Такой разрыв между качеством ситуации и качеством социального субъекта (в том числе, класса) в теории катастроф иногда называют "ножницами". В динамических системах есть сопряженные параметры, которые не могут слишком далеко расходиться друг от друга. Если один параметр начинает стремительно возрастать (например, по экспоненте), а другой убывать или стагнировать, то разница между параметрами постепенно становится пред- и закритической. В этой ситуации либо стагнирующий параметр начинает догонять параметр галопирующий, либо наоборот — галопирующий параметр начинает стагнировать. Каким-то способом "ножницы", раскрывшись чересчур широко, должны от этого "чересчур" избавиться, вернувшись в обычное положение.
Предположим, что у вас есть господствующий класс, чьи характеристики вышли на насыщение (стагнировали). И есть реальность (общество, страна), чьи характеристики не стагнируют, а галопируют. Рано или поздно — либо класс начнет дотягиваться до ситуации, то есть выйдет из стагнации, либо класс сдержит галопирующие процессы. То есть превратит ситуацию, требующую прогресса, в ситуацию, допускающую регресс. При этом развалится страна, деградирует общество? И что? Зато класс сохранит господство. Я обсуждал подробно этот фактор в книге "Качели", обращаясь к так называемым "чекистам" как квазиклассу, протоклассу. Но… "Васька слушает да ест".
Фактор N10 — разрыв между качеством ситуации и качеством вовлеченного в ее анализ экспертного сообщества. Я эту проблему уже затронул. Сейчас продолжу.
Представьте себе трагикомическую коллизию. У вас нет субъектологов и аналитиков чрезвычайных ситуаций в нужном количестве и нужного качества. Но у вас очень много прекрасных политтехнологов и вполне достойных аналитиков нормальных ситуаций. Вы чувствуете, что происходит что-то не то, и требуете от них рекомендаций. Они вам советуют изысканные маневры на "Вольво", дают замеры погодных условий и поправки к гоночному заданию, связанные с изменением метеообстановки. После этого вас настигает волна наводнения, и вы тонете.
Оказываетесь вы на том свете вместе с политтехнологами и нормальными аналитиками и предъявляете им претензии. Они отвечают: "Назовите нам хоть одну ошибку, которую мы совершили. Мы что, плохой маневр на "Вольво" подсказали? Да нас за такие подсказки ваши конкуренты на руках бы носили! Мы неправильно дали коррективы на туман и слякоть? Да никто, кроме нас, таких корректив не дал бы!" Вы им отвечаете: "Ёлки-палки, а почему мы на том свете находимся?!" А они пожимают плечами. И говорят, что ваш вопрос — не по адресу. Они правы! То есть, так правы, что дальше некуда.
Кстати, чаще всего на том свете (политическом или буквальном) оказываются не политтехнологи и аналитики, а политики. И это, опять-таки, правильно. Они получают главный приз — им и главные риски. К сожалению, в их "Вольво" сидит все население России. А так бы и ничего…
Итак, действие, возведенное в абсолют ("Да сколько можно обсуждать, что происходит? Давайте что-нибудь сделаем!") — это синдром, рационализация памяти. В основе синдрома — деперсонализация. В основе деперсонализации — пантехнологизм, превращающий "что МНЕ делать?" в "что делать?". Тот, кто не может преодолеть этот синдром — беспомощен перед лицом любой катастрофы. Нынешней же в особенности.
Фактор N11 — разрыв между качеством ситуации и качествами самого политического субъекта. Не класса, на который субъект опирается, не экспертизы — самого субъекта. Согласен, что качество субъекта зависит от качества опорного класса и качества экспертизы. Но одно дело — от чего субъект зависит, а другое — что он собою представляет как "вещь в себе". Является ли он субъектом по сути или только по неким формальным признакам? В критических ситуациях разрыв между сутью и формальными признаками — это еще одни "ножницы" из всё той же теории катастроф.
