Я приняла, как мне кажется, единственно верное решение:

— Это надо раскопать до конца. Тогда и увидим, что это такое.

Вандюки обрадованно ломанулись к ящику, но не успели даже начать копать, как со стороны замка послышался конский топот и к нам подлетел на вороном жеребце разъяренный граф Басор. И такой он был злой, что у него чуть пар из ноздрей не шел. Он так зыркнул на Вандюков, что те предпочли спрятать лопаты за спины и сделать вид, что они тут вообще ни при чем.

— Что это такое?! — заорал граф. — Что вы тут делаете?

Поскольку все опустили глазки долу и начали потихоньку расползаться и маскироваться под окружающую растительность, отвечать пришлось мне:

— Да так… копаемся потихоньку, землю рыхлим… Граф побагровел и выкатил глаза:

— Немедленно прекратить!!! Возвращайтесь в замок! Шандор, мне стыдно за тебя! Ты позоришь нашу семью перед благородным гостем! — Ула закатил глазки и предпочел не вмешиваться. Вмешалась я:

— Ну а че такого-то? Подумаешь, развлеклись немного… Граф, со всей ответственностью заявляю, вы — старорежимная бука!

От такой характеристики граф чуть стремена не отбросил. Еще немного, и он погнался бы за мной по всему кладбищу, размахивая оброненной кем-то косой, но сдержался и постарался всего лишь испепелить меня выкаченными на лоб зенками. Все-таки светское воспитание — великая вещь! Если бы не оно, я бы здесь не стояла с наглым видом, а мирно лежала бы где-нибудь, разобранная на части для пущей надежности.

Ула, этот тихий трус и сторонник бескровного разрешения конфликтов, решил подать хороший пример и первым навострил лыжи для красивого отступления. К тому же приближалось время обеда. Шандор зачарованно подтянулся за Улой, а я, чтобы не оставаться наедине со вздрюченным графом, тоже отступила к замку, стараясь не поворачиваться к графу спиной. Воспитание воспитанием, но предосторожность не помешает…

Разумеется, даже после того, как граф чуть не стоптал меня копытами (и своими и лошадиными), у меня не пропало желание и дальше всюду лезть. Поэтому сразу после обеда я поднялась к себе в комнату и принялась придирчиво рассматривать емкость с огуречным лосьоном. Хватит этого развязать язык Руде или нет? Надо ведь и себе оставить, а то слуга подумают, что я в нем купаюсь. Или, еще хуже, потягиваю втихаря.

Пока я деловито переливала лосьон в бутылку, в мою комнату пробрался Ула. Наблюдая за мной, он жалобно поинтересовался:

— Надеюсь, это не мне предназначается?

— Да ты что, старичок! — бодро ответила я. — Хочу вот Рудю подпоить и потрепаться с ним за жизнь. Может, узнаю что и о той треклятой ночи. Забойный план, верно?

Ула нюхнул пузырь с лосьоном и поморщился:

— Да уж, эта гадость кого угодно забьет!

Я отобрала у малыша заветный бутылек и глянула на его сиятельство с сожалением:

— Эх, парень! Не рубишь ты ничего в колбасных обрезках… Это пойло — Рудина отрада и голубая мечта!

— Куда уж мне, с одним легким! — привычно отозвался Ула и вдруг, напустив на себя серьезный вид, заявил: — Кстати, мне надо с тобой поговорить об очень важных вещах. Я хочу надеяться, что мои слова дойдут до твоего бедного рассудка…

Я пропустила “бедный рассудок” мимо ушей, так как нанюхалась лосьона и заметно присмирела. Ула, этот истинный сын Адама, тотчас же этим воспользовался и начал:

— Ты совсем не следишь за своим языком! Да нет, не за той лопатой, которую ты сейчас так старательно высовываешь изо рта! Я имел в виду твою речь, э… лексический запас. Я терпел, когда ты “в натуре перетирала о всякой фигне” с аристократами в Англии и Швеции, но последнее время ты переходишь все границы. И эти пятачки! — от возмущения Ула чуть не хрюкнул, но сдержался и продолжил: — Ты должна следить за своей речью! Чему тебя в школе учили? Нет, я, конечно, знаю, что ничему, просто это весьма распространенная риторическая фигура, придающая необходимый тон выступлению. Вспомни классиков! Хотя бы Достоевского или “Войну и мир” на худой конец! Ой, ну знаю, знаю, что это великое произведение Толстого как раз вызывает у тебя только нецензурные слова, самые приемлемые из которых — предлоги и союзы. Я ведь тоже читал твое сочинение “Какой диагноз я бы поставила Наташе Ростовой”. Кстати, в чем ты ее там обвиняла?

