— Уже наши предки, уставившись на блистающее звёздами ночное небо, догадывались, что видимая картина мироздания неполна, что вселенная устроена сложнее, чем представляется поверхностному взгляду. Естественно, что по мере развития астрономии ученые благополучно прошли через гео— и гелиоцентрическую системы, ставящие в центр мироздания сначала собственную планету, а позднее — её светило. Оказалось, что наш, такой замечательный и многообразный, родной мир вращается вокруг самой заурядной звезды в самом заурядном ответвлении галактики, которое ни в коем случае не способно претендовать на звание пупа вселенной. Потом, по мере усложнения приборов, с помощью которых проводились наблюдения, были открыты такие занимательные вещи, как разбегание галактик, наличие многих необъяснимых астрообъектов, пугающие появления Посоха Заступника и тому подобные прелести.
      — Узнаю университетского профессора. Нет чтобы сразу сказать, что имеется в виду Молекулярный Экран, но ты, как на вводной лекции, начинаешь со времён Единоутробного Океана. Итак, Молекулярный Экран…
      — Да-да-да, в первую очередь я имею в виду именно его, хотя существуют и иные малопостижимые феномены, например Зона Нейтрального Времени, где тебе, мой друг, насколько известно, пришлось столкнуться… ммм… — по лицу астронома пробежала мимолетная улыбка, — с определенными трудностями.
      Собеседник ответил астроному болезненной гримасой.
      — Прости, — сказал ученый, — я не думал, что воспоминания о тех далеких годах по-прежнему столь тягостны.
      — Пустое. — Приятель астронома машинально потёр левое запястье — память о самом неприятном приключении его трудной службы. — Для меня, честно говоря, удивителен факт, что мы, старинные оппоненты, на закате жизни сошлись в главном.
      — И в самом деле удивительно, — согласился учёный. — В молодости у нас чуть не до кулаков дело доходило. Помнится, как-то раз ты, мой друг, даже умудрился расквасить мне нос.
      — Только не надо прикидываться несчастной жертвой! Лично мне припоминается совсем другой случай…
      — Какой?
      — Когда у меня после бурных дебатов в классе самовоспитания заплыл глаз и воспитатель запер меня в громком чулане, надеясь таким способом выяснить, кто из приютских вздул сиротку.
      — Честное слово, я об этом не знал! — воскликнул доктор.
      — Было-было, — примирительно сказал второй из собеседников. — Но, кажется, мы увлеклись детскими воспоминаниями и несколько отошли от центральной темы нашей беседы.
      — Хорошо, я готов продолжить. Итак, уже в наше время астрономами было совершено фундаментальное открытие. Я имею в виду закон Дорна Фуля о корреляции скорости расширения вселенной и суммарной ноосферы. Если говорить простым языком, то галактики разлетаются со скоростью, прямо пропорциональной количеству разумных существ на обитаемых мирах. Допустим, какая-то из планетарных цивилизаций сумела преодолеть Предел Скорпиона (овладела внутриядерной энергией и при этом не уничтожила себя во всемирной бойне, как подавляющее число её товарок). Совершенно естественно, что вскоре её перестанет удовлетворять собственный мир, чему чрезвычайно способствуют такие напасти, как истощение природных ресурсов, техногенные катастрофы, вырождение генофонда, и тогда она обязательно разорвёт планетарную пуповину и начнет расселяться. Сначала на другие планеты собственной системы, потом — на планетах ближайших звёзд, а вскоре замахнется и на отдалённые звёздные системы. Таким образом, жизненное пространство вырастет неимоверно, а соответственно, будет расти и численность популяции. Если возьмём, например, нашу цивилизацию, то подсчитано, что, обладая современной технологией, мы способны заселить всю галактику за каких-нибудь 20-25 тысяч лет, что в масштабах вселенной краткий миг.
      — Опять лекция для первокурсников? Сейчас ты в добрых традициях имперской идеологии объявишь, что нашу экспансию постараются затормозить другие цивилизации, поскольку мы в галактике не одиноки!
      — Вот именно. Стало быть, галактика окажется заселена ещё раньше, пусть даже не только нашими потомками. Так же обстоит дело и с другими галактиками. Отсюда и ускорение их разбегания. Вселенная расширяется со всё большей скоростью! И я присоединяюсь к мнению Дорна Фуля, что это не случайно.
      — Здесь я должен спросить, не может ли этот процесс когда-нибудь пойти на убыль…
      Ученый почмокал губами, словно раздумывал, не перейти ли сразу к сути дела, но лекторская натура взяла своё, и он с упорством, стоившим ему некогда кафедры, учёной степени и едва ли не жизни, вернулся к курсу основ космогонии.
      — Безусловно, может. И без ложной скромности добавлю: я — первый, кто догадался о динамическом дуализме вселенной.
      — Как же, как же, наслышаны и, мало того, благодаря этому положению твоей теории мы и встретились, мой дорогой. Правда, я не астроном и в детали не вникал. Но теперь, когда Молекулярный Экран так неприятно вмешался в нашу жизнь, хотелось бы ещё раз услыхать суть твоей теории, так сказать, из первых рук. Не надо слишком вдаваться в специфику профессии, изложи суть как можно проще, чтобы всякий гарм, далёкий от космогонических учений, мог понять, каких ещё неприятностей ждать от твоего труднопостижимого феномена.
      — Хм, всего в нескольких словах? — учёный покрутил седой головой. — Ну, хорошо, попробуем. Для начала представь, мой друг, головку хорошо выдержанного сыра, в которой в результате созревания образовались пустоты. Выберем какую-нибудь одну пустоту и назовём её для удобства, скажем, областью П, или просто Пузырём. Я заявляю, что наша Вселенная, то есть мир, в котором мы рождаемся, живём и иногда умираем, может с помощью механизма, который астрономы называют разбеганием галактик, заполнять собой такой Пузырь, который, с одной стороны, бесконечен, а с другой — ограничен. Кстати, распухание нашей Вселенной в области П не самый важный аспект моего эпохального открытия.
      — А самый важный аспект?
      Учёный улыбнулся, как человек, знающий то, о чём другие не догадываются.
      — А то, что в упомянутом Пузыре одновременно присутствуют две вселенные, одна из которых наша собственная. Для простоты назовем их Светом и Тьмой, Плюсом и Минусом, Добром и Злом, выбирайте любую пару!
      — Пусть будет последняя… Как я понимаю, наша вселенная — это, конечно же, Зло?
      — Ах, не всё ли равно, — наморщил нос астроном. —В природе нет ничего абсолютного, как сказал некий мудрец из страны Белых Отрогов. Если хотите, пусть наш мир будет назван Добром. В какой-то момент Добро существовало лишь в ипостаси протояйца, а вселенная Зло тогда полностью заполняла собой Пузырь. Но вот протояйцо набухло, потом взорвалось и зародыш Добра начал с огромной скоростью набирать объём, оттесняя Зло. Поскольку Добро и Зло должны находиться между собой в динамическом равновесии, то их суммарные объём, масса, момент вращения и все остальные характеристики на протяжении вечности остаются неизменными. Колеблется лишь соотношение добра и зла, а вернее — тех неопределимых с точки зрения астрономии понятий, которые мы привыкли называть добром и злом. Вселенная Зло вынуждена отступать перед распухающей оболочкой Добра, ибо соприкоснуться они не могут из-за угрозы взаимной аннигиляции, которой не происходит только по причине присутствия силового поля, служащего демпфером между ними. И взаимное изменение размеров обеих вселенных будет продолжаться до тех пор, пока Добро не заполнит пустотный Пузырь полностью, а Зло — окончательно не съёжится до состояния протояйца. Наступит доминирование вселенной Добра и будет оно продолжаться ровно до того мгновения, пока не проснётся теперь уже протояйцо Зла. На этот раз распухать начнёт оно, а Добро примется съёживаться и в конце концов цикл завершится, и всё вернётся на круги своя.
      По лицу собеседника невозможно было прочитать, какие чувства он испытывает, выслушивая еретические откровения старого знакомца.
      — Меня больше интересуют вещи практические, — спросил он, выдержав паузу. — Как, по-твоему, в антагонисте нашей вселенной обитают носители разума?
      — А почему бы и нет? Чем зло хуже добра, простите за невольный каламбур?
      — Но тогда, если одна вселенная распухает с неким ускорением, то другая должна съеживаться с ускорением отрицательным, а суммарная ноосфера его обитателей — соответственно сокращаться.
      Учёный внимательно посмотрел на собеседника:
      — Да, вопрос по существу. Именно это обстоятельство и не даёт мне покоя. Кто может дать гарантию, что они — разумные обитатели Зла — смиренно ждут своей участи и не собираются каким-нибудь способом воспрепятствовать расширению Добра, которое, по моим расчётам, всё набирает и набирает темп?
      — И как они смогут попасть из своей в нашу вселенную, если между ними демпферная прослойка из силового поля?
      — Вот здесь мы опять вспомним о Молекулярном Экране, который лично я считаю компенсационным клапаном между вселенными, и который при некоторых условиях способен открыться…

1

      Под ноги неожиданно выкатился мохнатый клубок.
      Неожиданно, но вполне целенаправленно.
      Из-за этого Шарби Унц, понятное дело, оступился, но равновесия не потерял — зря, что ли, мастер бойцовой балансировки, почтенный наставник Симолу Палой, коренастый сморчок с круглой смеющейся физиономией, что делало его похожим на канонические изображения св. Ары-Заступника, заставлял учеников по полсезона кряду проводить на шатких мостках возле строящихся в столице зданий, чтобы чувство ориентировки вошло им в плоть и кровь. И после этого даже с закрытыми глазами, связанными руками и затычками в ушах кадеты могли свободно ориентироваться в пространстве. Подобный навык особенно помогал в режиме свободного полёта, когда исчезала привычная тяжесть планетной гравитации, а отдельные секции корабля ещё не начали вращаться.
      Носком сапога офицер эскадренного броненосца «Шкеллермэуц» развернул дрессированного злопоуха поперёк — да-да, это определенно был дрессированный экземпляр, дикий облил бы для начала свою жертву зловонкой, — а каблуком другого сапога прижал к мостовой питательную трубку: ну кому в здравом уме придёт мысль добровольно стать ужином ненасытной твари? Но и убивать злопоуха Шарби не стал — имелся шанс, что это не атака, а случайность, характерная для здешних мест. Шанс, правду говоря, мизерный, но не будешь же приставать к каждому встречному с вопросом: не вы ли, уважаемый гарм, случайно обронили бедную зверюшку? Да и не больно-то людные здесь места. С тех пор как Шарби, следуя обонятельному курсографу, нырнул в узкий проход между ветхими постройками с облупленными стенами, ему никто не встретился по дороге. Не любили таких заброшенных улочек горожане, да и те, кто от недостатка средств или по иным причинам проживал здесь, на окраине, норовили управиться с делами засветло, а сейчас — офицер рефлекторно задрал голову в закатное небо, где уже стала видна во всем великолепии орбитальных огней громада родного броненосца — дело приближалось к первой вахте, что начинается, как только корабль нырнёт в тень планеты.
      Ага, стало быть, подошло время антракта между действиями в фарс-театрике. Ментальный дубликат, наверное, уже приступил к осаде любвеобильного сердечка красотки Арьетты. А что, имеет право: всё при нём, как и положено: рост, стать и белозубая улыбка, а безукоризненное владение комплиментарным словарём — любой дамочке заговорит жемчужные зубки!
      На мгновение Унц почувствовал укол ревности, что он, прототип, потомственный зиммельцвейггер, собственно говоря, делает в данный момент посреди грязной мостовой, с извивающимся под каблуком злопоухом? Ведь мог бы Шарби и сам оккупировать уютную уборную местной примадонны, вдыхая умопомрачительный аромат её духов и расхваливая на все лады игру своей пассии в первом акте, что было бы, между прочим, далеко не ложью. Но офицер тут же взял себя в руки. Даже поддаваясь искусу плоти, не следует забывать о долге, далеко не каждому доверится такой великий конспиратор, как Змея. Особенно в столь серьезном и в то же время деликатном деле, как спасение вероотступника.
      Ну да ладно, всё это замечательно: долг, спасение, но что же все-таки делать со злопоухом? Отпустить? Но тварюга мгновенно перевернется, встанет на свои ножки-колчедрыги и встопорщит трубку, а ей только дай волю, сразу вопьётся в бедро, где кончается голенище сапога, и уже через минуту наступит дурнота, из-за которой даже такому отважному зиммельцвейггеру, как Шарби, станет нехорошо и он может оказаться лёгкой добычей. Но уже не для злопоуха, которому, будьте уверены, не позволят насытиться всласть, а для тех хитрецов, кто подбросил алчущую зверюгу одинокому путнику, при этом даже не показавшись ему на глаза. А, может быть, просто врезать гадине каблуком пару раз, чтоб отбить желание охотиться на людей хотя бы в городской черте?
      В конце концов Шарби решил выпростать из ножен дуэльную рапиру и гибким концом очертил в надвигающихся сумерках радужный круг, показав невидимым противникам, что их провокация не прошла и вылезать из засады не резон, если, конечно, у них нет стремления познакомиться со спиральным клинком на ощупь, а не вприглядку. Но фрейзера третьего ранга, — а именно до такого звания дослужился Унц — раздражало даже не то, что невидимки не хотят показываться, уважают значит, а что воняло на узенькой уличке преотвратно. В основном, пищевыми отбросами, гнилью и кошачьей мочой. А это сбивало тонкий нюх курсографа, что могло сделать поставленную задачу невыполнимой. Так и хотелось взобраться куда-нибудь повыше, чуть ли не на крышу, и заорать во весь голос: «Гармы мои любезные, доколе же будете гадить себе под ноги?» Но офицер прекрасно сознавал, что здешним обитателям любые воззвания до фонаря, глухие они до всего, что не приносит мгновенную выгоду.
      Кстати, освещение так и не включилось, несмотря на сгустившийся полумрак, и зловоние от этого лишь усилилось. Оно не только влияло на деликатный прибор, но и портило настроение его обладателю. Конечно, при желании Унц мог бы отключить обоняние напрочь, но тогда одним чувством стало бы меньше, а кто знает, какие ещё сюрпризы ожидают тебя в таком гиблом месте, как Прибазарщина? Можно было бы также перестроить и зрение, хотя бы периферическое, но за преимущество широкого визуального охвата пришлось бы заплатить остротой, а ведь предстояло не только засечь колебание стрелки курсографа, но и разглядеть отличительный домовой знак. Да ещё под непривычным для флотского офицера углом. Так что с перестройкой органов чувств малость погодим, сначала решим другую, более насущную проблему…
      Шарби легонько потыкал клинком в притворившегося мёртвым злопоуха. Хотя бока зверька судорожно вздымались и опускались в соответствии со сложной системой двойного дыхания, он делал вид, что покинул сию грешную юдоль и отправился навестить Хозяйку Всего Сущего.
      Шарби подцепил злопоуха носком сапога под мягкие изогнутые рёбра, подбросил вверх и тут же отфутболил, придав неслабое первоначальное ускорение. Клубок по пологой кривой улетел в зев темнеющей на светлом фоне стены подворотни.
      Послышался глухой шлепок. Кто-то на два голоса негромко выругался, помянув слабую потенцию императорской родни вплоть до восьмого колена.
      Проверять, кому не дает покоя бессилие родственников Светоча Лучезарной Истины, Шарби не стал — себе дороже. Вполне могли в засаде таиться не двое и не четверо даже, а целая шайка, для которой обобрать сунувшегося в западню прохожего самое милое и прибыльное дело. В конце концов, он сюда не порядок наводить пришёл, пусть этим занимается сторожевая гильдия. Она за это денежки получает, и немалые.
      Как все-таки хорошо, что высокородный Шарби Унц продумал все детали, прежде чем углубиться в каменный лабиринт окраинных кварталов. Возьмем, к примеру, скоростной двухместный быстрокат, положенный ему по штатному расписанию. Машину фрейзер оставил на охраняемой стоянке рядом с театриком, где выступает несравненная Арьетта Гри. Но упомянутый ментальный дубликат воспользоваться им не сможет, поскольку растворится в воздухе сразу, как только выйдет из театрального подъезда. Значит, транспортное средство будет дожидаться настоящего хозяина, чтобы отвезти на корабль к третьей вахте. Так-то вот. Когда задание будет выполнено, Шарби отвалит к охраняемой стоянке. Но при этом желательно, чтобы надзирающие органы не сумели до этого момента его засечь.
      Может возникнуть вопрос, по какой причине имперский офицер не хочет сталкиваться с ревнителями имперских стандартов?
      Всё очень просто. Если говорить в открытую, то Шарби Унцу требовалось отыскать в лабиринте городских улочек тайное прибежище доктора звездознания Тэйтуса Пшу.
      Да-да, именно Тэйтуса Пшу, того самого, чья самодовольная физия с близко посажеными глазками красуется на всех правообличительных щитах под кровавыми в пол-локтя величиной буквами заголовка «НАЙДИ И ЗАЛОЖИ ГОСПРЕСТУПНИКА», за одни только сведения о местонахождении которого казна обязуется выплатить без учета налогов весьма кругленькую сумму!
      Тэйтуса Пшу, безбожного вероотступника, попирателя основ имперского мировоззрения и бывшего заведующего кафедрой астрономии Ужерского Фундаментального университета, самого крупного в метрополии.
      Что же заставило Шарби Унца, одного из перспективных офицеров в команде Его Блистательности, резервного флотоводца Инхаш-Брезофа, искать тайной встречи с человеком, объявленным вне закона? Неужто дело в объявленной награде?
      Конечно нет, со средствами у Шарби Унца был полный порядок: на певчих каракатиц денежки тратит весьма умеренно, фамильный обруч никому из знакомых девиц пока не отсылал, на азартные игры тратится по мелочи (если совсем не играть, это вызовет нежелательные толки), да и родная маменька Нейва, для всех же прочих — грозная хозяйка питейного дома по прозвищу Мадам Три Подзатыльника — исправно пересылает любимому чаду положенный процент семейной прибыли, так что фрейзер может спокойно обойтись без того, чтобы, высунув язык, рыскать в поисках «образованного мерзавца», как именовался в фискальных документах Тэйтус Пшу. И, тем не менее, в силу определённых обстоятельств «образованный мерзавец» требовался Шарби Унцу позарез.
      Впрочем, мерзавцем бывшего астронома фрейзер третьего ранга не считал. Образованным — да, причём одним из самых образованных людей империи, а вот мерзавцем — никогда! И пусть официальная пропаганда свистит на всех углах, скольких учеников безбожник Тэйтус совратил своим извращённым учением и сколько ему заплатили подлые враги империи из Союза Синих Солнц, это всё чепуха, в которую могут верить одни идиоты. А Шарби Унц идиотом себя не числил.
      Даже когда изъявил желание вступить в ряды питомцев Змеи.
      И уж тем более, когда всего через три сезона после вступления, переступил порог Тесного Клубка посвященных.
      Так почему же один из посвященных оказался в подозрительном городском квартале?
      Ответ на этот вопрос элементарен, как пение необученной певчей каракатицы: Клубок не имел права рисковать, отправляя на встречу рядового питомца, — новичок, не будучи поставлен в известность о значительности порученного задания, мог запросто наломать дров. А если поставить его в известность, он, неровен час, вполне мог привести за собой «хвост» — тайная канцелярия бдила в любое время дня и ночи — и тогда одна из самых продуманных и серьёзных акций движения Активного Противодействия, пошла бы насмарку.
      Но обо всём этом Шарби Унц не думал, главным сейчас было отыскать четыре волнистых линии — отличительный знак дома, в котором, по сведениям агентуры, прячется опальный ученый.
      Он активизировал осветительный браслет на левом запястье. Потом поднял руку и поднёс к ближайшей стене. Бледный дрожащий под порывами ветерка ореол дал возможность разобрать рисунок на табличке, прикреплённой к высокому, чтобы из озорства не сорвали мальчишки-на-прыгунчиках, карнизу.
      Чётко обозначились волнистые линии.
      Но не четыре, как ему требовалось, а целых семь.
      Вот же незадача. Из-за происшествия со злопоухом нужное здание осталось за спиной, там, где подворотня, в которой, возможно, таилась шайка. Но разве Шарби не офицер? Чего ему бояться? Да и не полезет на рожон всякая рвань, видя у него в руках дуэльную рапиру, которой он умеет ловко пользоваться.
      Он вернулся к подворотне, каждую секунду ожидая, что злопоух может выкатиться вновь. Возможно, осторожность и сыграла с фрейзером дурную шутку.
      Эх, сколько раз ему вдалбливали на офицерских курсах, что противника нельзя недооценивать! Супостат, будь то вооруженные силы Союза Синих Солнц, мятежные бароны провинции Семизвездья или преступившие закон гармы вольного города Туцана, способен взять и сменить в одночасье тактику по ходу поединка. А Шарби дал слабину, полагая, что подзаборные пьянчуги не обучались тонкостям стратегии и если вздумали повторно пощипать забредшего к ним в квартал флотского, то попрут по наезженной колее, подбросив того же злопоуха.
      Уже был преодолён мрак подворотни, из которой тянуло сыростью и не менее отвратным запахом, чем с базара, когда Шарби услышал над головой заливистый свист. Ему бы следовало поплотнее прижать форменный головной убор и побыстрее покинуть злополучное место, где безответственные свистуны смущают слух одиноких пешеходов, а он повёл себя как кадет первого курса и не придумал ничего умнее, чем задрать голову.
      Раздался резкий щелчок, и вокруг горла офицера закрутилась витая удавка с грузиками на концах. Какой-то тупой предмет вынырнул из темноты и врезал Унцу в лоб.
      Но прилежный ученик Симолу Палоя и после удара устоял на ногах и даже какое-то время посопротивлялся, правда, довольно вяло, пытаясь одной рукой отодрать от шеи смертоносное ожерелье, а другой беспорядочно крутил рапирой в воздухе. Однако удавка стягивалась всё сильнее, вскоре оставив Шарби ровно столько воздуха, сколько он успел набрать в лёгкие до нападения. Если бы у него было побольше времени, он не стал бы тратить силы попусту, а сконцентрировался на том умении, с которым шел к Тэйтусу Пшу и которому должен был его обучить. К сожалению, неожиданная атака выбила его из колеи — ужас, что задание Змеи, выбравшего Шарби Унца из двух дюжин претендентов, останется невыполненным, сковал разум фрейзера. К чести задыхающегося зиммельцвеггера, последней его мыслью стала всё же не паника от скорого свидания с Хозяйкой Всего Сущего, а чувство горечи, что по его стопам, скорее всего, будут отправлены дубль-старнаны (больше некого!), которых он недавно завербовал в движение, а они куда менее своего командира искушены в уловках здешних душителей…

2

      Сколько времени прошло, прежде чем фрейзер очнулся, неизвестно. Если контрольный срок пребывания быстроката на охраняемой стоянке истёк, то стража уже известила городскую комендатуру и с корабля на атмосферном шлюпе спущена дополнительная патрульная команда. Ведь пропал не мальчишка-кадет, отправившийся в увольнение в Разгуляеву слободу, чтобы безвозвратно распрощаться с невинностью, и даже не бравый старнан из старослужащих, со злого похмелья учинивший буйную драку и за это сброшенный горожанами в подземную реку, а фрейзер третьего ранга из окружения блистательного флотоводца Инхаш-Брезофа. За подобное Его Блистательность запросто может содрать с магистрата даже не три, а тридцать три шкуры, вплоть до принудительного изъятия из списочного состава горожан двух полных рот новобранцев в пользу Резервного Флота и официального снятия клейма вольности!
      Нет, гармы наши вольные, городская стража всю магистратскую подглядку-подслушку на уши поставит, а сама язык высунет на плечо от усердия, но начнет рьяно перетряхивать сомнительные прибазарные кварталы. И что будет, если Шарби найдут не в страстных объятьях Арьетты Гри?
      Эге, а ведь такого, лежащего на поверхности, поворота событий Тесный Клубок не предусмотрел, полагаясь на профессионализм Унца, который на «Шкеллермэуце» отвечал за оперативную разведку.
      Шарби даже заскрипел зубами, и не столько от тупой боли в висках, сколько от какой-то первобытной злости — надо же так глупо попасться! Он, боевой офицер, прошедший сквозь горнило кровопролитных сражений на плацдарме Ашнек-Той, клюнул на самую примитивную уловку гармов-маргиналов, которые предпочитают честному поединку подлое нападение из-за угла! Так или иначе, но выходит, что в результате его промаха на карту поставлена судьба империи! Если, конечно, в ходе прочёсывания флотские патрули наткнутся на Тэйтуса Пшу.
      О своей судьбе фрейзер не беспокоился, даже когда, вынырнув из омута беспамятства, понял, что ноги-руки связаны, а ножны пусты. Это, конечно, неприятно, можно сказать, удар по самолюбию. Но пережить можно, главное, у него осталось при себе умение, а там посмотрим кто кого! Сперва следовало понять, куда его засунули, но ничего нельзя было определить из-за проклятой темноты.
      Да, можно было бы, конечно, перестроить зрение для ночного видения, но в данный момент, перед иным, куда более ответственным актом изменения плоти, важнее было собраться с путаными мыслями (все-таки его здорово шандарахнули по башке!) и принять обоснованное решение: в кого конкретно надлежит трансформироваться.
      Смрадозуба как объект копирования Шарби забраковал сразу — слишком крупная мишень, к тому же неповоротливая, да и воняет от этого порождения Свистопляса так, что вся шайка сбежится, как только начнется метаморфоз.
      Хотя бы для того, чтобы посмотреть, кто нагадил в чулане.
      Злопоух тоже не годится — чересчур невелик, куда девать избыток шарбиунцевой массы? Да и слюны-растворителя после превращения не успеешь накопить, а что толку от сухих питательных трубок: ни напасть, ни подпитаться…
      Если бы не так сильно пульсировало в висках, Унц не потратил бы столько времени впустую, рассматривая заведомо проигрышные варианты. Он всё больше и больше склонялся к революционной для высшего примата мысли стать змеёй, но не с большой буквы, как таинственный главарь движения Активного Противодействия, а самым настоящим пресмыкающимся. Например, каменным аспидом, чей взгляд завораживает, а заточенные на треугольник зубы способны перекусить стальную балку с легированными присадками.
      То-то повеселится публика, галдящая сейчас за тонкой стенкой, когда вместо облапошенного зиммельцвейггера объявится во всём своём великолепии могучая каменюка!
      Да, решено окончательно. Аспид — это отвечает характеру задания. Ипостась змеи выручает питомца Змеи.
      Чтобы как можно точнее воспроизвести метаморфоз, фрейзер третьего ранга отрешился от себя, как от человека, и быстро пробежался по оглавлению своей генетической памяти, отыскивая необходимый раздел. Подобным навыком в империи владело всего несколько сот человек, и Шарби Унцу посчастливилось быть внесённым в список так называемых «многоформов». Процедура обращения к оглавлению стала возможной после эпохальных открытий имперских биологов, установивших, что у некоторых кахоутов (будь они высокородными зиммельцвейггерами или простыми гармами — никакого значения не имело!) генетическая память содержит в себе не одну человеческую карту, а целый атлас, в котором представлены геномные карты всех живых существ родной планеты. Многоформы являлись настоящими сокровищницами генофонда. Взять хотя бы такую насущную во многих мирах проблему, как исчезновение отдельных видов животных в результате геологических катаклизмов или межвидовой борьбы. Из своего геномного атласа многоформ всегда мог при желании выделить необходимую генокарту и воспроизвести исчезнувшее с лица планеты животное. Правда, существовало одно «но». После воспроизведения парой многоформов потомства оба не могли вернуть себе человеческую ипостась, а навечно оставались в плену чужих тел. Кроме того, определение многоформов среди обычных особей в популяции даже по меркам империи было весьма дорогостоящей операцией. Латентных особей было, скорее всего, гораздо больше, нежели выявленных многоформов, но отсеять их от обычных пока не было никакой возможности. Другое дело, если подобный индивид поступал на военную службу и не абы куда, а в привилегированную школу лазутчиков. Как, например, Шарби Унц.
      Откуда же на Кахоу взялись столь уникальные особи?
      Насколько фрейзеру было известно, существовала достаточно невнятная теория, что в одну из прошедших геологических эр организмы с такими аномалиями возникли спонтанно и передавали свою уникальную способность многоформизма по наследству вверх по эволюционной лестнице, поскольку все живые существа на планете Кахоу прошли через совместное барахтанье в прибое Единоутробного Океана, начиная с простейших и заканчивая единственной не тупиковой ветвью эволюции, которая давным-давно покинула не только прогретую животворными лучами звезды Кахоу водичку, насыщенную минеральными солями, но и преодолела путы гравитации родного мира, чтобы расселиться вдоль всего спирального рукава галактики вплоть до пограничной провинции Семизвездья, этого камня преткновения между империей и ее ершистыми соседями.
      Но это чистая теория и к практике трансформации её не пристегнёшь. Шарби Унц остановил внутренний курсор на необходимой странице геномного атласа. Ага, вот он, каменный аспид, во всей красе: симпатяга добрых пятнадцати локтей в длину, с устрашающими ядовитыми зубами. Теперь следовало закрепить волевой посыл на необходимом ключе, которым «отпирается» соответствующая цепочка ДНК. Тогда скопированный организм морфологически станет неотличим от биологического образца, взятого в качестве объекта копирования. Потом останется преобразовать клетки организма.
      Это займет около часа, а там посмотрим, сколько вонючие гармы продержатся против хищного монстра, наждачную кожу которого не берёт ни свайка, ни дуэльная рапира, ни бандитский тесак. Чтобы остановить каменного аспида, нужен как минимум баллон с горючкой или боевой лазер с интенсивной подкачкой. Но откуда им взяться на окраине империи? Да ещё в торговом городе, а не форпосте Флота.
      Эх, только бы не потревожили в ответственный момент! — и фрейзер-многоформ включил умение на полный накал…
      Но, увы, — обратиться в аспида ему в этот раз так и не довелось.
      Когда он завершил предварительную медитацию, настраивая вегетативную нервную систему в соответствии с таблицей перекодировки примата в пресмыкающееся, и принялся разыгрывать первые аккорды метаморфоза (удлинять клыки с одновременным протачиванием сквозных каналов для последующего впрыскивания яда, наращивать мигательную перепонку на глаза), дверные петли чулана неожиданно заскрипели. На пленника, который даже со связанными конечностями сохранял чувство собственного достоинства, пал бледный квадрат света.
      «Ну вот, сейчас задушат или прирежут окончательно», — мелькнула мало утешительная мысль. Будь фрейзер менее сосредоточен на трансформировании собственного организма, он бы пришел к другому, более логичному выводу: если с ним до сих пор не покончили, значит, что-то от него хотят. Но и без того у офицера не дрогнул на бесстрастном лице ни один мускул.
      Унц расслабил брюшной пресс, принимая более раскованную позу, нежели та, что способствовала трансформации. Попутно он постарался дать задний ход начатому процессу — совсем не обязательно, чтобы по странному внешнему виду его заподозрили в каких-то необычных приготовлениях.
      Что если тот, кто сейчас пялится на него, человек просвещенный, слышавший о граничащих с чудом возможностях флотских лазутчиков, этой элиты империи? Как же, как же: «Куст-шпион в самом центре чужеземного Содружества»… «Как лазутчик стал трупом на некоторое время»… «Победи в себе чужое сознание»… Помнится, в библиотеке школы Флотской Разведки Шарби наткнулся на издания стосезонной давности, пестревшие заголовками в пол-локтя высотой, воспевающие беспримерный подвиг легендарного Зебина Леша. Да, бесподобная была эпопея, начатая на безымянном планетоиде, продолженная в метрополии — сердце вражеской Федерации и завершённая на искусственном спутнике, где впоследствии дипломаты обеих заинтересованных сторон подписали известный меморандум «О разделении наблюдательных полномочий за объектом общего интереса».
      Медленно-медленно Шарби Унц растворил мигательную перепонку, потом поднял веки. Ражий малый с облупленной харей, напоминающей бракованное яйцо съедобной черепахи нокду, наклонился над ним и рывком поднял на ноги.
      В глубине икроножных мышц Шарби отчаянно закололо. Возможно, из-за начавших изменяться клеток, а, может быть, просто ноги отлежал.
      — Ну ты, полегче! — вырвалось у пленника.
      — Ух, какие мы нежные, а еще флот! — малый нахлобучил на голову Унца форменку. — Двигай шарнирами!.
      — Мог бы по форменке и утюжком пройтись!
      — Поговори у меня, так я тебя самого утюжком! А то и вовсе говорилку отчекрыжу, — пригрозил малый хрипло, но без особой злости. Должно быть, орудовать ножиком было для него не в удовольствие, а в силу необходимости.
      — Без глупостей, Горлохват, — произнёс другой голос, уже из комнаты, — сначала наш гость должен нам кое-что рассказать.
      Слово «гость» подразумевало, что, возможно, удастся вывернуться. В конце концов с флотом не стоит ссориться даже маргиналам!
      Тем временем Горлохват с такой силой толкнул Унца в плечо, что офицер мигом оказался чуть ли не в центре ярко освещённой комнаты.
      В ней находилось пять гармов: четверо ничем особым не выделялись, а вот один заставил обомлеть— за невысоким столиком, инкрустированным тазовыми костями виброцефала, сидел на диване и иронично улыбался государственный преступник, отъявленный безбожник и попиратель основ официальной имперской космогонии. Да-да, перед Шарби предстал тот самый человек, к которому и направлялся офицер с «Шкеллермэуца». Хотя Тэйтус Пшу вряд ли догадывался, что стал предметом особого интереса Тесного Клубка. Судя по тому, с каким уважением соратники поглядывали на ученого, он явно здесь верховодил.
      Ситуация совершенно не соответствовала представлениям Унца. Вместо запуганного человечка перед ним предстал уверенный в себе муж, казалось, не растерявший ни капли достоинства за сезоны вынужденного отлучения от общественной жизни. Словно это не его лишили заслуженного признания, а он объявил бойкот императорской академии.
      Да, было отчего прийти в изумление, но изумлялся Шарби Унц не долее четверти секунды — он не смог бы стать кадровым лазутчиком, если б не умел профессионально притворяться. В первую очередь надо выяснить, не подстава ли это? Тэйтуса вполне могли сымитировать таким же способом, каким несколько минут назад фрейзер собирался преобразиться в каменного питона. В таком случае дело происходит не в тайном убежище опального астронома, а на конспиративной квартире подглядки-подслушки. Нет, нас на ментальную копию не купишь! И он с независимым видом произнес:
      — Хорошо же вы гостей принимаете.
      Тэйтус, если, конечно, это был подлинный Тэйтус, принял подачу с лёту и отправил в ответ кручёный шар:
      — А мы вас в гости не приглашали.
      — Ну, поскольку я уже здесь, может быть, руки развяжете?
      — Горлохват, ты слышал, о чем просит фрейзер третьего ранга, благонравный Шарби Унц? Уважь господина офицера!
      Глаза Тэйтуса смеялись, а вот его гостю стало не до смеха.
      «Вот вляпался! Точно подглядка-подслушка сработала. Только какая, наша корабельная или местная магистратская? Если местная, то это пустяки, улик против меня никаких, вышел от Арьетты и малость заплутал. А если корабельная, значит, следили за мной от стоянки, да и зачем я в переулок полез, наверное, догадываются…»
      — Итак, личность гостя установлена без особых усилий с его стороны, — усмехнулся фрейзер, разминая затекшие руки, — осталось узнать, как имя хозяина?
      И получил шар, что называется, прямо в лоб.
      — А вот теперь, уважаемый гость, вам ничего другого не остается, как приложить усилия, чтобы самому установить его!
      Пришла очередь пойти ва-банк, чем Свистопляс не шутит!
      — Ваше лицо, уважаемый, напоминает мне одного типа, чей портрет наклеен на правообличительной доске на фасаде здания магистрата.
      Реакция Тэйтуса была самой неожиданной:
      — Друзья мои, — сказал он негромко, однако не терпящим возражений тоном, — мне необходимо потолковать с господином фрейзером с глазу на глаз.
      И когда, ни слова не говоря, друзья опального астронома, включая душку-Горлохвата, плотно прикрыли за собой дверь, он произнёс условную фразу:
      — Если змея кусает себя за хвост, значит, ей больше некого кусать.

3

      Поскольку фраза соответствовала паролю, который сообщил ему Змея ещё на Кахоу, офицер успокоился:
      — Рад видеть вас в добром здравии, мудрый Тэйтус Пшу!
      Он шагнул вперёд и почтительно склонил голову.
      Ровно настолько, насколько требовал этикет при общении флотских с почитаемыми гражданскими. Потом выпрямился и пристально поглядел в глубокие как дно колодца чёрные глаза ученого:
      — А я уж было засомневался, не многоформ ли передо мной, работающий на тайную канцелярию!
      Астроном скривился в гримасе:
      — Ох уж эта душка, родная подглядка-подслушка! — процитировал ученый строчки из народного фольклора. — Да, мне не приходится сетовать на её невнимание. Но причем здесь многоформы?
      По его недоуменному взгляду было видно, что он и впрямь не понимает.
      — Ну, как же, — пожал плечами фрейзер. — Ваше обличие могло быть подделано и тогда мне грозило разоблачение.
      — Но зачем же вы искали встречи со мной, подвергая себя риску быть разоблачённым?
      — Из некоторых источников, — Шарби Унц многозначительно показал глазами в потолок, — до нас дошли сведения, что тайная канцелярия разослала по региональным отделениям службы подглядки-подслушки срочный приказ до конца текущего сезона выкопать вас хоть из-под земли и доставить в Хрустальный Дворец. И, наверное, вовсе не для того, чтобы дать вам прослушать «Зов предков» в исполнении редчайших крапчатых каракатиц.
      Судя по тому, какое выражение приняло лицо Тэйтуса, стало ясно, что он-то как раз не имеет ничего против знаменитого вокализа, но уже через пару секунд он стёр блаженную улыбку с уст:
      — Да, вы правы. Что может быть общего между государственным преступником и певчими моллюсками из уникальной коллекции императора? Хотя… — учёный поскрёб ямочку на подбородке: — Вот вы сказали «дошло до нас». До кого это «до нас»?
      Хотя Шарби почти не сомневался, что беседует с тем человеком, к которому шёл, он всё-таки решил подстраховаться ещё разок.
      — Прежде чем ответить на ваш вопрос, позвольте, в свою очередь, задать вам свой.
      — Все-таки продолжаете принимать меня за многоформа? — глаза Тэйтуса превратились в узкие щелочки. — Ну что ж, давайте, господин зиммельцвейг-гер, задавайте свой вопрос!
      — Откуда вы знаете моё имя?
      — И только-то, — усмехнулся доктор звездознания. — Сами посудите, разве я смог бы столь долго и, главное, успешно скрываться, не будь у меня сторонников в самых разных сферах общества? Ещё утром прискакал мальчишка-на-попрыгунчиках и вручил Горлохвату — он у меня что-то вроде мажордома и телохранителя в одном лице — записку. Вот она.
      Он протянул через стол узкий клочок пергамента тонкой выделки:
 
       «Ждите вечером живой гостинец с броненосца. Зовут Шарби Унц. Выслушайте и примите решение»
 
      — А когда уличная охрана сообщила, что появившийся в сумерках на улице офицер в ранге фрейзера озирается, отыскивая незнакомый дом, мне оставалось только связать его с именем из записки.
      — Вот уж действительно: связать, да ещё затолкать в чулан. Зачем же было прибегать к таким мерам, коли вам посоветовали меня выслушать?
      Ученый не стал увиливать:
      — Я не имел права рисковать головами своих сторонников. Магистрат вполне мог пойти на хитрость и подослать переодетого в офицерскую форму фискала, лишь бы вызнать, где я прячусь. Награда за поимку «государственного преступника, безбожного вероотступника, попирателя идеологических основ имперского мировоззрения», — с видимым удовольствием процитировал он, — пришлась бы мэру весьма кстати. Не секрет, что у него на выданье дочь, красой не славящаяся.
      — Как же вы, доктор, установили, что перед вами тот, кто нужен? Ведь у меня при себе никаких документов.
      — Если честно, — улыбнулся Тэйтус, — то я не был уверен, кто передо мной, но на всякий случай назвал имя из записки. По вашей реакции, благонравный Шарби, стало понятно, что я не ошибся.
      — Вы не ошиблись. Теперь можно сказать, кем я послан.
      — И все-таки послан, — в уголках глаз Тэйтуса собрались морщинки. Казалось, что он улыбается, но так могла улыбаться мумия из руин Первоначального Конуса. — Честно скажу, глядя на ваше лицо, молодой человек, я всё же надеялся, что к моему дому вас вела жажда постижения истины. Ведь её знаю один я во всем мире. И самое важное, что я готов ею поделиться с любым, кто согласен меня выслушать.
      Ученый произнес это без всякого пафоса, и фрейзер вдруг почувствовал, что верит его словам. Как верил Змее, когда тот напутствовал своего питомца во время последней встречи в подземном лабиринте под столичными улицами. Наверху дул вьюжный ветер, а на глубине в шесть десятков локтей было тепло, хоть и сыро. Где-то неподалёку беспрестанно капало и несмолкаемая капель, возможно, и была повинна в том, что на Шарби внезапно накатило безумное желание сдёрнуть звериную маску с предводителя Активного Противодействия. Да так сильно, аж пальцы зачесались. И все потому, что почудилось лазутчику, что некоторые жесты собеседника ему знакомы. Причем, знакомы давно. Не с тех пор, как он был введен в Тесный Клубок, а гораздо раньше. Кто же скрывается под оскаленной мордой краборосомахи? Помнится, больших трудов стоило загнать порыв назад в подсознание. Страшно представить, как отреагировал бы Великий Конспиратор, признайся фрейзер, какое желание его гложет…
      Шарби помотал "головой, отгоняя воспоминания полусезонной давности, и столкнулся взглядом с Тэйтусом. Тот иронически склонил голову, дескать, давай-давай, дружок, выкладывай, кто тебя послал, а я послушаю. Он даже доверительно взмахнул раскрытой ладонью, приглашая к продолжению.
      И Шарби Унц продолжил.
      Но, по-видимому, не совсем так, как того ожидал опальный астроном. Фрейзер приподнял согнутые в локтях руки, сложил кисти лодочкой, надул щеки и выпустил протяжный свистящий звук. Если отвлечься от того факта, что его издал человек, можно было подумать, будто в помещение проникла змея. И не просто змея, а Змея с большой буквы, чьим именем вот уже много сезонов подряд пугали младенцев в колыбелях.
      — Вас-с приветс-ствует Тес-сный Клубок, — усиливая эффект, прошипел Шарби.
      Кустистые брови астронома взлетели вверх:
      — Вот оно что, оказывается, до моей скромной особы снизошли питомцы Змеи.
      Он откинулся на спинку дивана:
      — И чем же я заслужил подобную честь? Хотя, вероятно… — он нахмурился: — С почтенным Змеёй — правда, тогда у него было иное имя — у меня всегда возникали разночтения по поводу устройства вселенной.
      — Как, доктор, вы знакомы с Великим Конспиратором? — не смог удержать соскочивший с кончика языка и повисший в воздухе вопрос фрейзер. В какой-то степени его можно было понять — на памяти Унца никто не мог похвастать не то что знакомством, а даже тем, что видел лицо Змеи. Руководитель Активного Противодействия даже при общении с посвященными всегда скрывался под звериной маской.
      Как и следовало ожидать, Пшу проигнорировал вопрос собеседника, лишь прикрыл глаза ладонью и стал бормотать что-то под нос. Тем не менее Шарби кое-что уловил:
      — Теперь понятно, зачем я… ютскому выкормышу… Поверил, наконец, недотёпа, а ведь… орал как оглашенный, всё спорил, что двуединства в природе быть не может в силу принципа единоначалия Зла… Хе-хе-хе… как бы не так!
      Казалось, Тэйтус полностью погрузился в воспоминания, и они доставляют ему удовольствие. Фрейзер тоже времени даром не терял, пытаясь привести разрозненные факты к общему знаменателю.
      Значит, таинственный Змея, истинного облика которого не знал никто из Тесного Клубка, оказывается, знаком с опальным астрономом. Например, про принцип единоначалия Зла глава движения неоднократно упоминал в своих зажигательных речах, когда питомцы собирались на тайные сходки в канализационных коллекторах… Угу, теперь ясно, почему именно Тэйтус Пшу стал той осью, вокруг которой закрутился заговор. Из того, что только что услышал Шарби, вытекало: Змея не всегда побеждал в спорах с оппонентом. Возможно, ему захотелось взять реванш…
      — И что же предлагает мне благонравный Шарби Унц от имени Змеи? — раздался голос Тэйтуса.
      — В ближайшем окружении императора, — бойко начал представитель Тесного Клубка, — пришли к выводу, что дальнейшее распространение ваших идей подрывает устои общественного сознания. Неортодоксальные космогонические идеи влияют на неокрепшие умы молодого поколения, ибо из-за запрета являются более привлекательными, нежели канонические. Следовательно, необходимо покончить с человеком, который так последовательно проводит их в жизнь, даже будучи объявленным вне закона. Компетентные органы всех провинций Расстояния Меча, Копья и Стрелы получили секретный формуляр, который гласит, что «изъятие автора вредоносного знания желательно произвести без сожаления», что в переводе с официального языка означает ликвидацию на месте. Так что, — подытожил Шарби безжалостно, — в пределах границы империи вам, доктор, оставаться больше нельзя.
      — Я не боюсь смерти, ибо истину убить невозможно! — с пафосом произнёс Пшу.
      — Но ваша смерть затруднит распространение истины. Вы же не хотите этого?
      — Пожалуй, — вынужден был согласиться ученый. — И куда же прикажете бежать? В Союз Синих Солнц? Или просить политического убежища у Содружества? Но как бы я ни относился к этой старой калоше, пачкающей трон, перебегать на сторону врага…
      — Вам вовсе не нужно удаляться ни в шаровое скопление, ни на Землю, — убежденно заявил фрейзер. — Неужели вас не влечет туда, куда вы всегда стремились попасть, следуя долгу великого ученого?
      Тэйтус прищурился:
      — Вы хотите предложить мне…
      — Да, — с ещё большей убежденностью подтвердил Шарби, — я хочу предложить вам отправиться в окрестности Молекулярного Экрана, таинственного космического образования, которому вы в ваших трудах присвоили звание универсального компенсатора между двумя антагонистическими мирами: Добром и Злом!
      — Браво, молодой человек! — хлопнул в ладоши астроном. — Вижу, что и вы не избежали искушения заглянуть в мои скромные работы. Но на чем я туда отправлюсь? Ведь не на зонтике же св. Ары, поскольку в космосе, насколько мне известно, не существует никаких зонтиков и никаких св. Ар, а есть периодически возвращающаяся в систему Кахоу дискретная комета Ейнгучи-Раленды!
      — Отправитесь на эскадренном броненосце «Шкеллермэуц», доктор. Через полсезона нам вменено заменить предыдущий инспекционный корабль, который 'уже ушёл на профилактику в столичный док. Именно поэтому флотоводец привёл нас сюда, на окраину империи, — хочет перед важнейшим рейдом потренировать подчиненных. Нас ожидает полёт в область, принадлежащую Добровольному Содружеству, с которым у империи весьма прохладные отношения, м-да…
      — А как я попаду на корабль? Я не пилот, не солдат, и даже за вспомогательный персонал не сойду…
      — Вы абсолютно правы, достопочтимый! Но со вчерашнего дня на нашем крейсере появилось вакантное место, специально для вас. Вам подойдет должность ревнителя имперских стандартов?
      Тэйтус даже рот разинул от изумления:
      — Меня — в ревнители?! Да уж лучше я до самой смерти просижу в подполье… К тому же детали моей внешности подробно изучили даже завсегдатаи ночлежек, каждому хочется получить денежки тайной канцелярии. Как же я пройду проверку корабельного кабинета подглядки и подслушки?
      Шарби усмехнулся, чувствуя, что ученый заглотнул наживку
      — А вот об этом мы с вами поговорим чуть позднее. Моя сегодняшняя миссия заключалась в том, чтобы заручиться вашим предварительным согласием. Если я гарантирую, что через какое-то время вас не узнает никто, даже родная мать, вы готовы рискнуть?
      Ученый задумался.
      — Когда я должен дать ответ? — спросил он через минуту.
      — Чем быстрее, тем лучше. Судя по всему, я провёл достаточно времени в вашем чулане, а у меня в быстрокате, оставленном на ближайшей стоянке, включён поисковый маячок. Наверное, не стоит объяснять, что произойдёт, если я не вернусь на корабль в срок?
      Доктор Пшу размышлял недолго. Чувствовалось, что в нем борются осторожность и желание воочию взглянуть на Молекулярный Экран, известный у самого опасного противника кахоу, Объединенных человечеств Солнечной Федерации, как астрообъект Потустороннее Зеркало.
      Победила в этой борьбе, естественно, пытливость ученого. Да иначе и быть не могло.

4

      Чтобы свободно посещать убежище доктора звездознания, Шарби, ещё до первой своей встречи с ним, запустил сплетню, будто бы потерял голову из-за выразительных карих глаз и гибкого стана великолепной Арьетты, очаровательной лицедейки из фарс-театрика, щедро субсидируемого магистратом весь последний сезон. Поговаривали, что до того, как над вольным городом Туцаном повис на суточной орбите эскадренный броненосец, под кружевным одеялом гостеприимной арьеттовой постели побывали чуть ли не все члены городской ратуши. После такой преснятины, как провинциальные горожане, ладный фрейзер со «Шкеллермэуца» выглядел как деликатес на праздничном столе, поэтому не удивительно, что актриса положила на него глаз, едва блестящий офицер в первый свободный от службы вечер появился в зрительном зале на премьерном спектакле «Драма во льдах Табаланьи», принадлежащем перу столичного мэтра Эжеба Цуйри.
      И Арьетта, надо отдать ей должное, блистательно справилась с главной ролью. Особенно удался ей заключительный монолог, когда героиня Глабша, понимая, что выхода из заколдованного круга, куда она вместе с возлюбленным попала из-за одинаковых генетических карт, предлагает проверенные средства самоубийц: яд и кинжал. Особую пикантность сплетне придавало то, что оба её персонажа: фрейзер третьего ранга и очаровательная Арьетта, подобно героям вышеупомянутой пьески, были наследственными зиммелями, и по законам империи не могли соединить свои судьбы даже временными узами. Несмотря на то, что Генеалогическое Право продолжало считаться одним из незыблемых столпов империи, в высших слоях общества терпимость к подобного рода интрижкам уже не считалась чем-то предосудительным.
      Например, во флотской среде не видели ничего зазорного в том, что боевой офицер, которому в скором времени предстоит длительный поход в приграничную зону, увлекся горожанкой-актриской одной с ним хромосомной направленности.
      Как говорится, честь выше позорной связи.
      Поэтому никому из однополчан Шарби Унца не пришло в голову поставить в известность о скандальном романе корабельную подглядку-подслушку. Зачем «мокрозадым» знать, что бравый фрейзер третьего ранга закрутил интрижку с женщиной, чей хромосомный портрет не даёт ей ни малейшего шанса заручиться его шейным обручем?
      Зато Его Блистательность князь Инхаш-Брезоф с вечно брезгливым выражением на породистом лице не преминул высказаться по этому поводу: «Все резвишься, мой мальчик, ну-ну, скоро будет не до того», но при этом глаза флотоводца озорно блеснули. Должно быть, убелённый сединами ветеран прекрасно помнил, как бурлят гормоны в молодой крови. Он даже через магистрат отдал распоряжение не тревожить подчиненного ему офицера, когда тот находится в юродских кварталах.
      А что же несравненная Арьетта?
      С кем делила время между репетициями и представлениями на подмостках?
      Или тоже была посвящена в дела секретные?
      Конечно же, нет, Шарби был не настолько глуп и наивен, чтобы доверять женщине секреты государственной важности. К тому же он в своё время с блеском окончил школу лазутчиков на юго-западном побережье Единоутробного Океана. А в его аттестате, между прочим, значилась и такая экзотическая дисциплина, как Моделирование ментальных копий. Поэтому отослать к Арьетте дубликат, аналогичный прототипу до шестого знака после запятой, способный не только отпустить даме цветистый комплимент, но и со значением облобызать ей ручку и даже до хруста сжать в объятиях, специалисту подобной квалификации было раз плюнуть.
      Поэтому, отправляясь в город якобы для свидания с прелестной Арьеттой, фрейзер посылал к ней свою ментальную копию, а сам шёл на свидание с государственным преступником и великим учёным Тейтусом Пшу. Хотя, чего там скрывать, он с удовольствием поменялся бы местами со своей ментальной копией. Но задание есть задание.
      Поднимаясь по скрипучим ступеням на верхний этаж, Шарби обычно обменивался условным знаком с одним из гармов, которые когда-то подбросили ему злопоуха. Потом страж из добровольных помощников Тэйтуса стучал особым образом в квартиру, и дверь перед Питомцем Змеи распахивалась. А вот потом — без задержки в виде обмена любезностями — начинался урок, который фрейзер третьего ранга давал доктору звездознания.
      И давал с удовольствием, а учёный, надо отдать ему должное, с удовольствием выступал в необычной для себя роли ученика.
      Так продолжалось всё время, пока «Шкеллермэуц» дожидался приказа лететь к Молекулярному Экрану, и лишь однажды традиция была нарушена.
      — У меня для вас новость — с порога произнёс Шарби, лучась улыбкой. — И надеюсь, приятная.
      В глазах Пшу запрыгали чёртики:
      — Неужели Светоч Божественного Сияния переел на ночь и скончался от апоплексии в благостном сне? А престолонаследник по случаю траура по упокоенному папаше объявил всеобщую амнистию, и мне больше не придется корячиться, напяливая на себя по милости приходящего наставника чужие лица?!
      Хотя молодого офицера несколько покоробил тон, в котором отозвался Пшу о священной особе императора, он, тем не менее, сделал вид, что не заметил сочащегося из каждого слова ехидства.
      — Насчет переедания Его Величества ничего сказать не могу, ибо пока не был пожалован всемилостивейшим приглашением в Хрустальный дворец на тронный обед, равно как и на ужин, но зато у нас на корабле наконец-то появилась особа, на которую вам, доктор, как будущему ревнителю, надлежит равняться.
      — Значит, конец изматывающим тренировкам? —с надеждой спросил опальный астроном. — И больше не надо к пронзительным очам Морры Лучеглазого лепить губы красавчика Липони Ариссо, а выдающийся нос основателя династии Гуззош-Альпо сочетать с изящными ушками Аррьеты Гри?
      — Да, не надо, — подтвердил Шарби Унц. — Теперь у нас появился пример, достойный подражания. Во всех смыслах.
      Он достал из внутреннего кармана кителя складной портрет мужчины, исполненный в размашистом стиле художников Постзазеркалья.
      — Вглядитесь в эти черты, мудрый Пшу. Конечно, далеко не красавец, но вам надлежит воспроизвести его внешность до последнего штриха.
      — И как зовут моё новое лицо? — поинтересовался Тэйтус, дальнозорко отставив портрет в вытянутой руке.
      — Тедль Нох, — сообщил фрейзер. — Возраст — сто двенадцать с половиной сезонов.
      — Далеко не мальчик.
      — Да, что и говорить, мужчина зрелый. Несколько пунктов из секретного досье. В начале карьеры служил на планете Синих Туманов зорковидящим. Потом перешёл в Пыточную коллегию, где своим усердием заработал дворянский чин и обзавёлся многочисленными знакомствами среди зиммельцвейггеров. Видимо, кто-то из новых приятелей рекомендовал его на освободившееся место в экипаже нашего броненосца, когда прежний ревнитель ушёл в отставку. Прибыл Тедль сегодня поутру на челноке, так что нужно приступать к заключительной фазе вашей эвакуации с Туцана. Если, конечно, вы, доктор, чувствуете в себе достаточно сил пройти последнее испытание.
      — Что ж, — подергав себя за нижнюю губу, сказал Тэйтус, — последнее испытание так последнее. Честно говоря, мне и самому не терпится проверить навыки, приобретённые благодаря вашим усилиям.
      Свои слова учёный подтвердил делами. Он вышел из-за столика и уселся на полу перед Шарби, уперев левую пятку в правое бедро, а правую — соответственно — в левое. Спина у него, как и полагалось при упражнениях подобного рода, оставалась прямой.
      — Так хорошо? — поинтересовался он, рассчитывая по обыкновению на похвалу.
      — Терпимо, — коротко бросил Унц, усаживаясь на пол напротив своего ученика в аналогичной позе. Мозаичный портрет он положил на колени, чтобы Пшу ни на секунду не выпускал свое новое лицо из виду. — Надеюсь, вы помните надлежащую последовательность?
      Тэйтус на мгновение закрыл и тут же открыл глаза:
      — Сосредоточенность. Погружение. Перестройка.
      — Главное, — напомнил Унц, — это волевой посыл. Ни в коем случае не отвлекайтесь на посторонние вещи и тогда у вас всё должно получиться.
      — Постараюсь.
      Фрейзер понимал, что человеку, далекому от армейской дисциплины, трудно преодолевать «штиблетскую» косность, присущую подавляющему большинству гражданских лиц, но он надеялся, что жажда познания, владевшая доктором, заставит его сконцентрироваться понастоящему. Не впустую же он посвящал опальному астроному столько времени, заставляя поверить, что любой человек, если сильно захочет, сможет овладеть тайным умением лазутчиков Флота? Разве не обучал всем тонкостям, которыми владел сам? И вот пробил час: Тэйтусу Пшу осталось собрать волю в кулак и продемонстрировать наставнику, так ли ненапрасны были его уроки!
      Шарби отвернулся, стараясь не смотреть на своего великовозрастного ученика, чтобы не сбить ненароком, но краем глаза он всё же увидел, как заострились черты прежде оплывшего лица, что соответствовало первой стадии трансформирования — Сосредоточенности. В этот момент личность, погруженная в медитацию, под действием строго регламентированных упражнений по системе легендарного Зебина Леша, основателя теории и практики метаморфизики, постепенно размывается, становится бестелесной, взмывает ввысь, вырвавшись из оков бренной оболочки.
      Собственно говоря, именно Сосредоточенность задавала тон дальнейшему процессу. Предыдущая личность должна была покинуть сознание и свить кокон в потаённом уголке подсознания, до поры до времени не показываться на поверхности, чтобы не влиять на процесс. Её время ещё наступит. А вот если она зацепится за какое-то воспоминание, связывающее её с прошлым, полного растворения не произойдёт, и новая личность получится ущербной, неспособной полностью воплотиться в изменённое тело.
      Но у Тэйтуса пока всё шло более или менее гладко — вот и зрачки посветлели. Если так пойдёт и дальше, можно говорить о переходе во вторую стадию — Погружение, когда новая форма, а вместе с ней и новое лицо воспринимается уже не зрением, точнее, не только и не столько зрением, а неким надчувственным способом, на тренировку которых Тэйтус с Шарби затратили львиную долю времени.
      Да, да, всё пока шло строго по методикам. Только бы не сглазить, и если Тэйтус не подведёт, то можно считать, что обучение прошло успешно и за дальнейшую судьбу старого астронома можно не беспокоиться.
      Ага, вот, наконец, и лицевые мускулы задергались: на скулах желваки заходили, ноздри затрепетали, правое нижнее веко стало подрагивать — верный признак, что и вторая стадия благополучно миновала, настал черёд третьей и последней, той самой, от которой зависит окончательный результат трансформации — Перестройки. Она венчает дело, она показывает, насколько готов испытуемый к испытанию, она спасает и она же карает. Ведь, не дай Свистопляс, стоит перемудрить с наладкой корневых клеток и так перекорёжит лицо, что навек останешься асимметричным уродом, либо окостенеют мышцы, потом их ничем не восстановишь, и будешь пугать богобоязненный народ на площадях безжизненной маской своего фасада!
      Но будем надеяться, что уроки не прошли даром, и Тэйтус четко представляет, что требуется в нужный момент.
      Уф, так и есть, присущая учёному носу горбинка стала таять как воск, кустистые брови принялись разглаживаться, обретая несвойственную прежде мягкость, а полная верхняя губа начала истончаться прямо на глазах. Лицо Тэйтуса Пшу мало-помалу лишалось специфических черт, по которым его могли опознать как безбожника и преступника, и всё больше и больше начинало походить на аскетичную физиономию Тедля Ноха, пока не обрело практически полную с ней адекватность.
      Чтобы уважаемый доктор не увлёкся и по линии лицевой метаморфозы не проскочил дальше положенного, фрейзер отложил мозаичный портрет прототипа и звонко хлопнул в ладоши.
      Словно вторя сему жизнерадостному звуку, радужки прежних чёрных глаз Тэйтуса окрасились в серый цвет, соответствуя облику ревнителя имперских стандартов, а в самих глазах появилась осмысленность, словно в бренную оболочку вновь вселилась душа, временно покидавшая свою обитель.
      — Зеркало! — сдавленным голосом проскрипел Тэйтус.
      — Подать зеркало господину Ноху! — выкрикнул Шарби.
      В смежной комнате завозились. Потом отворилась дверь, и старина Горлохват, кряхтя от натуги, втащил массивный вогнутый овал в металлическом окладе.
      Все так же надсадно пыхтя, здоровяк установил зеркало посредине между учителем и учеником. Поскольку оно было двояковогнутым, со сквозным отверстием, расположенным на оси, проходящей через оба фокуса, фрейзер мог видеть в нём не только собственное, немного окарикатуренное, изображение, но и то, что отражалось с противоположной стороны. Именно такие зеркала служили властителям Кахоу в лихие времена Третьего Междуцарствия, позволяя своим хозяевам узнавать то, чего не знали их придворные, а в случае непредвиденных обстоятельств даже исчезать из дворца, растворяясь в амальгаме.
      Как сказано у самого пронзительного певца той неповторимой эпохи: «Приди, малыш, из тьмы веков и забери меня с собою…» Потом там было еще что-то про «углов угрюмых тайну сохранивших направленье света». Наверное, это он так о поляризованных потоках…
      Каким образом связаны поляризация света и исчезновения людей из помещений с зеркалами, современная наука ответить не в состоянии, эх, хорошо бы найти разгадку, чтобы — ух — и с глаз долой!
      Правда, в данный момент исчезать Унцу было вроде не с руки, а вот за выражением своего визави он наблюдал с большим интересом. Впрочем, лица астронома Тэйтуса Пшу больше не было, в зеркало смотрелся старый лис Тедль Нох.
      Собственной персоной.
      Кажется, теперь можно смело вести Тэйтуса на корабль — сегодня на вахте надёжные люди.
      Разумеется, одинаковые лица у обоих ревнителей — далеко не всё. Существовал целый ряд нюансов, связанных с привычками, походкой и разницей в возрасте, но это дело второстепенное, потерпит до отлёта, а пока астроном будет изучать своего прототипа, что называется, в реальных условиях.
      — Ну, вот и всё, господин ревнитель, — сказал Шарби. — Попрощайтесь со своими друзьями, их работа закончена, и полный вперёд на «Шкеллермэуц», нас ждёт во всём великолепии несравненный Молекулярный Экран, Свистопляс побери!

