Уже за полночь, когда кривобокая тусклая луна повисла над головами, вернулся Чакмар и заговорщицки прошептал, что наши преследователи сейчас бродят между кострами, присматриваясь к сидящим и лежащим.
– Они заглянули под платок жене раздатчика Гагуца, - хихикнул мальчик. - Гагуц чуть не убил их черпаком.
– Где этот Гагуц? - спросил Беспалый. - Далеко, близко?
– Там, недалеко, - Чакмар махнул рукой в сторону светлых пятен от угасающих костров. - Они в драке с Гагуцем пустые котлы опрокинули, вот звону было!
Наша маленькая группа спряталась, как смогла, забившись в узкую щель между двумя большими шатрами паломников. Слуги паломников неодобрительно косились на нас, но не ругались и не гнали. Сквозь плотную ткань были слышны тихие разговоры, заунывное пение чередовалось с бульканьем, кто-то негромко подсчитывал не то доходы, не то убытки, а тонкий храп вплетался в эти звуки, соединяя их в гармонию ночного покоя.
У нас же с покоем выходило скверно. Катарина дремала на моих руках, остальные сидели на корточках и внимательно слушали Чакмара.
– Сюда идут, - сказал он. - К утру или раньше доберутся.
– Обочиной можно незаметно перебраться в хвост каравана, - задумчиво сказал Керби. - А потом обратно. Будем долго бегать туда-сюда, пока Маасу не надоест. Я так вот понимаю, что надолго деревню оставлять ему неохота, да?
– А ему долго и не надо, - отозвался Гинтар. - Утром он по дороге обгонит всех до первого холмика, а мимо него потом весь караван и пройдет. Долго не побегаешь.
– Прятаться будем за вьюками, - робко подал голос Дадух, но Беспалый цыкнул на него, и тот затих.
– У нас могут быть неприятности, - Керби нахмурился. - Маас пожалуется на нас старейшинам паломников…
– Из каравана выдачи нет, - успокоил техника Беспалый. - Здесь даже клейменых не трогают.
Несколько раз мне попадались странные личности с бегающими глазами. Щеки их украшали безобразные крестообразные рубцы. Я сперва думал, что это какие-то племенные знаки, но Дадух, посмеиваясь, объяснил, за какие дела отмечают раскаленным прутом. Пойманных на воровстве, заклеймив, отпускали, и те вольны были идти с караваном. От жертвенных котлов таких безжалостно гнали. Милостыню им подавали неохотно и в услужение не брали. Эти изгои питались объедками, ну и, конечно, кореньями.
– А если он награду за нас объявит? - продолжал Керби.
– Пожалеет денег.
– Жадный он, - вдруг сказал Чакмар. - Хотел, чтобы за одну монету вас искали. Он меня хотел за одну монету нанять. Но вы-то меня раньше наняли, и не за одну монету, а за три.
– Да-а, вовремя ты нам попался… - протянул Керби и выразительно посмотрел на Беспалого. - Хороший мальчик. Далеко пойдешь.
– Я с вами пойду.
– Кто тебя отпустит? У кого ты в услужении? - спросил Гинтар.
– Ни у кого. Служить не буду, только помогать.
– Там посмотрим, - сказал рыбак. - А что сейчас делать?
– Нападем сейчас, пока они нас ищут, - предложил Гинтар. - Я помогу. Может, без крови обойдется. Оружие твоего отца…
– Это не оружие, - перебил его Беспалый. - И не будем больше о нем. А если тебя узнают?
– Ну и пусть узнают, - равнодушно ответил Гинтар. - Не вернусь я в Рыбалку. Да и ты не вернешься.
– Пока вы разговариваете, они, наверное, уже к шатрам идут, - сказал Чакмар. - Если вы дадите мне еще две монеты, я их буду за ноги хватать во время драки.
– Мальчонка дело говорит, - пробормотал Керби. - Навалимся внезапно, свяжем. Только рано или поздно или сами освободятся, или кто-нибудь развяжет. За караваном длинный хвост из отставших ползет. А догнать нас - дело плевое.
