Основной задачей этого автомата-преследователя являлось обездвиживание того, что попало в сферу его действия. Так она была задумана своими изобретателями, и остановить её во время погони мог только сигнал экстренного отзыва. Но тот глей, который был персональным индуктором автомата-преследователя, успел превратиться в прах ещё во времена синантропов, так что сигнала отзыва не могло последовать по определению…
Опасной «медуза» стала примерно через минуту после начала инициализации. За это время она успела не только сформировать программу преследования, но и накопить смертельную дозу яда, призванного остановить странный предмет. Сократив мышечное кольцо, выстилавшее нижнюю кромку мантии, автомат-преследователь бесшумно выскользнул из ниши. Как давно он не охотился! Сколько живых существ не пополнило своими агониями перечень побеждённых! Настало Бремя показать, на что он способен. Рецепторы не давали сбиться со следа, программа активизации минимизировала транспортные издержки — ничто не могло остановить «медузу» во время преследования: ну держись, прямоход!
Происходи всё это в благословенные времена расцвета цивилизации глеев, автомат-преследователь вряд ли смог бы догнать торопящегося Алексея — Марс тогда катастрофически быстро терял атмосферу, и устройство, использующее для передвижения принцип воздушной подушки, не имело шансов создать необходимую компрессию б мантийной полости. Другое дело сейчас, когда на полную катушку эксплуатировалась общепланетарная экопрограмма «ВОЗДУХ-220», благодаря которой люди могли свободно обходиться на красной планете без кислородных масок.
Без кислородных масок, но не без охранной сигнализации.
Конечно, врожденная нокталопия не предусматривала дополнительных глаз на затылке, но их с успехом заменяла та самая статусквоатура, которая наряду с тельцами Сметанина постоянно находилась на страже жизни и здоровья хозяина. Оба дополнительных органа чувств имплантировались представителям таких экстремальных профессий, как гидронавты, пожарные, спелеологи, водители экзоскелетов, и, конечно же, без него не могли обойтись все, кто был связан с Большой Высотой. Включая, естественно, звёздных патрульных. Принцип действия статусквоатуры был достаточно прост: вокруг хозяина в форме того или иного тела вращения (оно зависело от положения в пространстве) постоянно вибрировал энергетический кокон. Его внешняя оболочка выполняла роль сторожевой собаки, поднимающей лай при приближении незнакомого объекта, поскольку проникновение в кокон инородного предмета или излучения тут же вызывало тревожный сигнал в подкорке, благодаря чему даже спящий человек, обладающий статусквоатурой, мог предпринять ответные действия. Старый как мир закон: предупреждён, значит, вооружён.
Как только «медуза» на своем неотвратимом пути к цели пересекла незримые нити сторожевой паутины, Алексей услышал комариный писк — за спиной враг. Он сразу понял, что враг этот, может быть, самый серьезный из тех, кого он уже «отфиксировал на месте». (Так на жаргоне спортсменов-манипуляторов именовалась победа в поединке: с соперником, будь он человеком или продуктом технологии иной цивилизации, не суть важно, главное, чтобы в результате оказаться на коне!) Ни о форме, ни о величине, ни о намерениях преследователя статусквоатура сообщать не могла, она давала знать только о самом факте преследования. И Суровцев сделал единственное, что ему оставалось: припустил со всех ног. Иногда своевременно предпринятое бегство выручало получше всякого спирального меча или той же стоп-ракеты. Одновременно он наскоро пролистал модифицированную область памяти в той её части, где хранился фортификационный артикул Сумеречных Времён. Выяснилось, что обычно в комплекте с сервочасовым шли «мокрая вертячка», «гном-бормотун» или оверкиллер. Так кто же из них?
Пожалуй, «гном» отпадает — не способен этот недоросток двигаться бесшумно, а Алексей не слышал ни одного подозрительного звука.
Он не успел перебрать доводы в пользу остальных, как ощутил болезненный толчок в левую икру.