1

      Главное, не забыть номер. Если забыть, возникнут трудности с выполнением задания, которое, кровь из носа, а выполнить надо.
      А какой номер?
      Хороший. Самый лучший номер из возможных. Последний из первой половины от общего числа, а это означает седьмой и, стало быть, «счастливый».
      Номер группы всплыл сам собой: вторая.
      За ним вдогонку пристроился номер курса — четвёртый, а идентификационному номеру, как оказалось, и всплывать незачем — до того он врезался в память…
      Интересно, в чью это память?
      Вместо ответа забухало.
      Вот так: бух-бух-бух.
      Нет, скорее уж: БУХ-БУХ-БУХ!
      Настырно и методично.
      Так могли забивать сваю в твёрдый грунт, но буханье шло изнутри и с каждым ударом становилось всё навязчивее. Скоро оно могло стать совершенно невыносимым, поэтому справиться с ним нужно было как можно скорее, пока черепная коробка не раскололась. Но как же справиться с этой задачей?
      И тут сама собой объявилась догадка: от буханья следовало отвлечься.
      Чем?
      Не чем, а как! Лучше всего напрячь мозги.
      Железная логика.
      Точнее, не железная, а модифицированная. А если еще точнее — то не логика, а область памяти. Модифицированная Область Памяти. Сокращённо МОП.
      О, МОП, благословенная и чудовищная! Благословенная, потому что хранит подробные сведения из бессчетного множества областей знания и способна за минимум времени обработать их для выявления ассоциативных цепочек и скрытых синэргических связей. А чудовищная, потому что в некоторых случаях (хвала звёздам, что они достаточно редки!) самым непредсказуемым образом способна повлиять на мышление пользователя, заставив его мозг, если применить компьютерную терминологию, «сбоить» и «глючить».
      Но не будем о грустном, ибо настала пора загрузить МОП поиском решения самых насущных проблем. А первая проблема какая?
      Правильно, идентификационная.
      И все же, чьи это были мысли?
      Не все ли равно?
      Нет, а в самом деле?
      Пусть не сразу, а постепенно, то есть растянуто по расплывчатой оси времени, возникло ощущение, что это мысли не чьи-то отвлеченно посторонние, а его собственные.
      Собственные?
      Да.
      А кто в таком случае этот собственник?
      Чётко высветилось внутри переливающейся всеми цветами радуги пирамиды: седьмой номер второй группы четвертого курса.
      А ещё кто?
      Сосредоточиться мешала пирамида. Геометрическое тело, с которым было связано что-то очень важное. До того важное, что сразу заныло в висках, а надсадное бухание мгновенно уплыло далеко-далеко и скрылось в чёрном тумане.
      С туманом оно тоже было связано.
      «…и чёрная вуаль неизведанных далей манит к себе сильнее, чем блеск родных очей». Бертран Фрише. «Послание в далёко».
      Видимо, МОП наткнулась на внутреннюю сноску, ибо всё внезапно встало на свои места. А, может быть, прошли последствия фантомизации, и мозговые ткани, а, следовательно, и нервные волокна восстановились в полном объёме.
      Итак, разрешите представиться: Суровцев, Алексей Степанович. Собственной персоной. Среди друзей известен под кличкой Лёха Бурый, 204 года рождения, чистый вес 108 кило. Рост по утрам 203 см, вечером чуть меньше. Бурым прозван не за цвет кожи или волос, а потому, что является вице-чемпионом «Бирюзовки» по боевому манипулированию, сиречь рукомашеству с целью разбития чужих мордальонов и во время поединков предпочитает идти напролом, подобно своему косолапому тотему. Здоровье практически идеальное. Социальное положение — холост. Ни во вредных привычках (кроме повышенного интереса к прекрасному полу в свободное от занятий и спортивных тренировок время), ни в порочащих связях с «жучками» от наркоэлектроники не замечен. Правонарушений старался не допускать, поэтому органами надзора и контроля к ответственности не привлекался. Так что Лёха Бурый имел все основания воспользоваться своим правом на гиперпрыжок, во время которого зеро-пользователь в старт-точке распадается на элементарные информационные частицы, чтобы практически мгновенно переместиться в пункт назначения. Для инициирования процесса фантомизации следовало проделать простенькую процедуру: ввести в вену содержимое ампулы с транспортным изомером, что и было проделано в стартовом контейнере Бирюзовской высшей школы Звёздного Патруля, курсантом которой АС. Суровцев имеет честь быть вот уже восьмой семестр. А после того, как бесконтактный инъектор пробил кожу в ключичной ямке, произошла вспышка, и наступил провал в ощущениях до тех пор, пока информационные частицы не собрались воедино в финиш-точке, признаком попадания в которую служила радужная пирамида. Эх, знать бы ещё, в какую именно финиш-точку занесло!
      Почему?
      Потому что данный рейд необычен. Причем сразу по двум признакам. Во-первых, в заявке его категория значилась «индивидуальной», а не как обычно, «групповой»; во-вторых, ампулы, рассыпанные перед курсантами на кураторском столе, были не маркированы, так что с равным успехом можно было вытянуть землеподобную планету (на жаргоне межзвёздников «терраморф»), расположенную как неподалеку от родной системы, так и на самом краю галактики, лишь бы там хватало кислорода в атмосфере и имелась в достаточном количестве пресная вода. Почему дело обстоит именно так (наличие кислорода и воды), никто из специалистов, включая Адамовича и Бейкер, открывших изомерный зеро-джампинг, пока вразумительного ответа не дал. Главное, что в незапамятные времена в галактике между терраморфами кем-то (Скитальцами? Огненными Всадниками? Расой Семь? Маленькими зелеными человечками?) была проложена гиперпространственная транспортная сеть. Это факт неоспоримый и доказанный хотя бы тем, что несколько секунд назад некто Суровцев находился в Бирюзовске (Открытый регион Европа), а сейчас — совершенно в другом месте.
      А ещё некто Суровцев никак не мог понять, почему ему дует в ноги, да так, что пальцы приходится подгибать. Правда, с этой неприятностью справиться можно, надо только поотчетливее представить, что загораешь где-нибудь на пляже в Акапулько или на Французской Ривьере и овевает тебя приятный бриз, а не противный сквозняк.
      Сказано-сделано.
      По мышцам потекло выдуманное, но вполне реальное тепло, а заодно окончательно перестало стучать в ушах, да и головная боль пропала — оно и понятно: строго соответствуя синдрому Малишевского— Гануччи: нервная система уже пришла или приходит в норму в результате восстановления физического тела после принудительной фантомизации.
      Тем не менее, противный сквознячок продолжал задувать снизу. Немудрено, если обнаруживаешь себя нагишом. Мало кто из современников Лёхи Бурого слышал о древнегреческом философе Бианте, но его изречение Omnia mea mecum porto знает каждый, кто хоть раз в жизни воспользовался услугами транспортного изомера. Переносясь через сотни и тысячи световых лет в виде информационного потока, нельзя прихватить с собой ни одежды, ни пищи, ни оружия. Мало того, любые инородные предметы, такие, как протезы, контактные линзы, кардиостимуляторы и даже зубные пломбы, остаются на месте старта. Так что использовать для перемещения процедуру зеро-джампинга мог только абсолютно здоровый человек, который объявлялся в конечном пункте, что называется, в костюме Адама.
      Если он, конечно, принадлежал к полу мужскому.
      Или Евы, если соответственно — к женскому.
      Когда первые в мире зеро-физики (от английского zero) Геннадий Адамович и его ближайшая соратница и впоследствии жена Кэтрин Бейкер только-только приступили к изучению феномена межзвездного зеро-джампинга, о таком понятии, как посадочная станция, никто даже не помышлял, и добровольным помощникам гениальной пары, бескорыстным энтузиастам гиперпространственного перемещения, приходилось довольно туго, если не сказать больше. Хорошо, если на финише зеро-пользователя поджидала терпимая погода и, пока его ищет поисковый винтоплан, он под порывами ледяного ветра не успел покрыться гусиной кожей. В противном случае можно было и в «долгий ящик загреметь». Это уже в нынешнем столетии, добравшись на шприц-звездолете до очередного терраморфа, Искатели первым делом пытаются найти тех представителей местной флоры или фауны, у которых в клетках присутствует транспортный изомер. Благо, что искать приходится в строго определённом районе, над которым распростёрла свой шатёр радужная пирамида.
      Радужная пирамида — это не физическое явление. Её не видно с орбиты. Её нет на поверхности изучаемой планеты в реальности. Это скорее виртуальный знак, который становится видим, если человек вводит себе в кровь транспортный изомер. Если новый мир похож на Землю, можно быть уверенным, что он отмечен этим знаком. Последнее, что видит зеро-пользователь в старт-точке, и первым, чем встречает его финиш-точка — это радужная пирамида. Если это так, значит, зеро-джампинг прошёл успешно.
      А как только установлен носитель транспортного изомера, те же Искатели начинают строить посадочную станцию для приёма зеро-пользователей. Причём в районе, над которым возвышается радужная пирамида, ибо к этому моменту её местоположение определено. Можно плясать и от другого: радужная пирамида обычно размещена там, где в избытке пресная вода. Неизвестная раса, придумавшая и осуществившая идею гиперпространственной сети, связавшей самые удалённые уголки галактики, пеклась о том, чтобы путешественник, попадая в пункт назначения, мог дышать полной грудью и не страдал от жажды. Так что Космофлот выдавал лицензию на присоединение нового узла к гиперпространственной транспортной сети, только если были выполнены следующие условия: известен носитель изомера и оборудована посадочная станция.
      А мог и не выдать!
      Размышления о глобальных проблемах бытия плавно перетекли в мысли о сиюминутном.
      Интересное дело, подумал Суровцев, снизу поддувает, а лоб покрылся испариной. Фу, до чего же душно в этих сталегласовых объятиях… Давайте порассуждаем вместе, дорогой товарищ Алекс, если ещё не разучились. Итак, какие имеются соображения? Исходя из опыта предыдущих гиперпрыжков, в голову приходит одно — приёмный контейнер установлен не строго параллельно полу, горловина приподнята и в ней собирается нагретый дыханием воздух. Надо будет после рейда поставить в известность куратора, пусть накатает телегу в транспортное Управление на местное руководство. Эх, кабы ещё знать, по какому адресу катать!
      Ну да ладно, разберёмся, в конце концов, мы не какая-нибудь маргинальная шушера, в сырых подвалах мегаполисов вдыхающая через спиральку «райский порошок» или лопающая горстями эйфориак последней серии, а без пяти минут звёздный патрульный.
      Пора на волю!
      Суровцев протолкнул ладони за голову, уперся покрепче в крышку и напряг бицепсы, чтобы вытолкнуть себя из «пенала», как в просторечье именовали курсанты приёмный контейнер посадочной станции. Процедура должна была пройти без особого напряга — последние месяцы он только тем и занимался в тренажерном зале, что впихивал себя в эмулятор «пенала» за шесть секунд, а покидал и того быстрее.
      Время пошло!
      Алексей выскользнул из тесных объятий «торпедного аппарата» (ещё одно прозвище приёмного контейнера), как кета из гидрожелоба, идущая по рыбопроводу на нерест. Обычно восстановившийся после прыжка зеро-пользователь выпадал на кушетку, установленную под «пеналом», но в данном случае голые пятки ухнули на полметра вниз, потом упёрлись во что-то шершавое и мягкое одновременно и по инерции протянули это «что-то» за собой. Хвала звёздам, что протянули не до конца, иначе пришлось бы основательно приложиться спиной к керамическим термальным плиткам, какие космофлотчики обожали применять для внутренней облицовки посадочных станций. Он открыл глаза и обнаружил у себя под седалищем махровое полотенце с вышитым по центру кокетливым сердечком.
      Ну-ну, и на том спасибо. Когда рейд закончится, надо будет доброй самаритянке из числа обслуживающего персонала плитку газированного шоколада отжалеть.
      Суровцев огляделся.
      Мягкий свет струился из-под потолочных панелей, под ними ритмично шелестел лопастями вентилятор. Возможно, это из-за него было так зябко в контейнере, а не из-за перекоса горловины. Никаких окон в помещении не наблюдалось. Оно и понятно — транспортное управление предпочитало утапливать приёмные станции в почву. На всякий пожарный случай. Историю этого вопроса курсантам прочли ещё на первом курсе — на двойной планете Маринда-Маренго гигантская приливная волна прошлась по станции, не оставив камня на камне. Потом Большое Жюри долго мытарило архитекторов-проектировщиков, дизайнеров и эксплутационников, пытаясь найти виновных, не предусмотревших последствий сезонного цунами, но в итоге так никому обвинения и не предъявило, поскольку сезон приливов на этом оригинальном небесном теле наступал раз в сорок лет. Естественно, что этого не сумели предвидеть ни на стадии проектирования, ни на стадии строительства, ни на стадии эксплуатации, поскольку по причине систематического недофинансирования Искательской Службы, ставшего притчей во языцех, из штатного расписания маринда-маренгового полевого отряда была вычеркнута должность ксеноклиматолога.
      Алексей уже более внимательно окинул взглядом интерьер.
      Как и следовало ожидать, приёмник действительно был слегка наклонён. Значит, вентилятор можно все-таки реабилитировать. Зато кушетка, которая должна была располагаться прямо под контейнером, нашлась поодаль. Это кто ж такой умный догадался её отодвинуть?
      Надавать бы ему по шее за подобные художества!
      Хотя, с другой стороны, возможно, шутник руководствовался соображением, что курсант, травмированный падением, поохает от боли, но вспомнит золотое правило «семь раз отмерь, один отрежь». А то бывали случаи, когда путешественник, благополучно покинувший торпедный аппарат, считал, что ему море по колено и, не экипировавшись соответствующим образом и не выяснив, куда его занесло, покидал станцию. И хотя теперь для курсантских рейдов не выбирают планет, на которых наступил сезон зимних холодов, а маршрут тщательно готовится и по нему накануне проходит куратор, это вовсе не означает, что зеро-пользователь застрахован от неожиданностей. Например, от встречи с такой симпатягой, как «энергетическая змея» Навсикаи или эркшайский «гоблин-призрак». За примерами ходить далеко не надо: в позапрошлом году шалопаи из пятой группы после группового прыжка на Форт-Спеллмиш не нашли ничего лучше, чем устроить марш-бросок на базу «Дымное Лекало», что называется, а ля натурель. Прослышали, что там отдыхает женская сборная по гормональной оркестровке, и решили подшутить. На свою беду шутники-эксгибиционисты повстречали в окрестностях базы «паучью невесту», которая вот уже несколько месяцев пребывала в поисках брачного партнера. Итог рандеву оказался плачевен: семеро из списочного состава с разного рода травмами угодили в ведомственный госпиталь, а улыбчивый Гога Цискариани и вовсе отправился в родное селение в виде груза-200. Вряд ли его родных удовлетворил тот факт, что паучата, появившиеся на свет ровно через три четверти года после трагедии, общаются между собой исключительно на грузинском.
      Да ладно с ней, с «паучьей невестой», в конце концов, её можно и уболтать, если не принимать всерьез двусмысленного предложения перекусить «чем бог послал» сразу после спаривания, а вот во время предстоящего рейда можно ожидать и более серьёзных сюрпризов. Причем, не только и не столько естественного происхождения. На заключительном семинаре Пётр Аркадьевич пообещал выписать на один из возможных маршрутов не кого-нибудь, а пресловутого «громыхающего дэва». А ведь с него станется, лишь бы подопечный растерялся и не сразу сообразил, как с подобной напастью сладить. Впрочем, на то и поставлен куратор, чтобы строить козни курсантам.
      — А у, люди! Есть кто живой?
      Но людей, тем более живых, как и следовало ожидать, в помещении не оказалось. Тот, кто отодвинул кушетку, с возможными жертвами своих гнусных устремлений встречаться не пожелал, а добрая самаритянка, видимо, вышла на минуточку. Носик попудрить или сигаретку кислородную выкурить на свежем воздухе, только бы не стеснять своим присутствием голого мужика. Впрочем, чего там выдумывать — в служебных помещениях станции во время появления курсанта никого и не должно быть.
      Во избежание возможной утечки информации.
      Да и на стенах не висели постеры с местными видами, по которым можно определить, где ты очутился. Зато на столике в углу призывно чернела космическим мраком сфера включенного, но не активированного видеома.

2

      Алексей кое-как пристроился за консолью, размеры которой не позволяли вместить слишком голенастые мослы, резко взмахнул ладонью, привлекая внимание сенсорных датчиков, и нарисовал в воздухе код родного учебного заведения. Сфера подёрнулась серебристыми разводами и посветлела, в её глубине возникло миловидное девичье личико.
      На секунду кровь прилила к лицу Алексея — зеро-пользователь при всём своём желании не мог одеться до того момента, как отметится у дежурного оператора, и теперь ощущал себя чрезвычайно неуютно, представ перед милашкой с голым торсом. Но девушка и глазом не моргнула — должно быть пообвыкла, что её респонденты облачены отнюдь не в смокинги.
      — Добро пожаловать на наш… — последовала легкая запинка, после чего Алексея одарили обворожительной улыбкой, — гостеприимный мир.
      Аборигенка опустила ресницы, должно быть, сверяясь с каким-то не видимым в поле зрения курсанта списком:
      — Желаю вам, господин Суровцев, успешно справиться со своим рейд-заданием. Меня зовут Милана. Я готова ответить на все ваши вопросы, за исключением тех, на какие отвечать не положено.
      — Приятно, — заулыбался в свою очередь «господин Суровцев», — что после гиперпрыжка тебя встречают такие красавицы и такие умницы, как вы, Миланочка. До чего же ловко вам удалось обойти то, что меня интересует в первую очередь, — название вашего гостеприимного мира.
      Миланочка кокетливо стрельнула глазками:
      — Надеюсь, что из вас выйдет отличный патрульный.
      Потом сменила игривый тон на официальный:
      — Отсчет времени пойдёт с момента получения вводной записки. После этого у вас на выполнение задания останется двадцать четыре стандартных часа. Если в ходе рейда возникнут какие-то проблемы, можно связаться со мной на фиксированной частоте, и я переадресую вызов вашему абоненту. Мобильный телефон входит в комплект экипировки. Помните, вы имеете право только на один звонок.
      — А могу я воспользоваться мобильником не во время, а после рейда?
      Девушка удивлённо подняла бровки:
      — Зачем?
      — Чтобы выяснить, не будете ли вы заняты через двадцать четыре стандартных часа. И где вам удобнее будет встретиться со мной, милая Милана.
      Перед тем, как сфера потемнела вновь, Милана ещё раз улыбнулась, явив жемчужное ожерелье из не знающих кариеса зубок, и сердечно пожелала удачи. Не успел Алексей спросить, а где же обещанная вводная, как перед ним материализовался запечатанный конверт.
      Внутри оказался лист плотной полилипидной бумаги. Алексей узнал ровный почерк и телеграфный стиль куратора второй группы:
 
       Господину курсанту…
       Думайте, анализируйте, но постарайтесь принять верное решение. Третий слева, 700, прямой контакт недопустим, финал — on . «Освобождение „Принцессы“
 
      Третий слева?
      Что это такое — третий слева? Вход, выход, посадочный перрон рейсового экобуса?
      Хорошенькое дело, ничего не понять. Тоже мне инструкция называется. С равным успехом можно было написать не по-русски, а, скажем, на протомонгольском, как на основании Золотой Бабы, которую раскопали пять или шесть лет назад родители Суровцева в самом центре Алтая, — всё равно не дотумкаешь. Зато сокращение расшифровывается однозначно: оп. — это, несомненно, операция. Интересно, а что означает число 700?
      С другой стороны, дружище Алекс, ты ещё не экипирован для выполнения задания, а уже взялся за гадание. Так не годится. Решать проблемы надо по мере их поступления и желательно в обратном алфавитном порядке. Сперва э-кипироваться, потом г-адать.
      Ага, чувство юмора в результате фантомизации «господина Суровцева» не покинуло, стало быть, всё в порядке.
      Итак, что мы имеем? А имеем мы стандартный приёмный блок из сталепласта. Примерно полсотни стандартных квадратов площади с двумя выходами, за одним из которых должна находиться душевая кабинка, а за вторым…
      Суровцев поднес ладонь к термозамку — дверь, снятая Миланой с блокировки, плавно скользнула вбок. Ага, так и есть: «предбанник», где хранится одёжка-обувка.
      Алексей прошёл внутрь и встал на пенолитовый коврик, который приятно холодил ступни. Вот же необъяснимые странности зеро-джампинга: сразу после того, как соберёшься воедино, иногда зябнет спина и дует в ноги, и ощущаешь себя ужасно некомфортно, а когда выберешься из «пенала» и под ногами окажется коврик с охладителем, то это даже приятно. Доктор Чагин говорит, что подобные тактильные ощущения связаны с асинхронной адаптацией нервной системы, которая во время фантомизации обязательно испытывает травму.
      Так что тут у нас приготовлено для бравого курсанта?
      В крайнем левом шкафчике — бронелитовый костюмчик артикула «Добрыня». Конечно, этот цельноклёпаный клифт в принципе неплох, но с примеркой спешить не след, может быть, отыщется что-нибудь более современное. Например, многофункциональный «Бэтмэн» четвёртой модели, снабжённый антигравом типа «ковёр-самолет» или «ифрит-ликвидатор» со встроенными плазмомётами.
      Однако инвентаризация остальных секций показала, что здешний администратор, к сожалению, заботился о чём угодно, только не о нуждах будущих патрульных, предпочитающих в дизайне боекостюмов последние веяния. Во всех шкафчиках висели одни и те же распяленные на стальных вешалках «Добрыни», варьировавшиеся только размерами.
      В конце концов, Алексей отобрал нулевой — самый большой из имеющихся, развернул костюм к себе тылом (поворотись, избушка, к лесу передом, а ко мне… ) и проткнул пальцем тонкую полилипидную перепонку, опоясывающую бронелит в области крестца. Из дырки сразу потянулся густой белый дым — газ-дезинфектор. Ну, хоть с этим было всё в ажуре. Алексей не считал себя брезгливым, но влезть в использованный до него костюм его не смогло бы заставить и Большое Жюри.
      Ещё с пяток минут ушло на подгонку множества застежек, ремней и клапанов, зато, когда он предстал перед зеркалом, скрытом в нише за шкафчиками, на него пялился натуральный былинный богатырь, упакованный в чешуйчатую кольчугу с головы до ног. Если быть совсем точным, то голову Суровцева защищала не чешуя, а шлем из наборных титанитовых пластин, оставляющий открытыми лицо и уши, а на ногах красовались высокие десантные башмаки типа «минус-нейчур» с подошвой, которая нейтрально настроена по отношению к любому типу микроорганизмов. Из наружных карманов, кроме мобильника, торчали саперно-монтажные инструменты, с помощью которых можно без особого труда взломать, взорвать, разрезать или расчленить хитроумную преграду, возведенную из любого мыслимого материала, к поясному ремню приторочен спиральный меч, а из-за левого плеча выглядывала ракетная установка ЩБН, известная среди специалистов под ласковым прозвищем «щелбан», — устройство безотказное и для своих габаритов на редкость мощное. Алексей сам был очевидцем, как год назад на третьекурсников, расположившихся за свежевыструганными столиками летнего лагеря на Джиневре, из степи неожиданно налетело стадо разъяренных буйволов Шенгреева. Обычно они мирно паслись на привольных равнинах, но в этот раз тысячи копыт неистово молотили землю, вздымая серебристую пыль. Животные вели себя так, будто в одночасье стали невменяемыми: глаза налились кровью, с вывороченных мясистых губ опадали клочья пены… И вот, когда казалось, что Патруль не досчитается почти сотни своих будущих членов, преподаватель оперативной тактики, фирст-майор Ганитуллин сдёрнул со стола учебное пособие, по счастью оказавшееся ЩБН, в одно мгновение взял на изготовку и разрядил стоп-ракету в передового быка. Очень долго потом Комондор планеты пытался выяснить, с какой целью руководство лагеря в ясный день напустило столько тумана, оградив территорию лагеря от любых попыток визуального контроля с орбитальных спутников. Такие вот в «щелбан» были встроены тактико-тактические возможности.
      Что ж, коль в броне укрыты чресла, то можно смело в бой идти!
      Суровцев прислушался к внутреннему «я», как оно прореагировало на желание выйти за пределы станции.
      Ничего, нормально среагировало.
      Без надрыва, без мандража, но в рамках осторожности и бдительности. Как любил повторять Пётр Аркадьевич, если вы в ладах с самим собой, стало быть, нечего страшиться внешних воздействий. Легко быть в ладу с собой, находясь в аудитории, а Суровцев представления не имел, куда занёс его немаркированный инъектор. В обычных условиях всё просто как дважды два, прочёл этикетку, засандалил в вену стандартную дозу и отправляйся, куда выпишет путевку транспортный изомер. А сегодня это не катит — Лёхе Бурому предстоит вылазка в неведомое…
      Хотя почему в неведомое?
      Вон костюмчики заготовлены, и стоп-выстрел припасен, а в навесной «аптечке» на противоположной от шкафчиков стене наверняка выстроилась целая обойма полных инъекторов, и все они промаркированы конечным пунктом с согревающей душу надписью «Земля».
      Он не отказал себе в удовольствии проверить это предположение. Внутри аптечки и в самом деле были закреплены в кронштейнах медицинские инъекторы с вытяжкой из байкальского омуля. Именно из этой рыбёшки был выделен транспортный изомер и страшно подумать, что было бы, стань нежная рыбка жертвой браконьеров и загрязнения окружающей среды. Земля разом бы лишилась всех преимуществ зероджампинга.
      Алексей поправил амуницию и открыл дверь, снабжённую массивным компенсатором — на кислородных мирах могла наличествовать агрессивная биосфера. Но всякой дряни вроде панцирных волков бояться — в Патруль не ходить!

3

      Он предполагал, что придётся встретиться лицом к лицу с чем угодно: бешеной круговертью атмосферы, хороводом призрачных теней или даже стаей плотоядных хищников, сидящих кружком в ожидании добычи, и внутренне приготовился к этому, но за дверью его встретил не порывистый ветер или бушующая гроза, а затхлый воздух подземелья. Значит, строители приемной станции не просто углубили её в почву на несколько метров, а полностью спрятали под поверхностью. При этом и воздух, и подземелье явно были рукотворными. Последнее представляло собой туннель, прямолинейный и тускло освещенный, в четыре метра диаметром, который начинался сразу за порогом и терялся в полумраке, сгущавшемся в отдалении до чернильной густоты.
      Прежде чем отправляться на поиски приключений, следует все же попытаться выяснить, куда он попал. Итак, порассуждаем. Для этого у него имеется такая замечательная штука, как МОП. Напоминаю тем, кто забыл: Модифицированная область памяти, этакий справочник на все случаи жизни. Удобная штука; курсант может проспать все лекции до единой, но МОП помнит их дословно. Итак, принцип отбора объектов предельно ясен: какие миры славятся подземными ходами?
      В первую очередь это знаменитая Джиневра, потом Розовый Феникс, а также Великолепная Обитель, а из новых — Матрёшкин Двор. Но на Джиневре хитроумный лабиринт, созданный предположительно Скитальцами, самой известной и самой загадочной из перворас галактики, на всем своем протяжении был намного шире, а штрековые вырубки — намного уже, чем то, что наблюдал сейчас Суровцев. Стало быть, Джиневра, как искомый объект, отпадает.
      Возьмем теперь изрытый наподобие швейцарского сыра Феникс. Пронизывающие всю его твердь туннели являлись результатом жизнедеятельности дремлинов, странных созданий, которые были больше энергетическими сгустками, нежели белковыми существами, хотя это обстоятельство не помешало им вступить в ООРАН и стать верными союзниками Солнечной Федерации. Долгое время ученых мучил вопрос, для какой надобности аборигенам эти извилистые ходы, похожие на синусоиду в разрезе? Сперва ксенофрены всячески избегали разговоров на эту тему, но потом кто-то из них проговорился, что подземные коммуникации используются исключительно для разгона перед самым любимым у дремлинов времяпровождением — качанием на электромагнитных волнах.
      Алексей поднёс запястье к глазам. Насколько можно было разглядеть показания агрегатной запонки, магнитное поле практически отсутствовало. Значит, и к Розовому Фениксу здешний туннель не имел никакого отношения. Да и странно, если бы его, вооружённого и отлично экипированного, высадили на планету, обжитую ксенофренами. Вряд ли дремлины сочли бы его появление за вторжение, но дипломатический скандал был бы обеспечен.
      Идём дальше.
      Великолепная Обитель предполагала разветвленную сеть проходов в базальтовой толще тектонических плит, проделанных червями-камнерезцами — полуразумными, но чрезвычайно болтливыми порождениями Высотника. На протяжении множества поколений они «…создали подлинный шедевр так называемой сквозной топологической лингвоархитектуры», как написала об этой планете вошедшая недавно в моду сенсибилитистка Ганя Штуркина, наследница и продолжательница литературных традиций великого Клапки. Поскольку эти кольчатые говоруны являлись убеждёнными коллективистами, созданный ими лабиринт не пустовал ни на одном миллиметре своей протяженности. Мало того, они ни секунды своей сравнительно короткой жизни не тратили на отдых, непрерывно точили базальт, подчиняясь универсальному закону Верховного Феромона. А поскольку Алексей не переставал вслушиваться, но так и не смог уловить несмолкаемого шелеста ложнолапок, значит никаких камнерезцев не было ни прямо по курсу, ни в боковых ответвлениях. Стало быть, Великолепную Обитель также можно отбросить.
      Что остается?
      А остается Матрёшкин Двор — до удивительности странное небесное тело, получившее название от своего внутреннего строения, которое больше всего напоминало вложенные друг в друга резные шары, между оболочками которых кипела удивительно разнообразная, но малопонятная даже для ксенобиолога жизнь. Искатели открыли Матрёшкин Двор недавно и не успели обследовать даже сотой части её оболочек, но то, что там имелись соединительные туннели, наподобие здешних, было установлено однозначно. Как и то, что не стоило туда соваться без особых оснований: зазеваешься, вмиг прижмут, а то и вовсе по стенкам размажут. Да, Матрёшкин Двор, без сомнения, не самое приятное место в галактике, но что о нём известно в первую очередь?
      Суровцев лихорадочно пролистал модифицированную область памяти, куда он, как и подобало образцовому курсанту, заносил любые сведения об обжитых и ещё не освоенных мирах, поскольку в скором времени ему предстояло там служить, если, конечно, он успешно пройдёт сегодняшнее испытание «огнём, мечом, водой и прочей пакостью», как поэтически выразился в своем напутственном слове Пётр Аркадьевич Линёв.
      Итак, Матрёшкин Двор — сравнительно небольшая планетка, чьи внутренности больше всего схожи с детской загадкой про кочан капусты: «сорок одёжек, и все без застёжек», вот только одёжек, или «вложенных оболочек», если следовать классификации всемирно известного авторитета Джошуа Нисвомбы, было гораздо больше сорока, а если быть уж совсем точным, то восемьсот семьдесят три, не считая промежуточных, сработанных наполовину из органических, наполовину из демагогических отходов. Причем каждая оболочка отделялась от прочих абсолютной непроницаемостью, а в сквозные туннели можно было проникнуть только с помощью криптолингвистических ключей. Если Алексею не изменяла память, ключи эти представляли собой аллитерации и синекдохи двойного предназначения, а с инопланетными говорами у него всегда была напряжёнка, чай он не кентвуш… Ничего, авось прорвемся, хотя некоторые проходы охраняли сторожевые нематоды из ордена Священного Синтаксиса, а это еще те паразиты, без лишней запятой к ним и не суйся!
      Он достал из ножен вибротесак, подключил к активной разработке словарь идиом, чтобы те были готовы сорваться с языка по первому требованию, и крадущейся походкой заскользил вдоль стен туда, где его ожидала полная неизвестность.
      Уже вскоре Суровцев почувствовал неясную тревогу. Сначала он не врубился, что заставило его нервничать, но, повторно проанализировав зафиксированные органами чувств данные, выявил причину дискомфорта. Там, где с левой стороны по ходу движения пол переходил в боковую стену, поверхность была темнее. Стало быть, в туннель исподволь просачивались подземные воды. Понятно, что пресные воды. И как же он не придал значения столь очевидному факту? Ведь посадочные станции зеро-джампинга, как известно, всегда располагаются рядом с самым большим скоплением пресной воды на планете, а таковое — озеро Купель Глаголящих — имело место на поверхности Матрешкиного Двора, но никак не внутри оболочек…
      Данное соображение не получило логического продолжения по единственной причине: именно в этот момент прямой, как стрела, туннель завернул под углом чуть ли не в девяносто градусов, и Алексея едва не застиг врасплох огненный сгусток, с бешеной скоростью вылетевший откуда-то из глубины. Хорошо ещё, что он расплескался о стену, лишь опалив жаром курсанта, а не стал причиной его бесславной гибели в самом начале рейда. Вот же не повезло — в темноте таился огнедышащий дракон.
      К чести курсанта можно сказать, что он не забыл выматывающих тренировок и поэтому во время рейда включил на полный обзор не только обычные чувства, но и такие, не свойственные простому человеку, регистраторы окружающей среды, как статусквоатура и органический датчик колебаний телец Сметанина, встроенный в подкорку. Они позволяли патрульному почувствовать грозящие неприятности за долю секунды до того, как они должны были произойти. Поэтому процент погибших Искателей и сотрудников Звёздного Патруля во время несения службы был так мал.
      Что касается непосредственно Суровцева, то, как только смутное предчувствие беды кольнуло сердце, он предоставил своему организму максимум свободы. Так что не успел каменный свод озариться багровым сиянием, как ноги спружинили, подбросив Алексея чуть ли не до потолка, и перенесли к противоположной стене прохода. Итак, статусквоатура не подвела, а просчитала возможные исходы и постаралась переместить своего хозяина в мёртвую зону, где обстрел огнемётными плевками, по крайней мере в ближайшее время, не грозил. Еще повезло, что здешняя гравитация была значительно ниже земной.
      Ниже, чем земная?.. Постойте, постойте!
      Хотя Матрёшкин Двор уступал Земле в диаметре, но тамошнее тяготение лишь на сотку меньше привычного земного. Думай, голова, думай, приказал Суровцев. Не зря же куратор акцентировал на этом внимание курсанта в вводной. Так что же выходит? А то и выходит, что первоначальное предположение не имеет никакого отношения к реальности. Наличие внутренних вод, куда меньшая, чем положено, гравитация — всё один к одному. Стало быть, туннель имеет место быть не на далеком от Солнечной Федерации Матрёшкином Дворе, а…
      …а где?
      Какие ещё факты могут сгодиться для анализа? Факт один: туннель не проплавлен, не прогрызен, а пробит чем-то вроде струйных пескоматов…
      Звёздьявол побери, ну, конечно же, — Суровцев мысленно шлёпнул себя по лбу. Где в Содружестве царство сплошных песков? А прямо, можно сказать, под боком у славного града Бирюзовска и всех остальных славных градов метрополии. Опять же примем во внимание плевок огнедышащего дракона, едва не стоивший курсанту жизни. Теперь-то ясно как дважды два, что никакой это не дракон, а метательное орудие типа «огнебой». Такие пару миллионов лет назад применялись на ближайшем соседе Земли глеями, таинственными обитателями красной планеты.
      Ну до чего же все-таки хомо сапиенс склонен искать экзотические объяснения вещам привычным и, можно сказать, обыденным! Ведь и Джиневра, и Розовый Феникс, не говоря уже о Матрёшкином Дворе, отстоят от родной солнечной не в пример дальше Марса, о котором Суровцев даже не вспомнил, а ведь именно на красной планете люди встретились с первыми рукотворными туннелями.
      Но обо всем этом можно будет порассуждать потом, в спокойной обстановке, лёжа на диванчике в студгородке, сейчас важнее решить, как действовать дальше, ведь древний «огнебой» ещё та загвоздочка! Для того чтобы проскочить невредимым через высокотемпературную преграду, которую он способен поддерживать в течение долгого времени, нужно обладать «…подвижностью песчаного шуршавчика, хитростью лисы и решимостью богомола», если цитировать такого авторитета по ксеноадаптации, как профессор Игумнов.
      Допустим, с подвижностью у Суровцева дело обстояло неплохо, поскольку малая гравитация позволяет выделывать акробатические чудеса, решимости ему тоже не занимать, а вот насчёт хитрости… Алексея потому и прозвали Бурым, что всегда и во всем он пёр напролом, как его косолапый тёзка. А против «огнебоя» напролом не попрёшь — сожжёт заживо, несмотря на «Добрыню», так что привычный стиль поведения здесь не поможет, необходимо придумать что-нибудь новенькое…
      Он легонько постучал костяшками пальцев в висок — иногда модифицированная память циклила, как это бывало с устройствами, образованными по стековому принципу, а, в частности, она не хотела восстанавливать дословно нужные страницы учебника истории глеев. Ну, давай же, давай, милая, не цикли!
      Ага, кажется проскочило, поехало как надо, ну-ка, ну-ка, поподробнее, не части, милая. Ага, теперь понятно: орудия подобного типа были изобретены в период расцвета империи Хоздеров. Широкомасштабное применение «огненных баллист» привело к блистательной победе достославного князя Кжевеши Пятого над его основными соперниками в претензиях за трон Владыки Сумеречного Пояса… И ещё, оружие это считалось по тем временам чрезвычайно прогрессивным и тот, у кого огнебоев имелось в достатке, считался непобедимым и мог претендовать на самую вершину власти. Но хоть огнебой усадили Кжевешу на трон, удержать там достославного мужа не сумели. Побил его, причем в собственной фамильной цитадели, некий Хрында, больше известный как Царь Горемык… Да-да, если не врут учебники марсианской истории, точно побил. А вот как? Сейчас, сейчас, только считаем в буфер дополнительный материал, а он мелким шрифтом прописан, да и картинка иллюстрационная как назло двоит… В памяти Алексея как на старинной фотобумаге проявилось схематическое изображение хитроумца Хрынды, который «… изворотливостью превосходяща ворога своего», а также описание способа, который Царь Горемык придумал, чтобы обойти огненную баллисту. Да, чертёж в трёх проекциях это, конечно, здорово, но всё же следовало собственными глазами удостовериться, что память не подвела и противостоит ему ни что иное, как марсианская артиллерия «дней давным-давно минувших».
      Что в арсенале имеется для такого случая?
      Суровцев пошарил по карманам и выпростал гибкий световод в виде змейки с миниатюрной голокамерой вместо головки, потом выставил из-за стены, осторожно, по миллиметру в две секунды, ибо чувствительность датчиков движения у огнебоя позволяла засечь даже вздох отдельной бактерии.
      Вскоре огневая точка стала видна как на ладони. Она размещалась на чём-то вроде пирамиды в человеческий рост высотой, и до неё было не больше сотни метров. Огнебой представлял собой узкогорлый сосуд из огнеупорный глины, который шарнирно крепился к массивной гравимагнитной подставке, похожей на примитивный гончарный круг, и закрывал боковой вход в перпендикулярное ответвление от центрального туннеля. Раздвоенное рыльце сосуда рыскало из стороны в сторону, пытаясь распознать, почему появившийся на мгновение в пристрелянной зоне объект больше не кажет носа. Возможно, именно там, за баллистой, скрывался проход в пещеру с «Принцессой», которую требовалось освободить. Что собой представляла «Принцесса», Алексею было неведомо, да это сейчас и не было главным. Главное — выполнить поставленную куратором задачу. Не выполнить — значит подвести Петра Аркадьевича. А также товарищей по группе, в настоящее время бредущих по другим мирам, непохожим на Марс, но обустроенных непременно столь же неприятными сюрпризами, как огнебой глеев.
      Заодно пришло и понимание числа семьсот, упомянутого в записке Линёва. Шагомера у курсанта не было, однако автоматический просчет пройденного пути выдал примерное (плюс-минус четверть метра) расстояние от посадочной станции до того места, откуда плюнул дымным пламенем огнебой. И Суровцев нисколько не удивился, когда выяснилось, что оно равняется семистам метрам.
      Как же добраться до баллисты невредимым?
      Конечно, можно было бы пульнуть в нее стоп-ракету с закрытой позиции, благо ШБН допускает такую возможность, но, во-первых, негоже тратить самое мощное оружие на первое же возникшее препятствие, кто знает, что за напасти поджидают дальше; а, во-вторых, неровен час от сотрясения при разрыве обвалится кровля и засыпет вход в ответвление, сколько тогда промаешься, разгребая завал? В списке регламентного оборудования «Добрыни» компактный бульдозер не значится. Так что пулять в огнебой себе дороже. Что в таком разе остается? А остается посмотреть, что придумал Царь Горемык, которого на пути в неприступную цитадель пытались остановить аналогичные огнемёты? Водяных щитов у марсиан не было, плохо на Марсе было в те далекие времена с водой. Асбестовых доспехов глеи не знали. Силовых коконов не изобрели. Всего перечисленного не было и у Суровцева, а «Добрыня» при всей своей огнеупорности выдержит против открытого пламени пару десятков секунд, если не меньше. Потом придётся его сбрасывать, если не жаждешь спечься заживо, а другой защиты, кроме боекостюма, у Суровцева нет.
      Хм, а вот у Хрынды, кстати, даже «Добрыни» не было. Что же этот прохиндос придумал? Какой-то остроумный, не вписывающийся ни в какие рамки ход. Помнится, курсанты на той приснопамятной лекции Игумнова хохотали до колик, дескать, молодчина марсианский предводитель эмоционально нищих, нестандартно подошёл к проблеме.
      Как же именно?
      В МОП почему-то об этом не говорилось, должно быть на сбойный сектор записалось. Попробуем ассоциативный поиск. Угу, нечто, связанное с песчаными шуршавчиками, точнее, с тем, как они передвигались по барханам… А как эти проворные твари взбираются на гребни?
      Ещё мальчишкой ему довелось побывать на Марсе, когда отец уступил настояниям сына и взял его на раскопки реликтового города протоглеев, на который наткнулись переселенцы во время закладки атмосферной станции. Тогда они пробыли на плато Мемнонии чуть больше трёх суток, причём первую ночь провели в термопалатке у песчаного костра. Именно тогда шкет Лёшка, обладающий врожденной нокталопией, впервые наблюдал, как карабкаются на соседний бархан эти юркие членистоногие. Перед глазами как живая встала картинка; приподнятые жёсткие зады, быстро перебирающие по песку лапки и колебательные движения головогруди, словно шуршавчики выплясывают старинный танец твист. Остается припомнить, какое отношение имели шуршавчики к победоносной тактике?
      А вот какое: тот же Кжевеша Пятый, который не сумел сдюжить против Царя Горемык, вошёл в историю как глей, первым озаботившийся негодным состоянием экологии собственной планеты. Он не мог дозволить в окрестностях своей цитадели истребление шуршавчиков, которых, как и земных насекомых, тянуло на огонек, и посему повелел своим бомбардирам вставить во все без исключения огнебои защитные контуры, запрещающие палить в то, что движется в ритме твиста.
      — Ну что, паренёк, спляшем? — спросил Суровцев самого себя.
      — А как же иначе? — ответило второе «я». — Не отступать же будущим патрульным перед первым же испытанием!
      Тем временем в модифицированной памяти отыскалась запись подходящего мотивчика трехстолетней давности, обработанного постперцептуалистами в современном стиле, — каждый третий синкоп в такт сокращению сердечной мышце пользователя. Суровцев закольцевал звучащий в душе музончик на всё время, пока будет приближаться к марсианской баллисте, и для разгона проделал несколько вихляющих движений, придавая пояснице необходимую подвижность. Потом отставил зад, поднял руки, имитирующие лапки шуршавчика, и в такт разухабистому твистэгейну, полифонично звучащему в голове, вышел на открытое пространство.
      В глубине души Алексей сомневался, что в боекостюме он хотя бы отдалённо напоминает марсианского шуршавчика, но ассоциативный поиск не подвёл: сведения о ратном прошлом марсиан оказались точными. Вихляющие движения таза были засчитаны защитным контуром огнебоя как правдоподобные и вполне соответствующие природоохранительным принципам радетеля экологии Кжевеши. Никаких плевков пламени не было в течение двух с половиной минут, за которые Алексей успел поравняться с огнеметательной машиной, от рыльца которой исходили вполне ощутимые волны жара.
      Фу, утёр он струящийся по переносице пот, как только оказался за спиной у марсианской штучки. Чтобы не оставлять в тылу неприятный сюрприз, курсант не отказал себе в удовольствии накинуть баллисте на хобот прочный металлизированный шнур, моток которого предоставил ему в распоряжение запасливый карман «Добрыни», и крепко стянул горловину подачи горючки, чтобы огнебой больше не разевал пасть. Если не навечно, то хотя бы до окончания миссии…

4

      После того, как баллиста заткнулась, в боковом ответвлении стало совсем темно. В принципе Алексей с возрастом не растерял ничего из того, чем владел в отрочестве. Имеется в виду его редкая способность видеть ночью так же отчётливо, как и днём. Так что ему не понадобилось даже вытаскивать из кармана «светлячок» — переносной фонарь, сконструированный специально для искателей.
      Глубокая ниша, на пороге которой был установлен огнебой, завершалась круглым лазом, не прямым, как предыдущий туннель, а закрученным винтом, уходящим вбок. В нём вполне могли таиться ловушки, на установку которых были так горазды марсианские фортификаторы. Алексей больше не сомневался, что его занесло в самую сердцевину лабиринта подземных цитаделей, возможно, не до конца изученного ксеноисториками. С другой стороны, Пётр Аркадьевич не брезговал всевозможными каверзами, которыми обожал обустраивать курсантские маршруты. Причём второй вариант представлялся более предпочтительным, поскольку вряд ли в окрестностях посадочной станции стали бы терпеть активированную баллисту. Ведь зеро-джампингом, тем более в самом центре Федерации, пользовались не только курсанты-выпускники, но также учёные, администраторы и даже отдельные туристы-экстремалы. А это означало, что Алексею предстояло обезвредить сюрпризы куратора.
      Все до единого.
      Что ж, лиха беда начало. Будем надеяться, что и прочие ловушки одолеем. Алексей осторожно приблизился к отверстию лаза. Обычно глеи подстраховывали свои огневые позиции устройствами типа сервочасовых или, что было гораздо опаснее, целым гнездом «зеркальных дервишей». Чтобы не рисковать, он поднял камешек и бросил его в лаз.
      Никакого шевеления в глубине, никаких разноцветных вспышек. Либо сервочасовой давно вышел из строя, либо его вообще поблизости не было. Равно как и «зеркальных дервишей», поскольку они непременно выдали бы себя инфразвуковыми волнами, которые всегда инициируются при первой же попытке побеспокоить их позицию. И в тех и других в отличие от баллист никогда не встраивали экологических контуров, поскольку они являлись ограниченно интеллектуальными устройствами, способными адаптироваться к изменяющимся условиям. Не могли же они за прошедшие миллионы лет эволюционировать настолько, чтобы не обращать внимания на дурацкие выходки потенциального противника, вроде вбрасывания в зону повышенного внимания кусков песчаника?
      Ха, а что еще Алексей мог использовать в качестве мобильного разведчика? Разве что универсальные плоскогубцы. Но из-за своей конфигурации они плохо рикошетируют от стен.
      Делать нечего, надо лезть.
      Алексей нагнул голову и перешагнул нечто вроде каменного порожка. И сразу возникло малоприятное ощущение, будто он пища, которая увлекается по пищеводу с зеркальными стенками, узкими, гладкими и блестящими, выстланными чем-то вроде алюминиевой фольги. Протискиваясь, курсанту приходилось время от времени касаться их плечами. Он никак не мог отделаться еще и от чувства абсолютной незащищенности. Ведь Суровцев представлял собой громоздкую и хорошо различимую мишень, в которую наверняка нацелены метательные снаряды. Сердце гулко билось, на носу повисла потная капля, которую некогда было смахнуть, в паху зудело от отсутствия белья. При этой мысли ему стало весело до безумия. Да, хорош звёздный патрульный, мечтающий о кальсонах! Самое то.
      И тут, когда лаз неожиданно расширился, знаменуя переход в новый туннель, ждал Суровцева очередной сюрприз. Перед ним выскочила «смертельная пружинка» и задрожала, словно в нетерпении от долгожданной встречи. Потом стала крениться, пока не упёрлась вторым основанием в грунт и принялась как бы переливаться в него, как гусеница капустницы.
      На этот раз Алексей влип основательно. В отличие от огнебоя, пружинка действовала на ближних расстояниях и, несмотря на свой вроде бы несерьёзный вид, была на порядок круче. На счету её товарок как минимум полтора десятка искателей, которые никак не ожидали, что детская игрушка может стоить им жизни. И пусть все эти трагедии произошли на заре освоения Марса, всё равно приятного мало.
      Мысли заметались в поисках выхода. У него в запасе оставалось не больше пятнадцати секунд, в течение которых сенсорные датчики этой псевдоинтеллектуальной пакости склонялись к выбору, каким из своих оснований, шокерным или нейротропным, застать жертву врасплох. Оно и понятно, если пружинка не потанцует пятнадцати секунд, словно Буриданов осёл, не умеющий выбрать меж двух кормушек, а прыгнет сразу, то о какой тогда неожиданности может идти речь?
      В свою очередь и курсант принялся размышлять о вещах вполне отвлечённых: неужто какая-то допотопная машинка, да еще сварганенная разумными насекомыми, способна перехитрить венца творения иного пути эволюции, высшего примата?! К тому же не просто примата, а примата, освоившего полный курс выживания на терраморфных планетах! А Марс разве не терраморф, особенно, после освоения восстановительной программы «ВОЗДУХ-220»?
      Да ладно, оставим все эту заумь о приматах и терраморфах на долю преподов, надо решаться! Думай, Бурый, думай! Шевели мозгами!
      И Алексей сделал первое, что пришло в голову: задействовал спецрезерв чувств, те самые тельца Сметанина, внедрённые каждому курсанту в гипоталамус сразу после принятия присяги на верность народам Солнечной Федерации. Если бы его в этот момент спросили, почему он так поступил, Алексей лишь пожал бы плечами, поскольку точного ответа не знал. Хотя ответ вроде бы лежал на поверхности: зря, что ли, он столько часов потратил на адаптационные тренировки, гоняя свой грешный организм в усиленном режиме? В конце концов это должно было когда-то сработать!
      И организм не подвёл.
      Пока «смертельная пружинка» соображала, как оптимальнее покончить с врагом, тельца Сметанина сориентировались и с ходу смоделировали рядом с настоящим Суровцевым его псевдокопию, отличавшуюся от прототипа только тем, что была она сработана не из материальных частиц, а из фантомных, избыток которых позволял звёздным патрульным переносить процедуру зеро-джампинга на порядок легче, чем гражданам неподготовленным и, тем более, лишённым этих благословенных телец.
      С полсекунды между двойниками не было разницы в поведении, но вскоре псевдокопия обрела индивидуальность, вследствие чего начала вести себя самостоятельно. Для затравки она резко отпрыгнула в сторону. Это, конечно же, не могло не спровоцировать «пружинку», которая устремилась за ней, ошибочно полагая, что если противников стало двое, наибольшую опасность представляет тот, кто ведёт себя активнее. Но свою промашку марсианская пакость осознала чуть позже, если вообще осознала когда-нибудь, потому что настоящий Суровцев тоже не мышей ловил. Из ангарда он перешёл в молниеносную атаку. Ему пришлось изогнуться в немыслимой позе, так называемом «выпаде Тихомирова», чтобы рассечь «пружинку» развернувшимся, как веер, клинком своего спирального меча.
      Хрясть!
      Разрубленные по оси половинки резко взвихрились, пытаясь обвиться вокруг необычного врага, но, достигнув вершины амплитуды, свернулись кольцом, не представляя больше угрозы ни для одного живого существа.
      — Ну что же ты, дурашка, не поспешила с решением: бить меня током или усыпить? — собирая спиральный меч в круглые ножны, сказал Алексей вместо эпитафии. — А надо было поторопиться, поскольку другого случая не представится!
      Вторая по счету победа над наследием давно истлевших глеев не вызвала особой эйфории, поскольку Суровцев прекрасно отдавал себе отчет, что его личная заслуга в этом деле минимальна. Он просто воспользовался опытом нескольких поколений патрульных, который неустанно вкладывали в него на протяжении последних четырех лет. И надо сказать, небезуспешно, доказательством чему было хотя бы то, что он до сих пор жив и здоров. Уже задним числом Алексей вспомнил, что первым смоделировал свою псевдокопию никто иной, как Джозеф Лях-Козицки, легендарный кварт-генерал родного ведомства. Правда, использовал он её не против «смертельной пружинки», а против минус-аватары, да и произошло это не на Марсе, а на периферийной планетке с романтическим названием Дальний Фронтир, но разве от этого меняется суть вопроса?!
      Отдышавшись, Алексей выглянул из лаза, надеясь обнаружить параллельный туннель, но не тут-то было. Перед его взором предстала вознесенная на несколько метров и укрепленная гранитными блоками площадка — типичный блокпост, охраняемый сервочасовым. Так вот где канашка свил своё логово! Пока сервочасового видно не было, наверное находился у дальнего края, совершая очередной обход, но через несколько секунд его плоское «лицо», если таковым можно назвать закругленную вершину равнобедренного треугольника, должно было выглянуть из-за кромки площадки. На вооружении у подобного рода механизмов состояли пульсационные карабины, способные на расстоянии до полутора сотен метров вызвать паралич мышц у любого существа, обладающего таковыми, и «световая петля», попав в которую, освободиться можно лишь после того, как иссякнет заряд в практически вечном аккумуляторе сервочасового.
      Лучше не попадаться ни на то, ни на другое — перед глазами Суровцева точечной вспышкой промелькнуло моментальное фото ксеноисторика Ахмеда Сен-Серази, одного из членов многострадального экспедиционного отряда Загазянца, найденного через пятьдесят пять лет после своего исчезновения под Центральным насосным узлом. На искажённом лице навсегда застыло выражение невыносимой боли — пульсирующий заряд разорвал бедняге миокард в тот самый момент, когда второй сервочасовой набросил на него «световую петлю»… Веселенькая перспективка, что и говорить! Но, как издревле гласит народная мудрость, на каждого инопланетного хитреца найдётся земной болт с метрической нарезкой… В частности, марсианские часовые совершенно не ориентировались в таких элементарных для каждого землянина понятиях, как правое и левое, и это обстоятельство следовало использовать оптимальным образом. Раз в запасе остаются секунды, лучше подобраться поближе к вершине площадки — Суровцев постарался как можно быстрее вскарабкаться по уступам, что называется «взлетел ясным соколом», и притаился, оставаясь чуть ниже уровня площадки, чтобы охранный агрегат не обнаружил его раньше времени. Когда сервочасовой склонился над ним, поводя клинообразным стволом карабина из стороны в сторону, но, так и не сумев идентифицировать потенциальную мишень, курсанту оставалось проделать то, что он собирался. В силу своей ограниченности марсианский простофиля так и не смог допетрить, каким образом то, что вспорхнуло с одной стороны из-под «ног» его плоского тела, непонятным образом оказалось уже с другой стороны (подскок кульбитом с пируэтом прогнувшись над головой охранного сервомеханизма), а потом в два приёма выдрало у него из захватов карабин и свернутое лазерное лассо.
      Алексей задрал голову, потряс кулаками и заорал в гулкую пустоту акустического колодца:
      — Милана, любовь моя беззаветная, услышь меня! Я сделал этого недоумка с первой же попытки! И так станет с каждым, кто встанет у меня на пути!
      Внутренний голос робко попытался усовестить разошедшегося двадцатидвухлетнего остолопа, дескать, хорошо смеётся тот, кто… но курсант, находясь во власти обуревавших его чувств, грубо на него шикнул. А зря, потому что следующим пунктом преткновения для будущего патрульного стала «сухопутная медуза».
      Это коварное порождение марсианских оружейников было, пожалуй, самым неприятным из обширного арсенала глеев и потому пряталось в глухом тупичке, в полукилометре от площадки, на которой остался обезвреженный сервочасовой. Поскольку серьезных усилий Суровцеву затратить на предыдущие преграды не пришлось, он несколько притупил бдительность и последний участок пути преодолевал быстрее, чем следовало. Так что ниша, мимо которой Алексей прошествовал бодрой поступью, не вызвала у него никаких ассоциаций с грядущей опасностью.
      Ведь на полу краем глаза он отметил окаменевшее образование, более всего напоминавшее веник из берёзовых сучьев, наверное, оставленный в незапамятные времена любителем марсианской «парилки». Хотя Суровцеву стоило призадуматься вот над чем — веник выглядел настолько безобидно, что вполне мог оказаться не менее опасным, чем та же «смертельная пружинка». Но все мы, люди-человеки, крепки задним умом.
      Ни обостренный слух, ни нокталопия, ни даже тельца Сметанина не помогли вовремя обнаружить, что за спиной у Алексей бесформенная куча «берёзовых сучьев» медленно, но неотвратимо стала оживать. Даже за миллионы лет вынужденной спячки «медуза» не утратила реакции на перемещающиеся в зоне наблюдения предметы. В глубине её кристаллического мозга возник слабенький электрический ток, который включил следящие рецепторы и привёл в действие всасывающую мантию. То, что секунду назад казалось веником, быстро вошло в рабочий режим и приняло оптимальную форму для преследования, превратившись в нечто вроде раскрытого зонтика, причём «берёзовые сучки» взяли на себя роль спиц, поддерживающих купол. Мантия впрыснула под купол нагретый воздух, воздушный пузырь приподнял «медузу», чтобы и в дальнейшем поддерживать на некотором расстоянии от пола. Основной задачей этого автомата-преследователя являлось обездвиживание того, что попало в сферу его действия. Так она была задумана своими изобретателями, и остановить её во время погони мог только сигнал экстренного отзыва. Но тот глей, который был персональным индуктором автомата-преследователя, успел превратиться в прах ещё во времена синантропов, так что сигнала отзыва не могло последовать по определению…
      Опасной «медуза» стала примерно через минуту после начала инициализации. За это время она успела не только сформировать программу преследования, но и накопить смертельную дозу яда, призванного остановить странный предмет. Сократив мышечное кольцо, выстилавшее нижнюю кромку мантии, автомат-преследователь бесшумно выскользнул из ниши. Как давно он не охотился! Сколько живых существ не пополнило своими агониями перечень побеждённых! Настало Бремя показать, на что он способен. Рецепторы не давали сбиться со следа, программа активизации минимизировала транспортные издержки — ничто не могло остановить «медузу» во время преследования: ну держись, прямоход!
      Происходи всё это в благословенные времена расцвета цивилизации глеев, автомат-преследователь вряд ли смог бы догнать торопящегося Алексея — Марс тогда катастрофически быстро терял атмосферу, и устройство, использующее для передвижения принцип воздушной подушки, не имело шансов создать необходимую компрессию б мантийной полости. Другое дело сейчас, когда на полную катушку эксплуатировалась общепланетарная экопрограмма «ВОЗДУХ-220», благодаря которой люди могли свободно обходиться на красной планете без кислородных масок.
      Без кислородных масок, но не без охранной сигнализации.
      Конечно, врожденная нокталопия не предусматривала дополнительных глаз на затылке, но их с успехом заменяла та самая статусквоатура, которая наряду с тельцами Сметанина постоянно находилась на страже жизни и здоровья хозяина. Оба дополнительных органа чувств имплантировались представителям таких экстремальных профессий, как гидронавты, пожарные, спелеологи, водители экзоскелетов, и, конечно же, без него не могли обойтись все, кто был связан с Большой Высотой. Включая, естественно, звёздных патрульных. Принцип действия статусквоатуры был достаточно прост: вокруг хозяина в форме того или иного тела вращения (оно зависело от положения в пространстве) постоянно вибрировал энергетический кокон. Его внешняя оболочка выполняла роль сторожевой собаки, поднимающей лай при приближении незнакомого объекта, поскольку проникновение в кокон инородного предмета или излучения тут же вызывало тревожный сигнал в подкорке, благодаря чему даже спящий человек, обладающий статусквоатурой, мог предпринять ответные действия. Старый как мир закон: предупреждён, значит, вооружён.
      Как только «медуза» на своем неотвратимом пути к цели пересекла незримые нити сторожевой паутины, Алексей услышал комариный писк — за спиной враг. Он сразу понял, что враг этот, может быть, самый серьезный из тех, кого он уже «отфиксировал на месте». (Так на жаргоне спортсменов-манипуляторов именовалась победа в поединке: с соперником, будь он человеком или продуктом технологии иной цивилизации, не суть важно, главное, чтобы в результате оказаться на коне!) Ни о форме, ни о величине, ни о намерениях преследователя статусквоатура сообщать не могла, она давала знать только о самом факте преследования. И Суровцев сделал единственное, что ему оставалось: припустил со всех ног. Иногда своевременно предпринятое бегство выручало получше всякого спирального меча или той же стоп-ракеты. Одновременно он наскоро пролистал модифицированную область памяти в той её части, где хранился фортификационный артикул Сумеречных Времён. Выяснилось, что обычно в комплекте с сервочасовым шли «мокрая вертячка», «гном-бормотун» или оверкиллер. Так кто же из них?
      Пожалуй, «гном» отпадает — не способен этот недоросток двигаться бесшумно, а Алексей не слышал ни одного подозрительного звука.
      Он не успел перебрать доводы в пользу остальных, как ощутил болезненный толчок в левую икру.
      Болезненный, да, но отнюдь не смертельный. Значит, это и не оверкиллер, с удовлетворением подумал курсант. Поскольку этот гаврик, если засёк противника, норовит засандалить ему промеж глаз чем-нибудь поувесистее: шипалицей, например, или гравитационной битой, а вот впиваться в нижние конечности не станет, ибо подобное деяние посчитает недостойным себя…
      Алексей инстинктивно занёс свободную ногу, чтобы как следует пнуть нападавшего, который и не помышлял отпускать добычу.
      «Русше потерепи», — неожиданно сказал внутренний голос с каким-то необычным, скорее всего, японским акцентом.
      — Зачем терпеть-то? — удивился Суровцев. — Если это «вертячка», то у меня хватит сил и желания затоптать её насмерть.
      «Это не вертясика», — в интонации было столько убеждённости, что Алексей сразу расхотел спрашивать, откуда сие известно.
      — Что же делать?
      «Я зе сказара: потерепи, торико не смотри».
      Ага, теперь во внутреннем голосе неожиданно заговорило не только японское, но и женское начало.
      С чего бы это вдруг?
      Однако с женщинами Лёха Бурый предпочитал не спорить.
      Не стал он и пинать неизвестную гадину, авось бронелит выдюжит и не поддастся внешнему воздействию! И даже не обернулся, мало ли что? Но и оставаться на месте не было резона, поэтому он поковылял дальше, несмотря на дополнительное украшение к левой штанине «Добрыни».
      Как ни странно, внутренний голос оказался прав. Протащив прицепившуюся пакость метров двести, Суровцев ощутил, что нога освободилась.
      — Теперь можно посмотреть?
      «Мосина».
      Он повернул голову.
      «Сухопутная медуза» распласталась в метре от ноги и снова напоминала бесформенную охапку березовых сучьев, по которой курсант скользнул равнодушным взглядом, когда проходил мимо ничем не приметной ниши. Потом Алексей осмотрел свой боекостюм в том месте, где в него запускала свои стрекательные волокна безумно ядовитая гадина, но ничего, даже крохотной дырочки не отыскал. Теперь он понял полезность советов внутреннего голоса: единственной открытой частью его тела было лицо, и пока он находился к «медузе», как бы это поделикатнее выразиться, тылом, что ли, паралич от соприкосновения кожи с ядом ему не грозил. А старичок «Добрыня» так и так не подвёл: не по зубам марсианским живоглотам полевые костюмы из карбидовольфрамовых нитей!
      Тем временем вымотанная схваткой, точнее, яростной трёпкой чужой икры, «медуза» воздела стрекательные щупальца в ритуальном жесте Последнего Прощания («Каноны благоблистательного поведения придворных охранных автоматов» под редакцией академика Ю Сунь-чи) и, поскольку не смогла одолеть супостата в отведённое программой время (14 минут и 13 секунды с четвертью в земном исчислении), пронзила собственную мантию одной из ядовитых капсул.
      Суровцеву ничего другого не осталось, как отсалютовать «благоблистательному поведению» придворного охранного автомата, покончившему с собой в лучших традициях средневековых самураев (хм, а уж не сам ли он транслировал во время атаки необходимые советы своему сопернику?), потом потёр левую штанину перчаткой и всё тем же скорым шагом двинулся дальше.
      По параллельному коридору Алексею пришлось пройти чуть ли не втрое больше, чем по первоначальному туннелю, прежде чем он оказался в овальной пещере. Естественное происхождение просторного помещения подчеркивалось обилием сталактитов и сталагмитов, а в центре потолка был устроен светоход, благодаря которому внутри было достаточно светло. По-видимому, глеи в свое время не поленились установить на пути прохождения слабеньких солнечных лучей хроматические призмы, ибо на гранях известковых колонн периодически вспыхивали разноцветные искры, что придавало интерьеру карнавально-феерический оттенок. Наверное, именно где-то здесь и должна была храниться упомянутая в записке «Принцесса», которую требовалось освободить. Знать бы ещё, что она собой представляет! То ли хитроумный марсианский механизм, наподобие сервочасового или «сухопутной медузы», хотя и не особо агрессивный; то ли какие-нибудь сокровища, спрятанные слугами императора во время очередного мятежа; то ли чудом сохранившийся кокон с подлинной личинкой прекрасной глеи? В последнем случае имя Суровцева будет занесено в скрижали ксеноархеологии! Причём, навеки.
      Он наглядно представил себе этот гипотетический кокон почему-то в виде хрустального ящика, через прозрачную крышку которого можно во всех деталях разглядеть хитиновые покровы спящей «Принцессы». Бедняжка забылась безмятежным сном и над ней пронеслись ни много, ни мало, а два миллиона лет. И вот, когда уже кажется, что пробуждение никогда не наступит, в последний приют несчастной вступает храбрый витязь. Могучим ударом он разбивает крышку, наклоняется над марсианкой и…
      «Ишь, губу раскатар, фанатазёр!»
      Следовало признать, что своевременное замечание сразу вернуло курсанта на грешную землю. И тут у него возникло сразу несколько соображений. Во-первых, «сухопутную медузу» следовало исключить из списка возможных собеседников, поскольку она сделала себе харакири и вообще осталась далеко позади; во-вторых, истинный внутренний голос никогда не обзывал Алексея обидными прозвищами типа «фантазёр», из чего следовало, что с ним вёл диалог кто-то посторонний. И этот посторонний способен читать мысли. Во всяком случае, мысли курсанта Суровцева. Ну ты, Лёха, и влип!
      Самое удивительное, что никакого страха от этой мысли он не испытал. Не было ему страшно, и всё тут. Зато засосало под ложечкой.
      Он скосил глаза на левое запястье, туда, где в бронелитовую манжету гермоперчатки был вделан таймер. Выходя из предбанника, Алексей по заведенной вот уже четыре года привычке запомнил местное время начала операции: 03.16. А сейчас было 08.59. Да, чем дальше, тем становится, как говорила героиня из классической сказки Льюиса Кэрролла: «всё страньше и страньше». Неужто на то, чтобы пройти каких-нибудь три с половиной километра, пусть даже на Марсе, пусть даже с приключениями, ему потребовалось больше пяти часов? Ни фига себе! Стало понятно, почему вверенный ему организм, измотанный непрерывным стрессом и борьбой за выживание, потребовал неотложного подкрепления. А коль организм требует, требование надлежит удовлетворить, и притом немедленно. Суровцев присел на покрытый белесыми потеками валун, чтобы проверить, каким пайком снабжают «Добрынь».
      О том, что кроме внутреннего японского голоса тут могут быть ещё какие-нибудь инопланетные сюрпризы, Суровцев, разумеется, не думал. Главное — пожрать, а опасности подождут.
      Вот помнится на третьем курсе после транспортного перехода в систему Божья Зарница Алексею достался фирменный костюмчик «Галахад-Молния» производства открытого региона Австралии. Тогда курсанты из двух групп (кураторы Пётр Линёв и Клод Дюплесси) должны были выйти к Плазменному озеру на смурной планетке Флеш-Рояль и по дороге через горную седловину попали под обстрел каменными бомбами — разыгрался вулкан с причудливым названием Серп Сета, Молот Тора. Тринадцать часов без малого ребята жались друг к другу на хлипком каменном козырьке, каждую секунду ожидая, что она станет последней. Но, хвала звёздам, более или менее обошлось, не повезло только Кольке Швыдченко, которому рикошетом раздробило два пальца на ноге. А пусть не выпендривается и не корчит из себя героя, когда чужепланетная стихия разыгралась не на шутку! Когда же незапланированный учебными планами фейерверк закончился, ребята проголосовали за прибавку шага, чтобы успеть к контрольному сроку на рандеву с руководителем курсовой. Один Алексей упёрся и заявил во всеуслышанье: «Всё это, конечно, замечательно, но с места не стронусь, пока не слопаю НЗ!» Подвергнутый обструкции, обозванный «закоренелым индивидуалистом», он продолжал стоять на своём и знай твердил в своё оправдание: «О какой прибавке шага можно говорить, если мы потеряли в весе!» И в конце концов переубедил товарищей, объявивших «десятиминутный общий перекус». А если честно, то почему он не хотел отправляться в путь, не подкрепившись основательно? Да потому, что в походный НЗ входили так называемые «карамельные биточки» — гениальное изобретение Жоржа Дементьера, великого виртуоза от кондитерии! Даже при одном воспоминании об этом гастрономическом чуде рот Алексея наполнился слюной.
      Нынешний паёк оказался не в пример скромнее австралийского: самоподогревающаяся жестянка с полулитром украинского борща, галушки в клубничной заливке и шмат розового с прожилками сала. Сразу видно, что рацион составляли сородичи Кольки Швыдченко.
      Суровцев стянул зубами тугие перчатки и выдернул из консервной банки чеку для самоподогрева, но как только из неё потянуло крепким борщовым духом, послышался короткий, но пронзительный свист. Так могли свистеть только «пикирующие дротики» — ещё одна омерзительная придумка Царя Горемык!
      Неужто под самый конец своей миссии такой прокол? И ведь что примечательно, ни статусквоатура, ни тельца Сметанина даже намека не подали, что с пещерой непорядок! Если он останется жив, доктору Чагину не позавидуешь, ведь именно сей эскулап не уставал повторять, что дополнительные органы чувств — залог успешных действий звёздного патруля ныне, присно и во веки веков! Но все эти соображения пришли в голову уже после того, как Алексей нырнул за валун, надеясь, что тот прикроет его от прямого попадания, а жестянка с борщом отлетела в другую сторону.
      Но модифицированный слух не зафиксировал ни царапанья обсидиановых наконечников о камень, ни треска сломанных древков! Так что секунд через двадцать, проведённых б скрюченном состоянии, Суровцев понял, что с выводом будто свист издали нацеленные в него «дротики», он несколько поспешил.
      Герой задом выполз из щели, в которую забился как таракан, повернулся и обомлел.
      Метрах в трех от него, не дальше, стояла ни кто иная, как «Принцесса».

