Куртизанки

Сначала Аврора отклонила притязания Августа и этим, естественно, воспламенила его еще больше. Он обратился к своему духовнику, знавшему его еще с юношеских лет, который объяснил ему, что такая великосветская дама, как графиня фон Кенигсмарк, никогда не сдастся после первого же приступа. Пельниц украшает весь ход событий цитатами из писем курфюрста, ответами на них, интимными разговорами в свойственном этому писателю духе и рассказывает, что в конце концов Аврора оказала Августу свое расположение, после чего он задаривает ее ценными подарками и приглашает в свой охотничий замок Морицбург, чтобы достойно принять там.

Вскоре после этого графиня последовала туда в окружении красивейших придворных дам, одетых, как амазонки. К своему удивлению, она увидела, что недалеко от находившегося рядом с Морицбургом леса появился дворец. Его совсем недавно здесь не было. И когда ее карета подъехала к этому замку, створки ворот распахнулись, появилась Диана (госпожа фон Байхенлиген), окруженная своими нимфами, приветствовала богиню Аврору и пригласила ее в замок, чтобы принять клятву верности лесных богов. Аврора со своей свитой проследовала в огромный зал, увешанный картинами, представлявшими различные сцены из жизни богов охоты, как, например, «Смерть Эндимиона» и «Наказание Актеона».

С приближением часа обеда, пол раздвинулся и появился стол, уставленный дорогими яствами, на котором также возлежали обе богини со своей свитой. Вскоре зазвучали гобои, флейты и дудки, возвестившие прибытие бога Пана (самого Августа) с его фавнами и другими лесными богами, роль которых исполняли самые галантные придворные. Пан уселся перед Авророй и стал забавлять ее с таким же рвением и пылом, как его свита амазонок и нимф.

После обеда во дворе раздался собачий лай и звуки рожков: егеря со сворой собак подняли огромного оленя. Пан, Аврора, Диана и их свита вскочили на лошадей и тоже приняли участие в охоте. Олень, преследуемый собаками, бросился в лежащее неподалеку от Морицбурга озеро, и когда дамы в гондолах переплыли на лежащий в центре озера остров, они смогли присоединиться к остальным охотникам. Тут они отправились в раскинутый на острове роскошный турецкий шатер, где их встречали двадцать четыре богато одетые турчанки, предложившие им прохладительные напитки в серебряных кувшинах. За этим шатром оказался еще один, в котором, окруженный янычарами, их встречал сам султан (курфюрст) в сверкающих драгоценными камнями одеждах. Он с Авророй опустился на подушки, в то время как все остальные расселись на полу за низенькие столики, чтобы полюбоваться живописными турецкими танцами.

После этого интермеццо последовала прогулка на лодках с музыкой, а потом отъезд в Морицбург. Август проводил свою даму в подготовленную спальню, где было устроено великолепное ложе: окаймленные серебром занавеси из сукна цветов родового герба Кенигсмарков были разрисованы амурами, а собственно ложе было усыпано цветками мака, розами и анемонами. Стены спальни и других покоев были увешаны картинами с изображением сцен любви Авроры и Титана.

«Здесь вы настоящая королева,– сказал галантный курфюрст,– и каким великим повелителем я бы ни был, я буду всего лишь вашим рабом».

Он ушел, чтобы переодеться и дать ей возможность переодеться тоже, а потом повел ее в театральный зал, где уже начался спектакль «Психея и ее развлечения».

На ужине Аврора обнаружила на своей тарелке букет из бриллиантов, рубинов, смарагдов и жемчуга, а затем они с Августом открыли бал. Однако в разгаре веселья они неожиданно исчезли, и все были достаточно тактичны, чтобы не обратить на это внимания.

День за днем один праздник сменял другой, и даже когда у Августа были неотложные дела в Дрездене, он все равно каждый раз быстро возвращался назад. Он даже ни разу не посетил свою супругу и мать. Однако Аврора была достаточно умна, чтобы просить его оказывать обеим всевозможные знаки внимания, что вполне соответствовало обычному стилю ее поведения и образу мыслей – по возможности не вредить другим дамам...

В Дрездене, где она в качестве официальной куртизанки заняла роскошный дом, праздники продолжались всю зиму. Курфюрст каждый вечер ужинал у своей возлюбленной, а также устраивал банкеты, на которых присутствовал весь двор.

В январе 1695 г. Август устроил свой первый грандиозный карнавал, на который съехались гости со всей Германии.

