ГЛАВА VI

Майор Кароль Земба, удобно расположившись в кресле, внимательно слушает доклад Корча.

Поручик листает материалы дела и подробно излагает все, что ему удалось установить:

– В пробах грунта, взятого в трех местах предполагаемых источников пожара, эксперты обнаружили следы воска. По их мнению, вполне возможно, что поджог был совершен с помощью свечей. Преступник мог расставить их на складе поблизости от легко воспламеняющихся материалов в местах, невидимых через окна. Способ этот хорошо известен в криминальной практике. Применение его затрудняет определение точного времени преступления, поскольку оно зависит от сорта, толщины и длины свечей, а установить это бывает невозможно. Нам известно, что кладовщик ушел с работы в пятнадцать часов, а пожар был замечен около двадцати часов.

– А на складе имелись вообще свечи? – интересуется Земба.

– Да. Антос показал на допросе, что на складе хранилась пачка свечей. Он якобы часто работал по вечерам, а электростанция иногда неожиданно отключает свет. Бывали случаи и коротких замыканий, поскольку проводка в помещениях старая и требовала замены. Он утверждает, что много раз письменно обращался даже к генеральному директору Якубяку с просьбой заменить проводку и установить автоматические предохранители, но все без толку. В этой части его показания находят подтверждение. Я разыскал его докладные. Последняя датирована десятым июля. Пожар возник пятнадцатого. По мнению Антоса, причиной явилось именно короткое замыкание. Проверить этого нельзя. Вся проводка сгорела.

– Следовательно, нельзя исключить и короткое замыкание, – прерывает Земба доклад Корча. – Следы воска действительно могли остаться от свечей, которыми пользовался Антос, работая по вечерам. Он наверняка расставлял их в разных местах в зависимости от необходимости.

– Конечно. Но пожар возник в трех местах одновременно. Возможно ли, чтобы именно те места, в которых работал Антос и где он расставлял свечи, стали потом источником пожара, вызванного коротким замыканием? Это было бы уж совершенно необычайным стечением обстоятельств. Одним на миллион случаев. Невероятно. А если к этому добавить еще и совпадение дат: пожар возник пятнадцатого июля, а на шестнадцатое была назначена ревизия, то вывод напрашивается сам собой.

– Не рано ли делать выводы? – искоса смотрит Земба на докладчика. – Какие факты дают основания подозревать так называемый «ревизионный» поджог?

– Предварительно проведенные подсчеты показывают, что огнем уничтожено стройматериалов примерно на 20 миллионов злотых. Сколько же это должно быть стройматериалов на такую сумму? Склад был бы забит ими до потолка, по самую крышу и лопался бы по швам. И даже при этом я не уверен, что такое количество материалов могло в нем уместиться. А в то же время из показаний рабочих, бывавших в последние дни на складе, следует, что материалов в нем было сравнительно немного. Последнее поступление, как они утверждают, было уже развезено по стройкам. Они сами грузили прибывавшие машины. Строители же утверждают, что отсутствие поставок стройматериалов в этот период привело к срыву сроков завершающих работ. Проверить все эти показания я еще не успел.

– Надо сверить накладные на стройках с бухгалтерскими учетами и нарядами строительного управления, – замечает Земба. – Это первоочередная задача.

– Слушаюсь! – Корч достает из папки бумагу. – Я имел в виду обратиться в комитет народного контроля с просьбой провести проверку и подготовил бумагу по этому вопросу за вашей подписью.

Корч подает начальнику проект письма. Тот внимательно его читает, исправляет какую-то фразу и подписывает.

– Ты установил, кто еще, кроме Антоса, имел право доступа на склад? Какие там были предусмотрены меры безопасности? Где и как хранились ключи?

– Доступ имели многие. Главный бухгалтер Яноха, две его сотрудницы, начальник отдела снабжения, технический директор Бронислав Валицкий, директор стройуправления Станислав Якубяк, рабочие склада, сторожа. Там постоянно слонялось много людей, особенно в дни получения и выдачи материалов. Так что складские помещения были широко доступны. С мерами безопасности дела обстояли хуже чем скверно, особенно с замками. Ворота запирались простым стандартным замком, подобрать ключ к которому – детская забава. Ключи Антос после работы оставлял на проходной. Они, правда, охранялись, но скорее чисто символически. Сторожа, как правило, на дежурстве отсыпаются после работы в поле: все они имеют свои земельные наделы и занимаются сельским хозяйством. А сейчас самый разгар полевых работ.