Болезненный, да, но отнюдь не смертельный. Значит, это и не оверкиллер, с удовлетворением подумал курсант. Поскольку этот гаврик, если засёк противника, норовит засандалить ему промеж глаз чем-нибудь поувесистее: шипалицей, например, или гравитационной битой, а вот впиваться в нижние конечности не станет, ибо подобное деяние посчитает недостойным себя…
Алексей инстинктивно занёс свободную ногу, чтобы как следует пнуть нападавшего, который и не помышлял отпускать добычу.
«Русше потерепи», — неожиданно сказал внутренний голос с каким-то необычным, скорее всего, японским акцентом.
— Зачем терпеть-то? — удивился Суровцев. — Если это «вертячка», то у меня хватит сил и желания затоптать её насмерть.
«Это не вертясика», — в интонации было столько убеждённости, что Алексей сразу расхотел спрашивать, откуда сие известно.
— Что же делать?
«Я зе сказара: потерепи, торико не смотри».
Ага, теперь во внутреннем голосе неожиданно заговорило не только японское, но и женское начало.
С чего бы это вдруг?
Однако с женщинами Лёха Бурый предпочитал не спорить.
Не стал он и пинать неизвестную гадину, авось бронелит выдюжит и не поддастся внешнему воздействию! И даже не обернулся, мало ли что? Но и оставаться на месте не было резона, поэтому он поковылял дальше, несмотря на дополнительное украшение к левой штанине «Добрыни».
Как ни странно, внутренний голос оказался прав. Протащив прицепившуюся пакость метров двести, Суровцев ощутил, что нога освободилась.
— Теперь можно посмотреть?
«Мосина».
Он повернул голову.
«Сухопутная медуза» распласталась в метре от ноги и снова напоминала бесформенную охапку березовых сучьев, по которой курсант скользнул равнодушным взглядом, когда проходил мимо ничем не приметной ниши. Потом Алексей осмотрел свой боекостюм в том месте, где в него запускала свои стрекательные волокна безумно ядовитая гадина, но ничего, даже крохотной дырочки не отыскал. Теперь он понял полезность советов внутреннего голоса: единственной открытой частью его тела было лицо, и пока он находился к «медузе», как бы это поделикатнее выразиться, тылом, что ли, паралич от соприкосновения кожи с ядом ему не грозил. А старичок «Добрыня» так и так не подвёл: не по зубам марсианским живоглотам полевые костюмы из карбидовольфрамовых нитей!
Тем временем вымотанная схваткой, точнее, яростной трёпкой чужой икры, «медуза» воздела стрекательные щупальца в ритуальном жесте Последнего Прощания («Каноны благоблистательного поведения придворных охранных автоматов» под редакцией академика Ю Сунь-чи) и, поскольку не смогла одолеть супостата в отведённое программой время (14 минут и 13 секунды с четвертью в земном исчислении), пронзила собственную мантию одной из ядовитых капсул.
Суровцеву ничего другого не осталось, как отсалютовать «благоблистательному поведению» придворного охранного автомата, покончившему с собой в лучших традициях средневековых самураев (хм, а уж не сам ли он транслировал во время атаки необходимые советы своему сопернику?), потом потёр левую штанину перчаткой и всё тем же скорым шагом двинулся дальше.
По параллельному коридору Алексею пришлось пройти чуть ли не втрое больше, чем по первоначальному туннелю, прежде чем он оказался в овальной пещере. Естественное происхождение просторного помещения подчеркивалось обилием сталактитов и сталагмитов, а в центре потолка был устроен светоход, благодаря которому внутри было достаточно светло. По-видимому, глеи в свое время не поленились установить на пути прохождения слабеньких солнечных лучей хроматические призмы, ибо на гранях известковых колонн периодически вспыхивали разноцветные искры, что придавало интерьеру карнавально-феерический оттенок. Наверное, именно где-то здесь и должна была храниться упомянутая в записке «Принцесса», которую требовалось освободить. Знать бы ещё, что она собой представляет! То ли хитроумный марсианский механизм, наподобие сервочасового или «сухопутной медузы», хотя и не особо агрессивный; то ли какие-нибудь сокровища, спрятанные слугами императора во время очередного мятежа; то ли чудом сохранившийся кокон с подлинной личинкой прекрасной глеи? В последнем случае имя Суровцева будет занесено в скрижали ксеноархеологии! Причём, навеки.
