Наш мир явно асимметричен и несправедлив. Сердце у подавляющего большинства людей почему-то расположено слева, а не поровну слева и справа, Вселенная зачем-то состоит из материи, а не материи поровну с анти-материей, и даже время течёт как-то однобоко…
      Нам почему-то кажется, что это не слишком хорошо. Нам почему-то до зарезу хочется справедливости, равноправия и симметрии. Пусть не в этой жизни, но хотя бы вообще и в целом. Чтобы люди, умирая здесь, где-то и когда-то снова возрождались в своей цельности и полноте, чтобы "черные дыры" в другом, параллельном космосе оказывались "белыми" и так далее, до бесконечности.
      Наверное, эта ничем не объяснимая тяга к несуществующему, а зачастую — и не могущему быть — одно из важнейших свойств человеческой природы. Без попыток создать такую абстракцию, как вечный двигатель, вряд ли могла возникнуть вся современная машинная цивилизация, а без поисков философского камня — современная наука.
      Главный фетиш современного мира, деньги, — тоже предельно асимметричен, неизотропен и в этом смысле несправедлив. Между тем осознание феномена денег до сих пор почему-то шло в рамках одномерного мышления, теоретически вопрос о существовании антиденег даже не ставился.
      В результате на сегодня мы имеем практически три действующие или могущие оказаться таковыми концепции денег: временную, энергетическую и информационную. В рамках первой (ставшая уже традиционной максима "Время — деньги") феномен денег воплощает собой некую меру времени, необходимого для создания той или иной стоимости. В рамках второй место необходимого времени занимает необходимая энергия, в рамках третьей — необходимая информация ("Деньги — счетная единица").
      Наверное, нужно еще раз акцентировать внимание на том, что и время (о чем уже упоминалось выше), и энергия, в отличие от информации, — величины векторные, направленные, неизотропные. Поэтому в рамках соответствующих концепций принцип симметрии применительно к деньгам вообще не мог быть поставлен — вернее, он ставился в рамках изначальной асимметрии, то есть ограниченно и однобоко.
      Зато в рамках информационной концепции феномена денег подобная заданность уже не существует. Точно так же, как очевидное и достигшее критической черты "опрокидывание" массы денег в будущее с созданием фиктивной стоимости выглядит уже не настолько чудовищным, а главное — неизбежным следствием развития человеческой цивилизации.
      Уже с этой позиции становятся чётко видны контуры противоположного и симметричного феномену денег феномена антиденег — меры не столько увеличения стоимости, сколько уменьшения энтропии; феномена, отдельные (и неузнаваемые из-за искажения) черты которого проступают уже в такой простейшей и распространенной финансовой практике, как авансовые платежи.
      Но еще интереснее, чем это обстоятельство, становится органическая концепция стоимости, включающая в себя как феномен денег, так и феномен антиденег.
      Если обычные деньги на протяжении всей человеческой истории выступали и выступают как феномен своеобразной искусственной жизни, противостоящей жизни человека и поглощающей её, то антиденьги предстоит не столько как можно больше зарабатывать, сколько как можно правильнее и жизненнее тратить. Они должны быть по природе своей синергичны, а не антэргичны, реально выполнять роль не ограничителя, а стимулятора жизнедеятельности человека. С появлением и государственной институцией антиденег у любой человеческой общности, использующей этот феномен, появится как бы вторая, ныне отсутствующая, рука. Не думаю, что это кому-либо повредит.
 
      ОТ РЕДАКЦИИ.
      "Эта идея недостаточно сумасшедшая для того, чтобы оказаться верной", — примерно такую мысль приписывают Нильсу Бору, одному из "отцов" современной физики. Способность вырваться за пределы очевидного — одна из самых важных и загадочных способностей человека. Её обладателей трудно назвать счастливыми — их почти всегда считали ненормальными, сумасшедшими и тому подобное. Но даже если их идеи не могли воплотиться в жизнь — они давали толчок поискам и величайшим открытиям завтрашнего дня.
      Поэтому мы надеемся, что новая колонка нашей газеты станет не просто своеобразным архивом "сумасшедших", "бредовых" идей, но и одним из необходимых элементов Развития нашей страны.

      С легкой руки незабвенного культуролога Владимира Паперного принято делить советское искусство на "Культуру Один" и "Культуру Два", имея в виду соответственно период революционного конструктивизма и неожиданно пришедшую ему на смену эпоху "магического сталинизма".