1

      Броненосец Резервного Флота «Шкеллермэуц», как любая флотская единица эскадренного подчинения империи Кахоу, представлял собой конструкцию из двух вложенных друг в друга цилиндров, но в отличие от кораблей прошлых веков был куда изящнее. Так, если его длина составляла чуть больше дневного перехода, то в самой широкой части диаметр достигал едва одной шестой этой старинной меры длины. Цилиндр большего диаметра с наружной стороны являлся бортовой бронёй, способной какое-то время выдерживать даже звёздную температуру. В цилиндр диаметром поменьше был заключён так называемый тренировочный полигон, на территории которого отрабатывались стратегия и тактика подразделений наземных войск, какие каждый звездолёт космических сил империи нёс на борту. А свободное пространство, оставшееся между цилиндрами, использовалось для размещения узлов, необходимых для функционирования корабля, то есть всё многообразие навигационных рубок, силовых агрегатов, батарей огневой мощи, казарм рядового состава, офицерских кают, лазаретов, мастерских, зон отдыха и прочих помещений. Одним словом, любой подобный «Шкеллермэуцу» корабль империи и приданный ему десант был предназначен для автономного полета и выполнения оперативных задач, таких как наведение и поддержание порядка в отдаленных провинциях, подавление мятежей на границах и даже захват отдельных плацдармов на территории противника. Понятно, что таким махинам, как «Шкеллермэуц», опускаться и вновь подниматься с планетарной поверхности было весьма затруднительно. Поэтому их оставляли на стационарных орбитах, а для связи с планетами использовали компактные атмосферные шлюпы.
      Чтобы провести Тэйтуса на корабль, Шарби Унц воспользовался тем, что караул на взлётной площадке атмосферных шлюпов несли подчиненные ему лазутчики. Следуя внутреннему уставу вооруженных сил Кахоу, Корабельная Разведка использовалась по назначению только во время планетарных стоянок, в полете же лазутчики должны были поддерживать боевую форму и большинство времени у них уходило на прохождение полос препятствий, возводимых на тренировочных полигонах внутреннего цилиндра специалистами корабельной защиты. Поэтому несение охраны на взлетной площадке планеты Уариш лазутчики из роты Шарби Унца воспринимали как награду — звездолёт далеко, а вольный город Туцан считай под боком, так что всегда можно улучить момент смотаться за грёзовызывающей влагой или наведаться к девочкам в Разгуляеву слободу.
      Когда быстрокат вывез астронома за городские стены, фрейзер вздохнул свободнее. Что ни говори, а на равнине, магистратская подглядка-подслушка имела немного шансов помешать его замыслам. В конце концов, командир корабельных лазутчиков со своим другом, ревнителем имперских стандартов, имеет право подышать свежим воздухом на природе? Или нет? К тому же вряд ли кому-нибудь из гармов-горожан могло придти в голову, что Тедлей Нохов в этот момент в природе двое: один находился на соседнем с Шарби Унцем сиденье, а другой — подлинный — у них над головой на высоте с добрый десяток дневных переходов.
      Хвала Надвечному, никаких блокпостов по дороге им не встретилось, ибо после того, как Инхаш-Брезоф по слёзной просьбе магистрата спустил на планету батальон гвардейцев, в окрестностях Туцана перестали баловать лихие люди. Да если бы бандюги вдруг и перегородили путь, фрейзер не стал бы тратить время на перепалку, или тем более драку, а просто добавил бы оборотов роторному волчку машины.
      И все же, добравшись до взлётной дорожки, он почувствовал себя намного увереннее, хотя предстояло ещё доставить своего спутника на орбиту.
      — Заждались вас, господин фрейзер! Я уж все глаза просмотрел, не пылит ли ваш экипаж, — подскочил дубль-старнан Опни Хунж, заглядывая в открытую кабину. Этот разухабистый служака вместе со своим более сдержанным товарищем Секавом Лэем, потомственным зиммельцвейггером с окраинной планеты империи, прибыли в качестве пополнения младших командиров в роту имперских лазутчиков Унца всего два сезона назад, но уже пользовались его доверием и даже были рекомендованы в качестве кандидатов в питомцы Змеи. И за истекший период оба ни разу не дали повода усомниться в своей преданности.
      — А что случилось? — вопросительно изогнул бровь Шарби.
      — Его Блистательность настойчиво запрашивал, все ли вернулись из увольнения. Так что вы, господин командир, последний, кто оставался в городе.
      — Неужели погружена и последняя партия провианта, с которой было столько проволочек?
      — Так точно, погружена. Три часа назад. Отбыла грузовым шлюпом. Приказано было, как только вы появитесь, снять планетарный караул и всем составом подняться на борт. — Он с интересом поглядел на Тэйтуса: — Господин ревнитель, откуда вы здесь? Насколько мне помнится, вы в город не спускались…
      Фрейзер грозно блеснул очами:
      — Дубль-старнан, не забывайтесь! Господин ревнитель, не обязан отчитываться перед вами!
      Начальник караула смекнул, что позволил себе лишнее. Хорошо ещё, что рядовых, когда его отчитывал старший офицер, поблизости не было.
      — Виноват! — вытянулся в струнку Опни Хунж. — Больше не повторится!
      Что же касается Тэйтуса в обличие Тедля Ноха, то он сидел тише инфарктной мухи. Наверное, он был уже не рад, что позволил втянуть себя в авантюру, исход которой терялся во мраке неизвестности.
      Дубль-старнан обошел быстрокат и распахнул дверцу со стороны Тэйтуса.
      — Прошу, господин ревнитель!
      И сопровождаемые дубль-старнаном старшие офицеры проследовали по окаменевшему от многочисленных взлетов-посадок грунту к стоящему в отдалении атмосферному шлюпу. Когда они заняли места в офицерском салоне, началась погрузка караула, которая отняла немного времени. Последним к ним присоединился Опни Хунж.
      Перед тем как открыть рот, фрейзер многозначительно показал глазами на потолок. Дубль-старнан энергично помотал головой.
      — Ага, значит, аппаратуры прослушки в салоне нет, — сказал Шарби Унц.
      — Собственноручно проверяю на наличие в начале каждой вахты, — уточнил Опни. — Этим шлюпом пользуется сам князь, а он трепетно относится к конфиденциальности своих бесед!
      Фрейзер улыбнулся:
      — Ты на меня обиды не держи, Опни.
      — За что?
      — За спектакль, разыгранный при встрече.
      — Так это был спектакль?
      — Ладно, ладно, — Шарби Унц похлопал соратника по плечу. — Ты мне понадобишься сегодня. Вместе с Лэем. После часа Сравнительной Ностальгии ждите меня у субкапитана Аздро.
      У дубль-старнана перехватило дыхание от волнения:
      — Ох и засиделись мы с Секавом без настоящего дела!
      Раздался жуткий скрежет — взвыли турбины, закачивающие воздух в поддон, на котором покоилось днище шлюпа. Через минуту салон встал на дыбы и подпрыгнул — Тэйтусу даже показалось, что у него оборвалось нутро, и вскоре за треугольными — последняя дизайнерская находка корабелов — иллюминаторами заклубились белоснежные ноздреватые облака.
      — Командир! — обратился к Шарби поднявшийся с дивана дубль-старнан. — Не будете возражать, если я оставлю вас с господином-ревнителем наедине? Меня беспокоит поведение одного из моих ребят, пойду проведаю.
      — Свободен, — разрешил фрейзер. В эту минуту его больше волновало поведение опального астронома, ибо его гражданская сущность могла в любой момент выкинуть какой-нибудь фортель, и Шарби ни на секунду не выпускал Тэйтуса из поля зрения, даже когда за Опни Хунжем захлопнулась входная дверь.
      А доктор звездознания тем временем неотрывно смотрел вниз, где осталось его последнее прибежище на не любящей, но любимой родине.
      Кто знает, сколько должно пройти Бремени, прежде чем он сможет вернуться? И сможет ли вообще?
      Но надо отдать должное выдержке вынужденного иммигранта: его глаза не заволокло предательской влагой, а взгляд оставался безучастным.
      — Не жалеете о принятом решении? — спросил Шарби, как только за стёклами белый пар облаков сменился жёсткой чернотой Глубокого Вакуума.
      — Даже если жалею, ничего уже не изменить, — последовал философский ответ.
      И то правда. Надо думать о будущем, а не сожалеть о том, что сделано или не сделано.
      — Позвольте спросить, благонравный, — несвойственным для себя приниженным тоном обратился Тэйтус к командиру лазутчиков.
      — На вас что, доктор, повлияла близость броненосца и вы стали испытывать штиблетскую робость, которая накатывает на гражданское лицо при виде «Шкеллермэуца»? — ухмыльнулся фрейзер.
      Край громадного серого цилиндра, освещённого разноцветными позиционными огнями, уже полностью закрыл иллюминатор.
      — Насчет робости не уверен, но что-то неприятное в воздухе определённо ощущается, — пожал плечами астроном. — Я тут подумал, что моё сходство с ревнителем ещё не служит достаточным поводом для оптимизма.
      — Служит, — возразил Шарби.
      — Но как же его голос, походка, манеры… Всё это невозможно отразить в портрете. Любой, знающий хоть немного Тедля Ноха, разоблачит самозванца в два счета.
      — Ну, во-первых, никто на корабле его не знает даже немного, ведь я говорил, что он прибыл только сегодня. Во-вторых, скоро вы сами будете о ревнителе знать столько, что вам и не снилось, а, следовательно, прекрасно скопируете и голос, и походку, и все привычки и манеры до последней…
      — Вы уверены? — в голосе Пшу послышалось плохо скрытое сомнение.
      — Уверен.
      Ответ фрейзера совпал с судорожным миганием синего плафона на переборке.
      — Вот и прибыли, — сказал Шарби. — Скорее всего на палубе транспортной секции мы никого не встретим. А если встретим, то держитесь спокойно, словно вы и есть Тедль Нох. Со своей стороны обещаю довести вас до каюты самым коротким путем.
      И действительно, поскольку команда «Шкеллермэуца» готовилась к отлёту, в помещении, куда прибыл атмосферный шлюп, никого не было. Опни Хунж построил караул в колонну и повёл в казарму, а фрейзер подхватил опального астронома под локоть и непринужденно беседуя, увлёк в противоположную сторону. Из соображений субординации, которой на Флоте придерживались неукоснительно во всех без исключения начинаниях, нижние чины и офицеры размещались на разных палубах.
      Мягкий пол б спиральном коридоре ластился под ноги, а стены были украшены сверкающими панелями, вызвавшими у Тэйтуса ассоциации с Хрустальным дворцом, хотя он ни на секунду не забывал, что это не парадная лестница, по которой ему в своё время довелось подниматься в Наградной зал, где Его Императорское Величество удостоил доктора звездознания почётного звания Впередсмотрящего Патриота. Правда, потом за те же самые заслуги бывшего кавалера объявили государственным преступником и сокрушителем основ.
      Учёный впервые попал на военный борт (летать на гражданских звездолётах, по преимуществу тесных и грязных, ибо стратегия империи зиждилась на штыках и развивала исключительно стратегические космические силы, Тэйтусу доводилось, иначе как бы он добрался до Уариша из центра метрополии?) и всё было ему в диковинку: растровые диафрагмы люков, раскрывающие лепестки при приближении кахоута, бегущие по настенным световодам донесения и даже невнятное бормотание кондиционеров. Ширина коридора вполне допускала передвижение на быстрокате, но Шарби Унц хотел поскорее приучить своего подопечного быть на «Шкеллермэуце» как у себя дома, а для этого ему требовалось пройтись по каждому переходу и каждой палубе.
      Но любой путь когда-нибудь завершается, и вот, наконец, дрогнула диафрагма, обнажая стальное нутро каюты фрейзера третьего ранга.
      — Прошу! Вам, господин ревнитель, предстоит здесь перекантоваться до тех пор, пока не освободится ваше жилище.
      — А когда оно должно освободиться?
      — Гораздо раньше, нежели вы полагаете.
      Астроном перешагнул через комингс.
      — Где я могу устроиться?
      — Думаю, вам будет удобнее в уголке Вечернего Отдохновения. Это вон там, мимо гардеробной и санитарного узла. Через полчаса вестовой принесёт обед. Я ещё с вечера заказал на две персоны. Думаю, вестовой будет разочарован, не найдя здесь молоденькую медикессу.
      — Надеюсь, вы не собираетесь предложить трансформироваться в медикессу мне? — улыбнулся астроном.
      — Половую трансформацию вы вряд ли потянете. Стать гармис или зиммельцвейггершей потруднее, чем ухватиться за посох св. Ары-Заступника! Так что будет лучше, чтобы вестовой вас не видел. А на всякий случай переоденьтесь, надо выглядеть достойно для представителя такой серьезной конгрегации, как идеологическая!
      Фрейзер достал из гардероба новенькую форму — опять же накануне он перетолковал со знакомым каптенармусом и, многозначительно сославшись на некий сюрприз, который он сотоварищи приготовил для ревнителя-новичка к очередному празднованию Дня Сошествия, выписал повседневный мундир и плащ с рефракционной решеткой — точь-в-точь такие, какие полагалось носить на службе Тедлю Ноху. Мундир не представлял ничего особенного, а вот плащ дорогого стоил.
      — Смотрите внимательно!
      Фрейзер набросил плащ на плечи. Тэйтус непонимающе взирал на забавы хозяина каюты.
      — А сейчас капюшон на голову и… — там, где только что был Шарби Унц, не было никого. Лазутчик исчез, хотя можно было поклясться, что он здесь. Но сколько Тэйтус ни напрягал зрение, увидеть фрейзера не удалось.
      — Шарби, кончайте свои фокусы! — воскликнул доктор раздраженно. — Вы меня пугаете.
      В то же мгновение на фоне дверцы стенного шкафа возникло лицо лазутчика. Одно лицо. Оно висело в воздухе, как громкий паук на летательной паутине.
      — Это хорошо, что вы испугались. Значит, инстинкт самосохранения не притупился.
      Плащ, шурша, распахнулся, вернув лазутчика целиком.
      — Держите и помните, когда вам будет грозить опасность, выверните капюшон наизнанку и прикройте голову — кахоута в рефракционной накидке не разглядеть даже в упор!
      После обеда фрейзер сослался на неотложные дела и удалился, строго-настрого наказав никому не открывать. Диафрагмы кают были настроены на хозяев и всегда автоматически открывались при их приближении, но если в этот момент в помещении находился кто-то другой, автоматика не срабатывала.
      Тэйтус воспользовался тем, что остался один, и ознакомился с офицерской каютой. Две небольшие комнатки плюс места личной гигиены. Особенно его порадовал проточный бассейн, в котором можно было уместить двоих сидя, стилизованный под горный родник: облицовка гранитной крошкой, дикорастущие плющи, спускающиеся с потолка и навесной одоратор, из которого вился дымок с ароматами родной провинции Шарби Унца. Тэйтус сразу узнал хмельной запах дикого мёда и цветущего серповника. Просто чудо какое-то! Опальному астроному больше всего досаждало, что в чужих квартирах, которых он сменил множество, с ванными и душевыми всегда возникали проблемы.
      Ему страстно захотелось смыть грязь прямо сейчас, не дожидаясь разрешения фрейзера, тем более, что по всем прикидкам на корабле наступил час Вечернего Омовения. И, недолго думая, он сбросил пропыленную одежду.
      Только проточная вода, нагретая до среднесуточной температуры Единоутробного Океана, способна принести кахоуту столько блаженства. Тэйтусу казалось, что он всей кожей ощущает, как струи воды уносят невзгоды и лишения. Потом он долго лежал, размякши, и перебирал в памяти события последних дней. А не сделал ли он роковой ошибки, согласившись на эту авантюру? Чтобы там ни было, а он скрывался на родине, где каждый камень, каждое дерево были родными. Пусть его преследовали глупцы, но они были кахоутами. А что его ждёт у Молекулярного Экрана? Искусственный планетоид Зет-03? Что ни говори, как ни уговаривай себя, но его экипаж состоит из граждан Содружества, значит, Тэйтусу придётся принять их сторону, а предателем он никогда не был. Правда, Змея не раз намекал, что люди по своей сущности те же кахоуты, но всё же… И потом, во весь рост встаёт проблема весьма преклонного возраста: столь круто менять жизнь может позволить себе такой молокосос, как Шарби, у которого впереди еще множество сезонов, но не Тэйтус, годящийся ему даже не в деды, а в прадеды. Святой Цукеш, подай какой-нибудь знак, что неизвестность, клубящаяся впереди, будет благосклонна к изгнаннику…
      Но никакого знака под убаюкивающие объятия включенного псевдоприбоя не последовало. Либо святой проигнорировал обращение, либо не владеет азами прогностики. В любом случае решать придётся самому. Придя к такому выводу, Тэйтус включил ливневую стену.
      Отряхиваясь, как выскочивший из реки злопоух, Тэйтус попрыгал на мохнатом водоотталкивающем коврике, растёрся гигиенической лентой и с трудом влез в форму, которую ему презентовал фрейзер. К своему сожалению, он должен был признать, что сезоны, проведённые в опале, и просто сезоны, которых у него набралось побольше, чем у Тедля Ноха, не способствовали стройности фигуры.
      — Эх, — сказал с досадой астроном, — придётся сесть на диету, иначе ни в какие габариты не вписаться!
      Он придирчиво оглядел свой силуэт в туманном овале встроенного зеркала, остался им крайне недоволен и отправился в уголок Вечернего Отдохновения, где прилёг на диванчике, обитом кожей рукокрылого легкомысла, зарылся носом в подушку, набитую его же подшерстком, прикрылся плащом и забылся беспечным сном до прихода своего покровителя, который вернулся лишь перед часом Единодушия, предшествовавшим первой вахте.
      — Как себя чувствуете, господин ревнитель? — поинтересовался Шарби с порога.
      — Вот малость прилёг отдохнуть, — виновато щурясь, признался Тэйтус, — и сам того не ожидая, провалился в забытье…
      — Это хорошо, — неожиданно похвалил фрейзер, — что вы выспались. Ночь нам предстоит не просто беспокойная, а беспокойная втройне, если не сказать больше.

2

      Каюта фрейзера первого ранга преподобного Тедля Ноха располагалась на той же палубе, что и скромное жилище командира лазутчиков. Шарби Унц пригладил волосы, оправил форму и решительно постучал в звуковую мембрану. Три чётких удара, именно так должен стучаться старший офицер, собираясь войти в каюту другого старшего офицера в неслужебное время. Младший офицер стукнул бы два раза, а рядовой состав стучать вообще не имеет права, а обязан поскоблить мембрану ногтем.
      Некоторое время ответа не было; лазутчик чётко представлял, как пожилой ревнитель, бормоча: «И кого это святой Цукеш послал на ночь глядя», — спешно наводит на столе рабочий беспорядок, долженствующий показать незваному гостю, что ревнитель имперских стандартов и в неуставное время стоит на посту, денно и нощно лечась о моральном и идеологическом облике экипажа.
      Наконец лепестки диафрагмы убрались в окантовку входа, и фрейзер мог заглянуть в открывшийся проход.
      Ревнитель Тедль Нох, облик которого Шарби Унц успел изучить до мельчайших подробностей, сидел за столом, держа в руках баллончик, заправленный чернилами певчей каракатицы. Всем видом он показывал, что его оторвали от работы — сочинения завтрашней проповеди, которой, конечно, придаётся особое значение, ведь это первая проповедь нового ревнителя, произнесённая не на стационарной орбите, а в условиях боевого похода.
      — Разрешите войти, достопочтимый Нох?
      Ревнитель сделал приглашающий жест:
      — С кем имею честь?
      Фрейзер переступил комингс и склонил голову:
      — Шарби Унц, командир корабельных лазутчиков.
      Диафрагма сомкнулась за его спиной.
      Тедль Нох демонстративно повертел чернильный баллончик.
      — Итак…
      — Ваше Здравомыслие, я только недавно вернулся из города и мог бы подождать до завтра, но сразу поспешил к вам. У меня донесение.
      — Донесение? — переспросил Нох, поджимая губы.
      — Так точно, господин ревнитель. И не просто донесение, а донесение закрытого доступа.
      Корабельный идеолог побарабанил пальцами по столешнице:
      — Интересно, интересно.
      Впрочем, любому было ясно, что ничего интересного он услышать не ожидает: наверняка кто-то из нижних чинов не отдал честь портрету Светозарной Особы, а, может быть, даже сделал неприличный жест в его сторону. Да, конечно, факт крайне прискорбный и вполне достойный закрытого доступа, но желательно было бы передать его в подглядку-подслушку, это скорее дисциплинарный проступок, хотя может проходить и по идеологической части. Ну-ну, давай, фрейзер, стучи на подчинённых, возможно, это зачтется! А может и нет…
      Шарби Унц помялся, всем видом показывая, что волнуется и не знает, с чего начать.
      — Ну же, господин фрейзер, не тяните когтемера за хвост! Вы же видите, я крайне занят.
      — Да-да, сейчас, — Шарби Унц, очевидно, справился с волнением. — Дело в том, что я вышел на хорошо законспирированное ядро подпольного общества.
      — Несанкционированных употребителей грёзовызывающей влаги? Составителей запрещённых букетов? Любителей смотреть в ночное небо по чётным числам? — перечислил Тедль Нох. Всё в его облике показывало, что ни в какое подпольное общество он не верит и не позволит себя разыграть или, того хуже, использовать в каких-то корыстных целях.
      — У нас на борту свили гнездо питомцы Змеи, — сказал офицер тихо. Словно боялся, что упомянутые питомцы могут услышать.
      У Тедля Ноха задергалось веко.
      — Питомцы Змеи? Вы уверены, фрейзер, что это не ваши фантазии? Заговорщики в элитном подразделении имперской армии?! И подглядка-подслушка, по-вашему, ни о чём не догадывается?
      — Абсолютно уверен. Номинально мы не занимаемся слежкой за членами экипажа, но я не был бы главным корабельным лазутчиком, если бы не следил за всем, что происходит вокруг.
      Веко никак не могло успокоиться.
      — Ах да, вы же начальник военной разведки! — на лице ревнителя отобразилась озабоченность, густо замешанная на недоверии.
      Не нужно быть телепатом, чтобы понять, о чём в эту минуту размышляет корабельный идеолог. Как известно, военная разведка традиционно недолюбливает сотрудников сыска. Тогда понятно, почему фрейзер пришёл к нему: идеологи тоже частенько конфликтуют с подглядкой-подслушкой. Значит, заговор на корабле действительно имеет место. Или же он столкнулся с тонко продуманной интригой… В любом случае, действовать нужно решительно, но аккуратно.
      — Конечно, конкретных имен вы назвать не можете? — спросил Тедль с безнадёгой в голосе.
      — Они скрывают свои лица, — подтвердил фрейзер. — Но… — он сделал многозначительную паузу, — я не был бы хорошим командиром своих лазутчиков, если бы не был хорошим лазутчиком.
      — Вы их выследили?
      — Да, я их выследил. Это было трудно. Но теперь я знаю имя по меньшей мере одного из заговорщиков. Более того, это один из руководителей преступного общества, офицер, а не просто канонир при плазменных лучемётах…
      — Почему вы не обратились напрямую в подглядку-подслушку…
      — …а взял и заявился к вам? — с полуслова подхватил мысль ушлый командир лазутчиков. — Всё очень просто. С нашей тайной канцелярией вести совместные дела себе дороже, они всегда хотят поставить верхнее «до» солирующей каракатицы себе в заслугу! А вы, господин Нох, человек новый, но, как я слышал, со связями, и, если наше общее дело выгорит, надеюсь, замолвите за меня словечко. Честно говоря, идеологам я доверяю больше, нежели соглядатаям.
      — Отрадно слышать, — улыбнулся ревнитель. Веко его наконец успокоилось, и на лицо снизошло непроницаемое выражение. — Что ж, сейчас вызовем охрану, думаю, взвода хватит, и отправимся по известному вам адресу.
      — Я бы не стал этого делать, — неожиданно сказал командир лазутчиков.
      — Почему? — ревнитель удивлённо приподнял бровь.
      — Не надо никого вызывать. Вызвать конвой без ведома подглядки-подслушки невозможно, а я не сказал вам, господин Нох, что преступник не боевой офицер, а медик. Вы же знаете, среди офицеров санитарной части всегда процветает вольномыслие. По счастью, медики не владеют никаким оружием опаснее виброскальпеля. Полагаю, — Шарби Унц похлопал себя по левому бедру, где были приторочены ножны с дуэльной рапирой, — мой клинок предпочтительнее скальпеля.
      — Вы хотите сказать… — вопросительно начал Тедль.
      — …мы справимся собственными силами, — уверенно продолжил Шарби, — Я его возьму, а вы допросите мерзавца и оформите дело. А если он не захочет отвечать на вопросы ревнителя, что ж, у лазутчиков есть способы развязывать языки захваченным пленным. Может быть, они не столь изящны, как у подглядки-подслушки, сами понимаете, мы обычно работаем в полевых условиях, но поверьте, наши методы очень эффективны.
      — Хорошо, — согласился идеолог. — В ваших словах есть резон, достопочтимый Унц. Пожалуй, не стоит привлекать к задержанию посторонних. Сделаем всё сами. Задержанного отведём в мою каюту, а там вы воспользуетесь вашими проверенными методами, чтобы выпытать, где прячутся его сообщники.
      — Такие вещи лучше делать прямо в медицинском отсеке, — улыбнулся Унц. — Врачебное оборудование в этом плане предоставляет удивительные возможности!
      — Догадываюсь! — подхватил ревнитель. — Зубоврачебное кресло…
      — Что вы, это примитив! А вот установка для хирургического обезболивания в умелых руках может превратиться в свою противоположность.
      — Слушайте, а почему такая спешка? — неожиданно спросил ревнитель имперских стандартов. — Не отложить ли задержание до утра? В конце концов никуда этот преступный медик не денется.
      Шарби Унц покачал головой.
      — До завтра откладывать никак нельзя. «Шкеллермэуц» может сняться с орбиты и взять курс на Добровольное Содружество в любой момент. А сообщники медика не только находятся на корабле, но и рассредоточены внизу, в Туцане. Именно там я сумел выследить его. Нет, мы должны поспешить!
      Они покинули каюту: Шарби Унц впереди, на шаг сзади Тедль Нох. В таком же порядке прошли пол-окружности по спиральному коридору, пока не очутились перед самой обычной на первый взгляд входной диафрагмой.
      Оно и неудивительно: почему диафрагма не должна выглядеть обычной? — неужто заговорщики вывесят над ней табличку с треугольной головой и высунутым жалом, чтобы всем было понятно — здесь логово Питомцев Змеи!
      Но нет, на переборке, рядом с окантовкой входной диафрагмы, распустила изогнутые лучи жёлтая звезда — эмблема корабельной медицины.
      Ещё по дороге они с фрейзером договорились, что офицер обратится к медику под каким-либо подходящим предлогом, а Тедль Нох должен ждать в сторонке, чтобы когда диафрагма начнёт раскрываться, как можно дольше оставаться незамеченным. А дальше оба будут действовать сообразно обстоятельствам.
      — Кто там? — раздалось из-за сомкнутых лепестков после того, как фрейзер постучал, убедившись, что ревнителя не видно ни со стороны коридора, ни тем более через смотровые глазки, которыми наверняка была снабжена каюта заговорщика.
      — Дежурный офицер.
      — А что случилось-то?
      — Разговорчики! — рявкнул Унц. — В отсеке радиационного контроля авария! Есть травмированные…
      — Сию секунду…
      Не успели лепестки убраться в окантовку, как Шарби Унц принялся действовать. Он ухватил своего напарника за шиворот и впихнул в каюту.
      Честно говоря, Шарби Унц полагал, что ему, профессиональному лазутчику и диверсанту не придётся долго возиться со старичком, в жизни не державшим в руках ничего опаснее чернильного баллончика. Он ожидал испуганных или возмущённых криков, слабых попыток рыпаться, но неожиданно получил хлёсткий удар по печени, от какого непривычный человек мог бы и свалиться. Ничему подобному не учат на курсах повышения энтузиазма при Сверкающих Палатах. Там обучают уничтожать несогласных с помощью безобидного чернильного баллончика. Впрочем, будь Тедль Нох даже на тридцать сезонов моложе, он не сумел бы устоять в единоборстве с любимым учеником Симолу Палоя. Удар ногой под ягодицы заставил ревнителя отлететь в сторону большого кресла, явно не предназначенного для послеобеденной медитации.
      — Быстрее, ребята! — услышал ревнитель. — Старичок шустрый, одному мне не совладать!
      Тедль Нох почувствовал, что в него бесцеремонно вцепились чьи-то руки. Щёлкнули браслеты, приковав намертво запястья к подлокотникам, а щиколотки к металлическим ножкам.
      — Отпустите, предатели! — взвизгнул корабельный идеолог, но в это секунду широкий пластырь залепил ему рот, мгновенно лишив дара речи.

3

      Доставляя доктора Пшу на борт броненосца, Шарби Унц, естественно, шёл на большой риск. Долго держать лишнего человека на «Шкеллермэуце», даже в собственной каюте, невозможно. Во-первых, могли обратить внимание, что командир лазутчиков всё время заказывает по две порции. Во-вторых, разве можно было дать стопроцентную гарантию, что на протяжении рейда никто не заметит присутствия на корабле двух Тедлей Нохов. Поэтому он, ещё находясь на Туцане, разработал план замены настоящего ревнителя имперских стандартов на опального доктора звездознания. Для этого ему потребовалась помощь первичной ячейки питомцев Змеи, которую он организовал с приходом пополнения в лице Опни Хунжа, Секава Лэя и примкнувшего к ним чуть позднее субкапитана медицинской службы Аздро Флега, который давно и активно был несогласен с проводимой империей стратегией избегания военных конфликтов с другими расами, освоившими Глубокий Вакуум. Как известно, среди младших офицеров самые воинственные те, кому не светит попасть на передовую: а именно — интенданты и врачи тыловых госпиталей.
      В хитроумной комбинации Шарби Унца именно Флегу была поручена роль приманки. И он сыграл её замечательно, хотя она и свелась всего к паре реплик, поданных из-за закрытой диафрагмы. Ревнитель ни на секунду не усомнился, что медик, который не хотел открывать, действительно опасный заговорщик. И если говорить но правде, то так оно и было. Вот только фрейзер пришел сюда не для его задержания. Да и медик был необходим не только для сыгранной роли.
      Господин ревнитель извивался словно змея, но поскольку в отличие от настоящей змеи, у него были руки и ноги, накрепко прикованные к креслу, он не мог ничего поделать. Оставалось только мычать и шипеть нечленораздельно. Аздро Флег, единственный из заговорщиков одетый в жёлтый балахон корабельного лекаря, приступил к своим непосредственным обязанностям. Он усадил бывшего доктора звездознания в такое же кресло, в каком бесновался Тедль Нох и ловко натянул сидящим на головы мягкие пластиковые шлемы, из которых во все стороны торчали тонкие металлические спицы, гофрированные трубки потолще и разноцветные провода разного сечения. Затем ревнителя вместе со стариком подсоединили к какому-то компактному агрегату. К этому времени имперский ревнитель уже не дёргался. Он откинул голову на спинку кресла, глаза его заволокла маслянистая плёнка, словно в мечтах своих Тедль Нох пребывал на роскошных пляжах Надагама.
      — Побыстрее! — поторопил эскулапа Шарби Унц. — А то как бы прототип не сомлел окончательно.
      — Не беспокойтесь, — спокойно отозвался субкапитан медицинской службы. — Перекачку можно производить даже с трупа. В своё время великому разведчику Зебину Лешу полностью скачали память погибшего землянина капитана Пола Харвурда. С тех пор техника ментоскопирования продвинулась очень далеко.
      — Послушайте, — встревожился Тэйтус Пшу, — мне бы не хотелось, чтобы в меня записывали личность умершего! Боюсь, это негативно скажется на моих способностях!
      — Успокойтесь, господин ревнитель, перекачка совершенно не повлияет на вашу память и мышление. Вы лишь станете намного информированнее, а привычки вашего прототипа станут как бы вашими собственными… Вспомните Зебина Леша.
      — Я видал книжонки о Зебине Леше, — проворчал Тейтус Пшу, — но неужто вы думаете, что я стал бы тратить время на их чтение? Я даже знавал одного гарма, по имени Зебин Леш, но он ударился в политику, так что вряд ли в его честь назвали персонажа патриотических брошюр.
      — Зебин Леш — не литературный персонаж, — строго поправил Унц. — Это был великий разведчик. Он служил командиром лазутчиков в эскадре блистательного князя Гурог-Мехода, где им была разработана операция «Завещание пилота». С мозга погибшего капитана Харвуда были сняты подробнейшие данные о Солнечной Федерации, которые перекачали Зебину Лешу. Проникнув в самое сердце Объединенных Человечеств под личиной Пола Харвуда, Зебин Леш успешно водил за нос компетентные службы федералов, вызнав немало секретов, после чего сбежал на искусственный планетоид Джей-02, где и завершилась его славная карьера…
      — В таком случае, это не мой Зебин Леш, — объявил профессор, — поскольку со своим я виделся пару сезонов назад, и он был живёхонек. Именно он помог мне найти убежище на Туцане.
      Разумеется, так просто Тейтус Пшу не стал бы называть имена тех, кто помогал ему выжить в подполье. Неуместная болтливость была вызвана действием аппарата, который записывал в мозг учёного привычки, манеры и некоторые воспоминания Тедля Ноха. Что касается подлинного ревнителя, то он помалкивал, но не потому, что ему было нечего сказать, а оттого, что пластырь, которым во время операций стягивают края раны, крепко-накрепко стянул ему края рта.
      Конечно, ревнителя трудно было соотнести с землянином, тем более, умирающим, однако в его мозгу хранилась информация, которая могла облегчить Тэйтусу Пшу перевоплощение в Тедля Ноха. С помощью заимствованных в результате перекачки привычек, привязанностей, черт характера и других индивидуальных особенностей к доктору звездознания перейдет и манера ревнителя имперских стандартов время от времени покашливать, ходить немного бочком и виртуозно нанизывать слова на идеологический стержень. Он научится говорить как Нох, делать многозначительную паузу в конце каждого предложения, пользоваться пропагандистскими клише, не задумываясь ни на миг…
      — А я и не утверждал, что настоящий Зебин Леш погиб, — перехватил инициативу коллега великого разведчика, которому не хотелось, чтобы профессор нечаянно сболтнул что-либо не предназначенное для ушей питомцев Змеи низших степеней посвящения. — То есть, он, конечно, погиб, но такие люди, как Зебин Леш, никогда не умирают окончательно.
      — Он будет вечно жить в наших сердцах! — в голосе Тейтуса Пшу явственно звучал сарказм.
      — Можно сказать и так, — согласился Шарби Унц. — Впрочем, кажется, мы закончили.
      — Совершенно верно, — подтвердил жёлтобалахонщик, деловито стаскивая шлем со старика. Освобождать ревнителя он не спешил.
      — А что с прототипом делать? — спросил дубль-старнан.
      Никто не скажет, что чувствовал в этот момент подлинный Тедль Нох, а вот у Тейтуса Пшу похолодело внутри. До сих пор он как-то не задумывался о судьбе ревнителя. Неважно, что это мерзкий человечишка, отравлявший своим существованием жизнь окружающим, но всё же сейчас он жив и не хочет, как сказал поэт, «закрыть глаза и занавесь Хозяйки Сущего с ужасным узнаванием узреть».
      У него отлегло от сердца, когда Шарби Унц ответил:
      — Мы же договорились, как только всё закончится, он сможет вернуться к исполнению своих должностных обязанностей.
      Медик с самым невинным видом набирал в шприц бледно-зелёный раствор, который, должно быть, вызывал у Тедля Ноха самые нехорошие ассоциации.
      — Не волнуйтесь, Ваше Здравомыслие, — перехватив его взгляд, сообщил Шарби Унц, — вашей жизни ничто не угрожает — в конце концов, мы солдаты, а не палачи. Просто ближайшие два-три сезона — пока продлится инспекционный полёт — вам предстоит провести в благоустроенной цистерне с физиологическим раствором, если вы не в курсе, у нас на борту несколько таких. Они предназначены для комфортной перевозки дружественных империи негуманоидов. А чтобы доставить вас туда без хлопот, необходимо сделать профилактический укол. Во-первых, вы перестанете суетиться, изыскивая способ бежать, во-вторых, ваш организм должен настроиться на предстоящий анабиоз. Потом вам, конечно, придётся отчитываться перед начальством за несанкционированный отпуск, так что я, в любом случае, вам не завидую. Возможно, дисциплинарному трибуналу вы предпочтёте мешок с растворяющей жидкостью, куда мы могли бы упаковать ваш труп, но этого не будет, Нашим миром, как известно, правит зло, поэтому мы избрали для вас жестокую участь, и вы останетесь в живых.
      Тедль Нох хотел что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова.
      На помощь пришёл сам фрейзер, который будто прочёл его мысли:
      — Не удивляйтесь некоторым неудобствам своего состояния, Ваше Здравомыслие. Во время перекачки мы подкорректировали несколько основных функций вашего организма. После того, как покинете анабиозную ванну, вам придётся заново учиться ходить, разговаривать и даже принимать пищу. Сами должны понимать, это сделано для вашего же блага: младенцев, как известно, не судят, а лечат. А теперь, если до вас дошёл смысл сказанного, мигните два раза, В этом случае я буду считать, что мы договорились: вы отдыхаете от трудов своих идеологических, а мы, в свою очередь, будем содействовать дальнейшему успеху вашей карьеры, В лице вашего дублёра.
      Тедль Нох скорчил жуткую рожу, подобающую не благородному циммельцвейгеру, а скорей дикому обитателю нецивилизованной планеты Цвухакеш. Жители этого мира, не владея членораздельной речью, наловчились общаться с помощью мимики. Впрочем, чтобы прочесть по лицу пленника, что он хотел сказать, нужно быть переводчиком-кентвушем, а кентвуши, к сожалению, не пожелали быть подданными империи и стали ассоциированным членом Содружества.
      Не дождавшись мигания, фрейзер пожал плечами и сказал напоследок:
      — Кстати, Ваше Здравомыслие, познакомьтесь с доктором Тэйтусом Пшу, который будет заменять вас на корабле. Прошу любить и жаловать!

4

      Вряд ли кто-нибудь из членов экипажа заметил разницу между бывшим главным идеологом и его новым воплощением. Уже через пару суток Тэйтус настолько вжился в образ ревнителя, что во время обязательного — раз в четыре вахты — часа Единодушия мог прикрикнуть не только на нижнего чина, задремавшего на проповеди, но и на офицера, не слишком старательно подпевающего при совместном исполнении патриотического гимна «Славься вовеки, светоч Кахоу». Но главным критерием доброжелательного отношения команды к ревнителю, обычно не пользовавшегося любовью, было то, что покрикиванием дело и ограничивалось, ибо вносить позорящие строки в генеалогическое досье доктор звездознания не мог, хотя перекаченные от Тедля Ноха вредность и педантизм всячески его к этому склоняли. Но присущая астроному доброжелательность пока перевешивала, а посему наиболее одиозная графа «Отклонение от Допустимых Норм Морали» ни у кого из проштрафившихся не была запятнана.
      Должен был пройти малый месяц с начала полёта, прежде чем Тэйтус понял, что поступал опрометчиво.
      На каждом корабле эскадренного подчинения существовал определённый порядок подачи рапортов. В случае ревнителя имперских стандартов он должен был докладывать командиру в конце каждого большого месяца о текущем состоянии боевого духа. Хвала Надвечному, что Тэйтуса накануне подачи рапорта навестил Шарби Унц.
      — Ну что, составили сводный донос? — поинтересовался фрейзер с порога.
      Астроном наморщил нос.
      — Честно говоря, подобное стоило мне больших трудов. В той среде, в которой я вращался до опалы, было не принято в открытую ябедничать на коллег.
      — Дайте-ка сюда ваш труд! Поглядим, что вы наворотили в качестве главного идеолога «Шкеллермэуца».
      Нельзя сказать, что после прочтения рапорта Шарби выглядел довольным. Скорее наоборот.
      — Вы что, спятили, любезный?
      — В каком смысле? — засуетился астроном-ревнитель, почувствовав в голосе фрейзера раздражение.
      — Ну вот, в замечании на полях к своей проповеди «О принятии добровольного присоединения к сонму святителей», вы записали: «несколько солдат были невнимательны, пришлось сделать им устное замечание о недопустимости подобного поведения».
      — Всё верно, — подтвердил Пшу. — Были невнимательны, можно сказать, дремали с открытыми глазами, вот и пришлось прочитать им нотацию.
      — Кому?! — взъярился фрейзер третьего ранга. В таком гневе Тэйтусу видеть своего спасителя ещё не доводилось.
      — Со…лдатам, — запинаясь, ответил он.
      — Каким солдатам?! Имена, фамилии, воинская специальность, номера рот!
      — Не знаю, — развел руками астроном. — Я не спрашивал.
      — А надо было, — успокаиваясь, произнёс Шарби. До него уже дошло, что происходит. Он торопливо пролистал кондуит. — Свистопляс побери, везде то же самое. Ни одного дисциплинарного взыскания за истекшие сто вахт. А ведь я предупреждал!
      На лице лже-ревнителя отобразилось недоумение:
      — Предупреждали? О чём?
      Вместо ответа Шарби Унц снял с головы форменку в виде ребристого шлема и согнутым мизинцем почесал маковку.
      — Виноват! Должен был предупредить сразу после перекачки, но в суматохе с переводом вашего прототипа в анабиозный отсек совершенно выпустил из виду… М-да.
      Он опустился в кресло напротив:
      — С вами, уважаемый, сыграла скверную штуку реадаптация, то состояние памяти, которое когда-то едва не погубило знаменитого лазутчика Зебина Леша. У вас внешность Тедля Ноха, его манеры, привычки и знания, перешедшие во время перекачки, но прежнее ваше «Я» не смирилось со своим подчиненным состоянием и выпирает наружу, что сказалось на откровенном неприятии порядков, бытующих на флоте. По-видимому, в этом повинно «штиблетское» происхождение и опальное прошлое. Беда в том, что ваше поведение выдаёт вас с потрохами. Неужели вы думаете, что Его Блистательность не заметит странностей поведения нового ревнителя имперских стандартов? А когда заметит, прикажет подглядке-подслушке пропустить вас через кабинет дознания, в котором заправляет весьма неприятная личность, обожающая оставлять своих подопечных на ночь в компании с сороконожками-хохотунчиками… М-да. Не знаю случаев, чтобы хоть один испытуемый не сознался после этого во всех смертных грехах, вписанных в Канон Прегрешений…
      — Неужели дело обстоит так плохо?
      — Нет, — покачал головой Шарби, — не так. Ещё хуже. Судьба нашей ячейки повисла на волоске. Любая оплошность с вашей стороны, и с питомцами Змеи на «Шкеллермэуце» будет покончено.
      Бедняга-ревнитель всполошился.
      Пока речь шла лишь о его судьбе, он воспринимал угрозу достаточно абстрактно, но когда дело дошло до людей, которые поставили свои жизни на кон чтобы вывезти его за пределы империи, ему стало не по себе.
      — Что же делать? Можно как-нибудь исправить положение? Я готов…
      Командир лазутчиков поднял раскрытую ладонь с прижатым внутрь большим пальцем. Как Тэйтус уже знал, на секретном языке Корабельной Разведки этот жест означал: «Все внимание на командира!», и лже-ревнитель оборвал себя на полуслове.
      — Я вижу несколько путей развития событий в благожелательном для вас направлении, — сказал фрейзер назидательно. — Во-первых, пора привыкнуть к мысли, что вы находитесь не на кафедре в Ужерском Фундаментальном и даже не в доме с четырьмя извилистыми линиями в вольном городе Туцане, а на боевом корабле. Поэтому необходимо вжиться в шкуру настоящего ревнителя имперских стандартов, которому не дай послушать певчих каракатиц, зато обеспечь дисциплинарными проступками членов экипажа по полной! И эти проступки должны быть отражены в вашем рапорте князю Инхаш-Брезофу в мельчайших подробностях. С именами, фамилиями, воинскими званиями, наложенными взысканиями… Если не подавите в себе «штиблетскую» мягкотелость, я вам гарантирую сороконожек-хохотунчиков, а, возможно, и что-то похуже! А за компанию и мы с дубль-старнанами и представителем славной корабельной медицины сгорим коптящим пламенем.
      — Нет! — крикнул Тэйтус, хватая со стола раскритикованный рапорт. Сейчас я все перепишу!
      — Подождите, — призвал возбужденного астронома Шарби Унц. — До чего же трудно иметь дело с гражданскими, не дослушают до конца и начинают пороть горячку.
      К чести опального астронома следует отметить, что он сумел справиться с волнением и взял себя в руки.
      — Один исправленный кондуит погоды не сделает, — продолжил фрейзер, — главное, направить ваше первоначальное «Я» в необходимое русло. Чтобы оно не сражалось за лидерство с той частью «Я», что была заимствована у Тедля Ноха.
      — А как это осуществить? — озабоченно спросил Пшу.
      Командир лазутчиков пожал плечами:
      — Должен признаться, раньше я об этом не думал. Но у ловцов певчих каракатиц есть хорошая пословица: «Если не убежать от шторма, плыви ему навстречу».
      Доктор звездознания никогда не занимался ловлей певчих каракатиц, и потому честно признался:
      — Я не уловил смысл.
      — Смысл в том, что если нельзя что-то скрыть, его следует выставить напоказ.
      — Все равно не улавливаю.
      — Короче, доктор. Вы оказались здесь из-за расхождения своих воззрений на мироздание с официальными. Вот и воспользуемся этим обстоятельством к собственной выгоде. Завтра, во время доклада, вы обратитесь к князю за официальным разрешением пользоваться измерительными приборами центральной рубки.
      — Зачем?
      — А затем, что во время вчерашней четвёртой вахты «Шкеллермэуц» пересёк рубеж, с которого можно непосредственно наблюдать за таким астрообъектом, как Молекулярный Экран.
      Если фрейзер хотел зацепить астронома за живое, то это удалось ему в полной мере. Тэйтус сперва вспыхнул, как девица, которой впервые прислали фамильный обруч, потом тяжело вздохнул:
      — Но чем я обосную свою просьбу, какой интерес Молекулярный Экран может представлять для ревнителя имперских стандартов? Ведь официально я Тедль Нох, а не Тэйтус Пшу, для которого нет ничего важнее в жизни, чем увидеть воочию феномен Глубокого Вакуума!
      — Вот и наблюдайте ради Очевидца! И с обоснованием никаких проблем не возникнет. Диктую, записывайте: «В связи с неизбывным желанием опровергнуть пакостные измышления известного безбожника и ниспровергателя основ Тэйтуса Пшу прошу милостивейшего дозволения Вашей Блистательности дать мне возможность исследовать так называемый Молекулярный Экран с целью набрать достаточно данных, дабы посрамить его лживые утверждения…»
      Доктор звездознания старательно записывал под диктовку, шевеля губами, поскольку проговаривал текст про себя, но только когда отложил в сторону чернильный баллончик, доставшийся ему по наследству от прежнего хозяина каюты, смог уловить суть продиктованного.
      — Это что же получается? — произнес он, усмехнувшись, — я прошу разрешение изучать объект важный для моей теории якобы для того, чтобы её опровергнуть, а на самом деле…
      — …чтобы найти ей экспериментальное подтверждение, — завершил фразу Шарби Унц. — А попутно избавитесь от многих неприятностей. Ваше астрономическое «Я» займётся любимым делом и не будет лезть кула не надо, мешая писать ежемесячные доносы. Главное, не упускайте из виду, что через каждые три вахты вам предстоит читать очередную идеологическую проповедь в час Единодушия, скрупулезно внося в кондуит нерадивых слушателей! Тем самым, полагаю, в вашем сознании будет достигнуто гармоничное сочетание двух «Я».

1

      Не вполне обычная для сказок «принцесса»: гибкое туловище, заканчивающееся тремя массивными нижними лапками, и закрытое от нескромных взглядов юбкой из псевдочешуи. Выразительные глазки на стебельках, выдвинутые на максимальную длину, в упор рассматривали курсанта. Губы, или что-то, заменявшее силикарболаудям губы, вытянуты трубочкой. Видимо, «принцесса» силилась что-то сказать, но ничего толкового пока не получалось.
      Самое удивительное, что прежде свиста, не позволившего Алексею полакомиться борщом, курсант внимательно просканировал пещеру и мог дать глазной зуб на повторную имплантацию, что ничего живого в ней не было. Из-под земли, что ли, эта грациозная трёхножка выползла? Или в одно мгновение сформировалась из сталагмита? И он сделал то, что впоследствии долго не мог себе простить, а именно, не нашел ничего умнее, чем спросить:
      — А вас-то, мадам, как сюда занесло?
      Впоследствии Алексей долго пытался найти отправную точку своей, скажем прямо, не вполне дипломатической выходки, и нашел единственное оправдание — уж больно он был ошарашен. И было отчего.
      Суровцеву, как и любому курсанту, сдавшему зачёт по сравнительному курсу разумных рас, соседствующих с человечеством, было известно, что силикарболауди, все без исключения, являлись женскими особями (отсюда и выплыло из памяти расхожее обращение «мадам») и размножались партеногенезом, из-за чего воинствующие феминистки Солнечной Федерации буквально через несколько недель после исторической встречи Капитана Шаргордена в окрестностях белого карлика ЕН 2172 со звеном летающих кеглей, всеми правдами и неправдами (многотысячные демонстрации и пикеты у величественного здания ООРАН в Берне, электронные статьи, инспирированные лидерами «розового» меньшинства, сбор подписных листов по месту жительства) добились экстренного созыва Совета Представителей, чтобы поставить на голосование вопрос о безотлагательной кооптации Иерархической Яйцеклеточной Инициативы (ИЯИ) — именно так силикарболауди именовали своё сообщество — в состав Форума Объединенных Человечеств, хотя сами трёхногие и трёхрукие сёстры по разуму об этом не просили.
      Пик бурных событий пришёлся на окончание Алексеем школы начальной ступени. Он тогда готовился к поступлению в колледж межзвёздников и оживленные дебаты сторонниц и противников скороспелого приёма новой расы ксенофренов в Организацию Объединённых Рас, Анклавов и Народов поневоле отпечатались в мозгу. Хорошо запомнилось, например, что силикарболауди не только не являлись гуманоидами, но даже были не вполне органическими существами. Кроме основных элементов, кислорода и углерода, в каждой клетке их тела обязательно присутствовал кремний. Отсюда и появилось название силикарболауди. Жизнь этих необычных существ базировалась на сдвоенной цепочке ДНК, упакованной в оболочку из фуллеренов. Такое дублирование, снабжённое мощнейшей защитой наследственной информации, делало эту расу уникальной. Ксеногенетики уже потирали руки, предвкушая обилие сенсационных открытий, да и не только они, ведь в плане звёздных технологий силикарболауди достаточно далеко продвинулись на Большой Высоте. Их летающие кегли мало чем уступали самым современным шприц-звездолётам и позволяли своим хозяйкам контролировать довольно приличный сектор галактики, сопоставимый с Ближним Кругом Солнечной Федерации.
      Надо сказать, что хотя силикарболауди охотно вошли в прямой контакт с Объединёнными Человечествами, но посещение самой Силикарболаудеи людьми или их союзниками по ООРАН из-за бюрократических проволочек высших функционерок ИЯИ (частичное неприятие обобщённой религии Высотника, непонимание истинных причин непропорциональности полового состава экипажей федеральных космических кораблей, запрет на упоминание в СМИ координат их базовой прародины) было отложено на неопределенный срок. Зато осенью 216 года (то есть всего через неполный год после встречи Шаргордена с силикарболаудями) на церемониальном Таймырском космодроме «Тюленья Топь» приземлилась летающая кегля с дипломатически окрашенным навершием (четыре золотых полосы на траурном фоне) с чрезвычайным и полномочным послом на борту.
      Алексей улыбнулся, вспомнив мультяшку с какого-то юмористического сайта, где анонимные авторы, посмеиваясь над неприкрытым мужененавистничеством присланной функционерки ИЯИ, всласть поиздевались над её нежеланием откликаться на чисто мужской термин «посол» и в конце концов сошлись на том, что припечатали высокопоставленную особу двусмысленным прозвищем «госпожа послица».
      Однако несмотря на некоторые шероховатости, казалось бы, всё шло к тому, что Форум Объединенных Человечеств вскоре обзаведётся ещё одним, влиятельным, членом. Но уже в начале следующего года произошел инцидент, сравнимый разве что с имевшим место больше века назад трагическим происшествием на Малой Тверди, когда погибло около двух с половиной сотен граждан Солнечной Федерации. Кстати, именно с той чёрной даты, 18 апреля 109 года, повела свой отсчёт новая, отпочковавшаяся от Космофлота, служба — Звёздный Патруль, первостепенной задачей которого стало оберегать покой граждан Федерации в пределах Дальнего Круга.
      Но вернемся к силикарболаудям.
      Итак, 3 января 217 года как гром среди ясного неба не только для рядовых граждан Федерации, но и для всех её спецслужб прозвучало экстренное заявление Иерархической Яйцеклеточной Инициативы, что она закрывает сквозную навигацию всех типов космических кораблей через свой сектор. Естественно, подобный недружественный акт вызвал возмущение Совета Представителей и поставил под угрозу дальнейшие переговоры Федерации с этой удивительно непоследовательной цивилизацией. Тем не менее, умудрённая опытом администрация Форума, не желая усугублять конфликт, сделала вид, что ничего особенного не случилось, что это временное недоразумение, но всего через неделю после ультиматума все материалы, хоть как-то связанные с силикарболаудями, поисчезали с информационных сайтов, а прерванные переговоры более не возобновлялись. Сколько Алексей ни ломал голову, но не смог понять, что послужило поводом для одностороннего разрыва дипломатических отношений. И только приступив к учёбе в Бирюзовской высшей школе, выяснил из засекреченных источников, что закрытие пространственного сектора с центром на Силикарболаудее последовало сразу после принудительной остановки одного из федеральных шприц-звездолетов во время его фантомизации на границе зоны, контролировавшейся Материнскими Силами ИЯИ, что повлекло непредсказуемые последствия. Скорее всего, мгновенную гибель экипажа и пассажиров (четырнадцать человек, полная ячейка лишевичюсов и знаменитый на всю Федерацию коллегиальный исследователь-энергетик тельда-19 со спутника Сириуса), ибо в финиш-точке своего маршрута шприц-звездолёт так и не появился.
      Как только этот факт зафиксировали на операционной станции Дистанционного Контроля, были поставлены в известность руководство Космофлота, и тогдашний генеральный секретарь ООРАН Болеслава Щипиньска, которые были повергнуты в настоящий шок. Для того, чтобы задержать информационный поток гиперпространственного корабля, требовались такие технологии и энергетические затраты, которыми Солнечная Федерация не располагала. Понятно, что все пребывающие в курсе событий были строго-настрого предупреждены (вплоть до лишения гражданства) о нежелательности утечки информации. В результате никто кроме любознательных студентов не мог развлекаться чтением сверхсекретных материалов. За всю историю существования ООРАН подобные меры предпринимались лишь однажды: в связи с находкой пресловутого списка Капитана Харвуда.
      Дальше — больше.
      Приглашённая вечером того же дня для совместных консультаций «госпожа послица» не только не явилась в приёмную генсека, но и, как позднее было установлено, исчезла из здания посольства в Руане вместе со всеми сопровождающими лицами и вспомогательным персоналом. Летающая кегля с дипломатическими цветами навершия продолжала оставаться причаленной к мачте церемониального космодрома и была благополучно интернирована, поскольку её экипаж таинственным образом сгинул в одно время с посольством. Через какое-то время интернированный корабль перегнали к какому-то спутнику. С того памятного исчезновения ни одна кремнийуглеродная особь, насколько было известно Суровцеву, не вступала в контакт с гражданами Федерации (видимо, из-за этого и соскочило у Алексея с языка не слишком уважительное «а вас-то как сюда занесло?»).
      Понятно теперь, почему курсант опешил? Минуло девять лет с момента скандального исчезновения силикарболаудей и вдруг в самом центре родной Солнечной системы, можно сказать, под боком у Земли, взяла и объявилась одна из беглянок.
      Тем временем беглянка протянула курсанту центральную ручонку и подвигала пальчиками с присосками на концах:
      «Расиве не понятина? Я прогородарас!»
      После чего втянула губы в ротовую щель, которую расширила на максимум, да ещё округлила. Суровцеву даже показалось, что он разглядел в глубине горловую воронку, прикрытую цедильными ресничками. Смысл сказанного был ясен, благо «принцесса» изложила состояние своего страждущего организма однозначно, а если учесть, что устройство голосовых связок не позволяет силикарболаудям произносить мягкое «л», то получается, что она здесь, в марсианском лабиринте, оказалась не просто так. Надо же, девушка проголодалась.
      Что ж, придется выручать — Суровцев протянул ей неиспользованную упаковку с галушками. В конце концов он почти дома, а бедняжке до отчего (точнее, материнского) крова пилить по меньшей мере полторы тысячи световых лет. И отдадим должное курсанту, он поступил так, как должен был поступить на его месте каждый, ибо в Бирюзовской школе учили не только заявленным в учебной программе дисциплинам, но еще и закладывали моральные принципы, единые для всех рас, народов и анклавов Федерации; не существовало более позорного поступка для гражданина, чем отказать в пище голодному мыслящему существу, а патрульные, впрочем, как и все остальные, имеющие отношение к Большой Высоте, свято чтили законы гостеприимства. И хотя в данном случае дело касалось представителя расы, уже однажды проявившей негативное отношение к людям, сути это не меняло.
      — Кушайте, барышня, если не побрезгуете!
      В ответ инопланетная барышня отрицательно покачала головой. Совсем по-человечески, хотя головка у неё была как луковичка, заостренная кверху, да ещё с глазками на стебельках.
      — Так какого вам ещё рожна… — начал было разоряться Алексей, припомнив оскорблённую честь Солнечной Федерации, безвинно пострадавших в шприц-звездолёте межзвёздников и беспрецедентный по цинизму демарш «госпожи послицы», но тут же заткнулся, проследив за выражением рачьих глазок. Они склонились под углом в сорок пять градусов и были нацелены, вы не поверите, на выроненную им пару минут назад жестянку с борщом.
      Делать нечего, желание дамы — закон.
      Курсант нагнулся и взялся за торчащее кверху ушко банки. Хорошо ещё, что только двумя пальцами. Термоэлемент попался с брачком и от сотрясения, вызванного падением, до того раскочегарился, что из треснутого шва уже стелилась струя жирного чёрного дыма.
      Суровцев выронил обжигающую банку и схватился пальцами за мочку уха.
      — И рад бы услужить вам, милая девушка, да только мой борщ почти в уголь превратился!
      «Да, да, угор! Хороси угор! То сито нада!» — нетерпеливо произнесла силикарболаудь и деликатно подхватила жестянку.
      Ловкое круговое движение тоненького пальчика, и жесть оказалась вскрытой без консервного ножа, обнажив обугленное нутро. Другой ручкой инопланетянка достала из кисета притороченного к юбочному ремню щепоть самого обыкновенного марсианского песка и аккуратно всыпала в банку. Всё это время третьей ручкой она поглаживала то место на условной талии, откуда по-видимому и проистекало желание заморить червячка. Должно быть, именно там у этой расы размещался «городный» живот.
      Суровцев отвернулся, поскольку смесь песка с углем никогда не воспринимал в качестве деликатеса, тем более что она скрипела на роговых пластинках ксенофренки и не слишком услаждала человеческий слух. Зато вне всякого сомнения это означало, что процесс поглощения основных компонент жизнедеятельности силикарболауди: углерода и кремния, благополучно пошёл.
      «Ну и ладно, я не гордый, заправлюсь галушками сам», подумал Алексей и надорвал край станиолевой обертки. Пока он заглатывал пищу прямо из пакета, ритмичный хруст за спиной не смолкал. Это странным образом настроило курсанта на определённые размышления, собственно говоря, надлежало прояснить с помощью силикарболауди возникшие в ходе общения с ней вопросы. Например, такой: почему и «принцесса», и его собственный внутренний голос разговаривают с одинаковым японским акцентом? Это просто совпадение или что-то другое? И откуда Пётр Аркадьевич мог знать, что в пещере прячется «принцесса», под которой явно подразумевалась силикарболаудь? Означает ли, что, помогая ей с провизией, Алексей способствовал логическому завершению операции «Принцесса» или его ждут новые испытания?
      За это время он успел не только покончить с галушками, но и полакомиться всласть нежнейшим малороссийским салом, розовым, как перламутр, с прожилками мяса, натёртого чесночком и тмином, и от этого благородного занятия, как говорится, середка у него заполнилась и краешки заиграли. «Эх, сюда бы граммов двести пятьдесят чего-нибудь бодрящего!», пришла соответствующая ситуации мысль, да только в стандартный рацион «Добрыни» никто не догадался добавить ещё и ёмкость с перцовкой.
      Силикарболаудь, видимо, тоже заправилась, чем бог, то есть Алексей Суровцев, ей послал, и теперь откручивала от своего ремня уже не кисет, а плоскую металлическую штуковину.
      «Дереси, пириятер!»
      Курсант усмехнулся, представив, как заржут ребята, узнав, что Лёха Бурый ходит в приятелях ни у каких-то тривиальных ксенофренов типа кентвушей или представителей расы Вежбо, которых в метрополии пруд пруди, а у загадочной силикарболауди, но от дара отказываться не стал.
      — Что это, прекрасная мадемуазель?
      «Заменитер васива бодирясива».