Я представил, как Маас внезапно возникает на дороге, а мы, изнуренные дневным переходом, не можем дать ему отпор. Что тогда станет с Леонорой и дочкой?..
– Придется его убить, - сказал я. - Иначе никак.
– Можно и убить, - согласился Гинтар, а Беспалый промолчал.
– За одну монету я скажу, как обойтись без драки, - опять подал голос Чакмар.
Некоторое время все молчали.
– Этот парень еще будет восседать в палате Звездной Гильдии, помяните мои слова, - техник попытался ухватить мальчика за ухо, но тот шустро увернулся. - Говори, и монета твоя.
– Надо вперед идти. Ночью они здесь будут искать, а нас уже нет. Днем тоже быстро пойдем. Не догонят.
– Хм-м… Смысл есть, - Керби снова потянулся к уху Чакмара, тот укоризненно покачал головой, и техник опустил руку. - Пока они будут ползти с караваном, мы оторвемся на пару дневных переходов. Только куда идти в темноте, вот вопрос!
– Не вопрос, - сказал Беспалый. - Галька и камни на дороге светлее, не собьемся. Опять же, впереди могут быть другие группы, которые вышли раньше.
– Говорят, что самые богатые и самые жадные паломники выходят на два или три дня раньше, - добавил Чакмар. - И жертвенным мясом они никого не кормят. Думают, и без этого им будет удача, Дракон им задаром улыбнется.
– Какой еще… - я не успел договорить, как техник вскочил на ноги и принялся тормошить Лепса, дремавшего у костра.
Вскоре мы уже тихо пробирались между шатрами, мимо смачно чавкающих вьюков, чьи желудки так же реагировали на «редис», как и наши, но намного громче, осторожно переступая через спящих вповалку мужчин и женщин, мимо опрокинутых котлов.
Леонора выбилась из сил и еле переставляла ноги, держась за мой локоть. Спящую дочку я нес на спине, привязав для надежности пледом. На Айконе женщины ультов так носят своих детенышей. Кто бы мог подумать, что и мы, цивилизованные люди, уподобимся дикарям!
На улицах городов ульты редко попадались на глаза. Они казались безобидными, добродушными бродягами, их вид вызывал улыбку, а склонность к мелкому воровству и обману прощалась, поскольку крупных неприятностей от этих волосатых недотеп не ждали. Порой их нанимали для очистки стоков или разборки старых домов, но работники они были никакие, часто бросали дело на половине и уходили, не дождавшись оплаты. Кое-кто на этом, впрочем, неплохо зарабатывал, экономя на технике и людях.
Ненадолго останавливаясь для краткого отдыха, мы за ночь ушли далеко вперед по светлеющей в слабом лунном свете дороге. Дневной переход дался труднее: чем дальше мы забирались в глубь материка, тем сильнее становилась жара - терпимая, но все же изнуряющая для бывших городских жителей. Привалы становились чаще, и наконец мы встали на ночевку вблизи груды камней, похожих на руины.
Староста, наверное, уже вернулся в деревню. Что теперь - дожидаться подхода каравана или быстро идти вперед, не зная, что там нас ждет - паломники или безлюдная пустыня? Время от времени нам попадались неопрятные кучки мусора, местами были рассыпаны мелкие бараньи катышки, но мы не могли определить, свежие они или не очень. В пустыне все быстро высыхало. От жажды мы не страдали, но с едой было плоховато, немного мяса, которое успели прихватить с собой, да галеты. Водянистый редис аппетита не возбуждал.
– До столицы месяца два идти, - сказал Гинтар. - Или три. Я вот подумал, с малым караваном не дойдем, да и все равно, ближе к горам все паломники в один караван собираются. Там ущелье, выкуп могут потребовать. Надо ждать наших, я так думаю.
– Из умной рыбы соуса не выйдет! - рассердился Беспалый. - Ты меньше думай и дело говори. С каких пор эта шваль бродячая стала «нашими»? Откуда про ущелье знаешь?