      Выставка "Борьба за знамя. Советское искусство между Троцким и Сталиным. 1926-1936" демонстрирует, таким образом, результаты перехода культуры из одного агрегатного состояния в другое. По мнению создателя экспозиции искусствоведа Екатерины Деготь, между культурами "первой" и "второй" промежуток был большой. И кристаллизация принципов социалистического реализма шла не так стремительно, как считает Паперный.
      Деготь полагает, что речь идет о целом десятилетии, отмеченном так называемым "левым зигзагом" в политике Сталина, когда им на вооружение были взяты идеи и принципы, выработанные в левой, вполне себе троцкистской среде.
      Данная концепция представляется мне довольно надуманной и даже наивной. Что вовсе не отменяет особую ценность и высокое качество данной экспозиции.
      Похоже, что выставка "Борьба за знамя" наилучшим образом иллюстрирует те особые, зыбкие и краткие отрезки социальной истории, когда становление Нового еще не закончено. Миф пока не родился, образ не отлился в бетоне, чугуне или бронзе. Но чреватая новыми смыслами культура уже терзается в родовых схватках, и вот-вот случится главное…
      Скромное обаяние маргинальности, трогательное очарование и странность любых переходных форм — не могут не тронуть зрителя. В русских сказках мужик, сделав кувырок через голову, превращается в медведя. В процессе сказочного кульбита наверняка был миг, когда мужик, уже перестав быть самим собой, еще не превратился в медведя. Но возникло ли при этом нечто совершенно оригинальное, вот вопрос?
      Время перехода от конструктивизма к имперскому стилю даёт массу примеров синкретической архитектуры. Конкурс проектов Дворца Советов представляет собой занятный парад подобных химер. В станковой живописи шли схожие процессы, что прекрасно видно на примере работ, выставленных в Новом Манеже.
      Обилие вполне забытых или вообще неизвестных имен сполна компенсируется наличием множества работ знаменитых советских художников. Столь несхожие между собой Владимир Лебедев, Юрий Пименов, Эль Лисицкий, Павел Кузнецов, Александр Дейнека, Исаак Бродский живут пока еще в одном времени, дышат разреженным воздухом одной общей эпохи — в рамках "культуры полтора".
      Да, то было время, когда машинные боги молодой красной цивилизации еще не уступили пьедестал обнаженным физкультурницам, за которыми, в свою очередь, явились в позументах увенчанные лаврами и дубовыми листьями герои и триумфаторы Великой войны…
      Подкупает аккуратный и внимательный подход, проявленный организаторами выставки в деле оформления и выстраивания экспозиции. Каждая работа снабжена аннотацией с краткой биографией художника. По мне эти любовно, иногда с трудом собранные сведения, — и есть самое важное и интересное на выставке. Жизни художников, драма их судеб в аэродинамической трубе страшного века — вот главные, на мой взгляд, уроки для ценителей живописи и историков культуры.
      Короткие и длинные жизни, слава и забвение, опала или признанность властью, коллизии времени, культурная и политическая жизнь страны — всё в этих строчках. Один умер в блокадном Ленинграде, другой исключен из Союза художников за формализм, но, дожив до глубокой старости, был восстановлен в профессиональных правах и посвятил остаток дней любимому делу.
      Вот уроженец города Бремена, мастер модерна и теоретик новой архитектуры, поклонник Коминтерна, поселившейся в 20-е годы в Москве. Умер в ссылке в Казахстане в 1942 году, куда был сослан за свое немецкое происхождение.
      Или вот борец за пролетарское искусство, еврей, известный своими обвинениями в адрес художников другого направления. Он называл их искусство не только буржуазным, но заведомо антисемитским и фашистским. В конце 30-х расстрелян, захоронен на Бутовском полигоне.
      Есть здесь авторы, о которых почти ничего неизвестно, и скупые сведения в аннотации приглашают зрителя внимательней приглядеться к самому полотну — этой единственной визитной карточке канувшего в неизвестность мастера.
      Эпоха слома культур, помимо дрожания зыбких переходных форм может открывать дорогу, давать пространство асимметричным, альтернативным тенденциям, спрятанным в недрах индивидуального сознания или социума.
      В целом можно сказать: экскурс в таинственное десятилетие удался. Сети, закинутые в прошлое, на этот раз принесли богатый улов.

      "Я верю и намерен внушить людям веру в то, что на свете существует прекрасное, верю, невзирая на полное вырождение общества, нуждами которого пренебрегают… Моя вера в людей, которые правят, в общем, ничтожна. Моя вера в народ, которым правят, в общем, беспредельна".