Он наглядно представил себе этот гипотетический кокон почему-то в виде хрустального ящика, через прозрачную крышку которого можно во всех деталях разглядеть хитиновые покровы спящей «Принцессы». Бедняжка забылась безмятежным сном и над ней пронеслись ни много, ни мало, а два миллиона лет. И вот, когда уже кажется, что пробуждение никогда не наступит, в последний приют несчастной вступает храбрый витязь. Могучим ударом он разбивает крышку, наклоняется над марсианкой и…
«Ишь, губу раскатар, фанатазёр!»
Следовало признать, что своевременное замечание сразу вернуло курсанта на грешную землю. И тут у него возникло сразу несколько соображений. Во-первых, «сухопутную медузу» следовало исключить из списка возможных собеседников, поскольку она сделала себе харакири и вообще осталась далеко позади; во-вторых, истинный внутренний голос никогда не обзывал Алексея обидными прозвищами типа «фантазёр», из чего следовало, что с ним вёл диалог кто-то посторонний. И этот посторонний способен читать мысли. Во всяком случае, мысли курсанта Суровцева. Ну ты, Лёха, и влип!
Самое удивительное, что никакого страха от этой мысли он не испытал. Не было ему страшно, и всё тут. Зато засосало под ложечкой.
Он скосил глаза на левое запястье, туда, где в бронелитовую манжету гермоперчатки был вделан таймер. Выходя из предбанника, Алексей по заведенной вот уже четыре года привычке запомнил местное время начала операции: 03.16. А сейчас было 08.59. Да, чем дальше, тем становится, как говорила героиня из классической сказки Льюиса Кэрролла: «всё страньше и страньше». Неужто на то, чтобы пройти каких-нибудь три с половиной километра, пусть даже на Марсе, пусть даже с приключениями, ему потребовалось больше пяти часов? Ни фига себе! Стало понятно, почему вверенный ему организм, измотанный непрерывным стрессом и борьбой за выживание, потребовал неотложного подкрепления. А коль организм требует, требование надлежит удовлетворить, и притом немедленно. Суровцев присел на покрытый белесыми потеками валун, чтобы проверить, каким пайком снабжают «Добрынь».
О том, что кроме внутреннего японского голоса тут могут быть ещё какие-нибудь инопланетные сюрпризы, Суровцев, разумеется, не думал. Главное — пожрать, а опасности подождут.
Вот помнится на третьем курсе после транспортного перехода в систему Божья Зарница Алексею достался фирменный костюмчик «Галахад-Молния» производства открытого региона Австралии. Тогда курсанты из двух групп (кураторы Пётр Линёв и Клод Дюплесси) должны были выйти к Плазменному озеру на смурной планетке Флеш-Рояль и по дороге через горную седловину попали под обстрел каменными бомбами — разыгрался вулкан с причудливым названием Серп Сета, Молот Тора. Тринадцать часов без малого ребята жались друг к другу на хлипком каменном козырьке, каждую секунду ожидая, что она станет последней. Но, хвала звёздам, более или менее обошлось, не повезло только Кольке Швыдченко, которому рикошетом раздробило два пальца на ноге. А пусть не выпендривается и не корчит из себя героя, когда чужепланетная стихия разыгралась не на шутку! Когда же незапланированный учебными планами фейерверк закончился, ребята проголосовали за прибавку шага, чтобы успеть к контрольному сроку на рандеву с руководителем курсовой. Один Алексей упёрся и заявил во всеуслышанье: «Всё это, конечно, замечательно, но с места не стронусь, пока не слопаю НЗ!» Подвергнутый обструкции, обозванный «закоренелым индивидуалистом», он продолжал стоять на своём и знай твердил в своё оправдание: «О какой прибавке шага можно говорить, если мы потеряли в весе!» И в конце концов переубедил товарищей, объявивших «десятиминутный общий перекус». А если честно, то почему он не хотел отправляться в путь, не подкрепившись основательно? Да потому, что в походный НЗ входили так называемые «карамельные биточки» — гениальное изобретение Жоржа Дементьера, великого виртуоза от кондитерии! Даже при одном воспоминании об этом гастрономическом чуде рот Алексея наполнился слюной.
