С. С. А что касается фабрики, напротив которой вы живете, она ведь фактически не работает. Ее сдают, продают. Часть территории отдают чуть ли не под строительство бизнес-центра. А ведь потеря “Мосфильма”, одной из крупнейших киностудий мира, невосполнима…
Ю. Н. Это убийство страны, это геноцид. У нас население каждый год сокращается на миллионы. Это нормальное планомерное уничтожение. В 1945 году в разрушенном войной и блокадой Ленинграде новорожденных было в полтора раза больше, чем в (мирном) Санкт-Петербурге в наше время. Ведь сейчас город в шесть раз больше. Даже если бы на сегодняшней демократической власти не было бы ни капли крови, не было бы “Белого дома”, не было бы Чечни — все равно она антинародна. Я был недавно в Сербии. Люди говорят, что если бы мы оставались оплотом мира и социализма, то, конечно, у них бы этого ужаса не было. Они даже не упрекают, они прекрасно понимают, что мы в дерьмо заехали. И от этого еще больнее. Ведь когда существовала система социализма, Европа сорок лет в мире жила, а сегодня она вся полыхает в огне. И, кстати, Кавказ и Средняя Азия тоже. Все горит. Кому это надо, кроме ворюг, которые на этом деньги делают? И вот сегодня развал, предательство, открытые границы, через которые к нам текут посулы и обещания, а туда, на Запад, — наша нефть, металл, рыба. И самое страшное, что сегодня у нас в загоне образование и культура. Это возродить будет крайне сложно, это одно из самых страшных преступлений придурковатой, бездушной власти. Страшно: детей призывают не работать, а зарабатывать. А созидание — это всегда труд. Тех, для кого труд был радостью, можно пересчитать по пальцам: Пушкин, Моцарт, Шекспир. Они с сопливых лет привыкли трудиться. Им это нравилось и у них это получалось. Уже Некрасов писал: “Эту привычку к труду благородную нам бы не худо с тобой перенять”. А сегодня наших детей призывают плясать, кайфовать, попрошайничать. Дети перестали учиться — они неграмотны. А Советский Союз сделал огромный рывок, было всеобщее среднее образование. Теперь этого нет. И многие из нас этого нынешним властям не простят никогда. Мы откинули страну ко временам Гражданской войны.
С. С. А вообще талант должен быть голодным, или его нужно спонсировать?
Ю. Н. Это все мелочи. Самое главное в культуре — это идеология, разум и понимание, для чего на земле создана жизнь. Надо знать, что такое человек и для чего он живет. Для кайфа и разнесения по кочкам всего накопленного богатства — или он является звеном во всеобщей истории. Ведь из того, что сейчас на мне, я ничего не изобрел — ни носки, ни трусы, ни рубашку. Я пользуюсь накопленным опытом человечества. Так почему же я должен жить только для себя и не вклиниваться во всеобщую созидательную работу человечества?! И как это все назвать — не важно. Ничего не зная о коммунизме, коммунистом был Прометей, подаривший людям огонь ценой собственной жизни. Коммунистом был Иисус Христос, лечивший и спасавший людей, и пошедший за это на Голгофу. Коммунистами были все изобретатели, все создатели, все творцы. Мы все читаем Пушкина, все пользуемся колесом, не зная даже имени его создателя. А сколько человечество с этого получило?!
С. С. А как вы понимаете свободу, она существует?
Ю. Н. Это могучее вранье. Жить в обществе и быть свободным от общества — нельзя. Полная свобода у тебя только в пеленках, только возможностей мало. Захотел — навалил кучу, захотел — намочил. А как только надел колготки, тебе уже говорят: миленький, проситься надо, потому что застирывать очень трудно и неприятно. То есть тебя уже просят ограничивать свою свободу. Дальше — больше. Помнишь, у Радищева: “Желаньям зрю везде предел”. Захотел я кого-нибудь зарезать — я могу это сделать? Полная свобода — это полный бред. Я не то что не могу тебя зарезать, я не могу тебя даже босиком выгнать на улицу. И вообще, если ты ко мне пришел, я должен тебя покормить.
