Мой муж принялся за ту же неблагодарную задачу. Уж не знаю, как он уговаривал Игоря и Александра. Отдельные сцены из их разговора:
      Андрей обратился к Игорю, говоря об Александре «он». Наш председатель тут же взвился:
      – Вы не смеете говорить обо мне «он»! Запомните навсегда: Я – председатель Всемирной Розы Мира, композитор, издатель Александр (отчество, фамилия). Повторите! И впредь обращайтесь ко мне только так, полностью!
      И он заставил Андрея повторить этот полный титул.
      Начали вслух читать молитву «Отче наш». На этот раз Александр даже свой отредактированный вариант не смог прочесть. Прочел первую строчку– и тут же начал давать на нее свой комментарий... увяз в рассуждениях.
      Кстати, И. рассказывала, что на днях Александр сказал ей:
      – Иисус Христос и Сатья Саи – мои ученики!
      – Саша, ты что такое говоришь, – пролепетала бедная женщина.
      – Ой, правда, что это я, – Александр перекрестился, – Прости, Господи!
      
      В конце концов Андрею удалось уговорить Игоря уйти. Он привел его к нам, налил чаю, приготовил бутерброды. Договорились, что Игорь перекусит у нас, потом Андрей отвезет его обратно к В.. Пока «целитель» ел, Андрей позвонил знакомой целительнице, которой всецело доверял.
      Оказалось, что она знает этого Игоря!
      – Андрей, – четко произнесла она, – Ты должен поступить, как тебе подсказывает сердце.
      Если что, можешь назвать ему мое имя, – сказала она еще, – он меня боится.
      И точно – стоило Андрею сослаться позже на нее, как «целитель» тут же засмущался.
      Мой муж посадил Игоря в машину и отвез не к В., а на вокзал. Усадил на поезд и вернулся к нам. Его трясло от общения с этим типом. Пришлось отпаивать валерьянкой и чаем.
      Мы разошлись по домам.
      
      А наутро узнали свежие новости. Александр в больнице.
      В этот вечер случилось следующее. У. был в офисе и уже поздно пошел домой. Войдя, он застал жуткую картину: отец душил мать, навалившись на нее, она уже практически не сопротивлялась. У. стал оттаскивать отца... Надо сказать, что И. крупнее мужа, да и У. не такой уж хилый парень. Александр же достаточно тщедушен. Но видимо, в этом состоянии человек становится намного сильнее. Вдвоем (правда, И. не сразу оклемалась) с большим трудом они смогли кое-как скрутить бешено сопротивлявшегося Александра.
      Причем душил он жену довольно основательно – на шее долго оставались следы, которые мы видели. Ей пришлось носить шарфик.
      У. тут же вызвал «скорую» и полицию. И. предложили подписать протокол о нападении, но она отказалась. Александр, увидев официальных лиц, сразу присмирел, перестал сопротивляться. Его увезли в больницу.
      
      Во Франкенеке наконец-то воцарились тишина и покой.
      Несчастная И. немного пришла в себя. Разумеется, она на следующий же день поехала в больницу – и разумеется, муж встретил ее как «предательницу, сдавшую мужа в психушку». Его не лечили. Вернее, ему что-то выписали, но реакция организма была почему-то тяжелой, и он отказался пить таблетки. Насильно лечить его не имели права – раз жена не подтвердила письменно покушение на убийство (а каково ей было – ведь он все равно считал ее предательницей!)
      Но все равно в больничной обстановке В. успокоился, присмирел, уже не рвался спасать мир... Мы теперь могли спокойно работать.
      Для нас вставал еще вопрос – как сообщить об этом людям?
      Дело в том, что Лена была категорически против (и мне запретила) что-либо рассказывать из того, что происходило у нас. Мотив все тот же – «зачем распространять негатив». По телефону она бодрым спокойным тоном рассказывала о том, что «Александр приболел». Люди ничего не знали о происходящем, о поведении Александра (их подозрения, возникшие после собрания, Лена постаралась усыпить). То есть, конечно, все понимали, что у нас что-то неладно. Но никаких подробностей. «Все нормально, все хорошо!» Если бы кто-то позвонил мне, я бы все рассказала. Но мне не звонили – у нас всегда «центром общения» была Лена. Она и поинтересуется подробностями личной жизни, и расскажет о таковых у остальных членов общества, и вообще – ну такая душка... и так любит людей! Я людей не люблю, поэтому мне звонили редко. Я бы не утерпела конечно, не стала бы скрывать правду о том кошмаре, в котором мы жили.
      А так получилось, что общество толком ничего не знало. Весь «негатив» замалчивался, затушевывался... И вдруг – как обухом по голове – Александр в больнице!
      «Нервное перенапряжение», «Переработал» и даже – «стало плохо с сердцем» (это уже для клиентов издательства, немцев). Словом, как-то объяснили. Я не удивлюсь, если кто-то из членов общества до сих пор не знает, что Александр душил жену.
      
