Альберт Зарипов

Минки М.О.Н-ки

Пролог

… Я тут сейчас отхожу от полетов на переговоры в горы. Недели две назад отправили меня с группой охранять одного полковника, который каждый день на вертушке отправлялся к чеченцам перемирие заключать. Прилетим мы в село какое, высадим нашего переговорщика, а сами охраняем вертолет и себя любимых. Военный «голубь мира» в полковничьих погонах сидит неподалеку в кругу ихних белобородых старейшин и о чем-то договаривается. Ну первые дни было страшновато. «Восьмерка» на земле стоит, а мы с солдатами вокруг нее рассредоточимся и весь день торчим, как сурки на пригорке. И главное, что мы всегда только лишь на одном «Ми-восьмом» летали и больше никакого воздушного прикрытия нет, даже этих «крокодилов». Первую неделю по разным местам шастали, а вот вторую – только в одно село или аул, хрен его разберет, но зато поближе к горам. Сначала к вертушке только старики приходили, ну а потом – все, кому не лень. А затем еще и духи повылазили. Думают, что мы не различим их. А рожи-то у всех обветренные, а там, где борода раньше была, – кожа белая. Первое время они обходили нас стороной, все вокруг кружили, а затем осмелели и подходить стали. Пожалуются на Россию, которая уже двести лет чеченский народ уничтожает и всякое такое, после чего уходят свое оружие обслуживать: чистить, смазывать, пристреливать. Для боевиков побеседовать с русскими военными – все равно как политинформация для замполита. Чехи свою душу-то растравят, а потом идут опять прадедушкин кинжал точить… Мы особо так в дискуссии не вступаем и держим ухо, что называется, востро… Вернее, пытались держать…

В этом ауле один душара до того обнаглел, что замучил своими просьбами. Говорит, что есть у него Винторез с оптикой, но нет совсем патронов к нему. У ВСС ведь патроны специальные 9-ти миллиметровые. И вот он просит, чтобы я ему патроны от Винтореза продал, по одному доллару за одну штуку. А он видит, что Винторез только у меня есть, так ко мне и идет. Ну не выдержал я и пообещал ему продать патроны, но по пять баксов. Дух согласился сразу. Он ведь теперь будет первым парнем, то есть боевиком в их ауле. Ведь бесшумная снайперская винтовка есть только у него и все дела. Вот пообещал я ему продать боеприпасы, а сам вечером, после возвра – щения на базу, пошел к знакомым кегебешникам, мол, ребята, что тут можно сделать. Винтовка эта очень удобная и бесшумная и в этих краях очень даже редкая вещь. Купить ее он ну никак не мог. Значит досталась ему или от нашего убитого снайпера или же от сдавшегося в плен солдатика. Может даже это винтарь из нашей бригады – помнишь, в январе духи пятьдесят человек в плен взяли и там ведь было штук шесть-семь Винторезов. Ну а бывшие поначалу патроны он, ясен перец, не по воробьям расстрелял, а по нашим бойцам и офицерам. Так что надо было втихаря от начальства провести такую спецоперацию, чтобы и Винтовка и еј хозяин надолго замолкли. Вот я и пошел к контрикам – у них ведь разные специалисты есть, которые могут всякие пакости творить…

Утром они выдают мне одну пачку патронов винторезовских и говорят, чтобы я отошел на десять метров от того, кто будет ими стрелять. Я узнал у своего полковника-дипломата, когда мы в последний раз полетим в это село – оказывается, что завтра. Ну на следующий день уже там, когда вертушка начала винты раскручивать на обратную дорогу, тут я этому духу пачку и продал за пятьдесят баксов. Сам побыстрее на борт и ноги в руки. Пошел вечером к ГэБистам и пропили мы эти зеленые рубли. Короче, их взрывотехник в патроны вместо пороха взрывчатую смесь засыпал. Так что от выстрела Винторез разлетится на куски. Посмеялись мы, всю водку выпили и на следующее утро я готовлюсь к возвращению в батальон. А в одиннадцать часов прибегает этот московский полковник и кричит, чтобы мы еще раз слетали с ним. Когда я узнал, что лететь нужно в это же самое село, то меня чуть было кондрашка не хватил… И чего только я не делал чтобы отмазаться: и больным притворился, и про приказ срочно вернуться в часть вспомнил, и даже замену себе нашел, но ни хрена не помогает. Полкан-то из Москвы, чуть ли не из Генштаба. Орет, что уволит и арестует и под трибунал отдаст, причем все это сделает одновременно и прямо здесь, в Ханкале. Короче говоря, пришлось полететь. Сижу в вертолете и прощаюсь с жизнью. Даже солдаты заметили, что я такой белый, как покойник. Прилетели мы в этот аул. Миротворец пошел опять языком чесать. Я бойцов вокруг вертушки расставил, а сам из борта не высовываюсь. Только в иллюминаторы смотрю за своими солдатами. Как обычно местный народец подтянулся, но ходят вокруг и все какие-то хмурые. Сижу час – полкан не идет. Мне уже приспичило поссать, но сижу и терплю. Через два часа возвращается наш полковник. Вокруг него как всегда толпа дедов и чехов-боевиков. Вертолет запускает движок и начинает обороты набирать, а я выскочил наружу чтобы обежать Ми-8 и облить с другой стороны колесо. Ну и заодно собрать группу. Тут из толпы чеченов на меня бросается какой-то дух с вот такенным кинжалом. Орет диким голосом. Его свои задержали, а мои солдаты руку заломали и положили на землю лицом вниз. А он продолжает кричать, что я его брату вчера патроны продал и тот вместе с винтовкой взорвался. Вокруг поднялся шум-гам. Душары тоже начинают заводиться, но их дедушки останавливают. Полковник ничего не поймет. Только что вроде бы мир был, а тут такая каша заваривается… Собрался опять мосты дружбы налаживать… Я ему кричу, что сматываться нужно. Заскочили мы в вертолет и обратно полетели. Хорошо, что вдогонку нам не влупили. Тут уже полкан начал ко мне докапываться, про какие проданные вчера патроны кричал этот чечен. Он же ничего не знает про эти штучки-дрючки. А я делаю непонимающее лицо и говорю, чтобы в следующий раз один, без меня, слетал и узнал все, что его интересует. Потом я пошел в хвост вертушки и за занавесочкой в щель между нижними створками помочился. Сразу легко стало, как будто заново родился. Как прилетели мы на базу, так я сразу бойца за водкой отправил и потом к взрывотехникам пошел отмечать свое второе рождение. Ну а в батальон вернулся, так я сразу к комбату пошел сдаваться и все начистоту выложил. Командир сначала выругал меня за самодеятельность, потом посмеялся и отправил меня готовить группу к выходу. Вот мы сейчас и на боевом задании…

– Да, неслабо ты тут работаешь. – задумчиво проговорил я, растянувшись на своем спальнике: Времени пока было навалом и можно было потравить душу.

– Ну я на выходе – это дело понятное. А ты-то чего напросился на войну? – Закуривая сигарету, спросил меня командир группы, с которой я сегодня и завтра буду шариться по зеленке.

– Ну ни хрена ж себе! – Усмехнувшись, Возмутился я. – Ты же вчера сам жаловался, что у тебя нет второго офицера в группе, а тебе на войну идти. Вот я и предложил свою кандидатуру.

– Так я же спьяну пожаловался! – Пыхнув в небо дымом, рассмеялся командир.

– А я спьяну и напросился значит…

Глава 1. Первая засада.

… А сейчас тут перемирие. Никто ни с кем не воюет. Все ходят довольные и даже улыбаются нам иногда. Днем сейчас почти не стре – ляют, а по ночам частенько бывает. – Вводил меня в оперативную обс – тановку старший лейтенант Олег Кириченко.

Я отложил топокарту в сторону и слушал имеющиеся сведения о замирившемся на время противнике. Боевая активность вражьих сил в светлое и темное время суток, последние потери с чужой и нашей стороны, новая тактика ведения боевых действий со всевозможными сюрпризами и неприятностями, наши силы и боевые возможности, транспорт и иные средства доставки, маршруты и пути выдвижения, воздушная или артиллерийская поддержка, ближайшие российские подразделения, время обязательных сеансов радиосвязи и дежурные частоты, все эти моменты приобрели для меня особую остроту и актуальность, поскольку я вновь оказался на войне с еј суровыми законами выживания, а праздная мирная жизнь осталась где-то далеко позади…

Позавчера я, как старший команды, доставил прошедших шестимесячную подготовку солдат из 22-ой бригады в наш откомандированный на Ханкалу 3-ий Батальон. Сдав по списку молодых бойцов, я стал подыскивать варианты своего благополучного возвращения обратно, на большую землю. В последнее время автомобильные колонны туда не шли. Вертолеты Ми-26, а также Ми-8 и Ми-6, конечно, летали, но «левых» попутчиков старались не брать и оставалось только дожидаться «чартерного рейса военного транспортника, который по имеющимся разведданным должен был состояться через несколько суток.

В первый же день я отправился к своему однокашнику – лейтенанту Коле Тимофееву, который командовал группой во второй роте. В его палатке нашлась свободная койка для меня и вопрос с ночлегом был улажен.

До вечера я провалялся на солдатском ложе, читая найденную на его тумбочке книжку про какого-то страдальца-любовника, который всеми путями старался выбраться из Советского Союза. Обложка и начальные страницы книжки были вырваны и, скорее всего, использованы для нужд военного времени.

– Что, зачитался? – спросил вернувшийся с занятия по ТСП Николай.

Надо бы прочесть, пока вы ее не оприходовали полностью, – Оторвался я от чтения. – Тут такая херня написана, что мы, татары, еще со времен монгольского ига вас, русских ненавидим. Вот я, как махровый представитель башкиро-татарской нации, хочу узнать, какими же способами и методами я вас ненавижу.

– Ну и как узнал? – Заглянул он в страницу. – До этого места я еще не дошел.

– Через месяц дойдешь. Вернее досидишься, – Я захлопнул книжку и, потягиваясь, встал. – Ну я понимаю, страницы. А вот обложку-то зачем было рвать? Даже название не узнаешь. Интересно, кто же автор? С чеченцами нас уже стравили и мы благополучно воюем, на радость нашим врагам. А сейчас русских и татар друг на дружку начинают науськивать…

– Она называется, кажется, «Любожид», а кто написал – не помню. Но судя по тексту, какой-то еврей. Они там все рвутся в свой Израиль, а русские красавицы не хотят их отпускать.

– Ну не только русские. – Мы уже вышли из палатки и шли к деревянному столу, стоявшему под густой кроной платанов. – Там, в книжке кривоногая, косоглазая и злая татарка, работавшая начальницей отдела милиции в международном аэропорту Шереметьево, тоже втюрилась в красавца-еврея и под разными предлогами не выпускала из Союза. Крутила с ним любовь, водила по ресторанам и театрам… А когда еврей все-таки улетел, то она с горя застрелилась из табельного Макарова и прямо в своем рабочем кабинете.

– А может из-за зависти. Он ведь упорхнул, а она осталась, – засмеялся Коля, выкладывая свой груз. – Сейчас еще двое подойдут и тогда начнем беседу.

Тимофеев успел съездить на пригородный рынок и купить шашлыка и водки. Я захватил привезенную из Ростова фляжку с огненной водичкой, которая тоже присоединилась к местному угощению.

Небольшой деревянный столик и две скамейки, вкопанные в землю рядом с живой изгородью, создавали обычный сельский или дачный пейзаж. Но гудящие за деревьями вертолеты и отдаленные выстрелы напоминали о войне.

Солнце своим краем коснулось горизонта и кровавый диск медленно исчезал с небосклона.

– Надо было мне эту книжку прочитать два года назад. Я тогда перед разводом помог своей убывающей жене усыновить одного еврейского мальчика. Она, как и положено женщине, сразу забыла про свои обещания и я теперь выплачиваю на него алименты, – Сказал я, усевшись за стол.

– Ну ты прямо как отец Терез. У них есть мать Тереза, а ты у нас отец. И охота же тебе было содержать чужого ребенка…. – иронично посмеялся лейтенант, расставляя на столе выпивку и закуску. – Так сколько можно вас ждать? Шяшлик остывает. Водка греется.

– Не надо ля-ля. – к столу подходило двое наших знакомых лейтенантов, с которыми я поздоровался и по-дружески обнялся. – Солнце уже село и водка не может нагреться.

– Все! Пора начинать беседу. – Воскликнул Тимофеев, взяв на себя роль тамады и посчитав все приготовления завершенными.

Первая бутылка была открыта и металлические колпачки, которые обычно предохраняют взрыватели 82-мм мин, стали наполняться «живой водой».

Весь вечер мне травили местные байки про войну, а я в ответ рассказывал про наши приключения в городе Буденновске.

Домашнее вино, конечно, дело хорошее, – прокомментировал Николай празднование нами дня военного медика и продолжил:

– Тут Валерка Златозубов недавно на засады ходил, ну на этот малый хребет. Четыре ночи выходили на охоту и ничего, все впустую. И на пятую, последнюю, засаду он решил не пойти и остался на дневке. А с группой вместо себя отправил Олежку Лобанова, который был у него вторым офицером. И надо же было именно в эту ночь по – падается ЗиЛ-длинномер. Наши его не обстреляли, а просто тормознули на лесной дороге. Стали машину досматривать. Сидят там, в кабине два чеха, белые от страха и даже говорить не могут – подумали, что их сейчас и кончат. А кузов доверха загружен ящиками с левой водкой. Ну ничего из оружия и боеприпасов нет и Олежка стал чесать затылок от такой задачи. И придумал: попросил водилу довезти их до одного места, чтобы к дневке поближе идти было. Сел он в кабину, а группа в кузове на ящиках едет. Бойцы втихую для командира три бутылки взяли. А для себя – не знаю. Доехали они до нужного поворота, выгрузились и отпустили машину. Тут у чехов от радости появляется красноречие и они предлагают нашим целый ящик водки взять с собой. Но образцовый командир группы вежливо благодарит и говорит, что они уже взяли три бутылки. Короче говоря, так они и отпустили ночью в лесу этот грузовик с водкой.

Приходит группа на дневку и Лобанов докладывает Валерке про этот ЗиЛ. А Златозубов от возмущения только минуту молчал, а потом полчаса вполголоса матом крыл все вокруг: бестолковых командиров, отпускающих ночью в лесу грузовики с самопальной водкой; чеченцев, которые поехали по этой дороге именно на пятую ночь; себя, любимого, решившего отоспаться после четырех засад; бойцов своей группы, которые не надоумили молодого командира на гораздо большие подвиги, чем эти несчастные три бутылки…

Весь остаток ночи потом Валера не спал и переживал от такой упущенной удачи. Днем их на броне эвакуируют и по прибытии в батальон оба офицера сразу идут на доклад к командиру. Про свои четыре ночи Златозубов докладывает точно и четко, но потом хватается за сердце и говорит, что про пятую ночь пусть докладывает старший лейтенант Лобанов, а он не может… Тут Олежка встает и рассказывает про этот Зил с длинным прицепом, как тормознули, досмотрели, доехали и потом … отпустили.

Комбат все внимательно выслушивает и затем спрашивает:

– Понятно. А где водка?

Златозубов начинает краснеть и отворачивается, а Олежка добросовестно достает эти три поллитровые бутылки и ставит на стол перед командиром батальона. Тот смотрит на это «богатство» и так вкрадчиво спрашивает:

– Иэто все?

Старший лейтенант Лобанов отвечает, что все… Тут Валера не выдерживает и выбегает наружу, чтобы посмеяться без ущерба для своей карьеры и послушать издалека возмущенные вопли и матюки нашего батяни. Через десять минут, когда все стихло, Златозубов заходит обратно и, не вовремя, получает выговор с занесением. А Лобанова поставили вечным дежурным по ЦБУ, сейчас опять сидит в дежурке, уже вторую неделю через день на ремень.

– А что тут можно было сделать? – интересуюсь я исключительно для расширения своего военного кругозора. – Что доехали почти до дневки и следы оставили, тут все понятно. А водка?

– Да ты что! – тоже возмущается Коля. – На этом грузовике нужно было доехать до самой дневки. Чехов держать в кабине. А на базу радиограмму сразу же отстучать, чтобы отправили два крытых «Урала» с броней. Потом вся водка перегружается в наши машины, группа садится на броню и все уезжают по домам.

– А чеченский водила? – уточняю я.

– Да на зилке нужно было или весь бензин на землю слить, чтобы они только через полдня смогли выехать из леса. Или же воздух из колес стра – вить и дать им велосипедный насос. Водка ведь левая, а значит незаконная. Никакие стандарты не соблюдены, а может там повышенное содержание эфирных и сивушных масел? Вот и выходит, что мы всем батальоном могли спасти мирное население Чечни от недоброкачественного спиртосодержащего продукта. Хозяева водки были бы рады, что их отпустили с автомашиной целыми и невредимыми. А наш скромный Олежка Лобанов был бы кумиром целого батальона, а может и всей бригады…

– Он бы капитаном уже ходил, если ее сюда привез, – засмеялся Сергей. – А сейчас он дежурным летает по нарядам.

– Да, этой водки хватило бы на полгода весь батальон поить, – улыбнулся я.

Ближе к полуночи беседовать стало не с чем и мы расползлись по своим кроваткам.

Как мы и договаривались, утром Николай попытался было меня разбудить, но потом махнул рукой и убыл со своей группой на стрельбище.

Проснувшись около десяти утра, я пошел в свою бывшую роту, в которой я несколько месяцев назад командовал первой группой.

Сейчас от прежнего офицерского и солдатского состава остался лишь один солдат Шатульский, который был в моей группе единственным молодым бойцом. Но сейчас он являлся старшим расчета АГС-17 в четвертой группе.

Моей бывшей первой группой теперь командовал старший лейтенант Олег Кириченко. Человеком он был добродушным и понятливым —, увидав мою болезненную физиономию, он предложил мне подлечиться, что было весьма кстати.

После короткой, но приятной беседы, мы с ним отправились в ружпарк роты. Он для того, чтобы отобрать оружие для завтрашнего выхода, а я для того, чтобы просто посмотреть на свое бывшее вооружение.

Ружпарк был расположен в маленьком вагончике и в двух небольших самодельных пирамидах умещалось все штатное оружие группы, включая ночные прицелы и бинокли. Моего Винтореза с ночным прицелом в пирамиде не было и Олег пояснил, что он не любит эту мелкую винтовку, которую он за ненадобностью сдал на склад РАВ.

Меня это известие почему-то обрадовало. Чужие руки могли доконать пусть бывшую, но все-таки мою снайперку. Все остальное вооружение и оптика в принципе была в порядке. Не хватало только различной мелочевки в виде резинового наглазника на ночник или дневной прицел.

После отбора оружия и заполнения ведомости закрепления оружия, мы отправились обратно в палатку продолжать беседу. Там-то мы и договорились до того, что завтра я в качестве второго офицера иду на двухсуточный боевой выход с группой Кириченко.

Покидая расположение первой роты, которая обитала в трех палатках, я случайно наткнулся на двух своих контрактников, с которыми был в Буденновске.

Обрадовавшись, Русин и другой, похожий на бандюка, крепыш рассказали, что они служат в третьей группе первой роты, на войну ходили всего один раз, а сейчас просто гоняют балду в своей палатке.

Зайдя к ним для интереса, я убедился, что балду здесь гоняло довольно большое количество дембелей и контрактников. У противоположного выхода палатки красовались импортный телевизор и видеомагнитофон. Стоявший рядом солдат громко выкрикивал названия фильмов на кассетах и остальное скопление военных горячо обсуждало, что именно нужно смотреть в первую очередь: боевик со Шварцем или Ван Даммом, просто эротику или жестокую порнуху. С минимальным перевесом над голыми, но крайне жесткими немецкими тетками победу одержал Жан Клод…

Просмотр солдатами посреди бела дня видеофильмов с порно или Ван Даммом, да еще во время учебных занятий, когда все офицеры находятся в роте – для меня все это было ужасающей дикостью, свидетельством полного разложения и деградации всего личного состава. Первой мыслью было желание застроить весь этот сброд раздолбаев и разгильдяев и пробежать марш-бросок-десятку с полной выкладкой, но я быстро вышел из прокуренной темноты на свет, вспомнив, что я тут гость и только. А для них есть целый командир роты вместе с командирами групп с замполитом, отвечающими за моральный облик своих подчиненных.

На следующее утро, дав клятвенное обещание о том, что никто из начальства не узнает про взятый напрокат во второй роте автомат АКС-74 и прихватив его с собой, я пожал Коле руку и побежал к автопарку, стараясь не попадаться никому на глаза.

В парке уже гудели двигатели БМП и через десяток минут две боевые машины с разведчиками на броне выехали на пыльную дорогу. Сидевший на головной броне командир наклонился к механику и обе машины остановились. Подбегая к ним, я увидал руку старшего начальника, указывающую на свою бронемашину, и я быстро взобрался на БМП.

– Вперед! – крикнул Кириченко и беемпешки запылили по дороге.

Держась рукой за ствол пушки, я на ходу плюхнулся рядом с командиром на что-то мягкое, брошенное на ребристый бронелист.

– Мне еще молодого лейтенанта дали вчера. – прокричал мне на ухо Олег. – Он на второй беемпешке старший!

– А где мои боеприпасы? – спросил я. Во второй роте я взял автомат с нагрудником, а магазины с патронами и гранаты обещал дать Кириченко.

– У кого боекомплект? – обернулся к своим солдатам Олег. – Сейчас дадут.

Сидевший на башне боец стал поочередно подавать мне снаряженные магазины и гранаты, которые я укладывал в карманы лифчика.

Тем временем наша небольшая колонна выехала на асфальтовую дорогу и понеслась к городу, на окраине которого виднелся милицейский блокпост. Через несколько минут мы подъехали к нему и механики стали притормаживать, чтобы аккуратно объехать выложенные зигзагами железобетонные блоки.

– Недавно у них бронетранспортер-восьмидесятку духи подорвали. Прямо у них под носом. – Показал Олег на место взрыва.

БТР уже был убран и о случившемся напоминали лишь свежая воронка и разлетевшиеся вокруг ошметки железа и резины, да еще масляные пятна на земле.

– Менты каждое утро свой бетеер выставляли снаружи блокпоста, чтобы местных автолюбителей попугать. Ставили всегда на одно и тоже место – у этих бетонных блоков. А духи ночью подползли и спокойно так зарыли фугас. Скорее всего радиоуправляемый. Вот утром менты, как обычно, выгнали БТР и поставили его на старое место. Ну душары подождали слегка и как шарахнули фугас. Короче, дым от горящего бетеера мы от своих ротных палаток видели. – На ходу рассказывал мне командир группы. – А вот и Минутка.

Мы выехали на большую площадь.

– Тут скраю раньше стояло кафе «Минутка» – поэтому и площадь так называется. А мы сейчас на Пригородный едем…

Наши бронемашины обогнули площадь и понеслись к другой окраине города, где было расположение бывшего танкового полка. После прихода к власти других правителей советский танковый полк был переформирован в национальное военное подразделение. Но, несмотря на это преобразование, повсюду сохранилась бывшая советская атрибутика: плакаты, стенды, наглядная агитация и даже некоторые таблички у входов в здания. Все это мы могли наблюдать, проезжая мимо бывших казарм танкистов, в которых теперь располагались не то погранцы, не то морпехи. Мы проехали дальше до въезда в автопарк, где на боевом посту стоял часовой.

В танковом парке расположилось подразделение вевешников. Солдаты и офицеры, проживавшие в боксах для хранения боевой техники, с интересом разглядывали наше разнообразное вооружение и разношерстную амуницию и обмундирование.

Нам выделили пустой бокс и мы, загнав в него наполовину БМП-шки, расположились за ними. Солдаты расстелили свои плащ-палатки на бетонном полу, на которых потом выложили спальные мешки.

Командир группы, молодой лейтенант и я тоже развернули свои палатки и спальники. Не теряя лишнего времени, мы тут же подожгли таблетки сухого спирта, на которых разогрели консервные банки из сухпая. Пока готовился наш завтрак Кириченко с различными подробностями рассказывал нам про свои приключения со взрывоопасными патронами от Винтореза. Даже для меня такие фокусы были в диковинку, хотя я уже довольно долго прослужил в спецназе. Ну а для молодого лейтенанта услышанное от Олега было чем-то невообразимым.

– А если они эти патроны теперь нашим продадут или подбро – сят? – озабоченно чесал он затылок от этого рассказа.

– Ну купить-то наши врядли купят. У них этого добра нава – лом. – Логично объяснял командир группы. – А если кому и подбросят из наших, то сам же виноват будет. Патроны нужно брать только свои, из своего же цинка, а не какие-то левые.

– Такие штуки еще немцы с партизанами проделывали, – Вспомнил я. – Снарядят патроны взрывчаткой и подбросят народным мстителям. Обычно после выстрела затвор от винтовки вылетал назад и пробивал через глаз голову стрелка.

– А этот московский полковник ничего не узнал? – не переставал удивляться лейтенант.

– Не знаю. Когда я уезжал обратно в батальон, то он тоже вроде бы собирался в Москву. – Помешивая ложкой кашу и бросая в банку кусочки лука, отвечал Олег.

Я не снимал свою банку с рисовой кашей с огня и дожидался, пока рис на дне не подгорит до красной хрустящей корочки. Наступал самый ответственный момент, когда нужно было вовремя убрать банку с огня. А то рис подгорит до черноты и горелый запах придаст всему содержимому неприятный привкус.

– Ну ты как кореец. – Заметив это кулинарное действо, сказал Олег. – Они тоже любят поджаренный рис есть. У них даже специальные электрические кастрюльки, что ли, продаются, где рис подгорает до нужной кондиции.

– Вот только про корейскую кухню давай не будем! – Я даже передернулся, но продолжал следить за своей банкой. – Вот очень уважаю ихнюю острую рыбу, морковчу, салаты всякие. Но в последнее время что-то меня не тянет. Особенно, про собачатину слышать даже не могу.

– А что, нормальное мясо вроде бы. – Удивился Олег. – На днях наши дембеля однутакую лающую барашку завалили и шашлык сделали. Меня угощали, но я не стал…

Да, нужно было переводить разговор в другое русло и я вспомнил про другого московского полковника:

– Я в 93-ем в составе нашего откомандированного батальона во Владикавказе был. В августе я приехал, а в октябре наш батальон полностью заменяли солдаты и офицеры из другого бата. Ну это потом было, а до этого мы тоже охраняли одного московского полковника. Ну такого умного корчил из себя, а сам-то бывший гражданский инженер с какого-то зачуханного завода. Но во время августовского путча он как-то смог выскочить перед лицо начальства. Ему потом сразу же полковника присвоили и стал он служить уже в нашем Министерстве Обороны. Хотя по образованию он – специалист по холодильным установкам. Потом его прислали во Владикавказ для осуществления согласований между частями Министерства Обороны, МВД, Фск и так далее. Вот мы его и охраняли во время поездок. То на БТРе сопровождали, то просто на грузовой машине: полкан с командиром группы в кабине, а несколько солдат в кузове трясутся…

Сняв свою банку, я вскрыл ее и отложил в сторону, чтобы дать остыть.

А у нас ведь «Уралов» не хватало и нам придали один грузовик из местного зенитно-ракетного полка. Я приехал туда забирать машину, а водителем в ней оказывается солдат-осетин. Все вроде нормально, но его начальник, тоже кстати осетин, просит меня, чтобы этот автомобиль ни в коем случае не отправляли в соседнюю Ингушетию. У них ведь с ингушами только-только война закончилась, вот начальник и переживал за своего дальнего родственника. Ну я ему пообещал, что этот солдат со своей машиной никогда в Ингушетию не поедет. А через три недели нас заменяют и я рассказываю про этого шофера-осетина своему заменщику, чтобы его к ингушам ни под каким предлогом не брал. Офицер все понял и пообещал следить за осетином. А через три месяца мой заменщик возвращается из Владикавказа и начинает мне рассказывать про этого солдата. Оказывается, в один прекрасный день московский инженер-полковник взял с собой только моего заменщика-лейтенанта и решил на этой машине с водителем-осетином съездить на блок-пост на Черменском Круге. А это как раз на границе Осетии и Ингушетии. Приехали они туда, полковник вылез решать свои вопросы, а потом возвращается и приказывает ехать в столицу Ингушетии – город Назрань. У него там какая-то важная встреча с ингушским начальством назначена. Военный водитель узнает маршрут и начинается у него истерика. Мол не поеду туда ни в какую. Осетин даже пытался бросить машину и убежать в чистое поле. Но там были мины, а по дороге обратно уйти он не может. На этой стороне Чермена проживают ингуши, так что пешком через ихнюю окраину не пройдешь. Тут еще этот полковник наорал на солдата, стал приказывать ему ехать, даже пистолетом своим начал махать. Короче, поехали они втроем в Назрань. Водитель, весь белый как молоко, едет и беззвучно свои молитвы шепчет. Ну, дело понятное, все жить хотят. Если ингуши узнают, что осетин осмелился заехать к ним в столицу, то разорвут за несколько минут. Приехали они ближе к обеду и начальник-ингуш предложил посидеть в ресторане – там и пообедать и вопросыобсудить. Лейтенант с полковником согласились, а водитель остался в своей кабине, запер двери изнутри, сам лег на пол и накрылся солдатским одеялом. А эти идут втроем: ингушский майор, московский полковник и наш лейтенант. Только они вошли в ресторан, как все сидящие там ингуши-военные разом все встали и отдали честь полковнику Минобороны Российской Федерации. И все продолжают стоять. А ингуш-майор объясняет, что они из уважения к российскому полковнику не садятся на свои места, пока он не даст на это свое разрешение. Ну московский полковник аж покраснел от удовольствия и разрешил им садиться. Все сели и они втроем прошли за свой столик. Пока они обсуждали свои служебные вопросы принесли обед и выпивку. Лейтенант, пока они болтали о своем, успел хорошо поесть, но пить не стал. А нашполковник с ингушом-майором потом так хорошо водочки напились, что сидят еле шевелятся. Вдруг гостеприимный майор, как положено хозяину, вспоминает про нашего водителя и предлагает его тоже позвать в ресторан, чтобы хорошенько покормить. А наш тепленький полковник лишь машет рукой и головой. Ингуш не понимает и опять предлагает позвать за стол российского солдатика. Тут-то наш полковник и выдает на весь зал:

– Да он не придет сюда – он-же осетин. Он вас боится.