В мае он отправился в Карлсбад, и английский посланник в Дрездене писал своему венскому коллеге: «Он берет с собой свою привычную куртизанку фроляйн Кленгель, свою новую – Кенигсмарк, а там его уже ждет третья – фроляйн Альтайм (или Альтан)».

Фроляйн Кленгель, как назвал ее Лексингтон в своих письмах, на самом деле фроляйн Кессель, позже вышла замуж за одного из фон Хаугвицев. Август обычно таким способом старался отблагодарить своих прежних куртизанок, выдавая их замуж за услужливых придворных. Отсюда следует, что не одна Аврора пользовалась одновременно успехом у имевшего богатый выбор любвеобильного курфюрста, но и здесь она вела себя с присущим ей тактом.

«Мы проводим здесь время так весело, как это только возможно,– писал далее Степни из Карлсбада.– Мы построили домик ценой в 2000 гульденов, существование которого весьма недолговечно. Это придумали итальянцы, в нем четыре отхожих места, полутемные укромные покои, удобные кушетки и другие обычные удобства, облегчающие любовные свидания. Из Дрездена мы привезли с собой целый обоз фривольных картин и статуй для украшения домика, и 6 июня у нас будет маскарад, на котором Кенигсмарк будет представлять Диану, за которой будет следовать свита из шести нимф. Я не могу сказать, кому будет доверена роль Актеона, но я рискну поклясться, что очередные рога будут кое-кому наставлены, как только наступит ночь, так как я прекрасно понимаю, что это основное условие для любовных приключений». И уже месяц спустя он замечает, рассказывая о пребывании Августа в Вене: «Фроляйн Ламберг прелестное существо, и я надеюсь, что она заставит его забыть Кенигсмарк».

Таким образом, на любовном небосводе Августа взошла еще одна звезда.

Отправившись в Варшаву, он снова взял с собой трех куртизанок – Аврору, Ламберг и Шпигель, красивую и знатную черкешенку, доставшуюся Августу в качестве добычи. Аврора взяла ее себе в служанки, и она повсюду сопровождала графиню, а потом была выдана замуж за камердинера Августа, который получил дворянство и чин подполковника.

Всех трех поселили в Варшавском замке. Аврора думала, что только она – фаворитка, однако курфюрст в то же время жаловал своим вниманием обеих других, о чем не знала ни одна из них. После возвращения Авроры в Дрезден ее роль официальной фаворитки курфюрста уже закончилась. Со свойственной ей мягкостью и тактом она приняла это как должное, не стала устраивать сцен ревности и осталась в хороших отношениях с другими дамами, опасавшимися потери быстро проходившего благоволения Августа. Аврора была умной и снисходительной и, прекрасно зная характер Августа, никогда не строила иллюзий насчет длительности их отношений. Однако она была теперь связана с ним ребенком, которого ждала. И в том же октябре 1696 г., когда родился законный сын Августа, Аврора родила сына. В память о прекрасных, но теперь забытых Августом днях в Морицбурге, он был назван Морицем. Это имя стало потом прославленным именем солдата и маршала Франции и ассоциировалось в истории войн XVIII в. с победами в битвах под Фонтенэ, Руко и Лаффельдом.

4 декабря 1696 г. курфюрстина София писала из Ганновера своей племяннице графине Луизе: «Все, что мне до сих пор сообщали о Кенигсмарк, было лишь предположениями, однако теперь сомнений нет, что она в Госларе, городке в Гареце, родила сына. Она может сказать себе, что она победила. И вот теперь она снова в Дрездене. Получив это известие, саксонский курфюрст в тот же день посетил свою супругу, отправился в казино, не заходя к Кенигсмарк, чем не дал поводов для ревности своей венской любовнице. Это некая Ламберг, которая вышла замуж за графа Хинсерле. Ее возлюбленный и повелитель уже потратил на нее несколько сотен тысяч талеров. А у Кенигсмарк теперь остался только сын».

2 января Лизелотта фон дер Пфальц пишет своей тете курфюрстине Софии: «Полагаю, что Аврора совершенно необыкновенная личность, так как, совершенно не смущаясь, выходит на прогулки в толпе бюргеров и синдиков, после того как родила бастарда. Мне кажется, Германия очень изменилась с тех пор, как я там жила, потому что о таком бесстыдстве я никогда не слышала...»