      Тут вернулся из России Костя.
      Первым делом он поехал к Александру в больницу. Тот с ним, естественно, поговорил... надо учитывать, что мы были для Александра – предатели. Мы все дружно сдали его в психушку. А вот Кости в этот момент рядом не было, поэтому Костя все-таки не так виноват, как мы.
      Костя вернулся из больницы, зашел в дом, недобро усмехаясь и первым делом сказал жене: «Надо еще уточнить, кто из вас нормальный, а кто нет».
      Бедная Лена! Это был действительно удар. Костя не был дома именно в последнюю неделю, когда безумие все сгущалось, он не видел самых жутких проявлений... И вот – он поверил «мученику» Александру!
      Его, председателя Всемирной Розы Мира, который хотел только Любви и Добра для всех людей, и честно и самоотверженно служил Богу – его проклятые предатели засадили в психушку!
      
      Конечно, иллюзии Кости рассеялись очень быстро. Он вначале не хотел верить, что Александр душил жену («А вы там были? Видели?») Но потом это и ему стало очевидным. Да и увидев некоторые следы деятельности Александра в издательстве, Костя призадумался... К примеру, Александр «сварил» мельброзию в котле по собственному рецепту («полученному от друидов»), безнадежно загубив продуктов пчеловодства на сумму около 1000 ДМ.
      Так что наше единство было восстановлено. И как это ни странно, началось далеко не самое худшее время для нашего общества.
      Мы спокойно работали в издательстве – теперь нам никто не мешал. Мы были равны между собой и образованием, и возрастом, и провинциальностью, и «духовным опытом», и хотя Костя руководил, мы тоже имели право голоса. Наша работа стала и спокойной, и эффективной. Так, мы вполне на приличном уровне провели упоминавшуюся выше встречу с Мегре.
      В то время у нас установился обычай собираться раз в неделю всем издательством (то есть наши две семьи и И.) и обсуждать все дела. Обсуждение было спокойным, конструктивным, все высказывались, все мнения учитывались. Костя оказался прекрасным руководителем.
      В плане у нас стояла еще и «малая встреча» общества. Приехали люди, живущие поблизости. Мы снова собрались в квартире В. (уже без него, только с И.) И. к тому времени купила кое-какие безделушки, снова начала пользоваться косметикой, вообще – слегка пришла в себя и стала похожа на женщину.
      Впервые за все годы люди могли совершенно спокойно говорить. Не было вот этой горячечной атмосферы всеобщего напряжения, когда сказать полемическое слово означало – взорвать пороховую бочку. Нет, разговор был острым. Обсуждали, например, давно волнующую всех проблему – отношений общества и издательства.
      Издательство создавалось как часть общества. Все воспринимали его как «свое» – поначалу. Отсюда и та бесплатная, бескорыстная «помощь» издательству, о которой я упоминала. Но со временем стало ясно, что издательство – предприятие чисто капиталистическое (а какое ж еще?), направлено на зарабатывание денег... теоретически считалось, что как бы для общества, но фактически до сих пор на общество трат почти не было (хотя кое-какая сумма уже скоплена). Никто ничего не знал – сколько денег у издательства, какая зарплата, какие планы... И самое главное – люди вообще не хотели никаких денег, никаких разговоров о деньгах, о бизнесе. Наше общество «духовное» – а тут какие-то деньги... В общем, было недовольство. Только теперь его спокойно высказали вслух, и тут же все решили, что издательство будет само по себе, а общество – само по себе. Пора расставить точки над и.
      Обсудили и другие проблемы. Как лучше проводить «малые встречи» – а то Александр поставил всех перед фактом, а может быть, у нас совсем другие мысли по этому поводу.
      Вообще встреча всем понравилась. Появилась какая-то надежда на возрождение общества. А то ведь общество давно уже стало бесполезным придатком к издательству. Контакты с Мегре, контакты с Андреевой, с разными эзотериками – все шло через издательство. А общество... ну так, собрать иногда и поразвлекать. Для проформы. Ну вот когда проводятся крупные мероприятия вроде встречи с Мегре или Андреевских чтений – тогда народ из общества может бесплатно поработать: пирожки испечь для гостей, билеты раздавать, зал убирать, за порядком следить... За это обществу со скидкой продавались книги и кедровое масло.
      Единственным действительно общим делом, сплачивающим всех, были поездки к дедушке Тимофею в Мюнхен, работа у него. Но это редко, Мюнхен далеко, каждый месяц не наездишься.
      У нас в обществе была действительно очень теплая, дружеская атмосфера. И так хотелось, чтобы это не пропало, чтобы хоть как-то реализовалось! Я уже давно запретила себе даже думать об обществе. Это не мое дело – думать! Это дело Александра... его общество – пусть он и решает.
      А теперь, без Александра, произошел прямо-таки всплеск нашей активности. Мы впервые думали сами – что мы могли бы устроить, нашими слабыми силами, что полезного сделать, как сплотить общество. Мы говорили о гуманитарной помощи в Россию, о субботниках на русском кладбище в Висбадене, о встречах и их программе... словом, мы стали планировать те малые дела, о которых я давно и тщетно уже говорила Александру. Те дела, которые действительно нам были по силам..
      
