемый (довольно плескавшийся в луже крови Савичев), но Виктор не верил в его виновность. К тому же постоянно появлялись новые подозреваемые, на поверхность всплывали ранее неизвестные факты, и в голове снова царил сумбур. Убийцей мог оказаться любой: Матвеев, «эмбрион», счетчик-Щукин, а теперь и сам заведующий.
      "Зачем Геннадий Андреевич приезжал в клинику? – думал Виктор. – Почему заплатил охраннику-Федору за молчание? Как давно употребляет наркотики? Вряд ли медицинский персонал отделения знает о болезни начальника. И где только он берет деньги на зелье? Да еще на машине ездит. Может, его зависимость началась не так давно, и он просто не успел продать автомобиль? Но следы на руках заведующего вторым отделением говорили о достаточно длительном сроке употребления наркотиков. Неужели Никифоров был наркоманом, когда я приходил устраиваться сюда на работу? Но никто ни разу не заметил в поведении врача ничего подозрительного! Или просто не хотели замечать?..
      Или кто-то заметил? Может ли у Никифорова быть сообщник? Если только Ольга Николаевна. Кстати, нужно узнать о чае, который она приносила в ночь убийства. Возможно, женщина подсыпала туда снотворное – это было отличным объяснением, почему заснул и он, и Антон".
      – Витек!
      К сидящему на своем рабочем месте – в коридоре, за столом с журналом дежурств – Виктору подошел Антон. Молодой эколог был необычайно возбужден: серые глаза ярко блестели, отражая свет лампочки, вмонтированной в стену над столом, на щеках то и дело вспыхивали и пропадали пунцовые пятна, пальцы левой руки нервно теребили пуговицы белого халата. В правой руке парень держал пакет с вещами.
      – Уже скоро?
      – Нет, пока слишком рано. – Плеханов посмотрел на часы. – Сегодня дежурит Федор, а он поздно засыпает, не раньше трех.
      – Блин! – Антон оперся спиной о стену. – Ну почему не дежурит тот лысый толстый дядька-алкоголик?! Как ни придешь, дверь закрыта, а он дрыхнет себе, без задних ног. Из пушки не разбудишь!
      – Он не алкоголик.
      – Ага, просто так выглядит!
      – Он болеет.
      – Ладно-ладно, верю!
      – Иди в ординаторскую, – посоветовал Плеханов. – Поспи.
      – Дома посплю. Кстати, Ольга Николаевна не говорила, что твой сменщик уволился?
      – Нет. Паша уволился? Надо же! Давно?
      – Позавчера.
      Эта новость Виктора расстроила. Он давно понял: пока Павел болеет и пока Антон находится в клинике, никто не станет искать ему помощника. Желающие за мизерную плату дежурить в психиатрической клинике не выстраивались в очередь, а уж когда требовалось срочно найти замену… С этим всегда были проблемы. Врачи наверняка надеялись на Антона – он поможет Виктору, как помогал до сих пор.
      Теперь, когда юный эколог-активист не без помощи Виктора покинет клинику, Плеханову придется несладко. Матвеев, как только узнает, что количество человек, способных справиться с ним, уменьшится до одного хоть и сильного, но заведомо слабее его самого, обязательно начнет буйствовать. Одному дежурить нельзя.
      – Да ты не переживай! – беспечно махнул рукой Антон. – Первое время Ольга Николаевна будет с тобой дежурить, а потом кого-нибудь найдут. Не в первый же раз!
      – Конечно, – Виктор качнул головой. – Но могли бы предупредить.
      – У них комиссия в понедельник, – Антону явно хотелось оправдать старшую медсестру, – совсем забегались, вот и забыли сообщить. – Парень немного помолчал, а потом заметил: – Ты же не справишься с Матвеевым в одиночку!
      Виктор пожал плечами.
      – Я знаю. Но сегодня Матвеев будет спать, а к моему следующему дежурству Ольга Николаевна найдет сменщика. Не волнуйся, я все равно помогу тебе уйти отсюда. Ты не виноват, что начальство не позаботилось о сменщике.
      Антон улыбнулся, и в улыбке этой было столько облегчения, что Плеханов рассмеялся.