Территория склада обнесена забором, ночью освещается. Ворота всегда запираются. Но в тот вечер они почему-то оказались открытыми. Сторож огня не заметил. Похоже, его вообще не было на месте. Где он был – предстоит еще выяснить. Если принять версию умышленного поджога, круг лиц, представляющих интерес, окажется довольно широким. Начиная с Антоса. Он утверждает, что в день пожара закончил работу в три часа дня, сдал ключи и поехал в деревню к сестре. Сестра живет в Калинувке, расположенной от Заборува почти в десяти километрах. В доме у нее Антос находился до шести часов, а потом пошел к соседям. Возвращаясь в город около семи часов вечера, заметил, что ворота склада были открыты, а возле них он видел рабочего Дузя, одетого в клетчатую куртку. Антос остановился и спросил, что Дузь тут делает, а тот в ответ набросился на него с бранью и кулаками.

Не желая нарываться на скандал и зная, как Дузь ненавидит его за обвинение в воровстве, Антос уехал. Вокруг никого не было, и он попросту испугался. Тем более что Дузь ходит в любимчиках у генерального директора стройуправления Станислава Якубяка, а его, Антоса, директор не очень-то жалует.

– Ты допросил Дузя?

– Пока нет. Хочу предварительно выяснить, действительно ли Дузь в тот вечер был возле склада, или это лишь домысел Антоса. Единственным подтверждением показаний кладовщика является найденная на месте пожара металлическая пуговица, точно такая же, как на куртке Дузя. Правда, Дузь может выдвинуть в оправдание мотив – месть: по делу о краже Дузем мешка цемента Антос был главным свидетелем обвинения. Свидетельствуют против Дузя и некоторые более мелкие обстоятельства: живет он на противоположном конце города, работает в новом поселке в нескольких километрах от– города, что он делал в критический вечер возле склада, не совсем ясно.

Земба встает, с довольным видом хлопает Корча по плечу:

– Ладно. У меня замечаний нет. Допроси Дузя. Следует изучить его связи. Не продолжает ли он сбывать ворованные материалы? Возможно, это действительно он проник на склад сам или с сообщниками с целью воровства, а склад затем поджег, чтобы замести следы. Поговори с Антосом, но без строгостей, неофициально. Пока у нас нет никаких оснований его подозревать. Репутация у него неплохая. В начале июля он был у меня и просил помощи. Говорил, что Якубяк не раз давал ему распоряжения отпускать со склада материалы какому-то шоферу. Распоряжения он выполнял, но не знает, куда эти материалы потом девались и как за них отчитаться. Жаловался, что оказался между молотом и наковальней: и начальника боится, и ответственности за недостачу на складе. Мы провели проверку, но подтвердить ничего не удалось. Стоит присмотреться к делу и с этой стороны.

– Ну, как тебе живется на квартире у Круляков? – меняя вдруг тему, интересуется Земба. – Дочь у них недурна. Есть на что посмотреть…

– Да, недурна, – без особого энтузиазма соглашается Корч. – Правда, что-то очень уж зачастила ко мне с разговорами. Вместе с Анной Матыс все навязывают мне свою помощь в ведении следствия.

– Помощь со стороны общественности, – шутливо замечает Земба, – в нашем деле вещь полезная. Ее надо ценить.

Земба садится в кресло и придвигает к себе папку с бумагами, давая понять, что беседа закончена.

ГЛАВА VII

Свет низко висящей лампы падает на разложенные по столу бумаги, выхватывает из темноты склоненную коротко остриженную голову Коряча. Вертикальная морщина прорезает его высокий лоб. Корч обещал изучить дело о внезапной смерти Ежи Врубля. Обещание надо выполнять. Начать он решил с документов. Извлек их из архива и вот теперь внимательно читает, испытывая смешанное чувство. На что он, молодой малоопытный офицер, может рассчитывать, если дело это не раз рассматривалось и не было найдено никакой отправной точки для возобновления следствия? Не слишком ли опрометчиво дал он обещание рассмотреть еще раз выводы по делу? Однако рожденный в нем сочувствием и симпатией импульс не угас. Корчу хочется докопаться до истины. Кроется за этим и желание проверить свои силы. Он исследует буквально каждое слово в документах. Впрочем, их, этих документов, не так уж много. Сухая милицейская запись о том, что на берегу озера обнаружен труп неизвестного мужчины. Схемы, протокол осмотра места происшествия и самого трупа. Опознание личности Ирэной. «Бедняжка, что довелось ей пережить, оказавшись перед лицом этой катастрофы. Однако молодчина, сумела взять себя в руки, и у Ясика есть все-таки дом и семья!»