Нынешний паёк оказался не в пример скромнее австралийского: самоподогревающаяся жестянка с полулитром украинского борща, галушки в клубничной заливке и шмат розового с прожилками сала. Сразу видно, что рацион составляли сородичи Кольки Швыдченко.
Суровцев стянул зубами тугие перчатки и выдернул из консервной банки чеку для самоподогрева, но как только из неё потянуло крепким борщовым духом, послышался короткий, но пронзительный свист. Так могли свистеть только «пикирующие дротики» — ещё одна омерзительная придумка Царя Горемык!
Неужто под самый конец своей миссии такой прокол? И ведь что примечательно, ни статусквоатура, ни тельца Сметанина даже намека не подали, что с пещерой непорядок! Если он останется жив, доктору Чагину не позавидуешь, ведь именно сей эскулап не уставал повторять, что дополнительные органы чувств — залог успешных действий звёздного патруля ныне, присно и во веки веков! Но все эти соображения пришли в голову уже после того, как Алексей нырнул за валун, надеясь, что тот прикроет его от прямого попадания, а жестянка с борщом отлетела в другую сторону.
Но модифицированный слух не зафиксировал ни царапанья обсидиановых наконечников о камень, ни треска сломанных древков! Так что секунд через двадцать, проведённых б скрюченном состоянии, Суровцев понял, что с выводом будто свист издали нацеленные в него «дротики», он несколько поспешил.
Герой задом выполз из щели, в которую забился как таракан, повернулся и обомлел.
Метрах в трех от него, не дальше, стояла ни кто иная, как «Принцесса».
Глава третья
ИМПЕРИЯ КАХОУ. ЭВАКУАЦИЯ
1
Броненосец Резервного Флота «Шкеллермэуц», как любая флотская единица эскадренного подчинения империи Кахоу, представлял собой конструкцию из двух вложенных друг в друга цилиндров, но в отличие от кораблей прошлых веков был куда изящнее. Так, если его длина составляла чуть больше дневного перехода, то в самой широкой части диаметр достигал едва одной шестой этой старинной меры длины. Цилиндр большего диаметра с наружной стороны являлся бортовой бронёй, способной какое-то время выдерживать даже звёздную температуру. В цилиндр диаметром поменьше был заключён так называемый тренировочный полигон, на территории которого отрабатывались стратегия и тактика подразделений наземных войск, какие каждый звездолёт космических сил империи нёс на борту. А свободное пространство, оставшееся между цилиндрами, использовалось для размещения узлов, необходимых для функционирования корабля, то есть всё многообразие навигационных рубок, силовых агрегатов, батарей огневой мощи, казарм рядового состава, офицерских кают, лазаретов, мастерских, зон отдыха и прочих помещений. Одним словом, любой подобный «Шкеллермэуцу» корабль империи и приданный ему десант был предназначен для автономного полета и выполнения оперативных задач, таких как наведение и поддержание порядка в отдаленных провинциях, подавление мятежей на границах и даже захват отдельных плацдармов на территории противника. Понятно, что таким махинам, как «Шкеллермэуц», опускаться и вновь подниматься с планетарной поверхности было весьма затруднительно. Поэтому их оставляли на стационарных орбитах, а для связи с планетами использовали компактные атмосферные шлюпы.
