– Вы говорите, что Кишная шныряет по окрестностям? – спросил Барбассон, взволнованный этой новостью больше, чем раной туземца. – Вы не говорили нам об этом.

– Зачем нарушать спокойствие Наны Сахиба? Несчастный принц считает себя в полной безопасности в этих пещерах, да времени всегда хватит, чтобы предупредить его в случае опасности. Рама-Модели вернулся вчера в Нухурмур.

– Знаю… Его очередь была следить за равниной. Он утверждает, что не встретил ничего подозрительного.

– Однако мы болтаем с вами, – сказал Сердар с сожалением, – не думаем помочь этому несчастному, который, быть может, ранен смертельно. Помогите мне, Барбассон! Перенесем его в лодку. День клонится к вечеру, и здесь становится слишком темно.

Взобравшись в лодку, Сердар и его спутник осторожно положили свою ношу на палубу и поспешно отплыли из-под деревьев, чтобы воспользоваться последним светом уходящего дня.

Сердар занялся осмотром раны Тота-Ведды. Он осторожно обмыл ее водой и с облегчением увидел, что пуля, скользнувшая по ребру, оставила только царапину, тем более неглубокую, что бедняга состоял из кожи и костей. Таким образом, не только жизнь его не была в опасности, но хватило бы нескольких часов, чтобы он встал на ноги.

Барбассон тем временем принес ящик с медикаментами. Сердар еще раз обмыл рану, на этот раз бальзамом, разведенным водой, и, наложив на нее компресс из той же смеси, забинтовал ее.

Как только туземец почувствовал, что боль в его ране уменьшается, он успокоился и с меньшим ужасом стал смотреть на белых людей.

Кончив перевязку, Сердар уложил своего пациента на матрас, набитый водорослями, и приготовил укрепляющий напиток из рома, сахара и воды. Удивленный Тота-Ведда взглянул на него нерешительно, не понимая, что от него хотят, и снова задрожал. Тогда Сердар поднес серебряный бокал к своим губами, отпив из него глоток, снова протянул ему.

Бедный дикарь не заставил просить себя на этот раз, хотя все же попробовал сначала напиток с некоторым беспокойством, зато потом с жадностью выпил все одним залпом.

Затем он взял руку Сердара, прижал ее несколько раз ко лбу в знак благодарности и зарыдал, как ребенок.

– Мне очень больно видеть такое наивное горе, – сказал Сердар, – я не могу не подумать при этом, до какого животного состояния может довести человека злоба ему подобных… Что нам с ним делать теперь?

– Не можем же мы тащить его с собой в Нухурмур? – сказал Барбассон.

– Ни одно существо в мире, – отвечал ему Сердар, – не должно знать тайны нашего убежища. Оно было открыто случайно Рама-Модели, заклинателем пантер. Однажды, когда он вместе с отцом охотился на этих вершинах за пантерами, он оступился и полетел в пропасть. Ее почти вертикальные стены были, к счастью, сплошь покрыты кустарником и достаточно крепким, чтобы выдержать вес его тела. Он инстинктивно схватился за одну из веток, но уже в двадцати метрах от верхнего края.

Он крякнул своему отцу, чтобы успокоить его, а затем попробовал забраться наверх. Но крепость кустарника позволяла только спускаться вниз. Благодаря своей природной силе и ловкости ему удалось, после того как он раз двадцать едва не свернул себе шею, добраться до дна. Он думал, что теперь спасен, когда перед ним возникло новое затруднение. Он находился на дне обширной воронки, стены которой со всех сторон поднимались на высоту двухсот, двухсот пятидесяти метров. Чтобы выйти из этой тюрьмы, где вместо крыши виднелось небо, нужно было подняться по такой же стене, по которой он спустился. Это то самое место, знаете, которое находится в конце пещер и названо нами колодцем Нухурмура.

– Я так и думал.

– Ручеек, протекавший по дну этой огромной пропасти, терялся под одной из скал и, казалось, направлялся в самые недра земли. Рама-Модели не побоялся растянуться на дне ручья и в таком положении стал ползти под скалой, следуя извилинам ручья. Так прополз он метров около пятидесяти, когда почувствовал, что туннель над ним становится выше, и он очутился наконец среди целого ряда обширных пещер, откуда он, несмотря на все свое мужество, мог и не выйти.

