Час ворона

По науке удар ногой в прыжке наносится толчковой ногой. Прыгать нужно не столько вверх, сколько вперед, так, чтоб пятка была тараном, аккумулирующим энергию атаки. Науку ударов в полете в свое время Бинь буквально вбил мне в подкорку. Маленький тщедушный вьетнамец играючи сбивал меня с ног, подпрыгнув и приложившись детской пяточкой к моей вполне мускулистой груди.

Я тяжелее Биня раза в три, а техника у меня его. Масса, плюс правильная техника, плюс решимость — в итоге появился по-настоящему хороший удар. От удара моей пяткой дверь едва не соскочила с петель. Она бы и соскочила, честное слово, если бы за дверью не стоял тот, кто опрометчиво любезно открыл запоры.

Распахнувшись с шумом и свистом, дверь задела бандита, перепутавшего меня с Ваней. Хорошо задела. Ушибла так, что бандюк улетел в глубину прихожей.

Влетев в распечатанную дверь, я подскочил к ошарашенному, оглушенному бандиту и с ходу обрушил на него серию ударов ладонями. Левой в плечо, правой в солнечное сплетение, левой по подбородку. Первый удар развернул его, подставил под правую ладошку нервный узел посередине груди. Второй удар сбил ему дыхание. Третий — отправил в нокдаун. Бандит, высокий белобрысый молодой парень в спортивном трико, как говорят боксеры, «поплыл». Утратил способность ориентироваться в пространстве, потерял равновесие. Парень слишком молод, чтобы служить бригадиром «быков». Значит, зовут его Сашкой, а мне нужен Зема. Я уронил «ненужного» Сашку на паркет движением «бойцовый петух топчет золу».

Второй бандит задержал меня в прихожей секунд на пятнадцать-семнадцать. Очень хотелось верить, что Зема не держит под подушкой пистолета. Безусловно, Зему разбудил грохот распахнувшейся от удара пяткой двери, если еще раньше он не проснулся от ритмичного стука той же пяткой по деревяшке.

Теряю темп, но, раз уж решил не оставлять в тылу боеспособных бандитов, задержусь еще на две секунды. Сашка силится приподняться, опираясь ладонями с растопыренными пальцами о паркетную доску. Бью каблуком кроссовки по его пальцам. Бью дважды. По левой кисти и по правой. Как минимум, на одной руке сломал два пальца и на другой — три.

За спиной скулит бандит со сломанными пальцами. Впереди еще одна дверь, на сей раз из ДСП, обклеенной пленкой «под дерево». Дверь в комнату. Мне все по фигу, мосты сожжены, терять абсолютно нечего, кроме жизни. Не так уж здорово я и жил последние годы, а особенно последние дни, чтоб за нее держаться.

Открыв дверь, я вошел в длинную, как прямая кишка, комнату. Одно окно завешено темной шторой. Впритык к окну стол. На столе жестяные банки из-под пива, портативный телевизор, трубка мобильного телефона и пепельница, смердящая окурками. Вдоль стен скромные кушетки, по три штуки у каждой стены, на самой дальней от меня кушетке сидит коренастый мужичок неопределенного возраста с крысиной мордочкой мелкого жулика, завсегдатая одесского привоза. Одет мужик, само собой, в спортивный костюм. В руке у него пистолет с длиннющим и толстенным глушителем.

Сразу видно — мужик с пистолетом только что проснулся. Белая подушка в изголовье кушетки еще хранит вмятину от его взъерошенного затылка. Бандит номер три со сна часто моргает, привыкая к тусклому свету.

— Тя, кажись. Седым кличут?

— Да, Седым... — Я остановился на пороге. — А ты откуда знаешь?

— Знаю. Че тама за шухер в прихожей, а? Опять Сашка с Ванькой полаялись? Эй! Сане-ек! Отзовись, а? Говорил те, не запирай двери, Ванька ссать захочет, обидится!

Вот черт! Ну какой же я идиот, честное слово! Разинул пасть, удивляясь, что бандюга знает, как меня «кличут». Все же проще простого! Ленечка прозвонился, упреждая мой приход. Этот заспанный мужик, конечно, не кто иной, как бандитский бригадир Зиновий Альбертович, он же Зема. Зиновий побеседовал о неожиданном госте с Бубой, знакомый по киношной тусовке господин Касторский обозвал меня Седым. И вот вдруг на пороге появляется незнакомец с длинными белыми патлами. Ежу ясно — это и есть Седой.

