Глава 1

Я — местный

Слежку я почуял не сразу, но, думаю, она появилась относительно недавно. Я свернул на еле заметную тропинку, которую поначалу принял за обычную звериную тропу, пошел по ней, по тропе-тропинке, и спустя какое-то время почувствовал затылком пристальный человеческий взгляд.

Разумеется, я не оглянулся. Я хромаю, как и хромал, в прежнем направлении по подозрительной тропинке. Разве что чуть сильнее, чем раньше, опираюсь на костыль и постепенно увеличиваю амплитуду махов свободной, калечной рукой. Ну и сутулюсь понемногу. Резко менять характер ходьбы, едва почуяв слежку, негоже. Однако и шагать столь же браво, как я шагал, тоже неправильно. Надобно постепенно изменяться, дабы у того, кто за мною крадется, медленно, но верно складывался комплекс ложных впечатлений об объекте слежки. Типа, ковылял инвалид бодренько, когда на него глаз положили, вовсе не от того, что он, убогий, силен, как бык, и вынослив, как вол, а потому всего лишь, что отдохнул недавно на приволье. Надобно постепенно делать вид, что инвалид с самодельным костылем и с грубоватым самопальным протезом вместо кисти правой руки начинает уставать, бедолага.

На самом-то деле, с тех пор как вышел до свету, я еще ни разу не устраивал привала. На ногах я уже часов восемь, а усталости ноль. Сказываются зимние тренировки, которые я устраивал для своих девочек, личным примером вдохновляя их на физкультурные подвиги. Окружающие на нашу ежедневную физкультуру поглядывали косо, крестились двумя перстами, шушукались и явно нас осуждали, но бог с ними, с окружающими. Увы, их бог не поощряет физическую культуру, ему более угодны строгие диеты и всяческие воздержания.

Вообще-то мне незачем было сворачивать на эту еле заметную тропинку, по которой я сейчас иду, чувствуя затылком чужой взгляд, горбясь, типа, от тяжести сидора за спиной, загребая грязь кирзачом на хромой ноге и размахивая в такт ходьбе надежно сработанным железным крюком вместо правой кисти, типа, как у пиратов, воспетых классиками подростковой литературы. Путь мой по таежному бездорожью вообще-то пересекал строго перпендикулярно эту тропинку, я поддался соблазну обойти с редким для тайги комфортом ложбинку, где еще только начинал таять слежавшийся снег, и спустя полсотни шагов по ровному и сухому увидел изуродованные топором деревья.

Пострадавшие от топора елки по краям тропинки. Покуда нижние еловые лапы не обрубили, они, эти цепкие лапы, изрядно мешали двуногим и прямоходящим тварям. И, что интригует, колючую помеху на изначально звериной тропе вооруженные топорами люди впервые устраняли где-то порядка года тому назад, а позже не поленились рубануть по вновь подросшим лапкам. То есть люди этой тропой пользуются достаточно регулярно. Вопрос, что это за люди? Кто, черт подери, шляется по тайге с топором далеко-далече от так называемого цивилизованного жилья?

"Браконьеры осваивают дальние таежные дали", — пришла в голову в первый момент совершенно абсурдная мыслишка. Слишком долго я обитал в городах и успел отвыкнуть от здешних реалий. Словосочетание "дальние дали" смешно и абсурдно для любого настоящего таежника. Зеленый океан тайги без какой-то особо специфической надобности бороздить просто глупо. Легко и непринужденно можно заплутать у самой кромки океана, которая мало чем отличается от пресловутых "дальних далей". Уж ежели кто и забирается в "дальние дали", так это неспроста. Ближайший очаг пропахшей бензином цивилизации в чертовой прорве километров у меня за спиной, так куда же ведет тропинка? Я решил это выяснить, отклониться от первоначально намеченного курса и, пройдя пару кэмэ по загадочной тропке, отойдя изрядно от обезображенных елок, впервые почувствовал затылком чужой пристальный взгляд.

