ГЛАВА VI

Адмирал флота султана маскатского. – Мариус Барбассон из Марселя, прозванный Шейк-Тоффслем. – Странствия провансальца. – По дороге в Пондишери.

Любопытный тип был этот Шейк-Тоффель. Вы принимаете его, судя по арабскому имени, конечно, за мусульманина.

Что касается имени, оно было действительно арабское. Что касается вероисповедания, он был действительно мусульманин. Но тут и начинается самое странное. Хотя он носил арабское имя, хотя он исповедовал ислам, он не был ни арабом, ни индийцем, ни турком, так как являлся сыном покойного Сезара Эктора Барбассона, при жизни торговца корабельными канатами на набережной Жольеты в городе Марселе, и его жены Онорины Амабль Данеан, как сказано в официальном акте.

Он получил при рождении имя Проспера Мариуса Барбассон-Данеана в отличие от потомков другой ветви Барбассон-Туков, которые свысока относились к торговле и предпочитали прибыльную карьеру чиновников таможни или морской жандармерии.

Молодой Мариус Барбассон выказал с самого раннего детства абсолютное пренебрежение ко всем мудрым советам отца и местной школы.

Благодаря стараниям ветви Барбассон-Туков, кишевшей чиновниками, его определили в Марсельский лицей, где в течение десяти лет он питался бобами и штрафными уроками и гордо носил титул «короля лентяев», единодушно присужденный ему товарищами. Сей почтенный университет, который никогда и никому из местных жителей не отказывал в степени бакалавра по окончании курса, чтобы не бесчестить Прованс, объявил очень вежливо, что должен на этот раз сделать исключение, которое и пало на Мариуса Барбассона. Следствием этого было то, что Барбассон-отец, держа в руке огромный пучок своего товара, предложил своему сыну выбор между морской жандармерией, и торговлей канатами. На это Мариус Барбассон отвечал, что, с одной стороны, он хочет сохранить свою свободу, а с другой, не чувствует никакого влечения к торговле. Тогда Барбассон-отец поднял связку веревок и осыпал градом побоев известную часть тела сына. Мариус выскочил за дверь и больше не возвращался.

Он отправился в плавание, в качестве поваренка. Постепенно прошел он все степени кулинарного искусства, исполняя в то же время обязанности сначала юнги, а потом матроса.

Затем он перешел на коммерческое судно и кончил тем, что бежал в Маскат в тот момент, когда султан страдал ужасной зубной болью и никто не мог вырвать ему зуб. Мариус Барбассон явился к нему и удачно удалил коренной зуб. Это была первая проба, ибо до того он ничего не вырывал, кроме гвоздей.

Этот зуб положил начало счастью Барбассона. «Сделайся мусульманином, – сказал ему султан, – и я назначу тебя великим адмиралом своего флота». И Барбассон стал мусульманином.

Мулла дал ему имя Шейк-Тоффеля, которое с тех пор навсегда осталось за ним.[41]

Когда султан умер, Шейк-Тоффель, не понравившийся его преемнику, вынужден был бежать. Он отправился в Бомбей, где встретился с Сердаром, который дал ему место капитана на «Диане», как очень хорошему моряку, знавшему до тонкости все морские маневры.

Вот уже год, как он командовал шхуной, и Сердар не мог нахвалиться его знанием дела и сообразительностью. Сегодня он вновь доказал это, покинув Манарский залив и появившись у южного берега острова, тогда как ему было приказано все время крейсировать у северного.

Вернувшись к острову, «Диана» остановилась и выслала к берегу шлюпку, где тотчас же заняли места все пять спутников. Слон последовал за ними вплавь.

Когда шлюпка пристала к шхуне, Оджали сам поместился под тали, на которых его с помощью крепкого каната подняли на борт. По окончании этой операции Сердар обменялся обычными приветствиями и затем спросил Шейк-Тоффеля, как объяснить неожиданное прибытие «Дианы».