Аврора, официально все еще оставаясь куртизанкой Августа, какое-то время еще главенствовала при дворе; когда там появилась Ламберг, Аврора отнеслась к ней с изысканной вежливостью, не высказывая ни неприязни, ни ревности, и вела себя так, как будто в их отношениях с Августом ничего не изменилось. Курфюрст по достоинству оценил поведение своей покинутой возлюбленной и остался с ней в дружеских отношениях, которые, правда, с годами становились все холоднее. Во всяком случае, среди его фавориток она единственная, кого он потом не выдал замуж...

После рождения сына Аврора в ноябре 1696 г. получила от Августа богатые подарки: драгоценные камни, материи, зеркала «и другую галантерею» и 50 000 талеров к Новогодней мессе. Позднее она тоже получала значительные суммы.

Будучи великосветской дамой и обладая к тому же связями в самых высоких слоях общества, Аврора решила сама позаботиться о своей дальнейшей и по возможности независимой жизни: она хотела стать аббатисой Кведлинбургского монастыря.

На этот высокий пост обычно назначались принцессы или представительницы самых родовитых домов. Август был покровителем монастыря, и Аврора могла рассчитывать на его поддержку. Кроме того, она уже давно была знакома с теперешней настоятельницей Анной-Доротеей, бывшей принцессой Заксен-Ваймар, которая ожидала, что графиня, протеже Августа, будет выражать интересы старого монастыря. Авроре также посчастливилось, несмотря на интриги некоторых обитательниц монастыря, стать вторым лицом после настоятельницы и этим обеспечить себе наследование этой должности в случае ее смерти, в результате чего она смогла как нельзя лучше скрыть свою беременность, а также рождение сына от любопытных взглядов и пересудов большого света.

Она была должна также похлопотать об утверждении ее решения императором, что было не так просто из-за «громоздкой машины императорского двора, которая замедляла исполнение любых решений», как писал муж сестры Левенхаупт.

В ожидании этого она, как обычно, неутомимо путешествовала по всей стране (это у нее было общим с Августом), повсюду участвуя в балах и пирушках. А в Гамбурге к ней посватался старый знакомый, незадолго перед тем овдовевший, герцог Вюртембергский Кристиан-Ульрих. Август был против этого брака, поэтому ничего и не получилось. Конечно, она могла бы и сама решиться, однако едва ли она хотела к многим другим своим ошибкам прибавлять еще одну. Чтобы купить поместье Вилксен на Эльбе, она взяла в долг 10 000 талеров, но через несколько лет продала его, и эта сделка была причиной целого ряда судебных процессов, которые еще двадцать пять лет спустя шли полным ходом...

Когда Август, чтобы собрать средства для удержания польской короны, решил расстаться с некоторыми своими землями и через посредничество своего банкира Лемана продал Кведлинбург Бранденбургу, у Авроры тотчас ухудшились перспективы на занятие достойного места в монастыре. Ее сестра графиня Левенхаупт в письме 15 января 1698 г. одному из придворных Августа достаточно ясно описывает ситуацию: «Продажа Кведлинбурга является делом решенным, и аббатиса поставлена в известность посланником бранденбургского курфюрста...

Несчастная принцесса в отчаянии протестует во всех возможных формах против этого неслыханно возмутительного шага... Она может выступать сколько угодно, однако она уже продана вместе со всей своей паствой.

Моя сестра обратилась через этого посланника к курфюрсту Бранденбурга, и тот очень доброжелательно заверил ее, что подтверждает все ее права и выбор по примеру курфюрста Саксонии. Однако слова курфюрста ни для кого не являются законом, тем более его письма...

Между тем сокращается обслуживающий персонал. Уволен главный повар и вся прислуга, значительно уменьшены средства на содержание лошадей. Отменена должность обершталмейстера, уволены многие конюшие, распроданы бесценные дикие звери – леопарды, зубры, обезьяны, попугаи, а их служитель тоже уволен».

Августу было не до этого, он копил деньги для Польши. Аббатиса могла протестовать сколько вздумается – Кведлинбург принадлежал Бранденбургу, который требовал покорности и упорно во всем отказывал аббатисе и всем учреждениям, куда она обращалась за помощью.