2

      Этим заявлением его словно обухом шарахнули, но на мужественном, хотя и простоватом лице курсанта не дрогнул ни один мускул. Алексей, как и положено во время рейда, постоянно контролировал свои действия и был уверен, что про «бодрящее», типа ядрёной перцовки, только подумал. Неужели она…
      На помощь пришла сама «Принцесса»:
      «Я думара, сам догадаисся, — она застенчиво пожала узенькими плечиками, всеми тремя. — Да, мы, матери-досери, терепаты».
      Чтобы сдержать эмоции, курсант собрал волю в кулак. Хотя в том, что среди ксенофренов вполне могут встретиться подобные пси-аномалы, не было ничего экстраординарного — вселенная, как известно, большая, и в ней возможны любые феномены. Например, кентвуши, которые одними из первых вступили в ООРАН, были врожденными эмпатами, то есть, не умея читать мыслей, превосходно улавливали эмоции собеседника почти любой расы. Поэтому они считались лучшими в галактике толмачами и были незаменимы во время процедуры Первого Контакта. Но чистых телепатов пока среди членов Форума Объединенных Человечеств зафиксировано не было.
      После заявления силикарболауди стало понятным многое из того, что имело место во время сегодняшнего рейда.
      — Ага, — торжествующе сказал Алексей, — значит это вы, мадам, подавали мне советы, имитируя мой внутренний голос. Поэтому у него и был такой же акцент, как у вас, матерь-дочерь!
      Силикарболаудь кивнула в знак согласия.
      Ни возмущаться, ни переживать у Суровцева не было особого желания, он только пристально заглянул в рачьи глазки:
      — Хочу задать один вопрос: зачем?
      Стебельки сократились на половину длины, а сами глазки задорно, другого слова не подберёшь, заблестели:
      «Я хотера, чтобы ты добрарся зивым и здоровым».
      Алексей ернически поклонился в пояс:
      — Ах, за вашу заботу, мадемуазель, большое-пребольшое спасибо!
      Вот те на, идёшь по маршруту сил не жалеючи, придумываешь, как с той или иной напастью справиться, а какая-то тварюга… (пардон, с языка сорвалось!), то бишь телепатка, контролирует каждый твой шаг и, мало того, что контролирует, но ещё и диктует, как поступать дальше. Нет, так дело не пойдёт…
      — А как? — поинтересовалась силикарболаудь.
      — Что — как? — не врубился Алексей.
      «А как пойдёт деро?»
      Фу ты, звёздьявол! Ведь эта… (пардон, пардон и ещё раз пардон!) мысль в чужом мозгу сканирует раньше, чем сам успеешь её осознать. Лучше вообще не думать, то есть не облекать мысль в словесные одежды…
      «Нисево не порусится», — весело отреагировала трёхногая барышня.
      И впрямь не получится. Хоть человеческий мозг и оперирует некими абстрактными структурами, так называемыми гештальтами, на выходе они всегда преобразуются в вербальные формы. Постойте, постойте! А как же пси-блокада? Зря, что ли, целых два семестра подряд мэтр Шарль Дюплесси по прозвищу «дядюшка Шарло» натаскивал первогодков, обучая их блокировать излучения своих разумов? Большой знаток всякого рода паранормальных явлений типа ясновидения и лозоходства искренне считал, что подобные навыки могут пригодиться в практике Звёздного Патруля, ведь никто не знает, что ждёт человека на неисследованных склонах Большой Высоты. И ведь как в воду смотрел. Надо же, целая раса телепатов. Кто бы мог подумать? Уж не связано ли их таинственное исчезновение с Земли с умением читать мысли? Протелепала «госпожа послица» мозг кого-то из людей, обнаружила что-то шокирующее Иерархическую Яйцеклеточную Инициативу, не совладала с эмоциями и — фьюить!
      По гладкому, как попка младенца, личику силикарболауди пробежала лёгкая тень, и Суровцев стал корить себя за то, что бежит впереди паровоза. Всё, о чём бы он ни подумал, тут же становится известным ей. Стало быть, лучше не думать вообще или… А ну-ка, Лёха, давай запустим для начала какую-нибудь элементарную штучку из арсенала «дядюшки Шарло»! А уж если она не пройдёт, попробуем что-нибудь посложнее, вроде «мозговой трясучки» или «вверх тормашками».
      Сосредоточиться оказалось проще, чем когда-то на практических занятиях в аудитории, и задуманное с самого начала пошло-поехало как по накатанной колее:
      «…с минимальными затратами горючего… о, если бы душа моя Беатка не скалила бы… из квадранта Ф-Z-Альфа методом северо-западного угла… так демонстративно свои жемчужные зубки, внимая байкам этого вахлака Свенсона… перегнать ракетный поезд на Базу Мамонтова… который каждый раз распускает павлиний хвост, когда Лёхи Бурого нет поблизости… с дозаправками на автоматических станциях лишевичюсов „Преклонение третьего колена“ и „Благословенная услада“… то появился бы реальный шанс пригласить её на нашумевшую премьеру Касанавакумии Здыха „Звёзды гаснут на рассвете“… если головной буксир поезда относится к типу „Персей-оса“… ну и что с того, что маэстро режиссёр прибыл из своей Тьфутаракани… причем, из пограничного пылевого облака надвигается… и в силу своего происхождения исповедует принцип активного децентрализма феромонов… с нарастающей скоростью хаотический метеорный поток… ведь это не мешает людям воспринимать задум…»
      Вышепромысленное представлялось сущей белибердой лишь для постороннего взгляда, На самом деле дикая смесь двух параллельно идущих мысленных потоков являлась результатом такого элементарного приёма, как «порционная коктейлизация мышления».
      Каждый, кто перешёл на второй курс и не имел академической задолженности у Дюплесси, владел навыком разделять мыслительный процесс между полушариями своего мозга. Не был исключением и Алексей. В конкретном случае левое, логическое полушарие демонстративно решало элементарную транспортную задачу, в то время, как правое, отвечающее больше за эмоции и насущные филологические потребности, пыталось наметить тактику охмурения зеленоглазой красавицы Беаты Дышковяк, нынешней симпатии Суровцева.
      Смешивая коктейль из мыслей, Алексей не переставил следить за выражением лица телепатки. Нельзя сказать, что она отреагировала на ментальную мешанину, парившую в мозгу курсанта, тем не менее один факт говорил за то, что какого-то эффекта Суровцев всё же добился. Время от времени тело силикарболауди начинало вибрировать, а некоторые места выше поясного ремня и вовсе странным образом поблескивать, словно «Принцессу» с момента введения курсантом пси-блокады подключили к высокому напряжению. Насколько подсказывала модифицированная память, ничего подобного с силикарболаудями в период их легального нахождения на Земле зафиксировано не было. Он не мог отказать себе в удовольствии съязвить:
      — Ну что, дочерь-матерь, теперь мы на равных?
      Дочерь-матерь окончательно втянула стебельки.
      Алексей обратил внимание, что её глазки перестали блестеть. Напротив, они стали неподвижными и безжизненными, как у снулой трески.
      Прошло ещё несколько секунд, прежде чем она ответила, и ответ этот оказался столь же ошарашивающим, как и всё, что она творила до сих пор.
      — Эх, Алеша, Алеша, — произнесла девица-трёхножка с упреком, — я хотела тебе добра, как хотели мы этого всем людям, да видно не судьба!
      — Минуточку! С чего бы это вы, прекрасная мадемуазель, вдруг заговорили без акцента?
      — Лингвистическая адаптация, — не стала темнить мадемуазель. — Этап притирания к иной, нежели предыдущая этническая группа, с которой приходилось иметь дело дотоле, благополучно завершён. Согласись, ждать тебе пришлось не слишком долго.
      Курсант кивнул.
      — Допустим. А о каком добре для всех людей пеклись матери-дочери, пояснить не желаете?
      «Принцесса» снова ожила.
      — Желаю. Войдя в прямой ментальный контакт, я хотела добиться полного доверия с твоей стороны, но своими, мягко говоря, дурацкими шутками ты поставил контакт на грань срыва. Как это раньше произошло с людьми, собравшимися изменить Неизменное.
      — Имеется в виду секретариат ООРАН?
      Она грустно покачала головой:
      — Нет, я имею в виду межзвёздииков со шприц-звездолёта за номером 276.
      Суровцева как ледяной водой окатили: речь зашла об исчезновении корабля, с которого и начались трения между Федерацией и ИЯИ.
      — А разве эти ребята хотели что-то изменить?
      Ответ был лаконичен:
      — Не что-то, а Неизменное.
      Принцесса поменяла тон с панибратского па сугубо официальный. Алексей грешным делом подумал — уж не пропавшая ли «госпожа послица» перед ним:
      — То, что я собираюсь изложить, чрезвычайно важно, господин Суровцев. Солнечная Федерация в опасности. Если не принять своевременно меры, Объединенным Человечествам грозит изоляция.
      — Не понял, — сказал господин Суровцев (Высотник праведный, до чего же непривычно это звучит!). — Вы сказали — изоляция?
      В голосе силикарболауди, выступающей в роли провидицы, зазвучал металл:
      — Да, я сказала: изоляция. Причем, полная. Скоро люди останутся на крохотном пятачке, окруженные со всех сторон выжженными дотла терраморфами.
      Суровцев ещё не решил, как относиться к ее заявлению, ибо лихорадочный просмотр модифицированной памяти по ключевым словам «полная изоляция», «крохотный пятачок», «выжженные дотла» не выявил ничего, даже близко похожего на эпитафию роду человеческому. А ведь заявление «Принцессы» действительно прозвучало устрашающе. И все это только за то, что отдельные представители человечества хотели изменить Неизменное. Прямо-таки одиннадцатая библейская заповедь: «Не изменяй Неизменное, иначе кранты! Аминь».
      — А можно ли, уважаемая барышня, как-то помешать нарисованному вами апокалипсису?
      В глубоко запавших глазах силикарболауди вспыхнули огоньки, словно она только и дожидалась такого вопроса.
      — Именно потому я здесь. Чтобы через Избранника поставить Объединенные Человечества в известность о грядущих бедах.
      — Это я, что ли, Избранник? — глупо ухмыльнулся курсант. Он никак не мог взять в толк, что волей обстоятельств оказался в самом эпицентре необъяснимых со здравой точки зрения событий.
      Телепатка пожала плечиками:
      — На вашем месте, господин Суровцев, запросто мог оказаться кто-то другой. Персона не есть ключевой признак, всё определило место. И время. В данном случае эта пещера, ибо я… в некотором роде… не свободна в своих перемещениях. Да и во времени тоже. У нас его почти не осталось. Итак, в самом ближайшем будущем вам, граждане Солнечной Федерации, предстоит столкнуться с чудовищными катаклизмами, объяснение которых лежит не только за гранью вашего, но и нашего разума, разума Дочерей-Матерей Священной Яйцеклетки! Избранник должен поверить моему предсказанию и доложить о том, что услышал, лицам, облеченным доверием общества. Если промедлить, любые усилия задним числом окажутся бесполезными. А теперь мне пора, Прощай, Избранник, и помни, от тебя зависит будущее Объединённых Человечеств!
      Бесстрастное, пока она излагала, личико силикарболауди исказилось в немыслимой гримасе, затем покрылось жуткими светящимися пятнами, будто «принцессу» внезапно поразил приступ инфекционного люминодерматоза, и вдруг оно полыхнуло ослепительным светом, затмив поблескивание сталактитов и сталагмитов. В следующее мгновение тело ксенофренки заструилось, превращаясь в столб ярчайшего света, на который было больно смотреть и который в одно мгновение втянулся в воронку светохода на своде купола. В пещере заметно потемнело, а на сетчатке глаз ещё некоторое время плавали огненные амёбы.
      Вот, значица, как поступают пророчицы от Большой Высоты. Сначала огорошивают как обухом по темечку, а потом делают ноги, а ты ломай голову: разыгранный только что спектакль — правда жизни или очередная заготовка Петра Аркадьевича, чтобы совсем затюкать бедного курсанта. Но в любом случае, похоже, что рейд закончен, и можно смело чапать на станцию. А почему, собственно говоря, на станцию?
      Суровцев взглянул на таймер: четверть одиннадцатого. Не прошло и восьми часов из отведенных на задание суток, а дело сделано. Интересно, что поделывает милая Милана? Может быть, изождалась совсем и грезит о встрече с Лёхой Бурым, добрым молодцем. Или добротным молодцем?
      Проверять правильность старинного выражения по глоссарию было лень — за время рейда ему уже столько раз приходилось лазать в модифицированную область памяти!
      Он достал мобильник. Экранчик и клавиатура были заблокированы, но кнопка вызова пульсировала красным. Переключив её на зелёный, Алексей поднес трубку к уху.
      — Я вас слушаю, Алексей Степанович! — мгновенно отозвалась Милана.
      — Ну зачем же так официально, — интимно понизив голос, промурлыкал курсант, — для вас, Миланочка, я просто Алёша.
      Вдогонку с языка чуть не сорвалось продолжение «Попович», но Суровцев вовремя спохватился.
      — Хорошо, — согласилась девушка. — Итак, Алеша, у вас возникли проблемы?
      Он хотел сказать «Какие проблемы?», но вместо этого неожиданно для себя произнес:
      — Пожалуйста, свяжите меня с Аркадием Петрови… тьфу, Петром Аркадьевичем Линёвым.
      И когда он услышал сухое покашливание куратора, всё сразу встало на свои места. И почему вместо воркования с милой Миланой он потребовал своего наставника, и почему ему внезапно понадобилась помощь старшего товарища, и почему на дне души ёрзал и никак не хотел угомониться червячок сомнения: а вдруг «Принцесса» говорила правду, и тогда Лёха Бурый не выдержал ноши Избранника.
      — Алло, Алексей! Что случилось?
      — Да, это я, Пётр Аркадьевич. Ничего не случилось, но может случиться в любую минуту.
      — А почему у тебя такой голос, ты случайно не заболел?
      — Разве вы не знаете любимое изречение доктора Чагина: «Звёздным патрульным болеть некогда, им нужно исполнять долг»? А насчет моего голоса… наверное, телефон искажает.
      — Постой, постой, давай по порядку. Ты где?
      — На Марсе. В туннельном лабиринте, проложенном вокруг Запрещённого моря. И похоже, только что завершилась операция «Освобождение „Принцессы“.
      — И как всё прошло?
      — Что именно?
      — Освобождение «Принцессы». Освободил?
      — Смотря как на это взглянуть. Если честно, то скорее уж она сама себя освободила!
      — Что?! — полувзвизгнула-полухрюкнула трубка.
      — А чего ожидать от силикарболауди? Вы извините за прямоту, но нашли кого называть «принцессой».
      С того конца связи раздался звук, который и вовсе нельзя было отнести к членораздельной речи.
      Суровцев подул в трубку, хотя прекрасно понимал, что мобильник работает безотказно.
      — Я вас не понял, Пётр Аркадьевич.
      Несколько секунд телефон молчал. Потом куратор произнес совершенно спокойно:
      — Алексей, повтори, пожалуйста, что ты сказал про силикарболаудь?
      И тут Суровцева прорвало. Ему потребовалось больше десяти минут, чтобы подробно изложить всё, что произошло в пещере. От непонятного появления ксенофренки до ещё более непонятного её превращения в световое излучение. Не забыл он передать и предупреждение объединённым человечествам. Слово в слово, благодаря документированной записи в МОП.
      Некоторое время Пётр Аркадьевич молчал, наверное, переваривал информацию, и это было вполне логично, но Алексею показалось, что мобильник постепенно раскаляется, хотя кнопочка по-прежнему ровно светилась мирной зеленью.
      — Вот что, Алеша, — наконец раздалось в трубке, — не суетись, а посиди спокойно на камушке. Я скоро буду.
      — Но «Принцессы» больше нет, она испарилась!
      Если Лёха Бурый считал, что на его долю сегодня уже выпали все возможные сюрпризы, то Пётр Аркадьевич это скоропалительное заключение опроверг:
      — Упоминая в маршрутном задании «Принцессу», я имел в виду вовсе не силикарболаудь. Я вообще не понимаю, откуда она взялась.

3

      Чтобы добраться до Марса, куратору второй группы Линёву требовалось повторить манипуляции своего ученика: спуститься в подвал главного корпуса Бирюзовской высшей школы, раздеться, забраться в пусковой контейнер и вколоть себе в вену пять кубиков изомера, извлеченного из лимфы распространенного на красной планете насекомого — паука-скорохода. На это уйдёт минут двадцать самое большее. А вот для того, чтобы после фантомизации оказаться в пещере, где его с нетерпением ждали, Петру Аркадьевичу придется преодолеть два туннеля и соединяющий их коридор. Пусть ему не нужно по дороге обезоруживать всякие штучки-дрючки, поскольку они уже обезврежены, но все равно лабиринт займет у него как минимум часа три, три с половиной.
      В итоге у курсанта появилась прекрасная возможность провести минуток двести с максимальной пользой для организма. А именно соснуть, покемарить, дать храповицкого. Недаром среди межзвёздников ходит поговорка: «космос любит сильных, а сильные любят спать». А Алексея Суровцева даже человек, который видит его первый раз, безошибочно отнесёт к сильным. И дело даже не в росте и весе, однозначно внушающих уважение, а в присущей ему, как вице-чемпиону по боевому манипулированию уверенности, что он поступает правильно.
      Кто-то может засомневаться, а как же быть со звонком куратору?
      А что звонок? Главное, не в том, что сомневаешься, а в том, что нашёл мужество поделиться своими сомнениями. И, как оказывается, поступил правильно. То есть принял верное решение.
      Успокоенный, Алексей расчистил от мелких камушков более или менее ровную площадку рядом с валуном, за которым прятался от гипотетических дротиков, подложил под голову ствол ЩБН и смежил очи. И плевать ему было в эту минуту на все мрачные предупреждения и неведомую опасность, грозящую роду человеческому. О подобных вещах пускай болит голова у куратора, а для Алексея главное — пожрать и поспать. И раз уж не удалось пообедать по-настоящему, начиная с борща, то хотя бы выспаться нужно как следует.
      Уже через минуту ему снился отчий дом. Алексей мирно посапывал до той минуты, когда сработавшая охранная оболочка статусквоатуры не подсказала, что пора просыпаться.
      В пещере по-прежнему стоял полумрак, но в глубине прохода, солнечным зайчиком прыгало пятнышко света.
      Курсант скосил глаза на запястье и едва не присвистнул — с момента разговора с Петром Аркадьевичем не прошло и часа, а куратор уже тут. Наверное, еще на стадии разработки маршрута, он оставил в запасе резервные варианты его экспресс-прохождения.
      Что ж, двести минуток отдохнуть не пришлось, но и за пятьдесят надо поблагодарить Высотника. Чувствуя себя заметно посвежевшим, Суровцев поднялся и закинул стоп-ракету за спину.
      — Ну, Алексей, — Пётр Аркадьевич начал общение прямо с порога, — и заварил же ты кашу.
      — Простите, Пётр Аркадьевич, но я тут ни при чём. Ведь сказала же «Принцесса» на прощание: «персона не есть ключевой признак, всё определило место».
      Линёв скривился:
      — Никакая она не «Принцесса». А насчёт места ты правильно подметил. Пока я добирался, немного покопался в справочной информации.
      — У вас тоже модифицированы отдельные области мозга? — удивился курсант. — А я-то думал, что вы…
      — …старик, — продолжил за него куратор. — Нет, мне всего шестьдесят девять независимых лет. Правда, модификацию я прошёл уже в достаточно зрелом возрасте, отработав на границах Дальнего Круга два полных срока. Когда вернулся в метрополию, очень хотелось ни в чем не уступать молодежи, которую начинают модифицировать чуть не с пелёнок. Между прочим, не думай, что будешь молодым всегда. Как ни банально это звучит, но можно прекрасно себя ощущать и в сорок пять, и в шестьдесят, и в сто двадцать…
      Суровцев не удержался и хмыкнул.
      Сто двадцать ему стукнет, если конечно стукнет, аж в следующем столетии, но до этого должно пройти ни много, ни мало, а девяносто восемь лет. Ужас!
      Линёв сделал вид, что не заметил нетактичности ученика.
      — Да, бог с ним, возрастом. Я говорил, что полез в справочники. И вот представь, нащупал я одно совпаденьице. Крохотное, но занимательное.
      — Не томите, Пётр Аркадьевич, — взмолился Алексей. — Я весь извёлся, вас поджидаючи.
      — Насколько я изучил твою натуру, дорогой мой, не похоже, чтобы ты изводился, а как минимум седьмой сон досматривал, — проницательно заметил куратор.
      — Не седьмой, а первый, — насупился курсант.
      — Хорошо, если так. А теперь, о совпадении. Я просмотрел время сегодняшнего прохождения Деймоса над пещерой и оно тютелька в тютельку совпадает с неожиданным появлением твоей силикарболауди. Мало того, ее исчезновение совпадает с уходом сего небесного тела из зоны прямой трансляции.
      — Вы хотите сказать, что кто-то на Деймосе странслировал сюда видеостолб?
      — Подобное заявление было бы скороспелым и не отвечающим на все вопросы. Во-первых, трансляция не объясняет, как твоя собеседница употребляла вполне реальную пищу, видеопризракам это не свойственно. Во-вторых, на Деймосе процветает колония новояпонцев, обосновавшаяся во времена пресловутого Жёлтого Прилива. И в-третьих, там же, на Деймосе, размещается крупнейший музей иноземных достижений, так называемая Ксенотехнологичка. Это тебе о чём-нибудь говорит?
      В мозгу Суровцева словно проскочила искра. Нет, совсем не зря современных детей, как заметил уважаемый Пётр Аркадьевич, «усовершенствуют чуть ли не с пелёнок». Сопоставление внешне не связанных между собой фактов у людей с модифицированной памятью проходит намного эффективнее, нежели у людей немодифицированных. Наверное, этим и объясняется легкость, с которой курсант проанализировал намек куратора:
      — Интернированную летающую кеглю Топи» перевели именно сюда, на Деймос? И она до сих пор является музейным экспонатом?
      — Высший балл за умение делать верные выводы, — подытожил куратор. — Я всегда был уверен, что однажды курсант Суровцев проявит себя не только на бойцовском ринге!
      — Спасибо, Пётр Аркадьевич, — курсант Суровцев расцвел как ямайская роза. — Надеюсь, рейд-маршрут мне тоже зачтён в качестве выпускного экзамена, и я с полным основанием могу облачиться в парадный мундир Звёздного патрульного?
      Линёв покачал головой:
      — Не хотелось бы огорчать в столь радостный день, но увы… Я же сказал, что силикарболаудь не имеет никакого отношения к операции «Освобождение „Принцессы“. Собственно говоря, и „Принцессой“-то назвал её ты, Алексей, но никак не я.
      — Стало быть, я не добрался до финала?
      — Нет, до финала ты как раз добрался, просто операцию не успел завершить. Видимо, появление ксенофренки настолько вывело тебя из равновесия, что ты ухватился за первую же версию, связав название операции с тем, что не имело ни к «освобождению», ни к «Принцессе» никакого отношения. Подумай, ну какие принцессы могут быть у существ, которые признают за собой только две общественные роли: Дочери и Матери?
      Алексей был вынужден согласиться, но он вряд ли сохранил бы к себе уважение, если бы не попытался хоть как-то оправдаться.
      — Позвольте, Пётр Аркадьевич, но принцесса всегда чья-то дочь, а когда выйдет замуж, может и матерью стать!
      Куратор рассмеялся:
      — Ладно, ладно, шут ты гороховый. Лучше не остри, а попытайся выявить связь данной пещеры с принцессой, а также с её освобождением. Времени у тебя в избытке, вполне можешь адекватно провести операцию. А я при сём поприсутствую, если не возражаешь.
      Он достал пачку кислородных сигарет, хотя астмой не страдал, и ловко прикурил от высоковольтного шокера, нашедшегося в карманах его «Добрыни».
      «Хорошо ему говорить, а какое отношение имеет марсианская пещера… Можно, конечно, провести глубинное сканирование и посмотреть, не запрятано ли что-нибудь в стенах, но после этого целых день мозги будут нестерпимо чесаться, а ногтями под череп не залезешь… Значит, будем рассуждать. Сначала отберём, что у нас в памяти есть о принцессах. Соваться в полученный блок не стоит; сразу вводим поисковое слово „Марс“. Что получилось?.. м-да… помойка получилась. Кто бы мог подумать, что на свете столько информации, относящейся одновременно к Марсу и принцессам? Секундочку, секундочку!.. но ведь у куратора явно не может быть в запасе настоящей принцессы. Значит, это какой-то предмет. Убираем исторические и фантастические романы о марсианских принцессах и попытаемся запустить ассоциативный поиск. Вряд ли Пётр Аркадьевич спрятал в пещере тюбик защитного крема „Принцесса Марса“, скорей всего объект должен быть единичным, имеющим собственное имя… Так может называться какое-нибудь произведение искусства, картина, нотная рукопись, самовар… Стоп, а причем здесь самовар? Ага, он блестит, когда начищен. Прекрасная вещь — ассоциация! Итак, предмет, имеющий отношение к Марсу, обладающий собственным именем, в которое входит слово „принцесса“. Что теперь осталось? Ого, много чего, но одно заметно выделяется: семьдесят один год назад из собрания барона Гуго фон Марцхейма, известного мецената и почётного гражданина Соузенд-Джеддактауна была похищена бесценная камея времён династии Хоздеров, приписываемая работе величайшего из древнемарсианских резчиков по камню Соднаку по прозвищу Без Перста, поскольку ещё в детстве его покалечила гранильная машинка. В качестве исходного материала Соднак, к тому времени придворный ювелир высшего ранга, использовал уникальный сапфир редчайшего болотного цвета весом в 352 карата и запечатлел на нем приёмную дочь своего благодетеля, императора Фетанни. Среди знатоков камея была известна под именем „Принцессы“…
      Кажется, нащупал.
      Теперь смотрим, что известно о самом преступлении. В краже подозревался некто Мандель Наварро по кличке Сивый Дьявол. Промышлял он в основном контрабандой местной живности (редкие разновидности паука-скорохода, окаменевшие яйца ископаемого пескорыла, осенняя царица шуршавчиков), но не отказывался и от прочих рискованных предприятий, сулящих быструю наживу. Арестован в Хордовом Лабиринте осенью 158 года (то есть спустя три года после исчезновения «Принцессы») оперативными сотрудниками Космофлота. На прямой вопрос, имеет ли он отношение к похищению «Принцессы», усмехаясь, заявил буквально следующее: «Мне кажется, вы любите арабские сказки. Я их тоже люблю и даже воплощаю в жизнь. Но принцесс, как известно, воруют джинны, и они же их стерегут, а я на джинна не похож совершенно».
      Ну вот кажется и всё. Цепочка логических силлогизмов была извилиста, но в конце концов подвела Суровцева к принятию решения. Арабские сказки, так арабские сказки! Он поднял сжатые в кулаки руки и чётко произнёс:
      — Сим-сим, откройся!
      Интерьер пещеры, точь-в-точь реквизит театральной сцены, со страшным грохотом пришёл в движение. В глубине что-то рушилось, что-то возникало, как это бывает во время серьёзных тектонических изменений. Но то были отнюдь не силы природы, а машинерия, замаскированная изощрённым человеческим умом. Да, Сивый Дьявол знал не только арабские сказки, он ещё и много чего умел, иначе ему нипочем не удалось бы замуровать в толще окаменевшего песчаника стальную махину «Однорукого Шивы». Алексей сразу узнал это могучее стенобитное орудие глеев по вздетой до потолка многосуставчатой лапе, хотя покатая грудь «Шивы» далеко не полностью очистилась от геологических напластований и с неё местами продолжала отваливаться известковая корка.
      Когда в открывшуюся активаторную мембрану ворвался воздух, раздался надсадный гул, и многотонный агрегат ожил. Зажглись многочисленные глаза, опоясывающие верхнюю кромку безголовой груди. Если бы кому-то взбрело в голову забраться «Шиве» на плечи и оттуда окинуть пространство пристрастным взглядом, он бы узрел в перекрестии ярких лучей две застывшие и маленькие по сравнению со стенобитным гигантом фигурки. Саперному агрегату требовалось продвинуться вперёд всего на несколько десятков метров и с фигурками было бы покончено раз и навсегда, но сделать это «Шиве» не удалось — чётко как на полигоне курсант перебросил ракетную установку через плечо и упёр хвостовиком в живот.
      — Ну, «щелбан» дорогой, не подведи!
      Хватило и мысленного приказа — стоп-ракета в облаке дымного пламени выскользнула из защитного короба и впилась исполину в бочкообразную грудь, где мгновенно вспыхнул огненный бутон. Через секунду вырвавшиеся из его центра языки яростно пожирали корпус чуда марсианской фортификационной техники, превращая его в груду искореженного и оплавленного металла.
      Когда всё было закончено, Суровцев грациозно поднырнул под ручищу «Однорукого Шивы», которая уже не грозила свыше, а бессильно уткнулась скрюченными пальцами в пол, и проследовал по грудам щебенки туда, где открылся тайник великого контрабандиста, великого грабителя и великого юмориста Манделя Наварро. Правда, со своим розыгрышем он чуть-чуть не дотянул — по мнению Алексея, тайник с сокровищами любителя арабских сказок должен был охранять ифрит или по крайней мере джинн, но никак не автомат-сокрушитель.
      Вернувшись, Алексей протянул куратору резную шкатулку на изогнутых ножках. Внутри, на бархатной подкладке, переливался всеми оттенками темно-зеленого овальный камень. В его глубине, прикрытой множеством граней, можно было в мельчайших подробностях разглядеть объёмную фигурку грациозного насекомоподобного существа с громадными фасеточными глазами по бокам узкой головки.
      — Эстих, единственная дочь любимой наложницы императора. Когда она скончалась, пригубив во время церемониального возлияния фиал с отравленной грибной наливкой, монарх удочерил её задним числом. У глеев не существовало особой разницы между жизнью и смертью. Они верили, что оба состояния часть единого процесса. Жизнь не заканчивалась со смертью, а просто переходила в иную фазу. Во всей этой истории я не могу понять одного: как вы могли рисковать шедевром? Если бы его случайно зацепили осколки стоп-ракеты…
      Пётр Аркадьевич тяжело вздохнул:
      — Эх, Алёша, ну кто мог подумать, что ты начнёшь палить в древних туннелях? Почему против стража ты использовал ЩБН? Ведь достаточно было сказать «Шиве»: «Замри!», и он не смог бы помешать тебе проникнуть в тайник… Наварро не знал, что, когда робот-сокрушитель не направлен против вражеской крепости, он слушается простой ментальной команды, но ты-то обязан был это знать!
      — Видите ли, Пётр Аркадьевич, — смущаясь, произнес курсант, — меня всегда привлекала театральная сцена. И если бы меня не поманила Большая Высота, я, наверное, стал бы лицедеем. Так вот, один театральный деятель прошлого утверждал, что если на стене висит ружьё, оно обязательно должно выстрелить. И хотя в моём случае пресловутое ружьё висело не на стене, а за моим плечом…
      — …то ты разворотил уникальный механизм, принадлежащий сгинувшей цивилизации. Между прочим, это был последний «Шива». Ну что на это сказать? Молодец. Честное слово, молодец. За словом в карман не лезешь. В таком случае ответь, для чего нужно было рубить «смертельную пружинку»? В комплект «Добрыни» входит быстро схватывающаяся пена. Нет, тебе понадобилось геройствовать и уничтожать уникальное оборудование. А «сухопутную медузу» ты обязан был обнаружить до того, как она активизировалась, и сообщить ей об этом. Тогда она и не начала бы преследование. Удивительно, как ты, зная, что находишься на Марсе, умудрился вляпаться в эту ловушку, и просто чудо, что при этом остался жив.
      — Победителя не судят, — скромно произнёс Суровцев.
      — А надо бы! Как мы теперь будем оправдываться перед местными властями? Конечно, и я тоже хорош. Должен был понимать, что ты по натуре дуболом, привыкший сокрушать что ни попадя, и к тому же страшно далёк от археологии…
      — Что вы, Пётр Аркадьевич! — радостно возразил дуболом. — Уж в археологии я собаку съел! Мои родители — оба археологи, я с детства жил на раскопках. Помню на Алтае мои предки раскопали Золотую Бабу, так я пробрался в раскоп и на основании истукана выцарапал: «Здесь был Лёша». Мне было четыре года, буквы я знал плоховато, так эту надпись до сих пор с протомонгольского переводят, но понять не могут.
      — Понятно, — сказал Пётр Аркадьевич. — Эдипов комплекс… и у кого? — у человека, претендующего на звание патрульного! И что мне, скажи на милость, теперь делать? Задание ты, конечно, выполнил и даже перевыполнил, но почему-то мне совершенно не хочется ставить тебе последний зачёт.

1

      Инспекционный рейд «Шкеллермэуца» благополучно приближался к завершению первой стадии, и за это время Тэйтус Пшу полностью освоился с ролью ревнителя имперских стандартов, через каждые три вахты читая проповеди команде броненосца и исправно записывая в кондуит прегрешения того или иного члена экипажа, не сумевшего безучастно выдержать промывку мозгов в течение предписанного Полётным Уставом часа Единодушия. Остальное время доктор звездознания использовал, в основном, для пристального наблюдения за несравненным феноменом Молекулярного Экрана, благо командир броненосца весьма благосклонно отнёсся к желанию главного корабельного идеолога посрамить вредоносные идеи бывшего преподавателя Ужерского Фундаментального Университета и всячески приветствовал каждодневные бдения псевдо-Ноха за сканерами в командной рубке. Когда же у Тэйтуса выпадала свободная минутка, он не отказывал себе в удовольствии пообщаться с членами ячейки Активного Противодействия, поскольку изгнаннику империи требовалось периодически отдыхать от своих зажигательных проповедей.
      И Опии Хунж, и Секав Лэй, и Аздро Флег, не говоря уже о Шарби Унце, всегда были рады коротать время в компании знаменитого земляка, потому что чем бы ни начинались их совместные бдения в часы Сравнительной Ностальгии, отданной Полётным Уставом для целей релаксации экипажа, заканчивалось всё теми же проповедями. Хвала Очевидцу, что Тэйтус Пшу, становясь на это время самим собой, проповедовал не затхлые догмы Генеалогического Права или избранные главы Уложения Правящей Династии, а то, что он знал лучше любого из граждан Кахоу — свои космогонические взгляды на природу вселенной. Точнее, обеих вселенных, соседствующих в пустотном Пузыре, и ту роль, которую, по его представлениям, играет в их динамическом равновесии самое загадочное из творений мироздания — Молекулярный Экран. Если просуммировать, что доктор пытался вложить в головы своим товарищам, то вырисовывалась следующая картина.
 
      Чуть дальше границы, до которой распространялась сфера влияния империи Кахоу, располагался астрообъект, названный Молекулярным Зеркалом. Ничего похожего на этот объект в галактике больше не встречалось. Он представлял собой участок пространства диаметром примерно в полмиллиона дневных переходов со свойствами, делающими его отличным и от звёзд любого температурно-спектрального ранга (несмотря на звёздную яркость и светимость, температура на его поверхности всего на несколько сотых градуса превосходила Абсолютный Минус), и от планет-гигантов и сверхгигантов (разве может планета обладать плотностью, ничем не отличающейся от глубокого вакуума?), и от прочих порождений глубокого вакуума, включая квазары, пульсары, чёрные дыры и прочее.
      С Расстояния Стрелы (сравнимого с поперечником галактики) Молекулярный Экран выглядел как неприметная звёздочка пятнадцатой величины, с Расстояния Копья (что на порядок меньше) — как булавочная головка с постоянно меняющейся светимостью, и, наконец, с Расстояния Меча (на котором в данный момент находился от него «Шкеллермэуц») — как громадный диск, безостановочно меняющий на своей поверхности разноцветные разводы и больше всего напоминающий сполохи атмосферного сияния в высокоширотных областях вблизи полюсов Кахоу. Но не внешние характеристики определяли феноменальность Молекулярного Экрана, а совсем иные свойства. Например, совершенно непонятным образом он генерировал излучение во множестве диапазонов, хотя никаких термоядерных реакций внутри него не происходило и не могло происходить из-за температуры, приближающейся, как было сказано выше, к Абсолютному Минусу. Причем, в какой-то момент излучение могло прерваться в одном из диапазонов или во всех сразу и замереть на неопределенное время, чтобы неожиданно возобновиться. Но и это не всё. Молекулярный Экран, единственный из астрообъектов, характеризовался такой уникальной способностью, как «отрицательное излучение». То есть, иногда он начинал работать в обратную сторону, не генерируя своё, а вбирая, словно губка, чужое излучение. Будто время от времени кто-то внутри переключал режимы функционирования. Но в том-то и дело, что внутри не было никого и ничего, ибо гравитоцентрические замеры со всей очевидностью показывали, что феномен не имеет массы, следовательно, и никакой концентрации гравитации не наблюдается. Словно этой сферы в этом месте Глубокого Вакуума не существует, а есть одна иллюзорная видимость. Поэтому Молекулярный Экран среди астрофизиков Кахоу носил ещё одно название — «Поле-фантом». И вообще, с названиями астрообъекту повезло. Все расы, чьё внимание он привлекал, ибо не привлечь не мог, называли его по-разному.
      Первой не поддающийся логическому объяснению феномен обнаружила раса Вежбо, в границах которой он и находится. Зрение у вежборасиян существенно отличается от кахоутов, они воспринимают суженный световой диапазон (все-таки высшие амфибии, а не приматы!) и в их представлении ночное небо выглядит не как отдельные световые пятнышки на месте звёзд, а как сплошное сверкающее полотнище (так называемое Рубище святой Мрякзы). К тому же они, ещё будучи в планетарном состоянии, выделили на небосводе материнской планеты некую область и назвали ее из-за особого блеска Пятном Сверкающей Истины. Примерно двести или триста сезонов назад раса Вежбо достигла таких высот технологии, что решилась на сооружение вблизи Пятна долговременного наблюдательного поста в виде искусственного планетоида. К этому моменту астрообъектом серьёзно заинтересовалась и Солнечная Федерация, ставшая союзником вежборасиян в рамках Добровольного Содружества. Естественно, Объединенные Человечества не могли остаться в стороне от реализации самого крупного научно-технического сооружения и предложили расе Вежбо посильную помощь в реализации проекта. Совместное строительство продолжалось не один и даже не два десятка сезонов и, в конце концов, привело к появлению спутника Зет-03, который едва не стал камнем преткновения между вежборасиянами и людьми, с одной стороны, и непомерными амбициями ближайшего окружения императоpa Цалоша — с другой. Хвала Надвечному, здравый смысл возобладал, и галактическая война не началась. Имперские дипломаты выторговали право на участие в исследованиях команды наблюдателей, которых и должен сменить через несколько суток «Шкеллермэуц». Кстати, у землян Молекулярный Экран называется Потусторонним Зеркалом, поскольку первый корабль Федерации, приблизившийся к нему ещё до воплощения проекта в жизнь, наблюдал довольно странное явление. Межзвёздникам представилось, будто они видят в глубине удивительного небесного тела туманные картины, связанные с их дальнейшей участью. И участь эта, увы, была поменьшей мере драматична, если не сказать больше. Словно они подсмотрели в зеркале свою близкую гибель. Они были настолько потрясены этим зрелищем, что скоростным «почтовым голубем» отправили на Землю подробный отчёт. Поскольку несчастный «Блюберд» не вернулся, хотя никакого документального свидетельства его гибели не существует до сих пор, за астрообъектом так и закрепилось название Потустороннее Зеркало. Кстати, незадолго до своего отбытия из района феномена команда парусника стала свидетелем ещё одного необычного явления, с описанием которого был запущен к Земле второй «почтовый голубь». Из центра диска вырвалась и, помахивая треугольными крыльями, разлетелась в разные стороны вереница гигантских полупризрачных созданий. При этом все наблюдавшие эту картину испытали огромное облегчение, словно сбросили со своих плеч тяжелую ношу. Ни с одного другого корабля Федерации подобный «караван-нирвана» больше не наблюдался.
      Уже во времена постоянной эксплуатации спутника было выявлено, что существует немало аномалий, которые присущи не только самому Молекулярному Экрану, но и его окрестностям. В частности, непредсказуемые исчезновения исследовательских судов с радарных экранов, периодический выход из строя электронных приборов и, наконец, абсолютное радиомолчание в пределах исследовательской зоны, из-за чего связь между Зет-03 и Федерацией с начала строительства оставалась и по сию пору остается чрезвычайно проблематичной. На границах зоны пришлось поставить специальные радиобакены, с которых можно было с помощью суб-эфирного вещания получать депеши. Поэтому с периодичностью примерно десять-двенадцать раз в сезон от Зет-03 к радиобакенам отправлялись почтовые корабли с накопленными за время радиомолчания сведениями. Отправив донесения и получив тахиограммы из дома, курьеры отправлялись назад, на планетоид.
      Но все-таки самым интригующим было признано явление, получившее название «Плюс Один». Оно напрямую было связано с этимологией словосочетания Молекулярный Экран. Почему Экран? И к тому же Молекулярный?
      А потому, что хотя данное небесное тело представляло собой сферу диаметром почти в десять тысяч дневных переходов, оно в некоторых случаях вело себя не как трёхмерный, а скорее как двумерный объект, будто располагалось не в пространстве, а было проекцией на плоскости.
      Так, в частности, выяснив, что температура феномена далеко не звёздная и посему не может причинить звездолётам особого вреда, многие капитаны принимали решение высадиться на поверхность Молекулярного Экрана, если удастся, а дальше исследовать его глубины. Но оказалось, что, касаясь оболочки, звездолет в ту же секунду оказывался уже по другую сторону астрообъекта, то есть как бы проникал сквозь сверхтонкую мембрану, чья толщина могла состязаться с молекулами. Отсюда и возникло название Молекулярный Экран. Небесный феномен хоть и выглядел шаром громадного диаметра, но при соприкосновении вёл себя как тонюсенькая плёночка. Но самое удивительное, что попытки прокола сферы приводили к успеху только если на борту судна находился единственный член экипажа. Если же межзвёздников было два и более, эксперименту была гарантирована неудача. В этом случае, едва корабль касался поверхности астрообъекта, его тут же отбрасывало назад с той же скоростью, что у него была, но с отрицательным вектором.
      Но и это ещё не всё.
      Если на борту находился вежборасиянин и землянин, корабль свободно пронизывал Экран. Сочетание «вежборасиянин и кахоут» срабатывало аналогичным образом. А вот «землянин-кахоут» уже не воспринималось. Из этого учёными всех трёх рас был сделан вывод: возможно, астрообъект обладает способностью воспринимать ментальное излучение разумных существ и при этом отличает одну разновидность от другой, разрешая на корабле представительство каждой расы в единичном экземпляре…
 
      Вполне понятно, что вышеизложенное было трудно причислить к жанру идеологической проповеди. А поскольку внимали Тэйтусу все-таки не коллеги-астрономы, без вопросов не обходилось ни одно бдение.
      Например, после заявления доктора звездознания, что кахоуты и люди не различаются по типу ментального излучения, Шарби Унц не выдержал:
      — Вы хотите сказать, что когда-то мы с нашими соперниками вышли из одной колыбели?
      Пшу улыбнулся:
      — Я не биолог и не слишком разбираюсь в сравнительной физиологии гуманоидных рас, знаю достоверно только одно: Молекулярный Экран однозначно свидетельствует, что, по его представлениям, люди и кахоуты относятся к одной ветви развития галактического разума. А где первоначально находилась наша общая колыбель — не суть важно, главное, что мы — родственники.
      — Близкие или далёкие? — ухмыльнулся дубль-старнан Секав Лэй.
      — А вы сами как считаете? — вопросом на вопрос ответил Тэйтус.
      — Даже не знаю, что сказать, но, похоже, что близкие.
      — Ага, — потёр гладко выбритый подбородок субкапитан медицинской службы Флег, — теперь понятно, почему всякого нормального кахоута корёжит при упоминании о Федерации. Известно, что самые жестокие разборки происходят между близкими родственниками.
      Все заулыбались и только Шарби Унц покачал головой:
      — Нет, дело вовсе не в родственной близости.
      — А в чем же? — вскинул голову не принимавший дотоле в разговоре участия Опни Хунж.
      — Вы что-нибудь знаете о Наследии Дотогошников?
      По недоуменным лицам стало понятно, что они впервые услышали подобное словосочетание.
      — Так вот, во времена, предшествующие правлению императора Цалоша, среди генералитета возникли разговоры о сверхмощном оружии, которым якобы владела одна из перворас нашей галактики. Эта первораса получила кодовое название Дотогошники, потому что они появились до того, как возникли все современные цивилизации, включая и нас, и Солнечную Федерацию, и расу Вежбо, и даже Союз Синих Солнц, древний как злопоух-патриарх, живущий в придворцовом парке Столицы.
      — А где они сейчас, эти дотогошники?
      Шарби пожал плечами:
      — То неведомо. По одним предположениям эта первораса за многие миллиарды сезонов, что просуществовала в галактике, достигла немыслимых высот, после чего разочаровалась в достигнутом и потихоньку угасла, не видя смысла в дальнейшем бытии. По другим — покинула галактику и, возможно, даже нашу вселенную, воспользовавшись Молекулярным Экраном.
      — Значит, их не смутил даже такой эффект, как «Плюс Один»? — спросил Секав Лэй.
      — Во-первых, исход дотогошников произошел так давно, что тогда этого эффекта могло не существовать, а во-вторых, — фрейзер испытующе посмотрел на Тэйтуса, — кто может дать гарантию, что Молекулярный Экран — это природное явление, а не артефакт, изготовленный самими дотогошниками, верно, доктор?
      Тэйтус не стал мешкать с ответом:
      — Ну, собственно говоря, искусственное происхождение Экрана не слишком вписывается в мою теорию динамического равновесия, поскольку я считаю его природным механизмом, удерживающим обе вселенные от непосредственного соприкосновения, что привело бы к концу света. Однако в вашей гипотезе нет ничего противоречащего известным на сегодня фактам, так что… — ученый пожал плечами, — если вам угодна такая трактовка, возражать не имею права.
      Фрейзер прижал руки к груди:
      — Верьте Надвечному, доктор, это вовсе не моя трактовка, а версия, выдвинутая генералами времен Упаднической Династии. Лично я целиком нахожусь под влиянием вашей теории Молекулярного Экрана как компенсаторной мембраны между Добром и Злом.
      Воздав великому астроному, Шарби вернулся к основной теме своего рассказа:
      — Итак, первораса покинула галактику, но её достижения не давали заснуть нашим генералам. Особенно достижения военные. Дотогошники просто не могли не создать богатейшего арсенала — только сильному подчиняются материя, энергия и дух. Но куда они девали свой арсенал перед уходом с исторической сцены, — вот в чём вопрос? Много сезонов целые эскадры и отдельные крейсера утюжили Глубокий Вакуум, просеивая сквозь мелкоячеистую сеть своих локаторов и металлоискателей отдельные планеты, астероиды-шатуны и прочие небесные тела в поисках хоть какого-то следа, способного навести на упомянутый арсенал. Всё без толку. И вот какая-то умная голова в генштабе императора Цалоши, деда Цибиды Своевольного, выдвинула довольно сомнительный тезис. Дескать, дотогошники хоть и забрали арсенал с собой, чтобы не дразнить другие цивилизации, что придут им на смену, но далеко его не унесли. Одним словом, склад супероружия спрятан либо в самом Экране, либо в его окрестностях. Кто первым его найдёт, тот и будет диктовать свою волю остальным расам. Вот почему, узнав о проекте Зет-03, наши «пращ-птицы» подбивали нерешительного Цалоша начать военные действия против расы Вежбо и Солнечной Федерации.
      — А не тогда ли, командир, и начал свои действия в глубоком тылу нашего потенциального врага и, по всей видимости, ближайшего родственника легендарный лазутчик Зебин Леш? — прищурился Опни Хунж.
      — В самую точку, дубль-старнан, — похвалил Шарби Унц пытливого подчинённого: — Должен сказать, что похождения героя Светозарной Истины на территории Солнечной Федерации во многом были задуманы как одна из составных частей секретной операции под кодовым названием «Доказательство от противника», о которой нам подробно рассказывали в спецшколе. Инициатором и бессменным руководителем операции являлся выдающийся стратег и мыслитель прошедших сезонов Его Блистательность князь Гурог-Меход. Воспользовавшись тем, что ему в руки попало тело федерального межзвёздника, он смог выудить из его мозга множество сведений самого различного характера. Потом с помощью процедуры перекачки, вроде той, что мы провернули с Тедлем Нохом, Гурог-Меход вложил эти сведения в мозг своему лучшему лазутчику, субкапитану Зебину Лешу, после чего направил его под видом землянина в Федерацию. Задание субкапитана заключалась в том, чтобы отвадить Объединённые Человечества от тех астрономических объектов, к которым армейские чины империи Кахоу, в связи с поиском арсенала дотогошников, проявляли особый интерес. Миссия отважного лазутчика закончилась, сами знаете чем.
      — Я не знаю, — сказал единственный гражданский из присутствующих, Тэйтус Пшу.
      — К сожалению, психологический аспект задания прославленного лазутчика оказался скомканным — землян не только не отвадило, в частности, от Молекулярного Экрана, а напротив — заставило плотно объединиться с расой Вежбо в деле исследования этого феномена.
      — Зато, — назидательно поднял палец медик Аздро, — мы показали этим землянам, что с кахоутами следует считаться! Просто сгораю от нетерпения с ними поближе познакомиться. Уж я-то им задам жару! В конце концов, это единственная возможность офицеру моего ранга сделать карьеру, а не киснуть в субкапитанах до самой отставки.
      — Хотелось бы верить, — подтвердил доктор звездознания, — что жару зададим именно мы. Хотя, честно говоря, я сторонник межрасового сотрудничества. Разумеется, по-настоящему наука движется исключительно гениальными одиночками, мой пример тому лучшее доказательство. Но чем больше я узнаю о Молекулярном Экране, тем сильнее опасаюсь, что моей жизни может не хватить для разрешения всех его загадок. А это значит, что для успешной работы необходимы совместные усилия кахоутов, землян и расы Вежбо.

2

      Молекулярный Экран недаром славился непредсказуемостью поведения. Главный свой сюрприз он приготовил, когда броненосцу оставалось преодолеть последний двухсуточный отрезок пути, и так уж получилось, что Тэйтус Пшу как раз в этот момент находился в командной рубке. Доктор звездознания сидел за выделенным ему столом и сверял снятые с фотодатчиков значения светимости псевдокороны (по терминологии федералов свечение Потапова-Казинса) с таблицей примерных допусков, которую он составил, ещё преподавая в Ужерском Фундаментальном. Учёный, можно сказать, священнодействовал, поскольку данные красиво укладывались в рамки теории динамического равновесия. В расчетах ему помогал приставленный приказом Инхаш-Брезофа старнан-мозгосчёт, обладающий феноменальной скоростью вычислений, но во всём остальном дурак-дураком. Так что, какими бы ни получились результаты, Тэйтус мог не опасаться ни за них, ни за свою судьбу. К тому же скоро он ощутит под ногами не палубу имперского броненосца, а твердь искусственного спутника, на территорию которого не распространяется юрисдикция Кахоу и где опального астронома не достанет никакая тайная канцелярия.
      В рубке царила абсолютная тишина, нарушаемая лишь всхлипами инжекторных насосов, да бубнил под нос мозгосчёт, решая в уме систему дифференциальных уравнений в частных производных.
      — Каков коэффициент частотного расширения, ты сказал? — переспросил Тэйтус, поднося ладонь к уху.
      — 1653 десятитысячных, если захват раструба фотодатчика не превышает двенадцати градусов, — повторил старнан.
      — Погрешность вычислений?
      — Не выше ноль целых, четыре нуля пятнадцать процента.
      — Так-так-так, — чуть ли ни пропел Пшу, — славненько, чудесненько и просто замечательно.
      Он уже почти до конца выстроил кривую зависимости и готов был проэкстраполировать ее, когда его внимание привлёк посторонний шум. Доктор вытянул шею и глянул через плечо сидящего напротив мозгосчёта — действительно, неподалёку какой-то фрейзер из третьеранговых пришёл в необычайное возбуждение. Он даже вскочил из-за стола, расположенного в нише рядом с ребристым кожухом обогатителя и теперь что-то громко втолковывал напарнику с погонами субкапитана.
      — Каковы очередные параметры Энто, Инто и Юва квадратичное, господин ревнитель? — поинтересовался мозгосчёт у Тэйтуса, и на миг его обычно рассеянный взор обрел осмысленность.
      — Тихо! — прикрикнул на помощника Пшу. — Дай выяснить, в чём там дело.
      Мозгосчёт сник. Он не мог врубиться, почему ему заткнули рот и больше не дают необходимых для вычислений параметров. Ведь вычислять так интересно.
      Вскоре характер претензий фрейзера к субкапитану стал понятен Тэйтусу. Во многом из-за того, что тот называл вещи своими именами и к тому же не выбирал выражений.
      — Нет, — громко настаивал он, — ты мне признайся, давно ли корабельный дальномер проходил оптический контроль? И ради благого Мурайи не увиливай от ответа, я всё равно выясню правду!
      Субкапитан побагровел, но оправдываться не стал, а поклялся всеми святителями, что поверку приборы проходили не далее, чем малый месяц назад, на орбите Уариша, а регламентом оптического контроля предусмотрен срок в три раза больший.
      — Лжёшь, злопоух! Не может врать дальномер, если он поверен. А он врёт, с места не сойти.
      Субкапитан что-то тихо сказал, на что его оппонент разъярился ещё пуще:
      — Ты у меня под погребальные колокольцы загремишь! Я тебя на шесть локтей в землю зарою и сам сверху присяду! Ишь ты, распоясался — не поверенным прибором пользоваться заставляет! Меня, героя Перпендикулярной Перестрелки на плацдарме у стен цитадели Узорчатых Братьев!
      Нет, подумал Тэйтус, так дальше работать невозможно. Надо прекратить этот базар. Эх, вмешался бы кто-нибудь… А почему кто-нибудь? Почему не я? Ревнитель имперских стандартов не только имеет право вмешаться в дрязги между офицерами младше его по званию, ни и просто обязан это сделать (Параграф 211-й Е, подпункт Дабо)!
      Он поднялся, и направился к эпицентру конфликта.
      — В чём причина вашего недовольства, фрейзер? — поинтересовался он.
      — Недовольства? — переспросил вахтенный, узнав главного корабельного идеолога. — Берите выше, господин ревнитель, речь идёт об акте саботажа, если не о диверсии.
      И он, не взирая на беспомощные попытки субкапитана противостоять его напору, изложил причину, побудившую героя Перпендикулярной Перестрелки поднять гвалт в командирской рубке. Выяснилось, что данные, снятые две вахты назад с оптического дальномера, который фиксирует расстояние до Зет-03, ничуть не уменьшились за истекший период, хотя корабль должен был пройти расстояние в несколько миллионов дневных переходов. Причина, естественно, коренится в неисправности дальномера, который по вине субкапитана не прошел в нужное время очередной поверки.
      — Что ответите, господин субкапитан? — строго вопросил Тэйтус, примеряя на себя роль третейского судьи.
      — Дальномер в полном порядке. Вот запись о поверке, которую я производил самолично по определению расстояния от базовой величины до обоих спутников Уариша — Глува и Эждеки.
      Он протянул толстую тетрадь с закладкой на нужной странице.
      Предъявленный документ полностью подтверждал его слова.
      — Дальномер направлен на Зет-03? — спросил Тэйтус.
      — Конечно. Он предназначен фиксировать оставшийся путь до цели, а нашей целью является, именно Зет-03.
      — А можно направить его на какую-ту другую цель? Временно?
      Субкапитан пожал плечами.
      — В принципе ничего невозможного в этом нет. Сейчас вызову мозгосчёта из своей бригады, пусть просчитает, на сколько градусов необходимо повернуть приёмную трубу дальномера, чтобы определить расстояние, отделяющее броненосец, например, до Уариша.
      — Не надо никого вызывать, — возразил Пшу. — У меня под рукой свой мозгосчёт.
      Он подозвал прикомандированного старнана, и субкапитан объяснил условия задачи. Через минуту в поворотный механизм дальномера поступили необходимые команды управления.
      Замеры производились через каждые четыре секунды. Расстояние до Уариша возрастало ровно на столько, сколько проходил за четыре секунды «Шкеллермэуц» на крейсерской скорости.
      Потом дальномер вернули в исходное положение. Как ни удивительно, расстояние до Зет-03 не уменьшилось.
      — Ничего не понимаю, — сказал озадаченный фрейзер. — Если дальномер исправен, значит, за две вахты броненосец не приблизился к планетоиду ни на локоть.
      Тэйтус раздумывал не долее секунды.
      — Значит, Молекулярный Экран снова принялся за свои шутки, — объяснил он. — Связи с Зет-03 у нас, конечно, нет?
      — Откуда? — пожал плечами фрейзер. — Мы — в зоне радиомолчания.
      — Стало быть, сообщить на планетоид о сложившейся ситуации мы не в состоянии, — констатировал астроном.
      — Мне кажется, — подал голос реабилитированный субкапитан, — надо поставить в известность Его Блистательность. У него опыт восприятия Глубокого Вакуума не чета нашему.
      Мысль была дельная. Среди офицеров флотоводец Инхаш-Брезоф пользовался репутацией командира вдумчивого, а не карьерного. Об этом говорило хотя бы то, что на «Шкеллермэуц» его перебросили с поста командующего Резервной Эскадры. Что ни говори, а это — значительное понижение в должности. Что тому послужило причиной, по броненосцу ходила масса слухов, но ни одному верить было нельзя. Вполне возможно, что их распространяла подглядка-подслушка в качестве теста на лояльность. Причем не по отношению к князю, а к тем приближённым императора, которые добились смещения Инхаш-Брезофа.
      Несмотря на позднее время, командир броненосца бодрствовал. Доклад ревнителя он воспринял спокойно, посоветовал не пороть горячки, а дождаться его появления в рубке.
      За то время, пока князь добирался, Тэйтус с помощью субкапитана и героя Перпендикулярной Перестрелки несколько раз замеряли оставшееся расстояние до планетоида, но утешительных результатов не получили. Молекулярный Экран словно не желал, чтобы броненосец пришвартовался к спутнику Добровольного Содружества в назначенный срок.
      Инхаш-Брезоф прибыл не один, а в сопровождении командиров всех подразделений, включая корабельную разведку. По-видимому, Его Блистательность счёл положение чрезвычайным. Сперва был заслушан подробный отчет Тэйтуса Пшу, волей обстоятельств оказавшегося во время ЧП старшим по должности. Потом наступила очередь фрейзера, субкапитана и даже мозгосчёта, который лишь ошалело крутил головой и чаще отвечал невпопад, чем по существу дела.
      — Какие имеются соображения? — демократически спросил Инхаш-Брезоф, когда старнан-мозгосчёт выдохся окончательно.
      Конечно, первым проявил инициативу начальник подглядки-подслушки, который заявил, что налицо вопиющий факт диверсии, направленный даже не против «Шкеллермэуца» как такового, а против самого Светоча Лучезарной Истины, ожидающего результатов инспекционного рейда в Хрустальном дворце. А коли броненосец не сможет состыковаться с Зет-03, стало быть, и результатов высочайшей особой не будет получено.
      К чести князя он выслушал всю эту галиматью с непроницаемым лицом.
      — Хотите сказать, что Добровольное Содружество научилось произвольно менять метрику пространства, по своему разумению растягивая координатную сетку? — спросил он у главного корабельного сикофанта.
      — О координатной сетке ничего конкретного сказать не могу, — бодро отрапортовал начальник подглядки-подслушки, — зато о коварстве и подлости потенциального противника знаю наверняка: нет такого преступления, на которое не отважились бы федералы, найди они ключ к загадке наследия дотогошников! Ясно одно: Содружество не хочет допускать нас на свою территорию, где под их игом вот уже четвертый сезон стенает наша команда наблюдателей!
      — И что вы предлагаете?
      И здесь командир корабельных сикофантов оказался на высоте. У него все было продумано.
      — Броненосцу лечь в дрейф. Спустить атмосферные, они же абордажные, шлюпы с призовыми командами и атаковать Зет-03 с ходу!
      Инхаш-Брезоф нахмурился:
      — Мысль столь же оригинальная, сколь и бредовая. Атаковать чужой спутник у меня, как командира отдельной функционирующей единицы имперских вооруженных сил, нет полномочий, это во-первых. Во-вторых, если неспособность броненосца достичь конечной цели своего маршрута — это происки Зет-03, как смогут подойти к нему абордажные шлюпы? Измененная метрика пространства действует избирательно, что ли?
      И здесь Тэйтуса Пшу удивил Шарби Унц, попросивший слова.
      — Я тоже ничего не могу сказать о растягивании координатной сетки, Ваша Блистательность, но полагаю, что на ваш последний вопрос об избирательности действия на тот или иной корабль могу ответить положительно. Вспомним хотя бы такой феномен, как «Плюс Один». Мне кажется, он и не уменьшающееся расстояние от броненосца до спутника — явления одного порядка. Кстати, отсюда напрашивается вывод: мы столкнулись не с диверсией, а с проявлением очередного феномена Молекулярного Экрана.
      Чувствовалось, что командир Корабельной Разведки попал в резонанс мыслям Инхаш-Брезофа. Иначе князь не поощрил бы фрейзера третьего ранга к продолжению:
      — Видимо, фрейзер, у вас своё в и денье проблемы?
      — Так точно. Я сверился с корабельным положением по независимым цефеидам: через сутки Зет-03 окажется по ту сторону Молекулярного Экрана от нас.
      — Ну и что? — воскликнул кто-то нетерпеливый из свиты флотоводца.
      — Предлагаю отправить к нему атмосферный шлюп. Но не на абордаж, а на разведку. Формально можно также просить помощи. Возможно, у научной составляющей команды спутника относительно нашей ситуации найдётся полезная информация. Всё-таки столько сезонов они наблюдают за Молекулярным Экраном. А поскольку это небесное тело находится между броненосцем и спутником, шлюп надо направить прямо в него. Следуя принципу «Плюс Один», шлюп с одним членом экипажа на борту пронзит Экран и доберётся до цели.
      — Я не спрашиваю, фрейзер, кто будет этим членом экипажа. По-моему, это ясно всем присутствующим. Ваша самоотверженность должным образом будет отмечена в вашем генеалогическом досье.
      Шарби Унц склонил голову:
      — Благодарю, Ваша Блистательность. Обещаю оправдать доверие.
      — Но вы так и не ответили на мой вопрос: каким образом шлюп сможет преодолеть разлитое в вакууме пространственное болото?
      — Мне поможет Светозарная Истина (по бледным губам князя скользнула тень улыбки), а также маневр, которому меня научил преподаватель навигации в приюте. Этот маневр носит название «перпендикулярная спираль». Для отрыва от броненосца шлюп воспользуется не собственной тягой, которая несомненно будет нейтрализована, а центростремительной силой. Таким способом я попробую преодолеть пространственную трясину.
      — Я удовлетворён. Идите, фрейзер, готовьтесь к полёту.
      Командир корабельных лазутчиков отдал честь и направился к выходу, а Тэйтус Пшу мог поклясться на собственном генеалогическом досье, что перед уходом фрейзер показал ему глазами следовать, по возможности, за ним.
      В том, что обладание перекаченной информацией — штука полезная и в некоторых случаях просто необходимая, астроном убедился на собственном опыте уже через некоторое время, когда обратился к флотоводцу за разрешением покинуть рубку вследствие неотложных дел. И когда начальник подглядки-подслушки отреагировал на это, безапелляционно заявив, что в связи с обострившейся обстановкой любые дела могут подождать, Тэйтус напомнил слова св. Ары, когда тому понадобилось удалиться, чтобы побеседовать с Надвечным, а паства пыталась его не пустить: «Если говорите вы, что я в сердце каждого из вас, то взовите к нему и без меня не останетесь!»
      Неизвестно, что повлияло на решение Инхаш-Брезофа: то ли открытая конфронтация главного корабельного идеолога с главным корабельным сикофантом, то ли крылатая фраза самого почитаемого в империи святого, но только разрешение покинуть рубку было получено.
      Ячейка противодействия в полном составе: оба дубль-старнана и субкапитан Флег оказалась в сборе и ожидала Тэйтуса в каюте своего руководителя. Когда перед астрономом раскрылась диафрагма, Шарби Унц заканчивал инструктаж:
      — …концу второй вахты Хунж со своим взводом должен полностью контролировать транспортную секцию, на посадочной палубе не должно быть никого постороннего. Вплоть до применения парализаторов дискретного действия. Надеюсь, они уже получены на складе? — Когда Опни Хунж кивнул, фрейзер обратился ко второму дубль-старнану: — А в это время ты, Секав…
      Лей хитро прищурился:
      — Тоже со своим взводом?
      Фрейзер покачал головой:
      — Никакого взвода. У тебя задание сугубо деликатное.
      — Наведаться в кубрик медикесс? — невинно спросил дубль-старнан.
      — Вот вернусь, тогда посмотрим. Нет, мой дорогой, тебе придется составить компанию мужской составляющей нашей славной медицины.
      Он встретился взглядом с Аздро Флегом.
      — Догадываетесь, субкапитан, что вам предстоит?
      Медик пожал плечами.
      — Ваше решение лететь в одиночку, командир, настолько неожиданно, что я даже растерялся.
      И снова ответ фрейзера привел доктора звездознания в замешательство.
      — Почему в одиночку? — удивился он и только теперь посмотрел в сторону Тэйтуса. — У меня будет напарник. Как вам, доктор, моя идея пронзить Молекулярный Экран?
      — Идея великолепная, не спорю, — ответил астроном. — Честно говоря, я смертельно завидую вашему напарнику, вот только одного не могу понять — как вы собираетесь обойти принцип «Плюс Один»?
      Шарби посуровел.
      — А это я скажу только своему напарнику и только на борту шлюпа. А сейчас, субкапитан и Секав, пройдёмте в мой уголок Вечернего Отдохновения, надо уточнить кое-какие детали, ведь не свистящие цветы на лужайке предстоит вам собирать…
      Оставшись вдвоём с Опни Хунжем, астроном никак не мог совладать с нервами, взвинченными до предела. Сначала он барабанил пальцами по переборке, а потом с отсутствующим взглядом принялся мерить каюту из конца в конец.
      — Что с вами, доктор? — с участием поинтересовался дубль-старнан. По его сияющей физиономии легко читалось, что скорым отлетом фрейзера он не опечален, ну разве что самую малость. Чувствовалось, что на запрет посещать вспомогательный женский персонал Корабельной Медицины он чихать хотел. — Да не волнуйтесь вы так за командира, он и не из таких переделок выходил с честью. Знаете, какой он мастер? Высший класс!
      Тэйтус Пшу словно наткнулся на незримую стенку. Он вздрогнул. В зрачках вспыхнули искорки. Таким его Опни раньше не видел. Даже когда его доставили контрабандой на борт, он не выглядел таким обеспокоенным.
      — Что вы сказали, Опни? — пробормотал астроном странным голосом.
      — Я сказал, что не стоит вам переживать. Не пропадет наш фрейзер. Будьте уверены, он и Экран прошьет насквозь, и до Зет-03 без потерь доберётся. А как проконсультируется с тамошними спецами, тут же вернётся.
      Астроном улыбнулся, но было понятно, что это далось ему с большим трудом. Только теперь Опни понял, что имел в виду фрейзер, когда рассказывал об «улыбке мумии», присущей доктору звездознания в иные моменты.
      — Я верю в счастливую звезду Шарби Унца и знаю, что он благополучно вернётся на броненосец. Меня беспокоит другое. В командирской рубке я проводил важный расчет и чуть-чуть его не закончил, но предварительные данные таковы, что… Одним словом, боюсь, что нас ожидают куда более серьёзные неприятности, нежели невозможность добраться до Зет-03.
      — Вы о чём, доктор?
      Но Тэйтус не успел ответить, вернулся Шарби Унц с товарищами. Аздро Флег и Секав Лей задерживаться не стали, а отправились выполнять полученные инструкции.
      — Дубль-старнан, а вы чего ждете? — обратился фрейзер к последнему из членов ячейки. — До конца вахты осталось не больше часа. А ведь у вас ещё масса дел: поставить задачу перед солдатами, занять намеченные позиции и организовать патрулирование на посадочной палубе.
      — Уже бегу, командир! — В два прыжка Опни Хунж нырнул в раскрытый зев диафрагмы, но перед этим успел приложить правую ладонь к левому плечу.
      Если Тэйтус ничего не путал, то на языке корабельных лазутчиков это означало: «Желаю удачи!»
      Шарби Унц внимательно посмотрел на опального астронома.
      — Ну что, доктор, готовы стать моим напарником?

