Библиотека Победы - Отряд имени Сталина

Захар Артемьев

Отряд имени Сталина

Посвящается моим прадедам: Бравым генералам Захару Трофимову и Павлу Артемьеву

…В те времена не было понятия «спецназ», вместо «специальных операций» проводились особые задания, не было тепловизоров, приборов ночного видения, приборов для бесшумной и беспламенной стрельбы, специальной техники и вооружений. Нашим дедам многого не хватало для того, чтобы на равных воевать с немецкими захватчиками, но зато с лихвой было стойкости и мужества, которые иностранцы пытаются объяснить загадочностью нашей души и которых, говорят, не отнять у русского народа. Многие ушли и не вернулись, память о них хранят наши необъятные леса и поля. Многие подвиги канули в Лету – и немудрено, ведь документировать все, что происходило на этой Великой Войне, часто было попросту некому. Именно тогда впервые в большом масштабе стали использоваться парашютисты-десантники, которые могли незамеченными высадиться в тыл врага и ковать победу далеко за спинами фашистов. Одним из многочисленных, спешно подготовленных и сброшенных в тыл немцам отрядов стал Отряд имени Сталина, посланный в северные леса с особым заданием. Полагаться советским десантникам-диверсантам приходилось только на себя…

…Большая яма трехметровой глубины посередине затерянной лесной полянки. Группа вооруженных, заросших бородами людей собралась вокруг и в молчании следила за происходящим внизу. Там, в яме, волей человека оказались два зверя, которые практически никогда не противостоят друг другу в дикой жизни: волк и хорек. Матерый серый хищник северных лесов рычит, шерсть вздыбилась на загривке, оскаленным клыкастым ртом он тщетно старается поймать вертлявого хорька, грозно рычит. Кажется, всего один укус огромной страшной волчьей пасти и хорь превратится в окровавленную меховую тряпочку. Но зверек не сдается, носится вокруг волка, перебирая короткими лапками, взлетает над серым хищником, кусая его за лапы, норовит вцепиться в нос. Вскоре страшное волчье рычанье сменяется растерянным, жалобным поскуливанием. Матерый хищник не понимает, почему более мелкий зверь не становится его добычей, как всегда. С рычанием и визгом он носится кругами по дну ямы, щелкая челюстями, но хорька ему не поймать. Свирепый волк столкнулся с не менее свирепым, но гораздо более ловким хищником. Наконец со дна ямы раздается жалобный визг, чем-то неуловимо похожий на детский крик – ловкий хорек все-таки вцепился в нос волку и сжал челюсти, испещренные острыми, как бритва, зубами…

– …Размер не имеет значения, – прямой как доска невысокий человек, с проседью в волосах, говорит спокойно, словно учитель в школе, объясняющий детям прописные истины. – Побеждает сильнейший, вы все слышали это утверждение. Но, по какому-то досадному недоразумению, силой у нас чаще всего считают силу физическую, забывая про силу внутреннюю. Нас здесь совсем немного, в этом лесу. Кто-то может подумать, что мы загнаны в угол. Советую им посмотреть вниз…

…Командир опустил в яму срубленную с орешника жердь, и хорь как ошпаренный взлетел вверх. Шмыгнул между обутыми в сапоги и ботинки ногами и юркнул в кусты. В толпе наблюдающих послышался смех.

– …Что, командир, победителей не судят? – звонко спросил кто-то.

– Не судят, – спокойно и громко ответил командир. Прищурившись, он пристальным взглядом обвел окружающих, помолчал немного и добавил: – Если не поймают. Мы и есть неуловимые, как вот этот хорек. Каждый из нас в отдельности – уже сила. Но зарубите на носу – мы здесь, в глубоком тылу врага, не для того, чтобы размениваться по мелочам, и не имеем права действовать порознь. У этого отряда своя, особая задача. И ее выполнение – самая главная цель нашей жизни.

«… в обществе военных за мир не пьют!..» – генерал Октябрь Павлович Артемьев

Объект

– …Господин бригаденфюрер, я все же не понимаю, отчего столько приготовлений? – вполголоса спросил штандартенфюрер войск СС, почтительно склонившись к седому, худому, как щепка, бригадному генералу СС фон Боккену. – Отчего подобная важность, почему на небольшой объект брошены такие силы? И наконец, это что за птица?..

– Ш-ш-ш! – сердито зашипел бригаденфюрер, одернув своего подчиненного как новобранца. Его холеное, гладко выбритое лицо сердито дернулось. – Штандартенфюрер, не ведите себя как мальчишка! Извольте не только говорить, но даже и думать о нем уважительнее. Это не просто ваш подопечный, за которого вы, господин штандартенфюрер, лично вы, отвечаете головой! Это один из старейших членов Партии, нашего Ордена, приближенный фюрера! Именно с ним наш вождь связывает свои весьма определенные надежды, которые…

…Военные замолчали, глядя на пожилого господина в дорогом шелковом костюме и широкой сетчатой шляпе, который, размахивая тросточкой, неторопливо приближался к ним с совершенно беззаботным видом. Не дойдя нескольких шагов до офицеров, он остановился, повернулся к ним спиной и с удовольствием вдохнул свежий лесной ветер. Этот человек с седой бородкой-эспаньолкой казался совершенно неуместным в глухом восточном лесу, расположенном не просто на задворках Европы и России, а возможно, даже на краю света.

С рассеянной улыбкой он глядел на полумертвых от усталости пленников, работавших до полного изнеможения под присмотром дюжих, откормленных эсэсовцев. Затем, не оборачиваясь, он приподнял левую руку и сделал небрежный, манящий жест пальцами. Не сразу старшие офицеры элитных войск Третьего рейха сообразили, что этот жест обращен к ним. Подавив недовольные гримасы, они сделали несколько шагов к «любимцу фюрера», который заговорил, не дожидаясь их приближения…

– …штандартенфюрер Вильгельм Штуце, если не ошибаюсь? – Штатский говорил спокойно, с полным осознанием своей значимости, приняв как должное огонек зажигалки, с готовностью метнувшийся к кончику его незажженной сигары. – Разрешите представиться, Генрих фон Айзенбах. Насколько я понимаю, это вы будете заниматься моим… кхм… обеспечением?

– Штандартенфюрер Штуце будет обеспечивать любую вашу потребность, герр фон Айзенбах, – поспешно заговорил бригаденфюрер, почтительно разглядывая золотой значок члена нацистской партии на лацкане штатского собеседника. Фон Боккен втайне завидовал его обладателю, ведь такие значки получали единицы – избранные члены NSDAP.[1]

– Штандартенфюрер уполномочен выполнить любое ваше пожелание, от обеспечения безопасности до разгона кровососущих паразитов, если вы того пожелаете…

Не выдержав серьезности момента, штандартенфюрер фыркнул, весьма умело замаскировав это под кашель. Но было поздно – два острых начальственных взгляда скрестились на нем. От взгляда штатского у бывалого и непугливого штандартенфюрера поневоле что-то сжалось внутри – глаза казались совершенно пустыми и лишенными той самой призрачной субстанции, что поэты и священники зовут душою…

– Герр Штуце, – выдержав паузу, заговорил фон Айзенбах. – Вы ведь военный? Хороший военный, раз вас приставили помогать мне, так?

– Так точно! – тихо и сдавленно произнес штандартенфюрер. – Мое начальство, товарищи, а особенно враги Рейха считают меня хорошим солдатом.

– Ну а меня считают гениальным ученым! – неожиданно раздраженно выкрикнул штатский. – И мне мало простой безопасности, понимаете? Мы решаем здесь задачи национальной важности, и если потребуется, вы и ваши подчиненные руками переловите всех мух и комаров в округе…

– Яволь, герр фон Айзенбах! – почтительно воскликнул Штуце. – Выполню любое ваше приказание.

– Ну-ну, не считайте меня старым сухарем, – с неожиданной улыбкой проговорил ученый. – Я пожилой человек, но ничто не обрадует меня в этой глуши так, как простое человеческое общение за бокалом-другим коньяку или кружечкой нашего, немецкого пива, а вы, как я вижу, господин штандартенфюрер, весьма интересный и не лишенный юмора собеседник. Но прежде о делах…

Достав из бокового кармана пиджака карту, фон Айзенбах встряхнул ее, разворачивая, затем растерянно завертел головой в поисках стола. Штуце щелкнул пальцами, и дюжий фельдфебель вырос прямо перед ними. Отрывисто отдав честь, фельдфебель догадливо нагнулся перед ученым, подставляя спину, и тот, с улыбкой пробормотав: «Danke, mein lieber», постелил на широкую, как письменный стол, спину карту, а потом склонился над ней с карандашом в пальцах. Бригаденфюрер укоризненно покачал головой и недовольно шепнул подчиненному:

– Чтобы все условия для господина ученого были созданы в ближайшее время!

– Гершафтен! – Фон Айзенбах вновь махнул затянутой в перчатку рукой. – Прошу вашего внимания. Вот место нашего расположения, насколько я понимаю. Оно было выбрано не здесь и не сейчас и не нуждается в дальнейшем утверждении. Я убежденный член партии и ради нашей общей победы готов на жертвы, поэтому мне не требуется роскошь. Но рабочая обстановка действительно необходима. Это, герр Штуце, особенно касается паразитов, я не имею в виду комаров, но вот эти несколько близлежащих деревень… точнее, их жители…

– Если позволите, герр фон Айзенбах, – почтительно заговорил Рудольф Штуце. – В целях сохранения секретности я, как специалист, хотел бы порекомендовать не трогать эти деревни, которые, кстати, находятся от нас за десятки километров, а ограничиться маскировкой, караулами…

– Ваши соображения, Штуце, я понимаю. Но сияние, – профессор особенно выделил это слово, – может выдать. Так что эти деревни должны превратиться в пепел. Я хочу, чтобы данная местность стала безжизненной пустыней, гершафтен…

…Вокруг шумели пилами русские пленные-рабы, довольно перекрикивались караульные эсэсовцы, ревели моторами несколько гусеничных тягачей, тащившие спиленные деревья в сторону от освобождаемого пространства, но штандартенфюрер Штуце очень внимательно слушал человека, к которому, несмотря на его неуместный в завоеванном русском лесу штатский вид, уже испытывал глубокое уважение. А ученый вещал, словно находясь на кафедре родного университета, а не в глухом варварском лесу далекой северной России…

– … Война, гершафтен, может иметь множество лиц, – увлеченно размахивая карандашом, Айзенбах не видел ни бригаденфюрера со штандартенфюрером, ни склонившегося перед ним с картой на спине фельдфебеля. Взгляд его был устремлен прочь, разум блуждал в высоких материях, к которым он стремился приблизить своих собеседников. – Вы – чернорабочие, да-да, не обижайтесь, гершафтен, чернорабочие нашей великой Победы! Есть еще война воздушная, есть война политическая, экономическая, в которой мы под предводительством великого фюрера победили, разорив паразитов-евреев. Идет война социальная с этими недочеловеками-славянами. Я же собираюсь дать в руки воинов Великого Рейха ключ к совершенно новому типу войны, невиданному доселе! – Глядя на восторженно-растерянные лица слушателей, ученый выдержал торжественную паузу и продолжил: – Я не могу пока раскрывать все секреты, но, полагаю, что при помощи моего изобретения мы сможем управлять самим театром военных действий!..