С. С. Нравится ли вам западное кино, или это своеобразная канализация, сквозь которую на нас сливает свое мировоззрение, свои вкусы стареющий, разлагающийся Запад?
Ю. Н. Нравится постольку, поскольку оно исповедует социалистический реализм. Например, фильм “Красотка”. Дивное кино. А все эти боевики и эротика — это обыкновенная помойка. Как-то в молодости во ВГИКе я зашел в туалет и на стене увидел огромную надпись: “Кино — это интеллектуальный онанизм”. И снизу подпись: В. Пудовкин. Я эту фразу, конечно же, не понял. Я знаю значение всех этих трех слов, но по отдельности. Но сегодня, когда я вижу всю эту макулатуру, я понимаю — это он. Это интеллектуальный онанизм. Нуль информации, нуль нравственности, нуль мысли. Догонит — не догонит, поймает — не поймает, трахнет — не трахнет. И все. Главное, чтоб поймал, выпустил кишки, а потом трахнул.
С. С. А есть ли у нас новое кино? Я недавно разговаривал с Владимиром Меньшовым, и он мне сказал, что нас затопило не западное кино, а наше — плохое.
Ю. Н. Кстати, фильм “Ширли-мырли” почти все ругают, а мне он понравился. Там есть попытка что-то понять, разобраться в национальных отношениях. Мне очень понравился фильм “Мусульманин” Владимира Хотиненко. Это первый из его фильмов, который мне понравился. Раньше он снимал кино для того, чтобы кого-то поразить, удивить. А тут он пытается разобраться в вопросах веры. Милые люди, зачем же убивать человека, если он не хочет перекреститься, если он стал мусульманином, почему же вы такие упертые? Это попытка вылезти из нашей безмозглости.
С. С. А кинофестивали могут помочь развитию кинематографа?
Ю. Н. У нас “кина” нет, одни кинофестивали.
С. С. А как вы относитесь к “Золотому Витязю”, созданному Николаем Бурляевым?
Ю. Н. У Бурляева там очень много хорошего. И то, что он объединяет всех славян (люди должны объединяться), и то, что он собрал вместе всех православных… Но ни православие, ни мусульманство, ни иудаизм проблему не решат. Проблему может решить только коммунизм. Но только наука, а не брехня.
С. С. Вам надо организовать коммунистический кинофестиваль…
Ю. Н. Мне наплевать, кто ты, во что ты веришь и в чем ты родился. Главное, что ты живешь. У нас с тобой равные права. Мы не можем жить, эксплуатируя друг друга. Мы можем помогать друг другу и мирно сосуществовать. А верь, во что хочешь, — хоть в Иисуса, хоть в Аллаха.
С. С. Тут уж вы хватили лишку. Коммунисты не особо поощряли веру в Иисуса, впрочем, в Аллаха тоже.
Ю. Н. Неправда. Один из первых декретов Советской власти — о свободе совести. Другое дело, как его выполняли…
С. С. Как выполняли: взрывали храмы, расстреливали священников, сжигали иконы.
Ю. Н. Это хамье взрывало, дураки разные. Самое массовое закрытие церквей было при Хрущеве.
С. С. Да, при Сталине даже новые храмы открывались, закрытые еще при Ленине, или даже раньше.
Ю. Н. Да, потому что Сталин был хоть и не ленинского ума, но величайший правитель. А Хрущев был обыкновенный безответственный хулиган. Прямо напротив Троице-Сергиевой Лавры засандалили обком партии. Зачем он там нужен?! В Новосибирске рядом с церковью цирк поставили. Это никакая не свобода совести, а обыкновенное хулиганство. Настоящие, разумные коммунисты этим не занимались, в душу с топором не лезли, понимали, что до науки человек должен дозреть.
С. С. А вы вообще считаете себя политизированным актером, или в искусстве такой термин неуместен?