Прогуляться по тропинке-загадке меня вынудило отнюдь не праздное любопытство. До цивилизации отсюда о-го-го, а до поселения, где я со своими девочками перезимовал, всего-то восемь часов пути. Рукой подать, по таежным меркам. Приютившие мое беглое семейство люди ничего не говорили про стежки-дорожки, по которым разгуливают чужаки, и всякое соседство с кем бы то ни было ни для меня, ни для божьих людей, у которых мы перезимовали, крайне нежелательно.

Перезимовали мы — я, моя жена Клара и дочка Машенька — в поселении у староверов. Правда, сами себя они называют вовсе не "старо", а правоверами.

Наше с девочками путешествие из столицы златоглавой в глушь таежную длилось дольше, чем хотелось бы. На скорости наших перемещений ощутимо сказался тот печальный факт, что все мы, даже Машенька, находимся во всероссийском розыске. Меня разыскивают за деяния, квалифицированные как преступления, Клару и Машеньку ищут заодно. Я бы не очень удивился, если бы узнал, что мне до кучи пришили еще и похищение гражданки Клары и ее дочурки Маши.

Конечная цель нашего бегства от цивилизации с ее законами и судами — райское местечко на берегу тихой таежной речушки, где еще мой дедушка построил пригодный для долгой и счастливой жизни домик-пряник, а также запас всякую-разную утварь и даже кой-чего для ума припрятал, типа книжек самой разнообразной тематики. Конечно, "райским" сие обихоженное дедом местечко является пока что только для меня, Кларе и Машеньке еще только предстоит научиться жить в полной гармонии с природой, что ох как непросто. Редким супругам удается обрести гармонию в отношениях, а уживаться с природой гораздо сложнее, чем с человеком, для этого надобно полюбить не только бабочек, порхающих над лужайкой возле песчаного бережка речушки с кристально чистой, удивительно вкусной родниковой водой, но и влюбиться в комаров, что так нуждаются в твоей кровушке. Любить не только и не столько цветение, но и принять всем сердцем неизбежность и великолепие гниения. Надо стать органичной частью Великого Целого, не забывая при этом, что Мир иллюзорен, и преисполниться благодарностью за то, что, перерождаясь тысячекратно, мы имеем шанс вырваться из плена страданий, обрести обещанное Буддами наивысшее блаженство покоя.

Однако пока нам, грешным, покой лишь снится, только искренняя любовь без всякого лукавства и оговорок способна вершить чудеса. И я не просто так долгими зимними вечерами раз за разом пересказывал Машеньке сказку про красавицу и чудовище, а Кларе надоедал советами, мол, присмотрись повнимательнее, как отшельники-правоверы строят свой быт и отношения в общине.

Про тайную общину правоверов, спрятавшуюся в дебрях тайги и живущую в завидной гармонии с окружающей их действительностью, я узнал от деда. Во времена оны мой интересный дедушка здорово помог однажды правоверам. Было дело, на поселение людей божьих случайно наткнулись беглые зэки и... Впрочем, это длинная история, давняя, и рассказывать ее я не буду. Скажу лишь, что в финале стародавней истории о том, как старикан-японец, мой приемный дед, спас от набега зэчар позорных затаившуюся в лесах паству христову, состоялся исторический разговор Мастера ниндзютцу и старосты отшельников, и благодарный староста поклялся именем божьим отблагодарить деда, а дедок мой интересный привел в общину внука малолетнего, то бишь меня, и ответил, дескать, его, Семку, и отблагодаришь, когда время придет.

Иногда мне кажется, что помимо всего прочего дед обладал еще и даром ясновидения. Время пришло, и я появился вместе с семьей в таежном оазисе чуждой мне веры. Давно в могилах и дед мой, и тот староста, что объявил общинников должниками, а память жива-живехонька. Стоило мне назваться, и правоверы вспомнили о неоплаченном долге.

