Глава 2

Мы — охотники

Улыбнувшись консьержке, я вышел на улицу и похромал за угол. Интересно, смотрит ли сейчас в окно Зоя Сабурова? Склонив голову, прижавшись лбом к стеклу, прищурившись, ищет ли она глазами мою махонькую, плохо контрастирующую с асфальтовым фоном, колченогую фигурку? Хреново ей сейчас, сочувствую и всем сердцем надеюсь, что я ее уболтал, что она примет правильное решение, нужное. Нужное для меня.

Поворачиваю за угол, ковыляю к припаркованному недалече "Запорожцу" модели "ушастый". Машинка, простуженно чихнув мотором, пукнув выхлопом, двинулась мне навстречу. Поравнявшись со мной, "ушастый" притормаживает, складываюсь пополам, залезаю в кабину чуда хохлацкой автомобильной техники, и узкоглазый молокосос за рулем давит на газ что есть мочи. "Запор" катится по асфальтовой дорожке на пределе доступных для этакой развалюхи скоростей. Стрелка спидометра дергается между цифрами 40 и 50.

— Ким Юльевич, а ну как я тебя выпорю за лихую езду на антикварном транспорте? А ну как движок не сдюжит и взорвется к чертям собачьим? Сбрось-ка скорость, автогонщик.

— Отец волнуется, — оправдывается Ким, однако стрелка спидометра смещается к цифре 20. — Семен Андреевич, я хочу побыстрее успокоить папу.

— Плохо же ты, Кимушка, своего батьку знаешь. Сбрось-ка, дружок, еще скорость до чирика. Едем чинно и солидно, сообразно возрасту автомобиля. Соответствуем картинке с чайником на заднем стекле.

Юлик, папаша корейского юноши Кима, дожидается нас в соседнем дворе. Мы договорились — ежели собеседование с девушкой Зоей пройдет нормально, я сажусь в "Запорожец", а если не очень, то я хромаю в соседний двор к "Волге" Юлика, отпрыск коего остается в припаркованном за углом "ушастом" и некоторое время бдит, смотрит, как быстро и кто примчится к Сабуровой или же когда она сама выпорхнет на улицу. С другой стороны Зоиного дома ремонтники раскопали трубы теплотрассы, и как ни крути, а мимо узких глаз Кима фиг бы кто проскочил.

Ради пущей конспирации малец Ким заранее потрудился закрутить романтическую интрижку со смазливой отроковицей, проживающей на втором этаже интересующего нас жилого дома, и еще вытребовал у папаши поддельные документы со своей фотографией и с узбекской фамилией, и светошумовую гранату требовал на случай, если придется отрываться от погони. Джеймс Бонд, право слово! Шило в заднице и черт-те что в мозгах у парнишки. Серьезное дело предстоит, а он в шпионов играет. Шебутной пацан, однако он мне нравится. На него глядючи, узнаю себя в молодости. Даром что у нас разный разрез глаз, но и у меня точно так же пылал взор в его прыщавом возрасте, и кулаки чесались биться за Справедливость с заглавной буквы.

Что же касаемо папаши корейского вьюноши, с ним у нас отношения более сложные. Для Кима я кто? Для пацана я Великий мастер, прошедший огонь, воду и канализационные трубы современной действительности. А кто я для Юлия? Для человека, который в первый день знакомства представился: "Зови меня Кореец". Для корейца по кличке Кореец я инструмент отчасти. А отчасти — друг. По его милости я стал калекой, с его же помощью приобрел больше, чем потерял. В философско-бытовом плане, конечно. Кисть правой руки мне уже никто не вернет, и хромать я буду до самой смерти.

И в то же время, ежели настигнет меня костлявая старуха с ржавой, затупившейся от веков работы косой, скажем, через час, я уверен — кореец Юлий позаботится о дорогих мне женщинах, о Кларе и ее дочке Машеньке. Моей, пусть и не родной дочери.

И нельзя забывать, что, помогая мне, спасая меня, Кореец одновременно спасает и себя. Второй раз, между прочим, спасает. Впервые он... Хотя, пардон: история о наших былых заморочках — в прошлом. История укрощения Бультерьера длинная, и она уже однажды мною рассказана.

Вернемся-ка, господа, в злободневное настоящее. Точнее — к предисловию сегодняшнего, теплого по-летнему московского вечера.

Когда концерн "Никос" раздул рекламную антикампанию, посвященную кровожадному Бультерьеру, кореец с погонялом Кореец и древнеримским имечком Юлий встревожился не меньше моего. Как уже я намекал выше — мы связаны Судьбой, мы вынуждены помогать друг другу. При этом мы еще и друзья, что... Миль пардон! Я опять углубляюсь в многоступенчатость и сложность наших взаимоотношений.

