Заинтригованный в высшей степени необыкновенным случаем, падиал бросил быстрый взгляд кругом… Член Совета Семи, упорный взгляд которого произвел на него в самом начале такое неприятное впечатление, говорил с браматмой на каком-то непонятном ему языке; падиал заключил из этого, что, вероятно, не это лицо обратилось к нему только что со странными словами… Каково же было его удивление, когда он обернулся в другую сторону и увидел, что сосед его, факир Утами, куда-то исчез.
По окончании официальных сообщений и в ожидании прибытия англичанина все присутствующие разделились на группы и каждый по-своему объяснял случившееся; присмотревшись к ним внимательно, падиал убедился, что факира нет между ними. Очевидно, Утами вышел из зала. Дислад-Хамед был так взволнован, что не заметил, как факир по знаку, данному членом Совета, осторожно проскользнул к выходу незадолго до ухода четырех послов, которым поручено было доставить англичанина, потребовавшего такую дорогую цену за свой донос.
Увидя, что факир Утами вдруг исчез куда-то, предатель с ужасом пришел к тому заключению, что факир посмеялся над ним и, пробудив в душе его искру надежды, был настолько жесток, что предоставил его собственной судьбе.
Размышления эти, смутно толпившиеся у него в голове, довели его волнение до крайней степени… В эту минуту снова, как отдаленное эхо, послышался тот же странный, глухой голос:
— Не бойся ничего, — говорил он, — ты спасен! До вечера… Не вздумай только уклоняться от свидания, которое я тебе назначаю: мщение мое будет ужасно!
Не успел голос договорить этих слов, как четыре посла, отправленные браматмой, опрометью вбежали в зал, причем один из них держал в руке окровавленный кинжал; все четверо находились в невероятном возбуждении. Тревога охватила всех присутствующих, но никто не осмеливался говорить раньше верховного вождя:
— Что с вами?.. Что случилось?.. Где англичанин? — поспешил спросить браматма.
— В ту минуту, когда мы подошли к белатти-бенгалоу, — начал начальник маленького отряда, — мы услышали громкий крик… Мы бросились вперед и вошли в комнату, занятую англичанином, в ту минуту, когда какой-то человек выпрыгнул из окна и скрылся среди соседних развалин. Мы подошли к англичанину: кровь его текла ручьем из раны в сердце; он был мертв. Мы вынули кинжал из раны, и каково же было наше удивление, когда мы узнали в нем кинжал правосудия «Духов Вод».
— Ты говоришь правду? — спросил браматма.
— Вот он.
Верховный вождь осмотрел оружие, на одной стороне которого оказались вырезанными следующие священные слова: «Во имя славного, могущественного и справедливого», а на другой — кабалистический знак тайного трибунала.
Это был действительно кинжал правосудия «Духов Вод».
Браматма тотчас же понял, что здесь была какая-то тайна, которую не следует разъяснять при всем собрании, не рискуя затронуть достоинство Совета Семи в лице одного из членов его, по крайней мере, а потому с необыкновенным присутствием духа воскликнул, увидя кинжал:
— Братья! Трибунал Трех произнес свой приговор. Нам ничего не остается больше, как преклониться перед неопровержимым доказательством невинности нашего брата, несправедливо обвиненного английским шпионом. К счастью, англичанин получил наказание за свои преступления раньше, чем мы по его наущению совершили непоправимую несправедливость. Воздадим же должное предусмотрительности Трех и возблагодарим Шиву, давшего им свою бессмертную мудрость.
Глубокое молчание царило среди присутствующих; уважение, к которому примешивался ужас, внушаемый этим знаменитым трибуналом, члены которого были неизвестны даже браматме, было таково, что самое ничтожное одобрение считалось уже как бы посягательством на достоинство и беспристрастие его решений.
Мы говорили уже, что тайный трибунал выбирался из Совета Семи, но выборы эти происходили таким образом, что не только браматма, но даже Совет, взятый во всем своем составе, не знал, из кого он состоял. Трибунал действовал постоянно, но каждый месяц один из его членов, раньше других выбранный, заменялся по жребию новым; ежемесячная сессия, таким образом, никогда не бывала в одном и том же составе. Понятно после этого, что при постоянной перемене членов и абсолютной тайне, хранимой под страхом смертной казни как выходящими из состава членами, так и вновь избранными, никто положительно не мог проникнуть в тайну этой организации.