Анджей переворачивает страницу. Протокол осмотра и схема места, где найдена одежда. Выбор места действительно по меньшей мере странен. «Неужели человек, захотевший искупаться, оставил бы свою одежду в самой чаще колючего терновника? В одних трусах дважды пробираться сквозь колючие заросли' Зачем? Чтобы уберечь одежду от вора? В пьяном виде совершаются, конечно, всякие бессмыслицы. Но если так, то на теле действительно должны бы остаться следы царапин. В протоколах же осмотра тела и вскрытия трупа об этом ни слова.

В боковом кармане светлого пиджака, в котором – как следует из показаний Ирэны – в тот вечер был ее брат, остался бумажник с документами и деньгами, в другом кармане – часы.

Ирэна Врубль опознала эти вещи как принадлежавшие ее брату и заявила, что недостает только бумаг, которые Ежи брал с собой, выходя из дома. Однако она не могла сказать, о каких именно бумагах идет речь. Это обстоятельство, судя по всему, было признано для дела несущественным, во всяком случае, никаких попыток выяснить его не предпринималось. Врач, осуществлявший вскрытие, констатировал, что в легких трупа находилась вода, и сделал вывод, что причиной смерти явилась асфиксия. Таким образом, подозрение в насильственной смерти отпало – в воду Врубль входил, будучи живым. Следователь, проводивший предварительное расследование, установил на основании показаний единственного свидетеля, видевшего в тот вечер Врубля, что тот пил в парке водку с каким-то неизвестным человеком. Свидетель – директор Бронислав Валицкий – в тот день, как всегда, вышел вечером в парк на прогулку. Он заметил на скамейке двух мужчин. В одном из них он узнал Врубля. В руках тот держал бутылку водки. Несмотря на поздний час, Валицкий четко видел его лицо – ярко светила луна. Второго мужчину он со спины не узнал.

Анализ на содержание алкоголя в крови Врубля в больнице не проводился. Показания Валицкого придали всей этой истории характер достоверности и правдоподобия: Врубль пил с приятелем водку, потом отправился купаться – обычная бравада в состоянии алкогольного опьянения, а затем внезапный обморок или судорога, – и даже хороший пловец в такой ситуации может пойти на дно. Дело прекратили. Заявления, подававшиеся сестрой покойного, и ее многочисленные жалобы признали неосновательными.

Корч отодвинул бумаги, задумался. Несколько неясных вопросов, безусловно, есть. Во-первых, вопрос об одежде в кустах. Во-вторых, тот факт, что не пропало ничто из вещей, кроме бумаг. Корч был уверен, что здесь Ирэна Врубль не фантазировала. В-третьих, не проверены показания Валицкого. Они признаны полностью достоверными. Конечно, с учетом его общественного положения и репутации. А ведь он мог оказаться лицом заинтересованным, поскольку являлся начальником Врубля. Если тот действительно собирался обратиться в прокуратуру, то его заявление вероятнее всего касалось либо стройки, за состояние которой нес ответственность Валицкий, либо стройуправления, в дирекцию которого он входит. Дело, очевидно, было достаточно серьезным, коль скоро Врубль решился на такой шаг. Начальник стройки из-за пустяка осложнять себе жизнь не станет. Известно: на любой стройке всегда отыщется что-то, чем может заинтересоваться прокуратура.

Размышления Корча прерывает стук в дверь.

– Войдите, – бросает он коротко, неприятно удивленный неожиданным визитом.

Дверь медленно открывается.

– Не помешала? – на пороге дочь хозяина, Ванда. Не ожидая ответа, она входит в комнату, прикрывая за собой дверь.

– Вы все работаете да работаете, – говорит она с кокетливой улыбкой. – Надо же когда-то наконец и отдохнуть. А что это вы читаете? – Она бесцеремонно берет лежащую на столе книгу. – Фи, тоже мне литература – строительство, – пренебрежительно надувает она губки.

