Между подстриженными рядами живой тисовой изгороди Царскосельского парка, которая подобно отполированным до блеска зеленым стенам поднималась слева и справа от дорожки, прогуливались две, облаченные в лежащие крупными складками тяжелые шелка, молодые женщины и вели веселый непринужденный разговор. По тому, как они смеялись и время от времени гонялись за пестрыми весенними мотыльками, никто бы не догадался, что эта изящная рука одной из них, сейчас с такой беззаботностью поигрывавшая веером, в то же время с мужской энергией сжимала скипетр и правила крупнейшей европейской империей. Это была царица Екатерина Вторая, по-прежнему цветущая неувядающей, почти девической красотой. Роста она была среднего, однако ее поистине императорская осанка и величественная грудь, казалось, делали ее выше и представительнее, но еще более сильное впечатление, чем ее фигура, производила ее голова с гармонично-строгими чертами Нерона : маленький рот с плотно сомкнутыми губами над округлым властным подбородком, небольшой, с орлиной горбинкой нос, смелый разлет темных бровей над большими проницательными голубыми глазами, и именно взгляд этих глаз, выражающий одновременно безмерное демоническое властолюбие, самоуверенную вельможность и благожелательную доброту, прежде всего заставлял склонять головы миллионов людей к ее стопам.
      Спутницей императрицы, в открытом шлафроке из розового атласа в духе полотен Ватто , ростом выше ее на полголовы, с дьявольски черными глазами и маленьким своенравно вздернутым носиком, была молодая вдова, госпожа фон Меллин, женщина необыкновенной, можно сказать, внушающей страх красоты. В ее облике есть что-то тигриное, прежде всего, несколько укороченные, хищные как у кошки губы, за которыми поблескивают великолепные зубы, и потом та мягкая эластичная, как бы готовящаяся к прыжку походка точно на бархатных лапках. Когда она смеется, вид у нее становится по-настоящему зловещим.
      – Итак, вы распрощались со своим бедным селадоном , дорогая Меллин, – как раз промолвила императрица, – но, надо полагать, с соблюдением необходимых приличий?
      – Я прогнала его с порога как шелудивого пса, – ответила красивая вдова, и песок под ее ногами гневно хрустнул.
      – Однако это может вызвать скандал, – продолжала Екатерина Вторая, – он ведь уже вполне официально считался вашим женихом!
      – Вы, ваше величество на моем месте наверняка поступили бы точно так же, – возразила госпожа Меллин.
      – Кто знает! – отозвалась Екатерина Вторая.
      – Нет, ваше величество, вы только вообразите себе эту сцену! – обиженным тоном продолжала красавица. – Капитан Павлов только что вышел от меня, от меня, обожать которую он клялся вечно. Нелепая случайность минуту-другую спустя приводит меня в переднюю и что же я там вижу – о! как это подло, как непорядочно! – я вижу, что он обнял за талию мою горничную и собирался ее поцеловать.
      – Поцеловать! – смеясь воскликнула императрица. – Только и всего-то…
      – О! Я наказала его за это, – продолжала госпожа Меллин, – но этим дело не кончится; я отомщу ему, отомщу всему лживому и вероломному полу; я больше чем когда-либо ненавижу мужчин, я настолько сильно презираю их, что у меня просто в голове не укладывается, как могло случиться, что эти слабые и безвольные твари так долго господствовали над нами. Но вы, ваше величество, все снова измените в мире и поставите на свои места, с момента вашего победоносного восшествия на престол женщины уже успели отвоевать себе шапку, верхний камзол и трость мужчины, они овладели седлом и оружием, и многие отважные амазонки служат в рядах вашей армии офицерами , а одна женщина высокого духа и глубокой учености даже достигла поста президента Академии наук , и мы не должны успокаиваться до тех пор, пока не станем править и мужчины не будут нам полностью подчиняться. Как я завидую неограниченной власти вашего величества, которой вы обладаете, над миллионами этих презренных созданий, являющихся почти что вашими рабами, целиком зависящими от вас!
      – Но разве в малом вы не являетесь столь же абсолютной владычицей, как и я? – весело возразила Екатерина Вторая. – Или вам недостаточно свыше двух тысяч душ, которыми вы владеете как своей собственностью?
      – Но я хотела бы иметь рабов, – воскликнула прекрасная мужененавистница, – которые думают и чувствуют так же, как я сама, иметь не потерявших человеческий облик крепостных, а мужчин образованных…
      – И в первую очередь Павлова… – заметила Екатерина Вторая.
      – Да… Павлова.
      – Вы действительно его ненавидите?
      – Ненавижу ли я его…
      – Меня это, пожалуй, и в самом деле позабавило, – подумав, сказала царица, – вот только как можно было бы это организовать?
      – Ваше величество, позвольте мне только денек поцарствовать вместо вас, – воздев руки, взмолилась прекрасная вдовушка.
      – Как такое взбрело вам в голову? – ответила императрица, слегка наморщив лоб. – Однако… думаю… полк вы получить можете…
      – Полк? – изумилась госпожа Меллин.
      – Тобольский полк как раз сейчас остался без командира, – сказала Екатерина Вторая, – и я назначаю вас его полковником.
      – Какая милость! – прекрасная вдовушка кинулась лобызать руки императрице.