– Люди говорили, а я слушать умею.
– Это потому что тебе еще уши не отрезали.
– Может, вы утром разберетесь, кто из вас главный, - коварно улыбаясь, вмешался Керби. - Не надо ссориться.
– Да, да, не надо ссориться… - пробормотал жалобно Дадух.
– А ты молчи! - в один голос рявкнули на него Саам и Гинтар и тут же свирепо уставились друг на друга.
Беспалый подтянул к себе поближе длинный сверток, в котором, как я знал, находилась палица-топор.
– Ты отказываешься от своего слова? - тихо спросил он Гинтара.
Гинтар задумчиво посмотрел на сверток, на нас и покачал головой.
– Нет, я не отказываюсь от своего слова.
– Ты хочешь приказывать?
– Нет, не хочу.
– Пусть кто-нибудь из вас скажет, есть шанс догнать паломников или нет? - снова заговорил Керби.
– Вот пусть этот умник ушастый тебе скажет, - спокойно ответил Беспалый, словно за миг до этого в его голосе не звучала угроза.
– Только с твоего разрешения… - тут же отозвался Гинтар.
– Разрешаю.
Саам великодушно взмахнул рукой, но отсутствующий мизинец сделал этот жест, явно торжественный по замыслу, довольно-таки смешным.
– Чего это они? - тихо спросила Леонора.
Она, как всегда, сидела рядом, прижавшись к моему плечу. В первые дни нашего бесконечного путешествия Беспалый сперва намекал, а потом напрямую сказал, что не место женщине в кругу мужчин. Я не стал втолковывать ему разницу между культурами, - думаю, он даже слова такого не знал, а попросту спросил, не увлекается ли он случайно мужчинами, если с такой неприязнью относится к женщинам? Он пробурчал какое-то ругательство и отстал.
– Власть делят, - шепнул я жене.
– А-а… Ну, тогда я пошла спать.
Споры о том, идти вперед или спать, длились недолго. Керби предложил бросить жребий. Рыбаки почему-то испугались.
– Нельзя, - сказал Беспалый. - Жребий могут бросать только особые люди. И только в особых местах.
Он принялся объяснять, но я так и не понял, шла ли речь о служителях какого-то местного культа или о гадателях и что это за места такие. Выяснил одно: паломничество идет как раз к такому редкому месту, где позволяется гадать, тянуть жребий, предсказывать, словом, всячески испытывать удачу. Позже я узнал, что это, собственно, единственное место на Тугаме.
– Ну, как хотите, - согласился техник. - Я в делах веры не разбираюсь. Может, вам знамение нужно или голос свыше?
– Что ты там про голоса лепечешь? - удивился Беспалый. - Я не слышу ничего. Это ветер шумит или ты до ветру плохо сходил, вот тебя и пучит.
Довольный своей шуткой, он повалился на кошму и радостно заржал. Словно в ответ, издалека донеслось жалобное блеяние баранов, которых явно вели под нож. Гинтар вскочил и ткнул пальцем, указывая вперед, туда, где дорога исчезала в сумеречном мареве.
– Там на дороге костры!
– Вот видишь, - не растерялся Беспалый. - А говорил: ждать, ждать…
Глава 3
В детстве я не мечтал о приключениях. Мои родители часто переезжали с места на место, так что впечатлений хватало. Когда я услышал Зов, мы как раз обустраивались в каком-то захолустье. Чужаки были на виду, так что далеко я не ушел, меня завернули прямо на пороге. Потом, естественно, я хвастал перед сверстниками своими похождениями в горах и лесах, и мне верили - детская память о переездах выручала. К счастью, отец быстро рассчитался с долгами и к радости матери перестал бегать от кредиторов. Дела пошли на лад, и мы наконец нашли себе место постоянного жительства.
Образование я получил в горном универсуме и по иронии судьбы несколько лет вынужден был мотаться именно по горам и лесам, мечтая об уюте и покое. Небольшое наследство от полузабытой тетки позволило открыть свое дело. С тех пор я без особой нужды не покидал надолго дом, резонно полагая, что дома и окончу свои дни, если, конечно, не разбогатею настолько, чтобы приобрести виллу на Салане, подобно моему удачливому свояку.