 
      Чарльз Диккенс
 
      Сергей Васильевич Женовач, художественный руководитель Студии театрального искусства, — один из самых интересных и, пожалуй, самый плодовитый режиссер нашего времени. Даже без учета сделанного им по окончании режиссерского факультета Краснодарского института культуры (1979) и на режиссерском факультете ГИТИС (курс П. Н. Фоменко), в его активе — 24 спектакля, сыгранных труппами Театра-студии "Человек", Театра на Малой Бронной, Театра на Басманной, "Мастерской П.Н. Фоменко", Малого театра, МХТ им. Чехова, Норвегии и студентами актерско-режиссерского курса его мастерской в РАТИ, составившими впоследствии костяк Студии театрального искусства. Три первых премии Союза театральных деятелей (СТД), премии "Молодые таланты — городу и миру", "Гвоздь сезона", "Хрустальная Турандот", пять премий "Золотая маска" — награды, собранные его работами. В 2004 году Женовач был награжден Государственной премией за режиссуру, а в 2005 — премией имени Станиславского "за возрождение духа студийности".
      В марте 2006 года премьерой "Захудалый род" по Лескову, сыгранной в Центре имени Мейерхольда, "Студия театрального искусства" Женовача заявила о своем существовании. А с марта этого года она стала работать в отреставрированном для нее здании на улице Станиславского, ставшим Домом ее насельникам. Художник Женовача Александр Боровский явил себя здесь талантливым художником интерьера. Как всегда лаконичный, Боровский сумел подчеркнуть выгодные особенности не только старого дома на Таганке, но и Театра, что обосновался в его стенах. В отделке — лишь природные вещи, облагороженные рукой человека. Кирпич, железо, дерево, керамика, кожа. А как все это ласкает глаз! Как гармонично ощущает себя зритель до, во время и в антрактах спектакля! Как органично все это оттеняет те взгляды, что провозглашает Театр!
      На последнюю премьеру Женовача "Битва жизни", поставленную по рождественской повести Чарльза Диккенса, я попала ненароком. Один из моих поклонников (не женских стАтей — увы, всё проходит! — а статЕй) во второй половине дня позвонил мне и объявил, что сегодня вечером я иду в театр. Мой смущенный отказ был отвергнут резонным ответом, что это — к Женовачу, в его новый театр, на премьеру. Возразить было нечего, и слава Богу.
      Диккенс по многим причинам должен быть близок Женовачу. Начать с того, что писатель был пристрастен к театру, народным представлениям. В конце жизни он с удовольствием и весьма искусно читал свои сочинения широкой публике, заставляя ее и плакать, и смеяться. Оттого так живы и театральны, в лучшем смысле этого слова, характеры героев Диккенса. Близки позиции режиссера и писателя также по такому вопросу, как дидактика. Не зря о Диккенсе писали (и немало!) специалисты в области педагогики и философы-моралисты. Да и для такого страстного поборника воспитательской миссии литературы, каким был Лев Толстой, Диккенс, по его словам, "имел очень большое влияние, любимый был писатель". Не в последнюю очередь за "нравственное отношение писателя к предмету". Недаром Толстой, не слишком часто хваливший своих собратьев по перу, заявил: "Просейте мировую прозу, останется Диккенс…" У Женовача склонность к дидактике тоже весьма прозрачна. Причем направлена она в обе стороны: внутрь — воспитывая и возвышая актеров, и вовне — желая воздействовать на нравственность публики. Наконец, сближает английского классика и нашего режиссера то, что сегодняшняя Москва во многом сходна с Лондоном времен Диккенса. Та же резкость бытовых и социальных контрастов, кричащая пестрота красок, фантасмагория форм, жажда наживы. Философ, экономист и публицист Джон Стюарт Милль в книге "О свободе" (1859), поминая Диккенса, буквально вопиет к своим современникам том, о чем пытаемся докричаться и мы: "Остановитесь, одумайтесь! Знаете ли, куда вы идете? Посмотрите — душа убывает!"