      – Властвуя над жизнью и смертью своих солдат и офицеров, вам представится достаточно удобных случаев утолить свои жестокие прихоти. Однако я очень прошу вас избегать всякой несправедливости.
      – А Павлов служит в этом полку? – обрадованная возможности мести, быстро спросила красавица.
      – Нет, насколько мне известно.
      – Но ведь вы мне его отдадите, ваше величество.
      Екатерина Вторая рассмеялась.
      – Там видно будет!
      – Я на коленях умоляю ваше величество, – воскликнула госпожа Меллин, бросаясь в ноги императрице, – дайте мне, пожалуйста, этого человека, он заслужил ходить под капральской тростью, он самый дерзкий, самый легкомысленный и самый высокомерный мужчина России, и он нанес оскорбление всему нашему полу.
      – Тем, что поцеловал вашу горничную? – рассмеялась царица.
      – Он при всяком удобном случае пренебрежительно отзывается о женщинах, – продолжала настаивать госпожа Меллин, – он даже вас осмеливается…
      – Меня?
      Царица закусила губу.
      – Ваше величество может лично удостовериться в этом.
      – Да, я хочу в этом убедиться, – воскликнула императрица, в ярости отрывая крылья только что пойманному мотыльку и бросая его в терновник.

      Главное караульное помещение гвардии в Царском Селе было местом встречи всех молодых офицеров тех полков, которым было поручено оберегать прекрасную северную деспотиню от солдатских бунтов и дворцовых революций. С раннего утра и до позднего вечера и с заката до рассвета здесь гремели игральные кости и на грязные столы из неструганных досок бросались серебряные рубли с изображением Екатерины. В полночь, когда императрица работала в своем кабинете, проверяя новые законы, читая депеши, составляя письма Вольтеру или Дидро, придворные дамы скрывались за гардинами своих высоких кроватей с балдахинами, дворец и сады новой Семирамиды, казалось, засыпали, здесь в самом разгаре стоял невообразимый гвалт играющих, пьющих, уже напившихся, спорящих, нередко переходивший в дикую оргию.
      Так и сегодня. Сальные свечи, которыми скудно освещалось небольшое захламленное помещение и которые уже почти полностью выгорели, бросали отблески своего неверного света на разгоряченные и раскрасневшиеся от вина или на бледные, перекошенные азартом лица приблизительно двадцати молодых подпоручиков и капитанов, которые кричали, перебивая друг друга, горланили и пели. Сейчас они играли в onze et demi.
      Банк держал капитан Павлов. Это был высокий стройный мужчина с симпатичным лицом, большими живыми глазами и с той печатью отваги во всем облике, которая делала его еще привлекательнее. Он сидел среди всеобщего гомона спокойно, даже как-то меланхолично, ибо все больше проигрывал. Время от времени он только нервно закусывал губу или молча царапал шпорой под столом половицу, однако не жаловался и не сыпал проклятиями.
      К столу, не привлекая внимания, подошли два новых гостя, по всей видимости, офицеры, поскольку были в шинелях, однако так плотно закутались в них и так низко надвинули на глаза треуголки, что распознать какого они полка было невозможно, как невозможно было толком разглядеть необычно миловидные, почти женственные черты их лиц.
      В этот момент один драгун крикнул:
      – Иду va banque!
      Банк был сорван.
      Капитан Павлов слегка разгладил свои тонкие черные усы, удачливый офицер кавалерии сгреб к себе деньги – один рубль скатился на пол.
      Павлов поднял его, с улыбкой сомнения посмотрел на отчеканенный монете импозантный, обрамленный горностаем бюст царицы и бросил на стол к остальным.
      – Возьми ее, эта серебряная дама у меня последняя, – воскликнул он, – мне никогда не везло с женщинами!
      Товарищи расхохотались.
      – Потому что они знают, что ты их не любишь, – пробормотал более высокий из двух подошедших.
      – О, еще как люблю! – возразил Павлов, презрительно кривя губы. – Но я их не уважаю.
      – И почему же не уважаешь?
      – Почему? Да потому что женщина, по сути, является существом подчиненным, – ответил Павлов, – впрочем, это можно было еще терпеть, пока бабы растили, кормили, пестовали и обшивали своих детей, однако сейчас они председательствуют на ученых собраниях и командуют полками.
      Его слова вызвали дикий хохот.
      – А ты не допускаешь, что могут быть исключения?
      – Исключения? – сухо парировал Павлов. – Мне что-то ни одного не встречалось.
      – Ну, а скажем… наша царица!
      – О! Это конечно, великая женщина, блестящий ум, – с иронией произнес Павлов, – она так же разбирается в правлении, как марионетка в постановке комедии, вчера пьеса называлась «Орлов», сегодня она называется «Потемкин», и ни один человек не возьмется сказать, как она будет называться завтра!
      На сей раз после его слов воцарилась мертвая тишина, и каждый из присутствующих с изумлением посмотрел на другого.
      – Ты выпил лишнего, – произнес наконец драгун.
      – Тут это ни при чем, – не согласился финский егерь, – он и в трезвом виде говорит то же самое.
      – Будь поосторожнее с женщинами, – вдруг произнес чей-то звучный голос за спиной Павлова, в тот же миг он почувствовал руку, которая похлопала его по плечу.
      Одновременно товарищи поднялись из-за стола, и в возникшей сутолоке двум закутанным в шинель фигурам удалось незаметно выскользнуть на улицу.