А теперь вот я сижу у котла и питаюсь от милостей господ паломников, которые весьма прохладно отнеслись к примкнувшей шайке голодранцев. Нам сразу же сказали, что жертвенное мясо придется отрабатывать, и не только благодарственным пением. Здесь оказалось мало народу, сотня-полторы человек, но были они не в пример богаче паломников из большого каравана.
Лепса и Гинтара пристроили к носильщикам. Они сменяли друг друга - носилки здесь походили, скорее, на небольшую комнату, где восседала целая семья благочестивых путешественников. Волокли этот неподъемный короб, обитый изнутри коврами, шестнадцать человек. Несмотря на то, что вьюков в караване было много, паломники не пересаживались на тележки, чтобы не нарушать древнюю традицию. Для большого стада овец не хватало пастухов, мужчин к ним в помощники и определили. Женщинам и детям велели за котлами присматривать и чистить их песком.
Песка хватало, и с каждым днем его становилось больше. Кто-то из караванщиков сказал, что ближе к месту паломничества, которое одни называли Горой Дракона, другие Великой Рыбой, а третьи просто угрюмо отмалчивались, останется только песок, и так до ущелья, за которым начинается прямая дорога на оазис.
Интереса к местным святыням у меня не было - за день, пока караван неспешно ползет по дороге, так набегаешься за неугомонными тварями, норовящими в поисках свежей травы уйти далеко в сторону, что к вечеру не остается сил для разговоров. Вот и сейчас солнце еще не зашло, а у меня неудержимо слипаются веки под монотонный речитатив запевалы и тоскливые подпевки собравшихся вокруг него в большой круг. Беспалый Саам слушал, как Гинтар рассказывает о паломничестве своего деда. Вот тогда пустыня была настоящей пустыней, не то что сейчас. Кости паломников и вьюков белели на всем пути, а пыльный ветер выедал в них дыры и свистел утром одни песни, а вечером другие, потому что пылью за день кости стачивались на два, а то и на три пальца. «А кто их пальцами измерял, - лениво спросил Саам, - покойники, что ли?..»
Чакмар и Катарина играют неподалеку. Они расчертили прутиками круги на песке и кидают в них мелкие камешки, соревнуясь, кто точнее попадет. Мальчик ни на шаг не отходит от моей дочки. Я помню, как он был изумлен ее немотой. Присев перед ней на корточки, когда никто, как ему казалось, их не видел, он в восторге размахивал руками перед лицом, дергал за волосы, показывал язык, кривлялся, будучи уверен, что пожаловаться она не сможет. Но когда приставил ладони к ушам и пошевелил пальцами, то немедленно схлопотал.
Наверное, среди детей на Тугаме жест «длинные уши вьюка» считается обидным. И моя дочурка, которую пытались дразнить сверстники в Райской Рыбалке, уже знала об этом. Чакмар получил увесистой галькой в лоб и перестал дразниться.
Они быстро подружились. Других детей в малом караване не было. Кидание камешков в круги в этих краях было чем-то вроде азартной игры. Предприимчивый Чакмар, увидев, как метко моя дочь попадает в любую цель, тут же стал вовлекать в игру погонщиков, кашеваров и пастухов. Катарина ловко сбивала щепки, воткнутые в землю, а Чакмар подзуживал азартных игроков и собирал выигранные деньги. Леонора сразу же узнала об этих забавах, рассердилась и велела немедленно прекратить, держаться подальше от взрослых и играть в игры, приличествующие детям. Но тут Чакмар высыпал ей в подол горсть мелких монет, за каждую из которых можно было купить немного сушеных овощей, запасы которых в караване были не очень велики, в отличие от жертвенного мяса. Жена сразу же смягчилась и даже вернула ему пару денежек. Что было наивностью. Себя-то Чакмар не забывал и большую часть выигрыша припрятывал.
