Прекрасный математик — Григорий Семёнович! Плодотворно работающий на стыке разных наук. Чтобы о его трудах было известно общественности, издаёт альманах.
      Неутомимый математик живёт под лозунгом "Ни дня без цифр и подсчёта". Математика нас окружает повсюду, место этой науке есть везде: и дома, и на улице. Вышел человек на улицу. И что? И идёт. А выдающийся математик идёт, но при этом науку развивает: считает. Фонарные столбы. Потом в его альманахе появляется статья "Улица Героев Октября в свете математического анализа". Считает окна в домах, попадающихся на пути, этажи, порой и количество кирпичей в кладке здания. Это более кропотливая работа, требующая и времени, и сил. Появляется исследование "Архитектурные особенности городского пейзажа как отражение математической реальности". Выступил с докладом в кружке любителей архитектуры "Математический анализ колонн здания на пересечении проспекта Героев и улицы Свободы в свете интеграции свободной России в мировое сообщество". Здесь уже пересеклись математика, архитектура, политология.
      Идя вдоль аллеи ли, гуляя ли в парке, считает деревья, кустарники. Сосчитал деревья в сквере на букву "с": сосны, сирень. На буку к: клёны, кедры, каштаны. Это работа на стыке ботаники и математики. Подал заявку на участие в конгрессе дендрологов с темой "Математический анализ как основа высадки деревьев в городском садово-парковом хозяйстве". В докладе подчеркнул, что деревья на букву "К" — клён, каштан — лучше приживаются в городской черте, чем на "С": секвойя, сосна, сакура. Вдвинул идею положить буквенно-звуковой принцип в основу принципа засадки зелёной зоны в городской черте. Такой подход вызвал протесты ретрогратов-математиков, считающих, что буквы тут не при чём. Но новое в науке всегда встречалось в штыки. Надо попробовать, выделить экспериментальную площадку, а не голословно отрицать.
      Да, с пережитками, непониманием, завистью встретился Г. С. на нелёгком пути новатора. Шутка сказать — новое слово в математике: никому в голову не приходило считать по такой методике. Его не принимают всерьёз академические учёные, шарлатаном считают. Что они, эти академики, вообще понимают? Смотрят узколобо на свои формулы, лишились широты восприятия мира.
      Печатая в своём альманахе нужных людей, Григорий Семёнович помимо материального преуспеяния добивается и математического признания. Во-первых, как редактор математического издания, он то и дело попадает на международные конференции. Там он тоже не сидит, сложа руки. Подсчитал, например, количество галстуков с четкими графическими рисунками (полоска, клетка, горох) и абстрактными. Написал работу "Теоретическая и практическая математика и её влияние на зрительное восприятие графических образов текстильного рисунка". Выявил, что математики-теоретики предпочитают абстракцию (на одного ученого среди теоретиков больше оказалось в таком галстуке). А математики-практики тяготеют в чёткости рисунка. Поделился своим открытием в кулуарах. Теоретик в абстрактном галстуке и практик с чётким горохом в один голос заявили, что не обращают внимания на свой гардероб, его комплектованием занимаются жены. Присоединившийся к разговору практик в галстуке в клетку сообщил, что по рассеянности приехал без галстука и одолжил клетку на шее, по которой его классифицировали, у коллеги-теоретика.
      Но такие заявления не мешают научному познанию Григория Семёновича. Ведь существует понятие "допустимая погрешность". Он мечтает о признании в математических кругах. Поэтому печатает научные хвалебные статьи о тех, кто имеет вес и влияние, может замолвить словцо.
      А соседство с такими именами на страницах альманаха приятно тем ворам в законе, аферистам и мошенникам, кто выступает "спонсорами" альманаха. Братки, купившие дипломы, за ними — кандидатские диссертации, считают, что на равных соседствуют на страницах математического издания с нобелевскими лауреатами и академиками.