…Глядя на седых ветеранов той Великой Войны, современник задумается – как же давно это было. Память о событиях тех дней стирается, и только эта седина, старые кинопленки тех лет, газетные вырезки и пожелтевшие страницы дедовских дневников напоминают нам о Великой Отечественной войне, о нашей Победе, о цене, которую мы заплатили. Десятки миллионов жизней, израненная земля, израненные души. Фашисты действовали беспощадно, используя для победы все средства. Они были опытными, умелыми солдатами, обладали самой современной по тем временам военной техникой. Но даже в тяжелейшие дни, когда надежда казалась потерянной, наша страна делала все для будущей Победы.

Осенью сорок первого, когда гитлеровское Люфтваффе бомбило Москву, наши летчики бомбили Берлин. Фашисты выбрасывали воздушные десанты у самой столицы, а наши готовили свои. В наспех созданных лагерях готовились сотни разведывательно-диверсионных отрядов. Некоторые из них волею судеб обрели славу, другие, выполнив свой долг, остались безымянными. Слишком много героев и слишком мало тех, кто был готов воспеть их подвиг.

Осенью сорок первого в Москве на базе особой дивизии НКВД формировался особый отряд, названный именем Верховного главнокомандующего страны. Парашютно-десантный отряд имени Сталина состоял исключительно из добровольцев, молодых людей, спортсменов. Особое предпочтение отдавалось желающим с парашютной подготовкой, которые знали немецкий язык и обладали специальными навыками. Помимо общих диверсионных задач, подготовки и организации партизанского движения, перед бойцами Отряда имени Сталина ставились и особые задачи, узнать о которых им предстояло непосредственно перед выполнением.

Несмотря на нехватку времени, бойцов готовили тщательно, жертвуя временем на сон и отдых. Из молодых ребят, недавних выпускников средних учебных заведений и вузов, спешно готовили профессиональных диверсантов – мастеров на все руки. За какие-то полгода масса добровольцев должна была стать сплоченной группой, овладев навыками воинской дисциплины. Им также предстояло научиться метко стрелять в любых условиях, выживать в лесу, водить бронетехнику, взрывать мосты и дороги. Но главное умение, которое они должны были приобрести, – расчетливо жертвовать своими жизнями. И жизнями своих товарищей…

Тяжело в учении – легко в бою!

…Свистки-команды поискового отряда фашистов раздавались все ближе и ближе. Николай ухмыльнулся, обленившиеся тыловые фрицы, похоже, и не подозревали, с кем столкнулись. Судя по треску веток и окрикам, немцев было не более полувзвода, который неграмотно скучковался в одном месте. Засада была давно готова к бою. Покашливание сбоку дало знать, что «Ваня держит Колю»… Мушка встала на уровне глаз, и Коля, выдохнув, замер, прижавшись к прикладу. Насквозь промокшая от пота гимнастерка липла к спине, комары и слепни нещадно грызли бойцов, которые стоически не обращали на них внимания.

Позиция была выбрана правильно, убойная позиция с левого края оврага, прорезавшего редкую поросль и поляну на окраине дремучего леса. Вот наконец и наши. Два паренька, одетые в драные красноармейские шинельки, не сбавляя скорости, галопом рванули сквозь поляну к оврагу, сиганули вниз спиной вперед на заранее приготовленные лежки и схватили автоматы. Следом показались немцы, забирали широким шагом, неспешно, перед ними суетились полицаи с нарукавными повязками, загоняя дичь для своих хозяев. Враги не знали, что огневой мешок для них уже готов…

…«Все, суки, конец вам пришел», – отстраненно подумал Николай. Он уже знал, кого положит первым – того дородного полицая с гнусной рожей, а за ним и скучковавшихся немцев. «Однако вояки неграмотные», – промелькнула мыслишка, но додумать Коля не успел – со стороны деревни послышалась перестрелка, взрывы…

Автомат задергался, как живой, жердяй-полицай сложился вдвое и сполз по дереву. Не останавливаясь, не виляя и не дергая стволом, как учили в спецлагере, Коля продолжил очередь, положил еще двоих фрицев. Справа оглушительно бил пулемет, Ваня работал хорошо, нагоняя на фрицев ужас. Парашютисты-диверсанты, головной дозор Отряда, которые так успешно притворились беглыми пленниками и сумели выманить на засаду часть немчуры из обреченной деревни, одновременно выскочили с краев оврага и короткими, хлесткими очередями полосовали преследователей с флангов.

– …Хлоп! – как и было условлено, крикнул старшой.

Несколько гранат одновременно полетели в залегших, запаниковавших врагов. Коля перекатился вбок, съехал на заднице с уклона и бегом ринулся по крюку слева, обходя оставшихся в живых фрицев. Пробежав метров двести, замер за широкой елью, проверил автомат и, крадучись, пошел на затихающую стрельбу. «Ага, вот они, твари!» – удовлетворенно подумал он, увидев серо-зеленые спины фрицев и полицаев.

Оставшихся в живых было немного, четверо-пятеро. Они сбились полукругом, между двух елок. Вокруг валялись трупы. Секунду подумав, Николай перекинул ремень автомата на шею, зажав приклад локтем, достал гранату. Упал на землю, пополз по хилой лесной траве, еловым веткам, вытащил кольцо, замер… «Помоги, Господи»…

Фрицы перезаряжались, Коля аккуратно приподнялся на локте и подбросил гранату по дуге, в пробивающихся сквозь ветки солнечных лучах успел заметить отлетающую от гранаты скобу, испуганные глаза повернувшегося к нему врага и уткнулся лицом в землю.

Взрыв! Николай перекатился, встал на колени, вытянув автомат перед собой и выпустил длинную очередь через поднявшееся облако пыли туда, где лежали враги. Стрелял, пока не разрядился автомат, затем прижался к дереву, перезарядил. Над леском воцарилась тишина.

– … Обход, проверка, кончаем! – Услышав команду, участники засады приподнялись и, осмотревшись по сторонам, осторожно начали сближаться.

– Время, ребятушки, время. Ножами делаем!

Команда означала, что пора поторопиться, а раненых фрицев добивать ножами. Коля достал свой трофейный гитлерюгендовский клинок из-за голенища и, аккуратно придерживая автомат, пошел к своим «крестничкам». Фрицы лежали смирно, поблескивая выпученными глазами и оскаленными в предсмертных агониях зубами. Только один лежал лицом вниз. Коля заметил, что он чуть шевелится…

– Давай по-быстрому, Коль, – шепнул непонятно как оказавшийся рядом Марк. – Мы уже своих зачистили, у тебя глухо?

– …Вроде, ан нет! Вон падаль, шевелится! – зло проговорил Коля и, крепко сжав рукоятку кортика побелевшими пальцами, широко зашагал к лежащему на животе и слабо пытавшемуся уползти человеку в немецкой форме. Подошел, замахнулся, пнул сапогом в ухо. Фриц резко перевернулся, перекошенное лицо, в глазах плещется смертный ужас…

– …Не надо, товарищ, не надо… Жизнь… – полицай не договорил – незаметно подошедший сзади старшой схватил его за волосы, потянул. Коля с удовольствием полоснул острейшим лезвием по беззащитной глотке…

– Да чего ты так-то, боец? – недовольно проговорил старшой, старшина-разведчик Никита Георгиевич, поморщившись от брызнувшей на него крови. – Не мог в грудь?..

…Бойцы, собрав трофейные автоматы, собрались и слаженно, цепочкой ринулись к околице. Бой догорал…

…Деревня была небольшая, домов на двадцать. Фашисты успели похозяйничать, но, к счастью, Отряд подоспел вовремя. Вернее, вовремя командир принял решение, но после того, как сутки назад разведчики обнаружили свежее пепелище на месте близлежащих Хуторовичей, отговорить бойцов от возмездия было трудно. Да и вредно было их расхолаживать, хотя основной задачей разведывательно-диверсионного Отряда имени Сталина оставалось пока скрытное перемещение в глубокий тыл противника и разведка. В любом случае командир Отряда подполковник Ерошкин принял решение и, пока ядро готовилось к атаке на деревню, головной дозор предпринял весьма удачный отвлекающий маневр, оттянув на себя часть живой силы противника.

Ядро Отряда ворвалось в деревню неожиданно, почти мгновенно уничтожив два десятка немцев и полицаев, в основном пьяных. Видно, этим нелюдям смотреть на сожжение жителей деревни заживо было нелегко. Нескольких сдавшихся, после короткого допроса, бойцы безжалостно расстреляли – Отряд не мог позволить себе содержать военнопленных. Выпустили из обложенного хворостом сарая жителей деревни. Некоторые были ранены. Часть бойцов отправилась караулить дорогу, остальные воспользовались короткой передышкой.

…Николай присел у избы, закурил, руки тряслись после скоротечного боя. Ненависть Удальцов познал с раннего детства, но такой ненависти, как к немецким оккупантам и их пособникам-предателям, он, казалось, не испытывал никогда. Первым, что заставило его ненавидеть, была стена. Обычная, плохо сколоченная стена деревянного сарая, испещренная дырами от пуль и отмеченная почти ровным рядом побуревших от времени кровавых пятен. А вдоль стены лежали опухшие на жаре тела деревенских мужиков, баб и детей с одинаково скрученными за спиной руками. Этот след правления Третьего рейха навсегда запечатлелся в сердце, и тогда Николай поклялся мстить. В этой деревне немцы были уже не столь расточительны и, решив сэкономить патроны, собирались сжечь всех разом.

