Пролог от автора

Я люблю ходить по грибы. Послекризисная осень 98-го выдалась народность грибной (для тех, кто места знает), и каждый выходной я отправлялся за город, в Подмосковье, бродить по лесам с плетеным лукошком в руках и специальным перочинным ножиком грибника в кармане. В одну из своих грибных вылазок я забрел особенно далеко в лес и, разгребая опавшую листву под здоровенным березовым пнем, нечаянно наткнулся на нечто ярко-голубое. Из-под земли торчала лямка-ремешок, какие бывают у фирменных наплечных спортивных сумок. И правда, под приметным пнем оказалась спрятана прямоугольная легкая сумка с надписью «Адидас» на боку. Я откопал ее, помогая себе перочинным ножом. Добротная сумка, не какая-то китайская подделка, настоящий «Адидас». «Молния» слегка проржавела, но то, что лежало внутри, сохранилось, как в герметично замурованном саркофаге. А внутри лежали портативный кассетный магнитофон, наушники к нему и семь аудиокассет. Кассеты были пронумерованы, рядом с цифрой короткая интригующая надпись, сделанная от руки. Я вставил в магнитофон кассету за номером "1", надел на голову дугу наушников и нажал кнопку «Пуск». Магнитофон заработал. В наушниках заговорил приятный мужской баритон, начал рассказывать увлекательную, временами страшноватую, а иногда просто ужасную, но все равно невероятно интересную историю, которая захватила меня целиком, заставила позабыть и о грибах и вообще обо всем на свете и держала в напряжении до самого конца, до окончания последней кассеты. Я начал кушать рассказ, гуляя по лесу, продолжил в электричке, по дороге обратно в Москву, а последнюю кассету дослушивал уже дома, куда вернулся под вечер, впервые за много лет грибных походов с абсолютно пустым лукошком.

1. Это невероятно, этого не может быть, но это случилось.

Раз-раз-раз, два, три. Проверка записи... Ага, вроде бы диктофон пишет. Только что прослушал свои «раз, два, три», все вроде бы нормально... Я сижу, привалившись спиной к толстому стволу разлапистой ели, и наговариваю на пленку текст, в надежде на... а бес его знает, на что я надеюсь... Вообще-то у меня есть план, как эти магнитофонные записи могут помочь мне выжить или, в крайнем случае, отомстить моим убийцам, но, честно говоря, не это главное... Просто ночь застала меня в лесу, темень хоть глаз коли, и идти дальше — безумие. Слишком велика вероятность зацепиться в потемках ногой за какую-нибудь корягу, упасть и сломать себе шею... К тому же я зверски устал, но знаю, что заснуть все равно не смогу... Вот и решил в ожидании рассвета рассказать все, что со мной произошло. Убить время, пока меня самого не убили... В «адидасовском» нутре моей сумки-спортсменки целая куча магнитофонных кассет. Нечего их жалеть. Буду наговаривать на каждую новую кассету по одному законченному эпизоду, как будто пишу литературный сценарий... Привычная работа успокаивает нервы... Врут медики про то, что нервные клетки не восстанавливаются. Если бы так было в действительности, то я давно бы помер от полной потери нервно-клеточного потенциала, а на самом деле помру я скорее всего от пули завтра утром... Да, именно от пули, с ножом они побоятся ко мне приблизиться... Ну да ладно, «чему быть, того не миновать» — учил много тысяч лет назад смуглый принц по фамилии Шакьямуни, более известный широкой публике под псевдонимом Будда, и в этом я с принцем целиком и полностью солидарен... Начну, пожалуй...