      Григорием Семёновичем была написана книга "Первые позиции в математической науке как общее свойство лидеров". На эти страницы он свёл выдающихся математиков на букву "А", среди которых оказался один нобелевский лауреат, два лауреата Госпремии, четыре — Ленинской премии, три Героя соцтруда, два вора в законе с купленными дипломами и кандидатскими диссертациями, три губернатора c тем же послужным списком, что и "законники".
      В книге привел закономерную особенность: фамилии на первую букву алфавита действуют на сознание и подсознание, обладатель такой фамилии стремится к лидерству и выходит в итоге в лидеры. Чему пример — столь достойная компания математиков. Воры в законе и губернаторы и не сомневались в своих одарённостях. А в книге, которую они оплатили, получили тому научное подтверждение.
      Когда Г. С. писал о выдающихся математиках на букву "Б", среди которых тоже нашлись и лауреаты, и паханы — спонсоры, то оказалось, что вторая позиция в азбуке подстёгивает обладателей фамилии, у которых нет форы обладателей буквы А, им приходится быть напористее. И они за счёт этого добиваются высот в математике. Как, например, не имевший в тоталитарные годы даже шансов закончить среднюю школу, вор в законе по кликухе "Рыло". Правда, среди перечисленных званий этого математика: академик академии простых чисел, почётный председатель общества практикующихся арифметистов, этого его звания не фигурировало. Хотя как Рыло он был куда как более известен и авторитетен, чем как академик и председатель общества. В нынешние годы свобод и расцвета возможностей тот защитил кандидатскую, за ней докторскую. Математическую научную работу он сочетает с развитием сети казино, где сплошные математика и цифры.
      …Мечта Григория Семёновича — получить престижную математическую премию Абеля. На премию Филдса он по возрасту не может претендовать, а вот Абеля… Почему бы и нет? Вон он как плодотворно работает!

      Странное дело, но юбилейный фест прошёл практически незамеченным. Казалось бы, важное событие, казалось бы, и программы в кои-то веки составлены интересно, но озверевшие от футбола люди предпочитали отслеживать безумный полёт мяча. В пресс-центре в ответ на закономерный вопрос одного критика другому: "Что удалось посмотреть?" чаще всего звучал горький и безнадёжный ответ: "Чемпионат!" Тем же из зрителей, кто усилием воли избежал искушения спортивной лудоманией, организаторы и на сей раз изготовили множество проблем, хронологически наложив все мало-мальски интересные фильмы друг на друга. Проблема выбора изводила синефилов, вызывала в них дрожь. В конце концов, они отправлялись домой, а там на них уже жадно скалился ящик с гишпанскими бомбардирами внутри. Торжественное мероприятие шло своим чередом.
      Несложный рекламный ход составителей программы состоял в том, чтобы открыть её… голливудским блокбастером (Подобный случай вышел один лишь только раз, однако, как бы мы не относились к Тарантино, "Убить Билла" всё же есть волеизъявление автора, а не ширпотреб). "Хэнкок" (2008) Питера Берга, пусть и повествует о пьющем маргинале-сверхчеловеке, ни в коем случае не является элитным продуктом: место ему в прокате, среди сонма боевиков, равно обречённых на просмотр и забвение. Цель здесь ясна: выманить из берлог Беверли-Хиллз суперзвёзд Уилла Смита и Шарлиз Терон и показать москвичам, как они переставляют ножки на красной дорожке. И музы из последних сил забренькали на арфах. Зато теперь у нас точно фестиваль класса "А". Детский сад какой-то, вроде цирка.