Итак, субъект должен стать субъектом, а ему нечто мешает. Назовем это нечто "синдромом Берлиоза". Как преодолеть синдром Берлиоза и спастись в условиях катастрофы? Как-как… Перестать быть Берлиозом, вот как.
Если вы — Берлиоз, то вам все равно отрежут голову. Потому что вы (а) не чувствуете, что имеете дело с Воландом и его командой, то есть бессубъектны, и (б) не способны уловить даже прозрачные намеки этого своего коллективного собеседника. А он ведь вам намеки делает более чем прозрачные (к вопросу о нью-йоркском обеде и многом другом). Синдром Берлиоза — это недопустимая нормальность в ситуации, которая все нормальное отвергает в силу своей исключительной чрезвычайности.
Казалось бы, сказали ведь вам (на том же нью-йоркском обеде, например), что кто-то масло пролил, скажем, на трамвайные рельсы, и потому будет плохо… Так вы учтите… Не подходите к трамвайным рельсам на пять метров. Ведь ясно же, кто говорит. И ведь проверяет вас говорящий, делая прозрачные намеки. Так учтите, оцените.
Но тот, кто учтет и оценит — это не Берлиоз. Это субъект высокого ранга, способный аж осуществить перепрограммирование самого себя. А Берлиоз вообще не субъект. И уж, тем более, не субъект высокого ранга, наделенный и самооценкой, и трансформационным потенциалом.
Рекомендация проста и сложна одновременно.
Не становитесь Берлиозом, не обезличивайте осуществляемые вами действия, если хотите выстоять в крайне неприятной (а то и критической) ситуации.
Помните — у любого "ЧТО делать" (технология) есть определенный "КТО" (субъект), который это "ЧТО" будет осуществлять. Вы хотите выстоять… А вы — есть? Вам очевидно, что вы есть?.. Но, во-первых, такая очевидность обманчива. А, во-вторых, очевидное для вас может быть совсем не очевидно для других, от поведения которых зависит то, сумеете ли выстоять. Помните все это — и… Почаще читайте такого специалиста по катастрофам, как наш великий поэт Александр Пушкин. Он блестяще все это сформулировал в одной фразе: "Тяжкий млат, дробя стекло, кует булат".
Обстоятельства — это тяжкий млат. Вы — это то, на что этот тяжкий млат обрушивается.
Если вы стекло — то обрушившийся на вас тяжкий млат крайне неприятных (а то и критических) обстоятельств осуществит по отношению к вам экзистенциальную катастрофу. Вы перестанете БЫТЬ. Существовать в качестве системы, целостности… Кстати, не только цивилизации, страны, корпорации, малые группы, но и отдельные люди так раскалываются под давлением критических обстоятельств — иначе что такое шизофрения?
Расколовшись и перестав БЫТЬ, вы потеряете те возможности, которые были у вас как у этой самой "стеклянной целостности". Вы были невероятно важным, с разных точек зрения, стеклянным изделием, — драгоценным целительным кубком, великолепной статуэткой. Долбанули по вам молотком — каковы остаточные возможности и остаточная ценность (одно без другого не существует) груды стеклянных осколков? Ну, можно вас еще мельче истолочь и подсыпать кому-то в борщ… Можно отдельным стеклянным осколком вены вскрыть… Но это уже совсем другое — не правда ли?
Это — если вы стекло, дробимое тяжким млатом обстоятельств.
Если же вы не стекло, а металл, то обрушившиеся на вас обстоятельства как раз и позволят вам обрести подлинную целостность, выявить и познать суть самого себя. И превратитесь вы тогда из завалящего слитка в нечто уникально ценное — в этот самый булат. Не зря говорится: "Пройти через горнило".