Пока майор мысленно переваривает услышанное, за соседними столиками начинается заметное оживление: там переговариваются по своему, а кто-то даже встает из-за стола. Лейтенант понял, что дело пахнет керосином, берет свой автомат и идет к выходу. Мол, я до туалета и обратно. Но за ним уже потянулось человек десять местных военных. Выходит он на крыльцо и бежит со всех сил к своему «Уралу». А за ним уже толпа ингушей несется. До машины остается метров сто и лейтенант орет: «Заводи!".

Солдат-осетин сразу же сбрасывает с себя одеяло и начинает заводить грузовик. Лейтенант на ходу успевает зарядить автомат и вскочить на подножку «Урала». А машина-то еще разворачивается и не успела набрать ход. Тут ингуши уже подбегают и стараются грузовик окружить. И тут лейтенант начинает стрелять из автомата прямо над головами местных военных. Короче говоря, еле-еле они смогли уехать из Назрани. Так водитель только за городом открыл ему дверь и лейтенант смог сесть в кабину. Приехали они в часть. Пока лейтенант ходил докладывать начальству, осетин бросил свою машину и сразу же пошел домой. Даже в казарму за своими вещами не зашел. Ну наши думали, что он хоть в свой зенитный полк вернется, но он так и не появился ни у них, ни у нас. Потом его, говорят, через местный военкомат уволили…

– Ну а полковник как вернулся? – спросил Олег, выскребывая дно своей банки.

– А его ингуши довезли до Черменского Круга и там он уже на наших попутках добрался до Владика.

– Пойдем-ка к местному милицейскому полковнику. – Проговорил, вставая со своего спальника, Олег. – Он нам чай обещал заместо обеда, ну и заодно еще обстановку доведет.

Но местного начальника пока не было и мы подождали у кухни, пока наш боец зальет в термос горячий чай на солдат группы. Потом мы отправились в небольшой закуток, служивший офицерской столовой, где нас поджидал уже обед.

– Да, жидковато живут. – сказал Кириченко, оглядев стол с нехитрой военной снедью.

– Это ты зря. Смотри, тут даже красная рыба есть. – пошутил я, показывая банку килек в томатном соусе. – Я уже от нее отвык.

– А меня уже тошнит от одного вида. – сказал Олег и отодвинул консервную банку в сторону. – Ты не хочешь?

– А что такое? – поинтересовался лейтенант, которого звали Руслан. – Вроде нормальная рыбка.

– Вот поешь ее с месяц хотя бы. Потом я на тебя посмотрю. – Покривился от души Олег. – Переставь-ка ее на другой стол.

Туда же была отправлена и каша-сечка и на нашем столе осталось лишь две тарелки с сахаром и сливочным маслом. Когда одна тарелка опустела, а чай приобрел сладковатый привкус, мы попытались было намазать масло на хлеб. Но ОНо было более жидкообразным, чем должно было быть и нам пришлось макать кусочки хлеба в расползающуюся желтую массу и запивать все это горячим чаем.

– У нас в тринадцатой роте десантного училища был курсант Кудрат, исключительно из любви к искусству, встречавшийся с девушкойкоторая в нашей столовой работала маслорезкой, то есть нарезала порциями и затем выдавала сливочное масло, – сказал я, подчищая тарелку последним кусочком хлеба. – Ну у них были свои Шуры-муры в ее комнате-маслорезке, вот только наши парни его достали подначками да приколами. Как-то

мы сидим в четыре часа утра в столовой и завтракаем перед отъездом на парашютные прыжки…

– А чего это так рано? удивился Олег.

– А у нашего училищного начальства свои шуточки были. Подъем в три тридцать ночи. Быстро получили оружие и позавтракали. Один час уходит на то, чтобы доехать до аэродрома Дягилево. В шесть утра мы на взлетке уже парашюты одеваем. А потом три часа на морозе с одетыми парашютами стоим. Ждем прибытия наших ВДСников и экипажей самолетов. А прыжки начинаются в девять-десять утра…

– А после прыжков сразу же укладка парашютов. – закивал головой лейтенант, который тоже заканчивал наше родное РКПУ. – А мороз обычно бывает под двадцать градусов.

– Ну вот сидим мы зимой в четыре утра и курсант Миша Иганов пытается намазать на хлеб порцайку масла. А оно-то замерзшее и ни хрена не размазывается и только хлеб продавливает, а ломоть крошится-ломается. Ну Миша старался-старался, а потом так громко говорит на весь зал: «Блин. Что-то Кудрат сегодня плохо кончил. Масло совсем не размазывается». Кто не успел еще намазать масло на хлеб, те просто ржут. А кто уже ест армейские бутерброды с маслом, то начинают материть Мишу. В общем итоге все курсанты бросают свое масло и пьют сладкий чай с хлебом.

– Ну спасибо, хоть нам ты после обеда рассказал. – Говорит Олег Кириченко, допивая свою кружку.

– А во время обычного завтрака к нам в столовую любил приходить наш комбат, чтобы проверить прием пищи курсантами своего батальона. Пройдет меж наших рядов, пожелает всем приятного аппетита и потом уходит. Как-то он только-только ушел из столовой и тут встает курсант Паршов и выходит на середину прохода. Поднимает над головой свой кружок масла на ноже и голосом комбата с таким пафосом орет нашим ребятам:

– «Курсант, помни! Съедая свою порцайку масла, ты уничтожаешь тысячи и тысячи маленьких кудратиков.»

– А потом? – давясь от смеха, спрашивает лейтенант.

– А что потом. Он быстро садится за свой столик и продолжает пить чай и есть хлеб с маслом. Но одна, деликатная половина роты уже матюкнулась и отказалась от своей пайки. А другая половина просто посмеялась, но затем пьет чай с дополнительным, вторым бутербродом.

– Весело вы там завтракали. – смеется Олег.

– В следующий раз он что-нибудь другое отморозит, но в таком же духе. А потом наш старшина за эти шутки стал его в наряд по роте назначать и требовал от дежурного ставить его дневальным по столовой, который накрывает на столы.

– Ну и как, кончились шуточки?

– Еще хлеще пошли. Он такое начинал рассказывать, что уже соседняя рота перестала масло есть.

– А этот Кудрат, что он делал? – Вставая за нами из-за стола, спрашивает Руслан.

– А он – чемпион училища по боксу и рукопашному бою. Душа у него добрая и он на эти шутки внимания не обращал. Хотя завалить мог любого. Он даже посмеивался над вполне невинными шалостями. Остальные же приколы совершались в его отсутствие, когда он этого не слышал. Человек-то он добрый, но на всякий случай шутить надо…. – я остановился перевести дух.

– … так, чтобы затем не портилось здоровье, – завершил мысль старший лейтенант Кириченко.

– Воистину, командир всегда прав…

* *

Через час мы находились уже на милицейском блок-посту, который находился в нескольких километрах от нашей временной базы. Здесь дежурили эмведешники из той же части, где мы сегодня забазировались.

Старший начальник блокпоста уже был предупрежден о нашем появлении и сразу же стал показывать нам огневые точки снайперов, которые по ночам обстреливали его подчиненных.

Блокпост находился на перекрестке шоссейных дорог и вокруг него было в общем-то открытое пространство. Только с одной стороны на расстоянии ста метров поднималась заросшая густым лесом оконечность горного хребта, откуда и стреляли чаще всего ночные «гости».

Мы минут десять рассматривали горный склон в бинокль и затем Олег предложил милицейскому начальнику самое простое решение:

– Можно там все подходы заминировать к чертовой матери. Пусть потом лазиют там сколько хотят, пока не надоест подрываться. У нас есть парочка мин, но этого маловато. Есть у вас что-нибудь?

Но у милиционеров, кроме стрелкового вооружения и ручных гранат, больше ничего не было. Да и местный майор не был в восторге от этой идеи:

– Там ихние пацаны со своими баранами ходят. Могут подорваться. Да и если там снайпер подорвется, так они потом наш блокпост совсем задолбят.

– Ну для пастушков можно таблички «Мины» повесить, если они читать умеют, – Резонно рассудил Кириченко. – А если вы боитесь снайпера завалить, то чего же тогда вы нас сюда звали. Сами жалуетесь, что по ночам духи жить не дают. А когда вам предлагают, как от них избавиться, так сами же и идете в отказ. Зачем тогда нас звали? Мы сейчас могли спокойно в Ханкале сидеть и отдыхать.

– Ну может быть как-нибудь по-другому можно с ними, – Растерянно глядя в сторону, высказался милицейский майор.

Мы невольно рассмеялись.

– Конечно можно. Нужно быстро засекать огневую позицию снайпера и немедленно открывать массированный огонь по этой огневой точке и путям возможного отхода стрелка. Но вы этого делать не можете. Засаду ставить здесь не получится. Вот и остается только минировать подходы к выгодным позициям для снайперской стрельбы.

На горном склоне мы довольно быстро обнаружили позиции, с которых ночной снайпер обстреливал ментов. Их было несколько и на одной из них Кириченко уверенно сказал:

– В последний раз он отсюда стрелял. Видишь пустую банку «кока-колы»? Там внутри должен быть пепел от сигареты или папиросы.

В пустой жестяной баночке действительно был пепел, который мелкими порциями высыпался наружу.

– Он где-нибудь прикуривает сигарету, потом вставляет ее в отверстие банки и потом спокойно идет ночью и курит себе на здоровье. Огонек сигареты остается внутри жестянки и его нихрена не видно. Или на огневой позиции он может ночью так сидеть часами, курить травку сколько хочет и ждать свою мишень. Ничем его не обнаружишь, ни в ночной бинокль, ни простым глазом.

– Нет. Можно заметить, – говорю я и беру банку в руку. – В бинокль Би-8, если его правильно зарядить. И на БМП-шках есть инфракрасный прицел, который реагирует на тепло. Банка хоть и не пропускает свет, но зато сама нагревается. Да и человек выделяет тепло. Но к этому надо заранее готовиться.

– На БМП это такой фонарь с черным стеклом? – спрашивает молодой лейтенант.

– То инфракрасный прожектор. Он подсвечивает местность для прицела инфракрасного. Но я его не знаю. Би-8 еще смогу зарядить. А про эту технику надо у пехотных офицеров спрашивать, которые общевойсковые училища заканчивали.

– Ну я владикавказское училище закончил. – Кириченко продолжал осматривать горный склон. – Кажется на первом курсе нам что-то объясняли про этот прицел, только это было давно…

– И неправда. – Пошутил лейтенант.

– Почему же. Если найти инструкцию к этому изделию, то можно спокойно разобраться. Пошли чтоли обратно на блокпост. – сказал Кириченко и направился вниз по склону.

Я выбросил банку и пошел следом за ним. Справа от нас спускалось несколько солдат из нашего охранения. Слегка задержавшись и оглядев крепкую растительность, я прибавил шаг и догнал командира группы.

– В принципе тут можно мины поставить на растяжку. Вот только укрепить их на деревьях на уровне головы среднего человека, – Предложил я ему на ходу. – И дети и бараны пройдут под ними спокойно. А идущий ночью взрослый боевик напорется на растяжку и это элементарно.

– А еще можно просто повесить таблички «Мины», – Ответил Олег. – Тогда мирняк здесь шастать не будет. А ночью боевик эти таблички не заметит.

– А местные ему не смогут про мины рассказать? – Молодой лейтенант уже начал врубаться в боевые будни.

– Они не только не смогут, а сразу же предупредят кого нужно, – вздохнул Кириченко. – И это без вопросов.

На блок-посту нас уже в нетерпении поджидал майор милиции:

– Ну что там?

– Да нашли четыре позиции, – Сказал Олег и стал показывать их на горном склоне. – Ставить засаду здесь невыгодно, мины установить – вы не хотите. Так что пристреляйте вот эти места из всего вооружения. Как только снайпер долбанет ночью с какой-нибудь позиции, то со всего оружия стреляйте по огневой позиции, пока он далеко не ушел. Может и попадете. А мы поехали дальше. Удачи вам и побольше орденов и медалей.

Наши солдаты уже сидели на броне и ждали, когда офицеры займут свои места.

– А с чего это ты взял, что они скромничают с медалями? – поинте – ресовался я у Олега.

– Ну еще бы. Раньше они наградные под одну диктовку писали. А теперь будут писать и про установленные ими мины, и про ночные засады на снайперов и про пристрелянные позиции, – отшутился Олег и приказал механику трогаться с места.

Наши боевые машины взревели двигателями и понеслись обратно к Грозному. Поравнявшись с дачными участками наша БМП замедлила ход и теперь мы ехали со скоростью велосипедиста. Дождавшись, когда шоссе впереди и позади нас опустеет от местных автомашин, Кириченко дал команду на десантирование и солдаты, гремя оружием и снаряжением, стали на ходу спрыгивать с брони.

Мы с Олегом спрыгнули самыми первыми и уже забежали в заросшую густыми деревьями улочку между дачами. Следом за нами под кроны деревьев заскакивали наши бойцы и бежали за нами следом.

Отбежав на сотню метров от шоссе, мы свернули и остановились на узкой улочке, которая была параллельна автостраде и потому надежно закрывала нас от постороннего взгляда.

Подбегающие солдаты сразу становились по своим подгруппам. В первой подгруппе, которой командовал Кириченко, было семь-восемь бойцов. Столько же насчитывалось и во второй, моей подгруппе, да еще лейтенант-стажер.

Как нам довел обстановку командир вевешников, его подразделение по ночам обстреливали боевики, которые спускались к расположению бывшего танкового полка с возвышавшейся рядом горы. Вернее с нескольких гор, вытянувшихся небольшим хребтом. На самой высокой из них находилась телевышка, которая охранялась милиционерами.

Сейчас нам предстояла задача прочесать внешний склон хребта, расположенный в противоположную сторону от города, с целью найти возможные места укрытий боевиков. Поднявшись на вершину горной гряды, мы должны были спуститься уже по другому, ближнему к городу склону с такой же целью поиска убежищ противника и дополнительно нам следовало искать пути выдвижения и возможные боевые позиции террористов.

Уже внизу, между подножием горы и забором бывшего танкового полка лично мне было необходимо произвести доразведку местности и уточнить место проведения предполагаемой засады на «ночных гостей».

Конечно, одной группы было маловато для достаточно тщательного прочесывания горных склонов, но это следовало сделать еще по одной причине. Если бы мы произвели доразведку, только лишь выдвинувшись от расположения подразделения ВВ до места предполагаемой засады и обратно, то грамотный и толковый «наблюдатель» из числа местных жителей мог бы догадаться, что прибывшие издалека солдаты в очень уж непехотном обмундировании и снаряжении не просто из любопытства днем исследуют окраины танкового городка, откуда по ночам боевики обстреливают местных эмведешников. Потом эта информация могла пойти в нужном направлении, то есть к духам и, выдвигаясь ночью к месту проведения своей засады, мы сами могли попасть во вражеский капкан.

Чтобы избежать столь печального для нас военного сценария, было бы целесообразнее произвести доразведку местности именно в момент завершения, якобы, зачистки горы. Таким образом наша группа, спускающаяся с горы и направляющаяся к вевешникам, не должна была вызвать особого интереса у мирного населения.

Пройдя через дачные участки, мы вышли к густо покрытому деревьями горному подъему. Вытянувшись в одну цепь, в которой бойцы находились на расстоянии пяти-шести метров друг от друга, разведгруппа стала молча подниматься вверх по склону, внимательно осматривая землю в поисках растяжек и держа наготове оружие на случай внезапной встречи с противником.

Поднявшись за час до хребта, мы ничего подозрительного не обнаружили, но едва наша группа перевалила через гряду, как послышались отдаленная людская речь и непонятные металлические звуки. По условному сигналу разведчики стали передвигаться короткими перебежками, охватывая полукольцом место, откуда раздавался шум.

Преодолев перебежками сотню метров молодого леса, мы наткнулись на застрявший на просеке милицейский «УАЗик», рядом с которым стоял худой старик-чеченец. Автомобиль засел задним мостом в глубокой выбоине. Задняя дверь его была откинута, через которую солдат-милиционер и подросток сбрасывали на землю охапки свежескошенной травы. Наш солдат, который судя по всему был водителем, орудовал короткими вилами, издавая металлический скрежет и стук. Чеченский мальчик лет двенадцати руками хватал сено и аккуратно складывал охапку за охапкой в небольшую кучу.

В УАЗике было всего два передних сиденья. Оставшееся внутри пространство представляло собой своеобразный кузов, который был еще наполовину полон. Старик никакого участия в разгрузке не принимал, а только лишь внимательно наблюдал за всем процессом.

– Ну, что будем делать? – спросил я сидевшего рядом командира группы.

Мы из зарослей минут пять наблюдали за происходящим на лесной просеке, а остальные разведчики ждали команды.

– Досмотрим «УАЗик». Может быть, на дне кузова что-нибудь и припрятано. – также негромко ответил Олег.

Оставив лейтенанта с остальными бойцами наблюдать за местностью, мы с командиром и тремя солдатами вышли из своего укрытия и направились к автомобилю.

Увидав нас, старик-чеченец насторожился. Милицейский солдатик и подросток перестали копошиться с сеном. Чеченцы смотрели на нас внимательно и встревоженно. Водитель же привычным жестом воткнул вилы в стожок и простодушно хлопал своими белесыми ресницами.

– Кто такие? Документы! – по знаку командира наш солдат подошел к местным жителям.

Документов ни у кого не оказалось, только у водителя-милиционера в УАЗике нашелся техталон на автомобиль. Старик, сильно жестикулируя и показывая на вершину горы, гортанно рассказал, что они накосили сено наверху и теперь везут его к нему домой, но машина застряла в яме.

– А ты чего здесь делаешь? – строгим голосом спросил командир группы водителя. – Из какой части?

– Старший приказал отвезти это сено, – тот показал рукой на телевышку. – Мы там телебашню охраняем.

За несколько минут милиционер и наш разведчик освободили кузов от сена. Машина оказалась «чистой».

– Пошли дальше, – сказал Кириченко мне и солдатам.

Увидав, что мы направляемся в сторону, старик-чеченец громко выкрикнул на ломаном русском:

– Помогайт. Машина толкать нада.

– Она пустая. Сами вытолкаете из ямы, – ответил наш боец, который выгружал сено.

Внезапно рассвирепевший старик замахнулся на нас клюкой, на которую только что опирался:

– Помогайт. Вам только дэнги давай.

До него было несколько метров, но стоявший поодаль разведчик тихо щелкнул предохранителем автомата.

– Не надо, – сказал ему командир группы. – Сами разберутся с этим сеном. Все. Вперед.

По сигналу из зарослей вышли наши солдаты во главе с лейтенантом. При виде этого старый чеченец продолжал что-то кричать, мешая русские слова с родными, но делал это уже потише и своим посохом не размахивал.

Наша цепь прошла вниз метров пятьдесят и гортанные выкрики старика были почти не слышны. Еще раз оглянувшись назад Олег спокойно сказал вполголоса:

– И на хрена нам сдалось это сено? После войны они все какие-то контуженные стали.

– Может этот дедок под бомбежку попал. Он кричал, что еще с фашистами воевал, – ответил ему лейтенант-стажер. – Неплохо сохранился для ветерана, если еще и траву сам косит. Может зря мы так?

– Времени нет, – отрезал командир. – Потом объясню.

– Конечно можно было им помочь, но нельзя допускать, чтобы группа в одном месте собиралась. Так один душара с автоматом может всех положить. Все наши инструкции написаны очень большой кровью. И притом нашей ведь кровушкой, – сказал я, перепрыгивая через неширокую канаву.

Разведгруппа прошла две трети пути и чем дальше мы уходили вниз, тем реже становилась лесная чаща. Между старых деревьев кое-где показались городские строения. На попавшейся нам навстречу большой и ярко-зеленой поляне сиротливо жались друг к дружке несколько огородных участков, со вскопанной, но так и не засеянной землей.

– Видать перед войной вспахали, а посадить ничего не успели, – искренне пожалел я тех людей, которые вложили в эту землю свои силы и все их старания оказались безрезультатными.

– Значит не судьба, – негромко произнес Кириченко и направился в обход этих огородиков, чтобы не перелезать через ограждавшие их плетни.

Мы последовали следом за ним.

– Царствие небесное их хозяевам, – сказал Олег, в последний раз взглянув на маленькие наделы.

– Это почему же? – не понял я.

– Вряд ли чехи так высоко полезут, чтобы сажать что-то. Только русские могут огороды заводить на бесхозной земле, где даже воды нет. Они же тут сколько лет без зарплаты и пенсий жили. Вот от голодухи и полезли в гору. А сейчас…. – Кириченко лишь досадливо поморщился. – Были бы живы, то чего-нибудь и посадили. А раз земля пустая – значит нету больше хозяев.

– Да ну…. – возразил я. – Могли ведь они уехать в Ставропольский край или в Краснодарский.

– Да кому сейчас нужны грозненские пенсионеры! – вздохнул командир группы. – Ты бы еще сказал, что их в Кремле ждут: столы накрыли с икрой и водкой, постельки белые постелили… Приезжайте, дорогие…

– Это уж точно… В Кремле их не ждут, – согласился с ним я.

Через пять минут с левого фланга нам просигналили о чем-то непонятном. Мы вместе с командиром и стажером осторожно сместились влево. На этом участке склона лес был редким, и мы некоторое время издалека понаблюдали за большими блестящими цилиндрами, которые под небольшим углом на метр-полтора торчали из земли. Всего их было штук пять-шесть, разбросанных на значительном расстоянии друг от друга.

– Всем наблюдать! – приказал Кириченко лейтенанту. – А мы сходим глянем что там такое.

Подойдя к ближнему цилиндру, Олег присвистнул от удивления:

– Вот это дура! На снаряд от «Града» непохоже: там диаметр маловат. Может от «Урагана»?

– Скорее всего от «Смерча», – сказал я, обойдя высоко торчащую из грунта хвостовую часть снаряда от реактивной системы залпового огня. – Я таких здоровых еще ни разу не видел, но похоже на «Смерчь».

– У них же длина с телеграфный столб. Это только хвост на два метра торчит, а сколько еще там, под землей?

– Да уж прилично, – ответил я и отошел на всякий случай на несколько метров. – Олег, отойди подальше, а то с этими неразорвавшимися снарядами всякое бывает.

– Ты только глянь, как они тут лес перепахали, – командир показал на изрытый огромными воронками склон. – Если пять штук не сработало, то сколько всего их было?

– Одна или две установки, пошли дальше, Олег.

– Может, подорвем их, чтобы никого потом не убило?

– У тебя есть огнепроводный шнур, кадэшки и тротиловые шашки? – эта идея Кириченко мне явно не понравилась и я только обрадовался, услыхав его отрицательный ответ. – Ну вот видишь. Тут надо накладным зарядом подрывать, а у тебя только гранаты есть.

– Нет, с гранатами тут и делать нечего. Только сам подорвешься или осколками этой бандуры шарахнет. В них только одной взрывчатки будет килограмм сто.

– Может, их «Мухами» расстрелять? – предложил подошедший лейтенант.

– Нет, слишком много шума, – сказал командир и приказал двигаться дальше.

Мы прошли уже три четверти горного спуска и внизу деревьев почти не было. Зато нижняя часть горы оказалась разбита на сплошные огороды, и теперь нам пришлось перелезать изгороди из веток, кусков железа и колючей проволоки. Эти сельскохозяйственные угодья грозненцев в большей своей части тоже были заброшенными и неухоженными.

Скоро огородные пустыри сменились более пологим и открытым участком местности, который был захламлен различным строительным и бытовым мусором. Впереди слева появилась чеченская столица и нам уже были видны городские многоэтажки и железобетонные боксы бывшей танковой части. Пройдя небольшую ложбину, мы поднялись на пригорок, откуда вся городская окраина была как на ладони.

– Ну вот отсюда и можно провести доразведку местности, – сказал я лейтенанту, который в эту ночь должен был идти на засаду со мной. – Только по-быстрому, а то местные могут чего заподозрить.

Для места проведения засады я выбрал заросший высокой травой участок местности, который находился на углу воинской части. Отсюда хорошо просматривались и полуразрушенный забор с запада, и бетонные стены танковых боксов с юга и находившийся за нами горный склон.

Меня больше всего интересовал полуразрушенный забор: по словам вевешников, по ночам боевики занимали огневые точки в проломах кирпичной стенки и оттуда обстреливали казармы и наблюдательные посты эмведешного подразделения.

Для своей подгруппы Олег Кириченко выбрал юго-восточный угол бывшего танкового полка. Снаружи, неподалеку от бетонных боксов он увидал на заросшем травой возвышении бронеколпак ДЗОТа, оставшийся от стародавних времен.

– Такой позиции у меня еще никогда не было. И как я его сразу не заметил. Он ведь почти у самой дороги стоит, – довольно улыбаясь, сказал он нам. – Ну что, пошли?

Мы спустились с пригорка и стали осторожно пробираться дальше, старательно обходя кучи свежего строительного мусора, который вывозили сюда с улиц полуразрушенного Грозного. Среди мусора могли попасться неразорвавшиеся боеприпасы…

Наконец, мы вышли на дорогу, бывшую когда-то асфальтовой, которая пролегала из города к стоявшему в километре справа отнас трехэтажному зданию. Доходя до городской окраины, эта дорога проходила вдоль разбитого взрывами западного забора.

– А что там такое? – спросил я у Кириченко, показывая взглядом на стоящее справа одинокое здание, окруженное глухой кирпичной стеной.

– Не знаю. Надо будет у ментов спросить, – ответил он и пошел вперед.

Через пятнадцать минут мы уже были на холме с бронеколпаком. Командир группы пошел осматривать вершину, а я с оставшимися бойцами ждали его внизу. Прямо под нами находилась шоссейная дорога, по которой мы проезжали днем. Со стороны шоссейки восточная часть холма была срезана, а чтобы земля не осыпалась здесь соорудили двухметровую стенку из бетонных блоков. Кормой к ней внизу уже стояли наши БМп. До войны это была заасфальтированная площадка рядом с бензозаправкой или автомастерской, чего теперь уже было невозможно понять. А сейчас здесь удобно расположились наши боевые машины.

Вскоре появился и Олег с двумя разведчиками и мы просто перескочили с бетонных блоков на корпуса беемпешек.

– Там еще с войны дзот остался. Посажу на колпак бойца с ночником и все будет видно как днем. И чего это наши серые братья тут свой наблюдательный пост не оборудуют? Я бы на этом бугре полгода в засаде просидел, – говорил мне Олег, усаживаясь на место командира и давая механику команду двигаться обратно.

– Это менты что ли? – Крикнул я сквозь шум взревевшего двигателя.

– Ну а кто же еще? Форма-то у них какого цвета? Да и как мыши сидят по своим норкам…. – ответил он. – Краснов, пошел!

Первая броня с места рванула к нашей базе. Сзади загромыхала гусеницами вторая «коробочка».

Вернувшись на базу, мы пошли искать командира подразделения для окончательного уточнения окружающей обстановки.

Наконец-то появившийся милицейский начальник показал нам огневые точки боевиков в западном заборе и заминированные участки. В нескольких метрах от казарм были сооружены наблюдательные посты из мешков с песком, откуда вевешники просматривали открытое пространство от своих НП до высокой стены с зияющими проломами, из которых и велся обстрел. Эта площадка имела прямоугольную форму и была полностью покрыта густой травой, в которой искать мины неизвестного нам типа срабатывания было довольно трудно…

– Когда мы прибыли сюда и заменяли своих предшественников, то нам сообщили, что поле не заминировано. Они по-над-стеночкой с внутренней стороны установлены. Хотя мы это никогда не проверяли.

Услыхав эти слова, мы с Олегом облегченно вздохнули, встали с корточек и издали взглянули на эту загадочную «по-над-стеночку. " Здесь-то и были понатыканы мины.

– А почему вы сами с той стороны забора мины не поставите? Как раз у проломов заминировали и духи пару раз подорвались бы. Больше к вам не совались бы, – спросил я полковника.

– А там местные или ребятишки могут нарваться, – ответил он. – Да у нас и минеров-то нет. Тут до нас какая-то пехота стояла, и мины после них остались.

– Ну тогда можно в управляемом варианте что-нибудь поставить у самих проломов. Боевики только стрелять начнут, а ваш солдатик нажимает кнопочку и мина взрывается, – сказал Кириченко.

– А вы сможете установить эти мины? – Загорелся местный воевода. – Только сразу говорю, что мин у нас нет.

– Мы с собой только две штуки захватили. Если бы знали, то взяли побольше, – сказал Олег.

– А вон, слева что там такое? – я показал на стоящие вдалеке бетонные строения, которые примыкали к злополучному забору…

Милицейский полковник тоже глянул в ту сторону и махнул рукой:

– То старый автопарк. Тоже весь заминирован. Мы даже не заходили туда. С крыши посмотрели, что там пусто и все. Но мины там есть.

– У нас ведь электродетонаторы есть. Можно самодельные мины сделать. Или снять эти старые мины и переустановить в нужном месте, – предложил я, когда мы пошли обратно к нашим боевым машинам.