Меня зовут Станислав, если верить записи в паспорте, на самом деле Станиславом меня редко кто называет, обычно все зовут меня Стасом. Или Седым, потому как уже в двадцать мои волосы начали седеть, а к тридцати семи годам окончательно приобрели радикально белый цвет. У нас в роду все рано седели. И папу я помню исключительно седым, и дед на фотографиях белый как лунь. Кстати, и фамилия наша пошла, наверное, от этого генетического признака рода — Луневы. Некоторые знакомые, которые ни папы, ни деда моего в глаза не видели, убеждены, что я крашу волосы, точнее, обесцвечиваю. Идиоты. Терпеть не могу мужиков с крашеными волосами, хотя никому об этом не говорю. И про то, что седина моя естественная, особенно не распространяюсь. Пусть думают, что я крашусь, хрен с ними. В той среде, где мне приходится вращаться, какой-нибудь выпендреж, типа серьги в ухе, цветной татуировки или крашеных волос, — вещь обязательная. Я ненавижу тусовки московского полусвета, так называемой «богемы», «бомонда». Но между тем я тусовщик, как говорится, «до корней волос». У меня нет другого выхода, тусоваться мне приходится в силу специфики моей основной работы, я хожу на всякие разные сборища, как охотник на охоту. На тусовках я ищу себе источники пропитания, сшибаю заказы, ибо занимаюсь производством рекламных роликов и музыкальных клипов. О нет, я не крутой мэн из раскрученного рекламного агентства и отнюдь не модный клипмейкер. Я мелкий труженик видеопроизводящего рынка, подбирающий крошки с чужих столов, ломящихся от яств. Я живу за счет демпинга.

В буквальном переводе с английского демпинг означает «сбрасывание». Имеется в виду сбрасывание цен на товары и услуги. Мои услуги по производству видеороликов стоят ощутимо дешевле аналогичных услуг официальных киновидеостудий. В основном я работаю по мелочи. Шлепаю совсем дешевую рекламку для разового показа на каком-нибудь дециметровом канале, строгаю клипы на грани и за гранью фола для опять же разовой прокрутки в ночное время все на тех же заштатных каналах, реже клепаю заставки к очень малобюджетным телепередачам и не гнушаюсь подрядиться на съемки для региональных студий-карликов. Но иногда, правда редко, перепадает и крупный заказик. Не раз и не два мои ролики крутились и по ОРТ, и по НТВ. В принципе, я потяну работу любой сложности. Хотите — видео, хотите — кино, хотите — мультипликацию, а приспичит, будет вам и компьютерная графика. Ради бога, все, что угодно. Под ключ. Цены — ниже рыночных. Условие одно — стопроцентная предоплата наликом в твердой валюте. Я нигде не зарегистрирован, у меня нет юридического адреса и счета в банке. Я пират, вольный флибустьер свободного рынка, капитан команды отличных специалистов, которые привыкли получать живые деньги из рук в руки. Ни про какие налоги на добавленную стоимость, отчисления в бюджет и прочие финансовые прибамбасы я ничего не знаю и знать не хочу. Зато я знаю, где и почем можно перегнать киноматериал в профессиональный видеоформат «бетакам». Я знаю, на какой студии снабженец-администратор за пару сотенных продаст бобину пленки «Кодак». Еще я знаю, как выписать декадный пропуск в Останкино и как занять по-тихому на ночь видеомонтажную.

Я многое знаю и многое умею. Приходилось мне и сценарии сочинять, и режиссировать, и в глазок видеокамеры смотреть, и декорации раскрашивать. Но если появляется хоть малейшая финансовая возможность подключить к работе другого сценариста, режиссера, оператора или художника, я всегда это делаю и, пока они работают над одним проектом, сам, сбивая в кровь копыта, ношусь по Москве, ищу следующий заказ.

С поисков очередного заказа и начались те события, о которых я намереваюсь рассказать.