Чтобы провести Тэйтуса на корабль, Шарби Унц воспользовался тем, что караул на взлётной площадке атмосферных шлюпов несли подчиненные ему лазутчики. Следуя внутреннему уставу вооруженных сил Кахоу, Корабельная Разведка использовалась по назначению только во время планетарных стоянок, в полете же лазутчики должны были поддерживать боевую форму и большинство времени у них уходило на прохождение полос препятствий, возводимых на тренировочных полигонах внутреннего цилиндра специалистами корабельной защиты. Поэтому несение охраны на взлетной площадке планеты Уариш лазутчики из роты Шарби Унца воспринимали как награду — звездолёт далеко, а вольный город Туцан считай под боком, так что всегда можно улучить момент смотаться за грёзовызывающей влагой или наведаться к девочкам в Разгуляеву слободу.
Когда быстрокат вывез астронома за городские стены, фрейзер вздохнул свободнее. Что ни говори, а на равнине, магистратская подглядка-подслушка имела немного шансов помешать его замыслам. В конце концов, командир корабельных лазутчиков со своим другом, ревнителем имперских стандартов, имеет право подышать свежим воздухом на природе? Или нет? К тому же вряд ли кому-нибудь из гармов-горожан могло придти в голову, что Тедлей Нохов в этот момент в природе двое: один находился на соседнем с Шарби Унцем сиденье, а другой — подлинный — у них над головой на высоте с добрый десяток дневных переходов.
Хвала Надвечному, никаких блокпостов по дороге им не встретилось, ибо после того, как Инхаш-Брезоф по слёзной просьбе магистрата спустил на планету батальон гвардейцев, в окрестностях Туцана перестали баловать лихие люди. Да если бы бандюги вдруг и перегородили путь, фрейзер не стал бы тратить время на перепалку, или тем более драку, а просто добавил бы оборотов роторному волчку машины.
И все же, добравшись до взлётной дорожки, он почувствовал себя намного увереннее, хотя предстояло ещё доставить своего спутника на орбиту.
— Заждались вас, господин фрейзер! Я уж все глаза просмотрел, не пылит ли ваш экипаж, — подскочил дубль-старнан Опни Хунж, заглядывая в открытую кабину. Этот разухабистый служака вместе со своим более сдержанным товарищем Секавом Лэем, потомственным зиммельцвейггером с окраинной планеты империи, прибыли в качестве пополнения младших командиров в роту имперских лазутчиков Унца всего два сезона назад, но уже пользовались его доверием и даже были рекомендованы в качестве кандидатов в питомцы Змеи. И за истекший период оба ни разу не дали повода усомниться в своей преданности.
— А что случилось? — вопросительно изогнул бровь Шарби.
— Его Блистательность настойчиво запрашивал, все ли вернулись из увольнения. Так что вы, господин командир, последний, кто оставался в городе.
— Неужели погружена и последняя партия провианта, с которой было столько проволочек?
— Так точно, погружена. Три часа назад. Отбыла грузовым шлюпом. Приказано было, как только вы появитесь, снять планетарный караул и всем составом подняться на борт. — Он с интересом поглядел на Тэйтуса: — Господин ревнитель, откуда вы здесь? Насколько мне помнится, вы в город не спускались…
Фрейзер грозно блеснул очами:
— Дубль-старнан, не забывайтесь! Господин ревнитель, не обязан отчитываться перед вами!
Начальник караула смекнул, что позволил себе лишнее. Хорошо ещё, что рядовых, когда его отчитывал старший офицер, поблизости не было.
— Виноват! — вытянулся в струнку Опни Хунж. — Больше не повторится!
Что же касается Тэйтуса в обличие Тедля Ноха, то он сидел тише инфарктной мухи. Наверное, он был уже не рад, что позволил втянуть себя в авантюру, исход которой терялся во мраке неизвестности.