Но это надо еще суметь пройти. Дочеловеческие популяции проходят через горнило эволюционной катастрофы (кстати, кто сказал, что нынешнее горнило в каком-то смысле не таково?) методом естественного отбора. В популяции оказывается сколько-то "булатоподобных" особей и огромное количество особей "стеклоподобных". Тяжкий млат эволюции уничтожает все, что не является "булатоподобным". Иногда речь идет об уничтожении 90-95% популяции. Оставшиеся проценты "булатоподобных" особей воспроизводят потомство. Если потомство оказывается все-таки "стеклоподобным", тот же тяжкий млат его уничтожает. Если удается в итоге за очень длинный период наладить устойчивое воспроизводство "булатоподобного" начала внутри популяции — популяция проходит горнило эволюции. Если не удается — не проходит.
ЧЕЛОВЕКУ ДАН РАЗУМ. И — что еще важнее — творческий дар. Дар предвидения, дар самопеределывания. Человек может сказать: "Глядите-ка, сейчас тяжкий млат начнет нас дробить. Подставляем под него булат, стеклянные сосуды прячем — они нам еще потом пригодятся".
Или: "Началось наводнение. "Вольво" утонет… Позже он нам понадобится… Делаем плот, погружаем на него людей, машину…"
Или: "Этот поезд едет в концлагерь… Можно еще полсуток поуспокаивать себя, что это не так. Но зачем? Концлагерь — это катастрофа. Можно ли из нее выскочить? Пробить днище вагона, например? Нельзя выскочить? Как в ней жить? Что с собой сделать, чтобы выстоять, не сломаться, выйти из катастрофы не раздавленным ничтожеством, а человеком, обретшим новые возможности?"
Знаменитый психолог Виктор Франкл в своей книге "Человек в поисках смысла" как раз описывает то, как одних катастрофа фашистского концлагеря делала лагерной слизью, а других — приподнимала и выводила на новые горизонты. А ведь в катастрофе оказывались все. Людей учат поведению в катастрофах. Книга Франкла — не единственная. Но и она говорит о многом. Наблюдения Франкла (а он сам был в концлагере) неопровержимо доказывают, что не ломаются, не разбиваются на части только те, кто находит актуальные для себя смыслы. Но ведь один и тот же человек может найти для себя этот смысл и оказаться металлом, превращаемым тяжким млатом концлагеря в булат. А может и не найти — и оказаться стеклом.
Так, значит, у человека не на роду написано, кем ему быть — стеклом или металлом? Значит, человек обладает способностью самого себя делать из стекла металлом и наоборот! Человек — это существо, преодолевающее границы собственной заданности. Конечно, не все границы. Но хотя бы некоторые. В существенной степени эта способность зависит от наличия в человеке смыслового ядра. Человек является субъектом, только если в нем есть смысловое ядро. И не только человек, кстати. Структура какая-нибудь (корпорация, класс и так далее). Страна. Цивилизация.
Соответственно, тот, кто хочет это (человека и так далее) сломать (лишить субъектности), атакует смысловое ядро.
До сих пор я обсудил десять простейших факторов так называемой "перестройки".
Фактор N1 — нефтяные цены.
Фактор N2 — газовые цены.
Фактор N3 — южное подбрюшье (иначе это называется "Большая Игра", читайте хотя бы роман Р.Киплинга "Ким").
Фактор N4 — перестановка фигур на глобальной шахматной доске.
Фактор N5 — права человека, возводимые в ранг главного элемента межгосударственных отношений.
Фактор N6 — моральный шок, используемый для обеспечения катастрофических (и абсолютно аморальных, кстати говоря) результатов.
Фактор N7 — неэластичность бюджета.
Фактор N8 — взятие международных кредитов под политические обязательства.
Фактор N9 — разрыв между качеством ситуации и качеством вовлеченного в нее опорного класса.
Фактор N10 — разрыв между качеством ситуации и качеством вовлеченного в ее анализ экспертного сообщества.
