Им незачем скрывать от себя, что они не могут положиться на окружающих слуг; ни один из факиров, по его мнению, не согласится идти против браматмы, как только последний откроет им всю истину. Весьма возможно, что они и теперь уже все знают; он заметил, например, у Варуны недоверчивый тон, чего раньше тот никогда не смел показывать; при таких обстоятельствах весьма легко может случиться, что весьма самозванный Совет Семи в пять минут попадет в мышеловку, не имея возможности оказать какое-либо сопротивление.

В эту минуту вошел Варуна с докладом, что падиал бежал; факир нашел обе плиты открытыми, а потому не может быть и тени сомнения в том, что помощь пришла к заключенному извне.

— При таких обстоятельствах мы не узнаем ничего положительного, — сказал Кишная, когда факир вышел. — Я нарочно приказал похитить падиала, чтобы вырвать у него признание, в каких отношениях находится он с браматмой. Я узнал недавно, что он изменяет нам в пользу последнего, и возможность убедиться в этом теперь ускользнула от нас… Заметили вы равнодушие, с каким Варуна сообщил нам эту новость? Я едва сдержал свой гнев… Не следует принимать резких мер в данный момент, — но мне очень бы хотелось отправить его туда, откуда только что улизнул ночной сторож.

— И ты хорошо поступил, Кишная! — сказал Тамаза, старый, опытный и хитрый туг, который вместе со своим начальником был душою Совета Семи. — Это послужило бы к тому только, чтобы скорее приступили к исполнению задуманных против нас планов. Мое мнение, что побег этот подтверждает все твои подозрения и показывает, как важно было не допустить падиала к допросу.

— А Утами, единственный, кому я доверял, — он исчез с самого утра…

— Если его не убили, чему я расположен верить, — продолжал Тамаза, — то он перешел на сторону врага. Верь мне или не верь, Кишная, но некогда терять времени на бесполезные слова; надо перехитрить наших врагов и действовать.

— Что сделаешь ты с одними нашими силами?

— Ты ли, Кишная, с твоим изворотливым умом, предлагаешь мне такой вопрос? Неужели ум спит у тебя и ты не видишь, что предпринять?

— Мой план уже давно готов, я хотел лишь узнать твое мнение, прежде чем приступить к его исполнению… Каков твой план?

— Между нами нет сторонников постыдного бегства. Отправляйся к своему союзнику, английскому вице-королю; расскажи ему обо всем, и он даст тебе батальон, чтобы окружить Джахара-Бауг. Через десять минут нам нечего будет опасаться наших врагов.

— Об этом думал и я, Тамаза! Но ты не боишься, что англичанин отклонит мою просьбу?

— Почему?

— Слух об этом аресте распространится не в одном только Беджапуре. — Нана-Сагиб, живущий теперь среди обманчивого спокойствия, узнает также об этом и тогда его не взять. Сэр Лауренс знает это и потому-то до сих пор не хотел захватить браматму. Для него несравненно важнее поимка Нана-Сагиба, чем уничтожение общества «Духов Вод».

— Вопрос серьезный, действительно! Но поимка вождя восстания сделается совершенно невозможной, когда мы будем побеждены.

Кишная не успел ответить старому тугу, — портьеры, закрывавшие дверь, раздвинулись, и на пороге показался дежурный факир.

— Что случилось? — спросил с тревогой древний из Трех.

— Во дворце англичан сильное волнение; мы отправились навести справки к слугам-туземцам и узнали, что полковник Ватсон, начальник полиции, найден умирающим в своей постели с кинжалом правосудия в груди… Вице-король в страшном гневе. Мы слышали, проходя мимо открытых окон дворца, как он кричал своим людям: «Сто долларов тому, кто приведет мне Кишнаю».

— Чему ты улыбаешься? — спросил начальник тугов; он принял это за намек на себя и покраснел под своей маской.

— Английский сагиб может предложить еще больше и не разорится.

— Я не понимаю тебя.

— Как, сагиб, ты не знаешь Кишнаи?

«Если ты его знаешь, ты умрешь», — подумал туг, судорожно сжимая рукоятку своего кинжала.

— Кишная, — продолжал факир, — был начальником злодеев душителей, которые наводили ужас на всю провинцию; но месяцев шесть тому назад его повесили с двумястами его товарищей.