      Не забыли и немощных интеллектуалов. Чтобы потешить их, золотую цепь председателя (речь идёт о жюри) временно надели на актрису Лив Ульман, музу Бергмана. Старые люди помнят, что когда-то она немало сделала для киноискусства, но это было очень давно. Слова г-жи Ульман про то, что она отдаст "Золотого Георгия" (приз с постоянно меняющимся дизайном — Венеции и Берлину есть чему поучиться) фильму, который тронет её душу и вызовет улыбку, прозвучали в контексте европейского менталитета и сразу вызвали обоснованную тревогу. Которая впоследствии оправдалась: гран-при достался "тронувшей душу" персидской картине "Проще простого". Нельзя не процитировать буклет: "Один день из жизни обычной иранской женщины, любящей жены и матери, хорошей хозяйки дома и идеальной соседки. Фильм демонстрирует внутренние терзания героини". Как сказал французский классик: "Не надо нам ко сну рассказов старожила о том, что в Пуату или в Ксентонже было!" Что же касается темы освобождённой женщины Востока, то она была гораздо сильнее заявлена в старом фильме корифея советского истерна Али Хамраева "Без страха" (1970), вошедшего в одну из значимых ретроспектив фестиваля — "Социалистический авангардизм".
      Женщиной же не освобождённой, но, напротив, вполне нормальной, явилась гостья фестиваля, живая Милен Демонжо, памятная всем, кто в детстве по сто раз бегал на "Трёх мушкетёров" и "Фантомаса". Русская по происхождению, Милен провела познавательную и потрясающую пресс-конференцию, за 10 минут ухитрившись раскрыть секреты писательского ремесла и рассказать о том, как японцы поклоняются Алену Делону. Браво, Милен: филфак и "Клуб кинопутешествий" одновременно!
      Уделом сознательных оставались тематические программы. Впервые в нашей стране была продемонстрирована неплохая подборка фильмов практически неизвестного у нас Джона Кассаветиса — режиссёра, который усилием воли возвёл независимость от крупных студий в абсолют. Классические фильмы, из тех, на которых нам скучается. На удивление внятно было представлено жестокое отечественное кино тоталитарной эпохи. Не сходили с экрана и фильмы с участием ещё одной фестивальной гостьи, именитой актрисы Изабель Юппер. Вполне сознавая, что их мнение крайне субъективно, авторы предлагают вам восемь фестивальных фильмов, с их точки зрения наиболее любопытных: здесь и новинки, о которых скоро станут говорить все, и те фильмы, которые — увы! — могут невольно затеряться в потоке времени, и "уникальные редкости и красоты", извлечённые из пыльных архивов. Это гораздо интереснее, чем быть энтомологами традиционно слабой конкурсной программы или, что ещё скучнее, рассказывать о лауреатах лишённого логики смотра.
      Украинское кинополотно "Райские птицы" (2008), режиссёр — Роман Балаян. Помните одноимённую песню военных лётчиков? "Nothing is real, all disguise — said the birds of paradise". Всё, дескать, неправда, кругом сплошная дезориентация и обман. Мудрые птичьи слова вполне можно отнести и к новому фильму Балаяна. В эпоху Брежнева он считался певцом рефлексирующей интеллигенции, которую и вверг в окончательную апатию своей унылой работой "Полёты во сне и наяву" (1982); в те годы картину невесть с чего считали прогрессивной. Тема полёта как бегства от режима не даёт ему покоя и по сей день. Уже давно и режима-то никакого нет, но летающий Янковский присутствует и в новейшей ленте странного автора. И если в тех давних "Полётах" Янковский летал метафизически, в крайнем случае, посредством тарзанки, то сегодня немолодой артист парит над тоталитарным обществом в прямом смысле слова; что называется, "наяву". И глядя на этот левитационный ужас, невольно хочется прошептать название другого знаменитого фильма Балаяна: "Храни меня, мой талисман!"