Только на второй день своего заключения, чуть не умирая от голода и усталости, он заметил вдали просвет, который послужил ему маяком и дал возможность дойти до конца, до другого прохода, выходившего на озеро.

– Так вы, значит, устроили там убежище для себя и Наны Сахиба?..

– Совершенно верно, мой милый Барбассон! И как вам уже известно, мы закрыли с помощью камня, вращающегося на стержне, единственный вход со стороны озера, который легко мог кто-нибудь заметить. Нам нельзя открыть тайну убежища этому туземцу. Он сможет запомнить вход и затем, по отсутствии сообразительности, поддаться на подарки и обещания Кишнаи, если тот случайно проследит наш путь вплоть до этих гор. Поэтому нужно, чтобы никто из нас не выходил из подземелий Нухурмура.

– Они так великолепны, Сердар, что в них можно жить до конца своих дней. Вы ведь и сад устроили там?

– Да, а между тем совсем незаметно, что под равниной находится пространство в двадцать тысяч квадратных метров. Еще до подавления восстания, когда Гавелок только шел на Дели, я подумал об этом убежище. Я поручил тогда же нашему заклинателю пантер перевезти сюда на слоне Оджали всякую утварь и запасы. Он так хорошо выполнил приказ, что мы обеспечены всем необходимым на несколько лет. Что бы там ни было, но ввиду того, что на наши следы могут напасть только случайно: или во время охоты в горах, или во время рыбной ловли на озере, – две несчастные страсти, от которых не отучить Барнета, – нельзя ни под каким видом и ни единой душе открывать тайну нашей крепости.

– Я с вами согласен, Сердар, но что мы сделаем с этим беднягой?

– Мы можем сделать только одно, тем более что рана его не опасна. Она зарубцуется дня через три, четыре, самое большее. Мы высадим его в том месте, где он находился, он сам найдет свое жилье.

Сердар пощупал пульс раненого. Он нашел его нормальным. На борту хранилась провизия, и Сердар решил накормить несчастного, чтобы поддержать его силы.

Тем же способом, что и напиток, он предложил ему еду, предварительно попробовав сам. Туземец тут же набросился на еду и принялся лихорадочно пожирать ее, издавая при этом на своем языке звуки удовольствия. Барбассон был не в состоянии удержаться, чтобы не сказать:

– Нет, право, мы сделали доброе дело… бедняга, черт возьми, умирал с голоду.

Лодку направили к берегу и сделали знак Тота-Ведде прыгнуть на землю, но бедняга не понимал их. Тогда они без лишних церемоний взяли его и положили на траву.

Думая, что теперь отделались от него, они отчалили от берега, но не успели отплыть и десяти метров, как услышали за собой всплеск, и невольно обернулись. Каково же было их удивление, когда они увидели над водой голову Тота-Ведды, плывущего за ними.

– Надо ускорить ход! – сказал Сердар. – Когда он потеряет нас из виду, он вынужден будет вернуться на землю.

Лодка прибавила ход и понеслась по спокойной глади озера, но в ту же минуту до слуха Сердара донеслись жалобные крики.

– У него может открыться кровотечение из раны, в воде оно бывает сильнее, – сказал Сердар, как бы сам себе, – я не могу допустить, чтобы человек умер таким образом.

Крики усиливались, и голос становился все более жалобным и похожим на голос плачущего ребенка.

– Задний ход, Барбассон! – крикнул он, наклонившись к люку. – Я не хочу, чтобы у меня на совести оставалась смерть этого несчастного.

Лодка слегка задрожала, и с минуту казалось, будто в ней происходит борьба между набранной скоростью и новым движением в противоположную сторону, но уже в следующую минуту она неслась с прежней скоростью по направлению к берегу. Прислушиваясь к жалобным крикам, Сердар понял, что лодка теперь в том районе озера, где находился туземец.

– Тише, Барбассон, тише! – сказал он, и лодка, изменив скорость, медленно заскользила по воде.

Крики прекратились… Ночная тьма не позволяла ничего увидеть вокруг себя.

– У него, вероятно, кончились силы, – бормотал Сердар с искренним огорчением. – Бедняга! Мы сделали все, что могли.