      Между тем жена почти ежедневно посещала Александра в больнице. Лена с Костей тоже ездили к нему несколько раз. Мой муж вообще Александра видеть отказывался, его начинало трясти при одном виде нашего председателя. Что, конечно, связано и с собственным состоянием мужа – я уже говорила, что его нельзя было назвать совершенно нормальным.
      Я ездила к Александру один раз. Вместе с Леной и нашей художницей Ц.
      Впечатление было незабываемое.
      В России в юности я работала медсестрой, в том числе, и в психиатрической больнице. Была и на занятиях в психиатрических отделениях. Так что представляю себе советскую психиатрию. Конечно, здесь, в Германии (буржуи – они богатые) все было иначе. Больным предоставлено гораздо больше свободы, обращение с ними очень корректное (это не наши бугаи-санитары). Ну и питание, условия – не сравнить, конечно. Но все равно – психиатрия есть психиатрия. Отделение запиралось. Гулять Александра первое время выпускали только на большом балконе.
      Александр ждал нас в столовой. Сидел в уголке, теперь аккуратно причесанный, стройный, прямой, идеально спокойный. Перед ним на столе – Библия. Мы, поздоровавшись, стали расспрашивать его, как условия, не холодно ли ему, не хочет ли чего. Александр горько улыбался в ответ.
      – А кормят вас хорошо? – спросила я.
      – Кормят... – ответил Александр задумчиво, – Кормят несвободой.
      Словом, Александр старался из своего положения выжать все, что возможно, чтобы предстать перед собой и другими мучеником. Думаю, ему бы очень хотелось, чтобы его еще и стукнул кто-нибудь (как это бывает в наших больницах), а то и в смирительную рубашку бы завернули... Но увы, врачи и персонал – гады – обращались с ним исключительно корректно, как и с другими больными. Даже таблетки не заставляли принимать (кажется, в это время его уже уговорили принять какое-то лечение, довольно мягкое). Впрочем, можно было вызывать жалость тем, что его не выпускают гулять – это же так ужасно! Тем, что он находился в обществе больных – действительно, мало приятного... особенно если заранее настроиться на то «как-это-ужасно». А также непониманием духовно тупых врачей.
      – Он меня спрашивает: а вы голоса-то слышите? А я ему говорю: нет, я не слышу никаких голосов. И никогда не слышал.
      То есть он лгал врачам. Голоса он слышал, да еще как!
      Настоящие шизофреники не скрывают того, что слышат голоса. Даже если и хотят – не могут скрыть. Может быть, конечно, есть какая-то форма болезни, при которой человек полностью сохраняет способность к соображению и хитрость. Мне тогда думалось, что Александр просто страдает, так сказать, начальной формой шизофрении – а со временем его умственные способности тоже упадут, и он превратится в одного из полуидиотов, которые бродят по отделению.
      Не знаю... я не психиатр, и не могу сказать наверняка. Но насколько я знаю, диагноз Александру в больнице так и не поставили.
      Он просто все отрицал. Голосов никаких он не слышал, жену не душил. Конечно, протокол все равно существовал – следы на шее И. видели полицейские (поэтому, кстати, Александра и не выпускали из больницы больше месяца). Он все валил на домочадцев. Не знаю, верили ему или нет...
      В конце концов рассказы Александра вывели меня. Да и надоело изображать «любовь», которой я к нему не чувствовала. Честно.
      – Ну что, Александр, – сказала я, – Как же вы могли такое сделать? И куда вы нас теперь поведете?
      Александр улыбнулся таинственно, глядя вдаль.
      – Я вас поведу к Богу, – сказал он.
      – Как вы могли? – повторила я, – Зачем вы это сделали?
      – А этого, – Александр вздохнул, – Я не могу вам сказать. Вы должны понять сами. Или не понять.
      