– Да ну их! Лазить в этой траве и искать мины, которые еще зимой поставили, как-то неохота.

– Ну это понятно. А вон автопарк. Там все заасфальтировано, и нажимные мины в асфальт не зароют, а растяжку можно увидеть. Ну что, пойдем? И нашего кукана-минера захватим.

После недолгого раздумья командир согласился на эту рискованную затею. Но вдруг выяснилось, что наш «специалист» минно-подрывного дела раньше устанавливал только учебные мины и подрывал тротиловые шашки электрическим способом. Услыхав про переустановку мин, боец с нагловато-нахальной физиономией сразу стал озабоченным и скучным.

– Товарищ старший лейтенант, я в роте минирования всего один месяц прослужил, а до этого был простым разведчиком, – быстро проговорил солдат.

Мы стояли снаружи перед боксом с разведгруппой. Кто-то из бойцов спал, несколько человек играли в запрещенные азартные игры, то есть в карты.

– А ты случайно не в роте Баталова был? Что-то твое нахальное личико мне знакомо, – сказал я минеру.

– Был. Только я не нахальный, а шустрый. Я в третьей группе служил, а вы тогда первой командовали.

– Все, вспомнил. Ты тогда был большим шлангом, а сейчас стал шустрым минером, – засмеялся я.

– А не шустрые минеры все давно на кладбище, – бойко ответил боец, к которому вернулось его обычное состояние.

– Вот поэтому ты с нами и пойдешь. Мы сейчас из тебя супершустрого минера-подрывника будем делать. Через пять минут выходим. Вперед!

Как следует из Устава приказ командира разведгруппы является законом не только для своих непосредственных подчиненных – разведчиков, но также для связистов и минеров, приданных на время выполнения боевого задания. Хоть они и стараются всегда показать некоторую независимость и особый статус среди рядовых спецназовцев, но воля старшего лейтенанта Кириченко сейчас принуждала рыжего минера-сапера заняться своими прямыми обязанностями. Да еще на виду у остальных солдат, перед которыми он совсем недавно красовался в амуниции крупного специалиста МПД.

– Товарищ старшлейтнант, а вы его самым первым пустите вперед. А сами сзади за пятьдесят метров идите, – подсказал идею замкомгруппы.

– Ты еще придешь ко мне в голодный год! – огрызнулся на него нахаленок из роты минирования.

Несмотря на речитативы-отговорки, он был отправлен за своей сумкой минера, где лежал весь его инструмент. Рыжий боец долго искал ее в десантном отделении и появился с ней только после нескольких подгоняющих окриков.

– Товарищ старший лейтенант, а у меня ни миноискателя, ни щупа даже нет! Как же мы их искать будем?

– А почему «мы»? – серьезно сказал я. – Вот ты один и будешь их искать. Ты слышал, что Шумаков предложил?

Рыжевласый солдат с выражением лютой ненависти на лице взглянул на заместителя командира группы и уже вдохнул воздуха, чтобы выпалить в его адрес «слова большой благодарности», но заметил взгляды офицеров и смиренно промурлыкал с интонацией кота Матроскина:

– Ох уж этот замкомвзвод Шумаков!… Когда-нибудь он докаркается… С ротой минирования шутки плохи…

– Иди-иди, спаниэль несчастный! – в тон ему ответил замкомгруппы. – А давай-ка мы тебе еще поводок сварганим, чтоб с пути не сбился…

Из бокса вышли почти все разведчики, словно провожая нас в дальнюю дорогу. При такой аудитории, в которую также вошли и автомеханики возле ГаЗ-66, рыжий минер и сержант еще долго упражнялись бы в своем красноречии, но уже пора было идти…

Кириченко оставил старшим на дневке лейтенанта-стажера и мы втроем пошли к автопарку, когда сзади послышался голос одного из солдат, окликнувший минера:

– Эй, ты две таблички забыл взять!

– Какие? – словно встрепенувшись, повернулся назад боец.

– «Проверено, мин нет. Сапер Рыжаков». А на второй – «Сапер Рыжаков» в траурной окантовке…

Обнадеженный было минер уже подошел к броне и только под общий смех и хохот понял, что его подкололи. Он сплюнул с досады и выругался, а когда вернулся к нам, то был крайне решителен:

– Товарищ старший лейтенант, он тоже хочет стать шустрым минером. Вы видите, даже про таблички знает? Давайте его тоже возьмем? Я только одну растяжку смогу обезвредить, а обратно вы с кем пойдете? А то мне одному «там, наверху» скучно будет. Давайте его возьмем, ну пожалуйста.

От его скороговорки мы рассмеялись, потом Кириченко выкрикнул команду и под гогот и улюлюканье оставшейся группы незадачливый шутник присоединился к нашей троице.

– Молодец! Уважаю добровольцев. Будешь у меня помощником, – сказал ему нахалистый минер. – На, держи сумку.

Второй солдат тихо послал его подальше со своей сумкой и стал на ходу поправлять наспех одетый нагрудник.

Недалеко от расположения группы трое пожилых техников в промасленных комбинезонах с утра копошились в двигателе ГАЗ-66, но сейчас уже минут пять-десять они слушали наши шумные приготовления, не понимая причин веселья и шуток бойцов. Проходя мимо полуразобранного автомобиля, мы услыхали предупреждающий голос старшего технаря:

– Ребята, автопарк-то ведь заминирован.

Мы не успели ему ответить, как тутже послышалась быстрая речь нашего «специалиста» Рыжакова:

– Подумаешь, какой-то автопарк заминирован. Мы эти мины щелкаем как семечки. Хотя…. так на всякий случай, вы свою машину побыстрее чините, а то вдруг понадобится срочно в госпиталь доставить геройского солдата, который грудью закрыл своего командира от взрыва мины. Так что побыстрее шуруйте своими ключами…

– А зачем машина? Мы для тебя вертолет вызовем, – засмеялся другой вевешник.

– Ну-ка закройся. А то еще накаркаешь, – перестав улыбаться, приказал минеру Кириченко.

Но Рыжаков и так уже замолк – мы подошли к металлическим воротам автопарка. Я внимательно осмотрел створки и первым осторожно протиснулся в узкую щель между ними. Вторым пролез Олег, а последним был наш суперминер.

– Ну что, давай командуй, – вполголоса сказал мне Кириченко. – А то я ни разу в таких мероприятиях не участвовал.

– Ты думаешь, что я такой спец по разминированию? Я, может пару раз имел с ними дело, но попробуем и что-нибудь придумаем.

Я приказал минеру идти за мной след в след на удалении в пять метров и осматривать землю передо мной. Если я вдруг что-нибудь пропущу, то боец Рыжаков сможет заметить что-либо подозрительное и предупредить меня. Во всяком случае я надеялся на это.

– Через каждые восемь-десять шагов садишься на корточки, а еще лучше – принимаешь упор лежа и смотришь вперед. Так тебе будет видно отчетливее растяжку или провод какой-то. Понял меня?

– Да я и так ее увижу, – ответил сапер-наблюдатель.

– На фоне серого асфальта трудно заметить стальную проволочку! А лежа на земле, ты увидишь проволочку гораздо быстрее. Особенно на фоне ржавых ворот и кирпичной стены. Вообще-то кто-то собирался закрыть своей грудкой командира…

– Язык мой – враг мой, – вздохнул горестно минер.

Третьим в нашей цепочке должен был идти Кириченко с автоматом наготове, чтобы прикрыть нас от внезапного нападения духов спереди и слева. А последним шел разведчик, прикрывавший наш тыл и правый фланг.

– Вперед! – сказал я негромко и начал осторожно передвигаться от ворот автопарка.

Сначала нам предстояло пройти десяток метров вперед и затем повернуть направо, чтобы мы оказались в нужном направлении, то есть лицом к тыльному выезду, за которым возвышалась гора с телевышкой.

Через десять минут я дошел до места, где можно было повернуть направо. Но прежде всего нужно было оглядеться…

Автомобильный парк представлял собой два ряда расположенных справа и слева боксов для автомашин или танков. Пространство между этими рядами было залито цементом и асфальтом. И только посередине тянулся неширокий, но вытянутый газон, который в конце упирался в будку автозаправки. За нею в десятке метров были видны запасные ворота, предназначенные для срочного выезда техники по тревоге. этот автопарк располагался в юго-западном углу воинской части, как раз напротив места предполагаемой засады моей подгруппы. Западный забор в этом месте практически не имел повреждений и проломов, в заброшенном и пустом автопарке некого было обстреливать и поэтому боевики тут даже за стенкой не появлялись.

Значит и установленные тут мины были использованы не совсем по своему назначению и их можно было снять для дальнейшей установки в нужном месте. Но сначала необходимо было найти эти смертоносные сюрпризы и обезвредить их.

До западных ворот простиралась «минная целина» длиной метров эдак в двести-двести пятьдесят, но спешить нам было некуда, и я осторожно метр за метром мелкими шагами продвигался вперед. Идти можно было только по неповрежденным участкам асфальта или бетона. В отдельных местах попадались старые неглубокие воронки от каких-то боеприпасов и выбоины от колес и гусениц. Их-то и нужно было обходить с предельной осто – рожностью и вниманием. Если в асфальте и бетоне трудно установить мины, то в воронках, ямах, на газоне и других участках земли можно было спокойно понавтыкать любые минные «гостинцы».

Это могли быть противопехотки, срабатывающие от того, что чья-то нога наступила на нее. Или же заградительные, направленные и выпрыгивающие мины, взрывающиеся от неосторожного и случайного прикосновения к проволоке-растяжке. Обычно мины зарывают в грунт и еще дополнительно маскируют место установки. Но опытный и хитрый минер может разместить корпус мины в самом неожиданном месте. А взрыв произойдет не только от срыва растяжки, но и от любого другого механического движения или перемещения каких-то предметов.

Но противопехотные мины нажимного действия мне сейчас были не страшны – ведь шел я по асфальтовой и бетонной поверхности. Зато мне и идущему позади минеру следовало напрягать все свое зрение в поисках возможных растяжек или каких-либо иных минных неожиданностей.

«Так, смотрим от себя вперед, слева направо и опять вперед, но уже справа налево. Ну как будто маленькая и быстрая змейка уползает от меня. А что там сзади делается? " – подумал я, остановился и оглянулся.

Кириченко и разведчик держали оружие наизготовку и внимательно смотрели по своим направлениям. Зато Рыжаков тоже загляделся куда-то влево и вперед, наверное, на горный склон или телебашню.

– Что, через десять метров ты уже все усвоил, раз по сторонам смотришь? Хочешь первым пойти?

– Нет, товарищ лейтенант. Я больше не буду на эту горку смотреть. Только впереди вас или вам под ноги.

– Алик, да пусть он метров двадцать первым пройдет, – послышался голос Олега.

– Все-все-все. Я ведь сказал, что смотреть нужно под ноги лейтенанта Зарипова. Извиняюсь, не знаю имени-отчества, – затараторил минер.

Его нахальство и безалаберность уже начинали меня раздражать. Все-таки мы сейчас занимаемся не детскими шалостями и глупостями. А глупость и неосторожность на войне стоят гораздо дороже и обходятся человеку оторванными руками-ногами, а то и головой…

– Ну-ка быстро заткнулся! Тебе только в цирке рыжим клоуном работать. – проворчал я беззлобно. – И кто тебя в минеры взял? Понаберут в армию по объявлению в газете…

– Ага. Мне это объявление четыре раза из военкомата приносили, – буркнул себе под нос Рыжаков и замолчал.

Я уже повернулся к забору и опять осторожно пошел дальше. Сзади загремел автоматом и амуницией минер, постаравшийся как можно ниже прильнуть к асфальту.

Через полчаса я поравнялся с автозаправкой, где стояло несколько ржавых металлических коробов с круглыми циферблатами учета топлива. На всем пути мне не попалось ни одной растяжки, даже от гранаты. Я старался почуять некий подвох в виде неожиданной минной пакости в самом конце пути. Но я ошибся и здесь тоже ничего не было.

Наконец-то я рукой коснулся теплого металла ворот, осмотрел створки и громко сказал Олегу, что и выезд тоже не заминирован.

– Да не может такого быть. Может мы их не заметили? – Кириченко недоверчиво окляделся вокруг. – Может здесь под забором?

Справа и слева от ворот начинался трехметровый газон, который тянулся вдоль всего забора. Я осторожно пошел влево, обходя и осматривая газон, неспешно ступая по старому асфальту.

К своей внезапной радости я увидел в выгоревшей на солнце траве сначала металлически темную проволочку-растяжку, потом колышек-упор, а через три метра и торчащий над верхним срезом мины механический взрыватель.

– Одна есть! ОЗМка! – я вполголоса позвал всех остальных. – Идите ко мне.

Минут пять мы осторожно разглядывали затаившуюся в земле смерть, выглядевшую безобидным металлическим кружком с торчащим вверх стержнем-взрывателем.

– Даже корпус мины землей не присыпали или чем-нибудь другим не замаскировали, – недовольно сказал Кириченко. – Наверное, боец устанавливал. Или торопился, или боялся.

Общими усилиями мы разыскали на этой части газона еще две, такие же однотипные мины. Это были ОЗМ-72, которые при срабатывании выпрыгивают из земли и взрываются на высоте одного метра над поверхностью. Зона сплошного поражения этой мины представляет собой круг с радиусом в тринадцать метров. Но это была зона сплошного, гарантированного заводом – изготовителем поражения, а вообще-то осколки в виде небольших кусочков мелко насеченной проволоки могли разлетаться еще дальше. Из всех, имеющихся у нас на вооружении мин этот тип казался мне самым смертоносным из-за этих тринадцати метров и самым коварным из-за ее способности подпрыгивать и взрываться в воздухе.

По-моему, выпрыгивающие мины стали первыми использовать немцы еще в Великую Отечественную… Потом у американцев появился их «джамп Джек». А наша армия этим типом мин стала оснащаться после 1972 года, если судить по маркировке изделия.

«Хотя нет. Была у нас раньше мина ОЗМ-четыре… "-в памяти возник рисунок с плаката с образцами наших мин.

– Ну что, будем снимать? – спросил Кириченко, садясь на корточки рядом с нами.

– Можно ее снять, но только установить мы эту мину не сможем. Для управляемого варианта тут нужен электронакалыватель, а у нас его нет.

– Ну тогда просто снимем и с собой заберем, – предложил Олег.

– У вас что, на инженерном складе ОЗМок нету? – Спросил я. – Ну я смогу отсоединить растяжку и открутить взрыватель. Потом ее надо из земли выковыривать, а у нас с собой кошки нет. Вдруг под нее установили еще и мину-сюрприз разгрузочного действия. Ты ОЗМку только приподнимешь, как внизу под ней сработает МСка, а от нее сдетонирует и эта хреновина.

– Да может, там под ней ничего и нету? – озадаченно спросил Олег и почесал затылок. – Ты же сам видел, что мину даже не замаскировали.

– Ну правильно. Пока работает замедлитель на сюрпризе, надо еще успеть основную мину установить. Поэтому и торопились. А эта пехота может МС-3 только под ОЗМ-72 устанавливать, чтобы нельзя было ее разминировать. Этот сюрприз как раз, в самый аккурат, подходит под ОЗМку. И диаметр одинаковый и вес подходящий.

Некоторое время мы продолжали молча сидеть, а потом я предложил другой вариант:

– Ну давай я сниму растяжку и выкручу взрыватель, но из земли ее сам будешь вытаскивать. Или кто-то другой пусть ее вытягивает.

Тут я невольно посмотрел на нашего «минного специалиста», который демонстративно изучал установленную боевую мину. На оклик командира он встал и сразу же выдал результаты своего ознакомления с ОЗМкой:

– Товарищ старший лейтенант, там точно мина-сюрприз снизу установлена. Это я вам точно говорю.

– Ты что, там сбоку нее грунт подкопал? – Усмехнулся я.

– Нет, но там внизу точно что-то есть, – быстро нашелся подходящий ответ.

– Расслабься, – сказал, вставая, Кириченко. – Никто ее снимать не будет. Пошли назад.

Дойдя до въезда в автопарк, мы не стали поворачивать налево к воротам, а решили пройтись дальше вперед, чтобы ознакомиться с другими строениями напротив места засады подгруппы Кириченко. Но там были лишь заброшенные солдатская столовая, подземное овощехранилище и продсклад. Ничего интересного мы там не нашли и решили возвратиться к своей дневке более коротким путем.

Осторожно обогнув по кромке зеленую лужайку, мы подошли к пролому в стене, за которым уже были видны наши бронемашины с сидящим на башне наблюдателем. До них было метров пятьдесят, и мы заметили, что наша фишка тоже нас обнаружила и теперь разглядывает нас в полевой бинокль Би-8.

– Ну что, здесь будем перелазить? – спросил Олег.

Я молча кивнул и стал подбирать подходящее место. Трехметровый пролом в кирпичной стене был не очень плотно, но все-таки загорожен рядами стальной и алюминиевой колючей проволоки, чего было достаточно для создания труднопреодолимой преграды. Но кому-то этого показалось маловато, и меж рядов колючки тянулось несколько растяжек, которые оказались прикручены к боевым чекам трех гранат РГО и трех Ф-1.

К наблюдателю на нашей БМП присоединилось еще несколько солдат группы с более мощным биноклем Б-10 и оптическими прицелами, которые не были сняты с оружия. Со стороны казалось, что три снайпера целятся в нас. Со стоящей на углу, у въезда в часть вышки за нами тоже наблюдало двое часовых-вевешников.

После того, как я нашел удобное место и снял один ряд алюминиевой колючки у самого края кирпичного разлома, получился неширокий проем, через который можно было аккуратно и осторожно пролезть. На всякий случай я попросил Олега прижать рычаг ближайшей гранаты к корпусу, пока буду преодолевать заграждение, потом негромко выматерил свою лень и просунул левую ногу в узкое окно.

Самой опасной была колючка из алюминия, натянутая по последнему слову нашей военно-инженерной науки в виде скрученной спиралью полоски с загнутыми вовнутрь и острыми шипами через каждые два сантиметра. Если зацепиться за нее, то это будет надолго и с максимальным ущербом как для одежды, так и для тела. Но выпутываясь из этой колючки, можно было случайно задеть и растяжку и тогда…

Однако, слава Богу, если не считать нескольких уколов о шипы стальной проволоки образца начала века, то через проем я проскочил вполне удачно.

Затем мне передали мой автомат, и я подошел к краю стенки, чтобы поменять Олега и взяться за РГО. Я просунул свою руку и нащупал на другой стороне пальцы командира и прижал предохранительный рычаг к телу гранаты. На солнце металл нагрелся, и мелкие ячейки осколочной рубашки РГО, казалось, вполне мирно и невинно вдавливались в мою ладонь.

Держать ее не составило особого труда: на уровне груди человека граната была прикручена несколькими витками стальной проволоки к деревянному столбику, который был еще опутан рядами белой и рыжей колючки.

Проволока-растяжка от этой ручной бомбочки на пять сантиметров проходила выше нити стальной колючки, которая нависала над образовавшимся проемом. Чтобы сорвать растяжку нужно было сначала преодолеть натяжение верхней колючки, но я надеялся, что этого не произойдет. Но, даже если из гранаты будет вырвана боевая чека, то рычаг был бы прижат к корпусу. После того, как последний человек перелезет через заграждение, мне остаНется просто отпустить РГО, потом отбежать вдоль кирпичного забора в противоположном направлении и затаиться. Через три-четыре секунды, пока с громким шипением и ярким бенгальским огнем горит химический замедлитель, граната сработала бы на обратной стороне стены, но ее осколки никого не задели.

Пока препятствие преодолевали командир группы и разведчик, у меня от долгого напряжения стала ныть кисть. Последним был минер, который долго приноравливался перед тем как просунуть в проем левую или правую ногу. После нескольких матюков он все-таки решился начать процесс с левой. Спиной он больше всех надавил на верхнюю колючую проволоку, но до растяжки осталось еще два-три сантиметра. Зная, что за ним наблюдаем не только мы, он, как только оказался на нашей стороне, выпрямился в полный рост и победно вскинул вверх обе руки, как это обычно делают победители «формулы один».

Но вместо аплодисментов он получил хороший пинок под зад от командира группы, которому надоело смотреть на его кривлянье. Я подумал точно также, как и Олег, но стоял в стороне и просто не успел это сделать.

Рыжаков отбежал в сторону и укоризненно произнес:

– Ну товарищ старший лейтенант, вы же российский офицер. Как вы можете бить своего же солдата?

– Ты не мой солдат, а минер. Надо было тебя отправить снимать эти мины. Тогда бы я на тебя и посмотрел, – устало сказал Кириченко и пошел к группе.

Но рыжему бойцу его слова были, как вода для гуся. Подходя к броне, он предусмотрительно пропустил нас вперед и опять поднял руки вверх, как вернувшийся с победой чемпион. На вопрос солдат, где же снятые мины, он пренебрежительно сплюнул и сказал через губу:

– Там потом столько любопытных набежало, поэтому пришлось все мины раздать на сувениры.

Сопровождавший нас разведчик, который все время был немногословен, тут не выдержал:

– Да этот засранец даже первым не шел. А свистит как… Он даже здесь, через колючку последним перелазил.

Нисколько не смущаясь от смеха остальных бойцов, Рыжаков уверенно выдал свою очередную тираду:

– Самый опытный минер должен идти сзади. Вот когда корабль тонет, то капитан самым последним уходит с мостика.

– Вообще-то капитан вместе с кораблем тонет, – громко сказал Кириченко, снимая с себя нагрудник и садясь на спальный мешок. – Может еще раз туда сходишь и мины нам принесешь?

– Нет, товарищ старший лейтенант. Мне сейчас к ночной засаде надо готовиться. А вдруг ночью духи толпой попрут на вас, кто тогда будет группу спасать?

– Может пусть он за чаем сходит. Спасет в очередной раз группу. От жажды, – сказал я, снимая ботинки и мокрые носки.

Разговорившийся минер был отправлен за чаем и Кириченко приказал всему личному составу отдыхать. Я вытянулся на спальном мешке, который был расстелен на бетонном полу пустого бокса, где расположилась вся группа. Снаружи, кормой к проему стояли наши беемпешки и закрывали нас от посторонних глаз.

Мы лежали на спальниках у стены и слушали, как Олег рассказывает о хитроумных способах установки гранат на растяжки.

Мы в начале декабря в Чечню со стороны Владикавказа входили и Грозный штурмовали как раз на Новый Год… Потом такая мясорубка в январе… «Прошли» мы аэропорт Северный и заняли часть города… А мы ведь самые первые шли…

Мы с лейтенантом не хотели нарушать внезапно нависшую тишину и ждали, пока Олег медленно протрет верхним ребром ладони глаза, как будто в них попала какая-то соринка…

Наконец-то он сдержанно кашлянул и продолжил говорить.

тогда самое пекло было… И вот чехи повадились по ночам наши позиции обстреливать из одной высотки неподалеку. Мы утром здание прочесываем, а там только пустые квартиры и свежие гильзы. Начали мы гранаты к дверям прикручивать. Ну слышим ночью взрыв, а утром все-равно ничего нет. Видно, успевали духи в сторону или за стенку отскочить. Тогда мы научились две гранаты Ф-1 сверху, над дверным косяком устанавливать. Короче, когда дверь открывают, то слышен хлопок запала. Ну человек или дальше в квартиру ломанется, или назад, за дверь выскочит. А тут одна граната срабатывает в самой квартире, а вторая падает с внешней стороны двери и взрывается уже на лестничной площадке. И вот ночью слышим такой сдвоенный взрыв, а на следующий день там нашли свежие пятна крови. Недели полторы было тихо, а потом они приучились и такие двери открывать…

– Интересно. Покажешь как-нибудь?

На мое предложение командир группы ответил положительным кивком головы и следующими словами:

– Покажу, только дверей тут пока не видел. А потом мы другие сюрпризы начали ставить. Опять кто-то из боевиков подорвется, и несколько дней тишина. А потом все по-новой…

Я поудобнее улегся на своем ложе и вспомнил про свои опыты по устройству хитроумных мин-ловушек:

– А я еще на первом курсе училища на занятии по установке сюрпризов придумал способ, чтобы выпрыгивающая мина поражала именно начальство. Называется – «майн-босс». Обычно, когда взрывается фугас на дороге, то через полчаса к месту подрыва приезжают начальники и начинают руководить расследованием, эвакуацией поврежденной техники и так далее. Словом, зарабатывают себе ордена и медали уже на пустой воронке… Вот ходят они вокруг да около, гнут пальцы и раздувают щеки… И в этот момент срабатывает наша ОЗМ-72. Говорю «наша», потому что мы тогда ведь против америкосов готовились воевать. Это сейчас мы пока с ними дружим, а тогда было по-другому.

– Да эта дружба будет недолгой, – сказал лейтенант-стажер, закуривая сигарету.

– Ну это понятно. Короче, берется противотанковый фугас нажимного действия или в радиоуправляемом варианте. В десяти-пятнадцати метрах от него в землю устанавливается и хорошо маскируется ОЗМка, притом так, чтобы не было заметно взрывателя. Для этого мину нужно зарыть поглубже. Потом из взрывателя выдергивается боевая чека, а предохранительная чека остается в МУВе и к ней прикручивается проволочка, свободный конец которой выводится наружу. А вся мина хорошенько маскируется. Устанавливать ее желательно у самой кромки асфальта или в другом удобном месте, где может расположиться командование. Оно же любит в тенечке посидеть или на камушках… Да, чуть не забыл, предохранительная чека должна смотреть в противоположную от фугаса сторону. И растяжка должна быть направлена туда же. Потом конец растяжки привязывается к любому легкому предмету, у которого есть большая парусность. То есть от мощного взрыва фугаса этот предмет-парус: палка, банка или картонная коробка, должен быть взрывной волной отброшен в сторону. Объясняю популярно, что на фугасе подорвался танк, взрывной волной отбрасывает старую жестяную банку, к которой прикручена растяжка. Которая соответственно выдергивает предохранительную чеку из взрывателя мины, но ОЗМ-72 пока не срабатывает, потому что резак взрывателя только-только начинает медленно перерезать замедляющий металлоэлемент. В комплекте взрывателя МУВ-2 или МУВ-3 есть набор металлоэлементов на пять, десять, двадцать и так далее минут. Там еще указана таблица с временем замедления в зависимости от времени года.

– Ну да. Обычно эти бумажки сразу выбрасывают, – засмеялся Кириченко.

– Выбрасывают, но они есть. И нужно только подобрать нужное командиру время замедления. То есть пока приедут на помощь подбитому танку, пока будут осматривать повреждения, пока эвакуируют раненых, то все это время резак плавно и уверенно перерезает металлоэлемент. Главное тут, чтобы большие командиры не опоздали и прибыли вовремя… А когда резак перережет полностью металлоэлемент, то ударник освободится, а ведь ни предохранительной, ни боевой чеки уже давно нет. Тогда этот ударник бьет по капсюлю и мина выпрыгивает из земли, а потом взрывается в воздухе. Красота! И НАТОвское начальство получает свои медали посмертно.

– Я что-то не понял. Ну-ка покажи на чем-нибудь, – попросил меня лейтенант.

– Смотри: банка тушенки – это фугас; граната Ф-1 заместо ОЗМки; а фляжка пустая – это легкий и улетающий от взрывной волны предмет. Самое главное условие – чтобы все три точки, то есть фугас, выпрыгивающая мина и улетающий предмет-парус были как бы на одной линии. Мина ОЗМ-72 должна располагаться посередине. И очень хорошо быть замаскирована, чтобы всю маскировку не сорвало взрывом фугаса, а потом ее не обнаружили приехавшие минеры. Обычно они обследуют сначала всю местность в поисках других неразорвавшихся фугасов или нажимных противопехотных мин.

Усевшись на спальнике, я с азартом установил на полу консервную банку-фугас, затем гранату эфку в роли выпрыгивающей мины, а последней поставил большую пластмассовую фляжку. Один конец найденной веревочки я привязал к кольцу гранаты, а другой – к цепочке на горлышке фляжки.

– Смотри. Взрывается фугас и улетает от взрывной волны фляжка, – я громко стукнул тушенкой по полу и медленно начал отодвигать легкую фляжку в противоположную сторону. – Дальше растяжка выдергивает предохранительную чеку и мина встала в режим замедления. И как только металлоэлемент будет перерезан, то мина выпрыгивает и ка-а-ак шарахнет во все стороны. Да ты не бойся: усики гранаты ведь загнуты. Понятно?

– Понятно, – засмеялся лейтенант. – Тут надо так руку набить, чтобы все получилось, как было задумано.

– А кто тебе мешает? Тренируйся сколько хочешь, – сказал Олег и откинулся на спальный мешок. – Надо покемарить часик или два. А где же наш чай? Что-то мы про него забыли. Часовой! А где этот минный тральщик?

Сидящий на башне разведчик оглянулся на командира и, молча, с заговорщицким лицом помаячил указательным пальцем вниз, показывая на переднюю часть беемпешки.

– На ребристом бронелисте спит или лежит, – догадался Кириченко.

Не говоря ни слова, Олег всунул ноги в старые солдатские тапки и пошел к узкому проходу между стеной и первой броней. За ним босиком быстро проследовал и наш стажер. У меня, кроме сохнущих ботинок, ничего не было одеть на ноги и я остался полулежать на спальнике. В просвет между полом и днищем БМП я увидал, как Кириченко и лейтенант осторожно подошли к наклонному переднему бронелисту, который иногда называли ребристым из-за поперечных длинных пулеотражающих выступов.