«Жизнь человека для них дешевле патрона», – подумал Коля. Рядом, сжимая в своей огромной лапе, как игрушечный, ручной пулемет Дягтерева, плюхнулся вечно веселый атлет и балагур Ваня Конкин.

– А ну дай в зубы, чтобы дым пошел! – Коля молча протянул ему кисет с хозяйственно заложенными за тесемку полосками газеты. – Удачно выступил наш сводный ансамбль! Деревню выручили, людей спасли…

– И засветились по самое не могу! – Старшой подошел как всегда неслышно. – Ладно, курите живехонько и вперед. Уходить надо. Коля, собери магазины трофейные, авось пригодятся…

…Отряд собрался быстро. Спасенным посоветовали собрать одежду, съестное и уходить подальше в чащу. Искать отряды партизан. Построились и, стараясь не смотреть в растерянные глаза людей, растворились в глухом лесу. Командир повел на юго-запад, в глубь обширного безлюдного лесного района.

Несколько раз делали петли, арьергард, дождавшись отхода местных, сам подпалил деревню, щедро усыпав след табаком с кайенским перцем, и бросился вдогонку…

…Ветка бьет по лицу, еще одна, солнечный луч, отразившись в капле пота на реснице, разбрызгивается по сетчатке всеми цветами радуги. Во время длинных пеших переходов Коля всегда вспоминал свой первый марш-бросок. Тогда был тоже жаркий летний день, инструктор погнал курсантов в полном снаряжении на двадцатикилометровый забег по пересеченной местности. Помнил Коля и свой стыд, когда очнулся с запрокинутыми выше головы на рюкзак сапогами – чтобы кровь к сердцу отливала, вспомнил и слова инструктора, что из него разведчик «как из дерьма пуля». Тогда он сумел собраться и дошел до лагеря, не сняв с себя ни рюкзака, ни автомата. Потом Николай не просто поборол свою слабость, но и стал одним из лучших ходоков в группе…

Николай вспомнил, с каким старанием и потугами он доказывал, что имеет право на место в строю формировавшегося парашютного Отряда. Марш-броски, физкультура, рукопашный бой. Нигде нельзя было дать слабины, особенно после того, как доброволец-комсомолец Николай Прохорович Удальцов «потерял» временно выданную ему на руки медицинскую карту. У Коли были нелады с сердцем, но попасть в Отряд имени Сталина стало для него не просто мечтой, идеей-фикс. Он хотел воевать, как завещал кумир его детства великий полководец Александр Васильевич Суворов – уменьем, а не числом. Не хотел Николай ни гореть в танке, ни сидеть в окопе, хотел он чего-то особенного… и получил, так, что мало не показалось…

…Наконец объявили привал. Отряд расположился на покате большого, поросшего лесом холма. Тут бы и отдыхать, но работы был еще непочатый край: несколько разведчиков, разбившись по тройкам, растворились в лесу, были выставлены дозоры, командиру Отряда поставили палатку, остальные наспех соорудили себе шалаши, они должны были не только стать укрытием от ненастья, которого, кстати, в сухую погоду и не ожидалось, но и послужить хорошей маскировкой от немецких самолетов-разведчиков.

Коля первым делом присел, сменил портянки на сухие, разобрал и принялся чистить автомат. Оружие и ноги – это жизнь, так их учили. Рядом плюхнулся Ваня, стал молча снимать рюкзак. Раскатали скатки, растянули одну плащ-палатку над головой, привязав к веткам близко стоящих деревьев, нарезали елового лапника, застелили второй плащ-палаткой. Пока Ваня готовил ночлег, Коля сбегал к общему котлу, притащил свежесваренной каши. Прозванные в Отряде близнецами, ребята были совершенно не похожи друг на друга: потомок вольных Донских казаков, Николай был чернявым, крепко сбитым парнем, с широкими плечами и невозмутимыми карими глазами. Иван являл собой его полную противоположность – соломенные волосы, высоченный, он казалось только недавно сошел с корабля викингов. Они были знакомы с детства, жили в одном дворе на Таганке и старались держаться друг друга. Всевидящий отец-командир, знавший все, что делается у него в отряде, не упустил и этот момент – как человек практичный дружескую спайку он постарался скрепить, держал ребят рядом, вместе посылал на задания…

– От бобовых культур я скоро стану первым в мире реактивным самолетом, или живым минометом, или как минимум шалаш наш взорву, – шепотом поделился с Николаем аппетитно чавкающий рядом Ваня. Он страдал от несовместимости с кулинарными пристрастиями отрядного повара, по совместительству взрывника Наиля Садуллоева, который считал фасоль самой здоровой пищей и добавлял во все супы и каши. Обильные запасы фасоли портили Ивану настроение.

– Скорее ты станешь первой в мире ходячей газовой бомбой, – авторитетно шепнул в ответ Николай. – От твоих кишечных реакций скоро весь лес передохнет…

– Жаль, фрицев потравить не можем. Я бы постарался, летал бы на парашюте и травил с воздуха… – Иван вздохнул, задумался и вдруг выдал сочную и громкую руладу. Сидевшие вокруг бойцы загоготали…

– Отставить балагурство! – Старшой подошел неслышно. – Конкин, Удальцов! К командиру! Дело до вас…

– Есть, старшой! – Оба вскочили.

– Не старшой, а товарищ старшина! – Старшой нахмурился притворно, но субординация прежде всего, и ребята сдержали улыбки.

– Так точно, товарищ старшина!

Десант

…Открытый люк, зеленый свет в брюхе самолета, группа выстроилась как положено, по весу, зацепившись фалами за натянутый у потолка трос. Снаряжение плотно закреплено, автомат зачехлен, очки-консервы надеты. Толчок выпускающего по плечу, пошел! Вот он прыжок! Прыжок особенный, боевой…

…За ними устраивали реальные погони с натасканными собаками, учили взрывному делу, стрельбе из всех видов оружия, ориентированию на местности, топографии, разведке. Марши, марши, марши, изнуряющие пробежки и марши… Много позже Николай, или Стояк, как его прозвали сослуживцы из-за выносливости и силы воли, понял, для чего все это было нужно – основной работой разведки являлось перемещение собственных бренных тел, оружия и боеприпасов, снаряжения на большие расстояния. Нелишней была маршевая подготовка и для развития ног перед прыжками с парашютом. Парашютной подготовке вообще уделяли особое внимание, у Николая в активе за время обучения на парашютном значке повисла бирочка с числом «20» – по количеству прыжков… Прыжки были разные, дневные, ночные, с большой высоты, с малой, с грузовыми контейнерами, на лес и на воду. Не так страшно, как казалось сначала – просто способ перемещения…

Удачно вписалась в подготовку и охота на немецких парашютистов-диверсантов, которых немцы выбросили неподалеку от школы, расположенной в Московской области. Немецкий парашютный взвод курсанты-парашютисты Красной Армии перехватили быстро, фашисты даже не успели собраться в боевые порядки, чтобы дать полновесный бой. Это практическое занятие стало для курсантов хорошим уроком о том, что может произойти с десантом…

Немецкий десант разбросало ветром по всему лесу. Было неясно в принципе, на что рассчитывали фашисты, забрасывая своих так близко к Москве, всего в каких-то сорока километрах от города. По тревоге были подняты ближайшие войсковые части, подняли и курсантов со спецкурса НКВД. Лес плотно оцепили, курсанты и войсковая разведка принялись за прочесывание.

Матерые парашютисты-диверсанты, в свое время десантировавшиеся на Данию и молниеносной операцией поставившие страну на колени, выброшенные в подмосковном лесу, проиграли свой первый же бой. Их находили на деревьях, выслеживали по отчетливым следам на снегу, загоняли в овраги, в ловушки, в засады. Старались брать живьем. Первых же пойманных контрразведка допрашивала на месте.

…Николай тогда впервые убил человека. Несколько парашютистов, перемигиваясь фонариками точка-тире, нашли друг друга. Собрались вместе, видимо, собираясь прорываться из окруженного леса. И засветились по полной программе. Сдаваться фрицы не собирались; увидев преследовавших их курсантов, парашютисты залегли в круговую оборону и открыли огонь. После скоротечной перестрелки фашистов забросали гранатами. Когда Николай подошел проверить убитых, один из фашистов, не добитый гранатой, неожиданно резко повернулся к нему с автоматом в руках. Коля и глазом не моргнул, как его винтовка, будто сама по себе, хлопнула, и фриц осел с дырой в груди. Тогда Николай Удальцов не испытал никаких особенных ощущений; находясь в боевом мандраже, он механически обыскал трупы, вместе с товарищами собрал снаряжение парашютистов, отнес к грузовикам, туда, где работали контрразведчики.

…Николая тогда поздравили товарищи, командование. Оказалось, что он положил матерого диверсанта, подполковника немецкой армии, кавалера Железного Креста. Не было ни описываемых классиками душевных страданий, ни ночных кошмаров. Николай был воином и хотел убивать врагов. И делать это хорошо…

…Место высадки изучали слишком тщательно, чтобы промахнуться, погода была спокойной, безветренной. Десант прошел гладко, ни один из парашютистов не потерялся, приземлились без травм. Собирались, как и было условлено, у обозначенного на карте ручейка у подножия высокой меловой скалы, разглядеть которую удалось даже при ночном прыжке. Осмотрелись. Командир выслал тройки разведчиков. При разработке и планировании десантирования Отряда упор делался на то, что место высадки должно быть как можно более пустынным и труднодоступным. Для выполнения главной задачи Отряду имени Сталина нужна была скрытность, и обеспечить ее было приказано любыми способами.

Временный лагерь поставили быстро, но основательно. Особое внимание бойцы уделили маскировке. В Отряде работали все, невзирая на возраст и звания. Командир Отряда подполковник государственной безопасности Сергей Ерошкин, несмотря на свои сорок, наравне со всеми рубил ветки для шалаша и маскировки, лично поднялся на высотку с дозорными, расчистил и подготовил поляну для приема следующей группы.