Объяснение браматмы было принято всем собранием с благоговейным почтением, и никому не пришло даже в голову сомневаться в нем. Что касается падиала, то парализованный странностью целого ряда событий, которых он не понимал и которые спасли ему жизнь, он ждал с нетерпением конца собрания, чтобы без помехи предаться душившей его радости. В первый момент он понял только одно: враг его умер и не в состоянии донести на него; равнодушный ко всему, что происходило кругом него, он не видел, как факир Утами занял свое место во время волнения, произведенного известием о смерти английского полицейского, не заметил также и знака, которым тот обменялся с членом Совета Семи, игравшим, очевидно, первую роль во всем этом таинственном происшествии.
Успокоившись до некоторой степени во время речи браматмы, он увидел вдруг факира, который стоял у колонны неподвижно, как сфинкс, устремив созерцательный взор вперед и машинально перебирая четки из янтаря и красного дерева. Он едва не вскрикнул от удивления, но, к счастью, сдержал себя; удивление его еще увеличилось, когда он увидел, как этот странный человек поднял на него взор и медленно поднес к губам палец, как бы призывая его к осторожности.
Это движение в связи со всем, что падиал перед этим видел и слышал, сразу объяснило ему, чья рука нанесла удар «кинжалом правосудия». Но в то время, как общее положение его дела выяснялось, мысли его все больше и больше путались. После бесчисленных случаев измены, в которых он был виноват перед обществом «Духов Вод», он никак не мог убедить себя в том, что один из членов этого общества не остановился перед преступлением, чтобы спасти его. Даже браматма, торжественно обещавший примерное наказание изменнику, примкнул в самую последнюю минуту к его неизвестным защитникам.
Все было до того таинственно и непонятно в этом приключении, что Дислад-Хамед почувствовал, как странный ужас снова охватывает его, и он спрашивал себя, чего, собственно, хотят от него эти люди, которые ни перед чем не останавливались, чтобы избавить его от участи, сто раз уже им заслуженной.
Охваченный беспокойством, которое усиливалось еще невозможностью дать себе логическое объяснение всему, что случилось с ним в эту памятную ночь, падиал положительно не видел и не слышал того, что происходило кругом. Из этого состояния его привели в себя крики восторга, которыми собрание приветствовало слова браматмы, приглашавшего всех через двадцать дней для нового совещания. После этого все стали расходиться, поклявшись в том, что посвятят жизнь и имущество свое защите священной земли Индии.
— Идите, — сказал браматма жемедарам в знак прощального приветствия, — идите и несите священный огонь в провинции, и пусть ни один человек, который в силах держать в руках оружие, не отсутствует в тот великий день, когда мы призовем его!
— Вперед за отечество и веру! Смерть англичанам! — отвечали ему.
Два человека, проводившие сюда падиала, уже находились подле него, чтобы вести его обратно.
— Да поможет тебе Шива, брат Хамед, — сказал ему верховный вождь. — Будь перед восходом солнца на пути к Малабарскому берегу. Передай принцу результат нашего совещания, а также расскажи о великих предстоящих событиях и в особенности посоветуй ему быть осторожным. Все погибнет, если англичане схватят его… Салам! Да удалят добрые духи все препятствия с твоего пути!
Это краткое напутствие и тон, которым оно было произнесено, повергли падиала в такое удивление, что он еле-еле пролепетал несколько слов о своей преданности… Машинально последовал он за своими проводниками, мучимый самыми противоречивыми предположениями: неужели браматма ничего не знал и его внезапное вмешательство явилось только следствием того, что он увидел кинжал правосудия, который открыл ему участие тайного трибунала в этом таинственном деле?..
Не в первый раз уже это ужасное судилище, перед которым все преклонялось, действовало против своего фиктивного вождя; последний всегда подчинялся, как дож Венеции подчинялся когда-то Совету Десяти; но ему никогда не приходилось объяснять перед всем собранием этого противоречия между волей Совета и волей браматмы.