      – Ты думал, я тебя теперь не выпущу?
      Эколог покраснел.
      – Я сначала сболтнул тебе про сменщика, а про последствия не подумал.
      – Ладно, забыли.
      – Кстати, вот, держи! Я тебе триста рублей был должен, – Антон вытащил из пакета кошелек и протянул Плеханову деньги. – Это Маша принесла. Из общих взяла. Я ей верну.
      – Давно хотел тебя спросить, – Плеханов не хотел упустить удобный момент и поинтересовался: – ты точно в ночь убийства спал?
      – Верняк! А в чем дело? Ты меня подозреваешь?
      Виктор хмыкнул.
      – Не тебя. Ты случайно не помнишь, Ольга Николаевна тебя чаем не угощала?
      – М-м-м, кажется, да. Да! Точно! Угощала!
      – А сама пила?
      – Честное слово, Витек, не помню! А почему ты спрашиваешь?
      – Так просто. Ладно, ты иди в ординаторскую, поспи пока.
      – Да ну! Там скучно! Хочешь, я тебе напоследок одну историю расскажу? – глаза Антона хитро прищурились. – Про покойного Семенова, раз уж ты об убийстве заговорил.
      – Про Семенова? А откуда информация?
      – От санитарок, естественно! – Антон довольно стукнул себя кулаком в грудь. – Женечка не смогла устоять перед моим обаянием! Мы с ней отлично провели время, пока в ординаторской никого не было!
      – В каком смысле?
      – Ну, в смысле отлично поговорили. Я ей свою историю рассказал, а она мне про убитого сообщила. Все по-честному! Между прочим, конфиденциальные сведения!
      – А доверять этим сведениям можно?
      – Обижаешь?! – Антон сделал нарочито обиженное лицо, но тут же подмигнул. – Только, чур, не перебивать!
 
       Март 2006
      В солнечные дни Славик любил сидеть на полу своей комнаты при открытом окне и греться в лучах, одновременно дрожа от зимнего холода, проникающего в комнату. Эти «воздушные ванны» занимали обычно семь или десять минут, после чего паренек весь день ходил довольный. К несчастью Славика и к радости его отца, который беспокоился за единственного ребенка, по-настоящему солнечные деньки бывали редко, а вот сегодня был именно такой день.
      Павел Петрович на цыпочках подошел к спальне сына и осторожно открыл дверь. Все здесь осталось так, словно две недели назад Слава просто вышел на прогулку с друзьями… Угол покрывала на кровати был небрежно откинут, на мятой подушке лежал учебник по астрономии за 11 класс – Семенов-младший увлекался естественными науками и на день рождения получил от отца телескоп. Павлу Петровичу пришлось занять деньги у знакомых и взять дорогую игрушку в кредит, но радость сына была в сто крат дороже монет.
      Сейчас телескоп аккуратно лежал в коробке под столом. Его линзы больше никогда не будут направлены на звезды так же, как никогда не закроются занавески, и книги не встанут на положенное им место в шкафу, так же, как отец больше никогда не сможет обнять своего сына.
      Семенов подошел к гантелям, стоящим на полу в углу комнаты, присел, дотронулся до них рукой и поднял глаза к небу. Он не верил в загробную жизнь, но твердо знал: сейчас его мальчик смотрит на отца и, может быть, даже улыбается.
      Вряд ли ему бы понравилось, что Павел Петрович превратил комнату в музей, в святилище. Дверь закрывалась на ключ, который Семенов носил на цепочке вместо крестика. Убитый горем отец решил оставить все как есть. Тогда сохранится иллюзия, что его сын когда-нибудь вернется.
      Со стены на Павла Петровича смотрела групповая фотография. Славик стоял в центре. Его худую фигурку обтягивал красно-черный костюм человека-паука, в руке болталась маска. Рядом с ним стояли другие артисты цирка: клоуны, акробаты, фокусники, укротители… Укротители.