— Ага! — воскликнул туг, успокоенный этими словами. — А какое отношение может иметь Кишная к смерти полковника Ватсона?

— Я знаю об этом не больше твоего, сагиб; я только повторил слова великого вождя англичан.

— Хорошо, можешь идти к своим товарищам. Скажи им, чтобы они не уходили из караульного зала.

Не успел выйти факир, как Кишная воскликнул с мрачной радостью:

— Браматма сделал неосмотрительную глупость, отдав приказание исполнить приговор, произнесенный прежним советом против Ватсона; теперь месть в наших руках. Подождите меня здесь, я иду к вице-королю.

И не дожидаясь ответа своих товарищей, Кишная бросился в потайной ход, который вел к Лауренсу. Пройдя через потайное отверстие, он снова закрыл его и с минуту не показывался из-за портьеры.

Зал был пуст. Вице-король находился, вероятно, у кровати умирающего. Это обстоятельство благоприятствовало намерению туга. Он подошел к письменному столу, покрытому книгами и бумагами, и нажал звонок.

Появился секретарь.

— Предупреди своего господина, — сказал начальник душителей, — что Кишная к его услугам; пусть приходит один, иначе он не найдет меня.

Туземец поклонился и вышел.

Осторожный туг скрылся за портьерами окна, положив руку на тайный механизм, чтобы моментально исчезнуть, если сэр Лауренс не исполнит его требования.

Спустя несколько минут в зал входил вице-король. Он был один, а окно, где скрывался туг, было за его спиной; последний вышел из-за портьеры, сделал несколько шагов и остановился. Удивленный тем, что никого нет, вице-король быстро обернулся и увидел того, кого искал. На лице его было выражение человека, доведенного до высшего предела гнева.

— Негодяй! — крикнул он дрожащим голосом. — Тебе не пройдет даром, что ты осмелился посмеяться надо мной… Как, после всего, о чем мы условились с тобою, ты осмелился убить одного из самых верных и преданных мне друзей!

— Милорд, — отвечал Кишная серьезно и торжественно, — горе помутило твой рассудок. Я оправдаю себя одним словом…

— Тебе это трудно будет после разыгранной вчера вечером смешной и странной сцены.

— О какой смешной и странной сцене говорить милорд? Мне не помнится, чтобы разговор наш заслуживал этого названия.

— Зачем притворяешься не понимающим? Не ты разве, чтобы выставить напоказ свое могущество, прислал вчера пандорама, который заявил бедному Ватсону, что ему остается три часа жизни? Посмей отрицать это.

Слова эти были лучом света для Кишнаи; он все понял: мнимый пандорам был не кто иной, как браматма, и успех его плана был теперь обеспечен.

— Не только осмелюсь отрицать это, милорд, но через пять минут докажу тебе, что я не мог быть виновен в этом бесполезном и вредном для моего дела поступке… Как можешь ты думать, чтобы я приказал исполнить приговор, произнесенный теми, которых мы задушили с единственною целью быть тебе полезными?.. И против кого был произнесен этот приговор? Против человека, который преследовал одну цель с нами и травил наших врагов… Признавайся, что это было бы большой ошибкой с нашей стороны и показало бы, что мы потеряли рассудок…

— Верно, — отвечал вице-король, смягченный логичностью этого аргумента, — я положительно ничего не понимаю… Но кто такой этот пандорам, так насмеявшийся надо мною?

— Я говорил уже, что одно слово объяснит тебе все… Пандорам не кто иной, как браматма, действительный вождь общества «Духов Вод», и убийство полковника Ватсона — дерзкий ответ на твой указ о уничтожении этого общества, изданный тобой в день приезда в Беджапур.

Объяснение это было так логично и ясно, что больше не могло быть сомнений. Сэр Лауренс тотчас же переменил тон и объявил, что он вполне удовлетворен. Но Кишная должен немедленно помочь ему в примерном наказании за преступление, наглость которого превосходит все, что он видел до сих пор.

— Я готов помочь тебе, — отвечал Кишная, ликовавший в душе при виде того, что Лауренс идет к той цели, к которой он сам собирался идти. — Могу заверить тебя, что быстрота, с которою ты будешь действовать, произведет хорошее впечатление на все население. Надо, чтобы оно узнало о наказании вслед за известием о преступлении.

— Таково и мое намерение.