3

      Тэйтусу хотелось надеяться, что с уходящим вдаль цилиндрическим корпусом «Шкеллермэуца» отступят в прошлое и беды, которых было так много. Правда, будущее по-прежнему покрыто мраком, но учёный надеялся на лучшее. Кажется, в галактике не найти ни одной высокоцивилизованной расы, которой были бы безразличны накопленные им знания о Молекулярном Экране, этом средоточии загадок Глубокого Вакуума. Но всё же он не мог догадаться, каким образом Шарби Унц собирается преодолеть запрет, накладываемый принципом «Плюс Один». Хотя другой запрет, наложенный самим пространством, ему преодолеть, похоже, удалось. Как он и обещал князю Инхаш-Брезофу, маленький шлюп (даже не шлюп, а спасательная шлюпка, тем не менее обладавшая именем «Мронгилавуш») не включал движок, а дождался момента, когда транспортная секция, в которой он находился, раскрутится на максимум. Это стало возможным благодаря тому, что броненосец состоял из отдельных секций, способных вращаться вокруг собственной оси. В полёте секции вращались в одном направлении и с одинаковой скоростью. Но одна секция, транспортная, то есть та, в которой в отдельных пеналах, как патроны в револьверном барабане, располагались спасательные шлюпки, абордажные шлюпы и атмосферные челноки, могла, во-первых, крутиться независимо от остальных, а во-вторых, развивать поистине головокружительную скорость на тот случай, если выходу вспомогательных судов из пеналов будет препятствовать какая-нибудь внешняя преграда. Этим и воспользовался Шарби, раскрутив транспортную секцию до предела, а потом отключив магнитный захват. «Мронгилавуш» вылетел из пенала, как камень из пращи, и мгновенно оказался на громадном расстоянии от броненосца, так что тот маячил теперь скособоченным полумесяцем далеко за кормой. Похоже было, что «перпендикулярная спираль» помогла-таки шлюпке успешно преодолеть капканы коварной метрики, так как дальномер исправно показывал постоянно увеличивающееся расстояние от корабля-матки и сокращающееся — до Молекулярного Экрана. И тогда астроном осмелился напомнить фрейзеру про его обещание рассказать о своих намерениях.
      — Ну, конечно, у меня есть задумка, — начал Шарби Унц, — как обмануть хитроумное правило, не позволяющее представителям одной расы проскакивать сквозь Экран. Дело в том, что к моменту подхода к его оболочке на нашем суденышке, — он хозяйски похлопал по выпуклому гребню пульта управления, за которым сидели они оба, — Экран будет воспринимать только одно ментальное излучение — ваше, доктор.
      — А как же быть с излучением вашего собственного мозга, благонравный? Вы собираетесь покинуть «Мронгилавуш» досрочно?
      Шарби Унц позволил себе снисходительно улыбнуться:
      — Обожаю гражданское мышление. Никаких нюансов. Если не будет моего ментального излучения, значит, и меня в шлюпке не будет. Других вариантов не допускается. А если моего излучения не будет, а я тем не менее продолжу составлять вам компанию? Как вам такой вариант, доктор?
      Надо сказать, Тэйтуса не обидело, что его мышление было названо гражданским. Собственно говоря, астроном как был, так и оставался сугубо гражданским лицом, несмотря на временное перевоплощение в Тедля Ноха. Видимо, поэтому он и не мог взять в толк, что задумал командир лазутчиков.
      — Многоуважаемый доктор, мы, лазутчики, — назидательно заявил фрейзер, — привыкли идти к цели не напрямик, а кружным путём, привлекая на помощь так называемые «складки местности». В данном случае, я вспомнил опыт легендарного героя, о котором вы уже не раз слышали. Я имею в виду Зебина Леша… Спасаясь от такой напасти, как супертермиты, — когда-нибудь я расскажу вам о них поподробнее, — он вынужден был стать… деревом. И не просто деревом, а высохшим деревом. Без листьев, с ободранной корой. Да-да, не удивляйтесь. И на время своего превращения его излучение тоже стало… древесным. А супертермиты — это, докладываю вам, удивительно чуткие твари, выведенные искусственным путем, они реагируют на минимальное ментальное излучение потенциальной добычи. Стоило им почувствовать обман, и от славного лазутчика осталось бы одно воспоминание. К счастью, способность Зебина Леша мимикрировать оказалась выше всяких ожиданий.
      — Так, — воскликнул Пшу, — кажется, и я начинаю мыслить как военный. Вы считаете, что тоже сможете превратиться в дерево…
      — В куст, — скромно уточнил лазутчик. — В интерьере пилотской кабины висящие на стенах побеги будут смотреться намного эстетичнее, нежели высохшее дерево.
      — …и пассажирами нашей шлюпки станут один кахоут — это я — и один куст. Следовательно, принцип «Плюс Один» нарушен не будет.
      — Браво! — воскликнул Шарби Унц. — Вынужден взять свои слова обратно, за время пребывания на броненосце Тэйтус Пшу научился мыслить армейскими категориями.
      Тэйтусу пришло в голову, что Шарби сильно рискует. А вдруг его уловка не сработает — в конце концов Молекулярный Экран это не супертермиты и его способность воспринимать ментальные излучения разумных существ может зиждиться на совсем иных принципах, но говорить вслух этого не стал.
      — Ну, допустим, мы с вами доберемся до Зет-03. Насколько я понимаю, на «Шкеллермэуце» никто не знает, что вы полетели не один. Иначе зачем Опни Хунжу было поручено охранять посадочную палубу.
      — Абсолютно верно, доктор.
      — А что будет, когда на броненосце обнаружат исчезновение ревнителя имперских стандартов? Очевидно, что на вас первого падет подозрение!
      Фрейзер усмехнулся.
      — А вы, оказывается, не высокого мнения о Корабельной Разведке! Неужели вы считаете, что лазутчик-профессионал, начиная игру по крупному, предварительно не продумает свои ходы? А я, уж поверьте мне на слово, профессионал — к следующему часу Единодушия настоящего Тедля Ноха обнаружат в его каюте.
      У Тэйтуса кровь отхлынула от лица.
      — Меня пугают ваши слова, благонравный! Когда я соглашался на перекачку, вы обещали, что с моим прототипом все будет в порядке. Надеюсь, его обнаружат живым и здоровым?
      — Живым — несомненно, а вот насчёт здоровья — обещать не могу, все-таки бедняге пришлось провести малый месяц в анабиозном контейнере, а за это время наведённая амнезия должна усилиться, так что вспоминать случившееся с ним он начнёт очень не скоро… Во всяком случае он будет находиться под неусыпным надзором Аздро Флега. Так что пусть вас не волнует состояние его Здравомыслия, о нём есть кому позаботиться, а вот перед нами стоят куда более важные и сложные задачи. Скоро «Мронгилавуш» войдёт в зону, где начинает действовать строгое правило «Плюс Один». К этому времени я должен закончить трансформацию, а до этого мне нужно отдохнуть хотя бы пару часов. Вам, доктор, тоже не мешает расслабиться, ибо вскоре вы убедитесь воочию, что кажущаяся громада сферы Молекулярного Экрана на самом деле подобна оболочке мыльного пузыря, которую наше судёнышко проткнёт как иголка. Раз — и готово: вы уже по другую его сторону!
      — Сейчас, сейчас, — торопливо согласился Тэйтус, черкая что-то в рабочем блокноте, — только быстренько просчитаю градиент по усредненной формуле Шега Ульчи, когда параметр Бро равен минус единице…
      Ещё на броненосце доктор звездознания даже будучи поставлен перед фактом, что ему придется сопровождать Шарби, решил непременно закончить экстраполяцию кривой, начатую с помощью мозгосчёта.
      Конечно, без старнана-счётчика обойтись трудно, но возможно. Если бы Тэйтус не владел навыками устного счета, он никогда бы не стал доктором.
      — Ну, как хотите, — недовольно буркнул Шарби, откинулся на широкую спинку пилотского кресла и сомкнул веки. Через секунду его волевое лицо приняло безмятежное выражение.
      Тэйтус же наклонился вперёд, не отрывая взгляда от маленького сканера, электронное табло которого почти полностью было покрыто мозаичным изображением Молекулярного Экрана.
      Ему понадобилось не более получаса, чтобы вычислить две последние точки намеченной кривой, и сверить их с таблицей примерных допусков.
      Все, что составляло основу его теории, подтверждалось на практике. Но это не радовало основоположника динамического дуализма мироздания, поскольку основа оставалась основой, но дополнительные данные весьма сильно влияли на выводы теории. И влияли не очень приятно.
      Нет, не может быть! Скорее всего, он ошибся, с цепными дробями это иногда бывает, особенно, если вместо параметра Инто случайно подставить граничное значение Энто-штрих!
      Повторный расчёт занял ещё четверть часа — полученное число, характеризующее рассеивание избыточной энергии, перегоняемой через компенсаторную мембрану, отличалось от предыдущей вычисленной цифры не больше, чем на две десятимиллионных, что вполне вписывалось в допустимую погрешность устных вычислений.
      — А дела обстоят ещё хуже, чем я предполагал, — пробурчал Тэйтус. — Судя по результатам, истечение всех видов энергии за малый месяц, что я провёл на борту «Шкеллермэуца», непрерывно возрастало, а за последние несколько суток нарастание происходило даже в геометрической прогрессии, будто Молекулярный Экран сошёл с ума. Очень может быть, что в самое ближайшее время должно произойти что-то непредсказуемое, Свистопляс меня побери…
      Он суеверно схватился за обе мочки и чуть подвигал уши — не хватало ещё накликать беду. Ему казалось, что он говорил про себя, но это было не совсем так.
      Вернее, совсем не так.
      Шарби Унц, не открывая глаз, тихо, но внятно произнес:
      — Что случилось, доктор?
      Не поворачиваясь, Тэйтус пробубнил, уговаривая самого себя:
      — Хвала благому Мурайе, пока ничего.
      Фрейзер открыл глаза и приподнялся:
      — Вы можете толком объяснить, что вас волнует?
      — Ну, как вам объяснить подоходчивее? — прижимая руки к груди, ответил астроном: — Мои расчеты… ну… они, в общем, дают весьма неприглядный прогноз…
      Лазутчик хотел уточнить, что его спутник имеет в виду, но не успел.
      — Вот оно! — крикнул Тэйтус дрожащим голосом, тыча пальцем в обзорный экран.
      Цветную вуаль, закрывавшую сердцевину астрообъекта, словно сдуло порывом могучего ветра. Открылась горящая ярко-жёлтая точка, будто осветился изнутри вход в глубокий туннель. Но любые планетарные аналогии были неправомерны, поскольку дело касалось величин поистине циклопических. Учитывая диаметр астрономического феномена, эта горящая точка наверняка была больше, чем поперечник планеты Кахоу. Потом ярко-жёлтый цвет в одно мгновение изменился на оранжевый, длинные блики, похожие на лепестки свистящих цветов, протянулись во все стороны, вызывая в памяти Тэйтуса виденное им когда-то в телескоп извержение вулкана на Эждеке, маленьком мёртвом спутнике Кахоу.
      — Что это, доктор? — лицо лазутчика побледнело. Хотя ему уже доводилось посещать район Молекулярного Экрана, ни с чем подобным он не сталкивался.
      Состояние Тэйтуса было не лучше. У него тряслась голова, он беззвучно шевелил губами, видимо, от потрясения потерял дар речи.
      Тем временем события набирали ход. Из точки, ставшей теперь тёмно-фиолетовой, как полог на шатре Хозяйки Сущего (если верить слугам Надвечного), вырвался наружу пузырь, чёрный, как угольный кристалл, что добывают во славу императора в бездонных шахтах Семизвездья. Сначала он принялся распухать, словно его распирало изнутри, а потом с бешеной скоростью устремился навстречу «Мронги-лавушу». На какой-то миг он охватил шлюп со всех сторон.
      Шарби Унц ощутил жесточайший приступ депрессии. Будто его заглотил и начал основательно пережёвывать гигантский зубохвост — жуткое порождение глубин Единоутробного Океана. Все суставы отозвались невыносимой болью, в висках застучали отбойные молотки, сердце готово было выпрыгнуть из грудной клетки. Но всё это было пустяком по сравнению с тоской, подобной той, что накатывает на самоубийц. Всепроникающей и настолько безысходной, что несчастные кахоуты, подверженные её приступам, не задумываясь, заглатывали неразбавленную желчь смрадозуба, спрыгивали со сверкающих шпилей или бросались под нагруженный быстрокат… Хвала св. Аре, защитнику и покровителю путешествующих, что в этот момент у фрейзера не нашлось ни желчи, ни шпиля, ни быстроката. Всё бы ничего, да только вырвавшаяся из глубин Молекулярного Экрана напасть этим не закончилась. Лазутчику показалось, что его тело раздулось до немыслимых размеров, а потом лопнуло и разлетелось по всей галактике. Он больше ничего не мог чувствовать, потому что перестал существовать как единое целое…
      Сколько это наваждение продолжалось, кахоуту, разъятому на миллиарды частиц, сказать было трудновато. Но всё плохое, как и хорошее, обладает свойством когда-нибудь прекращаться, и морок, наведённый Молекулярным Экраном, не был исключением. Когда Шарби Унц очнулся, доктор ещё находился в полубессознательном состоянии. Видимо, и его не миновало воздействие чёрного пузыря, а, учитывая преклонный возраст Пшу, трудно представить, как он это перенёс. А экраны на пульте, как по заказу, вновь демонстрировали алую вуаль, накинутую поверх Молекулярного Экрана, словно с астрообъекта не была сброшена маска, скрывавшая истинный его лик.
      Фрейзер обернулся, затылком почувствовав, что на парных полусферах заднего обзора начинает разгораться бледное зарево. Но то было не следствие каких-то технических неполадок, связанных с приборами. Нет, это был залит неестественным блеском корабль, к которому обращён приёмным тубусом обратный дальномер.
      Сей продукт технологического прогресса империи у любого кахоута вызывал чувство глубокого удовлетворения: гигантский серый цилиндр, несколько сужавшийся к носу, на котором концентрическими поясами должны были мигать позиционные огни. Но в данный момент их было невозможно различить из-за слабого вначале, но с каждой секундой все более и более интенсивного свечения, словно какие-то баловники пытались поджечь «Шкеллермэуц» невидимыми зажигалками. Баловниками являлись гигантские создания, по-видимому проклюнувшиеся из пузыря, этого снесенного Экраном яйца, и теперь окружившие плотным кольцом несчастный броненосец, ставший случайным свидетелем появления «космических стервятников»…
      В ухо фрейзеру тяжело задышали — Тэйтус пришел в себя и тоже не мог оторвать взгляда от происходящего. А там творилось что-то непонятное и потому жуткое: легированный корпус «Шкеллермэуца», способный, хоть и непродолжительное время, но всё же выдержать температуру солнечной короны, постепенно менял цвет, становясь сначала молочно-белым, потом бледнел до полупрозрачности и наконец окончательно растворялся на фоне зарева, чтобы на том месте, где только что вырисовывался чётко очерченный контур, не осталось ничего.
      — Шарби, — впервые по имени за всё время их знакомства обратился к фрейзеру астроном, — куда они его волокут?
      Командир лазутчиков недоумённо уставился на астронома:
      — Кого волокут?
      — Наш корабль.
      — О чем это вы? Они же его растворили!
      Настал черед удивляться Тэйтусу:
      — Растворили? Да ничего подобного, эти великаны в рогатых шлемах набросили на «Шкеллермэуц» ловчую сеть и теперь утаскивают прочь!
      — Вы видите это?
      — А по-вашему я не должен верить собственным глазам?
      — Постойте, постойте, — несмотря на стрессовое состояние Шарби Унц продолжал мыслить логично, ведь недаром он являлся лазутчиком, — давайте отталкиваться не от зрительного восприятия, потому что мне привиделись не великаны, а совсем иное: гигантские птицы с треугольными крыльями, заставившие броненосец исчезнуть. Единственное объяснение — мы оба стали жертвами оптической иллюзии, а на самом деле этого ничего нет, и с броненосцем всё в порядке!
      — Вы так считаете?
      — А что остается делать в нашем положении?
      — Честно говоря, — еле слышно произнёс Тэйтус, — в нашем положении зрению действительно нельзя доверять — выброс энергии из Молекулярного Экрана был настолько мощным, что дальномер вполне мог выйти из строя.
      — И не только дальномер, — невесело усмехнулся фрейзер. — Масс-детектор наличия в пространстве «Шкеллермэуца» больше не показывает.
      — Значит, одно из двух: или броненосец исчез на самом деле, или мы остались без поддержки приборов. В любом случае проверить это мы не можем.
      — Значит, нам остаётся одно — продолжать идти к Зет-03!

4

      Все-таки недаром в Корабельную Разведку набирают самых отважных, самых стойких, самых надёжных, и Шарби Унц полностью соответствовал каждой из этих характеристик. Казалось бы, на его глазах только что исчез корабль, с которым фрейзера связывали два десятка последних сезонов, но прошло не больше получаса, как бывший командир корабельных лазутчиков выглядел так, будто ничего не случилось.
      — Я понимаю, доктор, что вам тяжело, но постарайтесь взять себя в руки. Впереди у нас Молекулярный Экран, а за ним нас ждет Зет-03, где мы сможем прийти в себя…
      — А если не сможем? — хрипло произнёс Тэйтус.
      — Это почему?
      — Боюсь, что мы, — повторил астроном, глядя фрейзеру в глаза, — не сможем придти в себя на Зет-03, потому что произведённые мною расчёты, к сожалению, уже оправдались в одном случае.
      — Что вы имеете в виду?
      — Исчезновение «Шкеллермэуца».
      — И что?
      — А то, что, вероятно, планетоид Содружества постигла та же участь.
      — Но Зет-03 находится по другую сторону Молекулярного Экрана, а «космические стервятники» — по эту.
      — Ваши бы слова, да Надвечному в уши! Нам остается надеяться на лучшее.
      — Не хотел вас огорчать, доктор, но поскольку вы сами затеяли этот разговор, темнить не стану. Если вы правы, и планетоид исчез так же, как и броненосец, то положение у нас просто аховое. Не стоит забывать, что мы находимся на территории Добровольного Содружества, а это не оставляет нам практически ни одного шанса на спасение. О помощи со стороны империи не может идти и речи.
      — Тогда я ничего не понимаю, — удивился Тэйтус, — вы же специально везли меня сюда, обещая, что здесь я получу политическое убежище. А теперь утверждаете, что у нас нет шансов на спасение.
      — Шансы есть. Но только если ваши опасения не оправдались и Зет-03 по-прежнему на месте.
      — Положим, что я все же оказался прав, — сказал астроном, — и планетоид исчез. По логике вещей Федерация направит к месту исчезновения своих спасателей. Они нас и подберут.
      — Ничего подобного, — горько усмехнулся Фрейзер. — По логике вещей следует совсем другое: ни для кого не секрет, что кахоуты — что бы ни твердили дипломаты — продолжают оставаться врагами Федерации. И первыми, кого обвинят в диверсии, это «Шкеллермэуц», поскольку его рейд совпал по времени с исчезновением Зет-03. Молитесь Очевидцу, доктор, чтобы первыми на «Мронгилавуш» наткнулись люди, а не вежборасияне!
      — Почему?
      — Потому что логики у людей и кахоутов похожи, вы же сами говорили, что мы относимся к одной ветви эволюции. Может быть, попытаются сперва выяснить, какого Цукеша мы здесь болтаемся. А вот раса Вежбо разбираться не будет: увидев шлюпку с броненосца, запустит щуп своего иглодиска на максимум излучения — и вся недолга. Но даже людям трудно будет объяснить, что Зет-03 исчез не по вине «Шкеллермэуца».
      — И что нам теперь делать?
      — Что и собирались. Рванем через Экран напролом. В надежде, что с планетоидом всё в порядке — по-прежнему сверкает в ночи, как праздничная иллюминация Хрустального Дворца в честь тезоименитства Его Императорской Светозарности!
      Он отвернулся от экранов заднего обзора, тем самым как бы отрешившись от неопределенности ситуации. Он снова стал офицером, который должен выполнять задание. На его плечи возложена ответственность самим Змеёй, и, как верный питомец, Шарби скорее лишил бы себя жизни, чем не довёл порученное дело до конца. Он должен спасти опального астронома, и он спасёт его, во что бы то ни стало. Решение принято и пасовать, даже принимая в расчёт вновь открывшиеся обстоятельства, фрейзер не собирался.
      — У меня осталось не так много времени для трансформации, — сказал он, — но я справлюсь. Вы тоже справитесь, доктор. Тем более что менять курс шлюпки вручную не придётся, я уже внёс все необходимые поправки в рулевое управление. Кроме того, я отключил автоматику, обеспечивающую открытие огня при появлении в пределах видимости угрозы — возможно, это спасёт вам жизнь, если Зет-03 действительно погиб.
      — Вы сказали «вам», благонравный? А не «нам»?
      — Вряд ли куст, в которого мне предстоит обратиться в ближайшие часы, может претендовать на обобщение «мы», — сформулировал Шарби. — К тому же растения не потребляют НЗ и кислород, скорее наоборот. Это тоже должно увеличить ваши шансы на выживание. Так что, с какой стороны ни посмотреть, я в ипостаси ползучей кружевики буду для вас гораздо полезнее.
      Мысль о том, что он останется один на один с Глубоким Вакуумом, встревожила Тэйтуса, но выбирать ему было не из чего:
      — А если предчувствия меня подвели, и когда «Мронгилавуш» благополучно пронзит Экран, спутник Содружества окажется цел и невредим, вы так и останетесь кружевичным кустом?
      — К сожалению, у растительных форм нет нужных органов чувств, так что я не смогу выяснить истинное положение вещей. Моя сущность, сущность Шарби Унца, будет скрыта в глубине перестроенных хромосом и обратная трансформация не сможет начаться, пока она не получит сигнал извне.
      — Какого рода должен быть сигнал?
      Фрейзер достал из кармана плоскую прямоугольную коробочку.
      — Здесь, доктор, специальный порошок-катализатор. Обычно мы, многоформы, трансформируясь на незначительный срок, способны сами вернуть себе прежний облик. Но в данном случае это может не сработать. Если всё пройдёт как надо, и Зет-03 будет ожидать нас по ту сторону Экрана, растворите немного катализатора в воде и дайте впитать висячим корням.
      — И тогда передо мной вновь предстанет фрейзер третьего ранга во всей своей красе? — улыбнулся доктор звездознания.
      Но эта невинная шутка почему-то заставила бравого лазутчика отвести взгляд.
      — Я сказал что-то не так? — продолжал наседать на многоформа ученый.
      — Ну, в общем…
      — Да говорите начистоту! — разозлился Тэйтус. — Тоже мне «дева безгрешная, руки ломая, только мычит и в покрове стыдливости слова не скажет»!
      — Понимаете, доктор, биотрансформация, акт чрезвычайно… гм… интимный и требующий полной уединенности. А, кроме того, мало эстетичный. Я попрошу вас, доктор, по возможности не смотреть на моё превращение. Предварительно мне понадобится снять с себя одежду, ведь кусты не носят мундиров.
      Астроном развеселился.
      — И это вогнало вас в краску? Ну и дела! Никогда не думал, что отважный лазутчик стеснителен как юная медикесса!
      — Да будет вам, доктор, — Шарби отвернулся и постучал согнутым пальцем по коробочке с катализатором. — Кстати, а вы сами-то небось забыли об обратном метаморфозе!
      — Каком метаморфозе?
      Лазутчик снова полез в карман, но извлёк уже не коробочку, а складной мозаичный портрет.
      — Узнаете?
      На Тэйтуса уставилось лицо полного пожилого мужчины с близко посаженными чёрными глазами, носом с горбинкой и чувственными губами.
      — Свистопляс побери, да это же я!
      Наступил черёд веселиться лазутчику:
      — Надо же, с первого взгляда признали! А я думал, что вы со своим новым лицом полностью сроднились и иначе себя уже представить не можете. Как бы то ни было, вам пора снова стать Тэйтусом Пшу. Вряд ли на Зет-03 дадут политическое убежище ревнителю имперских стандартов. Так что пока я буду корячиться, выпуская воздушные корни и ползучие побеги, вы, доктор, постарайтесь вспомнить три составные части наших занятий.
      — Я и так их помню, — уверенно сказал астроном. — Сосредоточенность, Погружение, Перестройка.
      — Вижу, что с памятью у вас всё в порядке, — похвалил фрейзер. — Тогда, доктор, сосредоточьтесь на прежней внешности и — полный вперёд! Надеюсь, что когда я воспряну из растительного бытия, то встречу не ревнителя имперских стандартов Тедля Ноха, а славного учёного мужа, заведовавшего в Ужере университетской кафедрой.

1

      — Дьердь, просыпайся!
      Ну почему каждый божий день должен начинаться с этих опостылевших слов? «Дьердь, просыпайся!» или «Сынок, опоздаешь на службу!» или уж совсем категоричное: «Долго ещё дрыхнуть собираешься, храпоидол?»
      Дьердь Фёдорович зарылся поглубже в подушку, но это его не спасло. Материнская длань ухватила за вихор и слегка поводила из стороны в сторону:
      — Вставай, соня!
      Слава звёздам, хоть храпоидолом не обозвала.
      Болдин понял, что против обстоятельств не попрёшь. Не та ситуация. Да будь перед ним сам начальник Космофлота, чёрный до лиловости и изящный как тростинка Даниэль Мгибеле, вот тогда он смог бы, пожалуй, отстоять собственное мнение, но с родной мамуленций не поспоришь. Слишком много душевных сил вложила Агния Капшаи в единственное чадо, когда осталась одна с годовалым пацаном на руках в огромной до гулкости квартире на улице Антала Палаги в городе-красавце Будапеште. Надо же было такому случиться, что дорожки родного папаши Дьердя Фёдора Константиновича Болдина, к тому времени бинарного генерала, и его старого знакомца из империи Кахоу, тоже далеко не мальчика, добравшегося в своей офицерской карьере до фрейзера первого ранга, пересеклись на смотровой террасе Политауна, города-хамелеона, у которого столько разных ликов, что и не перечесть. И одним из этих ликов стала площадка, которая вполне могла быть названной Местом Встречи Скверного Парня и Благородного Шерифа, как в старинных вестернах, когда правосудие вершили твёрдая рука и меткий глаз. Ох уж эти игры агентов плаща и кинжала! Вместо того чтобы порадоваться нежданной встрече и принять на грудь по двести с прицепом, господа джеймсы-бонды принялись палить друг в друга из зонтиков, авторучек, сигар и прочих предметов обихода, переделанных умельцами своих ведомств в огнестрельное оружие. И что в результате? Для вдовы бравого защитника интересов Солнечной Федерации весьма слабым утешением послужил тот факт, что в могучем теле мужа насчитали на пять пробоин меньше, чем в теле его противника, ибо и этого количества хватило за глаза, чтобы лишить маленького Дьердя отца. К чести Агнии Капшаи надо сказать, что она сумела воспитать достойную смену прославленному бинарному генералу. И пусть Болдину-младшему не довелось командовать анабиозными монстрами, которые бестрепетно водил на штурмы далёких планет его отец, все-таки в одной области профессиональной подготовки Дьердь переплюнул заслуженного папашу, поскольку вот уже второй год возглавлял ВЦ СКНз. Причем не региональное управление, в котором Фёдор Константинович протрубил восемнадцать лет с гаком, а федеральное. И хоть сегодня у него выдался редкий выходной, когда не требовалось являться на службу в офис, мамуленция не отстанет. Характер не позволит. Как говорится, я тебя породила, я тебя и дисциплине научу,
      — Всё-всё, уже встаю! — решительно заявил начальник ВЦ СКНз, не раскрывая, впрочем, глаз: — Раз, два, три, четыре, пять, Дьерди вынужден вставать
      — Давай, давай, сынок, а я пока завтрак приготовлю.
      Когда он вышел из ванной, благоухая лишевичюсианской туалетной водой, по квартире вовсю разгуливал аромат свежезаваренного чая.
      Эх, и наверну я сейчас пару-тройку бутербродов! Он уже морально был готов приступить к завтраку, но неожиданно прозвучал отрывистый перезвон мобильника.
      Дьердь вынул трубку из настенной подставки, снабженной сфероэкраном:
      — На связи Болдин.
      — Дьердь Фёдорович? — уточнил абонент. Его лицо было незнакомо начальнику ВЦ СКНз. Возраст меньше двадцати пяти. Рубашка в полоску. Заколка на галстуке в виде факела. Обычный клерк.
      — Так точно. С кем имею честь?
      — Здравствуйте, я из секретариата господина Мгибеле. Генеральный директор просил передать, что экстренно собирает коллегию в Малом зале. Успеете добраться к полудню?
      — Конечно, — не раздумывая, ответил Болдин. Имея в распоряжении гиперпространственную сеть, в оставшееся до совещания время можно добраться не только из Будапешта в Цюрих, но и на край галактики. Хвала звёздам, что офис Космофлота по-прежнему находится в центре Европы. — А по какому случаю коллегия?
      Клерк пожал плечами.
      — Уровень секретности выше уровня моей компетентности.
      Он подождал несколько секунд, вопросительно изогнув брови. Дескать, ещё вопросы есть?
      Вопросов не было.
      Трубка отключилась.
      — Кто звонил? — поинтересовалась мать, возникая массивным силуэтом в межкухонном проеме.
      — По работе.
      — Значит, сынок, сегодня мы опять не пойдём на «Подмостки»? А я уже договорилась с Нюси, это моя парикмахерша. Она обещала подстричь меня под «початок». Это когда локоны на затылке зачёсывается кверху, а…
      — Ах, мамуля, ради Высотника, уволь меня от куаферных подробностей. Мне нужно ещё забежать в контору, освежить в памяти кое-какие материалы, а потом на четвёртой скорости в Цюрих.
      Мама, на полном лице которой оставались следы былой красоты, поджала губы:
      — Дьердь, скажи, пожалуйста, сколько можно работать без выходных? Я начинаю жалеть, что ты пошёл по стопам отца. Тот тоже не знал отдыха, всё работал, работал, а я целыми днями была предоставлена сама себе. За двенадцать прожитых лет мы провели вместе года три-четыре, максимум пять. Но тогда как кость в горле стояла проблема этой проклятой Кахоу, а сейчас что?
      — Честное слово, мамуля, не знаю. Срочная коллегия у дядюшки Дэна.
      — Так тебя на ковёр к самому? — в её голосе прозвучало беспокойство. — Ты натворил что-нибудь?
      — Всё в порядке, успокойся. — Дьердь, не глядя, ткнулся носом ей в щеку. — Ты забрала костюм из прачечной? Мой любимый, в золотистую искру.
      — А то! Вон висит. Ты что же и завтракать не будешь?
      — Заскочу по дороге в лишевичюсианскую гастрономию, чего-нибудь перехвачу.
      Агния Капшаи укоризненно покачала головой:
      — А вот твой родитель, упокой Высотник его душу, обожал мою стряпню. Ты, Агнешка, бывало говаривал Фёдор, не по той стезе пошла, тебе бы координатором Гастросети стать, отбоя бы от благодарственных отзывов не было!
      Но сын уже не слышал, влезал в любимый костюм, без которого у начальства ощущал себя не то что голым, но не прикинутым как подобает.
      — Ну, всё, маман, если коллегия пройдёт тип-топ, подгребу часикам к семи. Может, ещё успеем на твои «Подмостки». Маргарита ходила на бенефис Радлая Кшиберо, так от восторга опомниться не могла всю неделю!
      — Это какая Маргарита?
      — Ах, мама, ты её не знаешь. Из кустового узла Службы Досуга. Недавно познакомились. Помогла мне подобрать кое-какую музычку. Из новинок.
      Мать пристально поглядела в глаза сына, который, насупившись, усиленно зашпиливал на сорочке запонку-мобильник.
      — У тебя это серьёзно?
      Сын понял, что его сейчас начнут допрашивать. Причем с пристрастием. Это у них было семейное. Мамуля прошла хорошую школу в ВЦ СКНз, где и сошлась с будущим супругом.
      — Все подробности вечером. Сама знаешь, опаздывать к дядюшке Дэну себе дороже.
      Он выскочил в парадное и сбежал по ковру, устилающему лестницу. Заметив появившегося в дверях хозяина, экокар, стоящий у тротуара, завёлся с полоборота.
      «Ну что, мчим к Марго, как планировали?» — игриво поинтересовался автомобильный комп по прозвищу Водила.
      — Забудь, — буркнул Дьердь. — Марго отменяется. Сперва на службу, а потом на региональное шоссе 137-А, где продемонстрируешь своё умение разгоняться до трёх сотен за восемь секунд, как ты неоднократно грозился. И учти: в Цюрихе, на Космик-штрассе, мы должны оказаться не позднее 11. 30.
      «Уразумел, шеф, — экокар плавно снялся с места. — Занятно, чем нас огорошат в офисе Космофлота?»
      — Во-первых, не нас, а меня, — не удержался Дьердь и уже в который раз влез в дискуссию с Водилой, хотя обычно после этого ругал себя за несдержанность последними словами. — А во-вторых, почему огорошат, а не поблагодарят, не премируют, не похвалят, наконец?
      «Неужели вы так и не поняли, шеф, что начальство, срывая подчинённого с утреца пораньше, да ещё в выходной день, не чаи зовёт его распивать. Так что готовьтесь как минимум выслушать неприятные сведения, а как максимум — к головомойке. Повод для последней может найтись любой, мало ли какие пакости способна преподнести Большая Высота? Сколько таких было на вашей памяти! Но хуже всего, не дай Высотник, если после долгого перерыва зашебуршились „приятели“ Федерации из созвездия Скорпиона!»
      — И откуда ты только берёшь информацию? Уж не сливает ли её кто-нибудь из моих подчинённых?

2

      За круглым по традиции столом, занимавшим добрую половину Малого зала, первым Дьердь поприветствовал Джозефа Лях-Козицки, высокого поджарого мужчину с лицом кирпичного цвета, потом волоокую Зельму Кауфман, которая стройностью фигуры, увы, уже не поражала воображение, как бывало ещё года три-четыре назад, и наконец Филиппа Дюшампа, сухопарого верзилу с пухлыми яркими губами, больше приличествующими юной девушке, нежели ветерану политической интриги. Лях-Козицки на протяжении шестнадцати лет бессменно командовал Звёздным Патрулём и дослужился до высокого чина кварт-генерала, Кауфман возглавляла центральный штаб искателей, а Дюшамп являлся заместителем Гутуки Красноречивого, пассионарного лидера Галактического Легиона, организации полувоенной, полухаризматической, во многом противоречивой, но всё же тесно сотрудничающей с силовыми службами Космофлота, поскольку из легионеров, особенно если они переболели «детской болезнью левизны», получались самые убеждённые и надёжные колонисты. И это несмотря на то, что звонкая риторика Красноречивого отдавала трескучей ксенофобией. Чего стоило, например, его недавнее публичное заявление в кулуарах Ассамблеи «что давным-давно пора снять отпечатки пальцев со всяких там летучих лисиц, обосновавшихся в самом сердце Содружества»? Вполне естественно, что оно было принято на свой счет полномочным послом ффын-дейр-гроггов, поскольку эта раса действительно напоминала помесь летучих лисиц с осьминогами. Мог разразиться грандиозный скандал, но официальный представитель ООРАН уточнил, что «у ффындейр-гроггов и пальцев-то никаких нет, поскольку они предпочитают обходиться щупальцами», на что Гутука, нимало не смутившись, бросил: «В таком случае снимите с них отпечатки щупалец!» Комизм ситуации дошёл даже до посла ксенофренов, и инцидент был исчерпан.
      Во всяком случае, активисты Легиона с пониманием относились к задаче расширяющейся миграции земной цивилизации к границам галактики и занимали первые места в очередях на гиперпрыжки ко вновь построенным посадочным станциям. К чему может привести столь плотная концентрация бывших, а частично и действующих ксенофобов на рубежах Дальнего Круга, Болдин даже думать боялся, но присутствие Дюшампа на экстренном совещании у генерального директора Космофлота вселяло надежду, что Даниэль Мгибеле знает, что делает, если приглашает на коллегию ближайшего соратника столь одиозной личности. Хотя, с другой стороны, пост генерального директора — должность выборная и от того, как сложатся его отношения с лидером влиятельного политического движения, зависит, за кого отдадут голоса рядовые избиратели.
      Двоих присутствующих Болдин прежде не видел, но из представления уяснил, что круглолицая молодая женщина с ярко выраженной азиатской внешностью — Марианна Пак, ответственный представитель Объединённых Провинций Марса, а хмурый старикан с поджатыми губами и на редкость крепкой кистью — Арнольд Фриски начальник разведки искателей.
      В центре стола клубилась космическим мраком полутораметровая сфера видеома. Пока он работал в режиме ожидания, но было ясно, что через него будут запрашивать, если понадобится, мнения экспертов.
      Сам дядюшка Дэн появился ровно в 12. 00 — пристрастие к пунктуальности составляло одну из доминирующих черт характера Мгибеле наравне с обязательностью и дотошностью, благодаря которым он занимал столь высокий пост вот уже в течение двух сроков. Он быстро прошагал к председательскому креслу, сопровождаемый ещё одним незнакомцем, высоким и широкоплечим, восточного типа, которого усадил от себя по левую руку.
      Так уж получилось, что табличка с фамилией «Болдин» оказалась между табличками «Кауфман» и «Пак». «Повезло тебе, Дьердь, подумалось начальнику ВЦ СКНз, всего два цветка на здешней клумбе, а тебя воткнули аккурат между ними».
      Лично Дьердь симпатизировал мадам Кауфман, несмотря на то, что между Искателями и служащими ВЦ СКНз существовала ведомственная неприязнь, которая при непосредственном контакте частенько переходила на личности. Иначе, конечно, и быть не могло, вряд ли кому-то понравится, что он вкалывает на переднем крае, а другие пользуются результатами его работы в качестве базы для анализа и, самое главное, выдают инструкции для обязательного исполнения.
      Правда, Болдин в защиту родной службы всегда заявлял, что времена кавалерийских наскоков на Большую Высоту ушли безвозвратно. Правильный подход к серьёзной проблеме видится только на расстоянии, а значит, необходимо обработать горы исходной информации (пусть и добытой иными службами), разложить по полочкам и сделать выводы, которые пригодятся тем же службам в частности, и Объединённым Человечествам в целом.
      Тем временем гендиректор начал коллегию:
      — Уважаемые дамы и господа, вероятно, вы задаетесь вопросом, по какому поводу я вас собрал? Поверьте, повод имеется. Для начала разрешите представить вам Тамира Дунгалиева, ректора Высшей школы Звёздного Патруля. Он сделает сообщение о чрезвычайном происшествии, недавно имевшем место в стенах прославленной «Бирюзовки». Прошу, Тамир Дунгалиевич.
      Незнакомец, которого привёл с собой гендиректор, встал и сразу напомнил присутствующим могучий утес.
      — Уважаемые коллеги, вы знаете, в высших учебных заведениях весна — пора экзаменов. Вот и у нас в текущем месяце выпускники должны были пройти заключительный рейд-маршрут, который давал ответ, готова ли юная смена в полном объёме использовать возможности гиперпространственной сети. И пройти вслепую, то есть, не зная, куда их забросит транспортный изомер. Для этого этикетки с ампул были удалены.
      Дюшамп, сидевший напротив Болдина, скривился. Дескать, зачем занимать драгоценное время, сообщая столь тривиальные вещи, все же не скауты в Малом зале собрались на маёвку. Все присутствующие обязаны знать, как проходит экзамен на зеро-джампинг. Видимо, отметив негативную реакцию второго человека в Легионе, Дунгалиев пояснил:
      — Я специально остановился так подробно на деталях, предшествующих гиперпрыжку курсантов, чтобы стало понятно, что предугадать дальнейшие события никто из преподавателей, включая вашего покорного слугу, не мог, поскольку не имел ни малейшего представления, куда попадёт тот или иной курсант.
      — О каких событиях идет речь? — не выдержала Зельма.
      Мгибеле предостерегающе поднял руку.
      — Госпожа Кауфман, позвольте господину Дунгалиеву закончить. Вы всё увидите своими глазами.
      — В принципе, — улыбнулся ректор Бирюзовки, — я уже закончил. А сейчас, — он вынул из кармана пенал, достал мнемокристалл и вложил его в прорезь видеопорта, которыми были оборудованы кресла в Малом зале, — прошу просмотреть запись, скопированную с модифицированной памяти одного из наших курсантов, Алексея Суровцева.
      Дрожащая как марево над нагретым асфальтом сфера видеома озарилась ярким соломенным сполохом, и перед собравшимися возникло помещение посадочной станции, каким его увидел курсант Суровцев, когда попал на Марс. Модифицированная область памяти хороша тем, что представляет собой последовательный файл, куда записываются впечатления индуктора: визуальные, слуховые и прочие, и все они в любой момент могли быть протранслированы через видеом. Правда, чтобы ощутить вкус, запах или осязание, следовало подключиться к экзосистеме своего кресла, чего обычно не делали, памятуя как на аналогичном совещании тот же Даниэль Мгибеле во время просмотра не удержался от соблазна испытать все прелести погружения в недавно открытые Садки Эдема и подключил органы чувств напрямую. Всё бы ничего, да только искатель, чьими ощущениями проникся «дядюшка Дэн», неожиданно провалился в логово гигантского скунсоида, залёгшего в сиестную спячку. Можно представить, какой запашок испустил разгневанный вонючка, когда потревожили его безмятежный сон — гендиректор Космофлота не мог принимать пищу целую неделю, так долго не выветривалось у него из мозга кошмарное зловоние!
      Картинка шла в режиме реального времени, но на мнемокристалле запись была подана в урезанном виде: обезвреживание «марсианских заморочек» свелось к нескольким кадрам, а основной упор был сделан на пещеру, где перед Суровцевым объявилась силикарболаудь.
      При появлении ксенофренки Зельма Кауфман не удержалась от непроизвольного ойканья. Остальные в свою очередь не смогли сдержать улыбки, ибо знали, что неуступчивая и даже аскетичная в полевых условиях начштаба по жизни была весьма и весьма эмоциональной дамой, не скрывающей от окружающих ни своих пристрастий, ни своих антипатий. Надо ли говорить, что диалог курсанта и силикарболауди был прослушан с надлежащим вниманием и когда запись оборвалась вместе со вспышкой, знаменующей исчезновение «Принцессы», председательствующий без передышки начал прения:
      — Мне бы хотелось, чтобы уважаемые коллеги поделились своими мнениями по поводу увиденного. Кто желает взять слово первым?
      Как ни странно, первым поднялся Дунгалиев.
      — Чтобы упредить возможные вопросы, заявляю с полной ответственностью: сразу после возвращения на Землю курсант Суровцев прошел полный медицинский осмотр. Никаких отклонений в его психике не обнаружено. Анализ записанных во время рейд-маршрута впечатлений показал, что все события имели место в действительности и не имеют никакого отношения ни к оптическим, ни к слуховым галлюцинациям.
      — Когда имел место этот рейд-маршрут? — спросил Джозеф Лях-Козицки.
      — Курсант отправился на задание позавчера, а его встреча с известной вам особой состоялась вчера ночью.
      — Стало быть, минули сутки, — уточнил командующий Звёздным Патрулем. — Почему не было доложено сразу в Патруль, как только стало понятно, что ваш курсант психически здоров и всё это ему не привиделось?
      Ректор хотел ответить, но Мгибеле сделал красноречивый жест поднятым пальцем:
      — Генерал, господин Дунгалиев доложил своевременно мне. Полагаю, этого достаточно?
      — Достаточно, — буркнул Лях-Козицки под нос, но по его недовольному виду было понятно, что он не удовлетворен.
      — Можно мне? — поинтересовалась Зельма и, не дожидаясь разрешения, взяла с места в карьер: — Насколько я представляю сущность вопроса, это первое появление силикарболауди после «посольского инцидента».
      — Верно, — поддакнул дядюшка Дэн.
      — Только никакого появления ,скорей всего, не было, — быстро вставил Болдин, воспользовавшись секундной паузой, последовавшей за репликой гендиректора.
      — Как не было появления? — высказал общее мнение председательствующий.
      — А вот так, — развел руками в стороны Дьердь, словно собирался пуститься вприсядку. В принципе, если бы он это устроил, никто бы не удивился — начальник ВЦ СКНз славился своей эксцентричностью. Во время одного заседания, например, он сделал стойку на руках прямо во время выступления своего оппонента. — Вы что, уважаемые коллеги, никогда не встречались с видеомными хулиганами? Не знаете, как продвинутая в хайтеке молодёжь развлекается, самовольно подключаясь к закрытым каналам? Что, у вас, госпожа Пак, на Марсе таких нет? И к вам в видеом во время новостных трансляций не влезают молодые люди, на которых кроме солнцезащитных очков ничего не надето?
      Госпожа Пак смутилась.
      — Ага, значит, бывало! — воскликнул Болдин. — Почему же вашим хулиганам разок не сменить тактику и не объявиться в виде представительницы скандально известной расы?
      — Я бы могла с вами согласиться, что это выходка видеомеров, если бы силикарболаудь устроила перед курсантом Бирюзовки стриптиз!
      Болдин хотел что-то добавить, но вмешался Мгибеле.
      — Короче, Дьердь, вы считаете, что явление силикарболауди — это розыгрыш кого-то из марсианских видеомеров?
      — А что ещё? У нас в архиве полно материалов на эту тему. Хулиганствующие молодчики и молодчицы, — Дьердь изобразил поклон в сторону Зельмы Кауфман, которая трепетно относилась к вопросу полового равенства во всех его проявлениях, даже если речь заходила о противоправных деяниях, — за последнее столетие не раз и не два объявлялись в виде несанкционированных видеостолбов («сверкающие мастурбанты», «Покемон — узник джакузи», новозеландская маргинальная группировка «Братва Оккама» и, наконец, чрезвычайно нашумевшее в восьмидесятых годах дело «рыдающей Моны Лизы»). До сих пор эти выходки числились в пределах метрополии, а провинции, в том числе и Объединённые Марсианские, пока не засвечивались, но лиха беда начало!
      — Я наслышана о вашем чувстве юмора, господин Болдин, — язвительно сказала Марианна Пак, — но вы упустили из виду одну маленькую, но существенную деталь.
      — И какую же? — усмехнулся начальник ВЦ СКНз.
      — Продемонстрированную силикарболаудью способность читать мысли. Я прежде не слышала, чтобы видеомеры, кроме умения подключаться к ретрансляции и делать свои фантомы осязаемыми, заодно владели бы телепатией…
      Телепатию Болдин и впрямь упустил.
      — Хм… в этом вопросе местным хулиганам могли поспособствовать товарищи Суровцева, коллеги, так сказать, по рейд-маршруту… Надо бы проверить, не мог ли кто-нибудь из них включиться в игру… хотя это маловероятно, — вынужден был признать Дьердь поражение.
      — Да, — вступил в разговор Тамир Дунгалиев. — Никто из моих курсантов видеомерством не балуется. У нас с этим строго. Как никак будущие патрульные, «оплот и надёжа Космофлота», И кстати, я совсем выпустил из виду, как сказала госпожа Пак, «одну маленькую, но существенную деталь». Куратор Линёв, вызванный Суровцевым на место происшествие, установил, что в момент возникновения в пещере силикарболауди над Хордовым Лабиринтом прошёл Деймос.
      Дьердь присвистнул. Он первым из присутствующих сообразил, что это значит. Все-таки анализ разносторонних сведений был его хлебом.
      — Вы правы, господин ректор! — воскликнул он. — Летающая кегля — это действительно существенная деталь.
      На молчаливое недоумение аудитории, он пояснил, каким образом появление спутника Марса связано со звездолётом силикарболаудей.
      — Постойте, постойте! — Дюшамп сел на любимого конька — бремя землян лидировать в деле освоения галактики. — Это что же получается?! О чём мы тут талдычим? Ясно как божий день — ксенофрены пошли в атаку! Они хотят отодвинуть нас на задворки!
      Присутствующие знали, что утихомирить легионера практически невозможно, но тут на полном скаку его остановила начальник штаба искателей.
      — Послушайте, Фил! — раздраженно воскликнула Зельма Кауфман. — Вы не на партийном съезде. Причем здесь атаки ксенофренов и задворки?! Не мешайте в кучу свои воззрения и обсуждаемую ситуацию! Говорите по существу!
      — Я и говорю по существу, — возмутился Дюшамп. — Разве непонятно, что нас, людей, хотят сбить с пьедестала! Силикарболауди были мне подозрительны ещё когда они свободно разгуливали по Земле…
      — Ну, конечно, — съязвил Болдин, — нас хотят сбить с пьедестала ведущей расы, но заранее предупреждают, что нужно постелить соломку!
      — А я, — неожиданно для всех подал голос известный молчун Лях-Козицки, — согласен с господином Дюшампом! Не стоят ли за этими событиями наши оппоненты из сектора Скорпиона?
      — Вряд ли, зачем им это? — Мгибеле с сомнением покачал головой. — После печального инцидента с «перепутанными трупами» мы приняли дипломатическую миссию империи Кахоу и сумели заключить договор о нейтралитете. Мы не лезем в сферу действия их интересов, а они вот уже более полувека не суются в наши дела. Конечно, мы вынуждены были разрешить инспекционные визиты их кораблей в район Потустороннего Зеркала, где на спутнике Зет-03 в качестве наблюдателей постоянно присутствует ограниченный контингент имперских подданных. За всё это время со стороны кахоутов никаких враждебных действий зафиксировано не было. И потом, не надо забывать, что их военный потенциал на порядок ниже нашего.
      — Зато мы так и не выяснили, какими силами располагает Силикарболаудея, — парировал командующий Звездного Патруля. — А вдруг за нашей спиной возник и окреп нежелательный для Федерации альянс?
      — Позвольте полюбопытствовать, а как могли стакнуться кахоуты и силикарболауди, если их секторы размещаются по разные стороны Дальнего Круга?
      — Старинный принцип: «не дружи с соседом, дружи через соседа», — задумчиво произнёс кварт-генерал Лях-Козицки.
      — А я о чём толкую! — взвизгнул Дюшамп. — Ксенофренам нельзя доверять!
      — Господин Болдин, — произнесла Марианна Пак, — почему молчите вы, разве вопрос безопасности Федерации не входит в компетенцию вашей организации?
      Болдин вздохнул:
      — Сведений, подтверждающих мнение господ Лях-Козицки и Дюшампа, у нашей службы не имеется.
      — Плохо работаете, ВЦ СКНз! — набросился на него патриот Солнечной системы.
      — А у вас, господин легионер, — лучезарно улыбнулся Дьердь, — есть такие сведения?
      — Сколько угодно! В отличие от вас мы внимательно отслеживаем неадекватное поведение наших так называемых «союзничков»!
      — И вы можете привести хоть один пример? — не унимался Болдин.
      — Пожалуйста. Вот самый свежий, и ходить далеко не надо. — Легионер прикрыл ладонью глаза и зачастил словно по писаному. Сразу стало ясно, что и его родители поддались в свое время модному поветрию и наградили отпрыска модифицированной областью памяти: — Двадцать третьего мая в самый разгар светового дня, дремлин Варсонофий, работающий сменным стартёром резервного генератора на космодроме в Папуа-Бич, был замечен в неумеренном поглощении мороженого сорта «киви-кокосовый звекс», какового за час с небольшим употребил в количестве трехсот двадцати двух с половиной порций, что для существа мощностью в полторы тысячи кулонов является абсолютным мировым рекордом.
      — Надеюсь, бедняга не застудил себе гланды? — вкрадчиво поинтересовался Болдин, которого особенно умилила половинка триста двадцать третьей порции.
      Все заулыбались, поскольку прекрасно знали, что дремлины — коренные жители Розового Феникса — представляли собой энергетические сгустки.
      Правда, энергетические сгустки со склонностью к сладкому.
      — Не вижу ничего смешного, — надулся Дюшамп. — Вы прекрасно знаете, что у дремлинов нет не только гланд, но и вообще горла. Вопрос в другом…
      В разгар оживленной перепалки за спиной генерального директора Космофлота бледной тенью возник андроид-секретарь и склонился к уху своего начальника.
      Практически сразу после этого Мгибеле резко встал и, прекращая споры, произнёс:
      — Объявляется перерыв. Я вынужден отлучиться на некоторое время

3

      Участники совещания, воспользовавшись неожиданным перерывом, пришли к выводу, что лучше всего успокаивает нервы лёгкий перекус. Каждый из них был сорван с места неожиданным вызовом и не успел позавтракать, пообедать, а то и поужинать, в зависимости от местного времени. Опять же, безопасность галактики может и подождать, а пожрать — дело святое. В этом плане высшие чины Космофлота ничем не отличались от дуболома Суровцева.
      Они перешли через дорогу и устроились под полосатыми маркизами летнего кафе, благо солнечная погода располагала к отдыху на свежем воздухе, а демократия в обществе взлетела так высоко, что даже в управлении Космофлота не было закрытого ресторана, и высшее руководство вынуждено было жевать всухомятку или питаться в общедоступных забегаловках. Разумеется, оппоненты землян из империи Кахоу утверждали, что не демократия взлетела высоко, а авторитет власти у демократов упал невиданно низко. Впрочем, кухня в забегаловке была весьма приличная, поскольку соседство центрального офиса Космофлота заставляло радушного хозяина «Сытого разума» держать в штате высококлассных поваров-лишевичюсов, способных изготовить деликатес из чего угодно, лишь бы нашлись охотники это попробовать.
      Расположившись поблизости от маленького фонтанчика в центре заведения, Болдин экспериментировать особо не стал. Русскую половину своего желудка он побаловал заливной осетриной под хреном, венгерскую — гуляшом по-балатонски с паприкой, а вот для оставшейся космополитической части нутра не удержался — заказал экзотическое блюдо «ферпрахтганг цу штелле», которое, несмотря на немецкое название, никакого отношения к немцам не имело, ибо представляло собой лишевичюсианский десерт, более всего напоминающий пирог. Но пирог не простой, а на воздушной подушке.
      Когда сидящие за соседним столиком Зельма и Марианна увидели, как «ферпрахтганг» парит сантиметрах в десяти над тарелкой, и ловко увёртывается от попыток ухватить себя за бочок, обе пришли в неописуемый восторг и в свою очередь заказали андроиду-официанту «эту глайдерную кулебяку».
      — Нет, девочки, — громко произнес Болдин через пару минут, отказавшись от дальнейших попыток опробовать капризный гастрономический артефакт, — что ни говорите, а привычная земная еда не только утоляет аппетит, но к тому же не заставляет зря растрачивать эмоции на свою поимку!
      — И это заявляет один из самых опытных в Солнечной Федерации мужей по поимкам, — ухмыльнулась Зельма.
      — Я не пищи ловец, я ловец маленьких зелёных человеков, — промокнув губы салфеткой, промолвил начальник ВЦ СКНз, втайне надеясь произвести сей псевдобиблейской сентенцией впечатление на хорошенькую марсианочку.
      — Ой-ой-ой, какие все-таки мужики самовлюбленные и хвастливые! — высказалась Кауфман, очевидно, не разгадав тайного замысла мужика. А, может быть, напротив, потому что разгадала. — А ведь Марианночка не зря задала вам вопрос относительно внутренней безопасности Добровольного Содружества. Как вы считаете, Дьердь, мы готовы дать отпор внешней угрозе?
      — Разумеется, — ответствовал Дьердь, — но именно поэтому я не стану разглашать секретные сведения здесь, где за любой занавеской может прятаться вражеский агент. Только не говорите об этом господину Дюшампу, а то ведь он может посрывать все тенты, и нам придётся сидеть под палящим солнцем.
      В этот момент сидящий у выхода Джозеф Лях-Козицки показал глазами, что хочет пообщаться с главой параллельного ведомства.
      Ни для кого не представляло секрета, что отношения Звездного Патруля и ВЦ СКНз напоминают одновременный выгул кошек и собак. Джозефу Лях-Козицки не всегда нравились резюме Болдина, которые тот выдавал руководству Космофлота и ООРАН, проанализировав факты, добытые подчинёнными кварт-генерала. К тому же, абсолютно лишённый чувства юмора, он недолюбливал Дьердя не только как конкурирующую фирму, но и как человека. Поэтому начальник ВЦ СКНз извинился перед дамами и перебазировался за столик кварт-генерала.
      — Чем могу служить? — усаживаясь напротив, поинтересовался Болдин.
      — Мы все служим Объединенным Человечествам, не так ли?
      — Ого, какое высокопарное начало! Интересно, что последует за сим?
      — Не ёрничайте, Болдин. У меня серьёзный разговор.
      — А я уж было решил, что вы свеженький анекдотец из жизни Патрульных решили рассказать… А хотите я сам расскажу. Звёздный Патрульный возвращается домой из очередного рейда, а в это время его жена…
      Кварт-генерал откинулся на спинку кресла и изучающе уставился на собеседника.
      Дьердь замолчал.
      — Продолжайте, продолжайте, — поощрил глава Звёздного Патруля, — я вас слушаю.
      — Не вижу заинтересованности и сопереживания! Ладно, генерал, так о чём вы хотели поговорить?
      — Какие у вас соображения по поводу случившегося с этим курсантом?
      — Если в двух словах, то рвать волосы на голове и посыпать её пеплом пока рановато. А у вас, как я понимаю, иное мнение?
      Джозеф заложил руки за голову.
      — Я хорошо знал вашего отца, — начал он издалека. — Отличный был специалист, настоящий боец и большой весельчак. Последним качеством вы пошли в него. Наверное, это у Болдиных генетическое. Но я хотел сказать о другом. Фёдор бы меня, наверное, понял. Послушайте, я не паникёр. Но что-то в этом дурацком представлении меня настораживает. И неважно, видеостолб это или реальная силикарболаудь.
      Он пробарабанил крепкими узловатыми пальцами по краю столешницы.
      — Вы, молодёжь, практически не сталкивались с серьёзными трудностями, с какими довелось встретиться лицом к лицу нашему поколению…
      — Как же, как же, — с пониманием подхватил Болдин, — я хорошо знаю современную историю. Сперва на сцену выполз агент Рокового Предупреждения со своим инфернальным списком, потом косяком пошли террористические акции возвращенцев Леблана. Из-за них Мэссенджеру так и не удалось завершить свою теорию параллельных пространств. А жаль, ведь «нырки» в экзокапилляры с каждым разом становились всё глубже.
      — Если вы хорошо знаете историю, то должны помнить, что тогдашнее руководство ООРАН пришло к выводу, что некоторые теоретические разработки, особенно в области Ди-физики, следует временно заморозить. Во избежание неприятных последствий.
      — Да уж, — Болдин прикрыл веки, представляя внутренним зрением, как на границах омикрон-окрестностей экзокапилляров, пронизывающих галактику подобно кровеносной системе, готовятся ко вторжению орды вооруженных до зубов ассасинов, горящих святым огнём мести за своих предков, изгнанных с Земли в самом начале космической эры. Честно говоря, Болдин не очень верил в Роковые Предупреждения (именно такие, с заглавной буквы), а предпочитал опираться на выводы аналитического отдела ВЦ СКНз.
      — И рад бы разделить вашу гордость за пытливый разум землян, да только когда слишком хорошо, это тоже плохо. С тех пор как мы подписали с Кахоу договор о разделе сфер влияния, у нас в пределах расширяющегося Ближнего Круга царили тишь да гладь. У моих предков, этнических поляков, бытует пословица: «Цо занадто, то не здрово», что в приблизительном переводе звучит как «Что слишком, то не впрок». Когда отсутствует раздражитель, притупляются реакции. Если мускулы покрываются жирком, а в голове теснятся одни благостные мысли, жди беды. Большой беды.
      — Откуда такой пессимизм, генерал?
      — Я сужу по настроениям верхов. Лидеры Объединенных Человечеств слишком беспечны. Как и все наши службы.
      — У вас есть что-то конкретное? Вы на самом деле считаете, что за появлением силикарболауди торчат уши кахоутов?
      — А вы не исключаете, что угроза исходит изнутри, а не снаружи Дальнего Круга?
      — Высотник с вами, неужели и вас заразило бациллой ксенофобии? Планируете после ухода на пенсию продолжить карьеру в Галактическом Легионе? Но Гутука не из тех, кто позволит выбить себя из партийного седла, — усмехнулся Болдин. — Дышать себе в жирный затылок сей фарисействующий популист ещё может разрешить, а вот стать с ним рядом и тем более опередить…
      — Да хрен с ним, с Гутукой! — по-солдатски рубанул кварт-генерал. — Будто я не знаю, что его вопли — обычная предвыборная трескотня. Когда на выборах-224 у него, можно сказать, выскользнул из рук пост генерального секретаря ООРАН, он два года отсиживался, собирая и перегруппировывая силы, а теперь надувает щёки, стараясь показать всем и каждому, что Легион — главный борец за лидерство землян в деле освоения Большой Высоты. Бей ксенов, спасай Содружество! Лозунг старый как мир, готовый к употреблению во всех обстоятельствах и при всех режимах, меняй только названия врага и объекта спасения.
      — Что-то не улавливаю связи с событиями в Хордовом Лабиринте, — поморщился начальник ВЦ СКНз.
      — Я и сам не могу чётко сформулировать, но чувствую, что мирной передышке конец.
      Болдин поёжился. Не только он один, оказывается, обладает предчувствием наступающей опасности:
      — И что вы предлагаете?
      Лях-Козицки пожал плечами:
      — В том-то и дело, что я не знаю, что предложить. Я генерал и привык знать врага в лицо. Как воевать с фантомами? Но всё равно Федерации надо готовиться к грядущим неприятностям. Вы меня поддержите, если я предложу Мгибеле объявить циркулярную тревогу на форпостах по ноте «фа»?
      — Ну это слишком. Не вижу оснований. Чем будем мотивировать, своими предчувствиями? Так их к делу не подошьешь. Полагаю, дядюшка Дэн согласится максимум на «ре».
      — Как знаете… Авось Высотник поможет, дальше «ре» дело не зайдёт, и разыгрывать всю гамму степеней опасности нам не придётся!
      — Будем надеяться, — ответил Дьердь и посмотрел на часы. — Похоже, дядюшка Дэн нас уже заждался.

4

      Надо сказать, что на этот раз хваленая интуиция Болдина дала сбой — участники совещания наличия дядюшки Дэна — даже в телевизитном исполнении — в Малом зале не обнаружили. Робот-секретарь, виновато улыбаясь пластиковыми губами, отделался дежурной фразой, что, дескать, пути начальства неисповедимы, но доктор Мгибеле настоятельно просил без него не начинать.
      Ха, можно подумать, кто-то из его подчиненных, а здесь присутствовали только подчиненные генерального директора Космофлота, за исключением Марианны Пак и Дюшампа, найдёт в себе смелость нарушить субординацию и попытается взять бразды правления в свои руки!
      Дядюшка Дэн отсутствовал не более четверти часа, так что когда он появился, изящный и стремительный, как фотонный фрегат лазерной поддержки, участники не сразу поняли, что пора входить в рабочий ритм.
      — Прошу простить за опоздание, у меня состоялся неотложный разговор, — сообщил он ровно столько, сколько хотел сообщить.
      Интересно, подумал Болдин, а с кем именно состоялся? Уж ни с Клаусом ли Цвингером?
      — Итак, продолжим, — энергично возвестил гендиректор Космофлота. — Я вижу по вашим лицам, что вы времени зря не теряли и основательно подкрепились в «Сытом разуме», чтобы со свежими силами наброситься на стоящую перед нами проблему. Пожалуй, её надо как-то обозначить. Условно, но чтобы отражалась суть. Я подумал на досуге и пришёл к выводу, что лучше всего должно подойти «Возвращение блудной дочери». Есть другие варианты?
      Он испытующе обежал глазами круглый стол.
      Других предложений не последовало, и Мгибеле довольно улыбнулся.
      Улыбнулся и Дьердь. Он один из присутствующих знал, что в молодости Даниэль подвизался на ниве перцептуалистской поэзии и даже издавал в Сиэттле собственный журнальчик. Потом блажь, казалось бы, прошла и бывший поэт подался в большую политику. Но даже заняв высокий пост в структуре исполнительной власти Содружества, он в душе остался натурой поэтической, так что удачная метафора, точная строка или остроумное название порой значило для него больше, нежели уменьшение трудозатрат при транспортных перевозках или введённый на неделю раньше новый маршрут к какому-нибудь из миров Дальнего Круга.
      «Возвращение блудной дочери».
      Похожее название у картины Рембрандта, только речь там шла, помнится, о блудном сыне.
      Хм, в предложенном названии заложен определенный смысл, к тому же он полностью соответствует истине.
      Силикарболаудь вернулась после нескольких лет полной неизвестности?
      Вернулась.
      Называют они себя дочерьми?
      Называют.
      Правда, в сочетании слова «дочь» с характеристикой «блудная» слышится некая двусмысленность, но… оставим её на совести поэтической натуры председательствующего.
      Важнее другое, судя по игривому тону, какой появился у Мгибеле после перерыва, неотложный разговор у него состоялся ни с кем иным, как с генеральным секретарем ООРАН. И высокие стороны явно пришли к соглашению. Но осторожный дядюшка Дэн не спешит выкладывать козыри — хочет сначала выяснить, что думают подчинённые.
      Стройный ход логической цепочки оборвался, поскольку попросил слова… кто бы мог подумать? Арнольд Фриски. Раньше у них с Болдиным дорожки не пересекались, и немудрено: разведка Искателей имела дело с вещами специфическими, связанными с поиском артефактов Скитальцев и прочих перворас, и никогда особо не напрягала ВЦ СКНз своими проблемами. Так что Фриски он знал только понаслышке. Специалистом Арнольд слыл грамотным, перед начальством не гнулся и всегда стоял на своём. Хорошо было бы, если он поддержит инициативу Лях-Козицки. Однако желательно предварительно послушать, что он скажет…
      — Конечно, название для ЧП в Хордовом Лабиринте — штука важная и обойтись без неё никак нельзя, — без капли иронии начал Фриски, — но, увлекшись вопросом, а было ли явление курсанту силикарболауди или нет, присутствующие, как мне кажется, упустили из виду один прелюбопытнейший аспект.
      — Какой именно? — грозно вопросил председательствующий.
      — Сейчас поясню, — кивнул в ответ Фриски. — Чтобы освежить память тех из нас, кто не был модифицирован, попрошу повторить запись с вашего мнемокристалла.
      Дядюшка Дэн приподнял бровь, и понимающий шефа с полуслова андроид включил видеом в режиме прокрутки. Как только так называемая «Принцесса» своим петрушечьим голоском дошла до слов: «… изоляция. Причём, полная. Скоро вы останетесь на крохотном пятачке, окружённые со всех сторон выжженными дотла терраморфами…», Фриски попросил замедлить скорость. Картинка сразу стала четче, фигурка ксенофренки перестала дергаться как при стробоскопическом эффекте, а тембр её голоса понизился до обычного сопрано. Только сейчас до участников совещания стало доходить, что она имела в виду, когда стращала Суровцева.
      …в самом ближайшем будущем вам, граждане Солнечной Федерации, предстоит столкнуться с чудовищными катаклизмами, объяснение которых лежит не только за гранью вашего, но и нашего разума, разума Дочерей-Матерей Священной Яйцеклетки! Избранник должен поверить моему предсказанию и доложить о том, что услышал, лицам, которые облечены доверием общества. Если промедлить, любые усилия задним числом окажутся бесполезными.
      Яркая вспышка, уносящая изображение распадающейся на отдельные лучи силикарболауди, совпала с протяжным вздохом марсианки Пак.
      — Возможно, не все ещё осознали, о чём толковала пророчица, — сказал Фриски нарочито безразличным тоном, — я поясню: опасность, даже гипотетическая, не должна остаться без всестороннего рассмотрения. А мы отнеслись к самому пророчеству ксенофренки, как к балагану. Вы только представьте, что терраморфы, эти краеугольные камни зеро-джампинга, кем-то или чем-то — об этом Принцесса умолчала — начнут выжигаться. Насколько я понимаю, речь идет об уничтожении кислородной составляющей их атмосферы. В таком случае об успешном расселении наших сограждан по галактике можно забыть. Да, можете возразить вы, но у Федерации солидный космический флот, шприц-звездолёты, эффекты капиллярного просачивания, принцип Надя-Мэссенджера… Но эти транспортные средства хороши для разведки, для первичного исследования новых планет, в конце концов для защиты освоенных миров, но ни в коем случае не для переброски большого числа колонистов. С центробежными транспортными потоками (от метрополии к границам Дальнего Круга) способна справиться лишь гипер-пространственная сеть, а она завязана сугубо на терраморфы и только терраморфы.
      — Второй постулат зеро-джампинга, — понимающе поддакнула Зельма Кауфман и процитировала: — «Вода и воздух суть условия открытых врат Большой Высоты». Вот только одно непонятно, откуда «принцессе» известно про гиперсеть и ее зависимость от наличия в той или иной звездной системе терраморфов?
      — Это действительно очень серьёзный вопрос, — ответил Мгибеле, — откуда телепатка может разузнать государственную тайну, известную всякому курсанту, и вообще любому школьнику? Собственно говоря, фундаментальные труды Адамовича и Бейкер хотя и не афишировались среди ксенофренов, входящих в ООРАН, но и особой тайны не представляют. Однако описания технологии того же зеро-джампинга вы не отыщете нигде. Только земляне владеют тайной мгновенного перемещения на терраморфы, ведь химический состав транспортных изомеров — один из самых охраняемых секретов Федерации. Всего лишь несколько миллиардов человек знают, откуда берётся транспортный изомер. Курсантам Бирюзовки эту тайну сообщают лишь на втором курсе! К тому же, сами изомеры словно специально приспособлены к физиологии гуманоидов. Не представляю, каким инъектором можно вколоть полкубика этой биологически-активной пакости энергетическому сгустку типа дремлина.
      — Вот и сошлись концы с концами! — выкрикнул Дюшамп. — Разве те же кентвуши и кахоуты — не гуманоиды? Про толмачей ничего плохого не скажу, они проверены многими годами сотрудничества, а вот если хоть один из имперских подданных прошёл через зеро-джампинг, то разгадать принцип гиперпространственной сети — пара пустяков. Учтите, их дипломаты не зря торчат на Политауне. Собирают сведения, — свистящим шепотом произнес он и снова продолжил обычным голосом: — Ну а потом кто-то из кахоутов проболтался силикарболаудям.
      — Мы опять забыли, что силикарболаудь может читать мысли, — подняв руку, сказала Пак.
      — Вот вам и ответ на все вопросы! — снова взвился Дюшамп. — Чего ради их посольство ошивалось у нас, а потом свалило в полном составе, будто им пятки намазали? А потому, что делать здесь им было больше нечего. Все узнали, прочитав из мозгов землян, и рванули в Кахоу, ибо являлись агентами империи!
      Над Малым залом повисла тревожная пауза.
      «Хм, — подумал Дьердь, — а ведь крыть нечем, в этом заявлении что-то есть. Поведение посольства силикарболаудей действительно было из ряда вон, но, с другой стороны, зачем им понадобилось предупреждать Федерацию? Нет, союз силикарболаудей с кахоутами полный бред!».
      Самое смешное, что мысль, аналогичную болдинской, озвучила Зельма:
      — Положим, Фил, вы правы, они всё прочитали из наших мозгов. А зачем они тогда пас предупреждают? Стыдно, что ли, стало? Нет, тут что-то другое.
      Подал голос командующий Звёздного Патруля:
      — Мы можем предполагать, спорить, ругаться до бесконечности. Короче, что у нас есть на данный момент? Явление силикарболауди: фантома или реального, мы пока не знаем. Её предупреждение. И всё. Тем не менее, как говорили в старину: бережёного Высотник бережёт. Мы во время обеда пообщались с господином Болдиным и пришли к выводу, что необходимо вынести на голосование вопрос об объявлении в приграничных районах Федерации степени опасности «ре». А, возможно, и «ми».
      — Вы хотите ввести по всем регионам Содружества штормовое предупреждение? — поразилась Зельма.
      — Вот именно, — подтвердил Лях-Козицки.
      — Такая мера вызовет переполох среди союзников землян, которые, став членами Содружества, привыкли ощущать себя спокойно под защитой боевых эскадрилий федералов. Вспомним хотя бы народ Последнего Сошествия, им только подай повод для коллективного суицида, и гекатомба в двести миллионов душ обеспечена. Не секрет, что бедняги считают окружающий мир кошмарным сновидением своего верховного бога Тличчитайтувайпака, а собственную коллективную смерть — его пробуждением. Боюсь, что не смогу взять на себя ответственность за такой исход и буду голосовать против столь серьёзной ноты, как «ми».
      — Объявлением штормового предупреждения мы в первую очередь пытаемся оградить от неприятностей именно ксенофренов, — последовал молниеносный ответ кварт-генерала.
      — По-моему, данный вопрос находится вообще вне компетенции Космофлота. Надо включить его в повестку Ассамблеи ООРАН. Мне кажется, что судьбу ксенофренов должны решать сами ксенофрены.
      — Интересно!!! — чуть не до потолка подпрыгнул Дюшамп. — С каких это пор Космофлот будет оглядываться, как посмотрят на его действия те или иные чужаки?
      — С тех самых, — веско вставил Даниэль Мгибеле, — как появилась организация ООРАН.
      Дядюшка Дэн тяжело вздохнул и обратился к Лях-Козицки:
      — Я понимаю ваши опасения, генерал, но, как я уже говорил, у меня состоялся разговор, и собеседником моим был Цвингер. Да, да, генеральный секретарь Ассамблеи ООРАН. Я счёл необходимым поставить его в известность относительно нашей дискуссии по делу «Возвращение блудной дочери». Тема настолько его заинтересовала, что мне пришлось проинформировать главу исполнительной власти Добровольного Содружества в мельчайших деталях. И хотя к концу разговора генсек был обеспокоен не на шутку, мысль об объявлении штормового предупреждения, которая пришла мне в голову независимо от господина Лях-Козицки, вызвала у него крайне негативное отношение. Благодарю вас, госпожа Кауфман, за своевременное разъяснение присутствующим не только вашей позиции, но и нашей с генсеком. Действительно, паники в рядах наших союзников из числа ксенофренов допускать нельзя. В конце концов, у нас нет доказательств, что под пророчеством «Принцессы» скрывается реальная угроза. Ведь так, генерал?
      Лях-Козицки набычился, но кивнул. У него и в самом деле не было доказательств.
      Как, впрочем, и у всех остальных.
      — Вот и славно, — потирая розовые ладошки, подытожил Мгибеле. — Предлагаю остановиться на первом варианте, с объявлением ноты «ре». Вторая степень опасности, не вызовет особой тревоги у ксенофренов, зато заставит усилить бдительность на форпостах Дальнего Круга. Кроме того, федеральные консульства получат циркулярное послание с требованием усилить активность по сбору информации, связанной с возможными контактами наших соседей по галактике с империей Кахоу и Силикарболаудеей. Дьердь, подготовьте текст!
      Болдин не был бы профессионалом, если бы приказ дядюшки Дэна застал его врасплох. Как только он услышал сочетание «федеральные консульства», сразу принялся формулировать основные положения дела «Возвращение блудной дочери» в сжатой форме, чтобы, проникнувшись важностью задачи, послы Солнечной Федерации присмотрели и за Ведущей Биссектралью кентвушей, и за Лишевичюсианской румбической инициативой, и за шестипалатным (по числу разновидностей энергетических нолей) конгрессом дремлинов на Розовом Фениксе.
      — А теперь, — продолжил ковать железо председательствующий, — попрошу высказать своё мнение прикосновением к заседательским кнопкам. Красная — предложение генерала Лях-Козицки по ноте «ми», зелёная — предложение, смягчающее степень тревоги до «ре», белая — «колеблюсь».
      Результат был очевиден. В сфере видеома на фоне сплошной зелени одиноко горела красная звезда — Лях-Козицки в очередной раз доказал, что дипломат он никудышный. Собственно говоря, в Звездный Патруль карьерным дипломатам дорога была заказана.
      — Поздравляю, коллеги, что вы нашли в себе мужество не пойти на поводу у эмоций, — поблагодарил участников совещания гендиректор Космофлота. — Будем надеяться, что наши тревоги не подтвердятся, но все же лучше принять к сведенью предупреждение «Принцессы». Все свободны, кроме Болдина.
      В этот момент помощник-андроид наклонился и что-то прошептал на ухо Мгибеле.
      — Как давно? — вскинулся тот. — Причины известны?
      Ответа секретаря из-за сдвигаемых кресел никто не слышал.
      — Что случилось? — обратился Болдин к Мгибеле.
      — Зет-03 не подаёт вестей. А контрольные сроки прошли.
      — Одно к одному, мистика какая-то!
      Взоры членов коллегии обратились к директору Космофлота. А тот приказал андроиду:
      — Срочно выясни, какой из кораблей ближе всего к планетоиду!
      Выяснять ничего не пришлось.
      Неожиданно видеом расцвёл красно-чёрным, будто по бархатной скатерти ночи разлили вино. Потом сфера очистилась от тревожных красок и в её центре возникла голова мужчины в фуражке капитана Космофлота.
      Межзвёздник играл желваками, видимо, не решаясь произнести застрявшие в горле слова.
      — Добрый день, Капитан Томпсон, — в абсолютной тишине произнес Мгибеле. Благодаря МОП он знал всех своих капитанов в лицо. — Я вас слушаю.
      — И хотел бы назвать день добрым, господин гентор (следуя синтаксису языка СПЭЛ, на котором говорил Томпсон, именно так следовало сокращать сочетание генеральный директор — начало первого слова и окончание последнего), да язык не поворачивается.
      Где-то, за много световых лет от метрополии, капитан снял фуражку и промокнул заблестевшую лысину платком.
      — Спешу сообщить, что сегодня в 02.46 независимого времени, нами произведён контрольный замер расстояния до искусственного планетоида Зет-03, куда я направлялся с грузом провианта. Предыдущий был сделан четверо суток назад. И тот, и другой показали, что материальный объект в точке счисления отсутствует.
      — Что?! — воскликнули Дюшамп и Зельма Кауфман в один голос.
      — Почему между замерами четверо суток? — не обращая внимания на них, поинтересовался Мгибеле.
      — Ровно столько времени, господин гентор, Капитанский Кодекс отводит на поверку приборов. После первого замера я не был уверен в правильности показаний дальномера.
      — Ах да, — потёр генеральный директор лоб, — ваши действия правомерны, капитан. Где вы находитесь сейчас?
      — Мы на границе зоны радиомолчания Потустороннего Зеркала. Поскольку гравибатареи заполнены всего на сорок процентов, был вынужден подойти к ближайшей тяготеющей массе, звезде Джустера.
      По лицу Томпсона было видно, что он совершенно выбит из колеи.
      Как и все остальные, включая Мгибеле.
      Но уже в следующее мгновение начальник Космофлота задал совершенно неожиданный для Томпсона вопрос:
      — Как ведёт себя Потустороннее Зеркало?
      По тому, как взлетели кустистые брови, стало понятно, что Капитан гравитанкера удивился, однако на вопрос начальника ответил беспрекословно:
      — С Потусторонним Зеркалом… вроде бы всё в порядке. Сейчас, сейчас… сверюсь с последними данными. Ага. Свечение на периферии оптической сферы, насколько можно судить, остается в рамках допустимых величин, хотя и окрашено в непривычный алый цвет. Тем не менее не зафиксировано никаких серьезных всплесков.
      — Что ж, — тихо сказал Мгибеле. — Благодарю вас, капитан…
      У него задёргалось нижнее веко на правом глазу и это, наверное, заставило его взять себя в руки:
      — Продолжайте пополнять батареи и ждите указаний. До моего приказа — никаких самостоятельных действий. Я свяжусь с вами примерно через три часа, а сейчас прошу меня извинить.
      Он выключил видеом.
      В отличие от капитана Томпсона члены коллегии прекрасно поняли, почему гендиректор спросил про Потустороннее Зеркало. Именно эта загадка вселенной являлась предметом неизменного вожделения империи Кахоу, влиятельные круги которой упорно стремились подобраться к ней поближе. «Ястребы» в окружении тогдашнего императора собирались организовать постоянную базу вблизи феномена, но у них на пути, сама того не ведая, встала Солнечная Федерация, договорившаяся с вежборасиянами о долевой эксплуатации искусственного спутника, собираемого в нескольких световых сутках от Потустороннего Зеркала. Уже была отдана команда привести в полную готовность армаду боевых кораблей, но в последний момент престарелый Цалош дрогнул и счёл за лучшее перепоручить дальнейшую судьбу империи дипломатам. Трудные переговоры, прошедшие на другом искусственном планетоиде Содружества, Джей-02 (более известном, как город-хамелеон Политаун), завершились сравнительно успешно (если не считать инцидента, закончившегося гибелью нескольких силовиков с обеих сторон). Итак, хотя цели имперские «ястребы» не достигли, полномасштабная война все же не разразилась, а к членам Добровольного Содружества, изучающим в непосредственной близости Потустороннее Зеркало с Зет-03, прибавилась команда наблюдателей из нескольких десятков кахоутов.
      Но самым важным во всей этой истории было то, что раз в два года к планетоиду наведывался крейсер империи (произвести смену своего контингента, а заодно удостовериться, что потенциальный противник пока не сумел проникнуть вглубь Потустороннего Зеркала) и если расписание инспекционных рейдов в Хрустальном Дворце императора не было высочайшим повелением изменено, то военный корабль кахоутов должен был как раз обретаться в районе исчезнувшего искусственного спутника.
      Естественно, что Томпсон, находившийся достаточно далеко, засечь крейсер не мог, но на появление в своей зоне новых небесных тел естественного или искусственного происхождения Потустороннее Зеркало реагировало смещением упомянутого капитаном свечения в инфракрасную область спектра.
      Значит, военный звездолёт все-таки обретался рядом с Зет-03. Кто знает, какие инструкции получил его командир? И хотя специалисты по этике ксенофренов считали вероятность нападения на Содружество очень низкой, тем не менее, её нельзя было сбрасывать со счетов.
      Значит, пророчество «Принцессы» не было голословным. В любом случае неприятности у Солнечной Федерации начались.
      Чтобы унять дрожь в пальцах, Дьердь Болдин вполголоса произнёс:
      — «Акк`рзухх`пфошш».
      Именно так называла планетоид Зет-03 раса Вежбо, что приблизительно можно было перевести как «Всего на шаг от Преисподней».

