"Про мушкетёров смотрел серию? Ну, историю этого алмаза дурацкого? Там, короче, Д’Артаньян ради карьеры у Паскаля невесту увёл, потом шпагой его проткнул и весёлую песню спел. Тьфу ты! "Что за рыцарь без удачи?!"
      Владимир Шинкарёв. "Папуас из Гондураса"
 
      Рельсы взорваны, баталии прерваны. Дебатов на тему "Какой из кинофильмов достоин носить звание худшего?" больше не будет. Прежде досужие умы подходили к этой теме с пылким азартом, рубили с плеча, невзирая на жанры и лавры. Козлами отпущения объявлялись Эд Вуд (нормальная научная фантастика), бразилец Хосе Можика Маринш (по-бунюэлевски ехидные аллегории на тему грехопадения), Расс Мейер (невинная пляжная ерунда). Всех этих достойных людей обвиняли в дурновкусии, зауми, неумении правильно снимать. Ножницы голливудских монтажников-высотников отшинковали "Потерянный горизонт" (1938) Фрэнка Капры — дескать, фильм "непонятен" до такой степени, что и теперь никто не разберёт, в чём там дело. Множество лент наших соотечественников устало ложилось на полку под предлогом "технического брака", хотя они им и не являлись, ну и так далее. Всё это было давно.
      И вот экраны заполонила картина, являющаяся золотым эталоном и дурновкусия, и брака, и бессвязного бреда. Так что просим почтенную публику больше не ломать понапрасну копья и прекратить обижать погорелую армию честных, хотя и не слишком талантливых киношников: хуже, чем Юнгвальд — язык сломаешь, пока выговоришь — Хилькевич, что-либо "создать" или "воплотить" не сможет никто. (Только если он сам переснимет свои "Опасные гастроли", взяв Никиту Джигурду на роль Высоцкого — а такой возможности нельзя исключить!)
      "Герои Дюма жили славно, платили налоги исправно, стреляли из пыльных мушкетов и жили в цементном саду", — так подошёл к творчеству Дюма-отца Алексей Фомин, один из немногих оставшихся у нас внятных поэтов, в своём опусе "20 лет спустя". Когда я впервые услышал эти строчки, мне показалось, что в основном всё правильно — налоги платили, жили славно, но с "цементным садом" автор, конечно же, переборщил. Ну при чём здесь книга фаворита смазливой "Афиши" Иэна Макьюэна (её ещё экранизировал Эндрю Биркин, сын красивой певуньи Джейн) — роман о реальности томительной, затхлой, вязкой, как болото или тот же цемент? После просмотра "Сокровищ кардинала Мазарини" тайное стало явным.
      Анна Австрийская (Фрейндлих), фамильярно — словно в волшебной сказке — названная в титрах словом "Королева", мечется по дворцу предтечею седой апоплексии. Тоном вздорной пенсионерки затевает скандал: "Кольбер (Ширвиндт), почему вы не оплатили мои счета?" В самом деле, почему? Да просто кардинал Мазарини (Равикович), взял да и похитил все (!) сокровища Франции. Теперь богатство хранится в шкатулке, "в Англии, в какой-то таверне, где хозяин — брат Мазарини". Дело плохо, и надо снова отправлять туда мушкетёров. Но королевские мушкетёры (Смехов, Смирнитский, Старыгин, Боярский) — как назло! — хоть и жили долго, взяли и умерли в один день. И теперь обретаются абы где.
      Неприятное это место — что странно! — не похоже на распалённый ад Можики Маришна и на мейеровскую "долину Супермегер". Это просто подземный постоялый двор с повышенной реверберацией, он отделен от проезжей колеи жизни решёткой, вроде как в зоопарке. Именно так и выглядит цементный сад, о котором с такой силой художественного пророчества спел Фомин. Дождь там нейдёт, бургундское не катит, общаться приходится с некстати задушенным Мазарини, с мёртвым де Жюссаком (Балон). Нет слов, персонажи классика не были великими праведниками. Но всё-таки становится как-то обидно за их посмертную участь. А более всего — за судьбу актёров нашего детства, вполне живых, хотя и сильно поеденных молью: один Портос-Смирнитский сохранил былую мощь и стать загульного кашалота. Обидно за подлое время, заставившее всех их зарабатывать себе на корку чёрствого хлеба и бутылку дрянного виски столь нерыцарским способом. И за Александра Дюма.