Дубль-старнан обошел быстрокат и распахнул дверцу со стороны Тэйтуса.
— Прошу, господин ревнитель!
И сопровождаемые дубль-старнаном старшие офицеры проследовали по окаменевшему от многочисленных взлетов-посадок грунту к стоящему в отдалении атмосферному шлюпу. Когда они заняли места в офицерском салоне, началась погрузка караула, которая отняла немного времени. Последним к ним присоединился Опни Хунж.
Перед тем как открыть рот, фрейзер многозначительно показал глазами на потолок. Дубль-старнан энергично помотал головой.
— Ага, значит, аппаратуры прослушки в салоне нет, — сказал Шарби Унц.
— Собственноручно проверяю на наличие в начале каждой вахты, — уточнил Опни. — Этим шлюпом пользуется сам князь, а он трепетно относится к конфиденциальности своих бесед!
Фрейзер улыбнулся:
— Ты на меня обиды не держи, Опни.
— За что?
— За спектакль, разыгранный при встрече.
— Так это был спектакль?
— Ладно, ладно, — Шарби Унц похлопал соратника по плечу. — Ты мне понадобишься сегодня. Вместе с Лэем. После часа Сравнительной Ностальгии ждите меня у субкапитана Аздро.
У дубль-старнана перехватило дыхание от волнения:
— Ох и засиделись мы с Секавом без настоящего дела!
Раздался жуткий скрежет — взвыли турбины, закачивающие воздух в поддон, на котором покоилось днище шлюпа. Через минуту салон встал на дыбы и подпрыгнул — Тэйтусу даже показалось, что у него оборвалось нутро, и вскоре за треугольными — последняя дизайнерская находка корабелов — иллюминаторами заклубились белоснежные ноздреватые облака.
— Командир! — обратился к Шарби поднявшийся с дивана дубль-старнан. — Не будете возражать, если я оставлю вас с господином-ревнителем наедине? Меня беспокоит поведение одного из моих ребят, пойду проведаю.
— Свободен, — разрешил фрейзер. В эту минуту его больше волновало поведение опального астронома, ибо его гражданская сущность могла в любой момент выкинуть какой-нибудь фортель, и Шарби ни на секунду не выпускал Тэйтуса из поля зрения, даже когда за Опни Хунжем захлопнулась входная дверь.
А доктор звездознания тем временем неотрывно смотрел вниз, где осталось его последнее прибежище на не любящей, но любимой родине.
Кто знает, сколько должно пройти Бремени, прежде чем он сможет вернуться? И сможет ли вообще?
Но надо отдать должное выдержке вынужденного иммигранта: его глаза не заволокло предательской влагой, а взгляд оставался безучастным.
— Не жалеете о принятом решении? — спросил Шарби, как только за стёклами белый пар облаков сменился жёсткой чернотой Глубокого Вакуума.
— Даже если жалею, ничего уже не изменить, — последовал философский ответ.
И то правда. Надо думать о будущем, а не сожалеть о том, что сделано или не сделано.
— Позвольте спросить, благонравный, — несвойственным для себя приниженным тоном обратился Тэйтус к командиру лазутчиков.
— На вас что, доктор, повлияла близость броненосца и вы стали испытывать штиблетскую робость, которая накатывает на гражданское лицо при виде «Шкеллермэуца»? — ухмыльнулся фрейзер.
Край громадного серого цилиндра, освещённого разноцветными позиционными огнями, уже полностью закрыл иллюминатор.
— Насчет робости не уверен, но что-то неприятное в воздухе определённо ощущается, — пожал плечами астроном. — Я тут подумал, что моё сходство с ревнителем ещё не служит достаточным поводом для оптимизма.
— Служит, — возразил Шарби.
— Но как же его голос, походка, манеры… Всё это невозможно отразить в портрете. Любой, знающий хоть немного Тедля Ноха, разоблачит самозванца в два счета.