Ю. Н. Я считаю себя не пустым человеком, а что-то соображающим. Для меня ведь важно не красное знамя и не красная книжка в кармане, а коммунизм как наука, как культура. Почему я играл всех своих любимых героев? Потому что все они работали для жизни, для людей. Чем занималось все русское искусство — от легендарного Нестора до наших дней, — чего не хватало всем этим Онегиным да Печориным? Они все свои необъятные силы не могли приложить к жизни общества, это их мучило. Они были общественно ориентированы, а значит, были героями социалистического реализма. Все они хотели вклиниться в великое созидательное творчество человечества.
С. С. Слышал, что после увольнения по сокращению штатов из Театра-студии киноактера вам предложили хлебное место вахтера?
Ю. Н. Не только, еще гардеробщика, уборщика помещений и билетера.
С. С. Но вы не захотели служить обществу в данном качестве?
Ю. Н. Это не обществу служить, а новым ворюгам и скотам. Мы вот, кстати, поставили в театре спектакль “На дне”. Вот я — прожженный коммунист, а Эдик Марцевич, постановщик спектакля — истовый верующий. Эдик мне дал роль Луки: “Только я тебя умоляю, Юра, чтобы не было никакого вредного утешительства”, — сказал он. “Вредное утешительство” — это вранье Горького в 30-е годы, когда его взяли за одно место. Лука — единственный, который пытается жить по-человечески, его ложь — во спасение, он обращается с окружающими, как с детьми. Он обманывает Актера не для того, чтобы тот повесился, а для того, чтобы он пошел и вылечился. А Ваську Пепла и Наташу он хотел отучить воровать и отправить в Сибирь нормально зарабатывать. И мы в этом понимании сошлись с Марцевичем. А то, что нам говорили, что Лука — “вредный утешитель”, это был не коммунизм — это было его извращение. Я спорил на эту тему с десятого класса. А Лука мне нравится, и Горькому он в душе нравился. И видишь, мы с Марцевичем нашли общий язык — материалист и идеалист — и нас уничтожили. И уничтожили именно те, кто громче всех кричит, что не надо этой политики. Но сделали они это именно подчиняясь политике, потому что сегодняшним ворюгам этот спектакль, эта линия не нужны. Они хотят править, и хотят, чтобы вокруг них были оголтелые идиоты, позволяющие себя стричь, доить, уничтожать. Это западная индивидуалистическая линия: мы, мол, умные, высокие, а остальные — низкие и скотообразные.
С. С. Считаете ли вы себя интеллигентом?
Ю. Н. Истинный интеллигент — прежде всего работяга, а не тот, кто лежит на боку и пытается выдавать великие мысли. Кто-то из классиков сказал, что жить, всем пользоваться и ничего не отдавать — бесчестно. Я себя считаю интеллигентом в том смысле, что я постоянно учусь и буду учиться, и мне это не скучно. Вся смута в мире от недоучек, тех, кто ушел от полного незнания, а к знанию так и не пришел. Они глупы, вредны и самонадеянны. И вот наша так называемая интеллигенция состоит в основном из них. Они слышали звон, но не знают, где он. Они жили, жили, так ничего и не поняли, блестяще служили коммунистической идее, выдвинулись при том строе, а теперь почему-то заявляют, что они фигу в кармане держали. Возьми того же Марка Захарова. Пока он был в рамках соцреализма, он блестяще поставил “Обыкновенное чудо” Е. Шварца. Этот фильм хочется пересматривать. А сегодня на воле, когда он создает, вымудривает “На всякого мудреца довольно простоты”, получается обыкновенная дрянь. Инне Чуриковой даже своего сына стыдно привести на спектакль. А ведь это русская классика. Вот тебе плоды так называемой свободы. А дело в том, что они хорошо служили, а сами оказались далеко не мудрецами. Они запутались. А в жизни все очень просто: живи и давай жить другим. Вноси свою лепту и не будь свободным от общества.
С. С. Юрий Владимирович, если бы вам дали сейчас много денег, на какую бы тему вы стали снимать фильм (или сниматься)?
Ю. Н. Не до фильмов мне теперь. Мне хочется в себе и вокруг себя восстановить историческую справедливость.
С. С. То есть вы бы все деньги отдали на учебники.