Пару недель назад по тусовке прошел слух о некоем банкире, желающем сделать рекламу своему маленькому, но амбициозному банку. Трепались, дескать, банкир никаких денег не пожалеет, лишь бы реклама получилась оригинальной. И важны для него не какие-то там кино-, видео-, компьютерные навороты, а свежая сценарная идея... Ха! Идея! Попробуй роди чего-нибудь новое и оригинальное после того вала банковской и банкирской рекламы, что обрушился на бедного телезрителя в конце восьмидесятых — начале девяностых. Я и не пытался придумывать ничего нового. У меня в загашнике была одна отличная невостребованная идейка, датированная одна тысяча девятьсот девяносто вторым годом и чудным образом до сих пор не реализованная. Суть моей древней рекламной идеи заключалась в следующем: снимаем общим планом лежащую на столе книжку «Капитал» Карла Маркса и даем следующий закадровый текст: «Это „Капитал“ Карла Маркса, а если вы хотите заработать свой капитал, обращайтесь...», далее следуют реквизиты рекламируемого банка, и книга на глазах у зрителя превращается в сложенные стопкой деньги в банковских упаковках. Простенько и со вкусом. А главное, дешево. Снял книжку, снял деньги, в пять минут сделал на компьютере переход от первого ко второму, записал актера — и ролик готов.

Довольно быстро среди вороха бумаг я раскопал старый, по тем временам напечатанный на машинке литературный сценарий про «Капитал». Обычно по литературному сценарию пишется сначала киносценарий, а потом режиссерский сценарий. Литературный сценарий записан вполне литературным языком, вроде микрорассказа. Киносценарий косноязычно сообщает, что мы непосредственно увидим на экране. А режиссерская разработка делается в виде таблицы с номерами сцен, указанием крупности плана и хронометража.

Киносценарий я писать не стал. Прикинул сразу режиссерский. Потом, как положено, набросал раскадровку. В моем случае раскадровка, то есть наглядная иллюстрация режиссерского сценария, уместилась в трех прямоугольниках на одном листочке. В первом прямоугольнике я нарисовал толстую книжку с надписью на обложке «Капитал», во втором — промежуточную фазу превращения книжки в стопку денежных купюр и, наконец, в третьем — сами эти денежные купюры. Заказчики любят наглядность, а я, слава богу, немного рисую. В школьные годы добросовестно посещал занятия в районной изостудии и, было дело, даже в «Полиграф» хотел поступать.

Закончив с раскадровкой, я прикинул в первом приближении смету расходов и понял, что если мифический банкир-заказчик вдруг окажется не таким щедрым, как о нем повествует молва, то все равно есть смысл с ним встретиться. Уж две тысячи баксов я из него точно выжму, сам при этом легко уложусь в полторы, и ролик шутя забацаю дней за пять, под ключ. Полштуки за неделю — очень недурно. По зернышку птичка кормится.

Мечтая о том, чтобы банкир существовал на самом деле и чтобы его желание прославить свой банк не оказалось очередной досужей сплетней, каковых в тусовке проходит по десятку за вечер, я сел на телефон и напряг всех своих знакомых из соответствующих кругов на предмет, где и как мне отыскать сего заказчика-оригинала. Обычно, если я чего прошу, люди мне помогают. Не по доброте душевной, по расчету. Все знают — я умею быть благодарным. А иначе в моем бизнесе и не проживешь.

Кто конкретно помог на этот раз, для меня так и осталось загадкой, но два дня назад, в пятницу, у меня в квартире зазвонил телефон, и, когда я снял трубку, звонивший представился работником того самого банка, которому необходима реклама. Довольно быстро выяснилось, что мой телефонный собеседник ничего не решает и что цель его звонка — уяснить, кто я, собственно, такой и стоит ли сводить меня непосредственно с господином банкиром, хозяином пожелавшей отрекламироваться финансовой цитадели.