— Че молчишь, Санек?! Ау! Отзовись! — позевывая, покрикивал Зема. — Ay!.. А че ты, Седой, молчишь? И ваще, хто тя, чувак, сюда допустил, в мои апартаменты? А? Придурок?

Зема до сих пор никак не связывает разбудивший его грохот с моей фигурой. Узнав от Бубы, что за фрукт Седой, бригадир бандитов спокойно пошел спать. Он не боится богемных тусовщиков, не ожидает от них неприятностей. Подумаешь, какому-то седовласому придурку-пижону приспичило посетить коллегу-режиссера, нарушить табу секретности подпольной порностудии. Пусть приходит, коль здоровьем не дорожит. Пущай Егора до ночи дожидается. А там, если придурок побеспокоил серьезных людей смеха ради, Зема с Егорова благословения пересчитает ребра пижону, чтобы другим неповадно было совать нос куда не просят.

Матюгнувшись, Зема встал с кушетки. Подумал. Сунул пистолет под подушку. Шагнул, наступил на собственную снятую кроссовку. Подумал, махнул рукой и пошлепал дальше в одних носках.

— Отлынь, Седой! — Зема отпихнул меня, загораживающего выход из комнаты. Отпихнул небрежно, как неодушевленный предмет.

Я позволил себя отодвинуть безропотно и покорно. Зема выскочил в прихожую и громко заматерился:

— В душу бога мать! Санек, че ты, в натуре? Манать мой потц! Ванька, а ты че? Японский городовой!!! Че случилось-то, а?..

Зема матерился, бегая из коридора в прихожую и обратно, нагибался к покалеченным друзьям, пытался добиться от них членораздельных объяснений. Стучал кулаком в железную сейфовую дверь, но Буба не отозвался. Забаррикадировался режиссер Касторский на всякий случай, запер сейфовую дверь на все замки и сидит тихо, как мышка, в компании с мраморным дрессированным догом, оператором Геной, голой алкоголицей и мужиком — половым Гулливером.

Зема суетился, мотался между лестничной площадкой и прихожей, а я тем временем подошел к его койке, достал пистолет из-под подушки и присел перевести дух.

Зема вбежал в комнату минуты через две. Увидев меня с пистолетом, ничуть не испугался, напротив, даже повеселел, улыбнулся:

— Хы!.. Седой, че приссал, в натуре?! Пушку-то поклади, придурок! Нету никого, не ссы! Говори давай, че с Ваньком? Как Санька? Они че, подрались, да? Подрались, и ты спужался, да? Придурок?..

Я не сразу понял, что хотел сказать Зема, извергая поток удивленно-возмущенных слов. Смысл сказанного дошел до меня спустя секунды, когда Зема подошел вплотную и потянулся рукой к пистолету.

Зема спрашивал, что конкретно произошло с Ваней и Сашей, как так получилось, что они оба валяются в столь плачевном виде и болевой шок мешает обоим членораздельно выражаться. И еще он, благодетель, по-своему успокаивал меня, придурка. Мол, опасности извне не видать и бояться нечего. Зема был уверен, что я вооружился пистолетом из страха. Он по-прежнему никак не связывал мою персону с двумя покалеченными бандитами. Зиновий думает — его подчиненные подрались между собой и так напугали беднягу с длинными волосами, что тот с ума сошел от страха, и, заметив пушку, поспешил вооружиться, придурок.

— Отдай машинку, бобик! — Земина пятерня попыталась ухватить длиннющий глушитель.

Я нацелил пистолет в колено Земы, надавил на курок. Промахнуться было невозможно. Глушитель чуть ли не упирался в ногу бандитского бригадира. Однако Земина коленка не пострадала. Я совершенно не разбираюсь в огнестрельном оружии. Курок не захотел слушаться пальца. О том, что пистолет поставлен на предохранитель, я понял слишком поздно.

— Отдавай пушку, придурок! — Зема схватился за глушитель, вырвал пистолет из моей руки. — Че? Совсем съехал?