В этот момент в лодке почувствовался легкий толчок, и темная фигура, одним прыжком выскочившая из воды, упала на палубу. Это был Тота-Ведда. Туземец молчал, видя, что к нему спешат на помощь.

Он мог бы провести в воде всю ночь, несмотря на свою рану. То, что люди его племени потеряли в своем умственном развитии, восполнилось их необыкновенными физическими данными. Привыкшие жить в чаще лесов и двигаться в глубокой темноте, они видят ночью почти так же хорошо, как и днем, и совершенно не знают усталости. Они обгоняют самых быстрых животных. Некоторые видели, как они переплывали заливы в пятнадцать, двадцать лье и плыли два дня, направляясь к прибрежным островам, чтобы найти себе там убежище.

Тота-Ведда, очутившись в лодке, сразу бросился в ноги Сердару и поставил его ногу на голову в знак почтения и подчинения. Затем, ударяя себя в грудь, он гортанным голосом произнес: «Ури! Ури!»

В эту минуту луна, вырвавшись из-за леса, покрывавшего верхушки гор, залила всю поверхность озера серебристым светом, таким сильным, что местные жители называют тот период, когда спутница нашей Земли достигает полнолуния, «лунными днями».

– Ури! Ури! – продолжал Тота-Ведда, снова падая ниц перед Сердаром.

– Что он там говорит? – спросил Барбассон, только что вышедший на палубу.

– На тамильском языке, на котором говорят у подножия этих гор, «ури» значит «собака», – отвечал Сердар. – Он, вероятно, хочет дать нам понять, что он будет предан нам, как собака. С другой стороны, он, может быть, хочет нам сказать, как его зовут. Будь здесь Рама-Модели, он объяснил бы все это. Он провел свое детство в этих горах и говорит на языке этих бедных людей так же хорошо, как и они сами… Пора, однако, возвращаться домой. В Нухурмуре, вероятно, беспокоятся, мы никогда еще…

Меланхоличный и протяжный звук рога нарушил ночную тишину, и жалобные нотки его три раза скользнули по водам озера, принесенные легким ветерком.

В этих обширных долинах он дует каждый вечер после захода солнца, когда в раскаленной атмосфере восстанавливается равновесие воздушных течений.

– Это Рама зовет нас, – сказал Сердар. – Вперед, Барбассон, и побыстрее.

– А Тота-Ведда? – спросил Барбассон.

– Я беру его на себя.

– «All right», как говорил Барнет, – ответил моряк.

И лодка понеслась по озеру. Туземец заснул, скорчившись в уголке. Менее чем через полчаса вдали показался противоположный берег.

Сердар, который не мог ответить на сигнал из Нухур-мура из-за встречного ветра, взял теперь висевший в каюте рог буйвола и извлек из него три звучные ноты, разнесшиеся переливчатым эхом по долине.

– Теперь, когда мы предупредили наших товарищей, – сказал он своему спутнику, – остановитесь на минуту и помогите мне. Я должен принять небольшую предосторожность, чтобы туземец не смог открыть тайны нашего убежища.

– Я не любопытен, – отвечал моряк, – это наша семейная черта, но, клянусь бородою всех Барбассонов, прошлых, настоящих и будущих, предполагая, что знаменитая ветвь эта не угаснет со мной, я все же с нетерпением жду, что вы сделаете, чтобы скрыть вход в подземелье от этого «комка сажи».

Сердар засмеялся, выслушав эту тираду, прелесть которой увеличивалась акцентом, от которого наш марселец никак не мог избавиться.

– Очень просто, – отвечал он, – я употреблю тот же способ, который так успешно заставил его есть. Он, как ребенок, подчинится всему, что мы ему скажем. Одолжите мне свою голову, Барбассон!

– Обещаете мне отдать ее обратно?

– В полной сохранности.

– Получайте же! Это самое драгоценное, что у меня есть в этом мире, хотя Барбассон-отец всегда утверждал, что Бог забыл наполнить ее мозгами.

– Я сделаю вид, что завязываю вам глаза, и я уверен, что Тота позволит безропотно сделать с собой те же самое.

– Вот об этом я не мог бы догадаться. А как это просто! Как и все гениальные мысли, Сердар! Но я всегда говорил, что в вашем мизинце гораздо больше ума, чем у всех нас вместе взятых.