      Видеосалонов на том свете не держат, цирк не приезжает. Развлечение здесь одно: сиди и наблюдай сквозь мутное стекло за оставшейся позади земной жизнью. Впрочем, у мушкетёров к ней свой, не остывший интерес. Люди, повторюсь, грешные, они успели наплодить немало потомков, которые подросли и теперь знай себе скачут и прут напролом, поминутно рискуя присоединиться к отцам. Среди них наибольшего внимания заслуживает помешанная на ветчине монашка Ирина Пегова, толстуха Анжелика Дю Валлон — привет вам от Анн Голон! Но пристальнее всех щурится на Землю старый гасконец, маршал Франции. Он надеется разглядеть там свою дочь, Софи Марсо. Зря надеется, да супруг Жулавский и не отпустил бы ту сниматься у Хилькевича. Вместо Марсо перед нами мельтешит оголтелый "юноша" Жак (Грыу), она же — Жаклин д’Артаньян; в таком ключе ребёнка воспитал папа. Моральные приоритеты, которые почерпнул у родителя этот золотой сон человечества, заключаются в намерении при первой возможности отрезать кому-нибудь уши. Конечно, именно эта четвёрка, возглавляемая бешеным андрогином в парике, и поедет в Британию спасать достояние монархии.
      До пункта назначения они доберутся; об этом нам поведают пояснительные титры "Англия" и "Опять Англия". Да и вообще, поначалу дела у молодого поколения пойдут неплохо, но уж когда дойдёт до ниндзя в чёрных кимоно, отцы поймут, что им пора брать "судьбы наших детей" на контроль. Д’Артаньян пропоёт молитву, от которой кровь стынет в жилах, все — включая де Жюссака равновесия ради — тут же восстанут из праха. И мы услышим много лязга и грохота, и скрежета зубовного, а слово "каналья" будет произноситься чаще, чем Джон Хинкли смотрел "Таксиста". Афоризмы из фильма, если исхитрится выучить их наизусть, могут послужить испытанием воли ваших близких. Отличным тренингом христианского смирения служат реплики: "Ведь у меня наверняка был отец, господин Кольбер, да?", "Я воскрес без документов, мне необходимо переплыть через Ла-Манш", "Государство — это я!" (фраза короля кажется до боли знакомой) или вот такой сильный диалог: "- Прощайте, господа! — Бог простит!" Цитатник можно продолжить, но зачем? Некоторые неверные читательницы, ради которых мы гибли под пулями ельцинских снайперов и жгли костры у "Белого Дома", уже и без того считают наши научно-аналитические материалы безумием.
      Между тем, целью подобных публикаций (если она есть) как раз и является попытка предотвратить ужас воскресного хождения в кинотеатр. Прошли какие-никакие, но праздники, и не исключено, что простой человек, игнорируя тот факт, что "кризец в делах финансовых подкрался, словно кот", решил развлечься; более того — выбрал для этого отечественный продукт. И если с "Обитаемым островом" картина ясна: ужасная прокатная судьба первой части низвела дядю Фёдора (Бондарчука) со всеми его горе-меценатами до уровня церковных мышей, и теперь они просто боятся обнародовать остальное, то с "Мушкетёрами" как-то сложнее. И сюжет, и актёрский состав овеяны ностальгической славой. "Мушкетёрская" постановка 1979 года сегодня смотрится тоже диковато, но своего очарования у неё не отнять никогда. После этого трэш-режиссёр Юнгвальд-Хилькевич снимал продолжения, каждый раз всё менее удачные, и вот докатился до возвращения живых мертвецов.