      В те далёкие времена, когда Янковский ещё только учился летать, Золотой приз" 5-го ММКФ был отдан отличному аргентинско-перуанскому фильму Роблеса Годоя "В сельве нет звёзд" (1967). Ныне он снова на экране, в программе "Счастливая дюжина", посвящённой лауреатам прошлых лет. Не стоит забывать, что в свои лучшие времена Московский Фестиваль открывал миру таких кинематографистов, как Кшиштоф Кесьлёвский и Аки Каурисмяки. Кино же Латинской Америки у устроителей тогда и подавно пользовалось особым почётом. И пусть перуанец Армандо Роблес Годой не стал тем властителем дум, которого знает каждый. У себя на родине он известен как ведущий продюсер и режиссёр. Его "Сельва" возводит тему жажды наживы, "золотой лихорадки", на уровень простой до прямолинейности притчи: стремишься к богатству — оно тебя и изведёт. И критерием истины, высшим судом здесь выступает природа, показанная с убедительностью, попросту невозможной для фильмов Европы. Экваториальный лес не знает не только звёзд, но и жалости к белому человеку. Он обнажает все пороки цивилизации — те, от которых в муравейнике мегаполиса легко отмахнуться. Можно вынести тяжесть рюкзака с краденным золотом, но как пережить муки совести, которые пробуждает всепоглощающая сельва Роблеса Годоя?
      Ещё один несправедливо забытый фильм тех же лет, но на сей раз созданный мановением воли нашего соотечественника — "Красные поляны" Эмиля Лотяну (1966). В этой поэтической ленте о молдавских чабанах уже содержатся все приметы большого стиля, сделавшего Лотяну классиком, создавшим новый киноязык. Если Параджанову для достижения пущего эффекта приходилось красить скалы в цвет индиго, то Лотяну обходился без этого, ибо ему это было ненужно: "Я возьму своё там, где я увижу своё". При этом визуальная красота фильмов Лотяну, естественная, как дыхание, значительно превосходит вычурные эксперименты Параджанова. Медвяные зори, капли дождя и пламя огня на мужественных лицах, сполохи иван-чая, красное платье юной Светланы Тома — впоследствии эта же эстетика, усиленная понятными всем мелодраматическими страстями, принесёт лотяновскому фильму "Табор уходит в небо" (1976) всенародную славу и рекордные сборы. Пока же советский зритель не был готов к восприятию красоты, как таковой, и фильм канул в Лету. Артефакт потерянной эпохи.
      "Укрытие" (2007), режиссёр Пупи Авати. Выпускник факультета политических наук университета в Болонье всегда тонко лавировал между самовыражением и кассой. Непритязательному зрителю Авати больше всего известен как сценарист пазолиниевского "Сало или 120 дней Содома" (1975). Более сведущие знают его как мастера giallo — жестоких рафинированных детективов — жанра, родившегося в Италии на рубеже семидесятых, а затем, казалось бы, бесследно сгинувшего в пучине новых тенденций. Своим "Укрытием" Пупи Авати возрождает традицию, которую отстаивал, уже на излёте всей темы создавая свой знаменитый "Дом со смеющимися окнами" (1975). "Укрытие" — и в этом его великий плюс — кажется фильмом, снятым в те славные времена. Та же мистическая атмосфера, в конце получающая вполне реальное объяснение, тайны поместья "Змеиный Чертог", хохоток инфернальных старух, самая страшная из которых — пожилая Синди Ром, словно сошедшая с иллюстраций к самым мрачным страницам Диккенса. Чертовски приятно, когда человек, даже пройдя через дни и века, остаётся верен самому себе.
      Сюрпризом и украшением нынешнего ММКФ стала ретроспектива фильмов Такеши Китано. Далеко не полная, но от этого не менее долгожданная. Фактически все представленные картины: и "Жестокого полицейского", и "Сонатину", и "Фейерверк", — любители кино знают наизусть по затёртым кассетам и захватанным пальцами дискам: тем отраднее было увидеть их на большом экране. Более того, в программу был включён его новейший фильм "Банзай, режиссёр!" (2007), ещё раз доказавший, что у творческого совершенства не бывает границ. Приезжал к нам и сам Китано. Пресса к его появлению оказалась, скажем так, не готова. Особенно убойным идиотизмом отличились корреспонденты "Московского комсомольца" задававшие режиссёру вопросы: "Всегда ли вы такой невозмутимый?" и "Как вы относитесь к насилию?" Что же касается того, что делает Китано сейчас, то это тема для отдельного и обстоятельного рассказа. Не для фестивального обозрения. В центре фильма режиссёр (как обычно, его играет сам мастер), находящийся в творческом кризисе, бегущий по лезвию неуспеха, охотящийся на пиранью вдохновения. Но назвать "Банзай, режиссёр!" фильмом о трагедии большого художника — это всё равно, что отметить "Фейерверк" как фильм о полицейском. Центральной темой мало кем понятого Китано по-прежнему остаётся одиночество. Космическое странствие небесного тела, летящего в пространстве по траектории, не знающей ни пересечений, ни остановок. Возглас "Банзай!" он может обратить лишь к себе самому.