Я сидел на койке. Зема стоял рядом, вплотную. Я немножко обалдел, ожидал, что вот сейчас на штанине спортивных штанов появится красная клякса, вот сейчас Зема заорет, схватится обеими руками за простреленную ногу, упадет на пол. А вместо всех моих кровожадных ожиданий Зема отобрал у придурка пистолет, как взрослый отнимает у несмышленого ребенка опасно острый предмет. Зема не то что меня не боится, он вообще глубоко убежден, что людишки моей породы способны разве что отрастить волосы до плеч да проткнуть ухо серьгой. В общем и целом, Зема прав. Но он забывает, что нет правил без исключений.

— Слышь, придурок, чирикай складно, какова... — начал Зема, но до конца высказаться я ему не позволил.

Зема стоял, нависая надо мной, сидящим на кушетке, словно удав над кроликом. Я глубоко вздохнул и на выдохе вскочил с кушетки. Белая голова кролика ударила в подбородок удаву. Будто футболист, принимающий «высокий» мяч, я «боднул» Зему снизу в челюсть. Бандита аж подбросило в воздух. «Лапа петуха» выхватила пистолет из Земиного кулака, и, когда бандюга свалился на пол, треснувшись попутно затылком о краешек койки напротив, я снова был вооружен.

Рукоятка пистолета в правой руке, пальцы левой ощупывают металл, ища предохранитель и не находя его. Вот черт! Умом понимаю — нужно снять оружие с предохранителя, но как это сделать, не имею понятия. Супермен хренов, одно слово!..

— С-седой, с-сука!.. — Зема пытается подняться с пола. В глазах его море удивления и ни капельки страха.

Нагибаюсь, бью Зему глушителем по лбу. Удар-тычок выходит довольно слабым, но достаточным, чтобы заставить бандита гулко стукнуться затылком, на этот раз об пол.

Ага! Вот эта «пумпочка» сбоку, кажется, и есть предохранитель. Сдвигаю пумпочку. Как проверить, снял я пистолет с предохранителя, или нет?

Направляю ствол вверх. Целюсь в люстру, в одинокий белый плафон под потолком, нажимаю курок.

Пистолет громко пукнул. Я пребывал в заблуждении, что пистолеты с глушителями должны стрелять вообще бесшумно. В кино оружие с цилиндриком глушителя на конце ствола стреляет бесшумно. В жизни, оказывается, получается ощутимо громкий «пук». И гильзы в кино, как правило, не выскакивают, а тут выскочившая гильза угодила в пустую банку из-под пива на столе. Вслед за «пук» раздалось «дзынь». В люстру я не попал. Осиное жужжание отрикошетившей от потолка пули заглушил хрип Земы:

— С-седо-ой, бл-лядь...

— Молчи! — Удлиненный глушителем ствол упирается в глаз Зиновию. — Заткнись и выслушай меня очень внимательно! О'кей?

Зема хочет кивнуть, но глушитель мешает ему шевельнуть головой. Мы поменялись местами. Только что Зема нависал надо мной удавом, а теперь я стою, согнувшись буквой Г, и гляжу на него сверху вниз.

— Зема, тебе трудно в это поверить, но и Ванечку, и Сашку сделал я, кинохалтурщик по кличке Седой. Мне нужно, Зема, чтоб ты срочно связался по телефону с Егором и вызвал его сюда. О'кей?

— Да пошел ты...

— Ответ неверный! — Я ударил Зему носком кроссовки между ног, он задохнулся, разинул пасть в немом крике боли. Я отдернул руку с пистолетом и, пока Зема не мог ни о чем другом думать, кроме как о спазме в промежности, прижал глушитель к его ляжке, спустил курок.

Зема ненадолго отключился. Потерял сознание на полторы минуты. Черт его знает почему. Быть может, пуля раздробила ему кость? Похоже. Входное отверстие от пули есть, из него скупо вытекает кровь, а выходного чего-то не видать. Наверное, свинец застрял в кости. Я так думаю, хотя я и не спец по баллистике.

Я взял со стола чужой мобильный телефон, отошел подальше от раненого Земы, присел на одну из кушеток.

— Ты-ы тру-у-уп. Седой... — прошептал Зема, приходя в сознание, он вытянул шею, взглянул на рану и застонал. — Убью с-суку...