— Не позволит ли мне твоя милость, милорд, — хотя я и не смею надеяться на твое доверие к моим советам, — не позволишь ли сообщить тебе одну мысль?

— Я слушаю.

— Браматма не ограничится этим преступлением, а потому надо скорей остановить его на этом пути. Ночью он собрал в своем дворце самых главных членов общества «Духов Вод», чтобы подготовить еще несколько новых преступлений, которые не пощадят самых высоких сановников. На совете было решено призвать тебя на допрос к этому странному трибуналу; он будет судить тебя за все преступления, какие он тебе приписывает.

— Дерзкие! — воскликнул вице-король.

Туг промолчал о том, что сам присутствовал на совещании, принявшем это решение.

— Если твоя милость, милорд, верит мне, то сию же минуту отправь батальон твоих шотландцев, чтобы он без всякого шума оцепил Джахара-Бауг и тут же сразу арестовал браматму и его товарищей.

— Мысль превосходная… Но мне говорили, что во дворце этом, как и во всех древних зданиях Беджапура, много тайных выходов, которые могут облегчить побег, — а тебе лучше моего известен характер индусов. Мы сделаемся всеобщим посмешищем, если предприятие не удастся.

— А потому я хочу просить твою милость позволить и мне присоединиться к этой экспедиции; я укажу места, где следует расставить часовых.

— Я сделаю лучше: прикажу офицеру, командующему отрядом, сообразоваться во всем с твоими предписаниями.

И с этими словами сэр Джон позвал дежурного адъютанта.

— Предупредите поручика Кемпуэлла, чтобы он приказал стать под ружье первому батальону шотландцев, — но как можно тише, — а затем пусть явится сюда за приказаниями.

Солдаты, сопровождавшие вице-короля во время путешествий, спали всегда в полной амуниции, чтобы быть готовыми на всякий случай; достаточно было поэтому нескольких минут, чтобы поставить их в боевом порядке в главном дворе дворца, — и Эдуард Кемпуэлл скоро явился к своему начальнику.

— Поручик Кемпуэлл, — сказал сэр Джон Лауренс и голос его представлял теперь поразительную противоположность тому, каким он говорил обыкновенно с молодым офицером вне служебных обязанностей, — отправляйтесь с вашими людьми, оцепите Джахара-Бауг, следуя указаниям, которые вам даст этот индус, и приведите сюда всех тех, кого вы найдете внутри и на кого вам укажет этот туземец.

— Будет исполнено согласно вашему приказанию, милорд, — отвечал Эдуард Кемпуэлл, отдавая честь.

— Идите же! Прикажите вашим не стучать ногами и сохранять полное молчание, чтобы не возбудить ничьих подозрений.

— Это очень важно, милорд, — осмелился заметить туг, — мы возьмем самый короткий путь среди развалин; может выйти какой-нибудь туземец и, увидя нас, поспешит предупредить тех, что в Джахаре-Бауг; тогда мы никого не найдем там.

— Слышите, Кемпуэлл? — спросил сэр Лауренс.

— Ваша милость может быть покойна, люди наши привыкли к таким ночным экспедициям.

Вице-король указал движением руки, что ему нечего больше говорить, и молодой офицер, отдав снова честь шпагой, вышел в сопровождении Кишнаи, сердце которого было переполнено восторгом… Успех венчает наконец все его старания; первая часть его программы, и довольно трудная была исполнена.

Ужасное общество «Духов Вод» перестанет существовать через несколько минут и, — кто мог бы поверить, — в этом помогает ему собственный племянник Сердара, друга Нана-Сагиба, браматмы, Анандраена из Веймура и большинства влиятельных членов общества.

Оставалась теперь только поимка Нана-Сагиба, без которой он не мог получить трости с золотым набалдашником и титула мирасдара. Но раз общество «Духов Вод» будет уничтожено, а Сердара задерживают в Европе его собственные интересы или удовольствия, — то похищение принца являлось вопросом нескольких дней. И туг в мечтах своих видел себя уже в другой обстановке, среди своего мирасдарата, господином своих рабов и окруженным почестями, подобающими раджам. Он решил, что примет одно из имен своей семьи, а так как официально он считается умершим, то никто не узнает повешенного в Веймуре душителя Кишнаю в лице мирасдара Граджапати.