— Ну, во-первых, никто на корабле его не знает даже немного, ведь я говорил, что он прибыл только сегодня. Во-вторых, скоро вы сами будете о ревнителе знать столько, что вам и не снилось, а, следовательно, прекрасно скопируете и голос, и походку, и все привычки и манеры до последней…
— Вы уверены? — в голосе Пшу послышалось плохо скрытое сомнение.
— Уверен.
Ответ фрейзера совпал с судорожным миганием синего плафона на переборке.
— Вот и прибыли, — сказал Шарби. — Скорее всего на палубе транспортной секции мы никого не встретим. А если встретим, то держитесь спокойно, словно вы и есть Тедль Нох. Со своей стороны обещаю довести вас до каюты самым коротким путем.
И действительно, поскольку команда «Шкеллермэуца» готовилась к отлёту, в помещении, куда прибыл атмосферный шлюп, никого не было. Опни Хунж построил караул в колонну и повёл в казарму, а фрейзер подхватил опального астронома под локоть и непринужденно беседуя, увлёк в противоположную сторону. Из соображений субординации, которой на Флоте придерживались неукоснительно во всех без исключения начинаниях, нижние чины и офицеры размещались на разных палубах.
Мягкий пол б спиральном коридоре ластился под ноги, а стены были украшены сверкающими панелями, вызвавшими у Тэйтуса ассоциации с Хрустальным дворцом, хотя он ни на секунду не забывал, что это не парадная лестница, по которой ему в своё время довелось подниматься в Наградной зал, где Его Императорское Величество удостоил доктора звездознания почётного звания Впередсмотрящего Патриота. Правда, потом за те же самые заслуги бывшего кавалера объявили государственным преступником и сокрушителем основ.
Учёный впервые попал на военный борт (летать на гражданских звездолётах, по преимуществу тесных и грязных, ибо стратегия империи зиждилась на штыках и развивала исключительно стратегические космические силы, Тэйтусу доводилось, иначе как бы он добрался до Уариша из центра метрополии?) и всё было ему в диковинку: растровые диафрагмы люков, раскрывающие лепестки при приближении кахоута, бегущие по настенным световодам донесения и даже невнятное бормотание кондиционеров. Ширина коридора вполне допускала передвижение на быстрокате, но Шарби Унц хотел поскорее приучить своего подопечного быть на «Шкеллермэуце» как у себя дома, а для этого ему требовалось пройтись по каждому переходу и каждой палубе.
Но любой путь когда-нибудь завершается, и вот, наконец, дрогнула диафрагма, обнажая стальное нутро каюты фрейзера третьего ранга.
— Прошу! Вам, господин ревнитель, предстоит здесь перекантоваться до тех пор, пока не освободится ваше жилище.
— А когда оно должно освободиться?
— Гораздо раньше, нежели вы полагаете.
Астроном перешагнул через комингс.
— Где я могу устроиться?
— Думаю, вам будет удобнее в уголке Вечернего Отдохновения. Это вон там, мимо гардеробной и санитарного узла. Через полчаса вестовой принесёт обед. Я ещё с вечера заказал на две персоны. Думаю, вестовой будет разочарован, не найдя здесь молоденькую медикессу.
— Надеюсь, вы не собираетесь предложить трансформироваться в медикессу мне? — улыбнулся астроном.
— Половую трансформацию вы вряд ли потянете. Стать гармис или зиммельцвейггершей потруднее, чем ухватиться за посох св. Ары-Заступника! Так что будет лучше, чтобы вестовой вас не видел. А на всякий случай переоденьтесь, надо выглядеть достойно для представителя такой серьезной конгрегации, как идеологическая!
Фрейзер достал из гардероба новенькую форму — опять же накануне он перетолковал со знакомым каптенармусом и, многозначительно сославшись на некий сюрприз, который он сотоварищи приготовил для ревнителя-новичка к очередному празднованию Дня Сошествия, выписал повседневный мундир и плащ с рефракционной решеткой — точь-в-точь такие, какие полагалось носить на службе Тедлю Ноху. Мундир не представлял ничего особенного, а вот плащ дорогого стоил.