Мальчик хоть и держался поблизости от нас, но о себе рассказывал скупо. Потом отмяк, разговорился. Родителей Чакмар не помнил. Сироту воспитывала дальняя родственница, старая сводня. После того как тетку в пьяной драке зарезал ее сожитель, власти отдали мальчика на воспитание, а фактически в сервы в одну богатую семью. Там он работал на кухне, когда чуть подрос, стал прислуживать в господских комнатах. И однажды совершенно случайно, хотя его лукавая ухмылка говорила о другом, опрокинул во время праздничного обеда большую чашу с черным соусом. Был за это нещадно порот и сослан в работный дом, откуда прямая дорога на казенные ткацкие фабрики - в удушливую пыль, грохот, изнурительный труд, плохую еду и раннюю старость в лучшем случае. До старости, судя по рассказам мальчика, мало кто доживал, а если и удавалось кому-то выбраться за ворота мануфактуры, то безрукой или безногой развалиной.
Повозка, набитая такими же, как он, малолетками, перевернулась, Чакмар в суматохе развязал веревку и сбежал. Некоторое время побирался в припортовых трущобах, и судьба ему ничего хорошего не сулила - извращенцев и маньяков там хватало с лихвой. А когда слухи о большом паломничестве дошли до трущоб, он долго не раздумывал. Ушедшего с караваном считали свободным от старых долгов, в дороге он был свободен умереть с голоду, просить подаяния или быть клейменым за воровство. Мало кто из таких бедолаг возвращался: одни оседали в пути, найдя себе приют, кто-то доходил с торговцами до столицы, иные терялись в пустыне, многих убивали хвори, усталость, жара, но кому-то и везло, если верить рассказам.
На Айконе история Чакмара привела бы меня в ужас. У нас хватало проблем, да и с нищетой некоторые жители были знакомы, но все же к детям так зверски не относились. Теперь же я лишь сочувственно цокнул языком. Заботы о своей семье не оставляли места для эмоций. Да и всякого навидался за время скитаний.
Гинтара удивило, что за столь малый проступок Чакмара подвергли суровому наказанию. Беспалый Саам сказал, что городские - больные люди, за кувшин соуса готовы убить человека. Они привыкают к соусу, - пояснил он, заметив мое недоумение. Если его часто добавлять в еду, без него потом человека крутит и ломает. Вот поэтому рыбаки сами его не употребляют, разве что презираемые всеми слабаки.
Интересный соус! А я-то думал, это простая приправа к еде.
Отвечая Гинтару, мальчик хихикнул и пояснил, что он не просто уронил чашу, а опрокинул ее содержимое на голову жены хозяина, которая в это время любезничала с сыном начальника городской стражи. И добавил, что хозяйка часто его щипала, колола булавками и заставляла мыть ее кривые волосатые ноги.
Погонщики на закате опасливо вглядывались в небеса, нет ли там сизых полос, возвещающих начало сезона пылевых бурь, а по ночам запрокидывали головы, чтобы убедиться - видны ли еще восемь звезд Большого Паука, раскидывающего нити удачи. До бурь еще оставалось время, но говорили, что иногда они могли нагрянуть раньше положенного.
Мы уже стали опытными караванщиками и знали, что вместе с «редисом» нужно жевать желтые кисловатые ягоды, растущие на низкорослом кустарнике, и тогда неизбежная реакция желудка не столь звучна и благоуханна. Но ягоды попадались все реже, заросли кустарника постепенно мельчали, а потом и вовсе исчезли. Одно хорошо - уставать мы стали меньше, а неожиданные заработки Катарины и Чакмара избавили от муторной беготни за отбившейся скотиной. Старшины паломников сперва косились на детей, играющих наравне со взрослыми, и во взглядах их читалось неодобрение.