      Мы знаем серию фильмов испанца Армандо де Оссорио, локально волновавших мыслящую Европу в 70-е годы. Там он оживляет зверски убитых местным населением рыцарей-тамплиеров; при этом перед нами настоящее искусство — высокое, дерзкое, поэтичное. Но мертвяки-мушкетёры? Зомби с паранормальными способностями, показывающие нам пару нормальных явлений: искривление пространства и прохождение сквозь стены? Право же, это чудовищно! Кстати, тень тамплиеров мерещится и здесь. В картине фигурирует некое, не к ночи будет помянуто, светящееся (возможно, радиоактивное?) кольцо, некогда принадлежавшее зловещему братству, "жемчужина" коллекции Мазарини. "За саму мысль вставить в сценарий тамплиеров надо увольнять из профессии без выходного пособия", — пишет Михаил Трофименков, большой молодец и один из лучших наших критиков (фильма, к своему счастью, не видевший). Затем он призывает расстрелять без суда и следствия (вау!) Мориса Дрюона и замечает, что "если в кране нет воды, значит, выпили тамплиеры". Вот оно как! А мы-то думали…
      Впрочем, если вспомнить "Фликер" Теодора Рошаха, именно тамплиеры-то и изобрели искусство движущихся картинок. Так что пусть сами пеняют на результат. Меня же больше взбеленили не замшелые масоны-храмовники (действительно, уже сидящие в печёнках), а ударения на первый слог в именах Леон, Рауль и Кольбер. Понятно, что киносъёмки представляли собой затянувшийся пьяный кутёж, но ведь и Богданович со Скорсезе ваяли свои шедевры не на трезвую голову. И что получается? К концу просмотра лишь утверждаешься в принятии аксиомы: "Старый фильм лучше новых двух!" Ведь как скакали и гарцевали, как дрались, черти! С какой мечтательной самовлюблённостью маячили на экране под разухабистый психодел ВИА "Коробейники"! И главный показатель успеха — шлягеры из той, прежней, версии сразу вошли в обиход и распевались в подворотнях задолго до премьеры картины — откуда только утечка произошла? И "Есть в графском парке чёрный пруд", и пресловутое "Опять скрипит потёртое седло" и, конечно, "Пуркуа Па?", немедленно переиначенное чуждым всего французского народом-богоносцем в таинственный "Пур клопа". О песнях из новой ленты в этом контексте сказать нечего. Петь в подворотнях их никто не будет, ибо они не запоминаются. А то, что против воли запоминается, наводит на сумрачные мысли.
      "Мы команда, мы команда!" — с таким рефреном предпочитают разъезжать "по Гарвардской дороге" мушкетёрские дети. Слово взято явно не из аристократического лексикона. Сейчас таким вещам учат в детсадах и прочих сумасшедших домах. "У меня нет друзей, мы все — одна команда!", — заявляет ребёнок опешившим родителям, вернувшись из школы или с продлёнки. Так окончательно искореняется императив дружбы, и без того сошедший на нет. Где здесь "Один за всех, и все за одного"? Неудивительно, что и кинотипажи больше не несут в себе этики, а скорее могут сойти за синдикат киллеров. Недаром Юнгвальд-Хилькевич с гордостью заявляет, что его красавцы-актёры напоминают ему наёмных убийц.
      "Мои мушкетёры!" — ласково обращался к своим полицаям из числа самых гнусных детей персонаж крапивинских "Всадников со станции Роса" — начальник пионерлагеря, стукач, садист и великий подлец. "Мушкетёрами" называла себя и банда отморозков в "Перестрелке" (1971) Генри Хатауэя. Те творили такие бесчинства, что герою Грегори Пека, уставшему от самого вида оружия пожилому человеку, только и оставалось, что пристрелить их. Так он и сделал. Все эти компашки объединяло с героями Дюма лишь то, что они осуществляли какие-то действия совместно. Любое совместное действие ведёт либо к моральному распаду, либо к провалу.

      Американцы — великие прогрессивисты и просветители. Они приобщают народы, не достигшие их уровня цивилизации, к самым передовым своим достижениям науки и техники. И не теоретически, прочитав курс лекций, прислав книжку. Теория, она, если верить классику, мертва. Хочется подчеркнуть, что знакомство с лучшими образцами современной науки и техники регулярно прогрессивные американские власти напрямую проводят среди народов, не доросших до их уровня. Этот цивилизационный контакт сверхдержавы с отставшими от ее уровня развития народами мы наблюдем с какой-то сверхцивилизационной регулярностью.