В процессе нашего телефонного разговора банковский служащий поначалу скис, узнав, что я не представляю никакую рекламную контору и предпочитаю наличные деньги, но потом приободрился, услышав про мои скромные денежные запросы. Как сумел, я объяснил, дескать, в официальных конторах рекламу вам будут делать те же исполнители, но получат они, непосредственные работники, на руки много меньше, чем сотрудничая со мной, а значит, и стараться будут соответственно. Человек, который вел предварительное телефонное собеседование, стал еще лучше ко мне относиться, когда узнал, сколько рекламных роликов на моем счету, какие фирмы не гнушались прибегать к моим услугам, и согласился, наконец, представить меня непосредственно своему боссу. И вот тут возникла маленькая закавыка. Господин банкир-рекламодатель в понедельник отбывал по делам в город Париж, а возвернуться обещался не раньше чем через месяц. В принципе, помимо этого возможного заказа, была у меня и другая текущая работенка, но накануне я имел беседу с одним киношным деятелем, который через полторы недели собирался везти свой отснятый материал в Санкт-Петербург. В городе на Неве услуги по обработке кинопленки значительно дешевле, чем в столице. Собрат по киноцеху любезно предложил прихватить и мои материалы, если таковые имеются и требуют обработки. По большому счету, рекламу с книжкой Карла Маркса можно снимать сразу на видео, все равно перегонка в видеоформат необходима для компьютерной обработки, но на кинопленку, или, как мы, профессионалы, говорим, «на кино», снимать всегда лучше. Картинка получается не в пример качественнее. Вся фирменная дорогая реклама делается киноспособом.

Обо всех этих тонкостях по телефону я распространяться, естественно, не стал (хотя бы потому, что заказчику запросто может не понравиться идея с «Капиталом»), однако поинтересовался на всякий случай, нельзя ли как-нибудь пересечься с господином банкиром в течение тех двух дней, что остались до его отъезда во Францию, мол, через месяц я сам могу отбыть из Москвы на кинофестиваль в Копенгаген или на отдых в Мухосранск, география не имеет значения, главное, что через месяц мы с заказчиком можем окончательно потерять друг друга из виду. Человек на другом конце телефонного провода помолчал с минуту, подумал и потом удивил меня тем, что, оказывается, при большом желании с моей стороны я смогу встретиться с его боссом завтра, в субботу, правда, для этого придется прокатиться в один захолустный подмосковный санаторий. Ха! Испугал ежа иголками! Однажды ради встречи с богатым заказчиком я ездил в Казань на один день. Утром приехал, вечером вернулся, и, между прочим, вернулся ни с чем, только на билеты зря потратился. А тут Подмосковье, пустяки какие... В общем, я сразу же согласился посетить родное Подмосковье, и телефонная трубка рассказала, куда и как ехать, заранее извинившись, что скорее всего господин банкир не сможет уделить мне много времени. Оне, видите ли, в санаториях не отдыхают, а работают, принимают решение — стоит ли инвестировать средства в ремонт и расширение санаторно-оздоровительного комплекса, и если стоит, то под какой процент долевого участия.

Пропустив мимо ушей, за каким лешим банкир окопался под Москвой, я записал на обрывке газеты точный адрес банкирского местопребывания, его редкую фамилию Иванов, не менее редкое имя-отчество — Александр Петрович — и то, что остановился он в номере двадцать пятом, в люксе. Прощаясь, банковский служащий, который, кстати, так и не представился, сообщил, что он сегодня вечером, в пятницу, уезжает помогать боссу производить оценку санаторного здания и прилегающих территорий и что он договорится с хозяином о нашей с ним завтрашней встрече. Я пообещал приехать днем, не позже двух, на том телефонные переговоры и завершились.

Первым делом, нажав на рычаг телефонного аппарата, я начал давить кнопки на его лицевой панели. Позвонил всем, кому нужно, отменил все запланированные на завтра дела и делишки. Потом отыскал на книжных полках атлас Подмосковья и выяснил, что нужное мне санаторное учреждение находится приблизительно в десяти километрах от ближайшей железнодорожной платформы, до которой на электричке пилить, по моим приблизительным расчетам, часа полтора с Ярославского вокзала. Жизненный опыт подсказывал, что от железнодорожной станции до санатория должно «ходить» маршрутное такси. Тот же богатый негативными примерами жизненный опыт настоятельно рекомендовал смириться с перспективой полуторачасовой дремы под перестук вагонных колес и забыть о личном автотранспорте. Моя, с позволения сказать, машина — полуантикварная «Победа», купленная два года назад по случаю за бесценок, долгих переездов не любит и не выносит. Она привыкла катать меня по центру Москвы и уже забыла, когда последний раз выезжала за город.