      Воспрепятствовать убыванию души, как мне кажется, и стало одной из главных задач Женовача, когда он решился поставить святочную сказку Диккенса. Сказку с непременно счастливым концом, которая доступна самой широкой аудитории, где Диккенс — Творец им созданного мира — предстает перед нами и сентиментальным рассказчиком, и трезвым реалистом, и необузданным фантазером. В святочной сказке отрицательных персонажей обычно нет. В ней царит любовь. Даже когда ее герои вышвырнуты "вверх тормашками в мир поиграть в чехарду с его напастями" Главное — чтобы ее "поучительность" дошла по назначению, заставила внимающих ей людей задуматься, подвигла их к желанию стать чище и лучше в той "битве жизни", которая выпала им на долю.
      Женовач любит работать с авторским текстом. В данном спектакле ему надо, чтобы слово автора воспринималось в своей первозданности, а происходящее на сцене было как бы ожившей его иллюстрацией. Для этого он не только вводит в число действующих лиц Сочинителя, но и вручает каждому артисту распечатку роли, которую те вначале читают, как примерные школяры, иногда даже с поднятием перста вверх, как бы указывая на ту высшую силу, которая их сотворила. Но, постепенно вживаясь в роль, сродняясь со своими героями, актеры начинают забывать о том, что они — всего лишь иллюстраторы авторского текста, и, как в жизни, начинают говорить "от себя".
      Доброму духу рождественской повести соответствует и сценография Боровского. На сцене, как в типичном английском доме, все призвано согреть и защитить его обитателей, даже взаправдашний огонь во взаправдашнем камине. И так уютно смотреть на все это, и видеть открытые, освещенные улыбками лица молодых артистов, которые рады на сцене любимого театра играть в святочной истории неисправимого филантропа Диккенса. Они совсем разные, эти ребята, но их ансамбль воспринимается как целое, он не фальшивит. И в этом — главная заслуга их учителя, Сергея Васильевича Женовача, неустанно лелеющего ту дружескую атмосферу студийности, которая когда-то дала путевку в искусство таким неповторимым артистам, как Тарасова, Андровская, Яншин, Хмелев. Если, поддавшись искушению, все же выделить кого-то в этом спектакле, то это, наверное, будет Мария Шашлова, сыгравшая служанку Клеменси. Своей органичной жизнью на сцене она эту роль второго плана превратила в одну из самых интересных. Впрочем, то же сплошь и рядом происходит в романах Диккенса, где люди из низших сословий на поверку оказываются самыми запоминающимися и яркими его героями.
      Заключая, скажу: слава Богу, что Москва имеет такой Театр и такого Режиссера. Слава Богу, что они несут нам "разумное, доброе, вечное". Вместе с иными высокими достижениями нашей культуры это — залог того, что мы способны уберечь наши души от убывания.

      Представление новой книги Саввы Ямщикова "Прости им, ибо не ведают, что творят" (изд. "Метагалактика", М., 2008 г.) проходило в заполненном конференц-зале Российской Госбиблиотеки 26 июня, в самый разгар захватившего всё и всех футбольного бума. Однако сложилось так, что в течение трех часов ни один выступавший ни слова не произнес на бурлившую в воздухе тему! Случай для тех дней редкий, но и вполне естественный, поскольку люди те были и сами — редкие, неординарные, по-настоящему интересные своими собственными делами и взглядами. Интересными настолько, что все, о чем каждый из них говорил, попросту не нуждалось в подпитке какой-то другой, хотя и заведомо "проходной" на тот момент где угодно темой…
      Нет, они вели речь о вещах не столь преходящих. Обсуждая, каждый со своих позиций, новую работу С. Ямщикова, они отвечали на главный вопрос дискуссии, касались главной авторской темы: что же есть нынешняя Россия, ее культура, кто ее преданные созидатели, кто — беспощадные разрушители? Собственно, автор и сам во многом ответил на этот жгучий вопрос в представляемой книге, но каким блестящим дополнением к ее тексту стало всё то, о чем доверительно говорили с залом гости известного реставратора и публициста! Ибо и сами они известны и популярны ничуть не меньше: это протоиерей Александр (Шаргунов), писатель и критик Игорь Золотусский, ученый Игорь Острецов, профессор Валентин Фалин, издатель Юрий Петухов, предприниматель Александр Нотин, архитектор-реставратор Олег Журин, главный редактор "Слова" Александр Линник, ветеран отечественного телевидения Валентин Лазуткин, легендарный врач Александр Недоступ и еще немало достойных людей. И когда эта встреча уже завершалась, публика поспешила с вопросами и за автографами не только к С. Ямщикову, но и к его гостям и друзьям. Разговор так активно обрел "второе дыхание", что на основе этих живых диалогов-экспромтов Савва Васильевич, полагаю, мог бы создать уже новую, не менее увлекательную книгу…

      Русской национальной культуре нанесён сокрушительный удар: незаконно обвинён и посажен в следственный изолятор художественный руководитель и главный режиссёр Московского Государственного Историко-этнографического театра Михаил Александрович Мизюков.
