ГЛАВА V

Пондишери. – Бал. – Удивительная депеша. – Ловушка. – Шах и мат.

Мы не знаем ничего прелестнее очаровательного города Пондишери, который спокойно греется за тройным поясом морских волн на солнце Коромандельского берега. Его многоцветные дома, окруженные террасами и верандами, утопают в зелени прохладных садов. Улицы его широки и хорошо ухожены. Обширная площадь Правительства и Шаброльский бульвар, переходящий в набережную, усажены огромными тюльпанными деревьями, желтые цветы которых, осыпаясь, бьются в прибое Индийского океана. Оживленный и необыкновенно живописный базар примыкает к туземной части города, тянущейся зеленым поясом с вкраплением хижин индийцев с севера на юг. А фонтаны хрустальной воды, а многочисленные бульвары?..

Да, действительно, это поистине самый восхитительный город Востока. Все дома его воздушных построек выкрашены в нежные цвета, которые прекрасно сочетаются с вечно ясной лазурью неба. Своей архитектурой они напоминают дворцы. Невозможно смотреть на этот город и не залюбоваться им, жить в нем и не любить его, уезжать из него и не хотеть вернуться… Вернуться навсегда!

В этот день был бал у губернатора. Оркестр сипаев играл на веранде, устроенной в виде аллеи из пальм, лимонных и апельсинных деревьев и лиан, вьющихся вокруг колонн.

В танцевальном зале царило необыкновенное оживление. Господин Де-Марси, временно исполняющий обязанности губернатора, встречал всех посетителей с необыкновенной любезностью. Каждый из них, представившись ему, присоединялся по своему желанию к танцующим, играющим в карты или просто разговаривающим между собой.

Несмотря на любезность, с какой господин Де-Марси исполнял обязанности хозяина, брови его хмурились, а губы судорожно подергивались, что ясно указывало на то, как ему хотелось побыстрее отделаться от пытки, налагаемой этикетом.

Только когда последние из приглашенных откланялись ему, он сам смог воспользоваться той свободой, какую предоставлял своим гостям, то есть мог делать что ему было угодно.

Он привык окружать себя двумя-тремя близкими друзьями и беседовать с ними о местных делах, о слухах в городе, о новостях в Европе. В эти часы он становился блестящим собеседником и безупречно светским человеком, всегда умевшим поддержать разговор…

В этот вечер, однако, несмотря на все усилия перебороть себя, он рассеянно слушал своих собеседников и отвечал односложными словами, часто произносимыми некстати. Прокурор судебной палаты и военный комиссар скоро поняли, что он озабочен какими-то важными делами, а потому решили не пытаться отвлечь его от размышлений и ограничиться только своим присутствием у него.

Часы во дворце наконец пробили одиннадцать. Господин Де-Марси с видимой поспешностью встал и, простившись со своими друзьями, направился прямо к офицеру в форме полковника, который находился на веранде, неосвещенной и потому пустынной.

– Итак, мой милый Де-Лотрек, – сказал он, беря под руку офицера, – вы меня ждали?

– С нетерпением, господин губернатор, должен признаться, – отвечал тот.

Полковник Де-Лотрек, близкий друг семьи Де-Монморен, был человеком лет тридцати пяти, среднего роста, стройный, одетый в мундир, подходивший как нельзя лучше к его фигуре. Он был одновременно олицетворением человека и военного, и светского, – тип, часто встречающийся во французской армии.

Окончив в семнадцать лет Сен-Сирскую военную школу, он прошел постепенно все ступени карьеры благодаря своему мужеству во время войн в Крыму, где он служил в отряде морской пехоты, и в Сенегале. Он был известен среди моряков своей ненавистью к англичанам и не стеснялся говорить громко, что в тот день, когда Франция объявит войну своему смертельному врагу, ему больше нечего будет желать в этом мире. Вот почему он так радовался, слушая проекты Фредерика Де-Монморена, и говорил, что готов пожертвовать и своим положением, и карьерой, чтобы поддержать его дело.

Де-Монморен, занявший пост губернатора Французской Индии, назначил его командиром 4-го полка морской пехоты, и между ними было условлено, что по первому сигналу он перейдет на сторону восставших вместе со своим полком, который и составит ядро индийской армии.