Вообще-то мне давно пора менять автомобиль, но иномарку я не потяну, а подержанный «жигуль» подорвет мой имидж... Ох, уж этот мне проклятый имидж, ну до чего достал, сил нет! Мы живем в мире штампов. Банкир обязан носить пиджак, белую сорочку и галстук. Урка непременно должен иметь наколки. А производитель рекламы и создатель видеоклипов не может по статусу одеваться и выглядеть как простой смертный. Древняя «Победа» позволяет мне казаться этаким чудаком с причудами. «Жигуленок» в миг опошлит образ «человека искусства», а я не имею права выглядеть простым, незамысловатым мужиком, каковым являюсь на самом деле. Чтобы привлечь клиентуру, одного профессионализма мало, я вынужден подчиняться миру штампов и выделяться из общей массы нормальных людей. Я вынужден быть белой вороной, точнее, белым вороном. Вот и завтра мне нужно произвести на банкира соответствующее впечатление.

Свой гардероб для встречи в санатории я подбирал столь же тщательно, как охотник выбирает боеприпасы. Банкиры — дичь особая, с ними важно не переборщить по части экстравагантности. Но и в стандартно строгой деловой одежде на банкира идти нельзя, не ровен час начнет к тебе относиться, как к собственному секретарю, с безразличием и превосходством.

После недолгих раздумий я остановился на псевдоспортивном стиле одежды. Белоснежные зауженные джинсы, черная футболка без рисунка, безумно дорогой выделки, эксклюзивные черные кроссовки и белая ветровка — родной, не какой-то там китайский, фирменный «Адидас». Напялив всю вышеперечисленную одежду, я подошел к зеркалу и придирчиво себя осмотрел. Красавец, ядрена вошь. Пижон. Росту во мне метр семьдесят восемь, весу — за восемьдесят. Года два как начало расти пузо. Пока животик вполне терпимый и почти незаметный, пока меня можно еще назвать худым. Седые длинные волосы до плеч придают чертам лица не присущую им от рождения аристократичность. Предки мои — крестьяне с Волги, и почему у меня вырос тонкий нос с горбинкой, я, честное слово, не знаю. Очень эффектно смотрятся черные брови и черные глаза в контексте седой шевелюры, а тонкие губы позволяют при желании изображать зловещую улыбку. Если бы не такой острый подбородок, улыбка из зловещей сразу же превратилась бы в добродушную... Тьфу, блин! Разглядываю себя словно проститутка перед выходом на панель! Противно до блевотины, но ничего не попишешь, таковы правила игры. Банкиры небось тоже крутятся перед зеркалом, тестируют себя на «солидность». А я тестирую себя на «богемность». И потом, кто сказал, что проституткой стать легко? Чтобы стать проституткой, одного желания мало, нужно еще и соответствие...

К бело-черному костюму я добавил розовые очки и голубую, как у большинства богемствующих мужичков, сумку. Сразу оговорюсь, лично я принадлежу к сексуальному меньшинству в тусовке деятелей искусств. Я гетеросексуал. То есть я сплю исключительно с женщинами, что отрицательно сказывается на моей тусовочной репутации и имидже, но всему есть свои пределы... В сумку я сунул папку со сценарием и раскадровкой рекламного ролика про «Капитал», диктофон, дабы записывать все замечания и придирки заказчика-банкира к сценарию, если, конечно, он еще его примет, и не забыл положить побольше магнитофонных кассет — пусть банкир думает, что я готов слушать его пожелания хоть до утра понедельника. Все. Я собрался. Можно раздеваться и укладываться спать. Завтра встану пораньше — и на вокзал. Главное, отключить телефон, а то ночные звонки приятелей-музыкантов из поп-групп второй свежести и несостоявшихся кинозвездочек-актрисулек опять не дадут заснуть.