– Очень просто, командир, – он всегда величал этим титулом Сердара, – очень просто. Вы должны помнить, что я всегда смотрел на ваше путешествие на Цейлон как на величайшее безумие и никогда не одобрял его, простите меня за откровенность. И вот я сказал себе: несомненно, как дважды два четыре, что на их следы нападут и будут травить словно диких зверей.

– Так все действительно и случилось.

– Ха! Я был прав… а так как мне прекрасно известна топография острова, то я сказал себе: смотри в оба, Шейк-Тоффель! Невозможно, чтобы друзья сели на шхуну в Манарском проливе. У них нет другой возможности бежать, как скрыться в горах на юге. Я и решил поплавать с южной стороны острова, надеясь там подобрать вас.

– Вы просто спасли нас, любезный капитан, – сказал Сердар. – Я очень опасался путешествия по северным деревням, населенным сингалами, нашими врагами.

– Главное, что вы все здоровы и невредимы. Теперь, когда мы все собрались вместе, в какую сторону поворачивать «Диану»?

– Вы знаете, к Коромандельскому побережью. Мы идем в Пондишери.

– Вперед! Полный вперед… полный! – крикнул Шейк-Тоффель, опуская румпель[42] в нижнее положение.

И «Диана», повернув против ветра, на всех парах понеслась в направлении франко-индийского города.

Сердар готовился сыграть там великую партию, которая в случае удачи должна была привести к изгнанию из Индии англичан и восстановлению во всем его величии владычества Франции в этой стране.

Его жизнь была ставкой в этой игре, в этом отчаянном предприятии, которое должно было увенчаться похищением генерала Гавелока.

Из всех спутников только Нариндра и Рама были посвящены в его планы. Он боялся, что Барнет проболтается, и решил сообщить ему все в последнюю минуту. Что касается Шейк-Тоффеля, он не так давно знал этого провансальца, чтобы правильно судить о его внутренних качествах. А так как все его участие в этом деле ограничивалось командованием «Дианой» в водах Пондишери, то Сердар не находил нужным подвергать его бесполезному испытанию.

Погода была великолепная. Море – спокойное и, как зеркало, гладкое. Все говорило, что «Диана» будет в Пондишери завтра вечером, перед заходом солнца.

ГЛАВА VII

Франция и восстание сипаев. – План Сердара. – Распределение ролей. – На рейде в Пондишери. – Прием. – Смешная ситуация. – Узнаны! – Страшный провал. – Попытка самоубийства. – Фальшивая депеша. – Королевский отъезд.

После того как Франция владела всем Деканом с населением в восемьдесят миллионов человек, тогда как Англия не имела в Индии и пяди земли, в настоящее время у нее остались в этой стране, еще живущей подвигами Дюплекса, Бурдоне, маркиза Бюсси, Ляли-Толендаля[43], лишь второстепенные владения. Владения эти следующие: Пондишери и Карикаль на Коромандельском берегу. Янам на побережье Ориссы, Махе на Малабарском берегу и несколько незначительных селений в Бенгалии.

Но по договору 1815 года французы не имели права производить опиум, добывать соль и воздвигать укрепления даже в Пондишери. Они жили, одним словом, в гостях у англичан, и те постоянно давали это почувствовать.

С самого начала великого восстания сипаев весь юг Индии ждал с нетерпением сигнала Франции, чтобы примкнуть к восстанию. В Пондишери велись переговоры со всеми раджами, лишенными трона, и со всеми теми, кому англичане, назначив своего резидента, оставили лишь призрак власти.

Губернатору достаточно было сказать одно-единственное слово: «Вперед!», и все восемьдесят миллионов человек с возгласом: «Да здравствует Франция!» – взялись бы за оружие, и через неделю в Индии не осталось бы ни одного англичанина.

Полк морской пехоты, составлявший в то время гарнизон Пондишери, мог снабдить местные войска достаточным количеством офицеров. Офицеры высших чинов заняли бы места главнокомандующих, капитаны – бригадных генералов, поручики и подпоручики – полковников, прапорщики и все солдаты – капитанов. Не подумайте, что я повествую о вымышленном заговоре. Он действительно существовал, и если не удался, то по самым незначительным причинам.