В таежном поселке мы пережили зиму. И вот что примечательно — с тех пор как я подростком побывал здесь впервые вместе со своим героическим дедом, поселение разрослось, и качество жизни поселян заметно улучшилось. Перезимовали мы гораздо проще и сытнее, чем я рассчитывал. Я не спрашивал, а спросил бы, так вряд ли бы мне ответили, но сильно подозреваю, что есть еще где-то в тайге похожие поселки, иначе откуда бы взялось столько генетически полноценного приплода у правоверов, а? Видать, вся сеть таежных оплотов правой христовой веры как-то контактирует, обмениваются отшельники женихами и невестами, существуют себе параллельно с пропахшей бензином цивилизацией и... И ведать не ведают, что недалече от одного из оплотов старинной веры появилась подозрительная тропа.

Тайга хранит множество тайн, и самая злободневная на сегодня — что ж это за хоженая тропа такая, на которую я свернул и по которой хромаю? И кто за мной, черт его подери, следит?

Человек крадется за мной на редкость бесшумно, ощупывает меня взглядом, и чего же он видит? В смысле — кого? То есть — как я выгляжу? Нормально выгляжу: одет в телогрейку, сидор за плечами, ватные штаны заправлены в кирзачи, на голове шерстяная шапочка фасона "пидораска", морда бритая, протез в виде крюка и Т-образный костыль под мышкой. Обычный, ха, инвалид, иду себе по таежным дебрям, никого не трогаю и очень надеюсь, что мой Т-образный костыль наблюдатель не идентифицирует как оружие. А другого оружия не видать, оно спрятано.

Костыль я смастерил по образу и подобию китайского "гуайцзы". Словечко "гуайцзы" так и переводится: "костыль". Считается, что некий Ли Гуан по прозвищу "хромой Ли" когда-то, чертову тучу лет тому назад, первым придумал приделать верхнюю перекладинку к посоху, и таким образом получился гуайцзы. Правда, лично я думаю, что хромоногие китайцы задолго до вышеупомянутого Ли пользовались аналогичными костылями, и заслуга Гуана лишь в том, что он изобрел технику использования гуайцзы в бою.

Само собой, я вооружен не только костылем. В сидоре за плечами помимо бритвенной остроты ножика в ножнах, которым я в том числе и бреюсь, кроме кремневого огнива для разведения костра, котелка, кружки и запаса круп, лежит еще и боевой арбалет "Литл Джо", сделанный в Британии. Увы, "Литл Джо" упакован в разобранном виде.

В поселке остался мощный арбалет "Биг Джо", снабженный прикладом, прицельной рамкой, имеющий автовзвод и автоподачу болтов. Модель "Литл" так называемого "пистолетного типа", то бишь с рукояткой, как у пистолета, без всякой автоматизации, с простеньким целиком. Собираясь жить в тайге долго и счастливо, я сознательно отказался от огнестрельного оружия, дабы избавить себя от проблем, связанных с боеприпасами. Преимущество арбалетов в том, что они стреляют цельнометаллическими болтами, их можно эксплуатировать сколь угодно долго. К тому же болт имеет еще и самостоятельную ценность — при желании я могу использовать его как сякен, то есть взять в руку и метнуть.

И еще у меня на поясе любимое оружие — "кусари". Сиречь цепочка с двумя грузилами на концах. Кусари спрятано под ватником, арбалет разобран, болты и ножик в сидоре, короче — вооружился я более чем нормально для трехдневного перехода, но, за исключением костыля, оперативно задействовать арсенал хрен получится. Ведь я совершенно не рассчитывал на нечаянную встречу с двуногим хищником, шел проведать райское местечко у тихой речушки, расконсервировать домик-пряник, выстроенный дедом, произвести ревизию оставшейся после деда аптеки, сушеных трав и кореньев, посуду помыть, дровишек заготовить, с утварью всякой разобраться, короче — шел, как мирный квартирьер, подготовить место жительства для своего семейства, а вона как оно причудливо вышло-то, иду и чувствую себя дичью, и тяжелый человеческий взгляд прям-таки давит на затылок.

