ВОЙДЯ в цех, Белее обнаружил, что Фафнир уже сбежал. Рабочие рукава нагревались, брошенные на кожух станка. Он натянул их, пахнущие горячим маслом и въевшейся металлической пудрой, почувствовал прикосновение к коже нежных и острых точек, отчего руки охватила приятная анестезирующая невесомость, успел еще увидеть, как его коричневые, блестящие от смазок и эмульсий пальцы дрогнули и закаменели, превращаясь в универсальные, не знающие и микронных промахов манипуляторы. Каждый раз, как начиналась смена, он успевал уловить момент — начало посторонней жизни пальцев, успевал обратить внимание и на их нечистоту, на сильно отросшие и покоробленные ногти, но тут вводилась фанфарная заставка, появлялся сияющий, опутанный плетями серпантина, с бокалом пузырящегося шампанского в руках кудрявый блондин Симаргл и открывал вещание четвертой программы для дневной смены металлооб-работчиков Юго-Западного сектора. Вот и сейчас Симаргл, распространяя аромат надушенного шелка (от огромного черного банта на ослепительном пластроне рубашки) и чуть кисловатые запахи сгоревших пиротехнических реактивов (откуда-то с боков кадра хлестали бенгальские струи), чуть отпил из своего бокала, откинул назад голову, жестко ласкающий пьяный ручеек стек в горло — и вот он уже оставляет бокал в каком-то заэкранном инобытии, шибче сыплются бенгальские искры, рирпроекционные птицы кружатся в видеозените, роняя мультяшные перья, начинает журчать новая мелодия… А Симаргл тем временем уже раздвинул полупрозрачные занавеси задника и очутился в уютной каморочке. Здесь, видимо, оборудовали для себя отдохновенный бардачок студийные, чтоб можно было нырнуть сюда в свободные минуты, притулиться на парусиновом складном стульчике у засыпанного пеплом и цветочными лепестками стеклянного столика, никуда не торопясь поглазеть на развешанные в здешнем простеночке коллажики и гравюрки (камера неспешно пропанорамировала их), глотнуть горячего кофе (камера: старинный комбайн для размолки, кипячения и процеживания), поболтать о необязательном с такими же нырнувшими сюда из наружного, ослепляемого софитами, оглушаемого треском музыкальных петард телеуниверсума… Поперебирать безделушки, фарфоровые никчемушки, точеные простотакочки…
      Ну, Велес, конечно, сразу разгадал ход Симаргла — показать тайную изнанку, кухню, именно своей закулисностью и привлекательную.
      А у того уже в руках снова бокал и снова — маленький, как бы между делом, глоток, в четверть глаза — извиняющийся до верительный взгляд на Велеса, и бокал снова где-то исчезает, а в руках у Симаргла обнаруживается скромный, чуть потертый по углам фотоальбом. Самые настоящие старинные чернобелые (точнее, уже черно-желтые) фотографии. Ах, вот оно что… Любительские снимки первых дней работы телестудии. Фотоапокрифы. Действительно, редкость — и где это Симаргл откопал такой раритет? Первые теледикторы. Официозны, как гробовщики из сериала о нудно-заторможенной жизни в каком-то там веке. Кинооператор в берете, в плаще мешке, в резиновых сапогах прижимает к груди похожую на стрелялку из фантастических сериалов ископаемую протокинокамеру — а кругом не то болото, не то поле боя, не то стройка. А вот балерины раскорячились на фоне фанерных кустов и камышей, а приникшая к полу, чтоб не заехать в поле телезрения, пожилая женщина-ассистентка держит над головой жестянку с горящим спиртом — адское пламя, первый телеспецэффект! Фотографии сменяют одна другую. Вдруг Велсс начинает замечать, что в их частой смене есть ритм и сюжет, да и музыка подстраивается под создающийся прямо на глазах клип-ретро, а вот уже пошли вкрапления черно-желтых стоп-кадров дуэта «Фригг и Фрейя», но все это еще очень похоже на чередование древних снимков, закамуфлировано под старину. Но промежутки между фазами движений все сокращаются, наконец, потекло-поехало без притормаживав ий через считывающую головку видеомага счастливое и полноводное рукомашество и дрыгоножество Фригг и Фрейи, перемежаясь время от времени статикой натуральных фотодревностей — впрочем, оживляемых понемногу кряхтящими от натуги компьютерами; и как бы из глубин времен слал улыбку Велесу своим насильственно растягиваемым после смерти ртом чопорный перводиктор, а археоператор серией мелких рывков неуклюже поднимал ногу в резиновом сапоге и в сумме малоестественных движений перемещался на соседнюю кочку. Закачалось прозрачное спиртовое пламя над седой прической распластанной по полу помрежки, пустились в роботоподобный канкан среди бутафорских кущ получившие право на минутное компьютовоскресение видеомумии, телезомби в балетных пачках. Голова этот Симаргл! Ха-ха!