      Вот на каком уровне развития были вьетконговцы? Были у них напалмовые бомбы? Нет. И жили бы они в неведении о таком чуде науки и техники, если бы не американцы с их просветительским цивилизацонным проектом в отношении слабых и малых народов. А о снарядах "Шрайк" имели представление безграмотные вьетнамцы, мирно сеявшие и собиравшие рис? Нет! А благодаря кому то историческое знакомство состоялось?
      Югославия — страна развитая. Но такой техники, как у американцев, у нее все-таки как не было, так и нет. Зная об этом, американцы доставляют на дом и в дом самые что ни на есть современные достижения военной науки и техники.
      Ирак возьмите. Тоже маршировали там армия, форма пошита, а техника? Она отставала от американской, что ни говори. Как в свое время от винчестеров и артбалетов предков современных американцев отставали луки и копья индейцев, коренных жителей нынешних демократических просторов. Торжество демократии. Торжество на индейских вотчинах, однако, затянулось. А чего бы и не гулять? Есть на чужих землях, где гуманистам разгуляться! Так что просветительские практикумы американской демократии имеют давнюю историю.
      Ну и от щедрот американской науки и промышленности, от всей мощи военно-промышленного комплекса доброй жменей — с неба посыпались подарки от Америки и ее саттелитов, тоже продвинутых, на Палестину. И все — достижения самые наипоследние, знакомство аборигенов с поделками американской промышленности — наипрямое. Еще то надо отметить, что американцы предпочитают проводить такие акты благотворительности в отношении именно менее технически оснащенных. Просветительство в чистом виде.
      Пока Россия имеет в своем распоряжении современные или не окончательно устаревшие образцы подобной техники, американцы не будут спешить познакомить нас со своими образцами. А вот только стараниями наших демократов в правительственных, околоправительственных кругах, неправительственных организациях, мы скатимся на уровень луков и стрел, булыжника — орудия пролетариата и росссиянина эпохи россиянской, как тут же американцы поспешат познакомить нас со своим лучшими образцами, с последними достижениями.
      Чем американцы во главе с Бушем метили в президента Ирака? Бомбами, ракетами высокоточными. А чем в Буша метил представитель Ирака? Ботинком 43-го размера. Буш прокомментировал, что ботинок 43-го размера ему не страшен, большой угрозы не представляет Да и оказался не высокоточным орудием- промахнулся человек, вооруженный 43-м размером.
      Да, трудно не согласиться, что 43-й не так и страшен и эффективен. Вот если бы 38-й размер-калибр! Может, поэффективней было бы. Более высокоточное орудие. Ребята, у кого из вас есть — 38-й? Не жалко для хорошего-плохого парня?
      Некогда наши предки исповедовали евангельский принцип: "Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!" Надо призвать Невского, пусть и заочно и заисторично, к ответу за экстремизм.
      А сейчас пришедшим к нам с мечом (то есть в наш дом, на нашу территорию, которую мы в отличие от цивилизованных демократов по старинке неполиткорректно называем родиной) нужно устраивать максимально радушный прием. Почему с мечом придет? Все-таки XXI век на дворе! Может, у саакашвиллей нет средств модернизировать орудие нападения? Упрекнули же нас их покровители, что наш ответ был неадекватным их нападению. Конечно, израильский ответ "Литой свинец" на палестинские булыжники был адекватным. А вот наш ответ на грузинское нападение был неадекватным.
      Если у нападающих на нас нет достаточно эффективного оружия — снабдить средствами! Создать бандитам и агрессорам равные условия борьбы, а то нечестно со стороны тех, на кого напали, получается.
      А что это выражение "погибнет"! Почему это сразу — погибнет! Что за угрозы? Что за кровожадность и нетерпимость? Жизнь человеческая бесценна! Нет, жизнь аборигенов — грош цена, а вот нападающих и грабящих — бесценна! Надо сначала узнать у проклятой орды, почему они пришли убивать и порабощать. Может, есть на то причины. Может у них великая нужда? В ресурсах, просторах. Отдать! Да не оскудеет рука и закрома того, у кого отбирают.
      Да и нет ли на вас какой исторической вины перед агрессорами? Вину нашу правозащитники всегда найдут. Да еще и свою вину на нас переложим. Мол, русская мафия в Америке вон что вытворяет. Русская мафия — это что ни на есть либерально-демократическая мафия. Поскольку преступность не имеет национальностей, давайте, мол, безнациональную преступность семенов могилевичей называть русской. Ты, русский, виноват уж тем, что хочется мне кушать.