Я дошел до одиннадцатого фактора, указал, что фактор N11 — это разрыв между всё той же ситуацией и качествами самого политического субъекта. И…
И должен снизить темп для того, чтобы объяснить, что десять факторов — это просто факторы, а одиннадцатый фактор — это, на самом деле, один из элементов так называемого системного фокуса, иногда называемого "суперфактором". Я мог начать с рассмотрения суперфактора. Но тогда политическая аналитика превратилась бы в стерильно-академическое исследование. И мы в итоге ничего бы не поняли. Потому что предмет-то нашего рассмотрения весьма неакадемичен. И это — очевидность, не требующая доказательств.
Итак, я не мог начинать с фактора N11. Но я не могу сейчас, дойдя до этого фактора, не оговорить, что это на самом деле не очередной фактор, а некое слагаемое суперфактора, системного фокуса, на который все замыкается.
ПРЕДСТАВЬТЕ СЕБЕ правильный десятиугольник со всеми возможными связями между всеми его углами. И фокус, в котором эти связи пересекаются. Такова простейшая модель "перестройки". Она абсолютно недостаточна для того, чтобы описать интересующее нас явление, потому что факторов не десять, а больше, и расположены они не на окружности, а на довольно сложной гиперсфере. Но даже на основе такой простейшей модели (десятиугольник и фокус) можно сделать некие выводы. А на основе выводов — оценить содержание тех политических акторов, которые предлагают осуществить у нас еще одну "перестройку".
Среди этих акторов есть, кстати, демагоги, которые с наивным видом спрашивают: "А чем плоха "перестройка"? Ну, перестраивается что-то — и что?"
Поскольку с этим псевдонаивняком придется сталкиваться все чаще, то надо раз и навсегда оговорить, что "перестройка" — это не перестраивание чего-нибудь, а исторически заданный прецедент, который и надо рассматривать в качестве такового. Он таковым, кстати, является для всего мира. Русское слово "perestroyka" стало международным. И не говорите нам, пожалуйста, что когда кто-то из политиков (тот же Немцов, например) апеллирует к перестройке, то он не к прецеденту апеллирует, а так, вообще.
"Перестройка" — это исторический прецедент осуществления цивилизационного слома и регресса. Это прецедент, который хотят вновь воспроизвести у нас. С поразительно малыми коррективами. Осуществление этого прецедента во второй раз — "перестройка-2". Могут попытаться осуществить еще и в третий раз — "перестройка-3" и так далее.
Итак, у вас есть десять факторов (на самом деле их гораздо больше). И есть межфакторные связи. Связи эти имеют фокус. Фокус в многофакторной системе называется еще "суперфактором". Оговариваю еще раз — факторов на самом деле больше. Но по причинам как исследовательского, так и политического характера мне удобнее сразу после описания простейших факторов разобрать суперфактор. Объяснив при этом, что он такое. А после этого перейти к описанию других факторов.
Окончательный многоугольник будет не десятиугольником. Углов будет существенно больше. Но сколько бы их ни было, фокус (или суперфактор) будет все тот же. Так что же это за суперфактор?
СУПЕРФАКТОРОМ "ПЕРЕСТРОЙКИ" (-1, -2, -3 И ТАК ДАЛЕЕ) ЯВЛЯЕТСЯ ОБЕСПЕЧЕНИЕ БЕССУБЪЕКТНОСТИ. ЖЕРТВА "ПЕРЕСТРОЙКИ" ("ПЕРЕСТРОЙКА" — ЭТО В КАКОМ-ТО СМЫСЛЕ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ) ДОЛЖНА БЫТЬ ЛИШЕНА СУБЪЕКТНОСТИ. А ЗНАЧИТ, И СПОСОБНОСТИ ОСМЫСЛЕННО ПРОТИВОСТОЯТЬ КАТАСТРОФЕ, В КОТОРУЮ ЕЕ ВОВЛЕКАЮТ.
Для того мы и обсуждали так долго условия субъектности, чтобы теперь иметь возможность обсудить этот суперфактор.
Суперфактор состоит из двух слагаемых — суперфактора А и суперфактора Б.