Чтобы обеспечить помощь умной и опытной в интригах Авроры в этой безвыходной ситуации, настоятельница в своей грамоте подтвердила ее права на наследование и назначила ее пробстиной монастыря. Однако Аврора обманула ее надежды и ожидания. Она редко бывала в Кведлинбурге, пренебрегла советом аббатисы «отрешиться от света и следовать монастырским заповедям» и все свое время проводила в путешествиях. Она также хотела добиться своих целей через Бранденбург-Пруссию и хотела, напротив, поторговаться и подороже продать свои права на наследование в монастыре. Ведь она была и оставалась представительницей высшего света и находила удовольствие в его блеске и шуме, где по достоинству могли оценить ее умственные и телесные качества. У нее снова было множество поклонников, и она получала множество писем от самых томящихся и самых неожиданных почитателей.

Один из них писал: «Никто на свете не мог бы сравниться с Вами по уму, такому живому. Вы относитесь не к красоткам, которые завораживают только с первого взгляда, а к тем, которые очаровывают тем больше, чем дольше ими любуешься, так как очарование неотделимо от Вас... Уже давно все мои думы только о Вас. И произошло это задолго до того дня, когда я имел счастье увидеть Вас. Умоляю Вас оценить по достоинству тот факт, что я давно очарован Вашим блестящим умом больше, чем красотой, которая может быть подвержена воздействию времени...» Далее он с восхищением описывает достоинства ее внешности и заключает: «Все это должно привести в трепет даже самого бесчувственного».

Даже теперь, перешагнув свое тридцатилетие, она могла соперничать по красоте с более молодыми женщинами. И если сегодня посмотреть на памятную медаль, отчеканенную в честь ее смелой поездки к шведскому королю и представляющую ее как Далилу, низвергающую Самсона (Карла XII), можно с уверенностью отдать должное ее женским прелестям.

Польская авантюра Августа началась очень неудачно, и уже в начале 1702 г. его загнали так далеко, что он страстно желал мира с Карлом XII. Однако он не хотел показывать это открыто, и ему как нельзя кстати пришлось желание Авроры по своим делам навестить шведского короля в его ставке в Митаве. В начале войны Карл призвал к себе всех состоявших на иностранной службе подданных, но Левенхаупт не выполнил этого приказа и даже остался в войсках Августа. Тогда на имущество графа в Швеции был наложен арест, а его самого объявили предателем родины.

Аврора решила предпринять эту поездку не только ради мужа своей сестры, но и с целью возврата милостью короля имений Кенигсмарков. Ведь короля, как пишет Левенхаупт, «она знала с детства. И она напомнит ему, что его умерший отец говорил ей при отъезде», так что она надеялась на успех.

Аврора не хотела отправляться в путешествие без согласия Августа, и из Вроцлава, где она пребывала зимой 1701 г., отправилась в Варшаву. И здесь получила от своего прежнего возлюбленного, фавориткой которого теперь была княжна Любомирская-Тешен, дипломатическое поручение начать переговоры о мире, передать письмо Августа доверенному министру короля Карлу Пипперу, еще одно – самому Карлу и 4000 рейхсталеров на проезд, что было ей очень кстати. Как страдали от войны не только Саксония, но и Швеция, мы можем прочитать в одном из писем Авроры, которая в том же году побывала в Стокгольме, где она нашла «все так ужасно изменившимся, что не могла понять, попала ли ко двору или неизвестно куда, где не могла ничего узнать. Дворян вообще не видно, мужчины на войне, а женщины в большой нужде живут у себя в поместьях. Те немногие, кто не должен отправляться на войну, забились в свои дома, как кроты в норы. Немного осталось таких, которые могут сейчас купить себе новую одежду, еще меньше тех, у кого остались экипажи. Никто не ходит в гости, и со всех сторон слышны только разговоры о мире. Величие двора все то же, что действует весьма успокаивающе, однако там так тихо и холодно, что похоже на картезианский монастырь. В городском театре два раза в неделю ставят комедии. Так как старые дворянские семьи больше не в состоянии посещать их, там можно увидеть только простолюдинов, и потому их приходится уважать».

С небольшой свитой, однако достаточной, чтобы защитить ее от нападения какого-нибудь сброда, Аврора пустилась в свое опасное путешествие. Ее сестра назвала его безумием, когда Левенхаупт объяснил: она подвергается таким опасностям, что можно возвести ее в героини века. Едва ли могла она рассчитывать, что ей удастся добиться своего благодаря красоте, ведь Карл отбросил всякую учтивость в отношениях с двоюродным братом. Она должна была полностью довериться своей женской хитрости и уму. Несмотря на то, что ее приняли достаточно хорошо, ей не удалось поговорить с королем. Наконец она решила выследить его во время одной из конных прогулок.