Отряд ожидал приема еще трех групп, а также контейнеров с необходимым снаряжением. Разместить на отдых надо было всех новоприбывших, поэтому работали в ударном темпе. Поужинали на скорую руку, сухим пайком и галетами, тем более что отрядный повар Наиль Садуллоев должен был прибыть со следующей группой.

В первую ночь не спал никто. Все с напряжением ждали прибытия следующей группы. Вслушивались, вглядывались в ночное небо. Николай с удовлетворением отметил, что погода для десантирования идеальная, в небе царил полный штиль. Наконец в строго условленное время в небе послышался приглушенный гул авиамоторов. Бойцы мгновенно разожгли заранее сложенные и облитые керосином костры по краям поляны. Гул самолета приближался… Наконец долгожданный шелест парашютов. Не выдержав ожидания, ребята бросились встречать своих. Пересчитались, не хватало двоих. Командир приказал гасить сигнальные костры, оставив только один, на краю поляны. Разбились на тройки, но прочесывать лес не пришлось – «пропащие» самостоятельно выбрались. Оказалось, ребят отнесло на деревья, но совсем недалеко от полянки. Две тройки сразу отправились к указанным деревьям, высвобождать застрявшие парашюты и зачищать место высадки от следов. Уже светало, когда бойцы втянулись в заранее приготовленные шалаши, и вовремя. Над лесом показался немецкий самолет-разведчик – «рама», как его прозвали за сдвоенный хвостовой фюзеляж. К счастью, самолет даже не задержался над их поляной, стараниями маскировщиков ничем не примечательной в ряду бесчисленного количества таких же…

…Несколько секунд Ваня не мог понять, что с ним произошло. Правильно вышел из люка, купол открылся, а дальше тишина. В памяти всплыл какой-то темный силуэт, похожий на здорового мужика с распростертыми объятиями. Он осторожно открыл глаза, осмотрелся. Полная, оглушающая лесная темнота. Ни поляны, ни костров. Попробовал пошевелиться, ощутил дикую боль во всем теле, но, как ни странно, двигаться смог. Мир колыхался вокруг вкривь и вкось. Наконец Ваня понял – он попросту приземлился на деревья и, похоже, повис на парашюте. Причем вверх ногами. Нащупал висящий на плече острый нож стропорез. На месте.

Резать дорогой шелковый парашют казалось святотатством, но выбора не было. Потихоньку освободив запутанные плечи, Ваня прошелся пальцами по омертвевшим от впившихся строп бедрам. Интересно, далеко ли до земли? Но надо освобождаться как можно быстрей. Вдруг десант обнаружен и их уже ищут поисковые отряды?! Ване даже послышался лай овчарок, и он, не рассуждая больше о высоте и гравитации, принялся яростно пилить запутавшиеся стропы. Пошла… пошла! А-а-а!..

…Девушка в льняном белом платьице склонилась над ним. Соломенные, светлые волосы щекочут лицо, тонкие, нежные пальцы гладят его по голове.

– …Ваня… Ванечка… Ванюша… – Пальцы теребят его, сжимают все сильней и сильней, Иван чувствует жгучую боль.

– Да, я! Это я! – Иван кричит, начинает вырываться, что-то горячее, липкое течет по его лицу…

– …Тихо, тихо, не ори, Ванюша. Ну и крепкая же у тебя башка, – пробормотал Николай, наматывая бинт виток за витком на окровавленный затылок товарища, прямо поверх порванного десантного шлема. – Я гляжу, ты пока падал, полдерева отрубил. Ну и налил же ты кровищи…

– Слава Богу, вы меня нашли быстро, а то я бы тут и помер, – Ваня поежился. – Как ты меня так быстро, а? По запаху учуял? Или я кричал, когда падал?

– Ты ж прямо у полянки приземлился, по парашюту и нашли, вон он, светлеет. Мне еще лезть за ним. Да ты лежи, лежи, сам сниму…

Партизаны

…Николай еле слышно выдохнул и приоткрыл глаза. Летнее июньское солнышко било через листву. Шаловливый лучик пробирался сквозь ресницы, пробуждая от забытья… Николай, не шевелясь и не открывая глаз, попробовал пошевелиться. Боли не было нигде, кроме крепко контуженной головы. Как говорил инструктор, голова – не конечность, а отросток, новая не вырастет, но при беге не мешает… Что-то в новых товарищах было неправильно, настораживало. Коля, хоть убей, не мог сказать, что заставляло его сдерживаться, но чутью своему он доверял. Вроде ребята хорошие, спокойные. Дружелюбные, даже слишком. Коля водички набрать пойдет, и Федор не поленится, встанет, сразу за ним увяжется. Коля оправится, глядь, а Федька тут как тут, щерится, всем видом излучая дружелюбие.

– …Слушай, может, подержаться хочешь? – необидно спросил Коля, и Федор, автоматически улыбаясь, закивал. Потом опомнился, засмеялся, погрозил увесистым кулаком, отошел. Правда недалеко. Примостился на травке в шагах двадцати, достал пачку трофейных немецких сигарет, лениво закурил, выпуская дым в утреннее небо. Выкурил полсигареты, не затушив, беспечно выбросил длинный окурок в траву. Встал, приспустил штаны и помочился. Там же, где и сидел. От костра свистнули и помахали.

– Пошли кушать, Николай. Еда готова – брюхо тож. – Коля и не заметил, как ложка оказалась у Феди в кулаке, жрать парень был горазд. У костра собралось с десяток партизан – мужчины как на подбор, крупные, сильные и молчаливые. Каждый подошел к общему котлу, наполнил свою тару густым мясным варевом, от которого валил пар и запах, способный свести с ума любого голодного человека. Коля зачерпнул побольше себе в котелок, с самого дна, где гуща, взял ломоть черного хлеба и, достав из-за голенища ложку, принялся хлебать…

…Партизанский отряд они заметили еще издалека. Вольготно разбитый на вершине лысого холма лагерь, горящий костер. Долго присматривались, решили – Николай пойдет к партизанам, разузнает что и как, Иван покараулит поодаль. Встретиться договорились у раздвоенной сосны километров за пять от партизанского лагеря. Свой ППШ Коля отдал напарнику, взяв у того трофейный немецкий автомат. Отдал также документы и все, по чему можно было бы его опознать. Вздохнул и пошел к партизанам… А встретили его как родного, правда, долго присматривались.

…Корочкой хлеба Коля тщательно вытер свой красноармейский котелок, вздохнул и достал кисет. Его мучили вопросы и несоответствия: откуда у партизан, прячущихся в лесу больше года, такой свежий и вкусный хлеб? Откуда такое снабжение? Сигареты и спирт ребята не экономили, все ходили с немецкими автоматами, ручными пулеметами. Ведут себя беспечно, видно их издалека, они как будто и не прячутся. Почему в отряде ни одной женщины, старика… Последнее казалось самым странным – так или иначе, партизанам приходилось обременять себя, спасать от карателей тех, кого могли спасти. Тем более что часто спасали своих знакомых, близких. А здесь как на подбор – здоровые, угрюмые мужики атлетического телосложения. Была, правда, парочка ребят, отличавшихся от остальных и внешним видом и статью – восемнадцатилетние мальчишки в сильно изношенном красноармейском обмундировании. Странным казалось их поведение – увидев Николая, они словно сжались, а когда он попытался поговорить, испуганно отошли, сделав круглые глаза…

– …Значит, говоришь, бежал из плена? Ищешь, к кому бы прибиться? – Иван Иваныч смотрел дружелюбно, поглаживая седеющую аккуратную бородку, попыхивая «капитанской» трубочкой с ароматным вишневым табаком. – Коммунист?

– …Комсомолец. Война началась, не успел, – промямлил Николай, косясь назад и налево. Там, в углу землянки, на скамеечке спокойно сидел «Немой», любопытнейшая личность. Богатырь под два метра ростом, со взглядом удава, сидел спокойно, не глядя в их сторону, но Николай знал – моргни Иван Иваныч и «Немой» также спокойно и тихо удавит его прямо здесь.

– А документы твои где, сынок? Продовольственный аттестат, удостоверение личности? Где твое красноармейское обмундирование? – Иван Иваныч говорил мягко, но в глубине глаз таился какой-то холодок. Взгляд был страшный, и Коля невольно моргнул. «Так и надо, так и надо, поестественней. Бойся этого волка, ты же его боишься».

– Из какого лагеря бежал? А? – внезапно крикнул Иван Иваныч и резко хлопнул ладонью по столу. – Ты кто есть, падаль?! Ты же не был в плену! Ты посмотри на себя, какой ты откормленный! В лагерях так не кормят!

– Местный я, – выдавил Николай. – Призвали, воевал… Контузило… Один остался. К своим бросился. Прятался я тут, где придется. По сараюшкам, по подвалам ховали меня. Потом немчура и полиция зачастили, пришлось в лесу ховаться. Вас увидал… к вам подался. Товарищ! Верьте мне, да я этих фрицев зубами буду грызть!..

– Молчи уж… грызун. – Иван Иваныч заговорил неожиданно спокойно. – Нет, на фрица ты точно не похож. Не фриц. И на труса тоже – откуда у тебя автомат трофейный? Немцы – люди аккуратные, оружием не разбрасываются. Кто ты есть, мы все равно узнаем. Вот ты говоришь «товарищ». Прислушайся, какое слово! Хорошее слово. Товарищ – значит доверие. Может, тут где бродят такие же, как ты, товарищи? Так давайте дружить! Вместе и работать сподручней! Нам связь нужна… А… Молчишь… Ну-ну, молчи пока. Ты это, вот что. С утра пойдем фрицев щупать. Ты с нами. Поглядим, какой ты трус, значит…

…Мда, ситуация складывалась непонятнейшая. Раскрываться, раскрывать местоположение, да что там, само существование Отряда ни один из его членов не имел права. Колина легенда была шита белыми нитками, копни поглубже, и развалится. Какой он местный, если и местность-то эту знает еле-еле, только по карте. Говорок московский. Теперь бы уйти отсюда, да так просто не получится – Федор бродит как приклеенный. Ладно, поживем – увидим. Остается только подождать завтрашнего налета. Если это немцы, то по своим они стрелять нипочем не станут. В любом случае утро вечера мудреней…

– …Значит, герр штандартенфюрер, вы полагаете, это один из парашютистов? – почтительно спросил «Иван Иваныча» «Немой».