      Разве это правильно?! Разве справедливо, что убийца – здоровенный глупый пьяница – волей судьбы гуляет на свободе, зарабатывая громким титулом «народного артиста России» деньги, а его сын, его маленький мальчик, его единственная радость, лежит в могиле со свернутой на бок шеей?! Разве справедливо, что половину отведенного судьбой срока Матвеев валялся пьяным или мучался похмельем, а Славик учился, тренировался, совершенствовал тело и дух?! Кому было угодно, чтобы на земле стало одним талантливым человеком меньше?! Кому нужно было отдавать хрупкие нити жизни в руки алкоголика?!
      Семенов поднялся с пола, вышел в коридор и закрыл за собой дверь. В квартире было холодно, будто со смертью Славика из помещения ушло тепло, ушел свет, ушла жизнь.
      За две недели Павел Петрович сумел проглотить несколько сваренных вкрутую яиц и выпить весь кофе в доме. Он практически не спал, размышляя над несправедливостью жизни. Если бы его жена не умерла во время родов, если бы сейчас была рядом, горе не казалось бы Семенову такой непреодолимой пропастью, но Тани не было. Теперь Славика больше не было.
      На работу Семенов не ходил. В университете знали о несчастном случае и с пониманием отнеслись к прогулам, но Павел Петрович твердо решил: с преподаванием покончено навсегда. Зачем дарить бесценные крохи знаний чужим детям, если его единственный ребенок мертв? Зачем смотреть в блестящие глаза студентов, если его сын никогда не сможет засмеяться? Зачем сравнивать их со Славиком и отмечать: «в их возрасте его сын точно был бы лучше»? Зачем тихо плакать, закрывшись на кафедре? Зачем носить с собой носовой платок, пудрить опухшие веки? Зачем?
      На похоронах он не плакал. Не мог. Находился в ступоре и практически не осознавал, что происходит вокруг. Краем уха ловил сочувственные слова, искал в толпе убийцу. Но не находил. Матвеев не пришел. Но, может, оно к лучшему. Видеть его рядом с могилой сына было бы невыносимо.
      Павел Петрович до сих пор слышал голос какой-то женщины, объясняющей своей подруге обстоятельства произошедшего:
      «Глупо погиб паренек. Представляешь, акробатом был, талантливый такой! Под самым куполом кувыркался. А страховка – трос металлический – к поясу прицеплена. А трос внизу люди держали. Вот один алкоголик и пролил на конец троса водку, упал, зацепился за проводку и один провод в лужу попал. Ток по страховке пошел, парни от неожиданности трос из рук выпустили, а ток до мальчика под куполом дошел. Он и упал. И шею свернул. Мгновенно умер. Бедный паренек! А алкоголик тот до сих пор в цирке укротителем работает. Представляешь?! Несчастный случай, говорят! Никто не виноват».
      Семенов пошел на кухню, зажег газовую плиту, налил в чайник воды, автоматически достал из стола две ложки (одну для себя, другую для сына) и заплакал, когда увидел их, лежащими на столе одна напротив другой. У него никого больше не было. Никого.

* * *

      – В Москве шестнадцать часов. Вы слушаете «Городское радио».
      Семенов подпрыгнул на стуле и пролил чай на клеенку стола. В четыре часа автоматически включался приемник. В это время, если в цирке была репетиция или представление, Славик начинал собираться на работу. После гибели сына Павел Петрович отключил радио; сегодня приятный голос ди-джея нарушил тишину квартиры по особому случаю.
      Семенов неспеша вытер стол, вымыл чашку и переоделся. Прежде, чем выйти за дверь, он открыл ящик тумбочки, достал оттуда небольшую коробку, открыл ее, вытащил сложенный вчетверо листок инструкции и снова внимательно ее прочитал.

      "Natrii bromidum
      Фармакологическая группа: Седативные средства…
      Характеристика: Белый кристаллический порошок без запаха, обладает соленым вкусом, легко растворим в воде, этаноле…
      Хорошо всасывается из желудочно-кишечного тракта…
      Применение: Неврастения, невроз, истерия, повышенная раздражительность, бессонница, эпилепсия…
      Передозировка: общая вялость, заторможенность, слабость, сонливость, замедление речи, ухудшение зрения, слуха, атаксия, апатия, ослабление памяти; брадикардия…
      Способ применения и дозы…"

      Удовлетворенно кивнув, Павел Петрович сорвал с пузырька этикетку, и положил лекарство в карман. Потом прошел в ванную, открыл дверцу шкафчика с зеркалом, висящим над раковиной, вытащил оттуда туалетные принадлежности и достал металлическую коробку из-под печенья. Внутри лежала толстая пачка денег. Эти деньги Павел Петрович собирал, чтобы окончательно расплатиться за телескоп, но теперь они были нужны для другого.