      Приз ММКФ за режиссуру неожиданно получает отличная болгарская лента с непривычным для русского уха названием "Дзифт" (2008, режиссёр — Явор Гырдев). Именно этот приз, а не "Золотой Георгий", которого всегда вручают кому попало, для ММКФ, по странной закономерности, является главным (вспомним прошлых лауреатов: "Дорогую Венди" Томаса Винтерберга, "Спасти зелёную планету" Чан Чжун Хвана). Что же касается самого фильма болгарского дебютанта, то, как и в случае Пупи Авати, мы имеем дело с сознательным возрождением классического приёма. В данном случае — перед нами чистейшей воды нуар, тот фильм, где, цитируя Василия Шумова, "в основе сюжета — мрачная криминальная драма". Причём не попытка воссоздать жанр на новом витке, наподобие "Чёрной орхидеи" Де Пальмы, но любовная реконструкция кино прежних лет, с прямыми цитатами из "Гильды" (1946) Чарльза Видора и "Грязной сделки" (1947) Энтони Манна, с непременным закадровым монологом затравленного героя. Действие разворачивается на фоне социалистической Софии шестидесятых годов, что позволило многим усмотреть в "Дзифте" антисоветский настрой. Это не так, там не содержится ничего, кроме признательности кинематографу как таковому. Сама же история могла произойти когда угодно и где угодно, а прежде всего в Москве. Когда-то любой из фильмов-призёров ММКФ тут же бывал закуплен и выпускался в прокат. Ныне (как это произошло с упомянутой "Зелёной планетой") фильм, даже увенчанный наградой, рискует остаться незамеченным. Будет обидно, если потеряется и "Дзифт".
      Сильнейший фильм киносмотра — турецкий "Полицейский" (режиссёр — Онур Юнлу), произвёл такое впечатление, что писать о нём невыносимо сложно: сплошная незаживающая рана. Можно взахлёб рассказывать о том, что это история безжалостного к преступникам, но смертельно больного полицейского, который в отпущенный ему краткий двухмесячный миг должен закончить свою работу и добиться своей любви. Можно отмечать филигранную игру актёра Халука Белгинера: его страж закона Муса Рами не чета нашим ментам. Можно искать переклички с теми вершинами, которые уже были достигнуты в азиатском криминальном кино: "Олд Бой" Парк Чан-Вука, "Хаки" Раджкумара Сантоши, тот же "Фейерверк" Китано. Упоминать великолепную музыку, дерзкий монтаж, не забыть и тот факт, что, как и "Дзифт", турецкий шедевр создан очень молодым по меркам кинематографа человеком. Но всё это ничего не скажет о самом фильме.