– Нет никаких сомнений, мой дорогой Иоахим. Ты видел его походку, движения? – Командир специального антидиверсионного отряда СС Вильгельм Штуце, он же «Иван Иваныч», не спеша выколотил трубочку, специальной ложечкой старательно очистил ее от нагара, забил новую порцию табака. Почтительно молчавший рядом штурмгауптфюрер (капитан – в соответствии с воинскими званиями РККА. – Прим. автора) Иоахим Груббер протянул начальнику горящую веточку, штандартенфюрер раскурил трубочку, затянулся… – Достаточно взглянуть на его поведение во время нашей беседы, на его снаряжение… Положительно это он… Итак, наши действия, герр штурмгауптфюрер?

– По отработанному сценарию, герр штандартенфюрер! – Иоахим улыбнулся. – Идем в деревню. Казним фашистов. Входим в доверие… к товарищам.

– Все-таки жаль, что ты плохо говоришь по-русски. Твой акцент тебя выдает. Что бы придумать, выдавать тебя за поляка? Или так и оставить немым? Ладно, не забивай голову. Главное, не спускай глаз с этого русского. Чувствую, он парень непростой… Да, и избавьтесь от антуража, от них вреда больше, чем пользы. Только тихо, Иоахим, тихо…

…Ваня пролежал не шевелясь еще целый час. Потом тихо пополз задом вниз. Прочь от этого холма. Его трясло от пережитого ужаса. Какое все-таки счастье, что он учил немецкий!..

…Вскоре после разговора ряженых эсэсовцев, который Конкину посчастливилось подслушать, когда он уже собирался уходить, шум веселой беседы и шагов, доносящийся от лагеря, заставил его насторожиться. Подошли трое: рыжий, стороживший Коляна, здоровяк-штурмгауптфюрер и один из двух красноармейцев, который плелся, опустив руки и голову, как на заклание. Троица зашла за бугорок так, что их не было видно от лагеря. Красноармеец остановился, понуро повернул голову… Дальнейшее Иван осмыслил не сразу – здоровяк подбил парня под ноги, поставив на колени, а рыжий, схватив его за волосы, полоснул по шее невесть откуда взявшимся в его руке клинком. Подержал минуту, уклоняясь от скребущих воздух пальцев умирающего и фонтанирующей из разрезанных артерий крови.

…От увиденного убийства красноармейца Конкина затрясло. Но он остался лежать на месте. Ваня был не просто двадцатилетний советский парень, комсомолец и спортсмен-разрядник. Воин-разведчик, Конкин умел думать головой и был «разведчиком от Бога», как его шутливо называл старшой. Он также неподвижно и тихо лежал, когда фашисты привели второго такого же паренька и точно также умертвили. Конкин знал, что мог запросто, одной очередью расстрелять этих ряженых партизан, спасти красноармейца, но он также знал, что попросту не имел права этого делать. Эти ребята погибли тогда, когда сдались, погибли, когда стали сотрудничать с фрицами, стали частью ловушки, расставленной на него и его Отряд… Ваня полз и полз вперед, встал на ноги только часа через два, осмотрелся, взял ближайший ориентир по азимуту, вдохнул-выдохнул и побежал. Он должен был успеть во что бы то ни стало…

Главный враг диверсанта

…В тот самый час, когда спится слаще всего, в тот поворот земной оси, когда ночная мгла со звездами сменяется предрассветной хмарью, а над полями и лугами поднимается густая дымка, партизанский отряд тихо вошел в деревню. Федор неотрывно следовал сзади.

«…Автомат вернули, заряженный, значит доверяют? Или… игра?» – Николай не мог освободиться от преследующего его чувства нереальности происходящего. Все было как-то странно – партизаны как будто заранее знали, куда им идти, знали эту деревню. Увидев стоявшего на часах полицая, Николай схватился за нож, но Федор взял его за запястье, покачал головой.

Партизаны бесшумно перелезли через плетни, окружили дома, оглушили и связали дремавшего в обнимку с карабином на лавочке пьяного полицая, сидевшего у самой большой хаты, видимо, бывшего сельсовета. Сорвав со стены полотнище со свастикой, тихо вошли в дом. Выволокли старшего полицая, еще сонного, в исподнем. Быстро связали, заткнули рот. Прошлись по избам, забрали еще нескольких. Николаю даже не пришлось ничего делать, так слаженно и быстро действовали партизаны. Полицаи практически не сопротивлялись, они ничего не понимали, трясясь от ужаса, даже не просили пощады. А пощады им никто давать не собирался…

…Заминка произошла у избы, стоящей на околице. Оказалось, что в ней заночевала немецкая интендантская команда. Кто-то предупредил немцев, а партизаны почему-то не успели окружить хату. Когда Николай подбежал, он увидел лишь серые спины вдали на дороге. Федор запоздало выстрелил им вслед, но, конечно, промахнулся. Обернулись на окрик – Иван Иваныч собирал отряд.

– Казним полицаев, эта честь – новичку. Собираем продовольствие, уходим, – сдержанно приказал командир партизан.

– Но ге… – вскрикнул один из полицаев и захлебнулся в собственной крови. Немой аккуратно воткнул нож ему под лопатку.

– Жаль, немчуру упустили, – Коля угрюмо уставился на командира.

– Ты не болтай, а дело делай! – прикрикнул Иван Иваныч. – Кровью предателей Советской власти докажи, что ты наш! Давай быстро, надо уходить.

Коля оглянулся на плененных полицаев. Вшестером, построенные у поленницы, кто в исподнем, кто в штанах и кителе, они стояли, трясясь от страха. Федор стоял рядом, невозмутимо поигрывая ножом. Партизаны молча собрались рядом.

– Давай выбирай своего! – приказал Иван Иваныч. – Побыстрее, уходить пора…

Он не договорил, Николай, с бедра не целясь, расстрелял крайнего. Автоматная очередь пробила утреннюю дремотную тишину. Тело полицая отшвырнуло к поленнице, прямо на дрова, Коля успел заметить бесконечное удивление на его лице. Тут же ожили автоматы в руках партизан, полицаев расстреляли в упор почти мгновенно.

…Партизаны уходили спокойно, без спешки. Федор похлопал Николая по плечу, и тот влился в строй, гуськом уходящий в лес. «Да, непонятка на непонятке, – на ходу задумался Удальцов. – Почему мужики не забрали винтовки полицаев? Да и деревушка какая-то странная – ни одного жителя, кроме немцев. Думай, Коля, думай». Но картинка как назло не складывалась…

– …Послушай, мы знаем, что ты из этих, парашютистов, – сказал Иван Иваныч, подавая Коле кружку с горячим чаем. – Можем играть в игры, а можем как взрослые, а? Нам как воздух нужна связь, а то мы так и будем как слепые кутята тыкаться от деревни к деревне, пока на засаду не напоремся. Ну ты же разумный парень! Что нам делать?!

– Да не могу я, понимаете? Права не имею! – взорвался Николай. – Ты, отец, тоже простой, как сибирский валенок! Я вообще ни на что никакого права не имею. Даже в этих гадов стрелять без разрешения!.. Эх, ладно! Была не была. Могу взять одного из ваших с собой, но я ничего не обещаю! Нас могут развернуть на месте, а меня еще и расстрелять за невыполнение приказа!..

– Не думаю, Коля, – Иван Иваныч хмуро улыбнулся и отхлебнул чая. – Я думаю, нам будут рады…

…Фигурка в маскхалате у раздвоенной сосны призывно махнула рукой. Странная какая-то фигурка… вроде на голову ниже Вани. Но Коля не колеблясь шагнул вперед. Федор радостно хлопнул его по плечу. Он, Немой, и еще трое партизан пошли с Удальцовым на встречу со связным. Не было ни приказов, ни добровольного волеизъявления, просто встали и пошли, как будто так и надо было. И это было странно, слишком слаженно для крестьянского партизанского воинства. Но усталый, просто изможденный, Коля устал разбираться во всех этих непонятках, решив оставить их отрядному особисту. Главное, дойти до расположения. «…Странное дело, ходьба по лесу, – думал Коля. – Всё идем и идем, вот она, сосенка, как будто на ладони, а все никак не приближается. Ладно, хватит сходить с ума, ребята правильные со мной, хоть и крестьяне беспартийные…»

…Выстрела Коля не услышал. Только шедший рядом с ним Федор вдруг страшно ощерился, выпучил глаза и, растопырив пальцы, свалился в траву. Глаза как фотоаппарат запечатлели одну маленькую дырочку на его ватнике, прямо на уровне сердца. Одновременно сзади два раза гулко ухнуло и резко застрочили автоматные и пулеметные очереди. Тело среагировало молниеносно – Николай нырнул в траву, сгруппировался и… рванул в лес на полусогнутых ногах… Моментально оказался у ближайших деревьев, приподнялся, побежал. Рванул так, как еще никогда не бегал. Пробежал метров триста по кромке леса, оглянулся – вроде никого. Рванул дальше, к сосне… Стрельба сзади не утихала… «…Внезапность, внезапность, друг и враг, – думал Коля, ломясь через чащобу ельника, не обращая внимания на ветки, раздирающие лицо. – Кто ж так ладно стреляет? Неужто чукча? Но зачем нашим валить партизан?»

Не добежав до раздвоенной сосны, Коля рухнул на землю, как подкошенный. Рывком перекатился на спину, посмотрел назад. Тишину разорвал внезапно поднявшийся с дерева ястреб… Коля не раздумывая поднял автомат, прицелился, автоматически взяв пониже, как и положено при стрельбе с возвышения… щелчок, тишина. Автомат молчал. Моментально отомкнув магазин, выщелкнул патрон, еще один. Посеревший капсюль… догадка пришла моментально…

– Сварили патроны, суки! – прошипел Николай. – Ай да партизаны!