Но прошло семь месяцев с начала восстания, а губернатор Пондишери все еще не давал сигнала. Рив-де-Шуармон, так звали губернатора, был человеком необыкновенной доброты и безупречной честности, но слабохарактерный и нерешительный. Нет сомнения в том, что французский губернатор, вставший во главе восстания в Декане и прогнавший англичан из Индии, привлек бы на свою сторону все общественное мнение Франции, правительство которой вынуждено было бы не только простить его, но и выразить ему свое одобрение.

Не такой был человек Рив-де-Нуармон, чтобы исполнять подобную роль. Когда раджи и другие влиятельные лица обратились к нему с просьбой разрешить им начать восстание от имени Франции, он немедленно сообщил об этом в Париж, прибавив от себя лично, что он был бы рад исполнить просьбу раджей и всех индийцев, ибо Франции трудно будет найти другой такой удобный случай, чтобы отомстить англичанам.

Любое правительство, желающее избежать конфликта, отозвало бы обратно губернатора за выражение такого мнения и высказало бы ему свое порицание.

Но господина Рив-де-Нуармона не отозвали и даже не выразили ему ни слова порицания. В ответ на это предложение его уведомили, что в данный момент не могут дать хода его просьбе ввиду мирных отношений обеих наций.

Человек энергичный так бы понял на его месте смысл этого письма: «Вы сделали официальный запрос, и вам отвечают официально. Но если вам удастся вернуть нам Индию без всякого вмешательства с нашей стороны, мы будем этому очень рады».

Но де-Нуармон, повторяю, не был человеком энергичным. Он буквально понял письмо и, не дав себе труда вникнуть в его смысл между строчками, успокоился и бездействовал, не обращая внимания на мольбы французов Пондишери, которые никак не могли понять, почему не решаются взять обратно присвоенное англичанами. А Сердар хорошо понял скрытый смысл письма, о котором узнал благодаря своим связям в Пондишери, и составил план действий.

Уверенный в том, что де-Нуармон не двинется с места, Сердар решил заменить его на двадцать четыре часа и сделать то, на что не решился боязливый губернатор.

С этой целью он сообщил обо всем бывшему консулу, своему корреспонденту в Париже. Тот пришел в восторг от блестящей идеи своего друга и немедленно прислал ему все необходимое для исполнения его плана. Благодаря своим знакомствам в морском министерстве ему удалось достать один из официальных бланков, в котором нужно было поставить имя лица, кому предназначался этот документ, и заполнить пропущенные места.

Получив такой документ на вымышленное имя, Сердар заказал у хорошего мусульманского портного два французских генеральских мундира: мундир дивизионного генерала для себя и мундир бригадного генерала для Барнета, который должен был исполнять роль его адъютанта.

Сильно билось сердце у Сердара в тот вечер, когда «Диана» входила в воды Пондишери. Он приказал Барбассону бросить якорь позади Колеронской отмели, где хотел провести ночь, чтобы затем выйти на берег в полном свете дня и здесь благодаря энтузиазму, который вызовет его приезд среди местного и французского населения, избежать слишком тщательного осмотра привезенных им с собой вещей.

Еще несколько дней тому назад он дал знать через своих лазутчиков всем раджам на юге, чтобы они явились в Пондишери к назначенному числу. Он дал им понять, что к этому времени из Франции ожидаются очень важные известия, которые должны изменить весь ход событий.

В последний момент Сердар задумался над тем, хорошо ли он поступает, оставляя Шейк-Тоффеля в полном неведении, и не оттолкнет ли он этим его от себя.

Когда кончился обед, Сердар попросил его остаться с ним, так как хочет сообщить нечто важное.

– Через минуту, если вы позволите, командир, – отвечал Барбассон. – Ночь уже наступила, и мне самому лично надо убедиться, что зажжены сигнальные огни, предупреждающие столкновение с другими судами. Я мало доверяю своим негодяям, которых, как необъезженных лошадей, надо постоянно держать в руках.