Короче говоря, Кореец встревожился, отрядил специальных людей искать меня в бескрайних таежных просторах, а сам занялся сбором дополнительной информации касательно инцидента с "Никосом".

Надобно сказать, что Юлику всегда было кем командовать. И в бытность его командиром при погонах, и после ухода в отставку. Всегда были и есть в его распоряжении специальные люди. Не так, чтобы очень уж много, однако достаточное количество. И, к чести Юлика, спешу обмолвиться — он рискует своими людьми только в исключительных случаях. К примеру, предстоящую операцию нам придется провернуть вдвоем. Ким-оболтус не в счет, у пацана роль в грядущих событиях ответственная, однако без риска для жизни... Прошу прощения, я опять не о том. Операция еще предстоит, мы с Юликом подробно разработали... Опять я сбиваюсь с мысли! А виновата в мешанине мыслей пресловутая предстартовая лихорадка, чтоб ее и так и этак...

В общем, найти меня в таежных далях соратникам Корейца не удалось. Покамест я сам не нашелся, Юлик продолжал копить информацию, но ни фига практически не накопил сверх общедоступного. Однажды утром я возник у Юлика на ранчо, как чертик из табакерки, и вплоть до полудня следующего дня перечитывал газетные вырезки, просматривал видеозаписи телевизионных передач, слушал аудиозаписи радиопрограмм. Знатную PR-кампанию против сволочи Бультерьера замесил господин Казанцев. Снимаю шляпу в восхищении.

Более суток я смотрел, читал и слушал, потом поспал часок — снились ужасы — и снова слушал, на сей раз живую речь Юлика. Он поведал мне о некоторых своих аналитических выводах, поделился парой гипотез, выдвинул тройку версий. Не могу сказать, что я сразу и во всем с ним согласился, но... Все!

Все! Мой внутренний монолог пора заканчивать. Прелесть мысленных скороговорок, обращенных к воображаемым собеседникам, в том, что за пару минут успеваешь высказаться и подвести черту под прошлым, подготовиться к старту в будущее. Вслух и с живым собеседником общаться порой ой как не просто, а воображаемый слушатель — он заведомо тебе симпатичен, терпелив и благожелателен. Этакий халявный психоаналитик, который...

— Семен Андреич! — Ким нажатием на педаль остановил "ушастого", окончательно прервав мои вербально-повествовательные мысли.

— Да, я вижу. Вон он, твой папка, маячит за тонированным лобовым стеклом "волжанки". Арриведерчи, недоросль. Все помнишь, как и что делать?

— Все, Мастер.

— Не называй меня "Мастером", о'кей? Слово "мастер" у меня ассоциируется в последнее время с вечно бухим начальником бригады маляров.

Я выкарабкался из "запора", сделал пять с половиной шагов вдоль газончика и с превеликим удовольствием забрался в салон самой престижной советской автомашины. После убожества кабины "ушастого" я почувствовал себя прям-таки кронпринцем в шикарной карете.

— Чего ты сказал такого Киму на прощание, от чего у сына физиономия вытянулась? — спросил Юлик, запуская мотор.

Под капотом "Волги" размеренно загудел движок отнюдь не отечественного производства.

— Чего сказал? — переспросил я, ерзая, устраиваясь в переднем кресле для пассажиров. Переспросил и усмехнулся. — Ха! Да так, ерунду. Воспользовался моментом, чтоб лишний раз полечить твоего отпрыска от возвышенного романтизма.

— Благодарю за участие в воспитании сына. Мастер Семен.

— Ха!.. Не за что, мастер-ломастер Гай Юлий Кореец.

Коробка "Волги" с фирменной начинкой от лучших мировых автопроизводителей разъехалась с ушастым недоразумением и покатилась вон из тихого московского дворика к смердящему бензином проспекту.

— Не нравится мне твое веселое настроение, — произнес Кореец, сворачивая на простор проспекта, поворачивая в сторону МКАД.

— Юлик, ты играешь в покер?

— Нет, я не люблю карты.

— Напрасно. Житие наше весьма схоже с карточными играми. Слишком многое зависит от того, какая масть пришла, какую ставку объявляешь, как умеешь считать и блефовать. А блефовать, Юлик, лучше всего улыбаясь. Слабый — плачет, сильный — смеется заранее. Последним смеется тот, кто к игре в жизнь относится с улыбкой.

— Ты блефуешь, — кивнул Кореец. — Ты прячешь за улыбкой прочие чувства, а меня учили при любых раскладах оставаться невозмутимым. Как Будда.