— Смотрите внимательно!
Фрейзер набросил плащ на плечи. Тэйтус непонимающе взирал на забавы хозяина каюты.
— А сейчас капюшон на голову и… — там, где только что был Шарби Унц, не было никого. Лазутчик исчез, хотя можно было поклясться, что он здесь. Но сколько Тэйтус ни напрягал зрение, увидеть фрейзера не удалось.
— Шарби, кончайте свои фокусы! — воскликнул доктор раздраженно. — Вы меня пугаете.
В то же мгновение на фоне дверцы стенного шкафа возникло лицо лазутчика. Одно лицо. Оно висело в воздухе, как громкий паук на летательной паутине.
— Это хорошо, что вы испугались. Значит, инстинкт самосохранения не притупился.
Плащ, шурша, распахнулся, вернув лазутчика целиком.
— Держите и помните, когда вам будет грозить опасность, выверните капюшон наизнанку и прикройте голову — кахоута в рефракционной накидке не разглядеть даже в упор!
После обеда фрейзер сослался на неотложные дела и удалился, строго-настрого наказав никому не открывать. Диафрагмы кают были настроены на хозяев и всегда автоматически открывались при их приближении, но если в этот момент в помещении находился кто-то другой, автоматика не срабатывала.
Тэйтус воспользовался тем, что остался один, и ознакомился с офицерской каютой. Две небольшие комнатки плюс места личной гигиены. Особенно его порадовал проточный бассейн, в котором можно было уместить двоих сидя, стилизованный под горный родник: облицовка гранитной крошкой, дикорастущие плющи, спускающиеся с потолка и навесной одоратор, из которого вился дымок с ароматами родной провинции Шарби Унца. Тэйтус сразу узнал хмельной запах дикого мёда и цветущего серповника. Просто чудо какое-то! Опальному астроному больше всего досаждало, что в чужих квартирах, которых он сменил множество, с ванными и душевыми всегда возникали проблемы.
Ему страстно захотелось смыть грязь прямо сейчас, не дожидаясь разрешения фрейзера, тем более, что по всем прикидкам на корабле наступил час Вечернего Омовения. И, недолго думая, он сбросил пропыленную одежду.
Только проточная вода, нагретая до среднесуточной температуры Единоутробного Океана, способна принести кахоуту столько блаженства. Тэйтусу казалось, что он всей кожей ощущает, как струи воды уносят невзгоды и лишения. Потом он долго лежал, размякши, и перебирал в памяти события последних дней. А не сделал ли он роковой ошибки, согласившись на эту авантюру? Чтобы там ни было, а он скрывался на родине, где каждый камень, каждое дерево были родными. Пусть его преследовали глупцы, но они были кахоутами. А что его ждёт у Молекулярного Экрана? Искусственный планетоид Зет-03? Что ни говори, как ни уговаривай себя, но его экипаж состоит из граждан Содружества, значит, Тэйтусу придётся принять их сторону, а предателем он никогда не был. Правда, Змея не раз намекал, что люди по своей сущности те же кахоуты, но всё же… И потом, во весь рост встаёт проблема весьма преклонного возраста: столь круто менять жизнь может позволить себе такой молокосос, как Шарби, у которого впереди еще множество сезонов, но не Тэйтус, годящийся ему даже не в деды, а в прадеды. Святой Цукеш, подай какой-нибудь знак, что неизвестность, клубящаяся впереди, будет благосклонна к изгнаннику…
Но никакого знака под убаюкивающие объятия включенного псевдоприбоя не последовало. Либо святой проигнорировал обращение, либо не владеет азами прогностики. В любом случае решать придётся самому. Придя к такому выводу, Тэйтус включил ливневую стену.