Отбросив автомат, Николай рывком достал нож, сунул его лезвием в рукав гимнастерки и рванул вверх по холму, к сосне. Добежал, огляделся – никого… Мрачное предчувствие несчастья тисками сжало сердце. Неужто бросили?! Ванька бросил?!.. Услышав хриплое дыхание сзади, Коля оглянулся, один из сопровождавших его партизан оказался совсем рядом. Зачем-то отбросив автомат, он, плотный и коренастый, растопырив руки, побежал прямо на Николая, все ближе и ближе. Вот подбежал к сосне, ощерив рот в зловещей улыбке, ринулся на Николая… Какая-то едва заметная тень внезапно приподнялась с голой ветки сосны, нависавшей сверху, внезапно оказавшись огромной, ринулась летучей мышью вниз, на партизана…

– …Ну, чего встал?! Давай, помогай! – До боли знакомый голос командира вывел Николая из оцепенения. Подбежав, он помог подполковнику скрутить преследователя. Тот отчаянно сопротивлялся, но, получив тяжелый тычок в затылок, стих. Стропой ему быстро скрутили руки за спиной.

– Scheisse! – прошипел лежащий пленник, с ненавистью глядя вверх на присевших над ним подполковника Ерошкина и Николая…

– Молчать! – Подполковник ловко накинул удавку на шею «партизану». – Коля, ты все понял?! Ты все понял, а? Бери мой автомат, держи сосну, жди Ванюшу, он все расскажет. Прикрываете нас!

Подполковник коротко свистнул, из тени кустарника поднялись два бойца в маскхалатах, один со снайперской винтовкой, подхватили пленного за локти и ринулись сквозь чащу…

Скит

– Ты понял, во что мы вляпались, Колян? – выдохнул Конкин, когда ребята, пробежав с десяток километров, с ходу форсировали лесную речушку и залегли в прибрежных камышовых зарослях, отмахиваясь от налетевшей мошкары. – В общем, минут десять у нас наверное есть… Ты слушай, слушай…

Николай слушал и мрачнел. Все его наблюдения и нестыковки слились в одно целое. Так и хотелось хлопнуть себя по лбу.

– Как же нам повезло, Ваня, что ты остался наблюдать, – хмуро сказал Удальцов. – Что же нам теперь-то делать?

Оба товарища замолчали, угрюмо уставившись в жаркое летнее небо. Вечерело. Комары и слепни назойливо вились вокруг промокших людей, нещадно жаля в головы, в тела, прямо через одежду.

– Как их Садуллоев по-своему, ну, по-татарски называет? – неожиданно спросил Ваня, отмахиваясь от назойливой мошкары. – Кейявины? Кьявины?

– Кого?

– Ну мух, слепней этих…

– Вроде, не помню. – Коля прищурился. – Помню, что слово на Каина похоже. Вроде как убийцы.

– А ты что, брат, в религии силен? – Иван внимательно посмотрел на своего товарища. – Ты это… религия – опиум для народа!

Ребята переглянулись, заулыбались. Внезапно над рощей, которую они пробежали четверть часа назад, поднялась туча птиц. Николай нахмурился, резко подобрался.

– Они? – Ваня перекатился за кустик, присел на корточки. – Они?! Приставучие, черти!

– Отставить! – Коля шустро проверил автомат, отомкнул магазин… сухой. – Религия – опиум для народа! Так что чертей нет! А вот погоня есть! Подъем! Хорошо, хоть собак не слышно! Авось уйдем!

…Ребята споро откатились от реки, под укрытие густого кустарника, вскочили, проверили направление и рванули бегом, старательно забирая правее. Лесная наука говорит, что человек при ходьбе всегда неосознанно забирает чуть левее, а стереотипы, как учил старшой, надо ломать. Бежали быстро, но аккуратно, вдумчиво. Тяжелый планшет на длинном ремне бил Ивана по бедрам и, что совсем мужику неудобно, порой залетал между ног. Коля приладил его товарищу бечевкой к поясному ремню. Знания приходили с опытом.

У их бега была своя, большая цель. Они не просто спасались от немцев. Они спасали свой отряд, взяв погоню на себя, готовые, если потребуется, заплатить жизнью за то, чтобы товарищи сумели дойти и выполнить поставленную задачу…

…Два часа спустя, все еще мокрые, но уже давно от пота, а не от речной воды, бойцы позволили себе привал. Место для отдыха не выбирали, просто рухнули у вершины лысого каменистого взгорья. К счастью, здесь кровососущие насекомые им почти не надоедали. Спортсмен Ваня, сделав несколько вдохов-выдохов, сразу лег на живот и, достав бинокль из футляра, принялся разглядывать окрестности. Николай долго не мог прийти в себя. Грудь не просто болела, она горела изнутри. Дыхание вырывалось рывками, пульс частил ударами молотка по вискам и затылку, холодный пот скользил по всему телу. «Ничего, ничего, – отстраненно думал Удальцов. – Надо жить, надо бежать. Бег – это жизнь, а жизнь для меня сейчас – это бег. Прав был доктор, не с моим сердцем в десант идти…»

– Не отстают, суки! – неожиданно севшим голосом сказал Иван. – Хоть ты тресни! Не отстают, и всё.

– Что, опять птицы? – глухо спросил Николай.

– Хуже. Хуже каинов этих летающих! – зло сказал Конкин и протянул товарищу бинокль. – Посмотри, вроде на две группы разделились, видишь?

Действительно, сквозь полевой бинокль можно было без большого усилия разглядеть серо-зеленые фигурки, двигавшиеся через редкое полесье. Шли они быстро и ровно, особенно не скрываясь, сохраняя дистанцию друг с другом. Шли спокойно, оглядываясь по сторонам, действительно разделившись на две группы, как бы образовав редкий, но прочный сачок.

– Грамотно идут, – Коля отнял бинокль от глаз и пристально посмотрел на товарища. – Это не просто солдатеры! У нас еще минута есть, дыши. Эти каины нам спуску не дадут. Это вам не обозников расстреливать…

– Ага, обозники, мать их! – Ваня внезапно задышал быстрее, его глаза округлились от злобы. – Волки это матерые, понял, волки! Ты там с ними пока в лагере прохлаждался, чаи гонял с салом, я посмотрел на них. Хорошо посмотрел! Волки они, Коля, не уйти нам от них! А что?! Место неплохое. Давай бой примем! Последний, ахх!..

…Схватив друга за горло и навалившись сверху, Удальцов затравленно крутанул головой и яростно зашипел:

– Волки, говоришь?! Да хоть львы с тиграми из Московского зоопарка! Бой принимать у нас команды не было! И пока нас не прижали, мы будем бежать, понял?! Ты же мастер спорта! Тебе легче! Отставить сопли…

…Болото было как болото. По краям деревья, густая поросль острой, будто отточенной осоки, посередине покрытое ряской и тиной озерцо. Густая, словно грозовая туча, стая насекомых кружила над осокой, не рассеиваясь даже от сильных порывов ветра. Смеркалось, над лесом повисла густая тишина.

Высокий широкоплечий человек в пятнистом комбинезоне без знаков различия тихо напевал себе под нос старую песенку, перекидывая увесистый автомат из одной руки в другую легко, как детскую игрушку. Слова песни лились из него сами собой, казалось, они были рождены именно здесь, в этом дремучем углу света, здесь, где всходят и заходят солнце и луна, из этого самого болота…

Еin Fischer mit der Rute wohl an dem Ufer stand und sah’s mit kaltem Blute, wie sich das Fischlein wand…[2]

– …Герр штурмгауптфюрер, – почтительно склонился к присевшему в раздумье Иоахиму крепыш в таком же пятнистом комбинезоне. – Следы затерялись. Мы еще раз прочесали все окрестности и рощу, тщательно прочесали. Дорога оцеплена батальоном обеспечения, но, похоже, им удалось уйти. Не представляю, как… они же не птицы?!

– Даже птицы оставляют следы, дорогой Вилли, – мечтательная улыбка прорезала угрюмое, задумчивое лицо Иоахима Грубера. – Если ты хорошо учился в школе, то на уроках биологии должен был усвоить, что у птиц нет сфинктеров. Так что их можно найти по непроизвольно извергающемуся помету.

– Не могу знать, герр штурмгауптфюрер! – Вилли сердито посмотрел на командира. – Наш учитель биологии оказался евреем, и, естественно, про птичьи сфинктеры мы узнать не успели. Спасибо за науку о птичьих жопах, герр…

…От сильной командирской оплеухи каска слетела с головы Вилли, он покатился по земле, зажимая ладонью ушибленное ухо. Он так и не успел увидеть, ни как штурмгауптфюрер встает, ни как замахивается. Только вспышка удара и падение…

– Дорогой Вилли, – мягко заговорил Иоахим. – Ты знаешь, я чудесно отношусь к юмору. Если солдат шутит – значит он все еще жив. Но субординацию и дисциплину мы в армии Великого Рейха поддерживаем неукоснительно. Если ты не видишь разницы между шуткой и панибратством – не шути. Встать! Разбиться по тройкам, один спит, двое смотрят. Каждые два часа – обход. Эти зайчата где-то рядом, я их носом чую! Да, и еще раз передай всем нашим – русских брать только живьем! Стрелять разрешаю только поверх голов! Бегом!..

Потомственный военный, Иоахим Грубер в душе не был злым человеком. Он даже тайком недолюбливал нацистов и их действия, но он был офицером элитных частей СС и свято верил в армейские идеалы и добродетели. А главное, Иоахим был спортсменом. Превосходный боксер, стрелок, легкоатлет, глубоко в сердце он берег и лелеял любовь к охоте. Дичь еще ни разу не уходила от него, будь то птица, олень, свирепый лесной кабан или… партизаны. Наивысшим моментом счастья для него было видеть затравленные глаза добычи, последний всплеск отчаяния и, наконец, поражение… штурмгауптфюрер с хрустом потянулся, повел могучими плечами, пошел прочь от болота к уже поставленной для него заботливыми руками бойцов одноместной палатке, обтянутой противомоскитной сеткой. Еще одно проявление реальной пользы субординации и дисциплины.