— Не помню, — ответила я, немножко прибитая такой страстной тирадой.

Ула предпочел не углубляться в литературные дебри и продолжал долдонить о своем:

— Так вот, ты должна быть внимательнее и более не допускать в своей речи досадных промахов наподобие сегодняшних пятачков. Пообещай, нет, поклянись мне, что будешь следить за чистотой своего лексического запаса, хотя бы в условиях восемнадцатого века.

Я поаплодировала такому спичу, достойному какого-нибудь бакалавра, и успокоила разволновавшегося блюстителя чистоты моего лексического запаса:

— Ну, клясться я тебе ни в чем не буду — нечем. Меня даже в пионеры не принимали, а октябрятскую звездочку я на следующий же день обменяла у Жорика Пенькова на батарейку с лампочкой и рогатку. Жорик потом эту звездочку какому-то коллекционеру спихнул за большое бабло. Он уже тогда был предпринимателем, наш Жорик! Сейчас он открыл пункт приема цветных металлов, упер для этого бронзового Ленина из городского парка. Раньше на него, на памятник, я имею в виду, только птички гадили, а вот, пригодился-таки…

Ула прервал мои ностальгические воспоминания странным горловым воплем, очень походившим на рев испуганного бекаса:

— При чем тут Жорик?! При чем тут Ленин?! Ты обещаешь или нет следить за своей речью?

— Ой, ну что ты так взъелся?! Ну, обещаю, обещаю. Постараюсь, по крайней мере, — неохотно проговорила я.

— По чесноку? — серьезно спросил Ула.

— Чо? А, по-честному, по-честному…

Ула облегченно вздохнул:

— Ну, перетерли, в натуре… Тьфу ты! Это, оказывается, заразно!

Я повалилась на пол в припадке гомерического хохота. Ула, жалобно помаргивая рыжими ресницами, долго смотрел, как я катаюсь по полу, прижав к пузу бутыль с плещущейся в ней настойкой. Потом он заявил:

— Не вижу ничего смешного! Посмотри, до чего я докатился, тебя охраняя. Не сплю, не ем, издергался весь, чуть не поседел, а два раза вообще мог заикой остаться!

— Это когда? — заинтересовалась я.

— Первый раз, когда ты поспорила с Васей-хакером, что разберешь и соберешь компьютер, не выключая его из розетки!

— Ну, было дело! — скромно согласилась я. — Но ведь разобрала же! И осталась живой.

— А ты знаешь, что все то время, пока ты в нем ковырялась, я задницей провода затыкал, чтоб не закоротило! — взвился Ула.

— О-о, бедный ты мой! — потрясение завыла я. — По чесноку, больше так не буду!

Ула хмыкнул:

— Да Вася тебе больше и не даст свой компьютер портить. А во второй раз я чуть с катушек не сорвался, когда ты на выпускном вечере чуть не устроила драку со своей учительницей литературы и русского языка.

— Ну и никакого кайфа! — обиженно заявила я. — Кто же знал, что у нее парик?! Я цапнула ее за космы, и они остались у меня в руках. Я сначала обрадовалась, думала скальп сняла…

Ула вздохнул и закатил глаза:

— О, наивная дева! А знаешь ли ты, что Ферапонтовна (это не кличка, а отчество этой моей учительницы) после две машины ментов вызвала?! Я раненой белкой по парку носился, пока они к вам в школу ехали! “Помогите!” орал, чтоб их с пути сбить!

Я восхищенно уставилась на него:

— Так это из-за тебя две милицейские машины исчезли на два дня около ларька со спиртным в парке?

— А куда, ты думаешь, я их вел? — скромно похвастался этот хулиган.