Суперфактор А — это лишение субъектности через эрозию смыслового ядра у той системы, которую обрекают на катастрофу. Системой может быть семья (мы говорили уже о семье Отелло), организация, нация, цивилизация и так далее. Какова бы ни была система, ее можно вовлечь в катастрофу и провести через все фазы катастрофы нужным образом, доведя катастрофу до летального финала, только в случае, если система лишена способности к удержанию и сотворению смыслов, адекватных вызову катастрофы.
Система, которая лишена способности к удержанию и сотворению таких (адекватных катастрофе, в которую ее вовлекли) смыслов — это уже не субъект, а объект.
"Перестройка" — это изымание смыслов с целью превращения субъекта в объект. Франкл помогал людям обрести смысл. А фашистские психологи изучали способы разрушения у человека смыслов. Изучали методично и изощренно. Что, например, станет с человеком, если его заставлять делать нечто очевидно бессмысленное? Например, если требовать от него, чтобы он заправлял свою койку, измеряя качество заправки с помощью теодолита, и наказывать за отклонение от правильной заправки на доли миллиметра? Или заставлять перетаскивать камни — сначала из точки N1 в точку N2, а потом назад из точки N2 в точку N1, и так до бесконечности?
А листовки, адресованные солдатам, оказавшимся в окружении? Все они основаны на том, что сопротивление бессмысленно. Нет смысла, то есть. Москва сдана, Сталин бежал, все руководство партии и страны бежало, военачальники предали. Как только человек теряет смысл, он теряет способность выстаивать.
И не только человек. "Перестройка-2" повторит убийство смыслов, осуществленное "перестройкой-1". "Перестройка-1" уничтожила советские смыслы и основанную на них советскую идентичность. Помните трехчленку: "что мне делать?" В ней главное — МНЕ. Для того, чтобы это главное было, я должен БЫТЬ, то есть обладать бытием. Обладание бытием — это идентичность. Потеря идентичности — это потеря "я", то есть способности быть. Если нет способности быть, то какой смысл обсуждать, что делать? Некому это делать. В жизни вполне возможна ситуация, когда у КТО налицо дефицит по части "ЧТО делать". Но невозможна ситуация, когда проблема "ЧТО делать" бывает решена в отсутствие КТО. Организаторы катастрофы будут атаковать смыслы, процесс смыслообразования и идентичность, то есть возможность появления КТО.
Можно пережить низкие цены на нефть и газ, можно отразить демарши с юга или даже с трех сторон (Запада, Востока и Юга). Но все это можно сделать, если ты есть. Если ты субъект, КТО. А если ты объект, и тебя нет — то и сделать ничего нельзя.
Как же избавляют от субъектности страну, нацию, цивилизацию да и любую другую систему?
С одной стороны, систему проблематизируют. Как? По-разному. Ее проблематизируют с точки зрения полезности ("а зачем нам государство, если мы голодаем?"). Ее проблематизируют с точки зрения справедливости ("мы голодаем, а они жируют"). Ее проблематизируют иными способами. Наша система под названием РФ дает колоссальное количество поводов для таких проблематизаций.
Но ведь одних проблематизаций мало. Пользы нет? А разве к пользе все сводится? Мы детей ведь не для того заводим, чтобы иметь от них пользу в виде обеспеченной старости.
Справедливости нет? А мы ее вернем. Зачем нам систему разрушать? Мы ее исправлять должны.
То есть, для избавления от субъектности нужна еще и деперсонализация. Нужно, чтобы никакого "мы" не было, и чтобы это "мы" — "не дергалось". Для этого надо "мы" назвать, например, "совки". И, используя имеющуюся у этого "мы" склонность к самоуничижению (основанную на неких религиозных традициях — кенозис, покаяние и т.д.), начать демонтаж "мы". "Кто вы такие? Вы "совки", шедшие неверным путем! У вас все шиворот-навыворот. Вы не возникайте в ответ на наши проблематизации, а делайте, что вам говорят. Потому что по сути и нет вас, есть только ошибка природы и истории, которую другие будут исправлять".