«Своими негодяями» Барбассон называл экипаж шхуны, состоящий из пятнадцати человек разных национальностей. Капитан управлял ими с помощью швабры, памятуя принципы воспитания, насажденные Барбассоном-отцом. Экипаж «Дианы» представлял собой шайку пиратов и самых отчаянных мошенников, взятых с берегов Аравии.

Здесь были арабы, негры из Массауа, малайцы с острова Ява, два или три малабарца и один китаец, все настоящие висельники, с которыми Барбассон разговаривал кулаком и бил за малейшую провинность, ибо это соответствовало его выражению: «Так надо!»

Оба машиниста были американцы и, когда не были на вахте, всегда были пьяны.

Как видите, все как на подбор. Барбассон не хотел иметь помощника, говоря, что при своей горячности никогда с ним не поладит.

Он обошел палубу, ругая и проклиная всех, что являлось для него необходимостью особенно после обеда и что, по его мнению, помогает пищеварению.

Раздав направо и налево достаточное количество ударов ногой и кулаком, обойдя палубу, Барбассон объявил, что доволен состоянием шхуны, и спустился вниз к Сердару.

– Командир, я в вашем распоряжении. Три сигнальных огня горят как звезды. Машина отдыхает, но на всякий случай стоит под паром. Только один американец пьян, и на палубе не найти ни обрывка каната… образцовый корабль, право!

Он налил себе большой стакан коньяку и сел. Индийцы расположились по своему обычаю на циновках, постланных на полу, а Барнет глубокомысленно занимался приготовлением грога из рома, который он предпочитал всем другим напиткам. Перед Сердаром стоял стакан чистой воды – он никогда не пил спиртного.

Находясь в компании, обратите внимание на человека, пьющего только воду, это всегда знак превосходства. Алкоголь потребляют не для вкусовых ощущений, вода в этом случае не хуже, а потому, что стремятся возбудить свой мозг, ускорить его деятельность и придать интеллектуальной жизни такую интенсивность, какой она не достигла бы без этого. Пьющий воду не нуждается в возбудителях, мозг его работает сам по себе.

Наполеон пил только подкрашенную воду, Бисмарк пил, как последний солдат. Первый был великим человеком и не нуждался в возбудителях для своего разностороннего мышления, второму алкоголь был необходим для пробуждения своего.

Когда Сердар закончил изложение своего плана, капитан «Дианы» стукнул изо всей силы кулаком по столу и, сопровождая речь любимой поговоркой, сказал:

– Клянусь бородой Барбассонов! Вот идея, достойная Цезаря[44], который, как известно, был почти провансальцем!.. Попались на этот раз англичане! Ага, мошенники! Отберем теперь у них все украденные у нас денежки. Ах, командир! – продолжал он, все более и более горячась. – Позвольте мне поцеловать вас. Клянусь честью, я никого еще не целовал от такого чувства.

И Барбассон-Шейк-Тоффель бросился обнимать Сердара.

«Я несправедливо судил о нем» – подумал Сердар, обнимая его в ответ.

Барнет был также в восторге, но держал себя сдержанно. Чем больше он возбуждался, тем меньше говорил.

В голове генерала мысли всегда находились во вращательном движении, и теперь они с такой быстротой следовали друг за другом, что он был не в состоянии ухватить хотя бы одну из них.

– Слушайте теперь внимательно, господа, – сказал Сердар, – мне необходимо распределить роли. Завтра мы оставим стоянку в десять часов утра. Вы, Шейк-Тоффель, проведете шхуну в Пондишери и поставите ее напротив города, как можно ближе к берегу, там рейд открытый. Затем с помощью вымпелов вы дадите следующее сообщение:

«Новый губернатор Пондишери прибыл вместе с артиллерийским генералом».

Затем мы подождем, чтобы узнать, какой эффект это произведет. По общепринятым правилам губернатор должен нанести приветственный визит своему преемнику.