Корч не отвечает, пытаясь своим молчанием выразить неудовольствие визитом. Она приходит к нему уже не в первый раз. А у него нет желания завязывать более тесные отношения с семьей хозяев. Так спокойнее, хотя, конечно, и конфликтовать с ними тоже ни к чему.

Молчание квартиранта посетительницу не смущает.

– Меня прислала мама, – сообщает она. – Отец ходил на рыбалку и вернулся с уловом. На ужин будет жареная рыба. Мне поручено вас доставить.

На лице Корча неуверенность. Отказываться вроде бы и неудобно.

– Хорошо, спасибо. Я сейчас приду.

Он складывает бумаги, повязывает галстук. В столовую входит вместе с хозяйкой, которая несет из кухни шипящую сковороду. На столе бутылка водки, рюмки, хлеб, масло.

– Прошу вас, садитесь, пожалуйста, – гостеприимно придвигает ему стул Круляк.

Анджей чувствует себя неловко. Смущается. Круляк, начиная с гостя, разливает по рюмкам водку, поднимает свою:

– Рыбка любит плавать. Выпьем за рыбку и наше доброе знакомство, пан поручик. А то мы вроде и знакомы, и не знакомы. Вы к нам не заходите, а мы с женой тоже не любим навязываться. Но запросто, по-соседски, отчего иной раз не поболтать, поближе познакомиться Мы живем здесь давно. Знаем всех и про всех. Я осел тут еще в сорок пятом, одним из первых. Она вот, – он показывает рукой на дочь, – здесь родилась, здесь выросла, закончила профтехучилище. Выбилась в люди – работает секретарем у генерального директора Якубяка. Не то, что я… простой шофер… Но я свою профессию люблю. В начальники не лезу. Ваше здоровье!

– Мой папочка любит прибедняться: ему, мол, в жизни ничего не надо, – подхватывает Ванда, кривя губки. – Ему и так хорошо. А сам, наверно, клянет себя, что в свое время не использовал возможности… У него еще с войны оставались хорошие связи… Захотел бы – мог устроиться. Но не сумел вовремя подсуетиться, напомнить о себе, о своих заслугах. Ждал, пока о нем вспомнят. Да вот не дождался. В жизни все надо самому добывать. – Но вдруг меняет тему. – Как вам у нас нравится?

– Красивый город. Быстро строится. Много дач. Юзеф Круляк согласно кивает головой:

– И то правда. И город строится, и люди отстраиваются. Теперь пошла такая мода на дачи. Один другого старается перещеголять, показать, как ему в жизни повезло и на что он способен. И все «везучие» в одну кучу сбиваются. Правда, и мы тоже друг дружки держимся. Хотя дети вот наши больше тянутся к тем, к «везучим», те им больше нравятся… Может, оно и верно…

– Конечно, – прерывает его дочь. – Каждому хочется в жизни получше устроиться. Ты вот возишь директора Голомбека. А все говорят, что он стал директором только благодаря своим связям. Сумел их найти, сумел использовать. Теперь и жену устроил директором торга. Чего лучше? Золотое дно! И полезных людей прикормить можно: одному ветчину, другому балычок. На любой вкус. Кто повлиятельнее – тому марочный коньячок, лимончики… Ну, а в ответ на такую любезность тоже, конечно, любезность. И сына после института сразу приняли на работу в воеводское управление. По субботам и воскресеньям он прикатывает сюда на собственной машине. Машину отец тоже устроил вне очереди. По знакомству. И сам машиной обзавелся. Теперь у них есть все: дача, два автомобиля. – В голосе у нее нотки зависти.

– Да, дача у них роскошная, – поддакивает ей Корч. – Я как-то прогуливался в районе этих дач.

Хотя у Голомбека она, кажется, еще не достроена. Там еще работают.

– Отделочные работы, – включается в разговор Круляк. – На первом этаже. Осталось положить паркет – и вселяйся. Первый этаж у них называется подвалом, на самом деле там прекрасные комнаты, и только пол на несколько сантиметров ниже уровня земли. Эти сантиметры и дают право не засчитывать этаж в общую жилую площадь. Теперь все стали так делать, чтобы не превышать установленный по норме метраж. А летом и эти так называемые подвалы, и весь второй этаж сдаются дачникам: местность красивая, лес, озеро…

– Вы были на нашем озере? – интересуется хозяйка.