Сочетание множественной проблематизации с деперсонализацией избавляет граждан от государства. Проверенное и патентованное средство. Суперфактор А в рамках многофакторной спецоперации "перестройка".
Если "перестройка-1" смогла за счет проблематизаций и деперсонализаций изъять советские, достаточно прочные к 1985 году, смыслы, под которые подкапывались многими десятилетиями, то изъять путинский "тучный патриотизм" намного проще. Ибо этот патриотизм сооружен политтехнологами. И помножен на невнятные надежды регрессирующего общества, цепляющегося за остатки собственного бытия, за воспоминания о возможностях такого бытия, за остатки собственного "мы", и не более.
Ущербность "тучного патриотизма" как смысловой системы компенсировалась "тучностью" этого патриотизма, то есть объедками со стола высоких нефтяных и газовых цен. С одной стороны, изымаются эти компенсации. С другой — демонстрируются уродства, обнажающиеся в момент изъятия компенсаций. Уродств хватает. Их всегда хватает, а в данном случае их через край. Тщательная работа по демонстрации уродств превращает сооруженную одними политтехнологами "великую воскрешающуюся Россию Путина" в сооруженные другими политтехнологами "эрэфию" или "путинярню".
Этот процесс уже идет полным ходом при попустительстве действующей власти. Говоря о попустительстве, я имею в виду не отсутствие жестких репрессивных мер, которые в этом случае имеют очень усеченную эффективность, сопряженную с большими издержками. Я имею в виду отсутствие адекватного смыслового ответа на данный вызов. То есть отсутствие всей и всяческой субъектологии, которая только и может противостоять деструктивному технологизму в условиях, когда конструктивный технологизм обесточен. Да и может ли технологизм вообще быть по-настоящему конструктивным?
Так называемые "конструктивные" технологи будут цепляться за "тучный патриотизм" вопреки всему, что будет входить в нашу жизнь вместе с катастрофой. "Деструктивные технологи" будут это входящее специфическим образом интерпретировать. "Ну, лопнул ваш "тучный патриотизм", — скажут они. — Что поделаешь? Теперь настало время антипатриотизма… Регионализма… Трансгосударственного патернализма, произвольных региональных декомпозиций и сборок".
Чем можно им ответить? Реальным ответом в нынешней ситуации может стать только "тощий патриотизм". Патриотизм, не нуждающийся в "объедочных" компенсациях. Но этот патриотизм несовместим с гламуром и шиком власть имущих. Нельзя призывать низы "затягивать пояса", одновременно демонстрируя вопиющую роскошь омерзительных куршавелевских оргий. И паллиативами по принципу "ай-яй-яй" тут не обойдешься. Тут нужно не "ай-яй-яй", а "а-та-та".
ЭТО — КАК МИНИМУМ. И не надо рассказывать сказки о том, что никто не знает, как это сделать. Когда надо — делали. Те же люди, которые сейчас говорят, что не знают, как это делать, — делали. Почему же тогда делали, а теперь, видите ли, не могут? Потому что тогда делали это самое "а-та-та" отдельным представителям класса, и класс соглашался это принять с ухмылкой ("Бабки-то у кого-то надо взять! У кого власть — у того и бабки! Сатисфакция называется… хе-хе-хе…").
Новые "а-та-та", способные создать предпосылки для эффективности патриотизма в тощие годы, должны задеть святое — возможность класса устраивать гедонистические оргии. А зачем этому классу страна, если он таких оргий закатывать не может? Зачем ему даже деньги? Ему деньги нужны для оргий, а страна — для денег, на которые можно осуществлять оргии. Оргии — это святая святых.
И класс говорит тем, кто на это посягает: "А вот это ты — не замай! Хочешь поизгаляться над несколькими нашими собратьями и полакомиться их бабками — ради бога! Но все мы как целое хотим гулять и будем гулять! Да хоть бы и на собственных политических похоронах".