– …И все-таки они где-то здесь, – бормотал Иоахим, – совсем рядом. Прямо у нас под носом. Где же вы, русские?…

…Сдерживать дрожь уже не было никаких сил. Все тело ломило от нечеловеческого напряжения. Вода, поначалу приятно холодившая тело, теперь, казалось, высасывала из души последние силы. Насекомых Коля уже не чувствовал, опухшее от сотни укусов лицо, казалось, стало старой морщинистой картофелиной. Глаза превратились в щелочки. Хотелось вскочить, вылезти из болота и побежать. Вместо этого, поборов самих себя, Удальцов и Конкин связали заранее нарубленные палки и ветки елового лапника латинской буквой V, так, как их учили на спецкурсах. Не спеша легли посередине и, изо всех сил стараясь не шуметь, погребли прочь от берега лесного болотца, или, вернее, заболоченного лесного озерца. Ваня вспомнил еще, как он – мастер спорта – рассмеялся над предположением, что ему могут понадобиться какие-то «плавательные средства». Сейчас эти знания оказались как нельзя кстати. В наступившей лесной темноте их головы с привязанными к ним торбами с самым ценным военным скарбом – автоматными магазинами, практически не выделялись на поверхности. Ветки, помимо плавучести, давали еще и неплохую маскировку…

…От берега отползали долго, казалось – целую вечность. Скрюченные от воды конечности ожили. Полежали, передохнули. Сунулись было к дороге, да спасла нерадивость немецких обозников – расхлябанные фрицы из оцепления курили на посту. Заметив угольки сигарет, ребята поползли в лес, дальше и дальше. Ползли больше часа, стараясь забирать в самый бурелом, густо поросший ветками лесной малины, пока наконец не решили, что можно встать и идти.

– …Что делать будем, товарищ? – Ваня придержал друга за рукав. – Просто бездумно идти нам нельзя…

– Будем искать укрытие, Ваня. – Удальцов вздохнул. – Так мы с тобой далеко не уйдем. Одно радует, если на нас объявили тотальный поиск, командир с отсекающими сумел уйти…

…Конкин тогда вовремя дошел до расположения Отряда. Подполковник Ерошкин оперативно оценил обстановку и приказал сниматься с места и переводить десантников в резервную точку. Сам же, хотя и не имел на это права, взяв с собой трех разведчиков и снайпера-чукчу Михаила Оола, отправился вслед за Иваном на точку встречи…

– …Что это?! – встревоженно шепнул Николай. Он первым заметил темнеющую в самой глубине бурелома массу бревен, не сваленную природой, а сложенную в определенном порядке. По ночному лесу ребята прошли несколько километров и смертельно устали, но самое главное, они были с оружием, снаряженным сухими патронами.

– Чуешь, как будто медом пахнет? – Силуэт Ивана, практически не видимый в темноте, уже слегка выделялся в первых призрачных всполохах раннего летнего восхода. – Как любит говорить наш старшой, «нос разведчика не менее важен, чем уши»…

…Навал бревен на деле оказался сильно покосившейся хижиной. Крыша лачуги была завалена упавшими наподобие шалаша деревьями, сделавшими строение практически не видимым. Лишь узкий торец здания остался доступен, да и тот густо зарос травой и кустарником.

Приметив дверь с глубоко вырезанным на ней православным крестом, ребята замерли в нерешительности.

«Выдавить ее, что ли…» – подумал было Иван, но не успел претворить мысль в действие – дверца с легким скрипом распахнулась. Оттуда показался свечной, будто призрачный, свет…

– …Заходите, сынки, коль пришли, – старческий голос прошелестел еле слышно. – Не стойте на пороге, гостями будете…

Не дожидаясь повторного приглашения, разведчики, пригибаясь, нырнули в узкий дверной проем и застыли посередине неожиданно просторного помещения. Слабый свет едва освещал развешанные по стенам лики святых на потемневших от времени иконах. Трухлявый деревянный пол насквозь пророс травой, в углу валялась большая охапка сена. Куда интереснее оказался хозяин.

«…Человек без времени живет в монашеской келье…» – мелькнула у Николая мысль, мелькнула и угасла под пристальным, острым взглядом седого, как лунь, старика с длинными волосами и бородой до пояса. Худой, иссушенный, со ввалившимися щеками, он одновременно производил впечатление человека невероятно сильного, духовитого. Одетый во все черное, этот старик не был похож ни на кого из окружавших Удальцова в прошлой, довоенной советской действительности. А самую длинную бороду Николай видел разве что у одного профессора-астронома в лектории, куда он, еще мальчишкой, забрел послушать про иные миры и созвездия. Да и борода та была козлиной, несравнимо короче этой. А креста, большого монашеского креста, Удальцов не видел уже давно, с раннего детства…

– …Ну садитесь, что ли, дети мои? – Не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, старик взмахнул рукой в широком рукаве, поставил на середину широкую, служившую столом лавку и опустил на нее большую бутыль.

Ребята не успели устроиться на сене, как стол уже был накрыт: несколько запеченных картофелин, луковицы, подсохшая краюха ржаного хлеба…

– …Идти нам надо, дед. Спасибо конечно… – Иван опасливо посмотрел в верхний угол, туда, где сквозь прореху между бревен уже застенчиво проглядывали первые лучи солнца. – Найдут нас здесь…

– Да, сынки, аки зверей обложили вас, и охотники за вами матерые. – Старик вздохнул. – Ну да ладно. Идти вам как раз никуда не надо, пропадете. Да и не уйти далеко, усталым таким. Ты бы на товарища своего лучше посмотрел, пусть он тебе ногу свою покажет…

Конкин вопросительно взглянул на Николая. Тот молча, пристально глядя на старика, не спеша снял сапог с левой ноги, размотал портянку… Обнажилась глубокая рана на голени с запекшейся по краям кровью. Ваня молча снял рюкзак, достал бинт, а в голове его роились мысли: «Ай да дед, он что, кровь носом учуял, как комар?»

– …Да нет, Ванюша, не комарик я, не мошка, – старик смотрел исподлобья, но в уголках его глаз затаились искорки веселья. – Друг-то твой весь день мучился, а ты-то молодой, как лось сильный, похныкать-то любишь? Да ты погодь, бинт не мотай. У меня тут снадобье есть, пчелиное. Лучше любого аптечного другу твоему поможет…

Дед плошкой зачерпнул из кувшина густой жидкости цвета золота, придвинулся к Николаю и щедро залил рану. В клетушке неожиданно сильно запахло свежим медом, лугом, травами…

– …Ну а теперь и бинтуй споро, – старик улыбнулся, повернулся к Николаю. – Не боись, не прилипнет. Настоечка медовая и заразу прогонит, и рану затянет, глазом не моргнешь. Да и внутрь вам, сынки, не помешает, примите, душой отдохните.

– Найдут нас здесь, дед, нельзя нам, – устало сказал Николай, наливая в свою плошку медовухи из кувшина. – И ты пропадешь…

– Здесь вас не найдут. Говорю – значит не найдут, – уверенно сказал дед. – Так что кушайте, ребятки, на здоровье – и на боковую.

Разведчики и сами не заметили, как, опустошив кувшин с невероятно вкусной и обжигающе теплой для нутра медовухой и миски с незамысловатой, но свежей снедью, повалились на сено. Усталость клещами сжимала веки, но почему-то, может от медовухи, тревога покинула их души. Изможденный Николай уснул первым, но борющегося с усталостью Конкина мучили вопросы, на которые он не мог найти ответа.

– …Дед, а дед? – закрывая ладонью зевоту, спросил Иван. – А почему ты нам помогаешь? И почему на тебе крест? Я уж и не спрашиваю, откуда ты узнал, как меня зовут? Интересный ты человек, дед…

– Тут вопрос интересный, почему на вас крестов нету? – задумчиво хмурясь, спросил дед. – А на мне крест, потому как человек я Божий. И помогаю я вам, потому как по промыслу Его надобно. И друг-то твой спящий, почему он то в кармане хранит, что на сердце держать должен? Кого бояться вам, воинам, видевшим смерть уже? Ладно, ладно, ты спи, сынок, засыпай. Кто за Отечество живот не щадит, бесстрашным должен быть. Один только страх человеку нужен – Страх Божий…

…Снился Николаю интересный сон. Будто идет он по дороге золотой, как та медовуха солнечная. Идет радостно, хорошо. И впереди родители покойные стоят, отец и мать. Далеко стоят от Николая, машут ему призывно. И идет к ним Коля, радостно торопясь. Да только дорога-то сужаться начинает. Вот в два раза уже стала, вот уже в локоть шириной. А по бокам пропасть как будто. И чудится в этой пропасти глубокой зло, может, гадюки болотные, может, еще какая пакость. Падать нельзя. А родители все машут и зовут Колю – иди, мол, к нам! Ступает Николай осторожно, шаг за шагом, тропа все уже, вот словно полоса одна золотая. Не удержаться на ней никак! Замахал руками Николай, вот-вот свалится в темную бездну…

– …Господи, помоги мне! – отчаянно закричал он. – Помоги мне, Боже.

И тут, прямо перед ним возник большой, сияющий крест. Схватился за него Николай крепко, обхватил. И понес его крест все выше и выше, над пропастью и над тропой, прямо в объятия родителей…

…Он подскочил, как ужаленный, тяжело дыша, весь в испарине. Рядом подскочил такой же взъерошенный, с округлившимися глазами Иван. Оба уставились друг на друга и… скорчились в судорогах беззвучного смеха. Насмеявшись вдоволь, огляделись вокруг и замерли с открытыми ртами…

Никакой избушки не было. Не было комнаты-кельи, увешанной образами, не было двери, крыши, старика. Была только охапка старого сухого сена под огромным бревенчатым завалом. Да еле уловимый запах меда…

– …Да ведь вечер опять! – с удивлением заметил Ваня, когда ребята, отмахав в темпе несколько километров от места ночевки, остановились у ручья, чтобы передохнуть и умыться, наконец. – Это же мы весь день проспали! И как нас фрицы не нашли?!

– Старик же сказал – не найдут! – убежденно сказал Николай, разматывая бинт на ноге. – О, смотри! У меня нога зажила совсем. Помогла дедова медовуха!

– Да не было никакого деда! Привиделось нам от усталости! – убежденно заговорил Конкин. – Это ж бред… хотя, говорят, двоим одно и то же привидеться не может… значит, не привиделось?