      Подставив табуретку к шкафу в коридоре, он открыл антресоли и, пошарив рукой, вытащил старого плюшевого медведя. Поддев шов на животе игрушки, Семенов засунул пальцы внутрь и вытряхнул старую вату. На пол упал небольшой кулек. Доллары лежали в целлофановом пакете, свернутые в трубочку. Эти деньги они с сыном откладывали на черный день, обещая друг другу, что никогда не потратят их на ерунду. Черный день наступил две недели назад. Павел Петрович понял: тянуть дальше нельзя.
      Положив деньги во внутренний карман пальто, он вышел на лестничную площадку, запер дверь квартиры и неожиданно для себя перекрестился. Вряд ли Бог, если Он существует, простит то, что собирается сделать Семенов, но Павел Петрович не может оставить Матвеева безнаказанным. Не может оставить его в живых. Славик лежит в могиле, а пьяница, виновный в его смерти, до сих пор кланяется публике. Этот человек должен умереть и Павел Петрович позаботится, чтобы это произошло.

* * *

      Охранники сразу пропустили его через служебный вход. Отца трагически погибшего акробата знали все, поэтому Павел Петрович отправился прямиком в женскую гримерную. Разговаривать было проще с противоположным полом.
      В гримерке сидела молоденькая девушка в платье цыганки. Кажется, ее звали Варей.
      – Здравствуйте, – сказал Семенов. – Вы меня помните?
      Варенька оглянулась и, скорбно улыбнувшись, указала на кресло.
      – Присаживайтесь, Павел Петрович. Как у вас дела?
      – Как могут быть дела у отца, потерявшего единственного сына? – Семенов вздохнул и опустил голову. – Я пришел забрать вещи Славика и решил попрощаться со всеми. Вот, к вам заглянул.
      – Девочки сейчас на сцене. Первое отделение уже началось.
      – Я знаю. Славик всегда выступал в первом отделении.
      Цыганочка наморщила носик и быстро поморгала накрашенными ресницами, чтобы не заплакать.
      – Вы больше не придете?
      – Теперь я ненавижу цирк. Он забрал у меня сына. – Семенов наклонился и громким шепотом спросил: – Вы ведь знаете, кто виноват?
      Варенька кивнула, но тут же, опомнившись, поспешила объяснить:
      – Павел Петрович! Произошел несчастный случай!
      – Несчастный случай? Но в несчастном случае кто-то виноват! А кто в нем виноват? Виноват пьяница! Если бы он не пришел в тот день в цирк, если бы не напился и не вылил водку… мой Славик до сих пор изображал бы человека-паука, радовал детишек и восхищал взрослых! – голос мужчины сорвался. – Помогите мне, Варвара! Умоляю вас! – Семенов встал на колени. – Я не могу так больше! Все напоминает о нем! Каждая вещь, каждый уголок пустой квартиры! Я ведь теперь совсем один!
      Девушка подбежала к плачущему человеку и взяла его за локти.
      – Не надо так, Павел Петрович! Вставайте!
      – Помогите мне! Помогите успокоить сердце, помогите восстановить справедливость!
      – Но как?! Славика не вернешь! У вас могут быть другие дети, – цыганочка осеклась.
      – Другие дети? Девочка, мне уже сорок шесть! Славик был единственным ребенком, жена умерла при родах. О чем ты говоришь?! Я никогда не оправлюсь от потери, а если ты мне не поможешь, я покончу с собой! Брошусь с моста или вскрою вены! Нет мне житья на этом свете! – Павел Петрович снова опустился на колени и заплакал. – Я деньги принес. Много. Вот! Держи! – он лихорадочно совал доллары и рубли в руки растерявшейся девушки. – Только помоги! Все, что есть отдам!
      Варенька отстранилась, но мужчина продолжал настаивать.