Вот это пенки я о себе узнаю! Вот это я! Господи, а что же пережил Ула, когда я в пятилетнем возрасте посеяла ключи от квартиры и лезла в дом по водосточной трубе?! Нет, я не хочу потерять Улу так рано. Я клятвенно пообещала:

— Улик, пуся, зуб даю, я больше так не буду! Самым дорогим клянусь — материнской платой с расширением памяти!

Ула хитро сощурился:

— Я бы поверил тебе, если б ты сидела такой милой старушкой в инвалидном кресле и в полном параличе. Но ведь у тебя, козы мичуринской, вся жизнь впереди!…

— Я тут абсолютно ни при чем! — заверила я парня. — А ты знаешь, что моя двоюродная прапрапра-бабка…

— Била жандармов по морде и материлась, как извозчик? Конечно, знаю! Еще бы…

Речь Улы оборвалась на полуслове. С кладбища донесся знакомый вой:

— Пожар!

Я оживилась и подбежала к окну:

— Рудя вылез из кустов! — информировала я Улу. — Ой, какой он помятый! Ну, верняк, опохмелиться ищет. А тут появляюсь я как добрая фея в роли продавщицы ликеро-водочных изделий. Точнее, спиртово-огуречных, но это уже мелочи.

— Мне идти? — робко поинтересовался Ула. — А то граф после обеда ждал меня в библиотеке…

— Иди, иди, отвлекай добропорядочное семейство, — успокоила я парня. — Только особо не завирайся. А то выйдет как с Ингерманландией — всю лапшу не обтрясем с графских ушей.

Ула обрадованно испарился. Наверное, испугался, что я могу передумать и утянуть его с собой спаивать Рудю. Вообще, никогда не думала, что всякие там аристократы прошлых веков жили в таком дурдоме. Пропавшие жены, полоумные цыгане, кладбищенские разборки с косами и топорами. А Маленберги из Швеции?! Это вообще семья маньяков, начиная с мамы Бульдог и кончая очень похожей на нее дочуркой, которую местное население приварило на костре. И куда только мне, бедной и честной девушке, не приходилось попадать! Что и кого я только не пережила!

Еще раз пожалев себя для храбрости, я отправилась на новое задание, которое сама себе и поставила.

Задание торчало под кустом в очень плохом состоянии, слава богу, далеком от белой горячки, но близком к смерти от жажды. Увидев бутылек в моих руках, Рудя засучил ножками, задвигал ручками и ясно дал понять, что хочет проверить, что там такое налито. Я побулькала лосьончиком и приветливо сказала:

— Хреново, да?

— Пожар! — уныло откликнулся Рудя, прилепив глазки к блестящему бутылочному боку.

— Твое будет! — пообещала я ласково. — Только скажи, о каком пожаре ты говоришь.

Рудя задумался, жадно поглядывая на пузырь. Я мирно взбалтывала мутное пойло и терпеливо ждала, когда он разродится воспоминаниями. Вообще, добыча информации с помощью бутылки — верное дело.

— Пожар… — задумчивый голосок Руди вывел меня из ностальгического настроения. — Церковь горела… Рудя испугался и кричал. Рудя полез в церковь, а там пожар. Рудя громко кричал.

Я вспомнила чьи-то пронзительные крики, которые слышала еще во время погружения в транс при эксперименте в НИИЧе. Скорее всего, это вопил Рудя. Как же он оказался в церкви? Наверняка полез чего-нибудь украсть, а там его не ждали.

— А что Рудя видел в церкви? — спросила я, придвигая ему бутылку.

— Пожар! — с готовностью ответил Рудя. — И женщину. Женщина тоже кричала вместе с Руд ей. Красивая женщина. Богатая. В большом платье.

Большое платье, скорее всего, значит пышное платье. Итак, там была еще женщина в богатом красивом платье. Жужа? Очень возможно. Но тогда как там я оказалась?

— А кого Рудя еще видел? — я водила бутылкой перед самым Рудиным носом.

— Рудя не помнит, — потупился дурачок. — Рудя закричал и вылез в окно. Потом долго сидел в лесу, в яме и боялся, что за ним придут.