А вокруг — весна! Ранняя, без насекомых, с первыми беременными почками, с последними ошметками снега, с сухим шуршанием под ногами на возвышенностях и хлябью в низинах, с робкой травкой и смелым пением птиц, с ярким солнцем, еще не жарким, но уже теплым. Авитаминозное, но чудесное время года. Преддверие биологического взрыва природы.

Ельник давно остался позади, по краям тропинки вековые сибирские сосны, которые ошибочно называют "кедрами". К дереву кедру, упомянутому в Библии и произрастающему в Палестине, сосна сибирская отношение имеет весьма и весьма отдаленное. Кедром нашенскую сосну обозвали казаки, пришедшие покорять Сибирь под началом Ермака. Тропинка круто сворачивает, и я вместе с ней. И выхожу на полянку размером с площадку для игры в волейбол. И вижу домик посреди полянки типа охотничьей заимки. Этакая избушка на сваях, будто на курьих ножках, стоит ко мне дверцей, к лесу задницей. Свежесрубленная избушка, максимум пара лет от роду. Замедляя шаг, рассмотрел избушку, крутанул головой и замечаю...

М-да... С добрым утром, тетя Хая, вам посылка из Шанхая... Замечаю трех китайцев на краю поляны. Двое стоят чуть впереди с правого края поляны, один параллельно им на левом краю. Одевались китайцы в том же бутике, что и я, на них телогрейки да кирзачи, только на головах не "пидораски", а кроличьи шапки-ушанки. В руках у желтокожих автоматы системы "Калашников". Три ствола и узкие глаза смотрят, естественно, на меня.

Заметив китайцев с автоматами, я останавливаюсь.

Крюк-протез держу чуть на отлете, слегка опираясь подмышкой на костыль. Лицо у меня без всякого намека на какое-либо выражение. Ни страха, ни удивления, ни отрешенного спокойствия уверенного в своих силах мужчины, никакого поддающегося дешифровке выражения на лице.

Одинокий китаеза с левого края поляны двинулся мне навстречу. Грамотный маневр — он приближается и не пересекает линию огня соплеменников напротив. Примечаю оттопыренный боковой карман телогрейки одинокого автоматчика. Из кармана торчит куцая антенна. Расклад понятен — тот хрен, который меня засек и отслеживал, который сверлил взглядом мой затылок, связался по рации с этой троицей, и мне устроили теплую встречу. Кстати! Взгляд за спиной я ощущать перестал. Вышел на полянку, и тяжесть в затылке исчезла.

Вот бы узнать, сидит ли еще кто-то в избушке на курьих ножках, или Магелланов тайги с автоматами всего четверо?

Китайский автоматчик остановился в пяти шагах слева от меня, убогого. Опустил ствол, направил его на мои колени и спросил по-русски, без всякого акцента:

— Ты почему один?

Ничего вопросик, да? А сколько, интересно, меня должно быть? В смысле — нас? И, самое главное, кого "нас"?

Отвечаю неопределенно:

— Так получилось.

— Ты один все не унесешь, — говорит китаец и так подозрительно-подозрительно на меня смотрит. Ясен перец, его напрягает, что я один, а нас должно быть больше. Чтоб унести "все". Логика ясна, а дядька сообразительный.

— Чего не унесу, здесь припрячу, — отвечаю я, слегка растянув губы в улыбке. — Потом мы за этим вернемся.

— Ты мне не нравишься, — заявил китаец, брезгливо скривив рот в ответ на мою радушную улыбку.