Сигнал этот был передан Утсарой, который не беспокоился о потере письма и передал поручение на словах, тем более что знал пароль, установленный между Сердаром, Де-Марси и полковником Де-Лотреком. Никто не подозревал причины появления Утсары, а так как он передал приказ поторопить отправку войск, то эта отправка была назначена на тот же день после окончания бала, который, собственно, и затеян был с той единственной целью, чтобы отвлечь внимание колонии и в особенности английского консула. Выступление полка было назначено на два часа ночи.

Все было готово. Офицеры, приободренные губернатором и полковником, ничего не желали другого, как выступить в поход. Все они жертвовали своим положением в случае неудачи, но эти храбрецы хотели только одного – вернуть Индию Франции. Солдаты были в восторге, и ни один из них не отказался последовать за своими начальниками.

Все шло благополучно, когда в девять часов вечера, в момент открытия гостиных и начала бала, были получены три шифрованные депеши на имя губернатора, полковника Де-Лотрека и командира Бертье, офицера, прикомандированного к батальону сипаев.

Первая депеша разрешала, согласно прошению, бессрочный отпуск исполняющему обязанности губернатора и предписывала взять место на первом же пакетботе, отправляющемся во Францию, передав свои полномочия военному комиссару, а в случае его отсутствия – прокурору судебной палаты.

Вторая назначала полковника Де-Лотрека командиром 2-го полка морской пехоты в Кохинхине, где адмирал Риго Де-Женуйи только что взял Пехио[78], и приказывал ему оставить командование 4-м полком немедленно по получении депеши.

Третья назначала Бертье командиром 4-го полка с приказом довести это до сведения подчиненных и вступить в должность тотчас же по получении депеши.

Вторая часть этой депеши строжайше предписывала ему при малейшем сопротивлении со стороны губернатора и полковника Де-Лотрека арестовать их и немедленно отправить во Францию на авизо «Сюркуф», находящемся на рейде Пондишери, и в этом случае принять управление колонией и пользоваться властью губернатора.

Эти телеграммы сразили господина Де-Марси и полковника Де-Лотрека и привели в отчаяние все войско, ибо полковник Бертье, скрыв вторую часть депеши, которую он должен был показать только в случае сопротивления, немедленно сообщил им содержание первой части.

Все произошло спокойно и мирно, и в четверть десятого полковник Бертье, буквально следуя приказу, принял командование полком.

Губернатор не хотел лишать удовольствия приглашенных, и вечер шел своим порядком, но, как мы уже видели, хозяин с нетерпением ждал окончания скучной церемонии приема гостей и затем отправился на веранду к ожидавшему его там полковнику.

– И я разделяю ваше нетерпение, мой дорогой друг, – сказал господин Де-Марси. – Прошу вас только, когда мы так беседуем вместе, оставьте титул губернатора. К тому же он лишь наполовину принадлежит мне, ибо я замещаю вашего друга Де-Монморена, а через несколько дней и совсем не будет принадлежать мне, когда я вернусь во Францию «согласно прошению». Обычный эвфемизм становится грубостью на фоне последующего сухого приказа вернуться.

Молодой губернатор, ему было около тридцати лет, произнес эти слова тоном, полным горечи, и через некоторое время продолжал:

– Не будете ли вы любезны пройти в мой кабинет. Там мы сможем побеседовать свободно.

– Охотно, мой дорогой друг, – отвечал полковник.

И он последовал за губернатором в его любимую комнату, служившую одновременно курительной и кабинетом.

– Итак, – начал господин Де-Марси, как только дверь плотно закрылась за ними, – какой удар для нас и особенно для бедного Де-Монморена!..

– Здесь, наверное, скрывается предательство!

– Мне пришла в голову та же мысль.

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– Нет! Не Бертье ли, хитрая лисица, замешался тут?

– Он не способен на такое… Подобный образ действий не достоин офицерского мундира.

– Ха!.. Чтобы получить чин полковника?.. Вы знаете, он никогда не добрался бы до него. И если это он, то вовремя догадался.

– Я остаюсь при своем и уверен, что он непричастен к этой подлости. Он хороший служака и честный человек. Такие качества несоединимы с изворотливостью и хитростью доносчика.