— Кто придет?

— Они! — выдохнул Рудя. — Они зажгли церковь, они спалили женщину. Карета, большая карета приехала! Черная карета! Рудя знает, карета его искала! Женщина кричала… Женщина видела! — речь его становилась все более бессвязной, мужичок бледнел и просительно таращился на бутылку.

Я не стала больше испытывать его терпение и протянула ему ее. Рудя тут же уполз с ней в кусты.

Что ж, ситуация немного прояснилась. Какую-то женщину, скорее всего Жужу, сожгли в церкви. Еще у нас есть непонятные “они”, черная карета и женщина, которая что-то видела. Что же все-таки там случилось? Они подожгли церковь вместе с Жужей, потом приехала черная карета. Единственная карета, которая могла приехать в ту ночь, была каретой Павлы. Могла ли Павла быть той женщиной, которая “видела” что-то? Сомнительно, ведь я, то есть она, до сих пор жива. Но ведь как-то Павла оказалась в церкви, значит, что-то видела. “Они” могли и не узнать об этом.

Я затрясла головой. Чушь какая-то! Представляю, едет себе Павла в карете кромешной ночью, вдруг видит полыхающую церковь и говорит кучеру так небрежно: “Останови, милок, полюбопытствовать хочу! Вот в жизни пожаров не видела”. И потом, почему я, то есть Павла, не позвала на помощь, не заорала: “Горим?!” Нет, тут точно без шоколадного мороженого не разобраться. Кому вообще понадобилось сжигать Жужу в церкви?

Воображение мое опять заработало. Неподалеку завелись маньяки-пироманы! Жужа устроила ритуальное самосожжение! Графиня Маленберг выжила и творит свои черные дела в местной глубинке! Вот сколько всяких интересных вариантов выдал мой поднапрягшийся мозг. К сожалению, среди них не было ни одного более или менее реального. Вечно так. Мне бы сценарии писать для фильмов ужасов — цены б мне не было. На большее-то моя голова не тянет.

Я обнаружила, что уже несколько минут неподвижно стою напротив замкового окна, уставясь на него, как папуас на телевизор. А между тем в окне что-то активно шевелилось, привлекая мое внимание. Я присмотрелась. В окошке маячил очень веселый малыш Шандор, размахивая неизменным платочком.

Когда я сообразила, что это способ обратить на себя внимание, то наконец задвигалась и подгребла к окошку. Шандор тотчас же высунулся оттуда и радостно сообщил:

— Папенька изволили отъехать!

— С концами? — перепугалась я.

— Нет, один. — Шандор в задумчивости наморщил лобик. — Папа уехал по какому-то срочному делу в город. Вернется не скоро. Путь свободен!

Я облегченно вздохнула. После моего поведения на кладбище граф вряд ли все еще хочет видеть меня своей невесткой. Скорее всего, он вообще не хочет меня видеть, поэтому и уехал куда подальше, оставив родовой замок на волю Провидения и на милость разорителя. Ох я разойдусь!

Шандор настырно замахал платочком у меня перед носом:

— Милая Павла, а что насчет сеанса? Вы еще не передумали?

— Все путем! — заверила я пусю. — То есть, конечно, я с радостью присоединюсь к вам. Но как же ваш братец? Он вряд ли стерпит такое.

Шандор хихикнул:

— У него мигрень. Он заперся в спальне, опустил шторы и приложил к вискам платок, смоченный одеколоном. Это надолго, насколько я знаю моего братца. Ну-с, милая Павла, через час я жду вас в зеленой гостиной. Сеанс будет проводиться там.

— Великолепно! — немедленно отреагировала я. — Непременно изволю быть.

Шандор откланялся, насколько этому позволяли масштабы окна, и исчез. Наверняка помчался создавать надлежащую обстановку для сеанса. Свечи, черный бархат… Надеюсь только, что сам Шандор не решится изображать супермедиума с томностью во взгляде, рубином на лбу, браслетами на ногах и вдобавок эротично завернутого в индийское сари. Нет, я-то у нас в городе и не такое видела, особенно на своем выпускном вечере, когда одна девица, решив поразить общественность, пришла туда всего лишь в некотором подобии нижнего белья, а другая была так завернута в шелк и парчу, что едва ноги переставляла. Но боюсь, что Ула не вынесет мало чем прикрытой красы Шандора и опять попытается залезть куда-нибудь под диван.