      Ц. встретилась с Александром отдельно, без нас. Едва мы вышли, Александр набросился на нее.
      – Как ты могла?! Как ты могла допустить, чтобы меня посадили сюда? Ну они – ладно, с ними все ясно. Но ты?!
      Бедная Ц. не знала, что ответить. Александр доверял ей больше чем другим, а теперь и она оказалась среди «предателей».
      Меня мало волновали такие обвинения. Какое «предательство»? Во-первых, если уж на то пошло, то в больницу Александра отправили жена и сын, мы-то терпели все его выходки (конечно, это не обвинение в их адрес – они-то должны были выносить его ДОМА, что гораздо хуже. И. вовсе чуть не погибла). Я знала одно: уже никогда Александр не будет моим руководителем. И такое же настроение было и у остальных.
      Я не была разочарована в эзотерике, в идеях. Все складывалось вполне логично. Александр «не прошел испытания». Как известно, по основному закону оккультизма, при воздействии Высших Энергий в человеке выявляется все самое лучшее и самое худшее. Вот и высветилась личность Александра! Стала видна вся его «тьма». Все его честолюбие, его претензии на чуть ли не мировую власть, скрытые, якобы, «скромностью и демократизмом» (он любил сравнивать себя со Сталиным – мол, ведь я же не такой деспот! У меня же совсем другой характер! Как-то я за столом возразила ему: не надо о Сталине сейчас! – из чего он вывел заключение, что я сталинистка – больше никаких разговоров об этом у нас с ним не было – и потом использовал это как «оружие» против меня. А я тогда действительно подумала, что лучше уж Сталин, чем такой скользкий тип).
      Итак, Александр «сорвался», не выдержал испытания, и теперь ни о какой его миссии, ни о каком его председательстве не могло быть и речи. Мне это было совершенно ясно. То же говорили и целители. Фаина: «Над его головой – сплошной черный поток». Евгений: «Ему нужно долго лечиться», еще одна целительница сказала, что его единственный шанс – это поехать в Россию в какой-то монастырь, где изгоняют бесов, и прожить там минимум год. Тогда у него есть шанс в следующем воплощении родиться нормальным (даже так!)
      
      Короче, мы ждали, что Александр после больницы поедет куда-нибудь в монастырь, или просто к маме в Россию – отдохнуть, отвлечься. Относились к нему, как к больному – с сочувствием.
      И действительно, выйдя из больницы, Александр тут же поехал в Россию.
      
      Надо сказать, что заявления Александра о его «мученичестве» ничего, кроме раздражения, у меня никогда не вызывали. Он даже вслух сравнивал себя с Андреевым, сидевшим в тюрьме! Тот же Игорь звонил нам еще полгода: «Я хочу только разобраться, что у вас происходит! Блаватскую тоже не понимали!»
      Фактически Александр провел чуть больше месяца в очень хорошей немецкой больнице, в прекрасных условиях. Не выпускали гулять? Но через две или три недели прогулки Александру разрешили! Ему отныне можно было свободно выходить из больницы и гулять по городу. Так он от этого отказался!
      Ну как же – ведь уже нельзя будет жаловаться, что его «кормят несвободой».
      
      Но есть другое, то, что действительно вызывает во мне сильную жалость и сочувствие к Александру. Как-то позже он обмолвился: «Мне было так страшно по ночам... так одиноко. Я чувствовал, что я один во всем мире».
      Вот это чувство – когда человек отбрасывает фантазии и остается один на один с безжалостной реальностью – я хорошо понимаю. Это действительно мука. «Страшно впасть в руки Бога живого»...
      Он до сих пор, при всей внешней благопристойности, находится в этом адском состоянии. Он не думает об этом, и не замечает этого, но ведь придет момент – хотя бы после смерти – и он заметит, что Бог совсем иной, чем ему казалось, и мир другой, чем он себе нафантазировал... и не поздно ли тогда будет восстанавливать отношения с Богом?
      Впрочем, мне ли об этом судить?
      