      Русские — не только разделенный народ. Русские — обделенный народ. Обделенный российским правительством. Русские — наделенный народ. Народ, щедро наделенный богом талантами, достоинствами, ресурсами. И ему надо четко осознать, что он и разделенный, и обделенный и наделенный. Осознать, кто его разделил, кто его обделил и кто его наделил. И действовать, сообразуясь со сложившимися условиями и обстоятельствами.

      К сожалению, наша современная жизнь продолжает оставаться неиссякаемым источником новых сюжетов для художника Геннадия Доброва — мастера, который всегда старается быть там, где боль и трагедия. Некогда Добров пешком обошел погруженный в пучину гражданской войны, расколотый Афганистан. Был он и в Чечне. С планшетом и набором карандашей проходил через зоны, контролируемые боевиками. В "мирной жизни" Добров стремится запечатлеть скорбный, пронзительный быт больниц, хосписов, домов умалишенных. Сразу по следам осетинской трагедии двинулся в свой путь Геннадий Михайлович Добров. В сентябре прошлого года художник посетил разрушенный город Цхинвал, древнее название которого звучит — "Цхинвар"…
      Я приехал в Цхинвал 16 сентября, когда самое страшное время ушло. Вместо подбитых танков кое-где в переулках лежали огромные искореженные груды железа. О недавнем нападении свидетельствовали пробитые снарядами калитки и ворота домов мирных жителей, обгорелые многоэтажные жилые здания, сожженные университет и здание парламента. И это только в центре.
      Меня поселили в осетинском доме, где было 16 комнат. Еще был сад. Когда я вошел в дом, то увидел двух пожилых женщин — осетинку и грузинку. Они сидели за столом, крепко держась друг за друга старыми натруженными руками. Я узнал, что они дружат уже 40 лет. Они вместе сидели в глубоком подвале дома, когда по городу носились танки, расстреливая все живое.
      Знакомя меня с домом, Валя, хозяйка, показала мне этот крошечный подвал, где они укрывались во время налетов и бомбежек. Я очень удивился тому, что здесь, в тесноте и темноте, не смея себя обнаружить, три дня пряталось несколько десятков испуганных соседей.
      Я вышел в город. В Доме правительства мне подсказали, что самые большие разрушения произведены в еврейском квартале. Обещали дать легковую машину с шофером. Я вернулся домой. По дороге я увидел огромную яму. Здесь был дом. Я сел рисовать. Через некоторое время я почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Обернувшись, я увидел перед собой телевизионную группу. Вместе мы пошли к Вале. Старые женщины стали рассказывать о пережитом. Грузинка Мэри постоянно звонила в Тбилиси дочери. В Цхинвале она была в гостях и теперь могла уехать в Тбилиси только с помощью международного Красного Креста. Валя начала собирать ее в дорогу. Она одела и обула Мэри с ног до головы во все новое и на другое утро проводила ее на автостанцию. Старые женщины обнимались и плакали. Они думали, что больше никогда не увидятся.
      Утром за мной зашел Гарик, и мы поехали в еврейский квартал. Я смотрел из машины по сторонам и видел не дома — целые кварталы пустых сожженных домов. Есть какое-то очарование в разрушенных домах — если смотреть на развалины замков в Европе или Азии, не думая о том, как когда-то страдали там люди. Но еврейский квартал в Цхинвале — это свежая боль, настывший крик о помощи, опаленные пламенем, черные от копоти, одинокие стены домой… Подвал бывшего облпотребсоюза, в темноте которого виден окровавленный матрац, где лежала в беспамятстве раненая женщина с ребенком на груди…
      Рядом с длинной лестницей, замаскированной со стороны улицы пробитым железом, три дня лежал труп полуобнаженного мужчины. Он хотел принести воду жене и детям, которые прятались тут, в темноте, но был убит осколком пронесшейся над ним смертельной бури.