Класс мешает создать смысловые предпосылки, позволяющие обществу выдержать катастрофические нагрузки. Это прямой повтор ситуации перед 1917 годом. Одним — рысаки, рестораны и шампанское, а другим — кормить вшей в окопах? Извини-подвинься!
Класс тогда не ждал, что его "подвинут" так кроваво и неожиданно. А нынешний класс чуть ли не ждет, что его "подвинут". Как минимум, он к этому в своей основной массе полностью готов. Он запасся социальными "аэродромами" за бугром — виллами, дворцами, счетами в банках. А кое-кто и полноценным западным бизнесом.
Принять социальный постриг, начать разворот к настоящей аскезе с себя — он не может. Он не субъект. И будет сделано все, чтобы он субъектом не стал. Он не обладатель смыслов, которые он может протранслировать другим. Он не держатель тех поведенческих эталонов, которые нужны, чтобы выстоять в катастрофе. Он — тот самый гогочущий гусь, которого готовят для подачи на стол.
Гусь — не человек и не обладает способностью осмыслить траекторию, по которой он движется к состоянию шедевра кулинарного искусства. Класс — это люди. И отнять у них способность осознать эту самую траекторию (а значит, и способность сойти с нее) нельзя по определению. Но с каждым месяцем самозадание на переход от статуса объекта (гуся) к статусу субъекта (выстаивателя, спасателя) будет усложняться.
Всегда есть выход из катастрофы. Иногда он состоит в том, чтобы уйти с траектории, которая ее обеспечивает. Иногда в том, чтобы самопреобразоваться в ее горниле. Но суть катастрофы в том, что на каждом новом этапе такой выход будет требовать все больше воли и разума, а их будет становиться все меньше.
Итак, обеспечение бессубъектности является суперфактором в рамках перестройки (-1, -2, -3 и так далее). Обеспечение бессубъектности будет осуществляться не только через изъятие смыслов. Субъект — это единство смыслов и связей. Связи поддерживаются смыслами. Смыслы подкрепляются связями.
Продолжение следует
Денис Тукмаков ECCE HOMO
Человек беспредельно свободен. По обе стороны от его смерти нет ничего, что могло бы сковать его и подчинить, и принудить, и запрячь в ярмо.
Человек свободен от гнёта физических законов и немощей собственного тела. Он может сделать то, на что не отважатся ни боги, ни камни — свести счеты с этой грубой плотью, мешающей ему летать или жить безгрешно. Яблокам всемирного тяготения не повредить его могучий дух.
Человек свободен от правил и общественных установлений. Если он и соблюдает их, то лишь из своего великодушия. В любой момент он может восстать против кем-то выдуманного "порядка", и дальше всё решит сила его воображения. Но и самый приземлённый из людей способен схватить отцовскую "беретту" и перестрелять, точно воробьев, тех, кто покушался на его свободу. "А если он — в оковах, в узилище, перед расстрельным рвом, какая же тут свобода?!" Да всё та же, конечно. Даже в самой поганой ситуации наша "беретта" лежит под подушкой, заряжена.
Человек свободен от вышестоящих: семьи, "наставников", государства. Никому и ничего он не должен. Ложью является мысль, будто человек кому-то обязан своим становлением. Он сам стал тем, кто он есть: ведь никакие "учителя" не способны ни на йоту повлиять на "ученика". Учителя не учат, наставники не наставляют, власти не властвуют. Человек может, конечно, воздать им должное — он может даже принести себя в жертву государству, но не из чувства долга, а от своей великой любви.
Вообще, идея, будто человек является "глиной", из которой внешние обстоятельства в лице родителей, преподавателей или властей лепят на свой вкус очередного своего адепта, — одно из наиболее дурных заблуждений. Человек — не глина, но цветок в этой глине. Он растёт из собственного ядрышка — растет вверх, наливаясь силой и раскрывая бутон — и никакие "селекционеры" не в силах изменить цвет его лепестков.