      – Славик тебе только спасибо скажет. Там, на небесах, все видно, он тебе оттуда ручкой помашет! Помоги мне, Варвара! Вины на тебе никакой не будет, все на себя возьму! Да и вреда никакого не случится! Обещаю! Пожалуйста! И деньги бери! Пригодятся!
      Цыганочка нерешительно посмотрела на доллары.
      – А что нужно сделать?
      Семенов поднялся с колен и отряхнул брюки.
      – Матвеев сегодня выступает. Он выпивает перед выходом на сцену?
      – Ни в коем случае! – девушка замахала руками. – Наоборот! Он пьет кофе, чтобы сосредоточиться. Если он расслабится, Гришка просто раздавит его! Водку он пьет, только когда у него нет выступлений или репетиций!
      Павел Петрович разочаровано кивнул, но тут же оживился.
      – А сегодня? Он кофе пил? Покажи мне, где здесь кофеварка?
      – Что вы хотите сделать? – испуганно спросила девушка. – Я кофе ему сама варю, и сама отношу.
      Мужчина закрыл лицо руками и плечи его затряслись.
      – Наконец-то повезло! – тихо прошептал он. – Славик! Папа не оставит тебя! Варенька – ты мое спасение! Отнеси ему кофе! Прямо сейчас, пока он на сцену не вышел! Прошу тебя!
      – Я это и собиралась сделать, когда вы пришли. Вон его чашка, на столике. А чем вам помочь?
      Семенов снова хотел опуститься на колени, но девушка помотала головой.
      – Отвернись, Варенька! Варварушка! Все, о чем прошу! Отвернись, а потом отнеси ему кофе, пусть выпьет!
      Девушка посмотрела на пачку денег и нерешительно спросила:
      – А с Иваном Борисовичем ничего плохого не случится?
      – Ничего! Все будет хорошо! Славик тебе спасибо скажет! И деньги пригодятся! Сколько ты получаешь? Немного, наверное! Теперь купишь себе шубу из норки, или еще что-нибудь. Отвернись, Варенька!
      Цыганочка прижала к груди деньги и отвернулась. В зеркало она видела, как Павел Петрович достал из кармана пальто какой-то пузырек, высыпал половину его содержимого в кофе и размешал.
      – Я сахару положу. – Сказал Семенов. – Иван Борисович любит сладкий чай?
      – Лучше не надо, – девушка с замиранием сердца наблюдала за отцом покойного акробата. – Сладкий он пить не будет.
      – Ну и ладно. Все, Варенька! Можешь нести это укротителю, и пусть хотя бы глоток сделает! Пожалуйста!
      – А с Иваном Борисовичем точно ничего плохого не будет? – наивно спросила девушка.
      – Точно! – Семенов был готов пообещать что угодно. – Ступай!
      Варя спрятала деньги в сумочку, взяла белую чашку с горячим крепким напитком и лошадиной дозой бромида натрия, и вышла.
      Дело было сделано.
 
       Ночь с 17 на 18 мая
      Вот и у Матвеева появился мотив. Иван Борисович мог убить Семенова из-за того, что тот ему сделал. Побывать в объятьях удава… бр-р-р.
      Плеханов поежился.
      Маша сказала, что Варя приходила к Ивану Борисовичу в больницу и во всем призналась. Догадался ли Матвеев, кто был тем таинственным человеком, подсыпавшим в его кофе седативное? Наверняка. Если это так, то Матвеев – первый подозреваемый. Не считая, конечно, Щукина. Вот тебе и «тихий, спокойный человек», вот тебе и «не доставляет никому неприятностей»! Уже двое имеют мотивы для убийства. Да какие!
      – Теперь-то можно? – Антон посмотрел на часы. – Уже почти три ночи.
      Виктор очнулся от задумчивости.
      – Пошли. Только быстро. Мне нужно вернуться на пост до того, как проснется кто-нибудь из больных.
      Спустившись на первый этаж, молодые люди с удивлением обнаружили, что Федор до сих пор не спит.
      – Вы чего тут делаете? – подозрительно спросил охранник, глядя на пакет с вещами в руке Антона.