      А вот эти Фригг и Фрейя… Ну их. Белее их не любит. Не любит. Надо сосредоточиться, сконцентрироваться и опять сильно не захотеть. ФРИГГ И ФРЕЙЯ — ДОЛОЙ! F4 ЛЮБЛЮ! Вот так.
      Будем надеяться, дуэт больше не появится в программе Симаргла.
      Оценка Велеса почти всегда совпадала с оценкой зрительского телебольшинства. Велес уже давно понял, какая великая вещь — общий знаменатель. Это могучая сила, способная разрушить мир и тут же создать иллюзорную пародию на разрушенное. А потому нужно всегда держаться поближе к общему знаменателю.
      Иногда Велесу казалось, что свое отношение к сюжетам и исполнителям он определяет, интуитивно предугадывая будущий вердикт Общего Знаменателя, а вовсе не исходя из собственных вкусов. И думалось: а все же это неплохо — уметь, когда надо, слиться, но сохранять при этом возможность отъединенных ощущений и мыслей. Только сохранять возможность, ни в коем случае это умение сверх пределов приличия не использовать. Потому что когда (а это случилось лишь однажды, ну, в крайнем случае, два раза) он начинал злоупотреблять своей патологией, то в его сознании приоткрывалась и начинала очень нехорошо щериться какая-то неприятная прореха; внутри копошилось что-то, даже будто подмигивало, напоминая… О чем? Велес пугался: о чем ему напоминают из этой щели?
      И — о ужас! — он видел, что это он сам копошится и подмигивает самому себе из какой-то другой, жутковатой жизни, то ли еще не прожитой, то ли уже… Не было у того Велеса рабочих рукавов, а была на голове маленькая черная шапочка со свисающей кисточкой, и вот кисточка-то особенно сильно пугала… Впрочем, это все неважно. А важно то, что серию «Происхождение жизни» прикрыли, потому, что Велес так пожелал, и иллюзиониста Ахурамазду загнали в свои пыльные чуланы-запасники, и певцаробота Пьюти сдали на слом. Они были скучными. Велес их не любил. Нужно быть проще — любить или не любить. И все.
      До конца рабочей телесмены Велес посмотрел еще костюмированный бал-репортаж из анатомического театра XVII века, видеоотчет о конкурсе едоков голотурий (происходящий, как уверял Симаргл, на глубине четырех тысяч метров), рутинный послеполуденный порноклип, попытался разгадать сильно идеологизированный гипноребус, впал на некоторое время в щекочущий неясными посулами и намеками транс, выпал оттуда, держа в памяти обрывок разгадки — «НЕ МОЙ САНИ САДИСЬ МИМО ВАРИАНТ ПЕРЕД ЕДОЙ ВАРИАНТ ЕСТЬ ПОКОЙ И ВОЛЯ», послушал затем объявление о требующихся телестудии специалистах (Велес по своим психофизиологическим индексам не подходил ни под одну из заявленных категорий), пострелял в видеотире по крокодилам, кинг-конгам и силуэтам вражеских эсминцев… — Снимай!
      Фафнир тряс его за плечо. Велес покорно стащил рабочие рукава, отдал их сменщику и быстро пошагал к выходу из цеха, стараясь удержать в себе обрывки видеореальности и пошевеливая токающими несильной болью кистями натруженных рук. Он выбрал нужного цвета транспортный патрон, впихнулся и поехал домой.