— Не обижайся, Зема. Мне просто очень и очень срочно нужен Егор. Против тебя лично я ничего не имею, но разговаривать с тобой по-хорошему, упрашивать позвонить Егору, я так понял, можно часами. А посему, если ты сейчас же не позвонишь Егору, я прострелю тебе вторую ногу. Если ты дозвонишься Егору и не сможешь его убедить приехать в течение получаса, ровно через тридцать одну минуту я отстрелю тебе яйца. Время пошло. Звони!

Я протянул ему трубку мобильного телефона, ту, что взял со стола. Зема, кряхтя, повернулся на бок, протянул руку, схватился за трубку. Думаю, его убедил не столько смысл моих речей, сколько их тон. Говорил я спокойно, «дикторским» голосом, не угрожал, констатировал. Я сейчас для Земы был непонятен, непредсказуем, а следовательно, страшен.

Зема дозвонился до Егора далеко не сразу. Сначала никто не отвечал на его звонки, и Зема попытался объяснить мне, дескать, ничего поделать не может, Егор не подходит к телефону. В ответ на Земины объяснения я ответил сухо: «Тебе осталось еще целых двадцать шесть минут жить мужчиной. Твори, выдумывай, пробуй. А можешь плюнуть на все и заняться напоследок онанизмом, пока не стал кастратом». Слова мои задели Зему за живое, пробудили в его мозгах скрытые резервы, и он снова принялся названивать. Уже не самому Егору, а каким-то общим знакомым-браткам. Не помню, какой по счету браток продиктовал Земе телефонный номер, после набора которого раненый бандитский бригадир радостно закричал в трубку: «Егор! Егор!!! Это я, Земка! Егор, тута нас всех постреляли и грозятся добить, если ты через пятнадцать минут не приедешь...» Далее Зема, опасливо кося на меня глазом, кратко изложил историю про то, как «Седой братву мочил». Ничуть меня не стесняясь, Зема нагло врал, какое он лично, а также Ваня с Саней оказывали героическое сопротивление белобрысому агрессору-отморозку. По Земиной версии я получался этаким Джеймсом Бондом с садистскими замашками, и нет ничего удивительного в том, что Егор пожелал лично перекинуться со мной парой фраз.

— Егор тебя дать попросил... — Зема протянул мне телефон-трубку. Я взял.

— Алло-о!

— Стас?

— Да, Стас. Помнишь меня?

— Смутно... Зема правду говорит?

— Наполовину. Все трое ваших «бычков» особого сопротивления не оказывали. Подставлялись, как последние лохи. И теперь у одного нога сломана, у другого пальцы, третий ранен.

— Ты там один?

— В смысле?

— Ты один там такой шустрый отморозок?

— Ага. Аки перст.

— Свистишь! Одному тебе слабо моих «быков» помять.

— Они тоже меня за говно держали, вот и поплатились.

— Чего ты добиваешься, самоубийца?

— Чтоб ты перед смертью дал мне возможность минуту-другую пообщаться с Большим Папой.

— С Большим Папой?

— Егор, когда ты вербовал меня снимать порнуху, то помянул о серьезной «крыше» и Большом Папе. У меня есть до Папы срочное дело на полтора «лимона» в гринах.

— Стас, ты чем укололся? Или ты пьяный вдребодан?

— Был бы обколотый или пьяный, неужто сумел бы твоих «быков» расшвырять?

— Борзеешь, выродок, не по масти! Ты, киношник сраный...

— Погоди-ка, Егор! Внесем ясность. Я сейчас разговариваю с тобой не как «сраный киношник». Со «сраным киношником», думаю, ты бы вообще не стал сейчас разговаривать. С тобой, Егор, говорит человек, который отбил Ваньке яйца и сломал копыто, раздавил каблуком пальцы Сашке и прострелил ногу Земе. Заметь, прострелил его же, Земиньм, пистолетом. Я, Егор, понимаю, на что напоролся и чего мне за это будет. Я жизнь на кон поставил ради того, чтобы обратить на себя внимание и поиметь краткую беседу с Большим Папой.