Нужна была весьма важная причина, значение которой выяснилось только в последнюю минуту, чтобы Совет решился поступить таким образом, тем более что браматма не в первый уже раз вел переговоры с английским полицейским по распоряжению тайного трибунала. Было также вполне очевидно, что по крайней мере один из членов этого трибунала знал имя изменника, за открытие которого так дорого должен был заплатить Верховный Совет. Но удивительнее всего было то, что один из членов Совета, а быть может, и весь тайный трибунал не только спас изменника от заслуженного им наказания, но подтвердил через браматму миссию, которую решено было ему поручить в тот момент, когда недостойное поведение его не было еще известно.
Дислад-Хамед прекрасно понимал, что целый ряд таких непонятных поступков не был игрою случая; он слишком хорошо знал утонченный способ, которым «Духи Вод» подготовляли иногда свою месть, а потому не мог быть спокоен, пока находился в их власти.
Колеблясь весь вечер между страхом и надеждой и не допуская даже мысли, что ему могли вернуть свободу, негодяй ждал каждую минуту, что под ногами его разверзнется зияющая пропасть, ибо измена — такое преступление, которого тайное общество никогда не прощало ввиду того, что она подвергала опасности каждого из его членов… Он старался, однако, сдержаться, и хотя едва не пожертвовал своею жизнью, у него все еще оставался слабый проблеск надежды.
В то время как проводники вели его через огромный зал, опустевший как бы по мановению волшебного жезла, они приблизились больше, чем следовало, к одному из окон. И хотя они тотчас же схватили падиала за руку и оттащили его назад, он все же успел взглянуть туда. Этого было ему достаточно, чтобы увидеть Башню Мертвых, черный силуэт которой виднелся в нескольких шагах оттуда. Развалины Беджапура так хорошо были ему знакомы, что он сразу сориентировался и не мог удержаться, чтобы не прошептать с удивлением:
— Дворец Омра!
Итак, свет и тени, замеченные им с гопарама пагоды, двигавшейся взад и вперед в верхних этажах древнего здания, — а следовательно, и вековая легенда о призраках предков, посещающих дворец, — объяснялись самым естественным образом!.. Духи Вод нашли способ управлять гранитными подъемными мостами, которые закрывали разные этажи, и с незапамятных времен устраивали там свои торжественные заседания.
Чтобы не возбуждать ничьих подозрений, они не трогали тех частей дворца, которые оставались доступными после смерти последнего властителя династии Омра и состояли из первого и второго этажей, роскошно меблированных англичанами на случай приезда сюда их губернаторов. Это было тем легче исполнить, что в каждом этаже, как мы уже объясняли, имелся на одной из сторон семиугольника отдельный и совершенно независимый от других вход.
Падиалу некогда, впрочем, было предаваться размышлениям по случаю неожиданного открытия; он подошел уже к двери, за которую не имел права переступить с лицом, не покрытым маской. Проводники надели ее ему на голову и, удостоверившись в том, что он ничего не видит, схватили его за руки и предложили идти одним шагом с ними.
За дверью все произошло так же, как раньше: падиал вошел в паланкин, а через несколько минут вышел из него и снова вынужден был принять руки своих проводников, которые после целого ряда изворотов, бесполезных на этот раз, вернули ему свободу возле большой пагоды Беджапура, откуда все трое ушли два часа тому назад. В ту же минуту сын Дислад-Хамеда возвестил селению, что было пять часов утра, и объявил жителям, что они спокойно могут продолжать свой сон, не опасаясь, чтобы кто-нибудь нарушил его.
Служба ночного сторожа кончилась; минут через тридцать должно было взойти солнце.
Во время перехода, который на обратном пути совершили с необыкновенной быстротой, сердце Дислад-Хамеда билось так сильно, что у него несколько раз захватывало дыхание и он едва не упал в обморок. В течение двух часов он вынес столько тревог и душевных пыток, сколько может доставить человеку ощущение, что жизнь его висит на волоске, готовом оборваться каждую минуту.
Он не считал себя спасенным, даже когда проводники сняли с него непроницаемый капюшон; до этой минуты он чувствовал, что надежды его растут параллельно с его страхами, но затем, не будучи в состоянии поверить своему освобождению, он решил, что его проводникам поручено заколоть его кинжалом, а тело бросить в один из многочисленных колодцев, которые находились среди развалин и служили жителям во времена славы Беджапура.