— Это где ж ты видел невозмутимого Будду? Все его канонические изображения улыбаются...

Мы ехали за город и философствовали. Обменивались фразами и фразочками, развлекались, играя в словесный пинг-понг. Пересказывать Корейцу мою трепотню с Зоей Сабуровой — бессмысленно, ибо раз я подъехал к "Волге" на "Запорожце", значит, считаю целесообразным реализовать операцию под кодовым, предложенным мною ради шутки названием "шок и трепет".

Мы оба прекрасно понимали, что "шок и трепет" легко обернется "провалом и позором" в том случае, ежели сударыня Зоя решит поступить как-то по-своему, учудит нечто отличное от того, о чем я ее просил. А о чем я ее просил, Корейцу было, конечно же, известно, ведь это он детально разрабатывал план операции, искал место для "почтового ящика", придумывал систему для связи и так далее и тому подобное.

— Приготовься, Семен. Подъезжаем.

Я стиснул коленями металлическое древко инвалидной тросточки, сильно надавил на загогулину для руки, с трудом ее повернул. Рукоять-загогулина повернулась относительно древка ровно на девяносто градусов, раздался тихий щелчок, и пружина, препятствовавшая вращательному движению, перестала тягаться силами с моей единственной пятерней. Далее рукоять тросточки можно было вращать легким движением пальца. И ежели повернуть ее еще на девяносто градусов, то сокрытый в полости древка заряд бабахнет — мало не покажется. Разнесет в клочья, к чертовой бабушке, и меня грешного, и Юлика, и "Волгу".

Существовала смехотворно малая, однако, вероятность того, что Зоя Сабурова связалась с начальством "Никоса", едва за мною захлопнулась дверь на лестничную клетку, и начальство сразу же направило к приметной березе в пятистах шагах от дуба с дуплом группу боевиков или же связалось с подмосковными ментами, а могло выйти на связь и с областным отделом ФСБ, не суть важно, кто теоретически, чисто теоретически, может перегнать нашу "Волгу", с какими силами, каких ведомств, опять же — чисто теоретически, мы можем столкнуться возле березы-маяка, однако можем. Пусть и теоретически, пускай и с вероятностью, близкой к нулю. И ежели таковое столкновение, увы, случится, вступать в бой не имеет смысла. Учитывая тот факт, что Казанцеву нужен труп Бультерьера, проплаченные менты, коррумпированные фээсбэшники (а с робингудами из мусарни, с донкихотами из ЧК "Никос" вряд ли тесно сотрудничает) или боевики без чинов и званий, без разницы, кто конкретно будет стрелять на поражение, нас однозначно станут поливать шквальным огнем, и придется нам с Корейцем постараться успеть самоликвидироваться. Придется успеть исчезнуть с планеты Земля таким образом, чтобы не утруждать лишними хлопотами патологоанатомов. Поворот загогулины рукоятки, трах-бах, и мы распались на атомы. И отрубили все путеводные нити следствию, те ниточки, что тянутся к нашим родным и близким.

Дорога, по которой мы финишируем, как я и обещал Зое, асфальтовая, двухполосная. По бокам лес. Редкий, по таежным меркам, чащоба, по стандартам Подмосковья. Добрый десяток километров вокруг ни единого крупного поселения. На похожей, мало популярной лесной асфальтовой дорожке мой двойник перебил охрану господина Юдинова, ныне покойного президента нефтяного концерна "Никос". Эта и та дороги в неожиданно приличном для области состоянии и судьбу имеют схожую. Та — ведет в вотчину россиян с достатком много выше среднего, эта тянется до громадной проплешины в лесах, до поляны искусственного происхождения размером с пару футбольных полей. Полянка образовалась в девственных лесах, в "легких столицы", лет несколько тому назад. По мере того как она образовалась, к ней тянули дорогу. Лесорубы и дорожники закончили работу одновременно, настал срок поработать землеустроителям, строителям и архитекторам, однако случился облом — фирма, купившая участок леса под застройку, поссорилась с налоговиками и до сих пор судится, пытаясь отстоять свое право на приватизацию лесных угодий. Несчастные фирмачи дышат городским смогом и верят, что когда-нибудь возведут все же на далекой лесной плешке шикарный коттеджный поселок. Ну-ну. Блажен, кто верует...

О! Вот и береза! Вот он — живой путеводный маяк с рогулькой ствола. Со здоровенной такой рогулькой. Этакая щедро припудренная листьями рогатка для великана. Конечная точка моих сегодняшних автомобильных путешествий, промежуточная точка на маршруте Корейца, точка отсчета шагов к дубу — "почтовому ящику".