Затем босые подошвы и ноги в тапочках вдруг резко уперлись в землю и через секунду послышался грохот упавшего наземь тела. В просвете даже мелькнула круглая физиономия минера. Наблюдатель на фишке заржал от увиденной им картины наказания нерадивого солдата, который недавно был таким же как и все они, а теперь вдруг возомнил себя «белой костью». Вместо самоуверенного голоса Рыжакова сейчас слышались только жалобные стенания и оправдания по поводу отсутствия чая.

– Вы что, за ноги его стащили? – улыбаясь, спросил я вернувшихся офицеров.

– А он постелил спальник на волноотражающий щиток и уснул. И рядом пустой термос стоит. Мы его только на другой бок перевернули, а дальше он уже сам кувыркнулся, – сказал Кириченко. – Я, конечно, человек добрый, но приказ командира нужно выполнять всем.

– И даже наглым саперам тире минерам, – засмеялся я. – Только когда он этот чай нам принесет, наверное, подвечер?

Но через полчаса мы уже пили крепкий чай, заваренный на таблетках сухого горючего. Рыжаков и на этот раз пришел ни с чем и нам пришлось самим готовить ароматный напиток.

Мы подремали всего с полчаса, когда наш часовой разбудил спящую группу. Было уже около семи часов вечера и нам нужно было готовиться к предстоящей засаде.

В мою подгруппу Кириченко выделил восемь разведчиков, среди которых один боец был связистом, другой – пулеметчиком с ПКМ. Еще я увидал двух снайперов с СВД и Винторезом. Старшим был замкомгруппы Шумаков, почему-то рядовой.

– Если хочешь, то возьми минера с собой, – предложил мне Олег, но я благоразумно отказался.

– Ну тогда он со мной пойдет, – решил командир группы. – Возьми у него все что тебе нужно.

– Да мне и нужно-то одна МОНка, ЭДПр один, подрывная машинка и провод. Так, сколько там метров? – спросил я у минера, который быстро вытащил моток черного телефонного кабеля, намотанного как рыбо – ловная леска-закидушка на кусок фанеры с проушинами.

– Метров пятьдесят, – последовал молниеносный ответ.

Судя по толщине мотка, провода было гораздо меньше, но проверять уже не было времени.

Солнце уже давно скрылось за горой и быстро темнело. На первую броню погрузилась подгруппа Олега Кириченко, на второй разместились я с лейтенантом и мои восемь бойцов.

По команде взревели двигатели и наша группа тронулась в путь. Выехав за ворота части, мы остановились на несколько минут. Убедившись, что на шоссе нет ни одной машины или пешехода, старший лейтенант Кириченко дал команду своему механику. Первая машина резко рванула вправо на дорогу и понеслась прочь от города.

Я приказал своему механику ехать чуть помедленнее для того, чтобы подгруппа Кириченко успела десантироваться и первая БМП, высадив людей, тронулась с места в тот момент, когда наша броня была бы рядом с нею. По замыслу командиров медленно ехавшая вторая беемпешка должна была заглушать шумом своего двигателя звуки остановки и трогания с места первой машины и наоборот.

Все прошло нормально и когда я поравнялся с первой «коробочкой», то там были видны только голова механика и наводчик-оператор, сидевший в своем люке. Затем они пристроились позади нас и слегка отстали. Я показал своему механу на нужный просвет среди дачных участков и наша броня быстро сбросила газ. Бойцы уже успели переместиться на правый борт и по команде быстро попрыгали на землю. Как и следовало того ожидать, загруженный рюкзаком с патронами пулеметчик споткнулся и едва не упал, но его кто-то успел поддержать. Только деревянный приклад ПКМ слегка заскрежетал по придорожному щебню. Стоя у дачного проулка я подождал замешкавшегося и потому бежавшего последним пулеметчика и тоже нырнул под свисающие пышные ветки.

Было слышно, как обе наши беемпешки с ревом несутся по шоссе, затем они доехали до милицейского блок-поста и через пять минут поехали обратно в бывшую танковую часть.

Все эти звуки ревущих движков беемпешек были для нас уже лишь далеким напоминанием спокойной и безопасной жизни. Сейчас же мы вытянулись в походный порядок и осторожно шли по заброшенным дачным участкам, где могли в лучшем случае напороться на духовскую или нашу растяжку, а в худшем – нарваться на боевиков.

Было почти темно, когда я вышел из дачного массива на открытое пространство. Из-за малочисленности подгруппы я шел первым в головном дозоре. В десятке метров сзади двигалось ядро с замкомгруппы во главе. Тыловой дозор шел последним под руководством лейтенанта-стажера.

Из зарослей я несколько минут вслушивался и всматривался вперед и потом быстро перебежками стал пересекать дно неглубокого песчаного карьера. Сзади слышалось лишь тяжелое дыхание солдат и легкий шорох бегущих по утрамбованному песку армейских ботинок.

Справа и слева от нас в сотне метров возвышались края карьера и мы сейчас были как бегущие мишени на войсковом стрельбище. Даже один боевик с автоматом мог нас запросто перещелкать, и поэтому приходилось бежать изо всех сил.

Выбравшись из карьера на твердую землю, я едва перевел дух, подождал вскарабкавшегося последним лейтенанта и тут же продолжил движение. Между песчаным карьером и старой асфальтовой дорогой узкое пространство было завалено старыми кучами земли и щебня, выгруженных когда-то давно самосвалами. Выйдя на дорогу, я приказал бойцам головняка дойти до угла части и затаиитться на левой обочине. Ту же задачу я повторил и шедшему первым в ядре заместителю командира группы. Скоро их шаги стали удаляться от меня и я подождал подхода своего тылового дозора.

Затем мы с лейтенантом и его солдатами осторожно пошли по дороге вперед к городу, всматриваясь в темноту ночи чтобы различить там забор и угол бывшего танкового полка.

Когда до угла осталось метров сто я сошел с дороги вправо и приказал лейтенанту занять наблюдательные, а может и огневые позиции для тылового дозора среди затвердевших куч гравия.

– Так, у тебя слева внизу – песчаный карьер, открытый как стадион. Если кто-то пойдет ночью, то сразу же увидите и услышите. Впереди тебя – в километре это одиночное здание с забором. Могут и оттуда пойти. Но идти будут по дороге – сразу услышите. Справа от тебя – вблизи свалка, а за нею уже горный склон, который мы сегодня прочесывали. Если кого-нибудь услышите или увидите, то постарайтесь меня предупредить. Но если нету времени или возможности, то открывайте огонь изо всех, трех стволов. Все понятно?

Слушавший меня лейтенант кивнул головой и шепотом спросил:

– А где группа будет сидеть?

– Я буду с ядром слева от дороги на уровне угла забора воинской части. Все. Я пошел. Сидите здесь втроем. Не дай бог уснете.

Стараясь не шуметь при ходьбе по асфальту, я почти на цыпочках быстро пошел вперед. Через сотню метров я увидел «затаившихся» разведчиков, которые только и соизволили сойти с дороги на обочину и рассесться на траве. Кто-то даже курил в кулак.

Такое отношение солдат к своей собственной безопастности меня разозлило. Если днем я мог спокойно отнестись к их дембельским замашкам, и только потому, что это не моя разведгруппа, то сейчас не мог сдержать своей злости:

– так вас и сяк. Быстро заняли оборону. Круговую оборону, я сказал. Жив-вее.

При последнем слове я отвесил хороший пинок под чей-то зад. Хозяин его громко ойкнул и попытался что-то сказать, но получил еще и стал быстро занимать огневую позицию. Через несколько минут ядро и головной дозор лежали в полной готовности к стрельбе, направив свои стволы в разные стороны.

– Шумаков, где мина и провод? – спросил я в темноту старшего бойца.

Через минуту мы направились дальше по дороге вдоль западного забора. За мной и Шумаковым шел прикрывающий нас разведчик. Справа медленно выплыли и приобрели четкие очертания запасные ворота автопарка с приваренными и когда-то красными звездами. Напротив ворот, влево вверх по склону перпендикулярно нашему направлению пошла другая дорога. Метрах в пятидесяти по диагонали слева от нас возвышалось девятиэтажное здание из красного кирпича, в свежеотремонтированных окнах которого отражались далекие осветительные ракеты. По словам местного полковника, это была новая республиканская больница, где по ночам дежурило двое дагестанских омоновцев.

Асфальтовая дорога, по которой мы пришли, исчезала впереди в глубине городских кварталов, откуда доносился лишь неясный шум и собачий лай. Справа от нас в двадцати метрах в кирпичной стене черной дырой зиял первыйпровал.

Я начал подыскивать место для установки мины, чтобы вся масса поражающих элементов при взрыве была направлена вдоль западного забора и могла поразить незваных гостей. Я уже установил мину на раздвижные ножки, и теперь Шумаков разматывал провод, а боец отходил назад, держа в руке свободные концы.

– Все, – услыхал я голос солдата, который остановился в десятке метров от нас.

Я не поверил и пошел лично проверять провод. Но разведчик был прав: длина проводной линии составила около десяти метров. Я опять стал шепотом материться в адрес минера, сильно сожалея о своей лояльности к его выходкам. На таком близком расстоянии осколки мины могли случайно поразить самого подрывника, что вообще-то было нежелательно. Теперь же нужно было или отказываться от установки МОН-50 или искать другой выход, который был скоро найден.

На правой обочине заместитель командира группы нашел старый выкорчеванный пень, который мы с трудом выволокли на середину нашего Т-образного перекрестка. Все еще крепкое дерево должно было закрыть разведчика от случайных осколков при взрыве мины, которую мы установили на асфальте. На газоне, где заканчивался электрический провод, разведчики подтащили бревно с диаметром в 20 сантиметров и выброшенный за ненадобностью металлический медицинский столик. Все это должно было еще больше защитить подрывника и его напарника как от осколков мины, так и от шальной бандитской пули.

После этого я вернулся к мине и стал ее направлять в нужную сторону. По горячке я перепутал переднюю боевую и заднюю поверхности прямоугольного корпуса мины и установил МОНку так, чтобы поражающие осколки были направлены в нашу сторону, а не к противнику. Сидевший рядом Шумаков тоже не заметил моей оплошности, которая обнаружилась только тогда, когда я уже вкрутил в запальное гнездо электродетонатор, соединил электропровода, и стал в последний раз проверять правильность установки мины.

Нащупав пальцами вогнутую часть мины, направленную в сторону города, я сначала недоверчиво проверил ее вогнутость, и только потом холодок потек по спине. Несколько секунд я вспоминал картинку из моего конспекта по минно-подрывному делу, который четко нарисовался в памяти со стрелками поражаемого сектора в 60 градусов и выпуклой стороной мины с осколками, которые непременно и обязательно должны быть направлены к врагу. Я быстро перевернул МОНку и выровнял ее по горизонтали и вертикали.

– Блин, мину неправильно поставил. Хорошо, что проверил ее перед уходом. А ты, сидишь рядом и тоже ни хрена не замечаешь. В первый раз что ли мины ставишь?

– В первый, – услыхал я ответ Шумакова.

Я вздохнул и, взяв в правую руку провод, пошел к разведчику. Там я присоединил электрические провода к маленькой подрывной машинке ПМ-2. Поставив рычаг в предохранительное положение, я показал замкомгруппы как переводить машинку в боевое положение и какую часть механизма нужно нажимать.

ПМ-2 выполнена в виде небольшого светло-коричневого цилиндра, в нижней части которого расположенны электрические клеммы и рычаг, переводящий машинку из безопасного положения в боевое. Этот цилиндрик умещается в руке, и чтобы взорвать мину нужно просто ударить или сильно нажать другой рукой на верхний торец, где под резиновым колпачком находится та самая кнопка.

Показав Шумакову как нужно обращаться с подрывной машинкой, я стал инструктировать его дальше:

– Ты не вздыхай. Тут ничего страшного нет. За минера и его провод и я виноват, но ты еще больше. Перед выходом ты должен проверять оружие и материальную часть. Так что тебе лежать здесь и подрывать мину. Если на дороге кто-то появится по направлении к пролому, то подрываешь мину. Только смотри, чтобы эти гаврики были посередке дороги. Все понял?

– А я тут один буду? – послышался его голос.

– Нет, сейчас отправим этого бойца, чтобы он прислал сюда пулеметчика. После взрыва мины он открывает огонь и добивает сопротивляющихся.

Через пять минут справа от замкомгруппы залег разведчик с ПКМ. Свой РД с патронами он положил справа от себя.

– Сколько патронов? – я осторожно потрогал неплотно набитый рюкзак десантника.

– Здесь пятьсот и в коробке пулемета еще сто.

– Маловато будет, – я опять вздохнул от такой боеготовности группы. – Этого хватит на десять минут хорошего боя, а потом чем будешь стрелять?

– А я экономный пулеметчик. Мне хватит, – громко прошептал боец.

– Все ясно. Там шустрый минер, здесь экономный пулеметчик: это не разведгруппа, а балаган какой-то. Куда уехал цирк, а клоуны остались? Ну тогда я пошел.

Вернувшись к ядру группы, состоявшему из четырех бойцов, я первым делом приказал связисту развернуть свой «Северок» и прокачать связь с узлом связи нашего батальона, который стоял в Ханкале. Мои часы уже показывали начало одиннадцатого ночи, когда, наконец-то, все бойцы ядра были ознакомлены со своей отдельной задачей.

Вместе со мной на центральных позициях находилось пять человек. Связист лежал в направлении тылового дозора с задачей вслушиваться и всматриваться невооруженным взором в нашу тыловую сферу. Двое разведчиков попеременно наблюдали в ночной бинокль за окружающей нас местностью. Для этого они, стоя, смотрели в ночник и поворачивались при этом на все 360 градусов. Рядом со мной был снайпер, вооруженный Винторезом с ночным прицелом. Прицел работал нормально, и, по словам хозяина, даже был пристрелян к оружию.

Один из разведчиков по фамилии Антонов, кроме штатного автомата, даже был вооружен одноразовым огнеметом.

– Стрелял со «Шмеля»? – поинтересовался я у него.

– Да пока только носить приходится. Уже два месяца его таскаю. А стрелял только из «Мух».

– А откуда к нам попал? – шепотом спросил я его, ложась набок: вроде бы все стало на свои места и теперь можно было немного отдохнуть.

– Из самарской бригады. Призвали из Оренбурга, а сам родом из Ферганы, – так же шепотом ответил Антонов.

– Да, глобально мыслишь. А когда в Россию приехал?

– Окончил школу и сразу к тетке в Оренбург. Получил вид на жительство, а потом сразу в армию забрали, – прошептал боец.

– Не повезло. Хоть бы погулял на гражданке, – лениво сказал я.

– Один год я отучился в техникуме. Мне хватило, возразил Антонов.

– А я ведь тоже из-под Бухары. Окончил десять классов и уже десять лет мотаюсь по стране, – тихо пожаловался я на свою жизнь. Хоть задушевные разговоры с бойцами очень плохо влияют на внутреннюю дисциплину, но группа была не моя, да и с земляком можно было поболтать. – Раз в год езжу домой к родителям. Хочу их перевезти к себе, да пока некуда. Сам квартиру снимаю.

Мой собеседник немного оживился:

– А мои уже год как переехали туда же, к тетке. Сейчас живут в стареньком доме, который от деда остался. Ну а в Фергане продали за копейки квартиру и с одним контейнером уехали. Хорошо, что хоть вещи смогли увезти. За пятитонный контейнер столько денег сверху запросили!… Сам то-он стоит недорого, но местные жители свой бизнес наладили и за то, чтобы просто получить пятитонник или трехтонник дополнительные деньги выдаивают. Некоторые семьи продают за гроши дома, а всю мебель просто так оставляют, забесплатно. За билеты на поезд тоже надо переплачивать в два-три раза, так все вырученные деньги за жилье и уходят на переезд.

– Да я сам один раз на ихних таможенников нарвался. Пришлось отстегивать им за свое же добро, – вспомнил я. – Тогда они приняли закон, что все домашнее имущество, которое вывозится из тогда еще советского Узбекистана, является стратегическим сырьем. Бутылка хлопкового масла стала стратегической. Как же, без нее весь Узбекистан зачахнет на корню. Я даже видел, как местная таможня забрала у одной старухи белую материю, которую та приготовила себе на похороны. Бабка потом двое суток, пока ехала до Куйбышева, сидела и молча плакала. Издеваются над выезжающими, как только могут.

Антонов попросил разрешения закурить в кулак, но я коротко отрезал:

– Нет. Дым пойдет, да и ночники у них тоже есть.

Я встал и в ночной бинокль понаблюдал за окружающей местностью. Вокруг было тихо и спокойно. Когда я вновь лег на бок, Антонов продолжил:

– Ну эти таможни пошли с конца 1990-го года… А у нас, в долине, весной восемьдесят девятого такая резня началась, когда они месхетинцев изгоняли. Целыми семьями по ночам вырезали. Некоторых вывозили в поле, и там живьем сжигали. Турок еще камнями насмерть забрасывали или кетменями забивали. В детском садике какие-то уроды двух-трехлетних детей поднимали за ноги кверху и разрывали их пополам. Нескольких детишек, чтобы не мучались или просто поменьше с ними возиться, брали за ноги и сразу головой об бетонные бордюры… На клумбах цветочных… У нас там неподалеку десантный учебный полк стоял, так все турки-месхетинцы тысячами сидели в этой учебке и на аэродроме, а их срочно самолетами оттуда вывозили. Все это время наши солдаты их охраняли от местных.

– Говорят, что там вся заваруха началась на базаре из-за банки клубники? – спросил я.

– Это все сплетни. Слишком уж там все было организовано. Они уже заранее знали кого именно выгонять, а тем более дома и машины забирать. Эти месхетинцы у нас ведь богаче всех жили. Вот на них и поперли.

– А я как-то ехал из Ташкента домой на поезде. Место попалось в плацкартном вагоне, да еще в последнем купе, рядом с туалетом. Ну сел я на нижнюю полку и закемарил слегка. Ночью спать не довелось – вот и уснул. И так сквозь сон слышу как напротив две узбечки подсели, и одна из них все про каких-то турок говорит. Турки да турки. Ну я глаза открыл будто бы проснулся и спокойно так в окно смотрю, а сам слушаю и вида не подаю, что понимаю их разговор. И вот эта тетка лет под сорок рассказывает своей знакомой как им стало хорошо жить в ферганской долине после того как узбеки выгнали оттуда всех турок. Я тут понял, что это она про турок-месхетинцев говорит, про погромы и как их выгоняли.

– Ну да. Эти события в мае были. Как раз под конец учебного года, – подтвердил Антонов.

– А я в июне ехал. Вот эта узбечка и рассказывает, как своему старшему сыну она захватила дом, который турки бросили со всей обстановкой и даже с «волгой» во дворе. Дом двухэтажный, с лепными потолками и балконом, садом и теплицей, мастерской и гаражом. А в комнатах цветной телевизор, холодильник большой, везде ковры. Перечисляет мебель, а у самой глазенки разгорелись опять, слюнка потекла. Аж противно было слушать. Вот закончила она про старшего, начала про среднего сыночка рассказывать. Вернее, как она и для среднего захватила турецкий дом со всей мебелью, холодильником, люстрами, коврами и опять машиной в гараже. Этого сына она сразу же женила, и теперь он живет в таком новом доме. Вот только ее младшенькому не повезло, ему досталась только новая машина «жигули»-восьмерка. Но ничего… Сейчас она устроила его на учебу в Ташкент. Приняли его в институт без экзамена как местного, коренного жителя. И вот сейчас она едет к себе домой. Вот какие хорошие времена для узбеков настали в их Узбекистане. А скоро еще лучше будет – опять кого-нибудь погонят. И тогда вместе со своими сыновьями и другими родственниками-мужчинами они опять что-нибудь отберут…

Я на минуту замолчал и прислушался в ночные звуки. Обстановка была нормальной.

Я спокойно сижу и смотрю в окошко. Ну щеку изнутри закусил, уже кровь течет, но сижу и молчу. Тут эта болтливая захватчица берет свой чайник и идет за кипятком. Потом возвращается, заваривает чай, и с такой радушной улыбкой говорит мне на плохом русском:

– Угощайтесь чаем, пожалуйста.

И протягивает мне наполненную наполовину, как положено подавать гостям, пиалушку с чаем. Я не беру и так вежливо говорю по узбекски:

– Йок, рахмат. Ман акамники уйда чой ичтым. (Нет, спасибо. Я в доме своего брата напился чаю.)

А до этого они ведь по своему разговаривали и думали, что я их не понимаю. А тут свободно отвечаю по узбекски на ее ломаную русскую речь. Тут эта мамаша-агрессорша ставит свою пиалу на стол и поджимает свои губки. А вторая, которая все время слушала ее молча, покраснела и так целый час сидела как помидорина.

А потом мамаша меня спрашивает, но уже по узбекски:

– А откуда вы так хорошо наш язык знаете? Вы русский или нет?

У меня внутри все кипит от злости, но я так спокойно отвечаю, что я не русский и не узбек, а язык знаю потому что шестнадцать лет прожил в Узбекистане, пока школу не окончил.

Тут она начинает перебирать все национальности, чтобы угадать мою. Я посмотрел на ее потуги и все-таки назвал, чтобы ее инсульт не хватил от чрезмерной умственной нагрузки.

Тут она облегченно вздыхает и опять с поджатыми губами спрашивает меня:

– А ваша нация к себе на родину не собирается уезжать?

– Нет, не собирается. Но если будем уезжать, то лучше сожгем свои дома, чтобы не достались всяким уборщицам и ассенизаторам.

Ну последнее слово она, скорее всего, приняла как механизатор, но про уборщицу поняла точно. Теперь и мамаша покраснела и пошла так демонстративно за свежим кипятком. Остались мы в купе одни, и вторая узбечка мне говорит:

– Уважаемый, вы, пожалуйста извините нас и не обижайтесь на нас сильно. Она ведь всю жизнь свою полы мыла и на поле грязь месила, а теперь, видите, человеком стала.

Я махнул рукой и говорю, что бог он ведь все видит и каждому по его заслугам и воздаст. А потом пошел в тамбур, стрельнул пару сигарет у русаков и потихоньку успокоился. Я ведь только месяц назад из армии вернулся, и эта мамаша меня очень уж разозлила. Возвращаюсь обратно в купе, и все прикидываю как эту заразу ночью в окошко выбросить. И смех и грех. Но эти соседки куда-то тихо так испарились. Просыпаюсь я в два часа ночи, а их уже и след простыл. Может уже сошли с поезда или в другой вагон перебрались.

– Сошли. Там на одной станции нужно пересадку делать, чтобы до Ферганы доехать, – уточнил солдат. – А у нас были турки знакомые. Я бы не сказал, что они такие жадные или хитрые. Просто пашут с утра и до ночи. Так их…

– Тихо! – внезапно прервал я бойца.

Мне послышался какой-то подозрительный звук со стороны новой больницы. Я быстро взял ночник у наблюдавшего в другую сторону разведчика и посмотрел в нужном направлении. Слышался хруст ломаемых веток, но такой тихий, как будто кто-то осторожно крался через кусты. В ночной бинокль в зеленоватом свете заросший кустарником склон резко выделялся на остальном фоне. Вдруг я четко увидел, как из кустов, крадучись, вышел человек и также медленно и согнувшись стал подкрадываться к ничего не подозревавшим пулеметчику и Шумакову. Если уж я слышал шум шагов этого ночного пришельца, то они тем более должны были насторожиться. Но темная масса рядом с белым поваленным набок столом была неподвижной.

«Засекли нас. А эти, суки, заснули», – молнией пронеслась в голове мысль. Не отнимая от глаз бинокля, я ногой ткнул сидящего рядом снайпера и быстро сказал:

– Смотри туда. Патрон в патроннике?

– Да, – тихо ответил он и щелкнул предохранителем, поднимая бесшумную снайперскую винтовку.

– Видишь его? – быстро спросил я.

– Вижу.

– Возьми его на мушку и, когда я скажу, стреляешь, – сказал я снайперу с Винторезом, продолжая наблюдать за происходящим.

Человек продолжал красться к передовому дозору. Внезапно и четко вспомнился случай с вырезанной ножами разведгруппой. До моих людей оставалось несколько метров. Сквозь стиснутые зубы я уже был готов скомандовать «Огонь», как вдруг увидел, что человек остановился, медленно разогнулся и, стоя на одном месте в пяти метрах от моих, казалось, уснувших разведчиков, стал совершать какие-то странные телодвижения. Через секунды стало понятно, что он просто заправляет рубашку или куртку камуфляжа в брюки. Сразу стало легко на душе – духи не будут приводить одежду в порядок рядом с врагом. Это мог быть только наш российский солдат-раздолбай. Подтверждая это, человек подошел к темному бугру на белом фоне стола и улегся на землю, заняв нужную позицию для стрельбы лежа. Теперь нужно было сходить и узнать, кто именно это был и что же он делал ночью в кустах.

– Отбой. Поставь на предохранитель и продолжай наблюдать, – приказал я снайперу.

Слева темнело что-то подозрительно круглое и черное. Так и есть, это был задний торец огнемета, который Антонов уже вскинул себе на плечо и целился влево в горный склон. При выстреле он, может быть, кого-то из противников и поразит, но нас точно убьет струей вышибного заряда. Я коротко выругался:

Антонов, так тебя и разэтак. Убери огнемет. Положи на землю. Пошли со мной.

Я направился вперед, стараясь идти тихо по асфальту. Через минуту меня догнал Антонов, который тоже пытался не шуметь.

– Ты не видел нас сзади себя что ли? А какого хрена тогда так целишься? – шепотом выговаривал я солдату, идущему справа от меня.

– Да я только приготовился, – оправдывался он.

Я хотел было сказать что-то еще, но тут нас окликнул громкий шепот Шумакова:

– Стой! Кто идет?

– Командир, – быстро сказал я, остановившись перед этим на секунду.

Подойдя к дозору, я присел на корточки и выслушал доклад замкомгруппы об окружающей обстановке. Потом я коротко спросил:

– Кто ходил в кусты?

Шумаков на секунду замешкался, но тут же ответил, что никто. Я коротко выругался и ткнул кулаком в бок лежащему рядом пулеметчику. Почему-то мне казалось, что это мог быть только он:

– Ты ходил? Я же в БН видел, как ты тут заправлялся.

Не дожидаясь повтора, пулеметчик глухо ответил:

– Это я был.

– А что там делал? – уже поспокойнее спросил я.

– Живот прихватило.

Я опять выругался:

– Мы тебя только что чуть было не пристрелили. Ты что, не знаешь, что без разрешения командира на метр нельзя отходить? Что с животом?

Наступила недолгая пауза.

– Понос, – ответил пулеметчик.

– Так я же вам говорил днем, чтобы зеленых персиков не ели! Голодуха пробила? Как фамилия?

Узнав фамилию бойца, чтобы заняться им в светлое время, мы пошли обратно, на ходу ругая солдатскую всеядность и прожорливость. Пробираясь днем по дачным участкам, я видел, как разведчики попутно срывали с веток созревающие мохнатые персики и набивали ими карманы. Я тоже сорвал один, но, откусив, тут же сплюнул и отбросил несозревший плод. На мое замечание один из разведчиков хохотнул и сказал, что их желудки теперь гвозди и подошву солдатских сапог могут переваривать, а не то что какие-то зеленые персики. Вышло так, что они явно переоценили свои возможности.

Находящиеся в ядре группы бойцы чувствовали себя превосходно и ни на что не жаловались. Хоть это меня порадовало, но радость моя была недолгой. Я пошел проверить тыловой дозор и, осторожно идя по дороге и пристально всматриваясь в длинную вереницу гравийных бугров слева, я все-таки проскочил позиции своих тыловиков. Пройдя еще полтора десятка метров вперед, я уже было развернулся, чтобы пойти обратно, как тут меня коротко окликнул громкий шепот:

– Кто?

Я остановился на дороге, повернулся лицом к говорившему и так же коротко ответил:

– Командир.

По еле заметному движению в темноте я определил место нахождения дозорного разведчика и пошел к нему. Не доходя одного-двух метров до кучи, за которой сидел боец, я тихо сказал в ночную темень, медленно процеживая слова сквозь зубы:

– Убери ствол в сторону.

Черное пятнышко дула снайперской винтовки, почуянное мной каким-то непонятным чувством, дрогнуло и исчезло вправо от меня. Я осторожно поднялся на небольшой склон и тихо спросил:

– Ну. Как дела?

Передо мной был всего лишь один боец, по долговязой и худой фигуре которого я узнал снайпера. Он также тихо доложил обстановку вокруг себя, которая оказалась спокойной.

Я выслушал его и потом спросил солдата, уточняя и подразумевая его воинскую специальность:

– Ты эсведешник?

– Нет. Я – Мирошник, – спокойно ответил он и тут же поправился. – Рядовой Мирошник.

– Понял тебя, рядовой Мирошник. У тебя СВД?

Снайпер ответил положительно, но сразу уточнил, что снайперская винтовка без ночного прицела, а у дневного не работает подсветка. Сюда его направил товарищ лейтенант, который со вторым дозорным остался на старом месте. Я выслушал его подробный ответ и только вздохнул. Ни при каких обстоятельствах ни одна боевая задача не должна выполняться всего лишь одним разведчиком, независимо от его подготовки или профессионального мастерства. Одиночка-боец может сгинуть в военной неизвестности и неопределенности раз и навсегда и тогда никто не будет знать его судьбы. Поэтому самым маленьким боевым элементом является боевая двойка, в которой разведчики могут прикрыть или поддержать друг друга в любой ситуации.

Даже мне, командиру группы, при ночных передвижениях от ядра к тыловому или передовому дозору было порой черезчур жутковато и даже страшно. А тут простой боец, один-одинешенек, уже два часа сидит на отведенной ему позиции и готов был, как мне показалось, наблюдать за обстановкой до самого утра.