Особое внимание старшин привлекла моя дочь. Как я потом узнал, паломники долго спорили: что есть немота ребенка - проклятие или благословение, и каких сил это печать - злых или равнодушных? Много вечеров они посвятили высоким рассуждениям о природе немоты, после чего постановили: молчание - знак света, печать сил равнодушных, ибо ведомо всем, что наихудшие дела вершились лживыми языками. А что касается игры, то, я думаю, им самим хотелось попытать счастья, но старшинам до поры нельзя было предаваться азарту.
В один из дней, когда на горизонте показались темные выступы далеких гор, во время краткого привала к игрокам подошли двое мужчин, молодой и постарше. Их долгополые свободные одеяния были на удивление чисты, а головы, обмотанные полосами синей ткани, украшали черные птичьи перья.
Дадух вполголоса сказал, что это богатые столичные купцы, которые идут с караваном не для поклонения, а для выгоды.
– А ты откуда знаешь? - лениво спросил Беспалый.
– Когда-то я жил в столице, - грустно протянул Дадух. - Если бы мои дела пошли удачно, не оказался бы я в услужении у тупых пожирателей рыбы.
– Язык придержи, да! - Беспалый, не поднимаясь с кошмы вяло показал Дадуху кулак.
– В караване все равны, - ответил Дадух. - Все пропадем. Скоро кончится мясо, водяных корней все меньше. Пропадем.
Беспалый, не обращая внимания на его нытье, закрыл глаза. Меня тоже тянуло в дрему. Погонщики говорили, что не сегодня, так завтра начнем идти по ночам - дневные переходы изнуряли людей и вьюков.
– Смешная зверушка, - раздался голос над головой. - Смотри, как ловко она кидает камешки! Эй, зверушка, ты чья?
Игроки не обратили внимания на эти слова, они делали ставки, кто раньше собьет пятью камешками три щепки, воткнутые в центр круга. Если хоть один камешек не попадет в круг на песке - проигрыш. Потом Чакмар рассказал, что моя дочка из двух бросков не сбила ни одной щепки, хотя камешки легли в круг, а когда ставки против нее подскочили, оставшимися тремя одну за другой вышибла все три щепки. Нехитрому трюку ее научил, естественно, смышленый Чакмар.
Грузный носильщик сосредоточенно сопел и тщательно вымеривал бросок, и поэтому вряд ли он слышал, о чем говорили купцы. Леонора, однако, услышала, и это ей не понравилось. Такой отборной брани, которую она обрушила на головы купцов, не погнушалась бы самая стервозная из жен старосты Мааса, а уж те при случае умели разукрасить свою речь, нанизывая и сплетая проклятья вперемешку с телами и частями тел людей и животных. Я и не подозревал, что моя тихая Леонора так обогатила свой язык.
Купцы же удивились тому, что женщина посмела говорить с ними, да еще так неучтиво. Мне пришлось вмешаться, а потом к нам подошли Лепс и Гинтар, и купцы слегка приуныли.
– Не будем ссориться, - слегка шепелявя, сказал тот, что постарше, а молодой, злобно сверкнув глазами, промолчал. - Меня зовут Кари, а его Цосефф. Нам нужны помощники, смелые, сильные, много не заплатим, но в обиде не останетесь.
– Да, - вмешался молодой, - а за детей я дам хорошую цену, если к ним прибавить еще вот эту черноволосую самку.
Цосефф, или как его там, вытянул палец, указывая на Леонору, и тут же получил кулаком в лицо. С детства не любил драк, но тут уже ничего не поделаешь. Я даже не понял, как это случилось, а когда красный туман в моих глазах рассеялся, то обнаружил себя сидящим на молодом нахале, упершись коленом ему в затылок, но оторвать уши грубияну не получалось, так как за одну руку меня держал Керби, а во вторую вцепилась Леонора.