1

      На процедуру распределения выпускники Бирюзовки, их родители и прочие гости собрались в актовом зале главного корпуса. В девять утра на подиуме за длинным столом уже восседал весь преподавательский состав высшей школы, но торжественная процедура ещё не начиналась. Алексей, занявший с Колькой Швыдченко крайние места четвертого ряда впритык к центральному проходу, делившему зрительный зал надвое, толкнул приятеля в бок:
      — Чего с нашим Дугой? Никогда не видел, чтобы он так ёрзал на месте.
      Дугой курсанты называли между собой ректора, Тамира Дунгалиевича, мужчину чрезвычайно строгого нрава.
      — Можешь быть уверен, ёрзает он не из-за нас. Скорее всего, из-за исчезнувшего трансверсала — заместителем директора по науке на Зет-03 был не то его внучатый племянник, не то шурин. Точно не скажу, — прошептал Алексею на ухо приятель.
      — Понимаю и сочувствую, — вполголоса ответил Алексей. — Поговаривают, что здесь замешана империя. Если хочешь знать моё мнение, то давным-давно пора показать кахоутам, что Содружество наше не только добровольное, но и вполне обороноспособное. Эх, врезать бы им хорошенько по сопатке! Уверен, дружище, у нас появился шанс поучаствовать в хорошей драчке!
      — Может быть, может быть, — уклончиво ответил Николай, у которого отец служил помощником одного из депутатов Совета Представителей от открытого региона Европа. Поэтому Швыдченко частенько находился в курсе того, о чём его однокурсники узнавали только на следующий день из сообщений СМИ. Если, конечно, узнавали вообще, ибо некоторые административные тайны достоянием общественности не становятся никогда.
      — Ну же, Колаша, не томи! — похлопал его по плечу Алексей. — Ты-то, наверное, уже узнал, какую директиву приняла Ассамблея относительно недружественного акта империи, благо, по всем регионам прокатились стихийные митинги протеста. Хотя я думаю, что стихией этой управляют из штаб-квартиры Легиона.
      Швыдченко панибратского жеста не стерпел и раздражённо отпихнул руку товарища.
      — Отстань, Лёха! Ничего я не знаю! Нашёл время для трёпа, вон на нас уже Линь таращится!
      Линем, как следовало из самого прозвища, вторая группа именовала своего куратора, Петра Аркадьевича Линёва. Он сидел на сцене с торца стола и действительно пристально наблюдал за своими подопечными.
      Алексей скрестил средний и указательный пальцы левой руки. Суеверие, конечно, но ведь и распределение бывает раз в жизни; тут хоть Высотнику молиться начинай, лишь бы получить хорошее направление. А ещё Линь со своей фразой, что зачёт ему ставить не хочется… вот сейчас как окажется, что задание не зачтено, и всё — прости-прощай Космический Патруль!

2

      К этому моменту первая группа распределилась полностью и перебралась на последние ряды актового зала, а из второй без назначений оставалось всего трое: Швыдченко, вертлявый Саймон-Грегори и он сам, Лёха Бурый. Даже Пламен Тодоров, все четыре года переползавший с курса на курс с переэкзаменовками, а один раз даже умудрившийся «Ориентирование по звёздам на чужих небосводах» сдавать не родным педагогам, а специально собравшейся региональной комиссии, получил назначение на водную планету Лазурный Бриз и теперь сияет — чисто медный таз, среди новоиспечённых патрульных.
      — Лаунинг! — прочитал очередную фамилию Дунгалиев, и Саймон-Грегори подскочил, как теннисный мячик на корте, взъерошил чубчик и поспешил на сцену.
      На него претендовали два подразделения: система Альгезама и исследовательская группа с говорящим названием «Несгибаемые», десятый год безуспешно пытающаяся взломать силовой кокон, окружающий так называемую «ультра-фиолетовую дыру». Ходили упорные слухи, что если им это удастся, взгляды на природу Скитальцев подвергнутся серьезному пересмотру.
      Так как последнее слово оставалось за выпускником, победу, как и следовало ожидать, одержали «Несгибаемые». Их представительница, здоровенная тётка в обтягивающей майке с надписью поперёк необъятной груди «Наше дело правое», вцепилась новому коллеге в рукав и не отпускала ни на секунду, даже когда Саймон-Грегори попытался оторваться от неё среди сокурсников.
      Если сейчас вызовут Кольку, стало быть, самые худшие предположения оправдываются. Задание не зачтено или просто куратору захотелось проучить любителя театральных эффектов за раскорёженную марсианскую машину.
      Высотник, да сделай же что-нибудь! — взмолился Алексей, который никогда не отличался особой религиозностью, несмотря на то, что среди межзвездников стало в последнее время модным исповедовать Вселенскую Церковь. — Швыдченко! — вызвал Николая Дунгалиев.
      Суровцев вздохнул.
      Так и есть, его намеренно оставляют на закуску. Хоть бы это демонстративное игнорирование оказалось педагогическим приёмом! Тамира Дунгалиевича никто прежде не мог упрекнуть в необъективном отношении к курсантам, но… всё когда-то начинается, в том числе и необъективность.
      Ладно, Тамир Дунгалиевич, хотите помариновать? Маринуйте на здоровье, всё равно перетопчемся, так уж мы, Суровцевы, испокон века устроены. И пусть в вашей воле загнать бедолагу в какую-нибудь тьмутаракань, где не встретить ни следов Скитальцев, ни запечатанной намертво «ультрафиолетовой дыры», так и не дозревшей до абсолютной черноты, ни злокозненной Сферы Шеппарда, ну и что? В конце концов, патрульному всегда найдётся дело, особенно теперь, в связи с нарастающей напряженностью в отношениях с империей Кахоу!
      Тем временем Кольку, потного от волнения, захомутал какой-то элегантный мужик с узким извилистым галстуком розового колера, делящим словно шрам сорочку под кремовым пиджаком. Его территориальную принадлежность Лёха вначале не расслышал, но по модному обличию было понятно, что не с Большой Высоты этот кадровик спустился.
      Впрочем, это ещё как сказать.
      Судя по сияющей физиономии Кольки, он был на седьмом небе от счастья. Незаметно слиняв со сцены, он чёртиком из коробки возник перед Суровцевым и не придумал ничего лучше, как, перешагнув через спилки кресел, полезть обниматься.
      — Мы сделали это! — восторженно прошептал он на ухо приятелю, тряся его изо всех сил.
      — Что именно?
      — Зацепились за ВЦ СКНз!
      — Поздравляю, — порадовался Суровцев, поскольку ВЦ СКНз славилась на всю Федерацию независимостью суждений и нестандартным подходом к решению проблем, время от времени встающих перед ООРАН. — Везунчик ты, Колька!
      — Да, я такой! — расплылся тот в широчайшей из своих улыбок. — Не всё ж тебе одному…
      Что Колька имел в виду, осталось невыясненным, поскольку Алексей отставил товарища в сторону. Из-за его дружеских объятий он пропустил волнительный миг, когда ректор должен был зачитать фамилию «Суровцев», и теперь ломал голову, как могло случиться, что на сцену уже поднимается полный чувства собственной значимости Арсен Арцекоев, постоянный спарринг-партнер Бурого по боевому манипулированию и бессменный его дублёр по институтской сборной в этом виде спорта. Ведь ершистый осетин учился в третьей группе.
      Он хотел спуститься к авансцене и напрямик поинтересоваться у Дунгалиева, почему его, курсанта второй группы, обошли стороной, но малость порассуждав, решил, что не позднее чем через три часа процедура должна закончиться, а три часа — это всего-навсего сто восемьдесят минут, а не вся оставшаяся жизнь. Можно и потерпеть. В конце концов, до сих пор его дорога к почётному званию Звёздного патрульного особыми шипами усеяна не была, должно же выпасть испытание и на его долю. Будем считать, что вот оно. И надо пройти его с честью, не уронив достоинства.
      Для начала необходимо успокоить нервы. Вадим Георгиевич, тренер Бурого, не уставал напоминать любимому ученику, что победить противника можно только после того, как победишь самого себя.
      Легко советовать, трудно выполнять, но Алексей не стал бы чемпионом, если бы не умел справляться с собой в самых сложных ситуациях. Поскольку устроить небольшой перекус или соснуть полчасика в зале было никак нельзя, то он остановился на «созерцании ёкающей селезенки» по старинной методике тибетских монахов и полностью ушёл в себя.
      Вернее, почти полностью.
      Тельца Сметанина оставались в состоянии постоянной готовности и были способны извлечь хозяина из состояния медитации, как только поступит сигнал на изменение статуса кво. Со стороны же казалось, что Суровцев хоть и расслабился, но с интересом следит за происходящим: переживает за товарищей из параллельных групп, аплодирует удачливым и не скрывает разочарования, если какого-нибудь беднягу не вполне удовлетворили результаты распределения. Да и разве заподозришь молодого человека, у которого в глазах светится заинтересованность в происходящем на сцене, в том, что его сознание в этот момент погружено в абсолютный покой?
      Собственно говоря, Алексей как бы уподобился улитке, спрятавшейся в раковине, лишь рожки защитного контура выставившей наружу.
      Слава Высотнику, тельца Сметанина не подвели и вовремя вывели его из любования родной селезёнкой. Ёкала она или нет, сказать с уверенностью он не мог, но вот то, что к финишу голова у него осталась свежей, а в душе не накопилось и капли горечи, сомнения не вызывало.
      — Уважаемые господа курсанты! — услышал он голос Тамира Дунгалиевича, который тут же поправился: — Да нет же, уважаемые господа Звёздные патрульные! Позвольте мне от лица преподавательско-административного состава поздравить вас, всех и каждого, с успешным завершением учебного процесса и вступлением в очередную, полную приключений и в то же время чрезвычайно ответственную фазу своей жизни. Вам предстоит освоиться с новым положением и, конечно же, новым местом работы, где придётся применять на практике те знания, которые были заложены вашими учителями. Хотелось бы верить, что вы пойдёте дальше нас, своих предшественников, ведь именно на ваши плечи ложится важнейшая задача правофланговых Объединенных Человечеств: расширять границы Дальнего Круга, ибо Человек, выбравшись из колыбели родной нашей Земли, уже не способен топтаться на одном месте, и рвётся обживать миры, не занесённые пока ни на одну звёздную карту! Успехов вам, мои дорогие, на этом благородном поприще, и пусть никакие, самые коварные и непредсказуемые, преграды не смогут удержать вашу твёрдую поступь, перефразируя, известную песню времен покорения Малой Высоты: «по пыльным тропинкам далёких планет»! Счастья вам и долгой жизни на благо Добровольного Содружества! И ещё, в любых обстоятельствах высоко держите марку Бирюзовки, она этого достойна!
      Новоиспечённые Звёздные патрульные рьяно зааплодировали, воодушевлённые проникновенной речью. Аттестационная комиссия в полном составе встала и присоединилась к выпускникам.
      Суровцев, оставшись единственным нераспределённым, показал, что никакие испытания не способны вывести его из себя. Он поднял руки и стал бить в ладоши над головой, вторя внутреннему ритму. И вскоре сокурсники стали хлопать ему в такт, а за ними наступил черёд преподавателей.
      Именно так, не переставая дирижировать товарищами, Алексей покинул свой ряд и спустился к авансцене, где были заготовлены корзины с марсианскими календулами, невзрачными, но чрезвычайно дорогими каждому межзвёзднику цветами. Именно они позволили Объединенным Человечествам осуществить амбициозный проект ВОЗДУХ-220, шесть лет назад сделав красную планету окончательно атмосферной, или, как любят говорить коренные марсиане, завоздушенной.
      Там к нему присоединилось ещё несколько человек из комитета самоуправления. Из спрятанных в мраморных колоннах динамиков грянули бравурные звуки «Прощания землянки», полуофициального гимна межзвёздников. Это Колька Швыдченко подал сигнал первокурсникам, окопавшимся в институтском радиоузле, и иод мелодию прославленного перцептуалиста Олафа Тайзера были возложены на стол аттестационной комиссии скромные, но удивительно нежные дары Марса.
      По заготовленному плану Суровцев должен был дарить цветы Петру Аркадьевичу, но на какой-то миг он заколебался, чуть было не перехватив инициативу у здоровяка Ван-Мелитта, старосты пятой группы, которому выпал жребий вручать букет Тамиру Дунгалиевичу. Спонтанный этот порыв, правда, длился всего секунду, не больше, но и этого было достаточно, чтобы Лёха Бурый испытал чувство стыда.
      Ишь, паразит, что задумал, отругал себя Алексей, выслужиться перед ректором захотел, в надежде, что Дуга смилостивится и соизволит прояснить непонятное положение с игнорированием дипломника, у которого нет ни одного «хвоста»! Диплом ему так и не вручили, результат распределения не объявили, так кто же теперь Алексей Суровцев 204 года рождения — человек, прослушавший курс и имеющий право быть назначенным на осваиваемый мир, или жертва чиновничьего произвола, в последний день учёбы вышибленный под зад коленом? Неожиданно ему в голову пришло совершенно идиотское, хотя и логически оправданное соображение: нет, Лёха, ты — ни то и ни другое, ты — Избранник, от которого, по словам силикарболауди, зависит будущее Объединенных Человечеств! И оно расставило всё по своим местам: ну какое может быть распределение для того, кого уже выбрали? Точнее, избрали.
      Приняв от ученика охапку покрытых жёсткой щетиной цветоножек, Линёв слегка придержал руку Алексея.
      — Ну что? — спросил он. — Направление получил?
      — Пётр Аркадьевич, ни про какое направление мне никто ничего не говорил, — отчеканил выпускник.
      — А что ж тогда у меня не спрашиваешь?
      Сердце Лёхи Бурого дрогнуло, но он сумел этого не показать.
      — А я что, должен был спросить?
      — Ну, конечно, — сказал Пётр Аркадьевич. — Неужели тебе безразлично, куда именно направило тебя командование Звёздного патруля?
      — И куда же? — почти недрогнувшим голосом поинтересовался Суровцев.
      Вместо ответа куратор погрозил ученику пальцем:
      — Да ладно тебе прикидываться незнайкой!
      Алексей прижал ладонь к груди:
      — Клянусь Высотником, с места не сойти, Пётр Аркадьевич, даже не догадываюсь!
      — В таком случае, это будет для тебя сюрприз!
      — Да уж, — процедил Суровцев сквозь зубы. — И в чем же этот сюрприз заключается?
      — Дело в том, что сразу после торжественной части тебя ждёт в своём кабинете Тамир Дунгалиевич.
      — Для какой такой надобности, Пётр Аркадьевич?
      — А вот это он скажет тебе сам. — Куратор развернул Алексея на сто восемьдесят градусов и легонько подтолкнул в спину. — Поспеши, Алёша, Дуга ждать не любит!
      Исходя из разговора с куратором, особых неприятностей во время визита в ректорский кабинет нераспределенец Суровцев не ожидал. Поэтому он в считанные секунды домчался до заветной двери, ещё с четверть минуты восстанавливал дыхание и наконец постучал.
      — Прошу! — раздалось из кабинета.
      Алексей переступил порог и самым натуральным образом обалдел. За монументальным ректорским столом никого не было, а у окна стоял легендарный командующий Звёздным патрулём кварт-генерал Джозеф Лях-Козицки, а в просторечье — Стальной Джо. Знакомые по иллюстрациям на специальных сайтах, покатые плечи, мощная шея, квадратный подбородок и, конечно же, фирменный загар людей, побывавших близ высокотемпературных газовых гигантов.
      — А где Тамир Дунгалиевич? — выпорхнуло из уст Алексея прежде, чем он успел заметить ректора, который всё-таки находился в кабинете — сидел в кресле в дальнем углу.
      — А-а, это ты, — сказал он курсанту нейтральным тоном. — Проходи, садись. С тобой хочет поговорить кварт-генерал Джозеф Лях-Козицки.
      — Суровцев? Алексей Степанович? — произнес командующий.
      — Так точно!
      — Во-первых, здравствуйте.
      Алексей рефлекторно кивнул в ответ (он все еще не мог освоиться, что удостоился беседы с самим Стальным Джо) и только затем выпалил:
      — Добрый день, Ста… господин генерал.
      — Ну вот и познакомились, — сказал Дунгалиев и посмотрел на своего гостя. — Пожалуй, я вас оставлю, пойду посмотрю, как там ребята празднуют. Но с вами, Джозеф, я не прощаюсь.
      Когда дверь за ним захлопнулась, Лях-Козицки подошёл поближе и изучающе окинул его взглядом.
      — Известная истина, Алексей Степанович, время подвластно тем, кто его экономит. Это я к тому, что не намерен ходить вокруг да около. Ваша судьба решалась на самом верху. У нас к вам есть предложение. Вы не против служить непосредственно под моим началом?
      У Алексея перехватило дыхание:
      Тень неувядаемой славы кварт-генерала падала и на его спецгруппу, членов которой пресса именовала не иначе, как «орлятами кварт-генерала». Как только где-нибудь возникали сложности, связанные с Большой Высотой, туда срочно командировалась спецгруппа, подобранная лично Стальным Джо. Иногда под руководством своего патрона, иногда — без, и, как правило, задачи, поставленные перед ними, требовали деликатного подхода и неординарных решений.
      — Не может быть… — прошептал Суровцев, но в глубине души уже поднимался бурный вал восторга, который грозил затопить Лёху Бурого по самую макушку, а этого допускать было нельзя — подобный перепад эмоций мог серьезно сказаться на тех же тельцах Сметанина. А как без них прикажете обходиться, если ты зачислен в штат «орлят»: — Под вашим началом?! В спецгруппе?
      — У вас есть возражения?
      — Нет!!! — выкрикнул Алексей.
      — Значит, так. Час на сборы, прощание с друзьями и подругами и ровно в четырнадцать тридцать жду вас в помещении взлётной станции.
      — Взлётной станции Бирюзовки?
      — Естественно. Ещё вопросы есть?
      Суровцев помялся.
      — Можно узнать финиш-точку?
      — Узнаете на месте. Свободны. Да, кстати, напоминать о несовместимости алкоголя и зеро-джампинга, надеюсь, не надо?
      Суровцев пулей вылетел из кабинета, ему не терпелось поделиться с ребятами невероятной новостью. Он не был хвастуном, но его распирало желание утереть нос Кольке Швыдченко. Он кубарем скатился по лестнице, и тут столкнулся с Петром Аркадьевичем.
      — И как тебя, Алёша, принял ректор?
      — Эх, Пётр Аркадьевич, какой к звездьяволу ректор. Со мной беседовал сам Лях-Козицки. Предложил войти в состав своей спецгруппы. И уже через час — фьють к звёздам!
      Линёв похлопал его по плечу:
      — Рад за тебя, Алёша. Конечно, тебе было бы приятнее узнать о своем назначении в торжественной обстановке, но вопрос оставался отрытым до последнего момента. Собственно говоря, он открыт до сих пор. Ну что тебе сказать напоследок? Помни, что теперь ты идёшь по маршруту, который подготовлен не мною, а жизнью. Так что, желаю тебе удачи, но советую не слишком на неё надеяться, а больше рассчитывать на те знания, которые мы старались в тебя вложить. В будущем постарайся, чтобы от твоей работы было больше проку и меньше театральных эффектов.
      — Спасибо, Пётр Аркадьевич! Обещаю оправдать доверие!

3

      Если предыдущая радужная пирамида была связана с Марсом, то этот прыжок закинул Алексея в город Бибб-Бейлибб — столицу терраморфной планеты Гнерр-Туговв-Хахх, относящейся к сфере влияния расы Вежбо. После фантомизации он освежился в душе, натянул хрустящий двухслойный комбинезон с ярко-оранжевой надписью «ЗВЁЗДНЫЙ ПАТРУЛЬ» и выполз, помаргивая, во внутренний дворик консульства Солнечной Федерации. Там уже собрались все члены спецгруппы, к которой теперь принадлежал и он.
      Первая заповедь патрульного, оказавшегося на новом месте, — произведи рекогносцировку.
      Итак, что мы имеем на данный момент? Вполне приличный газон с небольшим круглым фонтаном по центру. Травка, скорее всего, привезённая с Земли. В поле зрения шесть человек. Две женщины, остальные, естественно, мужчины. Естественно, потому что ни киборгов, ни бесполых андроидов среди «орлят» он не обнаружил. Удивительно другое: среди курсантов Бирюзовки девушек не то, чтобы не было совсем, но куда меньше, чем хотелось бы любвеобильному Алексею, а здесь их ровно треть, если генерала тоже считать членом группы.
      Пошли дальше. Дворик со всех сторон окружает серое приземистое здание без окон, напоминающее «кулич» из тех, что «выпекают» детишки в песочницах. В принципе, с равным успехом данное строение можно было уподобить фортификационному капониру, который и при поддержке глайдерных танков взять в лоб затруднительно.
      С южной стороны над консульством нависал ноздреватый утёс, похожий на застывшую противопожарную пену. На высоте примерно двухсот метров он упирался в низкий небосвод, где неприветливо курчавилась непроницаемая пелена отдающих глянцем сине-чёрных облаков, из которых, по всей видимости, готовы были хлынуть нескончаемые потоки, способные за раз превратить дворик в подобие заливных лугов. Тем не менее настойчиво ощущалось присутствие скорее не сырости, как можно было ожидать, а чего-то вроде разлитой в воздухе маслянистости, даже во рту присутствовал премерзкий вкус горюче-смазочных материалов. Алексей был настолько поглощен собственными ощущениями, что не сразу отреагировал на вопрос:
      — Ну и как самочувствие, неофит?
      Его неприятно резануло обращение «неофит», которого от нового начальника никак не ожидал. Он внутренне поёжился под прицелом колючих глаз, шагнул вперёд и непроизвольно вытянул руки по швам — авторитет собеседника ощутимо давил. Как бы в противовес этому у него возникло непреодолимое желание нахамить и сделать всё наперекор — пусть кварт-генерал сразу поймет, что насмехаться над собой новый подчиненный никому не позволит, даже легендарным героям. Но Алексей вовремя вспомнил о выдержке и необходимости соблюдать субординацию.
      — В границах допустимого, господин генерал.
      — Сколько зеро-джампов на вашем счету?
      — Это пятый.
      — И никаких противопоказаний?
      — Об этом желательно справиться в моей медкарте.
      — Не волнуйтесь, справлюсь. Обязательно.
      — А я и не волнуюсь, господин генерал. Но если позволите мне привести свои соображения по этому поводу…
      — Позволяю.
      — Вряд ли командующий Звёздным Патрулем зачислил бы в свою группу вчерашнего выпускника, не поинтересовавшись его здоровьем заранее.
      — Сегодняшнего, — поправил Лях-Козицки.
      — Не понял, господин генерал.
      — Не вчерашнего, а сегодняшнего выпускника, — разъяснил кварт-генерал. — Распределение в Бирюзовской высшей школе завершилось три часа назад, так?
      — Так точно, господин генерал.
      — Значит, это произошло сегодня, верно, Алексей?
      Суровцеву стало ясно, что Лях-Козицки его слегка подкалывает. Для проверки.
      — Верно… господин генерал.
      Взгляд командира потеплел.
      — Ну тогда, — он протянул руку и обменялся с Суровцевым крепким рукопожатием, — добро пожаловать в Команду!
      Слово «команда» прозвучало так, словно начиналось с заглавной буквы, и Алексей решил всегда думать о ней только так и никак иначе. В конце концов, его судьба оказалась связана с Командой на ближайшие, а возможно, и на все оставшиеся годы.
      Тем временем Стальной Джо подозвал остальных:
      — Ребята, сюда! Разрешите представить нашего нового товарища: Алексей Суровцев, прошу любить и жаловать.
      — Джакомо Пирелли, — протянул широкую ладонь худощавый брюнет неопределенного возраста с аккуратно подстриженными по последней земной моде чёрными усиками над чётко очерченным ртом.
      — Татьяна Эвельсон, — узкая кисть принадлежала миловидной шатенке с тонкой талией и большим бюстом. Молодая женщина казалась немногим старше Суровцева, хотя, учитывая успехи ювенильной медицины, она могла находиться, как любила говорить мама Алексея, «на излёте молодости», а сие — понятие очень растяжимое.
      — Максимиллиан Крайстенсен, — представился здоровяк среднего возраста, не уступающий Бурому ни в росте, ни в комплекции.
      — Цинь Сяо-пу, — произнесла свое имя, будто серебряный колокольчик прозвенел, миниатюрная и удивительно стройная китаяночка, больше похожая на подростка, чем на звёздного патрульного.
      Алексей сразу определил, что Крайстенсен и Цинь Сяо-пу — уроженцы Марса, их отличала специфическая плавность движений: даже в состоянии покоя они как будто танцевали на месте.
      Последним подошел луннит, видимо, из семьи переселенцев, пожелавших освоить первый внеземной форпост ещё в позапрошлом веке. Его отличали присущие селенитам хрупкость и желтизна кожи, особенно выделявшаяся на височных гребнях, совсем не портивших своды узкого черепа.
      — Слесарев, Антон-Джерри. Клан Вантаби, Море Изобилия.
      Суровцев с осторожностью взялся за протянутые ему пальчики, боясь ненароком раздавить просвечивающие фаланги, но выяснилось, что рукопожатие у Антона-Джерри на редкость крепкое.
      — Исходя из договорённостей между Космофлотом и родственным ведомством расы Вежбо, — объявил Лях-Козицки, когда процедура знакомства подошла к своему знаменателю, — сегодня ближе к вечеру нам предоставят в распоряжение иглодиск класса «Зантаруйфф».
      Шатенка наморщила хорошенький носик. Видимо, с иглодисками подобного класса у неё были связаны не совсем приятные воспоминания.
      — Да-да, моя дорогая, — моментально отреагировал на выразительные мимические упражнения Татьяны Эвельсон кварт-генерал, — всё это время придётся довольствоваться жаберным душем, а о мраморной ванне с пеной из лишевичюсианского шампуня и не мечтай. Про роскошь вспомнишь, когда миссия завершится. Надеюсь, благополучно.
      — У меня вопрос, шеф, — сказал верзила-марсианин. — Мы до вечера свободны?
      Суровцева удивило фамильярное обращение к кварт-генералу, а тот никак на это не прореагировал:
      — Встречаемся ровно в двадцать один час по независимому времени у сто пятой причальной колонны городского космопорта: Слесарев вас туда приведёт, ему это делать не впервой. В запасе у вас достаточно времени, чтобы осмотреть город. Думаю, никому не помешает познакомиться с такими экзотическими достопримечательностями Бибб-Бейлибба, как Спиральные набережные или Мусорная Круча. Да и от посещения Абиссальных Садков, полагаю, грех отказываться.
      — А вы, господин кварт-генерал, — подчеркнуто официально обратился к командиру Алексей, — не с нами?
      — Мне, — улыбнулся одними губами Лях-Козицки, — необходимо ещё кое-что уладить. — Он посмотрел на Пирелли: — А ты, Джек, выбери время и займись новеньким.
      Суровцев насторожился. Что это значит — займись? Если ему собираются устроить «крещение», как это принято, по слухам, в некоторых подразделениях Патруля, то ещё посмотрим, кто кого «покрестит».
      Тем временем Стальной Джо взглянул на небо:
      — Между прочим, местные синоптики прогнозируют лёгкие осадки.
      — Не сахарные, не растаем, — бодро отреагировал Суровцев, полагая, что выражает общее мнение.
      — Ну-ну, — кварт-генерал вытащил из кармана складную трость, которая оказалась зонтиком, и степенно удалился уже под раскрытым куполом, предоставив группе самой решать, воспользоваться ли для ознакомительного турне посольским винтопланом в виду неблагожелательного прогноза или всё же пройтись спиральными набережными до самих причалов, где можно нанять платный батискаф.
      — Зачем нам батискаф? — поинтересовался Алексей у Танечки Эвельсон, которая выглядела покоммуникабельнее своей подруги-марсианки.
      — А вы представляете себе, молодой человек, — насмешливо произнесла та, — на какой глубине расположены эти самые Абиссальные Садки, от посещения которых нам, по словам шефа, грех отказываться?
      Вот же лукавый дернул за язык! — выругал себя Суровцев, и оперативно пролистал МОП на ассоциативную связь с красивым словом АБИССАЛЬ. Выяснилось, что это — океанские глубины, отстоящие от поверхности на расстоянии больше двух километров. Значит, и в самом деле без батискафа не подступишься. Однако истинный патрульный, по понятиям Алексея, не мог оставить последнее слово за женщиной.
      — В свое время я нырял в акваступах на дно Оки, — заметил он небрежно.
      — Джек, — обратилась Эвельсон к стоящему рядом Пирелли, — во сколько раз, по-твоему, Абиссальный провал будет поглубже Оки?
      — Думаю, в пятьсот, — не задумавшись ни на секунду, ответил смуглый уроженец Апеннин.
      — Значит, в акваступах его дна не достать никак, — подытожила Татьяна с самым невинным видом, — разве что привязать к ногам бетонную плиту…
      — Но тогда, — рассудительно заметил Джек, — не получишь никакого удовольствия от созерцания Садков. Так что хочешь не хочешь, а без батискафа ни мы, ни наш юный друг не обойдёмся.
      Команда дружно рассмеялась.
      Суровцев почувствовал себя уязвлённым. Они явно хотели показать, что перед ними глупый мальчишка. Ну и пусть! В конце концов, поработает он на Большой Высоте столько лет, сколько они, посмотрим, кто над кем тогда будет смеяться. Он ещё им всем покажет…
      Но что именно он им покажет, додумать не удалось, поскольку в этот момент во дворик ворвалась группа вежборасиян, которые, вместо того, чтобы поздороваться, ринулись на столпившихся людей. В первое мгновение Суровцев просто не понял, что происходит: вежборасияне, хотя и были земноводными, но внешне напоминали обычных морских тюленей с лежбищ Баренцева или Карского моря. Только не было у них меха, да у основания короткой шеи более светлыми, словно еле намеченными, штрихами выделялись жаберные щели. А поскольку тюлени — существа не агрессивные, то и сейчас Суровцев не ожидал атаки. К тому же, обычно амфибоиды с гражданами Солнечной Федерации не конфликтовали, скорее наоборот, стремились наладить добрососедские отношения, но — сейчас и здесь — всё выглядело совершенно иначе: аборигены действовали на редкость целеустремленно. Ни секунды не мешкая, они кинулись на людей.
      Вот оно, началось! — осенило Суровцева, Команда занялась новеньким. Проверочка, пульсар её разрази, инспирированная Пирелли по приказу Стального Джо! Да не просто так, а с подключением аборигенов. Чтобы испытуемый не сразу догадался, в чём соль. Ну подождите, «орлята», щас поучу вас летать! Безо всяких винтопланов и паразонтов!
      Он принял позу «напряженное ожидание богомола». Тренер не раз повторял, что именно она оптимальна в подобных ситуациях, поскольку позволяла видеть поле боя целиком, мгновенно оценивать ситуацию и своевременно менять тактику в зависимости от очередного хода соперника или соперников. И буквально через три-четыре секунды она принесла первые плоды — адепту боевого манипулирования пришлось внести коррективы в первоначальную оценку событий, ибо остальные члены Команды сдались практически сразу, не оказав нападающим никакого сопротивления! За три секунды инопланетные командос скрутили всех членов знаменитой группы генерала Лях-Козицки. Каждому на голову был напялен чёрный пластиковый мешок, после чего жертве уже ничего не оставалось, как покорно идти, подчиняясь не очень вежливым толчкам.
      Ага, значит, это не проверка новичка на устойчивость в форсмажорных обстоятельствах, а тщательно спланированная и прекрасно осуществленная террористическая акция! Вот бы порадовались деятели Галактического Легиона, увидав подобное зрелище. Алексей готов был спорить на что угодно, что окажись здесь Гутука Красноречивый, он не преминул бы взобраться на какую-нибудь импровизированную трибуну и, потрясая дланями, обличать злонамеренных аборигенов, посмевших захватить заложников!
      Тем временем положение стало просто катастрофическим, ибо количество террористов с каждой секундой возрастало. И лезли они не из-под земли, а из-под воды — эпицентром их распространения, как обнаружил Алексей, был фонтан. Стало быть, эта мразь просачивается через систему водоснабжения! Выбрала момент, пробралась на территорию консульства в полной уверенности, что застанет наивных землян врасплох. Но одного эти паразиты не учли — в Команде появился вице-чемпион по боевому манипулированию!
      Террористы напялили мешки уже на всех «орлят» и теперь куда-то уводили. Надо выручать ребят, и Алексей прекратил увёртываться от противников и показал, на что он способен! Высоко подпрыгивая и крутясь юлой («волчок-болеро» — его любимый приём), он двинулся на выручку пленникам. Конечно, было бы неплохо иметь в запасе стоп-ракету незабвенного комплекса ЩБН или хотя бы примитивный спиральный меч, но поскольку нападавшие пока никакого оружия не применяли, то и Алексей считал себя не вправе прибегать к дополнительным средствам. И без того щуплые вежборасияне разлетались от него в разные стороны.
      Что, не ожидали?! У нас, землян, и один в поле воин!
      Вице-чемпион издал свирепый рык, каким его природный тотем пугал вековую тайгу, и совсем было приготовился взяться за дело основательно, но тут ему обожгло левое ухо.
      Ага, не удержали форса гады, коль не получилось голыми руками взять последний консульский оплот, пустили в ход парализаторы! Ну что ж, раз пошла такая дребедень, и мы миндальничать не будем! Не хотелось крошить гадов в капусту, да, видно, без ксеноубийства не обойтись, прости, Высотник!
      Суровцев уже наметил первых кандидатов на заклание, но вместо этого взвыл как оглашенный — на сей раз ему основательно припекло макушку. Наверное, даже дым пошёл. Нападения сверху быть не могло, поскольку аборигены доставали Алексею максимум по плечо, а никого из них на прекрасно просматривающейся крыше посольства не было.
      Мгновенным взглядом он окинул небо — ничего кроме туч, откуда неслись к земле первые, удивительно крупные капли дождя. Одна из них на полной скорости тюкнула в бровь Алексея…
      Ой-ей-ей, мать моя вселенная, укусила похлеще шершня!
      Вряд ли у новоиспеченного патрульного открылись бы глаза, чтобы увидеть факты в истинном свете, но тут террорист, которого в самом начале схватки Суровцев очень невежливо швырнул под ласты остальным, очнулся и трёхпалыми ручками с лягушачьими перепонками, вовсе не агрессивно, стал протягивать мятый чёрный мешок. При этом косил влажными глазами в небо…
      Только теперь Алексей сумел рассмотреть, что в ручонках у чужака пластиковая накидка с капюшоном, лишь внешне напоминающая мешок. Так может быть, на людей не нападали никакие террористы? Не было никакого спланированного покушения — просто работники из числа местных пытались уберечь гостей консульства от далеко не безвредного дождя, зря, что ли, Лях-Козицки, отправляясь в город, демонстративно раскрыл зонтик?
      В здании, куда была эвакуирована Команда, новенького встретили хмурые взгляды, лишь Эвельсон, выразительно улыбнувшись, пропела:
      — О-о, вы, мой друг, неотразимы словно меч Фемиды! Какая мощь, какая экспрессия! А этот потрясающий клич, от которого у меня волосы встали дыбом! Нет, юноша, вы явно пребываете не в своем времени — вам бы лет семьсот-восемьсот назад сиживать под мостом с дубиной, поджидая бедных путников.
      Алексей не знал, куда деваться от стыда, мало того, что при его появлении несчастные вежборасияне стали жаться к стенам, но ещё приходится выслушивать издевательства этой язвы. Как ему теперь быть? Не хватать же всех и каждого за пуговицу и рассказывать, что он расценил действия аборигенов как террористический акт. Короче, прокололся Лёха Бурый по всем статьям, одно хорошо — прикончить никого из амфибоидов не успел.
      Невыносимо жгло макушку и над левой бровью.
      — Скажите, юноша, — строго спросил Пирелли, — вы всегда сначала пускаете в ход кулаки, и лишь потом начинаете думать?
      — Я решил, что они нападают… — объяснение прозвучало жалко и неубедительно.
      — Вы, случаем, в Легионе не состоите? — язвительно спросила Эвельсон. — Думается, Гутука Красноречивый был бы доволен таким единомышленником.
      — У вежборасиян тоже есть свой Гутука, который не преминет раздуть инцидент до размеров сверхновой, — заметил Пирелли. — Шефу придётся постараться, чтобы замять скандал. Как минимум вам припишут межрасовый терроризм.
      — Хорошо, что у него стоп-ракеты не было, — заметила Эвельсон, — а то бы он тут натворил. Молодой человек уже прославился пальбой в марсианских туннелях.
      Они и это знают! Алексей готов был провалиться от стыда сквозь землю, вернее, сквозь Гнерр-Туговв-Хакк.
      — Ладно, Таня, — строго посмотрел на насмешницу Пирелли, — хватит упражняться в остроумии, лучше обработай раны нашего террориста.
      Следует отметить, что дисциплина в Команде была на должной высоте. Пирелли по всем признакам выполнял роль заместителя кварт-генерала, и Эвельсон тут же принялась обрабатывать раны Алексея.
      Когда она спрятала инструменты в медицинский бокс, к потерпевшему подсел Пирелли.
      — Скажите, Алексей, вы что, не знали, каков конечный пункт нашего зеро-джампинга?
      — Не знал, конечно. Шеф на мой вопрос не ответил, так что название конечного пункта я прочитал на ампуле.
      — Этого вполне достаточно, если в вашей МОП нет лакун. В неё должно быть занесено, что на Гнерр-Туговв-Хахх водятся летучие пиявки.
      Суровцев спешно просмотрел соответствующий раздел: ну точно, есть пиявки! Живут, как и полагается, в воде, но не в лужах, а в облаках. Всю жизнь проводят в полёте, питаясь взвешенным планктоном, а когда приходит пора любви, вместе с дождём выпадают на землю, становясь на короткий срок опасными хищниками. Причём, амфибий, в том числе и вежб-расиян, они, видимо из родственных чувств, не едят, а теплокровных существ атакуют неудержимо. Если в пору размножения пиявок попасть под дождь, то в скором времени от любителя прогулок останется чисто обглоданный скелет. Жрут, мерзавки, что твои пираньи, и спасти может только силовой зонтик или термоизолирующая пластиковая накидка, делающая человека невидимым для алчущих пиявиц.
      Алексей удручённо потёр укушенную бровь, которая нестерпимо свербела под антисептической коллоидной плёнкой. Вот ведь непруха! — и, главное, сам виноват: нужно было, да хоть бы в душе, выделить пару минут на ознакомление с природными условиями той планеты, на которую тебя забросило первое задание!
      Что и говорить, денёк не задался с самого утреца.
      Тем временем небо почти полностью расчистилось, и засияло маленькое местное светило — рядовой жёлтый карлик одного с Солнцем спектрального класса.
      — Между прочим, — подал голос Максимиллиан Крайстенсен, — задача, поставленная командиром, не выполнена.
      — Ты имеешь в виду осмотр достопримечательностей Бибб-Бейлибба? — спросил луннит Слесарев. Но у нас ещё есть время.
      — Я предлагаю, — подключилась к разговору китаянка-марсианка, — пойти на экскурсию пешком. С винтоплана, конечно, обзор обширнее, но зато не чувствуешь себя приобщенной к чужой культуре.
      — А не боитесь, что если снова хлынет дождик, то нам придется усмирять нашего отважного рыцаря, который начнет укладывать пачками несчастных вежборасиян? — задумчиво поинтересовалась Танечка Эвельсон.
      Все засмеялись.
      Алексей встал и хотел уйти, но его задержал кентвуш с трудно произносимым именем Дрибсунбкфредтчликно 6791 Ойц-Зифан, прикомандированный к «орлятам» в качестве переводчика. Как выяснилось впоследствии, он знал около восьмисот языков, диалектов и наречий Центральной галактики и понимал ещё несколько тысяч (кстати, их сумма и давала цифру, входящую составной частью в имя). Между прочим, проблема ксенолингвистики оказалась одной из наиболее трудно разрешимых для полпредов Солнечной Федерации, когда выяснилось, что на Большой Высоте проживает достаточное количество братьев по разуму, с которыми Объединенным Человечествам желательно было бы наладить взаимопонимание.
      Но когда дело доходило до реального контакта, оно осложнялось на этапе изучения языка. Ведь население той или иной обитаемой планеты, как правило, было неоднородным, то есть разделенным на расы, анклавы и народы, разговаривающие на разных языках. Для примера возьмем хотя бы самое колыбель Объединенных Человечеств, откуда вышел на просторы галактики и пошел семимильными шагами хомо сапиенс. Суровцеву было прекрасно известно, что к началу третьего столетия на Земле было зарегистрировано до трёх тысяч официальных языков (правда, некоторые из них своим родным считало всего несколько человек), и при этом в данное число не включалось бесчисленное множество поселенческих и профессиональных жаргонов, а также специально разработанные наречия для общения с продвинутыми «младшими братьями» вроде дельфинов (грэйфиш-инглиш), шимпанзе (бананабэзик) и серых крыс (пасюкова мова). До того, как люди познакомились с кентвушами, им приходилось прибегать к помощи лианов — лингвистических анализаторов — приборов крайне хитроумных, обладающих колоссальной словарной ёмкостью, но всё же зачастую не способных разобраться в логике построения той или иной фразы, поскольку эта логика не имела ничего общего ни с общечеловеческой, ни с логикой других, уже известных ксенофренов. Вступление Ведущей Биссектрали кентвушей (нечто среднее между парламентом и клубом по интересам) в качестве коллективного члена ООРАН практически решило проблему языкового общения. Мало того, что эта раса в большинстве своем состояла из прирожденных лингвистов, она еще обладала сильнейшими эмпатическими способностями и, что самое главное, общегалатической порядочностью. В этом смысле любого кентвуша можно было уподобить священнику, который скорее умрёт, нежели выдаст тайну исповеди. Так что теперь в каждом подразделении Искателей, Звёздного Патруля и даже Галактического Легиона, если оно имело дело с ксенофренами, обязательно числился свой кентвуш-эмпат.
      — Не всё, что неважно началось, должно плохо закончиться, — сказал Ойц-Зифан и растянул лицевые мускулы для «поощрения к продолжению общения». — Так гласит мудрость нашей расы.
      Потом протянул Алексею целую охапку зонтиков-тростей.
      — Это просили передать пострадавшие от вас вежбо. Они поняли, что вы повели себя так не со зла, а от непонимания.

4

      Следуя Спиральными набережными, которые сами по себе представляли интерес, поскольку вдоль них лепились к отвесным берегам канала жилища аборигенов, больше напоминающие ласточкины гнёзда, нежели норки земноводных, Команда довольно быстро добралась к подножию монументальной Мусорной Кручи. Сие нагромождение потёков всех оттенков серого цвета было намного массивнее и выше, чем тот утёс, что Суровцев приметил часом раньше с южной стороны консульского здания, но в принципе имело аналогичное происхождение. Когда-то, не в столь отдаленные времена, Мусорная Круча действительно представляла собой свалку бытовых и технологических отходов, которая росла не по дням, а по часам, и в ближайшем будущем готова была достигнуть неба. Вежбо трепетно относились к своим водным ресурсам, где проводили основную часть времени, и никому под страхом отлучения от Абиссальных Садков не дозволялось сбрасывать в океан, на берегу которого располагался Бибб-Бейлибб, даже отдельно взятую молекулу грязи.
      Более того, в минувшие века эта раса, шедшая по биологическому пути развития, попросту не знала, что такое бытовые и технологические отходы. Однако прошло время, вежборасияне вступили в контакт с другими цивилизациями, и на их планеты хлынули предметы, созданные технологическим путём и, следовательно, совершенно несъедобные для местных организмов.
      Так на планетах Вежбо во всей красе явилась проблема загрязнения окружающей среды.
      Использованную тару, вышедшие из строя товары индивидуального и коллективного потребления и прочую инопланетчину следовало куда-то девать, и поначалу вежборасияне не придумали ничего лучше, как накапливать утиль на суше в непосредственной близости от того же океана. С каждым днем к небу всё выше и выше возносилась гора отходов, которой местные поэты дали возвышенное имя Мусорная Круча. В конце концов аборигены завалили бы всю доступную твердь, но добрососедские отношения, характерные для членов Содружества, не позволили разразиться экологическому кризису. Так уж случилось, что лишевичюсов, ещё одних союзников Солнечной Федерации, чрезвычайно интересовало «вторичное сырьё». И не только собственное. Короче говоря, лишевичюсы полагали, что именно отходы жизнедеятельности придают бытию смысл и одухотворяют безобразие неодушевлённой природы. Уникальная Мусорная Круча на планете Гнерр-Туговв-Хахх тут же стала предметом их вожделения. За право утилизировать самую грандиозную свалку галактики лишевичюсы пообещали завалить расу Вежбо своими, славящимися на всё Содружество высококачественными товарами. И слово сдержали. Злые языки, впрочем, утверждали, что немалая часть хваленых лишевичюсианских изделий изготовлена из тех же оборотных материалов и носит на себе отпечаток «вторйчности», но простых потребителей подобные инсинуации не волновали, а наглядный пример взаимовыгодной интеграции в рамках Содружества уже который год не сходил с уст докладчиков, выступающих с трибун ООРАН.
      Во время Торжественного Акта Утилизации гора отходов испарилась с поверхности Гнерр-Туговв-Хахх, а потом, уже в преображённом виде, была возвращена на прежнее место. И вот теперь перед членами Команды предстал фундаментальный монолит, похожий на свечу из оплывшего стеарина. На самом деле это был не стеарин, а обобщенный трансорганический материал, который представлял собой Истинную Сущность Утильсырья, выделенную лишевичюсами из совокупности отходов производства сотен планет путем сухой возгонки и последующего выпаривания. Рукотворная эта свеча была испещрена множеством вырезанных на разных уровнях ступеней и туннельных проходов, позволявших нескончаемому потоку ластоногих паломников добираться до плоской вершины Мусорной Кручи, где, уступая настойчивым пожеланиям местных жителей, лишевичюсы возвели ажурный храм святого Мрякзы, самой почитаемой фигуры здешнего пантеона, в форме колеблющегося на ветру пламени. Туристов же на вершину Кручи в отличие от паломников доставлял скоростной лифт, так что «орлята» в мгновение ока оказались у постоянно меняющих форму ворот.
      Миновав их, они оказались перед алтарем, с которого стилизованное изображение святого (напоминающего опять же тюленя, сидящего на хвосте) благосклонно взирало на посетителей.
      Когда Команда снова очутилась за воротами, кентвуш, который, как выяснилось, тоже летит с ними на иглодиске, посоветовал:
      — Желательно выразить Мрякзе свое уважение.
      — А как его выразить? — спросил Алексей, чувствующий вину перед поклонниками культа Мрякзы.
      Эмпат безмолвно указал на вежборасиянина, раскинувшего свой лоток в нише перед воротцами. На подносе сгрудились многочисленные статуэтки святого, исполненные в духе «народного примитивизма» с еле намеченными конечностями, но обязательно с детально вылепленной головой. У одной из фигурок были настолько выразительные глаза цвета блеклой зелени, что Алексею показалось, что тот ему подмигивает. Типа, «купи, не пожалеешь!»
      Суровцев пошел на поводу у божка с хитрым прищуром, не стал торговаться и отвалил за него почти все свои подъёмные.
      — Если поставить подношение в специально отведенное место, — пророкотал кентвуш, — удача и расположение будут сопутствовать каждому шагу подносителя.
      После этого заявления луннит Антон-Джерри и Цинь Сяо-пу тоже приобрели аналогичные поделки. Остальные, по-видимому, верили в свою счастливую звезду, опрометчиво полагая, что обойдутся без помощи святого тюленя.
      Специально отведенным местом оказался кольцевой вал, окружающий храм. С внутренней стороны вала были выбиты углубления, из которых на проходящих мимо паломников и туристов взирали многочисленные маленькие Мрякзы.
      После того как три новых святых пополнили многотысячное собрание, «орлята» сочли свою миссию исчерпанной и по канатной дороге, связывающей вершину Мусорной Кручи с противоположным берегом лагуны, спустились к стоянке автоматических батискафов, покачивающихся на мелкой волне, пригоняемой бризом с океанских просторов. Глубоководные аппараты были предназначены для доставки к Абиссальным Садкам исключительно туристов — вежборасияне чувствовали себя в воде как рыбы.
      Точнее, как амфибии, каковыми являлись от природы.
      А если ещё точнее, как амфибоиды, поскольку точных аналогий с земными земноводными не выдерживали. Если последние дышали жабрами только в личиночной стадии, а во взрослом состоянии переходили на лёгкие, то вежборасияне могли использовать оба вида дыхания до самой старости.
      Зрелище гирлянды приплясывающих на волнах разноцветных аппаратов, было вполне достойно того, чтобы Алексей занёс свои визуальные впечатления в МОП, дабы при случае продемонстрировать родителям те места, где ему довелось побывать. Конечно, не только батискафы заслуживали быть запечатлёнными в подкорочных файлах, но и многочисленные горожане, скользившие словно водомерки по океанской поверхности на чём-то вроде моторных досок. Но все эти картины не могли идти в сравнение с тем, что увидели «орлята», когда глубоководный аппарат достиг абиссальных отметок. Освещенный мощным прожектором подводный склон был покрыт уходящим в бездну ковром из корзинок, корзин и корзинищ, сплетённых из водорослей. Именно эти вместилища и назывались Садками. Между корзинчатым многообразием сновали вежборасияне: самцы и самки, молодь и старики. Именно здесь, а не на поверхности, было средоточие городской жизни.
      Вели себя аборигены по-разному: кто-то при приближении прогулочного батискафа лениво перебирал конечностями, но не спешил скрыться из виду, а кто-то юркал в мохнатые заросли, не желая чтобы его разглядывали.
      Из объяснения кентвуша стало ясно, что Садки служили любимым местом отдыха этноса Вежбо.
      Но как выяснилось чуть позже, не только отдыха, но и основным местом приложения творческих сил. Достигшие половозрелости самки в каждую корзинку метали икру, а их ровесники-самцы, кропотливо отобранные Комитетом Расово-Технологического Контроля, оплодотворяли её молоками. Когда икринки лопались, сразу становилось видно, кто из самцов проявил себя с лучшей стороны: на свет появлялся или очередной головастик расы Вежбо, или совсем не похожий на будущего вежбо эмбрион, из которого при надлежащем уходе вырастал прибор, а, возможно, даже целый агрегат, ибо у расы Вежбо не только население, но и практически все продукты технологии производились не на заводах и фабриках, а исключительно биологическим путём.
      К слову сказать, внимание экскурсантов привлекли три гигантских садка, каждый из которых был способен, кажется, вместить целый линкор.
      Как оказалось, это было недалеко от истины.
      — Из этих эмбрионов, — пояснил кентвуш, взявший на себя непростые функции гида, — заботливо пестуемых посменными бригадами, скоро должны появиться на свет новые иглодиски.
      — Класса «Зантаруйфф»? — с понимающим видом поинтересовался Алексей, но ответа не получил, поскольку Ойц-Зифан в звездолётах не разбирался.
      На вертикальных отрогах подводного хребта располагались не только Садки, но и заправочные террасы, на которых заплывшим сюда вежборасиянам подавались блюда из питательного планктона, которого в гостеприимных абиссальных водах было вдоволь, а также разного рода увеселительные заведения, включая зрительные решётки, танцевальные фонтаны и игронарии. Все помещения принадлежали к так называемому «мокрому» типу, то есть были полностью заполнены водой и тем самым совершенно непригодны для разумных существ, не снабжённых жабрами. Одним словом, на глубине, не переставая, пульсировала жизнь во всех её проявлениях.
      Когда программа ознакомления с Абиссальными Садками была исчерпана, что называется, до дна, батискаф пошёл вверх.
      Суровцев отошёл от иллюминатора и уселся в кресло. Любая новизна остается таковой лишь определённое время, лотом наступает привыкание, а новизна обращается в свою противоположность — обыденщину.
      Конечно, невесть какое оригинальное наблюдение, зато своё.
      Есть ещё одно наблюдение, вернее, вывод, и при этом весьма показательный — новичка не сочли нужным оповестить, какова конечная цель спецгруппы. Допустим, её можно вычислить, учитывая, что Гнерр-Туговв-Хахх находится рядом со Сферой Шеппарда, окружающей Потустороннее Зеркало. Да и «орлята», возглавляемые Лях-Козицки, не на пикник сюда прибыли. Значит, зеро-джампинг на планету этноса Вежбо связан со зловещим исчезновением Зет-03. Ну ладно, Высотник даст, скоро всё узнаем, а пока вернёмся на грешный Гнерр-Тугов-Хахх. У вежборасиян, конечно, есть на что посмотреть, но, скажем, та же Ока, когда плавно скользишь в акваступах над песчаным дном, может дать сто очков вперёд всем этим Абиссальным Садкам. Вот бы сейчас на родину, да на отцовском экоглайде, по речке с ветерком…
      — Что, брат, ностальгия замучила? — участливо спросил Пирелли, дотоле дремавший в соседнем кресле. — На Землю потянуло?
      Алексей удивился.
      С одной стороны, откуда Джакомо взял, что Алексея, можно сказать, бывалого межзвёздника (пять зеро-джампов в активе — это вам не шутка!) потянуло домой? Ведь с момента, когда они с кварт-генералом влезли в стартовые контейнеры, не прошло и пяти часов. Разве за это время успеешь соскучиться? А с другой стороны, как он догадался, что у Лёхи Бурого и в самом деле слегка защемило сердце?
      — Не хочешь говорить, не говори, — продолжил Пирелли. — Я и так прекрасно знаю, что у тебя творится в душе.
      Надо было что-то сказать, иначе затянувшаяся пауза грозила перерасти в невежливость.
      — Вы, Джакомо, случайно не телепат?
      По аналогии вспомнилась силикарболаудь, которая не отрицала, что читает мысли. На ее нейтрализацию, как известно, хватило «порционной коктейлизации мышления». Интересно, а как с этим у Пирелли?
      — Нет, я не телепат, а только учусь, — отшутился Джек
      — И долго надо учиться на телепата?
      — Зависит от индивида, — серьезно ответил Джек. — К тому же не у всякого есть задатки.
      — Я всегда, — признался Алексей, — завидовал людям, которых отметил особым талантом Высотник. Вот, например, мой приятель Нар. Не поступил в Бирюзовку по здоровью, но всё равно нашёл занятие себе на Малой Высоте. Представляете, для него невесомость не испытание, а настоящий кайф!
      — Кайф от невесомости? Да, такого я ещё не слышал. Просто-таки феномен. — Джакомо наклонился к уху Суровцева и понизил голос: — Хотя должен тебе сказать, что у нас в Команде Высотник отметил каждого.
      Суровцев непроизвольно глянул в противоположный конец салона, где остальные «орлята» прильнули к панорамному окну.
      — Здорово! А можно поинтересоваться, как именно?
      — Не только можно, но и нужно, — улыбнулся Пирелли. — Например, Цинь Сяо-пу способна менять вектор личного времени. Правда, на очень ограниченных отрезках. Крайстенсен воспринимает механизмы как живые существа. Он утверждает, что у каждого из них есть душа. Самое интересное, что они отвечают ему взаимностью.
      — Тоже мне талант! — фыркнул Алексей. — Да мой батя характер любой поломки своего экоглайда без всякого прибора определит! А как он его любит, как с ним разговаривает по душам!..
      — Ну, не буду тебя убеждать, но у Макса это несколько по-другому. Впрочем, у тебя будет возможность на деле убедиться б этом… А вот в компании с нашим малышом Селом не заплутаешь нигде: хоть в открытом космосе, хоть на поверхности, хоть под водой, хоть под землей. Поскольку он цепко держится за экзокапилляры. Слышал про такие?
      — А то! Меня, между прочим, обучал боевому манипулированию сам Вадим Георгиевич Алексеев! А во время схватки тоже ориентируешься по экзокапиллярам.
      — Это тот Алексеев, что из Зодиакальной команды Мэссенджера?
      — Он самый.
      — Понятно! Жаль, что проникновения в параллель запретили. Значит, он теперь тренер.
      Они помолчали.
      — А Эвельсон? — первым нарушил паузу Суровцев. — У нее какой талант?
      — О-о, наша Татьяна — редкостный бриллиант!
      — Да уж, успел убедиться на собственной шкуре. Редкой зловредности дама.
      — Язычок у неё, конечно, как бритва, но ценят её совсем не за это. Танечка — непревзойденный спец по части психологии ксенофренов. Она способна понять то, что человек в силу ограниченности своего мозга понять не в состоянии.
      — Так что, она — не человек? Киборг нового поколения? Андроид, в смысле гинекоид?
      Джек улыбнулся:
      — Вижу, она тебя сильно достала. Это она может. Нет, Таня — человек.
      «Ага, — сказал сам себе Алексей, — теперь ясно, что Лях-Козицки подбирал „орлят“ по принципу уникальности их способностей. Марсианка владеет тау-физикой, селенит — живой компас, Макс механофил, Эвельсон — прирожденный ксенопсихолог, а Джек, похоже, телепат. Тогда непонятно, как же попал в Команду я? Самый обычный выпускник обычной высшей школы. Даже не отличник».
      — Какой же ты обычный, — неожиданно сказал Джек, — если тебя выбрала вселенная.
      — Ничего она меня не выбирала! Я случайно оказался в нужное время в нужном ме… — и вдруг он понял, что Пирелли прочёл его мысли.
      «Надо же, — внутренне покраснел Алексей, — ведь знал же, что общаюсь с телепатом, а пси-защиту не выставил!»
      — Не волнуйся, Алекс, обычно я не копаюсь в чужих мозгах. Только когда это в интересах дела… А насчёт нужного времени и места, брат, то в нашем мире ничего случайного не бывает: коль ты оказался там, где оказался, стало быть ты избран. Вспомни, что тебе сказала силикарболаудь.
      — Она много чего говорила. Например, «… Персона не есть ключевой признак, всё определило место. И время», — процитировал Алексей. — Значит, моя персона не интересовала «принцессу»…
      — «Принцессу», возможно, и не интересовала, — согласился Пирелли, — но именно твою персону вселенная поместила в это место и в это время!