Ю. Н. Да и учебники нужны правильные. К тому же и денег-то никто не дает. И врут все. Вот пример, от которого я лезу на стену. Мы празднуем 300-летие Российского флота, то есть добровольно соглашаемся на унижения, на плевок нам в рожу всего мира. Флот в России существует столько же, сколько сама Россия. Можно праздновать 300 лет петровского, регулярного, еще какого-нибудь, но не русского флота. Ведь еще Олег ходил в Константинополь. Что, он туда пешком ходил?! Почему ни одна другая нация не празднует такие праздники? Бумажек на этот счет не было, а флот был. Почему же мы соглашаемся с таким унижением? Или еще вопрос: когда началась Вторая мировая война?
С. С. В 1939 году, когда Гитлер вошел в Польшу.
Ю. Н. Были коалиции — Берлин-Рим-Токио и так называемая антигитлеровская коалиция. А ведь империалистическая Япония еще в 1931 году нападает на Китай. В 1935 году фашистская Италия нападает на Абиссинию. Почему же эти даты — не начало Второй Мировой? А в 1939 году мы с Гитлером Польшу делили. Это подкоп под нас. Поэтому мировое сообщество поддерживает эту дату. И мы, дураки, опять соглашаемся. Теперь уже докопались до того, что Сталин и Гитлер — почти одно и то же… Сталин, который спас мировую цивилизацию! А все эти сволочи врут для собственной выгоды. Так вот, надо ставить мозги на место и аргументированно слать наших врагов к такой-то матери. Возьмем, к примеру, пресловутый Указ N 1400. Запад поддержал Ельцина, но ни одно цивилизованное государство не посмело заявить, что этот указ правозаконен. Они его приняли, потому что он выгоден.
С. С. Юрий Владимирович, скажите как философ философу, откуда придет спасение?
Ю. Н. Только от ума. “Никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни царь и ни герой, добьемся мы освобожденья своею собственной рукой”. Если поумнеем. Россия всегда выживала соборностью. Хоть это коммунизмом и не называлось. Являлся какой-нибудь шишкой из-под пенька Козьма Минин, и говорил: ребята, вашу мать! Становился во главе и объединял Русь. Шел и спасал. Надеюсь, и мы так же спасемся.
“Я ГОТОВ СРАЖАТЬСЯ ЗА ИНТЕРЕСЫ СЛАВЯНСТВА!” Александр Лукашенко
Транснациональный кагал — все эти международные фонды, межправительственные ассамблеи, трех- (и много-) сторонние комиссии — в трауре. Белорусский президент Александр Лукашенко, молодой славянский лидер, смело бросающий вызов “новому мировому порядку”, уверенно победил на референдуме. Минуя доморощенных и мондиалистских посредников, представителей хищных элит, привыкших вести закулисный дележ власти, он обратился прямо к народу — и народ Беларуси поддержал своего президента. Газета “Завтра”, все патриоты России сердечно поздравляют с победой Александра Григорьевича Лукашенко — “золотого витязя” славянства.
В тревожные дни, накануне референдума, когда сообщения из Минска не сходили с экранов телевизоров и с первых полос газет всего мира, в столице Беларуси побывал Александр Казинцев. Сегодня мы публикуем его беседу с Александром Лукашенко. В следующем номере читайте заметки А. Казинцева о ситуации в Беларуси и его беседы с духовными лидерами республики.
Александр КАЗИНЦЕВ. Александр Григорьевич, спасибо, что в такой непростой ситуации — накануне референдума — вы нашли время для беседы.
Александр ЛУКАШЕНКО. Спасибо вам, я читал ваш материал о Беларуси. Сейчас в российской печати говорят мало добрых слов о нашей республики и ее президенте. Куда чаще сталкиваешься с клеветой и прямыми провокациями.
А. К. Но знали бы вы, Александр Григорьевич, как относятся к вам простые русские люди. Они переживают — именно переживают за вас.