Улу я отыскала в малой гостиной. Он грустно сидел под рогатой башкой, перелистывая какой-то роман. Я с грохотом опустилась на диванчик напротив и спокойно поинтересовалась:

— Скучаем?

Ула осторожно ответил:

— Только не в твоем присутствии.

— Что это граф так стремительно отъехал? — спросила я. — Ты же должен был развлекать его изо всех сил. Небось опять наврал, что твой папа незаконнорожденный сын двадцать восьмой фаворитки французского короля.

— Вовсе нет, — обиделся Ула. — Я только тонко намекнул на свою принадлежность к одной королевской династии…

Я потешно воздела к потолку руки, затем шлепнула ими себя по щекам, в общем, изобразила все стадии комического ужаса:

— Ох, Улик, ты б ему лучше сразу навешал бы, что ты внук президента, и дело с концом! А то у меня такое нехорошее предчувствие, что через несколько дней ты провозгласишь себя троюродным племянником китайского императора. У тебя, часом, не мания величия?

Ула надулся:

— Вечно ты меня оскорбляешь! Вот перестану тебя охранять, возьму отпуск…

— Не надо! Прости засранку!

— Вот то-то же! — назидательно произнес Ула и, сочтя тему исчерпанной, перевел разговор на другое. — Ну что там с Рудей? Узнала, что хотела?

— Не совсем, но кое-что прояснилось… — и я пересказала Уле свой разговор с Рудей, подкрепив изображение этого диалога в лицах своими умозаключениями.

Ула оживился и поаплодировал:

— Браво! Твой огуречный лосьон и в самом деле великая вещь. Что ты теперь думаешь делать?

— Непременно нужно залезть в церковь сегодня ночью, — ответила я. — И графа как раз нет дома. Золтан к тому же изображает, что у него мигрень…

— Лично я не одобряю сегодняшнего похода в церковь. Это какое-то ребячество, не знаю, как тебе, а мне вовсе не хочется очутиться ночью среди покойников.

Я удивилась:

— А на небе ты что, среди живых летаешь? Там тоже сплошные покойники.

— Это другое, — уперся Ула. — Мне придется полезть в этот склеп только потому, что я тебя охраняю и должен всюду следовать за тобой, но мне не нравится эта ваша затея! Не нравится, и все тут!

Я пожала плечами:

— Ничего не поделаешь, лезть туда все равно придется. Как иначе я узнаю, что случилось с Жужей. Хотя, что там в церкви произошло, мне в принципе понятно. Какой-то слепошарый садист перепутал бедняжку с шашлыком. Но вот зачем ему это было нужно? Я спрашивала Шандора, не оставила ли Жужа наследства, но выяснилось, что оставлять ей было нечего. Дева была бедна как наш шахтер. У нее даже с титулом была напряженка. Никто не знает, откуда граф ее выкопал и с чего ему вдруг захотелось на ней жениться. Ни бабок, ни титула, ни земель — крайне невыгодная невеста. Разве что граф воспылал к ней неземной страстью? Маловероятно. При одном взгляде на трупно-улыбчивое личико графа возникают мысли разве что о некрофилии, но никак не о высоком чувстве. Вот только если Жужа знала какую-нибудь тайну… Как ты думаешь, могла она разнюхать ну хоть самую плохонькую, самую хреновенькую тайну? Такой… секретик.

— Отчего ж не могла, — покладисто согласился Ула. — Вы, женщины, вообще все можете, все умеете. Кстати, помнишь, ты мне рассказывала о какой-то горничной, которая будто бы что-то знает об исчезновении Жужи?

— Да, ее зовут Тамила. Ты что, говорил с ней?

— Опоздал! — порадовал меня Ула. — Твою Тамилу сегодня рано утром куда-то отправили.

— Как это отправили?

— А вот так. Дали ей денег немножко, посадили в телегу и сказали: “Давай отсюда, милая!” — веселился Ула.