5

      Больше всего Суровцев опасался, что они не успеют к сроку, назначенному кварт-генералом, но от стоянки батискафов до космопорта было не больше десяти минут ходьбы.
      Причальные колонны напоминали чаши для олимпийского огня, вознесённые на решётчатых фермах на высоту десятиэтажного здания, ими была заполнена площадь в несколько сотен гектаров. В некоторых чашах было пусто, в других уютно устроились иглодиски разного класса и, соответственно, размера, каждый из них был подобен чечевичному зерну, оснащённому длинной иглой. В частоколе причальных колонн трудно было отыскать нужную, но Сел уверенно провёл товарищей к сто пятой, где ждал командир.
      Он был не один, а в сопровождении нескольких вежборасиян. Рядом с ними стоял механизм, похожий на примитивную тачку для переноса сыпучих грузов на Земле в доисторические времена — до начала Третьего Тысячелетия. Сверху тачка была накрыта защитного цвета тентом.
      — И как вам, ребята, местные достопримечательности? Впечатлили? — приветливо встретил их Лях-Козицки.
      — Мусорная Круча это класс! — выразил общее мнение Алексей. — Зря вы с нами не пошли! Оттуда открывается такой вид на лагуну!
      — Между прочим, когда я впервые забрался на Мусорную Кручу, мне было меньше лет, чем вам, Алексей, — усмехнулся кварт-генерал. — Ну, что, Команда приняла нового коллегу?
      — Ну, если только с испытательным сроком, — отозвалась Эвельсон. — Мышечные реакции у Суровцева великолепные, ему бы ещё периодически подключать серое вещество…
      — Да будет тебе, Таня, — вступился за нового товарища Пирелли, — и у кого из нас первый блин не вышел комом?
      «Орлята» заулыбались, а Эвельсон покраснела — видимо, речь шла о чём-то известном всем, но поскольку Суровцев не был посвящен в общие тайны, ему оставалось только гадать.
      Тем временем вежборасияне обратились к переводчику. Кентвуш что-то ответил, предварительно посмотрев на кварт-генерала.
      — Да-да, — подтвердил Лях-Козицки, — дальше я справлюсь сам. А если не справлюсь, мои подсобят.
      Аборигены помотали тюленьими мордочками и мгновенно исчезли. Куда они делись, было непонятно, но если учитывать, что по всей территории космопорта были разбросаны люки вроде канализационных, и если ещё вспомнить, как начиналось нашествие на консульский дворик…
      — Что ж, — продолжил Стальной Джо, — пора в путь. Иглодиск готов, остаётся занять посадочные места. Кто поможет командиру с грузом?
      — Позвольте мне, господин генерал! — предложил Суровцев и, не дожидаясь согласия, взялся за ручки тачки, приспособленные под трехпалую кисть.
      Груз был неподъёмным.
      Точнее, тяжело-но-всё-же-подъёмным, поскольку репутация курсантского силача не позволила Алексею обратиться за помощью, и он с грохотом вкатил тачку в лифт. Остальные пошли налегке.
      Кабина медленно потащилась вверх.
      — Прошу прощения, — отдышавшись, сказал Алексей, — у вас там что, свинцовые чушки?
      — Почти, — Лях-Козицки наклонился и ловким движением расстегнул тент.
      Тускло блеснул край массивного обода. По внешнему виду, да и по весу, метровый диск был сварганен из чугуна.
      — Забавно, — сказала Цинь Сяо-пу. — Мне не доводилось видеть награды Вежбо воочию. Хорошо, что протокольный отдел не заставил вас, командир, нацепить этот орден на лацкан.
      — Вы хотите сказать, что это орден? — указал пальцем на содержимое тачки Суровцев.
      Марсианка кивнула.
      — Орденом «Дух оплодотворения высшей категории сложности» награждают только за выдающиеся заслуги перед этносом Вежбо. Командир — единственный землянин, кого Сенат Республики счёл нужным удостоить подобного знака отличия, — с гордостью поведала она. — На Гнерр-Туговв-Хахх изделия из серого чугуна на вес золота.
      — Рения, — поправил Крайстенсен. — Он дороже.
      — Пока мы знакомились с Бибб-Бейлиббом, — вставил теперь уже Пирелли, — командир побывал в Сыром Бункере, где его ждали почти три года. Не будь срочного задания в этом районе, могли прождать ещё неизвестно сколько.
      Алексею хотелось выяснить, за что конкретно вежборасияне оказали такую честь кварт-генералу, но понимал, что его любопытство будет выглядеть неуместно.
      — Вижу, что нашего нового коллегу, — Лях-Козицки, похлопал Алексея по плечу, — мучает вопрос, за какие заслуги мне вручили «Дух оплодотворения».
      — Кажется, я сказала: за выдающиеся, — напомнила Цинь Сяо-пу, и в этот момент лифт вздрогнул и остановился.
      Двери кабины открылась прямо напротив выреза в бетонной чаше, сквозь который проглядывал серебристый бок иглодиска. Алексей ухватился за ручки и направил тачку в зев экипажеприёмника.
      Нельзя сказать, что внутри звездолёт этноса Вежбо располагал к комфорту, ведь он изначально предназначался для обеспечения жизнедеятельности земноводных, а не млекопитающих. Тем не менее, пришлось устраиваться, исходя из имеющихся удобств. Кварт-генерал занял пилотскую кабину на пару с Пирелли, в штурманской рубке расположились Цинь Сяо-пу и Таня Эвельсон, а остальные отправились в пассажирский салон, где не было ни единого привычного предмета.
      — И как тут жить? — спросил Алексей, рассматривая потолок, который состоял из сплошных рёбер жесткости, делая салон похожим на внутренности гигантской рыбы.
      Крайстенсен открыл выдвижной лоток на одной из стенок. На его дне было сложено несколько комплектов масок с очками. Ни дать, ни взять — старинные противогазы. Самую большую маску он протянул Ойц-Зифану, поменьше — выдал Суровцеву, затем наделил масками прочих.
      — Это зачем? — спросил Суровцев, решивший теперь интересоваться всякой мелочью. Лучше уж прослыть глупым, чем очень глупым…
      — Сейчас корабль будет залит водой, — охотно пояснил Крайстенсен, держа «противогаз» за дырчатое рыло. — Без масок, сами понимаете, не обойтись.
      — И мы так и будем лететь?! — ужаснулся любитель подводного плавания, только что ностальгировавший по затонам родной Оки.
      — Нет, конечно. Только на время старта, ну и недельки две ещё. Вежбо очень привержены традициям: все эти чугунные медали, вес которых зависит от заслуг награждённого, почитание святого Мрякзы, а это, помилуй Высотник, чистейшее суеверие. Сюда же относится и традиция использовать пассажирский салон в качестве дополнительного топливного бака. Во время старта вода малость подрасходуется, и дальше мы полетим всухую.
      — Понятно, — протянул Алексей, задумчиво почёсывая темя, укушенное дождевой пиявкой.
      — А сейчас, парни, — скомандовал Крайстенсен, — натянем намордники и приготовимся к взлёту. Ну что, поехали?

1

      Видимо, в воду было добавлено что-то снотворное, поскольку обе недели, проведённые иод убаюкивающий гул двигателей иглодиска, Суровцев благополучно проспал в респираторе.
      Очнулся Суровцев, когда звездолёт уже глубоко погрузился в Сферу Шеппарда, на всех парусах поспешая к Потустороннему Зеркалу. С немалым удивлением Алексей обнаружил себя лежащим на практически сухом полу — вода, дотоле заполнявшая салон до потолка, ушла через открывшиеся в полу щели. Он перевернулся на живот, встал на четвереньки, и стянул маску.
      — Ну и как ощущения после гидросна? — Дрибсунбкфредтчликно 6791 Ойц-Зифан понимающе подмигнул и потёр лопатообразные ладони. — Свежо? Ничего, Алексей, сейчас согреетесь.
      Алексей непроизвольно поежился, ибо температура воздуха была вполовину ниже, чем у амортизационной жидкости. Кентвуш тоже поёжился, и Суровцев уже хотел обидеться на передразнивание, но вовремя сообразил, что толмачу-эмпату передавались не только эмоции, но и все пять чувств индуктора, на которого он настроил своё восприятие.
      На боковой панели со множеством зеркальных ячеек-сот забегали разноцветные блики.
      — Зовут в пилотскую, — буркнул Крайстснсен и добавил что-то насчёт нежелательности опоздания перед юзом.
      — Юзом? — не понял Алексей. — Какой может быть у иглодиска юз, чай он не экокар на шоссе после дождя?
      — Тебе потом объяснят, — похлопал его по плечу Ойц-Зифан. — А сейчас давай поторопимся.
      Иглодиск был не настолько велик, чтобы переход в пилотскую занял больше минуты. Когда они втиснулись в довольно тесную кабину, остальные были уже в полном сборе, сгрудившись перед Лях-Козицки, который стоял у выпуклой полусферы оптического дальномера.
      — Ага, — удовлетворенно констатировал кварт-генерал, — кворум налицо, значит можно приступать.
      Он провел ладонью по экрану, отчего тот сразу засветился. В глубине объёмного изображения на пульсирующем оранжевом фоне, который резал глаз, неправдоподобно ярко горел однотонного табачного цвета плоский диск.
      Суровцев догадался, что это и есть знаменитое Потустороннее Зеркало. А вот догадаться, почему оно такого непривычного колера, не успел, потому что Стальной Джо первым делом принёс извинения:
      — Прошу прощения за искажённую цветопередачу. Видимый спектр у вежбораскян сужен по сравнению с нашим. Кроме того, их глаза обрабатывают зрительную информацию непосредственно на сетчатке, поэтому все оптические приборы расы Вежбо снабжены усилителями световых потоков. А наши инженеры из консульства не успели адаптировать непривычную нейрооптику за тот срок, что был у них в распоряжении.
      — Ничего, командир, — сказал Пирелли, — мы люди привычные. А если у кого-то заболят глаза, он знает, к кому обратиться.
      — Извините, — поднял руку Алексей, — я не знаю.
      На что получил достойный ответ:
      — А кто вам укусы промывал дезинфицирующим раствором, знаете?
      — Знаю, — Эвельсон.
      «Орлята» засмеялись. Даже Лях-Козицки не стал прятать улыбку.
      — Первую медицинскую помощь товарищу может оказать любой межзвёздник, — сказал он. — В том числе, надеюсь, и вы, Суровцев. А если понадобится что-то посерьёзнее, тогда милости прошу к Татьяне — она у нас единственный почти дипломированный специалист.
      Несмотря на то, что он вновь показал себя в невыгодном свете, Алексей испытал чувство удовлетворения. Во многом благодаря тому, что Стальной Джо назвал его межзвсздником, а это чего-то стоило. Сперва — неофит, теперь — межзвёздник. Тенденция, однако.
      — Ну всё, — резко оборвал командир смешочки, — пошутили и будет. Наверное, вы уже догадались, что наша миссия связана с исчезновением трансверсального планетоида Зет-03. Иглодиск пока не достиг района его расчётного местоположения, но я решил собрать вас заблаговременно. Как всегда перед операцией, каждый получит индивидуальный поиск-план, чтобы подготовиться к заданию максимально эффективно.
      Он посмотрел на Пирелли:
      — Итак, начнем по ранжиру, то есть с тебя, Джек. Твоя первоочередная задача — проверить спарки на исправность и комплектность. К началу поисково-спасательных работ доложишь о полной готовности. Поскольку от вспомогательного флота зависит наша дальнейшая работа, тебе в помощь придаются Слесарев и Суровцев. Помощников достаточно?
      Пирелли кивнул в знак согласия.
      — Теперь ты, Макс.
      Лицо Крайстенсена отразило суровую решимость выполнить приказ.
      — Тебе поручаю довести до толка дальномер. Чем быстрее, тем лучше. И вообще, вся оптика должна работать в расчёте на землян.
      — Понятно, шеф.
      — Ну и, наконец, задание прекрасной половине.
      Настал черед кивать Эвельсон и Цинь Сяо-пу.
      — Вам, барышни, невзирая на реконструкцию дальномера, которую будет проводить Макс, не спускать глаз с экрана и докладывать о любых флюктуациях Зеркала. Особенно меня интересует окраска свечения Потапова-Казинса. Работать будете посменно, расписание согласуйте между собой. Вопросы есть?
      Вопросов у прекрасной половины не было.
      Зато вопрос был у кентвуша.
      — А что поручается мне, командир? — спросил он.
      — Вы пока остаётесь в резерве. Поскольку мы находимся в зоне субэфирного молчания, никаких внешних сигналов ожидать не приходится, так что вас как переводчика хотелось бы задействовать в ходе самих поисков. А пока советую хорошенько отдохнуть.
      Переводчик вздохнул и первым покинул пилотскую каюту. За ним последовал Пирелли, который вместе с помощниками спустился на транспортную палубу, где в отдельных боксах дожидались спарки — миниатюрные корабли со спаренными пультами управления. Раса вежбо была просто помешана на надёжности своей техники. Планктоном амфибоидов не корми, дай только продублировать жизненно важные компоненты машин и механизмов, и если бы объём спарок позволял всунуть ещё один комплект управления, то они наверняка носили бы название не спарок, а строек. От слова «строенный».
      — Вам, Алексей, знакомы подобные суда? — поинтересовался Пирелли, когда возглавляемое им подразделение оказалось перед подставкой, поддерживающей концы сверкающих игл, венчающих четыре точных копии базового иглодиска. Очевидно, разнообразие форм кораблей вежборасиянами не поощрялось. А, возможно, в садках и нельзя было вырастить иную конфигурацию межзвёздного транспорта.
      — Если исходить из спецкурса «Космические корабли, используемые ксенофренами», то перед нами катера ограниченного радиуса действия типа «мивабб», используемые этносом Вежбо в основном для челночных и каботажных перелётов. Могут применяться и на Большой Высоте, то есть для преодоления межзвёздных расстояний. В таком случае двигатели переводят на режим пролонгированного действия, а щупы измерения неравномерности метрики, — Суровцев небрежным жестом указал на иглы, — следует переключить на так называемое «точечное касание», чтобы во время движения удерживать катер вдоль экзокапилляров, которые, согласно учению Мэссенджера-Надя, принизывают вселенную во всех направлениях. Суда данного типа могут управляться каждым из двух членов экипажа, поэтому обладают повышенной живучестью и высокой маневренностью. Запас автономного хода позволяет находиться в открытом космосе практически неограниченное время. Да, чуть было не забыл: катер «мивабб», задумывался как гражданское судно, но в экстренных ситуациях он в качестве оборонительного оружия способен применить упомянутый щуп. Для этого последний необходимо переключить на излучение: мощный пучок свободных аксионов в миллионные доли секунды способен разрушить любой материал, вплоть до брони с перестроенной кристаллической решёткой, каковую использует на боевых кораблях, например, империя Кахоу… Вот, пожалуй, и всё, что мне известно о катерах типа «мивабб».
      Пирелли только руками развел:
      — Что ж, благодарю за исчерпывающую информацию. Вижу, что с годами Бирюзовка не снижает уровень подготовки. Когда учился я, об иглодисках не знали практически ничего не только курсанты, но даже преподаватели.
      — Так значит мы с вами из одной альма-матер, Джакомо?
      — Да, только я кончал Бирюзовку тридцать лет назад.
      Алексей качнул головой и густо покраснел.
      — Да-а, — протянул он искренне, — до чего все-таки дошла ювенильная хирургия. А я-то считал, что вы лишь немногим старше меня.
      — Причем здесь ю-хирургия? — удивился Пирелли. — Ах да, вы имели в виду подтяжки, липосакцию и прочие ухищрения, которые помогают дамам в возрасте выглядеть так, будто они только что закончили школу. Со мной всё гораздо проще или, если угодно, сложнее. Дело в том, что я входил в экспериментальную группу Мэссеиджера. Кстати, там же работал и Алексеев, ваш тренер. Мы ныряли в экзокапилляры, стараясь проникнуть в параллельные пространства, и прежде чем весь проект был закрыт, успели обнаружить некоторые любопытные вещи. Дело в том, что время там идёт в противоположном направлении, так что мы не старились, а становились моложе. Факт этот не афишируется, иначе у нас отбоя не было бы от бальзаковских дамочек, жаждущих омоложения. Кстати, пилоты шприц-звездолётов, которые двигаются вдоль экзокапилляров, тоже практически не старятся. Они или погибают молодыми, или живут неопределённо долго. Если бы межзвёздные перелёты были совершенно безопасны, это был бы безотказный способ лечения. Во всяком случае, я в свои пятьдесят два года ощущаю себя юношей.
      — Это что же получается? — воскликнул Суровцев. — Мы сейчас не старимся, а молодеем?
      Селенит одобрительно показал большой палец.
      — В настоящую минуту — уже нет, разочаровал юношу Пирелли, — а вот за те две недели, что вы проспали по пути сюда, вы не только не состарились, но и скинули денька три.
      — Я вот думаю, — многозначительно сказал Алексей, — не перестараться бы… а то доберёмся к цели грудными младенцами, кто тогда задание выполнять станет?

2

      Отведённые командиром на инвентаризацию спарок локальные сутки пролетели незаметно. За это время бригада Пирелли не только проверила комплектность и техническое состояние «миваббов», но и полностью подготовила их к полёту. И хотя пришлось поработать на совесть, Алексей не чувствовал себя измотанным. Наверное потому, что сон в респираторе дал молодеющему организму отдохнуть с избытком, и Лёха Бурый был рад растратить накопившуюся за две недели энергию.
      — Ну всё, ребята, — вылезая из четвертого, а, стало быть, последнего катера, сообщил помощникам Пирелли, — шабаш, полчасика передохнем и отрапортуем командиру, что звено малых иглодисков только и ждёт, чтобы его использовали в деле! Кажется, нам не придётся краснеть перед юзом.
      Суровцев навострил уши.
      Юзом?
      Опять? Ведь про то же самое упоминал и Крайстенен. После того, как сошла вода в салоне.
      Внезапно его кольнула догадка. Юз — имя собственное. Или кличка? Неужто «орлята» называют так Джозефа Лях-Козицки? Но, с другой стороны, у командира уже есть прозвище: Стальной Джо. Зачем ему ещё одно?
      Этот момент следовало прояснить. Что Алексей и собирался сделать, как только бригада в полном составе растянулась на пневмоматрацах, что были расстелены возле боксов со спарками. Но Пирелли в очередной раз доказал, что недаром претендует на звание телепата.
      — Во время проведения операции, — начал Джакомо размеренно, будто не лежал на матрасе, заложив руки под голову и уставившись в ребристый потолок, а вещал с преподавательской кафедры, — все задействованные в ней патрульные обращаются друг к другу исключительно на ты, невзирая на должности и звания, а для идентификации пользуются не именами, зафиксированными в личностных файлах, а односложными прозвищами. В основном это сокращения либо от имени, либо от профессии, либо от какой-нибудь особенности индивида. И прошу отметить, Алексей, это насущная необходимость — на Большой Высоте многое зависит от быстроты реакции и скорости отклика на опасность. Поэтому с настоящего момента я для тебя не Джакомо, не Пирелли, и даже не фирст-майор, а Пси.
      — Понял, не дурак, — кивнул Суровцев. — Поскольку вы…
      — Ты, — поправил Пирелли.
      — Поскольку ты… телепат, то с твоим прозвищем всё ясно.
      Луннит назвался сам:
      — А меня все кличут Сел.
      — С чего это вдруг? Ведь твоя фамилия Слесарев, значит, сокращение должно быть Слес, а не Сел.
      Антон-Джерри развел руками:
      — Моё прозвище берёт исток не от фамилии, а от места рождения. Я селенит.
      «Берет исток», ха, тоже красиво. Надо будет взять на вооружение и когда буду давать интервью симпатичной журналисточке, начну, пожалуй так: «Моя спортивная кликуха Лёха Бурый берёт исток от косолапого лесного зверя, который…»
      Додумать до конца не удалось, ибо Суровцева начали просвещать в два голоса. До его сведения было доведено, что Цинь Сяо-пу, способная оперировать отдельными квантами времени, охотно откликается на прозвище Тау; марсианин Крайстенсеы не реагирует ни на какое сокращение кроме Макса, а Татьяна Эвельсон получила кодовое имя Кси. После этого стала понятна и кличка Юз.
      — Поскольку командир родился в открытом регионе Америка, то его имя известно в англизированной форме, — поведал Пирелли-Пси, — но родители Джозефа, этнические поляки, в кругу семьи предпочитали сына звать Юзиком, так что когда наступило время взять прозвище, генерал, не колеблясь, выбрал сокращение Юз.
      — Вы, небось, и меня уже обозвали? — поинтересовался Алексей.
      — Конечно, — хмыкнул Слесарев-Сел. — У нас это быстро. Человек ещё не успел влиться в коллектив, глядь, к нему уже прилепилось прозвище. Намертво, не отодрать.
      — Надеюсь, мне не придётся отзываться на сокращение Нео или Фит?
      В глубине души Алексей рассчитывал, что его имя сократят до Алекса и в минимальном варианте будут звать Ал или Эл, но надеждам сбыться было не суждено.
      — У тебя уже была кличка, мы лишь немного её подкорректировали. Отныне забудь про Лёху Бурого. Теперь ты просто Бэр. Что, как известно, на спэйслингве означает «медведь».
      «Что ж, примем к сведению, — Алексей проговорил про себя несколько раз новое прозвище. — Даже привыкать не нужно. Был Бурый, стал Бэр, суть не поменялась».
      Казалось бы, всё в порядке, прозвище он узнал, и не только своё, но Алексей продолжал испытывать дискомфорт. Он даже поёрзал на ложе, выбирая более удобную позу. Но и это не помогло, ощущение неудобства не проходило. Пришлось проанализировать с начала до конца вербальное общение с Пси и Селом, поскольку стало очевидным, что причиной дискомфорта было не физическое положение тела на пространстве матраса, а некое логическое несоответствие. Какое именно? Видимо, проскочило что-то в перечислении прозвищ. Одно из них не укладывалось в рамки и потому осталось непонятным. Но какое?
      Пси и Сел были отброшены сразу, Юз и Тау тоже…
      Ага, кажется, нащупал.
      Зафиксированные в прозвище телепатические способности Пирелли на этот раз не помогли ему прочесть мысль Суровцева. Пришлось выразить её иным образом, а именно, используя голосовые связки, губы и язык:
      — А почему Эвельсон носит такую странную кличку?
      — Это от слова «ксенофрен», — пояснил Сел.
      — Она, что, чужачка?
      — Нет, конечно, но если Пси — телепат, но Кси с лёгкостью читает мысли ксенофренов. При этом она может не знать языка и не разбираться в чужой психологии, но любые движения их душ сразу становятся ей ясны. Впрочем, точно также она понимает кошек, собак, уссурийских тигров и прочих нелюдей.
      — А они?
      — Поджимают хвосты и воют. Думается, в прежние времена, когда люди гонялись с дубинами за добычей, эта способность встречалась чаще, и в генах зверья остался страх перед противником, который понимает тебя лучше, чем ты сам, и может просчитать твои поступки на десять ходов вперёд.
      — Круто! — признал Суровцев. — А людей она, что же, не понимает?
      — Разные механизмы — атавистический и передовой, — пояснил Пирелли, он же Пси. — Раньше нужно было понимать и предсказывать действия потенциального врага, теперь — находить взаимопонимание с другом. Кентвуши, впрочем, считают, что в будущем у людей разовьётся не телепатия, а эмпатия, что это более высокая способность, подобающая разумному существу.
      — Так вот насчёт Кси, — продолжил Сел, — Таня училась в Академии Космоплавания, не особо выделяясь до третьего курса, пока в Академию не заявилась с ознакомительным визитом госпожа посол Силикарболаудеи. После этой весьма поучительной встречи и получила наша Таня свою кличку.
      — Да уж, — поддакнул Пси, — занимательная приключилась история. В духе средневековых фаблио. Типа пошла баба по грибы, а нарвалась на «малину», это я в переносном смысле, и не о Тане, а о силикарболаудейской даме. Именитую гостью с её многочисленной свитой встретило академическое начальство и провело в актовый зал, где собралось несколько сот студентов, желавших послушать доклад госпожи полномочной послицы.
      — Дай я доскажу, — перебил фирст-майора Сел. — Все-таки, я очевидец. В одних стенах с Танечкой глодал гранит наук, а ты уже с моих слов пересказываешь.
      Пси развел руками, дескать, как возразишь против очевидного факта?
      — Доклад силикарболауди сводился к тривиальной мысли: неча зря резвиться, братцы студиозусы, на безбрежных просторах Сияющей Пустоты (синоним нашей Большой Высоты). Если помыслы не чисты — не избежать крупных неприятностей. Под этим незатейливым, но справедливым тезисом, я полагаю, без особых колебаний подпишется большинство межзвёздников. И всё свелось бы к полному удовлетворению гостей и администрации, но госпожа посол позволила себе особо выделить один пассаж. Касательно неминуемого возмездия за непродуманные действия той или иной любопытной Варвары, сунувшей нос, куда его совать не рекомендуется. «Последствия, — заявила госпожа полномочный посол, — могут показаться постороннему наблюдателю неадекватными, но следует помнить, что если нечто у одной расы, анклава или народа определяется как добро, то у другой может считаться ярко выраженным злом, за которым должно последовать неминуемое наказание. Вы согласны со мной, молодое поколение?» Силикарболаудь обводит своими рачьими глазками аудиторию и вдруг упирается в нахмуренную Таню Эвельсон. «Вы чем-то недовольны, сестра-подруга?» — спрашивает она у девушки. «Да, — неожиданно для всех отвечает Таня, — я недовольна. И могу сказать, чем именно. Разве роль беспристрастного наблюдателя к лицу столь высокоразвитой расе, как ваша? Думаете, демонстративный нейтралитет сойдёт вам с рук, когда наступит урочный час? Не надейтесь, белые флажки парламентёров не помогут остаться в стороне! И потом, негоже вещать о Сияющей Пустоте если сами пусты!» Тут, сами понимаете, стряслась немая сцена. Никто не мог понять, с чего это вдруг неприметная студентка (а до этого момента Танечка и впрямь ничем не выделялась) сорвалась с цепи и принялась стращать чрезвычайного и полномочного посла высокоразвитой цивилизации. Я даже рот открыл от изумления, да и не я один. А госпожа посол, ни слова не отвечая, сбегает с кафедры и со всех своих трёх ног шпарит за кулисы. Вслед устремляется её камарилья: Матери-Дочери, Сестры-Подруги, Невестки-Свекрови и прочая мелочь. Ректор в прострации, деканы смежных факультетов требуют примерно наказать возмутительницу спокойствия, но оказавшийся по каким-то своим делам в зале Юз подходит и шепчет ей что-то на ухо. Что он ей сказал, так и не удалось выяснить, но никаких оргвыводов со стороны администрации не последовало, а через неделю силикарболауди, так и не поблагодарив хозяев за радушный приём, покинули Землю… Конечно, никто из студентов ничего не понял. Ни про парламентерские флажки, ни про урочный час, ни про то, откуда у Тани появились подобные мысли. Уже когда мы оба попали в Команду, я узнал, что это не её мысли, а мысли самой послицы. Силикарболауди, как ты убедился на собственном опыте, прирожденные телепаты. Им залезть в чужие мозги, как два пальца в абиссаль, но в случае с Таней у них нашла коса на камень. Сканируя мозг хмурой студентки, госпожа посол сама того не желая выдала свои сокровенные мысли. Таня — настоящий феномен, таких, как у неё, способностей больше нет ни у кого в Добровольном Содружестве. Эвельсон с лёгкостью удаётся читать в мозгах у ксенофренов. А это им — как серпом по сердцу.
      — Я думаю, — усмехнулся Алексей. — Да-а, сильна девка! А я, дурень, пытался с ней пикироваться…
      — А чего ты испугался? — ухмыльнулся селенит. — Кси не умеет читать мысли других людей. Или ты нелюдь? Замаскированный лишевичюс? Или силикарболаудь?
      Бэр обиженно засопел, словно и впрямь в нём проснулся медведь:
      — С силикарболаудью, Сел, ты угодил в самую точку! Может быть, отныне будешь звать меня «принцессой»?
      — Да ладно, ладно, уж и пошутить нельзя. Беру свои слова про силикарболаудь обратно!
      — А про лишевичюса?
      Луннит подставил раскрытую ладошку. Алексею ничего не оставалось, как звонко хлопнуть по ней своей лапищей.
      — Между прочим, — вставая с матраса, сказал Пси, — Юз терпеть не может, когда опаздывают.

3

      В пилотской находились только Крайстенсен и Ойц-Зифан. И хотя экран дальномера сиял уже естественными цветами, настроение у Макса, судя по его кислой физиономии, было далеко не праздничным. Да и вообще атмосфера, царившая в рубке, была насквозь пропитана витавшим в воздухе унынием.
      — В чём проблема, Макс? — вылез вперёд Алексей, показывая, что его ознакомили с прозвищем Крайстенсена, а, стало быть, он теперь в курсе и всех остальных дел Команды. Собственно говоря, его реплику можно было трактовать как пароль-отзыв, когда на Большой Высоте встречаются два звездолёта: «Я — свой, у меня тайн нет».
      Макс не успел ответить, так как в кабину, наклонив голову, стремительно вошёл командир. Следом появилась Кси Эвельсон и остановилась в дверях.
      — Закончили со спарками? — спросил генерал. В отличие от марсианина, на его лице не было и намека на печать безысходности.
      — Так точно.
      — Это хорошо. А у нас тут наметилась заковыка. Присоединяйтесь, сообща покумекаем.
      — Заковыка? — встревожился Пси. — Какого рода?
      — Кажется, мы нарвались на провал метрики, — буднично сообщил Лях-Козицки, словно это было ничего не стоящей мелочью, но даже новичок среди Патрульных, каким был Бэр, чётко представлял, какая крупная неприятность скрывается за этими внешне непритязательными словами.
      Каждому межзвёзднику известно, что Большая Высота — всё то, что окружает звездолёт, когда он с невообразимой скоростью пронзает межзвёздный вакуум — пронизано разного рода излучениями, а также подвержено воздействию электромагнитных, гравитационных, лево— и право-торсионных, стационарно-пылевых, дискретно-капсулирующих и всяких прочих полей. Эти материальные составляющие пустого пространства могут влиять на полёт, но обычно искусства пилота бывает достаточно, чтобы справиться и с искривлённым тяготением «траурных звезд», и со спонтанным распадом тау-кванта на дробные доли, и даже с блуждающим мезонным облаком — грозой старинных анабиозных левиафанов. Но иногда современный космический аппарат в своём стремительном порыве неожиданно зависает между звёздами и ни на микрон не может приблизиться к цели, хотя двигатель продолжает работать в штатном режиме; это может означать только одно — вокруг принялась фонтанировать протяжённость.
      И не просто протяжённость, а протяжённость без массы, то есть новорожденное пространство.
      Откуда оно берется, никто не знает: то ли провоцируется манёврами звездолёта, то ли порождается самим вакуумом, то ли просачивается из параллельных миров, когда там начинают бушевать неведомые катаклизмы. Но для межзвёздников, которые волей случая оказались застигнуты протяжённостью без массы, нет участи хуже: как ни маневрируй, как ни увеличивай скорость, все равно из провала метрики так просто не выберешься.
      Ситуация похожа на бегуна, стартующего по тренажёрной дорожке, только дорожка эта обладает собственной стратегией, которая заключается в том, что скорость её всегда соответствует скорости бегущего спортсмена, но с вектором движения, направленным в противоположную бегу сторону. Как бы ни варьировал свою скорость бегун, он постоянно будет находиться от стен помещения на одном и том же расстоянии. Допустим, был предпринят рывок, чтобы обогнать дорожку хотя бы на время. Но не тут-то было — в тот же миг скорость дорожки тоже увеличится. Причем настолько, насколько ускорился спортсмен. Темп резко сбавлен — дорожка отреагирует адекватно и на этот финт. А стоит бегуну вообще прекратить движение, как тренажёрная лента застынет. Словно задача спортивного инвентаря заключается в том, чтобы бегун, оставался неподвижным относительно всех ориентиров. Но если тренажёр можно выключить или просто сойти с него, то как выбраться из провала метрики, если она порождает новое пространство во всех направлениях, оставляя корабль на одном и том же расстоянии от всех ориентиров Большой Высоты? Одним словом, это трясина. Невидимая, но ощутимая. Провал метрики. А самое противное, что не отгадаешь, когда проклятая протяжённость прекратит фокусничать и вновь станет нерастяжимой, неизменяемой и кусочно-гладкой, чтобы дать звездолёту возможность продолжить рейс.
      Большинство межзвёздников верит, что процентов девяносто сгинувших бесследно кораблей угодили в пространственные ловушки. Может быть, кое-кто из них до сих пор коротает время на «кроличьей пробежке», получившей название в честь персонажа мудрой сказки Кэрролла. Правда, существуют и обратные примеры, когда кораблям удавалось успешно выбраться из пространственной трясины.
      И вот теперь в провал умудрилась вляпаться Команда.
      Весело, ничего не скажешь.
      — И надо же было напороться на такую фигню, когда до спутника оставалось не больше семи часов пути, — поскрёб голову Макс. — Не будь её, первый этап миссии был бы уже завершен.
      Его досаду можно было понять — «фигня» длится уже семь часов. А сколько ещё придётся перебирать ногами бегуну, выбиваясь из сил, чтобы ни на йоту не приблизиться к цели?
      Сутки?
      Месяц?
      Десять лет?
      Нет, десять лет не придётся — запасов пищи, погруженных на иглодиск посольскими, не хватит.
      — А почему семь часов назад нас не поставили в известность? — поинтересовался Пси.
      — А что бы это изменило? — раздражённо ответил Макс. — Вас что, переполняют идеи?
      — Успокойся, Макс, — подал голос командир. — Возьми себя в руки!
      Он подозвал Пирелли и стал показывать ему какие-то расчёты.
      — А ты, Сел, чем порадуешь? — не унимался Крайстенсен.
      — Увы, — вздохнул луннит.
      Макс снова уставился в дальномер.
      С одной стороны, Алексея задело, что марсианин его проигнорировал, но с другой, Макса можно было понять, ну что дельное может предложить вчерашний курсант?
      Хотя не следует забывать, что, во-первых, курсант вот уже полмесяца как межзвёздник, а во-вторых…
      — Послушайте, — сказал он, — неужели здесь собралось столько уникальных людей только для того, чтобы ничего не смочь сделать?
      — Не знаю, как телепатия может управиться со взбесившейся метрикой, — произнесла Эвельсон саркастически. — Инопланетного разума тут тоже не замечается. Так что вся надежда на избранника вселенной. Усмирять мироздание — по его части.
      — Погоди, — прервал монолог Пирелли. — Мне кажется, в этой идее есть здравое безумие… Где Тау? — неожиданно спросил тот.
      — Я здесь, — отозвалась марсианка из-за Таниной спины.
      — Подойди, пожалуйста, — позвал Пси и, дождавшись, когда она окажется рядом, продолжил: — Еще никто не пробовал усмирить провал метрики такой экзотикой, как твои уникальные способности, — размышляя вслух, произнёс он, — но попытка не пытка.
      Макс рубанул воздух ребром ладони.
      — Кажется, я понял! — он легонько ткнул Суровцева в налитой бицепс. — Молодец, Бэр, отличная идея! Так держать.
      Все кроме Тани заулыбались, а она поморщилась, словно у неё неожиданно разболелся зуб:
      — Может быть, кто-нибудь объяснит мне, какое отношение к изменению метрики пространства имеет Тау и её восприятие времени?
      Собственно говоря, Алексей тоже не мог сообразить, что задумал Пирелли и какая роль отводится тонюсенькой Цинь Сяо-пу. Но раз его, Бэра, хвалят и называют автором идеи, значит, задумано хорошо.
      Спасибо Джакомо, тот быстро разложил всё по полочкам. В принципе идея выхода из тупика сводилось к некоторым понятиям теоретической тау-физики, в которой неделимый хроноквант представляется сложной системой. Сдвиг материального объекта внутри одного хронокванта никак не изменяет его состояния, ведь и предмет остаётся тем же самым, и момент времени не изменяется. Но поскольку наша вселенная не только дискретна, но и вероятностна, то, скорей всего, в той доле хронокванта изменённой метрики просто не окажется. А вероятность того, что в одном и том же месте пространства в разных долях кванта времени могут возникнуть одинаковые флюктуации, исчезающе мала.
      — Ну, хорошо, — сдалась Эвельсон, — я понимаю, что Тау может двигаться не по течению времени, а перпендикулярно ему, но как она перетянет туда целый иглодиск? Это же азы физики: чтобы шагнуть в четвёртую сторону, нужно оттолкнуться в пятую.
      Все повернулись к Цинь Сяо-пу — она одна могла дать ответ на этот вопрос, и от того, каким он будет, зависела судьба Команды.
      А она молчала.
      Даже глаза закрыла, словно медитировала.
      Впрочем, так оно и было. Следуя наработанным множеством поколений соплеменников методикам, девушка концентрировала в себе энергию, которую одни называли «кундалини», другие — «ци», а на языке тау-физики это был «резерв прокола в точке перегиба». Со стороны казалось, что ничего не происходит. Но, может быть, так только казалось?..
      Наконец Тау щёлкнула пальцами:
      — Результата гарантировать не могу, но попробую…
      Команда замерла, ловя каждое слово.
      — …кажется, я наткнулась на вполне приемлемый интервальчик, куда можно втиснуться. Сама не понимаю, почему раньше мне это в голову не приходило. Кажется, чего уж проще: взять и «опрокинуть серебристые облака», предварительно «вобрав отражённый свет» и «отринув ношу старца»… именно в пятую сторону её и надо отринуть, так что с азами физики всё, вроде бы, в порядке.
      Тау снова прикрыла глаза и тут же спросила нормальным, не заторможенным голосом:
      — И как оно?
      Макс лихорадочно истязал клавиатуру.
      — А ведь и в самом деле провал преодолён, — произнёс он, считав последние данные с экрана. — Нет, ребята, хотите верьте, хотите нет, но дальномер показывает, что «кроличья пробежка» закончилась. Мы вполне ощутимо движемся.
      — Уже всё? — удивилась Эвельсон. — Прикинула, произвела пассы, опять же умозрительно, и нате вам — провала метрики нет?
      — А вы думали, что заметите, как я перейду через «хрономостик», перетащу туда иглодиск, а потом верну его назад? Как бы не так! — Тау сжала пальцы в кулачок. — Да, именно это всё я и проделала, но двигалась я перпендикулярно основному потоку времени, то есть для вас — мгновенно. Вы, живущие линейно-поступательно, и глазом моргнуть не успели.
      — Не устала? — поинтересовался Сел.
      — Есть маленько, — призналась Тау и вновь разжала кулачок. — Пришлось потрудиться, чтобы сдвинуть с места компактную массу для придания первоначального импульса иглодиску. Жаль «ношу старца» не сумела сохранить, она расплавилась в той, чужой доле хронокванта.
      — Постойте, постойте! — снова вмешалась Эвельсон. — Давайте разберемся до конца. Что это за компактная масса и откуда ей было взяться на нашем корабле?
      Цинь Сяо-пу виновато улыбнулась.
      — Бэр притащил.
      — Ничего я не притас… — начал Алексей и осёкся. Перед внутренним зрением возникли строчки, которые он в свое время вычитал у одного старинного поэта:
 
       Коль от вашего от взгляда
       Расплавляется чугун,
       Это значит вы как надо
       Постигаете цигун.
      
 
      Да он настоящий провидец, этот поэт начала третьего тысячелетия! А кто ещё на заре космонавтики мог предположить, что с загадками Большой Высоты придётся управляться с помощью китайского учения и неподъемного ордена расы Вежбо?!
      Правда, на заминку никто не обратил особого внимания, поскольку в этот момент подал голос Юз. Кварт-генерал всегда знал, когда начальству надлежит проявить инициативу.
      — От лица командования Звездного Патруля, — торжественно начал он, — выношу благодарность секонд-майору Цинь Сяо-пу за проявленные самоотверженность и профессионализм, которые позволили Команде беспрепятственно продолжить выполнение поставленной задачи. А за то, что лишила командира заслуженной награды… — Лях-Козицки наклонился и чмокнул Тау в запунцовевшую щеку. — Честное слово, я всё ломал голову, неужто мне под тяжестью чугунного «Духа оплодотворения» до скончания века прогибаться придется?! Так и впрямь недолго старцем стать.
      Он нашёл глазами Суровцева:
      — Да, кстати, Алексей, хочу сообщить одну вещь, которую никто из преподавателей никогда не скажет курсанту: звёздным патрульным становятся не в ту минуту, когда педагоги родной Бирюзовки вручают выпускникам дипломы. Патрульным становятся после того, как с честью выдерживают первое испытание… кхе-кхе… на прочность. Поздравляю, Бэр, ура!
      — Ура! — грянул Алексей и с замиранием сердца услышал, как ему вторят все члены Команды.

4

      Семь часов крейсерского хода до расчётной точки остались в памяти Суровцева наполненными напряжением, возрастающим с каждой секундой. Чтобы не мешать командиру, он ушёл в пассажирский салон и постарался расслабиться. Да, по части комфорта иглодиски не шли ни в какое сравнение с земными кораблями, но выбирать не приходилось — поблизости от места исчезновения Зет-03 по-прежнему находился один-единственный корабль Солнечной Федерации — грузовик капитана Томпсона, непригодный для организации спасательно-поисковых работ. Переброска же в Сферу Шеппарда с противоположного края галактики даже звена шприц-звездолётов, не говоря уже о флотилии, потребовала бы от Федерации серьёзных энергозатрат, а нынешний секретарь ООРАН являлся последовательным сторонником жёсткой экономии во всём.
      Когда раздался дребезжащий звонок общего сбора, Алексею осталось лишь подняться и пройти по коридору. К этому моменту в пилотской не хватало только двоих: его и кентвуша, который появился сразу вслед за Алексеем.
      — Первая часть операции завершена, — решительно произнёс кварт-генерал, увидев, что все в сборе. — Несколько минут назад мы вошли в зону рассчитанного местоположения спутника, но, как ни печально, визуальный контроль не дал никаких положительных результатов. Отсутствие Зет-03 подтверждается и молчанием биодетекторов. Тем не менее, мы обязаны организовать мероприятия в соответствии с Кодексом Чрезвычайных Обстоятельств. Надеюсь, никому не надо напоминать, что это такое?
      — Не надо, — буркнул Макс. — Если найдём какие-нибудь обломки или останки, то упакуем и направим в ближайшее отделение ВЦ СКНз, пусть анализируют сколько душе угодно.
      — Ну хорошо, — произнёс Сел, — мероприятия мы организуем. Но надо выбрать рабочую гипотезу, что могло произойти со спутником…
      — Вот этим мы сейчас и займёмся, — согласился кварт-генерал. — Прежде всего напоминаю, что в момент странного исчезновения планетоида рядом с ним должен был находиться корабль вооруженных сил империи Кахоу. Кажется, броненосец «Шкеллермайц».
      — «Шкеллермэуц», — уточнил кентвуш. — Дифтонг «ай» на литературном диалекте, введённым в разговорную практику придворным грамматиком и прославленным поэтом Моррой Лучеглазым, произносится как «эу».
      — Благодарю за справку, Ойц-Зифан, — кивнул в сторону гиганта Юз. — Итак, «Шкеллермэуц» вполне мог оказаться причиной или даже инициатором катастрофы. — На этот раз генерал произнес название броненосца, следуя литературным нормам языка, введённым придворным грамматиком. — У кого какие мнения на этот счет?
      Разумеется, первым со своим мнением вылез Суровцев.
      — Лично у меня нет и капли сомнения, что броненосец напал на Зет-03, поправ все нормы морали и этики. Ни для кого не секрет, как кахоуты относятся к Содружеству и к Солнечной Федерации, в частности. Уничтожить трансверсаль броненосцу эскадренного подчинения раз плюнуть, тем более, что корабли подобного класса под завязку упакованы импульсными орудиями пучкового типа, несут до сотни ядерных фугасов и имеют на вооружении необнаруживаемые радарами торпеды, способные доставить аналогичный заряд в пределах двухсот пятидесяти мегаметров.
      — Так, — Лях-Козицки сделал паузу, — кто еще считает, что «Шкеллермэуц» напал на спутник Содружества?
      — Думаю, что без кахоутов здесь не обошлось, — произнёс Макс, — хотя прямое нападение считаю совершенно невероятным. Разбомбить планетоид ему и впрямь раз плюнуть, но тогда на месте гибели трансверсали образуется газо-пылевое облако, которое невозможно не засечь.
      — У меня тоже накопились определённые вопросы, — вступила в разговор Тау, — я столько часов провела за экраном импульсного дальномера и не отметила ни одного характерного всплеска «свой-чужой», а это говорит, что в сфере Шеппарда нет ни одного корабля Содружества. Я ещё допускаю, почему нет федералов — не ближний свет. Но где собственные иглодиски этноса Вежбо? За то время, пока Земля согласовывала свои действия с этносом, их суда обязаны были прочесать окрестности Потустороннего Зеркала хотя бы в первом приближении. Это означает только одно: ловушка, неважно — поставлена она кахоутами или имеет иное происхождение, продолжает действовать.
      — Разумеется, кахоутами, кем же ещё?.. — снова встрял Суровцев, но его оборвал кварт-генерал:
      — У кого имеются другие соображения?
      — У меня, командир, — пробасил Ойц-Зифан. Его широкое круглое лицо с еле намеченными чертами, делающими любого кентвуша похожим на карикатурную маску, пошло фиолетовыми пятнами. — Мне крайне неприятно идти против озвученного мнения, но я не имею права отсиживаться в стороне. Мне кажется, у нас слишком мало данных, чтобы обвинять некое юридическое лицо в причинении ущерба другому юридическому лицу на одном лишь основании, что они оба находились в одном и том же месте в одно и то же время. Обстоятельства исчезновения Зет-03 таковы, что я склонен подозревать естественную причину его гибели.
      — Значит, так, — подытожил Лях-Козицки, — Вот исходные условия задачи. Как известно, в середине мая пограничные наблюдатели расы Вежбо зафиксировали вхождение броненосца вооруженных сил Кахоу в пространство, подконтрольное Содружеству. В начале июня он должен был состыковаться с Зет-03, но к этому моменту исчез с импульсных радаров. Спрашивается, где в данный момент находится броненосец, если из Сферы Шеппарда он не выходил (по данным тех же пограничников), а по наблюдениям наших девочек, на экране дальномера не было ни одного всплеска, характерного для звездолёта такого размера?
      — Ясно где, — не раздумывая особо, брякнул Алексей. — У Потустороннего Зеркала.
      — Окрестности Зеркала я сканировала особенно тщательно, — возразила марсианка. — Там тоже ничего.
      — Значит, — очертя голову ринулся в бой Суровцев, — кахоутам удалось нырнуть в Зеркало. Они давно собирались исследовать его подлинные глубины.
      — Кто читал вам курс «Астрофеномены»? — поинтересовался Лях-Козицки.
      — Шарль Дюплесси.
      — Неужели он не упоминал о принципе «Плюс один»?
      Суровцев наморщил лоб:
      — А как же? Даже особый упор делал. Сказал, кто не вспомнит про это правило на экзамене, может о хорошей оценке и не мечтать. Но давно известно, что наш потенциальный противник спит и видит, как бы проникнуть в глубь Потустороннего Зеркала, где, по их мнению, исследователей ожидают совершенно потрясающие открытия! И если уж они попрали законы межрасового права, что им какой-то принцип? Наплюют и не заметят!
      На скулах кварт-генерала заходили желваки. Эвельсон фыркнула и спросила вкрадчиво:
      — Любопытно было бы узнать, какие наказания полагаются за нарушение законов природы?
      — Я понял! — закричал Алексей. — Это то, о чём предупреждала силикарболаудь! Кахоуты намереваются попрать не только межрасовые законы, но и законы природы, а мироздание, разумеется, не стерпит этого!
      — …и поэтому оно нападает на нашу станцию! — подхватила Кси. — А ещё говорят что-то о женской логике! Логика медведей, как видим, куда круче.
      Бэр побагровел.
      — Прежде всего, — начал он, — на станции были имперские наблюдатели. Уверен, именно они начали преступный эксперимент… Во-вторых, не вам ли, госпожа послица объясняла, что реакция мироздания на безответственные поступки отдельных существ может показаться неадекватной и даже несправедливой. А? Мы не остановили вовремя кахоутов, и удар пришёлся по нам! Видите, всё сходится!
      — Кто-то только что доказывал, что станция уничтожена имперским броненосцем.
      — Это была рабочая гипотеза, — быстро произнёс Бэр — а теперь мы знаем истину.
      — Так! — хлопнул в ладоши кварт-генерал. — Как ни заманчива мысль, что Зет-03 стал жертвой коварного нападения империи, нам надлежит подойти к проблеме объективно. Сами знаете, за последнюю неделю было сделано множество яро-патриотических заявлений. Политические деятели правого толка хотели бы приобрести выгодного и, самое главное, конкретного врага. В таком случае можно получить солидные политические дивиденды, требуя вражеской крови. Что касается второй гипотезы нашего неофита, то её можно оставить, поскольку вреда от неё никакого.
      — Пользы — тоже.
      Разумеется, это сказала Кси. От ехидной дамочки Суровцев ничего другого и не ожидал, а вот то, что генерал вновь назвал его неофитом?.. Это было явное понижение в звании. Алексей обиженно замолк, твёрдо решив никаких идей больше не генерировать.
      — Между прочим, — внезапно подал голос Макс, — пока мы тут дискутируем, биодетектор обнаружил живой объект.
      — Где?! — вопрос, кажется, вырвался у всех разом.
      — Вот, — инженер указал на экран, где дрожащая линия локатора вздёргивалась едва заметным пичком.
      — Какой же это сигнал? — не поверил Алексей. — Он ниже уровня случайного шума. Их на экране целая куча, что же, это сплошь живые объекты?
      — В основном — случайные всплески, — терпеливо объяснил Макс, — а вот это — сигнал, хотя он и впрямь ниже уровня шума. Если посмотреть, то такой же пичок показывает и масс-детектор. Значит, там что-то есть.
      Суровцев хотел спорить дальше, но вспомнил, что Макс относится к той породе людей, у которых всякий прибор работает далеко за пределами погрешности, и впервые прекратил спор, не дожидаясь, пока его посадят в лужу. Промолчать, впрочем, было выше сил, и он спросил хрипло:
      — Как ты думаешь, что это может быть?
      — Пока трудно сказать определенно: обломок конструкции жизнеобеспечения, спасательный модуль с членами экипажа, даже просто тело. В скафандре или без.
      Алексей представил промерзшие останки и содрогнулся.
      — Готовим к вылету мивабб, — распорядился кварт-генерал. — Сколько до «этого» идти?
      — Часов пять форсированного хода.
      — Отлично. Полетят Кси и Бэр. Командиром с ними полетит Пси. А мы пока продолжим плановый поиск. Первый сигнал биодетектора весны ещё не делает.

5

      Суровцев догадывался, что в спарку он взят как представитель грубой физической силы. Если вдруг окажется, что детекторы засекли десантный катер кахоутов, то запросто может начаться драчка, и кто тогда, спрашивается, защитит Пирелли и Эвельсон? Боевому манипулированию они если и обучены, то не в такой степени, как вице-чемпион Алёха Бурый. И тем не менее, его посадили на место первого пилота, доверив вести «мивабб» к запеленгованному объекту, в то время как двое знатоков психологии устроились за дублирующим пультом, но и там разговаривали о чём-то совершенно постороннем. Вот и хорошо, пока они теоретизируют, он будет делать дело.
      Прежде всего, он зафиксировал подачу инжекторов на максимум, хотя и без этой процедуры катер мчался на пределе возможностей. Алексею так и представлялось, что за кормой «мивабба» выползает шлейф вырожденного пространства, хотя увидеть это человек не в состоянии. Он до рези всматривался в сфероэкран дальномера, пытаясь разглядеть в чернильных глубинах крошечную искорку, сигналившую, что в ней присутствует плоть. И через некоторое время увидел…
      Нет, не может того быть.
      Он потёр глаза.
      Не помогло.
      Он больно ущипнул себя за локоть.
      Но и это не исправило положения.
      На фоне размытых, будто маревом, звёзд объявилась знакомая фигура, и на Алексея уставились рачьи глазки «принцессы». Но не той компактной малышки, не достигавшей Лёхе Бурому даже до пояса, а гигантессы, чей лик занимал, если верить показаниям дальномера, пространственный сектор в 26 градусов.
      — Ну что, Избранник, уверился теперь, что моим словам можно доверять? — донеслось до его ушей из невообразимой дали.
      — Ка…ким словам? — запинаясь, произнес Алексей.
      — О бедах, грозящих Объединённым Человечествам, — пояснила силикарболаудь.
      — Уверился, — Суровцев постарался, чтобы его голос не дрожал.
      — Знаю, что ты поставил в известность своего куратора, а через него информация достигла верхов вашей исполнительной власти, — пророкотала ксенофренка. — Это вселяет надежду, что моя миссия не напрасна.
      Не будь Суровцев столь взвинчен, он заметил бы, что движения лицевых мускулов «принцессы» не соответствуют произносимым словам, хотя вполне могло сказываться несоответствие между скоростью света и скоростью звука, который в вакууме вообще не распространяется.
      — А может всё это «дымовая завеса», и несчастный Зет-03 исчез не без вашей помощи? — спросил он, что называется, в лоб.
      Зрачки силикарболауди на секунду потемнели, сравнявшись с межзвёздной чернотой.
      — Зачем нам это? — произнесла она. — Для какой надобности, не подскажешь?
      Суровцев пожал плечами — ситуация ему не нравилась. Мало того, что он в очередной раз стал объектом пристального внимания силикарболаудей, так к тому же, ещё и непосредственно на Большой Высоте.
      — Ну, не знаю. Может быть, вашей Иерархической Яйцеклеточной Инициативе надоело спокойствие в нашем секторе галактики и захотелось пришпорить события, внеся разлад в отношения между Федерацией и империей Кахоу?
      Глазки силикарболауди завибрировали:
      — Империя Кахоу? Причем здесь она?
      — Ну как же? Известное бельмо на глазу Объединенных Человечеств.
      — Кахоуты такие же, как и вы, у них те же проблемы. Опасность, говоря примитивно, исходит от Потустороннего Зеркала, а кахоуты, добившись права вести наблюдения, занялись там крайне безответственными экспериментами. Безо всякого злого умысла, между прочим. Ваши нырки в экзокапилляры — детские шалости по сравнению с тем, что вытворяли имперские наблюдатели в своей лаборатории. Разумеется, Зеркало среагировало, и вам теперь приходится искать погибший планетоид. Могу тебя утешить: имперский броненосец тоже погиб — мирозданию нет дела до правых и виноватых, оно, как я уже когда-то говорила, реагирует неадекватно.
      — Значит, это всё-таки кахоуты! — мёртвой хваткой вцепился Бэр в единственный понятный ему довод. Как наши исследования, так они ноты протеста шлют, а сами готовы поставить мир на грань гибели! Нет уж, сволочами они были, сволочами и останутся!..
      — Я этого не говорила, — образ дочки-матери начал бледнеть, сквозь него замерцали звёзды. Вообще-то звёзды в космосе не мерцают, но сквозь исчезающую силикарболаудь этот феномен вполне можно наблюдать. — Когда будешь передавать наш разговор своему начальству, пожалуйста, передай его точно и полностью, — донеслось из пустоты.
      — Это что же, опять мне нести ответственность за вселенную? — закричал Алексей.
      — Да уж куда тебе… — услышал он глухо, словно в уши были вставлены ватные тампоны. — Тебе даже штурвал доверить нельзя! Проснись, Бэр! Тоже мне, патрульный, заснул за штурвалом!
      — Я не заснул, я…
      — Знаю! — оборвал Пси, не отрываясь от дублирующего пульта.
      «Мивабб» двигался в режиме аварийного торможения, катер сбросил крейсерскую скорость почти до нуля, а заодно отметился на дальномере иглодиска условным сигналом «Поиск плюс». Теперь Лях-Козицки будет знать, что они и впрямь что-то обнаружили.
      А Пси, выходит, не только с Татьяной любезничал, но и космический призрак видел, своими глазами или просканировав мысли пилота, и управление успел перехватить едва ли не в последнюю минуту. Вот соприкоснулись бы на скорости защитные поля двух кораблей — и всё — аннигиляция, пришлось бы скорбящим родственникам хоронить вместо Лёхи Бурого кубометр вырожденного пространства. Хорошо, что на катере управление продублировано, спасибо земноводным инженерам, не пришлось старшему товарищу лезть через голову впавшего в транс пилота, чтобы включить торможение.
      — Что там? — не отрываясь от приборов, спросил Пси.
      — По нисходящей, — непонятно отвечала Эвельсон.
      — Скорость погашена, до цели восемнадцать мегаметров, — спустя полминуты, произнёс Пирелли. — Касание защитных полей через шесть с половиной минут.
      Это, во всяком случае, Суровцев понимал. Он и сам видел, как на фоне слабых звёзд быстро увеличивалось ребристое яйцо в оплётке из растопыренных штанг. Не нужно и в МОП лазать, чтобы понять, что это такое. Спасательный бот кахоутов наверняка с борта «Шкеллермэуца». А ведь эта штучка может использоваться как для спасения экипажа в случае аварии корабля-матки, так и для проведения абордажной атаки. Кроме пилота бот способен перевозить до десяти бойцов. Ясное дело, «Шкеллермэуц» готовил захват станции и даже начал спускать абордажные команды. Так что не спасательный это бот, а десантный. И если на борту кувыркающегося яйца и впрямь десяток солдат, они могут оказать серьёзное сопротивление.
      — Бэр, без агрессии! — не отрываясь от управления, предупредил Пси.
      Вот ведь телепат чёртов! И когда только успел понять, что у Лёхи действительно зачесались кулаки, тем более, что салон десантного бота давал ограниченный, но все же простор для упражнений в боевом манипулировании: есть где всласть помахать конечностями. А вице-чемпион без практики — всё равно, что банкет без шампанского.
      — Юз надеется, что мы добудем ему языка, — попытался спорить неугомонный манипулятор.
      — Я сказал — без агрессии!
      Суровцев вздохнул печально. Делать нечего, приказ старшего по званию — закон для патрульного…
      Шлюп кахоутов приблизился на минимальное расстояние, позволяющее функционировать силовому полю «мивабба», который замедлил движение до нуля и лёг в дрейф.
      — Свет! — скомандовал Пирелли.
      Радуясь, что ему хоть что-то дозволено, Бэр включил сигнальные огни. «Мивабб» засиял, словно коралловый риф, усаженный лимонными и голубыми актиниями, какие используются вежборасиянами для освещения общественных мест.
      Согласно Кодексу визуальной связи, ратифицированному Федерацией и империей ещё полстолетия назад, кахоуты должны были зажечь оба сигнальных пояса на оплётке, но этого патрульные так и не дождались.
      — Неужели внутри никого нет? — прошептала Эвельсон. — Но почему тогда квакает биодетектор?
      — Скажу больше, — Суровцев тоже понизил голос, словно его могли подслушать. — У кахоутов отключено силовое поле.
      — И что это может означать?
      Алексей пожал плечами:
      — Если исходить из Подпространственного Устава имперских военно-космических сил одно из двух: или на борту действительно нет живых членов экипажа, или бойцы готовятся к абордажу, чтобы захватить наш катер!
      Пси, не желая повторять дважды отданное приказание, напоминающе кашлянул.
      — Помню я, помню, — покорно отозвался Суровцев.
      — Тогда вперёд! Ты входишь первым, мы за тобой.
      Ясное дело, как на пули с голыми руками лезть, так ему первому.
      — Там один человек, и, судя по ментальному излучению, он боится нас больше, чем мы его, — сообщил телепат. — Есть стыковка! Бэр, пошёл!
      — Да поможет тебе Высотник! — истово прошептала Кси.
      — Да пребудут со мной святые великомученики Юрий и Гагарий! — подхватил Бэр и прыгнул в открывшийся люк.

1

      — Докладываю, господин генерал! На шлюпе находился вот этот старикан. Я вошёл, а он стоит возле самого люка, в руках кактус — и кричит.
      — Кто кричит? Кактус?
      — Никак нет, кактусы кричать не умеют. Старикан.
      — На одной из планет, принадлежащих империи Кахоу, произрастают кричащие кактусы, — поправил Бэра Ойц-Зифан, — но на шлюпе был не кактус, а вислый бересклет или в просторечии — кружевика, чрезвычайно редкое декоративное растение. Что касается спасённого вами кахоута, то он сообщал, что является гармом, то есть, лицом цивильным, профессором университета.
      — В таком случае, он должен был кричать это по-русски, — возразил Алексей, сам понимая, что городит ересь. Откуда профессору знать, что на вежборасиянском диске прибыл россиянин Лёха Бурый. — Но я, как и было приказано, действовал без агрессии, хотя кактус у старика уже был взят на изготовку. Кто знает, может у него колючки ядовитые или ещё что… Короче, горшок я отнял, а самому гарму никакого вреда не причинил. Мягко обездвижил и доставил на диск.
      — Профессор очень переживает за свой цветок, — пояснил кентвуш. — Он говорит, что это ценное растение, а вы помяли побеги,
      — Тут уж надо выбирать: или цветок помять, или профессора. Я тоже не всемогущий.
      — Что же, — подвёл итоги Лях-Козицки, — Бэр действовал соответственно обстоятельствам, задание выполнено. Что касается бересклета, то, насколько мне известно, это очень живучее растение. Теперь о профессоре… Простите, как вас зовут?
      Из краткого курса военного перевода Суровцев вынес, что, допрашивая пленных, нельзя употреблять вежливые формы обращения: «простите», «пожалуйста», «извините». И раз генерал обращается вежливо, значит, профессора пленником он не считает.
      — Моё имя — Тейтус Пшу, — с достоинством произнёс старик на вполне приличной космолингве.
      — Тот самый Тейтус Пшу? — спросил генерал таким тоном, что Алексей спешно полез в МОП, узнавать, кого это он так некстати обездвижил.
      — Именно тот самый Тейтус Пшу, которого ищет подглядка-подслушка на всех планетах империи. Низкий ниспровергатель основ и скверный осквернитель истин.
      — Зачем же так мрачно? Для нас вы крупный учёный, заведующий кафедрой Ужерского фундаментального университета.
      — Был когда-то! Теперь я лишён докторской степени и профессорского звания, а кафедрой в университете заведует Сопси Каку.
      — Не знаю такого.
      — Ваше счастье! Ему дай волю, и он объявит, что мир плоский и покоится на спине Великой Каракатицы, а ночь наступает, когда каракатице вздумается залить небосвод чернильной сепией.
      — Очень поэтично, — заметил Алексей.
      Профессор вздрогнул, но, вспомнив, как его обездвижили, ничего не сказал.
      — И всё-таки, — кварт-генерал повернул разговор в нужное русло, — как вы попали на десантный бот?
      — Видите ли, — в некотором затруднении протянул опальный профессор, — у меня тоже нашлись сторонники, и весьма деятельные. Без их помощи я, конечно, не мог бы так долго скрываться от наших доблестных органов слуха и зрения. Меня бы уже давно кто-нибудь признал и заложил, если бы не мои добровольные помощники, простые гармы, порой совсем необразованные, они рисковали жизнью, чтобы помочь мне.
      — Обычно малообразованным гражданам нет дела до космогонических проблем.
      — Как видим, опыт показывает прямо противоположное. Эти люди не только укрывали меня, но и с готовностью слушали мои лекции.
      — И они же помогли вам попасть на имперский броненосец…
      — Нет, это были совсем другие люди… — Тэйтус Пшу замолк на секунду, а затем заявил с отчаянием в голосе: — Я не выдаю своих сторонников и не сообщу вам никаких имён и подробностей!
      — Я их и не спрашиваю, — хладнокровно ответил Лях-Козицки. — Рассказывайте только то, что считаете возможным.
      Совершенно не так представлял Алексей Суровцев допрос захваченного пленного!
      — Не могли бы вы рассказать, что всё-таки произошло с «Шкеллермэуцем»? Броненосец — не иглодиск, так просто пропасть не может.
      — Видите ли, его уволокли великаны в рогатых шлемах.
      — Ну-ка, ну-ка… Это уже интересно!
      — Прежде всего, наш крейсер… или броненосец… — я в этом не разбираюсь — так вот, наш корабль попал в пространственную рытвину.
      — Провал метрики, — перевёл кентвуш. — То же самое, что случилось с нами.
      — И как же вы оттуда выбирались?
      — Броненосец в рытвине забуксовал, так что выбрались только мы.
      — Мы, это кто?
      — Э-э… — замялся профессор. — Строго говоря, мы — это я. Старая академическая привычка, говорить о себе во множественном числе. Некогда наука продвигалась не гениальными одиночками, как в наше время, а исключительно научными коллективами, и с тех пор авторы научных работ традиционно пишут, а порой и говорят «мы», имея в виду себя одного. Но, если угодно, можете считать, что мы — это я и куст вислого бересклета. Он должен был со дня на день расцвесть, но теперь, разумеется, мы не дождёмся ни цветов, ни ягод.
      — И всё-таки, как вы один, или вместе с кустом, выбрались из пространственной рытвины, и что за великаны уволокли броненосец?
      — Как выбрались, я ответить не смогу. Во-первых, возможно, это секретные разработки наших учёных, а во-вторых, я этого просто не знаю. Метод называется «перпендикулярная спираль», если вам это что-либо говорит…
      — Впервые слышу, — признался Лях-Козицки. — Ладно, оставим в покое ваши секреты, расскажите теперь о великанах.
      — Дело в том, что когда мы… то есть я… короче, когда шлюпка удалилась от «Шкеллермэуца» на значительное расстояние, я увидел, как из пустоты сконденсировались три великана в древних воинских доспехах, набросили на броненосец крупноячеистую сеть и куда-то его уволокли в самом прямом смысле слова, если, конечно, можно волочить сеть по вакууму.
      — Большие великаны-то?
      — Вся группа занимала пространственный сектор в двадцать шесть градусов, — ответил профессор звездознания, который даже в самой критической ситуации не забыл снять показания приборов.
      — Да, приличные. И куда они делись?
      — Не знаю. Рассосались куда-то. Предполагаю, что великаны были вызваны особенностями моего восприятия. Другой наблюдатель говорил бы, например, о гигантских птицах или, скажем, — профессор в задумчивости почесал нос, — о прекрасной инопланетянке.
      Суровцев поперхнулся от неожиданности, и только это помешало ему встрять в разговор, перебив и кварт-генерала, и знаменитого пленника.
      — Ясно. То есть, рытвина, оказывается, не только пространственная, но и ментальная. Это очень ценное наблюдение; ещё никто не наблюдал со стороны исчезновение корабля, попавшего в провал метрики. Не исключено, что тут скрыта возможность избавиться от этой напасти. Впрочем, вернёмся к певчим каракатицам, так, кажется, вы говорите? Скажите, зачем вам куст? Вы так любите цветы, что не можете обойтись без них даже в кабине спасательного бота?
      — Да, — с вызовом ответил профессор, — я люблю цветы! Но в данном случае куст был необходим для проведения важного эксперимента по исследованию Молекулярного Экрана. Вы слыхали о принципе Плюс Один? — генерал кивнул, показывая, что о таком принципе он слыхал. — Так вот, целью эксперимента было установить, реагирует ли Молекулярный Экран на ментальное излучение пассажиров или он считывает генетическую информацию. Ментальности кахоута и вислого бересклета разнятся чрезвычайно, а генетически мы близки, ибо произошли от общего коацервата, порождённого Единоутробным Океаном. Можно было бы, конечно, взять не куст, а дрессированного злопоуха или певчую каракатицу, но злопоуха на корабле не оказалось, а похитить любимую каракатицу Его Блистательности Инхаш-Брезофа мне не позволили совесть и корабельная подглядка-подслушка.
      — И каковы результаты вашего эксперимента?
      — Разумеется, положительны.
      — Не понял. Положительным в данном случае будет любой результат. Так удалось вам пронзить Потустороннее Зеркало или нет?
      — Конечно, удалось, раз мы здесь.
      — Очень интересно! — воскликнул Лях-Козицки. — Значит «Шкеллермэуц» попал в совершенно другой провал метрики, нежели мы. А если учесть, что Зет-03 тоже исчез, то не кажется ли вам, что в округе образовалось слишком много ментальных рытвин?
      И тут Алексей не выдержал. В самом деле, сколько же можно слушать, не перебивая, в то время как охота говорить самому?
      — Я понял! — закричал он. — Силикарболаудь предупреждала, что сателлит и броненосец погибли из-за того, что кто-то из наблюдателей не ограничился наблюдениями, а начал ставить опасные эксперименты. Теперь мы знаем, по чьей вине это произошло! Это ж надо так извратиться: летать сквозь Потустороннее Зеркало с кактусом на борту!
      Однако кварт-генерал вместо того, чтобы жадно накинуться на новую информацию, недовольно сказал:
      — Свои соображения ты выскажешь потом, а пока не перебивай беседу старших. Простите молодого человека, профессор, это его первое задание, и мальчику очень хочется отличиться.
      Суровцев был раздавлен. Мальчик, ещё хуже, чем неофит, это полное разжалование. Теперь его осталось только бросить на необитаемой планете, как ни к чему не пригодный балласт.
      А Лях-Козицки, как ни в чём не бывало, продолжил беседу:
      — Надеюсь, профессор, вы не в претензии, что мы досмотрели ваши вещи… Так вот, среди этих вещей оказалась офицерская форма фрейзера третьего ранга. Зачем она вам? На вас, кстати, тоже не вполне цивильный костюм. Если я правильно разбираю знаки различия, передо мной вовсе не доктор звездознания, а корабельный ревнитель имперских стандартов, что соответствует воинскому званию фрейзера второго ранга.
      — Первого, — поправил Тэйтус Пшу, — «Шкеллермэуц» очень большой корабль, так что ревнитель имперских стандартов на нём имеет звание фрейзера первого ранга.
      — Вот видите! Чем вы объясните эту несостыковку?
      — Как вы полагаете, в каком качестве пожилой человек вроде меня может проникнуть на борт броненосца? Мы, между прочим, летели сюда больше полсезона. Прятаться всё это время в матросском гальюне было бы затруднительно.
      — Логично. А зачем вам вторая форма?
      — Это не моя. Это форма того офицера, который должен был лететь на спасательном боте.
      — Интересно… — протянул генерал. — Значит, ваш пилот упаковал все свои вещи вплоть до нижнего белья, а сам собирался явиться на шлюпку голышом?
      — Представления не имею, — Тэйтус Пшу пожал плечами. — Об этом лучше спросить самого пилота.
      — Спросим, обязательно спросим, — Лях-Козицки улыбнулся, заканчивая на этой оптимистической ноте импровизированный допрос.