      Как я уже говорила, за время отсутствия Александра мы как-то воспряли духом. Работа издательства шла лучше некуда. Вообще все было замечательно. Правда, нас удивляло, что Александр не поехал ни в какой монастырь, а поехал улаживать дела – к Алле Андреевой, к Мегре.
      Мегре, узнав о происходящем, сказал, что все-таки договор на новые книги он должен подписывать с Александром, поскольку официально Александр – хозяин издательства. Поэтому надо дождаться, когда тот выйдет из больницы, и или передаст все дела Косте, или уж будет сам их вести (в последнее никто не верил).
      Вообще мы ждали чего угодно. Костя сказал, что он лично надеется на чудо – конечно, маловероятно, что Александр выздоровеет, и все будет как прежде – но ведь бывают чудеса! Надо верить в чудо, и тогда оно сбудется.
      Как прежде – имелось в виду, что Александр станет прежним нормальным человеком, придет к нам и скажет: простите, ребята, я немного свихнулся, давайте забудем прошлое и будем жить нормально. Мы были бы счастливы тут же все забыть!
      Но на самом деле в это мы не верили. Я лично думала, что Александру предстоит долгая карьера психиатрического больного. Или что он теперь отойдет от дел, предоставит Косте фирму, займется собой...
      Словом, мы думали все, что угодно, но никак не ожидали того, что произойдет.
      
      А произошло вот что.
      В феврале Александр вернулся из России другим человеком.
      Он выглядел теперь уже совершенно нормально. Вел себя адекватно. В общем, как бы стал прежним. Как раз мы собрались на очередное «производственное совещание» в доме Кости. Сели за стол.
      Костя попросил Александра рассказать о том, что было в России и вообще... как он видит дальнейшую нашу жизнь. Но Александр возразил:
      – Нет, я хотел бы сначала послушать вас. Пусть каждый выскажется...
      Он взял инициативу в свои руки, а мы как бы должны были отчитываться перед ним. Но что делать? Мы стали высказываться. Говорили о новой обложке, предложенной Мегре. О том, что мы решили еженедельно собираться для обсуждения дел (к слову – такая практика есть на любой нормальной немецкой фирме). В общем, о делах производственных. Костя спросил еще: «Мне бы хотелось знать, Александр, как вы планируете наше будущее? Как мы теперь будем жить дальше? Вы будете руководить? И потом, я хотел бы выяснить, как теперь с обращениями? Вы сказали, что мы должны называть друг друга на „Вы“ – к вам так и продолжать обращаться? Или можно по-старому, на ты?»
      Я говорила только о производственных делах. В общем, разговор был достаточно деловой, как обычно.
      Когда все закончили, Александр вдруг сделал очень обиженный вид и сказал примерно следующее.
      – Я столько пережил, столько перестрадал! А вы смотрите на меня, как на врага! Вы задаете мне такие вопросы! Я не хочу с вами больше разговаривать!
      Тут мой муж не сдержался и накричал на него. После чего вышел в комнату и больше уже не заходил. Мне надо было бы пойти за ним, но я не знала, как лучше поступить – и с Александром нужно было поговорить.
      – Но мы же просто вас спросили... вы нас поймите – мы действительно не знаем, после всего, какие у нас будут отношения!
      – Понимаете, Александр, – попыталась я объяснить, – Вы, к примеру, по телефону столько людям пообещали, что мы не знали, как это потом расхлебывать. Так как вы – дальше будете так же поступать или нет?
      В общем, ни к чему хорошему этот разговор не привел. Александр обижался все больше: «Я пришел к друзьям, а вы отнеслись ко мне, как к врагу!» Тут еще вступила И. и начала заступаться за мужа. У нее теперь была четкая установка: Саша был болен, а вы не можете отнестись к нему по-человечески. В общем, мы переругались, Саша с И. ушли обиженные, а нас еще долго трясло. Кажется, все началось сначала...
      У Александра явно ничего не прошло. Он по-прежнему считал себя мучеником, обиженным, преданным. Он ненавидел всех и на всех обижался. Да, он начал вести себя адекватно, он уже не ел сырых грибов, не здоровался с деревьями и не ругался матом. Но установка – какой я хороший, какой я великий, как я люблю всех людей, и какие у меня ужасные близкие и друзья, как все передо мной виноваты – эта установка осталась.
      