– Да нет. Все как-то недосуг…

– Обязательно побывайте в воскресенье на пристани. Там у нас кафе, лодки. Можно съездить и на рыбалку.

– Рыбалку я люблю. Вы бы взяли меня как-нибудь в воскресенье с собой, – обращается Анджей к хозяину.

– Отчего же, охотно. Я знаю одно такое местечко, – начинает тот, но дочь его перебивает:

– И я бы тоже с вами поехала…

Круляк заговорщицки смотрит на Корча, прищуривает глаз:

– Ну ясно – новый молодой человек появился. Иначе попробуй разбуди тебя в четыре утра, как же, – обращается он к дочери. – Вы знаете, пан поручик, в воскресенье ее до обеда из кровати не вытащишь. Хотя, конечно, если на свидание, тогда другое дело. Ты мне только всю рыбу распугаешь, – улыбается он дочери. – Лучше уж сходи как-нибудь с нашим квартирантом в кафе, а на рыбалке мы и без тебя обойдемся.

Ванда кокетливо смотрит на Корча.

– Ну, это еще лучше. А потом можно сходить на озеро.

Корч несколько смущен:

– Да, конечно, если удастся выбрать свободную минуту. Приходится много работать, – отделывается он неопределенным обещанием.

– Было бы желание, а время найдется. Мой шеф тоже человек занятой, иногда работает до позднего вечера, но каждое воскресенье обязательно отдыхает. Жена у него умерла, детей нет. Правда, на нас, на местных, внимания он не обращает.

– А тебе-то что? Злишься, что на тебя внимания не обращает? Да он тебе в отцы годится, – хмурится Круляк.

– Ну и что? Зато выгодный муж. Хорошая должность, своя дача, модно одевается, умеет себя держать. Бука, правда, ни с кем не дружит… Конечно, молодой бы лучше, да кому я нужна? – Ванда бросает на Корча томный взгляд.

Анджей встает со стула:

– Большое вам спасибо за ужин и приятный вечер, но мне нужно еще поработать, – он прощается и уходит к себе.

– Не забывайте нас, – провожают его хозяева.

ГЛАВА VIII

Комнату, служащую для кладовщика кабинетом, не так легко отыскать. Она где-то на первом этаже, точнее – в громадном подвале. Корч блуждает по загроможденным материалами закоулкам. Путь ему то и дело преграждают то целая баррикада из оконных рам, то штабель аккуратно сложенных дверей. В одном из коридоров стоят ящики. Сквозь оторванные сбоку доски видно содержимое – плитки ПХВ.

Наконец какая-то свежевыкрашенная белой краской дверь. Свисающая на бечевке снятая пломба, будто указательный знак. «Это, видимо, здесь», – решает Корч и не ошибается.

Небольшая загроможденная ящиками и тюками каморка. У окна, едва пропускающего свет, заваленный бумагами стол. За ним спиной к двери сидит широкоплечий человек. Заслышав скрип двери, он, не поворачивая головы, раздраженно бросает:

– Опять ты неточно обсчитал последнюю партию паркета. Опять ошибка…

Корч останавливается за его спиной, смотрит через плечо. Разложенные на столе накладные датированы двадцать пятым июля. 36

– Кто же это напортачил? – спрашивает он громко. – Здравствуйте, пан Антос.

На звук незнакомого голоса человек резко оборачивается. На пухлой круглой физиономии недоумение.

– А вы кто? – спрашивает он раздраженно. —

Посторонним вход на склад запрещен.

Корч будто не слышит, садится на какой-то ящик и не торопясь достает удостоверение.

– Вы меня не узнаете? Я из городского отдела милиции, – вносит он ясность, – мне нужно с вами поговорить.

Кладовщик как ошпаренный вскакивает со стула.

– Простите. Простите великодушно, пан поручик, не узнал вас сразу. Голова идет кругом, – тон заискивающий. – Садитесь сюда, здесь вам будет удобнее, – придвигает он стул.

– Ничего, спасибо. Мне и здесь хорошо. Тесновато тут у вас.

Кладовщик огорченно разводит руками:

– Что поделаешь? Не нашлось для меня лучшего помещения. Погорельцам не приходится выбирать. Вы опять по делу о пожаре?