— Поздравляю, Юлик, — самоубийство откладывается на неопределенное время. Вишь, птахи лесные только что с березовых веток вспорхнули? Знать, птичек-невеличек мы напугали, и никто другой. Соображаешь? Мы первые добрались до места.

Пугая облюбовавших березу-великаншу птичек, "Волга" красиво развернулась на сто восемьдесят градусов и остановилась, прижавшись к асфальтовой кромке у противоположной относительно приметного дерева стороны дороги. Я вернул рукоять-загогулину в исходное, безопасное положение, передал хитрую тросточку Корейцу.

— Будь здоров, Бультерьер, — попрощался Кореец, пряча трость между сидений.

— И вам не хворать, — ответил я, толкая плечом дверцу автомобиля.

Как только я вышел, "Волга" умчалась. Микроскопическая вероятность нежелательной встречи Корейца за рулем "волжанки" с моторизованным противником на затерявшейся в лесах асфальтовой дорожке все еще оставалась, и Юлик что есть мочи жал на газ, спешил свести ее, эту микровероятность, к абсолютному нулю.

Мне тоже не помешает поспешить. Но, прежде чем перейти на ту сторону дороги, где растет двуствольная береза, мне надобно прогуляться по лесу с этой стороны. Мое наипервейшее дело — переодевание и экипировка. С этой стороны дороги в десяти шагах от асфальта мы с Корейцем сегодня утром спрятали подходящую мне по размеру спецодежду и кое-какие спецсредства. А в пятнадцати шагах от схрона с одежками и оружием нами было спрятано две... Впрочем, об этом позже.

Шаг с асфальта, прыжок через низкий кустарник, два шага по сухим иголкам, согнувшись, чтоб не царапали макушку мертвые ветки погибающей сосенки, пара приставных шажочков, бочком, меж младых осин, широкий и длинный шаг, дабы не смять высокую траву, не оставить следов, заключительная тройка шагов по мхам — и вот она, елочка, под которой вещички.

Заползаю под еловую лапу, разгребаю валежник, достаю холщовый мешок цвета хаки, в нем герметично запаянные вчера вечером с помощью утюга целлофановые пакеты. Рву целлофан самого пухлого пакета, вытрясаю из него комбинезон.

Накануне Юлик долго и настырно уговаривал меня хотя бы примерить сей выдающийся спецкостюмчик. Была и альтернатива комбинезону — милейшая женщина, супруга Юлика, по моим эскизным наброскам скроила и сшила униформу, более привычную для адепта ниндзютцу. Я, чисто из вежливости, внял уговорам Юлика, напялил на себя разрекламированный им комбинированный костюмчик, сработанный по древним лекалам корейских лазутчиков-сульса и основательно модернизированный с учетом современных возможностей, напялил, влез в комбинезон, как в мягкий скафандр, подогнал по размеру с помощью разнообразных шнурков да петелек, и, честное слово, даже от одной мысли, что придется снимать этакий замечательный трикотаж, на глазах, правда, едва-едва не навернулись слезы.

Комбинезон сидел как влитой, как будто я в нем родился. Где надо — топорщился, где необходимо — облегал. Капюшон, снабженный вшитыми защищенными пластинами из пластмассы и амортизирующим возможные удары войлоком, буквально прилип к черепу. Нижнюю часть лица прикрыла мягкая ткань, не мешавшая дышать и в то же время выполнявшая роль респиратора. Вырез для глаз — идеален, а тонюсенький поролон на лбу будет впитывать пот! И сеточка из серой марли на ушах — шедевр! Все слышно, и маскирует уши, и защищает от сора, типа, от песка, липкой грязи. Капюшон облепил лицо, защитил затылок, но ткань на макушке сморщилась, обвисла, стушевала силуэт головы. Так же растушеван и общий силуэт тела. Комбинезон сшит из разных по фактуре тканей, что тоже ретуширует внимание случайного наблюдателя. Упругая пластмасса и войлок защищают не только череп, но и позвоночник, суставы, пах. Второй скелет, вторая кожа, право слово! Днем не жарко, ночью не холодно! Движения не стеснены, а цвет! А запах! Цвет — серая гамма, которая сольется и с камнем, будет незаметна и в листве, потеряется на фоне дерева. Запах — особый изыск. Ткань вымачивали в настое из трав, сваренном по старинному рецепту. Едва уловимый человеческим носом аромат нивелирует естественный запашок тела.