Я не стал его спрашивать, почему он здесь сидит один, и даже без ночного бинокля или прицела. Молодой лейтенант оставил ночник на своих позициях, которые вдобавок показались ему тесноватыми для ночного бдения. Вот снайпер и был отправлен охранять уже непосредственно сам тыловой дозор.

С Мирошником мы пошли по дороге обратно, к его тыловым коллегам. Дойдя до нужной кучи, солдат остановился и ткнул в нее пальцем. Но нас никто не окликнул, а потом и не отозвался на мой негромкий окрик. После тихого свиста опять ответом была тишина.

– Дай-ка мне камень. Нет. Побольше. Вот, в самый раз, – злорадно улыбаясь, сказал я и взял из руки бойца увесистый булыжник. – А теперь садись.

«Камешек» описал навесную траекторию и упал на что-то мягкое. Послышался глухой звук удара и громкий стон. Через секунду-другую из темноты послышался заспанный голос стажера:

– стой! Кто идет?

Я подождал пока за кучей прекратится возня и ответил:

– Командир. Оружие – на предохранитель!

Я сделал два шага к дозору, но щелчков предохранителя не было слышно и пришлось остановиться. Из-за кучи послышался нарочито бодрый голос молодого и зеленого лейтенанта:

– Стой! Освети лицо фонариком.

Эти приказания из Устава гарнизонной и караульной службы обычно кричат часовые на постах, чтобы в ночное время удостовериться в личности пришедшего начальника караула или разводящего. Скорее всего именно эти слова и пришли на ум внезапно проснувшемуся стажеру, но мне сейчас уже было не до смеха – с таким разгильдяйством я не сталкивался никогда.

– Щас засвечу каждому прикладом промеж глаз – сразу узнаете. Автоматы уберите. В сторону, я сказал!

Во мне почти сразу определили своего начальника, и дуло автомата ушло в сторону. Я перелез через гравий и оказался в неглубокой котловине между трех куч. Орать и кого-то наказывать сейчас не имело смысла, поэтому я спокойно спросил:

– Почему спим?

Ну разумеется, здесь никто не спал, а они просто отвлеклись в другом направлении, но доложить обстановку вокруг… Тут-то и возникла заминка.

Мирошник полез к дозору, а мы с лейтенантом отошли к дороге.

– Слушай, тут тебе не учения или курорт. Посмотри как-нибудь по видику, как они одними ножами орудуют… Я тут всего на две ночи, и потом уеду. А ты останешься здесь. И ходить в засады придется тебе одному, без других офицеров. А куканы будут смотреть на тебя. Если ты спишь в засаде, то вся группа будет спать. Ну одну или две ночи вам повезет. Но рано или поздно вас вычислят и потом ночью или ножами всех прирежут, или автоматными шомполами в ухо заколют. Ты этого хочешь?

Он помолчал немного, а потом недовольным и обиженным голосом выговорил мне:

– А чего меня, офицера, вместе с бойцами в тыловой дозор посадили? Мне нужно везде с командиром быть, чтобы чему-то научиться, а тут приходится как солдату в дозоре сидеть.

В его словах была определенная доля резонности, пришлось объяснять ему, что духи, вероятнее всего, пойдут из дачного массива, одиночного дома или спустятся с горы. Из города, конечно, они тоже могли прийти, но тогда бы они сильно рисковали засветиться сами или ненароком выдать дома своего проживания. Поэтому тыловой дозор находится на максимально возможном пути выдвижения боевиков, которых могут прозевать заснувшие бойцы. Вот из-за этого и было необходимо в тыловом дозоре оставить его в качестве старшего…

Можно было бы до самого утра учить подрастающее поколение будущих командиров разведгрупп, но пришлось уделить этому всего две-три минуты. Пообещав поговорить с ним уже днем, я отправил Руслана на его позиции, а сам поспешил к ядру группы.

А там боец-связист, развернувший свою радиостанцию в десятке метров от остальных разведчиков, чуть было не устроил ночную дискотеку…

Проходя мимо него, я вдруг услыхал, как лежащий спиной ко мне связист просит поставить ему королеву с желтым чемоданчиком. Я завернул к нему, но услыхал бодрые утверждения радиста о том, что он просто прокачал на всякий случай связь.

Я уже лег на свою огневую позицию, как через некоторое время послышался странный шум. Казалось, что где-то далеко в городе идет свадьба, и оттуда доносится еле слышная мелодия. Я прислушивался и вскоре определил направление этого звука. Как раз в этой же стороне раскинул свои антенны и противовесы наш связист, который чрезмерно увлекся прослушиванием любимой песни и потому не заметил моего приближения.

– Классно поет? – тихо спросил я у него, присаживаясь рядом с радиотелеграфистом на корточки.

Боец блаженно угукнул, медленно открыл сонные глазки и, моментально спохватившись, попытался переключить частоту или выключить звук, но не успел. Я уже взял в руку громко пищащую тонгенту, чтобы послушать песенку про желтый чемоданчик с поездом и ночным лесом. Мне тоже нравилась эта песня, но тут в эфир вместо приятного голоска певицы прямо на середине песни влез чей-то хриплый баритон:

– Ну как Санек, нормально слышно? Или на другую дорожку перейдем?

Я медленно соображал, стараясь уяснить в чем же дело. Сначала мне показалось, что связист поймал какую-то далекую коммерческую радиостанцию, которая крутит для своих слушателей попсовую музычку. Я включил тонгенту на передачу:

– Так и сяк тебя и твою мать, а ну-ка освободи дежурную частоту! А то завтра я с твоим командиром поставим тебя раком…

Сначала плавно умолкла музыка, затем послышался звук клавиши выключаемого магнитофона, и вот в эфире установился обычный шум и треск атмосферных разрядов. Свою угрозу я высказал наугад, думая, что мой радист связался с каким-то меломаном с вевешной или пехотной радиостанции. И все-таки что-то здесь было не так. На мой вопрос кто это был, я получил отговорку, что он ничего не знает, а музыку поймал чисто случайно.

– А как тебя зовут?

Вдруг засопевший боец назвался Александром и только теперь все стало на свои места. Мой радист на дежурной частоте связался с узлом связи нашего батальона в Ханкале, где дежуривший в машине связи солдатик из его же роты поставил для боевого друга приятную песенку. Ни для связиста моей группы, ни для бойца с центрального узла связи нашего батальона в этот миг не существовало никого, кроме попсовой певицы. Тогда как дежурная частота могла срочно понадобиться какой-нибудь группе для экстренного выхода в эфир. Да и здесь, помимо меня, песенку могли услышать и боевики. В ночной тишине высокие звуки из тонгенты разносились довольно далеко и чем черт не шутит!

Все это было, конечно, с малой степенью вероятности, но на войне все пакости и неприятности происходят тоже как-то внезапно и совершенно случайно.

– Завтра, то есть уже сегодня днем, будешь заряжать аккумуляторы ручной подзарядкой. Понял?

Услышав то, что ручного зарядного устройства у него с собой нет, я недолго подбирал другое наказание:

– Ну тогда целый день будешь ходить с надетой на себя радиостанцией. Но не с «Северком», а с «каэмкой».

Радиостанция «КМ» весила килограммов пятнадцать и одевалась на спину, тогда как «Северок» был небольших размеров и веса и носился на боку. Неудавшийся диджей молчал и долго возился со своим автоматом, устраивая подходящий бруствер. Будто бы именно на его направлении вот-вот должны были сплошной лавиной пойти в атаку духи, но он, связист роты связи, будет поливать их огнем из своего укороченного «ублюдка» и утром наша Родина по достоинству оценит ратный подвиг скромного труженика этой кровавой войны.

«И тебя даже наградят. Посмертно… "-подумал я про радиста, но вслух шутить не стал и пошел к своей позиции.

– «Скорей бы утро, а то ходить на войну с чужой группой как-то не очень приятно. Их с месяц бы погонять на занятиях, вот тогда что-нибудь дельное из них вышло. "-раздосадованно думал я, устраиваясь поудобнее насколько это было возможно на жесткой земле с обломками кирпича и камнями.

«Мне бы сейчас бойцов из старого состава моей группы, вот с ними можно было бы организовать и ночной поиск не то что какую-то засаду. А с этими раздолбаями – даже каши не сваришь. Бродят как стадо баранов, куда приспичило туда и пошли… Эх, где же сейчас мои волгоградцы и питерцы?»

Уволившиеся этой весной разведчики – уроженцы Волгоградской области и города на Неве сейчас по сравнению с нынешними разгильдяями казались мне сверхобученными и надежными бойцами, с которыми можно выполнить любую, («да что любую! ") – самую сложную задачу. Я даже начал сопоставлять отрицательные качества моих бывших солдат с их положительными свойствами.

Так, неуемное стремление Карася к выпивке казалось мне теперь просто одной из основополагающих особенностей нашего великого национального характера. Упрямство и своеволие Винта стали твердой принципиальностью. Хитроватый Намес приобрел крестьянскую смекалку. Хвастливая болтовня Сокола так ею и осталась.

«Там тебе и место, в башне БТРа! вот и разговаривай с водилой сколько угодно. А в засаде сидеть или ходить вместе с тобой!!! А то ночью становится слишком шумно и опасно. Вот Лэкс немного медлительный, но зато основательный. Хотя он мог иногда и нас…»

Внезапно мой слух уловил едва слышные посторонние звуки, доносившиеся откуда-то с горного склона. Я быстро сел и прислушался, но звуковые сигналы так слабо различались в ночной какофонии ветерка, кустов, цикад и далекого лая собак, что я никак не мог определиться… Это было что-то непонятное: толи шелест листьев, толи хруст веток, толи звериный шорох. Сейчас мне было тяжело точно установить причину или источник этого шума.

Спустя минуту с того же направления, но с более близкого расстояния донесся четкий и характерный звук металлического листа, прогнувшегося под чьей-то ногой. Через секунду железо с таким же лязгом вернулось в свое первоначальное положение.

«Температурные колебания железного листа? Нет. Лист прогнулся под тяжестью и сразу же выгнулся обратно. Это человек. А вот еще…?»

Металический звук прогнувшегося под весом человека, а затем выгнувшегося обратно железного полотна повторился еще один раз.

«Идут двое… Где же они?»

Стало ясно, что с горного склона спускаются двое людей, причем второй шагает «след в след» за первым. Возможно они идут неизвестной тропинкой, предпочитая громыхнуть железом, чем нарваться на растяжку или же наступить на противопехотку.

Стоя на коленях, а затем уже и в полный рост, я смотрел в ночной бинокль в направлении подножья горы и старался определить в зеленоватом ландшафте темные фигуры людей, которые уже шли по пологому участку, заваленному строительным мусором. Но мои попытки были безрезультатны, Оставалось только терпеливо ждать того момента, когда ночные гости отчетливо покажутся на линии огня…

По моей команде находившиеся рядом разведчики уже заняли свои боевые позиции и перевели предохранители автоматов в положение «автоматический огонь». Они ждали дальнейших команд, а я продолжал осматривать местность и быстро обдумывать возможные действия как боевиков, так и своей группы.

Самым предпочтительным был тот вариант, когда незнакомцы, направляясь к карьеру, вышли бы сначала на обочину, а затем стали пересекать асфальтовую дорогу. Тогда бы мы огнем из нескольких стволов запросто положили их, незванных визитеров. Поскольку на белесом асфальте очень даже хорошо просматриваются темные фигуры.

" И нечего шастать по ночам, да еще в коменданский час и у нас перед носом.»

Так же было бы не плохо, если бы они пошли на искосок, прямиком на воинскую часть и тогда они вышли как раз на наши позиции. Подпустив их поближе, мы и тут дали бы им прикурить. И нам оставалось бы только подождать пока они поднимутся на длинный невысокий холм, который вытянулся параллельно асфальтовой дороге между нами и горным подножием.

Прошло несколько минут томительного ожидания. Едва уловимые звуки осторожных шагов то пропадали на какое-то время то слышались вновь. Вскоре к ним присоединился и легкий хруст изредка раздвигаемых веток кустарника. Видно двое мужчин уже пересекли захламленный пустырь и теперь шли по заросшему кустарнику и высокой травой обратному склону разделявшего нас холма. Через несколько минут они либо поднимутся на гребень и окажутся перед нами либо повернут влево к дальнему торцу здания больницы и пройдут по дну ложбины, которая располагалась между вытянутым холмом и горой.

Через пять минут стало очевидно, что идущие на свое счастье выбрали второй маршрут и направились к свежеотремонтированному больничному зданию. Их шаги четко прослушивались в ночной тишине. Все остальные звуки внезапно куда-то исчезли и теперь оставались слышны только эти осторожные шаги…

«… Так поровнялись с нами мы с этой стороны холмика, а они – напротив нас, по другому склону. Если мы сейчас ринимся на вершину через кусты, то они нас услышат и встретят с двух стволов… Нет, не годится»

Так ничего не увидав, я опустил ночник и шепотом сказал сидящему рядом снайперу:

– Осторожно брось камушек в сторону пулеметчика.

Он быстро нашарил на земле что-то маленькое и не слышно метнул в сторону нашего передового дозора. В бинокль я хорошо увидел как сначала зашевелилась фигура Шумакова, а затем и обернулась на нас. Выждав с минуту, она опять вернулась в исходное положение.

«… Не спят это хорошо, Бежать к ним уже поздно, так может они сами услышат шаги слева и самостоятельно откроют огонь… Ну же! Эх жалко связи нет.»

Я продолжал смотреть в ночной бинокль, все еще надеясь на то, что пулеметчик и минер все таки обнаружат слева цель, развернутся влево и накроют ее. Но прошла минута, другая. Уже перестали хрустеть веточки на пути незнакомцев и их шаги полностью растворились в еле слышных стрекоте сверчков, руладах цикат и собачьем лае.

Через пять минут я осторожно шел вперед. За десяток шагов меня остановил громкий шепот пулеметчика:

– Стой, кто идет?

– Командир, – ответил я и двинулся дальше.

Выслушав доклад Шумакова о том, что все нормально и ничего подозрительного не обнаружено, я прежде всего принялся изучать обстановку на левом фланге. В том направлении от нашего Т-образного перекрестка уходила асфальтовая дорога, которая впрочем заканчивалась через 50-60 метров. Дальше уже ничего нельзя было различить, в каком направлении идет грунтовка. Слева от асфальта возвышалась заросшая кустарником оконечность холма, а справа – здание больницы, за которым начинались частные дома. Все тихо и спокойно.

– Оттуда, слева ничего не было слышно? – спросил я садясь на корточки рядом с бойцами.

– Нет. Ничего. – вразнобой ответили они.

– Минут пять назад по обратному скату холмика в сторону больницы прошло два человека. Куда они дальше пошли – незнаю. Может сразу во дворы зашли, а может и дальше по улице… Ничего не было?

– Нет. На фоне больницы мы бы их сразу заметили. А если бы они еще и в нашу сторону пошли, то тем более заметили…. Так.

Заместитель командира группы показал рукой влево, но я и сам все это видел невооруженным глазом. Его рассудительную речь внезапно прервал пулеметчик, который попытался то ли реабилитироваться перед командиром, то ли самоутвердиться в своих собственных глазах:

– Я бы их тут ка-а-ак начал бы поливать из своего…

– Не ужели пулемета? – скороговоркой спросил я.

– Ну товарищ лейтенант… Конечно же из пулемета, – обиженно сказал боец, отвернулся обратно к оружию и принялся старательно поправлять пулеметную ленту.

Улыбаясь я подождал, пока не отсмеется отвернувшийся в сторону замок, затем в полголоса сказал им:

– Шумаков, через час будем сниматься, будьте повнимательнее. Если увидите вдруг что-то подозрительное, то сразу же открывайте огонь на поражение. Если они будут в зоне перед монкой, то сначала подрывайте мину, ну а потом стреляйте.

– Начинаем поливать из пулемета, – упрямо буркнул разведчик с ПКМ.

– Ничуть не сомневаюсь, – усмехнулся я, встал, расправляя затекшие ноги и пошел к своему ядру.

Там тоже было все нормально и только ночной снайпер показал мне на чистенькие больничные окна и прошептал:

– Вот когда смотришь в прицел то в некоторых окнах появляется какой-то огонек, который потом пропадает. Может это духи в ночной прицел смотрят и нас пасут?

Я несколько минут наблюдал за больницей, затем развернулся в противоположную сторону. Спустя некоторое время вернувшись обратно к больничному корпусу, я еще минуту разглядывал его в ночник и только потом сказал:

– Это ракеты, вернее их отражение. Ракеты взлетают сзади, а в стеклах их огни отражаются.

– А почему их только в ночник видно?

– Потому что ракеты взлетают очень далеко, – Я опять повернулся в другую сторону. – Вон смотри.

Минут через тридцать на востоке стал светлеть горизонт. Я сходил к тыловому дозору и приказал лейтенанту собрать около себя отходящее ядро и обязательно дождаться моего появления.

Отослав к нему всю группу, я вместе с Шумаковым остались на позиции головного дозора.

– Дай-ка мне подрывную машинку, а сам отойди назад на 20 метров и спрячься. Там где-то бетонный блок лежит. Жди меня там. А я сейчас мину подорву.

Я подождал пока замкомгруппы не окажется на безопасном расстоянии, после чего осторожно перевел подрывную машинку в боевое положение. Конечно, я мог бы забрать мину обратно с собой но мне было крайне интересно и очень уж хотелось лично самому привести монку в действие в управляемом электрическом варианте. Раньше мне как-то не доводилось это делать, а повышать свое мастерство было необходимо. Да и боевикам следовало дать понять, что за пределами этой воинской части ночью на них может быть устроена засада.

Кроме этих обстоятельств, на нашем складе инженерной службы этих мин было видимо – не видимо. И их нужно было как-то использовать, пока они не пришли в негодность. А еще эту мину стоило подорвать, не смотря даже на короткий электрический провод.

Исходя из всего этого, я зажал ПМ-ку в левой руке, а правой энергично надавил на резиновый набалдашник. Предрассветные сумерки озарила яркая сильная вспышка. Почти сразу же раздался мощный взрыв, а от асфальта с визгом отрикошетили поражающие элементы мины.

Выждав секунду, я схватил свой автомат и побежал назад. теперь уже не надо было маскироваться и соблюдать тишину, а следовало побыстрее уносить отсюда ноги.

Добежав до Шумакова я отдал ему подрывную машинку и приказал ему на ходу свернуть в моток электрический провод, который все это время волочился за мной.

Через минуту мы уже находились на позициях тылового дозора, где я сразу приказал головняку бегом пересечь карьер и дальше двигаться к шоссе. Когда они оказались на середине карьера, сверху на песок стали прыгать разведчики из ядра группы. Последними в путь тронулись лейтенант со своими бойцами из тылового прикрытия.

Мы быстро добежали до дачного поселка и так же скоро пересекли его по узеньким улочкам. Когда мы сгруппировались на какой-то заброшенной даче в близи шоссейной дороги, в утренней тишине в километре от нас взревели двигатели боевых машин пехоты.

Спустя пять минут две БМП показались на дороге. Сидя за зеленой изгородью, я дождался пока они не проедут мимо меня и только после этого приказал группе выдвигаться к дороге.

Через две сотни метров БМПшки развернулись и, возвращаясь обратно забрали всех нас. В двухстах метрах впереди на обочине дороги нас уже поджидали и остальные разведчики во главе со старшим лейтенантом Кириченко. Они быстро взабрались на вторую БМП и наша маленькая колонна тут же рванула на базу.

Расположившись в том же самом боксе солдаты и офицеры стали готовиться к отдыху. Было половина пятого утра и хотелось побыстрее поесть горячей пищи и залезть в теплый спальник.

Я быстро и коротко доложил командиру группы обо всех нюансах прошедшей ночи, умолчав лишь о лейтенантском залете…

– Так вы мину эту потом подорвали? – спросил Олег Кириченко, поджигая сухой спирт под банкой тушенки. – Надо было тогда взрывать ее, когда эти двое мимо проходили.

– Ну мина была направлена вдоль забора, ее тогда надо было развернуть влево под 90 градусов, – сказал я, вскрывая ножом свою банку каши. – Был бы у меня этот рыжий минер-сапер, то я отправил его и поворачивать МОН-50 и подрывать ее. Там ведь провод коротенький такой и мину взрывать в этом случае должен сам минер, который готовил провод, машинку и капсюли-детонаторы. Чтобы он сам попробовал каково подрывать МОНКу, когда мина в десяти метрах…

– А где этот рыжик-пыжик? – поинтересовался лейтенант и выложил на плащ-палатку крупно нарезанные ломти хлеба.

– да я уже искал его. Бойчилы говорят, что пошел вроде бы за чаем, – ответил я и поставил кашу на огонь – Наверное, тарится где-то. Жалко… А то я бы его самого подключил к ПМКе за такой короткий провод.

– Ну все же нормально прошло. МОНка сработала. Все живы и здоровы. Что же зазря кипятиться? – добродушно усмехнулся Олег.

– Да понимаешь, раз на раз не приходится. Какая-нибудь пакость случится один-единственный раз и как бы потом не пришлось всю оставшуюся жизнь жалеть о том, что не взял провод подлиннее или боеприпасов побольше, – проговорил я, устраиваясь поудобнее на спальнике.

– Закон подлости гласит: всякая гадость бывает всего один раз, зато жалеть об этом приходиться всю жизнь, – рассмеялся лейтенант Цветков. – Правда, если живой останешься.

– Вот именно. Я точно не помню, но еще Наполеон говорил, что «война – это такое исскуство, где не удается ничего что ранее не было продумано и просчитано», – процитировал я слова великого полководца и запустил свою ложку в подогретую кашу. – Все конечно, не предугадаешь, но хотя бы провод для установки мины в ночной засаде нужно брать гораздо длинее.

– Вот дался тебе этот провод! с некоторой досадой сказал Олег. – Надо побыстрее поесть и завалиться спать.

– Дался-не дался, а МОНку-то пришлось мне подрывать. Так что твоего минера, да и пожалуй всю группу тебе надо приводить к нормальному бою. Я позавчера приехал и завтра уеду, а тебе с этими обезьянами необученными еще долго придеться на войну ходить.

– А почему с обезьянами? И как это приводить к нормальному бою солдат? Это ведь только автоматы приводятся, – поднял голову лейтенант.

– Да наших солдат как только не называют! И обезьянами и гоблинами и куканами, – пояснил ему кириченко. – А еще есть слоны, душары, бойчилы и так далее.

– А мы их весной называли еще нукерами. Это капитан Баталов придумал. – сказал я, с трудом проглатывая не подогретый кусок каши и после этого продолжил. – А настоящими разведчиками они станут только тогда, когда все вместе научатся действовать слаженно и четко в составе своей разведгруппы, точно и безукоризненно выполняя все приказания своего командира. Так что сейчас это не разведподразделение, а просто стадо обезьян, которых одели в военную форму. Хоть у нее и автомат в руках-лапах, но наша мартышка увидала днем зеленый персик, сразу же про все забыла и полезла на дерево, чтобы его съесть. И потом, ночью всю местность обдристала. Я одну такую макаку сегодня ночью чуть было не подстрелил. Хорошо, что в самый последний момент она начала штаны подтягивать. Когда я был уже готов скомандовать «огонь».

– Ты потише говори, бойцы сзади слышат, – вполголоса предупредил меня Кириченко. – разбегутся по полям, лесам, с кем мне потом воевать?

– В штабе будешь воевать, чем…. – я уже поел и быстро обернулся назад, успев заметить красного как рак своего пулеметчика, спешно вышедшего из бокса с банкой и хлебом в руках. – Гля, опять побежала…

Остальные солдаты добивали свой нехитрый завтрак и, не раздеваясь, укладывались спать, кто залезая внутрь спальника, а кто ложась поверх него. По деланно-равнодушным выражениям их лиц все-таки можно было догадаться о том, что они слышали наш разговор.

– Пусть знают, кто они такие есть на самом деле, – я пренебрежительно махнул рукой. – Я как-то ходил ночью на засаду всего лишь с пятью бойцами, которых обучал с первого дня их службы. Вот в них я был уверен. А эти гуманоиды… Всего лишь шелупень какая-то. их счастье, что они до сих пор на нормальных боевиков не нарвались. Остались бы одни рожки да ножки.

Но старший лейтенант Кириченко попытался защитить своих подчиненных.

– Это уже дембеля. они служили в наших остальных бригадах, которые тоже воевали в чечне. Когда части начали выводить и сокращать до обычного штата, то излишек солдат передали в наш батальон. Может быть они тоже воевали?

– Может быть, – согласился я, уже раздевшись до трусов и залезая в спальный мешок. – Но только нормальный командир своих хороших бойцов не станет переводить в другую часть. Обычно избавляются от всяких залетчиков и тормозов. Так ведь?

– Что да, то да, – теперь пришла очередь соглашаться Олегу.

Я уже улегся поудобнее в спальнике, поправил сложенную под головой одежду и начал застегивать спальник.

– Мой первый ротный как-то рассказал такой анекдот, – сказал я уже вполголоса докурившим сигареты Олегу и Руслану. – Один солдат-армянин пожаловался командиру взвода: «Товарищ лейтенант, вот вы нас всегда обезьянами называете… Обидно… Мы ведь солдаты, а не обезьяны.»

А лейтенант отвечает: «Это не я придумал, это в Уставе написано, что все вы обезьяны.»

Тут представитель Армянского народа говорит: «Да не может быть! Где это написано?»

Ну лейтенант отправляет его за Уставом, потом открывает книжку и тычет пальцем в графу «Обязанности»:

– «Вот читай сам. Видишь?… солдат (матрос) обязан (

Командир зачитывает эту строчку, делая при этом ударение на последнем слоге в слове «обязан» и, помолчав, добавляет: так что с Уставом не поспоришь».

Тут армянчик приуныл, чуть не заплакал и ушел. Но он же умный солдат и через пять минут прибегает радостный и довольный, Показывает другую страницу и кричит:

– «Товарищ лейтенант! В Уставе написано, что вы тоже обезьян!»

А лейтенант так спокойно и говорит: «Да нет. Ты просто неправильно читаешь Устав. Здесь написано, что я командир ВЗВОДА обезьян. То есть вы – целый взвод обезьян, а я являюсь вашим командиром».

На этот, рассказанный мной уже сонным голосом случай из армейской жизни коротко рассмеялся только лишь лейтенант, да и то, как мне показалось, из вежливости. Олег Кириченко уже уснул. почти вся группа тоже спала и только лишь один наводчик сидел на башне, охраняя покой наших солдат и офицеров.

Я перевернулся на другой бок, успел подумать про Морфея, который подкрался незаметно и сразу уснул.

Глава 2. Вторая ночная засада…

– Краснов! Почему вовремя группу не разбудили? Уже полдесятого, а фишка должна была в 9-00 всех поднять!

Я окончательно проснулся от голоса командира группы, который распекал дежурившего на броне маленького механика. Тот вскочил в полный рост и наподобии дневального по роте прокричал:

– Группа подъем!

Через несколько минут после дополнительных окриков командира спящие солдаты зашевелились и стали подниматься.

– В одиннадцать часов снимаемся и переезжаем на другую базу. Сейчас всем завтракать и готовиться к отъезду.

Я услыхал приказания Олега Кириченко и медленно вылез из спальника:

– На вчерашний блокпост поедем?

– Нет, нужно прибыть после обеда на другой конец города. Сейчас по карте посмотрим.

Олег уже собрался и мы с лейтенантом стали быстро сворачивать свои спальные мешки и одеваться.

Через десять минут мы пили горячий чай, заедая холодной кашей и сухарями.

– А в Буденновске вас как кормили? – спросил меня командир группы.

– Да так себе. Мы на довольствии в летно-технической столовой стояли, а технарей сейчас кормят гораздо хуже. Только один раз начпрод расщедрился и презентовал нам палку колбасы, сыр и что-то еще.

– Ого, наверное вы отбили у Басаева его бабушку? – со смехом спрашивает Цветков.

В ответ я лишь досадливо покривился:

– Да нет… Я ему дал три патрона выстрелить из своего винтореза».

– Неравноценный получился бартер. Он потом еще орден получит и в наградном листе будет написано, что начальник продовольственной службы в бою сумел раздобыть снайперскую винтовку и тремя выстрелами уничтожил пятнадцать боевиков. А самому Шамилю удалось ускользнуть только из-за того, что у начпрода закончились боеприпасы…

От шутливых предсказаний командира группы мы начали смеяться, а потом лейтенант спрашивает:

– А почему пятнадцать боевиков? Там же всего три патрона.

– Эх ты, молодой да зеленый! Ты еще не знаешь на что способен разъяренный начпрод! Он дождался, когда пять чеченцев встанут один за другим, ну как наши солдаты в очередь за кашей выстраиваются и только после этого он уложил их наповал. И так случилось три раза.

– А почему же он такой разъяренный?

– Ну как же!… Обидно, что чехи захватили какую-то больницу, а не его продсклад. Тогда можно было столько продуктов списать на боевиков, которые подчистую вывезли в свою голодную Чечню все продовольствие, включая армейский комбижир «Прима» и крупу-сечку.

Мы еще некоторое время смеемся, искренне жалея чеченцев, которые попытаются съесть наши военные «деликатесы». Затем Олег Кириченко спрашивает меня:

– А раньше до Буденновска ты с шамилем Басайкиным не сталкивался? Ну, там в Грозном или еще где?

Я немного помолчал, вспомнил старое и как-то нехотя проворчал:

– Да нет. В этом году в Чечне я с ним не встречался. Кажись, в 93-ем году мы находились рядом.

– А что же было тогда? – пытается вспомнить Руслан – Ну, в Москве парламент из танков расстреляли, может там?