Хохоча от души над многословием спутника, Сердар приступил к исполнению своего плана, который удался вполне.

Разбуженный Тота с любопытством следил за тем, что Сердар делает с Барбассоном, и позволил завязать себе глаза, нисколько не сопротивляясь.

На берегу их приветствовали Рама-Модели и Сами, с захода солнца ждавшие их возвращения.

– Это несчастный Тота-Ведда, которого я ранил, приняв за шпиона, – поспешил сказать Сердар, предупреждая их вопросы. – Я завязал ему глаза, чтобы он не догадался, куда мы его привели.

Авторитет Сердара был так велик, что Рама-Модели не позволил себе сделать ни малейшего замечания. Он взял одну руку Тоты, тогда как его друг взял другую, чтобы помешать ему снять повязку, несчастный туземец снова принялся дрожать всем телом.

– Скажи ему, чтобы не боялся, – сказал Сердар, обращаясь к Раме.

– Не знаю, поймет ли он меня, – отвечал Рама, – некоторые из этих дикарей, заброшенные своими родителями с детства, доходят до такого состояния, что только кричат от радости и от горя, и не в состоянии запомнить тех слов и выражений, из которых состоит язык их братьев, хотя и в нем всего только тридцать слов, не более.

Заклинатель пантер был прав. Несчастный никак не мог его понять.

В нескольких шагах от озера среди зарослей пальм, бамбука и гуаяв находился целый ряд утесов, нагроможденных друг на друга и доходящих до пятидесяти – шестидесяти метров высоты. Сердар притронулся к одному из них, часть которого тотчас же повернулась, открывая вход.

Как только маленький отряд скрылся внутри, Сами толкнул камень, закрывавший вход, и он принял прежнее свое положение так, что даже самый опытный глаз не мог бы ничего заметить.

Снаружи остался один Барбассон, который должен был отвести лодку в небольшой залив, хорошо укрытый под ветвями деревьев.

Пройдя метров двадцать в полной темноте, Сердар и его спутники повернули направо и очутились в большом гроте, великолепно освещенном индийской лампой из массивного серебра с шестью рожками, свисающей на цепи с потолка пещеры.

Сердар приготовил это убежище для последнего наследника древней империи Моголов. Весь пол был устлан мягкими коврами из Кашмира и Непала, а вдоль стен, покрытых бенгальской материей, затканной серебром и золотом, стояли широкие роскошные диваны с подушками всевозможной формы и величины. Мебель и разные вещи, дорогие Нане Сахибу по воспоминаниям, были также перенесены сюда из дворца его в Биджапуре, находящегося всего в пятидесяти милях от Нухурмура.

Вот почему принц, очутившись в этом месте после своего побега, не верил своим глазам, увидя себя в великолепно обставленном гроте, напоминающем один из его дворцов.

Другие гроты, оборудованные более скромно, заняли спутники изгнанного принца. Отсюда через туннель, расширенный беглецами, можно было пройти в глубокую долину с отвесными стенами, которую открыл Рама-Модели и назвал колодцем Нухурмура.

Нана Сахиб жил здесь уже почти шесть месяцев с небольшим числом людей, оставшихся ему верными, а англичане до сих пор не могли напасть на его след.

Но напрасно был он окружен всем, чего только желал, напрасно спутники, полные уважения к его несчастью, обращались к нему, как к царственному лицу, – жизнь в подземельях Нухурмура так тяготила его, что он готов был отдать все спасенное им золото и драгоценные камни, чтобы вести свободную жизнь самого последнего из кули, ибо свобода есть первое благо в жизни, хотя ее ценят только тогда, когда потеряют.

С некоторого времени он жил одной только мыслью: Сердар обещал ему отправиться на «Диане» вместе с Барбассоном на поиски какого-нибудь пустынного острова среди Зондских островов или других островов в Тихом океане, где они все собирались поселиться вдали от мстительной Англии.

Сердар, однако, не хотел ехать в столь далекое путешествие, пока не убедится, что англичане, утомленные войной, и целая армия их шпионов прекратили всякие преследования. В настоящее же время нечего было и думать о том, чтобы Нана Сахиб и особенно Сердар могли покинуть это убежище, не рискуя при этом быть немедленно узнанными и преданными в руки врагов.