А. Л. Не только простые. Я бы не назвал вас простым человеком. Знаю, русская элита также поддерживает мою борьбу за воссоединение наших народов. Но с другой стороны, Александр Иванович, вот мы недавно обнаружили, что в международную компьютерную сеть “Интернет” запущена крайне негативная информация, составленная явно не без участия российских официальных лиц. Речь, в частности, о моей поездке на Прохоровское поле, на открытие великого памятника погибшим советским воинам. Как это интерпретируется? Лукашенко, мол, давно начал предвыборную кампанию в России, он-де мечтает о российском престоле… Но меня же пригласили белгородцы! Так же, как и Ельцина, и Кучму. Я же не знал, что из президентов окажусь там один. Я прилетел, не мог не прилететь, потому что там мое, славянское, кровное. Там и белорусы погибли. Там наши советские люди полегли.
Согласен, россияне с пониманием относятся к моей деятельности. Знаете, русского, славянина трудно обмануть — у него душа! Между нами есть некая невидимая связь, которую ну никаким — белым, рыжим, черным — не разорвать! И когда русские люди видят Лукашенко, эта невидимая связь начинает действовать. Они говорят: это наш человек. Да, действительно, я человек белорусского, русского — славянского народа. Я искренне предан славянской идее. И я, быть может, как никто другой, готов сражаться, не жалея ничего, за интересы славянства.
Они это чувствуют, согласитесь. Они видят: с ы г р а т ь такую роль невозможно, никакого артистизма не хватит. Но чем лучше русский человек, россиянин реагирует на Лукашенко, тем мощнее накат на него. В народное сознание стремятся заронить сомнение: а вдруг Лукашенко и впрямь создаст нам дополнительные трудности.
Знаете, у меня странное, тягостное ощущение. России Лукашенко в Беларуси нужен, поскольку он очень хорошо относится к русским: здесь их не притесняют, можно работать, спокойно жить — порядка у нас побольше. И в то же время кое-кому в российской власти такой президент не нужен. Потому что он может прямо сказать правду, потому что им нельзя понукать. Он неудобен. Но мы же договорились о братских отношениях, мы договорились о равенстве, уважении, согласии…
А. К. Александр Григорьевич, с этими проблемами неизбежно сталкивается человек, который стремится воплотить полузабытые ныне начала Прямоты и Чести в современной политике. Тому, кто не обладает этими качествами, их носитель и пропагандист должен представляться живым укором их собственной трусости, соглашательства, их ординарности. Конечно, это не единственная причина нападок на вас (есть и куда более значимые — политический заказ того же Запада, например); но, пожалуй, причина самая личностная, жгучая, из тех, что не дает успокоиться до полной расправы со смельчаком. На мой взгляд, во многом именно этим объясняется “накат” на вас, причем не только в России, но и в Беларуси. Особенно в Беларуси! Зная немного руководителей белорусского парламента (не говорю “лидеров” — ими становятся — именно руководителей: их назначают), я думаю, что их уязвляет ваше превосходство, то, что вы на много голов выше — и как политик, и как человек. Неловко говорить это в вашем присутствии, но причина должна быть названа. Она тривиальна и омерзительна — зависть.
У нас в России перипетии внутриполитической борьбы связаны с закулисными столкновениями элит — региональных, корпоративных. Соперничество “оборонки” и ТЭКа, сырьевых и промышленных регионов оказывает серьезное влияние на политическую ситуацию в Москве. Но в Беларуси эти противоречия почти незаметны, хотя бы потому, что здесь между областями нет столь резких различий, как между нефтяной Тюменью, промышленным Екатеринбургом и сельскохозяйственным Орлом. Да и топливно-энергетический комплекс не приобрел у вас гипертрофированного значения. Интересы элит не сталкиваются столь резко, как в России. Да и сами элиты, кажется, находятся в зачаточном состоянии. Объективных причин для острого противоборства, которое происходит сейчас в Беларуси, нет. Так что стороннему наблюдателю поневоле приходится предположить, что пружина событий — в ущемлении заурядных личных интересов каких-то властных групп, в том числе в тривиальной зависти. Или я не прав?