– Да нет. В декабре 1993 года в Ростове-на-Дону трое или четверо, уже не помню точно даже, террористов захватили заложниками целый школьный класс вместе с учительницей. Посадили их в автобус и повезли на аэродром в Военвед. Там они потребовали предоставить им вертолет МИ-8 для того, чтобы они потом могли улететь в безопасное место. А за освобождение ростовских детей эти бандюки запросили аж 10 миллионов долларов, как положено мелкими купюрами. Поговаривали, что они не случайно выбрали тот класс… Там училсЯ то ли сын, то ли дочка какого-то начальника из ростовской администрации…

– Ну там, наверное, такой ажиотаж поднялся? – спрашивает Олег.

– Не то слово! Все папаши и мамаши орут и плачут. менты с гэбэшниками бегают, туда-сюда со своими радиостанциями, а сделать-то ни хрена не могут. У террористов автоматы Калашникова, гранаты и даже взрывчатка подготовлена, чтобы подорвать вертушку вместе со всеми пассажирами, если ее будут штурмовать. Периодически кто-то из бандитов высовывался наружу и выпускал короткую очередь, чтобы не забывали о том, кто хозяин положения. Им уже дали вертолет МИ-8, куда они сразу же переместились. Этот борт переехал на открытую площадку с тем рассчетом, чтобы поблизости не было ни самолетов, ни машин, ни других укрытий, из-за которых может внезапно выскочить штурмовая группа.

– А их что, действительно собирались атаковать? И кто же?

– В нашей бригаде в первый же день была сформирована офицерская группа, куда вошло свыше двадцати лейтенантов тире капитанов и всего четыре солдатика. Вооружившись автоматами, снайперками, гранатами и двумя пуле – метами Калашникова, один из которых был у меня, Одели броники, сели в «Уралы» и поехали освобождать ростовских мальчиков и девчонок…

– А как же учителка? – уточняет Олег.

– Ну и ее тоже. Правда мы не знали сколько ей лет и как она внешне выглядит. Нам сказали, что террористы захватили двадцать три или двадцать четыре школьника и требуют выкуп. Приехали мы на батайский военный аэродром, где уже были подготовлены две «восьмерки» и две «двадцатьчетверки». Мы забазировались в классе летной подготовки и стали ждать в пятиминутной готовности. Когда же нам дадут три зеленых свистка и прокричат команду «Фас… ", – я медленно встал и сладко потянулся.

– И вы бы тогда порвали террористов на британский флаг?

Я свысока посмотрел на любопытного юношу-офицера и так важно промолвил:

– А то как же. Мы там проторчали три или четыре дня. Сухпай взяли всего на сутки, кормили нас плохо. И мы были голодные и злые. Приказа штурмовать вертушку с детьми и бандитами не поступало и все ждали когда в Москве соберут десять лимонов зелени. Наконец-то нашли богатых банкиров и, кажется, «Инкомбанк» выделил денежки. А к этому времени бандюки уже отпустили несколько детишек, в МИ-8 сел экипаж и они все улетели в аэропорт КавМинвод. Пока не было денег, террористы сильно нервничали и угрожали взорвать то химзавод в Невинномысске, то Минераловодский аэропорт. Мол, у них везде есть сообщники, которые только и ждут как бы чего-нибудь подорвать. Хотя по данным нашей разведки выяснилось, что на территории Чечни их действительно ждали подельники. Вот тут-то мы и поняли, зачем нас вооружили и заставили проторчать на зимнем аэродроме. Планировалось отдать деньги в обмен на детей, после чего чеченцы вместе с баксами на российском вертолете улетают на все четыре стороны. Их борт сразу же засекают наши радиолокационные станции и им вдогонку отправляют наши «восьмерки» и «двадцатьчетверки». Мы нагоняем врагов и далее следуем сверху сзади, чтобы нас не обнаружили. Когда захваченный вертолет высаживает террористов в указанной ими точке приземления и улетает домой, тут же подлетают наши борта, высаживают офицерскую группу двадцать второй бригады, которая начинает преследовать и уничтожать коварных террористов. Потом мы собираем мешки с долларами и победителями возвращаемся в Ростов-Дон. Там мы по описи сдаем деньги кассирам и едем по домам.

– Да-а интересное было задание! Я бы тоже с вами слетал, – задумчиво говорит лейтенант.

Да ничего хорошего из этого не вышло. Задумали хорошо, а получилось, как обычно, через одно место. В Минводах ближе к вечеру бандитам привезли деньги и они отпустили школьников и учительницу. Когда их вертушка взлетела, то в открытую дверь один из них выбросил распечатанную пачку долларов, которые как дождь посыпались на стоявших внизу людей. Вот тут-то и началось… Местные жители гонялись за этими бумажками, как сумасшедшие…

– А что же им еще делать, если с неба халявные денежки сами к ним летят…. – засмеялись они вдвоем.

– То ли террористы расщедрились, то ли сделали так, чтобы их потом по номерам банкнот не вычислили, но факт есть факт. А нам в батайске уже передали по радио, что вертушка с бандитами уже вылетела из Минвод и нам нужно быть наготове. Но через несколько минут с экранов радиолокаторов внезапно исчезла отметка обозначающая МИ-8 с бандюками и целых два часа никто не знал куда же они полетели. Наше начальство уже знало, что среди террористов есть один бывший летчик или штурман, который умеет читать летную карту и ориентироваться по ней на местности. А он, видно, еще знал тактику действий подразделения противовоздушной обороны, которые могут засечь и отслеживать полет воздушных целей. Скорее всего, следуя его указаниям, «восьмерка» снизилась на предельно малую высоту и, используя рельефные складки местности, пошла по нужному чехам маршруту…

– И что же потом было?

– Вот просидели мы в боевой готовности целых два часа вообще без какой-либо информации об улетевшем вертолете… Никто из начальства абсолютно ничего не знает… А потом, как-то сразу и вдруг на всех телеканалах стали появляться сообщения о том, что МИ-восьмой пролетел от КавМинВод до дагестанского города Хасавюрт и высадил бандитов вместе с деньгами на пустыре на окраине города, после чего улетел на близлежащий военный аэродром. Естесственно, наша доблестная милиция сразу же перекрыла все пути-выходы и стала проводить облаву на чеченцев, но более всего на американские дензнаки. И это в двенадцатом часу ночи…. а утром уже показали задержанных негодяев-преступников и даже два-три миллиона долларов. Куда делись остальные деньги никто не знал.

– Я это помню. Тогда демонстрировали полуоткрытые мешки, а там внутри лежат толстые пачки дал-ларов… А что, разве их не взяли? – спрашивает Олег и начинает не торопясь экипироваться.

Я продолжаю сидеть на спальнике и тоже подтягиваю к себе свой нагрудник с магазинами и гранатами:

– Да это все липа и показуха… Ну сам посуди, вертолет два часа летел над Чечней, которая тогда вообще никем не контролировалась. Они могли спокойно сесть в любом месте, где их уже поджидали вооруженные сообщники. Чехи без суеты покидают Ми-восьмой, садятся в машины и едут в безопасное место. Даже если их никто не ждет, то они не спеша уходят на пять-десять километров в сторону, где закапывают оружие и деньги, а после чего отсиживаются где-нибудь до лучших времен. Или же просто делят добычу на всех и каждый со своей долей направляется по отдельному маршруту. Но это уже мелочи и детали. Когда террористы покидали вертолет, то они забрали у единственного летчика шлемофон с наушниками и микрофоном и испортили все средства связи. Так что вертолетчик смог сообщить о месте высадки только после приземления на военном аэродроме. А это прибавляет еще час-два к тому времени, которое бандиты уже имеют. Да и спрашивается: зачем чеченцам лететь в какой-то Дагестан, да еще над территорией Чечни, где они чувствуют себя как дома?

– А что говорил этот летчик после освобождения?

– Ну, он добросовестно выдал журналистам видимо заранее подготовленную информацию о том, Что он высадил преступников с оружием и деньгами ночью на окраине города Хасавюрт, который к тому времени уже был оцеплен дагестанской милицией. Получалось, что менты уже сидели в кустах вокруг пустыря и только того и ждали, когда же вертушка высадит этих уголовников. один дотошный репортер по своей наивности поинтересовался тем, как же именно сработали наши спецслужбы при захвате террористов. А наш военный летчик воспитан по другому и врать не умеет, а потому немного помялся и в конце-концов выпалил фразу, что наши спецслужбы сработали очень четко и грамотно, как это им и положено. И после этого подполковник ВВС быстренько пошел по своим делам.

– А причем здесь тогда Басаев? Они же в масках были все? – спросил Олег.

– Вот именно, что лица у всех террористов были закрыты и никто их не видел. Подготовить и осуществить такую технически сложную операцию может не всякий, а только лишь опытный и уверенный в себе человек, каким и был Шамиль в тот период. Где-то через полгода в Минводах состоялся еще один терракт, который по почерку очень даже повторяет ростовский. Но во втором случае наши спецподразделения предприняли силовую акцию по освобождению заложников, в результате чего вертолет полностью сгорел, погибла часть заложников, террористов и самих нападавших. После разбирательства выяснилось, что преступниками оказались люди из окружения опять-таки Шамиля Басаева. А про этот ростовский случай по очень большому секрету один мой старый знакомый рассказал такое, что… хотя – стоп… чтой-то на меня говорун напал…

Поздновато спохватившись, я замолчал и принялся быстро экипироваться. Глядя на то, как яспоро надеваю просохшие носки и зашнуровываю длиннющими шнурками свои поношеные берцы, командир группы не выдержал и рассмеялся:

– Смотри, Руслан! Какой он стал сурьезный и важный… Вспомнил, что «болтун – находка для шпиена». Смотри, сколько их вокруг прячется и все хотят тебя подслушать…

Я не обращал внимания на его шуточки, одел на себя нагрудник, взял автомат и забросил свой спальник в открытое десантное отделение боевой машины.

К этому времени основная масса бойцов уже успела полностью собраться и теперь они при всем своем вооружении и снаряжении уже стояли гурьбой перед Бээмпэшками и ожидали построения. Но рыжей шевелюры минера нигде не было видно. Я вновь повернулся к офицерам.

– Слушай, что-то твоего Рыжика не видать?

– Он только временно мой. А вообще-то его прислали из роты минирования, – продолжал улыбаться Кириченко. – А вот мне рассказывали, что за войну в Абхазии Шамиля басаева наш Борис Николаевич даже Почетной грамотой наградил. Там так и написано: «Борцу за свободу и демократию товарищу Басаеву Шамилю, отчества не помню, от Президента России Ельцина Б. Н.".

– Да ну, не может такого быть, – усомнился лейтенант.

Я усмехнулся и медленно протянул:

– Здесь, … на Кавказе… все невозможное становится возможным, а все тайное разносится очень далеко и при том быстро.

– Ничего… ты к этому скоро привыкнешь, – назидательным тоном сказал Кириченко и пошел вперед. – Краснов, посмотри, чтобы в боксе все было чисто… Группа, в одну шеренгу становись!

Маленький механик с недовольным выражением лица пошел прибираться за броней.

Солдаты убрали за собой почти весь мусор и лишь кое-где валялись обрывки бумажных упаковок от сахара и чая да недоеденная офицерами банка каши.

– Вы пока проверьте оружие и снаряжение, а я схожу попрощаться с местным командованием. Скажу им, что мы уезжаем…

Мы с лейтенантом подождали пока группа не вытянется в одну линию и затем вдвоем проверили всех бойцов. Лейтенант Цветков начал с правого фланга, а я – с левого. В середине строя мы встретились и затем отошли вперед на три-четыре метра.

Оружие, средства связи и наблюдения, снаряжение и другое носимое имущество группы следовало проверять каждый раз перед тем как покинуть место базирования подразделения или же по прибытию на новую базу. Сейчас все вооружение и имущество было в целости и сохранности.

Мы стояли перед строем и ждали появления Олега. Жарко светило солнце и хотелось уйти в тень, но нужно было терпеть…

Сзади послышались ехидные реплики бойцов, которые подкалывали стоящих на жаре разведчиков. Я знал, что это могут быть только наши же механы и башнеры, которые сейчас сидят на броне под крышей бокса.

Я тихо предупредил Руслана:

– Смотри, как оборзевших куканов нужно приводить к нормальному бою. Начнем с мазуты. Вся группа стоит на солнце, а они ее подкалывают… А сами в тенечке сидят… Это раздражает не только нас, но и других бойцов…

После особого приглашения в строй нехотя встали экипажи боевых машин. Я быстро осмотрел попарно стоявших механиков-водителей и наводчиков-операторов, на которых болтались только их штатные сиротские автоматы АКСу.

– А где ваши ботинки, ремни, головные уборы? Стоите в своих тапочках, как голодранцы на пляже! Вам две минуты времени, чтобы одеться по полной форме. Вперед!

Под короткие смешки разведчиков четверо полуодетых солдат вразвалочку пошли к своим машинам, чтобы также неторопясь окончательно одеться и обуться.

– Сейчас эти мартышки будут корчить рожи недовольные и так медленно —

– медленно выполнять приказания. Это они показывают, что им глубоко наплевать на мои приказы, на меня самого и на нашу армию в целом… А я сейчас должен им доказать, что могу не только наплевать на их пофи – гизм, но и хорошенько обгадить их отдых, свободное время и так далее… Доказывать нужно методично и спокойно… Заставляя их устранять все имеющиеся недостатки… Главное – терпение и выдержка…

Отведенные две минуты уже давным-давно истекли, когда экипажи опять встали в строй.

– Вы, наверное, хотите кросс на три километра пробежать? А что же вы с голым торсом стоите? Вперед! Еще одна минута!

На этот раз у механиков и наводчиков вроде бы было все одето, но так думали только они… Я осмотрел их и коротко сказал:

– А где ваши подсумки и остальные магазины? Минут-та! Время пошло!

Предчувствуя недоброе к себе отношение, которое в обозримом будущем может вылиться в занятие по физической и строевой подготовке, механики и наводчики быстрым шагом, почти бегом ринулись к своим боевым коням, чем вызвали хохот и улюлюканье боевой части разведгруппы.

Они почти уложились в отведенную им минуту, но стоя в строю, кто-то продолжал просовывать солдатский ремень в сумку для магазинов. От неловкого движения один рожок выпал на землю.

Я подождал, пока все встанет на свои места и после этого вздохнул:

– Не успели.

– Да мы механики-наводчики! никогда мы не строились! всегда на броне оставались…. на своих местах…. – хором стали выражать свое возмущение экипажи.

– Когда-то все бывает в первый раз, – философски изрек я и приказал. – разуть правую ногу!… Отставить!… группа становись!…

Я видел, что солдатики в торопях обували ботинки на босу ногу и уже собрался было выдрать их за отсутствие портянок или носков. Но на горизонте показался старший лейтенант Кириченко и я стал застраивать и выравнивать солдат.

Выждав пока командир не подойдет поближе, я скомандовал:

– Груп-па равняйсь! Смирно! Равнение нале-во!

Я четко повернулся к подходящему начальнику и строевым шагом пошел к нему навстречу. Остановившись в метре от него я громко доложил:

– Товарищ старший лейтенант! Вверенная вам разведгруппа построена для получения боевой задачи! Оружие и экипировка в наличии. Отсутствует минер Рыжаков.

Я сделал шаг в сторону, пропуская командира, после чего развернулся и, подобрав ногу, зашагал вслед. Через десяток шагов старший лейтенант Кириченко повернулся лицом к строю.

– Здравствуйте, товарищи разведчики!

– Здравия желаем, товарищ старший лейтенант! – послышался дружный ответ солдат.

«Вот, уже лучше, " – с чувством большого удовлетворения подумал я про хромающую слаженность подразделения, но услыхал команду Олега и тут же повторил ее:

– Вольно!

Откуда-то сзади к шеренге солдат подобрался, а затем и пристроился огненоголовый минер Рыжаков. Как ни в чем не бывало он высунул свое жало из-за спины здоровяка Савушкина и тут же уперся взглядом сначала в командира, а затем и в мои насмешливо-торжествующие очи.

Но командир группы уже довел до бойцов приказ на совершение марша и отдал команду «По местам».

Вскоре наша колонна уже выезжала из ворот бывшего танкового полка. Но повернули не налево к городу, а направо. Проехав по грунтовой дороге, вдоль бетонного забора автопарка, мы вскоре выехали к месту проведения ночной засады. Не спускаясь на землю я пояснил Олегу все обстоятельства случившегося, показав на местности расположение головного и тылового дозоров, ядра группы, место установки мины и предпологаемый маршрут передвижения боевиков. Казавшийся ночью высоким, вытянутый холмик днем возвышался всего лишь на метр, но густо покрывавшие его кусты даже в светлое время не позволяли просматривать располагавшуюся далее местность.

– Конечно, можно было бы подняться и догнать их, но они тоже могли услышать вас и влупить в упор из двух стволов так, что мало не покажется, – согласился со мной Кириченко, которому это было нужно на тот случай, если ему еще раз прикажут поставить здесь ночью засаду.

На месте подрыва МОНки, на асфальте, оказалось около десятка мелких выбоин и больше ничего, ни ямки ни хотя бы лунки. Зато прикрывавший меня пень разлетелся на множество мелких и средних обломков. Кроме всего этого больше ничего не напоминало о ночном взрыве.

– Чисто сработала, даже ямки нет! – сказал Кириченко, осматривая щербатую поверхность дороги.

– Это Минка-МОНка – пошутил я – А вот есть еще мина МОН-90, которая потяжелее и помощнее. Ее даже на ножке не установишь и на кронштейне не подвесишь. Она прикручивается к крышке ящика, в котором и переносится.

– От этой дуры тут в асфальте целая воронка образовалась бы-сказал подошедший к нашей броне лейтенант. – Этот ящик нужно специально в землю закапывать, чтобы одна только мина над землей торчала. Я такую в училище видел.

Развернувшись на этом перекрестке наши бронемашины направились к стоящему вдали от городских построек массивному двухэтажному зданию. Оно стояло в одном-двух километрах и через несколько минут мы остановились около глухого высокого забора, сложенного из красного кирпича, из-за которого доносились голоса нескольких мужчин.

Почему-то мы не торопились спешиваться и отправляться во внутрь двора, чтобы досмотреть все здание и его обитателей. Мой боевой запал сразу начал куда-то улетучиваться, после того как Кириченко в пути объяснил мне характер и предназначение этой усадьбы.

– ну, что пойдем посмотрим? – спросил лейтенант Цветков.

– Чего-то неохота, – сказал Олег и сплюнул в сторону. – Это лепрозорий…

– Психушка что ли? – поинтересовался кто-то из бойцов.

– Хуже. Здесь живут прокаженные, – недовольно сказал командир и затем приказал механику, – Краснов, отъедь-ка метров на сто.

Остановившись на дороге, командир группы стал в бинокль разглядывать горный склон и подступы к нему. Отсюда нам открывался хороший вид на полуразрушенный Грозный. Я не удержался и достал свой «Зоркий» фотоаппарат, чтобы несколько раз запечатлеть городскую панораму.

– Алик щелкни-ка меня на фоне города, – прокричал мне лейтенант, сбегая с дороги на покрытую цветами зеленую поляну.

Я как-то механически сфотографировал его и уже собрался было снять лейтенанта еще раз под другим ракурсом, как внезапно увидел четко просматривавшийся черный ореол вокруг фигуры лейтенанта. У меня что-то оборвалось внутри и руки опустили фотоаппарат.

– Руслан, пленка почти кончилась. Один кадр тебе хватит? – севшим голосом сказал я и отвернулся в сторону, чтобы прокашляться.

Такое видение несколько раз уже случалось со мной в начале этого года. Когда это происходило, то меня затем начинали мучить то угрызения совести от моего молчания, то тревожные сомнения в целесообразности того или иного шага. Вот и сейчас мою душу терзал один-единственный вопрос: сказать лейтенанту о его предстоящей гибели или нет?

Я не знал как Руслан воспримет мое предупреждение: как неумную шутку или плод больной фантазии. Я старался не думать об этом, но мысли, как назойливые пчелы на сладкую приманку, возвращались вновь и вновь к этой теме.

Тем временем группа уже понеслась к городу. Промелькнула черная дыра пустого фонтана на площади Минутка и стоящие вокруг многоэтажные дома с зияющими провалами и аккуратными пробоинами в местах попаданий разнокалиберных боеприпасов. У президентского дворца повернули налево и спустя несколько кварталов стали тянуться малоизвестные, а затем и совсем незнакомые городские районы.

Почти час мы ехали по запруженным улицам, где местные водители так и норовили подрезать или просто преградить дорогу. После долгой тряски группа оказалась на противоположной окраине города и остановилась на милицейском блокпосту, расположенном на пригорке между трассой и голубым озером.

– Красиво у них тут, – сказал Олег, встав в полный рост на броне. – Вот только как здесь с духами дела обстоят?

По устоявшейся военной привычке мы лишь первые минуты обращали свое внимание на прелести окружающего ландшафта. Затем глаза автоматически старались определить и установить возможные укрытия для ночных снайперов или стрелков.

Сзади над блиндажами, землянками и окопами нависала кирпичная водонапорная башня, а в сотне метрах спереди начиналось заброшенное христианское кладбище. Слева простиралась зеркальная водная гладь, которая так и манила нас искупаться.

– С погоста обстрелов не бывает, а вот с дороги по ночам иногда постреливают, – Омоновский капитан с уставшими и красными от недосыпания глазами как-то чересчур равнодушно показал нам огневые точки боевиков, находившиеся на шоссейной дороге.

– А справа с пятиэтажек по вам не долбят? – Кириченко ткнул рукой с вытянутым указательным пальцем в сторону хрущевок, стоявших сразу за дорогой. – А то вон пробоины.

– Один раз было. Какой-то придурок дал оттуда две-три очереди. Мы сразу развернули туда КПВТ и высадили половину боекомплекта, – капитан неожиданно улыбнулся от приятных воспоминаний. – Местные русаки потом рассказывали, что он прямо с балкона пятого этажа и каюкнулся. Мы утром нашли только кровавое пятно на асфальте. А труп и ствол ночью кто-то утащил. вот эти дырки и остались. Всю квартиру разбомбили.

– А откуда еще стреляют? нетерпеливо спросил я.

Милиционер оживился и развернулся в обратную сторону. он сразу же показал нам несколько ориентиров на противоположном берегу озера.

– Вот с того края нас каждую ночь обстреливают. Бьют так себе не прицеливаясь. Но на прошлой неделе одного нашего подстрелили. С легким ранением отправили в госпиталь. Наверное, душары спускаются к берегу вон от тех домов, отстреливают по одному магазину и спокойно уходят обратно.

– а как туда подъехать или пройти? – спросил Олег доставая топографическую карту из бокового кармана на правой штанине камуфляжа.

– По берегу вы не пройдете, мы там растяжки установили. А ехать нужно по трассе, а за кладбищем повернуть налево и через пару километров окажетесь на озере.

– Там на дороге должен быть мостик через ручей или речку… Есть там такое? – спросил Олег и поднял голову от карты.

– есть там и мостик и речка. Как проедете тыльную сторону кладбища и вниз спуститесь, то через пятьсот метров как раз мост и будет. Только там зеленка сплошная… Надо бы поосторожнее. А за ней как раз чистое поле начинается.

Я вполуха слушал старшего блокпоста и внимательно изучал местность на бумаге, выпущенной военными геодезистами несколько десятков лет назад. Из-за этого нынешняя речка была обозначена тоненькой ниточкой ручья, а молодой лес как редкий кустарник. Зато кладбище как тогда, так и сейчас оставалось местом вечного упокоения грозненских жителей.

– Эта карта почти на десять лет старше меня. Она уточнялась и дополнялась, но не в этом районе, – Я возвратил карту командиру группы, после чего спросил. – Ну что будем делать? На доразведку поедем?

– Нет, наверное. Выезжать днем да еще в чистое поле – только подозрение вызовем. Лучше выйдем на засаду еще засветло, чтобы смогли на месте осмотреться, – Старший лейтенант Кириченко уже принял свое решение и теперь доводил мне необходимые указания. – Но работать будем опять раздельно. Чего мы туда всей оравой попремся? Я со своими пойду на озеро, а ты где-нибудь на дороге сядешь.

– Дай-ка я еще раз посмотрю карту. – Я опять углубился в чтение топографических знаков. – Самое лучшее место вот здесь на развилке. Конечно, мало радости всю ночь торчать рядом с покойниками, а ведь придется. уходить дальше вперед по трассе нельзя, чтобы далеко не отрываться от своих.

– Где ты здесь своих видишь? Ты думаешь, что менты бросят свой блокпост и побегут тебя выручать? – недовольно буркнул себе под нос Олег. – свои остались на базе в Ханкале.

Мы шли к своей броне и теперь можно было говорить свободно и совершенно никого не стесняясь. Мы остановились в десятке метров от группы и ждали пока с Бээмпэшки спрыгнет и подойдет к нам лейтенант Цветков, которого жестом подозвал Олег.

– Ну своими я считаю твою подгруппу и броню, вы ведь прийдете на помощь своим боевым братьям, которые яростно сражаются с превосходящими силами противника? – иронически спросил я командира группы.

– Конечно, приду. Чтобы вместе с вами там и остаться… Нас наградят посмертно. Офицерам дадут ордена, командиры отделений медали получат, а остальным бойцам по почетной грамоте в траурной рамке. А тебе, Руслан присвоят звание ветерана спецназа и наградят каким-нибудь знаком отличника, – С трагическими нотками говорил Олег, показывая поочередно пальцем на офицеров, замкомгруппы и остальных бойцов.

Последней мишенью его пальца оказалась грудь лейтенанта, который уже давно подошел к нам и с нарастающим напряжением слушал наш разговор. У него заходили желваки на скулах, но я продолжал сдерживать рвущийся смех и потому покорно кивнул головой, поддакивая Олегу.

– ему лучше почетный знак «За службу где-нибудь» в черной окантовке… Но мы выполним свой долг до конца.

Тут я все-таки не выдержал и расхохотался. Засмеялся и Олег. Поняв, что его разыгрывали лейтенант немного обиделся на нас:

– Да ну вас в баню… До конца… Тоже мне, шутники нашлись.

– Да ладно, не злись… – Кириченко хлопнул его по плечу. – Скоро ты пообвыкнешься и сам будешь подкалывать других новичков. В эту ночь пойдешь со мной. А сейчас пока обговорим детали…

Через полчаса наша группа приехала к зданию школы, где находилась база отряда милиции особого назначения. Здесь они отдыхали, готовились к очередному дежурству на блокпосту у водокачки. Тут же находился их штаб и узел связи.

Старший лейтенант Кириченко сразу же пошел в дежурку, чтобы по телефону связаться с нашим отрядом и доложить обстановку.

– Ну, все. Командывание теперь знает, что мы здесь. Можно работать дальше, – сказал он по возвращению из школьного здания. – Сейчас выйдет командир отряда ОМОН и покажет, где мы сможем разместиться.

Школьный дворик с левой стороны был обнесен когда-то решетчатым забором, который сейчас был усилен металлическимилистами и мешками с песком. Поверх него шло несколько рядов колючей проволоки. В десятке метров за этим ограждением стояло длинное трехэтажное здание с выбитыми окнами. Верхний этаж был покрыт густыми полосами черной копоти.

– Хорошая позиция для духов. – лениво сказал Олег. – Ночью подойдут с той стороны, постреляют из окошка и также спокойно уйдут.

Я обернулся к находившейся сзади стене школьного здания:

– а вот и дырки. Семь, шестьдесят два. Вроде бы свежие.

– Да. Так они могут и нашу броню подбить из гранатомета, – сказал Олег и приказал механикам после возвращения с выброски группы поставить боевые машины носом к подозрительной трехэтажке.

– Обстреливают нас каждые два-три дня. Но всегда из стрелкового оружия. Из РПГ пока еще не долбили, – рассказал нам вскоре вышедший подполковник милиции.

– А что вы там не заминируете или гранаты на растяжку не поставите? – спросил я его.

– Местная администрация уже полгода хочет отремонтировать это здание, да все денег никак не соберет. – Досадливо поморщился милиционер и тут же перешел к нашим проблемам. – Вы, ребята, оставьте машины здесь, где они стоят, а вам сейчас покажут комнату, где можете разместиться. Правда, она без мебели, совершенно пустая, но зато большая. Все поместитесь. Пошли, командир?

Кириченко уже сделал несколько шагов за ним, когда я его остановил:

– Олег, может не надо? До выезда осталось всего-то пару часов и чего мы туда пойдем? Наше барахло таскать туда, а потом обратно – это лишняя морока. Уж лучше мы здесь, на броне перекантуемся!

Старший лейтенант Кириченко подумал немного и принял свое решение:

– Товарищ подполковник, большое спасибо, но мы здесь останемся.

Милицейский начальник был очень удивлен:

– Подождите. А ночью спать вы где будете?

В ответ Олег просто и добродушно улыбнулся и пояснил:

– По ночам мы работаем, а не спим.

– Как работаете? Ребята, вы кто такие? – он подозрительно покосился на мою, явно нерусскую личину.

– Я уже вам говорил, что мы – разведчики… А ночью мы будем сидеть в засаде и поджидать боевиков, которые обстреливают ваш же блокпост у озера.

Тут представителя МВД наконец-то осенило:

– Ага, понял! Вы вместе с моими будете на блокпосту ночью дежурить!

– Нет. Мы отойдем на два-три километра в сторону и засядем в зеленке.

– Не-е, ребята, мы так не договаривались! Мне позвонили и сказали, что приедут разведчики армейские. А чтобы так, ночью в зеленку… Вдруг вас там подстрелят, а мне потом отвечать? Вам самим-то не страшно? Идите днем и сколько угодно сидите в своей засаде. Вы о себе подумайте…

После некоторых колебаний Кириченко предложил не в меру заботливому подполковнику пройти к телефону и уточнить все вопросы у вышестоящего начальника.