— Ой, как ты кучеряво базары трешь, отморозок! Я, бля, балдею. Знаешь, чего сейчас будет? Приедет бригада братков и пошинкует тебя в капусту.

— Пусть так. Мне все по фигу. Тебе решать. Тебе и отвечать.

— Перед кем отвечать-то, отморозок?

— Слухи о киношнике-отморозке с гарантией доползут до Большого Папы. Вдруг они, слухи эти, его. Папу, заинтересуют, а? Зема вон на полу лежит, слушает, о чем я прошу, запоминает треп про полтора «лимона». Зема, когда подлечится, точно слушок пустит о моих подвигах и моем интересе. Так что, Егор, советую и Зему на всякий случай мочкануть. И Ваню. И Саню. И Бубу вместе с кинооператором Геной, всех мочи, чтоб не дошла до Большого Папы история про «сраного киношника», который, чтоб быть услышанным, непонятным образом сумел...

— Захлопни пасть! Ты вконец оборзел. Седой! Да ты для Папы — тля, вошь, микроб!

— А полтора «лимона»? Полтора миллиона баксов для Папы не деньги, да?

— Пургу гонишь, хочешь дело говорить, говори мне, а про Папу забудь.

— Все, что хотел тебе сказать, я уже сказал, Егор. Прошу встречи с Большим Папой, есть до него разговор за деньги. Все, абзац. Можешь крошить меня в капусту. Можешь сводить с Папой. Твои проблемы.

— Знаешь, чего со мной Папа сделает, если я тебя с ним сведу и окажется...

— Стоп! Сказано уже — это твои проблемы. Тебе и решать, что делать.

— Я сейчас прикажу взять тебя со всеми потрохами, и мы поговорим по-другому. Ты мне все выложишь, отморозок. Обещаю.

— Угу. Ты все из меня клещами вытянешь, а потом, когда поймешь, что дело мое не твоего уровня, окажешься в жопе. Получится — ты пытался Папе дорожку перебежать, увести у него из-под носа полтора «лимона» баксов.

Егор замолчал на долгих сорок секунд. Барабанную перепонку раздражало его дыхание. Он думал, и я ему не мешал.

— Алло, отморозок? Ты меня слышишь? Алло, Стас?

— Слушаю, и внимательно. Чего ты решил?

— Ничего. Я тебе перезвоню.

— Когда?

— Через десять минут. Держи трубку под рукой.

— О'кей.

Я отключился. Хотел сунуть трубку-телефон в карман джинсов, но из одного джинсового кармана уже торчала трубка мобильника Любови Игнатьевны. Два телефона в одних джинсах — перебор. И я остался сидеть с трубкой в левой руке. А в правой руке пистолет. А под ногами раненый бандит. М-да, выгляжу, наверное, со стороны круто.

— Егор приедет? — Зема поглядел на меня искоса, бережно зажимая руками ногу, чуть выше раны, но кровь все равно продолжала сочиться из рваной дырки. Спортивные штаны Земы, быстро намокая, краснели, а физиономия бандита, напротив, бледнела на глазах. Про Зему можно забыть. Скоро он лишится чувств от потери крови. Может издохнуть, ну и черт с ним. Не фига становиться бандитом, ежели мечтаешь дожить до старости.

— Седой, Егор че сказал? Приедет?

— Расслабься, Зиновий. Насчет отстрела твоих мужских причиндалов я пошутил. Отдыхай.

Я поднялся, вышел в прихожую проведать Земиного коллегу Сашку, которому сломал пальцы. Исключительно вовремя я вспомнил о Сашке. Он, паршивец, оклемался, встал на ноги, еще секунда, исчез бы за дверями второй комнаты, имеющейся в этой малогабаритной квартире. Помнится, Буба что-то говорил о монтажной-аппаратной. Да, вторая комната как раз и есть видеомонтажная. Через Сашкино плечо вижу заставленный аппаратурой угол.

— Стоять! — командую Сашке.

Он останавливается. На лице боль и досада. Сломанные кости болят, и обидно, что не успел сделать последнего шага, спрятаться за дверью. Скорее всего в аппаратной есть чем вооружиться, иначе зачем бы Сашка туда поперся? Интересно, как, то есть чем он собирался держать оружие? На правой руке средний и указательный пальцы болтаются, словно тряпичные. На левой — вместо сустава большого пальца торчит белая косточка, на мизинец и безымянный вообще без слез не взглянешь.