Немного успокоившись, я перевел дыхание, подул на ноющие костяшки пальцев и огляделся. Старший купец неодобрительно качал головой, но в драку не вмешивался, а что касается игроков, то им было не до нас. Я был уверен, что купцы призовут своих людей, потом набегут старшины каравана и станут судить и рядить, кто кому должен, а размазанная по лицу кровь Цосеффа свидетельствовала не в мою пользу. Но все окончилось мирно. Кари помог своему молодому товарищу подняться, отряхнул песок с его бурнуса, а уж там Цосефф сам стер кровь из носа краем синей ткани, обернутой вокруг головы. Он еще бормотал разбитыми губами какие-то ругательства, когда Кари уводил его прочь, пару раз обернулся, пристально вглядываясь в меня и угрожающе шевеля бровями. Я только плюнул ему вдогонку и вернулся к кошме, на которой жена разложила нехитрый перекус. Но только успел отрезать ломоть мяса, как погонщики закричали, забегали, поднимая вьюков - пора было идти дальше.
Зубцы гор уже давно выступали из-за горизонта, но ближе не становились. Мы перестали обращать на них внимание, потому что днем отсыпались под навесами. Ночью идти было легче, но все время приходилось присматривать за дочкой, чтобы во время привалов не отходила далеко - ущербная луна не давала света, а факелы жгли экономно. Во тьме легко отстать, сбиться с дороги и пропасть среди песчаных холмов. И пропадали. К тому времени, когда мы вышли к горному проходу, трое или четверо погонщиков исчезли, один из них вместе с десятком овец.
Когда дочка уставала, я и Леонора несли ее по очереди. Чакмар шепнул погонщикам, что немая девочка приносит удачу, и ей нашлось местечко на широких спинах вьюков, свободных от поклажи.
Я не был уверен, что пройдоха Чакмар - подходящая компания для маленькой девочки, но Катарина повеселела, часто улыбалась, порой я с замиранием сердца ждал, что вот-вот она рассмеется и заговорит. Наверное, и Леонора тоже надеялась. Она перестала неодобрительно поджимать губы, глядя на то, как дети зарабатывают деньги.
Привалы становились чаще. Но днем, в жару, отдохнуть, выспаться удавалось с трудом. Блеяние овец, хриплое кряхтение вьюков и раскатистый храп носильщиков мешали заснуть. Ночные переходы были намного короче дневных, но все же мы постепенно вползали в горную местность. Каменные глыбы, торчащие из песка, теперь окружали нас со всех сторон, дорога начала изгибаться между ними, а потом как-то внезапно горы, привычно темнеющие вдалеке, вдруг оказались перед нами, и чтобы разглядеть их вершины, приходилось задирать голову. Здесь, в предгорьях, было прохладнее, тень от горной гряды надежно укрывала нас от солнца всю вторую половину дня, и караван перестал идти ночью. Все как-то приободрились, я тоже повеселел, хотя причин для этого было мало - в сторону столицы, как выяснилось, караван отправится лишь после сезона песчаных бурь. А приметы надвигающихся горячих ветров уже наяву - то внезапный смерч пройдет недалеко, оставляя после себя песчаные круги и полосы, то в небе вдруг набухнут темно-красные облака и так же внезапно растают… Казалось, главные опасности перехода в пустыне позади.
В горах есть где укрыться от мириадов острых песчинок, несущихся с бешеной скоростью. Можно пересидеть в укромной пещере, если, конечно, иметь большой запас еды и питья. А вот с этим было не очень хорошо, и чем ближе мы подбирались к мрачным безлесым отрогам, тем меньше становилось травы для изрядно поредевших стад и тем реже встречались водянистые корни для утоления жажды.
Буря обрушилась внезапно. Закричали погонщики, всхрапнули вьюки, все кинулись под защиту нависающих скал. Мы прижались к горячим камням, набросав на себя все, что было из тряпья. Рев ветра сопровождался громким хрустом, словно огромные челюсти впились в скалу и перемалывают ее в щебень. Нам повезло, что сезон ветров еще не наступил и буря длилась недолго. Везения хватило не на всех. Из нашей группы пропали Дадух и Лепс, исчезли, словно и не было их. Керби искал брата, бегал по барханам, возникшим словно ниоткуда, пытался найти следы…
Полтора дня караван приходил в себя и подсчитывал убытки, и все это время техник бродил по окрестностям. Рыбаки к исчезновению Дадуха отнеслись безучастно.