— А я, знаешь ли, не баба и не пидор, чтоб тебе, чурка, нравиться. — Моя улыбочка перефазовалась в оскал, я встретился с китаезой взглядом, и черт его знает, чем бы закончилась наша визуальная дуэль (я уже прикинул, куда и как прыгать, ежели чего), но тут на дальнем конце поляны возник еще один персонаж.

Ясен пень, именно этот, вновь появившийся, вышедший из-за кулис леса персонаж следил за мной, мучил вниманием мой затылок. Этот, четвертый китаец довел меня до поляны, подставил под стволы соплеменников и по-быстрому прочесал окрестности, выясняя, нет ли еще кого лишнего из двуногих рядом. Одет этот китаец как и остальные, за одним исключением — на ногах у него нечто вроде онучей. Огнестрельного оружия при нем нету, но на правый кулак намотана цепочка. Он намотал цепочку на ладошку, сжал в кулаке грузило, приделанное к одному из концов цепи. Другое грузило болтается. Сантиметров тридцати цепь с грузилом на конце висит свободно. А сантиметрах в десяти от утяжелителя на конце цепи имеется нестандартное звено. Из череды одинаковых звеньев в цепи заметно выделяется одно большое, ощетинившееся острыми металлическими шипами. Ежели такой цепочкой захлестнуть вооруженную руку врага и резко дернуть, то длинные шипы нестандартного звена обязательно проткнут одежду, вопьются в мясо, порвут мышцы, и вражья рука пренепременно выпустит оружие. У меня под телогрейкой на поясе очень похожая цепочка-кусари, с точно такими же цилиндрическими гранеными утяжелителями на концах, но лишенная каких бы то ни было нестандартных звеньев. В эпоху раннего Средневековья, заимствуя у китайских линь гуй идею кусари, мои духовные предки ниндзя отказались от использования всяких разных нестандартных звеньев, в том числе и шипастых. Этот, четвертый китаец — линь гуй! То бишь — "лесной дьявол"! Эти существа и меня обучали боевым искусствам по весьма и весьма схожим методикам. Мы с ним, черт побери, одной крови.

Елочки-моталочки! Вот уж не думал, не гадал, что когда-нибудь встречусь с настоящим линь гуй, со всамделишньш лесным дьяволом! Этот четвертый китаец с цепочкой от старинного унитаза, чтоб его черти съели гораздо опаснее троих остальных с автоматами Думаете, всуе, для красного словца сравниваю какую-то странную цепь с автоматами Калашникова? Ни фига! Я действительно меньше боюсь пуль, чем этой цепочки в умелой руке. Почему? О'кей, объясню. Так уж и быть, открою еще один секретик.

Писатель Богомолов, написав книгу про подвиги СМЕРШа "В августе сорок четвертого", обнародовал термин "качание маятника". Сей термин обозначает метод уклонения от пуль — стремительные, "рваные" передвижения по сложной, малопредсказуемой траектории с прыжками и перекатами. Дело в том, что во время формирования школы СМЕРШ привлеченные спецы по сути, создавали компиляцию из самых разнообразных боевых систем, и, в частности, идею "маятника" они позаимствовали у японских ниндзя. Еще во времен? загнивающего царизма, во время русско-японской войны приемы, похожие на "маятник", победившие Россию желтокожие враги, что называется, "засветили" а специалисту порою достаточно однажды мельком увидеть сакральное, чтобы врубиться в принцип и понять смысл Меж тем оригинал всегда лучше копии, и "калашей" мейд ин Чайна я, потомственный ниндзя, скорее опасаюсь, чем боюсь, а прообраз моей любимой кусари скажем прямо, откровенно стремает.

Стремно, блин! Напрягает меня этот четвертый чертов китаец. Реально напрягает. Ишь, как пялится на мой костыль. Ишь, как вдет-то, будто скользит лаптями по земле весь из себя такой сплошь гибкий да пружинистый собака. И уж ежели я обозвал его "собакой", так уточняю его породу. Он — питбультерьер, право слово, я же просто Бультерьер, понятно, в чем разница? Нет?.. Кому непонятно, тем завидую — спокойно живете, господа без реальных напрягов, чтоб их и так, и этак, эти проклятые неожиданные напряги!