– Наша милиция нас бережет. Мелочь, а все-таки приятно, – шутливо Прокомментировал я услышанный разговор.

На этом боевом задании я был в положении разведчика-нелегала: я не был в списках убывших на войну, автомат числился во второй роте, боеприпасы принадлежали первой роте и всю ответственность за свою жизнь и здоровье нес я сам. Но чтобы не подвести Олега, которого начальство могло наказать за то, что взял с собой постороннего, мне приходилось держаться в тени и не встревать в беседы со старшими чинами из других структур.

– А мы ночные разведчики. Сейчас обмажемся гуталином, выбросим оружие и вообще голыми руками порвем всех боевиков на мелкие кусочки. Р-р-р-рыау! – Слова и рычание крупнокалиберного разведчика Савушкина вызвали громкий смех других наших бойцов, которые тоже оказались случайными свидетелями и невольными слушателями.

Посыпались меткие словечки. Кое-кто из бойцов ну никак не мог упустить подвернувшегося шанса покривляться и вскоре рыжеволосый минер оказался в центре солдатского внимания.

Я и сам улыбался от его ужимок и насмешек, но только до тех пор пока он, оглянувшись, не взглянул ненароком в мои глаза. Дремавшие во мне командирские инстинкты моментально проснулись и я пальчиком поманил Рыжакова к себе. Минер тут же закрыл свои наглые глазки и попытался отвернуться, сделав вид, что он не заметил меня.

– рыжаков! Ко мне!

Глухо ворча что-то, минер-сапер нехотя выбрался из солдатского круга и сразу же перешел на парадно-цирковой строевой шаг, стараясь как можно выше тянуть носок своих ботинок. остановившись в метре от меня, он поднял руку к козырьку и дурашливым голосом отрапортовал:

– Товарищ лейтенант! Специалист по подрывным работам минер высшего класса рядовой Рыжаков Анатолий Петрович по вашему приказанию прибыл.

Я улыбнулся и коротко сказал:

– Отставить. На исходную.

Во второй заход хамства заметно поубавилось и боец доложил скучно и обыденно:

– Товарищ лейтенант, рядовой Рыжаков по вашему приказанию прибыл.

Я спокойно выслушал его и сделал теперь другое замечание:

– С оружием честь не отдается! Повторить!

На этот раз он подошел и отрапортовал почти в соответствии со строевым Уставом, если не считать неначищенной обуви и полного отсутствия подворотничка. Но это были мелочи, допустимые в боевой обстановке.

Оглядев его с головы до пят и не найдя сколь-либо значительных нарушений Устава, я медленно потер свой подбородок и начал издалека:

– Рыжаков, что-то мне слишком уж знакома твоя наглая рыжая морда…

Боец сразу же взъерошился и перешел в контрнаступление:

– У меня не морда, а лицо, товарищ лейтенант.

На виду остальных разведчиков я притворно сконфузился:

– Ай-яй-яй, я извиняюсь! Рыжая… э-э личность ваша раньше со мной нигде не встречалась?

Вчера я уже задавал похожий вопрос, но мы так и не успели выяснить все подробности… Тем не менее Рыжаков ответил отрицательно.

– Никак нет товарищ лейтенант. Не встречалась.

– Понятно. Ты случайно в январе-феврале не служил в роте капитана баталова?

Чтобы уяснить все детали, мне сейчас пришлось задавать уточняющие вопросы, на которые получал более или менее правдивые ответы.

– так точно! В первой роте капитана Баталова, а в группе у лейтенанта Вардукина.

Тут мне опять все стало ясно и я невинным голосом спросил далее:

– А меня ты хорошо знаешь? Или может помнишь?

«Специалист» на секунду напряженно задумался и затем протянул тягучие слова:

– Так точно. Вы лейтенант Зарипов Альберт… не помню.

– Маратович, – язвительно подсказал я ему.

– Так точно, маратович! – оживился боец. – Вы только вчера прибыли в нашу группу.

Мне уже начал надоедать этот затянувшийся диалог…

– Правильно. Но я прибыл в свою первую группу, которой я командовал в роте капитана Баталова. Ты тогда был лысым и зеленым духом, а сейчас, я вижу, расцвел?

Лицо Рыжакова озарилось внезапно вспыхнувшей наигранной радостью.

– Оу. товарищ лейтенант, вы тогда были самым лучшим, но самым строгим командиром группы. Я вас сразу узнал и все вспомнил!

Невольно я улыбнулся:

– Ну, Рыжаков, у тебя так подвешен язык, что хочется прикусить его крокодильчиком. Как ты на это смотришь? Прозвоним его?

вытянутый металлический зажим-прищепка с острыми зубьями применяется связистами для быстрого подключения к оголенному проводу, но кроме этого может быть использован в более широких целях…

Минер знал это и поэтому сразу стал серьезным:

– Не надо, товарищ лейтенан, я и так все скажу.

Внезапная капитуляция рыжего противника меня только рассмешила:

– А что ты мне хочешь сказать? Правду и ничего кроме правды?

Рыжаков упорно молчал и упирал свой взгляд в землю.

– Ну, хорошо! – Тут я перешел к самому главному. – Электрический провод ты готовил?

У минера уже был заранее подготовлен ответ на этот вопрос и он быстро затараторил:

– Так точно. То есть никак нет! Этот провод мне выдал командир роты минирования. У нас все электрические линии такие…

Но я продолжал настойчиво гнуть свою линию:

– перед выходом на боевое задание ты лично должен был проверить, что в этом проводе имеется 50 метров длины… Ты это сделал?

Солдат опять попытался перевести стрелки на других:

– Проверял командир роты, а потом еще старший лейтенант Кириченко.

С крыльца школы спускался командир группы, который издали услыхал свою фамилию:

– Что?! Кого я проверял?

– Слушай Олег, отдай мне его на эту ночь. Он меня достал уже своей хитростью. А там я его научу, как нужно Родину любить и правильно готовить снаряжение.

По лицу старшего лейтенанта Кириченко было видно, что он был не против. Но тут в дело вмешался сам минер, который с новой силой принялся бороться за свое спасение:

– Товарищ старший лейтенант, как же вы пойдете на засаду без своего минера? Я мины установлю там, где вы скажете и сам же их подорву.

Наблюдая нервозное состояние минера я слегка выпятил нижнюю челюсть и сказал трагическим голосом:

– Олег, отдай его мне…

Сразу же раздался истошный возглас Рыжакова:

– Товарищ старший лейтенант Кириченко! Я же с вашей подгруппы! Не отдавайте меня! А то я там буду как камикадзе бегать с миной за боевиками…

Сидящие на броне разведчики, которые до этого лишь подсмеивались над Рыжаковым, теперь зашлись громким хохотом. От вида испуганного минера рассмеялись и мы.

– Олег, я тебе его живым и невредимым верну. Обещаю.

но командир группы отрицательно покачал головой:

– Нет, пусть лучше останется со мной.

– Добрая у тебя душа Олег, слишком добрая. – сокрушался я по поводу мягкосердечия командира группы и разгильдяйства рыжего бойца. – Такого минера нужно драть как сидорову козу.

Но Рыжаков уже почувствовал свое спасение и его восторгу не было конца:

– О, чудо! Старший лейтенант Кириченко самый заботливый командир группы в нашем батальоне. Да я…

– Головка от самонаводящейся ракеты! Иди отсюда! Мелкий подхалим.

По приказу Кириченко Рыжаков отправился восвояси. К нему уже вернулось прежнее дурашливое настроение и он обратился к своим товарищам-бойцам, выдумывая на ходу очередную сказку:

– Да, я этот провод в бою зубами соединю, если его перебьет осколком или пулей…

Тут я вспомнил кое-что и опять позвал этого военного клоуна:

– Рыжаков!

Услыхав мой окрик он тут же развернулся и принял строевую стойку:

– Я, товарищ лейтенант!

– Приготовь мне одну МОНку, кронштейн, МУВ с МД-5 и растяжку.

– Есть! – отчеканил минер, но через секунду он обратился к Кириченко с обличающей речью. – Товарищ старший лейтенант! Нет, вы видите, что они со мной хотели сделать? Меня дома папа-мама ждут, бабушка с дедушкой…

Но командира группы совершенно не интересовали родственники Рыжакова и он повысил свой командирский тон:

– Закройся и иди готовь снаряжение.

Нахальный минер все понял правильно и тут же юркнул за открытую дверь десантного отделения. После некоторого шума и скрежета он показался вновь и пошел к нам, прижимая к груди миновзрывное имущество.

Товарищ лейтенант, принес все что вы приказали.

Подозвав к себе разведчика Антонова, который должен был доставить мину к месту засады, я стал внимательно рассматривать и проверять снаряжение. Минер при этом выступил в роли базарного торговца, на все лады расхваливающего свой товар.

– Это мина МОН-50, ножки сложены, пластмассовые втулки закручены. Кронштейн в заводской бумажке. Взрыватель МУВ-3 с металлоэлементом…

– На сколько минут металлоэлемент? – Я оборвал минера и принялся разглядывать узенькую пластину из мягкого металла, расположенную на верхнем торце механического универсального взрывателя.

– Не знаю. Вот упаковка, сейчас посмотрим. На пятнадцать минут. Пойдем дальше. Запал МД-5, растяжка в заводской упаковке. Самую канолевую *(новую)выбрал. Могу еще одну дать, про запас.

– Не надо. Мне одной хватит.

С этими словами я встал и проследил, чтобы мой боец самым аккуратным образом уложил все в свой карман. Минный детонатор я вставил в картонный футлярчик, который затем положил в свой левый нарукавный карман с выцветшей воздушно-десантной эмблемой.

– Все Рыжаков, можешь идти. Антонов, мину держи в руках или положи себе за пазуху. Твоя задача – донести ее до места засады целой и невредимой. Понял?

Солнце уже село и пора было готовиться к выезду. Нормально отдохнуть так и не получилось и приходилось только надеяться на то, что ночь будет «тихая и спокойная».

Через полчаса, после проверки своих подгрупп, мы выехали со школьного двора. Впереди пылил милицейский «УАЗик», который вез ужин на блокпост. У водокачки, автомобиль повернул налево к землянкам и блиндажам, а наши БМП-шки помчались дальше по трассе.

Темнело и автомагистраль уже была абсолютно пустой. Через полтора-два километра показался поворот налево и мы свернули на небольшую грунтовую дорогу. Слева тянулась кладбищенская ограда, а справа то ли дачные участки, то ли сады.

Проехав метров триста, я увидел как первая БМП-шка аккуратно объезжает стоящий на дороге и не разорвавшийся сто двадцатимиллиметровый снаряд, не доезжая которого я и приказал механику притормозить. По моей команде разведчики быстро спрыгнули с брони и попрятались в кустах за дорогой. Вскоре обе бронемашины скрылись за изгибом дороги, после чего я приказал головному дозору выдвигаться назад к трассе.

Мы уже почти дошли до места проведения засады, когда сзади нас стал догонять рев боевых машин пехоты. Высадив подгруппу Кириченко, БМП развернулись в обратную сторону и теперь этим же маршрутом они неслись на базу ОМОНа. Выскочив на трассу механики прибавили оборотов и БМП-шки скрылись вдали.

Добравшись до шоссейной дороги головной дозор залег и показал мне знаком, что путь свободен. Я перебежал к ним и стал оценивать обстановку прямо на месте. Позади меня был город, слева сзади находилось заброшенное кладбище. От магистрали влево под прямым углом уходила грунтовка, по которой мы только что пришли. За ней и слева от шоссейки оказались дачи, которые тоже казались заброшенными и пустыми. Автострада протянулась вперед, а по правой ее обочине шумела листвой густая лесополоса.

По моему сигналу разведчики попарно перескочили шоссе и заняли оборону на обочине. Теперь нужно было правильно рассадить бойцов по соответствующим местам.

Рядом с нами прямо на обочине росло три крепких дерева, находившихся на расстоянии двух-трех метров друг от друга. Поочередно подходя к каждому из них, я выбрал ближний к городу клен и приказал снайперу с ночным прицелом занять у ствола позицию, с которой он мог бы вести наблюдение за грунтовкой.

Боец с минуту смотрел в ночник, а затем доложил, что дорога просматривается на двести-триста метров.

– На дальнем углукладбища она уже уходит вниз, а отсюда ее не видать, – громким шепотом сказал разведчик. – Может стоя наблюдать за дорогой?

Предложение снайперам не понравилось и чтобы развить его дальше я оглядел сначала рослую фигуру бойца, а затем ствол и ветви дерева, под которым мы стояли.

– Давай-ка, Савушкин, полезай наверх и занимай там огневую позицию, чтобы дорога просматривалась аж до моста. Обломай ветки, которые закрывают сектор стрельбы. Чтобы не упасть – сделай подлинее свой ремень и обхвати им ствол. Понял?

Солдат покряхтел, но закинул винтовку за спину и начал осторожно карабкаться вверх. Стараясь не обращать внимания на его возню, я окликнул Антонова и приказал ему залечь под этим же деревом.

– А если Сава, то есть Савушкин, оттуда на меня свалится? – спросил мой бывший земляк, опасливо поглядывая на трещащую и хрустящую крону. – он же меня насмерть раздавит!

– Значит не судьба…. – вздохнул я и неслышно рассмеялся. – А ты предупреди Савушкина, что прямо под ним и притом стволом вверх торчит твой огнемет, ну и так далее…

– Да я его так застращаю, что он три дня сидеть будет, – быстро прошептал обладатель РПО и поднял голову вверх. – Слышь, Сава…

– Это потом сделаешь, – прервал его я. – Смотри сюда! Наблюдаешь влево за грунтовкой и прямо перед собой за шоссейной дорогой. Если заметишь что-то подозрительное, то сразу же окликни меня или Шумакова. Если будет машина какая-нибудь ехать, то по моей команде стреляешь из огнемета. Когда я крикну «мина» – дергаешь за палку, которую я тебе дам попозже.

– А меня самого осколками не шарахнет? – спросил Антонов.

– Нет. Мина будет висеть на дальнем дереве и притом с обратной стороны. Все понятно? Савушкин, а у тебя как дела?

Сверху мне ответили, что все нормально: дорога просматривается хорошо, ветки обломаны, ремнем он привязан к дереву, а на всякие там огнеметы и мины ему наплевать.

– Ой, какие мы глазастые да ушастые! Все видим и слышим, – с досадой сказал Антонов и принялся доставать из своих карманов инженерные припасы, необходимые мне для установки МОН-50.

– А ты как думал? Я же из огнеметов-гранатометов не стреляю и уши у меня не закладывает, – послышалось сверху.

– Так! Ну-ка тихо! А то сейчас…. – но придумывать кару уже было некогда и я пошел к дальнему дереву.

Прежде всего я выбрал направление и высоту установки МОНки, после чего достал кронштейн и быстро вогнал специальный буравчик с особой, увеличивающейся резьбой в твердый ствол. Затем я прикрутил мину к обратному торцу кронштейна и ввернул в запальное гнездо минный детонатор со взрывателем. Прикрутив один конец растяжки к ножке мины, я стал осторожно разматывать катушку с металлической проволокой. Упругая стальная нить закончилась как раз напротив позиции Антонова.

Я прикрутил свободный конец растяжки к короткой толстой палке, которую затем прислонил к подножию дерева. Присев на корточки, я показал ее Антонову.

– Эту палку дергаешь по моей команде «мина».

– Вас понял, товарищ лейтенант, – доложил боец и все-таки не удержался от громкого шепота. – Сава, а тут еще и растяжку натянули… Прыгай сколько хочешь.

– Не смеши меня, а то из моего кармана может эФКа выпасть… чисто случайно, – предупредил Савушкин.

– Еще одно слово и вы оба будете до базы за броней бежать, – неожиданно зло пообещал я этим шутникам и пошел обратно к мине. – Куда уехал цирк, а клоуны остались?

Я проверил еще раз кронштейн, мину и взрыватель. Все было нормально и теперь можно было приступать к самому ответственному моменту. Отсоединив конец растяжки от ножки мины, я затем осторожно прикрутил его к Р-образной боевой чеке. Стараясь не дышать, медленно вытянул предохранительную чеку из корпуса взрывателя. Через несколько минут резак взрывателя перережет металлоэлемент, ударник упрется в боевую чеку и мина МОН-50 встанет на боевой взвод.

Теперь можно было и уходить. Напоследок я еще раз осмотрел МОН-ку и направился к ядру группы. Мина была направлена на шоссейную дорогу. И если под покровом ночи к нашему мирному городу Грозный постарается незаметно подъехать автомашина, доверху набитая злодеями и головорезами, то она скорее всего окажется в зоне поражения мины МОН-50 подвешенной к дереву умелыми руками командира второй подгруппы.

МОН-ка как раз была направлена на встречу въезжающим в город вражьим автомобилям. Ее взрывом наверняка будет поражен водитель и большая часть «кровожадных Бармалеев». Ну а оставшиеся в живых коварные разбойники будут взяты в плен доблестными бойцами разведгруппы старшего лейтенанта Кириченко.

Но российские солдаты еще ничего не знали о выпавшей на их долю благородной миссии спасителей всего человечества. И для того, чтобы они все-таки почили на лаврах победителей, мне приходилось пересаживать бойцов на другие более выгодные позиции. Пулеметчик получил приказ перебежать дорогу обратно к кладбищу и занять огневую точку на его углу. Ему не хотелось одному отправляться на окраину погоста и он медлил, перед тем как отправиться через дорогу.

– Поживее! Я буду находиться рядом с тобой, – сказал я пулеметчику, а затем повернулся к замкомгруппы. – Шумаков, ты остаешься старшим на этой стороне дороги. Я с пулеметчиком буду на углу кладбища. Всем внимательно слушать мои команды. Я пошел…

Я уже устраивался на пригорке рядом с пулеметчиком, когда сзади со стороны города послышался звук мчащегося автомобиля. Уже было темно и я сразу же посмотрел на часы. Светящиеся стрелки показывали без пяти минут десять.

– Твое счастье, что ты едешь на пять минут раньше, – сказал я ложась на плащ-палатку, но затем все-таки выкрикнул в сторону ядра группы. – Пропускаем его!

– А почему мы его сейчас не можем задолбить? – спросил меня пулеметчик, оглядываясь назад на приближающиеся фары легковушки.

– Отвернись, а то заметит твое лицо. Через пять минут начинается комендантский час. Тогда мы можем валить кого угодно, потому что все законнопослушные граждане в темное время должны сидеть дома, а не ездить черт знает где.

Тем временем мимо нас на большой скорости промчался белый «Жигуленок», в салоне которого сидел один водитель. Автомобиль очень быстро умчался вдаль и вскоре исчезли его огоньки и стих звук двигателя.

Опять наступила тишина, изредка нарушаемая шелестом листьев и звуками ночных насекомых…

– Хорошо стреляешь из ПК? – спросил я бойца.

– Нормально, пока еще никто не жаловался.

– А что такие могут быть? – невольно рассмеялся я и спросил его снова. – Как твоя фамилия?

– Ишнязов, – ответил мне пулеметчик в чертах которого доминировали восточные мотивы.

– А по нации кто? – продолжал интересоваться я, но услыхав ответ солдата, я несколько раз поцокал языком. – И как это я не догадался, что ты русский? Темно, однако…

Через несколько минут тишины солдат сказал:

– Это я по матери… Без отца я рос.

– Ну, братец извини… если чем обидел. Бросил что ли вас?

– Да нет. Убили, когда мне было два года… Вот мать меня и старшего брата всю жизнь одна растила.

Я вздохнул потом спросил:

– А что, второй ра замуж не вышла?

– Могла, но не захотела… А отец у меня татарин был.

– Да уж вижу, что не англичанин. Мы же тебя вчера действительно чуть не подстрелили… Еще секунда и все…

Боец слегка помедлил и потом глухо пробормотал:

– Мне Савушкин уже сказал об этом. Я же не нарочно.

В ответ я только рассмеялся:

– Не нарочно! Эх ты. буклыкют… Знаешь, что это такое?

– Знаю… Я не засранец – обиженно засопел солдат.

– Ну, ладно-ладно… Нечего мне тут в обидки играть. Здесь все-таки война, а не детский сад. Пойду-ка я проверю остальных…

Везде все было нормально и только лишь Антонов с Савушкиным продолжали шепотом изредка подшучивать друг над другом.

– Апорт! Апорт, я сказал! – услыхал я голос сверху.

– Ну ты, ночная птица, перестань кукарекать, а то сейчас мину разверну к верху.

Заметив мое приближение, они замолчали и Антонов как старший, доложил мне, что ничего подозрительного обнаружено не было, вот только комары замучили.

Кровососущие насекомые и в самом деле зверствовали и поедом ели находящихся в засаде разведчиков. То и дело в ночной тишине раздавались шлепки и хлопки ладоней о разные части тела. Я отмахивался от них сорванной веткой, но это мало помогало.

Я вернулся на позицию рядом с пулеметчиком. Занял свое место

и принялся ждать… Ночника у нас не было и нам приходилось лишь всматриваться в темень и прислушиваться к окружающим нас звукам… Каждые полчаса я ходил проверять остальные позиции… Так прошло несколько часов…

Чтобы спастись от комарья я накрылся плащ-палаткой и незаметно для себя уснул. Все-таки это была вторая бессонная ночь и мой организм не выдержал такого издевательства.

Пробуждение было внезапным и поначалу непонятным. Я пришел в себя на противоположном склоне бугорка, за которым мы и заняли позиции лицом к противнику. Но сейчас я направлял свой автомат в сторону города и спросонок пытался определить откуда по нам стреляют и чьи же это пули свистят над нашими головами.

– Товарищ лейтенант, где вы? – услыхал я впереди голос пулеметчика, который скорее всего тоже задремал, а потому не заметил моего исчезновения.

– Да здесь я, – сказал я сделав шаг вперед и оказавшись на вершине холмика, за которым мы залегли ранее.

Находившиеся позади нас на своем блокпосту милиционеры выпустили наугад вдоль шоссе в ночь несколько длинных дежурных очередей. Пули прошили воздух над нами, дав мощный импульс инстинкту самосохранения. Я еще спал, но мои руки откинули плащ-палатку и схватили оружие, тело метнулось за бугор и заняло положение для стрельбы лежа по источнику опасности.

Проклиная ментов, которые сами не спят и другим не дают, я посмотрел на часы, показавшие без четверти три ночи.

Было еще темно и я обошел группу, чтобы проверить своих разведчиков. Слава Богу, милицейские пули прошли высоко и никого не задели.

– Предупреждали ведь мы этих серых братьев, что будем здесь сидеть, – негромко выругался я после доклада Шумакова о том, что несколько сбитых пулями веточек упало прямо на них.

Оставшийся час прошел тихо и спокойно и группа без пятнадцати четыре утра стала перемещаться к углу кладбища.

Я стоял под деревом и ждал, когда же ночной снайпер спустится на землю. Но как только это произошло, Савушкин стремглав помчался в ближайшие кусты, не обращая никакого внимания на мои окрики и смех Антонова.

– Всю ночь сидел на дереве и терпел, а сейчас не выдержал, – негромко заливался огнеметчик.

Я молчал и терпеливо ждал возвращения снайпера. На мой взгляд, нужно было иметь очень большую выдержку и силу воли, чтобы продолжать оставаться на своей боевой позиции. Если остальные разведчики из ядра втихаря и уходили в чащу, о чем свидетельствовал характерный запах, то Савушкин всю ночь просидел на дереве.

– Ты ему спасибо скажи, что он тебя сверху не полил, – немного раздраженно сказал я Антонову и отправил его к группе.

Вскоре к ним присоединился и Савушкин, который передал им мою команду – лечь на землю.

Сейчас я собирался подорвать мину установленную на дереве. Конечно, ее можно было снять и унести с собой. Но профессиональный интерес оказался сильнее чувства бережливости к инженерному имуществу другой роты.

Я встал за дерево и сильно дернул растяжку. Но… взрыва не было и вокруг стояла предрассветная тишина.

Матерясь от очередной пакости, я метр за метром перебрал всю металлическую проволоку пока не нащупал на другом ее конце боевую чеку взрывателя.

Тут же меня прошиб холодный пот. Оставлять мину с несработавшим детонатором и тем более на таком открытом месте было нельзя. Днем ее обнаружат и сюда понаедут западные и «наши» журналисты, которые сразу же начнут вопить о коварстве и вероломстве Российской армии, продолжающей в период перемирия вести тайные боевые действия против мирного чеченского населения. Более того, именно по этой дороге ежедневно в Грозный приезжала делегация чеченских парламентеров. И в этой МОН-ке они могли увидеть стремление России любым способом сорвать мирные переговоры…

Все это я отлично понимал… Но тут же вспоминались и строчки из инструкции по минно-подрывной подготовке, которые категорически запрещали разминировать или обезвреживать какие-либо неразорвавшиеся либо несработавшие фугасы, мины и боеприпасы. Их можно было только уничтожать при помощи накладного заряда из тротиловой шашки и огнепроводного шнура, которых у меня сейчас не было…

Отсутствовала у меня и кошка, чтобы сдернуть мину с дерева.

Но нужно было действовать и притом быстро и немедленно. По моей команде группа пробежала метров сто по грунтовой дороге и засела в кустах. Там я взял винторез с ночным прицелом и нагрудник с магазинами, оставив взамен свой автомат и снаряжение.

Через несколько минут я вместе с заместителем командира группы Шумаковым вернулись на злополучный перекресток. Я приказал разведчику залечь за бугорком на углу кладбища, а сам направился вперед…

Я медленно подошел к мине, которая все-также висела на кронштейне. Верхняя часть взрывателя отсутствовала. Вытянутый цилиндрик с металлоэлементом и двумя отверстиями для боевой и предохранительной чек отлетел в сторону после того, как растяжкой была выдернута Р-образная боевая чека. Сейчас к минному детонатору была прикручена только нижняя утолщенная трубка взрывателя, внутри которой ударник под действием боевой пружины несколько минут назад ударил по капсюлю минного детонатора МД-5. И сейчас только один Бог знает, какие именно процессы происходят внутри легкоинициируемой смеси нескольких типов ВВ.

Нельзя было предугадать, как именно поведет себя мина через пять или десять минут. МОНка могла вообще не взорваться, но с такой же долей вероятности она могла сдетонировать от легкого прикосновения.

Тяжело вздохнув, я повернул обратно и остановился в нескольких метрах от укрытия Шумакова. Приказав ему сильно не высовываться, я еще раз посмотрел на его бугорок, лег на асфальт и включил ночной прицел.

Я находился сбоку от мины и дерева. С моей позиции очень хорошо просматривался крайний клен. Слева от ствола в небольшом темном пятнышке можно было скорее угадать висящую мину, чем увидеть ее четкие очертания. Кронштейна же не было видно абсолютно, но именно он и был мне нужен более всего…

Я передернул затвор, досылая бронебойный патрон в патронник, и прильнул к прицелу. Осторожно подвел светящийся треугольник к месту предполагаемого нахождения кронштейна и плавно нажал на курок. Раздался щелчок затвора и пуля унеслась в лесопосадку, так ничего и не задев на нужном дереве.

«Чуточку повыше надо… Вот так… " – я выстрелил еще раз, но и вторая пуля прошла мимо, вызвав легкий шум в лесной чаще.

Я оторвался от окуляра и посмотрел на мину и дерево невооруженным взглядом. Затем я вновь загнал треугольник прицела в пространство между МОНкой и стволом, после чего поднял его сантиметров на десять. Стиснув зубы и затаив дыхание, я нажал на спуск и услышал, как пуля отрикошетила от ствола и с громким жужжанием унеслась прочь.

Увеличив яркость в ночном прицеле, я опять стал выпускать пулю за пулей, которые или проносились мимо цели, или с глухим чмоканьем вонзались в твердую древесину. Иногда они лишь слегка чиркали по стволу и только последняя бронебойная пуля наконец-то попала в кронштейн.

Я услыхал металлический лязг и характерный резкий визг рикошета.

«Из десяти попал только один… Слабовато… Хотя стрелять приходится почти вслепую. Сейчас рассветет и прицел нужно будет выключить, чтоб не сгорел. А для стрельбы с ПСО-1-1 нужно будет дождаться, когда окончательно станет светло. Но тогда по дороге мирняк повалит. Конечно, можно подойти еще ближе и попробовать с открытым прицелом… Да ну ее нафиг! Слишком опасно. "-лихорадочно думал я, отсоединив пустой первый и примкнув к винтовке второй полный магазин.

Теперь я значительно реже промахивался и пули все чаще попадали в ствол дерева, а три из них даже издали резкий звук попадания в металл.

Я присоединил уже третий магазин и израсходовал более половины патронов, когда после очередного выстрела услыхал, как на землю упал какой-то тяжелый предмет. За этим глухим ударом последовала тишина раннего утра. Если это упала МОНка, то она почему-то опять не сдетонировала…

В прицеле уже не наблюдалось темное пятнышко мины, висящей на дереве. Я выключил прицел и сзади послышался голос Шумакова:

– Товарищ лейтенант, мина упала.

– Вижу… Может шарахнет сама по себе, сказал я, отходя назад к старшему разведчику.

Но упрямый минный детонатор никак не хотел самоинициироваться, а потому мина не проявляла абсолютно никакого желания к суициду.

Выждав пять минут, я оставил оружие Шумакову, а сам осторожно пошел к своенравному боеприпасу…

МОНка спокойно лежала под деревом на слое из прошлогодней травы и листьев. Я внимательно оглядел ее со всех сторон и озадаченно по-крестьянски поскреб затылок.