Я хотела было закатать Уле в лоб или куда достану, но передумала и всего лишь повысила голос:

— Ула Недобитый Скальд! Ты можешь толком объяснить мне, что случилось, а не изображать тут Весельчака У!

— Ой, могу, могу! В общем, дело было так. Кто-то начал тырить ложки и вилки из графского сервиза. Милашка Фанни собрала всех слуг, оглядела их упыриным взглядом, ткнула пальцем в Тамилу и сказала: “Это ты!” Тамила, конечно, попыталась доказать, что она не верблюд, не клептоманка, а местами даже очень честная девушка, да кто ж ее слушал! Поскольку она не из крепостных, то ее не размазали по стенке, а просто отправили туда, откуда она приехала. А приехала она…

Я со злости наподдала ногой кресло. Хотела еще раскроить рогатую голову, но вовремя опомнилась. Ула сжался в углу дивана и на всякий случай прикрыл все самое ценное руками и подушками. Когда я закончила уродовать графский инвентарь, Ула робко пискнул:

— Меня бить будешь?

— А можно? — деловито спросила я, но, видя, что малыш на грани обморока, сменила гнев на жалость. — Ладно, живи. Ты мне еще пригодишься. Но как же я упустила Тамилу! Надо было поговорить с ней прямо в тот же день, когда я услышала ее откровения под окном, а не ждать второго морковкиного заговенья. Что же нам теперь делать? Неизвестно, сколько мы здесь еще проторчим.

Ула робко покивал, затем вытащил из кармана часы и со вздохом объявил:

— Кстати, скоро идти на спиритический сеанс. Как ты думаешь, я смогу его избежать, если скажу, например, что у меня… хотя бы понос? А?

— И не мечтай, — отрезала я. — Тогда Шандор устроит сеанс в нужнике. Понимаешь, ты вызываешь у него прилив вдохновения и космической энергии. Без тебя он не сможет сосредоточиться и захандрит. И потом, что это за сеанс всего с двумя участниками. Слухи поползут всякие… В общем, уважь малыша и не отлынивай.

Дверь тихонько открылась, и на пороге появился чинный лакей и почему-то растерянно произнес:

— Граф Шандор просят вас пожаловать в зеленую гостиную!

— Уже? — испугался Ула.

— Да-с.

В коридоре я шепнула Уле:

— Ох, чувствую, пуся Шандор начудил там. Видал, какое лицо у слуги? Как будто пережил сердечный приступ без отрыва от производства. Небось Шандор выскочил к нему в розовом сари, расшитом черепами и звездочками, забряцал браслетиками…

Ула вздрогнул и с надеждой предположил:

— Может, ты преувеличиваешь, и все еще обойдется? Я совсем не хочу, чтобы Шандор звенел браслетами и устраивал танец живота в розовом сари. Я думал, мы просто посидим, мирно пообщаемся с духами…

Договорить он не успел. Дверь зеленой гостиной со страшным скрипом сама собой раскрылась перед нами. Спецэффекты на высшем уровне! Представляю, что Шандор устроил внутри. Я впихнула застывшего от удивления Улу в комнату и протиснулась туда сама.

Новый дизайн помещения не снился никакому клубу поклонников черной, белой и серо-буро-малиновой магии. Все утыкано свечами, задрапировано черным бархатом, разрисовано пентаграммами и другими соответствующими случаю символами. Посреди всего этого сомнительного великолепия на резном стульчике восседал Шандор. Относительно стиля его одежды я оказалась права почти во всем. Браслеты, рубины и другие драгоценности, наверняка втихаря притыренные из мамашиной шкатулки, украшали мальчишку. Ошиблась я только в расцветке и оформлении сари, подозрительно напоминавшем зеленое сукно с ломберного стола из игровой комнаты. Да, точно, вон и бахромульки внизу…

Ула ошарашенно застыл в дверях, создав живую пробку. Шандор повел ручкой:

— Прошу вас занять свои места. Дорогой граф, ну что же вы стоите в дверях! Проходите и займите место рядом со мной.