      Совершена гнусная провокация корыстных людей, нагло и беззастенчиво стремящихся завладеть средствами, предоставленными правительством Москвы на реконструкцию театра, и уничтожить наш прекрасный коллектив.
      Московский историко-этнографический театр создан двадцать пять лет назад. У его истоков стояли, поддерживали и вдохновляли писатели, композиторы и музыканты, которые составляют гордость русской культуры, среди них В.Распутин, В.Астафьев, В.Лихоносов, В.Щуров. В 1997 году Постановлением Правительства Москвы театру присвоен статус Московского Государственного Историко-этнографического театра.
      Сердцем, душой, бессменным руководителем театра стал Михаил Александрович Мизюков. Им было поставлено большое количество спектаклей, связанных с русской историей и фольклором. Подготовлено множество концертных программ. Проведены фестивали народной музыки и фольклорных театров, в том числе и международных. Театр помогает правительству Москвы, Министерству культуры, Патриархии в проведении культурных мероприятий. Нашим спектаклям рукоплескали Германия, Испания, Болгария, Корея, Польша, Чехия и страны ближнего зарубежья. Мы объездили с гастролями всю страну от Калининграда до Анадыря, неся подлинно русскую песенную культуру и знакомя с национальными обычаями и обрядами российских зрителей.
      Более двадцати лет художественный руководитель театра вынашивал идею создания в Москве театрально-фольклорного центра "Русский Остров" на базе театра. Этот центр позволил бы проводить различные фестивали и конкурсы, встречи с гостями из разных городов России, узнавать о культуре и традициях не только русских, но и других народов. Работа по осуществлению этого проекта осуществлялась М.Мизюковым лично и коллективом театра в целом. Наконец, 24 октября 2006 года было подписано постановление Правительство Москвы о создании Автономной некоммерческой организации Театрально-фольклорный центр "Русский остров". В 2007 году была утверждена смета данного проекта. Нам стало известно, что в текущем году предполагается освоение пяти миллионов рублей. В 2009 — пятидесяти миллионов рублей. Наконец, через год — двухсот пятидесяти миллионов рублей. Эти деньги и стали причиной наших бед. Триста миллионов рублей — немалая сумма. Предполагаем, что именно этот куш стал предметом интереса криминальных структур.
      20 марта сего года была совершена "операция — провокация", в результате которой М.А.Мизюков был обвинён в получении взятки в размере 25 тысяч рублей. Эта сумма была обещана театру неким "просветителем" за аренду зала в целях проведения лекции.
      Театр по уставу имеет право на сдачу помещений; сотрудники театра были в курсе, даже намечали, как обещанные денежные средства будут потрачены на необходимый реквизит.
      К тому же, кто нынче берёт взятки в размере месячной зарплаты мелкого московского чиновника? Это было бы просто смешно, когда бы не было так грустно.
      Некто Леонид Косяков попросил взять в аренду зал театра для проведения лекции, назвавшись организатором лекции московского профессора по психологии искусства. Ему предложили продать на проведение этой лекции билеты. Однако он отказался и сказал, что сможет и без этого рассчитаться с театром. В день намеченной лекции он приехал на машине, предложил М.А.Мизюкову сесть в его автомобиль и обсудить финансовые вопросы. Когда же Михаил Александрович вышел на улицу, на него набросились шесть сотрудников УБЭП, скрутили руки и увели. В кармане режиссёра оказались данные гражданином Косяковым деньги за аренду зала, представленные "как взятка".
      Естественно, никакие посетители на предполагаемую лекцию не явились, и сама лекция не состоялась.
      Для чего всё это делается? Это ясно, как день: если руководитель нашего театра будет осуждён хотя бы условно, он будет лишен права заниматься финансовой деятельностью. И преступники получат полный доступ к кредитам. Следствию стоило бы выяснить, в чьи конкретно руки должны попасть деньги, выделенные на реконструкцию театра, и кто на самом деле по жизненному статусу несостоявшийся "лектор" Леонид Косяков. Организацию "ООО "Альбион", представителем которой обманщик назвался, найти в Москве не удаётся: это типичные "Рога и копыта".