— Кругом, шагом марш, Саша! — Целюсь ему в переносицу. — Шагом марш в комнату к Земе. Помоги начальнику, а то он, не ровен час, окочурится.

Не спуская глаз с пистолета, вытирая спиной стенки, бочком-бочком Сашка пошел в заданном ему направлении. Дождавшись, пока Сашка скроется в комнате бандитского отдыха, превращенной моими стараниями в бандитский лазарет, я пересек прихожую и вышел на лестничную площадку.

«Бык» Ваня все еще лежал в отключке. Здорово я ему заехал по затылку, до сих пор локоть ноет.

Зазвонил телефон в левой руке.

— Алло-о!

— Стас?

— Да.

— Егор говорит.

— Я узнал.

— Хм... Узнал, знать, не быть мне богатым... Слухай сюда, отморозок. Тебе повезло... или не повезло. Большой Папа согласен тебя видеть. Немедленно. Мой тебе совет, отморозок, прямо сейчас прыгай в окно, если про полтора «лимона» свистишь.

— А если нет?

— Если нет, то с тебя ящик конины мне за посредничество. Если правда надыбал наколку на полтораху гринов, Папа тебя не обидит. Если свистишь — сильно обидит, так обидит, что ты представить себе не можешь, отморозок.

— Не пугай, пуганый. Говори, куда ехать?

— Никуда тебе не нужно ехать. Выходи на улицу и греби к метро, там свернешь на Мясницкую и мимо биржи вперед к Лубянке. Дойдешь до Лубянки, вертай взад к метро «Тургеневская» и от метро обратно. Гуляй, Стас.

— И долго мне так циркулировать?

— Без понятия. Папа сказал — гуляй, значит, гуляй.

— Перестраховщик твой Папа. Нету за мной «хвостов». И никто меня не пасет. И сам я отнюдь не агент ФСБ.

— Полегче, отморозок. Плохое слово за Папу вякнешь — можешь и языка лишиться!

Трубка заныла короткими гудками. Я нагнулся, положил телефон рядом с бесчувственным Ваней. Повертел в руках пистолет, пробуя достать обойму. Фиг-два. Пистолет какой-то импортный, какой-то «неправильный» пистолет, и как выщелкивается обойма из рукоятки, я так и не понял. Поставил пистолет на предохранитель, сдвинув знакомую пумпочку, и положил его опять же возле «бычьего» тела. Кажется, все, пора на прогулку.

По лестнице я спустился пешком. У дверей лифта на первом этаже или на выходе из парадного меня могли поджидать братки Егора. Телефонная инструкция вполне могла оказаться дезинформацией, цель которой — усыпить мою бдительность. А, ну и черт с ним. По фигу. Будь что будет.

«Ну, что они могут со мною сделать? Убить? Запытать до смерти? Наплевать. Смерти я не боюсь, я с ней смирился. А что может быть хуже смерти? Ничего!» — так думал я, наивный, выходя из парадного. В те минуты я действительно пребывал в искреннем убеждении, что раз уж сумел победить страх перед смертью, то теперь я практически неуязвим, в морально-этическом смысле, конечно... О боже, как я заблуждался!..

* * *

На улице тепло, но не жарко. Солнце то и дело прячется за тучами. К полудню жди дождя. Доживу ли я до полудня? Вопрос риторический.

До метро я дошел спокойно. Если за мной и следили, то исключительно грамотно. Свернул на Мясницкую, бывшую улицу Кирова. Шел не торопясь, наслаждаясь прохладой. Мимо спешили по-летнему одетые люди, которым я был абсолютно безразличен. Как здорово, оказывается, затеряться среди обычных людей с их простыми и понятными проблемами.

Я проходил мимо витрин магазина «Библио-глобус», когда кто-то не сильно похлопал меня по плечу. Оборачиваюсь и вижу симпатичную девушку в джинсиках и футболке.

— Вас случайно не Станиславом зовут? — спросила девушка, лучезарно улыбаясь.

— Почему же случайно? В честь деда назвали Станиславом, — ответил я вежливо.