Сняв с него капюшон, один из проводников поспешно шепнул на ухо слышанные им еще раньше слова:
— Сегодня вечером у Башни Мертвых… Горе тебе, если ты не явишься!
Свободный, наконец, падиал оглянулся кругом… Трудно представить себе темноту ночей Индии в последний час перед рассветом; падиал поэтому еле различал белые силуэты двух незнакомых ему проводников, бесшумно исчезавших в тени апельсиновой рощи. Впереди него высилась черная масса древней пагоды Шивы… Он узнал, где находится: проводники привели прямо к его жилью.
Только теперь почувствовал он себя спасенным!.. Реакция была так сильна, что он не в состоянии был ее вынести; кровь прилила ему к голове, что-то черное спустилось ему на глаза, ноги подкосились… Он упал у подошвы индийского фикуса, под тенью которого часто сидел во время дневного зноя, — и остался без движения.
Он потерял сознание.
IV
Общество «Духов Вод» — Факиры-фанатики. — Тайный трибунал и браматма. — Оживленные прения. — Смертельное оскорбление. — Факир Утсара. — Убийство. — Побег. — Спрятанные в колодце. — Избавление.
После ухода жемедаров, или посвященных первой степени общества «Духов Вод», в большом зале дворца Омра остались только семь замаскированных людей и с ними браматма.
Никогда еще тайное общество, как мы уже заметили, не устраивалось на таких странных началах. Основанное семь или восемь веков тому назад, во время нашествия мусульман, с целью противиться ему и защищать индусов от пришельцев, оно внушило ужас могольским князьям, разделившим между собой всю страну, и сократило донельзя их безграничный деспотизм.
Никогда факиры, которых это общество воспитывало для исполнения своих решений, не отказывались от данных им поручений. Вооруженные «кинжалом правосудия», они убивали осужденных набобов в то время, когда те сидели на тронах, окруженные своей стражей, а затем улыбались среди самых ужасных пыток, которые не могли вырвать у них ни одного слова признания.
В самом начале раджи составили союз с целью уничтожить это могущественное общество; но они натолкнулись на удивительно стройную организацию, — и все усилия их привели лишь к тому, что против них самих были приняты весьма решительные меры. Нужно знать все искусство восточных народов, всегда готовых ко всевозможным интригам и заговорам, чтобы придумать такое учреждение.
Общество это имело начальника, браматму, известного всем, действующего при дневном свете и грозящего раджам даже в собственных дворцах их, — а между тем ни один из князей не смел наложить на него своей руки. Он находился под покровительством трибунала Трех, приговоры которого наводили на всех ужас, ибо не было такой власти в мире, которая могла бы помешать их исполнению.
Комитет Трех управлял самим обществом и администрацией одной из пяти провинций. Второе место после него занимал Совет Четырех, заведующий администрацией других провинций.
Затем следовали жемедары, или посвященные первой степени, субедары, или посвященные второй степени, — и, наконец, серкары, простые члены-единомышленники. Все это были индусы немусульмане, которые, начиная уже с шестнадцати лет, спешили получить листок лотоса в знак присоединения их к обществу.
Такова была по своему составу эта удивительная организация, которую никто из правителей, даже англичане, не мог никогда уничтожить. Последняя попытка относится к великому восстанию сипаев, и исторически несомненен тот факт, что сэр Джон Лауренс, который был губернатором во время этого восстания, поплатился жизнью за такую попытку. Мрачные события, которые вызвали и подготовили это памятное убийство, привели Англию в страшное уныние и принудили ее покончить с гнусной политикой репрессий, о которых мы теперь рассказываем.
Чтобы уничтожить это общество, которое состояло из всей побежденной нации и представляло настоящее национальное правительство бок о бок с правительством победителей, мусульманские набобы первое время поражали видимого вождя, и многие браматмы поплатились жизнью за смелое предупреждение и угрозы. Но князья эти скоро вынуждены были прекратить попытки такого рода, ибо за всякого казненного браматму Комитет Трех немедленно приговаривал к смерти раджу, отдавшего приказание о смертной казни, и всю семью его, — и в течение последующих за приговором девяти дней кинжал правосудия совершал свое дело…
Тогда набобы пытались уничтожить таинственный трибунал, но все попытки их разбились о чудесную организацию.