— Да, может, я тут, на полу, как-нибудь посижу… — хотел отвертеться хитрый псевдограф.-Я так стесняюсь…

— А не нужно, не нужно стесняться! — Шандор вцепился в руки Улы и принялся тянуть его к столу, приговаривая: — Сейчас вы поймете, как это увлекательно…

Видя, что Ула уже на грани обморока и не может более скрывать дрожь в коленях, я кинулась на помощь моему трусу. Усадив его за стол, подальше от Шандора, я прошептала:

— Сделай, пожалуйста, приветливое лицо, расслабься… Нет, я просила приветливое лицо, а не посмертную маску Джека-Потрошителя. Что ты трясешь веками, как паралитичный бассет-хаунд? Ах, у тебя нервный тик… Тряси, пожалуйста чем-нибудь другим, чтоб не так заметно было, а то Шандор подумает, что ты ему глазки строишь!

Ула замер, боясь пошевелить даже одним лицевым мускулом. Я перевела дух и плюхнулась на соседнее кресло. Шандор, который все время косился в нашу сторону, ревниво спросил:

— Дорогая Павла, о чем вы разговаривали с милым графом?

— О вас, конечно, милый Шандор! — успокоила я зайку. — Мы восхищены вашей экстравагантностью.

Шандор потупился и сказал:

— Я польщен… Кстати, мы уже можем начать наш сеанс.

Я бросила взгляд на стол. Для вызова духов Шандор использовал нечто вроде знаменитого подноса “Ойуа” — ведьминской доски. Для тех, кто не знает, поясню — на написанный алфавит кладется доска или плотный кусок картона с дыркой посередине. На доску затем все кладут свои руки. Немножко сосредоточенности или ловкости, и доска начинает двигаться, показывая ответы духов. Вообще, я слышала, что такая доска одна из самых опасных в спиритуализме. С ее помощью действительно можно нарваться на такого духа, которого потом непросто будет запихнуть обратно. У нас в России новые русские так приобретали себе полтергейст. Для понта. Хвалиться машинами, дачами, любовницами уже немодно, а вот полтергейстом… В нашем городе одна хваткая баба целый бизнес на этом сделала, заведение даже открыла “Барабашкина контора”. При местной психушке, правда, но это уже издержки производства. Ей просто больше нигде помещения в аренду не давали.

Шандор деликатно попросил меня к столу. Я с неохотой покинула уютное большое кресло и пересела на резной стульчик. Шандор закатил глаза и попросил всех положить руки на доску. Мы повиновались. Шандор скромно пристроил и свои бархатные лапки. Затем с подвыванием он начал что-то бормотать, кажется, по-латыни. Вдруг доска начала медленно двигаться. Я этому не удивилась. Наверное, Ула отошел от шока и решил немножко развлечься. Доска тем временем медленно ползала по алфавиту безо всякой определенной цели. Шандор с замиранием сердца пискнул:

— Есть тут кто?

Я с трудом задавила желание прошептать загробным голосомг “Дед Пихто!” Доска зато оживилась и приползла на букву П, затем на А, В, Л и опять на А. В общем, Ула написал мое здешнее имя. Ничего умнее придумать не мог! Зато уж как Шандор обрадовался!

— Павла, милая, духи обращаются к вам! — зашептал он. — Спросите у них что-нибудь!

Я растерялась. Что мне спросить у Улы, усердно изображавшего духов? Про курс доллара? Нет, это нельзя… А тогда о чем? Наконец я вякнула:

— А в чем, собственно, дело?

Доска это явно знала, потому что активно зашевелилась и выдала новое сообщение: У, Б, И, Й, С, Т, В, О. Шандор чуть не описался от радости и вскрикнул:

— А я что говорил!

Я неодобрительно покосилась на Улу. Поганец сидел с самым невозмутимым видом, разглядывал доску и вроде бы даже не шевелил руками. Наловчился, наверное, за девятьсот-то лет! А доска все двигалась. И вот что они с Улой нам выдали: “Обернись и посмотри в дальний угол!”. Пока я из-за природной лени раздумывала, стоит ли подыгрывать Уле и поворачиваться, рыжик сам себе подыграл и развернулся на стуле. Шандор перегнулся через стол и тоже уставился в означенный угол. На Улу я особо не смотрела, зато личико Шандора было прямо передо мной. И вот вдруг это самое личико красиво побледнело, выпучило глаза и со всего размаху приложилось об стол. Я посмотрела на Улу. Этот же изображал памятник вселенскому столбняку, закаменев с приоткрытым ртом. Я заинтересовалась и наконец-то сама развернулась, чтобы посмотреть, что же такого ребята увидели в углу.