      На следующий день приехали еще Е. и Ю. с детьми (Е. – заместитель Александра по обществу), и мы все должны были обсуждать дела общества. Андрей даже отказался идти на это сборище – при виде Александра его по-прежнему трясло. Я пошла...
      Первой слово взяла И. Она долго и с горечью говорила о происшедшем вчера. Виноваты, естественно, были мы. И. изложила свою позицию.
      – Саша был болен. Если бы он был здоров и вел себя подобным образом, я бы не жила с ним и развелась бы тут же. Но он был больным, и поэтому вел себя так. Теперь он здоров, но надо же его понять! Надо же отнестись по-человечески, а не так холодно, как все отнеслись к нему вчера! Вчера я с ужасом поняла, что вот мы три года создавали наши отношения, и достаточно всего пятнадцати минут, чтобы их разрушить! И мы будем ходить по Франкенеку как три совершенно чужие семьи...
      У меня возник вопрос: что же это за отношения, которые можно разрушить за 15 минут. Но так как уже заговорили о Любви, то сказать об этом мне было неудобно.
      – Но мы хотели просто узнать, что Александр думает обо всем этом... его послушать! Он же не захотел говорить!
      На этот раз Александр снизошел к нам и начал рассказывать свою версию происшедшего.
      Итак, он не был болен (это в корне противоречило словам И., но кажется, ни она сама, ни кто другой этого не заметили).
      После больницы Александр поехал в Россию и первым делом встретился со своей учительницей рэйки (помните, с чего все началось?) Любой. И вот эта Люба ему объяснила следующее: у всех более-менее продвинутых рэйкистов проходит этот «процесс». При этом с людьми еще и худшие вещи творятся: они пытаются самоубийством покончить, калечат себя и пр. «Мы за людьми в этом состоянии следим, даже связываем, чтобы они ничего не сделали». После успешного прохождения «процесса» человек становится ясновидящим. Но если его «запихали в психушку» (а такое желание всегда возникает, потому что человек именно ведет себя как сумасшедший) – естественно, после тамошнего лечения никаких способностей уже не будет.
      – Ну вот, – Александр пожал плечами, – так что сейчас у меня никаких способностей нет. Я ничего не вижу, не слышу...
      Разумеется, это было обвинение в наш адрес, но мы его проглотили спокойно.
      Потом Александр встретился с Мегре, и тот ему сказал: ну конечно, у меня тоже был точно такой же процесс! Когда я с Анастасией познакомился. Только я уехал от жены, от всех. Остался один. Я же в книге описывал, как я чуть не умер. Вот это и был такой процесс.
      Короче говоря, Александр и Мегре обнялись, как братья, и плакали вместе, стоя у окна и глядя на мир, который им предстояло менять к лучшему. (Это не моя фантазия, а рассказ Александра, опять же)
      