Человек свободен и от тех, кто якобы зависит от него, — от его детей. Максимум, что может он им передать, — это собственные черты лица. Всё остальное, включая пищу и кров, ценности и заповеди, те возьмут от мира сами, если так сложится их судьба.
Но даже от судьбы своей человек свободен. Всё, что с ним совершается и свершится ещё, диктуется не внешними обстоятельствами, а скорее внутренним произвольным складом его характера.
Человек свободен от "смыслов жизни". Любой из вопросов о "предназначении человека" подразумевает, будто он — лишь инструмент и средство чьей-то воли, персонифицированной или нет. Но величие человека заключается хотя бы в том, что он способен любую уготованную для него мессианскую роль разбить о стену собственного высокомерного пренебрежения: "А зачем это? Дальше-то что?" Если задавать этот вопрос достаточно долго (впрочем, для экономии времени достаточно двух "контрольных точек": смерти Солнца и гибели Вселенной), ответы иссякнут, и последует грозный окрик: "Ну-ка, замолкни сейчас же!"
Какие есть максимы из наиболее известных? "Спасти Вселенную"? "Победить Смерть"? "Побороть Зло и приблизить Царствие Небесное"? "Прервать цепь страданий"? Ну или "Послужить пищей для плесени и вирусов"? Все прочие, более мелкие цели ("Продлить свой род", "Послужить людям", "Достичь совершенства") так или иначе сводятся к подобным метафизическим максимам…
— А зачем? А дальше что? — И в конце концов последует оскорбительный для человеческого духа ответ: "Дальше — ничего. Затем, что так уж получилось". И тогда человек посылает этих "предназначенцев" к чёрту, понимая, что он волен жить ради чего угодно — лишь бы не быть чьим-то средством.
И любовь, и красоту, и даже несуществующую справедливость человек творит и принимает свободно. Иначе-то с ними и не совладать. Рабу неведома любовь, скованным глазом не охватить красоту, и справедливость человек может явить, лишь уйдя "по ту сторону" от смешных условностей и установлений, вроде конституций или партий.
Свобода — это отсутствие страха потерять. Но человеку ничего не принадлежит в этом мире, кроме него самого, поэтому по-настоящему потерять что-либо невозможно. Да и в последующем мире нет ничего, что человек мог бы назвать своей собственностью. Так чего же бояться?
Бессмысленен вопрос "Для чего же нужна такая свобода?" Свобода — это не молоток, чтобы ею вбивать гвозди. Если чем-то человек и отличается от облаков, зверей и звёзд, так это тем, что он свободен, а они — нет. Человек знает, что мир вокруг него любой на выбор, и единственным из всех здесь является Творцом. Он творит себя, а значит, сотворяет и весь мир вокруг.
Когда Сан Хуан де ла Крус написал:
Своими милостями щедро одаряя,
Он торопливо над листвой дерев скользнул.
Все твари замерли, взирая.
Под их благоговейный гул
Он обликом своим весь мир обволокнул,
— он написал про человека.
Александр Проханов — Михаил Кузменко СХВАТКА ЗА БУДУЩЕЕ Беседа главного редактора газеты «Завтра» с Генеральным конструктором НПО «Сатурн»
Александр ПРОХАНОВ. Михаил Леонидович, я всю жизнь сочиняю романы. Писательское творчество состоит из разумных, рациональных решений и из абсолютно иррациональных, связанных с озарением. Имеет ли что-нибудь общее между собой творчество художника и конструктора? Как вы изобретаете двигатель? Улучшаете старые образцы? Откликаетесь на жесткий заказ военных? Или испытываете художественное озарение?
Михаил КУЗМЕНКО. Мне кажется, творчество художника и инженера объединяет свойственная только человеку потребность создать что-то новое, до него небывалое. Обстоятельства, побуждающие к творчеству, могут быть ужасные, — гонка, давление, даже насилие.