Да ничего особенного. В углу скромно торчало самое обыкновенное привидение. Все в белом, как и положено. Ручки ко мне тянет тоже по сценарию Вроде бывшая женщина. Ну, я слабыми нервами никогда не отличалась, поэтому даже обрадовалась. До этого я видела привидение только один раз, да и то не настоящее. В пионерлагере вожатая Людка после того, как мы вызывали дух Льва Толстого, решила нас напугать и показать нам этого самого Толстого. Но после того, как она запуталась в простынях, а вожатый Вова, вечный стоп-кран, придавил ее дверью, Людка тянула разве что на привидение Анны Карениной после столкновения с поездом. Поэтому-то я жизнерадостно произнесла:

— Здорово, кошелка! А цепями бренчать будешь? Ну-ка изобрази мне что-нибудь из Мусоргского!

Привидение, кажется, обиделось и, продолжая тихо подвывать, поплыло ко мне. Ой, как это я забыла, что привидения не исполняют музыкальные заявки. Тем временем бывшая дева подлетела ко мне и колоратурно проскрипела:

— Убийство! Убийство! Где ты, моя душа?

— Я-то откуда знаю! — удивилась я. — Нечего душами-то разбрасываться. Небось постирала и забыла на веревочке.

Дева удивилась, но упорно продолжила:

— Где моя душа? Где моя душа?

— А в холодильнике смотрела? — деловито спросила я. — Вот моя мама говорит, что, была бы ее воля, я б в холодильнике жила…

Дева насупилась и тему не поддержала. Я попыталась ее расшевелить:

— Ну хоть звать-то тебя как?

Привидение задумалось. Я участливо продолжила

— Имя, сестра, имя! Ну хоть кличку какую тогда.. Что, не догоняешь, что ли?

Привидение явно отказывалось идти на конструктивный диалог и опять затянуло свое.

— Ничего не помню. Павла… Где моя душа?

— Да старовенгерским языком тебе сказано, не знаю! — рассердилась я. — Хочешь Жужей быть? Все не Ватерпещенко…

Не знаю, что я такого сказала, но дева обиделась, да как сильно! Взлетела к потолку с горящими глазами, заорала как придавленная кошка, прошла сквозь потолок и исчезла. Я покрутила пальцем у виска и повернулась кребятам. Ула потихоньку отходил от столбняка. Шандор по-прежнему лежал лицом на доске в глубоком обмороке. Я немножко повозила его за косичку об эту самую доску, но парень, похоже, был в полной несознанке.

— Кошмар! — выдавил наконец Ула.

— Еще бы! — согласилась я. — Как нам теперь его оживлять? А то папа-граф как привалит нам по возвращении за порчу ребенка.

Ула отупело уставился на затылок Шандора:

— При чем здесь это?

Теперь я вытаращилась на Улу:

— Как при чем? Это вовсе не это, а Шандор.

Ула тут окончательно пришел в себя и постучал себя по лбу, при этом выразительно глядя на меня.

— Ничем не могу помочь! — тут же отреагировала я. — Мозги напрокат не выдаю. Самой мало.

Ула взвыл:

— Ну что ты несешь! Какой Шандор, какие мозги?! Я тебе про привидение это талдычу…

— Про девушку-то психованную? А что с ней такого? Ну, подумаешь, прилетела себя показать, на людей посмотреть. Небось в загробном мире тоже несладко, вот она и устроила себе экскурсию..

По лицу Улы было ясно видно, что он обо мне думает, и он уже приготовился все это высказать, как тут на столе застонал Шандор. Мы кинулись к нему и перетащили страдальца на диван. Страдалец же очень удобно пристроился на коленках Улы и, кажется, раздумал приходить в себя. Еще бы! Коленки Улы мне самой нравились…