Рано утром в субботу я сунул в собранную с вечера сумку в дополнение к магнитофонным еще и видеокассету. И как я вчера про нее забыл? Это ж самое главное! На этой видеокассете записано все мое рекламно-клиповое творчество, и без нее к заказчику можно не ездить вообще.

Радуясь, что в последний момент вспомнил про демонстрационную кассету, я, позевывая, вышел из дома, поймал тачку и уже через час трясся в вагоне электрички.

Суббота, лето, солнце, а народу в электричке мало. Человек десять в каждом вагоне. Наверное, те, у кого есть дачи, еще вчера отправились за город, а остальные любители отдохнуть на природе еще спят. Времени половина девятого, день только начинается, и день выходной, соблазняющий лишним часом безнаказанного сна.

Я одиноко сидел на жесткой лавочке у окна. Под задницу подстелил газетку, дабы не запачкать белую джинсовую ткань. Голубую спортивную сумку пристроил на коленях. На нос нацепил очки и сквозь их розовые стекла пялился в окно, скучая от однообразия подмосковных пейзажей. Среди редких пассажиров я, естественно, выделялся своей броской внешностью и ярким бело-черным нарядом. Поэтому старался хотя бы скромным поведением компенсировать избыток интереса к моей неординарной персоне. Отчасти мне это удавалось. Но лишь отчасти. Старушка впереди, через три ряда кресел, не сводила с меня укоризненного взора. Когда я украдкой косил глаза, загипнотизированный ее взглядом, мог отчетливо, по слогам, прочитать в выцветших старческих зрачках уверенность бабушки в том, что «стиляга» и «тунеядец» — суть синонимы. Эту непреложную истину бабуля усвоила однажды, в начале шестидесятых, и пронесла через всю жизнь. Между прочим, бабуля мне была все равно симпатична, что бы она обо мне ни думала. Очень она напоминала мою родную деревенскую бабушку со стороны отца... Однако натыкаться постоянно на старушечий колкий взгляд было неприятно. И я решил смотреть только в окно. Не отрываясь.

Я так увлекся созерцанием лесополосы вдоль железнодорожного полотна, что не заметил, как в вагон вошли двое пацанов. Пацанят я заметил лишь тогда, когда они вплотную подошли ко мне.

— Дядя, червончик одолжишь? — Пацан постарше, лет двадцати двух, плюхнулся на лавку напротив. Ничего так пацаненок, килограммов на сто потянет. А личико детское, румяное да вихрастое. Как раз тот вариант, когда сила есть, остальное вроде и без надобности. Вместо футболки майка-тельняшка. На голом загорелом плече свежая татуировка: парашют и буквы ВДВ. Широкий лоб не страдает избытком морщин от излишней умственной работы. Хороший мальчик, такой должен очень любить музыку поп-группы «Руки вверх».

— Почем куртку брал, белобрысый? — Второй пацан, года на два младше товарища, уселся рядом и стал придирчиво щупать узловатыми пальцами складки моей белоснежной ветровки. Второй — пониже бугая напротив. Худой и прыщавый, бритый налысо. Любит слушать хэви-металл, о чем свидетельствует черная футболка с черепом и надписью «Ария».

Я окинул взглядом других пассажиров, волею судеб оказавшихся в одном вагоне со мной, и понял, что ни поддержки, ни сочувствия мне ждать не от кого. Пассажиры сосредоточенно делали вид, что ничего необычного не происходит. Все нормально. Двое свойских, простецких пареньков собираются начистить рыло пижону с крашеными волосами.

Знать, заслужил. Не фига выеживаться, выделяться из общей массы трудящихся граждан. А вот двойник моей родной бабушки лучится счастьем. Старушка предвкушает поучительную сцену торжества социальной справедливости. В чем-то я ее понимаю, но от понимания этого мне ничуть не легче. Очень неохота, знаете ли, получать по морде. Впрочем, как это ни смешно, но в тот момент я опасался не столько за свою симпатичную морду в розовых очках, сколько за свою голубую адидасовскую сумку. Агрессивно настроенные ребята влегкую скоммуниздят сумку со всем ее содержимым, а с пустыми руками приехать на деловые переговоры все равно что предстать перед заказчиком голышом.