      Симаргл должен был сдать Велеса с рук на руки ведущему транспортной программы Уицилопочтли: в дороге Велес привык потреблять печальные блюзы, сопровождаемые абстрактно-динамическим видеорядом. Но едва он расслабился, как без всякой заставки, с чьего-то полуслова в сознание влезла совершенно посторонняя программа. Студия оформлена с библейской простотой, четверо или пятеро яйцеподкладочников (или белоголовых — что-то в этом роде) яростно вопили, перебивая друг друга, о наркоэскейпизме, об атрофии социоагрессивного начала, о вращении масс-медиа с административной системой, Ведущий отсутствовал. С губ скандально спорящих летела пена. Чья же это программа?
      Может, Велес сел не в тот патрон? А может… (тут внутренности его неприятно скомкало, как от утреннего зевка) подпольное вещание?
      Сообщить.
      Как, кому? Ведь услышать безмолвный крик его психики могут только эти вспененные от ярости яйцеголовые. Ага, вот оно, «яйцеголовые». Правильно. У них свой профессиональный клан, свое вещание. Зря испугался. Но смотреть, впрочем, все равно не стоит.
      Вот это да! На лбу одного из спорщиков образовалось широкое красно-влажное зияние. И яйцеголовый повалился со стула. В студии появились новые участники передачи — в спортивных трусах, гетрах, майках, загорелые, чистые, мускулистые. В руках держали прыгающие-дергающиеся штучки… вроде гайковертов. Яйцеголовые быстро улеглись на пол студии и замерли в самых неудобных позах.
      Интересно, долго они так смогут пролежать? Велес не мог определить, понравилась ему эта инсценировка или нет. Противное ощущение неопределенности. Но следующую серию ему смотреть не хочется, это ясно. Хорошо, что транспортный патрон уже прибыл по назначению. Велес вылез, катапульта забросила его на нужный ярус, а в свой блок он добрел пешком, все еще встряхивая пальцами и стараясь вышелушить из памяти только что просмотренную передачу.
      Не умыться ли с дороги? Может, ногти подстричь? А-а, они я так обломались за время смены, можно не стараться. Велес вступил в зону анализатора, который тут же исследовал мгновенный слепок психодинамики и скрытых вожделений клиента и подключил его к подходящей ночной программе.
      Перед Белесом распростерлась задумчивая морская гладь. В нее степенно, подбирая юбки и приседая, сходило солнце. Последние его лучи озаряли шеренги теряющих девственность виолончелей… Это была новинка. Зримая реализация накопившихся в подсознании абсурдобразов, сюрметафор и оксюморонов.
      Велес захихикал: было свежо, очень волновало. Но вдруг все на полувздохе оборвалось. Короткий такт общепрограммной «вертушки» — и включились камеры Официальной Студии. Старый импозантный, слегка сатироподобный ведущий «вертушки» Замолксис объявил, что следующие три минуты каждый должен использовать на благо важнейших государственных интересов. Будет произведена ежегодная процедура избрания президента.
      Велес привык, что Замолксис часто повторяет такие слова, как «волеизъявление», «стратегическая концепция», «претенденты». Вот эти претенденты — сидят сейчас в студии, Замолксис представляет их зрителям. Говорит, что Ягве умудрен опытом, Митра отличается высоким интеллектуальным коэффициентом, а Брихаспати чрезвычайно удачлив — вот удачлив, и все тут. Хорошо говорит Замолксис, голос красивый. Белее доверяет Замолксису. И знает, что в «вертушке» всегда нужно участвовать. Чтоб потом можно было спокойно жить, выбирать любимую программу, квалифицированно трудиться по идеально соответствующей его психофизиологическим данным специальности. Велес в который уж раз остро ощутил, как он благодарен Замолксису за то, что у того такие красивые морщины и ласковые, хотя и требовательные глаза, и неброский, но отлично сшитый костюм классического стиля.