      И, наконец, фильм закрытия — мировая премьера документальной картины "Марадона глазами Кустурицы" (2008); режиссёра, пожалуй, в этом случае можно и не указывать. Если кто не поймёт, мы не виноваты. Наш балканский любимец сильно подпортил себе репутацию предыдущим фильмом "Завет", слишком игривым и фривольным для зрителя с изысканным вкусом. Уже в "Завете" можно было разглядеть тычки в сторону Америки, апофеоза же его недовольство миром Запада достигает в новой ленте. Казалось бы, документальная лента о спортсмене не подразумевает философского разговора. Но для Кустурицы его Марадона — не просто бог футбола, но национальный герой, сравнимый с Тито и Уго Чавесом, Фиделем и команданте Че. И не случайно лейтмотивом фильма служат мультипликационные вставки: под музыку "Sex Pistols" герой мутузит демоническую Маргарет Тэтчер, Рейгана, Буша, Тони Блэра с рожками и хвостом. Вспомним, что в 1986 году Аргентина на футбольном поле отомстила Англии за проигранную войну на Мальвинах. С тех пор Марадона стал для Латинской Америки олицетворением справедливости. Но Кустурица видит в Марадоне не только борца, но и человека, с присущими ему слабостями, со странным для всех остальных комплексом нереализованного футболиста. Как режиссёр не просто талантливый, но и умный, он, нигде не переходя грань, соблюдает баланс, учитывает и миф, и человеческий фактор. Что же касается критиков, то они после показа расходились в крайнем недовольстве: "Ну вот, а о футболе не слова!"
      Футболом начали, футболом и закончили. Кинофестиваль состоялся.

      О нём даже нельзя сказать: "ушёл от нас". Потому что Май Митурич всегда находился в пути — даже когда это оказывался всего лишь путь карандаша или кисти по листу бумаги. "Путешествия… были у меня настоящей страстью", — признавался он. Причем это были путешествия не только в пространстве, но и во времени. Но всегда Май Петрович избирал кратчайший из возможных путей к поставленной цели, оставаясь самим собой и в далекой сибирской тайге, и в парижских салонах, и в детской поэзии, и в классике Гомера.
      Признанный мастер книжной графики, он умел буквально несколькими линиями или мазками создать цельный и, главное, живой образ. Его рисунки и картины не подходят под банальное определение "законченных" — нет, они всегда дышат, движутся, развиваются. Сотни книг, которые он проиллюстрировал, навсегда запечатлелись в миллионах детских (и не только) глаз. А значит, его видение и понимание мира: удивительно прозрачное и красочное, пластичное и многомерное — стало достоянием не только отечественной, но и всей мировой культуры.
      Вспоминает Геннадий Животов, заслуженный художник России: "Май Митурич прожил очень полнокровную и цельную жизнь. При первой встрече, а это была Сибирь, 1970-й год, он поразил меня тем, что был безумно похож на своего родного дядю, великого поэта Велимира Хлебникова. Тогда это был такой высокий, красивый, легкий человек со светло-рыжими волосами, весь как будто выжженый солнцем, который, казалось, не зависел от окружающего мира, зато невольно, без всяких видимых усилий со своей стороны, преображал его. Я не раз видел, как он работал — а работал он очень много! — большой кистью делал такой пятновой рисунок, легкий, артистичный, это была его стихия, близкая китайской и японской каллиграфии. Но госпремию Май Митурич получил за гигантскую роспись, настоящую фреску в Дарвиновском музее. Он говорил: "Художник должен уметь делать всё…"
      Да, настоящий Художник, он умел делать всё. Родившийся в самом конце весны 1925 года, Май Петрович Митурич-Хлебников теперь, на самом излёте июня года 2008-го отправился в самое последнее и далёкое свое путешествие. Возвратился туда, откуда пришёл к нам — в Вечность.

      Что-то меняется в головах, в сердцах, во властных кабинетах. Изменения эти ничтожны, но повсеместны. Так незаметно весеннее солнце подтачивает громадные льдины на скатах крыш. Солнце, капель и… в какой-то момент глыба соскальзывает, с треском рушится на мокрый асфальт. Вместо недоступного монолита — только грязные осколки под ногами. И то, что вчера было непременным, незыблемым, очевидным, ныне кажется смешным и случайным.
      Процесс освобождения от оков так называемой либеральной реальности пока не вошел в радостную, стремительную и опасную стадию падения идолов, но отдельные сбитые сосульки уже зазвенели о карнизы.
      И в этом смысле определенно симптоматичны слова и дела нового Министра культуры Андрея Авдеева. О, совпадение! Как только Авдеев приступил к исполнению своих обязанностей — случилось, можно сказать, невозможное.