Она встретила его на узкой лесной дороге и вышла из своей кареты, чтобы приветствовать. Едва завидев ее, он приподнял шляпу и пришпорил лошадь.

Тем временем она, как могла, занималась делами Августа у министра Пиппера, и если дело не кончилось миром, то виновата в этом не она, а политическая ситуация. Тем не менее она не оставляла надежды, и в конце концов в ответ на ее рапорт Август послал к ней своего фаворита Витцума. Она отправила его в шведский лагерь, чтобы он вступил в переговоры с Карлом, однако тот приказал арестовать прибывшего без разрешения гостя.

Скоро вся Европа узнала о путешествии Авроры к шведскому королю – возможно, это разговорились сопровождавшие ее или она сама сболтнула что-то из тщеславия. – И вскоре была отчеканена сатирическая памятная медаль, на одной стороне которой было изображение богато одетой Далилы, пытающейся соблазнить Самсона, уничтожая его в то же время взглядом, с девизом: «Non hic sed ex altera parte» (He так, так по-другому).

А на другой стороне было изображение подвигов Самсона.

Такими же не слишком лестными для нее были появившиеся в то время стихи о ее авантюрной поездке:

Графиня обратилась в бегство!

Богиня страсти, ты свой пыл умерь...

О, хладнокровный Марс, нашел ты средство —

Кто ж знал, что ты захлопнешь дверь?

У Авроры не было особого желания еще раз отправляться в шведский лагерь, и она удалилась. В результате возобновления контактов с Августом в связи с этой миссией, она постаралась установить более тесные связи с саксонским двором, постоянно пребывала то в Дрездене, то в Лейпциге, куда ярмарка привлекала толпы народа, и завязала дружеские отношения с лифляндцем Паткулем, посланником царя Петра в Дрездене.

Паткуль, который, выражая интересы Петра, выступал за безусловное продолжение войны, по просьбе Августа написал по этому поводу памятную записку, в которой изложил различные аспекты экономического и политического положения Саксонии, многие из которых носили секретный характер. Однако, как он писал Авроре, эта записка была у него украдена, несмотря на все предосторожности, и стала известна в других государствах. Он просил Аврору помочь в поимке вора и предателя. Удалось ли это ей, осталось неизвестным. А Паткуль понес суровое наказание – Август посадил его в крепость, а при заключении Атьтранштедского мира выдал его шведскому королю, который требовал этого, так как считал его своим подданным, совершившим предательство...

А у Авроры по-прежнему не было недостатка в почитателях. Один из них, уже знакомый нам герцог Антон-Ульрих фон Вольфенбюттель, уже увенчанный ею короной Аполлона за стихи и к этому времени овдовевший, сделал ей в 1704 г. официальное предложение выйти за него замуж и позднее повторил его. Но из этого ничего не вышло, и Аврора продолжала играть уже привычную роль отцветающей светской дамы, вынужденной постоянно вести нелегкую борьбу за достойное существование. С возвращением поместьев Кенигсмарков ничего не получалось, ее прошения Карлу и его министру оставались без внимания. Когда шведы вступили в Саксонию и Пипер завел в Лейпциге блестящий двор, Аврора снова вступила в контакт с ним. Здесь, как и в Вюрцау, он оказался неравнодушным к ее чарам и даже собрался пригласить ее на свадьбу своей родственницы, если Карл даст на это согласие. Однако его попытки не соответствовали дворцовому этикету, строгими блюстителями которого были знатные шведские дамы.

«Ведь она не может претендовать на это, так как она шлюха и у нее нет никакого ранга»,– с грубой прямотой отвечал король, а на замечание Пипера, что она все-таки принадлежит к одному из известнейших шведских родов, а то, что произошло с ней, может произойти и с членом королевской семьи, сердито добавил: «С членом королевской семьи или с последним нищим, это теперь не имеет значения. Она была и есть шлюха и пусть держится подальше».

Несмотря на такое отношение Карла, Аврора продолжала быть в центре внимания высшего общества. Она отстаивала интересы Кенигсмарков и для этого обратилась к золовке Карла XII, герцогине Голштейн-Готторпской, которая после смерти старой Анны-Доротеи фон Заксен-Ваймар была выбрана аббатисой Кведлинбургского монастыря. Аврора надеялась с ее помощью добиться возвращения своих шведских поместий. Ее собственное отношение к монастырю осталось прежним. Она проиграла в борьбе со своими высокопоставленными соперницами в Кведлинбурге и должна была удовольствоваться назначением на пост пробстины. Она чувствовала себя не в своей тарелке в монастыре и охотно покидала его, как только появлялись деньги, чтобы отправиться в путешествие. Однако как только красота и деньги стали иссякать, она стала домоседкой.