– Простите, что я подозреваю его, я слишком мало его знаю. Что бы там ни было, все это случилось не иначе, как по доносу, и, тот, кто взялся за это, получил, во всяком случае, достоверные сведения. Нам ничего не остается, как повиноваться.

– А я еще так радовался случаю отплатить англичанам за все зло, которое они нам сделали!.. Вы сказали, надо повиноваться… А между тем… если захотеть…

– Объясните вашу мысль…

– Хорошо! Если поддержать друг друга… можно было бы сказать, что депеша была получена через час после ухода войск… Такой прекрасный случай ведь больше не повторится!

– Я готов, со своей стороны, сделать все, что вы желаете… Но надо убедить Бертье. Считаете вы это возможным?

– Ни в коем случае!.. Бертье, как вы знаете, прошел через все чины и звания. Это один из тех старых педантов, рабов приказа, которых ничем не убедить, ничем не склонить, особенно когда результатом приказа является чин полковника, который он и не надеялся получить. Не ждите от него никаких уступок… Но можно обойтись и без него.

– Не понимаю вас.

– Четыре старших капитана полка приходили ко мне час тому назад и сказали, что ничего не изменилось в намерениях офицеров и солдат, и если я соглашусь стать во главе полка, все последуют за мной при звуках труб и барабанов.

– А вы что ответили?

– Я просил позволения подумать до полуночи… Что вы посоветуете мне?

– Так как вы заранее были готовы пожертвовать своей служебной карьерой, то я согласился бы на вашем месте.

– В добрый час! Хорошо сказано. В тот день, когда мы вернем Франции не только ее старые владения, но установим еще протекторат над Бенгалией и королевством Лахора, которое мы оставим Нане Сахибу, – какую славу пожнем мы!.. Надо только занять чем-нибудь Бертье до утра, чтобы он не помешал нам. Я знаю его… Если он увидит нас, когда мы будем выходить и его новый полк откажется ему подчиняться, он способен прострелить мне голову…

– Если только вы позволите ему это сделать.

– Само собой разумеется! Но какой шум поднимется! Лучше не допускать до скандала, займите его здесь до двух часов. Этого достаточно, а там уже казармы будут пусты.

– Постараюсь.

– Посмотрим, господа англичане! Судя по тому, что мне сказал посланный Де-Монмореном, мы должны будем прежде всего взять в плен генерал-губернатора Лоренса, находящегося в Биджапуре с небольшим отрядом. Неплохое начало кампании!

– Дорогой полковник, скоро полночь, и время не ждет. Если вы хотите захватить двенадцать пушек из казарм и двадцать четыре с набережной, не теряйте времени.

– Я покидаю вас, мой дорогой друг! Дай Бог успеха! Я отдал бы свою жизнь, чтобы только видеть, как будет развеваться французский флаг в Мадрасе, Бомбее и Калькутте.

– Обнимемся, Лотрек! Бог знает, увидимся ли мы когда-нибудь…

Они крепко обнялись и затем расстались, полные глубоких патриотических чувств.

Полковник вышел в сад, где его ждали капитаны… Можно осуждать действия этих людей с точки зрения дисциплины, но нельзя ими не восхищаться. Они всем были готовы пожертвовать ради своей родины.

Отныне они рисковали, и, в случае неудачи, их выдали бы палачам Лакхнау, Дели, Варанаси как разбойников с большой дороги. И несмотря на это, они шли без колебаний, черпая решимость в ненависти к англичанам, которые за полтора века, пользуясь бедами французов, отобрали у них все колонии. Они опирались на желание восстановить прежнее величие Франции.

После ухода Де-Лотрека господин Де-Марси отправился искать по гостиным нового полковника. Он нашел его на веранде, где тот разговаривал с таким же, как и он, старым служакой, комендантом города, и попросил его зайти к нему в кабинет перед окончанием бала.

– К вашим услугам, господин губернатор, – отвечал старый солдат.

Он точно явился на встречу. Было уже около половины второго ночи, и все уже разошлись. Этот бал устраивался только для служащих и напоминал скорее семейный вечер, а не настоящий бал для всей колонии, продолжавшийся обычно до утра.

Губернатор был один, и Бертье увидел на столе шахматы, великолепные сигары и бутылку шартреза. Все три слабые струнки его натуры были затронуты: ликер изерских монахов, превосходный гаванский продукт и шахматы.