Добраться до Комитета Трех не было никакой возможности, ибо не только сам браматма не знал их, но даже великий Совет Семи, состоящий из Трех и Четырех сам не знал, кто были три члена Верховного Совета. Каждый месяц все трое бросали жребий, кто из четырех должен занять место в тайном трибунале, а выходящий член трибунала заменял собой управлявшего перед этим провинцией. Выборы делались за месяц вперед, чтобы дать обоим членам время подготовиться к перемене своих занятий. Три, как и Семь, заседали всегда в масках на всех торжественных собраниях, вне которых они не имели никаких между собою сношений, а потому никакие доносы не были возможны при подобной организации.
Каждый администратор находился под непосредственным началом Трех и все распоряжения получал от них. Браматма был, так сказать, конституционный монарх, лишенный самодержавной власти; он исполнял роль посредника между тайным Комитетом Трех и членами всех трех категорий: посвященными двух первых степеней и единомышленниками. Он также передавал царствующим государям и их сановникам три предостережения, предшествующие окончательному приговору.
После целого ряда попыток, кончавшихся смертью их виновников, набобы, видя, что не в состоянии уничтожить этого общества, решили мало-помалу подчиниться предупреждениям, которые они получали от браматмы, передававшего их с большой предосторожностью: в один прекрасный вечер они находили запечатанное письмо с гербом общества — кинжал правосудия — в своем кабинете или же получали его под видом петиции от какого-нибудь нищего. Престиж их, таким образом, не падал в глазах их подданных, и они могли повиноваться, никому не внушая мысли, что делают это из страха.
Не может быть никакого сомнения, что кротость, с какою мусульманские князья управляли своими подданными индусами, была следствием всего вышесказанного. Общество «Духов Вод» до сих пор еще представляет собою единственную силу, внушающую страх и обуздывающую лихоимство английских чиновников, губернаторов и вице-короля.
Три члена тайного трибунала никогда не расставались. В каждой провинции они имели свою собственную резиденцию вроде Беджапура, куда допускались по заранее условленному паролю только посвященные первой степени, и где в известную эпоху и только раз в год назначались общие собрания членов общества.
Что касается их частного жилья, то оно представляло собой роскошный дворец, где в течение столетий собирались все художественные чудеса Индии, Китая и Японии, а также добровольные приношения местного населения. Сокровища их, состоящие из слитков золота и серебра и драгоценных камней, достигали, вероятно, баснословной цифры, но никто не знал общей их суммы. Место, где находился этот дворец, было известно только Семи, которые по очереди входили в состав тайного трибунала, и в течение веков ни одно из следовавших друг за другом правительств не могло найти его, несмотря на самые тщательные поиски.
Причины, на основании которых браматма не имел права знать этого таинственного убежища Трех, весьма понятны. Достаточно было его измены, чтобы захватить этих лиц и вслед за ними и других членов Совета Семи, — а это повело бы неминуемо к уничтожению всего общества, которое осталось бы таким образом без традиций, без организации, без вождей. Какова бы ни была осторожность при выборе видимого вождя, всегда можно было ожидать, что его подкупят; в течение прошлых столетий это, надо полагать, случалось не раз.
Сношения и переписка между комитетом Трех и браматмой, жившим в Беджапуре, совершались при посредстве факиров, которые, как мы увидим дальше, совершали чудеса смелости и ловкости. Утами, Варуна и Рами, служащие исключительно тайному трибуналу, пользовались в этом отношении большою известностью. Такова была организация общества, с которым нам необходимо хорошенько познакомиться, прежде чем продолжать этот рассказ, где оно играет столь важную роль.
Все было здесь предусмотрено и с такою поразительною заботливостью, что не было никакой возможности добраться до тайного комитета Трех, в котором заключалась вся сила общества. Несмотря на многочисленные неудачи своих предшественников, сэр Джон Лауренс не побоялся, однако, завязать борьбу, ради которой жизнь его ставилась на карту, — это было ему хорошо известно. Захватить Нана-Сагиба и уничтожить общество «Духов Вод» — такова была смелая цель, которой он хотел добиться; путешествие в Беджапур указывало на то, что он хотел взять в свои руки ведение всего этого дела и был, по-видимому, уверен в своем успехе.