А. Л. Да, правы, Александр Иванович, но необходимо уточнение. Мы видим, как в сопредельных государствах идет борьба, как вы сказали, элит, отдельных кланов. Так было бы и у нас. Кланы уже начали складываться, приобретая полукриминальный характер. И свою заслугу как президента Беларуси я вижу в том, что лишил их влияния и власти. “Размазал”. Это просто так не проходит! Здесь одна из причин внутреннего давления на Лукашенко.
Вы посмотрите на банковскую элиту. Там у нас были столпы! Я их заставил играть по честным правилам. Никого не душил, не национализировал, но честные правила установил. Думаете, это нравится? В банках нередко происходит смычка власти и криминальных структур. Я это подавил!
Когда полукриминальные элиты были задавлены, на поверхность поднялась шелуха. Шарецкие, новиковы, богданкевичи, карпенки. И они в силу своих личных амбиций (это вы правильно заметили) начали давление на президента.
А. К. Позиция Шарецкого и белорусских коммунистов представляется мне крайне недальновидной. Как могут они не замечать, под какими знаменами, с какими лозунгами выходят на митинги организованные по их призыву. Это знамена народного фронта, а отнюдь не аграрной или коммунистической партии. Если Шарецкому и Новикову удастся раскачать ситуацию в Беларуси, не они, а лидеры БНФ воспользуются наступившим хаосом. И тогда аграрии вместе с коммунистами будут сметены.
А. Л. Вы, Александр Иванович, наверное, как никто в России, четко разобрались в ситуации. Да, действительно, ни аграрии, ни коммунисты, ни Шарецкий, ни Новиков к власти не придут. На последнем съезде компартии Чикина (у нас две коммунистических партии — Новикова и Чикина) ее лидер сказал: ну можно было бы бороться с Лукашенко, если бы мы были уверены, что после его отрешения именно коммунисты придут к власти. Но мы же точно знаем, что в настоящий момент к власти не придем. Так зачем же мы боремся против Лукашенко?
Скажите, что сегодня мешает аграриям и коммунистам работать вместе с белорусским президентом? Какие идеи Лукашенко противоречат патриотическим идеям левых? Да, я не приемлю коммунистического догматизма. Но и многие коммунисты не принимают догматизма. Я всегда говорил: нужно уйти от крайностей, оставить сердцевину левой идеи и на нее опираться.
Коммунисты прекрасно знают, что сегодня к власти не придут. Они видят, под какими знаменами ходит национал-фашистская клика. Они видят ее ничтожность: 5-6 тысяч человек, больше не наскрести. Все это видят. Но почему же тогда борются? Власть! Много власти… Они не могут отойти от того времени, когда Верховный Совет был верховным: он и законодательная власть, он и исполнительная, он и судебная. Все вершил. Там назначались и члены правительства, и судьи, и другие чиновники.
Сегодня власть разделилась — судебная, исполнительная, законодательная. Ну скажите, Александр Иванович, я их делил? Нет, Верховный Совет старого созыва (и новый) причастен к дележке. Но так случилось, что Лукашенко — нежеланный для верховников — был избран президентом. Что же тут недемократичного? Почему те, кто принимал решение о разделении властей, не хотят это решение выполнять?
Хочется порулить, отобрать штурвал у президента. Но штурвал-то один, и кресло одно. Сядет в него Шарецкий — не хватит места Карпенко. Сядет Карпенко — не хватит места Богданкевичу, Гончару, Федуте.
…Хорошо, сядешь ты в это кресло, но что ты в нем будешь делать? Надо же работать, надо управлять государством! Ну Шарецкий — 62 года ему. Что ты уже покажешь — надо идти на пенсию и нянчить внуков! В огороде лопатой копать землю, на даче сажать кустарник. Что, не так? Так! Тебе счастье привалило (извините за откровенность — не президентское это выражение) — на закате своих дней пять лет на благо народа поработать. Ну почему не работать? Ведь я тебя поддерживал! Думал, я молодой, ты постарше, будем работать вместе.