– Дорогой полковник, – сказал господин Де-Марси, – мне захотелось попросить вас посидеть немного со мной. Я давно уже собираюсь обыграть вас в шахматы… Вы, говорят, большой мастер на этот счет… что весьма естественно, ведь эта игра прообраз войны.

Старый солдат был польщен вниманием, приправленным такой тонкой лестью, и партия началась. Господин Де-Марси был такой же искусный игрок, как и полковник, и скоро оба так углубились в свои ходы, что стали совершенно безразличны ко всему, что происходило вокруг.

Губернатор забыл в конце концов, что это западня, расставленная им полковнику, и играл с полным увлечением. Ставка стоила того: обладание Индией!..

– Шах! – сказал полковник после серии блистательных ходов, при которых он потерял ладью и двух коней, но зато загнал короля противника в угол вместе с ферзем, ладьей, оставшимся у него еще слоном и армией пешек, призванных остановить неприятеля. Был нанесен ловкий удар, и господину Де-Марси угрожал форсированный мат в три хода. Он сжал свою голову руками и задумался, как бы лучше исправить ошибку. Можно было вокруг него стрелять из пушек, и он бы не услышал.

Играющим прислуживал все это время вестовой сипай. Видя, как глубоко задумался губернатор, туземный солдат воспользовался этой минутой и сделал едва заметный знак своему командиру, а затем, приложив палец к губам, показал ему свернутый клочок бумаги.

Полковник понял и, как ни в чем не бывало, заложил руки за спину. Сипай прошел мимо него и опустил записку в его руку.

– Мат! – говорил губернатор. – Я получу мат! Ну, нет! Я не согласен на поражение и должен найти какой-нибудь выход.

И он снова погрузился в разные подсчеты и соображения.

Полковник тем временем развернул записку, которая была не больше ладони. Держа правую руку под столом, он прочел, не показав при этом ни малейшего признака волнения.

«Полковник! Губернатор и Де-Лотрек хотят вас одурачить. Баш полк собирается дезертировать со всем оружием и амуницией.

Капитан Де-Монтале».

Записка была прислана капитаном, командующим вторым батальоном сипаев, который четыре часа тому назад находился еще под началом Бертье.

Возмущенный поступком, который компрометировал его бывшего командира, он придумал этот способ, чтобы предупредить его. Бертье, такой же невозмутимый, как и на параде, положил записку в карман. Теперь он все понял.

Губернатор сделал ход. Бертье преднамеренно сделал грубую ошибку, и господин Де-Марси взял у него ферзя, воскликнув весело:

– Ваша очередь, полковник! Шах!

– Я проиграл, – отвечал полковник, вставая.

– Куда же вы? – спросил удивленный губернатор. – А ваш реванш?

– Если вы желаете, я могу дать вам его через час, – холодно отвечал ему Бертье. – Но я должен прежде всего образумить господина маркиза Де-Лотрека, который принимает меня, по-видимому, за круглого идиота.

– Что вы говорите, мой дорогой Бертье? – спросил губернатор, лицо которого сделалось сразу багровым.

Старый полковник повторил фразу, резко отчеканивая каждое слово, и, направляясь к дверям, быстро распахнул их. Сипай штыком преградил ему путь.

– Что это значит, Сами? – спросил старик, дрожа от гнева.

– Приказ моего капитана! – отвечал бедняга, не изменяя позы.

– По приказу, написанному губернатором, – отвечал капитан Де-Монтале, появляясь в коридоре.

Что было сказать этим исполнителям приказов? Авторитет губернатора безграничен, и собственноручно написанный им приказ заставляет всех повиноваться. Бертье обернулся.

– Итак, господин губернатор, вам мало того, что вы насмеялись надо мной, вы хотите еще обесчестить меня? Смотрите вот… Читайте! – сказал Бертье и бросил губернатору вторую часть депеши.

– Какое мне дело до этого! – отвечал господин Де-Марси, задетый за живое словами старого солдата. – Пока вы не приняли официально власть и не поселились во дворце, здесь, кроме меня, нет другого губернатора.