— Вон там вас ждет вишневый «Москвич». Переходите улицу и садитесь в машину, — сказала девушка, развернулась ко мне попкой и поцокала каблучками в сторону магазина «Хрусталь».

Повернув голову, я заметил ничем не выдающийся «Москвич» со скучающим за рулем водителем — пожилым дядькой, добропорядочного, не бандитского вида. Я ожидал встречи с бандитской группой захвата. Ожидал, что меня, бредущего по улице, догонят, окружат со всех сторон дюжие парни с двухпудовыми кулаками и пудовыми золотыми цепями. Ничего подобного! Скромная девушка, ничем не примечательный «Москвич», обычный дядька за рулем. Посланцы Большого Папы немало меня удивили.

Я перебежал улицу. Подошел к «Москвичу». Задняя дверца машины оказалась приоткрытой. Я влез в салон, и автомобиль сразу же тронулся с места.

За всю дорогу дядька-шофер не произнес ни слова. От нечего делать я смотрел в окно, и в душе было пусто, как в сгоревшем танке.

«Москвич» привез меня к станции метро «Беговая». Там, буквально в десяти метрах от выхода из подземки, стоят желтые, приземистые двухэтажные домишки, наверное, отстроенные пленными немцами в конце сороковых. Уникальный оазис архаичной архитектуры в центре Москвы. Впечатление такое, будто перенесся в маленький провинциальный городишко. Тихие зеленые дворики. Покрашенный «серебряной» краской гипсовый олень посреди клумбы. Уютно и благостно, словно в гостях у старушки, в комнатке с вышитыми салфетками на столе, фарфоровыми слониками на этажерке и ковриком с лебедями.

Автомобиль затормозил подле одного из желтых домишек. Шофер ткнул пальцем, указав на ближайший подъезд, и произнес первую (и последнюю) фразу за все время нашего с ним совместного пребывания:

— Первый этаж. Квартира три. Звонить два раза.

Я понятливо кивнул, вылез из машины и пошел к подъезду, искать квартиру за номером три.

От посягательств воров-домушников третью квартиру защищала стальная, блестящая дверь с дужками для навесных амбарных замков. Цифра «три» небрежно намалевана масляной краской в середине поцарапанного листа стали. Я надавил на кнопку звонка рядом с дверью-бронтозавром дважды, как и было ведено, и стальная уродина, поскрипывая петлями, распахнулась.

— Проходите, — кивнул мне молодой человек за порогом.

Я вошел. Аккуратно причесанный молодой человек, можно даже сказать — юноша, закрыл за моей спиной дверь и жестом предложил следовать за ним.

Юноша носил на своих плечах стандартный темный костюм средней руки клерка. Под стать имиджу юноши все вокруг имело стандартно деловой вид средних размеров офиса.

Стандартная офисная мебель, стандартно белые стены, стандартные папки с бумагами на типовых стеллажах, оргтехника, жалюзи на окнах, плитка на полу. И народ в офисе стандартно по-деловому суетится. Мимо проплыла дама в строгом платье с лентой факса в руках. Навстречу прошагал господинчик, разговаривая на ходу по радиотелефону. В щель приоткрытой двери одной из комнат видно, как стучит по клавишам компьютера некрасивая девушка в очках.

Попетляв узкими коридорами и пройдя через цепочку проходных комнат, юноша вывел меня к очередным стандартно-безликим дверям.

— Входите, вас ждут. — Он распахнул передо мной двери, и я вошел.

Обычный кабинет в обычном офисе. Я таких тащи видел. Единственная индивидуальность — кабинет довольно-таки большой, просторный. А в остальном — полное соответствие штампам: офисный стол буквой Т, у стола крутящиеся стулья, обтянутые черным дерматином, у стены черный кожаный диван и шкаф с папками, кондиционер у окна, на окне, конечно же, жалюзи.

Человек со шрамом завел себе телохранителей, ничем не отличающихся от обычных, среднестатистических мужиков из провинции. А Большой Папа разместился в среднестатистическом московском офисе. Без труда прослеживается общая тенденция к мимикрии. Хищники в джунглях тоже стараются не выделяться на общем фоне. Чем коварнее хищник — тем он незаметнее.