— Дядя, так как насчет червончика? — Подтверждая худшие мои предчувствия, мордастый напротив потянулся растопыренной пятерней к красавице-сумке цвета безоблачного неба.

Толком не осознав, во что ввязываюсь, я инстинктивно перехватил загребущую лапу амбала «лапой петуха».

«Лапа петуха» — это такое особое положение кисти, когда указательный и средний пальцы вытянуты вперед и слегка согнуты, а остальные прижаты к центру ладони. Китайские мастера гунфу, имитируя хват птицы за насест, ломают «лапой петуха» зеленые стволы молодого бамбука.

С перепугу я схватился «лапой петуха» за толстый, словно сарделька, большой палец мордастого слишком сильно и судорожно. Сустав хрустнул, и сарделькообразный пальчик согнулся в несвойственную для него сторону. Амбал хотел было крикнуть, да не получилось. Спазм сковал ему горло. Когда очень больно, сил на крик, как правило, не остается.

Мамой клянусь, в первый момент, поняв, чего натворил, я хотел извиниться. И, ей-богу, все, кроме своей сумки, отдал бы за то, чтобы повернуть время вспять, секунд на пять назад. Но ни извиниться, ни как следует помечтать о машине времени я не успел. Вместо этого я сделал очередную глупость. Честное благородное, я не хотел калечить еще и второго паренька! Подвели опять же инстинкты. На этот раз примитивнейший из всех инстинктов — инстинкт самосохранения, свойственный даже одноклеточным организмам.

Боковым зрением глаз заметил летящий по направлению к подбородку кулак. «Лапа петуха» незамедлительно разжалась и превратилась в фигуру под названием «когти орла». Пальцы выпрямились, собрались все вместе, плотно прижались друг к другу и чуть согнулись во вторых фалангах.

Кулаком мой бритый подбородок пытался достать прыщавый пацан, что сидел рядом и изучал фактуру фирменной ветровки. Повторяю, и его я не хотел калечить. Рука машинально отбила предплечьем кулак прыщавого, ладошка шлепнула агрессора по шее, «когти орла» зацепили парня за уголок рта и... О боже! Я порвал пацану щеку! Теперь до конца жизни прыщавый обречен носить на лице уродливую полуулыбку, напоминая особо образованным гражданам недоделанный персонаж из романа Виктора Гюго «Человек, который смеется».

— Что ж ты делаешь-то, ирод! — заголосила та самая старушка, которая так похожа на мою родную бабушку и которой я так не нравлюсь. — Люди добрые! Этот волосатый мальцов убивает, а вы чего ж сидите и смотрите?! Его надо...

Чего надо со мной сделать, по мнению голосистой бабушки, я не расслышал, потому как успел к тому времени выскочить в тамбур и уже открывал железную дверь в соседний вагон. Я сорвался с места, как только бабушка заорала, а заорала она синхронно с появлением первых розовых капель на порванной щеке прыщавого. Я бежал по узкому проходу меж пассажирских лавок, вцепившись в собственную голубую сумку, словно коршун в добычу. Бежал я быстро как мог, и сердце трепетало в груди от страха.

Палец мордастому я сломал, опасаясь за содержимое сумки. Щеку прыщавому порвал, повинуясь инстинктам, но кому интересны мои опасения и мои звериные инстинкты? Меня сейчас смело можно вязать, сдавать в ментуру и судить за нанесение тяжких телесных. Даже самый высокооплачиваемый адвокат не сможет свести дело к превышению самообороны. Множество свидетелей-пассажиров живописуют мою яркую внешность, и меня непременно объявят в розыск! Покалеченные ребята напишут на меня заявления хотя бы для того, чтобы «снять» с меня деньги в обмен на отзыв своих заявлений и прекращение уголовного дела! Во влип!