      Симаргл, вообще-то, тоже душка, но… тут совсем другое дело. Симаргл развлекает, а Замолксис утешает и подставляет плечо, освобождая от неудобств раздвоенных желаний, от страшных щелей в сознании, где шевелится и мигает что-то, никак не забываемое и никак не вспоминающееся…
      Вот надежный и мудрый Замолксис показывает своих претендентов, среди которых есть и один президент, который в то же время и претендент, хочя остальные семеро не президенты, хоть и претенденты… А, ну да — президент хочет стать президентом еще раз, на второй годовой срок.
      Тут мысли перебило отчетливое приказание: выбирать. Самого достойного, самого мудрого, самого надежного.
      Ну, Велес, понятно, не затруднился. Компьютер выбросил на табло результаты выборов. Как он растерялся, испугался даже, наш застенчивый Замолксис. Чего ж он удивляется, разве он забыл о могучей силе, нашем Общем Знаменателе?
      Растерянность Замолксиса сразу смазалась на фоне радостных лиц студийных, высыпавших под объективы камер. Обнимаются, трясут новому президенту руку. В толпе шныряет восторженная спортивная молодежь в трусах, майках и с этими… вроде гайковертов. И лицо Замолксиса, крупно взятое одним из операторов, уже не кажется испуганным, а снова олицетворяет мудрое всеведение и жертвенность. Привычный штришок сатироподобия лишь помогает увидеть в президенте живого, не лишенного слабостей компатриота.
      Удовлетворенный Велес был погружен кодированным телесигналом в глубокий освежающий сон без сновидений.
      На следующий день особенно празднично принаряженный Спмаргл, окруженный молодежной спортивной компанией, весело и непринужденно (в ударе!) сплетал и связывал оригинальными узелкамирепризами разнообразные сюжеты. По всему было видно, что он приберегает какой-то сногсшибательный сюрприз.
      Сюрпризом оказался президент Замолксис. После спортивного репортажа (соревнования по ватербоксу, супертяжеловесы) и требовательного такта «вертушки» он принял из рук Симаргла затуманенный прохладой напитка бокал, выронил из глаза сверкнувший чистым лучиком монокль. Струя ветродуя шевелила седые телепрезидентские пряди, и казалось. Замолксис разговаривает с Белесом, стоя на обдуваемом романтическим бризом морском побережье. Поднадоевшая Официальная Студия канула — да здравствует демократизм нового курса! Было сказано несколько проникающих в самую душу слов о величии общей цели и необходимости сплоченных действий, кратко освещены были и направления, по которым в ближайшее время предстоит развиваться вещанию, затем Замолксис стряхнул с атласных лацканов налипшее конфетти, игриво скосил глаз в бокал, сообщил, что объявляет войну Бананаландии, от души поздравил сегодняшних именинников и сам объявил следующий номер — трио «Заряд бластера»…
      Велес встретил утро, сидя в выкопанной кем-то яме, пахнущей сырой землей и прелыми листьями.
      Дождевая дробь барабанила по металлической каске. Ветер обдувал голое горло, тяжелая штучка, виденная не раз в руках озорной спортивной молодежи, валялась под ногами в жидкой грязи.
      Велес напрягся и принялся обшаривать эфир в поисках какого-нибудь доступного здесь диапазона. Без рукавов ничего не достигалось. Только смутные аудиовизуальные ошметки, рассыпающиеся в прах, едва попытаешься на них сосредоточиться. От напряжения этих попыток и от разочарования он почувствовал сонливость. Сон не был глубоким и освежающим, вскоре он перешел в реальность. Откуда-то издалека в его яму сочилось и стекало эхо тысячеголосого то ли стона, то ли визга, то ли хорового пения, будто вдалеке гудела и переминалась застоявшаяся, небывалая по числу участников массовка. Над краем ямы показалось мокрое и грязное лицо Фафнира; он бросил Велесу рабочие рукава. Они были грязно-зеленого цвета, на каждом — по узкой желтой нашивке, пахли складской пылью.
      Тысячеголосое эхо ревело все громче, разрастаясь, вспучиваясь и нависая над краем… Вот-вот хлынет, покатится, захлестнет… Велес натянул рукава и успел уловить, как дрогнули и закаменели пальцы, превращаясь в универсальные, не знающие промаха манипуляторы.