Лесной дьявол прошел к автоматчику, который со мной базарил, и произнес несколько слов на гортанном китайском языке. Китайскую мову я, худо-бедно, разумею, но и без всякого перевода ежу понятно, что линь гуй сказал основному, дескать, хромоногий ходок приковылял на полянку один-одинешенек, без всяких "хвостов" и, мол, вокруг полянки с избушкой на курьих ножках двуногой живности не наблюдается.

Выслушав дьявола, основной автоматчик закинул "калаш" за плечо. Двое китайцев на правом краю поляны опустили стволы и расслабились.

— Пойдем, — позвал основной, повернувшись ко мне спиной и направляясь к избушке.

— Как скажешь. — Я пожал плечом и похромал вслед за китайским знатоком русского языка.

Проходя мимо дьявола, я хмыкнул, глядя на цепь в его кулаке, и сделал соответствующее выражение лица — вздернул оттопыренную губу, приподнял бровь. Моя веселая гримаса вкупе с задорным "хм-м" должна означать что-то типа: "Во, какая у тебя цепуга-то диковинная, братишка! Во, невидаль-то какая!.." Я гримасничал, а лесной дьявол серьезно и вдумчиво рассматривал мой костыль, видать, строил догадки — то ли это случайно у хромоногого калеки оказался инвалидный инвентарь, смахивающий на знакомый китайскому дьяволу гуайцзы, то ли это, в натуре, гуайцзы, сделанный не только ради вспоможения хромой ноге, но и для боя. Дед мне рассказывал, что для линь гуй характерна патологическая подозрительность.

Дьявол с цепугой пропустил меня вперед, отпустил на три шага и двинул следом, вновь терзая взглядом мой чувствительный затылок с тренированным рудиментом третьего глаза. Снялась с места и пара автоматчиков на краю поляны, что является вопиющей безграмотностью с точки зрения тактики и стратегии. По уму, этой парочке следовало бы остаться под открытым небом, еще лучше, затеряться среди деревьев на краю поляны и контролировать оттуда избушку, вместо того, чтоб тащиться под ее, избушки, крышу вместе со всеми. Видать, слишком верят в силы лесного дьявола его компаньоны, раз чихают на элементарные меры предосторожности при встрече с неизвестным.

"Дураку ясно, что здесь, на этой поляне, происходят достаточно регулярные встречи, — думал я, прихрамывая и тяжело опираясь на гуайцзы. — Из разговора с основным понятно, что кто-то приходит за каким-то грузом. И обычно этот "кто-то" не один, ибо для одиночки груз слишком тяжел. И еще вывод: за грузом, случается, приходят разные люди. Иначе я, незнакомец, был бы атакован лесным дьяволом сразу, как только он меня засек".

Мои размышления оборвал говор китайца-полиглота. На сей раз основной китаеза заговорил по-английски и гораздо громче, чем раньше. В английской речи я разбираюсь лучше, чем в китайской, реплику основного на русский мой проверенный мозг перевел совершенно автоматически:

— Мистер! Откройте дверь!

Скрипнул засов, и дощатая дверь с гнутым гвоздиком вместо дверной ручки распахнулась. В пустом проеме, за порогом сказочной избушки, нарисовался "мистер" — высокий, на голову выше меня, мужик англосакской наружности, навскидку лет тридцати восьми — сорока от роду. Прикинут по фирме, в стиле "милитари", в костюмчик туриста с закосом под военную униформу. На нем короткий куртец цвета хаки со множеством карманов и "молний", непромокаемые зеленые штаны заправлены в ботинки на толстой подошве с высокой шнуровкой, ремень у него с вороненой пряжкой, на пряжке тиснение — герб Соединенных Штатов, к коже ремня приторочена большая красивая кобура у правого бедра, а на башке у мужика шерстяная "пидорка" вроде моей, только цвета салата и с блеклым трафаретом на лбу: "USA".