– Вы правы, сударь, – отвечал Бертье, – но слушайте внимательно, – он вынул из кармана револьвер. – Не бойтесь, я не убийца… Да, слушайте меня хорошенько. Если вы сейчас же не прикажете пропустить меня, я размозжу себе череп на ваших глазах и на глазах Де-Монтале. Франция узнает, что я лишил себя жизни у вас, потому что вы мешали мне выполнить свой долг. И он поднес дуло револьвера к своему лбу.[79]

– Остановитесь! – крикнул господин Де-Марси, восхищенный таким геройством.

Затем, обратившись к Де-Монтале, он произнес:

– Господин капитан, приказ отменяется… Пропустите господина полковника.

Полковник как безумный бросился к выходу и затем ринулся прямо в казармы…

Спустя несколько часов после этого Утсара, падиал и корнак вышли на дорогу в Биджапур, чтобы принести Сердару весть о провале. Это была первая неудача, и, к сожалению, не последняя.

ГЛАВА VI

Счастливая мысль. – Тайное совещание тхагов. – Кишная у вице-короля. – Экспедиция в Джахара-Богх. – Арест браматмы и его товарищей.

Нам необходимо вернуться назад и рассказать о целом ряде событий, происшедших в течение тех суток, которые факир и падиал провели в Колодце молчания.

В конце первой главы этой части мы оставили Кишнаю в глубоком раздумье. Придя к своим сообщникам, ждавшим его с нетерпением, он поделился своими опасениями. Он был почти уверен, что браматма присутствовал при его разговоре с вице-королем и поэтому был в курсе всех его коварных махинаций.

Необычное движение, замеченное шпионами в Джаха-ра-Богхе, указывало на то, что вождь общества что-то готовит против них. Необходимо действовать немедленно, и Кишная поспешил к ним, чтобы вместе обсудить план дальнейшего поведения. В душе они понимали, что не могут положиться на слуг. Ни один факир не согласится идти против браматмы, как только тот откроет ему всю правду. Возможно, что факиры и теперь уже все знают. Он заметил, например, что у Варуны появился недоверчивый тон, чего раньше тот никогда не смел показывать.

При таких обстоятельствах очень легко может случиться, что весь самозваный Совет семи в пять минут попадет в ловушку, не имея возможности оказать сопротивление.

Тут вошел Варуна и доложил, что падиал бежал. Факир нашел обе плиты открытыми, а потому не может быть и тени сомнения в том, что помощь пришла к заключенному извне.

– Таким образом, мы ничего не узнаем, – сказал Кишная, когда факир вышел. – Я нарочно приказал похитить падиала, чтобы вырвать у него признание, в каких отношениях он находился с браматмой. Я узнал недавно, что он изменяет нам, и возможность убедиться в этом теперь ускользнула от нас… Заметили вы равнодушие, с каким Варуна сообщил нам эту новость? Я едва сдержал свой гнев… В данный момент не следует принимать резких мер, но мне очень бы хотелось отправить его туда, откуда только что сбежал ночной сторож.

– И ты правильно бы поступил, Кишная! – сказал Тамаза, старый, опытный и хитрый тхаг, который вместе со своим начальником был душою Совета семи. – Любой неосторожный шаг привел бы только к тому, что они скорее бы начали выполнять задуманные против нас планы. Мое мнение, что побег падиала подтверждает все твои подозрения и показывает, как важно было не допустить его к допросу.

– А Утами, единственный, кому я доверял, – он исчез с самого утра…

– Если его не убили, что я подозреваю, чему я склонен верить, – продолжал Тамаза, – то он перешел на сторону врага. Верь мне или не верь, Кишная, но некогда терять время на бесполезные разговоры. Надо перехитрить наших врагов и действовать.

– А что можно предпринять с нашими маленькими силами?

– Ты ли, Кишная, с твоей изворотливостью, предлагаешь мне такой вопрос? Неужели твой ум заснул, и ты не видишь, что можно сделать?

– Мой план уже давно готов, но я хотел бы прежде узнать твои предложения… Каков твой вариант?

– Между нами нет желающих позорно бежать. Отправляйся к своему союзнику, английскому вице-королю. Расскажи ему обо всем, и он даст тебе батальон, чтобы окружить Джахара-Богх. И через десять минут после этого нам нечего будет опасаться наших врагов.

– Об этом думал и я, Тамаза! Но ты не боишься, что англичанин откажется выполнить просьбу?

– Почему?