Подкупить одного из низших чинов общества и терпеливо ждать, пока он дойдет до первой степени посвящения и сможет предать сразу Семь и браматму
— был весьма ловко задуманный план. Тем не менее, мы теперь же должны сказать, что успеха здесь не могло быть, ибо обстоятельство это давно уже предусмотрено обществом и все необходимые меры приняты были заранее.
Накануне того дня, когда комитет Трех собирался покинуть свое тайное убежище, чтобы отправиться на собрание, в котором оно ежегодно заседало, он выбирал между самыми старыми посвященными первой степени четырех администраторов для провинции, три члена тайного трибунала и браматму. Документ о назначении их и необходимые инструкции, запечатанные печатью общества, передавались факирам, которым вменялось в обязанность отнести их к заместителям и передать им немедленно после ареста действительных чинов. Результатом такого распоряжения, неизвестного Джону Лауренсу, было то, что общество «Духов Вод» покоилось на несокрушимом основании: самые ловкие ухищрения не могли разрушить его. Весьма возможно, что на этот раз ему не пришлось даже прибегать к такому способу, так как только что происшедшие на глазах наших события достаточно показали, что тайному трибуналу были известны планы вице-короля и директора полиции, Джемса Ватсона, а также измена Дислада-Хамеда.
Одно обстоятельство не было, однако, выяснено на собрании, и мы разделяем удивление ночного сторожа Беджапура при виде того, что тайный комитет «Трех» не остановился в последнюю минуту даже перед убийством, чтобы спасти человека, который готовился предать общество. Не следует ли заключить из этого, что настоящее имя изменника сделалось известно лишь в тот момент, когда вмешательство комитета оказалось почему-то необходимым, и свою месть он отложил, чтобы сделать ее еще более ужасной? Или он руководствовался совсем другими и несравненно более важными мотивами?.. Мы это скоро узнаем, без сомнения, ибо семь замаскированных членов, оставшихся в зале вместе с браматмой после ухода жемедаров, не замедлят заняться рассмотрением этого важного вопроса.
Когда последний из присутствовавших покинул зал дворца Омра, факиры, состоящие в распоряжении Семи и браматмы, стали тотчас же на страже внутри и снаружи единственной двери, чтобы ничто не помешало тайному совещанию.
Движение и шум толпы сменились тишиной и благоговейным молчанием. Неподвижные кругом стола, за которым они заседали, и окруженные волнами белой кисеи, эти Семь походили своими очертаниями при тусклом свете лампы на те смутные призраки, которыми воображение народа населяло древний дворец Омра.
Арджуна — так звали браматму — ходил взволнованный взад и вперед мимо Семи, взоры которых были с странным вниманием обращены на него: чувствовалось невольно, что между вождем общества «Духов Вод» и семью членами Верховного Совета существовало какое-то недовольство, готовое разразиться каждую минуту. Случай с падиалом неминуемо должен был вызвать его. Не зная важных событий, о которых комитет Трех узнал только к концу заседания и которые были главной причиной его внезапного вмешательства, браматма решился протестовать против вынужденной роли, сыгранной им сегодня вечером. С другой стороны, тайный трибунал не терпел никакого посягательства на свой престиж и не хотел давать никому объяснений своего поведения, которого никто не смел контролировать. Странно только, что он сам по себе не объяснил положения дел, которое для него не было никакого интереса скрывать от браматмы; весьма возможно, что причиной этого был задорный вид последнего, неоднократные попытки которого присвоить себе преимущества Верховного Совета заставили трибунал дать ему строгий урок, который должен был напомнить, чтобы он не переходил границ своих обязанностей. Уже одно присутствие его в зале, когда Семь не приглашали его остаться, было нарушением этикета; он никогда и ни в каком случае не имел права присутствовать при совещаниях, и тот факт, что Семь остались в зале, указывал ему на необходимость удалиться вместе с жемедарами. Упорное стремление его остаться на собрании служило доказательством его желания вступить в борьбу с верховным трибуналом.
Арджуна воображал, что его спросят о причине его присутствия; это, конечно, облегчило бы ему начало спора, ибо ему небезызвестно было, что всем запрещалось говорить в присутствии Трех без их разрешения. Арджуна ошибся в своем ожидании; члены Верховного Совета отвечали полным молчанием на этот вызов с его стороны.