— Все в порядке? — спросил иностранный мужик по-английски, разумеется. И его произношение развеяло последние мои сомнения: это американец.

Совсем обнаглел штатник! Шляется по тайге с пистолетом на боку, обозначив гражданство гербом на пузе и буквами во лбу, типа — раз "USA", значит, мне все можно и все побоку, я круче всех, меня крышует самая-пресамая Супердержава на всем земном шарике.

— Все в порядке, — повторил по-английски китайский толмач с другой, с утвердительной интонацией.

Американец со своего высока оглядел меня с головы до ног, особенное внимание уделив хромой ноге, округлил глаза, заметив крюк, торчащий из правого рукава телогрейки, и, снова обратившись к толмачу-основному, воскликнул, естественно, по-английски:

— Он больной!

То есть я — больной, ферштейн?

— Он, наверное, хороший проводник, хорошо знает тайгу, — ответил на родном иностранцу языке китаец, подходя к лесенке, что вела к распахнутой двери.

— Нужны здоровые грузчики! Зачем мне хороший проводник? — рассердился американец. — Зачем, когда есть быстрая дорога через тайгу?

Во дает блаженный! Еле-еле заметную тропку называет "хайвей"!

— В России беда с дорогами, — отбрехался китаец, начиная подъем по крутизне примитивных ступенек.

Молодец, переводчик! С юмором у основного китаезы, как только что выяснилось, все о'кей, а у его собеседника, как оказалось, не очень. Сбитый с толку гражданин США серьезно растерялся и, обдумывая последнюю реплику узкоглазого толмача, отступил в глубь избушки и освободил вход.

"Что ж у нас получается? — размышлял я, поднимаясь вслед за основным, чувствуя затылком напряженный взгляд дьявола. — Америкос собрался и далее сопровождать загадочный груз, передача коего должна состояться здесь и сейчас?"

Груз я узрел, как только переступил порог избушки. При закрытой двери в помещении должно быть темновато — сквозь мелкие оконца-бойницы свет едва-едва сочится, — однако дверь за спиной нараспашку, и я прекрасно вижу три здоровенных рюкзака, килограмм по пятьдесят поклажи в каждом как минимум.

Рюкзаки с грузом покоятся на дощатом лежаке у противоположной от входа бревенчатой стены. Под лежаком валяются рюкзачки поменьше, видимо, с личными вещами и запасами еды походников. Посередине избушки стоит на четырех деревянных ногах щербатый стол. На столешнице пластмассовые кружки, плошки, обертки от лапши быстрого приготовления. Возле стола простенькие лавки. В углу, справа от входа, маленькая поленница сухих дровишек. В левом углу цилиндрическая печка-"буржуйка". Коленчатый дымоход выходит в оконце над печуркой. На теплой крышке печурки стоит остывающий чайник. Неплохо устроен передаточный пункт. Уютно, и даже потолок не царапает макушку, и даже пол не скрипит. Обстоятельно, с любовью все построено и устроено.

Америкаш отступил к лежаку. Основной китаец сместился в угол, поближе к печке, автомат как болтался, так и болтается у него на плече. Лесной дьявол остался стоять подле дверного косяка, рука с цепочкой опущена, грузило на конце цепочки болтается ниже колена, зрачки дьявола неподвижны, его рассеянный взгляд словно опутал меня паутиной внимания. Я же, войдя, прислонил к стеночке костыль, да там его и оставил, дабы не дразнить интерес дьявола. Я доковылял до стола и уселся на лавку, сел спиною к столешнице, поджав правую ногу, вытянув левую — хромую, оперевшись о торец столешницы локтями. Подтянулись отстающие автоматчики. Вошли, "калаши" поставили рядышком с моим костылем, подошли ко мне, встали по бокам.