В комплекте к комбинезону придавалась и обувь. Безразмерные, мягкие чеботы, которые легко подгоняются под габариты стопы с помощью тесемок. Подошва — слой войлока, слой кольчуги и поперечные, пригнанные один к одному холщовые колбаски, набитые песком.

Честно признаться, полусапожки с раздвоенным мыском под названием "тоби", используемые ниндзя, гораздо удобнее и функциональнее, но где их взять? Жена Юлика сапожному делу не обучена.

А еще в комплект входили чудо что за перчатки! Из серой кожи, тонкие везде, кроме кончиков для пальцев. На кончиках — утолщения. Специально, чтоб хвататься за острое. Правая перчатка, увы, мне, калеке, не понадобилась...

Из какого же это фильма?.. Ага, вспомнил! Кино называлось "Выход дракона", в главной роли Брюс Ли. Глупейший фильм, но с забавной режиссерской находкой — у антипода Брюса Ли, у главного злодея, отсутствовала кисть руки, как и у меня. Помню, как злодей менял протезы, будто насадки к миксеру. То грабельки какие-то прицепит, то ножи, умора! Я же придумал на сей раз прицепить вместо правой кисти... Что бы вы думали, глубокоуважаемый воображаемый слушатель, покорно внимающий моим внутренним монологам? Спорим, не угадаете?.. Я придумал приладить к культе правой руки нечто вроде контейнера с разного рода оружием. Приспособление для компактного хранения, увы и ах, довольно ограниченного, однако более чем эффектного и эффективного боевого арсенала помог смастерить Юлик. Оно получилось похожим на обычный деревянный футляр размером с несуществующую кисть. Я научился бесшумно и легко открывать протез-контейнер, в коем к магнитной пластине липли разные мелкие оружейные разности из вороненой стали, брать которые голой рукой без чудо-перчатки весьма и весьма затруднительно, порезаться можно запросто, а то и палец проколоть.

Я натягивал комбинезон, прилаживал к куцему правому предплечью деревянный протез со спрятанным внутри арсеналом, прятал повседневную одежду, пачкал землей открытые участки кожи возле глаз и мысленно подводил черту под недавним прошлым. Мы основательно подготовились к необычной охоте на охотников, мы должны победить, мы сможем!..

Все я готов. Шуршу прошлогодней листвой, заметаю свои следы, отворачиваюсь от разлапистой елки, иду, хромаю обратно к асфальту. Перешагиваю высокую траву, пробираюсь боком между молодых осинок, согнувшись, лезу под сухими, ломкими ветками засохшей сосенки, прыгаю через низкий кустарник, перебегаю дорогу, исчезаю за двумя березовыми стволами, произрастающими из одного корневища. Отсюда до дуба с дуплом пятьсот шагов по прямой.

Передвигаться по прямой в тайге — задачка невыполнимая, а в подмосковных чащобах при некоторой сноровке двигаться относительно легко. Двигаюсь, считаю шаги. Хотя мог бы и не считать, мог бы идти зигзагом. Я досконально изучил здешний ландшафт, не раз, не два и не три мы с Корейцем приезжали сюда, репетировали кульминацию операции "шок и трепет". Но я ковыляю строго по прямой и веду отсчет шагов. Я представляю себя на месте противника, который появится здесь впервые, я смотрю вокруг придирчивым, чужим, вражеским взглядом.

Сосчитав до четырехсот пятидесяти, я разглядел крону и ствол дуба промеж листвы и ветвей маленьких и больших, пышных и чахлых осин и ясеней. Отсчитал еще тридцать четыре шага, и дуб с оспиной дупла предо мной во всей своей могучей красе. Шагнул четыреста восемьдесят пятый раз и остановился.

Вокруг дуба полянка. Аккуратная такая полянка, поросшая шелковистой травкой. По краям полянка бугрится. Дальний край за дубом особенно бугрист и гол, без всякой практически растительности. За дальним бугром начинается овраг, заросший крапивой. Я встал прямо напротив дерева с дуплом, стою среди подлеска, юные гибкие деревца с меня ростом, путаница трав и папоротники по колено. Стоит ли говорить о том, что по дороге к дубу я не оставил следов и сейчас исхитрился встать так чтобы примятая стопами трава распрямилась, едва я отойду? Наверное, не стоит лишний раз хвастаться. Я остановился в самой гуще подлеска, слева и справа деревца мельчают и редеют, превращаясь в сущие прутики. Слева от дуба холмистый край поляны особенно густо порос папоротником. С левого края идеальное место для засады. Справа — бугры более пологие, папоротник карликовый, растет убогими пучками, на одном из бугорков здоровенная куча муравейника. С правого края место, совершенно непригодное для устройства засады.