В своей радости туг совсем упустил из виду, что он был прекрасно известен молодому офицеру, сопровождавшему его, потому что Эдуард Кемпуэлл был его пленником и что похищение молодого офицера и его семьи было главной причиной казни тугов, которой Кишная избежал благодаря ордеру сэра Лауренса, служившему ему до некоторой степени пропуском.

Эдуард Кемпуэлл, покорный военной дисциплине, повиновался приказанию своего начальник, не позволив себе ни малейшего замечания, но дальнейшие события покажут, что для Кишнаи было бы несравненно лучше, если бы молодой офицер остался в этот день в покоях сэра Лауренса.

Роковому случаю угодно было, чтобы ни один запоздалый туземец не повстречался на пути шотландцев и некому было поэтому предупредить скрывшихся в Джахаре-Бауг; шотландский батальон таким образом мог окружить жилище браматмы, и ни один из присутствующих не догадался об этом. К своему несчастью Арджуна, который первое время не имел никакого основания подозревать Совет Семи, указал древнему из Трех все потайные комнаты, все скрытые выходы, которых было несравненно меньше, чем во дворце Семи Этажей. Кишнае ничего не стоило расставить часовых таким образом, чтобы не выпустить никого.

Когда все приготовления были кончены, Эдуард Кемпуэлл вошел во дворец, а с ним и шотландцы его со штыками наперевес. Сопротивление оказалось невозможным; браматма, Анандраен, шесть членов нового Совета Семи, четыре факира, состоящих при Арджуне и два дорвана, или сторожа, — все были схвачены и скручены веревками. Все они признали бесполезность борьбы и отвечали солдатам молчанием, полным достоинства.

Только в самый момент, когда их уводили, Арджуна заметил вдруг самозванного члена Совета, который прятался позади солдат и крикнул:

— Все вы индусы, мои браться, и вы, солдаты Европы, вы должны знать, кто этот подлый человек, который явился в маске и прячется среди вас. Человек этот присвоил себе высокое положение в нашем обществе, убив наших братьев и надев на себя их одежду. Человек этот, добившийся того, чтобы нас арестовали сегодня, не кто иной, как душитель Кишная: он выдавал себя за умершего, дабы легче исполнить задуманные им злодеяния.

Крик негодования и бессильной злобы вырвался из груди индусов, а шотландцы с отвращением отступили от человека, о котором только что говорил браматма.

— Это неправда! — отвечал туг, который понял, какой опасности подвергает он себя, если оставить без протеста такое обвинение и все в Беджапуре узнают его настоящее имя. — Я древний из Трех, старшина Совета Семи общества «Духов Вод».

— Ложь! — не мог не воскликнуть Эдуард Кемпуэлл.

— Ты отдашь отчет в этих словах при сэре Лауренсе, — отвечал Кишная офицеру и затем обратился к Арджуне, как бы думая, что оскорбление исходит от него.

— Ложь? Осмелился ты сказать, убийца полковника Ватсона! Да, друзья мои, — продолжал наглый туг, обращаясь к шотландцам, — человек, арестованный вами, тот самый, который приказал убить сегодня ночью несчастного полковника в двух шагах от комнаты вице-короля. И сэру Лауренсу он предназначил ту же участь, не успей мы предупредить его, упросив вице-короля дать нам возможность арестовать этого человека, позорящего общество «Духов Вод».

Ропот гнева пробежал по рядам английских солдат.

— Ты говоришь правду? — спросил старый сержант, обращаясь к тугу.

Эдуард Кемпуэлл закусил губы, заметив, какую ошибку он сделал, вмешавшись в разговор. Смерть Ватсона давала все преимущества Кишнае, но и сержант в свою очередь нарушил правила дисциплины своим вмешательством в дело, которое не касалось его. Чтобы положить конец этой сцене, которая угрожала принять весьма неприятный оборот, Кемпуэлл крикнул:

— Молчать! Берите пленников и вперед… Марш!

— Ты не прикажешь забить кляп этим людям, сагиб? — спросил Кишная.

— Я исполняю лишь то, что мне сказано, и ничего больше, — отвечал офицер, бросив на туга взгляд презрения.

— Не думаю, чтобы вице-король позволил арестованным шуметь, когда запретил это твоим людям. И если хочешь, сагиб, я скажу тебе желание твоего начальника; мне известно, по крайней мере, что у него есть весьма важные причины, чтобы аресты такого рода держались втайне.