И уставился на товарища с надеждой, ожидая немедленных объяснений, которые вернули бы пережитое ими мистическое приключение на рельсы реальности и скучной прозы жизни. Но Николай задумчиво уставился куда-то в сторону, теребя нагрудный кармашек, затем решительно расстегнул его и достал оттуда то, что Конкин меньше всего ожидал увидеть – оловянный нательный крестик. Порывшись в кармане комбинезона, извлек моток суровых ниток. Не церемонясь, отмотал кусок нужной длины, отгрыз зубами и, вдев нитку в дырочку на кресте, повесил себе на шею. Встал. Перекрестился…

– Ну ты дал! – почти восхищенно выдохнул Иван. – Вот этого я от тебя точно не ожидал! Комсомолец! Активист! Десантник из Отряда Сталина – и вдруг крестик! Ты случаем не забыл, что религия – опиум?

Николай не ответил, он сосредоточенно наполнял фляги водой из ручейка. Сквозь склонившиеся над ручейком ветки пробивались лучи заходящего солнца. Все было почти как в предыдущий вечер – безоблачное небо, тишина. Только теперь товарищи отдохнули, лежали не в вонючем болоте, а на мягкой лесной травке, рядом, в ручейке весело журчала вода.

– …Знаешь, я думаю, это был святой, – нарушил наконец молчание Николай. – Одно к одному: иконы, крест, свечка. Я от стариков в деревне рассказы всякие слышал.

– Из какой деревни, Коля?! – воскликнул Иван. – Мы ж москвичи. Чего еще я о тебе не знаю?

– Ладно! – Слова, казалось, давались Удальцову с трудом. – Никакой я не коренной москвич! Я с Поволжья. Продразверстка, знаешь, что такое? Не слышал никогда, а москвич?! Отец мой священником был. Увели его, понимаешь?! Нет?! А нас с мамкой зажиточными посчитали! Все подчистую вымели. Комиссары! Голод потом был лютый, братья, сестры мои вымерли все, мать. Понял я, что на месте сидеть, и мне погибель будет. Ушел я. Шел, шел… В больнице очнулся. Докторше я глянулся, забрала она меня с собой в Москву. И знаешь, что я запомнил, Ваня?! Как мы с голоду пухли, а комиссары жировали. Ходили, через трупы переступали и жрали, жрали! Хлеб наш жрали! Иди теперь, особисту расскажи, как враг притаился у него под самым носом! Иди!

– Да-а… – задумчиво протянул Иван. – Старичок-то и правда был! Все сходится. Да не шуми ты! Немцы кругом. И не пойду я ни к какому особисту – человек ты хороший, даром что верующий. Знаешь, одного понять не могу, как нас не нашли немцы?!..

…Иоахим Грубер стер пот со лба, отмахнулся от назойливой мошкары и с ненавистью уставился на овчарок, которые своим лаем переполошили, казалось, всю округу. Рядом с ними в растерянности топтался гауптман-егерь Рудольф Остин. А растеряться и правда было от чего. Взявшие было след собаки провели погоню на несколько километров по лесу, а затем принялись кружить на месте, скулить. Никакого водоема, где русские могли бы пытаться сбить след, рядом не было. Нюх у собак отбит не был, значит, русские не воспользовались смесью табака с перцем. Просто след исчез. И его не могли найти ни собаки, ни опытнейшие следопыты Иоахима, которые в чем-то могли бы дать фору и поисковым псам.

– …Ну что, герр гауптман, – с деланым хладнокровием штурмгауптфюрер Грубер подошел к Остину. – Выходит, что ваши хваленые собачки с треском провалились? Попрошу мои пятьдесят рейхсмарок. Да не переживай ты так, Руди! Мои люди тоже не справились! Мы оба в дерьме, а вдвоем и оправдываться легче. Ты-то всего лишь егерь, а я… Эх! В общем, не думай о плохом, это моя вина. Да уйми ты этих чертовых псов!

– У них что, выросли крылья? – Руди действительно был растерян. – Или за ними прилетели ангелы?

– Ну, в таком случае надеюсь, что их отправили прямиком на небо! – Иоахим даже в такой ситуации не потерял чувство юмора. – Потому что именно это, после допроса естественно, мне и предписывалось с ними сделать. И все же, прошу тебя, прочеши еще разок окрестности. Люди не умеют летать и бесследно не исчезают!

…Дичь повела себя нестандартно. Лежку в болотных зарослях осоки и сцепленные ветки, на которых русские переправились на другой берег, заметили только наутро. Несмотря на это, Грубер был убежден в успехе, ведь русские были измождены долгой погоней, а один из них, судя по следам крови, был еще и ранен. След пропал через несколько километров. Опытный следопыт, Вилли так и не смог объяснить, где он оборвался. Стали ходить по расширяющейся спирали, ничего! Наконец, в отчаянии, вызвали егерей с овчарками из оцепления. И снова ничего.

«…Значит, что-то упущено…» – отрешенно думал Иоахим. Начальственного гнева он не боялся, ему было обидно, что он не дожал погоню в первый вечер, ведь чувствовал, что русские рядом. А они были прямо у него под носом! Лежали в осоке и, наверняка, слышали каждое его слово, видели его…

– …Какие будут приказания, герр штурмгауптфюрер? – Неслышно подошедший Вилли почтительно замер навытяжку перед своим командиром.

– Да пожалуй что… – Иоахим еще раз окинул взглядом окрестности, скользнул глазами по бурелому, который его ребята обшарили вдоль и поперек, вздохнул. – Сворачиваемся. На дорогу, к грузовикам. Оставить пять троек наших следопытов, для прочесывания, остальным на базу, полсуток отдыха. К месту постоянной дислокации отправимся с егерями. И вот что, Вилли, передай, что теперь курить можно…

Немецкие егеря и эсэсовцы, пользуясь редким моментом для отдыха, обступили кучкой тентованные грузовики, закурили. Где-то в обступающей темноте послышался соленый солдатский смешок, чья-то непристойная шуточка. Кто-то звякнул крышкой термоса, но тут послышалась отрывистая команда, сигареты полетели на землю. Надрывающихся лаем овчарок подняли в грузовик егеря, вслед за ними забрались остальные. Небольшая колонна сформировалась, и никто, ни один самый внимательный глаз не заметил небольшой неясной тени, которая бесшумно выползла из лесной тьмы и ловко закатилась под второй грузовик…

Охота пуще неволи

Если бы какого-нибудь пытливого путешественника занесло сюда, в эту глухую северную чащобу, и любопытство заставило бы его забраться на вершину скалистого холма, торчавшего посреди бурелома, он не смог бы и предположить, что в этом краю живет кто-то, кроме зверей и птиц. Во всяком случае командир Отряда очень рассчитывал на это, полагаясь на свой немаленький опыт лесной войны и профессиональные навыки подчиненных.

Маскировка базы была проведена «на отлично». Из временных шалашей бойцы Отряда давно переехали в глубокие и относительно комфортабельные землянки, построенные с расчетом на долгое пребывание. Землянки «съели» много сил и времени у бойцов, но командир, как человек предусмотрительный и основательный, спуску своим не давал. Над благоустройством жилья работали все, кроме особиста и радистки с поваром. Сам подполковник, раздевшись по пояс и прихватив острую саперную лопатку, копал без устали помещения для бойцов и подземные проходы между ними. Вырытую землю тщательно собирали в мешки и уносили подальше, к реке. Там ее высыпали в воду, чтобы следы раскопок не стали причиной обнаружения Отряда. Входы в подземелье замаскировали тщательно и с выдумкой, положив на деревянные люки вырезанный дерн. Как пошутил Садуллоев, «если не хочешь, чтобы временное жилье стало постоянной могилой, копай лучше!».

Пища для бойцов готовилась в специально отведенной для этого землянке на отшибе лагеря, а хитрый извилистый дымоотвод был построен с учетом местной розы ветров, так, чтобы даже слабый запах дыма и пищи уносило за холм, через речку. Постоянно сменявшиеся караулы и дозоры не просто поддерживали безопасность, они не давали бойцам закиснуть в своих землянках в ожидании настоящего дела…

Вздохнув, подполковник Ерошкин тщательно затушил окурок и аккуратно убрал его в коробочку, где хранились его собратья, ожидающие своей бесславной кончины в костре. Подполковник не был скупердяем, хранившим каждую пылинку табака на черный день – к чистоплотности в лесу его приучила специфика разведывательной работы. Обрывок ткани, кусочек бумаги, оставшийся после недогоревшей самокрутки, даже спичка были не просто мусором – они были важными уликами, следами, по которым опытный следопыт легко прочел бы, что за дичь он выслеживает. А дичью подполковник быть не собирался.

– …Ну что, молчит? – с дежурной полуулыбкой спросил Ерошкин повара Садуллоева, спустившись к тому в кухню-землянку.

– Еще бы, командир, – невольно ощерив золотые зубы в ответной улыбке, ответил повар. – Молчит. Это ж рыба!

Не улыбнуться командиру в ответ он не мог физически. Было в командире что-то такое, что делало его личность очень привлекательной для окружающих. В самой тяжелой ситуации, в самый хмурый момент, когда людей сжимал страх или трепало беспокойство, стоило появиться подполковнику государственной безопасности Сергею Ерошкину и отпустить легкую, дежурную шуточку, как хмарь и грусть улетучивалась из душ людей. Словно солнце приласкало…

– Да я не про лещей, Наиль, – командир присел на грубо сколоченную лавочку в углу землянки, замолк на минуту, глядя на умелые руки отрядного повара, часто ставившего в недоумение бойцов своими кулинарными изысками из обыденных припасов, а в данный момент ловко свежевавшего и чистившего наловленную рыбу, затем огляделся. – Куда вы нашего «языка»-то подевали?

– А над ним Пашка с Мишкой работают. – Наиль, повернув голову, указал в сторону темного лаза, уводившего в глубь землянки, в качественно вырытую и оборудованную кладовую.

Командир, цокнув языком для приличия и сглотнув слюну, невольно набежавшую при запахе жареной рыбы, пойманной разведчиками этим утром, нырнул в лаз, где была устроена своеобразная гауптвахта, рядом с кладовой, в связи с большой глубиной и звукоизолированностью последней. Работать с пленными необходимо было долго и вдумчиво, частенько используя нецивилизованные методы. Ну да, с волками жить…

Примечания

1

NSDAP – Nationalsozialistische Deutsche Arbeiter-partei – Национал-социалистическая немецкая рабочая партия – правящая и единственная партия в Германии в годы Третьего рейха.

2

Рыбак с длинной удочкой стоял на берегу и смотрел хладнокровно на купание рыбок… (нем.)

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.