И снова потянулись дни. Керби потихоньку оправился от потери.
Мы держались в стороне от шатров торговых людей, но с наглым купцом время от времени все же сталкивались. Если бы не спокойный, улыбчивый Кари, очередной драки не избежать. Молокосос явно жаждал реванша, да и моя кровь закипала, когда в меня упирались его наглые, бесстыжие глаза. Однажды я чуть его не прирезал, благо нож оказался под рукой, а Цосефф у моих ног.
Когда возвещали большой привал, расставляли котлы и подводили к ним, мы разбредались вдоль обочин: кто в поисках корней, ягод или сухого кустарника для костров, а кто просто справить нужду.
И вот надо было случиться так, что Кари и его напарник, держащиеся от торговой группы наособицу, выбрали, как им показалось, укромное и чистое местечко - старый бархан, трава на котором давно пожухла, и лишь корни ползучего кустарника удерживали песок. В самый неподходящий момент песок осыпался, и оба купца как сидели на корточках, так и съехали вниз, в небольшую ложбинку, где в это время я, Керби и Гинтар выдергивали корни «редиса».
Гинтар радостно засмеялся, да и я не смог удержаться от улыбки, наблюдая, как торопливо одергивают они на себе длинные халаты, стараясь выглядеть пристойно.
– Над кем смеются эти оборванцы? - высокомерно вопросил Цосефф, приведя одежду в порядок.
– Наверное, над нами, - добродушно улыбаясь, ответил Кари. - Как мы с тобой славно кувыркнулись, а?!
Цосефф с отвращением посмотрел на нас, ноздри его затрепетали.
– Ничего, - пообещал он. - Скоро я засуну их поганые языки им в задницы.
– Свою-то подотри сначала, - заботливо сказал Керби.
– Ах ты, голодранец!
Резко повернувшись в сторону техника, Цосефф поднял кулак, но запутался в полах халата и растянулся передо мной. Я внезапно заметил, что деревянная рукоять ножа почему-то оказалась в ладони. От дороги и посторонних глаз нас ограждал каменистый вал. Один удар - и с наглецом будет покончено, а если Кари вмешается, то и его можно отправить вдогонку. Но тут Керби вдруг оказался между мной и Цосеффом, а Кари схватил упавшего за ноги и оттащил в сторону, не обращая внимания на его вопли и попытки вскочить.
– Быстро уходите, пока я его держу, - крикнул Кари.
– Что-о?!.. Это вы проваливайте отсюда! Да я вас всех…
Техник дернул за веревку, которая заменяла мне пояс, и я замолчал, заметив его предостерегающий взгляд.
– Мы уходим, - сказал Керби, показывая ладони в знак мирных намерений. - Уже ушли.
И не отпуская меня, попятился назад.
Когда мы оказались на дороге, техник уважительно сказал:
– А вы, господин Острич, лихой человек. Чуть что - сразу за нож. Я смотрел на техника, не понимая смысла его слов. Потом до меня дошло. Отпустив рукоятку ножа, я растерянно почесал затылок. Совсем одичал. Или наоборот - слишком хорошо приспособился к обстоятельствам. Может, это и есть одичание, когда в первую очередь срабатывают простые рефлексы, а не разум. Да и кому нужен разум, если он не может обеспечить безопасность мне и моей семье? Эти мысли пришли ко мне потом, а пока я слушал, что нашептывает Керби, пропуская мимо ушей половину того, что он говорил, и не придавая особо значения той половине, что оседала в моем разгоряченном от стычки мозгу. А когда я немного остыл, то понял, что ведет он речи о вещах странных и подозрительных.
– Ты думаешь, они такие же беженцы, как и мы?
– Нет, не такие, - многозначительно сказал техник. - И на беженцев не похожи. У каждого вместо серьги очень мощный коммуникатор, это я точно говорю. Пахнут они тоже странно.
– Да они вообще не пахнут!
– Именно!
А вот это наводит на мысли вполне определенные.