Сын ее тем временем рос и довольно рано во многом стал похож на своего отца, с которым у него так и не сложилось доверительных отношений. Ей еще пришлось пережить скороспелый брак и быстрый развод ее Морица, его курляндскую авантюру, в результате его легкомыслия закончившуюся так же неудачно, как польская – для его отца, и отъезд в Париж, однако она не дожила до его победоносного восхождения как полководца на французской службе...

На сороковом году жизни это была все еще красивая статная дама, хотя несколько располневшая, сохранявшая постоянную доброжелательность во всех жизненных передрягах. Еще и теперь она продолжала получать множество галантных писем, однако все ее мимолетные и глубокие увлечения как и прежде покрыты мраком. Некий граф фон Фризен пишет ей: «Как только мне будет оказана милость пребывать в Вашем обществе не на общих основаниях, как до сих пор, Вам будет достаточно только бросить на меня взгляд, чтобы я кинулся выполнять все, о чем бы он меня ни попросил... Все то время, что я провожу вдали от Вас, я считаю напрасно прожитым и очень скучаю... Я строю многочисленные планы, и только от Вас зависит их осуществление... Примите мои горячие заверения в глубочайшем почтении и благодарность, с которыми я остаюсь Вашим навсегда преданным рабом».

А когда герцог Людвиг-Рудольф Брауншвейгский послал ей тушу оленя, он сказал при этом, что не мог найти ей лучшего применения, чем подарить богине и нимфе, а на ее выражающее благодарность письмо он отвечал: «У оленя не могло быть лучшей судьбы, чем быть съеденным в настоящем храме, принадлежащем такой красоте... С гончими собаками охочусь я по лесам за моей богиней, и эта богиня Вы, прекрасная Аврора... И Вы, Аврора, мне дороже самого Солнца...»

Покой ее кведлинбургской жизни иногда нарушался высокопоставленными визитерами, и особое удовлетворение доставил ей приезд сына царя Петра Алексея с невестой, дочерью почитателя Авроры Людвига-Рудольфа Брауншвейгского, со всей его семьей и другими важными вельможами.

Даниэль Отто Кегель описывает в своем «Священном миртовом венце» устроенный при этом вечер: «Молодые музыкантши, красивые и роскошно одетые, с венками на своих головках, играли на арфах. За ними последовала процессия из подобным же образом одетых девушек, одна из которых произнесла пожелания счастья всем присутствующим, заканчивающиеся такими словами:

И что приятнее для слуха,

Чем слово верное – жених?

Душа взлетает, легче пуха,

И праздник этот – весь для них.

И миртовый венок невесте,

Который ей к лицу всегда.

Корону пусть наденут вместе

И славны будут сквозь года...

Затем вперед выступили другие молодые женщины и надели на голову невесты присланный Его царским Величеством богато украшенный драгоценностями миртовый венок, причем продолжалось чтение пожеланий счастья в стихотворной форме, многие из которых были посвящены родителям невесты и напечатаны золотыми буквами.

После этого гостей стали развлекать наряженные пастухами слуги, которые устроили потешные соревнования в беге за бараном и привлекли всех к обычным танцам, после чего все, в зависимости от ранга и занимаемого положения, уселись за обеденные столы в доме или саду. При этом раздавался гром барабанов и литавр, холостых выстрелов из пушек, треск запускаемых в небо ракет.

Затем самые знатные отправились в специально для них построенный на середине реки уютный домик, богато меблированный и искусно обсаженный со всех сторон цветущим кустарником. Окна его были завешаны миртовыми венками, а с воды и из садов доносилась приятная музыка...

А на следующий день в самом большом зале, под звуки все той же музыки, был накрыт большой стол, и после обеда знатные гости в прекрасном расположении духа распрощались друг с другом...

Царевич пригласил графиню в Бланкенбург, и она посетила его. Таким образом, свои тесные связи с русским двором она использовала в интересах Августа. Она никогда не забывала поздравить короля с днем рождения и с Новым годом, а он отвечал ей холодно и формально... Ведь она стала ему совершенно чужой, и он уже забыл ее, развлекаясь с другими куртизанками...