Нет, неймется. И они, видя, под какими знаменами ходят господа национал-фашисты, тем не менее, сомкнулись с ними. Это люди беспринципные. Это люди опасные, которых нельзя к власти допускать. У них нет стержня, нет линии.
А. К. Косвенно оппозиция признала вашу правоту. Последние маневры (обращение в Конституционный суд и вызывающее решение суда, по сути, отказавшего народу в праве определять свою судьбу) показывают — референдума боятся.
А. Л. Александр Иванович, перебиваю, потому что вы заблуждаетесь. Оппозиция выстроила изощренную цепь противодействия президенту. Президент в согласии с Конституцией внес предложение о проведении референдума, инициировал вопросы, определил решения, по каким из них будут иметь обязательную силу, а по каким рекомендательную. Я просил назначить референдум на 7 ноября. Чтобы сделать не так, как просит президент, назначили на 24 ноября. Добавили свои вопросы, вынесли на обсуждение свой проект Конституции. Представьте, приходит человек голосовать — две Конституции. Как разобраться, за что проголосовать?
Сделали все, чтобы сбить людей с толку. Но я тоже выстраивал свою линию — не пошел на обострение конфронтации. Не разгонял Верховный Совет, согласился провести референдум в намеченный парламентариями день и по их проекту. Пусть будет ваш референдум, но и на мои вопросы люди ответят. Пусть будут две Конституции. Кто победит, тот победит!
Я согласился сыграть по правилам Верховного Совета. Казалось бы, что же еще? А еще Верховному Совету нужно было референдум сорвать! И тогда Шарецкий обращается в Конституционный суд, просит проверить постановление Верховного Совета о референдуме, за которое сам проголосовал, которое сам подписал — и отменить его. Вчера подписал, а сегодня обращается к другу Тихине: давай, отменяй! Ну зачем ты в Конституционный суд идешь, если видишь, что твое постановление противоречит Конституции? Сам отмени его! Но нужно было втянуть Конституционный суд. Тут нет какого-то нового поворота, тут заранее выстроенная цепь, цель которой — срыв референдума.
Два дня заседал Конституционный суд. Все эксперты (кроме западных) сошлись на том, что постановление Верховного Совета дает право провести референдум. Кстати, мы уже проводили референдум в 95-м году — и никто тогда не возражал. Только западные специалисты — все как один — выступили против президента. Тем не менее, видя, что сорвать референдум уже невозможно, Конституционный суд постановляет, что итоги голосования по Конституции будут иметь только рекомендательный характер. Народ проголосует, а господа депутаты уже решат, что им делать с мнением народа! Они не просто пытались сорвать референдум, они хотели его погубить!
А. К. Как бы то ни было, оппозиция боится референдума. Боится доверить народу выбор собственной судьбы. Белорусы — люли рассудительные, они разберутся в том, кто доверяет их мнению, а кто хочет запутать в юридической казуистике. Патриоты России желают вам, Александр Григорьевич, победы на референдуме. Скажите, какие шаги вы предпримете после народного голосования?
А. Л. Самое главное — я жду поддержки моего курса. Мой курс — это не допустить дикой приватизации, обвальных рыночных реформ. Народ пока не видит всей опасности “прихватизации”, когда собственность, созданная народным трудом, разворовывается подчистую. Люди реагируют на внешние приметы рынка — цены, небольшую зарплату. Но самым страшным будет время, когда у них отберут собственность. Тогда мы положим зубы на полку, а власть возьмут криминальные структуры. Сегодня этому мешает Лукашенко. Вот почему его хотят убрать.
Люди постоянно говорят: наведите порядок. Я спрашиваю, каким путем наводить порядок — революционными методами или законными? Я избрал путь закона и обращаюсь к народу на референдуме. Что это — недемократично? После референдума мы все расставим на свои места. Всех заставим работать. Мы никого не станем давить — слова народа будет достаточно.
Получив мандат народа, мне проще и легче будет работать. Буду заниматься экономикой, углублением интеграции с Россией (независимости мы, разумеется, не теряем, да россияне этого от нас и не требуют). Буду реализовывать ту программу, которая сегодня четко очерчена.