Большой Папа сидел во главе стола и рассматривал меня с ленивым интересом. В жизни не скажешь, что этот мужчина средних лет, одевающийся как чиновник среднего звена, на самом деле мафиозный босс.

— Садитесь, Станислав. — Большой Папа, на самом деле среднего роста и веса человек с залысинами и скучным, невыразительным лицом, жестом предложил располагаться на диване.

— Спасибо. — Я уселся, поправил волосы, одернул джинсы.

— Вот вы какой, Станислав. — Папа вытащил из кармана серого пиджака стеклянную колбу с сигарой. — На деле — герой, а на вид, как все, один из толпы.

Я не выдержал, удивленно ухмыльнулся.

— Чему вы удивляетесь, Станислав?

— Да так, ничего особенного.

— Нет уж, объяснитесь, не тушуйтесь.

— Меня еще никто не называл «одним из толпы».

— Говоря о толпе, я подразумеваю толчею экстравагантных художников, режиссеров, актеров и прочих обитателей культурной клоаки.

— А-а-а... Тогда понятно. В вашей интерпретации я действительно человек из толпы. Одновременно и продукт, и часть среды обитания.

— С брачком-с, надо сказать, продуктик-то. Не находите?

— В смысле?

— Не положено вашей богемной братии. Стас, знать, с какой стороны пушка стреляет, и драться уметь вам не положено. Вам, комедиантам, положено людей веселить.

— А вам?

— Мне? Мой крест — поддерживать в обществе баланс и порядок. Претворять в жизнь принцип — «от каждого по способностям, каждому по труду».

— Я дико извиняюсь, но каким образом соответствует вашим принципам производство порнопродукции?

— Кто-то хочет и может делать порнуху, кто-то хочет и может ее приобретать. Наличествует баланс. Я имею способность его поддерживать, получая за труды деньги. Четыреста процентов прибыли. — Большой Папа вскрыл колбу, вытащил из ее стеклянного нутра сигару, взялся за кончик двумя пальцами, поднес сигару к носу и, втянув ноздрями воздух, сожмурился, как кот на солнышке. — Я занимаюсь всем, что дает свыше четырехсот процентов прибыли.

— Раз вы заговорили о деньгах...

— Погодите, Стас, не спешите. — Он придвинул к себе поближе с края стола миниатюрную гильотину, лишил сигару ее крайней плоти. Достал из кармана специальную зажигалку для сигар и со знанием дела раскурил скрученные в трубочку табачные листья. — Не торопитесь, Станислав. Вашу историю о полутора миллионах мы всегда успеем обсудить. Но прежде ответьте — почему вы, нарушитель порядка и баланса, сидите на диване в моем кабинете, вместо того чтобы лежать в морге с биркой на ноге?

— Думаю, я вам интересен, как исключение из правил, как белая ворона... то есть Белый Ворон. Кровожадная птица из стаи декоративных попугаев.

— Ошибаетесь. Подумаешь, шут гороховый, белый клоун Пьеро намял бока троим обалдуям. Эка невидаль. Всякое может случиться. Я недавно читал — Жан-Клоду Ван Дамму безвестный пьяный байкер морду набил. Жану — мотоциклист, моим оболтусам — шут с паклей на голове. Не вижу проблемы. Укоротить шута на голову, наказать обалдуев за нерасторопность, и амба. И инцидент исчерпан, баланс восстановлен. Полтора миллиона долларов — напомните вы. Да, крупная приманка. Но ради порядка о ней лучше забыть. Вы добивались разговора со мной, вышибая мозги у «быков». Другой, взяв ваше поведение за образец, начнет привлекать к себе внимание, взрывая мои дома и автомобили. Порочная практика намечается, и самое умное — пресечь ее сразу. — Большой Папа собрал губы колечком, выдохнул бублик из дыма и, вернув в рот сигару, затянулся. Он курил сигару, как сигарету, взатяжку. — Скажите-ка, Стас, вы помните Алену Сударикову?

— Еще бы не помнить! Намучился с ней на съемках, врагу не пожелаю. Капризная девка.

— Где она сейчас, не знаете?

— Не-а. Как снялась у меня в клипе про Монику Левински и Билла Клинтона, так и канула в вечность. На тусовках не появляется, не звонит. Исчезла Елена Сударикова, актриса ТЮЗа, пропала.