Мы увидим тогда, будет ли иметь успех эта комедия. Все говорит, что успех будет на моей стороне и через двадцать четыре часа вся французская территория, весь Декан будут в огне. Мы с Барнетом отправимся для организации индийской армии, одну часть которой пошлем в Калькутту, а другую в Мадрас. Тем временем Бомбей мы поручим полковнику, командующему французскими войсками в Пондишери, и назначим его генералом. «Диана» сегодня же вечером снимется с якоря и отвезет господина Рив-де-Нуармона со всей его семьей в Галле, откуда тот отбудет на прибывающем китайском пакетботе в Суэц.

Исполнив поручение, вы, Барбассон, вернетесь обратно, чтобы принять командование над Пондишери, которое я передам вам на время нашего отсутствия. Что касается тебя, мой милый Барнет, не забывай, что для полного успеха нашего плана ты не должен произносить ни единого слова перед французскими властями, ибо твой ужасный американский акцент немедленно возбудит у них подозрения. А от подозрения до уверенности расстояние не большее, чем от чаши до губ.

– Не бойтесь, командир, генерал не будет говорить. Я буду около него и, честное слово Барбассона, заставлю его проглотить язык. Если ему зададут какой-нибудь вопрос, я скажу, что он оглох при взятии Севастополя, и буду отвечать за него.

– Мысль не плохая… а что касается наших индийцев, мы нарядим их в богатые костюмы, которые я уже выдал им, и представим перед населением Пондишери как богатых набобов с Малабарского берега, присоединившихся к нам на Цейлоне вместо почетной свиты. Кажется, я ничего не упустил из виду, и мы можем отправиться на отдых, чтобы завтра быть бодрыми и отлично сыграть эту трудную партию.

После этих слов все разошлись, но Сердар, говоривший об отдыхе, поднялся на палубу и, облокотившись на планшир, долго стоял задумавшись… Накануне сражения он не мог спать.

На следующий день все предписания его были выполнены дословно. В десять часов утра «Диана» снялась с якоря и двинулась вперед.

В одиннадцать часов она была на рейде Пондишери, где остановилась и при выстреле из пушки выбросила французский флаг. Затем она произвела салют из одиннадцати выстрелов, которые привели в волнение все население города.

Кого приветствовали с таким почетом? После одиннадцатого выстрела весь город был уже на Шаброльской набережной, с тревогой ожидая объяснения происходящего.

И вот на большой мачте появился набор флагов, составлявших фразу, которую Сердар передал накануне Барбассону: «Новый губернатор Пондишери и т.д.».

Еще не был поднят последний флажок, заканчивающий фразу, как начальник порта, которого узнали по костюму, – «Диана» находилась близко, всего в трехстах метрах от берега, – бросился бежать со всех ног к дворцу губернатора.

Толпа увеличивалась с минуты на минуту с такой быстротой, что уже негде было повернуться. Среди европейцев виднелись местные жители в своих пестрых одеяниях, одни из которых блестели золотом и серебром, другие сверкали на солнце драгоценными камнями.

Не прошло и четверти часа, как показался губернатор в парадном мундире. Он выехал в карете, запряженной парой лошадей, и сопровождаемый адъютантами, военным комиссаром и генеральным прокурором. Сойдя на землю, они заняли места в большой «шелинге» губернатора с двадцатью гребцами. Вслед за этим загремела единственная пушка порта, возвращая салют в одиннадцать выстрелов, которые были сделаны шхуной в честь губернатора Рив – де-Нуармона.

Лодка благополучно прошла отмель и вышла из порта. Погода стояла прекрасная, и море было так же спокойно, как и лазоревое небо, отражавшееся в нем.

Между тем «шелинга», искусно управляемая гребцами, уже пристала к трапу, спущенному с «Дианы», и господин де-Нуармон со свитой поднялся по его ступенькам.

Сердар ждал его, спустившись на несколько ступенек. Оба пожали друг другу руку.

– Де-Лавуенан, дивизионный генерал. Прошу извинить, что представляюсь сам, – сказал Сердар, – но вы не оставили мне времени послать вам визитную карточку.