Стремглав пробежав через несколько вагонов, я почувствовал, что поезд замедляет ход, и, на мое счастье, за окнами замелькали люди, ожидающие электричку на скромной подмосковной платформе с номером километра вместо названия.

Я выскочил из вагона в самом конце состава. В три прыжка соскочил с бетона платформы на утрамбованную ногами дачников тропинку и помчался по ней в сторону зеленеющего впереди, метрах в пятидесяти, леса.

Оглянуться я решил только на опушке. Погони не наблюдалось. Те, кто сошел на этой станции, еще топтались на платформе, как манекенщицы и манекенщики на подиуме. Преступник скрылся с места преступления. Слава богу!

Умерив свой пыл, дальше по тропинке я двинулся шагом. Лес оказался и не лесом вовсе, в полном смысле этого слова. Редко стоящие деревья, кусты, горы мусора, тучи мух. И не так далеко шумят моторы автомобилей. Я шел по тропинке, пересекающей лесопосадку, зеленый барьер между железнодорожной веткой и автомобильной магистралью.

Паника в душе и в голове постепенно улеглась. Перед собственной совестью я был чист абсолютно. Более того, возможно, полученные травмы заставят искалеченных хулиганов впредь вести себя более сдержанно в общественных местах. Возможно, мой неадекватный ответ на их приколы послужит ребятам уроком. Нечего было тянуть грабли к сумке, в которой покоится мое сценарно-рисовальное творчество. Замахнулись на святое, на искусство, и поплатились. Искусство, как известно, требует жертв. А я, выражаясь высокопарно, по профессии жрец искусства. Низкооплачиваемый жрец у алтаря золотого тельца рекламы. Что же касается милиции и объявления в розыск... Если пацаны и обратятся в ментуру, пусть меня ищут. Вперед, флаг вам в руки, товарищи милиционеры. Вернусь в Москву, первым делом побрею голову. Седые волосы — основная доминанта в моей внешности.

А вообще-то можно и не брить башку. Меня случайно занесло в вагон электрички, и за город я выехал по чистой случайности, и муниципальным транспортом я пользуюсь исключительно редко. Мы с покалеченными ребятишками живем на одной территории, именуемой Москвой, но существуем мы в разных мирах, в разных измерениях... Да и отнесутся ли серьезно в ментуре к заявлениям этих двух гопников?.. Да и придет ли в тупые хулиганские головы мысль обратиться в правоохранительные органы вообще?.. Вряд ли...

А вот если бы меня повязала общественность в вагоне электрички, тогда все — туши свет, сливай воду. Было бы хреново. Очень хреново... Блин горелый, я совсем разучился драться! Когда-то я серьезно занимался гунфу. Настолько серьезно, что тело до сих пор все помнит, и мышцы до сих пор гибки и упруги, и реагирую на опасность, как оказалось, с завидной оперативностью, но, блин горелый, реагирую неадекватно. Потерял ощущение чувства меры за годы, проведенные вне спортивного зала. Дети и женщины, если начинают заниматься единоборствами, каждое движение делают в полную силу. Инстинктивно боятся, что по-другому у них ничего не получится. Вот и у меня теперь фигово с инстинктами, как показала практика. Покалечил ребят по вине инстинктов, а мог бы запросто по той же причине себя покалечить. Например, долбанул бы мордастому кулаком в лоб со всей дури и выбил себе неразмятые суставы, а то и запястье мог сломать. Помните песенку: «Во всем нужна сноровка, закалка, тренировка»?.. Сноровка и закалка у меня есть, а всерьез не тренировался я уже лет десять. Утренняя гимнастика через два дня на третий не в счет... Хотя почему «не в счет»? Очень даже в счет! Однако сейчас и не вспомню, когда последний раз спарринговал с партнером... Давно не спарринговал и разучился работать «ласково».

Мы живем в мире штампов, и, когда я всерьез окунулся в рекламную деятельность, когда вляпался в шоу-бизнес, когда начал тусоваться, о тренировках пришлось забыть.