      Молодой человек натянуто улыбнулся и заискивающе сказал:
      – Федечка! Выпусти! Нечего мне здесь делать! Сам же знаешь: ни за что в психушке заперли!
      Охранник поднял глаза к потолку.
      – Эта, ну, в принципе, я с тобой согласен.
      Виктор понял: Федору нужны деньги и толкнул Антона в бок. Тот быстро уяснил ситуацию и протянул охраннику малиновую бумажку.
      – Выпусти, Федь. Никто не узнает!
      Дежурный посмотрел на пятисотрублевую купюру.
      – Я ничего не видел. Книжку читал и, эта, заснул.
      Кряхтя, кряжистый любитель книг по кулинарии поднялся со стула и ключом открыл дверь, отделяющую молодого эколога от свободы.
      Антон легким шагом переступил порог.
      – Счастливо вам! Охраняйте психов, а я пошел!
      – Маше привет передай! – крикнул на прощание Плеханов, когда Антон уже почти скрылся в темноте.
      – Передам, – донеслось в ответ.
      Федор спрятал деньги в карман.
      – А я-то, дурак, спать собрался! И проспал бы счастье! Нет, что ни говори, на дежурстве спать не положено! Пятьсот рублей за ночь! Вот счастье-то!
      Виктор грустно улыбнулся охраннику и отправился на пост. После рассказа Антона, он твердо решил отправиться к Сомову, но сначала, ему предстоит сдать экзамен Юрскому.
 
       18 мая, пятница
      Юрский снова опаздывал. В аудитории, где должен был проходить экзамен, собралась почти вся группа. Студенты нервничали, вполголоса переговариваясь между собой, в воздухе чувствовалась напряженность. Виктор прислушался к разговорам, перебросился парой фраз с друзьями и пришел к выводу: если Владимир Александрович не откажется от своего требования, большинство студентов просто встанут и уйдут. Платить были согласны очень немногие, если не сказать, лишь некоторые.
      Что делать дальше, никто пока не решил, но Плеханов понимал – дело может дойти до обращения в профсоюз, а это грозит Юрскому большими неприятностями. Казалось, студенты забыли о заслугах Владимира Александровича, о его репутации, о том, что преподаватель всегда был образцом для подражания. Вот так: стоит человеку оступиться, и он сразу превращается в монстра-вымогателя. Всегда честному и порядочному Юрскому больше не верили, как не верили в то, что он откажется от своих требований.
      Виктору было грустно, ведь он знал истинную причину, по которой Владимиру Александровичу срочно понадобились деньги. С одной стороны Юрский все так же оставался честным и порядочным, ведь понять человека, всеми силами борющегося со смертью близкого человека, было можно. С другой стороны, сомнения в честности и порядочности Владимира Александровича все же появились: требовать деньги было нехорошо.
      Сам Виктор придерживался позиции большинства: если Юрский будет настаивать на «оплате экзамена», он уйдет домой. Плеханов не даст денег за экзамен. Для больного сына уважаемого преподавателя он деньги найдет, но за экзамен платить не будет. То же посоветует Максу. Как бы то ни было, Владимир Александрович поступил очень некрасиво, вымогая у студентов деньги, пусть даже деньги нужны на операцию единственному смертельно больному сыну.
      – Как бы ты поступил на его месте? – допытывался Виктор у Максима, когда рассказал ему о краткой беседе на кафедре.
      – Не знаю, – Куликов пожал плечами и отвернулся.
      Вот и Виктор не знал.
      – У меня своих неприятностей полно, о чужих думать некогда, – пробормотал Макс.
      – Что случилось?
      – Да ну! – Куликов махнул рукой. – Паршиво все.
      – Рассказывай. Юрский все равно опаздывает.
      Молодые люди отошли в дальний угол аудитории, подальше от возмущающихся поведением Владимира Александровича студентов.
      – Стекло у машины разбили и м-магнитолу, которую я для отца покупал, вытащили, – выдохнул Макс.
      – Вот уроды!
      – С-самое обидное – я знаю, кто это сделал, а д-доказать не могу.
      – И кто это такой сообразительный?
      – Вадим с первого этажа. Я т-тебе про него рассказывал – владелец стоянки.
      – В милицию обращался?