      Слушая Александра, я вдруг начала его понимать. Он рассказывал все это таким спокойным, естественным тоном... Да, конечно! Ну что же – да, бывает и такое в жизни. Процесс. Вот и у Мегре был процесс. И у многих ясновидящих. И у Фаины. И Евгений говорил, что у него было что-то подобное.
      Короче говоря, все восприняли Александра именно так, вполне спокойно. Все хорошо! Все прекрасно! Можно жить дальше!
      – Ну а то, что вы рассказываете... я просто не помню, – заключил Александр, – что я что-то кому-то говорил не то. Если я кого-то обидел – простите, пожалуйста!
      Надо ли говорить, что его тут же простили!
      – Я думал о том даже, что мне теперь нужно отойти от дел... может быть, не стоит больше этим всем заниматься. Но ведь я дал слово Богу, что я буду заниматься религиозно-общественной деятельностью. Поэтому я не могу от этого отказаться.
      И это показалось мне вполне достойным оправданием.
      Ну хорошо, собралась я, это все понятно и прекрасно. Но он что – думает, что и дальше все будет по-старому? Мне было нелегко заговорить. Александр почему-то начал говорить о своем «авторитаризме» и доказывать, что он вовсе не такой! Тут состоялся этот неприятный короткий разговор о Сталине – меня не так поняли, но оправдываться и объясняться было некогда. Да и в чем оправдываться? И в этом же разговоре Александр упомянул почему-то давно забытого Г.П. («Вот он бы вам показал!») А он, Александр, такой мягкий, нежный, любящий! Демократичный! Как можно сказать о нем хоть одно дурное слово! Все это были камешки в мой огород – якобы я протестую против власти Александра (хотя я уже очень давно, а если разобраться, то и никогда не протестовала против его ВЛАСТИ). Александр, видимо, составил обо мне мнение, как о любительнице этакой «жесткой диктатуры» Отсюда – «сталинистка». Ну ладно...
      Короче, мне было нелегко заговорить после всего этого. Но я собралась с духом – плевать, что обо мне подумают, общество важнее! И заговорила о том, что неплохо было бы все же иначе строить отношения в обществе... И все, как обычно, подхватили. Интересно, что вся семья Александра, сидевшая за столом, грудью встала на его защиту.
      – По-моему, – говорила дочь Александра Л., которую совсем недавно он «проклял и выгнал», – Все более-менее серьезные дела в нашем обществе были инициативой папы.
      Тут мне стало ясно, что папа в этой семье всегда был кумиром. И крепко держал всех в руках вот именно этой своей «мягкостью» и «демократичностью». А также своими обидами и манипулированием.
      Но зато все остальные, уже почувствовавшие вкус жизни без Александра, подхватили мою идею. Мы стали обсуждать планы на будущее. Все азартно высказывались. Говорили как раз о том, что уже обсуждалось – без Александра – что-то планировали, придумывали... Все воодушевились.
      И вдруг я заметила, что Александр не принимает никакого участия в обсуждении. Он сидит за столом, постукивая пальцами, взгляд его устремлен в неведомую нам даль.
      И я поняла, что все это обсуждение – полностью тщетно. Что сейчас мы можем напланировать все, что угодно! Так уже было. Мы можем вынести это на большое собрание и болтать, сколько нашей душе захочется. А потом выйдет Александр и своим тихим голосом расскажет о Великих Перспективах. О Центре. О Церкви. О каких-нибудь великих людях, которых он пригласил... с которыми он встречался... И все наши планы, все наши желания померкнут в ничтожестве перед Великими Планами Александра. Даже нам самим станет ясно, как мы мелочны и глупы по сравнению с этим Замечательным Человеком.
      Я замолчала. Ну что ж... В конце концов, мы сами это выбрали. Александр полностью оправдал себя в моих глазах. Кто сказал, что мои представления были правильными, что он «не выдержал испытания»? А может, все было как раз нормально? И теперь все вернется на круги своя... будет общество, как и раньше. Ну не будет демократичности. Ну останется Александр руководителем. Но ведь будет общество! Будет эта чудесная атмосфера... мы будем творить Великие Дела. Когда-нибудь мы построим Центр!
      Словом, я примирилась внутренне со всем. И даже я подумала о том, что раньше Александр вообще не допустил бы такого обсуждения. Значит, он действительно изменился! Он стал лучше! Я так ему и сказала: «Вы стали лучше!» Он ответил: «Спасибо!»
      С этим я пошла домой. Возбужденная и довольная, что общество и наша прежняя жизнь восстанавливаются.
      
      Я пришла домой и начала рассказывать мужу.
      – Ну, в общем, все хорошо, все в порядке.
      – Это как – в порядке? – спросил он мрачно.
      – Ну понимаешь... Александр – он, в общем... он был не болен, а у него был процесс...
      И я передала Андрею весь наш разговор, все, что произошло (надо учитывать, что рассказывала я достаточно восторженно). Муж становился все мрачнее.
      – Я все понял, – сказал он, – я не понял только, как ты ему поверила.
      И он развернул передо мной смысл происшедшего сегодня. Смысл слов Александра.
      Александр ничуть не изменился (это показала и вчерашняя встреча очень хорошо). Но он стал намного хитрее и умнее, приобрел новые способности по управлению людьми. Вчера он «сорвался» среди своих. А сегодня аудитория была больше. И что он нам сказал по сути?
      Он не сожалеет о случившемся, он даже этого не помнит. Тот кошмар, который все мы пережили, для него вполне естественнен и нормален. Он не выразил ни слова сочувствия нам (формальное извинение не в счет), но все время говорил о себе – как много он перестрадал, как ему было тяжело.