«Что же с ней делать? Оставить на месте – так днем на солнце нагреется детонатор и произойдет самопроизвольный подрыв… Можно ногой отпихнуть ее за дорогу – так она от удара вдруг сдетонирует… Длинных палок нет… Придется…»

Я вытащил из нагрудника гранату, разогнул усики и выдернул кольцо. Потом сделал три шага к мине…

Явственно ощущая на спине холодный пот и противный металлический привкус во рту, я медленно присел на одеревенелых ногах рядом с МОН-50 и осторожно дотронулся корпусом эРГэДэшки до пластмассовой поверхности мины. Пока все было тихо…

«Хорошо, хоть внутренней стороной кверху лежит… Граната не скатится… "-почему-то механически подумал я и отпустил гранату.

Щелчок запала я услышал уже в полете, когда в три прыжка преодолел расстояние до ближайшей канавы. Упав на ее дно, я на всякий случай закрыл голову руками и через одну-две секунды услыхал близкий взрыв.

«Что-то слабовато! Что за блдство такое. "-раздраженно подумал я, встал на ноги и взглянул в сторону мины.

Через минуту я вновь подошел к дереву…

Мина МОН-50 преспокойненько продолжала лежать на том же самом месте. На ее пластиковом корпусе не было видно никаких повреждений. Это меня только взбесило:

«Ах ты такая, сякая и разэтакая. Встретить бы мне сейчас твоего американского конструктора со всей его родней, а особенно с женской половиной… Я бы вас научил, как нужно нормальные мины делать… Ух, твари… Так чего же она не сдетонировала? Ах да, мина же лежала на толстом слое прошлогодней листвы, который спружинил и ослабил тем самым силу ударной волны. Так вот, опять РГД-5… Бля, как же во рту погано и противно…»

По спине уже текли холодные ручейки, когда я достал вторую гранату. Подготовив ее к взрыву, я очень-очень медленно и осторожно положил ее прямо на мину. Разжал с трудом гнувшиеся пальцы и, как мне тогда показалось, начал медленно-медленно разворачиваться в противоположную сторону, чтобы потом совершить такие длинные и долгие прыжки к спасительной канаве….

Секунды ожидания оказались ужасающе растянутыми и наконец-то грянул мощный взрыв, от которого дрогнула земля. Через мгновения я оторвал свои большие пальцы от спасенных барабанных перепонок и прислушался. Было отчетливо слышно, как с дерева густым потоком осыпается свежая листва, сорванная то ли взрывной волной, то ли отрикошетившими от земли осколками.

На месте мины образовалась небольшая лунка с неровными краями. Я бы с удовольствием сплюнул в нее, да во рту пересохло.

Пора было уходить и я быстро пошел к Шумакову, который уже ожидал меня на грунтовой дороге.

– Вот зараза! Только со второй гранаты сдетонировала! Есть вода у тебя?

– Уже всю выпили, – ответил разведчик на ходу.

Пройдя метров двести, мы наткнулись на наших разведчиков, которые преспокойно развалились на обочине грунтовки.

– Так и сяк вас, какого хрена повылазили сюда? Я же вам сказал, чтобы находились в кустах! – неудержался я от возгласов возмущения и негодования.

– Да ладно товарищ лейтенант. Все равно скоро сниматься. Вон уже наши БМПшки завелись, – важно сказал продолжавший сидеть на траве СВД-шник Мирошник, тогда как остальные бойцы стали подниматься с обочины.

Я не стал особо возражать, а просто несильно припечатал свой кулак к его лбу, отчего снайпер завалился на спину и издал вопль:

– Товарищ лейтенант, да что же вы меня бьете?

Я молча помог ему влететь в кусты, влепив разговорчивому бойцу увесистый пинок под зад, затем сам скрылся в зарослях и только лишь потом сказал, обращаясь ко всей группе:

– Запомните раз и навсегда! В Инструкции по боевому применению РГСпН написано, что при эвакуации разведгруппа должна находиться в скрытом и безопасном месте, чтобы не подвергать риску жизнь не только одного ленивого и тупого снайпера, но и жизни всех остальных разведчиков… А написана эта Инструкция кровью и притом не малой.

Я устало закончил свою тираду и прислушался. Я никогда не был сторонником рукоприкладства, но эти обнаглевшие и распоясавшиеся

обормоты меня край как достали…

Солдаты молчали и в воздухе был слышен рев несущихся по шоссе боевых машин пехоты. Вот они сбавили ход и свернули на нашу грунтовку. Когда до них оставалось метров пятьдесят я опознал нашего механика-водителя Краснова, моя рука с винтовкой высунулась вперед и сделала несколько энергичных движений сверху вниз.

тут же первая БМП сбросила обороты и накатом доехала до места посадки, где уже наготове стояли разведчики.

– К машине! – скомандовал я и первым полез на броню.

Через пять минут мы уже подъехали к подгруппе Олега Кириченко, которая тут же стала загружаться на вторую БМПшку. Уже совсем рассвело и над горизонтом появился красный диск солнца.

– Ты кого там гранатами забрасывал? – спросил подошедший командир группы.

– Да мина не сработала от МУВа…. – сказал я, но тут меня перебил радостный голос молодого лейтенанта.

– Алик, ты на хрена в нас стрелял? Пули прямо над нами свистели!

Меня немного покоробила некоторая фамильярность уже оперившегося офицера, да еще произнесенная в присутствии солдат, но я лишь досадливо сплюнул в противоположную сторону и продолжил:

– Повесил МОНку на дерево и чтобы ее не снимать решил подорвать, а она не сработала от растяжки.

– Может металлоэлемент не перерезался? – спросил Олег, забравшись наверх.

– И резак все перерезал, и ударник наколол капсюль, но все без толку. Пришлось из винтореза перебить кронштейн и потом гранатами мину подорвать.

– А почему двумя?

– Да представляешь, мина лежала на старой листве, которая сработала как пружина. И потому от первой РГДешки МОНка не сдетонировала. А когда листву разбросало и мина осталась лежать на земле, то от второй гранаты она сработала как миленькая.

– Ну а на хрена из винтореза палить в нашу сторону? назойливый лейтенант уже сидел на второй броне.

Я картино прислонил свою правую руку к сердцу и слегка наклонил голову:

– Как ветеран ветерану скажу секрет: «стрелял как раз в противо – положную сторону».

– Да ну, пули над головами свистели, – усомнился «закаленный в боях» лейтенант.

– Ну, будем проезжать – покажу. Батюшки, это кто-же себе окоп в засаде вырыл? – громко засмеялся я, показывая на свеженький окоп для стрельбы лежа под кустом дикого шиповника. – Это вас так теперь в десантном училище учат?

– Это мой окоп… послышался сзади голос старшего лейтенанта Кириченко.

– Да не может быть! Олег, ты чего…. продолжал смеяться я, но повернувшись к командиру группы я увидел в его глазах такое странное выражение отчего мой смех сразу пропал.

– Это мой окоп, – просто и коротко сказал Кириченко.

Я недоуменно и непонимающе посмотрел на Олега, отчего тот подошел ко мне поближе и, чтобы не слышали бойцы, произнес негромко:

– Я на каждой засаде его рою. Не моя это война… Плохо мне здесь. Я на Новый год Грозный штурмовал, еле живой остался. Да и сейчас… как-то тяжело на душе.

Я откашлялся и постарался бодро сказать ему:

– Да, ладно Олег! Прорвемся! Все будет нормально!

– Постараюсь… – тихо сказал мне Олег и повернулся к нашему механику. – краснов, заводи.

Но уехать сразу нам не удалось: на катки второй БМП намоталась колючая проволока, которая когда-то ограждала это поле.

– Поехали побыстрее! По дороге колючка сама собой отвалится! – в нетерпении воскликнул я, поскольку не любил останавливаться и долго находиться на открытой и неизвестной местности.

– Нельзя! Пусть механы сами ее вытаскивают из гусеницы, – рассудительно сказал Олег, наблюдая за возней Краснова и его коллеги. – Пока она слетит, то еще успеет всю резину с катков сожрать, а на голом железе долго не поездиешь и катки менять – это такая долгая и тяжелая работа…

Еще минут десять наши боевые машины пехоты сдавали то вперед, то назад, пока не освободились от ржавой колючей проволоки.

– Ну, с Богом! – скомандовал Кириченко и мы понеслись подороге, петлявшей в лесной чаще.

Выехав на место моей засады, БМП остановились и я не без удовольствия показал Кириченко и Цветкову крайнее дерево с сиротливо голыми ветками и небольшой ямкой у корневища.

– Руслан, там из ствола еще обломок кронштейна торчит, – Тут я не удержался от снисходительного разрешения. – Можешь сходить пальцем пощ-щупать…

– Да ладно. Верю на слово, – засмеялся лейтенант.

Там же, на второй броне я заметил настороженный взгляд рыжевласого минера, но сделал вид, что не обратил на него никакого внимания: вот приедем через пару километров на базу, там и состоится разбор полетов…

Но Рыжаков был вызван на пропесочивание гораздо раньше: Старший лейтенант Кириченко решил остановиться для отдыха не в школе, а рядом с милицейским блокпостом, напротив которого через дорогу находилась небольшая зеленая полянка-газон.

– Товарищ старший лейтенант! У меня всј только-только со склада, – с ходу заявил нам вызванный специалист по минно-взрывным работам. – Что мне дал командир роты, то я и взял…

– Хватит балабонить, – сказал ему Олег. – Где бумажка от взрывателя?

На свою удачу, Рыжаков не успел выбросить упаковку МУВа и мы по недостающему металлоэлементу определили, что на взрывателе была установлена свинцовая пластинка, которая при имеющейся температуре воздуха способна в течении пятнадцати минут сопротивляться резаку.

– Я ж тебе говорил, что пластина была перерезана, вот эта верхняя штучка отлетела при выдергивании боевой чеки и значит ударник наколол капсюль детонатора, – с азартом пояснил я Кириченко на другом механическом универсальном взрывателе.

Где КаДэшки? – деловито спросил Олег минера, но, услыхав мое замечание, тутже поправился. – Ну эМДэшки… Какая к черту разница?

Появившиеся на белый свет минные детонаторы по своему внешнему виду ничем не отличались от своего вчерашнего собрата и поэтому мы с минуту молчали, рассматривая блестящие алюминиевые палочки с резьбой на одном из торцов.

– Конечно можно один из них проверить. Накрутить на МУВ, выдернуть обе чеки и бросить в какую-нибудь ямку, да только возиться неохота и людей стало многовато вокруг, – медленно сказал я, наблюдая за складывающим свое имущество в сумку Рыжаковым.

– Надо было тебе подождать моего возвращения и тогда мы отправили бы на обезвреживание этой МОНки нашего рыжего специалиста, – от слов Олега сапер-минер стал еще быстрее собирать свои минные пожитки. – Мы бы тебя научили брать на задание нормальные средства взрывания. Еще раз такое повторится – будешь сам мины ставить и снимать их перед уходом. Понял меня?

– Товарищ старший лейтенант, меня учили только минированию, а как их снимать я не знаю, – Рыжаков уже вытянулся по строевой стойке и в его речи не было ни малейшего намека на былую игривость. – А зачем их вообще потом трогать? Стоит мина и пусть себе стоит… Рано или поздно какой-нибудь душара нарвется…

– Они не такие дураки, как некоторые наши рыжие солдаты, – усмехнулся я. – Чечены мину снимут и опять поставят, но уже против наших войск. Или мирный житель наткнется на минную растяжку, или на ее обезвреживание пошлют саперов с пехоты, которые тоже ни хрена не умеют.

– Пехоту жалко… А эти… Местные только днем мирные, а по ночам все они боевиками становятся. Вон, смотрите, как на нас косится! – Рыжаков показал рукой на женщин, проходивших мимо по обочине с загруженными тележками и тачками.

– А кто тебя, такого рыжего, здесь любить будет? Вот у тебя есть свой командир роты, так пусть он тебя и любит с утра до стрельбища, а потом обратно и до вечера. Иди и больше мне на глаза не попадайся! – Отправил бойца Олег. – Пойдем что ли позавтракаем.

Наши боевые машины уже давно стояли передком к дороге, а десантным отделением к полянке. На башне сидел один наводчик, который не был на засаде и теперь выполнял роль «фишки». Остальные разведчики уже разложили свои спальные мешки и дожидались командира группы, когда же он будет делить и раздавать каждому причитающуюся коробку сухого пайка.

Задача оказалась нелегкой: за ночь куда-то испарился один сухпай и поутру на одного бойца не хватало суточного питания. После некоторого раздумья Кириченко вызвал механика, который был старшим среди мазутеев в периуд отсутствия командира группы.

– Краснов, куда делся сухой паек?

Малорослый солдат в тапочках на босу ногу старался преданно смотреть на старшего лейтенанта Кириченко:

– Товарищ старшлейтнант! Сколько нам вчера сдали, столько и осталось. Спросите у…

– Ну и у кого мне спрашивать, у таких же черномазых оглоедов? Опять ночью пыхтели? – перебил его Олег. – Я вас предупреждал или нет?

Механик-водитель пришел в некоторое замешательство, но тут же нашелся:

– Да никто ничего не пыхтел…

Но командир уже отправил его обратно и принял мудрое соломоново решение:

– Приедем – посажу в яму. Шумаков, каждому раздай по коробке, а на механов с наводчиками – на один сухпай меньше. Действуй!

Мы с лейтенантом наблюдали за сценой дележа со стороны: я не стоял на довольствии в группе и сегодня со мной делились своими припасами Олег и Руслан. Вчера же мой организм поддержал сухпай, презентованный мне во второй роте лейтенантом Тимофеевым.

Цветков не терял время даром, и в котелке уже закипал армейский чай, который был поставлен на нужды нашей обороны доброхотами-крохоборами с чаеразвесочной фабрики. Там чайная труха и пыль были бережно сметены веничком, затем аккуратно упакованы в анонимные бумажные пакетики и затем прошли долгий путь до нашего костра. Зато сейчас ароматный горячий напиток радовал нас своим запахом и видом.

– А чем это они могут пыхтеть? – Поинтересовался Руслан, который уже разливал чай по кружкам.

– Чем-чем… Травкой, а чем же еще? – Сказал я, размешивая сахар в своем чае. – Вот только где они еј берут?

– В посадке соберут дикую коноплю, высушат и потом еј курят. Или у местных пацанят меняют на соляру. Вот так и достают, – пояснил нам Олег.

Ох, Олег! Ты слишком с ними добрый…. – вздохнул я. – Они ведь тебе уже на шею сели и свесили ножки с вонючими портянками… Как бы все это боком не вышло…

– А мы никуда особо не рвемся и головы не подставляем, – ответил Кириченко.

– Я тебе про дисциплину в группе говорю. За такие прошары мои прежние бойцы уже выкопали бы ментам новую землянку, а землю от – носили на верхотуру водонапорки, – я довольно-таки горячо выпалил эти слова и показал на водонапорную башню.

– А зачем так высоко ее носить? – Лейтенант тоже посмотрел вверх.

– А там дырка очень даже удобная… Чтобы именно из нее накопанную землю наружу высыпать… В мешках оборзевшие куканы таскают грунт на самый верх башни, а потом высыпают его наружу…

– Ну и что же это даст? – насмешливо спросил Олег.

Я отхлебнул свой чай и потом серьезно посмотрел на него.

– Дисциплину в группе. Вот когда внизу вырастет куча высыпанной земли, то тогда можно построить перед ней всю группу и объявить, что у нас наконец-то появилась дисциплина и боевая слаженность. И чем выше эта куча, тем лучше для самой группы и ее командира… Вот только тогда солджеры будут относиться серьезно ко всему. и не будут спать по ночам и так далее… Группа станет управляемым подразделением, а не превратится окончательно в стадо баранов. Ты уж не обижайся, Олег. Но я за эти две ночи чуть было седым не стал… А ты еще с ними на войну ходишь…

– А что делать? – опять отшутился Кириченко. – Кого начальство дало – с теми и работаем.

– Перед работой их надо как следует выучить, а только потом…. – я заметил, что наш разговор слушают некоторые разведчики и перестал обсуждать эту тему.

Мы уже почти поели, когда нас окликнул дежуривший на башне наблюдатель:

– По дороге сюда духи едут! На джипах… Со своим флагом…

От такой новости я едва не поперхнулся горячим чаем, но пальцы все-таки облил и громко выругался. Быстро накинул на себя нагрудник, подхватил АКС и побежал догонять командира группы, который уже шел между беемпешек, держа в одной руке свой АКМС, а в другой лифчик с магазинами.

– Ты хоть магазины одень, – бросил я ему на бегу. – Мало ли что!

– Спокойно и без паники, – сказал Кириченко, осторожно выглядывая поверх брони. – Да это их парламентеры едут на переговоры… Отбой тревоге… Так, на фишку еще два человека, а всем остальным – мирно дожевывать свой завтрак. Но оружие держать при себе и лифчики не снимать. Всем обуться…

Перед ОМОНовским блокпостом уже выстроилось около десятка въезжающих в город всевозможных легковых автомобилей, позади которых виднелась кавалькада из семи-восьми черных джипов с разноцветными флагами. Замыкали всю эту процессию несколько представительских «волг» такого же черного цвета.

– Как же они любят черные машины! – воскликнул подошедший сзади лейтенант Цветков.

– Да ну их… Даже пожрать не дадут нормально, – небрежно махнул рукой Олег. – Ты глянь, как менты засуетились…

Наши собратья из МВД тоже заметили чеченскую делегацию: внутри оборонительных укреплений послышались приглушенные команды и в бойницах появилось несколько дополнительных стволов. Я заметил два пламегасителя от ПК и три дульных тормоза-компенсатора АКС-74. Но досматривавшие легко – вушки двое-трое ОМОНовцев, не подавая вида, продолжали так же спокойно и размеренно проверять подъезжающие автотранспортные средства.

– Минут сорок им ждать придется. По такой-то жаре, – беззлобно засмеялся один из разведчиков, присевший за другой башней.

Не дожидаясь своей очереди, первый автомобиль-вездеход вдруг вырулил на свободную встречную полосу, понесся вперед и внезапно затормозил перед милицейским шлагбаумом. Над машиной, как я успел заметить, развевалось два полотнища: зеленый флаг независимой Ичкерии с силуэтом волка на фоне луны и белое знамя с голубыми полосами и четырьмя латинскими буквами.

– Это ОБэ эСЕ что ли? сквозь зубы спросил я вслух, глядя на подскочившие вслед первой и остальные автомобили, в то время как большой палец плавно переводил предохранитель на точку с надписью «авт.".

– Они самые. Видишь, сколько их там мирных европейцев сидит? – Продолжал радушно улыбаться Кириченко, но его взгляд оставался внимательным и напряженным. – Наверняка у них еще и патрон дослан… Спокойно, ребята… Мы им сейчас не нужны… Они нам тоже не к спеху… Пускай себе едут…

Мы стояли около боевых машин и смотрели на своих врагов, которые с неменьшим вниманием и настороженностью разглядывали нас, сидя в дорогих иномарках. Боковые стекла были полностью опущены и всего три-четыре метра отделяли нас от молодых бородатых чеченцев с зелеными повязками на лбу. Крепкие руки сжимали автоматы и пулеметы, стволы которых слегка высовывались в открытые окна. Камуфлированная форма была не новой, но чистой. По всему было видно, что в машинах находятся не доморощенные телохранители, а опытные и немало повоевавшие боевики, готовые в любую минуту и даже секунду вступить в бой. Они спокойно и порой даже равнодушно оглядывали нас, наши беемпешки и всю окружающую обстановку.

Я невольно поймал себя на мысли, что как воины ислама, так и мы, российские офицеры, хоть и в уме, но все-таки оцениваем свои силы и средства и сопоставляем их с боевыми возможностями противника, прокручивая в мозгу ту или иную боевую ситуацию.

– Жалко у нас пушки не опущены, а сейчас это делать – слишком поздно…. – негромко сказал командир группы. – Еще всполошатся.

– Интересно, догадались они, кто мы есть на самом деле? – Спросил я Олега. – Хотя пехота нагрудники не носит, и по форме видно, что мы не пехтура и не менты.

– Да. Для мотострелков мы слишком хорошо вооружены и экипированы, а для эмведешников одеты черезчур просто, – подтвердил старший лейтенант Кириченко. – Смотри-ка, главный мент вышел наружу – значит их прямо сейчас пропустят.

Действительно, старший начальник ОМОНа попрощался кивком головы с представителем миссии ОБСЕ и приказал открыть шлагбаум. Европейский наблюдатель быстро уселся на свое переднее сиденье в первом джипе, который тут же рванул с места. Взревели двигатели и остальных внедорожников и «волг», мгновенно набравших большую скорость и пронесшихся мимо нас быстрой вереницей дорогих автомобилей с обязательным зеленым флагом на крыше.

– Слава Богу, … Уехали, – облегченно вздохнул Олег. Сколько же их там было?

– Человек пятьдесят я насчитал, – послышался голос лейтенанта. – Очень много пулеметов ПК и РПК, у некоторых даже «мухи» были.

– Один случайный выстрел с нашей или с ихней стороны, то пришел бы трындец и нам и ментам. Раздолбили бы они нас в лепешку, – засмеялся Олег. – Но все обошлось… Всем отдыхать.

С шумом на башне откинулась крышка люка, из которого показалась красная физиономия наводчика со второй брони. Он вылез наружу и первым же делом поискал воду.

– Ох и жарко же в закрытой башне сидеть, – деловито пожаловался он всем нам. – Я весь запарился, пока за ними во все щели наблюдал.

– Как же ты туда пролез? – спросил кто-то из бойцов. – Люк был закрыт, а десант завален барахлом.

– А я поверх этого барахла и прополз, даже не заметил как внутри башни оказался, – пошутил наводчик-оператор. – Хотел ствол опустить, да думаю, что среди чеченов шухер поднимется…

– Молодец. Объявляю тебе благодарность, – похвалил смекалистого солдата командир группы. – Всем отдыхать! Через час снимаемся.

Был полдень, когда наша группа въехала в расположение родного отряда через тыльное КПП. Я успел освободиться от нагрудника с боеприпасами, которые были переданы под ответственное хранение одному из бойцов.

На повороте к первой роте боевые машины пехоты затормозили. Я быстро пожал на прощанье руку Олегу Кириченко и спрыгнул на дорогу.

– Ну, Руслан, счастливо оставаться! Всем – спасибо и удачи!

Механик Краснов уже включил передачу и первая беемпешка медленно развернулась на одной гусенице и поехала к своему подразделению. Я повернулся в противоположную сторону и, утопая в горячей пыли, перебежал разбитую грунтовку. Держа в правой руке автомат, прошел через заросли молодых деревьев, обогнул два холма с стоящими на них решетчатыми антеннами РЛС, разбитых в ходе штурма Грозного, и оказался перед палатками второй роты.

– Ну наконец-то… Где вы там лазили? – спросил меня Тимофеев, затягивая узел на парашютной сумке. – Давай побыстрее умывайся. Через полчаса отходит БэТР на аэропорт Северный.

– Вот ствол. В целостности и сохранности, – Я отдал автомат подошедшему дневальному и побежал в душ.

В ожидании рейсового бронетранспортера я даже успел сбегать в первую роту к Кириченко и забрать у него двое сошек от ночного РПГ-7Н, которые ненужным железом валялись в ружпарке. Полгода назад они были подарены мне одним моим земляком и некоторое время даже красовались на СВДэшках с ночными прицелами. Но после моего возвращения на большую землю сошки оказались никому не нужны и мне было немного жаль, если они куда-нибудь пропадут.

Из-за этих металлических сошек меня спустя два часа не пустили в Ан-12 бдительные таможенники, расценив их как военный груз. Пришлось мне сбегать к военному коменданту, объяснить всю историческую и боевую ценность этих железных упоров, после чего мне в командировочном листе была сделана разрешительная запись и поставлена круглая печать. Я быстро выхватил документ из рук опухшего от жары комендача и побежал на взлетку, откуда уже раздавался рев движков…

Военно-транспортный самолет уже тронулся с места и медленно выруливал к началу взлетно-посадочной полосы и мне ничего не оставалось, как просто догнать неуклюжий борт, забежать слева перед кабиной и помахать левому летчику рукой с листочком. После его вопросительного жеста я показал ему свою командировочную бумаженцию с фиолетовой печатью коменданта. Грузно проплывающий мимо меня самолет неожиданно остановился и командир борта махнул рукой и показал мне куда-то в сторону хвоста. Я подошел к задней части самолета, придерживая рукой кепку, срываемую с головы сильным потоком воздуха от работающих винтов. Спустя несколько секунд в брюхе военного транспортника образовалась небольшая щель, которая увеличилась и превратилась в рампу.

Я отрицательно помахал головой борттехнику, который собрался опускать небольшую лесенку, и быстро взобрался во внутрь Ан-12-го, где меня подхватило несколько рук.

Я радостно выдохнул и пошел в начало салона, осторожно пробираясь среди различного военного имущества и личных вещей отбывающих домой офицеров и солдат.

– Вот тебе мало приключений! И нафига тебе сдались эти железки? – негромко ругался Николай, когда я примостился рядом с нашими офицерами на каких-то деревянных ящиках.

– Колян, все нормально! Сошки я здесь не оставлю. Это ценный подарок, – сказал я и устало откинулся назад.

Но наш воздушный корабль пошел на взлет и мне пришлось выпрямиться, чтобы не завалиться на бок. Я взглянул в иллюминатор, в котором быстро промелькнули зеленые КУНГи радиотехнических служб аэродрома, слегка подлатанное здание аэропорта, чеченские холмы, поля, лесопосадки и каналы между небольших селений.

В стекле отразилось и сразу исчезло лицо какого-то пехотного командира, тоже выглянувшего посмотреть в последний раз «на Чечню», чтобы потом с чистой совестью и радостным сердцем возвратиться к жене и детям…

– Манал я в рот эту войну, – послышался его хриплый и простуженный голос. – Пусть меня увольняют, а больше сюда х приеду…

Я молча улыбнулся, заслышав далеко не официальное, но зато честное отношение младших офицеров к «наведению конституционного порядка в Чеченской Республике».

Почему-то именно сейчас вспомнился усталый взгляд старлея Олега Кириченко, который сегодня утром поразил меня какой-то смертельной обреченностью и всепокорностью своей военной судьбе.

Я тяжело вздохнул и вновь откинулся на спину, положив под голову походную сумку, и попытался уснуть насколько это было возможно сделать среди рева самолетных двигателей на постоянно вибрирующей поверхности деревянного ящика, внутри которого находилась то ли пятисотка, то ли однотонная авиабомба…

«Кажется пятисотенная фугаска», – успел подумать я и на некоторое время провалился в короткий сон.

Послесловие

Командир разведывательной группы специального назначения старший лейтенант Олег Кириченко будет убит через несколько месяцев после нашей первой и последней встречи…

Накануне ноябрьских праздников он вместе с лейтенантом Кулинковичем и двумя женщинами-военнослужащими в сопровождении бойцов отправится на Центральный рынок города Грозного, чтобы запастись всем необходимым для торжественного застолья.

Бойцы уже принесли к БТРам все покупки и стали дожидаться своих командиров и девушек, которые задержались у какого-то прилавка…

Но спустя несколько минут, вынырнув из людской толчеи, к группе подбежал лейтенант Кулинкович, который обеими руками держался за окровавленную голову:

– Вперед!… Там нас расстреляли… Быстро…

Последние слова он проговорил уже оседая на землю. Ранение оказалось смертельным и молодой офицер умер на руках подоспевших разведчиков.

Остальная часть группы бросилась внутрь рынка. Там, на стремительно пустеющей площади лежали тела Олега Кириченко и двух его спутниц. С пояса старшего лейтенанта кто-то уже успел срезать кобуру с АПСБ и чехол с двумя магазинами к нему.

Как это принято, никто из спешно собиравших свой товар торговцев ничего и никого не видел, а выстрелов тем более не слышал…

В ярости один из разведчиков выпустил из автомата длинную очередь в пустое серое небо, которое также равнодушно продолжало взирать на очередное пиршество торжествующей Смерти…

Как после заявили медики, к двум офицерам и девушкам убийца подошел сзади и с близкого расстояния произвел четыре выстрела из 9 миллиметрового пистолета. Первая пуля пробила голову старшего лейтенанта Кириченко. Лейтенант Кулинкович смог немного уклониться в сторону, но второй выстрел все-таки настиг его. Смертельно раненый Кулинок, как его ласково называли в отряде, из последних сил добежал до разведгруппы… но было уже слишком поздно…

Третья и четвертые пули уже сразили и двух девушек…

Между офицеров батальона некоторое время обсуждалась версия, что это убийство не было случайным. Лейтенант Кулинкович последний месяц со своей группой сопровождал и охранял одного высокопоставленного чиновника из Администрации Чечни и за день до своей гибели рассказал двум своим товарищам о том, что ему стала известна такая информация, которая может произвести эффект разорвавшейся атомной бомбы, если ее передать куда нужно…

После праздничных выходных лейтенант Кулинкович и собирался это сделать… Но…

Но этого не произошло и офицеры отряда не без оснований говорили о том, что за погибшими велось скрытое наблюдение и при первой же возможности были ликвидированы как Кириченко и Кулинкович, так и двое сопровождавших их девушек-военнослужащих.

Но эти разговоры так и остались разговорами, которые никто не проверял и не отрабатывал…

После короткого прощания тела погибших были отправлены родственникам, их фамилии были исключены из списков части, а в штаб Северо-кавказского военного округа было послано сообщение о двух появившихся вакансиях на должности командиров разведгрупп спецназа 173 отряда…

Война все продолжалась и взамен убитых требовала себе новых и новых участников-жертв…

КОНЕЦ.