В последующие годы она почти не выезжала из Кведлинбурга, радовалась любому визиту, постоянно принимала у себя гостей, играла и пела на устраиваемых ею самой концертах и продолжала по мере возможности свою прежнюю великосветскую жизнь к негодованию набожных монастырских дам, постоянно все больше страдая от охвативших ее недугов: астмы и водянки.

В последние годы жизни появились сочиненные ею стихи, вошедшие в «Северный фимиам, или Сборник стихов шведских женщин». После того как в конце 1727 г. ее состояние значительно ухудшилось и два самых лучших врача не могли ей ничем помочь, она написала завещание и умерла в ночь с 15 на 16 февраля 1728 г.

После нее осталось очень мало: небольшая, но хорошая библиотека, много нотных тетрадей, несколько драгоценных украшений, 52 талера денег и очень много долгов в разных городах и странах. Ее завещание пропало, и адвокат ее сына Морица обвинял людей Левенхауптов в его похищении.

17 февраля траурные флаги были вывешены на всех башнях Кведлинбурга в ознаменование четырехнедельного траура. В книге записей монастырской церкви св. Серватия сохранилась запись о смерти Авроры, однако и здесь не указан год и день ее рождения.

О самих похоронах до нас не дошло ни рукописных, ни печатных свидетельств. Только упоминания о том, что они были очень скромными и простой деревянный гроб простоял в склепе более года.

Аббатиса известила графиню фон Левенхаупт о том, что «нежная и добрая» пробстина Аврора умерла, попросила прислать кого-либо из членов семьи для участия в похоронах и урегулирования наследственных дел.

Несмотря на очень плохое финансовое положение, у Авроры было очень много прислуги: камерфрейлина с помощницей, кастелянша, горничная, умывальщица, кухарка, духовник, секретарь, паж, управляющий, повар, официант, слуга, кучер, посыльный, поваренок. И это еще не все...

Прибыл молодой граф фон Левенхаупт, очень быстро исчезнувший, когда обнаружил, что, кроме судебных процессов и 21 000 талеров, долгов и процентов по ним, его тетя не оставила почти ничего.

Граф Мориц, сын Авроры, вступил в права наследования. Движимое имущество было продано с молотка, и на вырученную сумму были оплачены расходы на похороны, судебные издержки, выплачена зарплата прислуге и т.п.

Родственникам и прислуге были розданы разные принадлежавшие Авроре вещи, которые все они тоже продали. Монахини и монастырская прислуга не получили ничего. Исключение составил только суперинтендант фон дер Шуленбург, получивший 100 талеров, и аббатиса – пожелание здоровья и дальнейшего благополучного правления...

Постоянные прихожане этого монастыря еще 20 лет спустя обсуждали ее завещание...

Через год после смерти Авроры ветхий саркофаг был наконец заменен на каменный и установлен, где полагается. Однако оплатить счет в 10 талеров оказалось не под силу монастырской канцелярии, и Шуленбург покончил с этим делом, заплатив 10 талеров, которые он затем потребовал у монастыря.

С литературным наследием Авроры произошла полная неразбериха. То, что находилось в ее комнате, частично попало в подвал монастырской церкви, где рукописи лежали много лет. Потом, во время нашествия вестфальцев, они попали в комнату, где находился склад амуниции. Ничем не прикрытые рукописи валялись в пыли и мусоре и служили зачастую оберточной бумагой. Именно здесь нашел и спас несколько из них первый и лучший биограф Авроры Крамер. Однако это были всего лишь случайные находки.

Многое пропало навсегда, как, например, то, что находилось в Дрездене и Лейпциге и было уничтожено теми, кто был заинтересован в их сокрытии. К сожалению, едва ли возможно проследить жизнь графини во всех подробностях. «Ее саркофаг из белого мрамора, поставленный во второй саркофаг, обитый черным бархатом с золотой тесьмой», был постоянно открыт, чтобы удовлетворять любопытство посетителей – через много лет после ее смерти увидеть прекрасную Аврору, которая была известнейшей великосветской дамой и быстро забытой возлюбленной повелителя, имевшего самый блестящий в Европе его времени двор. Она также была матерью великого полководца. Его беспокойная и горячая кровь проявилась у одной из потомков, в честь его матери тоже названной Авророй – у Авроры Дюдеван, знаменитой Жорж Санд...