Я сижу с наглой рожей, а все остальные стоят и смотрят на меня вопрошающе, ждут чего-то. И, к величайшему моему сожалению, я, кажется, догадываюсь, чего они от меня ждут.

— Где деньги? — задал наконец-то давно ожидаемый мною вопрос сведущий в лингвистике основной узкоглазый.

Понял, не дурак. Хотя, наверное, и дурак бы понял — он хочет получить плату за груз. Ничего себе, ситуация, да? И, что самое смешное, при мне вообще ни монетки, ни купюры. Даже ради шутки не имею возможности предложить косоглазому за сто пятьдесят кэгэ товара хотя бы один железный российский рубль.

Молча убираю локти со стола, стряхиваю с плеч сидор, кладу его на столешницу. Пара китайцев, что стояла по бокам, тут же оживились, затопали сапогами ребята, засуетились, мигом освободили пространство на столешнице, сдвинули к краю свои кружки да плошки, распотрошили мигом мой сидор, вывалили на стол все его содержимое.

Потрошители проявили беглый интерес к разобранному арбалету, комплекту болтов и ножику в ножнах, развязали горловины холщовых мешочков с крупами, обследовали с быстротой тараканов остальной скарб и, ясное дело, никаких дензнаков не обнаружили.

— В чем дело? — Основной нервно сдернул с плеча "калаш", нацелил на меня ствол. — Деньги где?!

— Разве я сказал, что деньги в сидоре? — Мои брови удивленно взлетели, глаза глумливо подмигнули. — Ты чо психуешь, желтый? Ты вначале товар дай проверить, а после и за лавэ побазарим, справедливо?

— Встать! — приказал китаец по-русски и по-китайски велел дьяволу с цепочкой меня обыскать.

Дьявол поманил меня пальцем левой, свободной от средневекового оружия руки. При этом он выставил вперед левую ногу, встал ко мне вполоборота, спрятал от моих наглых глуповатых глаз вооруженный правый кулак.

Встаю, хромаю по направлению к дьяволу в китайском обличье. Костыля при мне нету, и теперь он косит щелочкой глаза на протез в виде металлического крюка. Но аналогичных протезов в Древнем Китае не носили, и поэтому мой крючок его не слишком напрягает. А зря.

Подошел к дьяволу, встал в позицию лоха, нарочито подставил пах под его выдвинутый вперед левый лапоть. Поворачиваю голову к переводчику, вопрошаю:

— Ну? И какого лешего ентот хрен с бугра меня пальчиком подманил?

Повернув голову, вопрошая, замечаю боковым зрением, как один из пары китайцев возле стола заканчивает сборку арбалета из комплектующих. "Литл Джо" собирать еще проще, чем конструктор "Лего". Специально так все устроено, чтобы и самый тупой спецназовец в самых отвратительных походных условиях смог на раз-два-три запросто управиться с разборкой и сборкой "Джоника". Китаец собрал арбалет на раз. С детским любопытством вылупил узкие зенки на фирменную диковину, тянется к комплекту болтов, не иначе, собирается заряжать "Литл Джо".

— Расстегивай ватник, — приказывает основной, поднимает для пущей убедительности ствол "Калашникова", целится мне в голову.

Дьявол коротко, на родном, естественно, китайском языке выругал основного, сказал, чтоб тот опустил "трещотку". Правильно сказал — мы же рядом стоим, я и дьявол, дрогнет палец на спусковом крючке, и пуля-дура, энная по счету в очереди, вполне может задеть предусмотрительного линь гуй. Я в на месте лесного дьявола еще бы и другу возле стола запретил баловаться с арбалетом на всякий случай.

Переводчик послушно опускает автомат, а я послушно расстегиваю верхнюю пуговицу телогрейки и затылком чую внимание американца, который стоит у лежака с грузом-товаром и шумно сопит слегка, самую малость простуженным носом.