Молодой офицер колебался… Он боялся порицания вице-короля, но с другой стороны, как честный воин, чувствовал отвращение к приемам, применяемым к каторжникам.

— Мы будем счастливы, сагиб, — вмешался в разговор браматма, — если нам удастся примирить твои чувства долга с чувствами благородного человека; а потому даем тебе слово сдерживать себя во время перехода по городу. Даю слово и за своих товарищей.

— Верю твоему слову, — отвечал Эдуард Кемпуэлл, довольный счастливым окончанием инцидента.

И он стал во главе своих солдат, чтобы избежать соприкосновения с душителем.

Возвращение в Семь Этажей совершилось без всяких затруднений и ни один из жителей Беджапура не подозревал, какой удар нанес им вице-король. Пленников поместили в одной из комнат, назначенных для помещения шотландцев, где они должны были ждать решения своей участи. Убийство полковника Ватсона придавало всему этому делу исключительную важность, и сэр Джон хотел созвать совещание, чтобы решить, какие меры следует принять в этом случае.

Мнение Кишнаи взяло верх над остальными и решено было скрыть это событие от туземцев, чтобы облегчить успех экспедиции для поимки Нана-Сагиба; предполагали, что экспедиция удастся, если никто не предупредит принца об аресте браматмы и его верных товарищей.

До сих пор принца, несмотря на отсутствие его горячего защитника, Сердара, всегда уведомляли о всех опасностях, которые угрожали обществу «Духов Вод». Если же он ничего не будет знать о случившемся, то Кишная и приверженцы его будут занимать свое прежнее место и играть перед жемедарами роль трибунала Трех и Совета Семи, — распространив слух, что браматма послан ими с тайным поручением. Общество таким образом будет продолжать действовать, как будто бы ничего не случилось, и маленький отряд людей под видом посольства, отправленного древним из Трех и браматмой к Нана-Сагибу, проберется в пещеры Нухурмур, где скрывается принц, которого и арестует вместе с его защитниками. Решено было, что Кишная в этот же вечер отправится туда вместе с несколькими членами своей касты, — настоящими висельниками, которые ни перед чем не отступали и давно уже были известны ему своею смелостью.

Суд над убийцами Ватсона и торжественное уничтожение общества «Духов Вод» были отложены до поимки Нана-Сагиба. Долгая борьба вождя восстания против английских властей приходила к концу, — ибо ничего не предвещало неудачи так искусно задуманного плана.

Английские солдаты получили строгое приказание хранить втайне события ночи; решено было даже не допускать их до сношений с туземцами. Но что делать с пленниками? Не было тюрьмы, настолько хорошо охраняемой, чтобы сообщение с ними извне было невозможно.

Сэр Лауренс думал в течение нескольких минут, как уладить это затруднение, и Кишная, глядя на него, вдруг злобно улыбнулся: он вспомнил о Колодце Молчания.

— Доверь мне твоих пленников, — сказал он вице-королю, — я верну тебе их по возвращении из экспедиции. Клянусь тебе, что во время моего отсутствия они не в состоянии будут никому дать знать о своем положении.

— Ты своей головой отвечаешь мне за них, — сказал сэр Лауренс. — Подумай о том, каким посмешищем сделаюсь я, когда после своего донесения Сент-Джемскому кабинету об открытии и аресте убийц Ватсона, я вынужден буду признаться, что мы не сумели их удержать под стражей.

— Головой своей ручаюсь за них! — воскликнул туг. — Место, назначенное мною для них, никогда не отдавало тех, кого доверяли ему.

В тот же день, под покровом ночи, Кишная и его приверженцы отвели браматму вместе с товарищами в подвал, известный под мрачным названием Колодца Молчания.

Вторую плиту заделали цементом и замазали известкой.

— Это их надгробная плита, — сказал туг, — одни только мертвые не мстят за себя.

Потом он прибавил со смехом, который казался еще более ужасным, разносясь эхом под этими мрачными сводами:

— Я ведь не обещал вернуть их живыми!.. А теперь идемте, — сказал он своим спутникам. — Через пять дней Нана-Сагиб будет в нашей власти.

Кишная старался произнести эти слова погромче, чтобы их слышали в подвале.

— Через пять дней! — пробормотал браматма на языке, неизвестном другим пленникам. — Через пять дней тебя повесят, и на этот раз по-настоящему.