2

      Ох, до чего не понравился Алексею Суровцеву снятый со спасательного бота доктор звездознания! А ещё больше не понравился его кактус, из-за которого у Алексея произошло столько неприятностей. Мало того, что генерал обозвал Бэра мальчиком, так потом и Пси прочёл нотацию. Оказывается, он не просто сидел в кресле второго пилота, поглядывая на приборы, но и прослушивал мысли допрашиваемого. Вот, оказывается, почему Юз не настаивал в те минуты, когда пленный старик отказывался отвечать. Язык можно и прикусить, а мыслищи куда девать? Вряд ли университетский профессор обучен тем методикам, которые есть на вооружении у выпускников Бирюзовки.
      Теперь и сам Тэйтус Пшу, и его бересклет заняли едва ли не весь и без того тесный салон иглодиска, и никто не видел в том ничего странного. К Тейтусу Пшу относились словно к гостю, стараясь устроить его поудобнее. И только Пси, выйдя от генерала, наклонилась к Суровцеву и чуть слышно шепнула:
      — За кустиком присматривай. Что-то он мне не нравится.
      Алексею кустик тоже не нравился, но присматривать, судя по всему, следовало за профессором. На всякий случай Алексей переворошил МОП на предмет опасных кустов. Однако оказалось, что те кусты, которые опасны человеку, самостоятельно передвигаться не умеют, а те, что ползают (нашлись и такие в дебрях космоса!) для человека не опасны ни капельки. И всё же, тельца Сметанина модифицированный вице-чемпион заранее активизировал и спать улёгся во всеоружии.
      И, как оказалось, меры предосторожности были приняты не зря.
      Бодрствующая часть подсознания разбудила Алексея как раз в ту минуту, когда профессор, якобы спавший в койке напротив, бесшумно поднялся, взял со стола стакан, налил его до половины водой, а затем всыпал туда белый порошок.
      Сомнений не оставалось. Яд! Яд смертельный, подлый, коварный! То есть, конечно, яды бывают смертельными и коварными, а подлый и коварный — это уже отравитель.
      Прыжок из положения лёжа всегда удавался Суровцеву особенно хорошо, так что злоумышленник не успел даже охнуть, как был обездвижен и уже не мог воспользоваться своей отравой.
      — Что теперь скажете? — торжествующе спросил Алексей. — Станете утверждать, что собирались выпить лекарство от бессонницы?
      — Это не лекарство, это удобрение для цветка! — сердито ответствовал Тэйтус Пшу. — Вы и без того помяли куст, а теперь собираетесь лишить его необходимой подкормки?
      — Как можно? — Суровцев сразу понял, что нужно делать, — порча зелёных насаждений не в моих обычаях. Но на один вопрос извольте ответить: с чего бы вы вздумали удобрять ваш кактус среди ночи.
      — Это у вас тут ночь, а на Кахоу сейчас раннее утро! Так что позвольте несчастному растению жить в привычном режиме, — огрызнулся Пшу, показывая тем самым, что, несмотря на всё своё хваленое вольномыслие, он остаётся кахоуцентристом и, следовательно, приверженцем имперской идеи.
      — Замечательно! — Алексей улыбнулся торжествующе. — Раз вашему кусту нужна подкормка среди ночи, он её получит!
      С этими словами он выплеснул приготовленный яд прямо в горшок с колючим кустом бересклета.
      — Что вы наделали? — вскричал пленный профессор. — Добавлять надо осторожно, чтобы раствор равномерно распределился среди корней! Это вам не настойку дурного гриба в глотку заливать, тут требуется аккуратность.
      Суровцев был смущён. Судя по всему, старик действительно собирался потчевать раствором своего зелёного друга, а теперь был огорчён, что подкормка проведена не по правилам. Сердито ворча, Тэйтус Пшу добыл из своего саквояжа крошечные грабельки и принялся рыхлить землю в горшке, чтобы хоть немного приблизиться к потребной равномерности подкормки.
      — Давайте, помогу, — предложил Алексей.
      — Нет уж, — отказался старик. — Вы уже напомогали — дальше некуда!
      Огорчённый Суровцев вернулся в подвесную койку, улёгся, отвернувшись к стене, и даже тельца Сметанина отключил, чтобы больше не попадать ни в какие истории.
      Однако если уж Высотник захотел поднять неприятности на должную высоту, они поднимутся. Спит Лёха Бурый, и снится ему сон, будто вместо кахоунианского кактуса в горшке сидит здоровенный мужик, голый словно бритый ёжик и изрядно побитый. И будто бы этот мужик и есть тот самый заморский куст, и теперь он хочет поквитаться с обидчиком, потрепавшим кусту любимый бутон. Но и Лёха Бурый тоже подраться не прочь — одним прыжком выметнулся из гамака и принял боевую стойку. А мужик даже времени на ритуальный поклон не оставил — сходу залепил пяткой в лоб.
      Как следует из законов физики, всякий удар несёт в себе энергию, а энергия, как известно, это жизнь. Мозолистая пятка несла в себе столько энергии, что у Лёхи мигом прояснело в глазах, и он понял, что сон давно кончился, и поединок происходит наяву. Странный, прямо скажем, поединок. Мужик раскачивался на одной ноге, выписывал руками восьмёрки, корчил рожи, но рукам воли не давал, попытавшись снова стукнуть пяткой. Удивительно это было специалисту по боевому манипулированию! Вадим Георгиевич, незабвенный тренер Суровцева, частенько повторял: «Боевое манипулирование происходит от слова „manus“ — рука! Бить ногой — не уважать себя самого. Для победы изволь приложить ручки». И когда вражеская пятка вновь мелькнула у самого носа, Алексей зацепил её мизинцем и ловко дёрнул. Противник грохнулся наземь, приложившись затылком так, что казалось ему вовек не встать, но тут же, как подброшенный пружиной, взлетел и утвердился на одной ноге, а вторая уже неслась Алексею в живот, так что если бы не удачно поставленный блок, то получил бы Лёха столько энергии, что и не усвоить за раз.
      Шарби Унц был озадачен. Всякий лазутчик, приходя в себя после трансформации, немедля готов к бою, но на этот раз противник достался более чем удивительный. Симоу Палой, незабвенный тренер Унца, частенько повторял: «Бойцовая балансировка потому так и называется, что главное в ней — ноги! Руками машут только торговки на рынке. Бить рукой — не уважать себя самого. Звание победителя добывается левой ногой». Когда Унц провёл свой коронный удар в лоб, а враг не свалился замертво, но впитал всю энергию удара и даже крякнул от удовольствия, Шарби решил, что перед ним квалифицированный боец. Такого бить прямым ударом — только энергию транжирить. Откачнувшись, Унц сделал ложный выпад. Он ожидал подсечки, которая позволит ему упасть и как следует подзаправить растраченную энергию. Но вместо подсечки соперник рукой перехватил летящую ногу и дёрнул. Не ожидавший такого подвоха фрейзер всё же сумелгрохнуться как следует и через долю секунды уже вновь был готов к схватке.
      Последовал молниеносный обмен ударами. Унц отлично балансировал, пиная Лёху, Суровцев замечательно манипулировал, лупцуя Шарби. Каждый видел, что по очкам он выигрывает вчистую, ведь в боевом манипулировании не засчитываются удары, проведённые ногой, а в бойцовой балансировке точно так же не засчитываются удары руками. А вот реальная победа была также далека от обоих, как и в начале схватки.
      «Провести, что ли, карамболь Тайсона? — думал Лёха, замерев на миг в позе богомола. — Войти в жёсткий клинч и откусить этому ухо… Нет, не стоит. Приём действенный, но неспортивный. Попробую ещё раз по-хорошему ему накостылять…»
      — Отставить! — раздался начальственный голос.
      На пороге салона стоял Юзеф Лях-Козицки. Генерал был в парадном мундире и при всех регалиях. Вернее, почти при всех — чугунная медалюка, как известно, расплавилась при выходе из пространственной ловушки.
      — Стыдно! — сказал генерал. — Взрослые люди, а скачете как горные козлы. Фрейзер, вот ваша форма, оденьтесь; неприлично в конце концов. На корабле дамы, а вы в таком виде. Бэр, тебя это тоже касается — приведи себя в порядок. А как оденетесь, прошу ко мне в каюту. И, кстати, разбудите профессора.
      — Я не сплю, — отозвался Тэйтус Пшу.
      После такого продолжать поединок не имело смысла. Искоса поглядывая друг на друга, бойцы принялись одеваться.
      К тому времени, когда они появились в пилотской кабине, там были генерал, Пирелли и Таня Эвельсон. Теперь-то Алексей понимал, как удобно, когда рядом с тобой находится не только телепат, но и ксенопатка. Знал генерал, что куст фальшивый, или, во всяком случае, догадывался. А вот ему не сказал, и вновь Алексей оказался крайним.
      — Теперь, кажется, все заинтересованные лица в сборе, так что давайте говорить начистоту, — произнёс Лях-Козицки.

3

      Эскадренный броненосец «Шкеллермуэц» буксовал в непокорном пространстве словно допотопная малолитражка на разбитом просёлке. Заново поверенные дальномеры сообщали, что не только Молекулярное Зеркало, но и все прочие объекты галактики замерли, не желая ни приближаться, ни удаляться от броненосца. По приказу его Блистательности была замерена величина красного смещения, и оказалось, что сама вселенная прекратила расширяться, а центром её стал вплавленный в вакуум «Шкеллермуэц». Единственный объект, продолжавший двигаться, был десантный бот, ведомый командиром корабельных лазутчиков. Он неуклонно удалялся, кувыркаясь в пространстве. Двигателей Шарби Унц не включал, намереваясь максимально полно использовать даровую энергию вращения, позволившую боту убежать из ловушки.
      А затем… то, что произошло, каждый из очевидцев описывал по-своему, но в целом становилось ясно, что удаляющийся бот скрылся из глаз. А съели его мерцающие муравьи или же его аккуратно нашинковал преогромный гарм в поварском колпаке, как две капли воды похожий на личного повара его Блистательности, или школьная учительница наблюдателя стёрла спасательный бот с черной доски космоса большой мокрой тряпкой, — уже не суть важно. Вслед за кувыркающимся ботом с экранов начали пропадать изображения звёзд, и вскоре свежеповеренному дальномеру было просто нечего делать: ни одного материального объекта в наблюдаемой вселенной не осталось.
      — Теоретиков ко мне! — приказал Его Блистательность.
      Теоретиков на боевом корабле было не так много, и они не были чрезмерно загружены работой, так что уже через полминуты оба представителя официальной науки предстали под блистательные очи адмирала. Каждый из них разрабатывал свою особую теорию мироздания, стройную, логически непротиворечивую, снабжённую сложнейшим математическим аппаратом и обладавшую лишь одним незначительным недостатком: наблюдаемые факты во множестве противоречили этим чудесным теориям. Некоторое время Инхаш-Брезоф выслушивал препирательства длинноголовых, затем спросил брюзгливо:
      — И это всё? Кстати, почему я не вижу господина ревнителя имперских стандартов? Зря, что ли, он дневал и ночевал в рубке? Пусть теперь он попробует пролить свет на эту беззвёздную черноту.
      «Ревнителя имперских стандартов — к адмиралу!» — прозвучало по внутренней сети, однако ответа не последовало и лишь через двадцать минут Его Блистательность получил донесение, что фрейзер. первого ранга Тедль Нох найден в глубоком беспамятстве и помещён в медицинский отсек.
      Выслушав сообщение, адмирал помянул св. Ару в таком контексте, что любой другой офицер после этого мог ставить жирный ноль на своей воинской карьере. Св. Ара, помимо всего прочего, был покровителем императорской семьи, и ругать его перед ушами подглядки-подслушки остро не рекомендовалось.
      — Вытрезвить и доставить! — таков был первый осознанный приказ.
      — Ваша Блистательность, — осмелился доложить начальник медслужбы. — Господин ревнитель не пьян, он находится в глубокой амнезии. Можно подумать, что последние полсезона он находился в анабиозе. Я сам только что осмотрел его. Вряд ли в ближайшее время мы дождёмся от господина ревнителя членораздельной речи.
      В некотором роде почтенный эскулап был прав. В настоящую минуту его Здравомыслие Тедль Нох выражался весьма нечленораздельно. Субкапитан от санитарии Аздро Флег, дежуривший возле больного, просто не знал, что предпринять. Вместо того, чтобы тихо оттаивать, свежеразмороженый ревнитель хрипел, шипел, свистел и вообще издавал звуки более приличные питомцу Змеи, чем ревнителю имперских стандартов. Аздро Флег уже подумывал, а не усыпить ли ему беспокойного пациента на время или навсегда. Остановило лишь понимание простой истины: дело наверняка будет расследоваться, и с врача спросят за более чем странные назначения. Поэтому он, положившись на святых заступников, поставил Ноху капельницу с физиологическим раствором и глюкозой, надеясь, что престарелый ревнитель пошипит немного, а потом, как и полагается, забудет события, предшествующие отправке в анабиозную камеру.
      Увы, в данном случае слово «заступник» явно происходило от заступа, какими ломают чёрную свинцовую руду каторжники на Большом Кяхте.
      — Ну, субсанитар, — прошипел больной, почти разборчиво — я тебе припомню твои инъекции!..
      — Успокойтесь, достопочтимый Нох, — уговаривал Аздро Флег, всё ещё надеясь на чудо. — Мы вам поможем, и скоро вы встанете на ноги. Очевидно, переутомление… вы упали в обморок как раз напротив медицинского отсека. Внутривенное вливание глюкозы и адреналина, и вы вновь будете в боевой форме.
      — С-скотина!.. — истово шипел ревнитель, пытаясь освободиться. — А твой Шарби Унц и вовсе кретин! Кто вам позволил нападать на меня? А уж попытка подменить меня на эту бестолочь, Тейтуса Пшу…
      Всё помнит! — сообразил субмедик, с ужасом ожидая дальнейших разоблачений. Но из ревнителя словно воздух выпустили ибо, произнеся «пшу-у…», он замолк и начал тревожно обводить глазами потолок.
      — Подглядка работает, — быстро подсказал догадливый капитан, — а подслушку я временно приглушил.
      — Пш-ш… — вновь выдохнул лежащий, а затем прошипел быстро, но вполне разборчиво: «Змеи змействуют змеясь. Не замай зимой змея — заимеешь месть!»
      Аздро Флег охнул: лежащий на столе активной терапии старик произнёс пароль, известный лишь посвященным высшей ступени. Самому Флегу эти слова прошипел Шарби Унц перед самым вылетом с корабля. Фрейзер предупредил, что именно так представится личный посланник Змеи, чьи приказания следует исполнять немедленно и беспрекословно.
      — С-слушаю пос-сланц-а ш-шипящего Змея, —произнёс Аздро Флег ритуальную фразу.

4

      Господин ревнитель имперских стандартов появился в командной рубке через полчаса. Был он бледен, но полон решительности. К тому времени маршевые двигатели были выключены, а бортовые сервомоторы раскручены на полную мощность в тщетных попытках раскрутить гигантский броненосец до величин, потребных для выхода из ловушки проверенным методом перпендикулярной спирали.
      — Явились! — отреагировал на появление ревнителя адмирал. — И что вы скажете по поводу происходящего?
      — Гироскопы можно выключить, — уверенно объявил Тедль Нох. — Метод перпендикулярной спирали годен в случае, если тело малой массы удаляется от массы на порядок большей. В этом сходится и ложная гипотеза мошенника Пшу, и выводы истинно имперской науки.
      — И какой же выход предлагает истинно имперская наука?
      — Это зависит от того, куда именно вы хотите выйти. Тейтус Пшу — представьте только! — придумал будто бы по ту сторону Молекулярного Экрана расположена иная вселенная, основанная на чудовищном принципе господства добра. Но я уверен, что Молекулярное зеркало — искусственное образование, и с его помощью земляне осуществляют свои джампинг-переходы. Именно поэтому так важно, чтобы Экран принадлежал империи Кахоу!
      — Слова настоящего патриота, — похвалил адмирал, — но как они помогут нам выбраться из пространственной рытвины?
      На этот вопрос у Тедля Ноха не было ответа.
      По счастью для ревнителя именно в этот момент ожили казалось бы безнадёжно мёртвые экраны. Нет, звёзды, весьма густо скопившиеся в этом секторе галактики, так и остались невидимы, на экранах объявился всего один объект: ярко-жёлтый, словно эмблема судовой медицины. Через мгновение умные приборы расшифровали спектр свечения и объявили, что в зоне видимости появился утерянный сателлит Зет-03. Пространственная ловушка оказалась общей для пропавшей станции и исчезнувшего броненосца.
      — Ваша Блистательность! — жарко зашептал Тедль Нох. — Прикажите абордажную команду! Планетоид необходимо захватить!
      — И что дальше? — хладнокровно спросил Инхаш-Брезоф, кивнув дежурным офицерам, чтобы они осуществляли плановый маневр сближения. Никакой готовности нападать в небрежном вопросе не замечалось.
      — Прежде всего, у нас появилась возможность вырваться из ловушки. Масса планетоида на два порядка больше массы броненосца, так что «перпендикулярная спираль» становится возможна. Но для этого мы должны управлять также и Зет-03. Далее… на спутнике наверняка собрано огромное количество экспериментальных данных, и я уверен, что наши наблюдатели не имеют доступа к большинству из них. Не стану гарантировать, что секрет джампинг-перехода непременно попадёт нам в руки, но мы значительно приблизимся к его разгадке.
      — Вы так отстаиваете необходимость военных действий, — усмехнулся адмирал, — что я чувствую желание назначить вас командиром абордажной группы.
      — Да, я готов! — вскричал старик. — Я уже много сезонов не держал в руках лучемёта, но ради процветания Кахоу готов идти в первой шеренге наступающих.
      — Замечательный пример самопожертвования, К сожалению, у меня имеется приказ императора, запрещающий начинать военные действия.
      — Ваша Блистательность! Никаких военных действий не будет! Спутник огромен, но охраны у него практически нет. Значит, серьёзного сопротивления нам не окажут. Находясь в пространственной рытвине, он не сможет подать сигнала бедствия. Службы наблюдения землян и вежборасиян наверняка засекли, что сателлит исчез до того, как «Шкеллермэуц» приблизился к нему. Опять же, не останется никаких обломков — вообще ничего. Типичный несчастный случай. Принесём землянам соболезнования, окажем посильную помощь в поисках. Во всей этой истории мы будем выглядеть невинней новорожденного злопоуха!
      Взгляд адмирала потемнел. До этого Инхаш-Брезоф откровенно развлекался, выслушивая мнение штафирки о том, как следует вести боевые действия. Но то, что было предложено сейчас, казалось уже достаточно серьёзным. Немало высших сановников империи с радостью ухватились бы за этот план. Последнее время сторонники войны в окружении императора забрали большую власть. Их можно понять: конфликты прошлых лет прошли мимо этих вояк, которые в ту пору, в лучшем случае, с деревянным копьём наперевес ходили в атаку на гнездо громких пауков. А Инхаш-Брезоф успел повоевать всласть, причём на не слишком высоких должностях. Так что нет ничего удивительного, что боевой адмирал был сторонником партии мира. Именно потому его и послали к планетоиду Зет-03. С одной стороны, назначение на должность командира «Шкеллермэуца» означает опалу и едва ли не ссылку, но с другой, в стан потенциального противника летит знатный сановник, да ещё и настроенный лояльно по отношению к Земле. Дипломаты могли быть довольны.
      До последнего времени был доволен и Его Блистательность, но теперь на него оказывалось неприкрытое давление, да ещё в присутствии дежурных офицеров. Командующий знал, что немало младших и средних офицеров только и ждут приказа о нападении на вежборасиянскую станцию. Каждый из них мечтает украсить дуэльную рапиру золотой каракатицей и получить лишний ромб на погоны, и никто не думает, что большинству вместо каракатицы светит карачун, а вместо ромба — скорое свидание с Хозяйкой Сущего. Об этом обязан заранее думать командующий, тот самый, что потом будет с лёгким сердцем посылать безответных солдат и мечтательных офицеров на смерть.
      Сейчас перед блистательным князем появилась замечательная возможность перейти в стан победителей, и к чести Его Блистательности надо сказать, что он не колебался ни секунды. Извиваться подобает певчей каракатице, а он воин, его путь прям.
      — Я не привык обсуждать приказы Его Величества! — отчеканил адмирал, — и мне странно, что ревнитель имперских стандартов публично призывает меня нарушить присягу.
      Тедль Нох побледнел, но продолжал стоять, молча глядя в глаза князю.
      Ох, не прост был ревнитель! Корабельная подглядка-подслушка уже обращала внимание командующего на странную либеральность корабельного идеолога. Либеральность… или просто неопытность? Либеральный ревнитель — такой же нонсенс, что и безголосая каракатица. Опальный флотоводец понимал, что без присмотра его не оставят, и первой кандидатурой на должность соглядатая был, конечно, ревнитель имперских стандартов. В конце концов это единственный старший офицер, назначенный на броненосец после того, как Инхаш-Брезоф принял командование.
      Адмирал ознакомился с досье нового ревнителя немедленно после назначения; там не было ничего подозрительного. Начал службу зорковидящим, а попросту говоря, шпиком. Затем — Пыточная коллегия. После окончания Академии лояльности присвоено учёное звание проповедника праведных мыслей. Для такого должность ревнителя на военном корабле класса «Шкеллермэуца» — предел мечтаний. Уж конечно, подобный господин не стал бы препираться с командующим. И замечательная оговорка, что он уже много сезонов не держал в руках лучемёта…
      Адмирал готов был проспорить лучший из своей коллекции музыкальных аквариумов, что прошлое его офицера не имеет ничего общего с тем, что написано в досье. И взбреди в голову Инхаш-Брезофу назначить Ноха командиром абордажной группы, штафирка наверняка действовал бы решительно и умело.
      — Господин ревнитель, — скривив губы, проговорил Его Блистательность, — я бы советовал вам лучше исполнять ваши прямые обязанности и не вмешиваться в работу штаба. Хотя, разумеется, ваши теоретические выкладки будут учтены. Можете идти.
      Тедль Нох щёлкнул каблуками, показав, что и военная выправка ему не чужда, и молча отошёл.
      — Работаем в штатном режиме, — отдал приказ командующий. — Позывные, сближение — всё как обычно.
      Оно и было как обычно, если не считать, что и станция, и прибывший броненосец надёжно выпали из Риманова пространства и, с точки зрения стороннего наблюдателя, вообще не существовали в пределах вселенной.

5

      Шприц-звездолёт с Земли прибыл как раз вовремя. На борту боевого корабля Содружества явилась государственная комиссия, которой предстояло подтвердить гибель Зет-03 и узаконить её соответствующим количеством официальных бумаг. Приглашение было послано и представителям империи Кахоу, но те объявили, что предпримут самостоятельное расследование гибели своего броненосца, направлявшегося к пропавшему планетоиду с дружественным визитом. С этой целью в район Потустороннего Зеркала начала выдвигаться Паусская ударная группировка и Резервный флот, которым до недавнего времени командовал Инхаш-Брезоф.
      Положение складывалось неприятное.
      Прямо скажем, скверненькое складывалось положение.
      До начала военных действий оставалось полсезона, пять малых месяцев — именно столько времени требуется кораблям Кахоу, чтобы вторгнуться в сектор, подконтрольный расе Вежбо, и приступить там к самостоятельному расследованию. Иглодиски мирных вежборасиян, разумеется, не могли оказать имперским броненосцам серьёзного сопротивления, а единственный шприц-звездолёт с руководством Космофлота на борту мог, конечно, впрыснуть свою долю участия в военные действия, но противостоять основным силам империи ему было не по силам.
      Так в чём же заключалась своевременность прибытия комиссии?
      А ни в чём. Начальство, как это обычно бывает, только мешалось и путалось под ногами. А вот боевой звездолёт, несущий на борту полсотни истребителей Военно-Космических сил Объединённых человечеств, и прекрасно обученная команда… конечно, по численности она впятеро уступала экипажу любого имперского броненосца, но, как было некогда сказано, побеждать надо не числом, а умением.
      Впрочем, и побеждать никого не пришлось, хотя несколько тревожных минут команде пришлось пережить, когда разом взвыли детекторы всех известных и неизвестных науке полей, Потустороннее Зеркало ахнуло всполохами алого огня и прямо из ниоткуда хищно выперся пропавший и уже оплаканный на родине броненосец «Шкеллермэуц».
      Краса и гордость Резервного флота напоминал сейчас каракатицу, побывавшую в зубах голодной мурены. От такой не дождёшься пения, сопровождаемого плавными помываниями светящихся щупалец, а разве только мелодичных стонов и судорожного шевеления обрубков, оставшихся на месте скушенных конечностей. Во времена императора Микшена, говорят, в метрополии процветало общество садистических меломанов, которые таким образом калечили несчастных певуний, наслаждаясь потом стонами и судорогами погибающих красавиц. Император Цалош решительно пресёк эти мерзости, и ревнители имперских стандартов с тех пор строго следят, чтобы никто не смел мучить бессловесных певиц. «Стоны удручают слух живущих» — сказал св. Ара, и, следуя приказу императора, даже в Пыточной коллегии исследуемым предварительно заклеивают рот, дабы они никого не могли удручить. Конечно, снимать показания в такой ситуации довольно затруднительно, но в преодолении трудностей, как известно, и заключён смысл жизни.
      Транспортная секция броненосца, которая составляет значительную часть внешнего корпуса, была снесена напрочь, так что единственной спасательной шлюпкой «Шкеллермэуца» оставался крошечный «Мронгилавуш», пристыкованный в настоящую минуту к иглодиску, где располагалась штаб-квартира кварт-генерала Лях-Козицки. Что касается внутренних объёмов усечённого «Шкеллермэуца», то они были под завязку набиты людьми, вежборасиянами, кентвушами, дремлинами и лишевичюсами, эвакуированными с искусственного планетоида Зет-03. Разумеется, здесь же была команда наблюдателей с Кахоу, которых поместили в лучших каютах, прежде принадлежавших офицерскому составу.
      Инцидент, таким образом, оказался исчерпан, имперские броневики, недовольно ворча, отошли к местам постоянной дислокации. Утешало лишь то, что всеобщим спасителем выступил приближённый императора, Его Блистательность князь Инхаш-Брезоф. Этого не мог отрицать даже Гутука Красноречивый. Великому демагогу сообщили о спасении людей кахо-утским броненосцем в ту минуту, когда Гутука призывал с трибуны показать противнику, где зимуют их любимые каракатицы, и он впервые смешался, не зная, что сказать. Впрочем, замешательство длилось не больше десяти секунд, после чего лидер ксенофобов радостно объявил, что именно всеобщее возмущение заставило кахоутскую военщину пойти на попятный и спасти обитателей сателлита, вместо того, чтобы безжалостно разбомбить их.
      В таких условиях и началась мирная конференция, названная впоследствии по именам звездолётов, «Диалог „Спейсранж“ — „Шкеллермэуц“».

1

      — Уже наши предки, уставившись на блистающее звёздами ночное небо, догадывались, что видимая картина мироздания неполна, что вселенная устроена сложнее, чем представляется поверхностному взгляду… — ну какой подданный светозарного императора, будучи в здравом уме и твёрдой памяти мог представить себе этот разговор?!
      Нет, на первый взгляд всё происходило очень прилично и обыденно, но взгляду понимающему открывалась бездна абсурда, вполне сопоставимая с бездной космоса. Прежде всего, преступный разговор происходил на боевом звездолёте Содружества и одним из беседующих, как нетрудно догадаться, был, разыскиваемый властями преступник — Тейтус Пшу. Опальный астроном чувствовал себя вполне комфортно и высказывал запретные мнения, ничуть не опасаясь возмездия компетентных органов. Оно как бы и неудивительно, раз бывший профессор сумел добраться до исконных врагов кахоу, то его, конечно, примут с распростёртыми объятиями и дозволят прежде недозволенные речи.
      А вот собеседником Тейтуса Пшу был — нет, в это невозможно поверить! — его благомыслие, ревнитель имперских стандартов Тедль Нох, собственной персоной. Тому, кто знал, что совсем недавно астроном носил личину Ноха и вполне успешно притворялся ревнителем имперских стандартов, было особенно странно видеть этих двух людей за мирной беседой. А то, что они ещё и обменивались воспоминаниями детства… сам Свистопляс сломил бы лысую голову, пытаясь разобраться в происходящем!
      — Ну, не томи, — задал вопрос таинственный ревнитель, — какие условия надо выполнить, чтобы приподнять завесу между двумя вселенными? Ты знаешь, я всегда был любопытен, и мне ужасно хочется заглянуть в мир добра… или, если угодно, зла. Как видишь, я готов согласиться, что между ними нет принципиальной разницы.
      — Завеса имеется у Хозяйки Сущего, — сухо поправил астроном, — а между вселенными установлен Молекулярный Экран.
      — …он же — компенсационный клапан, — подхватил друг детства. — И всё-таки, как он может приоткрыться?
      — Я же сказал: он может приоткрыться при некоторых условиях! — проворчал Тейтус Пшу с таким видом, словно у него разом и бесповоротно испортилось настроение. На этот раз друг детства не подталкивал разговор, и Пшу, посопев немного, продолжил сам: — Если бы твои единомышленники не начали гонений на меня, я давно закончил бы работу и мог ответить на твой вопрос совершенно точно. А пока мне приходится говорить уклончиво, словно упомянутому мудрецу из Страны Белых Отрогов, который сомневался даже в собственном имени, не видя разницы между кахоутом и громким пауком. Слишком много самых неожиданных факторов, частью взаимосвязанных, частью независимых. Впрочем, наблюдения последнего сезона позволили установить их все, так что дело лишь за количественными характеристиками. Именно от них зависит, насколько опасным будет Молекулярный экран…
      — Свистопляс с ними, с количественными характеристиками, — опрометчиво отмахнулся первый из Тедлей Нохов, — перечисли хотя бы сами факторы!
      — Моих работ ты, конечно, не читал, так что я не очень понимаю, что даст тебе простое перечисление. Факторы пространственные, временные (в том числе — мнемологические), вихревые с некратными спинами (именно они позволили ввести постулат о динамическом дуализме), наконец, тахионно-теологические…
      — Всё это было ещё в опубликованных работах, — выдал свою осведомлённость собеседник. — Но, помнится, ты намекал ещё о каком-то факторе, влияние которого накапливается и может стать весьма значимым.
      — Вот именно! — торжествующе подхватил Тейтус Пшу. — Ещё один фактор, поначалу почти незаметный, но чьё влияние усиливается лавинообразно. Моральный фактор!
      — Что?! — подпрыгнул ревнитель имперской морали. — Моральные факторы? Да это же — тьфу! Ерунда! Пустое место!..
      — Когда речь идёт о взаимодействии добра и зла, — наставительно произнёс профессор, — моральные факторы не могут быть пустым местом. Именно они определяют поведение Молекулярного Экрана. Вспомни, сколько пространственных рытвин образовалось в этом секторе за последние дни. И я очень боюсь, что процесс пошёл лавинообразно, и скоро пропадать начнут не только звездолёты и планетоиды, но и целые миры, причём исключительно обитаемые.
      — И ты об этом молчал?
      — Вот же, говорю… и потом я уже сообщил об этом генералу Содружества.
      — Ты рассказал обо всём Лях-Козицки? — Тедль Нох схватился за голову, словно собираясь оторвать её и зашвырнуть куда подальше.
      — А что такого?
      — А то, что наши противники теперь обладают ценнейшей информацией, которой генеральный штаб Кахоу лишён! Ты хочешь, чтобы родной мир провалился в тартарары, а земляне, ловко используя моральные факторы, губили одну нашу планету за другой?
      — Если они попытаются это сделать, они сгубят исключительно собственные терраморфы. Мораль — штука обоюдоострая. Чтобы не провалиться в эти самые тартарары, нужны усилия обеих сторон. Кстати, что такое тартарары? В современной астрофизике такого понятия нет.
      — Это эвфемизм, придуманный землянами для обозначения неведомого, что расположено за покрывалом Хозяйки Сущего.
      — Ты настолько хорошо знаешь культуру землян, что способен между делом употреблять их эвфемизмы?
      — В своё время мне пришлось немного пожить на планетах Содружества, и я знаю, как ловко неприятель умеет использовать всякое попавшее в лапы знание.
      — Успокойся, в любом случае, его адмиральская блистательность получит всю необходимую информацию.
      — Инхаш-Брезоф опытный офицер, но, к сожалению, его боевой пыл давно угас. Потому я и отправился в путешествие, чтобы присматривать за слишком мирным адмиралом. Или ты полагал, что я предпринял всё это ради возможности побеседовать с тобой на борту земного шприц-звездолёта?
      — Кстати, Зеба, — перебил профессор, — откуда у тебя эта внешность? Я встречался с тобой меньше трёх сезонов назад, и ты выглядел совсем иначе. Тогда я признал тебя моментально, несмотря на прожитую жизнь. И вдруг, ты меняешь внешность быстрей речного хамелеончика. И эти ужасные ухватки ревнителя…
      На лице друга детства мелькнула тень неудовольствия, но он не стал поправлять Тейтуса Пшу, произнёсшего нежелательное имя, а ответил небрежно:
      — Кое-кто из здесь присутствующих тоже недавно носил личину ревнителя, и ужасные ухватки были его собственными. Последние доносы, составленные профессором астрономии, вполне достойны ревнителя имперских стандартов. Я читал их намедни, так что знаю, что говорю.
      — Где же тогда настоящий Тедль Нох?
      — В отставке, друг мой, где же ещё? Честно заслуженная пенсия, обеспеченная старость, маленький свайный домик в Южных Хушетах… Тедль Нох сейчас вполне счастлив и знать не знает, какие дела совершаются от его имени.
      — Тебя тоже научил искусству трансформации наш доблестный фрейзер?
      Ревнитель фыркнул презрительно, но ничего не ответил. С полминуты он насвистывал дуэт из оперы божественного Альткошки, довольно ловко переходя из одной тональности в другую. Потом спросил:
      — И всё-таки, как именно Молекулярный Экран умудряется отправлять в пространственную рытвину такие крупные объекты, как Зет-03?
      — Подумаешь, какой-то планетоид!.. — ответно фыркнул астроном. — Ещё немного и ты увидишь, как Экран начнёт глотать целые планеты!
      — Когда подобное начнётся, будет поздно смотреть. Хотелось бы знать заранее. И, что немаловажно, когда начнутся катаклизмы, — находиться в таком месте, которое не будет проглочено.
      — Это зависит только от нас. Моральные факторы, вообще-то определяются господствующей моралью. Не правда ли, свежая мысль?
      — Осталось точно определить, какие из заповедей св. Ары отдаляют от края всеобщей рытвины, а какие подталкивают к обрыву.
      Астроном потёр лоб, словно раздумывал, как половчее сказать воинственному собеседнику горькую правду. Потом произнёс:
      — Все факторы мне ещё неизвестны, но можно утверждать наверняка, что к обрыву нас подталкивает собственная агрессия. Не возьмусь судить, как влияет на Молекулярный Экран обычная экспансия космических рас, но если они агрессивны по отношению к соседям, то мироздание становится агрессивным по отношению к ним.
      — Лю-бо-пыт-но… — по слогам протянул однокашник профессора. — Чрез-вы-чай-но лю-бо-пыт-но…
      Было видно, что в тренированном мозгу прокручиваются сотни вариантов будущего поведения. Профессор ожидал, что псевдоревнитель не поверит его словам или начнёт сетовать на несправедливость мироздания, не позволяющего сводить счёты с противником, но тот не стал уподобляться каракатице, жалостно заламывающей щупальца во время исполнения трагических арий. Ситуация изменилась, и, если хочешь извлечь из этого выгоду, надо не страдать попусту, а стараться выгоду извлечь.
      — Что же, — произнёс приятель профессора будничным тоном, — значит, теперь будем состязаться в миролюбии. Занятие несложное, а отчасти и знакомое. Это же стандартный приём балансировки — подставиться под удар и отпрыгнуть в последнюю минуту. Боюсь, землянам в скором времени придётся крутенько.
      Тейтус Пшу пожевал губами, но ничего не ответил.
      — Зато теперь, — пояснил его собеседник, кажется, самому себе, — мне становится понятна суть Гаушанского инцидента.
      — Первый раз слышу о таком, — признался Пшу.
      — Оно и неудивительно. Все материалы засекречены, так что даже авторы воспитательных комиксов не были посвящены в подробности. И дело не в особой важности случившегося, а просто наши компетентные органы очень не любят прилюдно садиться в лужу. Около десяти сезонов назад один из боевых кораблей империи, едва ли не «Шкеллермэуц», встретился в пространстве с эскадрой звездолётов, принадлежащих неизвестной цивилизации. Состоялись переговоры, в которых неведомцы проявили себя крайне дружелюбными созданиями, что, впрочем, и неудивительно, учитывая, что воинов среди них нет. Все особи у них являются женщинами, а размножаются они партеногенезом. В штабе императора их поспешили занести в союзники Кахоу под красивым наименованием «Эйцмашендум». Если ты не забыл уроки античного кахоу, то должен знать, что это означает…
      — Дамский конгломерат, — подсказал Пшу, не забывший античные языки. — Всё это прекрасно, но я не понимаю, как они сумели выбраться в пространство, не зная астрономии? Давно известно, что астрономия — наука мужская, и женщины не могут в ней понимать.
      — Видишь ли, прелестные трёхножки оказались не просто дамами, их тела почти на треть состоят из неорганических веществ, в частности — кремния. А, имея кремниевый характер, можно и астрономию осилить. Так вот, не успел переговорный процесс набрать обороты, как машендумочки неожиданно прервали контакт и скрылись в своём секторе. Перед этим они сделали несколько очень серьёзных заявлений, предупреждая о надвигающейся опасности. Мол, наши противники проводят некоторые безответственные эксперименты, в результате которых империя может ощутимо пострадать. Неадекватный ответ мироздания. — Возможно, ты слышал этот термин.
      — Приходилось, — сухо ответил астроном. — Но я полагал, что это пропагандистский приём… ну, помнишь, когда наши вояки начали раздувать страсти вокруг Молекулярного Экрана.
      — Молекулярный Экран и строительство Зет-03 особенно часто фигурировали в предупреждениях кремниевых девок. Тогда вокруг Зет-03 едва не разгорелся конфликт.
      — В живых не остался бы никто. Здесь не только что воевать, думать плохо не рекомендуется.
      — Вот именно, мой дорогой, вот именно! Представляешь, какая грандиозная провокация! — земляне и кахоуты в опасной близости от Молекулярного Экрана устраивают сражение, армады кораблей и целые планеты рушатся во внепространственную пропасть, а силиконовые дамочки оказываются как бы и не причём. И знаешь, что замечательно? — органам внешней разведки стало известно, что вскоре после бегства с Кахоу Дамский Конгломерат вступил в контакт с Содружеством, но не прижился и там, а тоже сбежал, точно невеста из-под венца. А я-то гадал о причинах столь странного поведения! К сожалению, никаких подробностей разведка предоставить не смогла, но теперь все осколки информации становятся на свои места, словно кусочки перламутра в разборной мозаике.
      — С чего бы это вдруг разведка сплоховала? — ехидно спросил Тейтус Пшу. — Куда смотрел твой тёзка, наша гордость, несравненный герой Зебин Леш? Как видишь, даже я в своём звёздном уединении слыхал это имя. Впрочем, я обратил на него внимание только из-за того, что оно напомнило мне о тебе, о мальчишеских спорах, разбитых носах и громком чулане, который никогда не пустовал в нашем любимом приюте. Честно говоря, я подумал тогда, что ты и есть автор этих фантастических брошюрок, и, назвав героя в свою честь, тешишь таким образом свой комплекс неполноценности.
      — Смею уверить, что комиксов о Зебине Леше я не сочинял. Зебин Леш — вполне реальное лицо, но в ту пору, когда Дамский конгломерат вступил в контакт с Содружеством, он уже завершил карьеру разведчика.
      — Проще говоря, его разоблачили.
      — Если угодно — да, разоблачили. Но, даже будучи разоблачённым, Леш сумел уйти от преследователей.
      — Притворившись трупом… да-да, читал. Ты с такой гордостью рассказываешь о делах своего тёзки, что кто-нибудь мог бы подумать, что ты и есть легендарный лазутчик. Увы, я знаю тебя слишком давно. В кладовку за сладостями ты лазал ловко, но ведь есть разница между сухофруктами и секретами Содружества.
      — А я и не говорю, что я тот самый Зебин Леш. Я скромный ревнитель имперских стандартов, благомысленный Тедль Нох и сейчас верноподданнически пытаюсь усовестить бежавшего преступника Тейтуса Пшу, чтобы он раскаялся и вернул себя в руки правосудия.
      — Ага, так я тебе и поверил.
      — Ну вот, опять он не верит! Ну что с тобой делать, не верь, раз ты такой. Впрочем, мне пора. Через час Его Блистательность князь Инхаш-Брезоф начнёт переговоры с руководством Космофлота. Я обязан там присутствовать. Потом я расскажу тебе, о чём шла речь во время первой официальной встречи, а ты сравнишь это с той информацией, которую сообщит тебе генерал Лях-Козицки.

2

      Первая встреча дипломатов Содружества с представителями властей Кахоу происходила в церемониальном зале «Шкеллермэуца». Делегацию объединённых человечеств возглавляли лоснящийся директор «Космофлота» Даниэль Мгибеле и не менее лоснящийся командор-пустотиик Шайу, представляющий расу вежбо. За их спинами прятались высокие лица рангом пониже: Зельма Кауфман, Дьердь Болдин и, конечно же, Филипп Дюшамп — достойный заместитель высокопоставленного демагога Гутуки. Все подтянутые, серьёзные и скромно одетые. Его Блистательность вышел навстречу представителям Содружества в сопровождении своры высших офицеров; все в парадной форме и усеянные блистающими орденами, словно коралловый риф разноцветными актиниями. Ничего не поделаешь, империя и военщина любят дешёвую красоту. Разумеется, был оркестр, исполнявший государственные гимны и, пожалуй, впервые за всю историю межцивилизационных отношений, подводный гимн расы Вежбо был исполнен, как следует, впрочем, оркестр только подыгрывал коллекции адмиральских каракатиц.
      Но немедленно вслед за торжественной частью, за вступительными речами руководителей делегаций церемониал был грубо нарушен, поскольку слово агрессивно захватил Филипп Дюшамп.
      — Господа! — начал он свою тронную речь, — Не будем тянуть за хвост наших домашних животных, а сразу перейдём к делу. Всеобщее возмущение, веско поддержанное самим мирозданием, заставило кахоутскую военщину пойти на попятный и отказаться от злобных планов захвата Зет-03, а следом и всей галактики, — адмирал Инхаш-Брезоф закаменел лицом, а по губам ревнителя имперских стандартов, сидевшего по левую руку Его Блистательности, зазмеилась улыбочка. — Теперь мы просто обязаны развивать наше мирное наступление! Потустороннее Зеркало, как объект повышенной опасности, должно полностью перейти под юрисдикцию Земли. Только так мы сможем гарантировать спокойное существование не только Земли, но и всех разумных рас вселенной. Ксенофобия — чума вселенной, мы давно предупреждали об этом, требуя, чтобы негуманоидным расам был закрыт выход за пределы из солнечных систем. Таким образом, очаги ксенофобии окажутся заперты, и вселенная, наконец, вздохнёт свободно…
      — Простите… — перебил выступающего Тедль Нох или тот, кто скрывался под этим именем.
      — Не прощу! — отрезал Дюшамп. — Вам слова не давали.
      О том, что ему тоже слова не давали, представитель Галактического Легиона успел позабыть.
      — И всё же, — голос ревнителя был словно мёд с битым стеклом, — Как вы предлагаете поступить с империей Кахоу? Мы, в некотором роде, тоже гуманоиды.
      — Именно что в некотором роде! Сидите у себя на Кахоу и не чирикайте! Здесь вы уже доигрались до космических катастроф и, если вы не прекратите свою экспансию, под угрозой окажется вся галактика!
      — То есть, вы полагаете, что экспансия дозволена только вам? — задал ревнитель провокационный вопрос, на который Дюшамп высокомерно не стал отвечать.
      Ревнитель имперских стандартов мог быть доволен, глупый легионер пёр прямиком в расставленную ловушку, напряжённость этического поля достигала запредельных величин, и если бы у землян или представителей имперской науки имелись соответствующие приборы, они несомненно ушли бы в зашкал. Впрочем, почуять неладное можно было и без приборов.
      — Мне кажется… — разом произнесли главы делегаций, но им тоже не дали закончить фразу.
      — Кажется — помяните высотника! — рявкнул Дюшамп. — Может быть, тогда вы поймёте, насколько серьёзно положение!
      А положение и впрямь было очень и очень серьёзным. В ином месте подобные беседы ещё могли сойти с рук, но здесь, у самого пупа вселенной… Независимые наблюдатели отметили, как налился оранжевым светом Молекулярный Экран, ставши в эту минуту чрезвычайно похожим на Потустороннее Зеркало, в которое лучше не заглядывать никому из живущих по эту сторону, а затем пространство разверзлось с безжалостной точностью.

3

      Алексей Суровцев тосковал перед экраном прямой трансляции. Его, героя произошедших событий, того, кто первым прибыл в район катастрофы, не пригласили в зал переговоров. А уж он бы не упустил возможности выступить перед мыслящим человечеством, он бы объяснил имперцам их права и обязанности, и уж, конечно, не стал бы зря обижать союзников-негуманоидов, на которых заместитель Гутуки совершенно необоснованно покатил бочку! Но вместо этого он вынужден сидеть в надоевшем иглодиске под скучающими взорами Тани Эвельсон и Джакомо Пирелли. Хорошо хоть экран уже перенастроен для человеческого восприятия, а то бы и вовсе почувствовал себя земноводным.
      — …помяните высотника! — гремел с экрана легионер. — Может быть, тогда вы поймёте, насколько серьёзно положение! — в следующую секунду долговязая его фигура заколебалась и исчезла с трибуны. Мироздание съело цивилизованного дикаря.
      — Надо же, какой конфуз! — на чистейшем земном воскликнул один из приближённых кахоутского князя, тот самый, который подначивал Дюшампа во время его невыдержанного выступления. Теперь физиономия имперского идеолога изображала трудносочетаемую смесь огорчения и удовлетворения. Затем к этим двум чувствам добавилось удивление, и ревнитель имперских стандартов исчез следом за земным идеологом.
      В зале начался шум, раздались негодующие голоса, кто-то вскочил с мест, ещё несколько человек провалились в локальный пролом метрики. Ещё минута и началась бы паника, но руководители делегаций сумели переломить ситуацию в свою пользу.
      — Спокойствие и толерантность! — издал боевой клич чернокожий Даниэль Мгибеле.
      — Господа офицеры! — прогремел Его Блистательность Инхаш-Брезоф. — Приказом по команде предписаны терпимость и доброжелательное отношение к партнёрам! Извольте выполнять!
      Офицеры Его Блистательности дисциплинированно преисполнились терпимости, а землянам и прежде толерантности было не занимать, так что исчезновения прекратились, и стало возможным трезво обсудить положение, но этого Алексей Суровцев уже не увидел. Как поётся в старинной песне, в глазах у него помутилось, навалилось удушье, и вице-чемпион по боевому манипулированию грохнулся в обморок, словно распоследняя истеричная барышня на концерте своего кумира. Последнее, что он запомнил, был укоризненный женский голосок:
      — Эх, Алёша!..

4

      Очнулся Алексей не скоро. Во всяком случае, его бесчувственное тело успели оттранспортировать на шприц-звездолёт и с удобством уложить на койку в санитарном отсеке, на дверях которого, как не раз сообщала имперская пропаганда, вместо жёлтой звезды был изображён красный крест, каковым, как известно, отмечают в империи дома терпимости.
      Когда Суровцев открыл глаза, он обнаружил, что возле его постели сидят кварт-генерал Лях-Козицки и… кто бы мог подумать! — бывший его куратор Пётр Аркадьевич Линёв. За спинами сидящих маячила неразлучная пара: Эвельсон и Пирелли.
      — Вполне чистенько, — непонятно произнесла Таня.
      — Пожалуй, так, — столь же непонятно согласился Джакомо.
      — Как себя чувствуешь, курсант? — спросил Пётр Аркадьевич.
      — Отлично! — Алексей подтянулся и сел. — Готов к выполнению любого задания! Однако вынужден вас поправить: после окончания курса выпускникам присваивается первое офицерское звание: штаг-лейтенант — так что я уже не курсант.
      — А!.. — протянул бывший куратор. — Вот оно как… Впрочем, для меня вы все и навсегда остаётесь курсантами. И всё-таки вынужден повторить вопрос. Такие воротилы, как ты, не каждый день падают в обморок, так что опиши своё состояние поподробнее.
      Алексей честно попытался прислушаться к своему организму. Руки-ноги — в порядке… кости, связки, мышцы… внутренние органы… — любой перворазрядник такие вещи определяет на раз. — Что-то было с душой… какое-то зияние, словно забыл нечто важное. Модифицированная память забарахлила, что ли? Нет, вроде всё на месте, а чего-то не хватает.
      — Дошло, — сообщил Пирелли.
      У, телепат чёртов! Человек ещё сам в себе не разобрался, а он уже всё знает.
      — Не злись, — строго приказал Пётр Аркадьевич. — Если бы не эти ребята, дрейфовал бы ты сейчас где-нибудь в провале метрики вместе с господином Дюшампом и прочими его единомышленниками.
      — Пётр Аркадьевич, вы что, тоже телепат? — изумился Суровцев.
      — Пока ещё нет, но повозишься с моё с курсантами, так безо всякой телепатии научишься ваши мысли читать.
      — И что же со мной случилось? — задал Лёха животрепещущий вопрос. Он ещё хотел добавить: «Не томите», — но вовремя сообразил, что тогда куратор не упустит возможности прочесть долгую мораль, на практике доказав, что бывших учеников не существует, и школить их надо вплоть до самой отставки. Отставки ученика, но не педагога.
      — Значит так, — строго произнёс Линёв, — чтобы понять, что вокруг происходит, нужно хотя бы слегка быть знакомым с теорией профессора Тейтуса Пшу.
      — Мы слегка знакомы, — объявил Лёха, благоразумно умалчивая, что знаком он с профессором, но не его теорией.
      — В таком случае, тебе должно быть известно, что всякая цивилизация по мере своего развития проходит несколько кризисных этапов. Прежде всего человечество может уничтожить себя в ядерном конфликте. Если этого не произошло, цивилизация выходит в дальний космос и там сталкивается с соседями по галактике. К этому времени мощь её ноосферы достигает космических величин, в частности, такой феномен, как разбегание галактик обуславливается взаимодействием ноосфер их обитателей.
      — А я думал, что они просто так разбегаются, — признался Суровцев, — чтобы красное смещение было.
      — Просто так даже собака не лает, — оборвал Пётр Аркадьевич и продолжил лекцию: — Однако, как можно заметить, сама от себя галактика разбежаться не может, и тогда при определённых значениях этического коэффициента в каждой из галактик образуется объект, который мы не очень удачно назвали Потусторонним Зеркалом.
      — Чушь! — раздался от дверей каркающий голос.
      В проходе стоял доктор Пшу, чью теорию так неловко взялся пересказывать Пётр Аркадьевич.
      — Этический коэффициент — величина квазипостоянная! К тому же, зависимости получаются нелинейными, откуда следует, что мы ещё не обнаружили все действующие факторы.
      — Тем не менее, именно Потустороннее Зеркало…
      — Молекулярный Экран!
      — Хорошо, не Зеркало, а Молекулярный Экран, который смело можно назвать самым молодым образованием в галактике, оказывается тем местом, от которого зависит само наше существование. Именно вокруг него развивается второй цивилизационный кризис. Раса, преодолевшая разлад на своей планете, сдаёт экзамен на умение сосуществовать с иными формами разума. Чувство агрессии, ксенофобия и вообще любая форма ненависти вызывают возмущения Молекулярного Экрана, который начинает создавать провалы метрики. Сначала туда попадают отдельные существа, затем действие усиливается, исчезать начинают более крупные объекты, находящиеся от Экрана на значительных расстояниях. И, боюсь, дело кончится тем, что начнут выгорать целые планеты, причём исключительно терраморфы.
      — Ух ты! — восхитился Алексей. — Это что же получается? — самая опасная атака на родившийся во вселенной разум исходит не извне, а изнутри самого разума!
      — Нет, конечно. Как и все угрозы, это атака извне. Но отбить её разум сможет только если он действительно стал разумом. Для агрессивного интеллекта места в мироздании не предусмотрено.
      — Но постойте, — возразил неугомонный Суровцев, — ведь мы с уважаемым Шарби Унцем довольно ощутимо начистили друг другу физиономии. И хотя Потустороннее Зеркало находилось рядом, оно никак не отреагировало на наши действия.
      — Полагаю, — мстительно произнёс доктор Пшу, — что интеллект сражающихся оказался столь невысок, что Молекулярный Экран не сумел его заметить. Как утверждает земная поговорка: «Клопа танком не задавишь».
      — Я не был бы столь категоричен, — возразил прежде молчавший кварт-генерал. — Скорее всего, наши поединщики уцелели, потому что не питали друг к другу ненависти. А спортивный задор, как видим, вещь вполне допустимая с точки зрения мироздания.
      Алексей приосанился, воспрянув духом. Вот оно как бывает: в полный рост стоял перед взором мироздания и выдержал испытание, доказав самой вселенной, что Лёха Бурый не зря носит титул вице-чемпиона!
      — Ну а теперь, раз уж мы заговорили о герое дня, — будничным тоном продолжил Пётр Аркадьевич, — разберём, что за странный обморок приключился с нашим спортсменом…
      — Ментальный срыв, — вступила в разговор Татьяна Эвельсон. — Паразитирующее сознание было насильственно сдёрнуто, и, пожалуйста, донор продемонстрировал, что его собственное сознание телом управлять не в состоянии.
      — Танечка, не будь столь беспощадной, — успокаивающе прогудел Пирелли. — Бэр прекрасно управлял своим телом. Ты прикинь силу шока, любой из нас в подобной ситуации валялся бы без памяти.
      — Какой шок? Какой срыв? — Алексей переводил отчаянный взгляд с одного серьёзного лица на другое, тщетно стараясь разглядеть усмешку, которая подсказала бы, что всё происходящее не более, чем весёлый розыгрыш.
      — Успокойся, курсант! — жёстко приказал куратор. — Мы, кстати, ещё не закончили разбор выпускного задания, так что звание штаг-лейтенанта ты присвоил себе рановато. Задание не зачтено, и дело не в том, что ты разгромил археологическую сокровищницу. Конечно, «Принцессу» ты отыскал, но, строго говоря, к этому времени это уже был не ты, а наполовину ксенофрен. Вульгарнейшая подсадка чужой личности в модифицированную область памяти. Нам тоже впредь наука: МОП, оказывается, не так и безобидна.
      — К-какая подсадка?.. — жалобно пролепетал вице-чемпион.
      — Курсант Суровцев, — уставным тоном спросил Линёв. — Способны ли вы без вреда для здоровья сожрать кусок каменного угля?
      — Ну, если не очень большой…
      — Да, конечно, я не учёл твой аппетит. Но обычно, люди каменным углем не питаются, предпочитая получать необходимый организму углерод в виде легко усвояемых соединений. Например, в виде борща или шматка сала…
      — И какое это имеет отношение…
      — Самое прямое! Силикарболаудь на твоих глазах жрала песок пополам с углем, хотя никакое живое существо этим питаться не может. Дочкам-матерям требуются сложные кремнийорганические соединения, и ты обязан был заподозрить неладное. А ты вместо этого лопал галушки и не замечал, как под скрип песка в твою МОП записывается личность ксенофренки. Так что всё это время ты был шпионом силикарболаудей. Милые дамы прежде нас всех разобрались в феномене Потустороннего Зеркала, они лишь слегка просчитались, полагая, что смогут спровоцировать конфликт между галактическими расами, а сами остаться в стороне, пока мироздание будет выжигать земные и ка-хоутские планеты. Впрочем, Танечка, ещё будучи студенткой, предупреждала, что отсидеться не получится. Что делать, она понимает ксенофренов лучше, чем они сами. И тебя она тоже курировала всё это время, вдвоём с Пирелли следила, чтобы силикарболаудь не натворила чего твоими шаловливыми ручонками. Вот только на Вежбо не успела вмешаться. Впрочем, надеюсь, теперь конфликт будет улажен. Ты ещё должен благодарить высотника, что в ментальную рытвину провалилась только подсаженная личность, а не вы вместе.
      — Сокрушительная наивность нашего героя тронула само мироздание, — пропела Эвельсон.
      — Так откуда я мог знать… — надрывно начал несостоявшийся звёздный патрульный. — В таком объёме биохимию ксенофренов нам не читали!
      — Обязан был догадаться! Нечего на МОП уповать, иногда и собственные мозги применить не грех. И вообще, что за пикник ты устроил в марсианском туннеле? В задании никакого пикника не предусматривалось.
      — Но ведь комплект «Добрыня» включал в себя НЗ!
      — Курсант Суровцев, — ласково вопросил Линёв, — не могли бы вы ответить, что означает аббревиатура НЗ, и с какой целью это самое НЗ включается в аварийный комплект? К МОП можете не обращаться, там сейчас после вычленения паразитной личности такое творится…
      — НЗ, — закрасневшись словно девушка, начал Лёха, — это специальная жрачка. Так и расшифровывается: «Надо закусить».
      — НЗ означает — «Неприкосновенный запас»! Не-при-кос-но-веи-ный! А ты ещё ни разу не вернулся с задания, не сожравши всё, что было в комплекте! Короче, курсант Суровцев, задание вам не зачтено. Пересдавать будете на следующий год. Тогда и поговорим о вашем распределении.
      Шок от вычленения чужого разума — ничто по сравнению с тем ударом, что обрушился на Алексея. Мог бы, провалился сквозь землю, да где взять землю на шприц-звездолёте? Значит, всё, что было — было не всерьёз. И не товарищем он был для легендарной команды Лях-Козицки, а поднадзорным. Монстром, за которым присматривали, чтобы хитрорылая силикарболаудь не учинила какой каверзы… Эх, Лёха, дело плохо! — сменял ты свою жизнь на галушки и шматок сала.
      — Простите, Пётр, что я вмешиваюсь, — произнёс Лях-Козицки, — но меня не поставили в известность, что производство нашего юного друга в звёздные патрульные отложено на год. Я полагал, что звание штаг-лейтенанта у него имеется, и за участие в нынешней операции представил его к награде — «Знак доблести». Мне было бы очень неловко отзывать своё представление.
      — М-да… ситуация… — протянул куратор. — Курсант-двоечник, второгодник, можно сказать, и кавалер боевого ордена, который присуждается только офицерам. Признаюсь, генерал, задачку вы мне задали непростую.
      Суровцев, не смея надеяться, следил за разговором.
      — Давайте сделаем так, — предложил Пётр Аркадьевич. — Курсант Суровцев, как нам известно, был командирован в ваше распоряжение. Как вы полагаете, можно ли зачесть эту командировку в качестве преддипломной практики?
      — Вполне, — кварт-генерал благосклонно кивнул. — Курсант Суровцев показал себя прекрасным специалистом. Можете смело ставить ему зачёт.
      — Вы, как командующий звёздным патрулём, несомненно, имеете право присваивать звание звёздного патрульного.
      — Приказ будет проведён сегодня же. А приказ о награждении, соответственно, завтрашним числом.
      — В таком случае, нерешённым остаётся последний вопрос: о распределении штаг-лейтенанта Суровцева. Конечно, заявок всегда больше, чем выпускников, но сейчас, когда все патрульные уже распределены… было бы странно из-за одного выпускника оповещать все заинтересованные организации.
      — Но может быть, — задумчиво проговорил Стальной Джо, — ваш выпускник не откажется служить под моим началом? Коллектив знакомый, ребята уже привыкли к Бэру, им будет его не хватать. К тому же, после вылущивания паразитной сущности личность вашего выпускника должна приобрести весьма любопытные свойства. Надеюсь, никто не обидится, если я назову их «человек-кенгуру».
      — Да, прыгает он хорошо, — согласился Пётр Аркадьевич.
      — Речь идёт не о спортивных достижениях, а о том, что последующие подсадки дополнительной личности должны происходить чрезвычайно легко. Мы получаем возможность иметь двух специалистов в одном теле. Сейчас я планирую направить свою группу на поиски провалившихся в пролом метрики. Возможно, они до сих пор живы. Конечно, у меня нет доказательств, но мне кажется, что Дюшамп со товарищи сейчас находятся на обломках станции Зет-03. Весь вопрос, как вытаскивать их оттуда? В этом деле человек-кенгуру может оказаться незаменим.
      — Честно говоря, — вставил Линёв, — Филиппу самое место на обломках необитаемой станции. Будь моя воля, я бы и Гутуку туда отправил. Система жизнеобеспечения на Зет-03 выдержит любой катаклизм, а акустика взале научных конференций — просто великолепная; выступай — не хочу. Что ещё нужно человеку для счастья?
      — Оно конечно, Филиппку я бы тоже помариновал немного, а вот с его противником мне очень хочется поговорить.
      — Это тот пожилой фрейзер, что исчез следом? Мне кажется, он обычный нытик. Я даже удивился, когда с ним стряслась беда.
      — Четверть века назад этот нытик поставил на уши всю разведку Федерации. Это же Зебин Леш, тот самый, что пристрелил Федю Болдина — ты должен его помнить.
      — Постой, Зебин Леш был убит во время перестрелки в Политауне!
      — Вот именно! Я сам отправлял его труп на родину, представители Кахоу особо требовали, чтобы труп был возвращён им. А оказывается, прохвост просто притворился мёртвым, и этот казус сейчас изучают во всех разведшколах Кахоу!
      — Постойте! — вмешался в беседу Тейтус Пшу, — Это что же, мой непутёвый однокашник Зебка и есть тот самый Зебин Леш, о котором пишут дурацкие книжки?
      — Разумеется, если, конечно, пропавший ревнитель и есть ваш однокашник. Хорошей кашей, однако, кормили в вашем приюте, раз оттуда вышли два таких человека!
      — Я тащил его по всем предметам, — проворчал профессор, — неудивительно, что он чему-то всё же выучился.
      — Выйдя в отставку, Зебин Леш не успокоился, а занялся политикой, организовав полувоенную организацию «Питомцы Змеи». Это что-то вроде нашего Легиона, только действуют они в условиях подполья. На настоящий момент это самый наш упорный противник. По счастью, единственное, чего могут добиться экстремисты, что наши, что ваши, это отправиться отдыхать на Зет-03. Я бы очень хотел вытащить Леша оттуда и побеседовать по душам. Бог с ними, со старыми счётами, мне бы хотелось потолковать с сегодняшним Зебином Лешем. Любопытно, как он теперь представляет наше грядущее сосуществование.
      — Кстати, — перебил генерала Джакомо Пирелли, — вы заметили, как долго молчит штаг-лейтенант Суровцев? Прежде за ним такого не водилось.
      — В самом деле, — удивился Лях-Козицки. — Бэр, ты не ответил, согласен ли ты работать в моей группе?
      Ну что мог ответить Лёха Бурый на этот вопрос?

      Строго говоря, у этой книги должен быть всего один автор. С Борисом Зеленским мы приятельствовали четверть века, но ни у меня, ни у Бориса и мысли не мелькало, чтобы написать что-нибудь совместное. Борис Зеленский относился к славной когорте малеевцев. Сейчас об авторах Четвёртой волны много говорят и пишут, но при этом порой забывается, что далеко не у всех малеевцев литературная судьба сложилась удачно. В конце восьмидесятых Зеленский публиковался в сборниках ВТО, выпустил небольшую книжку в издательстве «Эридан», а потом замолчал на полтора десятилетия. Жил переводами и редактурой, во время нечастых встреч рассказывал, какой замечательный роман он пишет. А потом из Минска пришла печальная весть: Бориса Зеленского не стало.
      Роман остался недописанным, собственно говоря, это и романом назвать было нельзя: огромное количество сцен, диалогов, событий, весьма слабо связанных друг с другом, возможно и вовсе относящихся к разным книгам, поскольку автор не скрывал, что одним томом дело не ограничится.
      Проще всего было бы махнуть рукой и забыть о несостоявшейся книге. Сколько таких рукописей уже погибло, сгорело, вопреки оптимистическим уверениям Михаила Булгакова! Но всё-таки мы приятельствовали с Борисом Зеленским четверть века, и я взялся доводить оставшуюся рукопись до ума. Конечно, все сюжетные ходы завязать мне не удалось, но кто может, пусть сделает лучше.
      И последнее. Много лет назад Аркадий Натанович Стругацкий точно так же дорабатывал посмертный роман Гребнева «Арктания». Роман тогда вышел под одной фамилией, Аркадий Стругацкий числился редактором. Но это было в те времена. Сейчас требованием издателя было наличие двух фамилий на обложке.
      Вот, собственно, и всё. Буду надеяться, что книга Бориса Зеленского не заставила вас скучать.
 
       Святослав ЛОГИНОВ