      Я рисовал свой первый рисунок три дня. За это время немногочисленные жители окрестных домов окружали меня, сидели на лавочке, угощали виноградом, приносили сок из гуманитарной помощи, которую поставляла Россия…
      Судьбе было угодно, чтобы я познакомился с взглядами людей на прошедшую агрессию не только с осетинской, но и с грузинской стороны. Через неделю моей жизни в осетинском доме меня переселили в большой грузинский дом — с выбитыми стеклами, частично сорванной крышей и пробитыми воротами (ну, ворота на общем фоне — даже не в счет). Белла Накашидзе, хозяйка дома, приютила беженку Цацу. Живет она здесь уже 8 лет, ее дом разбомбили еще в прошлые налеты. Цаца постоянно судилась, стремилась вернуть себе хоть какое-нибудь жилище, нервничала, звонила сыну в Тбилиси и, наконец, уехала неизвестно куда. Я спросил у Беллы: "Где же теперь Цаца будет жить?" — "Она очень нервная, — спокойно ответила Белла. — Уезжает не первый раз и всегда снова возвращается ко мне. Люди говорят: "Белла, зачем ты держишь ее столько лет?". А я думаю, почему же они не говорят: "Белла, какая ты хорошая, что держишь и кормишь ее столько лет".
      По мере того как я жил в семье Беллы, я все больше и больше восхищался этой потомственной княжной. Однажды я рисовал разбитые ворота соседнего дома. Вдруг я увидел пришедшую посмотреть на мою работу Беллу. Она тихо сказала: "Я люблю вас". А я ответил: "Я люблю вас больше". Белла говорила мне: "Что мне делать? Мой отец своими руками построил этот большой красивый дом. Мой сын Очико 8 лет не может устроиться на работу. Граница закрыта. Я боюсь".
      Я сказал об этом в правительстве Южной Осетии. "Передайте Белле, что ни один волос не упадет с ее головы. Пока она живет здесь, никто ее не тронет. Мы любим и уважаем ее, пусть живет спокойно", — ответили мне.
      Белла поселила меня в свою комнату, там была большая двуспальная кровать. А ночью вдруг слышу — подъехала машина, и мужские голоса закричали: "Грузин, выходи!" Я весь сжался под одеялом, подумал, что приехали убить Очико… Но наутро он рассмеялся: "Да нет, это мои друзья, осетины, звали меня в гости, пить вино и играть в кости".
      Браки здесь все смешанные. Осетинки, все, как одна, красавицы, скромные, тихие, гостеприимные. "Плохо стало, границу закрыли, — говорила мне Белла, когда мы поехали с ней на кладбище. — Грузины привозили свежие фрукты, а теперь… ничего нет". Пришли к склепу. Тут лежат её мать, отец, муж-армянин, и себе она оставила место. Всё, как у русских. Очень похоже.
      Белла рассказала, что когда они сидели в подвале, подъехал танк с грузинскими солдатами, а один — с гранатой в руке — хотел бросить ее в толпу женщин. Но посмотрел в их испуганные глаза, и рука его дрогнула. "Ну, что ты там, — раздался голос командира, — кончай скорее". Солдат приложил палец к сомкнутым губам, давая знать женщинам, чтобы они не проронили ни звука, и громко ответил: "Да тут никого нет, жалко гранату зря тратить". Танк, рыча, умчался. "Вот так, художник, если бы не его жалость, не увидел бы ты меня никогда", — закончила свой рассказ Белла.
      Всё, больше писать не могу. Слёзы душат. Простите.
 
      P.S. Когда я уезжал, по распоряжению осетинского правительства моей грузинке, княжне Белле, привезли машину дров на зиму.

      23 февраля… Каждый год в этот день я вспоминаю отставного товарища майора, который преподавал нам "военку" в школе.
      Мы, сытые продвинутые московские дети, по секундомеру разбирали автомат Калашникова, надевали костюм химзащиты и противогазы. Мы ушивали по фигуре гимнастерки и срывали лекции по гражданской обороне. Мы мучили майора, требовали правды про власовцев и панфиловцев. Он шутил и ставил пятерки. Своими отмороженными на Севере пальцами он в сотый раз показывал нам, как устроена вся эта, как нам казалось, металлическая рухлядь. А когда от него, как от парторга школы, потребовали осудить и поставить на вид, он сказал: "Бросьте, кто стреляет лучше всех, всё поймет. Но позже".