Но браматма задумал опасную игру и после нескольких минут колебания решился первым нарушить молчание. Подойдя к столу, он сделал, по принятому обычаю, три поклона перед молчаливой группой.
— Высокие и могущественные вельможи, — начал он с видимым волнением, — простите, что я прерываю ваши мудрые размышления, но часы проходят быстро, скоро начнется день и обязанности, лежащие на мне, заставят меня покинуть вас.
— Надо думать, сын мой, — сказал самый старый из Трех, — у тебя есть какая-нибудь важная причина, раз ты осмелился попрать ногами самую священную твою обязанность — повиновение нашим правилам. Мы слушаем тебя, уверенные, что должны будем простить тебе это нарушение… Но почему голос твой дрожит, когда ты говоришь?
Председательское место Семи принадлежало по праву тому, кто был раньше всех избран в члены тайного трибунала. Вот почему его называли «самый древний из Трех»; он носил также титул Адития, или сына Адити, т.е. земли. Второй получал название Двиты, т.е. второго, а последний название Пайя, или младшего сына. Каждый член тайного трибунала проходил во время исполнения своих служебных обязанностей все три степени по очереди и исполнял обязанности, связанные с ними. Пайя передавал приказания, декреты и инструкции браматме и факирам. Двита управлял пятой провинцией, а именно Беджапуром, и руководил администраторами остальных четырех. Адития председательствовал в трибунале Трех и Совете Семи, когда они собирались.
— Да! — продолжал древний из Трех, — мы желаем знать причины твоей тревоги.
— Я буду говорить, о Адития, — отвечал Арджуна, — и, сильный твоим разрешением, открою сердце свое Трем и Семи и скажу им причины своей грусти.
— Пусть истина без страха выльется из твоей души; если слова твои верны, ты получишь удовлетворение.
— Возведенный вами в достоинство браматмы, чтобы передавать вашу волю народам и королям, я всегда старался исполнять ваши предписания на славу общества и на торжество правосудия, и вы всегда выражали мне свое удовольствие. Почему же, высокие и могущественные вельможи и высокочтимые отцы, потерял я сегодня ваше доверие?.. Вот почему я нарушил установленное правило и не ждал вашего зова, чтобы излить перед вами свое горе.
— Объяснись лучше, о Арджуна: никто из нас не понял твоей мысли.
— Не по вашему ли приказанию, о светила истины, осквернился я прикосновением к нечистому белати — иностранцу, который предложил открыть нам измену одного из наших?
— Ты говоришь правду.
— Когда я передал вам о цене, которую он требовал за оказанную им будто бы услугу, не вы ли решили, что предложение это должно быть принято и виновный будет наказан в присутствии всех жемедаров?
— Совершенно верно, Арджуна!
— Почему же, о Адития, скрыли вы от меня ваши настоящие намерения? Почему же, если донос его был ложный, вы допустили, чтобы я обвинил одного из наших, и наказали клеветника помимо меня, как бы опасаясь, что я спасу его? Так ли поступили бы вы, не потеряй я, по неизвестным мне причинам, вашего доверия?
— Ты произнес слова, полные горечи, о Арджуна, забыв при этом, что решение Трех не подлежит твоему суждению… К чему было бы скрывать от тебя наши имена, скрывать наши лица и не позволять тебе присутствовать на совещаниях, если мы обязаны сообщать тебе о наших действиях и объявлять причины наших решений? Нас Три, а не четыре, нас Семь, а не восемь, Арджуна, и помни, если ты дорожишь жизнью, что есть тайны, которые убивают. Та, в которой ты упрекаешь нас, принадлежит к числу таких… Достаточно и того, что ты заметил ее! Браматма не голова, это — рука, которая повинуется, так же не сознающая того, что она делает, как дождь не сознает, почему он падает, гром — почему он гремит, ветер — почему он волнует море… В своей гордости ты дошел мало-помалу до того, что вообразил себя настоящим вождем общества «Духов Вод», тогда как ты старший слуга его… Я скажу больше — раб! Благодари Шиву, что он разрешил тебе спросить древнего из Трех и ты остался жив! Я сказал. Убирайся! Вон отсюда, собака!