      Уже сейчас на юридическом адресе в интернете Московского Государственного Историко-этнографического театра без нашего ведома и согласия орудует некая организация под названием "ОООТрансЛогистик". В круг её деятельности входит: "астрологи, службы знакомств, брачные бюро, эскорт и обслуживающий персонал ( всего 11 видов деятельности)". Театр — гордость русской культуры хотят превратить в бордель, выбросив актёров на улицу! А режиссёр театра оказался в нечеловеческих условиях следственного изолятора.
      Михаил Александрович Мизюков не мог совершить инкриминируемого ему преступления. Это безукоризненно честный, глубоко религиозный, ярко талантливый человек. Его мерзко и подло оклеветали.
      Создавая реальную угрозу гибели уникального русского национального театра, доморощенные гангстеры могут нанести непоправимый ущерб нашей великой культуре. Мы со страхом ожидаем новых преступлений со стороны наших противников.
      Но не сдаёмся, продолжаем работать во благо нашей страны.
      Мы — честные люди, любящие Россию, делающие большое дело для развития русской культуры. И не позволим попирать наши гражданские и человеческие права.
      Необходимо остановить этот произвол! Свободу Мизюкову!
      Коллектив Московского Государственного Историко-этнографического театра

      Мой дядя самых честных правил футбольных нарушать не мог: так Гуса Хиддинка восславил, что Яну Гусу дал урок!.. Во весь опор, с размахом русским он тут же взялся хлопотать: метеорит назвать — Тун-Гусским, Газпром — Гуспромом должен стать. Да будет город Гусь-Хрустальный — Гус-Бронзовым назло врагам! И даже чуть ли не похвально то, что испанцы тривиально уроки дважды дали нам, вполне конкретно и реально оставив Гуса с носом там…
      Но это всё не помешало приёму пышному потом! Поскольку дней-ночей немало Москва футболом лишь дышала, чуток подвинувшись на нём… Торговцы зычно голосили, себя и всех вводя в восторг: "Здесь продаётся флаг России! Вы оптом, в розницу просили? Насчёт цены — возможен торг!.." За флаг деньгу гребли лопатой, его везде трепали так, как будто шарфиком фаната был бело-красно-синеватый — хотя по мне и странноватый — но всё равно державный Флаг.
      Страна любая главный символ вольна пристроить хоть куда… Никто не спорит, господа. Но, видит Бог, у нас в России традиционно относились серьёзней к этому всегда. И в боевой поре, и в мирной, в час, когда радость или грусть, — почтительно, по стойке смирно стояла перед Флагом Русь. Здесь и хоругви, и знамёна — не для того, чтоб исступлённо, в пивном чаду, под свист и визг, махали ими стадионы, являя тем "патриотизм"…
      Но принесли и эту "моду" остолбеневшему народу "порядка нового" гонцы. Дабы теперь в любом успехе лишь кайф тусовки и потехи могли всегда ловить юнцы. Какие там "высоты духа"?! Сегодня правит — развлекуха свой нескончаемый балдёж. "В формате" той же развлекухи — и флаг страны, и гимна звуки… Пусть привыкает молодёжь! Не всё ж трудиться да учиться, пусть оттянуться не боится, пусть бесконечно это длится, чтоб ни о чём не размышлять, чтоб занимали мозг и уши одни биланы или ксюши — фанат же для того и нужен, что им умело управлять…
      Мы все учились понемногу болеть за наших игроков. Кто, помню, бурно, кто-то строго, но — без омоновских полков… А впрочем — что бурчу я вечно? Ведь кто-то и чистосердечно, с законной гордостью вознёс над головою флаг, быть может, и свято верил, что поможет… Помог ли, нет — другой вопрос. Его пока никто не ставит, команду только хвалят, славят, власть и казна ей шлют привет… Вот отгудит наплыв оваций — тогда и будем разбираться: так есть футбол у нас иль нет?
      Футбол-то есть. Плохой, хороший — когда какой… Хоть верю всё же, что он придёт, успеха миг, и в этом деле, и в других. И суть не в памятнике Гусу: его сварганить — дело вкуса, сейчас любому ставят их… Я об ином твержу упрямо — что не трагедия, не драма — мячи в воротах. Драма в том, что слышим ныне много крика: "Вперёд, Россия! Стань великой!" Но дальше крика — не идём. Зато идёт игра такая, в секреты коей не вникая, нутром почувствовал народ: познали мы такие беды, что нам не выжить — без Победы!
      Но у Победы флаг — не тот…